Я из Африки

Глава III. А как у вас, в Африке?

Когда в спальне гаснет свет и старшая девочка Зина, которая спит вместе с девочками из второго класса, говорит: «Тише! Спать!» — Нана никак не может заснуть сразу. Она лежит на спине и думает. Лежит очень тихо, чтобы Зина не догадалась о том, что она не спит. Зина ведь тут, совсем близко… Нана не шевелится и думает об интернате, о московских ребятах, о Москве, обо всем новом, что она увидела. Потом она засыпает, и во сне ей снится Африка, родная, горячая и светлая Африка.

Здесь, в Москве, Нане все время холодно. Ребята бегают без пальто, в носках, без шапок, а Нана надевает теплый свитер и лыжные теплые штаны.

— Ты у нас как медведь! — говорит Анна Ивановна. — Ведь сейчас еще совсем тепло! А когда пойдет снег, что мы будем с тобой делать?.. Ну, ничего! Привыкнешь.

Снег… Какой он? На картинках, в книгах Нана видела снег. А вот какой он на самом деле?

— Когда уже будет снег? — потихоньку спрашивает Нана у Оли.

Оля смеется.

— Снег будет, когда настанут холода!

Хорошо говорить Оле: «Когда настанут холода!» Для Наны холода уже настали. Когда второй класс идет гулять, Нана надевает теплую шапку, шарф, шерстяные перчатки, теплые рейтузы, теплое пальто… и все-таки дрожит от холода.

Почему смеются ребята? Ведь они никогда не были в Африке и не знают, как там тепло…

— А как у вас в Африке? У вас в Африке жарко, как в Крыму? — спрашивают ребята у Наны.

— А что такое Крым? — удивляется Нана.

Ребята опять смеются.

— Ничего смешного нет! — сердито говорит Нана.

Она не любит, когда ребята смеются над ней. Она недовольна тем, что не понимает еще многих слов. Да что там слова! Трудно даже понять, что такое «мягкий знак». Анна Ивановна так долго объясняла Нане, что Оля успела сочинить стишок:

Хорошо Оле, хорошо другим ребятам. В первом классе они уже выучили все буквы, научились читать, а Нана должна сейчас их догонять… У них, в Африке, в школе буквы были другие. Та буква, которая по-русски называется «в», там была «б»; которая по-русски «п», там была «н». А та, которая называлась в Африке «п», здесь «р». Вот и попробуй запомни!

После уроков Анна Ивановна занимается с Наной отдельно.

И Нана очень старается. Она ни за что не хочет получать тройки. Пока что в ее тетрадках стоят только красивые круглые пятерки и гордые пряменькие четверки. Ведь считает Нана очень хорошо. Недаром она уже училась в школе… там, в Африке. Цифры ведь везде одинаковые. Во всех странах. Не то что буквы. Особенно этот непонятный «мягкий знак»! До чего же трудно правильно писать русские слова! Но Нана так старается, что иногда у нее бывают вымазаны чернилами не только руки, но даже лицо. Что ж поделаешь… Пишешь, пишешь, и вдруг в это время щека зачешется… а на пальцах чернила…

Анна Ивановна качает головой и говорит:

— Опять у нас сегодня на первой парте сидит не шоколадная, а лиловая девочка!

Ребята смеются, и Нана смеется. Что ж поделаешь! Ведь русские слова так трудно писать! И еще вдобавок когда так холодно!

В Африке такого холода никогда не бывает! Там всегда жарко. Можно ходить в одних трусиках, в одном легком платьице или в белом халатике. Не надо надевать никаких теплых чулок и ботинок. Чтобы не было горячо ходить по песку, можно надеть легонькие сандалии…

И зимой и летом в Африке всегда одинаково жарко. Вообще там нет зимы и лета. Есть сухое время. Есть время дождей. Когда в сентябре начинаются дожди, Коку из своего домика переселяется на веранду, обвитую вьющимися цветами. Он не любит дождя. Тогда по улицам и по дорогам несутся реки воды. Маленькая речка, которая во время засухи совсем пропадает и только, как блестящая ниточка, вьется в глубине оврага, в это время становится огромной, шумной рекой. Она несется, пенистая и грязная, в ту сторону, где протекает другая, большая река Кванза… Вода размывает красную землю и сама становится красной и мутной… В это время нельзя проехать к бабушке Нандунду. Все дороги размыты, все мосты снесены и залиты водой. С неба льется вода, с крыши льется вода, на земле вода… Это называется время дождей.

Зато потом, в мае месяце, наступает сухое время. Солнце ослепительно сияет на безоблачном небе, и даже хочется, чтобы хоть маленькая тучка на минутку его закрыла! Но тучек нет, облаков нет, и солнце сияет весь день. Оно стоит над головой, и цветы на деревьях начинают вянуть, а куры бабушки Жозефы ходят по двору, разинув клювы. В такое время по вечерам выползают змеи. Они ищут воду…

Однажды Нана стояла на веранде и вдруг услыхала какой-то странный свист. Тихий, но очень страшный. Нана повернула голову к двери и увидела, что на пороге лежит змея. Она высоко подняла маленькую треугольную голову и злыми глазами смотрела на Нану. Блестящее тело змеи переливалось при свете заходящего солнца. Нана не могла двинуться, не могла крикнуть. Она застыла от страха. Змея стала раскачивать длинную шею, тонкий раздвоенный язычок то исчезал, то появлялся из пасти. Все туже скручивались кольца змеиного тела, все сильнее вытягивала она блестящую, переливающуюся шею. Ее злые круглые глазки, не мигая, пристально смотрели на Нану. Сейчас она поднимется на хвосте и бросится…

И вдруг Нана почувствовала, как чьи-то сильные руки подхватили ее на воздух и перенесли в другой конец веранды.

— Не бойся, Нандунду!

И Нана увидала, как бешено извивается огромная змея, стараясь вырвать голову, прижатую к полу тяжелой мотыгой… Это Сабалу спас Нану!

Сабалу… Хороший, добрый Сабалу! Это он когда-то сделал на столбе домик для Коку, это он приносит Нане привезенные им с берега океана раковины и высохших морских коньков. Сабалу — шофер маленького грузовичка. Он работает в той конторе, где служит дедушка Наны. Обычно на его машине Нана с мамой ездят к бабушке Нандунду.

— Ну вот! — говорит спокойно Сабалу и ставит в угол мотыгу.

Змея еще слегка шевелит хвостом, длинный раздвоенный язычок торчит из открытого рта. Глаза задернулись тонкой пленкой.

— Ты убил ее, Сабалу? — спрашивает Нана и осторожно подходит поближе.

— Эту змею я убил, — говорит Сабалу. — Но ты знаешь, Нана, сюда непременно придет ее друг. Надо подкараулить…

И действительно, на следующий день, под вечер, когда солнце уже спускается к вершинам холмов, около веранды появляется вторая змея. Торопливо подтягивая длинный хвост, ползет она по красной земле дворика. Коку визжит, не решаясь слезть со столба. Нана наблюдает через окошко… И бабушка Жозефа и мама… А папа, и дедушка, и храбрый Сабалу с мотыгой в руках ожидают змею около лестницы…

— Ищешь своего друга? — спрашивает Сабалу и заносит над змеей мотыгу. Один удар, второй… — Теперь можно, не опасаться, — говорит Сабалу и поднимает мертвую змею на палку.

— Они всегда живут вдвоем. Если одну убить, вторая непременно пойдет разыскивать.

Коку быстро спрыгивает на землю и тоже подбегает посмотреть на змею. Она еще длиннее и толще той, которая приползла вчера. Блестящая, как будто металлическая.

Сабалу размахивается и бросает змею далеко за забор. Там ее склюют коршуны…

— Ну как, Нана? Скоро поедем к бабушке? — спрашивает он.

Нана смеется и хлопает в ладоши. Она очень любит ездить к бабушке.

Нужно выезжать из дому еще до восхода солнца, в темноте, чтобы не было жарко ехать. Фары грузовичка освещают улицу, когда Нана, протирая сонные глаза, выходит на веранду. Луна, низко склонившись над цветущими акациями, заглядывает Нане в лицо.

— Арахисовый пирог не забыли? — спрашивает бабушка Жозефа. — Газированную воду?

Ехать долго, по дороге обязательно захочется пить. А речную воду пить нельзя. Воду из реки может пить только грузовичок. Когда настанет полдень, они остановятся где-нибудь в тени большого дерева на берегу реки. Сабалу будет смывать с машины пыль, заливать в перегревшийся мотор воду. Потом заснет на циновке, брошенной на траву. И мама и Нана задремлют тоже…

— Пора ехать! — разбудит их Сабалу.

Зафыркает старенький мотор, и они двинутся дальше.

По дороге навстречу им идут люди. Много людей. Они идут босые по раскаленной земле. По двое связанные веревками. А впереди них, по бокам и сзади идут полицейские. В красных высоких фуражках, в коротких зеленых штанах, в зеленых куртках. У полицейских в руках длинные кнуты. У некоторых ружья…

Мама закрывает лицо руками.

— Какой ужас, какой ужас! — говорит она тихо. — Не могу больше смотреть на это! До каких же пор это будет продолжаться?

— Вот так и я шел до самой Луанды. — говорит Сабалу, — когда меня забрали на принудительные работы. Вот так и я шел… А на пристани в Луанде нас погрузили на пароход, как быков. В трюм, без еды, без воды. Пока доплыли до острова Сан-Томе, несколько человек умерло. До сих пор не могу понять: как мне удалось вернуться?..

А связанные люди все идут и идут… Щелкают кнуты, сплетенные из гиппопотамовой кожи. Один человек задает, тянет за собой второго, привязанного к нему. Один лежит на дороге ничком, второй стоит около него на коленях.

— Поднимайтесь! Вставайте! — орет полицейский…

Сабалу отворачивается, брови его гневно сдвинуты, руки сжимают руль машины: «Если бы я был один, я бы ему сказал! Я бы ему показал!..» И он прибавляет скорость. Облако красной пыли скрывает людей, идущих по дороге. Молчат Сабалу и мама. Молчит Нана, прижавшись к маминой руке.

— Я уеду, Сабалу. Я непременно уеду… — шепчет мама.

— И я поеду с тобой, — говорит Нана.

Мама гладит плечо Наны и торопливо успокаивает ее:

— Спи, моя девочка. Спи, моя любовь…

Мама тихо разговаривает с Сабалу. Нана сквозь сон слышит название городов, далеких, незнакомых. Лиссабон, Париж, Рабат… А потом… слышит слово «Москва». Нана знает, что это слово никогда нельзя говорить громко. Ни с кем нельзя говорить о Москве. Нельзя говорить и слово «русский», нельзя говорить слово «советский». Мамин друг Жоакин однажды сказал это слово, кто-то услыхал, и за Жоакином пришла полиция… Теперь он в тюрьме, И никто не знает, когда он выйдет оттуда. И о Жоакине теперь все говорят очень тихо.

Нана знает, что мама говорит о Москве только с Сабалу. Сабалу — ее друг. А с папой нельзя говорить о Москве…

Однажды, когда мама уже уехала, когда бабушка Жозефа запретила всем в доме говорить о маме, папа стал как-то вечером настраивать радио. Слышно было, как свистит ветер над океаном, гремит где-то далекий гром… Врывалась веселая музыка… Звучали разные голоса на разных языках… И вдруг в тишину маленькой комнаты, где были только папа и Нана, вошел мамин голос. И папа и Нана сразу узнали его.

Мамин голос сказал: «Говорит Москва. Начинаем нашу передачу для Африки на португальском языке. Сегодня мы вам расскажем о последних событиях в мире. Говорит Москва! Говорит Москва!..»

Это было так страшно… Москва говорила маминым голосом… Это так радостно было — услыхать мамин голос…

Но папа сразу выключил радио. Он очень строго посмотрел на Нану, взял ее своими сильными руками за худенькие плечи, притянул к себе близко-близко и сказал:

— Помни, Нана. О том, что мы с тобой сейчас слыхали, никому никогда не говори! Никому и никогда! Ты поняла?

Нана кивнула головой.

— Никому и никогда! Иначе мы все попадем в тюрьму.

Нана не хотела попасть в тюрьму. Никогда и никому она не рассказывала о том, как в тот вечер папа включил радио и вдруг Москва заговорила маминым голосом…

И когда Сабалу однажды ночью влез через окно в комнату, где спала Нана, когда он так же через окно вынес ее на улицу, усадил в кабине рядом с собой и на своем грузовичке повез куда-то, Нана ни о чем его не расспрашивала. Потому что Сабалу шепнул ей на ухо:

— Молчи, Нана! Молчи, девочка. Сейчас ты поедешь к маме…

Сердце у Наны билось от радости и от страха. Вот и она едет в Москву, она едет к маме…