У меня зазвонил телефон. И зазвонил, между прочим, в три часа ночи.
Мне снился дивный сон: я сидела в сверкающем «Мерседесе-600», а смуглый брюнет, небрежно придерживая двумя пальцами руль, бросал на меня пламенные взоры и осыпал комплиментами. И вдруг в этот сон ворвался назойливый трезвон. Я сделала вид, что ничего не слышу, приготовилась насладиться очередным комплиментом, брюнет повернулся ко мне, но с его губ сорвался все тот же заливистый звон… телефона!
С трудом разлепив глаза, я окончательно удостоверилась, что нахожусь не в «Мерседесе», а в собственной постели, и протянула руку к телефонной трубке.
— Да? — борясь с зевотой, произнесла я.
— Алло! Людочка? Это Вадим!
Ну надо же! Объявился-таки, хотя в это счастливое событие верилось с трудом. Наверное, потому, что я еще не вполне проснулась. Позвольте, а который час? Я потянулась за часиками, лежавшими на тумбочке, и опрокинула на себя чашку с холодным чаем, которую ставлю на ночь у изголовья постели. Это меня сразу взбодрило. Мамочки мои, три часа! И явно не дня — вон луна сквозь занавески светит. Он что, с ума сошел? Расстались месяц назад, спокойно, без сцен и попреков, я с головой ушла в работу, и вдруг — «Здрасьте, это я!» — среди ночи.
— Ты соображаешь, который час? — набросилась я на него.
— Люда…
— Или ты пьян? Целый месяц ни слуху ни духу, и вдруг приперло, утра не мог дождаться?
— Не мог.
— Почему это?
— Люда, мне надо срочно… В общем, по телефону не могу. Можно, я приеду?
— Что, прямо сейчас?!
— Люда, ну не могу я объяснять. Мне больше некого о помощи попросить!
— У тебя что-то случилось?
— Да.
Вот вам. У моего случайного, «одноразового» любовника что-то там случилось, а я, которая все это время жила спокойно, тихо, никому не мешая, должна теперь в четвертом часу ночи помощь ему оказывать. Вылезать из мягкой постельки, принимать его у себя, еще небось и кофе ему варить…
— У тебя неприятности?
Слышно было, как Вадим чем-то пошуршал, потом глухо проговорил:
— Беда у меня.
И так он это сказал, что у меня сердце дрогнуло и я даже как-то сразу проснулась:
— Ладно. Приезжай, горе луковое.
— Спасибо, Люда, ты меня спасаешь! Лечу, — и он дал отбой.
В спасительницы попала, вот уж не ждала я такого поворота.
Нехотя вылезая из постели, нехотя же снимая ночную рубашку и напяливая джинсы и футболку, зевая во весь рот, я вяло перемещалась по квартире, ставила воду для кофе, а сама пыталась угадать — что там у него могло случиться и при чем здесь я, Людмила Сергеевна Мотылева, разведенная, русская, тридцати с половиною лет, редактор бульварных романов в одном крупном московском издательстве?
Полтора месяца назад я, Людмила Сергеевна и прочая, и прочая, купила от бедности своей дешевую по нашим временам путевку в подмосковный пансионат, ибо на Анталию и тому подобные «экзоты» мне в жизни не заработать, куда и отбыла пятнадцатого июня сего года. Прибыв, старательно отдыхала, поглощая всем организмом солнечные лучи. Пофлиртовала, как это положено на отдыхе, с симпатичным мужичком, вполне приятным образом переспала с ним. Какое-то время поддерживала, уже без интима, приятельские отношения. Так же пристойно эти отношения сошли на нет, и я выбросила этот малозначительный эпизод из памяти. Ну переспала, и переспала. В конце концов, за год после моего развода это был первый и единственный случай, так что мораль мне читать не за что. Могу я себе раз в год удовольствие позволить?
И вот, похоже, начинается продолжение, причем совсем не в том ключе, какого можно было бы ожидать.
Вадима я приметила на третий день своего пребывания в пансионате. Обстановка располагала к возникновению случайных симпатий, романов и даже устойчивых, на весь срок путевки, связей. Дело житейское. Некоторые специально для этого и раскатывают по санаториям и прочим «злачным» местам. У меня, правда, такого намерения не было, я честно собиралась просто отдохнуть и сбросить пару лишних, с моей точки зрения, килограммчиков. Поэтому по утрам купалась и загорала, после обеда совершала пешую прогулку до ближайшей деревеньки и обратно, вечером играла с отдыхающими в волейбол и спала благодаря этой оздоровительной методе крепко, сладко и без сновидений.
Но женщина всегда и в любых условиях остается женщиной.
И конечно, я не могла хотя бы чисто машинально не отметить, что на общем фоне лысеющих пятидесятилетних мужчин и сутуловатых мальчиков не старше двадцати Вадим был персоной выдающейся. Может быть, попадись он мне на улице Москвы, я бы и внимания-то особого на него не обратила. Просто подумала бы мельком: «Стройный высокий брюнет, глаза серые, чуть за сорок». И все. Здесь же я подумала иначе: «Ну очень симпатичный брюнет! Стройный, волосы густые… Глаза большие, серые, это красиво. Интересный мужчина. Едва ли ему больше сорока. Если бы он обратил на меня внимание, наверное, мне было бы приятно».
Примерно такой вот внутренний монолог я и произнесла, после чего спокойно отправилась купаться.
Стройный же брюнет перешел по мостику на другой берег речки, закинул удочки, воткнул удилища в песок и улегся рядом, закрывшись простыней газетного листа.
Наплававшись всласть, испытывая приятное изнеможение, я вылезла наконец из воды и улеглась на полотенце. Легкая дремота овладела мной, я уткнулась лицом в сложенные руки и вновь куда-то поплыла, но уже в полусне… И тут нечто шуршащее коснулось моего носа. Думая, что это сожженный солнцем листик с куста, росшего неподалеку, я лениво отбросила его в сторону. Но пальцы раньше, чем мозг, угадали в шуршащем кусочке бумажку. Я приоткрыла один глаз и увидела, что это какая-то записка. Приподнялась на локтях и огляделась. Видимо, я продремала не меньше получаса. Тени удлинились, блеск лучей на воде стал ярче. А в двух шагах от меня стоял тот самый интересный стройный брюнет и вытряхивал песок из сандалии. Надев ее, он перехватил поудобнее свои удочки и зашагал по направлению к корпусу. Больше в обозримом пространстве живых существ не наблюдалось, если не считать вездесущих воробьев и толстой вороны, которая отчего-то сердито на этих воробьев каркала.
Я возликовала. Мне подбросили письмо с признанием в нежной страсти и приглашением встретиться в лунную ночь у развалин старой пансионатской бани — за неимением поблизости развалин старого замка. А еще говорят, что родства душ не существует. Только я подумала, что мне было бы приятно, если б сероглазый брюнет захотел за мной поухаживать, он и захотел. И как романтично! Не на танцах подошел, не в речке стал за пятки хватать, а в духе лучших традиций известил меня о своих чувствах таинственной запиской. Молодец!
Я развернула бумажку и прочитала то, что на ней было написано. Не поняла, помотала головой, прочитала еще раз и вновь ничего не поняла. Что-то не похоже было это на любовное послание. Скорее на бред сумасшедшего:
«Инв. к. — фуфло.
У М. к-т на К. Поэтому пох. Вз. Ш.
Дача, подв., яр. З. Олифа. Ц.Б. + В.
У М. р. К. Там же.
Д-р — под. л. Не в курсе.
Могли пр. хв.».
В дверь зазвонили громко и нетерпеливо. Я тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли, и поплелась открывать.
Вадим ворвался в прихожую, отпихнул меня от двери, проворно захлопнул ее, накинул цепочку и прильнул к «глазку». Я деликатно кашлянула. Он оторвался от «глазка», схватил меня за руки и принялся их целовать, бормоча:
— Людочка! Милочка! Спасительница моя! Я так соскучился…
Я вырвала у него руки, спрятала их за спину и сухо спросила:
— Ты меня из постели среди ночи вытащил, чтобы сообщить, как ты соскучился?
Он обнял меня за плечи и, хоть я и упиралась для приличия, потащил на кухню.
Честно говоря, мне было очень трудно изображать повышенную неприступность. Хотя Вадим был встрепан, суетлив и озабочен, он продолжал оставаться интересным мужчиной, и вид его пробудил нежные воспоминания о некоей интимной подробности наших кратковременных отношений.
Я высвободилась из его объятий, сняла с огня чайник, заварила кофе и поставила на стол вазочку с печеньем. Вадим бросился на диванчик и перевел дух.
— Ну-с? — инквизиторским тоном спросила я.
— Милочка! Если б ты только знала…
— Я как раз и хочу хоть что-то узнать, — заметила я, щелкая зажигалкой.
— Сейчас… Дай водички… Ух, кажется, успел… смыться… — Он тяжело дышал, как бегун на длинные дистанции.
— От кого? — Я протянула ему чашку с холодной водой.
— От них… От этих… уф!
— За тобой что, клиенты гонятся? — натянуто пошутила я. В пансионате Вадим рассказывал мне, что после ухода из МУРа он на свою голову организовал частное детективное агентство.
— Какие там клиенты! Я в такую историю влип… — Он умолк и принялся жадно пить, заливая водой подбородок и рубашку.
— Ну, ну? — поторопила я. Прямо клещами приходится из него информацию вытягивать.
— Который час? — вдруг спросил он совершенно некстати, отрываясь от чашки.
Я взглянула на часы:
— Четверть четвертого. А что?
— Слава богу! Теперь они уже не успеют.
— Слушай, ты в состоянии внятно выражаться?
— Сейчас… Ух… Уф-ф… У тебя валидол есть?
Я мысленно плюнула и полезла в аптечку. Нарочно он, что ли, время тянет?
— Держи.
— Спасибо.
Он положил таблетку под язык, зачмокал, откинулся к спинке дивана, закрыл глаза и затих. Я принялась нервно глотать кофе. Спустя несколько минут Вадим пошевелился, открыл глаза и слабо повторил свой идиотский вопрос:
— Который час?
— Половина четвертого! — рявкнула я, окончательно выходя из себя.
И тут опять зазвонил телефон.
Поскольку произошло это уже второй раз за ночь, я, уже и так раздраженная, разозлилась еще сильнее. Сговорились они там все, что ли, сегодня ночью мне жизнь отравлять? Я сорвала с аппарата трубку:
— Слушаю!
— Людмила Сергеевна? — вежливо спросил встревоженный женский голос.
— Она самая.
— Это соседка вашей подруги, Карины. Она заболела.
— Что с ней? — Я забеспокоилась по-настоящему. Это уже не Вадим с его непонятными заморочками. У Карины больное сердце.
— Она зашла ко мне вечером отдать журнал мод. Мы выпили чаю, она собралась идти к себе и неожиданно упала в обморок.
— «Скорая» была?
— Конечно, я сразу вызвала. Ей сделали укол, хотели в больницу везти, но она отказалась.
— Вот дурын… Но ей хоть лучше-то стало?
— Немного. Мы с врачом отвели ее домой, в постель уложили. Она очень просит вас к ней приехать.
— Так она не уснула от укола?
— Нет, к сожалению. Она почему-то очень о сыне беспокоится, просит вас прямо сейчас приехать.
Я вспомнила: Карина должна была завтра, точнее, уже сегодня с утра, поехать к своей тетке на дачу, забрать сынишку и привезти его в Москву, показать врачу. К этому эскулапу очередь чуть ли не за год выстраивалась, поэтому она точно знала, какого числа поедет за Алешкой.
— Хорошо, скажите ей, что я выезжаю!
Я бросила трубку и заметалась по квартире, плохо соображая, что же надо сделать в первую очередь. Наверное, одеться?
Вадим легонько застонал и спросил:
— Что случилось?
— Что, что, сумасшедший дом какой-то! Где моя сумка? А, вот она.
— Ты куда собираешься-то? — изумленно спросил Вадим, приподнявшись на локте.
— Подруга заболела, еду к ней.
— Какая еще подруга? — спросил он с явным недоверием.
Я воевала с кроссовками, которые никак не хотели обуваться, поэтому мой ответ прозвучал немного сумбурно:
— Нашел время спрашивать! Ну, к Карине, помнишь? Когда ты у меня был последний раз… черт, да что такое с этими шнурками?! Месяц назад мы с ней по телефону трепались… уф! — о ее сынишке… Она должна была завтра за ним поехать и вот заболела. Отвязался бы ты, а?
— А как же я?
Тут сверху донесся жуткий вой. Вадим побелел и вскочил с дивана:
— Это еще что такое?!
— Собака. Соседи с седьмого этажа громадного дога купили. Не дергайся ты, думать мешаешь!
— Так ты уезжаешь? — Вадим снова прилег на диван, с опаской косясь на потолок, словно боялся, что собака сейчас сквозь него провалится.
— Приходится, как видишь.
Я справилась наконец со шнурками кроссовок, кое-как замотала растрепанную голову косынкой и полезла в кошелек проверить наличность.
— Вадик, у тебя деньги есть?
— Есть немножко.
— Дай полтинник, потом отдам.
Вадим достал бумажник:
— Зачем так много?
— Метро же закрыто, мне машину ловить придется.
— А-а…
Он протянул мне новенькую купюру, я схватила ее и побежала к двери.
— Ты когда вернешься? — слабо крикнул Вадим мне вслед.
— Или утром, или… Не знаю! Может, придется за Алешкой на дачу ехать.
— За каким еще Алешкой? А, вспомнил, это сын твоей Карины. А почему за ним ты поедешь, а не ее мама или свекровь?
Нет, ну что за безобразие! Человека среди ночи в дом впустили, обиходили, напоили кофе с валидолом, уложили на диван, чтобы он мог с комфортом выздоравливать или помирать, а он устраивает вечер вопросов и ответов. Пришлось рявкнуть:
— Да отстань ты, некогда, я перезвоню! Все, чао!
Я захлопнула дверь, заперла ее и бросилась к лифту.
В который раз возблагодарила я судьбу за то, что живу рядом с Киевским вокзалом. Правда, гораздо чаще я проклинаю место своего проживания — за адский шум, уличную толчею и полное отсутствие кислорода. Но сегодня меня спасал именно вокзал. В любое время суток там можно поймать тачку.
Еще издали увидев цепочку машин, встречающих ночной поезд, я ринулась туда, но тут слева от меня взвизгнули тормоза, и владелец голубых «Жигулей», как по заказу, любезно распахнул дверцу:
— Подвезти, красавица?
— Да, пожалуйста! — выдохнула я. — К «Новослободской». Пятидесяти рублей хватит?
— Выше крыши, — засмеялся парень. — Улица-то какая?
— Новолесная.
— Садитесь.
Я плюхнулась на сиденье и с благодарностью сказала:
— Вовремя я вас встретила.
— Это я вас за километр почуял, — засмеялся парень. — Я, между нами, скрытый телепат.
Я с улыбкой кивнула «телепату» и попыталась хоть немного успокоиться.
За окном машины мелькали пустынные ночные улицы, перемигивались желтыми глазами светофоры, сияли разноцветными огнями витрины и броские рекламные щиты. А перед моим внутренним взором проносились самые яркие эпизоды волшебного экспресс-романа с моим ночным гостем, сероглазым Вадимом.
Убедившись, что упавшая на мой нос бредовая записка явно не любовного содержания, я нисколько не расстроилась. Главное, потерял-то ее именно он! И у меня появился прекрасный повод наконец-то с ним познакомиться. А поскольку хорошо известно, что мальчик не может просто дружить с девочкой, от одной меня зависит, очарую ли я сероглазого брюнета до степени лирической капитуляции.
Спрятав драгоценную записку в пляжную сумку, я поспешила на обед.
Брюнет сидел за третьим от окна столиком и, вдумчиво изучая очередную газету, поглощал салат.
Я решила отложить знакомство до вечера. Ведь наверняка ему захочется порыбачить перед ужином. Тут-то я и подцеплю его на крючок.
После обеда я отгладила свой самый шикарный сарафан цвета персика, который идеально подходит к моим русым волосам и орехово-зеленым глазам, уложила щипцами челку а-ля «смерть женоненавистникам» и уселась на скамеечку возле корпуса караулить выход своего брюнета.
Минут через двадцать брюнет, одетый в небесно-голубые джинсы и серую рубашку, прошествовал мимо с удочками и пластиковым ведерком.
Посидев для вида еще немного, я не торопясь отправилась вслед за ним.
На этот раз он не стал переходить на другой берег. Остановившись там, где я с утра расстилала полотенце, он положил удочки и несколько минут кружил на одном месте, как будто что-то искал. Наверное, ту самую бумажку. Потом огорченно махнул рукой, поднял удочки и подошел к воде. Ну-ну, сейчас я его обрадую.
Он сидел ко мне спиной на травянистом пятачке, закинув свои удочки и углубившись в газету.
Полюбовавшись видом сине-зеленой речной глади, я легкими шагами подошла к брюнету сзади, остановилась и осторожно тронула его за плечо. Он быстро обернулся и вопросительно взглянул на меня. Я очаровательно улыбнулась и протянула ему сложенную пополам бумажку:
— Простите, это не вы утром потеряли?
Он взял записку, развернул ее, просмотрел и уставился на меня с выражением лица, которое вполне можно было определить как тихий ужас. Я даже обиделась — что это он? Я на Квазимодо не похожа, не горбатая, не одноглазая, усов нету, из носу вроде не течет… Моя рекламная улыбка сама собой угасла, и тут он резко спросил:
— Откуда это у вас?
Тон его был настолько далек от благодарного, что я вздернула брови, задрала нос и сухо сказала:
— Вы уронили это утром мне на… лицо, когда я загорала. Простите, я, кажется, мешаю вашим занятиям?
С этими словами я повернулась, чтобы уйти прочь от этого грубияна. Даже «спасибо» не сказал! Но тут грубиян вскочил на ноги и за неуловимую долю секунды изменил манеру поведения. Серые глаза его вдруг засияли такой радостью, что она даже показалась мне преувеличенной.
— Ох, простите меня, дурака, ради Бога! И огромное вам спасибо. Дело в том, что это очень важная для меня записка. Я уже отчаялся ее отыскать, и тут вы… и тут мне ее возвращает прекрасная женщина. Еще раз, еще тысячу раз спасибо и простите, пожалуйста!
Он прижимал руки к груди и умоляюще смотрел на меня. Я несколько оттаяла.
— Извинения принимаются, — сказала я.
— А благодарность? — живо спросил он.
— И благодарность.
— Меня зовут Вадим. — И он протянул мне руку.
Я подала свою, и Вадим ее не пожал, а поцеловал, чего я даже не ожидала.
— Людмила. — Я окончательно простила ему невольную резкость, и он это почувствовал, но для верности переспросил:
— Людочка, так вы правда больше не сердитесь?
— Правда.
— Так позвольте мне выразить вам благодарность не только в словесной форме.
— В какой же еще форме ее можно выразить? — засмеялась я.
— Вечером узнаете, — таинственно пообещал он. — Я удаляюсь, а вы ждите приятного сюрприза.
Он быстро собрал свои снасти, поклонился мне, как мушкетер, надел на голову воображаемую шляпу с перьями и поспешно зашагал к корпусу.
«Первый раунд: один — ноль в мою пользу!» — самодовольно подумала я.
— Дом-то который? — спросил водитель.
Я показала рукой:
— Пятнадцатый, во двор заверните, к третьему подъезду.
Вечером я, по своей собственной оценке, была неотразима. Даже сделала маникюр, а светло-зеленый брючный костюм из струящегося шелка делал меня выше и стройнее. К тому же в нем было прохладно.
Вадим возник непонятно откуда, словно материализовался из воздуха около скамейки, где я ждала обещанного сюрприза.
— А вот и я, — и перед моим лицом закачались на упругих стеблях роскошные темно-бордовые розы «Софи Лорен», мои любимые.
— О-о! — Я вдохнула их нежный обволакивающий аромат. — Вадим, вы волшебник. Это даже не сюрприз, это…
— Это просто знак внимания, а сами сюрпризы впереди.
— Как, даже во множественном числе?
— Именно. И вот первый: мы немедленно едем на танцевальный бал в Дом отдыха киноактера.
Я временно потеряла дар речи. Дом отдыха киноактера, располагавшийся в закрытой зоне километрах в двадцати от нашего пансионата, охранялся не хуже Монетного двора, и проникнуть туда на танцы было практически невозможно. Ай да Вадим! Кажется, я познакомилась с выдающейся личностью.
— Я вижу, вы совсем готовы? Тогда вперед, очаровательная принцесса. Экипаж уже подан.
Обещанным экипажем оказался новенький «Форд-Эскорт» сверхэлегантного синего цвета.
Вадим распахнул дверцу и заботливо усадил меня.
— А как же цветы? — спохватилась я. — Они завянут.
Вадим улыбнулся и раскрыл плоский чемоданчик, лежавший на заднем сиденье. Это оказался специальный контейнер для цветов, с углублением, заполненным водой, и мягким прижимом, чтобы стебли не ломались. От полноты чувств я могла только вздохнуть. Похоже, начинается сладкая жизнь! Как в голливудском фильме.
— Приехали, — сказал водитель.
Я протянула парню деньги:
— Спасибо, выручили.
— Не за что, — усмехнулся он и, дав задний ход, быстро выехал из дворика на улицу.
Я вбежала в подъезд и бросилась к двери Каринкиной квартиры. Какое счастье, что она живет на первом этаже. В этом старом доме лифт не работал, по-моему, со дня его установки.
Испустив отчаянный вопль:
— Открывай! — я забарабанила в дверь кулаком, другой рукой нажимая кнопку звонка. Вот радость-то соседям Карины!
За дверью было тихо. Тут я вспомнила, что свет в ее окне не горел. Может, уснула наконец? А я тут грохочу и ору на весь дом. Нет, я же просто клиническая идиотка, не спросила, из какой квартиры Каринкина соседка, теперь и узнать не у кого, что там происходит. Если Кара заснула, я рискую до утра тут проторчать. Придется вопить.
Ну, я и завопила:
— Карина, это я, Мила! Открой! — И изо всей силы надавила на кнопку.
Через несколько минут за дверью послышались осторожные шаги и кто-то испуганно спросил:
— Кто там?
— Я! Это я, Мила!
— Кто-о?!
— Да я, Люда Мотылева! Каринка, открывай немедленно!
За дверью слабо ахнули, загремела цепочка, дверь распахнулась, и вполне, на мой взгляд, здоровая, только очень перепуганная Карина уставилась на меня:
— Милка? Что случилось?
— Как — что случилось? Ты же умираешь? — Я зачем-то заглянула Карине за плечо, словно ожидала за ее спиной узреть ее же призрак или труп.
— Мила, да что с тобой?
Ноги мои подкосились, и я привалилась к стене.
— Мне сказали, что тебе плохо…
Видимо, на какое-то время мне самой стало не очень хорошо, потому что Карина быстро шагнула вперед и поддержала меня:
— На тебе лица нет! Господи, да что же это такое?
— Сейчас, сейчас, — бормотала я, пытаясь переступить заплетающимися ногами через порог.
— Тебе плохо, Милочка?
— Да хорошо мне! — заорала я. — Это тебе плохо!
— С какой стати?
— Мне так сказали.
— Кто?
— Откуда я знаю? Какая-то твоя соседка.
— Что за бред, какая соседка?
— Она не представилась. А я не спросила!
— Милка, не ори. Пошли на кухню, я ничего не понимаю. Что за соседка, кому плохо… бред и бред!
Шипя друг на друга и толкаясь, мы втиснулись в кухню. Кара усадила меня на стул и потребовала:
— А теперь внятно и по порядку: что происходит?
— Сама не понимаю, — я закурила. — Мне сказали по телефону, что у тебя был сердечный приступ.
— У ме-ня? — заикнулась Карина.
— Да не перебивай ты каждую секунду! У тебя, у тебя, не у меня же.
— Бред, — в сотый раз повторила Карина, разводя руками.
— Теперь уж сама вижу, — огрызнулась я.
— И что же это за таинственная соседка?
— Баба какая-то, судя по голосу, молодая. Сказала, что ты была у нее, чай пила, а потом грохнулась.
— И куда же я грохнулась? — с интересом спросила Карина.
— Куда-куда, в обморок.
— Никуда я не грохалась. И ни к какой соседке чай пить не ходила. Во всяком случае, не сегодня. То есть не вчера.
— Точно?
— У меня провалов в памяти пока еще не бывало.
— Ладно, прости, не обижайся. В общем, мне все это сказали, напугали до смерти. Ты, мол, отказалась в больницу ехать.
— Ну и ну!
— Да. И просишь, чтобы я приехала к тебе. Я и помчалась.
Тут мы обе выдохлись и вновь уставились друг на друга.
— Ты чего? — спросила наконец Карина.
— Чего — «чего»?
— Что ты так смотришь?
— Никак я не смотрю, — буркнула я. — Думаю, вдруг ты и вправду сейчас брякнешься.
— Вполне могу. И от твоих диких криков, и от всей этой истории.
— Не надо, — предупредила я, — я сама уже на грани.
Мы еще немного помолчали и начали приходить в себя.
— Давай я хоть кофе сварю, — вздохнула Карина.
— Свари, пожалуй…
Кофе нас умиротворил, но ненадолго. Не допив свою чашку, я так резко отставила ее, что чуть не выплеснула гущу на стол.
— Карина!
— Что? — опять испугалась она.
— Кто же это… Кто все это подстроил-то, а? А главное, зачем?
Карина замерла с чашкой в руке, а я впервые за эту сумасшедшую ночь испугалась по-настоящему.
Как мы с Кариной сумели дождаться открытия метро — тайна, покрытая мраком. Если бы у нас были деньги, мы, конечно, немедленно помчались бы ко мне на квартиру. После первого разумного вопроса: кто и зачем так странно и гнусно нас разыграл, мы бросились звонить на АТС. Не знаю, что бы нам дало сообщение о том, с какого номера мне позвонила та мифическая «соседка», будь она неладна. Но, конечно, никакого номера нам и не назвали. Сказали, что звонок был либо из автомата, либо с мобильного телефона.
Мой же номер вначале был упорно занят, а потом телефон и вовсе перестал отзываться.
— Вот же дела творятся, — бормотала Карина, ворочаясь на постели, куда я заставила ее вернуться. — Вдруг там твоего Вадима уже убили? Ворвались трое в масках и ку-ку ему сделали. Черт знает что!
— Троих бы он раскидал одной левой, — возразила я, хотя сама от страха места себе не находила.
— Ну, пятеро. Можно и без масок.
— Кара, прекрати. Лучше о другом подумай: они все о тебе знают. Я-то ладно, у меня хоть детей нет. А о тебе им известно даже, что ты утром должна за своим сыном ехать на дачу. Кто мог об этом знать? С кем ты говорила?
— С Митей. С Леной. Да с кем угодно.
— А по телефону?
— Думаешь, они умудрились прослушать мои разговоры? — попыталась она съязвить.
— Почему бы и нет?
— И как ты себе это представляешь? — скептически спросила Карина. — Хочешь, я сейчас свой аппарат по винтику разберу? Ко мне, в отличие от тебя, таинственные личности по ночам в гости не приходят.
Тут я издала такой вопль, что Карина на постели подскочила.
— Кара, я дура!
— Возможно. И даже наверняка. Но почему?
— А вот почему. Вадим же был у меня, два раза! А о том, что ты едешь за сыном именно сегодня, я тоже знала, причем говорили мы с тобой об этом по телефону. В его присутствии! Подробности нужны или опустить?
Карина села на кровати:
— Погоди, погоди. Ты что же, хочешь сказать, что это Вадим установил прослушку в твой аппарат? А потом к тебе же побежал спасаться? Логика-то где?
— Откуда я знаю, спасаться ли он прибежал.
Карина встала с кровати, решительно подошла к дивану, где я ворочалась с боку на бок, и села у меня в ногах.
— Мила, — вкрадчиво сказала она, — по-моему, ты или бредишь, или темнишь. Что ты знаешь такого о Вадиме, чтобы делать столь взаимоисключающие предположения?
— Ну, допустим, знаю кое-что.
Мне очень не хотелось об этом говорить. Но объяснить некоторые вещи было все же необходимо. Некоторые. Самые безопасные. Упаси меня боже от необходимости когда-нибудь рассказывать обо всех нюансах этой истории.
В Доме отдыха киноактера я почти сразу поняла, отчего вообще положила на Вадима глаз. Мне все время подспудно казалось, что он похож на какого-то артиста, но я, склеротичка молодая, никак не могла вспомнить, на кого конкретно. В холле на стенах висели фотографии звезд, и уже у седьмой я остановилась и чуть не вскрикнула. Прямо на меня проникновенно смотрел не кто иной, как замечательный актер Эммануил Виторган. Вот на него-то и был похож Вадим!
Он увидел, куда я смотрю, и помрачнел. Не успела я слова сказать, как он ткнул пальцем в снимок и с комическим отчаянием произнес:
— Не будь он одним из моих любимых артистов, я бы его на дуэль вызвал.
— За что?
— За наше сходство. Мила, вы только представьте себе, как это ужасно.
— Отчего же? — искренне удивилась я.
— Стоит мне познакомиться с хорошенькой женщиной или же ей со мной…
— А что, часто знакомятся? — несколько натянуто поинтересовалась я. Не хватало еще, чтобы он был избалован женским вниманием.
— Часто, — вздохнул Вадим. — Я, естественно, ухаживаю, строю романтические планы… И знаете, чем все это завершается?
— Чем же?
— Все эти дамы, подчеркиваю, все, без единого исключения… нет, пардон, одно исключение было, просят меня, чтобы я познакомил их с… моим братом! — И он со злостью вторично ткнул пальцем в бедную фотографию.
— А разве…
— Причем, — не слушая меня, с жаром продолжал Вадим, — они не верят мне, когда я говорю, что не имею к нему ни малейшего отношения! И даже обижаются, после чего я в очередной раз убеждаюсь, что сам по себе я с самого начала их не интересовал.
— Но было же, вы сказали, исключение?
— Да, одно-единственное. В колхозе, на картошке. Но оно объяснялось тем, что мамзель просто так и не вспомнила, на кого же я похож. Очаги культуры там были представлены двумя банями, пивной и кинобудкой, а фильмы крутили чуть ли не довоенные. Вот вы, Мила, скажите честно: я что, правда так уж на него похож?
Я перевела взгляд с него на снимок, затем в обратном направлении и неожиданно для себя самой решительно заявила:
— Вы намного красивее.
— Эй, ты что, заснула? — осведомилась Карина. — О чем ты грезишь? Или о ком? Рассказывай давай.
— Да так, ерунда. Ну, что я знаю о Вадиме? Работал в МУРе, его после Высшей школы милиции туда распределили. Потом, как он говорил, с его начальником произошла какая-то некрасивая история, а подставили его, Вадима. Сделали козлом отпущения. Ты учти, деталей я не знаю, только в общих чертах. Ну, он был вынужден уйти. Обиделся очень, сама понимаешь. Тут как раз девяносто первый год, потом реформы. И он на свой страх и риск организовал частное детективное агентство.
— И чем оно занимается?
— Да всем на свете, опять же по его словам. От разводов до поисков угнанных автомобилей. А в основном слежкой. Они же не имеют права подменять собой милицию и органы прокуратуры, так что чаще всего собирают информацию для клиента.
— Ясно. Выходит, он что-то узнал. О ком? Или о чем?
— Кара, я не знаю. Пойми, я встречалась с ним две недели в пансионате и дней пять в Москве. А потом… ну, в общем, мы расстались.
— И кто же кого бросил? — как-то слишком уж в лоб спросила Карина.
Я заерзала на диванчике:
— Кара, ну что ты прицепилась? Никто никого, в общем-то, не бросал. Разошлись, и все. Так, само собой получилось.
— Но он хоть как-то это мотивировал? — наседала Карина.
— Ну, мотивировал, мотивировал.
Я и правда не знала, как об этом рассказать. Вадим тогда изрядно меня удивил и даже немного напугал, если честно. Хотя всерьез я его предостережение не приняла. И зря, как теперь выясняется.
После упоительного вечера в Доме отдыха киноактера жизнь моя в пансионате волшебным образом изменилась. Она наполнилась тем самым романтическим содержанием, о котором мечтают все без исключения жертвы телесериалов и любовных романов (женского, естественно, пола). Я же никогда до такой степени в эти иллюзии не погружаюсь, чему немало способствует моя работа внештатным редактором, ибо я обречена читать и править тонны подобной макулатуры, да еще в чудовищном переводе. Я даже выписываю наиболее бредовые стилистические и сюжетные перлы из образчиков товара серий «Сны любви», «Женские страсти» и тому подобное. Например:
«…Люси взбежала на холм и легла там, укрывшись большим камнем».
Или: «…Поцеловав его, она вернулась в дом и долго стояла на балконе с выключенными фарами».
Но больше всего потряс меня римский папа Коитус III. (Интересно, кого же все-таки имел в виду переводчик?)
И вдруг эта воплощенная мечта читательниц женских романов свалилась именно на мою голову.
Как он ухаживал? Как в кино. О чем он говорил? О том же, о чем на пятистах страницах кряду разливаются всякие там графы Анри, принцы Люсьены и герцоги Жюльены, а в последнее время и простые американские Биллы с Бобами. О моих глазах, о моих волосах, о моем ангельском характере и прочую муру. У меня даже возникло подозрение, что Вадим один из тех, к счастью, очень немногочисленных мужчин, коим подобный стиль отношений так же близок и мил, как и представительницам слабого пола. Причем слабого исключительно на головку.
Так что я, увы, не растаяла, хотя, наверное, была просто обязана это сделать после применения столь классической осады. Твердая скептическая льдинка внутри меня холодила как мозги, так и сердце, а временами мне становилось по-настоящему смешно. Слава богу, я вовсе не влюбилась в него, более того, и не собиралась этого делать. Хотя, не спорю, быть предметом столь безупречного обожания очень и очень приятно. Когда же до Вадима дошло, что стать его любовницей я не соглашусь ни в своем номере, ни тем более в его, ни даже на романтических развалинах пресловутой бани, он отступил от классического образца и придумал свой собственный, достаточно оригинальный вариант.
То был предпоследний день моего пребывания в пансионате, ибо путевку я смогла приобрести лишь на двухнедельный срок. Итак, двадцать седьмого июня мы пошли погулять и догулялись аж до лодочной станции, что была примерно в часе ходьбы от нашего пансионата вверх по реке.
— Хочешь, на лодке прокатимся? — предложил Вадим.
К тому времени мы уже прочно перешли на «ты».
Поскольку у нас были с собой бутерброды и фруктовая вода, проблема возвращения к ужину нас не волновала.
— С удовольствием, — откликнулась я. — А ты грести-то умеешь?
— Обижаешь, начальница. Я вообще все на свете умею. Ну, почти все.
Мы наняли у заросшего наждачной щетиной лодочника какую-то подозрительную двухвесельную скорлупку, и я по-королевски расположилась на корме. Вадим сел на весла и уверенно вывел лодку на середину реки.
— Пойдем вверх, — сказал он, энергично выгребая против течения. — А потом потихоньку спустимся обратно.
— Ладно, — согласилась я.
Мне было все равно, вверх ли, вниз ли по реке мы отправимся. Вода дышала прохладой, розовые предзакатные облака скользили по небу, и моя душевная умиротворенность достигла высшей степени. Я предалась какой-то ленивой медитации и полностью утратила ощущение времени.
Очнулась я от осторожного прикосновения. Опустив глаза, я с удивлением увидела, что Вадим, бросив весла, гладит мои ноги с явным намерением их поцеловать. Рубашка его была уже расстегнута.
— Ты что это? — пролепетала я.
Он поднял на меня лихорадочно заблестевшие глаза и умоляюще прошептал:
— Милочка…
Отпихивать его от себя значило рисковать опрокинуть ветхую посудину. Да и потом, зачем отпихивать-то? В конце концов, к этому все и шло, просто я бы лично не додумалась до такого варианта: заниматься любовью посреди реки. Хорошо еще, что уже почти стемнело. Мне стало интересно, во-первых, что он собой представляет как мужчина, и, во-вторых, как же мы тут разместимся и не опрокинем ли в самом деле эту лодчонку.
Между тем Вадим продвинулся уже значительно выше моих коленей. Я внезапно ощутила трепетный жар его дрожащих от возбуждения пальцев, он словно электрошоком передался мне, и какие бы то ни было соображения тут же вылетели из головы. Меня охватило такое же страстное нетерпение, которое пожирало Вадима. Я рванула завязки сарафана, сдернула его через голову и бросила на дно лодки…
Его руки, казалось, множились, как у какого-то индийского бога. Я ощущала их прикосновения, то ласковые, то властные, на бедрах, на груди, на животе… И вот наконец он прильнул горячими губами к моему лону. Я застонала от удовольствия и полностью отдалась его воле…
Лодка еще слабо раскачивалась; истошно вопя, кружили над потемневшей водой багряные в угасающих лучах солнца чайки; и голова моя сладко кружилась, словно уплывала куда-то вслед за облаками. Вадим, в изнеможении прильнув ко мне, тяжело дышал мне в шею, и побледневшее лицо его с закрытыми глазами выражало такое удовлетворение, что мне немедленно захотелось испытать все снова, с самого начала и до самого финала.
Вдруг что-то холодное коснулось моей спины и бедер. Я тихонько поерзала, раскачивая лодку, и подо мною раздалось подозрительное хлюпанье. Вывернув шею, я посмотрела вниз. Дно лодки было залито водой, и она быстро прибывала!
Лирическое настроение улетучилось так же быстро, как несколько ранее с меня слетел лифчик. Я оттолкнула Вадима и завопила во все горло:
— Вадик, мы тонем!
Скатившись с меня, он плюхнулся на дно лодки, подняв фонтан брызг, и только теперь до него дошло, что с посудиной что-то неладно.
— Мамочка! — вопила я, пытаясь поймать в воде, поднявшейся уже почти до самых бортов, наши вещи.
Что-то шелковое просочилось сквозь мои пальцы и светлым пятном заскользило вниз по течению. И вдруг дно лодки куда-то провалилось, и мы оба оказались по горло в воде.
Не помню, как мы выплыли.
Совершенно голые, дрожа и выбивая зубами кастаньетную дробь, мы сидели, скорчившись, в прибрежных кустах и с тоской провожали глазами уплывающие от нас бутерброды, мой сарафан и Вадимовы джинсы и рубашку. Из одежды на мне осталась только нитка жемчуга, а на Вадиме водонепроницаемые японские часы.
Положение наше было ужасно до абсурда.
— Слава богу, уже четверть шестого! — воскликнула Карина, и я, очнувшись, увидела, что за окнами светло. — Давай лопай быстрее, и побежали, метро сейчас откроется.
Проглотив по бутерброду, мы кое-как запудрили синяки под глазами, следствие бессонной ночи, выбежали из дома и помчались к станции метро «Новослободская».
«Скорее, скорее!» — шептала я про себя. Мне показалось, что поезд раз десять проехал по всему кольцу, пока наконец не достиг «Киевской». Лента эскалатора ползла медленно, словно гусеница, и, если бы у нас остались силы, мы, наверное, поскакали бы вверх, перепрыгивая через ступеньки.
Наконец мы оказались возле моего дома, вбежали в подъезд и первым делом проверили, отвечает ли домофон в моей квартире. Он молчал. Мы бросились к лифту.
Я никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Карина выругалась в полный голос, отобрала у меня ключи и отперла наконец дверь. Распахнув ее, мы вбежали в квартиру, и тут моя подруга, всплеснув руками, окаменела, словно Лотова жена, а я каким-то непонятным образом оказалась сидящей на полу, раскинув ноги, как кукла, и раззявив рот наподобие Щелкунчика.
Все в доме было перевернуто. Рукописи, книги, платья, блузки валялись по всей комнате; развороченная кровать являла собой зрелище жалкое и безобразное, словно в ней резвилось стадо обезьян… Поддерживая друг друга, мы добрели до кухни, переступая через раскиданную по коридору обувь и зимнюю одежду, и вот тут-то нас поджидал последний удар. На полу, усеянном кастрюльками, сковородками и битой посудой, ярко алели пятна крови и зловеще поблескивали черные осколки Вадимовых солнцезащитных очков.
Карина испустила полузадушенный вопль, а у меня перед глазами заплясали какие-то разноцветные молнии и ноги отвалились окончательно…
В итоге, как выяснилось, в обморок упала все-таки я.
Приведенная в чувство самоотверженными усилиями Карины, я, выставив перед собой руки, словно желая отгородиться от этого кошмара, еле нашла в себе силы пролепетать:
— Кара, дай мне записную книжку…
Карина полезла в мою сумочку, но я замотала отяжелевшей головой:
— Нет, не эту. Там, в книжном шкафу, на третьей полке, рядом с фотоальбомом.
Карина побежала за книжкой, а я попыталась встать на непослушные ноги и вновь содрогнулась от вида кровавых пятен. Похоже, в моей квартире и вправду была «разборка». Мокрое и темное дело. Только этого мне и не хватало!
Из-за двери донесся Каринин крик:
— Какая третья полка, тут все вверх дном!
Цепляясь за стены, я приплелась в комнату и уставилась на безобразную картину. Найти среди этого вселенского хаоса старую записную книжку моего деда представлялось делом абсолютно безнадежным.
Но все же спустя час-полтора мы ее отыскали. Она почему-то оказалась в моем левом зимнем сапоге, который сиротливо валялся под тумбочкой.
Карина все порывалась вызвать милицию, против чего я усиленно восставала. По некоторым причинам входить в контакт с представителями органов правопорядка мне до ужаса не хотелось. Подруге я этих причин все равно не стала бы объяснять. Кое-что поведать о них я могла бы одному-единственному человеку, чей телефон и был записан в книжке моего деда.
Передо мной встали одновременно две задачи: удалить, по возможности деликатно, активно сострадающую мне Карину и дозвониться до этого человека.
Заявив, что мне надо прийти в себя и отоспаться, я наконец убедила подругу, что она может возвращаться домой. Твердо пообещав, что вечером непременно ей позвоню, я закрыла за ней дверь и осталась одна посреди всего этого развала.
Телефон единственного человека, который мог бы мне помочь, был занят. Я кое-как сварила себе кофе и устроилась посреди наименее захламленного пятачка, прямо на полу, свернув по-турецки ноги. И тут, видимо, от общего потрясения, перед моим внутренним взором развернулась очередная картинка того злосчастного июньского вечера, начавшегося с любовных игр в хрупкой лодочке.
— Ч-что д-дел-лать б-б-будем? — еле выговорил Вадим посиневшими губами.
— Н-не з-знаю… П-прид-думай чт-то-н-ниб-будь, т-ты же м-мужч-чина!
Трясло нас скорее от пережитого, нежели от холода, но трясло крепко.
— Н-надо к-как-т-то в-воз-звращаться…
— К-как? Г-гол-лыми?!
В конце концов мы соорудили юбочки из веток, больше похожие на гнездо неопрятной вороны, и, как герои чеховского рассказа, прячась за кустами, побрели или, скорее, поползли в направлении пансионата.
Исцарапанные, перемазанные травяной зеленью, злые как собаки, мы добрались до излучины реки. Впереди, на берегу, торчала будочка лодочной станции, откуда мы начали свое драматическое плавание.
— Может, отдадим этому типу твои часы и мой жемчуг в обмен на какую-нибудь робу? — предложила я.
Вадим с тоской помотал головой:
— Ты что… Мы же его лодку утопили, нам вообще нельзя ему на глаза показываться.
— Черт побери, что же делать?
— Идти так, — мужественно сказал Вадим, и мы, пригибаясь к самой земле, как индейцы в разведке, поползли дальше.
Вдруг Вадим споткнулся и свалился в камыши, вытянув перед собой руки. Мне показалось, что он рехнулся, потому что, не поднимаясь, он внезапно шепотом заорал:
— Эврика!
Я обеспокоенно наклонилась к нему. Вадим встал на четвереньки и замахал перед моим носом какими-то тряпками:
— Это же мои штаны! И рубаха тоже здесь!
Узнать в перемазанных тиной тряпках нарядные джинсы и рубашку было почти невозможно, но это было уже кое-что.
— А сарафана моего нет? — шепотом же закричала я.
Мы обследовали мокрые камыши, но, выдохшись, поняли, что сарафана здесь нет. Видимо, он погиб смертью храбрых где-то в речных глубинах.
— Ладно, пёс с ним, — сказала я. — Поздно уже. Давай как-то распределим одежду и пойдем.
Вадим надел джинсы, а я рубашку. И тут же выяснилось, что и в таком виде мы идти не можем: рубашка оказалась мне коротка до неприличия. Если б хоть купальник уцелел, еще бы ничего, но и он погиб в речных волнах.
— Это потому, что у тебя ноги слишком длинные, — буркнул издерганный Вадим. — Из ушей они у тебя растут, что ли?
— He-а, прямо из макушки, — огрызнулась я. — Тебе, кажется, совсем недавно это нравилось?
— Ну, извини. Меня просто это все уже до самых печенок пробрало.
— Думаешь, меня не пробрало?
— Идиотизм чистой воды.
В конце концов победили джентльменские чувства. Мы договорились, что я надену и джинсы, и рубашку, молнией полечу в пансионат, переоденусь и примчусь обратно с какой-нибудь одеждой для Вадима. А он, жертвуя собой, дождется меня во-он в тех кустиках.
Ломаться и уговаривать его ползти за мной по-пластунски было некогда. Я напялила мокрые грязные шмотки и побежала в сторону пансионата.
Да, тогда Вадим поступил как настоящий рыцарь.
Однако дозваниваться надо, а не тратить время на лирические воспоминания. Боюсь, что соратнику моего деда я должна буду рассказать совсем о других обстоятельствах.
Наконец-то! Дозвонилась, слава богу.
Его новая домработница долго и придирчиво выспрашивала — кто я, да зачем звоню, да нельзя ли как-нибудь без Макара Захаровича обойтись. Я уже охрипла, пытаясь убедить ее, что звоню по делу личному, но очень важному и что без Макара Захаровича мне обойтись никак невозможно. Тут что-то щелкнуло, и его собственный голос произнес:
— Маня, положи трубку, это свои.
— Макар Захарович! — закричала я. — Вы меня узнали? Помните? Это Мила Мотылева.
— Помню, помню, — спокойно отозвался он. — Не суетись. Что там у тебя стряслось?
— Я не могу по телефону.
— Что ж, тогда приезжай. Сейчас сумеешь?
— Сумею.
— А со службы отпустят?
— Макар Захарович, я на дому работаю.
— Вот как? Ладно. Адрес-то помнишь?
— Да, в дедушкиной записной книжке отыскала. Я ее на память оставила.
— Жду, — коротко отрезал он, и в трубке зазвучали короткие гудки.
Я начала собираться, надеясь, что мне не придется рассказывать, по крайней мере, о наших с Вадимом приключениях в лодке и в мокрых кустах.
Когда я добралась до пансионата, было, по-моему, уже около полуночи. Все давно спали, горела только дежурная лампочка на крыльце да светился огонек в домике сторожа.
Оставляя на полу мокрые грязные следы, я прокралась на второй этаж, нашла нужный номер и тихонько постучала в дверь.
Ответа не было. Может, сосед Вадима, бывший, по его словам, жутким бабником, ушел «на промысел»? Я приложила к двери ухо и прислушалась. Ни звука.
Что же мне делать? Идти в таком виде к администратору, будить его и просить запасные ключи? Да ни за что на свете!
Я вышла из здания, обогнула его и посмотрела вверх. Так, вон его окно, угловое. К счастью, по летнему времени оно было открыто, а сбоку на стене чернела решетка пожарной лестницы.
Чувствуя себя киношной авантюристкой, я полезла наверх и через несколько минут, уцепившись за подоконник, осторожно заглянула в комнату.
На одной кровати девственно белело покрывало, а на другой лежало толстое темное тело и, по-видимому, сладко спало, посапывая носом. Я влезла в комнату, подошла к кровати и потрясла спящего за плечо. Он зачмокал, заворочался, но просыпаться не собирался. Я тряхнула его еще раз, уже посильнее. Он раскрыл сонные глаза и, видимо, обознавшись, радостно спросил:
— Вадька? Ты че, пьяный, что ли? А с той бабой у тебя обломилось?
— В некотором роде, — ответила я.
— Ой, кто это? — испугался сосед.
— Да вот, та самая баба.
— Очень приятно… А Вадька где?
— В кустах сидит.
— В каких еще кустах?
— У нас лодка опрокинулась. — И я быстро изложила суть дела, не вдаваясь в подробности. Не касается этого толстяка, обломилось там у Вадима со мной или не обломилось.
— Это ж надо же! — Сосед, лысоватый коротышка лет пятидесяти, колобком выкатился из кровати и поддернул широченные семейные трусы в цветочек. — Погодите, сейчас соберем ему одежку. Что, и ботинки утопли?
— И ботинки, — вздохнула я, вспоминая свои любимые босоножки. — «Теперь они, родимые, лежат на самом дне», как в песне поется. Я пока схожу к себе, переоденусь.
— Я с вами пойду. В смысле, за Вадькой.
— Это совершенно необязательно, — запротестовала я. Не хватало еще мне с «жутким бабником» ночью по лесу шастать.
— Нет, нет, пойду. Негоже девушке одной в такое время разгуливать!
Тише мыши я прокралась к себе. Моя соседка, к счастью, не проснулась. Не зажигая света, я затолкала вещи Вадима в пакет и сунула его под кровать, кое-как вытерлась полотенцем, надела джинсы и свитер. От облеплявшей тело мокрой одежды я замерзла так, что зубы клацали.
Сосед Вадима уже поджидал меня в коридоре. Мы быстро вышли из корпуса и трусцой побежали спасать моего кавалера. Он там, конечно, совсем уже извелся, бедолага.
Не знаю, был ли сосед Вадима таким уж бабником. Проверить это мне не удалось, потому что от взятого мною темпа он мог только сопеть и охать.
Часам к трем ночи, слава богу, все было позади. Правда, нашли мы Вадима не сразу, потому что от сидения в голом виде в кустах он потерял голос и не мог отзываться на наши крики. К тому же он совершенно озверел от укусов бесчисленных комаров, которые, по его словам, тоже совершенно озверели. Мы его одели, успокоили и все вместе отправились «до дому», по выражению соседа-бабника.
На пороге корпуса Вадим, которого шатало от усталости, нашел в себе силы поцеловать мне руку и просипеть:
— Благодарю за прекрасный вечер!
Доехала я быстро. «Дом на набережной» возвышался над окрестным пейзажем незыблемой скалой. Правда, раньше его окна выходили на бассейн «Москва», а сейчас передо мной золотились купола восстановленного, вернее, построенного заново, храма Христа Спасителя.
Макар Захарович совершенно не изменился за тот десяток лет, что мы не виделись после смерти моего деда. Все тот же облик нестареющего русского Джеймса Бонда: ни грамма лишнего веса, все еще густая, хоть и поседевшая шевелюра, проницательные синие глаза и обаятельная улыбка. Когда-то они с моим дедом работали в КГБ, потом в МИДе, а самым последним их известным мне занятием было обеспечение безопасности СЭВа и экономическая контрразведка.
— Не мельтеши, — сказал он в ответ на мои извинения, что я столько лет не звонила, расспросы о здоровье и прочее. — Ишь как выросла да какой красавицей стала! Ну, что там у тебя стряслось? Да ты проходи, проходи в комнату.
Войдя в комнату, Макар Захарович совершенно машинально, видимо, по приобретенной еще в молодости привычке, снял трубку с телефонного аппарата и накрыл его подушкой. Я молча взирала на эти устрашающие меры предосторожности. Сама бы я, конечно, до этого не додумалась. Он обернулся ко мне:
— Ну-с?
Я попыталась привести в порядок свои мысли. Очевидно, это усилие отразилось на моем лице, потому что Макар Захарович вдруг крякнул, подошел к старинному буфету и, позвенев чем-то, вернулся с двумя рюмками коньяку.
— А ну-ка, прими лекарство! — велел он. — И я приму, пока моя секьюрити на кухне возится, — и он лукаво подмигнул мне.
— Утро ведь, — промямлила я. — А вам, наверное, врачи запрещают…
— Они мне уже жить запрещают. Все-таки семьдесят шесть лет. А я их все обманываю да обманываю. Ну, твое здоровье!
Я перевела дух и опрокинула в рот содержимое рюмки. По телу разлилось приятное тепло, в голове сразу прояснилось.
— Запомни, лучшего лекарства от стрессов не существует, — наставительно сказал Макар Захарович. — Главное, не перебарщивать. Ладно, давай выкладывай, зачем тебе старый чекист понадобился?
Я поставила рюмку на стол.
— Тут, Макар Захарович, одно идиотское дело закрутилось…
Слушал меня старый чекист молча. Я вкратце изложила историю моего знакомства с Вадимом и перешла к описанию непонятных событий этой ночи. Особой выразительностью отличалась обрисовка жуткого развала в моей квартире.
Макар Захарович спросил:
— Ты в милицию обращалась?
— Нет… — замялась я.
— Почему? Ведь, судя по твоим словам, его кто-то разыскал, избил, видимо, и увел с собой. Да еще зачем-то устроил у тебя полный разгром. Ты мне про пансионат все рассказала?
— Почти.
— Ну, так договаривай.
— Я даже не знаю, связано ли это с тем, что случилось.
— Это уж я буду думать, связано или не связано. Выкладывай.
Пришлось выложить.
На следующий день после нашего приключения на водах я еле поднялась с постели около часа дня. Надо было потихоньку собираться. Вечером автобус должен был отвезти всю партию «двухнедельников» на железнодорожную станцию.
Завтрак я проспала, а до обеда оставался еще час. Чувствуя себя разбитой, сонной и вконец одуревшей, я решила освежиться купанием, а сборы начинать уже после обеда.
Сил моих хватило только на то, чтобы проплыть метров тридцать вдоль берега и улечься в воде на спину. Голова сразу остыла, я лениво шевелила руками и ногами и потихоньку просыпалась.
Эх, жаль, денег больше нет. Я бы тут еще на две недельки задержалась. Очень не хотелось возвращаться в Москву с ее неумолчным шумом, сутолокой и выхлопными газами.
После речной «ванны» мне стало гораздо лучше, мускулам вернулась привычная упругость. Я надела платье прямо на мокрый купальник и отправилась обедать.
Сосед Вадима, уже сидевший за их столиком, оживленно замахал мне рукой:
— Приветствую, Людочка! Присаживайтесь.
Я села напротив него и спросила:
— А где Вадим?
— Спит, — почему-то шепотом ответил сосед и огляделся по сторонам. — Умотался вчера. И всю физиономию от комариных укусов разнесло, морда стала, как подушка.
— Когда проснется, скажите ему, пожалуйста, что я хотела бы с ним попрощаться. Вечером я уезжаю.
— Непременно, непременно, — толстячок сощурил один глаз и кивнул мне с видом заговорщика.
Я быстро допила компот и пошла укладываться.
Комната была пуста. Вещи соседки лежали на ее кровати, а сама она, наверное, отошла на минуту, поэтому и оставила дверь незапертой. Мысленно попеняв ей за это, я откинула крышку своего чемодана и опешила. Все мои вещи были самым возмутительным образом перерыты и брошены обратно как попало, какими-то безобразными комками!
Неужели в пансионате завелся вор? Я принялась лихорадочно перебирать вещи и с удивлением обнаружила, что ничего не пропало. Даже последний стольник, отложенный на первое время по возвращении домой, спокойно лежал себе в потайном кармашке косметички, в которую, несомненно, тоже заглянули.
«Что за странный вор? — подумала я. — Если это, конечно, вор. Скорее просто какой-то псих любопытствовал. Что же он хотел обнаружить в моих небогатых пожитках?»
Ключи тоже были на месте. Очень странно. И неприятно.
А, ладно. Все равно я сегодня уезжаю.
В дверь постучали.
— Войдите, — громко сказала я.
Вошел Вадим. На его распухшее лицо нельзя было смотреть без смеха, но я удержалась. Первым делом он протянул мне букет роз:
— Это тебе.
— Спасибо.
— Ты мне оставишь свой телефон?
— Разумеется, — рассеянно сказала я, продолжая перебирать вещи в чемодане.
— Ты что-то потеряла?
— Да нет. Просто в моих вещах кто-то рылся.
— Что? Ты серьезно?
Я объяснила. Вадим почему-то очень встревожился:
— Если так, надо сказать директору.
— Зачем? Что он может сделать? И потом, я же говорю, ничего не взяли.
— Вообще-то, конечно… Так у тебя все цело?
— Ну да.
— Тогда выкинь это из головы. Я вот что хотел тебе предложить. — Он неожиданно засмущался и стал похож на школьника-переростка. — Зачем тебе глотать пыль в автобусе, а потом битый час трястись в электричке? Хочешь, я тебя отвезу?
— Хочу, спасибо.
Еще бы я отказывалась!
Он обрадовался:
— Тогда отложи свои сборы, и пойдем погуляем напоследок. У меня ведь тоже сегодня путевка заканчивается, вот и поедем вместе вечерком, по прохладе.
— А ты не очень устал после вчерашнего?
— Античные медики считали, что вчерашнюю усталость надо побеждать сегодняшней, — ответил он.
Мы пошли гулять, и по дороге Вадим азартно рассказывал мне об оздоровительной системе древних греков. Я все это давно знала из «Таис Афинской», но из вежливости молчала. Кто знает, может, мы в последний раз общаемся? Отвезет меня домой, напросится на чашечку кофе, в которой я, конечно, после вчерашнего не смогу ему отказать, и поминай как звали. Знаем мы, как быстро увядают такие вот курортные романчики, которые буйно расцветают в каждом доме отдыха и чаще всего оканчиваются нулевым результатом. Хорошо еще, что поеду домой с комфортом и бесплатно.
День завершался красиво. Вдыхая аромат роз, я удобно восседала на сиденье мчавшейся как птица машины. Более того, доставив меня домой, Вадим не стал напрашиваться в гости. Сказав, что его ждут дела, он уехал, пообещав позвонить на следующий день. Что и исполнил, к моему приятному удивлению.
Макар Захарович прервал меня:
— Так, теперь притормози. Давай разберемся. Значит, у тебя в пансионате шмон был?
— Ну да, — я пожала плечами. — Непонятно, кому и что могло у меня понадобиться? Я же не держу бриллианты в мыльнице, как эта, Грейс Келли, что ли? Да и нету у меня бриллиантов.
— Угу. Значит, Вадим, по твоим словам, больше тебя был возмущен этим фактом? Ладно. Что дальше?
А дальше был дивный сон, как говорится в романах. И длился он ровно пять дней.
За это время я успела побывать в следующих злачных местах: в ресторане «Пекин»; на шоу «У ЛИСС’а»; на показе мод Зайцева; в плавучей дискотеке, устроенной на палубе речного трамвайчика; и где-то еще.
И у Вадима дома.
Это произошло в наш последний, пятый вечер. Устав от обилия светских развлечений, я предложила погулять в каком-нибудь тихом месте, например, в Коломенском. Вадим согласился. Но на полдороге зарядил дождь, и нам пришлось спасаться в его машине.
— Хочешь, поедем ко мне? — предложил Вадим. — Я-то у тебя побывал, а ты моих хором еще не видела.
Конечно, я согласилась. Мне было очень любопытно, как устроен быт у наших частных детективов. По моим приблизительным подсчетам, у него за эти четыре дня улетело самое малое долларов двести. Моя средняя редакторская ставка за роман объемом тридцать пять — сорок листов, над которым пришлось бы корпеть и корпеть минимум месяц.
Его хоромы на седьмом этаже кирпичного дома на «Щелковской» поразили меня тем, что были точной копией квартир из фильмов о жизни заокеанского бомонда. Огромная, метров на сорок, комната (Вадим объяснил мне, что убрал перегородки в своей трехкомнатной квартире), с миниатюрной стойкой, как в баре, с двухуровневым полом, застланным шикарным бежевым паласом от стены до стены. Обилие светильников: всевозможные бра, торшеры, лампы на гнущихся во все стороны гибких кронштейнах. Люстры не было вовсе, Вадим сказал, что не любит верхний свет. Масса техники наилучшего японского качества: музыкальный центр, моноблок с огромным экраном, компьютер «Пентиум», который Вадим сразу включил, чтобы показать мне изумительные яркие картинки-заставки «Калейдоскоп». И роскошная трехспальная кровать с вышитым покрывалом, по которому неслись куда-то белые и золотые лошади с развевающимися гривами.
Будь у меня такая квартира, я бы превратилась в добровольную затворницу, причем с огромным удовольствием, так что никакого сказочного дракона бы не понадобилось. Человек явно умел жить, и жить хорошо. И красиво.
Вадим забежал за стойку бара, перекинул через локоть воображаемую салфетку и, изогнувшись в полупоклоне, спросил:
— Чего изволите, мисс?
— Двойной мартини, — пошутила я. — Никогда не пробовала.
Вадим налил в плоский широкий бокал золотистую жидкость из бутылки с яркой этикеткой, добавил еще чего-то из другой и протянул мне через стойку:
— Пли-из, мэм!
— Ну, ты даешь! — невольно вырвалось у меня. — У тебя тут, часом, голливудские режиссеры студийных съемок не устраивают?
— Увы. Но мне и без них неплохо.
— Не сомневаюсь, — отозвалась я, потягивая непривычный напиток.
— На свою ментовскую ставку я бы и десятой доли всего этого не приобрел, — Вадим широким жестом обвел свои апартаменты. — Зарплата у меня была «помоги убогому», просто курам на смех. Частная лавочка приносит гораздо больше. Вот недавно, например, один не в меру ревнивый клиент заподозрил жену в измене. Да не просто в измене, а в лесбиянстве. Ему внушило подозрение то, что жена слишком часто стала встречаться с подругой, чуть ли не каждый день, а к себе не подпускала. Он и нанял меня за этими бабами проследить.
— Фу, гадость, — поморщилась я. — И что, прав он оказался или нет?
— Абсолютно мимо, — расхохотался Вадим. — Эти дурехи, как выяснилось, начитались всякого бреда о каком-то китайском способе омоложения. Знаешь ведь, сейчас чуть ли не средневековые рецепты рекламируют, вроде таблеточек из помета летучих мышей. Ну, они и варили у этой подруги какое-то адское зелье по «китайскому» рецепту. По бабкам бегали, компоненты добывали.
— Забавно.
— Да, дураков развелось куда больше, чем раньше. Я-то уже на третий день установил, чем они занимаются.
— Сколько же ты за три дня заработал?
Вадим посмотрел на меня, как на недоразвитую:
— Что я, идиот, сразу ему все выкладывать? Я еще два месяца изображал повышенную активность, мозги этому придурку пудрил. Зато и снял с него три тысячи «зелененьких».
Я чуть не поперхнулась. Три тысячи долларов за два месяца «лажи» и практически за обман клиента! И он так легко об этом говорит! Ну и фрукт же, однако.
— А клиент не разорился?
— Какое там, он лопатой гребет. Он один из этих, «прихватизаторов». Я бы его еще дольше доил, да он совсем взбесился, потребовал, чтобы я ему устроил возможность подглядеть, чем там эти дамочки занимаются. Пришлось подсуетиться.
— А как?
— Да элементарно, Ватсон. Дал той, второй бабе, ну, подруге его жены, триста баксов на лапу. Клиенту сказал, что она все пятьсот запросила. Она его и спрятала у себя в шкафу, в спальне. Да еще и настоящий магический сеанс для него разыграла, артистка. Занавески закрыла, свечку зажгла, а сама как вышла вся в черном и давай заклинания читать!
— А потом? Он из шкафа-то вылез?
— Зачем? Досмотрел представление до конца, убедился, что лесбосом тут и не пахнет, и все. Вылез, когда его жена домой ушла, сунул той бабе еще сто баксов и за супругой побежал.
— Почему же его жена с ним не спала, раз уж не любилась с этой своей подругой?
Вадим опять расхохотался до слез:
— Потому что по этим дурным «китайским» правилам… ох, не могу… потому что по ним сперва надо полгода омолаживаться, не вступая в интимные отношения, иначе, мол, ничего не выйдет!
Невольно и я рассмеялась. Действительно, народ у нас сильно поглупел.
— Решено, — весело сказала я. — Если совсем прижмет, пойду в ведьмы. Буду делать таблетки из помета московских ворон.
— А ты и так ведьма, — нежно шепнул Вадим. — Совсем меня околдовала…
Честно говоря, я была уверена, что после этих слов он подхватит меня на руки, и мы оба окажемся в его необъятной и, наверное, очень мягкой кровати, против чего у меня вряд ли нашлись бы возражения. Но неожиданно он сделал серьезное лицо и, понизив голос, сказал:
— Мила, я хочу тебя кое о чем попросить. Только вот не знаю, имею ли я право. Это очень серьезно.
— А в чем дело?
— Даже не знаю, с чего начать.
— Тогда начни с самого главного, — я закурила.
— Ты ведь уже поняла, как я деньги зарабатываю?
— Слежкой в основном?
— Само собой. К сожалению, не все мои дела такие забавные, как с этим лохом. Бывают и покруче. Короче, в последнее время меня пасли. Я и в пансионат поехал, чтобы хоть на время от всего этого избавиться, да вот дела заставили вернуться.
— Тебе угрожают?
— Как сказать. Думаю, мочить меня они все-таки не станут, не их масштаб. Ты чего? — удивился он.
А я чуть бокал с сигаретой не выронила:
— Ну, знаешь! И ты так спокойно об этом говоришь?
— Что же мне, истерику закатывать? Я еще с муровских времен таких угроз наслушался, привык, наверное. Тем более что пока, как видишь, жив, здоров и даже процветаю. Дело не в этом. Мне нужно спрятать на время кое-какие документы. Копию я с них на дискету снял, — он кивнул в сторону «Пентиума», где на экране в эту минуту расцветал сказочный цветок, — до нее они ни за что не доберутся. Тем более что юридическим доказательством она все равно у нас не считается. А вот оригиналы надо бы припрятать подальше. Вот я и хотел тебя попросить, не подержишь ли ты их у себя пару-тройку месяцев? А я бы пока все проверил.
— Но если они за тобой следят, они уже знают, что мы с тобой встречаемся, и…
— Знают. Ну и что? Я лягу на дно, а они подумают, что мы поругались и разошлись.
— Как на дно?
Мне отчего-то стало грустно и тревожно. Может, я ему просто надоела, и он вообще все это выдумал, чтобы поделикатнее со мной расстаться?
— Ну, скроюсь на какое-то время. Пусть они успокоятся. Или наоборот, начнут меня разыскивать, совершать активные действия, тут-то я их и прищучу.
— Насколько же ты исчезаешь?
— Не знаю пока. Как покатит.
— Ладно. — Я пожала плечами, решив не высказывать своих подозрений. Даже если он решил меня бросить, я неплохо, по выражению молодежи, «оттянулась». — Давай свои бумаги, спрячу их в рукописи.
— Только, Мила, я прошу, подумай хорошенько. Это серьезнее, чем тебе, похоже, кажется. Я не вру и не шучу.
Мне стало неловко. Возможно, я зря его подозреваю в неблаговидных намерениях. Тем более: спрячу я для него эти записи и подожду, явится ли он за ними и когда именно.
— Раз уж мы решили изобразить разрыв, у них не будет повода обращать на меня особое внимание, — заметила я.
— И все же предупреждаю, будь поосторожнее. А всем своим знакомым скажи, что мы рассорились окончательно.
— «Когда Гуленьке будешь писать, упомяни невзначай, что я к тетке уехал в Воронеж», — процитировала я из письма незабвенного отца Федора.
Он улыбнулся, оценив мою шутку, и вдруг воскликнул:
— А кстати! Давай-ка я сейчас тебе «прощальное» письмо напишу.
— Зачем?
— На всякий пожарный.
— Ты хочешь сказать, что эти твои преследователи ко мне в дом могут забраться? — возмутилась я.
Вадим смутился:
— Да нет, вряд ли. Но, с другой стороны… У тебя же был обыск в пансионате, забыла уже?
— Так ты думаешь, это из-за того, что ты за мной ухаживал? Они решили, что ты что-то у меня спрятал? Значит, они… были там?
Вадим промолчал, но по его глазам было видно, что именно об этом он и думает.
Пару минут я взвешивала все «за» и «против». Вадим ждал, нервно теребя подбородок.
— Ладно, — решилась я, — давай свои «Записки Шерлока Холмса». Я их так упрячу, что вовек никто не найдет. А взять у меня все равно нечего. Старая мебель да поношенная дубленка из «сэконд-хенда». Рискну, выручу тебя.
— Спасибо, солнышко мое. Ты молодец. — Он улыбнулся.
— «Безумству храбрых поем мы песню», — мрачно прокомментировала я свой явно не самый разумный в жизни поступок.
— Я найду способ сообщить о себе, — сказал он и поцеловал мне руку.
Мы стали сочинять письмо, в котором Вадим заявлял, что не собирается продолжать наши отношения «по причинам личного характера». После этого я упрятала в сумку толстый запечатанный конверт из плотной коричневой бумаги, без всяких пометок и указания адресата, и Вадим сказал, что сейчас отвезет меня домой, потому что ему уже пора собираться. А «прощальное» письмо он сегодня же вечером бросит в почтовый ящик, чтобы все было натурально.
Итак, похоже, в моем романе наступила либо пауза, либо даже финал. И все, что у меня осталось на память, это засохший букет роз, подаренные Вадимом серебряные серьги с жемчужинами и пухлый коричневый конверт с неизвестным мне содержимым.
— Конверт пропал? — немедленно спросил Макар Захарович.
— Я еще не смотрела, но уверена: пропал, разумеется.
— Значит, они ворвались к тебе, застали Вадима, дали ему пару раз по морде, и он тут же раскололся, что спрятал документы у тебя? Сомнительно, и весьма. Судя по твоему рассказу, мужик он достаточно крепкий.
— Вы думаете, они не нашли бумаги?
— Проверь. Я пока ничего не думаю. Вернее, думаю вот о чем. Ты сказала, что твою дверь Карина отпирала?
— Да, у меня не вышло, руки тряслись.
— Так! Что же, эти типы дверь не взламывали, а как-то открыли, а потом еще и заперли ее за собой, когда Вадима уводили? Прелестно. Сколько у тебя ключей?
— Три комплекта. Один с собой ношу, другой у мамы, а запасной всегда в прихожей висит, на гвоздике.
— А он там висел сегодня ночью-то? Не обратила внимания?
— Ой… — Я уставилась на Макара Захаровича широко раскрытыми глазами. — А ведь висел, точно, я помню! Ничего не понимаю.
— Зато я понимаю. — Макар Захарович принялся расхаживать по комнате. — Похоже, прокололись твои бандиты. Что у нас получается? — И он наставил на меня указательный палец, как ствол пистолета.
— Бред у нас получается, — пробормотала я, пребывая в полном ошеломлении.
— Ничего подобного. Из того, что твои запасные ключи посреди всего этого разгрома тихо-мирно висели себе на обычном месте, следуют по крайней мере два вывода. Первый: шмон в пансионате у тебя, конечно, был. И эти личности успели подделать твои ключи, которыми и заперли потом квартиру. Чисто машинально, как дилетанты. Или не как, а именно потому, что они дилетанты. А второй вывод… — Он перестал маршировать из угла в угол и пристально посмотрел на меня. — Ручаюсь, тебе бы в голову он не пришел.
— Да с меня и первого хватит. Теперь замки менять придется, и вообще…
— Поменяешь, разумеется. Надо было это сразу делать, как только вернулась из пансионата, дуреха. Ты слушай меня, а поволноваться потом успеешь.
— Да я слушаю.
— А второй вывод… Вернее, я-то это сразу и предположил, если честно. Не нравится мне что-то твой Вадим. Слишком уж у него образ жизни вызывающий, даже и для частного детектива. Как раз такой тип должен бы жить скромно и не высовываться. Думаю я, дорогая, что сам он все это и подстроил. И тот шмон в твоих вещах, и вчерашний разгром тоже.
— Как это? Зачем?
— Так это. Он же не с первого дня начал вокруг тебя увиваться и миллионы швырять?
— Ну, он мог присматриваться, выбирать, а уж потом решил ухаживать именно за мной.
— Дудки! Ты это свое женское тщеславие знаешь куда себе засунь? — Старик не на шутку разъярился от моей непонятливости. — Он же, по твоим собственным словам, вообще людей сторонился, один гулял да рыбку ловил.
— Половил, и надоело, захотел общества. Моего!
— Хренушки тебе! Ты сама подумай: мужик угорал на работе, да еще и «хвост» ему привесили. Да он просто из осторожности не стал бы лишние контакты заводить, пусть даже и с бабой, пусть даже и с такой симпатичной.
— Тогда зачем же он начал-таки ко мне подкатываться?
— А вот зачем, почему и отчего: ты же ему тогда записку потерянную вернула. Думай, мозги свои куриные напряги! Он решил, что ты — именно ты! — и послана за ним следить. И подцепить на удочку, чтобы он тебе какую-то информацию выболтал. Вроде как Мата Хари, усекла?
— Вы серьезно? Он мог так обо мне подумать?
— Я лично на его месте подумал бы то же самое! — Старик вытер платком раскрасневшееся лицо.
— Выходит, это он, что ли, в моем чемодане копался? И сегодня ночью в моей квартире тоже… он? Сам? — Мне стало жарко, причем уже не от коньяка, а от подобной версии.
— Выходит, — буркнул Макар Захарович. — Но могли и те его «охотнички». Тут оба варианта годятся.
— Как же мне узнать, кто все это устроил?
— Проще простого. Поезжай домой и проверь, на месте ли конверт. И если на месте, вскрой и посмотри, что там за документы лежат. А то берешь неизвестно от кого что попало!
— А если Вадим появится? Ведь это же некрасиво, чужие бумаги читать.
— Некрасиво, заранее прошу пардону, пукать на людях! Ничего страшного, заклеишь обратно, и все дела.
— Он все равно может заподозрить, что я сунула туда нос.
— Ну и пусть подозревает на здоровье. Доказать-то не сможет. А скорее всего он вообще с умыслом тебе дал этот конвертик: известишь ты своих заказчиков по слежке или нет?
— В хорошенькое же дело он меня втянул!
— Не боись, вывернешься, с божьей и моей помощью. Ты давай езжай к себе, посмотри, а потом привози-ка эти бумаги сюда. Вместе и попробуем разобраться. А наперед головой думай и не верь кому ни попадя, взрослая ведь уже девица!
Вышла я из подъезда Макара Захаровича как сомнамбула и тут же наступила на ногу почтенного возраста даме. На ее гневные вопли я отреагировала идиотской улыбкой и, пятясь, потому что дна угрожающе надвигалась на меня, незаметно сошла на мостовую. Взвизгнули тормоза, я растерянно огляделась, а из чудом успевшей остановиться машины выскочил какой-то тип и присоединил свои крики к тираде разъяренной мадам.
Люди, проходившие мимо нас по улице, стали замедлять шаги, некоторые даже остановились и с интересом наблюдали за развитием скандала. Поняв наконец, что именно моя персона является его эпицентром, я, непрерывно извиняясь на все четыре стороны, растолкала любопытствующих сограждан и побежала прочь. В голове моей царил полный сумбур, мысли прыгали, как вспугнутые кошкой воробьи.
Видимо, я все еще не до конца отдавала себе отчет в своих действиях, ибо не прошло и пяти минут, как я снова на кого-то налетела. Пробормотав нечто невнятное, я уже хотела было обойти потревоженного мною гражданина, как вдруг он схватил меня за руку и удивленно спросил:
— Милка, ты, что ли? Куда скачешь?
Я подняла глаза. Передо мной стоял бывший однокурсник, чьи репортажи я регулярно смотрела в информационной программе «Спектр». Не считая пышных усов, которых в институте у него еще не было, он совершенно не изменился.
— Привет, Саша, как поживаешь? — одним духом выпалила я.
— Нормально, — он оглядел меня с ног до головы. — Ты что такая встрепанная?
— Сашенька, извини, ради бога, у меня масса дел, я тороплюсь. Позвони мне как-нибудь… — Я раскрыла сумку, достала блокнот и кое-как накорябала свой номер телефона. — А может, зайдешь, если время найдется? Днем я обычно дома. Все, извини, мне пора бежать! Чао! — Я сунула ему в руку листок бумаги и понеслась домой.
Моему ангелу-хранителю пришлось в тот день здорово потрудиться, потому что, продолжая пребывать в глубочайшей задумчивости, я переходила улицы на красный свет, чуть не оступилась на эскалаторе и лишь его, ангела, попечением не проехала свою «Киевскую».
Дома я первым делом напилась ледяного апельсинового сока, потом сварила кофе, закурила и, наконец, начала понемногу приходить в себя.
Как только я пыталась думать о Вадиме, рассудок мой поднимал отчаянный бунт. И тогда я решительно отбросила на время все рассуждения и приступила к поискам конверта.
Он оказался на прежнем месте, запрятанный в одну из папок с невычитанными рукописями. Дрожащими от нетерпения руками я осторожно подсунула под заклеенный уголок лезвие бритвы и, по миллиметру продвигая его, вскрыла загадочный конверт. Из него посыпались на стол какие-то газетные вырезки.
Переворошив их, я с негодованием убедилась, что ни единой бумажки с грифом: «Сверхсекретно! После прочтения сжечь!» — там не имеется. Зачем же Вадим разыграл всю эту комедию с «важными документами»? Посмеяться надо мной решил?
Я хотела было одним махом сгрести всю эту резаную труху в мусорное ведро, но, вспомнив наказ Макара Захаровича, заставила себя успокоиться и принялась методично изучать каждый клочок бумаги.
Стопка просмотренных и не представлявших никакого интереса фрагментов из разных газет все росла и росла. Какие-то заметки, кусочки скучных экономических обзоров о каких-то инвестициях, рекламные объявления из газет «Экстра М», «Центр Плюс»; по-моему, из «Аргументов и фактов»; розовая бумажная лапша из вкладышей в «Известия». Я вдруг вспомнила, как это называется: «кукла»! Вадим отдал мне на хранение обыкновенную бумажную «куклу». Ну, я ему устрою, когда он появится! Если, конечно, он теперь вообще когда-нибудь появится, негодяй эдакий.
Я сгребла всю эту макулатуру в конверт, запихнула его в сумку и поехала обратно к Макару Захаровичу. Интересно, как он растолкует это очевидное издевательство?
— «Кукла», говоришь? — Макар Захарович повертел конверт в руках. — Ну, что ж, посмотрим!
Смотрел он довольно забавным способом. Пробежав глазами первую вырезку и мгновенно схватив ее суть, старик поместил ее в центре стола и взял следующую. Один взгляд — и вторая бумажка легла по левую сторону от первой. Третья пошла направо, четвертая — в центр стола, на первую. Пятая… девятая… двадцатая… Макар Захарович ловкими движениями заядлого картежника раскладывал из газетных кусочков затейливый пасьянс.
Я уже вконец извелась от нетерпения, а он все так же методично сортировал вырезки, не обращая на меня ни малейшего внимания и тихонько бормоча что-то себе под нос.
Наконец Макар Захарович «сдал» все карты, то бишь вырезки, и еще некоторое время молча сидел над ними, поглаживая рукой подбородок. Потом сказал: «Ага!», встал и удалился в свой кабинет, святая святых, куда никто, кроме хозяина, ни при каких условиях не имел права доступа. Даже когда домработница уходила на рынок и Макар Захарович оставался дома один, кабинет был заперт на ключ. Изнутри, если старик там работал, и снаружи, если он сидел в большой комнате. Интересно, что за секреты там хранились?
Я закурила и уставилась на стол, испещренный газетными вырезками, рассортированными по неизвестному мне порядку старым чекистом. Что он там такое углядел, чего я не заметила?
Макар Захарович вышел из кабинета минут через десять, когда я последние мозги доламывала. В руках он держал обычную картонную коробку с белыми карточками, исписанными бисерным почерком.
— Ну? — изнывая, спросила я.
— Баранки гну, — отозвался он. — Кое-что намечается. Скажи-ка, что ты думаешь вот об этом?
И он торжественно вручил мне квадратик газетной бумаги, взяв ее из стопочки в центре стола.
— Шифровку, что ли, откопали в этой макулатуре? — невежливо буркнула я. Достало уже меня все до чертиков.
— Смотри, да повнимательнее. И не петушись.
Я взглянула. Это было обычное рекламное объявление:
«ВПЕРВЫЕ В РОССИИ!
Инвестиционная компания «Северное сияние» предлагает: реальный доход до ТЫСЯЧИ процентов годовых!
Ваши деньги будут работать на вас!
ОБ ЭТОМ ПОЗАБОТИМСЯ МЫ.
Не упустите свой шанс!
Первой тысяче вкладчиков — поощрительные призы и ценные подарки.
Форма вложений любая».
Ниже указывались номера телефонов, три цифры последнего были оборваны.
— Ну и что? — разочарованно спросила я. — Какое отноше…
— Ты что, вообще об этой афере не слыхала? — Макар Захарович осуждающе покачал головой. — Ведь о ней все газеты писали, репортажи шли по телевидению. Ты на каком свете живешь, соня?
Что-то смутно забрезжило в моем мозгу.
Да-да, вспоминаю, это было сравнительно недавно, на пике «пирамидального» бума… В начале весны, в марте, кажется, видела я подобные рекламные объявления. А потом разразился грандиозный скандал по поводу какого-то жульничества со вкладами. Компания, привлекшая огромное количество желающих скоренько обогатиться на столь соблазнительных условиях, лопнула буквально через два месяца. И по телевидению были репортажи… Стоп!
Некоторые из них делал не кто иной, как Сашка Никифоров. Тот самый однокурсник, на которого я случайно сегодня наткнулась. И называлась его серия «Трест, который лопнул». Сашка был большим поклонником О’Генри.
Да-а, совсем я за этими рукописями не вижу, что вокруг творится. Эдак и одичать недолго. Но тут же меня вновь обуяли сомнения.
— И все же я не понимаю. Почему вы решили, что моя история с Вадимом имеет какое-то отношение к этой «пирамиде», организованной явными жуликами?
— Можешь списать это на мою чекистскую интуицию, — ухмыльнулся старик.
Так я и поверила. Косясь на ящичек, который он поставил на стол, я сказала:
— Как известно, матерью интуиции является информация. Макар Захарович, зачем вы пудрите мне мозги? От них и так уже мало что осталось. Признавайтесь, вы что-то знаете!
Старик сверкнул синими глазами:
— Молчи, дурочка! Лучше молчи пока. Я так много знаю, что иногда рискую сам себя перехитрить. Ты вот что, опиши-ка мне своего героя как можно подробнее.
— Рост, вес и прочие параметры? — попробовала я съязвить. Мне отчего-то делалось все больше не по себе.
Макар Захарович кивнул и совершенно серьезно подтвердил:
— И прочие тоже.
Пришлось напрячься и описывать.
Старик слушал с предельным вниманием, переспрашивал по сто раз одно и то же, с въедливостью поистине инквизиторской пытал меня насчет мельчайших деталей — а нет ли, например, у Вадима привычки в минуты задумчивости тихонько насвистывать или напевать себе под нос? не помнишь? ладно; а не водит ли он пальцем по щеке, когда задумывается о чем-нибудь? тоже не знаешь? хорошо, поехали дальше… Таким манером мы ехали и ехали, пока я не «приехала» к осипшему горлу и полной сумятице в бедной своей голове.
— Макар Захарович, поимейте совесть! — петушиным дискантом взмолилась я наконец. — Я уже ничего не понимаю, мне пить хочется и курить. Ничего я про него больше не знаю, честное слово! Отпустите душу на покаяние.
Старик вызвал Маню, и она принялась отпаивать меня крепким кофе. Пока я приходила в себя, Макар Захарович с головой погрузился в свою картотеку и вынырнул из нее, только когда я докуривала уже третью сигарету.
— Ну что? — Мои мыслительные способности вроде бы начали восстанавливаться вместе с нетерпеливым желанием узнать хоть что-то конкретное.
Макар Захарович был в своем репертуаре. Никакой конкретики я, разумеется, не получила, он своеобычно отделался детской присказкой:
— Дед Пихто. Но я твердо уверен: в этой афере с инвестициями у твоего драгоценного Вадима был свой интерес.
— Макар Захарович! — заорала я, отбросив всяческий пиетет, а заодно и стул, на котором сидела. — Я у вас тут торчу уже три часа, и это все, что вы имеете мне сказать?! Кто, черт побери, такой мой Вадим? Какого лешего вы меня о нем пытали так долго? И какого дьявола мне теперь делать? Разводите тут секреты, а я потом ночей не спи, да?! Не на ту напали! Немедленно говорите, что вы обо всем этом знаете!
На мои негодующие вопли из кухни прибежала напуганная до полусмерти Маня и застыла в дверях, увидев, что я прыгаю по комнате и корчу страшные рожи, а Макар Захарович хохочет, согнувшись в три погибели и утирая слезы.
— Это что ж такое… — начала было она, готовая ринуться на защиту хозяина.
Макар Захарович махнул рукой в ее сторону:
— Все в порядке, Маня, иди сделай нам еще кофе.
Негодующе ворча, домработница удалилась обратно на кухню. Я к этому моменту выдохлась и заткнулась, а старик, враз отбросив веселость, сурово сказал мне:
— Сядь и не ори. Ничего я тебе не скажу, пока сто раз не обдумаю. А будешь так себя вести, надаю по заднице на правах старинного знакомого. Сядь, кому сказано!
Я села.
— Кури, — велел старик.
Я закурила.
Вошла Маня, неся поднос с дымящимися чашками.
— Пей, — так же непререкаемо приказал Макар Захарович.
Я заглянула в чашку и обиженно сказала:
— Горячий же!
— Вот и остывайте вместе потихоньку. Так вот, — как ни в чем не бывало повторил он, — у меня появились основания думать, что твой Вадим имеет отношение к «пирамидальной» афере.
Я проглотила обиду вместе с глотком отменного кофе и спросила:
— Какое же?
— У-у! — Старик махнул рукой. — Гадать можно до бесконечности. Я тебе прямо сейчас хоть десяток версий выдвину. Только, боюсь, твои мозги не выдержат такого напряжения. Основных же предположений пока два. Либо Вадим сам с этими аферистами связан, либо, наоборот, работает против них. Следовательно, его кто-то для этого нанял. Какая-то неизвестная нам третья сила. И хорошо бы узнать, кто именно.
— Ну и фантазер же вы, Макар Захарович, — позволила я себе маленькую месть. Ишь ты, по заднице он мне надает!
Он, естественно, моей подколки «не услышал».
— А у тебя воображения ни на грош. Я тебе серьезно заявляю: без Вадима тут при любом раскладе не обошлось. И сейчас ты вот что сделаешь. Ты пойдешь в библиотеку и изучишь все, что писали об этом деле газеты, с самого начала.
— У меня приятель есть на телевидении, — сказала я, поняв, что иначе мне от библиотеки не отвертеться. — Он как раз репортажи об этой компании делал.
— Еще лучше. Свяжись с ним немедленно, может, он тебе ролики свои покажет. Кофе допила? Все, ступай. И впредь не верь ты с ходу каждому, кто будет тебя цветочками задаривать. Тоже мне, принцесса без мозгов!
Обидно, но, похоже, верно.
К счастью, Саша сам позвонил мне в тот же вечер.
— Старуха, не смогу я к тебе забежать, дел по горло. Я недавно из отпуска вернулся, и на меня сразу насела вся редакция. Тружусь, как пчелка.
— А можно, я сама к тебе зайду? Прямо на работу?
— У тебя что-то срочное? — Обостренным чутьем журналиста Саша сразу уловил, что у меня какие-то проблемы.
— Если честно, только ты можешь сейчас меня выручить.
— Что не сделаешь для старой знакомой, которая на экзаменах «шпорами» делилась! Завтра к двенадцати дня сможешь подойти в студию?
— Смогу, у меня режим свободный.
— Счастливица. Тогда я тебе пропуск закажу. Только не опаздывай, у нас время по секундам расписано.
— Спасибо, не опоздаю.
Как я до утра дожила, уму непостижимо. Сплошные моральные пытки. Множество вопросов, которые, казалось, Макар Захарович перещелкал днем, как орешки, толпой обступили мою постель, где я изнывала от беспокойства, и терзали меня почти до самого утра. Бесчисленные «Зачем? Отчего? С какой целью? Кто он такой, наконец, этот все более загадочный Вадим и что ему от меня-то нужно?» — грызли меня не хуже зубной боли.
Заснула я лишь под утро, когда небо уже нежно зарумянилось утренней зарей.
Телецентр напомнил мне описание кинофабрики из «Золотого теленка». Такая вокруг царила суматоха, такой колоритный народ сновал во все стороны, что у меня просто глаза разбегались.
Мы быстро прошли через одну из студий, где повсюду свисали с потолка и громоздились на резиновом полу разнообразные осветительные приборы и микрофоны, похожие на колодезные «журавли». Саша сказал, что на их рабочем сленге они так и называются.
Мне показалось, что я различила в пестрой толпе лицо популярного телеведущего, но тут Саша ухватил меня за локоть и вывел на неожиданно тихий лестничный пролет, где стояли урны и пахло табачным дымом.
— Покури, — протянул он мне пачку «Мальборо», — а то у тебя уже глазки в кучку.
— Спасибо. Как ты тут работать можешь, в этом муравейнике? Я бы на второй день рехнулась.
— Каждому свое, — улыбнулся Саша. — Кому-то нравится работать локоть к локтю, в команде, а кто-то предпочитает у себя дома с бульварными романами возиться в полном одиночестве.
Я уже успела рассказать ему, чем поддерживаю свое бренное существование.
— А то бросай-ка свою лабуду и айда к нам, — шутливо предложил Саша. — Я тебе такого имиджмейкера обеспечу, будешь на все сто смотреться. Во «Времечко» устрою или еще куда. А, старуха? У тебя внешность очень даже телегеничная.
— Да ну тебя, это не для меня.
— Как знаешь.
— Ты лучше прокрути мне свои ролики, — попросила я. — Хочу на твою телегеничность полюбоваться.
— Какие именно? — польщенно спросил Саша.
— Помнишь, ты когда-то делал репортажи об одной инвестиционной компании? Из-за которой еще скандал был, не хуже, чем из-за «Эльбруса». Она называлась «Северное сияние».
Саша посмотрел на меня с новым интересом:
— A-а, «Трест, который лопнул»? Так тебе нужно именно это старье?
Я улыбнулась как можно обаятельнее:
— Именно это. Дело в том…
Саша выставил вперед ладонь:
— Все, ни слова боле! Похоже, ты не просто обычный серенький редактор, каким стремишься выглядеть. Но! — легонько стукнул он себя кулаком в грудь. — Я умею уважать чужие тайны. И даже если ты работаешь на ЦРУ, ФБР, или на нашу родную налоговую инспекцию, или УБЭП, я всегда…
— Ну что за чепуха, — расхохоталась я. — Трепло же ты, Сашка. Знаешь, как ты умрешь? Погибнешь под лавиной собственных слов.
— Прекрасная смерть для журналиста, — обрадовался он. — А ты будешь погребена под тоннами коммерческой макулатуры.
— Прекрасная смерть для редактора, — улыбнулась я. — Ты мне ролики-то покажешь, телевизирь ты сарафанный?
— Покажу, матушка, покажу, не беспокойтесь, останетесь премного довольны.
— Надо, наверное, разрешение какое-то получить?
— Авек плезир, никаких проблем. Пошли в видеотеку.
Видеотека была очень похожа на обыкновенное библиотечное хранилище, с той только разницей, что здесь в ячейках на полках были не книги, а видеокассеты, а рядом, отделенные перегородкой, стояли несколько столов с мониторами. Саша расписался в журнале, и женщина, одетая в серый халат технического персонала, выдала ему кассету. Мы прошли за перегородку.
— Такие кассеты на обычном видике не идут, — объяснил Саша. — Кодировка другая. Звук-то будет, а картинка фуфу. Ну, давай смотреть.
Темная пауза рокорда сменилась изображением смутно знакомого мне дома, перед которым стоял Саша с микрофоном в руке.
— Где это? — спросила я.
— Остоженка. Они там в цокольном этаже арендовали помещение.
— А, знаю. Там еще поликлиника рядом.
— Да. Тихо, сейчас я начну телевещать.
Репортажи его были короткими, но очень выразительными. Несмотря на то, что это была всего лишь версия, Саша тонко подводил зрителей к пониманию главных законов действия механизма «пирамидального» обмана, с помощью которого у не в меру доверчивых граждан успели за два месяца выкачать кучу денег.
Когда запись кончилась, я некоторое время сидела молча, ошеломленная всем увиденным и услышанным.
— И что скажешь? — вывел меня из задумчивости Сашин голос.
— О, тут много чего можно сказать. Саша, а ты не перепишешь это для меня? Нужно показать кое-кому.
— Все-таки ты из налоговой инспекции, — убежденно сказал Саша, но по лукавому огоньку в его глазах было видно, что он, конечно, шутит. — Будешь отпираться, таинственная ты моя?
— He-а, я просто решила подработать экономическим шпионажем. Так сделаешь?
— А это будет способствовать росту моей популярности?
— Всенепременно. Мне бы с тебя деньги потребовать за скрытую рекламу.
Саша хихикнул:
— Денег у меня никогда нет, как у всякого уважающего себя журналиста. А вот ролики я тебе через полчаса скопирую, только сначала на обычную кассету перегоню.
Я вернулась домой, пообедала, вынула из сумки кассету и задумчиво уставилась на нее. Все это прекрасно. То есть, конечно, все это ужасно и является полным безобразием. Но по-прежнему совершенно непонятно, при чем тут Вадим? А уж тем более — я?
Телевизионная сага об инвестиционной компании, растаявшей, как утренний туман или настоящее северное сияние, ничего на этот счет не прояснила. Ох, боюсь, придется мне все-таки рыться в старых газетных подшивках. Но сначала надо отвезти добытую запись моему идейному наставнику, Макару Захаровичу.
— «Money-мания», иначе и не скажешь, — прокомментировал старый чекист и вынул кассету из видеомагнитофона. — Сто раз уже этих доверчивых барашков предупреждали, а они все идут и идут под ножницы этих «пирамидостроителей», да еще и в очередь выстраиваются, когда им впору орать: «Держи вора!» Да, именно мани-мания, — повторил он звучное словцо уже по-русски.
— Но по-прежнему неясно, при чем тут Вадим, — заметила я.
— Значит, наберешься терпения и подождешь, пока он объявится.
— Вы думаете, это счастливое событие все же произойдет в обозримом будущем? Я что-то сомневаюсь.
— Уверен. Если ты в его глазах чиста, он решит, что ты о нем беспокоишься, и даст о себе знать, как и обещал. Если же ты все еще под подозрением… А съезди-ка ты к нему на квартиру! Ты ведь там уже была? Вдруг он там сидит себе спокойненько, да еще и над тобой посмеивается.
Поморщившись, я проглотила это предположение и спросила:
— А как же газеты?
— Я их сам изучу. Все равно мне, старику, нечем заняться. Уж как-нибудь сумею правильные выводы сделать.
Разумеется, я прекрасно помнила, как добраться до Вадимовых хором. И поехала туда, заранее настроившись спокойно воспринять как его возможное присутствие, так и отсутствие. В конце концов, кто я ему такая, чтобы выдвигать претензии? Так, случайная возлюбленная. Единственное, чего бы я могла от него потребовать — именно потребовать! — это объяснений по поводу недавнего разгрома в моем доме. И если он у себя, то пустыми словами ему отделаться не удастся. Я не из тех женщин, которым уши полностью заменили мозги!
Я позвонила в дверь. Со смешанным чувством облегчения и возмущения одновременно услышала за ней чьи-то шаги. Видимо, это отразилось на моем лице, потому что открывший мне дверь совершенно незнакомый мужчина посмотрел на меня с удивлением:
— Вам кого?
— Вадим дома? — ледяным тоном спросила я.
— Какой Вадим?
— Как это — какой? Вадим, частный детектив. Он здесь живет.
— Извините, девушка, — твердо отрезал мой собеседник, невысокий пожилой мужчина в роскошном бархатном халате и модных очках, — это какое-то недоразумение. Здесь живу я, и никакого Вадима здесь никогда не было и быть не могло.
— Разрешите… посмотреть? — пролепетала я, разом растеряв весь свой гонор.
— Желаете лично убедиться? — Мужчина язвительно улыбнулся. — Прошу!
На ватных ногах я вошла в столь памятную мне огромную комнату. Конечно, именно здесь я и побывала, я же не склеротичка. Вон стойка «бара», вон «Пентиум», на котором светится какой-то текст, а вон и кровать с лошадьми, бегущими по покрывалу. С ума я схожу, что ли? Или уже спятила незаметно для самой себя?
— Ну как, убедились? — продолжал ехидничать мужчина. — И передайте вашему Вадиму, что за такие штучки я его в тюрьму упрячу!
— Так вы его знаете? — живо отреагировала я.
— Это вас не касается. — Мужчина принял официальный вид.
— Но вы же сами только что сказали…
— Я повторяю, вас мои отношения с этим человеком не касаются. Вы вообще-то кем ему приходитесь?
— Я просто его знакомая.
— По-нят-но, — процедил он сквозь зубы и с отвращением оглядел меня с ног до головы. — Извольте немедленно убраться из моего дома!
— Но послушайте…
— Вон!
— Это очень важно! Пожалуйста, скажите…
— Я сказал — вон! Или я вызову милицию! — И он ухватился за телефонную трубку.
— Что здесь происходит? — раздался недовольный женский голос, и в комнату вплыла полная дама в таком же, как и у этого грубияна, бархатном халате до пят. — Лелик, кто это?
— Это, очевидно, любовница того козла, — прошипел Лелик, продолжая сверлить меня яростным взглядом и все еще держа в руке телефонную трубку. — Шпионить сюда заявилась!
Дама тут же решительно взяла власть в свои руки и устремилась на меня, как атомный ледокол:
— Убирайся отсюда, сучка! Шлюха подзаборная!
— Как вы смее…
— Это как ТЫ смеешь к порядочным людям врываться?!
Она ухватила меня за локоть, и через секунду я уже была на лестничной площадке.
— Еще раз сунешься, посадим вместе с твоим дружком! — И она с такой силой захлопнула железную дверь, что с косяка штукатурка посыпалась.
Растерянная и возмущенная до глубины души, я полетела вниз по лестнице, напрочь позабыв о лифте, и опомнилась только в скверике на другой стороне улицы.
За эти трое суток в моей жизни произошло столько событий, что обычному человеку на десять лет хватило бы.
Первое: перерыли мою квартиру.
Второе: только что меня обозвали сучкой, шлюхой и шпионкой и выставили из Вадимовых хором.
И наконец, третье и самое, пожалуй, странное. Хоромы эти вовсе не принадлежали моему любовнику, который все больше походил на обыкновенного афериста. Да еще и пропал с концами, так что объяснений потребовать было не у кого.
Неужели он водил меня в квартиру какого-то своего клиента? Уж не того ли самого, чья жена помешалась на «китайских» рецептах? Ведь хозяева явно его знали, даже тюрьмой заочно пригрозили.
Нет, сама я ни за что не разберусь в этом абсурде. Да и Макар Захарович, при всей его проницательности, вряд ли мне поможет. Хотя кто знает… Старые чекисты так просто на пенсию не выходят. От них чего угодно можно ожидать, стоит только вспомнить собственного деда.
Макар Захарович довольно потирал ладони:
— В чужую, стало быть, квартиру тебя привел? Ловкач, ничего не скажешь.
— Не понимаю, что тут смешного? Меня хозяева просто с грязью смешали! — Я фыркала, как разъяренная кошка.
— Плюнь. Гораздо важнее, что как-то они с этим аферистом связаны. Вот что, ты мне точный адрес напиши.
— Думаете по справочной узнать, кто там живет на самом деле?
Старик хитро прищурился:
— По справочной, не по справочной, а узнать, может, и удастся. Меня еще не совсем в архив списали, кое-кто помнит и многим мне обязан.
— Ну-ну, дерзайте, — я все никак не могла успокоиться.
Макар Захарович вновь подмигнул:
— Так что этих граждан мы, как говорится, разъясним. И кто они, и чем занимаются, и вообще все, что потребуется.
Я пожала плечами, а про себя решила, что была права, предполагая, что стариков вроде приятеля моего деда списывать со счетов рановато. Если вообще стоит это делать.
— А что с газетами? — спросила я.
— Вот, посмотри. Я тут резюме для тебя накропал.
Сводилось это самое резюме, в общем-то, к тому, что я уже узнала из Сашиных репортажей. Они оба, и Саша, и Макар Захарович, особо выделяли из прочих одну газету, которая не просто давала объявления о новой «пирамиде», а развернула настоящую рекламную кампанию и восхваляла деятельность «Северного сияния» с неумеренным энтузиазмом.
— Что это они так разоряются, взятку получили, что ли?
— Наверняка, — Макар Захарович, как всегда, был уверен и категоричен. — А может, газетой и инвестиционной компанией владеет один и тот же человек. Прецеденты были.
— Как же это выяснить? Компания лопнула, а у газеты, — заглянула я в записи Макара Захаровича, — тираж арестовали и приостановили ее издание «до выяснения всех обстоятельств». Вот, они тут перед читателями извиняются.
— Где-то у меня справочник был. — Старик направился в коридор и открыл стенной шкаф. — Там все новые издания указаны, с фамилиями редакторов или владельцев. Так, вот он. Посмотрим. «Экономический вестник», не то. «Вестник экономики», не то. «Экономическая газета»… Сколько же их развелось-то! Ага, вот: «Экономика и коммерция», выходит с 1993 года, главный редактор и одновременно владелец некий Мордвинов Алексей Петрович.
— Макар Захарович! — вскинулась я.
— Чего?
— А того! Там, в Вадимовой, то есть не в Вадимовой, квартире, ее настоящего хозяина жена Леликом называла!
— Ну и?
— Так, может, — я тыкала пальцем в справочник, не в силах справиться с волнением, — может, это как раз он, Алексей Петрович Мордвинов?
— Все может быть, — остудил мой пыл Макар Захарович. — Я же сказал, проверить нужно. И еще: я узнаю, какие у нас частные детективные агентства появились за это время. А то еще обнаружится на закуску, что никакой он не частный детектив.
— Он — фантом! — выпалила я.
Справочник упал на пол.
— Как ты сказала? — странным тоном переспросил Макар Захарович.
— Фантом. Мой, как вы изволите его называть, Вадим — это просто призрак, мираж, иллюзия, — убежденно заявила я и отправилась домой.
Пока Макар Захарович какими-то ему одному ведомыми хитроумными путями наводил справки, в моих собственных действиях наступил перерыв. Сама я ничего ни узнать, ни сделать не могла, а гадание на кофейной гуще — дело абсолютно безнадежное. Пусть этим Вадимовы клиенты занимаются.
И я заставила себя с головой погрузиться в работу, которую из-за всех этих событий порядком запустила. Через неделю пора было сдавать одну из рукописей, а у меня там еще и конь не валялся.
Мне удалось закончить редактуру вовремя, сократив свой сон до семи часов в сутки, и в понедельник я поехала на Сивцев Вражек, где в одном из подвалов старого дома располагалось издательство «Дианора».
Там царили обычная суета и неразбериха. Жену издателя, по традиции исполнявшую роль главного бухгалтера, осаждала толпа редакторов и переводчиков, возмущенных постоянными задержками выплаты гонораров. Охрипшим голосом Ирина Львовна выспрашивала у дамы-переводчицы, какой кусок и какого именно романа та все же переводила, на что дама, закатывая близорукие глаза и растягивая каждое слово, с невинной улыбкой повторяла:
— Не зна-аю… Не по-омню…
Дамочку эту я встречала здесь довольно часто и так же часто про себя поражалась, как подобные личности умудряются не только жить, но и выжить в наше непростое время. Они, похоже, с момента появления на свет пребывают в какой-то постоянной летаргии.
В другом углу господин издатель, толстяк с розовой лысиной, усеянной бисерными каплями пота, очень похожий на заливного поросенка с хреном, с треском раздирал на части покет-буки в ярких бумажных обложках и выдавал каждому переводчику его личный кусок, из которого чуть не сыпались отдельные листочки. Когда я пришла сюда в первый раз, подобное варварское обращение с книгами, пусть и бульварными, повергло меня в настоящий шок. Теперь же это зрелище вызывало не возмущение, а только легкую брезгливость.
Моя воля, я бы вообще с этими дикарями не связывалась, но выбирать, как говорится, не пришлось. Кушать-то всем надо! Мне они платили довольно регулярно, потому что я сразу себя обезопасила: при заключении договора каждый раз требовала себе копию, заверенную подписью и печатью, и не стеснялась продемонстрировать лишний раз, что тоже кое-что понимаю в Законе об авторских и смежных правах. В первый раз они слегка удивились моей настырности, но у «Дианоры» горела какая-то книга, и они предпочли не связываться. А потом мне удалось превратить это в систему. Слава богу, на рассеянную до идиотизма даму я не похожа, а на проникновенно-фальшивые вопросы типа: «Неужели вы нам не верите?» — давно научилась отвечать многозначительной улыбкой и пристальным взглядом в упор. Не люблю поощрять жуликов!
Сегодня в подвале был день выплат, и крики и толчея у стола Ирины Львовны достигли апогея. Не качала права лишь одна девушка. Она спокойно стояла в сторонке и внимательно просматривала врученный ей кусок, выдранный из середины какой-то книги. Подняв глаза, она встретилась со мной взглядом и улыбнулась.
— Вы не хотите выйти покурить? — предложила она мне.
— С удовольствием, — отозвалась я. — В этом курятнике, — понизила я голос, чего могла и не делать, потому что в «курятнике» крик стоял до потолка, — у меня сразу возникает желание заткнуть уши или убежать куда подальше.
— А я вас здесь уже видела, — сказала девушка, когда мы выбрались на свежий воздух по лестнице, пребывающей в хронически аварийном состоянии. — Только вот имени не знаю. Вы редактор?
— Да. А зовут меня Людмила, можно просто Мила. Я вас тоже не раз встречала. Вы переводчик?
— Угадали. Юля, — и она снова улыбнулась.
На вид ей было лет двадцать. Маленькая и худенькая, она в своем потертом джинсовом костюме походила на мальчишку. Лицо загорелое, румяное. Ярко-карие глаза озорно светились, щеки украшали очень симпатичные ямочки. На изящном кожаном рюкзачке позванивали маленькие колокольчики, и такой же колокольчик на пестром бисерном шнурке был у нее на шее. Из рюкзачка высовывались роликовые коньки. Она напомнила мне хиппующих парней и девчонок с Арбата, беззаботных и бесшабашных и так же увешанных колокольчиками и всякими «фенечками».
Нельзя было не улыбнуться, когда она, тряхнув головой, отчего ее пышные каштановые волосы рассыпались по плечам, указала на покинутый нами подвал и весело изрекла:
— Ну и зверинец. Идиот на идиоте, честное слово.
— А вы давно с ними связались? — невольно подстраиваясь под ее тон, спросила я.
— Как сессию сдала и от родителей сбежала. Замучили соблюдением приличий, я и перебралась к подруге. Они бы меня за эти вот штанишки, — указала она на свои джинсы, все сплошь в заштопанных разрезах, — просто расстреляли бы.
— А где вы учитесь?
— На четвертом курсе МГУ, на английском факультете. Спецуха у меня интересная. Сравнительная лингвистика староанглийского и современного разговорного языков.
— О-о! — с уважением сказала я. — Наверное, это ваши куски самые профессиональные. Не вы переводили из… — назвала я один из женских романов, который недавно редактировала, — с пятой по двенадцатую главу? Там еще было довольно забавное описание похищения главной героини.
— Я, — кивнула Юля и неожиданно хихикнула, — ее звали Джулия. Я долго смеялась над этим совпадением.
— Почему?
— Да потому что со мной не так давно то же самое приключилось.
— То есть?
Юля ловким щелчком отправила окурок в лужу:
— Похитили меня, бедную.
— Д-да?
Я невольно сделала шаг назад. «Зачиталась девочка!» — мелькнуло в моей голове.
Юля заметила мое безотчетное движение, но нисколько не обиделась, а весело сказала:
— Не верите? А зря. Будь вы знакомы с моим папашей, он бы вам подтвердил, что это чистая правда. Был такой эпизод в моей биографии!
Странная девица. Я закурила вторую сигарету и спросила:
— И как же это произошло?
— Как все похищения. Заманили, опоили и утащили на дачу, куда-то в жуткую глухомань. Жаль, всего два дня там продержали, я не успела полностью свой план выполнить, разнести всю их фазенду по дощечке.
Я не знала, верить ли неожиданному заявлению этой хипповатой девчонки, но тут из подвала выглянул наш «поросенок» и помешал мне продолжить расспросы, капризным тоном спросив:
— Юлия Алексеевна, а вы мне кусок «Ночного пожара» вернули?
— А как же, еще месяц назад отдала вам в собственные руки.
— Я не могу его найти!
— Он был в такой папочке зелененькой, вы его куда-то на стеллаж засу… то есть положили.
— Черт знает что, — проворчал «поросенок» и исчез, словно провалился в люк.
— Из-за чего же они на вас покусились? — спросила я, решив поддержать ее шутку. Если это, конечно, была шутка.
— Из-за папашки, разумеется, чтобы оказать на него давление.
— Так вы дочь обеспеченных родителей? «Новых русских»?
— Я дочь жуликов, — лучезарно улыбнулась она и пояснила, видя мое недоумение: — У папашки своя газета была, а этим типам нужна была какая-то офигенно крутая реклама. Он им в такой форме за мое освобождение и заплатил. А потом у них дело лопнуло, они деньгу огребли и смылись, а папашину газетку закрыли. Доигрался.
Меня внезапно осенило.
— А как его газета называлась? Случайно не «Экономика и коммерция»?
— Она самая. Батя уже все локти себе изгрыз, да поздно.
Я подняла глаза к небесам, благодаря их за этот неожиданный подарок, а затем спросила, сдерживая волнение:
— Так вас зовут Юлия Алексеевна Мордвинова?
— Ну да, — Юля посмотрела на меня с веселым недоумением, — а что?
Я схватила ее за руки и с жаром затараторила, путаясь в словах:
— Юля, это судьба! Вы себе не представляете… мне надо столько вам рассказать. И узнать все-все об этом вашем похищении! Меня ведь тоже впутали в эту историю, правда, как бы поточнее сказать, с другой стороны.
— Да ну? Вас что, тоже похищали? — с интересом спросила она.
— Нет, слава богу, пока никто не покушался. Мне кое-что другое подстроили! Поедем ко мне, я все расскажу.
— Сейчас не могу, — Юля посмотрела на свои огромные мужские наручные часы, — мне еще кое-куда забежать нужно. А вот к шести вечера, пожалуй, сумею. Вы где живете?
Я подробно записала ей свой адрес и телефон и, заручившись твердым обещанием, что она непременно приедет, полетела домой, даже позабыв узнать у Ирины Львовны, когда мне приходить за деньгами.
Вбежав в квартиру, я, не снимая куртки и кроссовок, бросилась к телефону.
Макар Захарович поднял трубку сразу, как будто дожидался моего звонка.
— Это я! Угадайте, кто ко мне сегодня в гости придет?
— Неужто Вадим объявился? — оживился старик.
— Нет, но этот гость еще интереснее. Дочь Мордвинова!
— Ну, дела. Как это ты ее поймала?
Я рассказала.
Макар Захарович только хмыкал и гмыкал, а потом предупредил:
— Ты не всему верь, что она там тебе наплетет. Похищение какое-то, ишь ты… У нас пока, слава богу, не Чикаго.
— Обещаю, я буду жутко недоверчивой.
— «Жутко» не надо, а то она просечет. Кстати, ты оказалась права. Мордвинов-то на «Щелковской» проживает.
— Ура!
— Чего «ура»-то? Это как раз не самое главное. Тебя там уже понесло, что ли? Угомонись! И как его дочь уйдет, сразу звони.
— Разумеется. А вы думаете, она похищение выдумала?
— Может, и нет. Запоминай каждое слово и постарайся узнать, не участвовал ли твой неуловимый Вадим и в этом дельце.
Я еще не успела ликвидировать все последствия партизанского налета на свою квартиру, но так вышло даже лучше.
Войдя, Юля с любопытством огляделась, а я заметила:
— Вполне возможно, что у меня порезвились те же, кто вас похищал.
— И давно это произошло? — живо спросила девушка.
— Полторы недели назад. Сейчас расскажу. — И я коротко изложила основное.
Слушала Юля, нахмурив брови и напряженно о чем-то размышляя, отчего ее лицо приобрело подобие серьезности.
— Опять частный детектив, — резюмировала она. — Persona suspecta[1], хм. Не может быть, чтобы это оказалось простым совпадением.
— Почему — опять? — удивилась я.
— Сейчас объясню. Это у меня, как всегда, слова впереди мыслей скачут. Просто в мою историю тоже какой-то частный сыщик затесался.
Так. Как сказала бы Алиса, «все чудесенее и чудесенее». Или что-то вроде этого. Я осторожно спросила:
— А вы о своем хоть что-нибудь знаете?
— Почти ничего. Я его даже не разглядела толком. Меня держали на втором этаже какой-то дачи. Я только увидела, что подъехала машина, из нее вышел тип в вязаной спортивной шапочке и темных очках. Как у тонтон-макута.
— А машина какая?
— «Ауди», кажется. Ярко-красная. По-моему, такой цвет называется «коррида».
— Да, не похоже что-то. Хотя в наше время машину раздобыть легко, если деньги имеешь.
— У него еще усы были, — вспомнила Юля. — Он все время, пока к дому шел, рукой их поглаживал.
«Явное не то, — подумала я. — У Вадима никаких усов нет. Может, раньше и были. А разъезжал он, когда мы познакомились, на том замечательно красивом синем «Форд-Эскорте». Хотя это тоже еще ни о чем не говорит».
— Как в поговорке, без поллитры не разобраться, — ухмыльнулась Юля, видя мои затруднения с опознанием.
— А кстати, Юля, как вы относитесь к холодному пиву?
— С полным одобрением.
Мы сбегали за пивом, распили по баночке светлого «Хольстена» и перешли наконец на «ты», после чего наше общение потекло намного свободнее.
— Итак, — подытожила я, — и в твоей, и в моей историях действует некий частный детектив, но мы не можем установить, одно ли это лицо. Есть у меня, правда, идея, как это проверить косвенным образом. Скажи, а где твои родители живут?
— На «Щелковской», а что?
«Совпадает! Лелик — Алексей Петрович — Юлия Алексеевна!»
— И давно? — замирающим голосом спросила я.
— Да лет семь уже, наверное.
Юля ждала ответной реакции, а у меня язык не поворачивался рассказать, что я незаконным путем попала в квартиру ее родителей и, как в сказке про трех медведей — «Кто ел из моей миски?» — попивала там их мартини и прочее.
Юля, видимо, расценила мое молчание как невысказанный вопрос и добавила:
— После того как отец затеял издавать эту газету, они оба просто помешались на светском образе жизни. Убрали перегородку между своей спальней и гостиной и стали к моей комнатушке подъезжать. Я тогда с трудом отбилась. Теперь-то уж, наверное, и мои десять метров прибавили к своему дикому проекту.
— Да уж, — машинально пробормотала я. — Разумеется, прибавили.
— Откуда ты знаешь?
— Да ниоткуда, — вывернулась я. — Просто, судя по твоим словам, они не очень-то привыкли с другими людьми считаться.
— Абсолютно, — кивнула Юля.
Слава богу, она ни о чем не догадалась, а рассказывать ей об этом я не спешила. Мы помолчали и вскрыли по следующей банке пива.
— Ну и как, сработала твоя косвенная проверка? — поинтересовалась Юля.
— Увы, нет. — Я окончательно решила, что пока ничего ей не скажу. Все-таки она дочь Мордвинова, того еще афериста. Очень неприятно подозревать неизвестно в чем эту забавную девчонку, но, с другой стороны, Вадим тоже вначале выглядел уж таким милым и обаятельным, а потом вон что началось.
— Давай лучше о твоем похищении поговорим, — предложила я. — Когда это случилось?
— В феврале, сразу после моего дня рождения. Собственно, с него и началось.
Отношения с родителями давно зашли в безнадежный тупик, и Юля решила отметить свой день рождения в общежитии МГУ. Как обычно, на сабантуй набежали друзья, знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей, было очень шумно, весело и бестолково. Именинницу все время приглашали танцевать. Скоро она устала и предложила прогуляться по зимней вечерней Москве. Особенно охотно ее призыв поддержали два парня, которые выглядели постарше остальных и которых толком никто из Юлиных сокурсников не знал. Постепенно все свои отсеялись, и с девушкой остались только эти двое. Одного звали Миша, другого Костя. Совершенно синие от мороза, они предложили погреться дома у Миши, который жил неподалеку от «Арбатской». К этому времени они уже добрались до центра. Юля согласилась.
— Костя мне красного вина налил, чтобы у меня зубы клацать перестали. Я как выпила, так сразу отключилась и очухалась уже на даче у их босса.
— И никто ничего не заметил? — поразилась я.
— А чего тут замечательного? Двое парней в кожаных куртках вывели под руки пьяненькую девицу, запихнули ее в машину и поехали развлекаться дальше. Картинка всем знакомая.
— Значит, очнулась ты на даче. И где же она находится?
— А черт ее знает. Обратно когда ехали, после «выкупа», отец уж крутил-крутил, петлял-петлял… В Москву по Владимирке возвращались. Так что дача могла быть где угодно, в Петушках или там в Купавне.
— Ты очень испугалась?
— Нисколечко! А вот разозлилась страшно, от покушения на свободу моей драгоценной личности.
Помня наказ Макара Захаровича, я тщилась не выказать своего недоверия. Вообще я разрывалась между двумя противоположными эмоциями: с одной стороны, Юля мне сразу очень понравилась своей открытостью и раскованностью, а с другой, я все время напоминала себе, что она и вправду дочь жулика, а гены — вещь сильная. Так я и мучилась все время, пока она рассказывала о своем историческом пребывании на даче.
Юля приподняла голову, ставшую почему-то очень тяжелой, и увидела, что лежит на широкой мягкой кровати в совершенно незнакомой комнате. На дощатых, без обоев, стенах висели фотографии яхт, лошадей и каких-то спортсменов. Кроме кровати, в комнате стояли шкаф, стол, два-три стула и большое кресло. Занавеска на окне была приспущена, и за ней качались голые ветви какого-то дерева с раскисшим от снега вороньим гнездом.
«Где это я? — подумала Юля. — Неужели до потери пульса напилась? Раньше за мной такого не водилось. Ничего не помню».
Она села на кровати. Голова буквально тянула вниз, хотелось лечь и заснуть, ни о чем не думая. Пересилив себя, девушка подошла к двери и с удивлением обнаружила, что та заперта! Она подергала ручку, потом, не зная, что делать дальше, огляделась и подошла к окну. Оно было забито наглухо, и воздух проникал в комнату только через маленькую, с ладонь, форточку. За окном Юля увидела обширный участок с ровными рядами засыпанных снегом грядок и аккуратно подстриженных кустов. За ними серели деревенские дома и торчал ржаво-кирпичный палец водонапорной башни.
«Как это я сюда попала? — Юля удивлялась все больше и больше. — Мы вроде ни на какую дачу не собирались».
В двери заскрежетал ключ, Юля быстро обернулась. Дверь открылась, и вошел Костя. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Юля уже хотела улыбнуться и поздороваться, но парень взирал на нее таким холодным и пустым взглядом, что ей почему-то стало немного не по себе.
— Куда это вы меня заволокли? — спросила наконец девушка.
— Не волнуйся, — сказал Костя. — Веди себя тихо, и скоро домой поедешь.
— Чего-о? Это еще почему…
— По кочану! Босс тебе все объяснит. Есть хочешь?
Юля не ответила. Какой там еще босс?!
Костя крикнул кому-то в коридор:
— Кругляк, тащи жратву!
В комнату бочком-бочком влез небритый коротышка, покосился на Юлю и поставил на стол поднос с какой-то снедью.
— Привет, Точило, — хрипло сказал он.
— Привет. Ешь быстрее, и пошли к боссу, — велел Костя.
— Да к какому еще боссу? — Юля начала приходить в себя и наконец возмутилась в полную силу. — Что это вообще за дела?!
— Босс тебе объяснит, что за дела. Ешь живее!
— Еще чего!
— Ишь, шустрая какая, — заметил Кругляк, топтавшийся на пороге.
— Помолчи! Не хочешь жрать, ходи голодная. А с боссом тебе поговорить придется, — спокойно сказал Костя — Точило.
— В таком случае пусть сам сюда и явится! — Юля улеглась на кровать, нахально возложив ноги в ботинках прямо на покрывало, и закурила.
— Кругляк, — негромко сказал Точило, — ступай передай боссу, что девочке вздумалось покобениться.
Кругляк выкатился в коридор.
Точило запер дверь и прислонился к ней спиной. Юля продолжала курить, стряхивая пепел прямо на покрывало, и с интересом думала, что будет дальше? Конечно, ей было немного страшно, но, раз насиловать ее вроде никто пока не собирался, она загнала свое беспокойство поглубже и решила держаться независимо. В дверь вежливо постучали. Точило отворил, и Юля услышала вкрадчивый Голос:
— Юлия Алексеевна, я вполне понимаю ваше состояние, но нам необходимо объясниться.
Юля повернулась на локте и увидела невысокого полного мужчину средних лет, в обычном сером костюме и в очках. Его редеющие волосы неопределенного цвета были зачесаны со лба назад в тщетном усилии прикрыть обширную лысину.
— А это еще кто такой? — Спросила Юля. — Главный гангстер, что ли?
— Меня зовут Василий Федорович.
— А меня принцесса Лихтенштейн. Требую, чтобы меня немедленно освободили и компенсировали моральный и физический ущерб!
Василий Федорович фальшиво улыбнулся, показав полный рот неестественно белых протезов:
— Обязательно компенсируем, если Алексей Петрович примет наши условия.
— Так это из-за его делишек вы весь этот киднепинг устроили? — Юля расхохоталась. — Жаль, видеокамеры нету! Сюжетец для «Масок», честное слово! А тротил вы где прячете, под подушкой?
— Юля, бросьте вы эти глупости. Я деловой человек. Сейчас вы напишете вашему отцу, и, думаю, уже завтра он за вами приедет.
— Никаких писем я писать не собираюсь. Сами договаривайтесь с этим жуликом о чем хотите.
— Вы, я вижу, домой не торопитесь?
— Чего я там не видала? — Юля пожала плечами.
— А как же институт?
— Не ваша забота.
— Зря хамите, зря. Ну что ж. Сами так сами. Тогда вам придется проскучать здесь несколько дольше.
— А мне вообще никогда скучно не бывает, — и Юля нахально улыбнулась, поняв, что пока ничего страшного с ней не сделают.
— Я им там жуткий разгром хотела устроить, да жаль, уже на второй день детектив этот прибыл, а к вечеру и сам папашка прикатил. К тому же они дверь все время запирали. Но один сюрпризик я все же успела преподнести, да такой! Они меня навсегда, гады, запомнили! — Юля отхлебнула еще пива.
— Что за сюрпризик? — Я сгорала от любопытства, и мне становилось все труднее подогревать в себе внушенное Макаром Захаровичем недоверие.
— Погоди. Это уже под самый финиш произошло. Сперва об этом детективе расскажу.
— Ну, кажись, порядочек! — радостно сказал Кругляк, которого Юля упорно обзывала «половым», так как еду ей доставлял исключительно он. — Глянь, посланец от твоего батька привалил.
Юля, листавшая какую-то старую книжку, выкопанную в шкафу, взглянула в окно. По заснеженной утоптанной дорожке к дому направлялся высокий мужчина в вязаной шапочке и темных очках. Зимой эти очки выглядели довольно-таки странно. На ходу он то и дело трогал рукой в перчатке свои пышные темно-рыжие усы, закрывавшие верхнюю губу.
— Все, девонька, скоро домой поедешь. — Кругляк ловко собрал тарелки на поднос и быстро слинял. В спешке он забыл запереть дверь.
— Я, как увидела, что он дверь не запер, сразу решила: подслушаю! — Юля открыла следующую банку.
— Ты хорошо помнишь, о чем они говорили? И какой голос был у гостя?
— Помню, конечно, — кивнула она. — А голос? Обычный баритон. Он, зараза, очень тихо говорил, как назло! Так что я не всю подоплеку разузнала.
— Здравствуйте, — услышала Юля, когда, пройдя на цыпочках по узкому темному коридорчику, присела на корточки у лестницы, ведущей вниз на веранду. — С кем имею честь?
— Зовите меня просто Сергеем, — еле расслышала она голос приехавшего мужчины.
— Очень приятно. А меня можете звать Василием Федоровичем, — засмеялся хозяин дачи, изображая гостеприимство. — Вы от Алексея Петровича?
— От него. Он в целом согласен, но тут у него кое-какие встречные предложения.
— Кто ж вы будете? — полюбопытствовал хозяин.
— Сыщик я. Частный. Устраивает?
— Вполне, вполне. Я вообще человек мягкий, сговорчивый… — заверил сыщика Василий Федорович.
Зашелестела бумага, до Юли донеслось легкое покашливание Василия Федоровича.
— Так-так, — сказал он, и Юля уловила запах сигаретного дыма. — Значит, он просит не десять, а пятнадцать процентов? Крутенько берет, между нами говоря…
— Да, он хочет пятнадцать процентов, — подтвердил Сергей, особо выделив голосом слово «хочет».
— Не многовато ли будет?
— Это, как бы сказать, в порядке компенсации. Вы не должны были впутывать в это дело его дочь.
— Он упорно не шел на наши условия. — По голосу было ясно, что Василий Федорович улыбается, демонстрируя гостю свои протезы.
— Значит, неправильно уговаривали.
Послышался скрип половиц. Видимо, кто-то из них принялся расхаживать по комнате. Забулькала жидкость.
— Ладно, Сергей, не будем ссориться, — с деланным добродушием предложил хозяин. — Выпьете?
— Спасибо, нет, я за рулем. Ну, так что скажете, Василий Федорович?
— Пятнадцать — это все же слишком. На двенадцать я бы еще мог согласиться.
— Так и передать?
— Уверен, он пойдет нам навстречу. В конце концов, Юля пока у нас.
— Надеюсь, вы понимаете, что если хоть пальцем ее тронете…
— Дорогой мой! Да что вы в самом деле! Я бы и не пошел на столь крайнюю меру, будь Алексей Петрович хоть чуточку сговорчивее с самого начала, когда мы только ознакомили его с нашими деловыми предложениями.
— Пятнадцать, — твердо сказал Сергей.
— Двенадцать с половиной, — не менее твердо возразил Василий Федорович.
«Прямо исторический торг между Кисой Воробьяниновым и Остапом!» — подумала Юля.
— Это бесполезный разговор. — Сергей встал, и под его твердыми шагами половицы заскрипели громче. — Видимо, придется Алексею Петровичу самому с вами договариваться.
— Ладно, ладно, успокойтесь, — ворчливо сказал Василий Федорович, отбросив свою фальшивую доброжелательность. — Я не уполномочен решать этот вопрос. Если вы подождете, я созвонюсь кое с кем.
— Некогда мне дожидаться. В общем, или пятнадцать, или Алексей Петрович примет ответные меры.
— Никаких мер он не примет! — жестко сказал хозяин. — Хорошо, пусть приезжает сюда сам. Я постараюсь все уладить к обоюдному удовольствию.
— Да уж, удовольствие что надо, — усмехнулся гость. — Я поехал. Вечером ждите Мордвинова.
— Я поняла, — Юля отставила в сторонку пустую банку и закурила, — что времени у меня почти нет. И такую память решила по себе оставить, чтобы им тошно сделалось, и очень надолго.
Юля улеглась поперек кровати, свесив голову и ноги, и принялась стонать на весь дом. Ее очень скоро услышали, и вбежавший Кругляк испуганно спросил:
— Эй, ты чего орешь-то?
— А-а-а! О-о-о! — стонала Юля, жутко гримасничая и мученически закатывая глаза.
Тут в комнате неожиданно появился Мишка, компаньон Кости Точило по похищению, о котором Юля уже сто раз успела забыть, и отпихнул Кругляка плечом:
— Степан, чего это с ней?
— Кабы я знал! Вот, лежит и орет. Судак, чего делать-то?
— Живо-о-от! — стенала Юля, постепенно сползая с кровати на пол. — Отра-ави-и-или меня-а-а, га-а-ды-ы…
Мишка-Судак метнулся в коридор. Через минуту в комнату вбежали Точило и Василий Федорович.
— Ой, пло-охо… — хрипела Юля.
— Ты чем ее накормил, коз-зел? — шипел Василий Федорович, роясь в аптечном шкафчике и осыпая соратников таблетками.
— Чем всегда, ветчиной баночной, — отбивался Кругляк-Степан. — Все жрали, и ничего! Она ж всего месяц назад сделана-то была!
— У-а-у-у! — Юля уже рыдала в голос, правда, от смеха, но перепуганные «гангстеры», к счастью, этого не поняли.
— На! Выпей! Да дайте же ей воды, суки недорезанные! — Василий Федорович наподдал под задницы Точиле и Мишке Судаку, те резво помчались вниз и зазвенели стаканами.
— Что-о это-о?.. — голосом умирающей спросила Юля.
— Слабительное. Где вода, сволочи?!
Вбежал запыхавшийся Точило и протянул Юле стакан. Облив щедрою рукою покрывало, девушка сделала вид, что проглотила таблетку, постонала еще немножко и бросилась в коридор, скорчившись и держась за живот. Под свитером у нее уже было кое-что припасено, не дай бог вывалится!
Заперев за собой дверь туалета, Юля выплюнула таблетку и, не переставая испускать душераздирающие стоны, принялась за свое черное дело.
К счастью, туалет был устроен добротно, как в городской квартире, с шикарным финским унитазом розового цвета. Опустив туда свой «сюрприз», Юля натолкала сверху смятых газет, вытащив их из-под свитера, поглубже пропихнула их «квачом» и спустила воду. Подождала. Первый ком раскисшей от воды бумаги проскочил. Юля навертела второй, не переставая кряхтеть и охать как можно громче.
— Я там почти полтора часа просидела, — Юля тряслась от смеха, а у меня из глаз уже ручьем бежали слезы. — А они все это время под дверью тусовались, боялись, что я сейчас концы отдам, представляешь?
— А п-потом? — еле выговорила я, заикаясь от хохота.
— Потом они завопили, что мой папка уже приехал. Он, как выяснилось, догадался, куда меня могли затащить, где-то рядом крутился. Они его по «сотке» вызвонили. Ну, папка, значит, в дом ворвался, прискакал на второй этаж и тоже стал под дверью колобродить! Я в лицо холодной водичкой плеснула, еще пук газет в толчок напоследок сунула и выхожу, вся зеленая и в пополаме. Этакий умирающий лебедь! Они меня под руки подхватили, всем скопом с лестницы повели. Суетятся все, зачем-то нашатырь мне под нос суют, а отец орет: «Отравители! Сволочи!» А они в ответ: «Да свежая была ветчина, свежая!» А он: «Вы этой дрянью собак бешеных травите!»
— Ох, господи… Погоди, дай дух перевести… — И я припала к банке с пивом, как к источнику в пустыне.
— Кое-как до папкиной машины меня доволокли, отец меня усаживает, а этот Василий Федорович все прыгает вокруг машины, извиняется. И тут ка-ак началось! Наверное, кто-то из этих придурков ручки зашел помыть или проверить — не облевала ли я их шикарную сантехнику, да и спустил сдуру водичку лишний раз. Короче, наверху заорали аж в два голоса, и как потечет прямо из-под дома на дорожку! По беленькому снежку… Все вопят, а дерьмо знай себе растекается по участку, да еще и пенится!
— У них трубу прорвало от твоих газет, да? — плача от смеха, спросила я.
— Наверняка. В доме-то техника «родная», а трубы? Те, что от Софьи Власовны достались! Вряд ли владелец дачи по всему поселку их выковыривал и менял, разорился бы просто. Так и остались основные коллекторы, или что там, совковые, на сопельках. Ну и вот… Ух, и зрелище было! Я бы ни за что не уехала, не дождавшись. И запах почище, чем на свиноферме! Отец только ахнул, прыг в машину и рванул с места, как Шумахер. А этот их босс так и остался стоять. Лысина дыбом, рот разинут, а под ноги ему ручейки текут, такого, знаешь, нежно-коричневого цвета… И текут, текут! Красота!
— Всем «мстям» месть, — я никак не могла отдышаться, — я бы не додумалась! Но ведь одних газет для такого катаклизма маловато?
— Так я же им кусок дрожжей туда бросила, — пояснила Юля, — нашла его в шкафу на полке. Вот дерьмо и «забродило»!
От смеха я уже не могла глотать, и пиво полилось на стол.
Рассказав мне эту веселую историю, Юля заявила, что ей пора отчаливать, и ушла, звеня колокольчиками, словно тибетский монах.
Выпитое пиво здорово ослабило мои умственные способности.
Вместо того чтобы срочно звонить Макару Захаровичу и излагать ему содержание нашей с Юлей беседы, я лежала на диванчике и тупо смотрела в пространство, пытаясь самостоятельно решить задачку, врала мне девчонка или нет.
Собственно, а зачем ей врать? Или она, как Вадим, с бухты-барахты решила, что я одна из тайных пружин в этой пирамидальной афере? Что-то слишком подозрительной я кажусь разным жуликам, и это при моей деловой и коммерческой непорочности.
Видимо, сильно я все же поплыла, поэтому совсем не удивилась, когда затрещал телефон. В полной уверенности, что это звонит Макар Захарович, я расслабленной рукой сняла трубку и лениво протянула:
— Слушаю.
— Милочка? Здравствуй.
Это был Вадим! Хмель слетел с меня, как бикини со стриптизерши. Как он посмел? После всего того, что устроил в моем доме! У меня моментально вылетело из головы, что я ждала этого звонка и уже не надеялась дождаться. Во мне вскипело справедливое негодование, подогретое алкоголем до критической температуры, и я немедленно закатила своему герою-любовнику грандиознейший скандал:
— Ах ты, негодяй! Как у тебя наглости хватило сюда звонить, да еще назвать меня Милочкой?
Он попытался перебить, но меня, по выражению Макара Захаровича, «понесло», и словесный шквал только набирал силу:
— Совсем меня идиоткой считаешь? «Ах, за мной гонятся, я умираю, погибаю! Ты — моя спасительница!» Это ты меня за свое спасение так отблагодарил, да? Всю квартиру мне разгромил, хорошо, хоть мебель в окно не повыкидывал и до поджога не додумался!
Неизвестно, что бы я еще успела выболтать. Например, что кое-что знаю о настоящих хозяевах квартиры на «Щелковской».
Но тут Вадиму удалось-таки вклиниться в поток моих обвинений, и он затараторил, боясь, что я вот-вот его перебью:
— Милочка, лапушка, я тебе все-все объясню. Я был вынужден на это пойти, отвлечь их внимание…
— Я тебе не лапушка! — рявкнула я так, что у самой в ушах зазвенело.
И тут Вадим вдруг спросил совершенно другим тоном:
— Кстати, а почему ты вообще подумала, что это я устроил у тебя погром?
— Почему, почему! Потому что я совсем не такая безмозглая, как тебе кажется.
Нет, от него так просто не отделаешься. Ах я, дура пьяная! Язык мой — враг мой, причем самый коварный. Ну и как я ему все это объясню? Заявлю, что с генералом КГБ в отставке общаюсь и он меня бесплатно консультирует? Вот влипла!
— Ну а все же? — не отступался этот негодяй.
Придумывать правдоподобную ложь было некогда, и я брякнула правду:
— Потому что ты дверь за собой запер. А мои ключи висели на гвоздике.
— Ну и что? У бандитов всякие приемы есть, в том числе и технические.
И тут меня осенило. Не могла же я сказать: знаю, мол, милый, что это ты в моих вещичках рылся тогда, в пансионате, и ключики мои «слепил». Он ведь сразу спросит, клещ настырный, чего я молчала так долго, из-за чувств-с?
— Вадим, — устало спросила я, — ты помнишь, чем я занимаюсь?
Он озадаченно молчал. Пришлось излагать дальше:
— Я, Вадимушка, уже пять лет редактирую всякого рода книжечки. Ты меня слушаешь?
— Слушаю, — осторожно подтвердил он.
— И вот среди этих книжечек, — не торопясь, завела я свою сказку про белого бычка, — довольно-таки часто мне попадаются детективные романы. Не самые лучшие, к сожалению, не Чейз, не Агата Кристи и не братья Вайнеры. Но все-таки кое-что я из них почерпнула. И вот что я почерпнула…
Вадим не выдержал моего изложения в восточном стиле, с союзом «и» в начале каждого второго предложения и с бесконечными повторами, и перебил:
— Мила, я, может, не вовремя? Ты, похоже, спала, а теперь какой-то тягомотный сон мне пересказываешь.
— Потерпи. Это не сон. Сейчас я закончу. И вот, что касается технических приемов, о которых ты что-то начал мне говорить. Тебе, разумеется, хорошо знакомо такое техническое понятие: отпечатки пальцев? Я могу повторить по слогам: от-пе-чат…
— Не надо! — Вадим буквально взвыл, и я с готовностью заткнулась. Он помолчал и спросил: — Ты вызвала милицию?
— А как же! — радостно подтвердила я. — Это ж в первую очередь положено делать. Я вообще до ужаса законопослушная.
— И это они тебе сказали…
— И они установили, что в квартире на тот момент наличествовали два типа отпечатков: мои собственные и еще какого-то гражданина. Только одного гражданина! А не толпы бандитов! Или ты сейчас скажешь, что твои преследователи были в перчатках?
— И ты поняла… — Похоже, к Вадиму тоже прилип стиль «Тысяча и одной ночи».
Я подхватила:
— И я поняла, что, во-первых, ты сам дал себе по носу. Или ты просто пальчик расковырял? «Тады пардон», как выражается моя тетка. Во-вторых, ты сам перекопал и раскидал мои вещи, скотина! В-третьих, сам, своими ножками, вышел и, в-четвертых, сам же аккуратненько запер дверь! Вот так-то.
— А если все же нет? А если меня лупили и тащили действительно бандиты в перчатках?
— Ага, и в масках с прорезями для глаз. А ключи сами собой просочились через замочную скважину и вползли на гвоздик! Я тебе русским языком повторяю: милиция установила… ты смысл-то этого слова улавливаешь? У-ста-но-ви-ла, что у меня побывал только один человек. И громил мою квартиру один человек. И этот человек — ты! Уж тебе-то должно быть знакомо, что такое следственная экспертиза? Вот и я имею некоторое понятие.
— Ладно-ладно, все, сдаюсь. Да, это был я. Честно говоря, не думал, что ты все же вызовешь моих бывших коллег.
— Почему это? — очень искренно удивилась я. — На мой дом совершили, извините, настоящий налет, а я должна это скрыть от широко раскрытых глаз общественности? А вдруг у меня пачки долларов были спрятаны в вентиляции, и у меня их украли?
— А у тебя что, правда валюта была?
— Увы! Нету уже. Всю пожертвовала в фонд помощи бывшим сотрудникам милиции, вроде тебя. Чтобы они могли свои частные агентства пооткрывать.
— Милочка, ты все такая же остроумная.
Ах он, подлиза! Ну, погоди.
— Ага, я такая. Кстати, мне в голову пришла очень остроумная мысль, — я помолчала, чтобы довести его до белого каления. — Может, мне на тебя в суд подать, а, Вадимчик? Я ведь женщина бедная, одинокая и беззащитная, ну прямо как вдова Грицацуева.
— Не надо в суд, — очень серьезно попросил Вадим. — Я как раз и позвонил, чтобы предложить некоторую компенсацию.
— Миллион! Дай мне миллион, — немедленно заявила я.
— Рублей? — хмыкнул Вадим.
— Долларов, — уточнила я, и он как-то сразу осекся и закашлялся.
— Ты что, простудился? — заботливо спросила я. Чувство юмора у него, как у носорога, право слово. — Ты же сам сказал: звонишь, мол, с повинной…
Дошло, похоже, до кретина, что я все-таки шучу. Он даже похихикал, правда, как-то неуверенно, и предложил:
— Милочка, может, встретимся и все обговорим? Скажем, в «Праге», завтра, часиков в семь вечера, а?
— В «Пра-аге»? — капризно протянула я. — А почему не в «Пекине»? Я, может, опять червей маринованных хочу и тухлых яиц с бамбуком!
— Хорошо, — несколько обалдело согласился он.
— А впрочем, — тяжело вздохнула я, как бы смиряясь, — «Прага» так «Прага». Куда уж мне с моим рылом по «Пекинам» разгуливать.
— У тебя вовсе не рыло!
— Увы! — Я трагически то понижала, то повышала голос. — Ты не узнаешь меня, когда увидишь! Твой поступок, Вадик, состарил меня лет на двадцать. Да что там на двадцать, на все двадцать пять. Я ведь так верила тебе, так!.. — И я забулькала остатками пива, изображая безутешные рыдания героини в последнем акте трагедии.
Похоже, я таки заморочила ему головку, потому что он принялся на полном серьезе меня утешать и занимался этим минут десять. Я то стенала, то рыдала, то принималась бессвязно выкрикивать все свои обвинения вперемешку. Думаю, он сто раз пожалел, что вообще мне позвонил.
Наконец мы договорились на завтра, ровно на семь вечера. Вадим сказал, что будет ждать меня у дверей ресторана, и почему-то попросил не пугаться и не удивляться, когда я его увижу. Я и не собиралась пугаться, даже если он вздумал бы нарядиться Франкенштейном.
Дрожащим голосом я попрощалась, нажала на рычажки и набрала номер Макара Захаровича.
Слушал меня старик, по своему обыкновению, молча, анализировал информацию. На известие, что Вадим наконец прорезался и жаждет меня увидеть, он отреагировал с необычным для него безразличием, только переспросил:
— «Прага»? В семь вечера? Ну-ну.
Юлину же сагу о похищении старый чекист откомментировал так:
— Может, и не врет. Кстати, проверили тут для меня ребятки детективные агентства.
— Ну и как?
— Сам черт ногу сломит. Раньше-то за час любую личность разъяснить могли. А сейчас какие-то сплошные ТОО, АОЗТ, КПЗ и прочая лабуда.
— КПЗ, по-моему, что-то другое означает, — заметила я, — это же камера предварительного заключения?
— Вот там им самое место, — буркнул старик.
— Неужто по всем тюрьма плачет?
— Да почти. В общем, в Москве море этих агентств. Есть среди владельцев и Вадимы, кое-кто подходит по возрасту. Но нам ведь неизвестно, на себя он оформил агентство или на подставное лицо.
Мне показалось, что Макар Захарович о чем-то не договаривает по своему обыкновению, но я решила пока не «зависать».
— Да, скверно. Выходит, ничего ваша проверка не дала?
— Увы. Даже если твой цветочек аленький не соврал, вычислить его таким путем невозможно. Разве что по старым, дореволюционным следам. Говоришь, он в МУРе работал?
— Да, он так сказал.
— А кем? В каком отделе?
— Опером. Про отдел понятия не имею. Макар Захарович, а помните, я вам говорила, что он мне про свою карьеру рассказывал? — И я напомнила старику, что, по словам Вадима, его подставили за какой-то неэтичный финт его начальника.
— Ага, — Макар Захарович оживился, и я представила себе, какое у него сейчас хитрое выражение лица. — Помню. Значит, начальник его взятку получил, а голубка нашего за это ощипали.
— Почему вы решили, что была именно взятка?
— Тогда ведь брали не меньше, чем сейчас, только вот боялись больше. Это ж самый распространенный способ погореть, получше бензина. Да и когда это на Руси не брали, Милушка? Разве что при царе Горохе, да и то вряд ли. Хоть тем же горохом, а брали!
— Ну, раз взяточников было не меньше, чем сейчас, это тоже не очень-то поможет, — вздохнула я.
— Не боись, поможет. Брать-то брали, но вот мало кто из начальников сам нижестоящему платил, чтобы тот за него отвечал. Взятка ведь тюрьмой пахнет! А раз никто не сел, ни сам Вадим, ни его шеф, да раз Вадима не уволили, а он сам, по его словам, «обидемшись», ушел на вольные хлеба, значит, за его омерту и согласие взять вину на себя начальник той взяткой должен был с ним поделиться. Вот мои ребятишечки эти факты и разъяснят.
— Макар Захарович, а он меня в ресторане не отравит? — Я, похоже, превращаюсь в параноика.
— А зачем это ему? Иди себе спокойно, ешь и пей все, что твоей душеньке будет угодно. Единственно вот, забеги ко мне утречком. Я тебе штуковинку одну одолжу, чтобы ты кушала без хлопот и память не напрягала.
— Поняла, Макар Захарович. Спасибо.
Я смотрела в зеркало, но себя не узнавала. Неужели эта холодная красавица с пышной прической, сияющими глазами и нежной кожей — я?
Карина, потратившая два часа на придание моей особе столь эффектного облика, всплеснула руками:
— Милка, будь я мужиком, я бы на тебе женилась!
— Не дай бог, чтобы эта идея забрела в голову моему аферисту, — заметила я и стала собирать сумку.
Не знаю, пришла ли подобная мысль Вадиму в голову или нет, но первые несколько секунд он смотрел на меня так, будто не верил своим глазам.
Его тоже узнать было непросто. Усы, бакенбарды и золотисто-соломенная шевелюра сделали из двойника Виторгана совершенно другого человека.
— Ничего себе, — наконец отреагировал Вадим на мой сногсшибательный вид, — и ты еще говорила, что постарела на четверть века? Да тебе больше двадцати пяти не дашь. Разыграла?
— Разыграла. Считай, что это месть за твой спектакль и разгром моей квартиры.
— Страшная месть, чисто женская, — улыбнулся он. — Пойдем, я заказал столик.
Я была слишком озабочена тем, чтобы не наступить на подол черного шелкового платья с серебряной вышивкой, которое одолжила мне Карина, поэтому не обратила особого внимания на ресторанный интерьер. В памяти сохранилось лишь впечатление чего-то блестящего, разноцветного и супершикарного. Салфетки на столиках сверкали белизной, а внушительная фигура метрдотеля вызывала желание приветствовать его низким поклоном, ибо он походил скорее на дипломатическое, нежели на обслуживающее лицо.
Я была холодна, собранна и рвалась в бой. Но к тактике, избранной этим обаятельным жуликом, оказалась совершенно неподготовленной.
Вадим протянул мне нарядную коробочку и попросил открыть. Я сделала отвергающий жест, но он взмолился:
— Ну хоть взгляни, я же специально для тебя заказывал.
Я открыла коробочку и невольно ахнула от восторга.
Вряд ли нашлось бы у кого-нибудь второе такое же кольцо. Серебряные звенья, сплетаясь, образовывали мои инициалы, ЛСМ, а в петле средней буквы сидел изумительный сапфир.
— Испытанный прием, — я старалась говорить язвительно, но не могла оторвать взгляда от этого чуда. — Расположение оскорбленной дамы всегда стремились вернуть ценными подарками. И при этом обычно не спрашивали, согласна ли дама подарок принять!
— Мила, ну зачем ты так? — Вадим сморщился, словно отведал лимона, и укоряюще посмотрел на меня абсолютно невинными глазами. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
— Судя по твоим поступкам, весьма и весьма странно.
— Я все объясню. Но скажи, тебе нравится мой подарок?
Я плохо умею скрывать свои чувства. Вернее, совсем не умею. Да от такого хитреца их разве скроешь? Поэтому я мысленно махнула рукой на придуманный образ демонической женщины, холодной и недоступной, и откровенно призналась:
— Очень!
— Тогда скорее надевай его, и давай наконец помиримся.
Кольцо оказалось впору. Я любовалась тем, как оно сверкает на среднем пальце левой руки, просто не могла глаз от него отвести. Наваждение какое-то!
Вадим притронулся своим бокалом к моему, отчего в воздухе поплыл тихий хрустальный звон, и ласково прошептал:
— Мир, солнышко мое?
— Черт с тобой, мир. — И я выпила шампанское, смакуя каждую каплю.
Потом мы долго что-то ели. Узнала я только икру, потому что ее просто ни с чем не спутаешь, да еще омара, которого видела в фильмах о жирующей мафии. Все остальное классифицировать не удалось. О подобных гастрономических симфониях я и не подозревала по своей серости и бедности.
Сперва все эти вкусности таяли у меня во рту. Потом я сама таяла в объятиях Вадима, покачиваясь под звуки медленного танца. Обольщение шло с использованием всех пяти органов чувств, что совершенно притупило шестое: ту самую, не установленную яйцеголовыми учеными, интуицию.
И лишь случайность вернула меня на грешную землю из заоблачных высей сладкой жизни, куда затащил меня этот коварный деятель.
Я нечаянно ляпнула соусом себе на сумочку (к счастью, на Каринкино платье не попало). Она была не застегнута, и я, обтерев ее салфеткой, заглянула внутрь: не испачкалось ли и там что-нибудь. Первое, что я увидела, был прикрытый носовым платком диктофон, которым снабдил меня Макар Захарович.
Я вспомнила о своих шпионских задачах и усилием воли стряхнула томную пелену, затуманившую было мои мозги.
— Вадим, — начала я как бы издали, — ты обещал мне кое-что пояснить.
— Да-да, конечно. Я просто хотел, чтобы вначале ты немного отдохнула, — сказал он.
«Ага, — подумала я, — то есть чтобы я расслабилась и вообще забыла, о чем хотела спросить. Способ примитивный, но почти безотказный, причем именно с бабами».
— Я уже отдохнула и горю желанием услышать твои объяснения, — сказала я.
Вадим потрогал усы, проверяя, хорошо ли они держатся, вздохнул и начал рассказывать. По въевшейся буквально в мой спинной мозг редакторской привычке я окрестила его повествование так: «Похождения частного афериста».
— Я, когда из МУРа ушел, долго думал, как бы заработать поприличней, — рассказывал Вадим. — В охранники идти не хотелось, чтобы какой-нибудь жирный толстосум свое брюхо мной прикрывал. По возрасту я тоже не годился, они молодых предпочитают, у кого суставы еще гибкости не утратили. Да и надоело мне чужие приказы выполнять. Ну, огляделся я, принюхался к обстановке и решил собственное дело организовать.
— На это же деньги огромные нужны? — заметила я.
— Деньги-то у меня были. В том году как раз тетка моя двоюродная умерла, оставила мне в наследство дом в Переделкине. Тогда все бросились недвижимость скупать, я его и толкнул одному фирмачу, взял жирный кусок, район уж больно престижный, и удобства все прямо в доме. Он мне в знак благодарности помог помещение арендовать за полцены.
— А как твое агентство называется?
Вадим рассмеялся:
— «Семьдесят три»!
— Что за странное название? — удивилась я.
— Я долго не мог придумать что-нибудь подходящее. А потом вспомнил, что на языке радистов и телеграфистов «семьдесят три» означает что-то вроде «Желаю успеха!». Вот и получилось такое оригинальное название.
— Ты его на себя оформил? — поинтересовалась я невинным тоном.
Наверное, слишком невинным, потому что Вадим остро взглянул на меня:
— Это неважно. А что?
«Значит, не на себя», — решила я.
— Да ничего. Может, и мне когда-нибудь твои услуги понадобятся. Позовет меня вдруг миллионер какой-нибудь замуж, я и дам тебе задание выведать всю его подноготную, — отшутилась я.
— Для тебя — все, что угодно. Ну вот, оформил я бумаги, нанял двух толковых ребят, завел секретаршу…
— Красивую?
— Красивую, но замужнюю, мне лишние проблемы ни к чему. И сообщил некоторым старым друзьям из МУРа: я, мол, отблагодарю, если клиентов мне подбросите. Через месяц уже вел первое дело.
Дел было много, и в основном все сводились к слежке. Иногда бывали случаи, когда оба конкурента приходили к Вадиму, естественно, не подозревая, что обратились к одному и тому же сыщику, и просили проследить за соперником. Это было и забавно, и денежно; и Вадим в кругу своих сотрудников нередко подшучивал над подобными ситуациями.
Агентство отметило трехлетний юбилей и одновременно Новый год. Вадим, довольный количеством ноликов на банковском счете, выдал подчиненным приличную сумму премиальных и оформил им отпуск на весь январь. С такими деньгами ребята отлично могли провести его где-нибудь в «золотом поясе», в Греции или в Испании, что они и сделали. Вадим через газету объявил, что агентство на месяц закрывается, и собрался было сам рвануть поближе к солнышку, считая, что вполне это заслужил и что за какой-то месяц о его фирме не забудут.
— Я буквально на чемоданах сидел, — рассказывал Вадим, — когда мне позвонили.
— Ты что, сидел на своих чемоданах в помещении агентства? — съязвила я.
— В том-то и дело, что позвонили мне домой. А мой домашний телефон знали от силы пять-семь человек во всей Москве. Я, дурак, расслабился в предвкушении отдыха и не обратил на это особого внимания. Решил, что номер тот тип у кого-то из моих близких друзей выведал.
Звонивший был очень вежлив и настырен до ужаса. Все усилия Вадима объяснить, что в течение месяца он не собирается браться ни за одно дело, разбивались как о гранитную скалу.
Вадим сделал еще одну попытку отфутболить клиента и назвал ему с дюжину других сыскных контор, но тип заявил, что хочет воспользоваться именно его услугами. Вадим чертыхнулся про себя и решил назвать такую умопомрачительную цену, чтобы у клиента пропало всякое желание иметь с ним дело. И назвал. Запросил двадцать пять тысяч долларов и с удивлением услышал смех собеседника:
— Вадим Александрович, это же не деньги! Я вам пятьдесят заплачу, если вы возьметесь.
— Пятьдесят? — переспросил Вадим, не веря своим ушам.
— Могу и больше, если хорошо справитесь.
— Это, случаем, не специфический одноразовый заказ? — осторожно спросил Вадим. — Тогда вы не по адресу.
Тип сразу понял, на какого рода заказ намекает сыщик, и поспешил заверить, что за этим он бы обратился к специалистам совсем иного профиля.
— Ну, ладно. — Вадим решил, что пятьдесят тысяч баксов стоят того, чтобы перенести свой отдых на другое время. — Но у меня все сотрудники в разгоне.
— Людей я вам дам, — пообещал собеседник, — вы мне нужны именно как организатор. И я вам твердо обещаю: если справитесь, получите к тем пятидесяти еще двадцать тысяч.
«Ого! Семьдесят тысяч баксов, это стоимость неплохой квартиры, — подумал Вадим. — Я смогу обменяться с доплатой и жить в престижном районе».
— Убедили. Где и когда мы встретимся, чтобы обговорить все детали?
— Предлагаю в моей сауне. Вы любите хорошую баню, с пивком, икоркой и эротическим массажем?
— А как же! Особенно последнее.
— Дивно, дивно. Тогда ждите меня в своем офисе в одиннадцать утра. Мы проведем чудесный день в стиле турецкого султана и обо всем поговорим.
— И как тебе эротический массаж, понравился? — спросила я, чувствуя некоторую досаду. — Наверное, сразу захотел в мусульманство перейти?
— Милушка, я же тогда еще не знал, что ты есть на свете, — Вадим нежно провел ладонью по моей щеке.
Вот наглец.
— Ладно, проехали. Все вы, мужики, кобели, так же как все бабы — кошки. Это исторический факт, я давно с ним смирилась. О чем же тебя попросил этот типчик? Кстати, а как его звали?
— Как звали, не могу тебе сказать. Прости, коммерческая тайна. А попросил он ни много ни мало — похитить дочь одного деятеля и подержать ее два-три дня в безопасном месте.
Шампанское полилось на стол. Я поставила бокал, накрыла лужу салфеткой и спросила, стараясь, чтобы мой голос звучал естественно:
— Ничего себе! И ты согласился?
— Нет, конечно. За кого ты меня принимаешь?
— Значит, погорели твои семьдесят кусков?
— Не совсем.
Выслушав просьбу клиента, Вадим некоторое время сосредоточенно молчал, взвешивая все «за» и «против». Конечно, семьдесят тысяч баксов — это семьдесят тысяч баксов. Такую сумму он может заработать разве что за два-три года, прокрутив восемь-десять дел с таксой от четырех до пяти тысяч долларов. А с другой стороны, если его на этом возьмут бывшие сослуживцы, вкалывающие в поте лица за копейки, ему светит приличный срок. Понятно, почему для такого дела пригласили человека со стороны. Ну а раз он со стороны, то и его дело сторона.
Вадим поправил простыню на бедрах и внимательно посмотрел на своего визави:
— Скажите, пожалуйста, а это мероприятие так уж необходимо? У вас нет иного способа надавить на того человека?
— Видите ли, Вадим, тот человек имеет на меня, скажем, досье. Как и я, впрочем, на него. И он, как бы это… Ладно, оставим эвфемизмы! Короче, тот тип вздумал меня шантажировать. Его досье на меня содержит такие нюансы, что своей «компрой» я от него не отобьюсь. Он очень скользкий, гад, умудрился почти не запачкаться.
— Значит, вы делаете этот ход с дальним прицелом.
— Да. Если все пройдет гладко, я его сам крепко прижму, да еще и заставлю оказать мне парочку услуг.
— Я могу подумать?
— Можете, — клиент широко улыбнулся, пронзив Вадима тяжелым взглядом прищуренных глаз. — До вечера, то есть до порога этой бани. И я очень советовал бы вам принять мое предложение. Вы ведь, наверное, уже догадались, почему я обратился именно к вам?
— Почему же?
— Вы помните некоего Юрия Сергеевича?
— Понятно, — медленно проговорил Вадим. — Это что, тоже шантаж? У вас так принято?
— Ни в коем разе. Просто Юрий Сергеевич сказал мне, что в столь деликатном деле я могу довериться только вам, в силу особенностей вашего послужного списка.
— Он меня просто в клещи взял, нежно и ненавязчиво. — Вадим залпом допил свой бокал. — Воображаю, какую картинку ему нарисовал мой бывший начальник. Якобы меня только из милости под суд не отдали.
— А что тебе тогда пришили?
— Шеф мой взятку хапнул, а подставили меня.
«Макар Захарович, как всегда, словно в воду глядел, — подумала я. — Наверное, и деньги на открытие агентства — часть той взятки, а вовсе не наследство какой-то мифической тетки».
— Кошмар какой, — посочувствовала я Вадиму. — Выходит, заказчик все это знал и решил шантажировать и тебя. Но ведь в этом случае он мог и не предлагать тебе такие огромные деньги?
— А вот этого он не мог, — Вадим ухмыльнулся. — Времена изменились, кому та старая история могла быть интересна? То ли дело какой-нибудь Паша Мерседес или кто-то вроде.
— Выходит, ты принял его предложение только для вида?
— Вот именно.
Вадим потянулся, улегся на теплое каменное ложе и подставил спину ловким сильным пальцам массажистки с точеной фигурой. Он понял, что заказ придется принять, но хотел потянуть время. Да и девочки тут были что надо, давно он так не отрывался.
К главной массажистке присоединились еще две девицы, и втроем они принялись ублажать Вадима столь утонченными способами, что его совершенно разморило, и он мог только стонать от наслаждения. После этих гаремных удовольствий он даже задремал и очнулся, когда клиент-шантажист похлопал его по плечу:
— Эй, вы так до утра здесь проспите. Давайте-ка лучше в бассейн занырнем.
Холодная вода бассейна вернула ясность мыслям. Вадим с удовольствием плавал и нырял, потом, чувствуя необыкновенную бодрость и бешеный аппетит, вылез из воды, уселся за низкий столик и принялся поглощать разнообразные яства, запивая их вкуснейшим ледяным пивом.
— Ну что, надумали? — спросил клиент.
— У вас очень убедительные доводы, — Вадим широким жестом обвел ломящийся от деликатесов стол. — Вы угадали мое слабое место: я гурман и сибарит. На ваши семьдесят тысяч баксов я смогу построить себе такую же баню и жить в ней безвылазно до старости лет.
— Вот и отлично, — засмеялся заказчик. — Люблю людей, ценящих достойную жизнь!
— Теперь обговорим детали. Как зовут вашего врага?
— Это имя ты тоже не можешь назвать? — спросила я.
— Назову, но чуть позже.
— Разве оно не такая же коммерческая тайна? — Ох, и язва же я! Ведь так нарвусь скоро.
— Милочка, подожди с вопросами. Я и так тебе рассказываю то, о чем почти никому не известно.
Пришлось заткнуться, тем более что жаль было тратить драгоценную пленку диктофона на бессмысленные и даже опасные препирательства.
Они обсудили все подробности, и Вадим поехал домой.
Распаковывая чемоданы, он прикидывал, как бы ему вывернуться из этой истории без потерь и с видимостью исполненного заказа.
Он достал блокнот и записал по памяти сведения, сообщенные клиентом о своем противнике. На память Вадим никогда не жаловался. К тому же он сумел убедить заказчика, что лучше все-таки попробовать предварительно метод убеждения. А вот если он, Вадим, не сумеет с врагом своего клиента договориться, тогда уж он берется организовать похищение.
Он снял трубку и набрал номер. Ответили не сразу. Вадим попросил к телефону Имярека Имярековича.
— Слушаю вас, — отозвался мужской голос.
— Я долго добивался встречи и наконец добился-таки. Сперва он вообще разговаривать не хотел, когда я сказал, по чьей просьбе звоню. По телефону главного не скажешь. Не мог же я вот так, с ходу, брякнуть ему о грозящем похищении его дочери.
— Ты решил продать своего клиента и предупредить этого… как его…
Вадим перебил, не желая заострять мое внимание на именах:
— Ну да. Не мог же я в самом деле пойти на киднепинг. К сожалению, этот тип мне не поверил, заявил, что все это блеф и детский сад, и пригрозил, что прихлопнет моего заказчика, как муху, собранным компроматом. В общем, поговорили и разошлись.
— А твой клиент?
— Мой клиент грохнул бы меня, не поморщившись, если б узнал, что я с его врагом именно для этого встречался. Ну, я подумал-подумал и отвалил.
— Как отвалил?
— Очень просто. Ликвидировал агентство, ребятам оставил указания, чтоб сидели тихо и ждали известий от меня, а сам смылся.
— А похищение?
— Похищение состоялось. Уж кого там мой несостоявшийся клиент нашел для этого дела, не знаю, только в феврале меня Имярек Имярекович разыскал и принялся умолять, чтобы я взялся спасти его доченьку. И пообещал пятьдесят кусков «зелеными». Ты только вообрази, какой цирк! Заявлюсь я и скажу: я, мол, дяденьки, сам тогда похищать не захотел, а вот пришел теперь с вами о выкупе вашей пленницы побеседовать. Меня бы сразу размазали по всей нашей русской природе так, что никакой ложкой не соберешь. Но у Имярека, этого придурка, крыша, наверное, поехала, ничего мужик не понимал, только все умолял и каялся, что тогда мне не поверил. Пришлось выкручиваться. Я с приятелем одним условился, что он вместо меня это сделает, съездит на дачу, где девчонку держали, и договорится. Имяреку я, конечно, об этом не сказал, а парню тому потом отстегнул три «зеленых» куска.
— Маловато что-то, — заметила я. Интересно, где в его рассказе правда, а где откровенная ложь? Я была уверена, что Вадим самолично организовал похищение, оставаясь в тени, а потом приехал «выручать» похищенную Юлю. Уверена, и все тут!
— А ему больше не положено, — Вадим цинично усмехнулся, — ему в МУРе копейки платят. Ну, в общем, все уладилось, девчонка домой вернулась. Сижу я на своих миллионах и думаю, открывать ли мне агентство, уже в другом помещении и под иным названием, или чем-нибудь новым заняться, чтобы меня мой первый клиент не вычислил. А он уже на хвосте у меня висел, как выяснилось. Короче, начали меня пасти, я сбежал в пансионат, а дальше, — пристально посмотрел он на меня, — дальше ты и сама все знаешь.
— Ничего я не знаю, — возмутилась я. — Это у тебя присказка получилась, а не сказка. Ты же про мою квартиру так ни слова и не сказал!
— Ах, про квартиру, — Вадим покрутил в пальцах зажигалку и дал мне прикурить. — Ну, не было у меня другого выхода. Сначала ты мне очень важную бумажку вернула, я и подумал, что тебя-то ко мне и подослали. Потом понял, что ты абсолютно ни причем, к тому же ты мне очень понравилась. Я ведь уберечь тебя хотел, потому и исчез тогда. Они не стали бы разбираться, замочили бы обоих, и концы в воду. Засел я у дружка одного, так меня и там достали. Мне и пришлось все разыграть: прибежать к тебе, дождаться звонка о том, что у тебя подруга заболела…
— Так и звонок ты подстроил?
— Ну конечно.
— Свинья! Я так перепугалась… И кто мне тогда позвонил под видом Карининой соседки?
— Моя секретарша.
— Да, здорово придумал.
— Потом шмон у тебя навел, постарался не очень имущество твое попортить. Кровь шприцем из вены отсосал, на пол сбрызнул и смылся. Они бы подумали, что со мной кто-то другой разобрался, и оставили бы тебя в покое.
— Какой уж там покой после этих выходок!
— Не мог я тогда по-другому, поверь.
— Ну ладно, — проворчала я. — Оставим это. Раз уж у тебя и впрямь было безвыходное положение…
— Оно и теперь не лучше, — Вадим нервно огляделся по сторонам. — За мной и сейчас могут следить. Поэтому я хочу попросить тебя о помощи.
Ну вот, снова здорово. Нахал, однако!
— Что на этот раз? — ехидно спросила я. — Может, на рельсы для тебя улечься?
— На этот раз все в открытую. Помнишь, мы были у меня дома?
— Конечно, помню. Хоромы у тебя царские.
— Дело в том, что… — Вадим снова осмотрелся, наклонился ко мне и прошептал: — Это не моя квартира!
— Ка-ак? — Я вылупила глаза, стараясь выглядеть ошеломленной. — А чья же?!
— Того самого Имярека, — шепнул Вадим. — Помнишь, я тебе говорил, что снял кое-какие документы на дискету?
— Ну?
— Я их у него спрятал.
— А он об этом знает?
— Нет. И теперь мне надо срочно их забрать. Я же не могу заявиться к нему и сказать, что без его ведома был у него и его компьютером пользовался.
— Интересно, а под каким же соусом я к нему заявлюсь?
— Подружись с его дочерью, той самой, похищенной, и напросись в гости.
— Ни фига себе, — разумеется, я не стала уточнять, что уже почти подружилась с Юлей. — Как я это сделаю, по-твоему?
— Она в том же издательстве подрабатывает, что и ты. Вы, женщины, обычно быстро сходитесь.
Мама дорогая! Выходит, у него и на меня, и на Юлю полное досье? Вот влипла. Удивительно, как это он еще не засек, что она ко мне уже приходила. А может, засек? Он ведь позвонил-то мне сразу после ее ухода! Я почувствовала, что уже тону в этой шпиономании, и единственный якорь спасения в том, чтобы сказать, что я уже побывала у Алексея Петровича.
Я отхлебнула шампанского и перевела дух:
— Вадим, я не могу туда идти.
— Почему?
— Я там уже была!
— Что?! — Теперь уже он изумился донельзя.
— Да! Когда ты пропал, я места себе не находила, — зачастила я, сочиняя на ходу. — Ты у меня все время буквально перед глазами стоял. Я даже ездила гулять на «Щелковскую», смотрела на твои окна. И однажды увидела в них свет. Я и побежала к твоему дому, поднялась и позвонила в квартиру. Потом подумала, может, у тебя женщина? Хотела уйти, да не успела, дверь открыл какой-то неизвестный дяденька.
— Что ты им сказала? — поинтересовался Вадим, последним усилием воли удерживая на лице вежливую улыбку.
— Ничего особенного. Спросила, где ты обретаешься.
— О господи! — Вадим обессиленно откинулся на спинку стула и затих, что-то обдумывая.
Я тоже затихла, прикидывая, отравит ли он меня сейчас за это прямо здесь, или лучше бежать скорее домой и самой повеситься?
Вадим открыл глаза и вдруг улыбнулся:
— Слушай, Мила! Да ведь это тоже можно обыграть. Но без дочки Алексея Петровича все равно не обойдемся. Это моего Имярека так зовут.
Кажется, он уже твердо решил, что я ему помогу.
Ну а вдруг его действительно оболгали? А то, что его действия выглядят проделками «частного афериста», а не частного же детектива, так это из-за создавшихся специфических условий?
Пожалуй, я ему все же помогу. Только если удастся заполучить эту дискету, покажу ее вначале Макару Захаровичу. А если проверка причин ухода Вадима из МУРа подтвердит полную невиновность моего любовника, что ж, буду и дальше ему содействовать. До определенного предела.
— Кстати, — вспомнила я, — а как ты в его квартиру-то проник? Алексея Петровича этого?
Вадим смущенно улыбнулся и развел руками:
— Да в общем-то, как и к тебе. С использованием простого технического приема, и без особых усилий, как в рекламе о стиральном порошке…
Экран видеомагнитофона намертво приковал к себе внимание небольшой группы людей. Их было четверо. Они в молчании следили за развитием событий на недавно отснятой пленке, время от времени «вентилируя» воздух блеклыми струйками сигаретного дыма.
Симпатичная девушка принесла поднос с кофейником и чайником, разлила напитки в чистые чашки, собрала грязные и направилась к двери, бросив безразличный взгляд на экран. За три года работы у этих людей она видела столько подобных видеозаписей, что потеряла к ним всякий интерес, и только снятые скрытой камерой постельные сцены иногда пробуждали у нее легкое любопытство. Но по рангу ей вообще не полагалось болтаться в этой комнате. Она вышла, успев лишь мельком подумать, что заснятый на этот раз приятный блондин с пышными усами и бакенбардами похож на какого-то известного актера в гриме.
— Ну и сказочник, — вполголоса промолвил молодой человек в джинсах и пестрой рубашке-гавайке. — Здорово очки втирает!
На экране пышноусый блондин в этот момент нежно провел ладонью по щеке своей собеседницы, красивой русоволосой женщины, с недоверием на него взиравшей.
— Тише, Сокол, — басовито приказал грузный мужчина лет пятидесяти с начальственным выражением лица. — Дай нашему соловушке арию допеть.
«Соловушка» меж тем приступил к изложению событий, чем-то очень заинтересовавших компанию зрителей. Сокол наклонился к соседу, мрачного вида мускулистому парню, и прошептал ему на ухо:
— А кто этот Юрий Сергеевич, не знаешь, Кирпич?
— Надо будет, узнаю, — спокойно отозвался тот.
— А шеф его знает? — не унимался Сокол.
— Сам у него спроси, раз уж тебе так интересно, — шепотом огрызнулся Кирпич и недовольно повел мощным плечом. — Отцепись, стажер.
Неожиданно третий зритель негромко рассмеялся:
— Ловко он эту Мотылеву уговаривает к Мордвинову залезть.
— Арти-ист, — протянул грузный своим хрипловатым баском. — Это, Аркаша, тот еще химик.
— Дядя Ваня, — спросил засмеявшийся Аркаша, — ну теперь-то вы точно уверены — это он?
Запись кончилась, по экрану побежали полосы. Дядя Ваня одним глотком допил чай из своей чашки, однако на Аркашин вопрос отвечать не спешил.
— Сокол, — приказал он, выстукивая по подлокотнику кресла какую-то мелодию короткими толстыми пальцами, — перемотай, голубчик, до того момента, когда он кольцо девчонке передает. И дай-ка мне стоп-кадр, сперва на нее, потом на него.
Сокол кивнул, проделал необходимые манипуляции и вместе с остальными внимательно вгляделся в застывшее изображение молодой женщины. На ее лице явственно читалась борьба противоположных эмоций: брови еще были нахмурены, а губы раздвигала невольная улыбка.
— Охмуреж по высшему классу, — с явным неодобрением проворчал Кирпич.
— Так, теперь дай его портрет, — распорядился Дядя Ваня.
Сокол прикоснулся к кнопке пульта, и на экране появилась физиономия блондина. Лицо его было напряженно-внимательным, в углах губ, скрытых густыми усами, угадывалась усмешка.
— Аркаша, сделай-ка мне фото вот с этого кадрика, да почетче, — велел Дядя Ваня. — А потом мы с него усики с баками снимем.
— Значит, вы все еще не уверены? — вполголоса спросил Аркаша.
— Уверен, не уверен… — Дядя Ваня заглянул в пустую чашку и недовольно отставил ее. — Тут наверняка бить нужно. Сам знаешь, в таком деле промахи недопустимы, это тебе не по воробьям из пугача лупить.
— Я вот все же уверен, что это он, — азартно сказал Сокол, доставая кассету и передавая ее Аркаше. — Дядя Ваня, ну разрешите, я к нему домой наведаюсь.
— Не разрешаю, — отрезал Дядя Ваня.
— Вы что, думаете, я там наслежу? — обиделся Сокол. — Не уважаете вы меня, шеф, не цените и не любите.
— Да нету там у него ничего, — терпеливо пояснил Дядя Ваня. — Вот добудет эта Мотылева дискету…
— Ха-ха, — Сокол презрительно махнул рукой, — как эта телочка, по-вашему, ее добудет? Залезет к Мордвиновым ночью по водосточной трубе и брызнет им, спящим, в нос из газового баллончика?
— Сокол, ты же слышал, наш дружок попросил Мотылеву подружиться с Юлей Мордвиновой, — заметил Аркаша. — Ей вовсе незачем самой к нему в доверие втираться.
— Ну-ну, — Сокол не скрывал сарказма, — она для этой Юли еще свою легенду сочинить должна. Чтоб та у родного папеньки согласилась шмон устроить.
— Верно, — кивнул Дядя Ваня, — вот ты и запишешь их с Юлей Мордвиновой конференцию.
— Каким образом? — Сокол сбавил обороты.
— А каким образом ты хотел к нашему подопечному забраться? — парировал Дядя Ваня.
— Я ж хотел залезть в квартиру в отсутствие хозяина, — фыркнул Сокол.
Кирпич за его спиной тихо рассмеялся, Аркаша скривил губы, Дядя Ваня тоже не удержался от улыбки:
— Это, Соколик, в наше время и первоклашка сумеет. Видишь, как я тебя уважаю, стажер? Ты у нас самый шустрый, придумаешь что-нибудь. Кирпич тебя подстрахует. А мы с Аркашей кое с кем посоветуемся. Надо окончательно убедиться, что этот Вадим Александрович Левин — именно тот, кого мы так давно ищем.
Сокол вздохнул с оттенком горделивого смирения, подтянул джинсы и скомандовал:
— Кирпич, пошли. Надо разработать стратегический план.
— Сорока ты, а не Сокол, — буркнул Кирпич и выпростал свои накачанные телеса из скрипнувшего кресла. — Ну, пошли, пташка ты моя разговорчивая.
— Только без самодеятельности, — строго предупредил Дядя Ваня. — Вечером все детали мне подробно изложить, и чтоб так же чисто сделано было, как и это кино. — И он махнул рукой в сторону погасшего экрана.
Я перевернулась на живот и загасила сигарету. За окном надрывно стонали трейлеры, визжали тормозами легковушки, стрекотал отбойный молоток. Шла обычная ночная жизнь вблизи Киевского вокзала. Я никак не могла уснуть и чувствовала, что бессонница не отпустит меня до утра.
По возвращении из ресторана я изобразила страшную усталость и не позволила Вадиму остаться на ночь. Он поддался на мои уговоры и уехал. Я приняла ванну, потом душ, потом вылакала полфлакона валерьянки, словно дорвавшаяся кошка, но сон, а равно и душевное спокойствие так и не пришли.
Если вся эта дикая история затянется на неопределенный срок, я наберу кучу материала для диссертации на тему «О раздвоении личности».
Я и хотела помочь Вадиму и в то же время испытывала полное нежелание сочинять убедительную легенду для Юли Мордвиновой. Ну как и что я ей скажу? Как заставить ее нанести родителям визит, забрать дискеты и отдать их мне, чтобы я по указанной Вадимом примете отыскала среди них ту самую, до зарезу нужную моему суматошному любовнику?
Способ был только один. Наврать, что когда-то, еще в доперестроечные времена, я работала вместе с ее папой, и он утаил, скажем, важные материалы, которые могли бы свалить парочку-другую бывших партийных шишек, окопавшихся в теневом бизнесе.
Для этого надо было срочно узнать, где и кем работал тогда Мордвинов. И если окажется, что он, например, был агентом КГБ где-нибудь в Зимбабве, я погорю синим пламенем.
Мой верный идейный наставник Макар Захарович отнесся к этой отчаянной просьбе с полным пониманием и обещал сделать все возможное и невозможное.
И вот теперь я лежала без сна, теребила подаренное Вадимом шикарное кольцо и думала, что мне надо не редактировать чужие детективные романы, а писать собственный. Смущало меня только одно: похоже, героиня будет выглядеть абсолютной дурой.
Под утро я все же забылась неспокойным сном, в котором Вадим исполнял роль агента-перевертыша всех ведущих держав мира сразу, а я пыталась его то ли убить, то ли соблазнить, будучи какой-то помесью Мата Хари и Соньки Золотой Ручки. Телефонный звонок вырвал меня из липких объятий этого кошмара, и спокойный голос Макара Захаровича пожелал мне доброго утра.
— Мила, я узнал, где Мордвинов работал: в издательстве «Прометей». Потом, в восемьдесят девятом, перешел в одну популярную газету, — Макар Захарович назвал ее. — Был там замом главного редактора. Уволился в девяносто первом по собственному желанию, но мои ребятки раскопали, что он какую-то клевету пропустил, да не просто пропустил, а поддерживал ее всеми способами. Так что мог загреметь со скандалом, да главный плюнул и уволил его по пристойной статье. Полтора года Мордвинов владел фирмой по продаже мумиё, потом, наверное, денежки стало сложно отмывать, он и завел свою газету.
— Макар Захарович, если честно, меня уже тошнит от всей этой компании.
— Терпи. Думаешь, меня за мою карьеру не тошнило? Почти каждый день. В общем, ты спокойно можешь сказать Юле, что тоже в «Прометее» работала.
— Почему не в газете?
— Потому что в издательстве раз в десять больше народу, и всех Мордвинов знать и запомнить не мог. А в газете люди на виду.
— Хорошо, в «Прометее» так в «Прометее». Думаете, она поверит?
— Сыграешь на ее правдолюбии, поверит.
— Противно как-то.
— Не ной. В данном случае цель оправдывает средства. Думаю, она не будет против, если ты ее папеньку слегка прижучишь. Она тебе свой телефон оставила? Вот и позвони ей сегодня же.
— Ладно, — вздохнула я, смирившись с неприглядной ролью провокатора.
Юля стояла посреди огромной, претенциозно обставленной комнаты и чувствовала возрастающую злость. Все здесь раздражало ее. И нелепая стойка бара, и слишком пушистый ковер, и эта дешевая мазня в дорогих рамах, которой стены, по ее мнению, были просто заляпаны. Но, конечно, больше всего ее возмутил тот факт, что ее комнатка, эти несчастные десять квадратных метров, все-таки увеличили собой площадь кошмарного помещения.
Она сбросила с плеча грязный рюкзак прямо на девственно-чистый ворс ковра и решительно направилась в угол, бывший некогда ее комнатой.
Все изменилось. Кровать родители выставили в застекленную лоджию, превратив ее в подобие садовой кушетки. Смешные фигурки человечков и зверюшек, которые она покупала на измайловском вернисаже и шутливо называла «мои нэцкэ», были как попало свалены равнодушными руками в щербатый деревянный ящик и засунуты в кладовку. Последней же каплей оказался ее старенький компьютер четыреста восемьдесят шестой модели, пылившийся в той же кладовке в коробке от телевизора.
— Вот гады! — процедила Юля. — Они что, позвонить не могли? Да мне бы вся общага помогла вещи вывезти.
Юля сняла куртку и принялась за дело. Конечно, одной ей шмотки не уволочь, но можно хоть сложить все поаккуратнее. А в следующий раз она приедет со всей группой и ни одной своей вещички этим козлам не оставит, даже на память.
Так, самое главное: коробка с дискетами. Вот она. Хорошо, хоть догадались положить ее в целлофановый пакет. Фигурки, конечно, тяжело будет тащить, но не оставлять же своих любимцев. Мамаша, чего доброго, еще додумается ими квашеную капусту прижимать. Хотя она ж теперь «леди» у нас, ей не до капусты в прежнем смысле этого слова. Совсем другая «капуста» ей нужна.
Книги, пожалуй, не влезут, придется пока связать их в пачки и сложить в уголке. Зимнюю куртку она просто скатает и привяжет к рюкзаку. Пара свитеров, майки, юбки, джинсы. Ну все, на этот раз достаточно.
Юля вытерла пот со лба, подошла к бару и критически оглядела пеструю выставку разнообразных емкостей. Подмигнула сама себе, прихватила бутылку «Чинзано» и сунула ее в рюкзак. Остальные обвела задумчивым взором, и тут ее осенило.
Она вытащила из шкафа большую коробку и вывалила ее содержимое прямо на пол. Поворошила разноцветные упаковки, нашла то, что нужно, и принялась аккуратно, как аптекарь, всыпать порошки и таблетки в оскверненные бутылки. Потрясла каждую, как шейкер, убедилась, что таблетки растворились, и расставила по местам:
— С возвращеньицем!
Юля издевательски ухмыльнулась и представила, как по приезде с дачи папенька наливает себе и мамаше, скажем, по рюмочке «Амаретто», они дружно чокаются, после чего сражаются под дверью туалета за право ворваться первым. Жаль, не увидит она этой сцены собственными глазами!
Пребывание на таинственной даче многому ее научило. Юлю обуревало страстное желание все вокруг разбить, перепортить и изорвать на мелкие кусочки, но она сдержала свой порыв, плюнула на ковер и ушла.
Пыхтя от натуги, Юля втащила битком набитый рюкзак в квартиру своей подруги Кати. Тут же рыжий кокер-спаниель с заливистым лаем бросился к ней, ухватил за штанину и потянул обратно к двери.
— Бирка, дай хоть водички попить, — осторожно отлягиваясь от собаки, Юля сбегала на кухню, напилась воды прямо из-под крана и взглянула на цветы. — Ну и завозилась я! Вы уж подождите, цветики-цветочки, сперва надо Бирку прогулять, а потом я вас полью.
Сделав во дворе свои самые неотложные дела, Бирка успокоился и минут через пятнадцать позволил увести себя обратно домой. Юля щедро насыпала ему полную миску «Чаппи», полила цветы, сварила себе кофе и, наконец, устроилась с сигареткой и чашкой в кресле перед телевизором.
После информационной передачи был заявлен какой-то стандартный американский боевик, но Юле смотреть его не хотелось, как не хотелось и ложиться спать. Это ж сумасшедшей надо быть, чтобы тратить время на бездарное спанье, когда в твоем распоряжении однокомнатная квартира любимой подруги, укатившей с приятелем в Ялту. И когда подруга разрешила пользоваться всем, в том числе и своим компьютером. Катька сказала: «Играй сколько хочешь, только в мои файлы не лазай». Да на фига ей Катькины файлы, у нее своих полно.
«Сейчас врублю «Звездные войны», — подумала Юля. — Завтра воскресенье, отосплюсь, ничего страшного».
Она любовно перебрала свои дискеты, выбрала одну и включила Катькину «машину».
К двум часам ночи имперский звездный флот был наконец приведен к частичной капитуляции. Юля счастливо вздохнула, включила «Паузу», смоталась на кухню и состряпала себе огромный комплексный бутерброд из всего, что было в холодильнике. Щедро полив его майонезом, она вернулась в комнату. Бирка спал, дергая во сне лапами, словно обутыми в мохнатые рыжие тапки. Цветы благоухали на всю комнату. За окном было темно и тихо. И вообще все было прекрасно!
Юля проглотила последний кусочек бутерброда, облизнулась и бросилась в бой с остатками имперской армады звездолетов.
Она азартно нажимала клавиши, свистела себе под нос и опомнилась, только когда заметила блики солнечных лучей на абажуре настольной лампы. Юля встала, потянулась и вышла на балкон. Наступило прохладное и солнечное утро позднего лета.
— Спать, спать, спать, — вполголоса пропела Юля и вернулась в комнату выключить компьютер.
Выйдя из игры, она машинально пробежала глазами по списку файлов, засветившихся на голубом поле экрана, и вдруг озадаченно нахмурилась:
— Это еще что за зверь?
Файла с таким названием она никогда не видела, тем более среди своих игровых. И расширение странное: не системный, не архивный, не программный и не текстовый. Чепуха какая-то! Может, кусочек игры, куда она еще не лазила? Э-э, нет, уж свои-то игры она наизусть знает. А может, это файл Игорька с мехмата? Случайно воткнулся, когда он ей со своих дискет игры переписывал? Такое иногда случается, хоть и редко.
Юля попыталась войти в таинственный файл, нажала клавишу…
— Что за черт? — вырвалось у нее.
На экране загорелась ярко-красная табличка, извещавшая, что доступ к непонятному файлу закрыт. «Назовите пароль», — бесстрастно приказывала надпись по-английски.
— Вот так хре-но-та-а… — по слогам протянула Юля. — Чье же это добро? И какого черта лысого оно торчит в моих игрушках? Не надо нам тут подбрасывать… — Машинально копируя интонации незабвенного президента бывшего Союза, она попыталась сладить с загадочным файлом, призвав на помощь все свои знания.
Упрямец не поддавался, а пароля, естественно, Юля знать не могла.
Целый день набирала я телефонный номер подруги, у которой жила Юля, но дозвонилась только под вечер.
— Слушай, может, сама приедешь? — предложила моя новая знакомая. — Я сегодня умоталась как собака, а мне еще Катькиного пса выгуливать. Хочешь, и ночуй здесь, подруга на месяц в Ялту свалила.
Я согласилась, подумав, что скоро окончательно перейду на ночной образ жизни. Эдак меня из издательства попросят, причем не слишком-то вежливо.
Юля встретила меня у станции метро. Возле ее ног прыгал симпатичный рыжий кокер-спаниель, рвущийся с поводка.
Квартира ее подруги оказалась не больше моей, зато жуткого уличного шума не было и в помине.
Войдя в комнату, я сразу обратила внимание на компьютер и коробку с дискетами, стоявшую рядом с ним на столе.
— Работаешь? — промямлила я, не зная, как приступить к своей неблаговидной миссии.
— Играла, — махнула Юля рукой в сторону погашенного экрана. — Только вот не получается кое-что.
— Игра «зависает»?
— Да нет. Представляешь, у меня какой-то странный файл обнаружился. Вот, гляди! — Она включила компьютер, быстро пробежала пальцами по клавишам, и на экране вспыхнула алая пожарная табличка. — Понятия не имею, чье это. Думала, парень, что мне игры писал, случайно что-то свое сбросил. Поперлась в университет, весь мехмат обрыскала, а Игорек, оказывается, укатил в Ульяновск экзамены принимать.
Я ощутила необычайное возбуждение. Неизвестный файл, и так вот запросто в него не войти! Тепло, тепло, даже горячо.
— Игорек — программист от бога, он бы эту гадость одним махом раскурочил, — сказала Юля. — Угораздило же его в свой дурацкий Ульяновск слинять.
— А зачем тебе, собственно, знать, что там такое? Еще испортишь ненароком, — заметила я.
— Не хватало еще, чтобы я не знала, что у меня в играх делается, — фыркнула Юля. — А вдруг это драгоценный папаня в моих дискетах поселился?
— Может, и папаня, — пробормотала я. — Дайка я посмотрю.
Юля вынула дискету и протянула мне. На бумажной наклейке детским почерком было написано: «Звездные войны». Я вгляделась и в верхнем правом уголке увидела еле заметную карандашную пометку: крошечный крестик.
Точно. Это дискета Вадима. Хитрец втиснул копии документов в Юлины игры, и, если бы не ее зоркий глаз, они бы так и лежали себе спокойненько в безобидной игровой директории. Прямо непонятно, восхищаться его изобретательностью или осуждать за интеллектуальное пиратство.
Я перевела дух. Юля вопросительно смотрела на меня и, разумеется, ждала каких-то объяснений.
— Послушай, — пролепетала я, — мне надо тебе кое-что рассказать.
Не знаю, проглотила ли дочка жуликов мою весьма наивную сказочку о том, что на заре туманной юности я имела счастье трудиться в одном учреждении с ее многообещающим папочкой. Об этом формальном моменте я не особо распространялась, а упирала в основном на якобы сокрытую Мордвиновым информацию криминального содержания. Судя по тому, что я уже знала о личности Алексея Петровича, подобный антиобщественный поступок был вполне в его характере.
— Тем более надо туда залезть, — заявила Юля, вертя в пальцах злополучную дискету. — Я ему за свою украденную комнату еще и не такую свинью подложу. У тебя есть кто-нибудь?
— В смысле?
— Ну, программист знакомый?
— Откуда? — вздохнула я. — Я бедная, старая, одинокая женщина…
— Ладно, старушка, придется к Машке ехать. Ох и неохота же, но надо.
— Почему неохота?
— Есть риск нарваться на моего родителя. Машка у нас секретарь папенькиной редакции. Она может уговорить верстальщика с этой штучкой повозиться.
— Ты ее хорошо знаешь?
— Трепались пару раз в редакции, еще до того, как я объявила войну предкам. Нормальная девчонка. Кстати, и повод есть, — Юля довольно подмигнула мне, — устрою папашке скандал за оттяпанные десять метров, если все же напорюсь там на него.
Сокол, скучая от вынужденного бездействия, сидел в стареньких неприметных «Жигулях» серого цвета посреди одного из микрорайонов Беляева. После того как он пристроил «жучок» к распределительному щитку напротив квартиры, где сейчас проживала Юля Мордвинова, ему оставалось только ждать, пока девицы закончат свою конференцию. Он с завистью подумал о Кирпиче. Тот, по крайней мере, занят съемкой и хоть что-то видит.
Сокол тяжело вздохнул и недовольно покосился на магнитофон, фиксирующий беседу Мотылевой и Мордвиновой. Долго еще эти стрекозы будут языки чесать?
Выслушав сообщение Людмилы Мотылевой, что во время оно та работала с Мордвиновым в «Прометее», Сокол восхищенно покрутил головой: сильна девка врать. Но тут же насторожился и задумался.
Если это правда, то Людмила Сергеевна Мотылева, возможно, вовсе не случайно оказалась с загадочным Вадимом Левиным в одной упряжке. А если это все-таки легенда, то как она могла за сутки, нет, даже меньше, за какие-то несколько часов, причем поздно ночью, узнать, где работал Мордвинов несколько лет назад?
Похоже, в этом втором варианте девочке кто-то помогает. Уж не таинственный ли помощник и легенду ей сочинил? Что он за человек, если он, конечно, существует, и откуда у него возможность так быстро добывать информацию?
Сокол уже не испытывал скуки. После активных действий он больше всего любил активные же размышления. А с этой Мотылевой явно не так все просто. Есть над чем голову поломать.
Кирпич, в отличие от неугомонного стажера, свою голову оперативно-философскими проблемами не утруждал. Сказано ему: снимай, он и снимает. Хорошо хоть, можно дышать свободно, любимая спортивная роба не стесняла движений. Кирпич вспомнил, как он мучился в «Праге», парясь в тесном костюме и жестком галстуке. Да еще надо было все время сидеть лицом к объектам, чтобы пуговицы прямо на их столик смотрели.
Дядя Ваня тогда запретил Соколу мелькать в ресторане:
— Ты суетиться будешь, а у этого Левина, похоже, нюх, как у собаки.
— А у меня глаз, как у орла, — возражал Сокол, но все равно был отстранен от активной слежки.
«Сидит небось сейчас в машине и от скуки разве что в носу не ковыряет», — усмехнулся Кирпич и удвоил внимание: ему показалось, что одна девица передала другой какой-то небольшой предмет. Он увеличил изображение. Дальнобойная видеокамера не подвела: Кирпич четко различил маленький плотный квадратик, который младшая из девиц, дочь того самого Мордвинова, нервно вертела в руках.
«Лады, — удовлетворенно подумал он. — Теперь, как по ниточке, Дядя Ваня по этой дискете до Вадима Левина доберется. А может, и не до одного только Левина…»
Спала я на удивление крепко и сладко, даром что в чужой квартире. Видимо, уже перешагнула через критический порог бесплодных ночных волнений, и у меня открылось второе дыхание. Мое отражение в зеркале вроде не походило на слабоумного напуганного кролика, а на Юлином лице вообще никакого беспокойства не читалось. Глаза ее сверкали, а естественному румянцу могла позавидовать любая топ-модель.
— Сейчас ты позвонишь в редакцию и спросишь Машку, — инструктировала меня Юля, разливая кофе в огромные чашки, — на месте ли Алексей Петрович. Потому что если я сама это сделаю, она еще сдуру назовет меня вслух по имени, и папашка насторожится. Впрочем, сомневаюсь, что он вообще сегодня заявится.
— Почему?
— Да так, — уклонилась Юля от прямого ответа, и глаза ее хитро блеснули. — Они же с дачи вчера вернулись, упахались, наверное, как черти, на загородных светских приемах! Давай звони.
Детским голоском секретарь редакции Маша Сорокина прощебетала в трубку, что Алексея Петровича, к сожалению, сегодня не будет. Да, совсем не будет, он слегка приболел. Легкое желудочное расстройство. Я сказала Маше, что сейчас с ней будут говорить, и передала трубку Юле.
Та радостно закричала:
— Маш? Привет! Не узнала? Ах, узнала, но ушам своим не поверила? У меня все нормально. Машка, я сейчас подвалю с одной знакомой. А Гений на месте? Спасибо, и ему большой привет. Ребята, вы нам оба понадобитесь. Папки моего точно не будет? Ах, оне приболемши? Животики у них? Очень хорошо, просто замечательно! Слушай, сиди и держи Гения за шиворот. Никуда его не выпускай, скажи, что скоро дочь его босса приедет с пивом и почетным эскортом. Все, пока!
Машенька Сорокина оказалась юным хрупким существом с тяжелой рыжей косой и огромными наивными синими глазами. Юлю она встретила с искренней радостью, а восторгам Гения при виде баночного пива не было конца. Батарея банок заняла целый стол, дерзко потеснив бумаги, папки и какие-то справочники.
Юля была прирожденным лидером. Вручив Гению пару банок пива и дискету, она загнала его в угол к компьютеру и безжалостно приказала:
— Пашка, с места не сходить, пока не вскроешь вот этот файл.
— Я, что ли, хакер тебе? — слабо запротестовал Пашка Гений.
— Кракер, — съязвила Юля и заткнула ему рот сигаретой. — Или крекер! Сиди и не рыпайся, у нас с девчонками срочное дело.
Гений поворчал для порядка и включил компьютер. Через минуту он уже напрочь забыл о нашем присутствии и вообще обо всем на свете, кроме пива и упрямого файла.
Юля оседлала стул, положив руки на его спинку, и скомандовала:
— Машка, валяй рассказывай, из-за чего мой папик тогда погорел, про «пирамиду». Все, что знаешь, помнишь и даже не помнишь, а только подозреваешь.
— Разве он окончательно погорел? — заметила я. — По-моему, кое-кто стойко ходит на службу.
Юля отмахнулась:
— Это чепуха. Газета принесла извинения, ее переоформили, и папаша просто сдал Машку и Гения в аренду какому-то деятелю. Ребята справочные компиляции делают, папику деньга на счет капает, а вся остальная команда в бессрочном отпуске. Машка, мы тебя внимательно слушаем.
Машенька, волнуясь, перебросила косу с одного плеча на другое:
— Значит, о том, что еще до твоего похищения происходило?
— Ага.
Мы с Юлей дружно закурили, и я приготовилась внимать уже Машенькиной истории. Коли таким манером пойдет и дальше, я выпущу в итоге сборник «Замечательная жизнь обыкновенных людей» в авторской редакции.
Недобрав полбалла на журфак МГУ, Машенька Сорокина не стала в отчаянии заламывать руки, а изучила объявления из серии «Приглашаем на работу» и обошла несколько небольших издательств и редакций. Поняв, что корреспондентом ее никто по молодости и отсутствию опыта не возьмет, она поумерила гонор и была принята на должность секретаря редакции в частной газете «Экономика и коммерция».
Правда, пришлось схитрить и сказать владельцу газеты, что она знает основы стенографии. Это и решило дело в ее пользу. Машенька пошла на эту ложь лишь потому, что ее будущий шеф обмолвился, что сам он стенографией не владеет.
Как бы то ни было, она получила хоть и не творческую, но вполне интересную работу в коллективе веселых шумных парней и девчонок. Они любили свое дело, а к надутому важностью, словно индюк, шефу не испытывали никакого почтения.
— Да ему газета нужна, только чтобы от налоговой инспекции отмазаться, — просветил девушку верстальщик Паша Дмитриев по кличке Гений. — У него ж на самом деле тут фирма мумиём торгует!
Несмотря на разочарование, вызванное этой информацией, Машеньке ее первая в жизни работа очень нравилась. Она установила во всем образцовый порядок и с негодованием набрасывалась на каждого сотрудника редакции, ежели тот пытался устроить хаос среди ее папок и бумаг.
Очень скоро девушке стало ясно, что шеф ее ни интеллигентностью, ни особым умом не блещет. А фотограф Миша Лазарев (естественно, по кличке Лазарь) рассказал ей, что когда-то господин Мордвинов был вынужден уйти из редакции весьма популярной газеты за некую диффамацию. То есть попросту за клевету, а это, как известно, преследуется Уголовным кодексом Российской Федерации.
Увы, увы, шеф их, похоже, был обыкновенным жуликом. И работать в редакции Машенька продолжала только потому, что твердо решила в следующем году все же пробиться на журфак и в дальнейшем именно таких вот субчиков разоблачать в своих статьях.
Постепенно Алексей Петрович с головой завалил ее работой, никакого отношения к газете не имевшей. Она подшивала счета за мумиё для главбуха, отвечала на письма с какими-то туманными коммерческими предложениями, сообщала по телефону лицам с кавказским акцентом о часах приема Алексея Петровича и делала столь же скучные вещи.
Зарплата ее между тем оставалась на прежнем уровне, а вот на обед времени почти не было, и часто приходилось отвечать на звонки, жуя бутерброды.
Дела на фирме, которую журналисты заглазно окрестили «Мумия», видимо, шли неплохо. Господин Мордвинов совершенно распоясался и все чаще гонял секретаря редакции за коньяком, икрой и прочими деликатесами, дабы не ударить лицом в грязь перед смуглолицыми горбоносыми субъектами, тусовавшимися в его офисе. Наших, русских, впрочем, тоже хватало, и были они такими же неприятно-подозрительными.
В редакционную комнату Алексей Петрович уже почти не заглядывал, и газета не разваливалась окончательно лишь благодаря самоотверженным усилиям Гения, Лазаря и троицы корреспондентов. Гонорары и зарплату господин Мордвинов выдавал со всё возрастающим скрипом, а обязанности ответственного секретаря предложил просто поделить между всеми, наотрез отказавшись оплачивать еще одного дармоеда. Любой материал исчеркивал синим карандашом, совершенно не вникая в его содержание, чтобы никто не забывал, что он не просто владелец газеты, а — главный редактор. Продираться потом сквозь его каракули и восстанавливать смысл репортажей и обзоров было настоящей пыткой.
Двое из сотрудников редакции плюнули и уволились, со скандалом вытребовав свои трудовые книжки. Господин Мордвинов подрядил на полставки какого-то пьяницу из крупного издательства, который не глядя подмахивал любой материал и убегал в обнимку с бутылкой на основную работу.
Машенька крепче стискивала зубы. Она еще не отдавала себе отчета в том, что первопричиной ее терпения стало не столько желание заработать стаж для журфака, сколько черные кудри и мечтательные серые глаза Гения.
И вдруг вскоре после Нового года явился загадочный посетитель, после чего с господином Мордвиновым стало твориться что-то уж совсем из ряда вон выходящее.
Вошедший был невысок, толстоват, небрит и несколько неопрятен. Машенька с удивлением оглядела его кургузую фигуру в мятой несвежей курточке и мешковатых штанах и задала полагающийся официальный вопрос, назначен ли ему прием.
Гость широко улыбнулся, показав щербатые прокуренные зубы:
— А ты поди скажи, что тут от Вениамина Лукьяновича пришли.
— Как ваше имя-отчество? — нахмурившись, неприязненно спросила Машенька и занесла изящную капельную ручку над блокнотом.
— Мое-то? Степан. Ты, главное, скажи: от Вениамина Лукьяновича я.
— Меня зовут Мария Сергеевна, — холодно заметила Машенька и встала из-за стола. — Подождите здесь.
— Подожду, цыпочка, а как же, — ухмыльнулся отвратительный Степан. — За тем и пришел.
— Я вам не цыпочка! — вспыхнула девушка.
Она сегодня осталась в редакции одна, и подтвердить ее полномочия и авторитет было некому, равно как и защитить девичью честь.
— Молчу, молчу, — гость издевательски осклабился и поднял руки над головой.
Машенька вздернула нос и направилась к апартаментам шефа, располагавшимся в другом конце длинного коридора.
— Алексей Петрович, тут к вам некий гражданин по имени Степан, — сухо сказала она, войдя в кабинет. — Он говорит, что пришел от Вениамина Лукьяновича.
Мордвинов подскочил в кресле и выпучил глаза:
— От кого?!
— От Вениамина Лукьяновича, — повторила Машенька.
Ей показалось, что шефа сейчас хватит удар. Алексей Петрович побагровел, полиловел, пробормотал себе под нос нечто невнятное, но явно нецензурное и пулей вылетел из кабинета, не обращая на девушку никакого внимания.
Она выбежала следом.
Мордвинов пронесся по коридору, ворвался в редакционную комнату, захлопнул за собой дверь, и до Машеньки донесся его крик:
— Пусть Калиновский катится ко всем чертям! Я его сам могу прижать в любой момент, когда захочу!
Степан ответил невнятным бурчанием, а затем тоже повысил голос:
— Не советую ссориться с Вениамином Лукьяновичем, он ведь может и покруче меня ребят прислать.
«Мафиози проклятые!» — в сердцах подумала девушка. Ей что теперь, в коридоре торчать? Между прочим, она еще не перекусила, а у нее там чайник закипает.
В этот момент дверь распахнулась настежь. Машенькины синие глаза распахнулись не менее широко при взгляде на шефа. Таким она его еще ни разу не видела.
Господин Мордвинов, владелец и главный редактор газеты, преуспевающий бизнесмен, предстал перед ней без пиджака и без галстука, в расстегнутой чуть ли не до пупа рубашке, выбившейся из брюк. Обеими руками он держал за шиворот посланца от некоего Вениамина Лукьяновича и, ловко поддавая ему коленом пониже спины, волок к выходу. Степан не сопротивлялся, только верещал, что Вениамин Лукьянович этого не простит и заставит Алексея Петровича сильно пожалеть о своей несговорчивости.
Странный тандем неровным галопом проследовал к двери. Распахнув ее, господин Мордвинов выкинул гостя в коридор, словно мешок с картошкой, и с грохотом захлопнул дверь. Брезгливо отряхивая руки, он направился в свой кабинет, опять-таки не обратив ни малейшего внимания на потрясенную Машеньку.
— Юль, дай-ка еще пивка, — донесся до нас из угла голос Гения.
— Как там у тебя? — спросила Юля, подходя к нему.
— Никак. — Гений угрюмо уставился на экран, запустив обе руки в свои густые черные кудри. — Не поддается, собака!
Я тоже подошла взглянуть. На голубом экране светилась россыпь непонятных крючочков, скобочек и звездочек, словно монитор облепила стая белых мух.
— Ну, ты хоть вошел, — заметила Юля, отдавая Гению банку с пивом. — Я и этого не сумела.
— А толку-то? Эта хрень не желает разворачиваться. Где ты такой бред откопала?
— Не твое дело, — отрезала Юля. — Работай, негр, солнце еще высоко.
После странного визита неопрятного Степана начались телефонные звонки. Разные голоса, и с кавказским акцентом, и без оного, просили передать Алексею Петровичу привет от Вениамина Лукьяновича и осведомлялись, не передумал ли еще господин главный редактор?
На третий день шеф дошел до белого каления и велел Машеньке не отвечать на подобные приветы и вопросы, а немедленно класть трубку.
Звонки страшно мешали работать, но это было только начало.
Пачками повалили письма. Вскрывая их, что также входило в ее обязанности, секретарь редакции с недоумением извлекала из конвертов ксерокопии одного и того же текста: Алексею Петровичу вежливо предлагали «перестать проявлять ослиное упрямство» и развернуть широкую рекламу в поддержку открывающейся инвестиционной компании «Северное сияние».
Машенька была девушкой вполне современной, газеты читала, телевизор смотрела, и очень скоро ей стало ясно, что ее шефа просто шантажируют. И, видимо, к этому имеются достаточные основания.
Господин Мордвинов при виде этих посланий буквально выходил из себя и уже не возвращался обратно. Он крыл трехэтажным матом всех без разбора, обвиняя журналистов в шпионаже и в сговоре с таинственным Вениамином Лукьяновичем. Фирму свою он временно прикрыл, грозился и редакцию разогнать, а в трудовых книжках им понаписать такого, что их ни одно издательство или газета по гроб жизни не примет. Словом, ситуация сложилась тупиковая.
А после визита еще одной загадочной персоны и вовсе произошел взрыв, разнесший «концерн» господина Мордвинова на мелкие кусочки.
В тот роковой день издерганные происходящей неразберихой ребята, как всегда, мрачно сидели на своих местах и дожидались, когда же наконец закипит вода для кофе. Машенька отправила в мусорную корзину очередную порцию писем от Вениамина Лукьяновича. Телефон она просто выключила, плюнув на последствия.
И тут в дверь вежливо постучали.
Дверь распахнулась, и в полутемное помещение вошел высокий представительный старик. Дядя Ваня поспешил ему навстречу:
— Ба, товарищ генерал! Вот уж не чаял вновь вас увидеть в этих стенах.
Сокол остановил кассету и недовольно покосился на вошедшего. Чего вдруг Дядя Ваня так этому пенсионеру обрадовался? У них дел по горло, а он гостей принимает.
— А ты все толстеешь, Ванюша? — засмеялся старик и похлопал Дядю Ваню по обширному животу. — Засиделся ты, дружок, надо же хоть иногда из кабинета выходить.
— Выйдешь тут, — вздохнул Дядя Ваня и указал на заваленный бумагами стол. — Жаль, пионеров отменили, я бы им всю эту макулатуру сплавил, и с плеч долой. Аркашенька, позови Лену, пусть-ка она мою заветную бутылочку принесет. Такого гостя надо с почетом принимать!
— Кто это? — шепнул Сокол Кирпичу.
— Быховский, — коротко ответил тот, не сводя уважительного взгляда с синеглазого импозантного старика в строгом черном костюме.
— Ну да? — У Сокола моментально изменилось отношение к гостю, прервавшему его работу. — Неужто тот самый?
Кирпич кивнул, вскочил и пододвинул Быховскому единственное кресло.
Тот отказался:
— Спасибо, я сюда, — и уселся на жесткий стул. — А то Ванюше нашему неудобно будет, он ведь небось со стула-то уже соскальзывает.
Дядя Ваня смущенно засмеялся:
— А вот вы, товарищ генерал, сколько я вас помню, всегда в форме.
— Слежу за собой, раз уж больше не за кем, — усмехнулся Быховский. — Я, кстати, не помешал? Вы тут, вижу, кино смотрите. Разрешите присоединиться?
— О чем речь! — Дядя Ваня обернулся к Соколу: — Прокрути сначала.
На экране замелькали уже знакомые ребятам кадры.
Пока генерал молча смотрел на экран видео, Сокол косился на него со скрытым восхищением. Надо же, сам Быховский к ним на огонек заглянул.
Быховский, старый чекист, был личностью легендарной. По всему управлению ходили слухи о его фантастических удачах, по масштабу сравнимых разве что с успешными операциями знаменитого Штирлица. Слухи эти любовно пересказывались каждому новичку, приходившему работать в сию тихую, но необходимую каждому государству организацию.
Ознакомили с ними в свое время и стажера Сокола. Поверить всему этому было трудновато, но, поскольку рассказывал сам Дядя Ваня, работавший в молодости под началом Быховского, приходилось допустить, что все происходило на самом деле. И наши космические секреты Быховский охранял, и нескольким важным изобретениям не дал уплыть за океан во времена «холодной войны», и многое, многое другое успел совершить на своем веку.
Сокол сразу оценил военную выправку, подтянутость и даже сохранившуюся красоту этого старика с умными ироничными глазами. Парня все сильнее разбирало любопытство, зачем Быховский пришел к Дяде Ване и что такое интересное для себя углядел в отснятой вчера пленке?
В дверь постучали.
— Войдите, — отозвалась Машенька.
На пороге возник высокий блондин с пышными усами и густыми бакенбардами. Серый костюм его был безупречен, а в глазах при виде девушки загорелось скрытое восхищение. Он подошел к ее столу, склонил несколько набок голову и представился:
— Сергей Владимирович Пеньков. Алексей Петрович назначил мне на одиннадцать. Не могли бы вы узнать, он у себя?
— Минуточку, — улыбнулась Машенька.
Изящные манеры гостя ей очень понравились.
Это вам не наглая деревенщина вроде Степана.
Она попыталась связаться с Мордвиновым по селектору, но хозяина в кабинете, видимо, не было.
— Пойду поищу его, — девушка встала из-за стола.
— А кофе кто сварит? — воззвал Гений из своего угла.
Сергей Владимирович торопливо проговорил:
— Не утруждайтесь, я сам его найду, — и быстро вышел в коридор.
Гений насмешливо взглянул на Машеньку:
— Ну о-очень интересный мужчина, правда, Маш?
— Да ну тебя! — Она вспыхнула и занялась кофеваркой. Оказалось, что воды в ней было на донышке.
«Дразнится вечно, нет чтобы за водой сходил!» — Машенька собрала на поднос чашки, прихватила графин и вышла в коридор.
Импозантный Сергей Владимирович куда-то исчез. Дверь в кабинет шефа была приоткрыта, на ковровую дорожку на полу падала отчетливая тень. Тень шевелилась, при этом из кабинета не доносилось ни звука.
Заинтригованная Машенька подошла поближе. Шеф никогда — никогда! — не оставлял свою дверь незапертой, даже если выходил из кабинета на три минуты. В открытом же состоянии она пребывала не более двух секунд, когда Мордвинов или в свой кабинет уже почти вошел, или когда почти из него вышел.
Почему-то вспомнив визит Степана, закончившийся потасовкой, Машенька приткнула поднос и графин на подоконник, мышкой подкралась к апартаментам шефа и осторожно заглянула туда, заранее округлив глаза. То, что она там увидела, повергло ее в легкий шок, и ее синие очи распахнулись еще шире.
Сергей Владимирович стоял у стола Мордвинова боком к двери и заглядывающей в нее Машеньке и спокойно, будто собственные бумаги, просматривал лежавшие на нем документы, едва касаясь их гибкими музыкальными пальцами.
Рядом, в мужском туалете, зарычала и заворчала спущенная вода. Машенька почувствовала себя меж двух огней. Она сделала шаг вперед и безотчетно ухватилась за ручку двери комнаты, располагавшейся напротив кабинета Мордвинова. Там размещалась бухгалтерия «Мумии», в которой в настоящий момент уже никого не было. «Ой, что же теперь будет?!»
Не успела девушка додумать эту глубокую мысль до конца, как произошло чудо: ручка вдруг повернулась. Машенька с колотящимся сердцем юркнула в комнату, перевела дух и тут же, изнывая от любопытства, прильнула к щелке.
Теперь ей было видно, что происходит в кабинете шефа.
Сергей Владимирович тоже услышал приближающиеся шаги. Он еле слышно выругался, отскочил к стене и впился взглядом в большой календарь с обнаженной длинноногой блондинкой в ярком макияже, заменявшем ей принадлежности туалета.
Мордвинов прошел по коридору, вытирая руки бумажным полотенцем. Увидав открытую дверь и самовольно проникшего в кабинет незнакомца, он швырнул размокшее полотенце в корзину и резко спросил:
— Вы кто такой? Как вы вошли ко мне?
Гость с трудом оторвался от созерцания голой девицы, обаятельно улыбнулся Мордвинову и с легким поклоном представился:
— Сергей Владимирович. Я вам звонил вчера вечером, помните? Вы любезно согласились меня выслушать. А вошел я очень просто, вы, наверное, забыли закрыть дверь.
— Вот как? — Мордвинов пристально вгляделся в красавца недобро прищуренными глазами. — Забыл? Я?.. Ладно, оставим этот момент. Что у вас за информация?
— Вы позволите присесть? — вежливо осведомился Сергей Владимирович.
Мордвинов неохотно кивнул и уселся сам.
Теперь Машенька видела два обращенных друг к другу напряженных профиля.
Сергей Владимирович расположился в кресле, вынул изящный портсигар и вопросительно взглянул на Мордвинова. Алексей Петрович, которого все больше бесили эти дешевые приемчики, действующие, по его мнению, лишь на великовозрастных дур из «благородных семейств», буркнул:
— Курите! И переходите ближе к делу. Так что у вас там за информация?
Сергей Владимирович закурил и выпустил колечко дыма:
— Информация, дражайший Алексей Петрович, действительно интересная. Интересная и неотложная.
Мордвинов неопределенно хмыкнул, выжидательно глядя на Сергея Владимировича.
Тому этот взгляд не слишком-то понравился, но взятую на себя роль нужно было доиграть до конца, и он вновь улыбнулся:
— Вениамин Лукьянович, наверное, уже несколько надоел вам своими эпистолами?
— У него есть какие-то новые предложения? — процедил Мордвинов.
— Да. Но сделал он их мне. Он попытался купить мои услуги. Дело в том, что я частный детектив.
— Конкретнее, — буркнул Мордвинов.
— Пожалуйста, — гость небрежно выпустил колечко дыма. — Вениамин Лукьянович предложил мне похитить вашу дочь.
Мордвинов сжал подлокотники кресла с такой силой, что пальцы его побелели:
— Ах, вот как!
— Да. И держать ее у себя, пока вы не примете его предложение, — тут Сергей Владимирович вздохнул, демонстрируя сочувствие.
Машенька зажала себе рот ладонью и еще больше навострила уши. Детектив! Кино, роман… а вдруг все это серьезно?
Алексей Петрович помолчал, потом хрипло спросил:
— А вы, значит, отказались? И пришли ко мне с этой сказочкой? Очевидно, в надежде, что я вас перенайму и попрошу, скажем, украсть жену или там любимую собачку самого Вениамина Лукьяновича? Ловко! Неужели я выгляжу таким идиотом, чтобы поверить в подобный бред?
— Уверяю вас, у меня и в мыслях не было требовать от вас какие-то деньги! — Сергей Владимирович, казалось, был оскорблен до глубины души. — Да, я частный детектив, но не гангстер, не киллер и не простой наемник, которому безразличны и закон, и люди, которых этот закон защищает! У меня солидная фирма, мы работаем уже три года, но до такого, надеюсь, мое агентство не докатится, даже если все в этой стране вновь перевернется с ног на голову. Я пришел с искренним беспокойством за вас и ваших близких, а деньги ваши меня совершенно не интересуют. Всего хорошего!
Он встал, одернул пиджак и, не взглянув на Мордвинова, направился к выходу.
Алексей Петрович молча смотрел ему в спину. Когда гость уже взялся за ручку двери, Мордвинов подал голос:
— Эй, послушайте…
— Да? — холодно спросил Сергей Владимирович и обернулся.
— Э-э… прошу прощения, если я вас обидел. Я вас не знаю, и до вас мне, в общем-то, дела нет. Но, уважаемый… э-э… Сергей Владимирович, почему-то мне кажется, что все это блеф чистой воды. Детский сад. Сказочка для кретинов. Вениамину Лукьяновичу не откажешь в некотором воображении, но меня он этим не прошибет. Не знаю, какими доводами он вас убедил, что всерьез решится на похищение, но передайте ему от моего имени, что, если он не отвяжется, я ему такую баню устрою! — Мордвинов перевел дух и налил себе нарзана из хрустального сифона. — Все, я вас больше не задерживаю.
Сергей Владимирович пристально посмотрел ему прямо в глаза. Он хотел, чтобы последнее слово в этой игре, затеянной им на свой страх и риск, осталось за ним.
— Алексей Петрович, я не пророк, но чувствую, что вы еще очень и очень пожалеете, что отказываетесь от близкого знакомства со мной.
Он многозначительно покивал головой и вдруг мгновенно исчез.
Дверь тихонько закрылась. Мордвинов сморгнул. Этот ловкач испарился, словно призрак замка Моррисвиль!
Машенька тихонько привалилась к стенке и взялась ладонями за свои пылающие щеки.
Что же это такое?! И что ей теперь делать?
К несчастью, обдумывая по пути домой вопрос, как предупредить Юлю, которой она искренне симпатизировала, Машенька попала в снежный буран и на другое утро слегла с жесточайшим гриппом.
Машенька вновь перебросила косу с плеча на плечо:
— Ну вот, а через неделю тебя и похитили. Алексей Петрович как с ума сошел! Рвал и метал! Велел мне хоть из-под земли этого Сергея Владимировича раздобыть. А по тому номеру, что детектив оставил, никто не отвечал. В общем, твой папа как-то сам его нашел, и Сергей Владимирович еще раз приходил.
— И наша Маша была им окончательно покорена, — ухмыльнулся Гений. — О, жэнчины, жэнчины! «Непостоянство, имя твое — женщина!» — процитировал он из Шекспира, нарочито закатив глаза.
Машенька с укором взглянула на него, но Юля не дала ей рта раскрыть, спросив:
— Паш, ты ничего приметного в том типе не разглядел?
— Вроде нет.
— Да Вадим это был, я уверена, — буркнула я. — Он мне сам рассказывал, что ходил к твоему отцу, хотел, мол, его предостеречь. Меня другое интересует. Кто-то ведь твое похищение организовал? Кто-то тайно руководил этими придурками, Зубилой и остальными?
— Точилой, — поправила Юля. — Ты думаешь, что это все же был Вадим? Так сказать, и нашим, и вашим?
— Не знаю. Я вся в сомнениях. Понимаешь, я и хочу ему верить, и не могу. Не получается что-то.
Мы помолчали.
— Ладно, сами мы все равно ничего не установим, — сказала Юля. — Как с файлом?
— Все так же, ноль целых хрен десятых! — Гений отключил компьютер и протянул ей дискету.
— Ну что, к твоему чекисту поедем? — спросила Юля.
Я успела рассказать ей о своем наставнике. Пусть ругается, если хочет! По моему мнению, несмотря на гены, Юля заслуживает полного доверия.
— Придется. Больше нам вряд ли кто помочь сумеет, — сказала я.
Пленка кончилась. Сокол выключил видеомагнитофон и вопросительно взглянул на Дядю Ваню:
— Еще разик?
— Достаточно.
Это произнес Быховский.
— Вы его опознали? — спросил Дядя Ваня.
Генерал пожал плечами:
— Похож. Ванюша, ты говорил, у тебя есть его фото без всех этих причиндалов? — Он помахал рукой у щеки, изображая бакенбарды.
— Вот, — Дядя Ваня протянул ему плотный лист глянцевой бумаги. — Тут он голенький.
Быховский взглянул, бросил снимок на стол и припечатал его ладонью:
— Фантом. Это он.
— Точно? — быстро переспросил Дядя Ваня.
— Он. Это я тебе говорю.
— Глаза вроде не его… — Дядя Ваня все еще не мог поверить в удачу.
— Глаза ни при чем. Глаза он себе на те бабки мог любые слепить, хоть и с восточным разрезом. Ты на уши, на уши его посмотри! Забыл уже, чему учился, начальничек?
Дядя Ваня чуть ли не носом елозил по фотографии. Наконец он выпрямился и с тихим восторгом прошептал, не в силах оторвать взгляд от снимка:
— Он! Ей-богу, Фантом! Ну все, голубчик, попался!
— Еще не попался, — усмехнулся Быховский. — Пока что он вовсю жирует на народные денежки.
— Ай, как хорошо, как замечательно, — бормотал Дядя Ваня, любовно поглаживая пальцами изображение обаятельного блондина. — Значит, теперь, дружок, ты у нас зовешься Вадим Александрович Левин? Ай, умница! Как же я по тебе соскучился, дорогой!
— Ванюша, уймись. Ты мне скажи, добыла Мотылева ту дискету?
— Добыла, добыла. — Дядя Ваня звонко хлопнул в ладоши: — Леночка, кофе и коньяк! Всем, всем наливай и себе капни. Сегодня можно, так и быть. — Он высоко поднял свою рюмку и провозгласил: — За поимку неуловимого Фантома!
Ребята дружно осушили рюмки. Быховский медленно просмаковал коньяк и закурил тоненькую сигарку. Дядя Ваня удовлетворенно похлопал себя по обширному животу и приказал:
— Сокол, Кирпич, быстро узнать, где проживает Левин, и на всех парах туда. Глаз не спускать, водить, как породистую собачку, на коротком поводке. Упустите — вышибу с треском, так что вас даже участковыми не возьмут.
Кирпич вскочил и быстро пошел к двери, на ходу проверяя карманы. Сокол рванул за ним, но на пороге, вспомнив о чем-то, обернулся:
— Дядя Ваня, я хотел спросить…
— Потом, потом. Вернешься со «смены», на любой твой вопрос отвечу. А сейчас — марш-аллюр, быстренько!
Сокол выскочил из комнаты и побежал вслед за Кирпичом вниз по лестнице. Ишь как Дядя Ваня засуетился! Еще бы: аферист оказался знаменитым Фантомом, скользким, как уж, и хитрым, как лисица.
Фантом тоже был живой легендой, как и Быховский. Правда, его слава имела под собой совершенно иную основу — сугубо криминальную.
После печально известной истории с его начальником Юрием Сергеевичем, который свалил на него историю со взяткой, Фантома — нет, тогда он еще так не прозывался, — попытались прижать. Но он вывернулся, ушел из МУРа чистеньким, а потом сразу напрочь пропал из поля зрения. Словно его и не было никогда, не существовало в природе. Господа из прокуратуры (и не только оттуда) жаждали задать главному свидетелю и подозреваемому несколько деликатных вопросов, но, увы, задавать их было уже некому.
Потом в столице и ее окрестностях случилось несколько внешне ничем между собою не связанных афер. По почерку было понятно, что гражданин, провернувший их, располагал далеко не устаревшей оперативной информацией. Опять-таки возникли новые вопросы, и опять-таки спрашивать было не у кого.
Аферы поражали даже не столько размахом, хотя размах-то был велик, сколько изяществом и простотой, коя, как известно, сродни гениальности. Возникало ощущение, что над умными дядями и тетями, сочиняющими статьи законодательства, кто-то еще более умный просто от души посмеялся.
Ни прямых улик против канувшего в голубую даль бывшего оперативного работника МУРа, ни самого этого бывшего опера найти так и не удавалось. Тогда-то обозленные стражи закона и прозвали новоявленного Остапа Бендера просто и изящно: Фантом.
По ведомствам и управлениям расползались, множась, как колонии вирусов, самые противоречивые слухи.
Кто-то говорил, что Фантом за бешеные деньги сделал пластическую операцию и чуть ли не стер свои старые отпечатки пальцев. Кто-то утверждал, что он подался в Грузию, под крылышко знаменитого мафиози, бывшего одновременно не менее знаменитым покровителем искусств. А кое-кто уверял, что простой бывший работник МУРа давно уже свалил за дальние рубежи и теперь вовсю наслаждается прелестями жизни в компании страстных латиноамериканских красоток. Версий хватало.
Но спросить Сокол хотел совсем о другом. Ему не давал покоя вопрос, откуда все же Людмила Мотылева черпает информацию? И, раз уж ей многое известно о Мордвинове, не в курсе ли она и того обстоятельства, что Вадим Левин — это не кто иной, как Фантом? Ребята говорили, что была, была у этого жулика какая-то постоянная зазноба…
Мы позвонили Макару Захаровичу. Его домработница суровым голосом сообщила, что хозяина дома нет, а когда он вернется, ей неведомо.
Все, кроме Машеньки, дружно закурили, и она продолжила свое поучительное повествование о приключениях господина Мордвинова, поддетого на позолоченный крючок шантажа и наживы.
…В редакцию приходили развязные личности в дорогих костюмах, демонстрировали официального вида бумаженции с подписями и печатями и напрямую диктовали, что и как писать об инвестиционной компании «Северное сияние». Офис бывшей «Мумии» был преобразован в филиал компании и принимал всех желающих обогатиться на невообразимую сумму годовых процентов от вклада. Поскольку первой тысяче самых активных были обещаны премии и призы, народ повалил валом, и на обычную журналистскую работу времени почти не оставалось.
Насчет премий Машенька была не в курсе. Ими ведал главбух, а в роли призов выступали чайники, утюги и кофеварки фирмы «Тефаль». Граждане были этим очень довольны и охотно несли деньги, даже не вспоминая о знаменитом возгласе Остапа Бендера: «Делайте взносы!» при организации «Меча и орала». А вспомнить бы ох как стоило!
Газетные материалы воспевали надежность «Северного сияния» и прославляли ее президента. Вопреки Машенькиному предположению, им оказался не таинственный Вениамин Лукьянович, а какой-то Юрий Сергеевич Корякин. Обязанности его заключались в том, что он раздавал призы и интервью направо и налево, появляясь то на Остоженке, то в офисе Мордвинова. Корякин с жаром убеждал всех и каждого немедленно вложить все наличные и безналичные средства именно в «Северное сияние» и заставить сделать это всех родственников, друзей и знакомых.
Первая тысяча клиентов была приманена уже в первую неделю после официального открытия компании. У опоздавших за призами с извинительными улыбочками отбирали деньги и вручали взамен розовые, голубые и зеленые бумажки. В них «Северное сияние» обязывалось хоть по миру пойти, но выплатить своим респондентам деньги до копеечки, даже если все предприятия России, где должны были «работать» взносы вкладчиков, одновременно погорят и обанкротятся.
Но погорела почему-то как раз компания, а вот по миру пошли не в меру доверчивые люди.
Потрясая чайниками и утюгами (выражаясь, конечно же, метафорически), обманутые толпами штурмовали главный офис инвестиционной компании на Остоженке, не забывая и о бедной редакции. Алексей Петрович вообще перестал появляться в бывшей «Мумии», зато чиновники из налоговой инспекции и представители Главного Управления по борьбе с экономическими преступлениями ходили в контору Мордвинова регулярно, как на службу.
Корякин объявил, что он всего лишь президент, а не владелец инвестиционной «лавочки», что и было подтверждено расследованием. Реальный же хозяин, Вениамин Лукьянович, носивший псевдоблагородную фамилию Калиновский, испарился бесследно вместе с собранным урожаем ровно за неделю до того, как «Северное сияние» объявило о своей внезапной и окончательной ликвидации…
— До сих пор еще иногда пострадавшие приходят, — заключила Машенька и даже боязливо покосилась на дверь. — Живем, как на вулкане!
И ребятам, и обманутым гражданам можно было только посочувствовать.
— Сколько же состригли с наших доверчивых баранов? — спросила я.
— Что-то около полутора миллионов баксов, — отозвался Гений. — Или еще побольше.
Я перевела дух. За такие деньги в наше время многие согласились бы маму родную продать! Невольно я вообразила, что бы сделала, будь у меня столько. Перед моим внутренним взором замелькали, как в калейдоскопе, немыслимо красивые машины, яхты, дворцы из «Тысячи и одной ночи», какие-то фантастические платья, драгоценности…
И тут прозвучал возбужденный голос дочери жулика:
— Братцы, похоже, у меня родилась гениальная идея!
Я сидела в своей кухне, курила и, не сводя с телефонного аппарата пристального взгляда заклинателя змей, повторяла шепотом магическую формулу:
— Позвони мне, позвони!
После того как мы обсудили предварительные детали предложенного Юлей плана, я съездила к Макару Захаровичу, оставила для него копию дискеты и записку и вернулась домой. Я и так боялась пропустить звонок Вадима, а если ему опять вздумается исчезнуть, я просто лопну от нетерпения.
Править рукописи в таком состоянии я тоже не могла, поэтому продолжала губить свое здоровье, поглощая в неимоверных количествах крепкий кофе и отравляя легкие никотином.
Он должен позвонить. Он непременно позвонит! Если, конечно, история с дискетой не очередной фокус, вроде «документов» в конверте, оказавшихся резаной бумагой. Правда, одна бумажка нам очень помогла. Без нее бы мы до второго пришествия разбирались в делах этого авантюриста.
Нет, он все равно позвонит. Вот сейчас, сейчас!
И он позвонил.
На сей раз я твердо решила оставить его ночевать. Пора дать волю актрисе, которая до поры до времени дремлет в каждой женщине.
Вадим был неотразим. Шевелюра его на сей раз оказалась каштановой, а в одеждах сливочно-шоколадного цвета он напоминал кофейное пирожное с глазурью.
Войдя в прихожую, Вадим одной рукой протянул мне букет роз, а другой стащил с головы парик. Получилось настолько забавно, что я не удержалась от смеха.
— До чего же надоело это на голове таскать, — пожаловался он, бросая свой «скальп» на полочку. — Да еще летом! Словно в шапке-ушанке посреди Африки. А где же моя маленькая штучка?
— А вот она! — И я протянула ему пакетик с дискетой.
Он так и ухватился за нее и спросил:
— Юля ничего не заподозрила?
— Нет, все прошло как по маслу. Я зашла на квартиру ее подруги, где Юля временно обитает, увидела, что девчонка играет в «Звездные войны». Повосторгалась, пересмотрела ее дискеты, нашла твою, с отметкой, и попросила дать мне переписать несколько игр, вот и все.
— У тебя же нет компьютера?
— Ну и что? У моих друзей вполне может быть. Это ее не касается.
— Молодец, — Вадим легонько прикоснулся губами к моей щеке. — Надеюсь, ты никому это не показывала и сама не смотрела?
— У меня нет привычки лазить в чужие записи. — Я обиделась, вспомнив, что он натворил в моей квартире. — Ты хочешь чаю?
Чаепитие превратилось в приятное застолье. Подмигнув, Вадим достал из сумки какую-то экзотическую бутылку.
Я подливала ему чай, подкладывала торт, старалась смотреть на него с собачьей преданностью, и Вадим наконец слегка расслабился. Похоже, он думает, что дура-баба от его прелестей окончательно голову потеряла. Пусть думает, так и надо.
— Пожалуй, мне пора, — заметил он, доев торт и взглянув на часы. — Надо еще поработать.
— А это не может подождать до утра? — промурлыкала я, подсаживаясь поближе и опуская голову на его плечо. — Вадичка, я соскучилась. Правда, лодки у меня здесь нет, зато кроватка такая мягкая…
Короче, я таки затащила Вадима в постель и с честью могу сказать, что ублажила его там на все сто. После этого он уже был не в состоянии куда-то ехать. Лежал себе на спинке и блаженно улыбался, деликатно позевывая в ладошку.
— Устал, бедненький? — Я поправила подушку и принялась нежно гладить его по головке. — Дай ты себе передышку. Спи спокойно, а утром поедешь по своим делам. Кстати, твои преследователи все еще не оставили тебя в покое?
— Увы. Я даже побаиваюсь за дискету. Попадись она им в руки…
— Чем же ты им так насолил?
— Да всего лишь наступил на любимую мозоль.
Фиг он мне что расскажет. Добыла дискету — молодец, девочка, спасибо, а теперь заткнись и не приставай.
Я теснее прижалась к нему:
— Помнишь, ты рассказывал мне об одной замечательной бане? Вот бы сходить в такую, вдвоем…
— В эту уже вряд ли удастся. Как раз ее владельцу я хвост и прищемил, — усмехнулся Вадим.
— Это я поняла. Но ведь Мордвинов щедро тебе заплатил за спасение дочери? Может, бросишь все свои дела на недельку и свозишь меня куда-нибудь?
Он заерзал под одеялом:
— Обязательно, Милочка, только вот кое-что закончу…
— Тебе нужна от меня еще какая-нибудь помощь?
— Ты уже и так много для меня сделала.
— Я хочу сделать для тебя гораздо больше, — и я принялась медленно ласкать его, постепенно возбуждая. Сознание мое при этом работало, как часы. Недаром говорят, что все бабы подлые твари. Правду говорят, подлее бабы зверя нет!
— Ты настоящая амазонка, — переводя дыхание, счастливо улыбнулся Вадим, когда я наконец успокоилась, продолжая прижиматься к нему всем телом.
Я заглянула ему в лицо:
— Тебе понравилось?
— Когда женщина сверху, мужчина просто превращается в кусок масла и потихоньку тает. Я растаял полностью. А теперь спи, моя сладкая…
Через минуту он дрыхнул крепче, чем от дозы сильного снотворного.
Я приняла душ и, не выключая воду, присела на край ванны. Вадим собирается закончить какие-то дела. Видимо, подбивает бабки. А потом скорее всего отвалит навсегда. Возможно, не только от меня, но и вообще из России.
Мордвинов обещал ему пятьдесят тысяч баксов за спасение дочери. Владелец шикарной бани, по его словам, предлагал семьдесят тысяч за Юлино похищение. Если допустить, что Вадим провернул обе операции, он заработал сто двадцать тысяч «зеленых». Как минимум.
Это, конечно, не полтора миллиона, которые огреб Калиновский, но сумма все же неплохая. Для меня, например, это огромные деньги.
А теперь допустим одно маленькое логическое построение. В характере ли такого человека, как Вадим, удовольствоваться жалкими ста двадцатью тысячами, когда он знает, кто хозяин тех полутора миллионов?
Хороший вопросик, правда?