Я хочу ее убить

Глава 4. Психолог-криминалист

– Привет. Тебя, кажется, Чуён зовут?

Вошедший в комнату мужчина заметно отличался от полицейских, которые довольно скоро поняли, что девочка не намерена говорить, поэтому пригласили психолога-криминалиста. Он-то умел обращаться с подозреваемыми, а его мягкий голос мог успокоить любого. Психолог поздоровался с Чуён и улыбнулся, что сразу напомнило ей об отце. Не потому, что мужчины были похожи, – скорее наоборот.

Ее отец, человек строгий и сдержанный, редко показывал свои эмоции. Он все время работал и говорил, что Чуён должна быть ему за это благодарна: «Ты хоть понимаешь, кому обязана такой хорошей жизнью?»

Может, отец и прав. Со стороны жизнь девочки действительно казалась идеальной: она могла в любой момент съездить за границу, а все модные вещи, даже самые дорогие, появлялись у нее раньше, чем у остальных сверстников.

Вот только Чуён не нравилось путешествовать. Отец с трудом находил время на семью, и даже в поездке ему нередко приходилось выбирать между сном и работой. Мама все время фотографировала дочь, а после этого с головой погружалась в телефон – похвастаться перед друзьями. Чуён чувствовала себя невидимкой. Поездки ей претили, но выбора у нее не было.

Когда девочка спрашивала: «А мне точно нужно ехать?», мама неизменно отвечала: «Все остальные будут там, а ты что?»

Мама одевала Чуён в самые дорогие и роскошные наряды, не считаясь с желаниями дочери. Это началось с самого ее рождения, и девочка уже в первом классе поняла, что была для мамы не больше, чем манекеном.

– Не хочу платье, мне неудобно. Я лучше брюки надену.

– Ты хоть знаешь, сколько это платье стоит? – злилась мать. – Его не каждый может себе позволить.

– Но мне неудобно.

– Тогда возьми с собой брюки, переоденешься в школе.

Мама всегда провожала Чуён на занятия, когда наряжала ее в дорогие обновки. Она вставала во дворе школы, положив руки на плечи дочки, и не отпускала, пока не поздоровается с другими родителями. Чуён приходилось терпеть их полные неприязни взгляды. Пока мама витала на седьмом небе, чувствуя превосходство над остальными родителями, дочери хотелось провалиться сквозь землю.

– Я слышал, вы с Соын были подругами. Можешь что-нибудь о ней рассказать?

Девочка почувствовала, как к горлу подступил ком, а где-то внутри забурлила и начала рваться наружу скорбь. Она хотела следовать указаниям адвоката и отрицать вину, но, услышав вопрос, не сдержалась, и из глаз хлынули слезы.

– Ты ведь тоже хочешь узнать, кто это с ней сделал, и поймать преступника?

– Это была… не я.

Психолог слегка нахмурил брови и участливо сказал:

– Я и не говорю, что ты ее убила.

Ложь.

Когда полиция пришла к Чуён, они сказали, что ей лишь нужно во всем признаться. Вот только сколько бы она ни говорила правду, полиция не верила ей, будто они уже заранее решили, какой ответ хотят услышать.

Адвокат Ким призывала довериться ей. Чуён не сомневалась, что папа нанял для нее лучшего адвоката, пусть и не ради дочери, а для сохранения собственной репутации.

Нравится, не нравится, а других вариантов все равно не было. Никому больше доверять нельзя. Надо продолжать молчать.

– Чуён, расскажи мне про Соын. Она была хорошей подругой?

Девочка едва заметно кивнула. Да, была.

– Вот видишь. Жалко, что такая замечательная девушка умерла, а мы даже не знаем, кто виноват. Я сейчас говорю с тобой не потому, что подозреваю тебя, нет. Я хочу, чтобы ты мне помогла найти настоящего преступника. Что скажешь?

«Это правда? Он действительно хочет найти убийцу Соын?»

Возможно. В отличие от полицейских, психолог не требовал от нее «правды», не пугал «неоспоримыми» доказательствами и не говорил, что ей сократят срок, если она сама во всем признается. Чуён еще какое-то время колебалась, а затем кивнула. На лице психолога заиграла слабая улыбка.

– Расскажи, какой ты помнишь Соын?

– Она… была очень хорошей. С ней было легко и весело общаться.

– Вы давно дружили?

– С седьмого класса.

– Наверное, у вас много общих воспоминаний.

От последнего слова в голове Чуён закружилась целая карусель картинок из прошлого. Вот они вместе сидят у школы и едят ттокпокки[1], вот идут под одним зонтом, разрисовывают кроссовки друг друга, делают уроки всю ночь напролет или просто болтают. Эти воспоминания были ей очень дороги.

– Вы виделись с ней в тот день?

– Да.

– Где?

– За школой.

– О чем говорили?

Хороший вопрос…

Чуён призадумалась. Кажется, Соын просила за что-то прощения.

Тогда они писали пробный экзамен, а после договорились встретиться за школой, куда часто сбегали от шума и гама. Когда перестали пользоваться мусоросжигателем, площадка превратилась в свалку, где рядами стояли ненужные парты и шкафчики, а на земле валялся выброшенный прямо из окон мусор. Не самое приятное место, но, по крайней мере, там можно было побыть в одиночестве.

– Прости, это я виновата.

Соын стояла на коленях и молила о прощении. Чуён пристально смотрела на подругу:

– В чем?

– Чуён…

– Имя я свое знаю! В чем ты неправа?

– Во всем, я во всем неправа.

– «Во всем»? То есть ты не знаешь, в чем именно, да? Говори!

Чуён передернуло от воспоминаний о собственном крике, который теперь эхом отдавался в ее голове. Этот момент она помнила хорошо, даже слишком.

Все остальное так и оставалось словно в тумане: почему она злилась на подругу, в чем провинилась Соын и за что умоляла ее простить? Психолог явно ждал ответа. Чуён покачала головой:

– Не знаю, не помню.

– Хорошо, давай тогда сегодня закончим на этом.

Психолог похлопал девочку по плечу и попросил сразу же сообщить ему, если она что-то вспомнит.

– Последний вопрос. Как думаешь, кто убил Соын?

В глазах Чуён промелькнуло сомнение. Этот вопрос словно задел в ней что-то, и она зарычала:

– Сказала же, это была не я!

– Я и не говорил, что ты, – моментально среагировал психолог.

Глаза Чуён налились кровью, и она не мигая уставилась на мужчину. Он какое-то время смотрел в ответ, а затем, словно на прощание, сказал:

– И тем не менее все считают, что это сделала ты. Не знаешь почему, Чуён?