Я - Кукла

Часть 1

— Андрей, тебя вызывает главный.

Передо мной возникла фигура Аленки, низкорослой, курносой девушки, с свалившимися на глаза волосами из пышной копны на голове. Аленка появилась у нас в этом году, по распределению и так потрясла шефа, начальника нашего отдела Владислава, своей технической безграмотностью, что он ее инженерные обязанности свел к деятельности курьера и заведующего хозяйственной частью.

— Главный уже вызывал Владислава и нового зама. У них там было бурное совещание и, наверно, говорили о тебе, — торопливо говорит она, семеня рядом.

— А ты то откуда знаешь?

— Владислав прилетел, как ошпаренный и сразу же послал меня за тобой, а сам набрал телефон отдела кадров и я, слышала за дверью, твою фамилию.

Аленка, перебирая ножками, неслась за мной между столами сотрудников, по коридорам, до самой двери главного.

— Ты не дрейфь, Андрюша. Это такая полоса…, я когда-то читала, что наша жизнь раскручивается по синусоиде. Внизу петли — невезенье, в верху — везенье. Ты сейчас внизу…

Секретарша, увидев меня, сделала серьезное лицо, сдвинула пальцем очки по горбинке носа и сухим голосом произнесла.

— Андрей Александрович, мы уже ищем вас десять минут. Главный конструктор два раза справлялся, где вы.

Увидев Аленку она тут же изменила металл в голосе на нежное сопрано.

— Аленушка, ты вчера обещала принести мне посылку от Виктора.

Дверь в кабинет главного мягко стукнула за мной.

Главный — худощавый, с копной седых волос и изрезавшими лицо морщинами человек, сидел за длинным столом и изучал документы.

— Здравствуйте, Андрей Александрович. — сказал он, приподнявшись, и протянул руку. — Садитесь, — дождался пока я устроюсь в кресле. — Да-а, стоит мне только уехать, как у вас одно ЧП за другим. Вот. — он оторвал от стола бумажки — Докладные на ваши художества.

— Так вы бы не уезжали Василий Иванович и ничего бы не было.

— Тебя не спросили. Ты лучше расскажи, что натворил.

— Новый зам стал знакомится с хозяйством и людьми обходя отдел за отделом. У него была большая свита из мелких и крупных начальников института. Я как раз в пятой лаборатории испытывал новый разработанный мной гидравлический узел. Суть его в том, что при изменении давления золотник меняет положение и жидкость вытекает в один из 12 каналов. То есть 12 давлений, 12 каналов. Так значит, входит эта орава людей в комнату и сразу ко мне. Окружили и сразу же: «Что вы делаете?», «А как работает?». Но вы же знаете, есть в работе эффект присутствия начальника. Стоило изменить давление, золотник заклинило и узел как проклятый, ни туда, ни сюда. Василий Иванович, вы помните, что в испытательной пятой лаборатории все насосы и двигатели вынесены в отдельное помещение.

— Да, вроде так.

— А кнопка включения двигателей находится в испытательной.

— Ну и что же?

— А то, что новый зам сказал, что не плохо бы посмотреть, что там не сработало. Все окружающие дружно закивали, что мол очень интересно. Вызвал я рабочих. Они свернули крышку узла и все увидели канал, заполненный маслом АМГ. Тут один из рабочих вспомнил, что не выключен двигатель, понесся к стенке и нажал на кнопку «СТОП». Тут устройство и сработало. Давление, сдерживающее золотник пропало и пружина вытолкнула плунжер в верх. Масло фонтаном вылетело из канала и все, кто стоял вокруг узла стали мокрыми. Начальник лаборатории чуть на стенку не полезет от ужаса. Бросился в кабинет принес 2 литра спирта и вату.

— Почему вату?

— Ветоши то не было. Зама и всех долго отмывали, но масло есть масло. Все костюмы покрылись радужными пятнами. Схлопотал я выговор за нарушение техники безопасности.

— Так понятно. Ну а за что же второй?

— Я не только схлопотал выговор, но, видно, за испорченные костюмы меня временно, на два месяца, понизили в должности и перевели из КБ в эту же испытательную лабораторию. Примерно на пятый день после того случая, пригнали гидравлические домкраты для ракетных установок. По инструкции, я должен домкрат выдвинуть на 6 метров, до упора в стенку, закрепить головку на стене и испытать на сжатие и разрыв. Я все сделал по инструкции, но в этой бумажке, не было слов, что испытывать можно не все типы домкратов, а мне как раз подсунули опытный, с диаметром цилиндра около 500 миллиметров. На сжатие испытание прошло удачно, а когда стал испытывать на разрыв, вот тут то и началось. Напротив стенда стояли ворота, для въезда машины, а в них дверь. Когда я начал на пульте поднимать давление, открывается дверь, входит новый зам. «Здравствуйте» — говорит он. В этот момент болты, что держали головку домкрата не выдержали и с пушечным выстрелом вылетели из своих гнезд. Так два болта впились в ворота слева от зама, а два — справа. Зама как ветром сдула. Но прибежал начальник, узнал и чуть на стенку не полез. Мне влепили второй выговор и отстранили от работы до вашего приезда.

— Ну и ты эти 15 дней ни чего не делал?

— Почему же, работал. Вызвал меня через день парторг и предложил сделать мне диссертацию для очень уважаемого человека. Пообещал похлопотать за меня.

— Кто же такой уважаемый человек?

— Да ваш зам по быту.

— Ага… Очень интересно. Какую же ты придумал ему тему?

— Гидравлические панели ракетных установок.

— Во как. И что там нового?

— Вы знаете печатную плату в электронике. Так вот, взял я две толстых алюминиевых плиты и фрезой наделал в них десятки витых и перевитых канавок. Насверлил где надо и нарезал резьбу под гидравлические узлы и элементы. Потом взял чистый алюминиевый лист покрыл с двух сторон толстым слоем герметика и две плиты на болтах прикрутил с обеих сторон.

— И сколько она выдержала при подпрессовке?

— Пока 50 атмосфер. Больше я не давал.

— Твоя работа не новость, есть такие разработки в пневмосистемах, вычислительных комплексов.

— Знаю. Есть. Но задачи разные. Здесь помощней, масштаб во, а условия жестче.

— Так, так. Говоришь мой серенький зам по быту, заменил массу трубопроводов в машине. Так вот мое решение. Пойдешь к Владислав Михайловичу и отдашь все, что ты придумал, а сам… Сам, от ныне, будешь работать во вновь созданной группе у нового зама в должности ведущего разработчика по гидравлике и пневматике.

— Но ведь я же его…

— Иди. Иди… Он сам просил. Он отобрал себе в группу, пожалуй, самых лучших.

Аленка еще не ушла, она весело щебетала с секретаршей и увидев меня, кинулась ко мне.

— Андрюшенька, как это здорово. Я только что увидела приказ. Поздравляю. Представляешь, там даже за секретность, 15 процентов платят. Как бы я хотела туда попасть.

— Но там, наверно, работать надо.

— Ты что думаешь, я не умею? Все могу. Кстати. В вашу группу ввели двух женщин. Иру Ковалеву — расчетчика и Машу Федорову — теплотехника. Я уже узнала, Маша будет работать с тобой по одной тематике.

Мы шли по коридорам, до моего рабочего места, а Аленка все болтала и болтала…

Прошел год.

— Маша, я решил отказаться от дегазации жидкости.

Маша сидит нахохлившись, выражая спиной полное недовольство.

— Я решил выбросить все эти тяжелые установки по кипячению и все свести к ламинарному потоку жидкости. Ира рассчитает новый объем камеры. Как ты считаешь Ира?

Обе девушки сидят за своими столами, недалеко от меня. Они антиподы. Одна светлая, другая темная. У одной нос задран к верху, у другой книзу, лицо полное- лицо вытянутое, глаз светлые- глаза темные, губы тонкие — губы толстые. Характеры тоже разные: одна порох, другая спокойна. О росте я уже не говорю.

— Андрей, заметь, я только работаю на тебя. — сказала Ира — У тебя безумно много вариантов. Вспомни, химическая, ультразвуковая, тепловая дегазации. Каждый раз я тебе все обсчитываю, а у тебя все новые и новые варианты. Я уже ни чего не рассчитываю другим группам и ребятам.

— Из-за этих пузырьков в жидкости, мы уже взорвали два лазера. Борис уехал в Дзержинск за новыми неодимками. — ворвалась в разговор Маша. — Давай остановимся на чем-нибудь одном.

— Давайте. Через месяц мы выезжаем на полигон. Гидравлика должна работать, как часы. Поэтому останавливаемся на ламинарном потоке. Ира задание тебе: расчищай, сколько добавить в жидкость нитритов, подчеркиваю, нитритов, не нитратов, для погашения ультрафиолетового спектра; поищи по справочникам полиолы, только прозрачные молекулярной массой до 300 и не замерзающие при — 50, рассчитай сколько надо для разбавления и соответственно — камеру для охлаждения лазера.

— Тебя Борис точно убьет, когда приедет. — сказала Ира.

— Ничего выдержим. Маша весь тепловой баланс на тебе и еще… Только не взрывайся. Я придумал новую конструкцию переносного лазера, в виде ружья.

Ира возмущенно вскинула руки.

— Я уйду от тебя.

— Ну, Ирочка, ну, пожалуйста…

— Ладно. Какой источник накачки?

— Химический.

— Это все сложно. Там остатки сгорания и потом еще нет такого химического источника света, который выбивал электроны с одного уровня на другой.

— Есть, вот он.

Я вытащил из кармана два охотничьих патрона, под двадцатый калибр и бросил их на стол.

— Откуда они у тебя? — удивилась Маша.

— Сам сделал, с помощью хорошего знакомого. А теперь смотрите сюда.

Я покопался в ящике верстака, нашел короткий обрезок трубы и забил патрон туда, до самой кромки. Трубу зажал в тиски. Подошел к окну и стал отдирать одну половину рамы от наклеенной бумаги.

— Что ты делаешь? — завопила Маша. — На улице мороз.

— Открываю раму. Если тебе холодно, накинь пальто.

Девушки в ужасе смотрели на меня.

— Может, сейчас не надо, а? — осторожно высказалась Ира — Может потом…

Я презрительно посмотрел на нее.

— Действительно, дождемся лета, соберем начальство, напишем тонну бумаги и инструкций, а потом получив санкцию из министерства, бабахнем. И еще два года будем изобретать ружье, силами КБ и различных комиссий. — ответил я ей.

Наконец рама, с помощью отвертки и ножа, открылась и в лицо ударил холодный воздух. Февральский снег, сухими колючками, ринулся в комнату. Я развернул верстак с тисками напротив окна. Подтащил второй стол с пустой длинной камерой уже набитой тремя пакетами неодимового стекла, с отражателями на стенках и надвинул ее на тиски.

— Оденьте наушники и темные очки. Смотрите в эту сторону, — я натянул на онемевшую Машу наушники. Ира быстро все одела сама. — Готовы.

Я надел темные очки. Взял ключ 17 и молоток. Торцом ключа уперся в капсюль патрона и ударил…

Ужасный грохот и вспышка заполнили комнату. Мою руку обожгло и отбросило, ключ куда-то улетел. Завоняло порохом и каким-то терпким, но приятным газом. Я снял очки. Камера раскалилась до красна и вибрировала. Часть тисков, торчащая под камерой, раскололась и вылетевшая из трубы в противоположную сторону гильза, укатилась в укрытие под стол.

Разеваю рот от звона в ушах. Машинально взял второй патрон и сунул в карман, потом подошел к окну и закрыл с грохотом створку.

Двери нашей комнаты распахнулись. В комнату ввалилось три человека.

— У вас все в порядке? Вы живы?

Маша и Ира, скинув очки и наушники, смотрели на меня вытаращенными глаза.

— Да не рассчитали малость, — обратился я к ребятам. — Так что, все в порядке ребята.

Я стал их теснить корпусом и руками к двери.

— Идите, идите.

Парни ушли. У нас в комнате стояла тишина.

— Ты ненормальный, — взорвалась Маша.

Ира оторвалась от стула и подошла к окну. Она протерла запотевшее стекло.

— А ведь там пожар.

Вдали горел лес.

— Вот это сила, — протянула она задумчиво — Если, кто-то свяжет этот выстрел с пожаром, наверно тогда будут и инструкции, и комиссии, и КБ, занимающееся одним ружьем. Тебе нужна помощь, Андрей?

— Нужна. Нужно рассчитать теплоотвод тепла и, соответственно, какая при этом должна быть форма ствола.

— С тебя данные по мощности и количеству энергии.

— Да вы оба ненормальные, — очнулась Маша. — Психи. Их только чуть не разнесло в клочки, а они хотят мощность… считать. Господи, с кем я работаю.

— Машенька, — Ира подошла к ней и обняла — Это он псих и ненормальный, но он и гениальный мужик. А они все тронутые. Ты думаешь, почему начальство ему прощает все. Даже если бы они узнали, что он сжег лес, да еще зимой, на расстоянии полтора километра, они бы его простили. Других бы вытурили, а его нет. Да потому что он талант. И мы с тобой, дурочки, будем работать на этот талант. Ты поняла.

— Да Ира.

Маша пришла в себя.

— И нам надо беречь его. Смотри, все женщины КБ, прямо, падают ему под ноги, особенно, эта, Алена из его бывшего отдела. А почему? Да потому, что у них нюх, на все гениальное. Это мы с тобой дуры, испорченные его бесконечным дерганьем. Считаем, что он зануда, придира и без конца сопротивляемся. Ведь так?

— Да так, Ирочка. Я это давно поняла.

— Ну вот и молодец. А сейчас давай приберем в комнате и забьем щели в окне.

— Интересно, вы говорите так, как будто меня нет в комнате.

— А ты разве еще здесь? Мы то думали, что ты собираешь установку на бронетранспортере. — улыбнулась Ира

ЧАСТЬ 2

— Сейчас ты поедешь ко мне домой.

Володя крутил баранку своего стреляющего «запорожца».

— И когда уезжаешь в командировку? — продолжил он

— Через две недели.

— Так сколько тебе надо капсул?

— По сто штук каждого компонента.

— Ух ты, месяц работы. Приходи, будешь помогать запаивать.

Володя начальник химической лаборатории. Работяга, свет таких не видывал. Худенький, черненький, горбоносенький, он вызывает сразу же симпатию.

Как ни странно, меня на него вывела Алена, которая однажды приволокла меня в кафе. Увидев там группу молодых парней за отдельным столиком, она издала вопль пантеры и принялась лизаться с каждым по русскому обычаю. После этой церемонии, она представила меня парням. Нас приняли в компанию, усадили на дополнительные стулья и очаровательная Алена принялась своей милой болтовней охмурять ребят.

С Володей, который сидел рядом, я быстро нашел общий язык по техническим темам и мы, пропустив мимо ушей колокольчик Алены, вдруг поняли, что наша встреча будет не последней.

Она действительно не была последней. Зная, где я работаю и над чем, Володя пригласил меня к себе в лабораторию.

— Смотри. Вот два баллончика, в них под давлением находиться газ, если на выходе их смешать, то пойдет реакция с образованием двух компонентов, которые так нестойки, что распадаются и все это идет с большим выделением энергии. Одень очки.

Володя открыл краники от баллонов в смесительный узел и сейчас же на выходе сопла вспыхнуло пламя. Володя, открыл краны побольше и ярко-желтый свет чуть вытянутым огненным шаром осветил лабораторию. От этого огненного клубка шел жар.

— Ну как?

Володя выключил баллоны.

— Это еще ничего. Вот если в несколько раз, увеличить давление на выходе сопла и сфокусировать свет, то это будет луч, который тебе нужен.

— Ты уверен?

— Да. Только это уже конструкторская мысль, как создать это давление. Ты меня понял?

— Понял.

Тогда-то и возникла у меня идея с капсулами, которые необходимо пихнуть в охотничий патрон, а сзади сохранить пороховой заряд. Порох вспыхивает, газ расплющивает капсулы, в них создается могучее давление и струя газа вырывается наружу, перемешиваясь.

Капсулы я делал из тонкостенной медной трубки. Один конец запаивал. Другой закреплял напротив редуктора баллона с газом и накачивал трубку. Потом, нужный размер трубки завальцовывал до полной запайки. Так и появился патрон, который я выстрелил в тисках в КБ.

— Ты вообще понимаешь, что ты делаешь? — вдруг спросил Володя.

— Знаю. Лазерное ружье.

— Я не о том. Я о другом. Ведь военное ведомство сразу вцепиться в это оружие и в водоворот секретности и супер-секретности втянуться все окружающие люди, в том числе и я.

— Что же здесь плохого? Работа, деньги. Разве это ни кому из нас не нужно?

— Нужно. Только я не хочу. Я хочу уехать за границу.

— Так поезжай.

Володя посмотрел на меня, как на недоумка.

— Как только узнают, что газ разработал я, мне пришьют секретность и с моими желаниями можно расстаться.

— Так ты, если конечно сможешь, подари нам свое изобретение и потом уезжай за границу. Я без тебя ноль. Без твоего газа нет пистолета.

— Говоришь подарить… Я подумаю.

Мы подъехали к хрущевской пятиэтажке на проспекте Шверника.

— Вот здесь я живу.

Машина для вежливости, потряслась у крыльца и, издав фальшивый фальцет, заглохла.

— Пошли.

— Это моя мама, а это сестра Танечка, — представлял Володя. — А это один несчастный изобретатель, которого зовут Андрей. Причем он не женат. Это информация для тебя Танечка.

— Вечно ты Вовка людей смущаешь. Вы его Андрюша не слушайте. Он у нас немножко чокнутый на почве науки и ляпает, что придет в голову.

— Ну вот завелась. Ты лучше Танюша собери на стол.

— Пойдемте Андрюша, мы каждому гостю рады, — сказала Володина мама и потянула меня за рукав.

Володя быстро опьянел. Язык его развязался и его понесло. Он понес всякую чепуху, а под конец выдал.

— Андрей, меня обидели. Эта сволочь, Петров. В химии ни чего не понимает…

Он схватил стакан водки и выпил одним махом. Его голову замотало и он, стукнувшись лбом об стол, затих.

— Бедненький. Его на работе добивают, — вздохнула Таня — Помогите мне Андрюша, его в кровать положить.

Мы уложили Володю спать и опять собрались за столом.

— Понимаешь, — продолжала Таня — умер Володин начальник, и на его место должен встать Володя, а тут, как назло, перевыборы парткома и старого секретаря, в соответствии с нашим идиотским законодательством, где говориться, что бывшим партийным руководителям, предоставлять руководящие места, поставили на место Володиного начальника. Он же ни бельмеса в химии не понимает.

— А ваша дирекция? Что она смотрела?

— Так они такие же. Директор, бывший инструктор райкома. Зам по быту — бывший второй секретарь комсомольской организации. Первый зам — бывший руководитель отдела в горкоме партии. И самое интересное, в химии кой как соображает один, директор, да и то в неорганике, а институт у Володи органический.

— Вот от чего мы отстаем в мире.

— И Володя так считает. Он не хочет в этом бедламе работать. Его работы, о горении без выделения тепла, обратили внимание за границей. Новый начальник сказал, что это ни кому не нужно, а нужно наоборот, тепла как можно больше. Это Володю задело и он решил уехать за границу, в Германию, куда его еще раньше приглашали.

— Жаль парня. Ну ладно, я у вас засиделся. Спасибо Танечка. Спасибо. — обратился я к Володиной маме.

— Приезжайте к нам Андрей, — сказала Таня. — Он сейчас в упадке и ему так нужна поддержка.

— Да, да, приезжайте к нам, — повторила Володина мама.

Мы справились к сроку и в изуродованный бронетранспортер, на гусеничной тяге, напихали громадную массу конденсаторов, топлива для энергетической установки, саму установку — в виде двух компактных авиационных двигателей, лазерную пушку и установку для охлаждения. Получилось черт знает что. Вынесенный над землей нос с водителем и оператором, между которыми разместился ствол пушки. Сзади контейнер, приваренный к броне и в хвосте, тоже свисающие над землей, два двигателя. Одним словом — плоский гриб.

— В командировку поедут, — собрав всю группу, заявил зам. — Оператором — Матвеев, механиком по двигательным системам — Ковалев, инженер-электрик Маршак и водителем транспортера, а так же инженером по гидравлике — Соколов.

— Но я же не…

— По вашей анкете товарищ Соколов, вы были механиком водителем, когда служили в армии. Так?

— Да.

— На каких танках?

— ПТ-76.

— Установка собрана на базе другого танка, но везде управление одинаково, справитесь, и мы решили, что лишних людей там не надо. Кроме вас едет начальник первого отдела и охрана, только до туда, четыре человека. Вопросы есть? Нет. Сейчас вам выдадут документы, деньги получите в кассе. Отправление завтра в 6 часов вечера.

Я ворвался в нашу комнату.

— Ира, вот тебе телефоны, вот список работ и что нужно сделать. Я буду отсутствовать долго, а первых два лазерных ружья надо собрать. Я прошу тебя займись этим делом.

— Хорошо Андрюша. Сделаю. Но где достать графит?

— Ирочка, я уже договорился, с ядерщиками, из Соснового Бора, через три дня они привезут забракованный стержень.

— Да ведь нам такого количества графита не надо.

— Ну пойми, другого нет. Берем что есть.

— Но его же надо ломать.

— Ирочка, ты все сделаешь, фрезеровщики и токаря в цеху предупреждены Девчонки, сегодня вечер прощания, у меня дома. Подкатывайте к семи.

— Слава богу, не забыл нас, — проворчала Маша.

Вечер получился славный. Я пригласил Володю с Таней и Маршака. Мы пили, танцевали, говорили глупости и были в том запойном состоянии, когда всем хорошо и норму свою никто не перепрыгнул.

— Андрей, — ко мне подошел Володя — Я хочу тебе сказать пре неприятнейшее известие, меня выгнали с работы.

Я онемел.

— Это правда, — подала свой голос из угла Таня — Он подал документы в ОВИР и когда на работе узнали об этом, его выперли.

— А кто вызов делал?

— Германия. Фирма «Фарма-индустри».

— Что же теперь?

— Небоись Андрюша. Я ведь понимаю, что ты волнуешься за свое ружье, поэтому все сделал. Два баллона тебе завтра друзья привезут на работу. Газа на 100 капсул в каждом хватит. А документацию, если мы не увидимся, найдешь у Татьяны. Я знаю, что для тебя значит ружье и, поэтому, я подарю тебе технологию изготовления. Не бросай только моих, маму, Таньку.

— Не забуду Володя.

— Что вы панихиду развели, — упрекнула Маша — Давайте споем…

Мы запели, но чувство тревоги вползло мне в грудь и комаром зазвенело внутри.

Доехали до полигона мы за три дня. И конечно, без ЧП не обошлось.

Был Март месяц, дороги еще не оттаяли и лед твердой коркой охватил асфальт. Я свел машину с железнодорожной платформы и пристроился в колонну за милицейским москвичом. В водительской кабине было все непривычно. Особенно неприятно, когда, ты висишь высоко над землей, а установку качает, как в океане. Тебя опускает до метра от земли, то отрывает на два. Милицейская машина подъехала к перекрестку и встала. Я чуть-чуть стал придерживать рычаги, зная что при резком тормозе на льду, машина поведет себя непредсказуемо. Так тихонько тормозя, я подъехал в плотную к милицейской машине и завис над ней. Тяну рычаги на себя. Машина останавливается и в действие вступает закон Максвелла… Клевок носом и под ним хрустит купол москвича. Одновременно из него открываются двери и два милиционера вываливаются на лед, с перекошенными от страха лицами. После непродолжительного лая, мы тронулись с места.

Наше место работы очень сильно охраняется. Стреляем лучом лазерной пушки, только тогда, когда расставлены, в радиусе пяти километров, посты. Сарай, в котором мы прячемся, охраняют постоянно два особиста. Старший из них очень неприятная и противная личность. Весь черный, с тонкими губами и небольшим лбом. Он вечно лезет во все наши дела, сует нос даже в наши письма и деловую переписку.

Напротив нашей установки стоят щиты с приемными датчиками, примерно, 100 метров один от другого. Их всего 29 штук. После каждого выстрела, наш сарай исходит ревом турбин и воем, наполняющихся энергией, конденсаторов.

Мне надоело глохнуть после каждого выстрела и, украв у соседей кабель, длинной около 400 метров, я запитал конденсаторы к трансформаторной будке, находившейся у других испытателей. Рев двигателя прекратился, но вой подзарядки остался, но это было уже терпимо.

На меня коршуном налетел особист.

— Ты что делаешь? Зачем оборвал провода турбин? Задание срываешь?

— Заткнись, — сказал ему.

У особиста на лоб полезли глаза.

— Если в технике не рубишь, — продолжил я, — не лезь со своими идиотскими вопросами.

— Да я тебя…

— Если ты сейчас от сюда не уберешься, я засуну тебе в… высоковольтный кабель.

Для видимости, я помахал перед его носом концом ободранного от турбины кабеля.

Он отпрыгнул. Выругался и вылетел из сарая.

Однажды нас посетило высшее начальство: два генерала и пять офицеров. Меня поразило то, что половина из них были медики. Они, вместе с нашим оператором, долго колдовали над графиками распределения энергии по зонам, потом подошли к установке.

— Я думаю, — сказал один из генералов — сейчас необходимо решить два вопроса. Первый: установить на ствол пушки насадку в виде щели и выяснить, как по фронту распределяется и действует энергия лазера, в полном объеме, а не те 10 %, что задействованы сейчас и второй: выяснить действие защитных экранов, очков, триплексов разных типов при действии щелевого лазера на разных расстояниях.

— Надо очень много биоматериала, — выступил один из медиков.

— Так достаньте.

— Товарищ генерал, позвоните Шевцову, а то он больно артачится.

— Опять дурью мается. Хорошо, это мы уладим. Давайте заявку.

Они вышли из сарая.

Прошло три дня. Перед нашим сараем десятки солдат, под руководством медиков, вкапывали столбы. К вечеру все поле было усеяно столбами с набитыми на них перекладинами. А через день…

В нашей казарме появился зам генерального конструктора. Он собрал нас в одной из комнате и начал дружескую беседу.

— Мы с вами разрабатываем и испытываем новое оружие, которое по своей мощности и силе превосходит многие виды вооружения. Цель, это отражений действий наступающего противника энергией лазера. Наша пушка, имея щелевую насадку, охватывает по ширине фронт под углом 75 градусов и действует на глубину 5 километров. Задача — парализовать пехоту, путем уничтожения или ослепления ее, а так же уничтожения всех оптических систем танков и орудий. Понятно.

— Понятно, — ответил за всех Матвеев, наш оператор.

— Завтра у вас, — продолжал зам — трудный день и к нему надо подготовиться. Сегодня, около 6 вечера произвести пристрелку по столбам, что вкопали перед вами. Для этого необходимо сделать следующее: сменить фокусирующую линзу, на стволе пушки, на щелевую насадку. Произвести юстировку луча по фронту, ориентируясь по перекрестиям столбов. Сделать пробный выстрел. Если все удачно, подсоединить все конденсаторы, закрепленные на машине. В 3 часа ночи, сделаем полный пробный выстрел. Утром, в 9 часов генеральный выстрел. Понятно. Вопросы есть?

Наш механик — Ковалев, удивленно заметил.

— Странно. Столько раз пугали нас спутниками-шпионами, что они засекут луч света ночью и вот мы нарушаем основное правило маскировки.

— Щелевой луч, будет выглядеть сверху, как вспыхнувшее световое поле. Наши ученые утверждают, что расшифровка его затруднена. Какие еще вопросы?

— Скажите, — не выдержал я — нас просят подготовиться, но к чему. Что будет закреплено на столбах?

— Наверняка, столбы пустые не окажутся, что-нибудь там будет. Все вопросы? Тогда приступайте к работе.

Весь наш экипаж собрался в сарае и мы начали готовить установку к выстрелу. Завыли конденсаторы….

Ночью мы не могли заснуть из-за шума грузовиков и ползающих по стенам комнаты световых пятен от фар машин. В 3 часа, нас опять вытащили в сарай. Перед пушкой было темно. Где-то, какой-то рьяный особист, крыл матом ни в чем не повинных солдат. У моей дверцы механика-водителя, тоже появилась мерзкая рожа старшего особиста.

— Андрей, — послышался голос оператора- включай питание и насосы.

— Готово.

— Включаю конденсаторы.

Взвыли конденсаторы, набирая энергию. Особист закрыл уши руками и скорчился. Вой постепенно затих. Я сорвал наушники и прижался к окулярам ПНВ.

— Внимание. Огонь — пли, — торжественно пропел оператор.

Поле вспыхнуло. Раздался вой и нечеловеческие крики. В окулярах, при вспышке, я увидел, что к крестам привязаны человеческие фигуры. После выстрела, перед установкой горело несколько десятков крестов. Отражавшийся свет от огня, высветил другие кресты, на которых либо корчились люди, либо весели мешками. Ужас охватил меня. Двери кабины окрылись и появилось разъяренное лицо особиста.

— Вылезай. Мать твою…

Он пытался выволочь меня из машины. Он еще чего-то орал, но я его уже не слышал. Я сидел как парализованный, вцепившись в рычаги машины. Зажглись, непонятно откуда взявшиеся, прожектора и вся картина выползла как на ладони.

Белые от прожекторов фигуры привязанных к крестам людей и белые мечущиеся фигуры их мучителей, проводящих над ними исследования. Вместе с пришедшими на помощь особисту, другими молодыми людьми, меня вырвали от рычагов и поволокли к казарме. Я пытался вырваться и получил два удара по лицу. Они вволокли меня в коридор, бросили на пол и ушли, закрыв на ключ дверь.

Все были здесь. Маршак сидел на кровати, обхватив лицо руками. Ковалев курил, задумчиво глядя на грязные разводы стены. Матвеев заполнял, сидя за столом, журналы и документацию. Все молчали.

Утром, около, 8 часов, пришел зам.

— Я поздравляю вас с настоящим боевым выстрелом.

Так как аплодисментов не последовало, лишь только оператор кивнул головой, он продолжал.

— Сегодня будет второй этап. Нам привезут 10 танков Т-34. Сделаем второй заход.

— Они тоже будут с людьми. — остановил его я.

— Да. Будут.

Вызывающе ответил он, уставившись на меня стальными глазами.

— Будут. Это не люди. Это подонки, убийцы и насильники. Это те, кто приговорен нашими судами к смерти. Конечно это неприятная картина, но истину коровами здесь не установишь.

— А как результаты? — спросил оператор.

Лицо зама сразу расправилось и он восторженно заговорил.

— Потрясающе. 400 метров — ни кого, все сожжено. До километра — живых мало, процентов 30, но и эти в критическом состоянии. От километра до 2 — все слепые, несмотря на то, что некоторые закрывали глаза, ну а дальше — временная слепота от 2 до 15 минут, в зависимости от расстояния.

Я не выдержал и сказал.

— Я уезжаю домой.

— Ну и убирайся, — быстро отреагировал зам.

Мне ничего не оставалось делать, как повернуться и пойти в свою комнату. Минут через десять ко мне пришел Маршак.

— Тебе не отметят командировки и не заплатят. Будет прогул, — тихо выдохнул он. — Ты подумал, что скажет главный?

Я посмотрел на него, но ни чего не сказал. Он посидел немного и ушел. Уехал я дневным поездом.

Главный меня не принимал целый день. Только под вечер, он соизволил мне зайти в кабинет.

— Что ты от меня хочешь? — спросил он угрюмо.

Я положил ему на стол докладную и встал за спинку стула, так как он не пригласил меня сесть. Главный читал, потом опять перечитывал, одним словом затягивал время, и, наконец, оторвал бумагу от лица.

— Ты давал подписку о неразглашении государственной тайны, перед отъездом.

— Давал.

— Так вот и молчи.

— Но ведь там живые люди.

— Ты что, идиот. Тебе сказали, молчи.

Мы молчали. Главный встал, подошел к графину, налил стакан воды и, вытащив из кармана таблетку, запил ее.

— Из группы зама я тебя убираю. Пойдешь в пятую лабораторию, там инженеров не хватает.

— Но я же конструктор.

— Ты думаешь, что после твоего дезертирства, я оставлю тебя на старом месте. Нет. Дудки. Поработаешь там, а как все уляжется, пойдешь на старое место. И еще, не выкинь опять какой-нибудь фокус, тут уж точно вылетишь с института. Иди.

Маша и Ира встретили меня радостно, но увидев мою мрачную физиономию, притихли на своих местах. Я собирал вещи.

— Что ты еще выкинул? — не выдержала Ира.

— Куда ты уходишь? — подхватила Маша.

— В пятую, на исправление.

— Тебя только могила исправит.

— Девчонки, так тошно, я вам потом все расскажу.

— Андрей перед тем как уйти, посмотри на это.

Ира скинула бумагу со стола и я увидел лазерное ружье. Я забыл обо всех неудачах и двинулся к столу. Вот мое детище. Рукоятки удобно улеглись в руках. Вот и курок.

— Андрей, осторожно, — заволновалась Ира — Я вложила в барабан патроны.

— Где ты их взяла?

— У тебя в столе. Ты там их бросил и я прибрала к себе.

— Ирка, ты золото. Ты не представляешь, что ты такое.

Я подошел и поцеловал ее в губы.

— А я. Я что не помогала или, может, мне пора уйти, — запищала Маша.

— Ты тоже молодец.

И я поцеловал ее в губы тоже.

— Таня, как дела? — спросил я трубку телефона.

— Андрюша у нас горе. Володя умер.

— Когда?

— Неделю назад, как его похоронили.

— Я выезжаю к тебе.

— Приезжай Андрюша.

— Он все маялся без работы. Хотел семье деньгами помочь. Прихватывал немного то грузчиком, то продавцом на выезде. А там ребята, бандит на бандите, чего-то сцепились и кто-то пырнул его ножом. До больницы даже не довезли.

— Эх Володька, Володька.

— Он тебя любил. Мне всегда говорил. Андрей — умнейший мужик, опередил всю эту сволочь на целый век. Ему бы в следующем веке творить.

Мы помолчали. Я выпил стопку водки за Володю. Таня продолжала.

— Все напоминал мне, что б передала тетрадку. Вот тетрадка.

Таня протянула мне тетрадку. Я развернул первый лист. На нем красиво было выведено: «Лабораторный технологический регламент на разработку газовых компонентов С и Д.»

Эх Володька, Володька.

На стенах КБ забелел плакат. «Завтра, комсомольское собрание. Тема: 1. Персональное дело комсомольца Соколова А.А. 2. Разное». Меня поймала Ира.

— Что происходит Андрей? Что ты от меня скрываешь?

— Ира, дела никакого нет. Я не могу рассказать тебе всего. Я дал подписку. Но хочу тебе сказать, там, на полигоне, творятся нехорошие дела. Обещаю, через два часа этих плакатов не будет.

Начальник первого отдела скучал за столом, когда я вошел. Он даже обрадовался моему приходу.

— Входи, входи. Я давно тебя жду.

— Я по делу.

— Я тоже по делу.

— Давайте сначала рассмотрим мое.

— Ну хорошо, если ты так настаиваешь.

— Сейчас везде в КБ висят плакаты о комсомольском собрании, где собираются пробирать меня, за то, что я, как они говорят, сбежал с полигона.

— Да я уже видел. Давно тебя пора как следует выдрать.

— Так что мне рассказать, что там, на полигоне жгли, убивали нашей техникой людей. А так как я не хотел быть убийцей, то и уехал.

— Ты это серьезно хочешь сказать?

— Но всем надо объяснить, почему я здесь. Не посылать же всех в первый отдел, чтоб он меня, очищал от грязи.

— Но я не собираюсь тебя очищать.

— Тогда мне придется говорить правду.

— Хорошо. Сукин сын. Не будет комсомольского собрания. Хотя я бы тебя вправе засадить за разглашение государственной тайны.

— А я бы объяснил следственным органам, что первый отдел умышленно толкал меня на разглашение.

— Ладно, твой вопрос разобрали. У меня теперь к тебе дело. Заместитель генерального конструктора требует, чтоб я снял с тебя 2 допуск, а если я его сниму, то тебе здесь, в КБ, делать не чего.

— И чем же мотивирует, наш уважаемый зам.

— Что ты удрал, от важнейшего государственного задания.

— Но я думаю, что вы не сделаете такой глупости. Представьте, я подаю в суд и там выясняют, что товарищ Соколов удрал от важнейшего государственного задания по уничтожению людей.

— Во первых, суда ни когда не будет. Не дадут. Но прохвост ты порядочный. Ладно, иди работай, но учти, стоит тебе что-то натворить и с треском вылетишь по другой статье. А то, что ты чего-нибудь выкинешь, я уверен.

Через час все объявления о собрании сняли.

Часто, после работы я сидел в лаборатории и доводил до ума два комплекта лазерного ружья. Иногда приходила Ира. Мы говорили на разные темы, мечтали о Соколове — академике, разной чепухе, которая нас ждет впереди. Иногда возникали деловые вопросы.

— Ирочка. Одно ружье надо разобрать и спрятать. Лучше вынести на животе или в карманах по частям. Что ты об этом думаешь?

— Ты просто хочешь себя обезопасить?

— Хотел бы.

— Давай отнесем ко мне.

— Нет рисковать тобой не будем, это может быть опасно.

— В каком смысле?

— Этот оружие, слишком серьезная вещь. Когда об нем узнают, будет такой ажиотаж, что каждый винтик станет засекреченным. А тут, целый экземпляр и у тебя.

— Но тебе он нужен?

— Да.

— Я не спрашиваю для чего, но если нужно, я могу сохранить.

— Спасибо Ирка, но я спрячу сам.

— Спасибо не отделаешься, а ну целуй сюда.

Она неопределенно провела пальцем от щеки до губ.

ЧП все-таки произошло. А произошло это так.

К нам из воинских частей прислали баллоны высокого давления около 250 атмосфер, для замены вентилей на новые. Баллоны были громадны, около 2 метров высотой и диаметром 400 миллиметров. Представитель воинской части утверждал, что баллоны разряжены, воздух спущен и они в хорошем состоянии. Замену вентилей доверили мне.

Я собрал рабочих и объяснил задание. На большой, чугунной плите, от расточного станка, валявшейся на улице, закрепить двумя металлическими хомутами баллон и ключом с рычагом, в виде трубы, длинной около 2 метров, отвернуть вентиль. Потом завернуть новый вентиль. Кажется все ясно.

После третьего баллона, ко мне подошел рабочий и говорит: «Андрей Александрович, на хомуты идет очень много времени, нельзя ли обойтись без них. Я сяду на баллон верхом, зажму его ногами, а другой пусть откручивает. Не бойтесь, баллон не провернется, так как он тяжелый и я тоже». Я дал согласие и мы 6 баллонов прокрутили удачно.

У седьмого баллона, рабочий, даже с рычагом, отвернуть вентиль не мог. Я решил помочь. Вдвоем мы повисли на рычаге и, вдруг….. раздался грохот. Вентиль, как пуля улетел в неизвестность. Сжатый воздух с ревом ударил вдоль земли и поднявшаяся пыль, сразу покрыла пол здания. Баллон сдвинулся с места и пошел…, пошел…, а на нем сидел белый как смерть рабочий. Баллон с рабочим соскочил с плиты, пронесся метров десять, зацепил за кочку, от чего рабочий свалился и с жутким воем понесся по асфальтированной дороге к КПП. Он пробил ворота, вылетел на дорогу и врезался, в стоящее напротив КПП здание, где и выдохся. Я схватился за голову.

Главный меня не принимал. Я сидел в приемной и грымза-секретарша смотрела на меня, как на пустое место. В руках я держал большой сверток и упорно ждал момента, чтобы войти в кабинет.

Он пришел. В приемной появился зам. Злорадная улыбка растянула его лицо.

— Соколов, все-таки допрыгался. Сейчас, даже я тебе ни чем не могу помочь.

— Можете. Я бы хотел, чтоб вы помогли. Мне нужно пройти к главному и хорошо бы, чтобы вы помогли мне в этом.

От этой наглости он онемел. Секретарша зашипела как змея.

— Как вы разговариваете?

Я похлопал по свертку.

— Вот это вас потрясет и вы, в лучшем случае, вытащите меня из дерьма, в худшем — я отдам все Нудельману.

Он встал в стойку, как собака, почуяв живность.

— Что там у тебя. Пойдем ко мне.

— Нет. Только сюда.

Я махнул рукой на кабинет главного. Зам рванул в этот кабинет и через две минуты меня позвали.

— Чем ты там собирался нас потрясти? — спросил главный.

Я развернул сверток и вытащил ружье. Они молчали, заворожено глядя на кусок блестящего металла.

— Это лазерное ружье, причем действует. Мне удалось собрать очень удачную конструкцию, за счет того, что патрон с начинкой имеет химическую основу. Это как старые револьверные ружья с барабаном. При нажатии курка, начинка выстреливает световой энергией мощностью 700 киловатт.

Я откинул барабан в сторону.

— Видите, здесь все как на ладони. Барабан набивается 8 патронами 20 калибра, переделанного из охотничьего ружья. Струя раскаленного газа проходит графитовый патрубок и входит в расширитель, в конце которого, также графитовая насадка, с небольшим конусом внутрь. Струя ударяясь в скосы насадки, сужается и идет к цели в виде компактного пучка. Основа оружия — хитрый патрон. Как видите, он имеет стальную пулю с центральным отверстием 10 миллиметров. Сама пуля завальцована по канавке и после выброса газовой струи, вылетает вместе с пыжами.

Они сидели над моим оружием, как ястребы. Зам глотал слюну, от чего его кадык ходил громадными волнами по шее. Главный, подперев голову двумя руками, смотрел сквозь стол остекленевшим взглядом.

— Стрелял, — прохрипел зам и его кадык, как затвор винтовки, прокатился в верх и вниз.

— Стрелял, — соврал я.

— Что за энергетический источник? — оторвал голову от руки главный.

— 2 газовых компонента.

Я вытащил из кармана капсулу и бросил ее на стол.

— Кто ее сделал?

— Один институт и я.

— Патрон сконструировал, ты?

— Да. И сборку осуществлял тоже.

Мы проговорили долго и я вышел из кабинета уже ведущим разработчиком малых лазерных систем. Правда, шел я в окружении зама и начальника первого отдела, в сейф, которого должен положить ружье. Как мы договорились, стрелять будем через неделю, когда приедет комиссия из Москвы.

— Ты надолго к нам? — спросила Маша, когда с вещами я ввалился в знакомую комнату.

— Говорят вчера ты взорвал пол завода и за это тебя вернули в КБ, — вторила ей Ира.

— Я сам не знаю на сколько я здесь. Но вашими молитвами и изготовленным по ним, ружьем, мне предложили вернуться на прежнее место.

В это время дверь открылась и в комнату просеменила Алена

— Андрюша, я тебя поздравляю. Только что видела приказ. Это здорово. Возьми меня к себе, тебе ведь надо набирать группу.

— Это опасно Аленка. Детей не будет точно, а об остальном и говорить страшно.

— А что это остальное?

— Полное отсутствие сексуальности.

— Дурак.

Она повернулась и выскочила из комнаты.

— Действительно дурак, — сказала Маша — Ну кто так обращается с любящей женщиной.

— Фи, какое отсутствие интеллектуальности, — вторила ей Ира.

Она вдруг засмеялась и вместе с ней засмеялись мы.

Второе, разобранное ружье, тетрадку с технологией и часть готовых патронов, я отвез в чемоданчике на дачу, к отцу, где завернул в полиэтилен и спрятал под времянкой, прикрутив его проволокой к полу.

Через неделю, я приехал на, знакомый уже, полигон. Ребята с установки, не очень обрадовались моему приезду, а Матвеев даже высказал.

— Вроде, ты Андрей мужик принципиальный, а сейчас ведешь себя, как вертихвостка. То ты против войны, то ты за нее, да еще яростней, чем кто либо.

— Ты ошибаешься. Я просто не хочу работать кровавым мясником.

— Ну, ну… Посмотрим, что будет дальше.

А дальше… Был большой сбор: гражданских, военных, умных, глупых, посредственных. Эта орава обсуждала достоинства, недостатки оружия, его конструкцию и возможность применения. Наступил день испытания. Напротив нас, метров 800, поставили бронетранспортер, а на 1,5 километра, измочаленный снарядами танк Т-34.

— Оденьте очки. Отойдите от испытателя. — заголосил динамик в руках зама.

Все поспешно от меня отхлынули.

Мое ружье было установлен в специальном станке. Я подошел, подкрутил винтики станка, прицелился и, зажмурив глаза, нажал на курок. Раздался грохот, станок чуть дернулся и я открыл глаза. На борту стоящего напротив бронетранспортера, ярко вишневым цветом светилось пятно, по центру которого, была дыра. Пятно быстро темнело и из всех щелей машины потянул дым. Послышались возгласы восхищения.

— Наводите на танк, — попросил, подошедший ко мне генерал, тот самый, что когда-то говорил о биоматериале на кресты.

Я стал крутить винтики станка, перезарядил ружье и в перекрестие поймал лоб танка.

— Готово.

Он кивнул головой. Не побоялся остаться со мной и вскинул к глазам, с компактными черными очками, бинокль. Я нажал на курок. Пучок света ударился о танк и брызги его охватили всю машину. На мгновение потемнело в глазах и тут я услышал голос генерала.

— Здорово. Под углом прошил броню.

Танк задымился тоже. Все заговорили, стали меня поздравлять. Подошел мордастый, здоровенный гражданский в мятом, изжеванном костюме.

— А вон ту цель можете?

Он снял черные очки и показал, виднеющийся в трех километрах, сарай. Я спросил у генерала.

— Можно.

— Давай, — ответил он.

Навел на сарай, перезарядил и нажал курок. Сарай вспыхнул, как свечка. Мордастый от восторга даже подпрыгнул. Все заахали.

— Ну, — сказал генерал — если доведешь до ума, сделаешь компакт, ленинскую премию дам, все дам, а сейчас все средства, все, что пожелаешь, все твое.

Я вытащил ружье из станка и тут услышал голос зама.

— Хорошо бы товарищ генерал, погонять здесь оружие при разных условиях.

— Я не против. Действуйте.

Все разошлись. Я пошел в казарму, разбирать ружье и исследовать, как оно повело себя после трех выстрелов.

Повело оно себя отлично. Только наконечник, на несколько десятков микрон чуть износился. Я подсчитал, на 150 выстрелов его хватит, потом надо менять на новый.

Через день, после завтрака, полигон загремел двигателями моторов танков. Офицеры устанавливали танки Т-34 через каждые 500 метров от нашей пусковой площадки. Появились гражданские и оцепили место, в виде коридора, вдоль танков. Через пол часа появилось 4 тюремных машины, которые въехали в этот корридою.

— Смотри правдолюбец, — обратился ко мне Матвеев — это для тебя.

Машины встали возле танков и от туда стали выволакивать людей и по 4 загонять в люки машин. Гражданские задраивали сверху люки на приваренные штыри. Вскоре все 10 танков были заполнены, машины уехали, а гражданские отошли от танков в лево и в право, метров на 500.

— Не может этого быть. Я не могу поверить, — сказал я Матвееву.

Он ухмыльнулся.

— Мы свою программу сделали. Неужели до тебя еще не дошло, что ты сделал страшное оружие, которое направлено против человека. Теперь копайся в своей совести, но если ты их не убьешь, это сделают другие.

— Врешь, я это не позволю.

Ярость ударила мне в голову. Я помчался в казарму, где было оружие. Схватив лишние патроны и ружье, я выпрыгнул в окно казармы, выходившее на полигон. Я бежал к бункеру для начальства, специально выстроенном на возвышенности над полигоном. У дверей стоял охранник.

— Ты чего? — удивился он.

Я двинул его по скуле прикладом и он заскулив, откатился в сторону. В блиндаже я закрыл дверь и завалил ее скамейками. Потом подскочил к амбразуре и высунув ружье, расстрелял первые 8 патронов, веером по видневшимся вдали лесу. Охрана, стоящая недалеко от танков, бросилась на землю и расползлась, как червяки в навозе. Лес запылал везде.

В двери начали стучать.

— Соколов откройте, — раздался знакомый гнусный голос особиста.

Я не отвечал, просто перезарядил барабан и еще 8 пучков с грохотом ушли в никуда.

— Открой Соколов, мы знаем, что ты здесь, — визжал особист.

Двери ходили ходуном. Опять перезаряжаюсь, но в это время дверь падает и я зажмурив глаза, стреляю не целясь в проем. Раздается грохот и нечеловеческий крик.

Я открыл глаза, постепенно стали проступать предметы. Полуобгоревший гнусный особист лежал неподвижно на выбитой двери, его помощник, прижав к лицу ладони, стоял уткнувшись в стену и выл, другой стоял в проеме двери неподвижно, вытаращив белые как снег зрачки глаз.

Я опять у окна амбразуры, расстреливаю оставшиеся патроны. Кругом бушевали пожары. Никто уже мне не мешал расстрелять все патроны и когда я кончил эту операцию, то схватил за ствол ружье и врезал в стену. Брызнули графитовые наконечники, но я остановиться не мог. Еще удар, еще… Все конец.

Конец мне. Сижу в тюрьме, за убийство и за то, что покалечил сотрудников правоохранительных органов. Суда еще нет, по морде сильно не бьют, но психологическая обработка сильнейшая.

— Итак, — говорит следователь — Кто разработал компоненты?

— Владимир…, мой знакомый.

— Где он работает?

— Нигде.

— Где он живет?

— На южном кладбище.

— Это шутка?

— Нет. Это несчастный случай, он погиб.

— Кто еще знает про компоненты?

— Никто.

— Так вы блефовали, вы знали, что ваш друг… умер и капсулы теперь изготовить не возможно?

— Нет. Идея была проста. Я хотел капсулы отдать на исследование в один из институтов, где разобравшись в их структуре, возможно получить рецепт.

— Если у вас еще свободные капсулы?

— Нет.

— Сколько Владимир… вам дал капсул?

— По 25, каждого компонента.

— И вы их все уничтожили.

— Да.

Через неделю опять.

— Андрей Александрович, хотите жить?

— Хочу.

— Откройте нам секрет структуры компонентов или хотя бы дайте одну капсулу?

— Я не знаю, у меня их нет.

— Мы вам дадим свободу, подумайте.

— К сожалению, ни чем вам помочь не могу.

Приходил зам, приходили важные военные и гражданские шишки, убеждали меня, что дадут свободу, что выпустят даже сейчас, если дам хотя бы капсулу. Потом неделю, для профилактики, били и следствие закончили. Итак я смертник.

ЧАСТЬ 3

Я сижу в камере вместе с Игорем. Нас только что перевезли в один из уральских городов, на урановые рудники. И в первый день, мы сразу же почувствовали друг к другу симпатию. У Игоря очень смешные рыжие веснушки, они усыпали его лицо в диком беспорядке. Даже губы, были закиданы пятнами, но потемнее. Светлые волосы сдвинуты на бок и дают озорное выражение лица. Он заключенный 4814, я — 4815. Я рассказал ему мою историю, он мне свою.

Вот она.

Работал он в омоне, на странной должности — медвежатника. Вскрывал замки всех дверей, сейфы, несмотря на их сложность, крепость стали и сигнализацию. Омон часто его отдавал в спецназ или КГБ для различных операций. В 1981 году, его арендовал спецназ для крупнейшей авантюры в Афганистане. Нет он в убийстве Амина и его сообщников не участвовал, он вскрывал 5 сейфов во дворце Амина, чтобы по документам, найти на него компромат для законной замены на Бабрака Кармаля.

Вскрыв первый громадный сейф «сименса», он увидел, что тот полон золотых бляшек таких маленьких фигурок зверей и людей, украденных Амином из национального музея. Во 2 и 3 сейфе было тоже самое, только больше золотой посуды, кубков и кувшинов. В 4 были деньги, почти всех государств, акции и векселя крупных и мелких компаний. Зато в 5 были документы, но какие. Это был компромат не на Амина, а на многих государственных деятелей СССР и дружественного ему соц. лагеря. Документы были на английском языке и Игорь их читал запросто. Пока спецназовцы и офицеры воровали золотые бляшки и деньги, Игорь воровал документы о видных взяточниках, хапугах и подлецах в партийном и государственном аппарате, спрятав их под свою куртку… Наворовавшись, офицеры вспомнили о документах и, отогнав Игоря, принялись тут же изучать их. А Игорь.

Игорь оказался дураком. Приехав в Союз, он показал кой-какие документы своим друзьям и, естественно, попал в поле деятельности КГБ. Дальше было преследование, перестрелка, даже убитые, раненые и переломанный Игорь оказался в тюрьме.

На следующий день, нас, новичков, выстроили во дворе и стали распределять по работам.

— Есть ли среди вас инженеры-сантехники или инженеры теплотехники, — спросил прапорщик.

— Я инженер гидравлическим и пневматическим системам. Вам такие не нужны? — крикнул я.

— Пойдет, — сказал прапор — Сейчас найдем тебе помощника и пойдешь на печь.

— А нельзя ли мне выбрать самому.

О Он посмотрел на меня, подумал, почесал между ног и сказал.

— Валяй.

И я вытащил Игоря.

Эта была печь для сжигания трупов. Всего их две. Стоят они рядом. Одна не работает, испорчены форсунки и система подачи мазута, другая трудится во всю мощь. Доходяги, это заключенные схватившие большие дозы радиации и умершие от этого, лежали в скрюченных позах рядом с печью, дожидаясь своей очереди.

— Вот печь, — сказал прапор, подведя нас к ней, — Если сделайте ее, я вас в механики по ее обслуживанию переведу, будете еще транспортировщиками, перевозить падаль сюда.

Увидев трупы, меня чуть не стошнило и только шлепок Игоря по спине, заставил сдержаться.

Мы залезли в печь и начли копаться в трубопроводах и помпах подачи мазута. Неисправность я нашел быстро, в поршенек насоса попались опилки и его заклинило. Странно, как они даже при наличии фильтров, туда попали. Мы прочистили систему, форсунки и на второй день, испробовав узел поджига, включили печь. Прапор был доволен и, действительно, нас оставили при печах.

Заключенные, с которыми, мы встречались у печей, говорили нам, что это блатное место и сюда попасть — прожить лишнюю пару лет. Радиация, все равно, нас съест, передаваясь через доходяг или самой печью, изношенной до основания и сифонившей дозами радиации, сожженных трупов. Предыдущий инженер, сошел с ума и исчез в недрах санпропускника.

Однажды Игорь мне сказал.

— Андрей, верхние колосники печи прожжены, там дыры в метр. Я пролез в одну из них, в верхнее колено. Ты знаешь куда оно подходит? К вентиляторам, что дают поддув и тягу. Там есть еще боковой отвод, в который я пролез с трудом, он очень узкий, и сразу попал в трубу квадратного сечения. Снизу она широка, а потом идет на конус, метров 6. В верху не пролезть. Очень узко.

— Когда ж ты успел?

— Когда ты с прапором ходил за инструментом. Я тогда и залез.

— Да здесь не очень можно сделать успехи. А вентиляторы какого диаметра?

— Да вроде миллиметров 400–500.

— Очень узковато. Но интересно. Завтра пойдем на проулку, приглядись, как стоят вентиляторы и как расположена труба, да и сам крематорий.

— Хорошо Андрей.

Мы с ним думали об одном. Как бежать?

Мы изучили фасады крематория, где расположены вентиляторы и приуныли.

Здание крематория — двух этажное, в виде куба. До крыши, от земли, метров 8. По центру куба, трапецеидальная труба, разделенная на двое перегородкой для двух печей. Слева и справа трубы стоят вентиляторы с двигателями. Сам крематорий отделяет от второго забора, в виде колючей проволоки, дорога. Но мы продолжали думать о побеге, все время обращаясь к крематорию, как к самому высокому месту тюрьмы.

Как-то раз Игорь заметил.

— Андрей, вольный, обслуживающий шахту, сказал, что за первым, глухим забором, автопарк для машин, обслуживающих шахту. Работают там только вольные. Автопарк тоже имеет забор со своей охраной, но явно не такой как здесь.

— Я рассчитал, Игорь, одну вещь. Если мы очутимся на крыше крематория и от туда перебросим веревку с кошкой за два забора и зацепим за какой-нибудь предмет, метрах в 7 от забора, мы тогда удерем. Мы скатимся на веревке, через дорогу не задев забора и лучей прожекторов.

— Не может быть Андрей.

— Все может быть. Нужна крепкая веревка с кошкой, длинной метров 40, ломик и яростное желание удрать.

Веревку, крюк и ломик, мы нашли в шахте.

Чтобы попасть в шахту, нужно одеть «скафандр». Не думайте, что на урановых шахтах такие изверги, готовые смертников тут же уничтожить. Государству нужен уран. Нужны работники, способные его достать. Естественно, дозы излучения, будут медленно разрушать организм. Даже в «скафандре» через 10 месяцев, люди становились доходягами и их провожали в крематорий.

Нас послали вынести из шахты доходягу и отнести его в крематорий. На меня и Андрея натянули костюмы химической защиты с капюшоном и маской с очками. Дали по респиратору и спустили на дно шахты, метров 400.

Туннели освещались плохо и мы часто натыкались на мелькавшие тут и там скафандры. Когда мы подошли к крепильщикам, Игорь ткнул меня под ребро и кивнул головой к стенке. На полу лежали скобы, которыми крепильщики стягивали деревянные стойки. Игорь подобрал две, распрямил их тут же, об трубу и сунул в ручки носилок. Мы нашли доходягу в узком туннеле, кинули на носилки и пошли обратно. Тут то Игорь и нашел этот ящик, который неприметно стоял на стыке двух проходов. Там было несколько фонарей, тряпки и веревка. Мы положили носилки, отстегнули скафандр доходяги и разместили веревку под рубахой покойника. Потом его закрыли и в таком виде подняли на верх.

Мы прошли дезинфекцию. Разделись сами, сняли с доходяги «скафандр» и поволокли его в крематорий. Там мы спрятали веревку и скобы, а беднягу сожгли.

Во время другого спуска в шахту, мы нашли арматурину и также в носилках принесли к печам.

Игорь скобы согнул в два крюка и их привязал к веревке. Мы стали ждать удобного случая.

Прошел месяц. Одну печь остановили на профилактику. На улице начались затяжные дожди и мы поняли пора…

Я доложил прапору, что пробило фильтры, а головку форсунки частично забило грязью. Так как трупов скопилось много и другая печь не могла переварить такой объем, прапор потребовал, чтоб мы работали в три смены, но все сделали.

И мы начали ковыряться в печи. К вечеру беготня стихла и чтоб мы не удрали, большие железные ворота крематория закрыли на замок.

— Пора, — сказал Игорь.

Прихватив инструменты, мы полезли в печь. Стены прохода были покрыты копотью и жиром. Воняло так, что голова сразу налилась тяжестью и болью в затылке. Игорь первый дополз до вентилятора и воткнул арматурину между стенкой вентилятора и кирпичами. Мы не ожидали, что железо трубы, так сгнило. Оно буквально расползлось от небольших усилий и свежий, сырой воздух ударил в лицо. Так выползли на крышу крематория. Мелкий дождь свободы осыпал нас, сначала прилипшими бусинками, потом сплошной жидкой маской. Окружающую темноту, разрывали прожекторы, охранных полос, да редкие фонари, вдоль дорог. Автопарк, тоже не был избалован фонарями, но мы разглядели громады Кразов и Мазов в сказочном беспорядке разбросанных по территории.

— Держи, — прошептал Игорь.

Он сунул мне конец веревки. Я обмотал его вокруг руки и вцепился в угол трубы. Игорь собрал веревки с крюками, раскрутил над головой и метнул в автопарк. Мою руку дернуло, что-то лязгнуло и мы присели.

— Натягивай.

Веревка легко прошла два метра и вдруг, натянулась. Я привязал ее к двигателю вентилятора.

— Иди первый, — сказал Игорь, приняв на плечо натянутую веревку — Руки обмотай рукавами куртки, а ноги перекинь за веревку, да согни их, чтоб смягчить удар.

Я так и сделал, пронесся над забором, прожекторами и врезался в железный борт машины. Раздался гул. Только я отпрыгнул, как в борт въехал Игорь. Он потянул меня за рукав и мы помчались вдоль машин.

Проходная выплыла сразу и Игорь первый открыл дверь. Охранник у вертушки дремал и не открывая глаз сказал: «Ромка, повесь ключ на щит». Игорь для приличия задел щит и, открыв вторую дверь, выскочил наружу. Я за ним. Мы бежали по темному поселку, пока не наткнулись на реку. К мосткам были привязаны лодки и Игорь арматуриной вывернул крюк с цепью, из закопанной сваи.

— Возьми шест.

Он кивнул на забор. Я подбежал к нему и разглядел лежащие жерди. Схватив две штуки, помчался назад. Течение реки понесло нас опять через поселок, мимо маячившего недалеко, освещенного забора тюрьмы в жуткую темень.

Нас не узнать. Я отпустил усы, состриг брови и волосы, а Игорь завел красивую холеную бородку. В родном городе мы боялись попасутся и поэтому жили в пригороде на заброшенной даче.

— Андрей, пора уходить из города, стал часто тревожить Игорь.

— Погоди, нам нужны хоть какие-нибудь документы и я еще не взял свое спрятанное оружие.

— Пока мы возимся, нас поймают.

— Нам надо увидеть двух людей, они нам помогут.

— Сколько же мы будем здесь еще?

— Два дня.

Я пришел к главному домой. Он как-то постарел и опустился, но узнал меня сразу и не удивился.

— Заходи, Андрюша.

Мы прошли на кухню, где он заварил чай и разлив его по стаканам, начал разговор.

— Ну как живешь?

— Плохо. Пока в бегах.

— А мне сообщили, что ты умер.

— Чуть-чуть не добили.

— Что же дальше?

— Хочу жить.

Он помешал ложечкой чай.

— Что ж ты не спросишь. Как дела в КБ? Как живут твои друзья? Или ты все уже знаешь?

— Нет не знаю, но хотел бы узнать.

Он отпил маленький глоточек.

— После происшествия с тобой, меня отправили на пенсию. Зама поставили на мое место и он изобретает твое ружье. Все КБ грезит твоим оружием.

— Ну и как?

— Пока не как. Патрон не сделать, их пока нет. Если бы знали состав газа, он бы был на коне. Все химические институты, пытаются решить эту проблему, но пока без толку.

— Ну и как же теперь. От старых идей не отказались.?

— Так оно и есть, от конденсаторов и турбин не отказались. Это тупик. Американцы в космосе дошли до ядерной накачки, все страны ищут новые источники энергии. Мы пока в тупике. Твой химический источник, это будущее, разработки 2000 годов.

— А будет ли война в это время? Как вы думаете?

— Наверно нет. Будут мелкие, но сознание людей растет быстро, быстрее чем стремление перерезать друг другу глотки и поверь, люди одумаются и оружие массового уничтожения исчезнет.

Главный допил чай.

— Вы говорили про оружие массового уничтожения. А как же мое ружье?

— Оно будет развиваться. Думаю, будущее за многозарядным, компакт пистолетом.

— А как же мои друзья?

— Маршак женился на девушке, которая была сестрой конструктора стержней. Маша вышла за муж, не знаю за кого. Алена развела Владислава. Только Ира ждет чего-то. Может тебя. Ты ей не звонил?

— Нет.

— Зря, позвони. Она тебя не выдаст. А чем я тебе могу помочь?

— Не знаю ваши возможности, но мне нужно убраться из этой страны, да еще с какими-нибудь документами..

Главный достал сигареты и прикурив от зажигалки, потер сухой рукой подбородок. Он подошел к телефону и набрал номер.

— Анатолий привет. Это я. Как супруга?…. А внук?… Да не тяну, нужно одно дело сделать или помочь одному хорошему человеку.

— Двум, двум, — прервал я его.

— Даже двум, — поправился главный, — …Им нужно исчезнуть из города, они без документов…Что?…Легализоваться… Думаю да… Хорошо… Понятно…Хорошо…Да еще тяну… Видишь, хоть что хочу сделать… Пока.

Главный торжественно опустил трубку.

— Завтра пойдете по адресу…

Он два раза повторил адрес.

— Там обитает русский — национальный союз. Наши националисты, одним словом. Там идет набор в Карабах. Дадут одежду, деньги, документы на любую фамилию и легально отправят в Армению.

— Воевать?

— Да, но другого пути тебе предложить не могу. Тем более он легален. Знаю, что после выполнения контракта, ты свободен, если будешь жив конечно. Власти на деятельность союза смотрят сквозь пальцы и, даже помогают ему.

— Что ж спасибо и на этом.

Я поднялся и стал прощаться.

— Постой, — вдруг сказал главный — А патроны ты сохранил?

— Да и даже ружье.

Главный злорадно засмеялся.

Иру в кафе вызвал Игорь по телефону. Она тоже узнала меня и долго плакала у меня на груди. Я увел ее в садик, где пощадил ее самолюбие и рассказал полуправду о своих похождениях. Она же поделилась о последних событиях.

— Ирочка, я должен уехать.

— Я поняла. Но я хочу, что бы мы встретились. Хочу, чтобы ты вернулся.

— Этого наверно не будет, но я тоже хочу увидеть тебя. Если ты будешь ждать, я с тобой обязательно встречусь.

— Андрюшенька, я буду ждать.

Она опять заплакала и вжалась мне в грудь. Мы очень долго прощались.

Вечером я ездил на дачу к отцу и вытащил чемодан с ружьем. Из коробки отсчитал в чемодан 40 патронов, остальное, замотав в полиэтилен, засунул в щель фундамента под домом. Туда же сунул тетрадку с технологией. А на следующий день нас отправили в Карабах. У меня были новые документы на Орлова Александра Андреевича. Игорь, захотел оставаться Игорем, только фамилию поменял.

ЧАСТЬ 4

Прошло пол года.

Игорь командир танка Т-72, а я его водитель. Формировали наш батальон в городке Веди, километрах 40 от Еревана. Так и не приняв как следует технику, я завел танк на трейлер и мы начали марш-бросок по горным кряжам по маршруту Чиманкенд — Микоян — Ангехакот — Дыг. Здесь нас сгрузили, выдали снаряды, патроны и мы двинулись своим ходом в Лачин, в знаменитый Лачинский корридою.

Эти 15 километров были самыми мучительными для меня. Сказался заводской дефект машины. Где-то потекла система охлаждения и вода стала скапливаться на дне машины. Температура двигателя поднялась и я был вынужден остановить машину. Игорь упросил по рации выделить нам летучку и как только она явилась, мы ее отправили за водой в Дыг, загрузив пустыми канистрами, снятыми с разных машин. Летучка пришла через час, весь батальон давно ушел и мы, залившись водой, двинулись в путь. Через каждые двадцать минут мы заправлялись водой, но эта же вода наполняла танк. Когда мы добрались до спуска в долину реки Акера, где находился Лачин, воды было по колено. Я одел прорезиненные сапоги и, опустив рычаги пошел на спуск. Сапоги не помогли, нос машины опустился, вся вода переместилась туда и я оказался по шею в воде. Так и спустился до Лачина, где можно, отключая двигатель и двигаясь за счет инерции.

В мастерских Лачина, мы подняли заднюю броневую плиту и исследовали двигатель, оказалось, что пробит котел обогрева и его пришлось малость урезать и заварить. Мой чемодан с лазерным пистолетом тоже подмок и пришлось на коленях умолять грубых, носастых армянских сестер, местного госпиталя, в 100 граммах спирта для протирки и просушки всех узлов. Я боялся за детали ружья, но все, слава богу, оказалось исправно. Собрал ружье и уложив в чемодан, спрятал за баллоном со сжатым воздухом внутри танка.

От Лачина до Шуши мы двигались с летучкой, так как азербайджанцы иногда нападали на отдельные машины и вдвоем было веселей. В Шуше, не нашли свой батальон и двинулись дальше. Заправившись и отдохнув в Степанакерте, отправились в Хинзристан. Батальон был неуловим и, перевалив горы к Ванку, мы оказались в долине реки Тертер и шоссе на Мардакерт. Здесь мы нашли своих.

Командир батальона приказал замаскироваться, а так как мы прибыли последними, то на нас маскировочных сетей не хватило и пришлось метаться вдоль разбросанных домов в поисках пристанища. Местные армяне посоветовали нам, спрятать машину в большом сарае, стоящему недалеко от берега. Нам он очень понравился и, открыв ворота, Игорь принялся жестами загонять машину.

Машина вся уместилась в сарае и я, выключив двигатель, собрался вылезать из танка. Вдруг машина дернулась и… начала проваливаться. Из под мостков, на которые мы въехали, показалась навозная жижа, которой становилось все больше и больше и танк вдруг ухнул по самый люк механика водителя вниз. Игорь заметался.

— Заводи, — завопил он.

Я включил еще теплый двигатель, бешено завертелись траки, но танк уже прочно сидел на брюхе и не двигался. Игорь, выругавшись, тронулся к командиру докладывать о происшествии. Прибыл командир, который орал на нас на всех языках, которые он знал и, вызвав по рации танк, он приказал, вытащить машину через два часа.

Мы с Игорем стояли перед сараем и чесали головы. Дело в том, что крюки у танка приварены на нижнем скосе брони, который утонул в навозе. Мы на ощупь долго толкали петли троса в навоз, но ничего сделать не могли. Наконец, Игорь не вытерпел, разделся, натянул костюм химзащиты, противогаз, отвинтил противогазную трубку от коробки и, протянув ее конец мне, прохрипел.

— Держи над поверхностью.

Он вступил под правый трак и ушел по грудь в навоз. Я отдал ему петлю троса и он исчез в булькающей жиже. Долго держал трубку над поверхностью, давая ему дышать. Наконец он появился, сорвал противогаз и выполз наружу.

— Готово.

Прибыл танк, вызванный командиром. Мы прицепили к нему трос. Я сел за рычаги и закрыл люк. Меня дернуло и поволокло вперед, я тоже включил двигатель и надавил газ. Нос машины зацепил за порог и сарай, зашатавшись, сначала двинулся с места вместе с танком, потом рухнул на машину. Мы выползли к берегу.

После этого случая, мы получили кличку «говняная команда», а наша машина стала называться «говняный танк».

Отдыхали не долго.

Азербайджанцы, накопив силы, в районе Мардокерта прорвали оборону и, отсекая северные отряды самообороны, вышли на шоссе к реке Тертер. Батальон начал отступать на юг, огрызаясь из-за укрытий. Мы отступили километров на тридцать и встали в горном массиве, прикрывая Ванк. Здесь мы продержались двое суток до подхода подкреплений, потеряв три танка и ребят. Когда подошли подкрепления, нас вытащили из боя и отправили на восток к границе, где создавалась ударная группировка на Мардокерт, с целью отсечь корпус азербайджанцев и уничтожить их в долине реки Тертер.

В начале Сентября, мы стали наступать через горы, на север и вскоре, вступили в бой.

Под утро, батальон сбил передовые отряды противника и стал накатываться на горную гряду, за которой должна быть долина реки.

Наш танк шел по центру клина и через триплекс я видел кромку неба, на которой мигали и блестели бесчисленные звезды.

— Говняный, — это наши позывные, после того случая — говняный, берегись. Справа танки противника, — рявкнул голос командира в наушниках.

В ту же минуту танк мотнуло, что-то грохнуло. Меня понесло в лево и я провалился в темноту. Очнулся от резкого запаха, воняло жженой изоляцией и еще чем-то необычным.

— Игорь, Игорь, — хрипло позвал я.

Ответа не было. Где-то за броней ухали выстрелы и взрывы. Танк иногда вздрагивал или начинал гудеть от цыкавших осколков и пуль.

— Игорь.

Я полез в башню. Почему-то болела рука и гудела голова. Игорь сидел на командирском кресле, упершись головой в прицел. Я пробрался в башню, отвернул барашек люка и откинул его в сторону. Вцепившись в комбинезон Игоря, я начал выволакивать его наружу. Это мне с трудом удалось. С башни аккуратно я снять его не мог и мы с ним шлепнулись на землю, где я начал его трясти.

— Игорь, Игорь.

Он не шевелился. Темнота не позволяла мне увидеть его лицо и я стал ощупывать его руками. Пальцы коснулись глаз и тут же отдернулись, они были открыты.

— Игорь…

У меня как что-то внутри оборвалось и я сел у тела и качался то в право, то влево. Очнулся от грохота. Искры летели от брони моего танка, какой-то пакостник долбил остатки моей машины из крупнокалиберного пулемета.

Тут-то я пришел в себя и стал осматриваться. Мы попали в ловушку. Слева и справа нашего клина, на вершинах высот стояли танки противника и долбили, и громили наш батальон.

Что-то схватило мое горло, ярость бушевала внутри. Я ринулся в свой танк, вытащил чемодан с ружьем и выкатился к Игорю. Здесь быстро все собираю и зарядив барабан патронами, направляю ствол на движущуюся цель, рельефно видную на фоне неба. Первая вспышка брызнула и расползлась на танке. Она охватила ярким светом всю ночь, но мои глаза уже ловили второй танк. Он выхватывается на мгновение отблеском огня. Барабан встал к стволу новым патроном. Выстрел. Я малость промахнулся, попал в левую скулу башни, но танк дернулся как бешеный и башня вдруг подпрыгнув, исчезла в ночи. Брызги лучей, одновременно, накрыли стоящую рядом машину и та, как слепая, продолжала двигаться к обрыву горы, где и пропала в темноте. Два танка горели черно-красным пламенем и на их отблеске, я поймал последний удирающий танк. Из-за холма виделась только башня и когда она осветилась, от моего выстрела, я уже не смотрел в ту сторону.

Перебежав на другую сторону, своей разбитой машины, я также стал лупить по другой группе танков неприятеля. Трава загорелась и мечущиеся машины стали отчетливо видны. На тебе за Игоря. И тебе тоже, за Игоря.

Слева и справа разгоралось пламя, там и там стало светло. Движущихся танков не было. Задыхаясь, я полез на хребет. Первые лучи зари, ореолом охватили стоящие за долиной горы, а внизу двигались и сновали туда-сюда бронетранспортеры, танки, машины, люди. Первый же выстрел, вызвал громадный двигающийся факел и на фоне этого света, я как автомат ловил цели и стрелял, и стрелял.

Остановился от того, что кончились патроны. Помчался назад к танку, нашел чемодан и стал набивать барабан. Оставшиеся, распихал по карманам. Опять пролез на верх и устроил разгул огня по всей долине. Маленькие точки людей бежали среди сверкающего пламени на восток, бросая технику, которая при малейшем движении вспыхивала, как факел.

Уже не помню, куда влепил последний выстрел, но когда кончились патроны, пошел к Игорю и сел у его головы.

Ко мне подбежали две фигуры.

— Ну ты даешь, — сказала одна.

— Вы кто? — спросил я, подняв голову.

При бликах огня видна военная одежда.

— Капитан Маркиросян.

— Капитан, спускайтесь в долину, пока они не очухались и не вернулись обратно. Гоните их дальше. У вас рация есть? Сообщите.

— Хорошо, — сказал капитан и затем, обернувшись ко второму, — За мной.

Они исчезли. Свет все больше и больше наполнял долину, горы и впадины. Я просидел 2 часа и закрыл глаза Игорю. Подошел к танку, отвязал лопату и отойдя метра на 4 от него, принялся копать, вернее ковырять, в каменистой почве яму. Под голову Игорю я подложил чемодан с бесполезным оружием. Прощай Игорь. Холмик получился скудный. Уж больно много камней.

Два дня я болтался в батальоне. В свободное время ходил по полю боя, рассматривал сожженную технику. Меня поразило количество слепых-пленных. 200 человек, этих здоровых, красивых людей, уводили в тыл. Они шли цепочкой, держась друг за друга. Я разговаривал с ними и удивился, узнав, что большинство из них пехотинцы, пораженные вспышками света, распространившейся от ближайшей цели.

На танках не помогли накладки дополнительной защиты, их так же легко прошивал лазерный луч вместе с броней.

Меня допрашивали военные, они все спрашивали, как мне удалось создать перелом на поле боя и где это чудо оружие. Я признался им, естественно соврав, что сжег оружие в горящем танке противника.

Мы потеряли больше половины танков и тех, кто не имел машин, отправили в Степанакерт за новой техникой. Техника пришла через неделю и это время, мы валяли дурака и отсыпались.

В казарму пришел посыльный. Меня вызывали в канцелярию.

В комнате было три человека: двое военных и гражданский. Гражданского я сразу узнал. Это был тот толстомордый мужик, неряшливо одетый, что на полигоне предлагал мне поразить деревянный сарай. Один военный-полковник, был комендантом в Степанакерте, другой — незнакомый офицер из Союза, как я понял по его мундиру.

— А ведь я вас знаю, — сказал гражданский — Вы конструктор лазерного оружия и фамилия ваша, дай бог памяти, Соколов.

— Пазволте, пазволте, — с акцентом заговорил комендант — это сержант Орлов Александр Андреевич.

Гражданский засмеялся оглушительно, как лошадь.

— Я то ехал, думал что увижу новую разработку, а увидел новую фамилию. Ну, Георгий Ефимович, — обратился он к военному — это тот, о котором я вам рассказывал.

— А по нашим данным, Соколов мертв.

Георгий Ефимович пристально изучал меня.

— Однако вы сильный товарищ, я листал ваши протоколы и был убежден, так же как и все, что тайна лазера потеряна после смерти вашего друга Вы ведь утверждали, что капсулы с компонентами потеряны, однако всех обманули и пошли на смерть. С одной стороны надо быть убежденным в своей правоте человеком и отправиться на гильотину, с другой быть конструктором самого смертоносного в мире оружия.

— Короче, — прервал его толстомордый — Соколов, я забыл твое имя и отчество.

— Андрей Александрович.

— Так вот Андрей Александрович, где патроны? Раз вы стреляли, значит они есть. Не так ли?.

— Нет. Патронов нет.

— Опять врете. Уверен есть. И теперь даже думаю, что есть сам секрет изготовления компонентов.

— Ничего нет, — я упрямо мотнул головой.

— Ладно Соколов. Кое что мы узнали. А это кое что нам подсказывает — компоненты и патроны есть.

— Нет, — упрямо твердил я.

— А не вернуться ли вам в Союз? — заговорил Георгий Ефимович — Продолжить работу с оружием.

— Никак, никак… нельзя. У него контракт, — заволновался комендант.

— Оружию нужны новые источники энергии накачки. Нужны химические, газовые, жидкостные. С ними надо работать и работать. Что толку, если я сконструирую вам лазеры, которые требуют целый поезд конденсаторов. Хотя… Постойте, хотя…

Я замолчал, пораженный мыслью. Почему химический лазер. В США есть господин Вальтер Смит. Он много занимался газовым лазером на СО2. Там же бешеные мощности. На его теориях наши предложили немало систем, разработав системы с поджигом и без. Это было 4 года назад, неизвестный автор Кушнер В.Р. с выводком известных прихлебателей, разрабатывал лазеры с высоким давлением. Если его не заткнули, как и всех талантливых людей в нашей системе, то можно попробовать на его разработках, новый тип лазера.

— Хотя, что? — встрепенулся толстомордый.

Он почуял мысль. Это был явный охотник на новое. Я молчал, мысленно лепил лазер… Если приложить к его идеям пороховой заряд, то давление можно достичь мгновенно и любой мощности. Если использовать тепло, выделяемое при расширении газа, можно достигнуть температуры выше 1000 градусов, а если вместо стандартных порохов использовать нитросоединения, можно добавить в реакцию азот. Это же пушка, мощностью выше 1000 киловатт. Господи, здесь по неволе поверишь в господа бога.

Пот выступил у меня на лице.

— Да говорите, черт возьми, — чуть не выл толстомордый, схватив меня за рукава.

— Разрешите мне выйти, — вдруг нашел я в себе силы.

— Идите, — сказал Георгий Ефимович, который тоже понял, что я что-то нашел.

Меня отпустили. Я пошатался немного и пошел принимать танк и нового командира.

Перед самым отбоем, дневальный позвал меня на улицу. На противоположной стороне казармы, стоял газик и возле него прохаживался Георгий Ефимович.

— Андрей Александрович, так как вы смотрите на то, чтобы все-таки вернуться в Союз.

— Отрицательно, Георгий Ефимович.

— Но вас здесь ни чего не ждет, кроме смерти, а в Союзе вы нужны.

— Вы уверены?

— Не буду хитрить с вами. Нет, не уверен. У вас есть уверенность в своей правоте и ни кто не даст гарантии, что вы нас проведете сегодня также, как и тогда.

— Спасибо Георгий Ефимович. Я не знаю, за что я здесь буду умирать, но знаю, что в Союзе я делал оружие будущего. Это была цель. Но меня подрезала настоящая действительность, когда варварство выползло на поверхность и моим оружием хотели уничтожить своих сограждан.

— Ладно. До свидания.

Он протянул руку и тут же резкий запах у моего носа, растворил офицера перед глазами…

Очнулся я от вибрации. Гул турбин отдавался в ушах. Руки стянуты веревкой, болит голова. Плохой свет все же высветил, сидящих на против Георгий Ефимовича, толстомордого гражданского и двух других безликих людей с короткими автоматами Калашникова в руках.

— Очнулся, — спросил толстомордый. — Ну, слава богу. Скоро и дом.

Он посмотрел в круглое окно. Весь горизонт залит солнцем, мы плыли над облаками. Я закрыл глаза.

— Давайте знакомиться, Андрей Александрович.

Он стоял передо мной холеный, чистый, отглаженный.

— Я председатель комитета по новым вооружениям, Сергей Дмитриевич Л…

Это первая моя встреча, после возвращения, тайным образом в Союз.

— У нас с вами разговор будет без свидетелей, без магнитофонов, так сказать один на один. Я хочу вам предложить сделку. Я не буду вас убеждать, что это надо для родины, для вас. Сразу же перейду к делу. Вы нам патроны, компоненты, мы вам полную свободу, работу, хоть на старом месте, хоть на новом, гарантируем безопасность. Так как?

Я размышлял. Сначала мне не хотелось убивать живых людей новым оружием и я сделал все, что бы этого не было. Потом волей обстоятельств, я сам испытал оружие на людях. Выходит, я сам нарушил все принципы, ради которых страдал. Что делать? И я решился.

— Хорошо я согласен. Я принимаю ваши условия, но работать в старой конторе не хочу.

— Мы вам уже подыскали хорошее место. Вы пойдете ведущим конструктором в одном КБ.

— Я принесу вам патроны, через два дня.

— Ну это другой разговор. До свидания Андрей Александрович. Вы свободны. Вот вам направление на новую работу. Видите, я уже все приготовил для вас, был уверен сговоримся.

Мы расстались.

— Ира, это я Андрей.

— Андрюшка, Андрюшка. Где ты?

— Под твоим домом.

Трубка звякнула. Я вышел из будки. Ирка вылетела из парадной и обхватила меня руками.

— Ирка, я вернулся на совсем. Я люблю тебя.

— Господи и где ж тебя дурака столько носило, что бы сказать эти три волшебных слова.

— Прости Ирочка. Точно дурак. Но этот дурак безумно любит тебя.

— А я тебя так давно, что кажется любила всю жизнь.

— Я принес, то что вы просили Сергей Дмитриевич.

Я протянул ему бумажный пакетик. Он его развернул. На бумаге лежали целехонькие капсулы с компонентом Д, капсулы с компонентом С, были покрыты зеленым налетом. Они были пусты. Фтористые соединения разрушили медь.

— Что это?

— Капсулы с компонентами. Один компонент сжег металл, нужен срочный анализ, может там чего-нибудь и осталось.

Сергей Дмитриевич вскочил. Лицо его перекосилось. Он рванул к двери.

— Кто есть в приемной? Кто? Срочно в институт на исследование.

Я не мог признаться Сергей Дмитриевичу, что тетрадь от сырости, влаги, перепада температур, где-то слиплась, где-то расползлась. В ней частично исчезли текст, формулы и графики. Не сохранил я Володин труд. Прощай оружие, которое так отразилось на моей судьбе.

КАСАТКИ

Касатки вели себя неправильно. Уже год плавая в Средиземном море, я ни разу не видел их в таком возбужденном состоянии. Обычно мы встречались, подготавливались к стычке и мирно расходились.

То ли им не нравились наши прорезиненные костюмы, то ли их отпугивал запах наших вонючих шлемов, с нелепыми наушниками, но сегодня… Сегодня они собирались нападать.

Нас трое. Я командир группы, капитан-лейтенант Новиков Александр Николаевич и двое старшин.

В новых шлемах, мы работаем только год. Они отсекают от нас звуки моря, спасая от звуковых волн, после взрыва и акустических ударов, искусственно создаваемых противником, против подводных диверсантов. Единственное, что они принимают, это щелчки эхолота и определенную длину акустической волны, предупреждая нас о появлении кораблей или подводных лодок. Радиотелефон запрещен нам по инструкции. Переговоры между собой ведем только световыми сигналами или жестом руки.

Касатки начали увеличивать активность вокруг нас. Они возникали повсюду. Две твари начали боевые развороты, создав круг и приближаясь с каждым витком, к нашим плывущим телам. Я остановился и жестом показал своим товарищам — на дно. Мы встали треугольником, подняв ластами на дне небольшое облако взвеси песка. Вытащив кинжалы, мы ждем начала этой опасной схватки.

Касатки тоже перегруппировались. Две из них, по прежнему, крутят боевой танец вокруг нас. Остальные сбились в неровный клин и первая, самая большая около 5 метров, пошла на таран прямо на меня.

Я вовремя откидываю голову в лево и эта гадина расшвыривает наш треугольник в разные стороны — двое отлетают влево, один летит в право. Я успеваю всадить в ее бок свой кинжал и он вместе с касаткой, уноситься за спину.

Страшный удар хвостом обрушивается на меня. Это промахнувшаяся, от того, что я вылетел из треугольника, другая касатка, успела наградить меня прощальным ударом. Гофрированные трубки и все ремни крепления баллонов сорвало. Воздух забурлил, уходя в воду.

Я сорвал ненужный нагубник и повернув баллоны к груди, припал к живительному отверстию. Касатки готовились ко второму штурму. Кто то прижался к моей спине, я почувствовал лопатки напарника. Мы стояли спина к спине.

Безумная касатка с кинжалом в боку шла отомстить мне. Она неслась на меня и я, оторвав губы от металла наконечника вентиля, выбросил баллоны вперед на вытянутых руках, перед лицом. Удар массы чудовища перекинул меня через напарника. Боль поразила руку. Мелькнули торчащие в пасти касатки вентили моих баллонов и она, дергаясь телом, проплыла белым брюхом надо мной.

Я не мог больше находиться на дне, без балласта и без воздуха. Сделав ластами и руками отчаянные движения, пулей пробиваю 6 метровый слой воды. Срываю с головы шлем. Свет резанул глаза. Делаю два вдоха и делаю стойку вниз головой, навстречу смерти, на всякий случай зажав в кулаке шлем. Лучше пусть откусит голову, чем начнет с ног. К моей голове подлетела касатка и вдруг, как вкопанная, остановилась перед лицом. Мы смотрели друг на друга и я чувствовал, что задыхаюсь. Я мотнул шлемом и касатка лениво отвалила от меня и ушла на глубину.

Опять вдох и снова стоика, тень плывущего человека, приближалась ко мне. На поверхность выскочил мой напарник. Он сорвал нагубник и тяжело задышав, сказал: «Ушли». Я протянул ему руку. Из под вспоротой резины рукава, сочилась кровь.

— Аптечка у тебя есть? Эта тварь проглотила все.

Он выдернул из пояса пакет.

— Николай погиб, — сказал напарник — Там только лохмотья на дне.

— Акваланг остался?

— Да.

Он кивнул на выходящие на поверхность пузыри воздуха.

— Только…, - продолжил он нерешительно — нагубника нет.

Я все понял и кивнул головой.

— Снять акваланг сможешь? Иначе мы потеряем его. Нас отнесет куда-нибудь.

— Хорошо. Сниму. Товарищ капитан-лейтенант посмотрите на лево.

С левой стороны в 2 милях проплывал грузопассажирский турбоход под тунисским флагом.

— Дай кинжал. Резину рукава спороть надо.

Он протянул свой кинжал, одел нагубник и ушел в глубину.

Я с трудом, прокалывая кинжалом резину, отрезал по локоть рукав костюма. Кожа вспорота до локтя. Рана была бы глубже, если бы не часы, они приняли на себя зуб касатки и тот только на пол сантиметра углубился в тело.

Через 5 минуту поднялся напарник. В его руках был акваланг. Шланги были срезаны, как ножом. Нагубника действительно не было. Мы прицепили баллоны на мою спину и напарник помог перевязать руку. Я натянул шлем, сунул трубку в рот и попробовал на пол метра пуститься в море. Вроде ничего, только соль воды начала разъедать рану. Кой-как, но до базы мы доберемся, если конечно не произойдет нового нападения касаток или не взбеситься какая нибудь новая тварь.

Мы подводные разведчики и диверсанты служим на гидрографическом судне «Академик Павлов», который приписан к ВМФ. Наша обычная стоянка на военно-морской базе в Бизерте. «Академик Павлов» не обычный корабль. В задней его части, сделан скрытый пуск под воду для аквалангистов и двух миниатюрных подводных лодок, которые подвешены на кран балках слева и справа от люка. В виде слипа к люку тянется наклонная дорожка с верхней палубы, чтобы аквалангисты могли по тревоге скатиться вниз.

Основная наша задача, перевозка под водой секретных грузов и неизвестных нам, людей из Туниса в Испанию, Францию, Италию, Югославию, Грецию и обратно. Но для этого, нужно очистить путь прохождения подводной лодки от гидрофонов, разбросанных американцами по всему Средиземному моря. Звук двигателя наших лодок ни кто не должен улавливать.

Существует два вида гидрофонов: береговые и плавающие, в виде буйков. Мы ловим в основном плавающие. Американцы еще ни разу не засекли шум винтов необычных подводных лодок.

Капитан первого ранга Афанасьев, мой начальник, орал на меня за провал операции.

— Ну и что? Мать вашу, рыбешек испугались? Написал здесь целую поэму, — он разорвал мой рапорт, — Эти ваши сраные касатки один раз в году бесятся, а вы в штаны наложили!

— Но погиб человек…

— На войне погибают всегда. Вы знаете, что такое приказ? Это святыня! А за невыполнение приказа, тоже погибают.

Я молчал, чувствуя, что еще немного и взорвусь.

— Вот мой приказ. Направление старое. За вас группу поведет прапорщик Сысоев. «Павлов» отправиться завтра. Вам неделю на лечение. Ясно.

— Так точно..

— Ну и хорошо. Поправляйтесь.

Бар-таверна «Морской волк», собирал моряков со всех судов, которые останавливались в Бизерте. Здесь не обязательно нужно знать арабский язык. Официанты говорили на всех языках. Здесь собирались матросы, офицеры, разведчики разных государств, сутенеры, бизнесмены и проститутки, в основном европейского типа.

— Разрешите.

Ко мне обратился прилично одетый господин с двумя банками пива.

— Пожалуйста. Место свободно.

Он уселся, ловко вспорол крышку банки и сделал первый глоток.

— Я вас давно разыскиваю, господин капитан-лейтенант. Вы все в работе и никак вас на берегу не поймать.

— От куда вы меня знаете и кто вы?

— Я полицейский. Вот мои документы.

Он протянул удостоверение. Пестрая арабская вязь с трудом, но все же далась мне. Он врал, он из контрразведки.

— Простите, но в ваши документы говорят, что вы не полицейский.

— Я так и думал, что вы знаете арабский. Тем лучше. Не могли бы вы прогуляться со мной на часик? Заскочим в приличное заведение, выпьем по чашечке кофе.

Последних две фразы он сказал по-арабски.

— Что стоит за вашим приглашением, господин Салем. Кажется я правильно прочел ваше имя.

— Здесь слишком много ушей. Я хотел бы побеседовать с глазу на глаз.

— Хорошо. Пойдемте.

За углом дома стояла машина Салема. Мы понеслись в европейский квартал Бизерты.

Ресторан «Олимпик» был почти пуст. Салем повел меня между пустых столиков к сцене, где в углу сидела пара. Молодая симпатичная арабка, в европейской одежде и пожилой, морщинистый старик в смокинге.

— Господин полковник, — обратился Салем к старичку — Капитан-лейтенант Новиков любезно согласился провести с нами вечер. Разрешите присоединиться к вашему столу?

— Вас, кажется друзья зовут Алекс. Разрешите и мне называть вас так. Пожалуйста, садитесь. Это Мариам, моя дочь, мое горе и моя радость. Я ее взял, чтоб вы чувствовали себя более непринужденно. Меня зовут Джеймс Морисон или, как вы слышали мое звание, полковник Морисон.

Официанты, как автоматы, принялись обслуживать нас.

— Как идет служба, господин Алекс?

— Нормально, господин полковник.

— А что с вашей рукой?

— Напоролся на касаток вчера. Пришлось защищаться.

— Как? На настоящих касаток? — лицо Мариам приняло заинтересованное выражение.

— На настоящих, мисс Мариам.

— Не могли бы вы нам рассказать, как это произошло?

— Это очень страшно мисс. К тому же погиб молодой парень.

— А где это было, не подскажете? — задал вопрос Салем.

— Очень далеко от берега. К тому же компас сожрала касатка.

— Не эти ли часы-компас?

Полковник вынул из кармана мои часы, пробитые по центру зубом касатки.

— Да, господин полковник, они. Они спасли мне руку, не дав зубу касатки распороть руку на две части.

— Господи, какой ужас, — заверещала Мариам.

— Мы нашли касатку, плавающей на поверхности воды. Она проглотила акваланг из которого шел кислород. Ее раздуло и выкинуло на верх. Наша рыбацкая шхуна нашла ее и привезла сюда. Очень редкий экземпляр, специалисты говорят, около 5 метров длины.

Я молчал, ожидая подвох и он наступил.

— В левом боку касатки мы нашли кинжал. Не ваш ли это кинжал господин Алекс?

На этот раз, из бокового кармана, вытащил сверток Салем. Он его развернул и я увидел свой, сверкнувший под люстрами, кинжал. Мариам пальчиками подцепила и поднесла его к своим глазам.

— Это мой, господин полковник.

— Так, — он улыбнулся — Осторожно детка.

Полковник взял нож из рук Мариам.

— Вы закусывайте, ешьте.

Мы выпили вина, закусили салатом.

— Папа, так интересно. Я рада, что ты привел меня сюда. Господин капитан-лейтенант такой симпатичный молодой человек. Не каждого увидишь, кто побывает в пасти касатки.

— Что ты детка, это еще не все. Самое интересное впереди.

— Да что ты, папа?

Я напрягся. Полковник вытащил из кармана, точно такой же кинжал и положил их рядом.

— Не правда ли похож? Вот и знакомое клеимо. А этот знаете где нашли? За 500 километров от Бизерты, в Салернском заливе. Им был убит человек.

Мариам ахнула. Полковник взял, наполненный официантом бокал и отпил глоток. Он продолжал.

— Я не хочу сказать, что это сделал господин капитан-лейтенант или кто-то из его команды. Может быть это были другие подводники, а может это провокация. Я хотел с вами встретится даже не поэтому поводу, хотя, это тоже как-то завязано с настоящим делом. Я хотел с вами поговорить о другом.

Но мои мысли были далеко. Это было два месяца назад.

Мы прокладывали курс к Салернскому заливу и должны были подойти к Агрополи, где нас ждала лодка для приема груза. Николай заметил в мотающейся траве кабель и вытащив портативную пилку, принялся его перепиливать. Через минут 20, мы его все-таки перерезали.

Тут-то они и появились. Пять аквалангистов против нас, троих. Первым их увидел Михаил и предупредил нас. Мы встали в боевой порядок. Здоровый парень с кинжалом плыл на меня. Вода при таких событиях, всегда оказывает жуткое сопротивление и все наши резкие движения сглаживаются. Парень почти рядом, лезвие идет к моему горлу. Я пригибаюсь и нож, скользнув по шлему, вместе с рукой пронесся за спину. Его живот принял мой удар кинжалом и тот застряв в поясе, вместе с туловищем перекатился через меня. Я выпрямился и увидел второго. Тот держал кинжал с боку и когда его рука пошла вдоль моей груди, выбросил свою руку вперед. Мне повезло, лезвие попало под часы и застряло там. Я рванул руку к себе и противник надвинулся на меня. Правая рука вырвала шланги и нагубник о его лица. Он замотал рукой, пытаясь вырваться, бешено заработал ластами и бросив кинжал понесся вверх.

Я показал своим ребятам жестом руки, пора сматываться. Мы стали отступать, но те не стали нас преследовать. Двое из них потащили, своего товарища к берегу, а третий прикрывал отступление.

Эти воспоминания пронеслись мгновенно.

— Я хотел с вами поговорить о другом, — продолжал полковник — Я хотел с вами поговорить о героине.

Голова моя пошла кругами. Причем здесь героин.

— О героине?

— Да.

Полковник опять сделал паузу. Мариам пристально глядя на меня спросила.

— Вы ведь правда, не убивали?

— Нет, мисс, — смело соврал я.

— Я так и думала.

Она облегченно вздохнула.

— Дело в том, молодой человек, — полковник сдвинул кинжалы в сторону — интерпол и наш отдел борьбы против наркотиков, подозревает, что наркотики из Туниса распространяются по всей Европе. И основной канал — море.

— Простите, господин полковник, причем здесь я, касатки, убитый аквалангист?

— Не спешите, молодой человек. Сейчас я разъясню вам свою версию. Пограничники и военно-морские силы каждой страны, бдительно следят за прибрежным морем, стараясь не допустить поступление зелья в свою страну. Однако, первые наркотики получают прибрежные жители и от них распространение идет в глубь страны. Откуда они. Только один путь — подводный. Самое интересное, по сведениям аналитиков, интерпола, наркотик появляется в тех районах, где недавно проплывало ваше судно, «Академик Павлов».

Полковник откинулся на стул, любуясь нашими лицами.

— Этого не может быть, господин полковник. Я почти круглосуточно, нахожусь на корабле и не замечал ни чего похожего, на то что вы говорите.

— А эти ножики, ваша рука? Вы что не уходите под воду?

— Уходим, но без грузов, выполняем задание командования.

— Верно. Вот почему я сижу с вами в ресторане, а не где-нибудь в другом месте и не разбираю все официально. Объем героина колеблется от сотни килограмм и выше и нужен катер или другое маленькое судно для его транспортировки. Таких вокруг вашего «Академика Павлова» не замечено. Мало того ваш корабль, в те районы, где появляется наркотик, не приставал и не причаливал. Зато он проходил в милях 50, это минимальное расстояние, от берега, где после, появлялась эта чума.

— Господин полковник, все это интересно. Я понимаю однако, что вы рассказали мне все это не для того, что бы я воспринял лишнюю информацию. Тогда вопрос. Для чего?

— Для того, что бы встретиться в ресторане, познакомить дочь с интересным человеком, скажу даже необычным. Познакомиться самому и попросить его помощи в поимке преступников, распространяющих наркотики.

— Это все?

— Пожалуй да.

— Я принял к сведению вашу информацию. Вы не против, если я о вашем предложении…, поставлю в известность свое начальство.

— Нет, конечно, не против.

— Папа, можно я приглашу господина Алекса на мой день рождения?

Полковник кивнул головой.

— Господин Алекс, у меня через три дня день рождения, я хочу пригласить вас ко мне домой. Кстати, он здесь в Бизерте. Вот мой пригласительный билет.

— Спасибо, мисс.

Мы поболтали еще немного времени о разных пустяках и господин Салем на своей машине отвез меня к базе.

Я написал о встрече подробный рапорт и передал его капитану первого ранга Афанасьеву, моему начальнику. Он прочитал, походил по комнате и сказал.

— Значит так. Рапорт я передам кому надо, а ты сходи к этой… на день рождения. Свободный выход с территории базы, я тебе постараюсь выбить.

— У меня нет денег на подарок. Дайте часть валюты.

— Может тебе и ключи от квартиры. Хотя…

Он подошел к телефону.

— Алё… Это Макс. Не выделишь ты мне 100 долларов? Что, офонарел что ли? Конечно из фонда. Да, да. Пока.

Командир повернулся ко мне.

— Деньги получишь. Форма одежды — гражданская.

— У меня нет хорошего костюма. Даже на этой встрече, у меня были только белые брюки и армейская рубашка.

— Нет, так заимей.

— Но осталось три дня.

— Слушайте, товарищ капитан-лейтенант, вы как ребенок. Но, черт с вами, я и на этот раз помогу.

Афанасьев опять набрал телефон.

— Демич, привет. У меня здесь одно дело намечается. Нет… Нет… Это по служебным делам. Нужен хороший, парадный костюм. Что? Нет. Для капитан-лейтенанта Новикова. Хорошо он придет, но подбери ему обувь. Да ничего. Это обязательно. Обещаю. Пока.

Капитан первого ранга швырнул трубку и ухмыльнулся.

— Вот на какие жертвы иду — отправляю своего офицера на пьянку. Сейчас идите к завхозу базы, он вам все подберет. В крайнем случае, купит в Бизерте.

— А деньги когда?

— Это завтра, с утра.

Посыльный вызвал меня к заместителю командира базы по полит части, капитану первого ранга Василькову. Это был низенький, толстоватый и лысоватый офицер с противным, подозрительным характером.

— Почему вы не доложили мне о гибели вашего подчиненного?

— Я обо всем доложил и написал рапорт своему командиру, капитану Афанасьеву.

— Вы обязаны также, доложить об этом и командиру базы.

— Я сделал все по уставу.

— Допустим. Мы еще разберемся с вашим ЧП и с Афанасьевым. Где вы были вчера?

Васильков ненавидел Афанасьева и пакостил ему чем мог. Обычно отражалось это на подчиненных Афанасьева. Причина ненависти в том, что Василькову и всем офицерам базы, приказом командующего флотом, было запрещено появляться на «Академике Павлове» и он не знал нашей жизни и чем напичкан корабль. А ему всегда так хотелось сунуть свой нос и узнать, чем мы занимаемся.

— В Бизерте, по приказанию капитана первого ранга Афанасьева.

— Вы, товарищ капитан-лейтенант, обязаны мне сказать все. В баре вас вчера видели с неизвестным господином. Потом вы поднялись и исчезли с ним. Что это значит?

— К сожалению, товарищ капитан, я выполнял распоряжение капитана Афанасьева и все мои действия изложены в рапорте.

— Хорошо товарищ капитан-лейтенант, — вдруг успокоился он — Вы меня еще не до оценили. Мы с вами еще встретимся, но ваша карьера с этого дня, нарушена. Идите.

В новом белом костюме я произвел переполох в доме Джеймса Морисона

— Алекс, Боже какой вы ослепительный! — запрыгала вокруг меня Мариам — Пойдемте я познакомлю вас с мамой и гостями.

— Мама, это Алекс. Я тебе о нем говорила.

— Здравствуйте, Алекс. Эта скверная девчонка ни как не научиться представлять гостей. Зовите меня- Софи. Мариам, отведи Алекса к гостям.

— Идемте, Алекс, — Мариам потянула меня к дверям гостиной.

В большом овальном зале, полно света и разодетых гостей.

— Девочки, идите сюда! Посмотрите, кого я привела! Это Алекс. Русский офицер. Гроза морей и победитель касаток. Он недавно, подрался с касаткой и она его ранила. Алекс покажи руку.

Девушки обступили меня и рассматривали как диковину. Как будь-то они ни когда не видели русского мужчину.

— Вы правда дрались с касатками? — запищала красивая кукла с головкой Барби.

— Да.

— А мой брат ездил в Серенгети и убил двух львов.

— Он мужественный человек, мисс.

— А на вас осьминог нападал? — спросила тощая, декольтированная девица.

— Да. Мы его потом съели.

— Вы деретесь под водой с ножом? — спросила берберочка, в национальном костюме.

— Иногда, но в основном, руками.

— Хватит, Алекс. Пойдемте я вас представлю другим гостям, — потянула за рукав Мариам.

Других гостей, было уж очень много и мне пришлось, только части из них: быстро перецеловать ручки дамам, измять руки мужчинам и выслушать массу комплементов по поводу моей раны и битв с касатками, благодаря Мариам. Представление закончилось только тогда, когда в дверях появился новый гость и Мариам понеслась к нему, бросив меня перед холеным, благоухающим лосьоном и духами мужчиной.

— Профессор Девид Перри, — представился он — Ихтиолог. Изучаю морскую фауну в приморском городке Набель.

— Капитан-лейтенант Александр Новиков. Служу здесь в Бизерте.

— Я услышал краем уха, что вы встречались на море с касатками и даже одна вас ранила. Меня очень заинтересовало это сообщение, не могли бы вы уделить мне пару минут и поговорить об этом.

— Хорошо, давайте поговорим.

— Расскажите. Как вели себя касатки перед нападением?

— Весьма странно. Они собрались группой. Метались из стороны в сторону, потом появилась очень большая касатка и все, вроде, изменилось.

— Что именно? Пожалуйста, не упустите ни одного момента.

— Ну касатки, как-то организовались, что ли. Две пошли кружить вокруг нас, а остальные, сбились в клин и пошли в атаку.

— Так, так. Вам не показалось что-то странное в их поведении?

— Показалось. Мне показалось, что все касатки подчинялись приказам вожака и тот умело организовал нападение. Обычное нападение касаток или акул хаотично, а эти нет. И еще, касатка впервые ударила меня хвостом, чего тоже ни когда не было.

— А вы раньше подвергались нападению касаток?

— Да. Один раз. Тогда мы подранили двух касаток и ушли в камни.

— И что потом?

— Касатки уничтожили двух своих кровоточащих товарищей, а на нас не нападали, хотя подходили вплотную. Они нападают на скорости и, на наше счастье ее развить не смогли, пока мы сидели в тех камнях.

— А как вы их ранили?

— Кинжалами, конечно. С помощью товарищей. Мы сбились в когорту, плечо к плечу. Это их и подвело. Они поднесутся и разворачиваются к нам брюхом, тут и попадают под удары кинжалов.

— Очень интересно. Если будете в Нобеле, приходите ко мне. вот моя визитка.

Он дал мне кусок картонки. Появилась Мариам.

— Вот вы где? Познакомились уже. Мистер Перри, я утащу у вас Алекса. Сейчас танцы и я хочу с Алексом исполнить первый тур вальса. Кстати Алекс, вы умеете танцевать вальс? Прекрасно. Вы сегодня будете моим кавалером и не возражайте.

Вечер прошел удачно. Я не отходил от Мариам.

«Павлов» вернулся, проведя удачную операцию. Афанасьев готовил новую, теперь на побережье Испании. Как всегда всю черную работу делаю я.

Все начинается с Туниса. Напротив порта Сфакс есть острова Керкенна. В этом районе гидрофонов нет. Сюда и направляется «Павлов» за грузом. Не доходя до островов мили 3, из брюха корабля выползают две минилодки, а «Павлов» тем временем идет с дружеским визитом в Сфакс. Подлодки подходят к островам, где их ждет рыбацкая шхуна. Она сбрасывает 2 бочки, емкостью 250 литров, которые подлодки и забирают.

Сама минилодка, как бы разделена на 2 части: грузовую и двигательную. В грузовой две кабины. Одна для капитана лодки, другая для груза или другого человека. Обычно, во вторую кабину ставят бочку и запирают ее люком. Если груза нет, вторую кабинку заполняют водой для равновесия лодки… Двигатель весит 350 килограмм и уравновешивает грузовую часть. Снизу лодки два длиннющих баллона сжатого воздуха. В лодку вделаны две емкости по всей длинные по бокам, для погружения.

Так вот, бочку загрузили на лодку. Лодки ушли под воду и пошли на место встречи с «Павловым». «Судно возвращается из Сфакса и втягивает в свое брюхо лодки на месте встречи.

Мы шли за Барселону в залив Розас. Не доходя до Барселоны мили 3, группа из трех пловцов ушла тралить под воду. Мы плыли в линию, не отрываясь друг от друга на расстоянии около 7 — 10 метров, перемигиваясь фонарями. Правый засигналил — внимание. Прислушиваюсь. В наушниках слабо запел зуммер, поворачиваю голову в право, зуммер загудел больше. Мы дружно поворачиваем в право и через 5 минут нарываемся на гидрофон.

Это поплавок — капсула полтора метра длинной и в диаметре 200 миллиметров. Чтоб она не металась по волнам, тонкий трос с якорем держат его на дне. Разбирать капсулу нельзя — будет взрыв.

Мы откусываем трос и антенну. Теперь пусть плывет куда угодно, она безвредна.

В заливе чисто и мы уже собирались обратно, когда перед нами мелькнула касатка. Я показываю фонариком в направлении к побережью. Мы спешно работаем ластами в направлении к берегу. За первой касаткой появилась вторая, которая проплыла в метрах трех от меня. Не снижая скорости, мы сблизились и вытащили кинжалы. Перед носом появилось еще две. Пока все мирно, но мы уже плывем в эскорте. Дно стало подниматься. Среди касаток начался переполох. Они начали организованно выстраиваться в линию сзади нас. Наши головы выскочили на поверхность воды и мы по пояс очутились на твердом грунте.

Я срываю нагубник и бегу к берегу до которого метров 50. Ласты очень мешают, на секунду задерживаюсь и сбрасываю их назад в море. Плавники касаток мелькают в метрах 15. Как пуля несусь к берегу, рассекая проклятую воду. У меня такое ощущение, что пасть касатки у ноги, я подпрыгиваю и делаю рывок телом в право. Нога при приземлении поскальзывается в гальке и я падаю на бок. Что-то скользкое проноситься вдоль тела и сильный удар хвостом выбрасывает мое тело на выступающий камень.

Я стою на берегу и с ужасом смотрю на прибрежный пляж. Шесть извивающихся тушь, лежат на гальке. Один из моих ребят стоит спиной к обрыву берега, другой лежит напротив пасти касатки. У него откусана нога по щиколотку и из лохмотьев резины и человеческого мяса, бьет кровь. Другая нога, с ластом, находиться в 30 сантиметров от разевающейся пасти. Шок проходит, я срываю шлем и бегу к пострадавшему. Оттаскиваю его ближе к откосу и подняв здоровенный камень, подхожу к касатке. Она злобно смотрит на меня, все время разевая пасть. С яростью опускаю камень на голову касатке. Камень отпрыгивает в сторону, глаза по прежнему сверлят меня.

Я подхожу к раненому, снимаю с него акваланг и срезаю с него ремни. Ремнями перетягиваю ногу и вытащив аптечку, заматываю культю бинтами.

Нужен катер или лодка, что бы вытащить раненного на борт «Павлова». Я снял акваланг и костюм и оставив ребят, двинулся по берегу к Кадакссу.

Когда я обогнул мыс, то увидел в 300 метрах от берега лодку с двумя рыбаками.

— Э..Э..Эй! — заорал я.

Испанского я не знал и закричал по-английски.

— Мне нужна помощь.

— Хэлп, хэлп, — закивала голова в лодке и там зашевелились, собирая снасти.

Мы подплыли к месту катастрофы и рыбаки с ужасом и восхищением рассматривали громадных рыбин, вяло пошевеливающих плавниками. Мы договорились жестами и корявым языком, что за хорошую плату, рыбаки с двумя моими ребятами отплывут на милю от берега, а я приплыву с большим кораблем и возьму раненого на борт. Опять натянул костюм, акваланг и взяв ласты, выброшенные на берег, ушел в море. Только через два часа я услышал в наушниках шлема зуммер маяка «Павлова» и через час, первый раз нарушив все инструкции, мы подошли к берегу и сняли с рыбацкой лодки своих людей.

Афанасьев, в этот раз, внимательно изучил рапорт.

— Не могу понять, почему рыбы любят только вас?

— Я в море заметил одно судно под тунисским флагом, в этот и тот раз. Названия прочесть не смог.

— Причем здесь судно? Касатки напали на вас, а не на судно.

Я дипломатично промолчал.

— Пожалуй, я съезжу с вами на следующую операцию.

Я сидел в таверне и пил пиво, когда нежный аромат духов, обрушился на меня. Ко мне подплывала белым платьем Мариам.

— Алекс, здравствуй дорогой. Мне папа сказал, что ты здесь и я решила встретиться с тобой.

— Хочешь пива? — я протянул ей банку.

Она заколебалась. Присела на стул.

— Вообще-то, дай попробовать. Я даже в Кембридже не пила этой гадости. Но сейчас хочу узнать, почему все европейцы так его любят.

Она храбро хватила пол банки.

— Ни чего особенного, — она поморщилась — Как у тебя со временем? Знаешь кто приехал? Девид Перри. У него шикарная яхта. Он пригласил меня и тебя к себе покататься. Так ты, как?

— Я то не против, но как мои командиры, не знаю. У нас очень сложно, выпустить с базы кого-либо в город. Вот что, я позвоню от сюда на базу и попытаюсь решить вопрос.

Я помчался к стойке и попросил телефон.

Афанасьев благосклонно отнесся к мысли продлить мне отпуск на двое суток, пообещал пробить все инстанции, но сделать его сегодня же. Правда при этом, обозвал нехорошо и меня, и Мариам, и яхту.

Яхта была шикарна. Как только мы с Мариам прибыли на нее, она отчалила в море.

После приветствия, Перри сразу пояснил цель маршрута.

— Обогнем мыс Эт-Тиб и ко мне, в Набель.

— Девид, мы оказывается не одни, здесь еще есть гости.

Из двери каюты показалась женская фигура.

— Прости, Мариам. Сейчас я представлю вам своих друзей. Это Альма. Знакомьтесь.

До чего бывают чудесными эти арабские женщины. Тоненький носик, большие черные глаза, аккуратненькое лицо. Прелесть.

— Альма, это Мариам, а это — Алекс. Селим! — закричал Перри в дверь.

Из каюты вышел стройный мужчина в трусах. Его густые волосы торчали ежом, а нижнюю часть худощавого лица украшали усы.

— Это мой помощник — Селим. Умница. Селим, это наши гости, Мариам и Алекс.

Я и Мариам разделись до пляжных костюмов и наша группа уселась и улеглась на палубе носовой части.

— Вы не встречались больше с касатками, Алекс? — спросил Девид.

— Встречался.

— Противный, почему ты не говорил мне об этом? — ущипнула меня за руку Мариам.

— У нас с тобой всегда так мало времени, что все новости мы ни как не успеваем рассказать друг другу.

Альма улыбнулась.

— Вы опять с ними подрались, Алекс? — Девид с интересом смотрел на меня.

— Пришлось. Вернее, они подрались со мной.

— И в чью пользу?

— Шесть касаток, на одного раненого.

— Вы их что? Всех шестерых убили? — с удивлением смотрел Селим.

— Только одну, самую кровожадную. Остальные за ней вылетели на пляж и достались рыбакам.

— А ранение тяжелое? — спросила Альма, — Это ваш товарищ?.

— Ранение тяжелое. Моему товарищу, касатка откусила ногу.

Женщины ахнули. Селим задумчиво смотрел вдаль.

— Он три часа находился без медицинской помощи, — продолжал я — С трудом спасли его.

— А как они в этот раз себя вели? — Давид пересел поближе ко мне.

— Изменили тактику. Пошли цепью. В несколько рядов. Первый ряд остался на пляже, остальные сразу исчезли.

— Господи, какие страсти, — изумилась Альма.

— А мы вас немножко удивим, когда придем в Набель. Правда Селим? — Обернулся Давид к Селиму.

— Да, пожалуй стоило бы удивить.

Дальше понеслась светская беседа и ненужный треп для заполнения времени.

До Набеля мы не дошли, так километров 30 и вкатились в маленький прибрежный городок Корба. Меня действительно удивили. Там находился институт флоры и фауны Средиземного моря. Большие прибрежные участки моря были поделены на квадраты, где резвились сотни рыб. Длинные мостки бежали по воде в сторону далекой дамбы, защищающей полигон от шторма и кончались маленькими домиками.

Девид водил нас по мосткам показывая своих питомцев.

— А здесь у нас изучаются касатки.

Большие рыбины проплывали мимо решетки, вызывая у меня отвращение.

— Мы работаем с ними и кажется не плохо. Особенно отличился Селим, он добился контакта. Правда Селим?

— Да. Я добился того, что касатки слушаются меня.

— С помощью электроники? — закинул я удочку.

— И с ее помощью тоже.

— Значит вы некоторых оперируете?

— А вы оказывается не наивный офицерик, как я думал сначала, — поглядел на меня Селим, — Вы понимаете даже больше, чем я ожидал.

— Из этого показа, я понял две вещи. Первое. Все мои мучения на море, эта кровь, эти убийства — ваших рук дело. И второе. Вы мне умышленно показали все это, пытаясь меня запугать. Не могу понять зачем?

Все молчали. Мариам с удивлением глядела на Селима.

— Ребята, вы с ума сошли. Неужели это правда? Девид, это же убийство людей. Боже, какой кошмар.

— Как ты думаешь Мариам, есть ли справедливое убийство? Представь, Европа корчиться от наркотиков. Гибнут десятки молодых людей, калечиться жизнь тысячам. А источник один, молодой офицер, тоннами перекидывающий это зелье несчастным людям. Он неуловим, его не могут уличить. Общественность и полиция просят нас, помогите, и мы пришли к такому варварскому методу.

— То есть, вы хотите его убить?

— Это бесполезно. Нужно оперировать корень, а не отросток. Мы не хотим ни кого убивать и для этого пригласили Алекса, чтобы он понял, чем занимается он и его руководители. Мы хотим, чтоб он одумался и помог нам избавиться от этого кошмара.

— Я что-то недавно слышал такую же фразу.

— Ты говоришь о полковнике Джеймсе Морисоне? Он нас и попросил, что бы мы показали тебе это, — Селим махнул рукой на проплывающих касаток.

— Пойдемте, пообедаем, — сказал Девид.

Мы пошли по мосткам к домикам института, разбросанным на берегу.

На обратном пути на носу яхты сидели я, Мариам и Альма.

— Мне кажется, ты попал в безвыходное положение, Алекс, — глядя на меня большими глазами, сказала Альма — Ты все знаешь, а сделать ни чего не можешь. Ты должен что-то придумать, иначе ты погибнешь.

— Я не могу только понять одно, — продолжила разговор Мариам — Почему я и Альма должны знать об этом кошмаре. Зачем меня отец впутал в эту историю.

— Дурочка, — за меня ответила Альма — Отец твой, великий психолог. Он ведь не вербует Алекса в разведку, не предлагает ему совершить подвиг и уничтожить русскую базу. Он предлагает русскому офицеру одуматься и для этого нужны не только убеждения крутых мужчин, как наш Селим и Девид, но и теплые женские руки, которые бы не позволили деликатному Алексу сразу сказать, «Нет». Мне кажется, что выбор полковника Морисона оказался удачным. Я имею в виду Алекса и нас. Не так ли, Алекс?

— Ты во многом права, Альма. Обрабатывает меня полковник очень удачно. Но я действительно в безвыходном положении.

— Бедненький, — Мариам прикоснулась к плечу ладонью.

— По-моему несчастненький, — Альма сложила ноги и обняв их руками, пояснила — Он столько раз видел смерть, дрался, был ранен и завтра ему дадут приказ опять идти умирать. Он безропотно пойдет. Чем это кончиться, по-моему ясно. А вот главное, за что?

— Брось ты его обрабатывать. Ему и так сегодня много досталось.

— Сдаюсь.

Альма распрямила ноги и от удара пяткой, я чуть не вылетел за борт.

Афанасьев ходил по каюте из угла в угол. В руках он держал мой новый рапорт.

— Я не могу его пропустить, Александр Николаевич. В то что здесь написано, ни один из наших мудаков не поверит. Мало того, на нас навешают столько собак, что из этого дерьма точно ни когда не вылезешь.

— Товарищ капитан первого ранга, мне честно говоря, наплевать, что подумают в верхах. Я тоже думаю, что в бочках наркотик.

— Заткнитесь, товарищ капитан-лейтенант. Это не вашего ума дело, что в бочках. Мы в армии и нам надо думать только как выполнить порученное нам задание. Завтра выходим в море. Приготовьтесь. Я пойду первый.

Мы вышли из брюха корабля вчетвером: Афанасьев, я и два аквалангиста. Предчувствие беды натянуло мои нервы до предела. Мы отошли от корабля только на 100 метров, когда появились они. Первая касатка лениво вильнула хвостом перед нашим носом и пересекла курс. Я засигналил фонариком, призывая вернуться. Все сгруппировались и повернули обратно. Вокруг нас замелькали громадные рыбины. Как и в тот раз, вдруг все изменилось. Касатки начали строиться в боевые порядки. Перед нами был нестройный клин касаток, под нами, тоже группировался клубок этих тварей. Мы вытащили кинжалы и двинулись вперед, решив пробиться к кораблю.

Удар с низу был неожиданным. Касатка врезалась в нашу группу и рука Афанасьева исчезла в ее кривой пасти. Бок проскальзывал передо мной и я успел ударить ее кинжалом ниже центрального плавника. Касатка дернулась и рванула через строй передового отряда. Я вылетел из группы ребят вместе с ней, не выпуская рукоятку кинжала из рук.

Удар головой о днище корабля, привел меня в чувство. Где-то далеко мелькнул хвост касатки. Кинжал приварился к руке и, кажется, ни какая сила не могла разжать кисть. Я поплыл к люку корабля. Прорвавшись к ступенькам трапа, я скинул ласты и вырвал нагубник. Где же телефон? Кажется здесь.

— Срочно! Включите «Орфея», — орал я в трубку — Идиот, я сейчас прирежу тебя!

Швырнув трубку, помчался к верхней палубе. Встречные матросы и офицеры, шарахались от прорезиненного мужика со сверкающим кинжалом. Вот и мостик. Капдва подставил мне под удар свое изумленное лицо. Он покатился по полу и затормозил, только, ударившись головой о стенку. Я прыгнул на него, приставив кинжал к горлу.

— Ты не понял, скотина! Включай «Орфей»!

— С. сец…час… — затряс он побелевшими губами.

Я рванул его за шиворот и поставил к телефону.

— Быстрей, сволочь!

— Акустики. Включайте «Орфей».

— Быстрей, — вырвав у него трубку, рявкнул я, — Готово. Давай удар.

Глухо ухнуло за мостиком. Я рванул двери и перегнулся за поручень. Три касатки, замедленно перебирая плавниками, всплыли брюхом верх. Я опять понесся вниз и скатился по слипу в воду.

Я искал хоть что-нибудь от людей. Большая глубина не позволяла мне спустится ниже. Я крутился вокруг корабля, метался вверх и низ, потом всплыл и распорол брюхо всем трем касаткам, иначе они через 5 минут оживут и исчезнут на глубине.

Капитан Васильков вызвал меня к себе в кабинет.

— Товарищ капитан-лейтенант, почему вы не представили мне рапорт о случившемся.

— Я его написал и отправил по инстанции.

— Вы нарушили устав. После гибели вашего командира, вы обязаны были представить рапорт о случившемся старшему по должности, командиру базы в Бизерте.

— Для командира базы составлен специальный рапорт, объясняющий гибель людей, но я его передам только ему в руки.

— Вы зарываетесь, товарищ капитан- лейтенант. На вас поступила докладная от командира корабля «Академик Павлов», что вы избили его и угрожали ножом в присутствии подчиненных.

— Я думаю, что вы посоветуете ему взять обратно докладную, так как все события происходящие на корабле «Академик Павлов», в соответствии с приказом командующего флотом, не подлежат разглашению.

— Вон.

Вечером я был принят командиром базы и передал ему рапорт. Мы долго проговорили о хозяйственных делах и командир, разрешил мне два дня прогулять в Бизерте.

Мариам дома не было и я позвонил Альме. Она очень обрадовалась и пригласила меня к себе.

— Мне приснилось, что ко мне должен явиться бог Мардук. Я долго мучилась к чему и вдруг, ты. Сон в руку.

— Ты очень здорово замахнулась, сравнив меня с ассирийским богом. Это кощунство я могу простить, если ты поедешь со мной поужинать в город.

Она засмеялась.

— С условием. Только в европейский квартал. Здесь меня не поймут.

— Хорошо. Ты едешь в этом платье?

— Пожалуй ты прав. Я одену что-нибудь европейское.

Она одела такое платье, которое оголило ей спину до копчика.

— Ну как? — крутилась она передо мной.

— Прелестно, но лучше бы вырез был впереди.

Она шлепнула меня ладошкой по губам.

— Что же произошло с нашей последней встречи? — спросила Альма, отпивая вино.

— Все плохо Альма. Я против гуманных убийств, о пользе которых так тщательно вбивают мне в голову Салим и Девид. Наверно я слишком прямолинеен, считая каждое убийство — убийством.

— Действительно, прямолинеен. Тебя просто несет не туда и в голове каша. Ну разве нет разницы между человеком защищающим свою жизнь и убийцей. Кончай заниматься философией. Она возникает от безысходности. Так что произошло, Алекс?

— Я опять спасся.

— А остальные?

— Погибли.

— Много?

— Три человека.

Альма задумчиво перебирала ожерелье на груди.

— Знаешь, наверно есть бог. Иначе объяснить, что ты живой никак не возможно.

— Наверно. Я иногда думаю, если выберусь из этой каши, то сразу приму крещение.

— Ты не верующий?

— Нет. У нас это не принято.

— Сложные вы русские, — хмыкнула она, — Пошли лучше танцевать.

Альма была обворожительна. Этот вечер она подарила мне.

КОМАНДИР

Новый командир прибыл через неделю.

В каюту вошел длинный, худой офицер. Черные волосы, челкой упали на правый глаз, усы свисали ниже уголков рта.

— Капитан первого ранга, Федотов Николай Васильевич, — представился он. — Сидите, сидите.

Он уселся напротив, затянулся сигаретой и продолжил.

— Я изучил все ваши рапорты, включая последний, который нашел в столе у капитана первого ранга Афанасьева. Конечно у меня, как у вновь начинающего, будет много к вам вопросов, но о делах потом. Сейчас скажите. Вы правда знаете арабский язык? В вашей анкете об этом ни слова.

— Да, товарищ капитан первого ранга.

— Лучше называйте меня, Николай Васильевич.

— Я выучил его здесь Николай Васильевич. Мне помогала дочка хозяина бара «Морской волк».

— А теперь расскажите мне все. Начиная с момента, когда вы попали сюда и кончая вашим взаимоотношением с командованием базы.

Я ни чего не утаивал, рассказал все, что видел и слышал.

Вестовой разбудил меня и попросил зайти к командиру корабля. Командир «Павлова» сидел в кресле, с расстегнутым кителем, и с ухмылкой ткнул рукой в телефон.

— Товарищ капитан- лейтенант, вас какая то барышня с берега. Я с тревогой беру трубку.

— Мариам? — глаза у меня чуть не полезли на лоб, — От куда ты узнала номер телефона? Папа сказал? Хорошо. Сегодня вечером.

Я растеряно оглянулся на командира корабля.

— Извините Валериан Павлович. Эта утечка информации не по моей вине.

— Ничего Александр Николаевич. Я у вас тоже должен просить прощение за «Орфей». Я ведь просто забыл, что у вас герметичные шлемы и думал, что после акустического удара, вы всплывете, как касатки. Докладную, написанную мной вгорячах, я взял обратно.

— Хорошо Валериан Павлович.

Я протянул ему руку, хотя в душе ни на грамм не верил.

Мариам встретила меня, надув губы.

— Я все знаю, ты провел позавчера весь вечер с Альмой.

— Я тебя искал в тот день.

— Знаю. И решил заполнить вакуум?

— У меня пропадала увольнительная.

— Весьма серьезный аргумент. Но я тебе скажу, твоя Альма лгунья. Я ее видела вчера в обществе толстого господина. А он тоже русский и служит на вашей базе.

— Не может быть. Откуда ты это узнала? От папы?

— Еще чего. Полтора года назад, в Бизерте был прием по случаю вступления в должность нового губернатора. Там присутствовали офицеры вашей базы и среди них, этот противный толстяк.

Мне чуть не стало плохо. Кому верить?

— Ну что? Небось, расплылся перед Альмочкой, а она еще тогда мне показалась подозрительной.

— Мариам, я большой дурак.

— В этом я не сомневаюсь

Глаза Мариам с тревогой уставились на меня.

— Опять кто-то погиб?

— Да, даже сложнее, погиб мой командир.

— Слушай. Ты не можешь убежать?

— Куда?

— В Австралию, в Америку. Подальше, где тебя не смогут достать.

— Без денег, без связей, без документов? Так?

— Деньги я тебе дам. Остальное все купишь.

— А как же ты? Давай удерем вместе?

— Алекс, наконец-то ты проснулся. Куда же я тебя брошу? Удерем вместе.

Она обняла меня и мы долго, при долго целовались.

— Мы с тобой будем два изгнанника. Тебя будет искать КГБ, меня мой папа.

— Но сначала, я хочу узнать, кто стоит за всем этим безобразием.

Она отстранилась.

— Нет. Я не хочу. Тебя убьют.

— Похоже я заколдованный.

— Плюнь три раза.

Она опять прижалась ко мне.

Федотов подготовил мне сюрприз.

— Смотри какие игрушки я тебе привез.

На столе кучей валялось неизвестное мне оружие.

— Это подводный пистолет. Посмотри какая штучка. Башку касатке с 7 метров оторвет. А вот новейшая разработка, подводный автомат. Игрушечка. Если на суше стрелять, дырки в кулак будут. Насквозь.

— Опять начинаем?

— Ну уж нет. Надо принимать эту рыбью контору всерьез. Так мы больше работать не будем. Будем менять тактику. В связи с этим, я хочу поручить тебе одно задание. Надо проехать тебе в Сфакс. Там встретишься с людьми, которые занимаются изготовлением груза и договориться о крупной поставке на острова Керкенна. Думаю бочек 10. Из них, 2 бочки должны быть красные. Они знают, что это такое. Ты знаешь арабский, тебе и карты в руки. Понятно.

— Вроде, да.

— Отлично. Что сказать и с кем встретится, скажу перед отправкой. А сейчас, тяпнем на посошок.

Мы так натяпались, что заснули здесь же в каюте.

Сфакс оказался крупным промышленным городом с массой заводов и мощным портом. В этом удивительном городе в центральной части господствовал рабочий класс и беднота. Все же горожане и маститые граждане жили в предместьях, в прекрасных садах-усадьбах, которые раскинулись в радиусе 15–20 километров.

Я поместился в грязном придорожном отеле и стал ждать звонка от неизвестного мне связного. Через день звонок раздался и меня попросили спустится вниз. Машина подхватила меня и связного и увезла в центр города, где сбросила у какого-то бетонного забора. Протащив меня по коробкам каменных склепов, мой связной остановился у замызганной двери.

Прилично одетый верзила ввел, наконец, в комнату встреч. Двое мужчин, явных арабов, поздоровались и мы начали беседу.

— Чем вызвана наша встреча? — начал один из них, — Нам ее так срочно организовали, что мы подумали не перевернулся ли шарик.

— У нас возникли некоторые трудности при транспортировке товара. Наше руководство предлагает вам перейти на запасной вариант «М».

Они переглянулись.

— Но у нас много сырья осталось и часть наработанного товара. Нам сразу не перебазироваться.

— Мы решили, что вы все что можно переработаете и весь товар, 10 бочек, перекинете на северо-запад острова Шерги.

— 10 бочек?

— Да, и две из них должны быть красные.

Они сразу успокоились.

— Производительность установки мала и нам требуется максимум неделя, чтобы заполнить две бочки.

— Значит через неделю мы ждем вас на острове Шерги. Так как операция последняя, загружаемся нагло. Вы сбрасываете бочки в воду, мы их затягиваем под брюхо «Павлова». И еще, установку надо уничтожить. И не вздумайте перетаскивать ее на новое место. Засекут сразу.

— Хорошо. Кстати, передайте вашему шефу, что стоимость красной бочки — 22 миллиона долларов. Остальной товар в старой цене.

— Почему так дорого?

— Потому что он сильнее героина в 10 раз, молодой человек.

Он впервые проговорился, назвав наименование товара в других бочках.

— Где ты так долго пропадал? — набросилась на меня Мариам — Я здесь чуть твоего «Павлова» не утопила.

— Как это?

— Атаковала по всем правилам военного искусства. Они два дня оборонялись, а потом…

— Неужели сдались?

— Нет. Отключили телефон и запретили выход в город всей команде.

— Если бы я не приехал, они бы точно умерли от голода, так как не выдержали такой осады.

— Ты еще и смеешься. А ну отвечай. Где был?

— Летал на Сахалин.

— Куда? Куда? Что такое Са-ха-лин?

— Кусочек рая в России.

— Как ты будешь исправлять свою вину?

— Поцелуями, хорошим ужином и…

— И…

На следующий день, я зашел к Федотову в каюту.

— Николай Васильевич, я догадываюсь, что содержится в бочках.

Он рванул меня за ворот и зашипел.

— Молчи, щенок. Прибью.

Я отцепил его руку от кителя.

— Уберите руку. Я вас не боюсь. Я еще не такое видал.

Федотов обмяк.

— Ладно. Я тебе скажу кое-что. То, что ты услышал или догадался, должно умереть. Забудь все. За тобой и так следит много разведок со всех сторон. Твой отъезд в Сфакс переполошил всю Бизерту. Телефон капитана, чуть не лопнул от напряжения.

— Я вам скажу тоже кое что. Вы, как и я, тоже под слежкой, причем это делают свои.

— У тебя есть данные?

— Да.

— Черт с ними. Завтра идем на острова Керкенна.

Поход был скучным. Мы дошли до островов. Пестрая рыбацкая посудина сбросила бочки и тут же отвалила. Мы спустились на воду, короткой сеткой ловили каждую бочку и затягивали ее под днище, в люк.

Федотов изменил курс в сторону Адриатического моря. Мы прошли немного, всего 300 миль и «Павлов» застопорил машины. Корабль потихоньку дрейфовал в море. Командир чего-то ждал.

Вдруг вода забурлила и перед бортом возникла подводная лодка. Люк откинулся и в огромной фуражке возникла физиономия человека.

— Эй Федотыч! — радостно заорала она на русском языке, — У тебя коньяк есть? Пригласил бы, пока твои засранцы займутся погрузкой.

— Залезай, мы тебе скинем трап.

Человек в громадной фуражке полностью выполз из люка, прошелся по палубе и похлопав по рубке, опять заорал.

— Федотыч, сюда ставь бочки!

Федотов повернулся ко мне.

— Распорядись, что бы ребята перетащили на эту посудину 8 бочек. Красные бочки оставь здесь. Сам этим делом не занимайся, пойдешь со мной.

Мы сидели в каюте Федотова и смаковали коньяк.

— Послушай Валет, мы пойдем первыми. Курс Венеция. Своих ребят я скину в воду вот здесь.

Капитан ткнул в карту.

— Напротив Задара. Они пойдут севернее острова Дуги-Оток, заодно очистят от датчиков твой маршрут. Через некоторое время пойдешь ты. Пройдешь в этот проход и повернешь в сторону острова Паг. Лавируя между островами, встанешь здесь. Там будет тебя ждать рыбак, который примет у тебя бочки. Мои ребята будут страховать этот и этот проходы. Так как Валет, понятно?

— Коля, у тебя хороший коньяк, но наш болгарский лучше. Все равно, налей по-русски еще стаканчик и я приму любой твой план.

Федотов наполнил стакан коньяком и Валет в два приема опустошил его.

— Все я пошел.

Он шлепнул меня по плечу, натянул громадную фуражку на пышную черноволосую голову и пошел первый из каюты.

Под воду напротив Задара ушло 6 человек. Я их вел в северный проход у острова Дуги-Оток. Мы были в первый раз, вооружены подводными автоматами, а я даже имел пистолет.

Касатки появились сзади нас внезапно. Две из них пронеслись под нами и встали как лоцманы спереди. Я засигналил фонариком с призывом опуститься вниз. Мы встали кружком на скалистый выступ и приготовили автоматы. Касатки окружили нашу группу и начали свой смертельный хоровод. Опять с боку, появился нестройный клин свирепых рыбин и вот-вот начнется свалка.

Одна касатка, делающая круги вокруг нас, слишком оторвалась от своих подруг и попалась мне на мушку. Я нажал на курок. Касатка, как бы нарвавшись на невидимую преграду, остановилась. Ее голова окрасилась в красный цвет. Вода вокруг нее краснела от крови. Застучали автоматы моих товарищей. Мы не слышали их звук, шлемы поглощали посторонние шумы. Только отталкивающая сила железных прикладов, говорила, что мы посылаем смерть этим тварям.

Клин касаток рассыпался. Первые две рыбины, начали дрейфовать и переворачиваться на спину, вокруг них расплывались букеты крови. Касатки обезумели. Нет они не удирали, они набросились на своих умирающих подруг и рвали их тела на части.

Мы отступали в пролив между островами и вроде, оторвались от кошмарного пира. Через милю, касатки окружили нас опять. Кто-то неумолимо посылал их разыскивать нас и нападать…, нападать… Опять повторилась старая история. Стрельба и разорванные касатки.

Мы отрываемся уже на 2 мили от касаток. И тут шлем запищал. Сильный звук, сначала шел слева, потом справа. Два корабля обшаривали дно, отжимая нас к побережью, одного из многочисленных островов. Черт возьми, сейчас же должна подойти в этот район подводная лодка. Они из-за островов не уловят ловушки и влипнут. В подтверждении моих мыслей, я кожей ощутил гидравлический толчок.

Делаю знаки моим ребятам, плыть за мной. Мы заплываем за скалу и поднимаемся на поверхность.

На поверхности воды мечутся два сторожевика. Огромные валы воды поднимаются за кормой каждого. Они усекли подводную лодку и теперь, обрабатывают дно глубинными бомбами. Ей конец, хороший парень Валет, но в узком пространстве между островами ему не вырваться. В подтверждении этого, после одного из взрывов, из воды выскакивает узкий нос подлодки. Он замирает, потом резко падает в воду и исчезает.

Поверхность воды наполняется всякой дрянью: пятнами топлива, масла, обломков дерева, бутылок и вдруг, подпрыгивая из воды, одна за одной выскочили бочки. Сторожевики принялись расстреливать, плавающую цель и вскоре все бочки утонули.

Сторожевики покрутились еще минут 20 и ушли за острова.

Мы подплыли к лежащей на боку подводной лодке. У рубки верхняя часть палубы вырвана. Огромная дыра уходила внутрь Я, освещая фонарем пространство впереди себя, вплыл в это отверстие. Хаотичное переплетение железа и трубопроводов мешало передвигаться. Правая и левая переборка были выломаны страшной силой. Я проплыл центральный пост и увидел первый труп. Моряк был вжат креслом в радиоаппаратуру, вытянувшейся пирамидкой вдоль стены. А вот и Валет. Громадная фуражка, по прежнему сидит на голове. Он лежит на полу и с удивлением смотрит на мир.

Третья, четвертая и пятая переборки выломаны. Кругом плавают трупы. Шестая переборка закрыта, но люк легко открывается. Там вода и два трупа. Лодка мертва. Я возвращаюсь обратно.

Кто-то из аквалангистов показывает мне на вывороченный взрывом лист железа. За его изгибом, зажата к рубке наша бочка. Она помята, но без единой дырки. Я не долго колебался, вытащил из подобия кобуры пистолет и выстрелил в дно бочки. Отверстие величиной с кулак, выбросило воздух. Это последняя точка в трагедии на Адриатическом море.

Мы собираемся в группу и плывем на запад. Искать наш родной «Павлов».

— Значит, за вами все время шли касатки? — спросил Федотов.

— Да. Я даже подумал, что они искали нас и наводили сторожевики.

— Это чушь, но есть одна странная вещь, которая была замечена тобой раньше. Наши радары все время засекали судно, которое плыло за нами. Я решил подойти ближе к берегу и приближался к проливу Кварнер, когда по радару заметил, что судно встало напротив Дуги Оток и тот час же из Задара, вылетело две точки и запутались в островах. По идее, это даже вероятно, что судно вело касаток, касатки нашли вас, а дальше вызвали по радио суда береговой охраны и если бы не было Валета, они охотились за вами. Что с бочками?

— Их расстреляли со сторожевиков.

— Почти 9 миллионов долларов ушло на дно.

— Плюс болгарская подводная лодка, полная людей.

— Ну ладно тебе. Пошли в Бизерту. Нам еще надо подумать, как освободишься от двух оставшихся бочек.

Приход в таверну Альмы был замечен всеми. Она, как всегда вызывающе одетая, с оголенной грудью и спиной, шла шокирующей походкой вдоль столиков. Сзади ее сопровождал Селим.

— Алекс, как долго я тебя не видела. Как только пришел «Академик Павлов», я упросила Селима приехать сюда, надеясь, что ты здесь.

— Здравствуй Селим, здравствуйте Альма. Я тоже рад увидеть вас. Присаживайтесь, я сейчас чего-нибудь закажу.

— Не надо, Алекс. Мы не надолго. Дело в том, что у нас завтра помолвка и мы бы хотели, что бы ты пришел на нее.

— Ты и Селим, черт возьми. Ребята это же здорово. Я обязательно приду.

— Возьми с собой Мариам, а то она чего-то последнее время дуется на меня и мне даже неудобно пригласить ее, вдруг она взорвется и что-то тонкое порвется в наших отношениях.

— Хорошо, Альма. Я постараюсь ее уговорить.

— Еще, Алекс. Я хочу поговорить с тобой, так сказать, с глазу на глаз. Завтра утром буду в офисе отца. Вот его визитка. Не мог ли ты зайти туда, так в часиков в 9.

— Зайду.

— Пока, Алекс.

Они попрощались и Альма двинулась к выходу. Своим движением бедра, она кажется, останавливала разговоры и столбы дыма, которые клубами метались над каждым столом.

Я вышел из таверны, и сейчас же около меня остановилась машина. Стекло дверцы опустилось и я увидел голову полковника Морисона.

— Здравствуйте, Алекс. Я вас ждал. Не хотел идти в таверну. Уж больно я приметная фигура и перепугаю еще кое-кого. Не согласитесь ли вы со мной проехаться.

— Честное слово, полковник, не хочу. Но учитывая то, что вы занимаетесь серьезными делами и так открыто, перед такой массой людей, меня заманиваете в машину, я пожалуй сяду.

Я опустился на заднее кресло. Машина рванула и понеслась в арабский квартал.

— Мы заедем в открытый ресторанчик на побережье. Более безопасного места для разговоров сейчас я не нахожу. Представьте, сотрудники отдела, нашли в косяке рамы моего домашнего кабинета пулю, в которой было передающее устройство. Это еще ничего, а вот наш разговор в ресторане, помнишь, — он повернулся ко мне — записывался лазерным лучом, отражающимся от окна, у которого мы сидели. Хорошо мои ребята сработали, захватили всех без шума.

Мы подъехали к побережью. Шатры открытого ресторана были пусты.

Под одним из шатров, мы уютно устроились в плетеных креслах. Полковник заказал кофе с коньяком и мы потягивали его маленькими глотками, готовясь к серьезному разговору.

— После последней нашей встречи, прошло много событий, с которыми я хотел вас ознакомить. Вы мне очень симпатичны, к вам неравнодушна моя дочь и я стремлюсь всей душой обезопасить вас и вашу жизнь. Ваше мужество в неравной борьбе, достойно уважения. Каждое ваше возвращение, это праздник для моей дочери и моего дома. Но начнем по порядку.

— Простите, господин полковник. Мне нужно действительно ознакомиться со всеми событиями?

— Думаю, да. Есть две вещи в вашей истории, анализ которых, привел к ошеломляющим результатам. Это ваш отъезд в Сфакс и рассказ моей дочери о встречи Альмы с капитаном первого ранга Васильковым. Мы следили за вами до Сфакса, а дальше потеряли. Но то, что в этом городе делают наркотики и морем переправляют к вам, не оставляло сомнений. И мы стали искать. Помог случай. На заводе по производству серной кислоты, ревизоры обратили внимание, что в лаборатории анализа заказаны материалы, не соответствующие общему характеру ее деятельности. Все данные об исходных продуктов, мы отдали аналитикам и те подтвердили, что из этих материалов, делают знаменитый наркотик СТД, разработанный в России. Дальше было веселее. На заводе сделали обыск и мы нашли установку по производству этого наркотика. Там же мы нашли перевалочный центр по переработке героина, то есть, его фасовке по весу и упаковке в герметичные бочки. Мы нашли трех русских ребят, которые сделали аналогичную установку в городе Ленинграде и были там пойманы с поличным. КГБ напугал и сломал этих ребят. За мифическую свободу, им сделали побег и направили в Тунис, где в Сфаксе устроили на работу и они варили зелье. Мы пришли бы к концу, с историей производства наркотика в Тунисе, если бы не одно но… Это ваш приезд Сфакс и инструкции, которые вы везли… Вы улавливаете мысль, Алекс?

— Пока, нет.

— Мы же знаем, вы не глава этой преступной организации, вы ее винтик. Однако вы оказались слишком посвященным во все дела, не свойственные для рядового члена. Что это за вариант «М»? Куда перебазируется лаборатория? Нам показалось, что вы знаете ответ на эти вопросы.

— Нет, господин полковник. Не знаю. Я получил инструкции от своего командира.

— Этот вариант мы тоже просматривали.

Полковник задумался и долго смотрел в пустоту.

— Кажется я теперь все стал понимать. Вы сказали — командира. Так?

— Да.

— Так кто же руководит здесь всей этой драмой? Я понял, это не ваш командир и не те кто его послал. Здесь мы перейдем ко второй части. Итак, моя дочь когда то увидела встречу Альмы с Васильковым. Нас очень заинтересовало это сообщение. Я напряг весь аппарат и дополнительные силы интерпола, любезно присланные мне в помощь. И вот возникла интересная картина. Год назад к нам в Набель был приглашен подданный соединенных штатов Америки, профессор Девид Перри. С военным министерством Туниса, США заключило договор о создании на территории Туниса морского полигона, для обучения касаток против морских диверсантов. Перри хорошо поработал. Он вживил касаткам в мозг, некоторые элементы электроники с определенной программой. Результаты вы испытали на себе. Среди касаток появлялся лидер и даже не один и стаи мерзавцев стали организованно нападать на пловцов. Пол года назад, к Перри явился господин, очень похожий на Василькова и судя по всему предложил на практике использовать касаток против сволочей, которые распространяют наркотики. Снабдив эти предложения, хорошей пачкой денег.

— Что? Не может быть?

— Мы тоже думали, что не может быть. Но есть свидетели, которые видели Василькова и Перри в Набуле. И потом, в Тунисском банке на имя Девида Перри поступила приличная сумма денег. Но пойдем дальше. Перри связался с министерством и получил добро, хотя они не имели ни одной достоверной информации о том, чем вы занимаетесь. Они просто поверили Перри. Эти сведения зацепили нас и мы стали изучать поведение гидрографического корабля ВМФ СССР «Академик Павлов». Представь себе, действия корабля насторожили нас. У Перри работал талантливый помощник, теперь уже доктор, Селим. Он познакомился в Набеле с красоткой Альмой, которая как оказалось, является связным Василькова. Перед каждым отправлением «Павлова» на операцию она отправлялась в Набель, как будь-то к жениху, и сообщала Перри маршрут корабля, время и дату выхода. Тот, на исследовательском судне, где всегда находились готовые касатки, отправлялся следом. Ну как?

— Один вопрос, но как Васильков знал о выходе «Павлова». Кроме меня и моего командира об этом ни кто не знал.

Полковник жизнерадостно засмеялся.

— Не знаю, но этот осведомитель все же на вашем «Павлове». Я споткнулся в начале разговора, говоря, что командир не руководитель преступной группы в Бизерте, а кто-то другой. Так вот, после вашей реплики, я созрел. Это был Васильков.

Я подскочил с кресла.

— Выходит, он хотел нас уничтожить?

— Он хотел закрыть дело. По-видимому, у него появился новый хозяин и он хотел старому показать, что дело провалилось и пора закрывать лавочку. А новый хозяин уже разработал новую систему доставки, новых поставщиков сырья, оберегая самое ценное — это связи с покупателями.

— Скажите полковник, но какую роль в вашей операции играл я?

— Самую первостепенную. То, что мы раскрыли, это надо благодарить вас. Мы вас изучали год. Решили ни куда не вербовать, а пойти необычным путем, путем доверия и показа всех секретов и напастей, что вас ожидают. Мы вложили в вас информацию, сомнения и ждали убыстрения процесса. Вы, как истинный офицер, патриот своей родины, сообщали все, что вы видели своему начальству и… получили кой какую степень доверия. Результат этого доверия, поездка в Сфакс.

— Мариам, тоже агент?

— Что вы Алекс, это же дочь. У нее очень хорошее сердце и как заметила Альма, вам нужны были теплые руки. Мариам много вынесла с этой истории. Она переживала за вас, очень.

— Господин полковник, от куда же шло сырье в Сфакс? Вы выяснили?

— В основном, с южных областей Африки, через Сахару. Дешевле, через несчастных бедуинов и безопасней.

— Господин полковник, ну и что же дальше?

— Ничего. Дело почти закончено. Лаборатория закрыта.

— Вы так думаете?

— Что еще?

Полковник подскочил ко мне.

— Алекс, я не давил на вас никогда. Если вы что-то знаете, прошу, умоляю — скажите. Я вам честно рассказал все.

— Разве контрразведчики бывают четными.

— Не бывают. Но все равно, у вас должна быть совесть. Мы боремся не против вас, Союза, мы боремся за людей, за их выживание.

— Вы меня не убедили господин полковник, но в отношении со мной вы поступили не как зверь. Действительно операция, которую вы провели, была выше похвал. Но это я. Операция с другим, обошлась бы по-другому. Я ненавижу ваше заведение, но уходя от сюда, хочу сказать. К сожалению, не все кончилось.

— Значит, где-то крутятся остатки наркотиков. Это надо понимать так.

— Я все сказал.

— Жаль. Но и на этом спасибо. А хотите, — вдруг оживился полковник — обмен. Вы мне свою информацию, а я вам скажу, кто главный хозяин вашей банды.

Я задумался. Вообще, мне все это надоело. Убийства, кровь, касатки. С другой стороны, я хотел порвать со всем этим и даже пообещал Мариам сбежать с ней, узнав, кто руководит этим кошмаром.

— Хорошо, я согласен. Говорите первый.

— Главный хозяин — это верхушка вашей компартии, во главе с некоторыми дельцами из ЦК КПСС. По данным интерпола и европейского отдела по борьбе с наркотиками, деньги от преступных операций идут на счета подставных лиц, завязанных на управляющего делами ЦК. Мало того, Россия первое государство, которое использует свой военный флот для транспортировки наркотика в разные страны. Мы выяснили, что деньги, полученные таким преступным путем, идут на обеспечение коммунистических партий других государств и на беспрерывные войны в Африке и Южной Америке. ЦК КПСС давно занимаются этим бизнесом, но последние новые веяния в Союзе, ослабило ее влияние среди международных гангстеров и те решили вытеснить соперников. Вот таким путем.

— Я вам верю. Теперь слушайте, что я вам скажу. Остался самый сильный и опасный наркотик — СТД. На сумму 44 миллиона долларов.

— Черт возьми.

— Так что операция продолжается, господин полковник.

— Выходит так. Вас куда отвезти Алекс? Машина там внизу, скажите шаферу, куда надо он отвезет. До свидания.

— Алекс, наконец-то приехал.

Мариам поцеловала меня в щеку.

— Я все утро прогулял с твоим отцом.

— Ну и как?

Она тревожно посмотрела на меня.

— Ничего. Он очень хорошо рассказывает. Я его заслушался.

— Знаю я эти сказки. Лучше скажи, как у тебя дела? Надолго к нам?

— Скоро буду надолго. Пойдем на пляж.

Мы удрали из ее дома и пошли не на пляж, а шляться по красивым местам Бизерты.

— Завтра нас приглашают на помолвку Селима и Альмы.

— Как Альмы? Разве Альма… Ну и дура же я.

— Так идем?

— Идем. Знаешь, я так есть хочу, пойдем куда-нибудь, поедим.

Я пришел в офис отца Альмы, как договаривались, в 9 часов. Меня никто не ждал. Секретарша усадила на диван и просила немного подорждать. Альмы не было, ее отца тоже. Я просидел минут 30. Вдруг офисные служащие, загудели и забегали.

— В чем дело? — спросил я их.

— Дочь хозяина погибла вчера вечером, — на ходу сообщил клерк.

— Как, Альма?

— Она, господин.

Я помчался в дом Альмы.

В гостиной меня встретил Селим. Он ходил из угла в угол, белый как снег.

— Что произошло, Селим?

— У нас большое несчастье, Алекс. Вчера Альме кто-то позвонил. Она сразу собралась и ушла. Сегодня утром, прохожие нашли Альму на пляже. Она была убита. Доктор говорит, что у нее проломлен череп.

— Что сообщает полиция?

— Ничего. Они ни чего не могут сказать. На сыпучем песке, следов преступника найти невозможно.

— Сволочи, что ж они делают?

Я примчался на «Павлов» и бросился к Федотову.

— Николай Васильевич, я написал новый рапорт. Вчера я был приглашен на беседу с полковником Морисоном и имел с ними длительную беседу. Я прошу вас внимательно прочесть рапорт.

Федотов долго читал рапорт. Когда он поднял голову, я его не узнал. Это была маска мертвеца.

— Саша, неужели это правда?

— Да.

— Гады, что ж они делают. В их авантюрах мы — разменная монета. Но кто стоит за этим? Ты знаешь?

— Да. Знаю.

— Что мне делать с этой бумагой? Я ее двинуть не могу, оставить у себя тоже.

— Дело все в том, что Васильков знает, что меня увезли в управление. Контр разведка сделала это демонстративно, перед таверной. Васильков позже узнает также, послали вы рапорт или нет.

— Саша, я уничтожу этот рапорт, ты напиши другой. Хочешь я тебе продиктую содержание?

— Нет, Николай Васильевич. Этого делать я не буду.

— Но зачем, зачем они провели эту демонстрацию?

— Им нужно было удостовериться, что операция не окончена и этой демонстрацией они ее ускорят. И уже добились первых результатов.

— Что еще?

— Здесь, в рапорте, написано, что связным у Василькова была девушка Альма. Так? Альмы нет. Ее вчера убили.

Федотов еще раз углубился в рапорт.

— Откуда Васильков знал, время отправления «Павлова», дату, маршруты?

— Об этом знали только трое: вы, я и капитан корабля. Один из нас сообщал все Василькову.

Федотов оторвал голову от бумаги.

— Саша, ты не думаешь, что это я?

— Нет.

— Я сейчас пойду к командиру базы и отдам этот рапорт ему.

— Васильков все предусмотрел. Приказом командующего флотом, командир базы не имеет права вмешиваться в наши дела. Вы нарушите приказ, если появитесь у него с такой бумагой.

— Все равно, пойду.

— Дело ваше, Николай Васильевич. Но попытайтесь все передать в центр лучше сейчас.

— Господи, во что мы вляпались.

Федотов не пошел к командиру базы, а все предал в центр.

Меня вызвал к себе капитан первого ранга Васильков.

— Здравствуйте, товарищ капитан-лейтенант.

Впервые, за время моей службы в Бизерте, он пожал мне руку.

— Как служба? Вы все мотаетесь по морям и побеседовать по человечески не когда. Вчера мы за вас все переволновались. Шутка ли, сам полковник Морисон увез вас в неизвестном направлении.

— Да, со мной побеседовали.

— А о чем, если не секрет?

— Я обо всем написал рапорт и отдал его своему командиру, Федотову.

— Вы образцовый офицер и четко выполняете требования устава. Это похвально. Но сегодня вас опять ищет полковник Морисон.

— Откуда это известно?

— Он сам позвонил мне и просил организовать эту встречу. Причем он хочет, что бы на этой встрече присутствовал я.

Ну и штучки выкидывает господин полковник. Опять придумал очередную пакость.

— Что вы мне предлагаете, товарищ капитан первого ранга?

— Давайте встретимся, поговорим. Но не забывайте и держите марку Советского офицера. Он оставил телефон, я ему сейчас позвоню.

Васильков набрал номер телефона.

— Господин полковник? Да, это я. Давайте сейчас. Здесь, как раз сидит капитан- лейтенант Новиков. Мы сейчас выезжаем.

Зам полит задержал руку на прихлопнутой к аппарату трубке телефона.

— Что ему еще надо? Поехали, товарищ капитан- лейтенант.

Полковник Морисон ждал нас в ресторане. После церемонии встречи, он усадил нас за стол и заказал крепкие напитки.

— Итак господа, начнем с водки. Говорят русские очень любят водку.

— Мы любим, но только русскую водку, — важно произнес Васильков.

— Да, да. Я знаю, русская водка — самая лучшая водка.

Мы закусили.

— Вы знаете, что произошло вчера? — обратился ко мне полковник.

— Да, господин полковник. Я узнал о гибели Альмы, в офисе отца Альмы. Сегодня утром.

— Как вы очутились там?

— Вчера утром Альма была в «Морском волке» и пригласила меня на помолвку с Селимом. Там же она попросила, чтобы я утром зашел в офис ее отца и встретился с ней.

— Потом, вы поехали в дом Альмы и там все узнали подробно?

— Да.

— Зачем же она вас приглашала? Это меняет многое в нашей версии. Ну а вы господин капитан, знаете о гибели Альмы?

— Кто это? Я ни чего не знаю.

— Вот это да… А у нас есть даже фотографии ваших встреч. Хотите я покажу?

Полковник вытащил из под стола кейс.

— Не надо господин полковник. Если вы имеете в виду Альму, которая живет на улице Свободы, я ее знаю.

— Я говорю именно про нее, господин капитан.

— Повторяю, я ни чего не знаю о гибели Альмы.

— Да вы пейте и закусывайте, закусывайте господа.

Мы опять выпили.

— Альму могли убить только два человека. Либо вы, капитан, либо

Селим.

— Вы уверены в своих выводах, господин полковник?

— Да.

— Почему же вы не арестуете меня? Ведь по вашему законодательству, подозреваемого человека можно арестовать на 48 часов.

— А вы неплохо изучили наше законодательство. Но здесь есть но… Вы подданный, да еще военный, другого государства. Если б мы сразу доказали, что вы убийца, то мы бы вас взяли. Но я собрал вас не для обвинений и дебатов. Я хочу вам предложить сделку.

— Нам? Именно мне и капитан-лейтенанту?

— Да, именно вам и капитан-лейтенанту. Мое предложение следующее. Интерпол и европейский отдел по борьбе с наркотиками, предлагает премию тем, кто передаст ему сильнодействующий наркотик СТД, в объеме 10 % от его стоимости.

— Но причем здесь я и капитан-лейтенант?

— Кроме того, — как будто не услышав реплики Василькова, продолжал полковник — по решению правительства республики Тунис, мы не будем возбуждать уголовное дело против капитана первого ранга, заместителя командира базы Василькова, подданного России.

— Я не знаю о чем вы здесь толкуете, но раз разговор пошел о каких-то наркотиках и каком-то преступлении, то я должен надлежащим образом разобраться и собрать об этом информацию. Кроме того, я хочу запросить информацию об этом деле в нашем центре. Если я что-то найду, то обещаю вам господин полковник, сразу же сообщить об этом.

— Меня даже устраивает, ваше зыбкое предложение. Господин капитан-лейтенант, если вы тоже имеете сведения о наркотике, то предложение интерпола остается в силе и для вас.

Мы сидели с Васильковым на заднем сидении машины и он разыгрывал передо мной спектакль невинного младенца.

— И чего он к нам придрался? О каком-то наркотике, убийствах… Вы товарищ капитан- лейтенант не принимайте всю его чушь всерьез. Я занимаюсь воспитанием личного состава базы и все они проходят у меня перед глазами. Я, конечно, попытаюсь узнать все что возможно, но прошу вас придержать рапорт о нашем разговоре с полковником. Ну хотя бы дня на два.

— Хорошо товарищ капитан. Но ответьте мне на один вопрос. Почему в контр разведке Туниса сидят европейцы? Почему полковник Морисон, судя по всему, англичанин по национальности, является заместителем начальника разведки Бизерты?

— Сложный вопрос. Раньше Тунис был колониальным государством и ведущие посты в нем были заняты иностранцами. Сейчас Тунис независим, но арабы, руководители этого военизированного государства, понимают, что без иностранцев, работающих внутри государства, им все равно не прожить, как в политическом, так и в экономическом отношении. Они не стали разрушать старые кадры, старые связи, просто заменили руководящие кадры на арабов, оставив всю структуру по прежнему.

— Выходит, полковник Морисон работает на них много лет.

Васильков помолчал и сделав длительную паузу, сказал.

— Да уж очень давно работает. Может лет 15, может и больше.

Федотов встретил меня отборной руганью. Правда он ругал не меня, а шифровку, которую только что получил.

— Мать их за ногу! Они требуют, что бы мы срочно переправили груз в Грецию на острова Миконос.

— Я получил только что другое предложение, продать груз за 10 % стоимость.

— С ума сошел, бочки стоят 44 миллиона.

— 10 % получишь ты, а не те кто продаст бочки.

— Иди ты в жопу. Приказ есть, через 2 часа отправляемся.

— Разрешите идти, подготовиться к отходу.

— Давай.

Мы прошли Крит и подошли к островам Киклоды.

— Саша, — подобрел Федотов — одну лодку поведешь ты, другую я. Я боюсь уже кому либо доверять. Держимся вместе. Там у острова Миконос имеется небольшой островок с западной стороны, здесь нас ждут. Это последняя операция Саша, обещаю тебе.

— Хорошо, Николай Васильевич, только идите за мной. Постарайтесь не отклоняться от курса и меня.

— Уговорил, Саша.

Он приятельски похлопал меня по плечу.

Помимо снаряжения аквалангиста, я взял с собой автомат и пистолет и первым вышел под воду на своей малютке, с бочкой красного цвета во второй кабинке.

Мы плыли без разведки района и это был безумный риск. Риск отчаяния.

Мне казалось, нас давно засекли гидрофоны и мы плывем к своей смерти. В подтверждении этого, появились касатки, которые как почетный эскорт, окружили лодку.

Мне стало тошно.

Правая, здоровенная рыбина длинной 4 метра, ударила мою лодку, вскользь. Меня только дернуло и я подумал, что это случайность. Второй удар разрушил эту иллюзию. Это началась осада запрограммированных чудовищ. Меня умышленно отклоняли от курса на глубокую воду. Удар, еще удар. Из рук рвется штурвал, а глаз этой скотины идет параллельно моей кабине. В нем ни чего нет, в нем пустота, в нем смерть. Федотов идет за мной и испытывает точно такое же давление касаток, что и я.

Вдруг касатки исчезли. Я насторожился. Где-то слабо зазвенел зуммер в шлеме. Мне уже было не до Миконоса, мне был нужен любой остров, который был поблизости. Можно конечно переждать опасности, но кто знает какое у них оборудование и не всадят ли они глубинную бомбу на любое скопление металла, обнаруженное на глубине. Справа появился шум зуммера посильнее. Их двое, а ближайший остров в двух милях. Я несусь к этому острову, но по звукам чувствую, они быстрее. Шумы нарастают и приближаются к нам. Где же выход?

До острова миля. Я решился. Открываю кран продувки и чувствую, как лодка начинает приближаться к светлому пятну поверхности воды. Добавляю еще воздух, и пластиковый козырек выполз на поверхность и режет воду перед собой. Сзади несутся два судна, до них метров 700. Федотов не поднялся, он идет на глубине. Слева по курсу идут буруны воды, там отмель. Я сворачиваю на отмель.

Впереди встает столб воды, сторожевики заметили меня и начали обстрел. Мне наплевать, лишь бы проскочить мель. Вот и она. Глухой удар по днищу подбрасывает меня, лодка ударяется днищем и вылетает из воды, потом с шумом опускается и я чувствую, что почти спасен. Мель осталась сзади и сторожевикам меня не догнать, если, правда, снаряд не сделает из меня решето. Федотова нет, он пошел своим путем.

Впереди остров, заворачиваю за него, потом еще остров, еще поворот и я в лагуне. Стена песчаного обрыва охватывает лагуну, но я несусь к ее средине. Где-то справа, в стене обрыва показался темный проем, похожий на пещеру или щель, я кладу руль на это темное пятно. Фонарь кабины с трудом откинулся на сторону. Лодка несется к берегу. Я выползаю из кабины и оттолкнувшись, выбрасываюсь из лодки. Я плаваю в воде и вижу хвост подлодки, выкидывающий с кормы фонтан воды. Прыжок на пляж и глухой удар в стенку обрыва. Вдруг, гора насыпи, как бы подламываясь, обрушивается вниз. Легкая пыль стояла на месте тарана. Лодка исчезла под обвалом песка.

Я доплыл до берега и скинул шлем. Посторонние звуки природы обрушились на меня. Где-то справа, раздавались глухие удары. Там сторожевики утюжили Федотыча. Я кажется, уже отвоевался.

Иду вдоль берега, туда где долбали лодку Федотыча. На душе скверно. Вдруг, из-за откоса берега появились фигуры пяти аквалангистов, бегущих ко мне. Я перетащил из-за спины автомат и приготовился к стрельбе.

Первый аквалангист, получив пулю, подпрыгнул и рухнул под ноги, бегущего сзади. Я очередью снял сначала правого, потом левого. Остальные двое, заметались, да и что можно сделать безоружному, против автомата. Они побежали назад, но я застрелил сначала, последнего, потом другого.

Один из аквалангистов был ранен, но он умирал. Я подложил ему под голову камень. Смерть медленно занимала каждый дюйм кожи его тела. Он хрипел.

— Полковник Морисон…, предлагал вам сдать…

Он умер от дырки в кулак, которую делает пуля, из моего автомата. К сожалению, она рассчитана на касатку или акулу.

Я нашел лодку Федотова. В нее не попали бомбой, но она взорвалась рядом и это было достаточно, для ее конца. Пластиковая кабинка разворочена. Федотов, раздавленный взрывной волной, сплющен в кресле кабинки.

Проклятая бочка, выброшена взрывом, и лежит в метрах 4 от лодки. Она как решето, но я, для страховки, выпустил в нее всю обойму из пистолета. Воздух и белая муть, выпрыгивали из нее после каждого выстрела. Пора плыть обратно.

«Павлов» подобрал меня одного.

В Бизерте, на борт поднялся Васильков с приказом командующего флотом о переподчинении гидрографического судна «Академик Павлов» командиру базы.

В каюте Федотова Васильков орал на меня, в присутствии капитана корабля.

— Где подводные мини- лодки? Где груз?

— Они погибли в районе островов Миконос.

— Почему Федотов погиб с лодкой, а где ваша?

— Она была расстреляна сторожевиками, когда я поднялся на верх.

— Вы идиот, товарищ капитан-лейтенант. Вам надо было погибнуть вместе с лодкой, а теперь я вынужден вас отстранить от командования диверсионной группой до решенья вашей судьбы командующим флотом.

— Разрешите идти?

— Идите. Вечером приготовьте рапорт о прошедшей операции.

На следующий день, отпросившись у командования, я поехал к Мариам. Ее отец оказался дома.

— Папа, Алекс приехал.

Мариам нежно поцеловала меня.

— Ну как, молодой человек, поездка? — прервал волнующий процесс полковник Морисон.

— Как всегда, неудачно.

— Опять жертвы?

— Да. Но погибли и наши, и ваши.

— Я только что узнал об этом.

— Один из раненых пытался мне что-то сказать от вашего имени, но не успел.

Полковник нахмурился.

— Господи, когда кончиться эта резня? — спросила Мариам.

— Сегодня. С сегодняшнего дня, я временно освобожден от должности.

— Васильковым? — спросил полковник.

— Да. Наконец-то он получил над нами власть.

— Он еще не знает, что его дело плохо. Судя по всему, и в верхах еще не знают, что с ним делать. Но то, что его уберут, это не надо сомневаться. А что вы теперь будете делать, молодой человек?

— Раз его отстранили, он будет со мной, — проворковала Мариам.

— Я думаю, что мне пора уходить со службы, совсем.

— Вам не позволят остаться здесь. Русским можно только дезертировать или просить политического убежища.

— Мы с Мариам, решили бежать в Австралию.

— Мариам, это правда?

— Да папа. Я даже свои деньги приготовила.

— А что мама скажет?

— Она меня благословила.

— Ну что ж, я узнаю обо всем последний и вроде, тоже не против. Даже помогу. Документы я вам выправлю. Давайте создавайте новую жизнь.

Мы уже не стесняясь полковника поцеловались.

— Кстати, — вдруг оторвался я от Мариам — премия в 10 % от стоимости наркотика, осталась в силе.

Произошла немая сцена. Полковник только через некоторое время пришел в себя. Мариам захлопала в ладоши.

— Алекс, а сколько это, сколько?

— Алекс, вы сохранили бочку? — перебил Мариам полковник.

— Да, спрятал на острове. Это Мариам, примерно, 2,2 миллиона долларов.

Полковник сорвался с места.

— Алекс не уходи, я сейчас.

Он выскочил из комнаты.

— У нас, правда, будет много детей?

— Обязательно, Мариам.

Январь. 1995 г.

ПРОЛОГ

Август. 1991 г. Россия. г. Санкт-Петербург.

— Ты поедешь на встречу не один, а с Лилией, — сказал мне шеф.

Лилия — новая секретарша шефа, работает третий месяц. Крепкая, с соблазнительными формами девица, где-то двадцати шести лет, с привлекательным лицом и дурацкой челкой, наброшенной на глаза. Самое выразительное, это ее длинные, пушистые ресницы. Сейчас ее глаза прикрыты ими, но я знаю — она настороженно смотрит на меня, ожидая реакции на сообщение шефа.

— Зачем с ней?

— Ее задача- познакомить тебя с ними и обеспечить твое прикрытие.

— Хорошие у нее знакомые, — и я вижу, как дрогнули ресницы Лилии.

Я знаю, она здесь боится только меня. Ей не страшен шеф. За три месяца, она своим характером подмяла моего «свирепого» шефа.

— О своей задаче ты имеешь представление, — продолжал шеф. — Но там знают о тебе почти все, у них хорошо поставлена информация, поэтому больше импровизации и старайся любым способом склонить их на свою сторону. Даже если ты не добьешься союза, а они будут нейтральны, это уже успех.

— О каком прикрытии со стороны Лилии идет речь?

Ресницы ее опять дрогнули, и на этот раз поднялись, распахнув на меня темные глаза.

— Лилия создаст вид супружеской пары и будет твоими глазами и ушами на встрече.

— А если я не понравлюсь ее друзьям?

— Ну, ты себя недооцениваешь, у Лилии приличные друзья. Не так ли? — он обратился к ней.

— Да шеф, — Лилия поправила свою прическу рукой и опять прихлопнула ресницами свои глаза.

— Это все, встреча назначена в три, — сказал шеф.

Мы подъехали к ресторану и я вежливо, взяв Лилию под руку, ввел ее в зал. Народу в ресторане было мало и мы выбрали столик у окна.

— Что ты будешь заказывать? — спросил я у Лилии, раскрывая меню.

— Что-нибудь мясное, на твой вкус, и сухого вина, — попросила она.

— Примите заказ, — обратился я к подошедшему официанту. — Два антрекота, два помидорных салата, двести грамм водки и бутылку сухого, только самого лучшего.

Я схватил официанта за руку и подтащив его к себе, приглушенно сказал: «Да поторопись, я ждать не люблю и очень спешу». Официант сразу проснулся, хотел что- то мне ответить, но еще раз взглянув на меня и мою спутницу, тут же испарился.

— Так где твои друзья? — спросил я Лилию.

В этот момент, словно из под земли, появился официант с подносом и стал расставлять заказ на стол. Лилия подождала, когда официант отойдет.

— Сейчас подойдут, — она протянула мне свой бокал. — Налей пожалуйста.

Я налил ей вина, себе водки и только хотел выпить, как Лилия сказала: «Посмотри, вон они». - кивнув за мою спину. Я повернулся. К стойке бара подошли два здоровых, хорошо одетых, господина. Один из них, небрежно бросив деньги бармену, заказал выпивку, а другой, оглядев зал и увидев Лилию, помахал ей рукой и кивнул головой. Я повернулся к Лилии. Лицо ее было бледно, ресницы вздрагивали.

— Чего нервничаешь. Давай выпьем, — и я опрокинул в себя рюмку водки.

Лилия подняла свой бокал и я увидел, что у нее дрожат руки. Не полностью налитое вино в бокале, штормило. Вдруг, что- то ударило мне в голову, одновременно, я почувствовал резь в груди. Я сидел, опустив голову и сжав руки. Боль тупыми ударами пронизывала всю грудь и голову. Я старался держать себя в руках и напрягся до основания. Стал выступать пот и первые струйки его, медленно поползли из под волос. С трудом подняв голову, я пытался посмотреть на Лилию. На мгновение туман разорвался и, расплывающиеся черты ее лица, появились передо мной. Лилия сидела белее мела и широко распахнув глаза, смотрела на меня.

— Сука… Я убью тебя, — с трудом проговорил я.

Лилия начала расползаться перед глазами, а я все боролся и боролся сам с собой. Моя рука поползла к вилке, но ее стало сводить и все вдруг потемнело и стало куда- то проваливаться.

Очнулся я от боли в затылке, она билась пульсируя, волнами возникая и удаляясь. С трудом открываю глаза и вижу грязно- белый потолок, который то приближался, то удалялся, с приближением и удалением боли. Руки были чем- то сжаты и лежали ниже груди. Еле- еле подтягиваю их к своим глазам. Руки были в наручниках и я не сумев их удержать, уронил их на лицо, разбив губы железом. Все стало ясно, меня поймали и я в камере. Значит, все-таки они внедрили своего человека. Сволочи.

ЧАСТЬ 1

Октябрь. 1993 г. Сербия.

Фронт продолжал жить своей жизнью. Где- то раздавались выстрелы, часто переходящие в непрерывную дробь. Иногда ухали орудия, отчего наш разбитый коттедж вздрагивал до основания. Уже второй день, шел занудный дождь. Я лежал в полуразрушенной комнате коттеджа и, еще не придя в себя от сна, слушал, как через шум дождя пробивались звуки чавкающей грязи.

— Кто идет? — закричал часовой.

В темных комнатах коттеджа завозились солдаты.

— Свои. Это я, Казначей.

Скрипнула, висящая на одной петле дверь. Кто- то выругался в темноте.

— Сержант, где сержант? — по комнатам заметался свет фонарика.

— Я здесь, — отозвался я.

Свет фонарика ударил в глаза и я прикрылся рукой.

— Убери фонарь. Что у тебя?

Вспыхнуло еще несколько огоньков, которые осветили комнату и лицо Казначея. Оно было мокрым и грязным, на нем резко выделялись усы с блестевшими, под лучами света, капельками воды.

В этих комнатах расположен мой взвод. Это люди разной национальности, все наемники, по разным причинам, приехавшие защищать славянскую Сербию. Они говорят на разных языках, но больше на английском и русском. Они разные: сильные и слабые, умные и тупые, бандиты и порядочные. Война сковала их в прочный узел, хотя многие не понимают зачем и против кого они воюют. Я помню все их трудные фамилии и имена. На фронте фамилии, среди солдат, как- то стерлись и каждый получил прозвище, которое стало практичными и краткими. Эти клички, даже не выражают характер, но приклеились к ним так прочно, что некоторые забыли фамилии и имена своих товарищей.

— Сержант, Шип и Сверчок убиты, — Казначей выдохнул эту фразу и, набрав воздух, добавил. — Они через холм, сюда, несли бачки из-под пищи, но, видимо, на полосе появился снайпер, они и попались.

Холм, о котором говорил Казначей, находился перед коттеджем и закрывал нас от фронта. Я вытащил карту, развернул и осветил наш участок. Со стороны фронта холм был голый, весь перепаханный огородами. Эту лысину зажимал с одной стороны густой орешник, а с другой- яблоневый сад. От линии окопов до вершины холма- метров триста. На этом пространстве, сейчас, лежат наши ребята. А снайпер, наверняка, сидит не в окопах противника, а на нейтральной полосе. Самое противное, это первый случай, когда снайпер стреляет по ночам. Вот и у них появились приборы ПНВ. Но то, что кто- то стреляет в дождь, в темноте и на таком расстоянии, говорит о том, что это профессионал и он недавно на фронте.

Те, что лежат на холме, мне хорошо знакомы. Шип — русский, из Краснодарского края. Его фамилия — Шипов, звали Андрей. Свою кличку, Шип получил от своей фамилии, где оторвали последний слог. Он пришел к нам три месяца назад и мы с ним быстро стали друзьями. Сверчок — молдаванин, его фамилия Матрич, когда я пришел, он уже был во взводе и я воспринял данную ему кличку, как и все окружающие. Ребята имели боевой опыт: Сверчок в Приднестровье, а Шип болтался у Осетинов во время их конфликта с Грузией.

Конечно, вытаскивать их надо сейчас, пока темно. Днем всю плешку изуродуют минами и снарядами, только сунься, к тому же, она простреливается на сквозь. А идти надо, может быть из них кто- то ранен.

— Казначей, а как ты их увидел?

Он сразу меня понял. Ткнул свой грязный палец в карту.

— «Мухи» пустили ракету, а я был вот здесь, в окопе. Оглянулся назад — холм виден, как на ладони. Их, лежащих, не сразу разглядишь, а вот бачки, из под пищи, заметны. Дождь идет и бачки от вспыхнувших ракет, переливаются как глянцевые. А потом, я сюда кустарником прошел. Два раза падал, грязищи до черта.

Я подошел к телефону.

— Мне четырнадцатого.

Где- то на конце провода раздались щелчки, больно отдаваясь в ушах. Сонный, раздраженный голос рявкнул.

— Что там?

— Двадцатый докладывает. В полосе квадрата одиннадцать, по всей видимости, появился снайпер. У меня двое ребят лежат на холме. Их надо убрать, пока еще темно. Может кто-то ранен. Нельзя попросить хозяина, хотя бы восемь снарядов в направлении дубка, на нейтральной полосе.

— Ты что, сдурел? Чтобы их снайпер в такую погоду, стрелял ночью. Не паникуй — это шальные пули. Бери людей. Иди и вытаскивай их, — связь оборвалась.

— Вот гад. Иди вытащи. Своих сербов никогда не посылает в пекло, а наши, дружеские души, всегда на убой. Как будто мы полные идиоты, не разбираемся, где шальные пули, а где — снайперы, — проворчал я в темноту.

— Ты чего сержант? Не выспался, — сказал кто- то в темноте.

— Ладно. Это я пары выпускаю. Крафт, где ты? Ты не разучился еще метать «кошку»?

— Вроде нет, — раздался голос в углу.

— Крафт, Джин собирайтесь. Казначей, поведешь нас.

Я встал и стал одеваться.

Беспрерывно шел нудный дождь. Ноги вязи в жирной земле и их с трудом удавалось вырвать из наплывшей жидкой грязи. Меня и моих спутников мотало, как пьяных, на каждом бугорке и бороздке. Мы автоматически ловили звуки выстрелов и вытье, проходящих над головой, пуль АК. Где- то, с воем, шлепнулась в землю шальная пуля. Наши и «мухи» через определенные интервалы стреляли ракетами. Светящиеся шары, вспыхивали в тучах, не давая яркого света. Еле-еле я различал спину, идущего впереди, Казначея, которая также моталась и чавкала грязью впереди меня. Мы вошли в орешник и к нашим страданиям прибавились удары, невидимых в темноте, веток.

— Здесь, — сказал Казначей, резко остановившись и повел рукой в сторону.

Вспыхнула, от выпущенной ракеты, туча и я увидел, впереди себя, бачки и черные бугры, рядом с ними.

— Крафт, — крикнул я. — Видел?

— Да.

— Попытайся метнуть «кошку» за бачки, при очередной ракете. До них, вероятно, метров пятнадцать.

— Я попробую, сержант.

Он отдал конец веревки Джину и стал сматывать «кошку» в рулон для броска. Опять вспыхнула туча и «кошка» унеслась в надвигающуюся темноту. Крат и Джин потянули веревку.

— Сержант, вроде есть.

Вновь глухой свет озарил холм и мне показалось, что в мою сторону медленно перемещается вал грязи. Опять стало темно.

— Казначей, помоги, — выкрикнул Джин.

Через некоторое время вал грязи с бачком оказался у наших ног и мы принялись руками очищать, находившуюся под ним фигуру. При очередной вспышке, я разглядел полу очищенное от грязи лицо и не узнал, кто это.

— Это Сверчок, — сказал Джин. — Я его узнал по кривому носу.

Крафт, с руганью, стал вырывать крюк «кошки» из одеревеневшей мышцы бедра Сверчка.

— Следующий, по моему, на два метра дальше, — сказал Крафт и стал вновь наматывать веревку для броска.

Вспыхнул свет и Крафт опять метнул «кошку». Джин потащил веревку к себе.

— Попал, — сказал он.

— Мне, кажется, я услышал стон, — вдруг зашипел Казначей.

— Такая штука вопьется, даже мертвый застонет, — заметил Джин.

— Ребята, быстрее, — поторапливал я их.

Они втроем перебирали веревку в руках. Вдруг, раздался выстрел, и солдаты упали в кусты

— Снайпер. Мать его. Как он гад видит? — вырвалось у Джина.

Крафт шипел в темноте как змея, вытащив перерубленный конец веревки.

— У нас больше нет «кошки», — растеряно сказал Казначей.

— Все равно его надо вытащить. Он стонал, он ранен, — заявил я.

При вспышке тучи, я увидел недалеко, где- то в метрах семи, бугор поднявшейся земли.

— Парень почти рядом, — сказал я. — Крафт, размотай веревку, один конец ее, я привяжу к своей ноге, а другой — к руке. Вы же, возьмете середину веревки и по моей команде, когда я подползу к раненому, тащите. Джин, оторви бачок от руки Сверчка, сними с него ремень и захлестни по диагонали через плечо на нем.

— Не надо туда сержант. Это очень опасно. Давай, лучше, сбегаю к нашим, — и Крафт махнул рукой в тыл. — Достанем еще одну «кошку».

— Если он жив, он просто задохнется в грязи. Ты посмотри какой вал грязи, не ясно как он лежит, где рана, на голове или на туловище. В любом случае, если мы его быстро не вытащим, он задохнется и ему конец.

Я привязал конец веревки к ноге, другой, легким узлом к руке. Джим освободил руку Сверчка от бачка, а его ремень перехлестнул через плечо. Опустив отворот кепи на уши, я плюхнулся в грязь рядом со Сверчком, просунул руку под ремень Сверчка и прижался к нему. Голову пришлось положить на бок и сейчас же холодная грязь, до самого носа, облепила лицо. Я начал ползти, прижимая труп к себе, с трудом находя неровности почвы под слоем грязи, а она уже залила мне второй глаз и я, как при плавании «кролем», мотал в верх головой, стараясь выплюнуть грязь и вдохнуть свежего воздуха. Беспрерывный дождь, не мог смыть грязь с лица, а делал ее более жиже. Наконец, мы со Сверчком уперлись в бедро Шипа. Я очень долго снимал веревку со своего запястья и ощупью зацепил ее на ноге бедняги.

— Давай, — заорал я, расплевывая в стороны грязь и крепко вцепился в Сверчка.

Нога натянулась, заныла и мы поехали по вспаханной канаве назад. Вдруг, меня подбросило и я услыхал звук выстрела. Это Сверчок принял на себя пулю снайпера. Кто- то схватил мою ногу, рванул и я с трупом влетел за кусты. Усевшись под кустом, я стал рукою очищать лицо от грязи, кто- то из ребят сунул мне бинт и это, наконец, позволило открыть глаза.

— Тяните его.

— А уже все.

Ребята хлопотали над телом Шипа.

— Жив.?

— Еще дышит.

Когда я стал более или менее видеть, то вытащил нож и отрезал веревку от ноги. Потом, рукой стал счищать грязь с куртки, кепи и штанов. От проникшей под одежду сырости меня стал бить озноб.

— Ребята, снимите с Шипа куртку, я возьму его на плечо, а Джин и Крафт возьмите Сверчка. Казначей, понесешь мою куртку, оружие и шмотки ребят.

Началась мучительная дорога обратно.

Мы подошли к коттеджу, когда начался рассвет. Подтащив Шипа к первой койке, я свалил его на матрац.

— Кто-нибудь, займитесь раненым, — обратился я к солдатам, находившимся в доме.

Я вышел на улицу, взял у Казначея куртку и швырнул ее в бочку с водой, которая стояла на углу дома под стоком крыши. Мытье одежды и лица заняло много времени. Наконец, кое- как смыв грязь, вошел в дом.

В комнате было светло от керосиновой лампы и свечей. У входа в неестественной позе лежал Сверчок. Около Шипа хлопотало два человека, промывая его рану на затылке и очищая всего от грязи. Несколько человек сидело кружком на полу, где по центру были разложены: хлеб, консервы и фляги с вином и водкой.

— Сержант, иди согрейся. — сказал кто- то.

Я набросил куртку и кепи на косяк внутренней двери и, сев на пол, опрокинул в себя пол фляги вонючей водки. Я был здорово измотан, как автомат что- то отвечал на вопросы окружающих и очень хотел спать. Вдруг зазвонил телефон. Все замолчали и кто- то передал мне трубку.

— Это вы сержант? Как дела?

— Мы вытащили двоих с холма. Один ранен в голову, другой убит. Точно установлено. Стрелял снайпер.

— Надо предупредить взводных, займитесь этим сержант.

— Хорошо, мне надо отправить раненого в госпиталь, не могли бы вы подбросить транспорт к развилке дороги?

— А как раненый?

Я повернулся к ребятам, которые возились с Шипом и спросил у них.

— Можно его транспортировать?

— Он в шоке, — ответил кто- то из них.

— Четырнадцатый, он в шоке, — повторил я в трубку. — Надо поспешить. Еще, прошу, вас, Шип мой друг и земляк, не могли бы вы отпустить меня с ним до города, вроде как сопровождающего.

— Хорошо. Сейчас я оформлю вам документы и вышлю транспорт. Выносите раненого к развилке.

Связь прервалась.

— Казначей, — обратился я к нему, — остаешься за старшего. Сейчас позвони взводным предупреди их о снайпере.

— Ребята, — повернулся я к двум фигурам, возящимися с Шипом, — берите его, потащим к машине.

Все зашевелились. Натянув мокрую одежду и навешав на себя оружие, я пошел за солдатами, выносившими Шипа. У развилки нас ждал бронетранспортер. Мы затолкали Шипа, в развернутую черную пасть, заднего люка. Откуда то появился писарь и протянул мне документы.

— Сержант, лейтенант дал вам два дня, — сказал он.

Я кивнул головой, попрощался с ребятами и полез в темный провал люка машины.

Госпиталь был грязным, холодным с неприятным запахом. Полы приемного покоя захламлены окурками, тряпьем и просто — грязью. Десятки ног протоптали светлые дорожки паркета, среди этого мусора. В приемном покое суетился лысый, худой врач, австриец по национальности, плохо знавший сербский, английский и русский. Для разговора со мной, он вызвал по телефону медсестру. Вышла симпатичная с большими глазами девушка. Ее белый халат и шапочка резко контрастировали с окружающей грязью.

— Меня звать Мила, — произнесла она по-русски, протянув свою тонкую руку в мою загрубевшую, грязную лапу. — Что вам надо?

— Я привез своего раненного друга, он русский, он в очень плохом состоянии, я бы хотел знать, как закончится операция.

— А как вас звать?

— Вообще меня раньше звали Виктор или просто, друзья зовут — Вик.

— Почему раньше?

— Теперь, уже почти год, кличут сержантом.

Она улыбнулась, потом повернулась к доктору и по-немецки ему все объяснила. Он что- то буркнул, махнул рукой и пошел к своему столу.

— Виктор, вашего товарища уже увезли в операционную, — она критическим взглядом окинула меня. — В таком виде и с таким складом оружия, вам, безусловно, в приемном покое ждать нельзя. Вы пройдите в вестибюль главного входа и подождите меня там. Кончится операция, я к вам выйду и все скажу. Кстати, а у вас время есть?

— Да, мне дали два дня.

— А куда вы, потом, пойдете? У вас есть где ночевать?

— Я это еще не решил, но наверно… в гостинице.

— Наивный молодой человек. В городе все забито военными, но я вам постараюсь помочь. Вы подождите меня там, — она махнула рукой к двери.

В вестибюле меня окружили темно- синие халаты, двигающихся больных. Посыпались вопросы: что, где, куда, откуда, как дела, дай закурить, кого привез. На все я отвечал кратко и, когда они более менее успокоились, перекинул автомат за спину, выбрал стул, сел и, вытянув ноги, задремал. Проснулся я от шлепка по щеке. Передо мной стояла Мила, она держала в руке целлофановый мешочек.

— Виктор, все в порядке. Операция прошла удачно, но положение его тяжелое. Пулю вытащили, вот она, — и она протянула мне мешочек.

Я вывернул содержимое мешочка на ладонь. Вывалилась пуля, и я замер. На пуле были видны характерные следы винтовой нарезки, они были до боли знакомы.

— Что с вами Виктор?

— Мила, понимаешь, я, кажется, знаю кто стрелял.

ЧАСТЬ 2

Апрель 1992 г. Россия. Красноярский край. Спецлагерь в/ч…..

В лагерь привезли меня где-то в середине Апреля. Я думал, что мне конец и не ожидал того приема, который был здесь оказан. Лагерный врач, долго мял мое тело, осматривал зубы, уши и глаза. Вежливо задавал вопросы и делал записи в мед карте.

— Для вас это очень отличный экземпляр, — сказал он, подошедшему высокому капитану с короткой прической и в темных очках.

Капитан снял очки, окинул меня взглядом и сказал.

— Судя по документам, он даже слишком хорош. Приложена целая инструкция, как его охранять в дороге. Не уж-то все выполняли? — обратился он ко мне.

Я показал ему руки, где четко виднелись багровые следы на ручников.

— Ну и лапа, — с восхищением сказал он. — Здесь, где ты находишься — я твой начальник. Будешь ходить без наручников и строго соблюдать дисциплину. И запомни еще, ты здесь никто. Теперь ты «кукла», со своим пожизненным номером. Вот он на твоей куртке.

На груди куртки, которую мне передал охранник, был вышит номер 1427. Я переоделся и пошел в сопровождении капитана и охранника на второй этаж казармы. Через многочисленные решетки и двери, через изощренный контроль, мы попали в коридор, в котором справа и слева было много дверей.

— Ну вот и номер твоей гостиницы, — сказал капитан, оттягивая собачку электрозадвижки на одной из дверей.

Это была вытянутая комната, где стены и потолок покрыты масляной краской. С правой стороны стены виднелась дверь, далее, две койки и напротив них, придавленный к стенке, стол. Через открытое окно, затянутого двойными толстыми прутьями, лилось солнце. За столом на стуле сидел здоровый малый и читал книгу. Увидев нас, он встал и на его груди я увидел номер 1411.

— Я привел к тебе новичка, — сказал капитан. — Расскажи ему его обязанности и…, заодно, что его ждет.

Он хмыкнул, оглядел камеру и вышел. Дверь щелкнула. Я обратил на нее внимание. На ней не было обычного стандартного окошка для проталкивания мисок и подсматривания за заключенными.

— А что здесь? — спросил я парня, указывая на дверь.

— Посмотри, — ответил он.

За дверью была раковина и параша и, все же, это не то, что в тюрьмах, которые я прошел. Там вонючая параша отравляла воздух всей камеры.

— Давай знакомится, — обратился я к парню. — Я Виктор..

— Анатолий, — представился тот, протягивая руку.

— Ну расскажи, куда я все-таки попал и что здесь за порядки?

— Ты попал в тренировочный лагерь, куда собрали нас, приговоренных, чтобы отправить быстрее на тот свет. Здесь на нас отрабатывают приемы спецназовцы и суперагенты высшего разряда. Если здесь нас калечат, то не лечат, — сказал он, вдруг, в рифму — но прихлопнут точно, в любом случае, либо на ринге, либо на охоте, либо если тебя покалечат. Они, ведь, считают, что мы уже никто, раз нас приговорили. Здесь мы для них — куклы. Я кукла 1411, ты- 1427.

— А ты давно здесь? — спросил я.

— Я считаюсь старожилом — уже шесть месяцев. Видишь, — он заголил рукав куртки. Рука, по локоть, была заклеена пластырем. — Я тебе говорил, здесь такой закон: либо ты его малость покалечишь или победишь, тогда ты будешь жить, либо он тебя прибьет и тебе конец. Я долго здесь держался, а вот последний, который со мной дрался, выбрал себе оружие — нож. По здешним порядкам, противник имеет право выбирать оружие, ты нет. С этим ножом, ему казалось, легче пришить меня. Сам он подвижный, как черт и ножом владеет прекрасно. Пространство на ринге небольшое, ты увидишь еще, и я крутился по рингу, как оса, а когда его занесло немного после взмаха рукой я перехватил его руку, рванул на себя и ударил ногой в колено. На свое удивление, попал. Он рухнул на меня боком, а нож, все-таки, успел выкинуть вперед и пропорол руку. Самое поганое, руку то я не мог отдернуть, она была на упоре. Но другой рукой, я все же, врезал ему по башке и вырубил его. Встал, а кровища хлещет. Тут и капитан, подходит с ухмылочкой такой, как мол рука, а у самого, чувствую, рука к пушке тянется. Я сделал на морде бравый оскал, вроде ничего говорю, и перед его носом несколько раз согнул руку в локте. Кожа на руке конвертом вскрылась, кровищи кругом. Врач подошел, посмотрел, сказал нормально, тут и капитан успокоился. Врач, после того как привел в порядок лежащего идиота, занялся моей рукой. Залил все просто йодом и залепил руку пластырем. Теперь, приходится молить бога, чтобы следующая бойня была как можно позже.

— А какие здесь местные порядки?

— Более менее нормальные. Есть дают, читать дают, но просвечивают, как рентгеном. Видишь по углам камеры теледатчики, ты у них в пультовой, как на ладони. Ну что рассказать еще, наш коридор упирается в столовую, едим все вместе по расписанию. В коридоре двадцать четыре двери, двенадцать слева и двенадцать справа, народу в камерах мало. Выходим в коридор по звонку. В столовой три окна в стене: выдача пищи, прием посуды и выдача книг. Вот и все.

— А как начальство?

— Начальство сюда ходить не любит, кроме того капитана, который тебя привел. Но это уникум, в его руках твоя судьба. Он разводит всех кукол на бойню, он первый и пристреливает. Стреляет, как бог и реакция мгновенная.

— А до этого удара ножом, ты дрался?

— Да, последний бой был пятый. До этого мне везло, последний оказался тяжелым.

— А ты все время здесь один?

— До тебя, я уже пережил двоих. Хорошо подготовленные были ребята, амбалы вроде тебя. Тут вдруг, прислали «друзей» из Африки, месяц тому назад, ну и негры оказались подготовлены не лучшим образом. Одного на ринге сразу убили, другого добил капитан, когда из него мешок с говном сделали.

— Сейчас нас здесь много?

— Человек двадцать, ты увидишь их в столовой. Арифметика здесь простая, нам это капитан в голову вдалбливал, когда был в хорошем настроении. По России в год около ста двадцати граждан РФ приговаривают к расстрелу, из них сюда отбирают десять или двадцать человек. Около сорока в Тюю-Мюю, на урановые рудники, остальных в распыл. Много кукол поставляет сюда КГБ, эти уже по своим каналам. Я, кстати, сам из этих поставок. Других, таких же ребят увидишь в столовой. Мне даже кажется, что большинство из них не понимает, за что они сюда попали.

— Ты сказал из этих. Значит тебя загнало сюда КГБ?

— Поганая история. Время у нас впереди много, я тебе расскажу.

— Откуда ты все знаешь, что здесь творится?

— По найму на кухне работают повара. С одной стороны они кормят нас, с другой обслуживают охрану. Таким путем, все разговоры от туда поступают сюда. Иногда, проговаривается капитан. К самым сильным он очень благоволит. Мне, например, он высказывал мысли, что у нас, здесь, гуманней, чем на урановых рудниках. Там, мол, люди гниют и долго мучаются, а у нас все проблемы решаются быстро, только ногу или руку сломал, тут же к стенке и все в порядке.

— Ринг, я это еще догадываюсь, что такое, а вот охота… Ты чего- то говорил об этом?

— Это у них такой вид спорта. За казармой расположен полигон. Там все настоящее: холмы, лес, кустарник, только все это окружено забором, через который удрать невозможно. Так вот, загоняют тебя на такой полигон и охотник, из суперменов, начинает гонять тебя, как зайца. Охотник, обычно, ходит с автоматом или ружьем. Если охотник расстреляет весь боезапас, ты выиграл, жив, ну а не повезло, так не повезло, раненых не оставляют. В предыдущую охоту семь ребят убили, только одному повезло, это Дим-Димыч, ты его в столовой сегодня увидишь. Поговори с ним, он может много чего полезного рассказать.

— А когда меня на ринг выпустят?

— За этим дело не станет. Обычно, дают оклематься. Меня так выпустили через неделю.

Вдруг в коридоре зазвенел звонок.

— Это нас приглашают в столовую, — сказал Анатолий- Пошли.

Он подошел к двери и нажал на кнопку, автомата, в виде коробки, висевшего у косяка двери.

— Кукла 1411 и 1427 идут на обед.

Щелкнул электрический замок и Анатолий толкнул дверь вперед.

Прямо из коридора, мы попали в небольшое помещение, где по центру стояли два длинных стола и скамейки по бокам. Человек десять заключенных стояли в очередь к окну с надписью «раздача», в виде узкой щели. Заключенные получали поднос с пищей и рассаживались за столом.

— Видишь того парня с номером 1448- это тот Димка, который выдержал охоту, — шепнул мне на ухо Анатолий.

Окружающие ребята стали со мной здороваться и знакомиться. Они задавали массу вопросов о том, что творится в мире и другие, касающиеся жизни на гражданке.

Обед был шикарный. Щи кислые, каша ячневая с подливкой, хлеб, чай и по большой порции. Я первый раз, считая с момента моего ареста, нормально наелся.

Жизнь в камере однообразна. Столовая и свободное время, которое включает в себя: чтение книг, гимнастику и бесконечные разговоры. Однажды утром, после завтрака, дверь камеры открылась и вошел капитан.

— 1411, пойдемте со мной.

Анатолий побледнел, встал и пошел к двери. Казалось, после его ухода, что время замедлилось. Я прислушивался к каждому шороху за дверью и вот, наконец, раздался щелчок замка. Анатолий, буквально, ввалился в камеру. Вид его был ужасен. Правая щека распухла и имела багровый цвет, все лицо измазано кровью. Он кривился от боли и придерживал больную руку, здоровой рукой. Я помог Анатолию снять куртку. На его, измазанной кровью руке, белел свежий пластырь. Анатолий пошел мыться, потом свалился на койку и… заснул. Проснулся он перед ужином и, придя в себя, рассказал.

— Мужик попался худой, жилистый и такой вертлявый, что долго я не мог поймать его на удар. Морда видишь у меня какая, пока я махну лапой, он мне несколько раз по роже успевает съездить. Удар я держу вроде ничего, но все-таки башка моя моталась от его крепких ударов и я уже начал выдыхаться. Самое противное произошло, когда от его случайного удара по руке, лопнул шов. Сразу пошла кровь, а он, буквально, озверел от ее вида и давай, давай еще быстрее лупить то по башке, то по руке. Мне бы его только зацепить, но никак. Помог, думаю, господин случай, я пошел на него массой, стараясь не дать ему выскочить под рукой и придавил его к стенке. Тут он не выдержал и, первый раз махнул ногой, стараясь ударить мне по яйцам. А я его и поймал….за ногу, зацепил и рванул так, что стены затряслись от удара. Он грохнулся на пол и я, кажется, сломал ему пару ребер, когда добивал ногой.

— Зрителей, приходит много?

— Много, весь зальчик забит. В первом ряду, в основном, все жены офицерские, любители крови. Они уже всякого насмотрелись и ни чем их не удивишь. Бляди, мать их, — добавил Анатолий.

— Ты обещал мне, рассказать, как ты сюда попал? — однажды спросил я Анатолия.

— Ну что ж, — он потянулся, — послушай.

— Работал я в спецназе во Львове. Тут завертелась эта дурацкая перестройка, ну и забродил народ. Такой поднялся национальный дух, что дай Украине только Украинское и на хрен нам все инородное. Работы у нас, хоть отбавляй. Ребята здоровые, а побивали, сначала, и тех и других. Потом все изменилось. Пришел новый начальник и побивать стали инородных. Тут как раз, из Киева комиссия прикатила, укреплять национальные кадры. Меня пригласили на эту комиссию и предложили служить в Киеве. По всем статьям, такие люди как я, нужны родине в спец подразделениях. Ну я и дал, на свое горе, согласие. И вот прикатил в Киев. А там отделы еще не организованы, бардак жуткий. Наконец, появился у меня начальник и первое, что им взбрело в голову, это всех украинцев в России, которые могут быть полезны для родины, необходимо сманить на Украину. А для этого, послать в Россию вербовщиков и где деньгами, где силой, где хитростью вытащить их на родину. Одним из таких вербовщиков я и стал. Перед самой отправкой в Россию, меня познакомили с куратором по России и непосредственно, связным с КГБ России, подполковником Коваленко, по кличке «Кабан». Это здоровенный мужик, выше тебя, шире тебя и силищи необыкновенной. Морда во, глазки заплывши, шеи нет, голова лежит на плечах. Стал он пичкать меня информацией, списки офицеров дал, характеристики на каждого и даже кому по морде дать, а кого деньгами замазать. Пообещал, что будет рядом и всегда поддержит. Укатил я в Мурманск и начал бурную деятельность. Но моряки народ сложный и большинство не клюнуло на посулы из Киева. Тут и начались у меня неувязки и конфликты. Припугнул я одного, а он на меня, как я выяснил потом, в особый отдел донес. И когда хотел с ним разделаться, то встретил его не одного, а с двумя сопровождающими. Это меня не остановило, потасовка была хорошая, но я перестарался, один из сопровождающих в больнице скончался. Надо отдать должное русским, они не стали ломать об меня ребра. Они прислали взять меня… Кабана. Да, да… не удивляйся, Кабана. У них там в КГБ так все завязано, что сам черт не распутает. Этот пришел и говорит, что я идиот и чтоб не было международного конфликта, надо сдаваться. Я его послал подальше, а он меня проучил. Сил у меня не занимать, но это — скала. Отделал он меня так, что я потерял сознание. Таким меня и взяли. Ну, а чтоб не было конфликта между Украиной и Россией, запихали в этот лагерь. Это называется «по линии КГБ», без суда и следствия. Сейчас развал идет везде, во всем бывшем Союзе и таких, как я, из за которых мог бы произойти небольшой международный конфликт, здесь полно.

Через два дня, после этих событий, вызвали, наконец, и меня.

Я вошел в зал, где большая часть его, была отделена толстыми прутьями решетки. Прутья решетки стояли вертикально и были вцементированы в пол и потолок. За решеткой, на грязных стульях и табуретках сидели зрители. Действительно, было много женщин, а зеленые мундиры, кое- где пятнами, скрашивали разнообразие красок женской одежды. Охранник приказал снять мне куртку и обувь. Я стянул куртку и обувь и в зале начали стихать разговоры. Женщины ощупывали меня глазами, а девица с зелеными глазами, сидящая в первом ряду, вся перегнулась и вцепилась в решетку, чтоб меня рассмотреть.

— Вот это новичок, — ахнул полковник во втором ряду.

Дверь в стене открылась и вошел «шкаф». Это была машина мяса, выше моего роста, весом под сто шестьдесят килограмм. Он был голый по пояс, с мощной грудью, но большим животом. На его толстенных ногах были армейские ботинки, в то время как я был босиком. Глаза мужика были вдавлены в широкое лицо, а голова без шеи сидела на площадках плеч. «Шкаф» постоял немного, осмотрелся и вышел на центр ринга. Наступила тишина.

— Пошел, — вдруг раздался сзади меня голос капитана.

Это было явное обращение ко мне.

Началось. «Шкаф» махнул рукой, я уклонился. Несмотря на свой вес, он быстро перемещался, делая резкие выпады вперед руками. Он выбросил вперед ногу, довольно высоко для его живота и пока выравнивал равновесие, я что есть силы ударил его ниже груди. «Шкаф» даже не шелохнулся и не присел от боли, он продолжал работать как автомат. Он сумел схватить мою левую руку и стал ее крутить. Ныряю под его локоть и оказываюсь за его спиной. Приклеившаяся рука, оказывается вывернутой и он тут же меня выпускает. Отскакиваю, метра на три, к решетке. Он попер на меня как танк, но я выждав дистанцию, хватаюсь руками за решетку, подбрасываю свое тело, сгибаю ноги в коленях и выбрасываю все вперед, ему в лицо. Он не успел увернуться из- за своей массивности. Это был грохот мебели об пол, туша еще три метра катилась на спине. Как тигр, бросаюсь в его сторону и прежде, чем он поднял голову, бью ребром ладони между заплывшей головой и шеей. Он дернулся. Второй удар бью по ключице и чувствую, как она проваливается под моей рукой- вниз. «Шкаф» засучил ногами и зашипел.

— Назад, — раздался голос сзади. — Отойди в сторону.

В зале стоял гул. Девица с зелеными глазами, нервно потирала руки и смотрела на мою вздымающуюся грудь. Дверь открылась и вошел врач с двумя охранниками. Врач наклонился над «шкафом», пощупал его шею, грудь и махнул рукой. Охранники, с трудом, поволокли тело в проем двери. Мои мышцы стали отходить от нервного напряжения и я стал натягивать башмаки. Народ из зала стал расходиться, но женщина с зелеными глазами не отходила от решетки, до тех пор, пока ее подруга не потащила за руку к выходу. Появился капитан.

— Пошли, — сказал он мне.

Капитан проводил меня до камеры. Он встал у двери и закурил:

— А ты молодец. Надо же завалил «Кабана». «Кабану» за границу ехать, а ты его упаковал на два месяца в гипс. Ха. ха… Хочешь затянуться? — вдруг спросил он.

Я мотнул головой, отказываясь.

— Как Кабана? — раздался охрипший голос Анатолия, который все это слушал, сидя на койке.

— Кличка такая у него. Ну ладно, отдыхай. — обратился капитан ко мне и дверь за ним захлопнулась.

Я подошел к койке и упал на нее. Анатолий подошел ко мне и стал трясти.

— Скажи какой он. Какие волосы?

Я рассказал все, что видел и описал наружность Кабана.

— Это он, — сделал Анатолий заключение.

После обеда, Анатолий сообщил мне новости, которые ему удалось узнать.

— Этот Кабан, — сказал он, — говорят, был здесь два года назад. Он выбрал тогда сам, самого крепкого парня и измолотил его в кусок мяса. Сейчас у него перелом ключицы и выбита нижняя челюсть.

— Слушай, но ведь я дал ему по шее.

— Значит так плохо дал. Хотя по шее ему, просто, попасть трудно.

Июль 1992 г. Россия. Красноярский край. Спецлагерь в/ч…..

Документы к тексту.

Прошло уже, почти, три месяца. За это время, я провел еще два боя и оба удачно. В первом бою, мне попался негр, цепкий и липкий, как клей. Мы долго пытались поломать друг другу ребра, но даже обхватить друг друга руками не могли. Я не мог от него оторваться, а он все это прекрасно понимал, и вовсю прижимал меня к грудной клетке. Но как только я чуть- чуть оторвался от его груди, откинул голову и лбом ударил его в нос. Он ослабил хватку и моя правая рука попала ему в горло. Негр отлетел к стене и стал кататься по полу, обхватив руками шею.

Со вторым было легче. Он потерял равновесие, бросив корпус и всю силу в удар и пронесся вперед, по инерции, когда я уклонился. Я толчком развернул его и поймав за ногу, в развороте бросил на решетку. К сожалению, два раза перевернувшись в воздухе, он упал неудачно, все его зубы легли на пол перед женщинами в первом ряду.

Однажды, в столовой, я подсел к кукле 1448, или Дим-Димычу, и мы разговорились. Я попросил его рассказать про охоту, в которой он участвовал и как он спасся.

Так как язык его очень богат различными добавками мата и причем через каждое слово, я постараюсь кратко перевести весь рассказ в более менее нормальный перевод.

— Видишь на ухе у меня, кольцо, а на нем маленькая коробочка. Это передатчик. Мне сказали, что он и сейчас работает. Его наклепали на ухо перед самой охотой. Капитан посадил меня в газик и повез за казарму, вдоль забора. Через минут пять, капитан остановил машину и выгнал меня из газика, а напоследок сказал:

«Если будешь стоять здесь, как пень, тебя пристрелит охранник и он показал на вышку, торчащую над забором. — А если хочешь иметь шанс выжить — побегай. Условия простые: расстреляет охотник весь боезапас- будешь жить, не расстреляет — я тебе не завидую.»

На гражданке, я слыхал об охоте на лис и понимал, что охотник, наверняка, выйдет на радиосигнал. Поэтому, решил, его надо держать в поле зрения, стараться сохранять дистанцию, мотать по полигону, а там может и бог поможет. Спрятался я в кустах на вершине холма, и через минут пятнадцать, услышал треск с правой стороны. Охотник появился с боку, судя по всему, даже не по радиосигналу, а по наводке с крыши казармы, где у них расположен наблюдательный пункт. Я подпрыгнул, показался и рванул к подошве холма. Первая пуля рванула воздух над головой. А дальше пошло: оторвусь на метров двести, спрячусь, чтоб увидеть его, и опять рывок в сторону. Так и промотал я мужика. Один раз, только, и задела пуля- у куртки клок под мышкой вырван. А как только у него патроны кончились, тут сразу вышла на меня охрана.

— Ну а бежать, бежать то из лагеря можно?

— Нет, забор глухой, высокий, а перед ним путанка, по наклонной до кромки забора. А сзади забора, думаю еще хуже, вышки на сто метров одна от другой.

Мы взяли грязную посуду и пошли сдавать.

— Кстати, — сказал мне Дим-Димыч, — передай Анатолию, к нам приезжают азиаты. Говорят, все супермены и работают не только с кон фу, а в основном, с прикладным оружием.

— Это как?

— Это палки, дубинки, ножи и мечи. Только вот будем мы в равных условиях, это еще вопрос.

— А когда приезжают?

— Скоро.

Анатолий очень расстроился от моего сообщения.

— У меня рука еще не зажила, — сказал он. — В это раз будет мясорубка. Они уже приезжали сюда, около девяти месяцев назад, я тогда только пришел. Четырех ребят тогда не досчитались.

— А кто нас будет сортировать и отбирать на эту бойню?

— Говорят, всем заправляет жена капитана. Она имеет досье на каждого из нас и подсовывает гостям с рекомендациями, какова она эта кукла.

— Как в публичном доме?

— Пожалуй так. Только там все кончается любовью, а здесь кто- то скончается.

— Понимаешь, — продолжал он, — есть такое здесь негласное правило, кто здесь сторожил, тот идет к самому опасному противнику. Ходили слухи, что один парень удержался здесь более года, ни кто не мог с ним справиться, так его все равно пристрелил капитан за ничтожную царапину. Здесь засиживаться не дадут. И кажется, подошла теперь моя очередь.

Через три дня, рано утром, меня вызвали на ринг. На этот раз, я снял только куртку, ботинки разрешили оставить. Зрителей было много, особенно на этот раз. В зале преобладали люди в гражданском с чисто азиатскими лицами. Дверь отворилась и показался худощавый парень с раскосыми глазами, в руках которого, было две палки из бамбука. Гражданские азиаты заорали приветствие, засвистели, выбрасывая руки в верх, в то время как женщины первого ряда и военные, только мотали головами и молчали. Крики окончились, парень поклонился зрителям потом повернулся ко мне и с криком «хоп», бросил мне палку. Женщина, с зелеными глазами, сидевшая ближе всех к решетке, вдруг крикнула, обращаясь ко мне: «Ну-ка, врежь этому косорылому.» Зал неравномерно загудел. Парень встал в боевую стойку, перехватив палку правой рукой по центру и быстро провернул ее несколько раз.

На палках я драться не любил. Еще в Люберцах, в подготовительном центре, нас заставляли инструктора работать с этим видом оружия и, однажды, я здорово получил по рукам и целую неделю лечился, после этого, примочками.

Азиат повел разведку, проведя несколько приемов. А потом удары посыпались один за другим. Я отчаянно отбивался, только моя реакция спасала от непоправимых ударов. В основном я уходил в защитную стойку, закрывая ребра мышцами и сглаживая удары. Вот пропустил болезненный удар по ребру и еще по щеке, неровным концом бамбука. Я лихорадочно искал выход, чувствуя, что он меня забьет. В отчаянии, я перехватил палку с одного конца, и обрушил на его голову. Пока я это делал, сумел получить еще один удар по корпусу. Он принял мой бешеный удар поперек своей палкой, чуть сгладить его, пытаясь увернуться но его отбросило к решетке. Я ринулся на него и придавил корпусом к прутьям. Моя грудь зажала его палку и руки, а я давил и давил его в решетку. Он освободил руку и уперся мне в подбородок. Я тоже освободил правую руку и, пользуясь тем, что он отклонил мой корпус назад, ударил его по голове. Он мотнул головой в сторону и попытался защититься, рука его упала с моего подбородка и я откинувшись, мощным ударом вгоняю его голову между двух прутьев решетки. Зал ахнул. Азиат изогнувшись, повис на решетке.

— Назад, — раздался голос капитана.

Он стоял у решетки и задумчиво смотрел на нелепо повисшее тело. В зале стоял шум и гвалт.

— Вот черт. Как его выволочь? Коненков, лейтенант, — бросил он в зал, — срочно домкрат. Доктор, где же вы мать вашу, помогите ему.

Врач вместе с охранником положили тело на пол, поддерживая его голову через решетку. Я пришел в себя и почувствовал, как ноет избитое тело, но больше всего волновался, жив ли азиат. За его смерть капитан меня не пощадит. Как бы прочитав мои мысли, капитан повернулся ко мне.

— А ты, вон отсюда, — и обратился к охраннику. — Проведи до места.

Я одел куртку и пошел в камеру. А через час вызвали Анатолия и он… не вернулся. На обеде в столовой ко мне подошел Дим-Димыч.

— Анатолия убили, — сказал он.

— Я уже понял.

— Ему достались «чаки». Ты знаешь что это такое?

— Нет, — не понял я.

— Это две палки, связанных тонкой цепью. Его подвела рука. Шов опять разошелся и он потерял реакцию. «Кухонники» говорят, что он истек кровью и долго защищался, но проклятый азиат сделал из него мешок костей. Они очень злы на тебя, за то что ты сделал с их первым бойцом и отыгрались на двоих наших.

— А как ты?

— Меня не вызывали. После охоты у меня кратковременные каникулы.

— А ты не знаешь, что произошло с моим партнером?

— Наверно будет жить. Треснул череп и повреждены ушные раковины. Но тебе это так просто не пройдет. Они говорят, — он кивнул в сторону кухонного окна, — что в столовой обсуждали этот бой и все пришли к выводу, тебя сохранят до ближайшей охоты и ты там первый кандидат. И еще, тебе повезло, что твой противник не стал идиотом.

— Чем же повезло?

— Если б он им стал, ты бы здесь не сидел, а где-нибудь гнил.

— Но он может идиотом стать и позже.

— Может. Но это уже там, — он махнул рукой, — а ты пока здесь.

Через две надели в камеру ко мне привели новичка — здоровенного грузина. Это был очень болтливый мужик. Он был готов говорить дань и ночь. От него я узнал, что его взяло КГБ, ему пришили шпионаж, убийство а он этого не делал. Что его пытали и жестоко били во время следствия и без суда бросили сюда. Я верил ему, зная наши российские порядки, где беззаконие и неразбериха правят безраздельно. Через полторы недели, его увел капитан и грузина я больше не видал.

Сентябрь 1992 г. Россия. Красноярский край. Спецлагерь в/ч….

Документы к тексту.

В начале месяца в столовой началось волнение. Дим-Димыч сказал мне, что прибывают снайперы из Прибалтики. Они проведут здесь охоту. Но когда снайперы прибыли, первым меня не вызвали. Меня вызвали на третий день, а перед этим исчез 1448.

Капитан привел меня в кабинет к врачу, который проколол мне мочку уха и вставил туда кольцо с миниатюрной коробочкой. Там же, какой- то гражданский, оттянув ухо, приставил к кольцу два зажима с проводами и нажал кнопку на пульте прибора, стоящего рядом на столе. Меня кольнуло в ухо.

— Вот теперь ты индеец, — захохотал гражданский.

Потом он взял трубку телефона и бросил в нее: «Как сигнал?» — ему что- то ответили и он, промычав «угу», повесил трубку.

Капитан повел меня на выход из казармы. Все начиналось так, как говорил мне Дим-Димыч. Меня посадили в газик и выкинули из него у забора через пять минут. В сентябре холодновато, а на мне только одна шерстяная куртка. Краски природы буквально режут глаза, после однообразных стен казармы. Среди ржаво — зеленых пятачков зелени, разбросаны разноцветные листья. С правой стороны, за кустарником, виднелась крыша казармы. На ней мелькали, движущиеся точки людей. Я пошел в виднеющийся рядом, лесок. А что если, я даже остановился от этой мысли, я буду охотником, не бегать от него, а самому идти в атаку. Шансов выжить мало, но учили же меня когда-то бегать под пулями. До крыши казармы метров 600–700, следовательно, охотник будет здесь минут через 5- 10. Надо его ждать здесь, рядом с высоким деревом. Отсчитываю 300 раз. Пора. Подхожу к дереву и вскарабкиваюсь на него и, вдруг, я увидел снайпера. В защитной форме, на голове наушники, винтовка на перевес, двигается осторожно за холмом. Быстро скатываюсь с сосны и бегу ему на встречу. Я выскочил из- за холма на ровный участок, когда до снайпера было метров сто. Он явно не ожидал меня и выстрелил, автоматически, не целясь. Пуля чиркнула где-то в стороне. Так, сейчас начнется. Наклоняю тело резко вправо, влево, еще рывок. Пуля просвистела у уха.

Еще в Люберцах, инструктор, говорил о замедленной реакции людей при стрельбе с самозарядной винтовкой. Максимальная скорость нажатия на курок, после очередного выстрела, 0,7 секунды. И опять рывок влево, еще влево, лица снайпера не вижу, вижу ствол винтовки. Стоп. Пуля свистит влево. Ствол опять ищет меня, опять вправо, опять влево и опять вперед. Сейчас будет выстрел. Падаю и слышу свист над головой. Вскакиваю с наклоном вправо и вовремя, опять выстрел. Снайпер перезаряжается. Только вперед и качаюсь корпусом, несусь зигзагом, не отрывая взгляда от ствола. Чувствую снайпер начал нервничать, теперь он стреляет на вскидку, так- как понимает, что затяжка времени при прицеливании, дает мне лишние метры. Я уже недалеко от него, а снайпер опять перезаряжается, это еще шесть секунд. Вперед. На мгновение вижу перекошенное от страха лицо и прыгающую в руках винтовку. Снайпер перезарядился и я падаю ему под ноги. Выстрел раздается где- то сзади. Хватаю снайпера за ногу и рву на себя. Он падает. Прыгаю на него и бью справа по морде. От удара слетают наушники и кепи и я обалдеваю…, на землю и лицо рассыпаются длинные, русые волосы. Передо мной была женщина. Я вскочил и ногой отбросил, лежащую рядом, винтовку. В это время, над головой свистнула пуля и в стороне прозвучал звук выстрела. Я отпрыгнул в сторону и оглянулся. Ко мне через холм мчался газик. Капитан, вцепившись в стекло, размахивал пистолетом. Газик подлетел и я увидел сзади капитана еще одну женщину в защитной форме, без кепи и знакомым мне до боли лицом. Капитан спрыгнул и побежал к лежащему снайперу, а я подошел к газику и сказал: «Здравствуй, Герда.» Герда сидела как мумия, смотря на меня большими глазами.

— Ты жив. Боже мой Вик, ты жив. — наконец разжала губы она.

Как в замедленной съемке, она сползла с машины и подошла ко мне.

В это время обернулся капитан.

— Лейтенант, — сказал он, явно Герде, — у нее что- то с челюстью. Сейчас мы поедем к врачу. Помогите мне отвезти ее в машину.

Герда отшатнулась от меня и пошла. Они втащили снайпера в газик и капитан подошел ко мне.

— Если бы ты попался к ней, — он кивнул на Герду — она бы тебя точно продырявила.

Я кивнул головой, это я знал. Я знал, что такое Герда слишком давно. Судьба уже сводила нас и эта встреча потрясла обоих.

— В машину, — махнул мне рукой капитан и мы поехали к казарме.

Ни Герда, ни я не смотрели друг на друга, каждый думал из нас о чем то своем. Газик бросало из стороны в сторону по бездорожью. Меня не интересовал ландшафт, я ушел в прошлое…

ЧАСТЬ 3

Июль 1990 г. Россия. Московская область. Спортивный лагерь.

Документы к тексту.

Перед строем появился инструктор и худощавая девушка в защитной, военной форме. У нее было вытянутое, продолговатое лицо, с тонким и изящным носиком, продолговатые брови над стальными, холодными глазами. Белые волосы, рассыпанные сзади, ниже плеча, прикрыты зеленым беретом. У нее были стройные ноги, но весь вид портили черные полуботинки, явно не подходившие к таким ногам.

— Ребята, — сказал инструктор, — с вами будет заниматься вот эта симпатичная девушка. Фамилия ее Калниш, звать- Герда. Она будет вести у вас специальную огневую подготовку. Прошу ее слушаться и не выходить за рамки недозволенного.

— Пожалуйста, Герда, — обратился он к ней.

Мой дружок Стас не выдержал и сказал: «Мы, вроде, стрелять умеем, зачем нам еще баба.» Инструктор хотел что- то сказать, но Герда остановила его рукой. Она мягко, по- кошачьи, подошла к Стасу и остановилась раскачиваясь.

— Вы не скажите вашу фамилию курсант и еще, вы бывали когда-нибудь на войне под пулями?

Стас был перед ней как скала, перед кустиком. Чувствуя свое превосходство перед такой малявкой, его понесло.

— Послушай, у нас здесь ребята не халву едят, а кое что делают и не бабье это занятие — стрелять.

— Посмотрим, — сказала она — Так все же, как ваша фамилия, курсант?

— Ну если для нашего будущего знакомства — Краснов Стас.

— Так послушайте, курсант Краснов Стас. Встретимся мы с вами не где-нибудь, а в поле и чтоб вы представляли о серьезности нашей встречи, для начала прошу. Курсант Краснов, выйти из строя.

— Иди ты…, - сказал Стас.

— Последний раз, повторяю, курсант Краснов, выйти из строя.

В ее руках, вдруг, появился пистолет. Мы онемели. Инструктор пытался вмешаться, но Герда так на него посмотрела, что он боком отошел на несколько шагов.

— Уйдите от сюда. Не мешайте пожалуйста, — сердито сказала она инструктору.

— Ну? — опять обратилась она к Стасу.

Он не шевелился. Герда подняла пистолет и… выстрелила. Стас подпрыгнул и сделал шаг вперед.

— Вот так лучше, — сказала Герда. — А теперь. Вы видите вон тот заборчик. Сейчас вы пойдете к нему и по моей команде, побежите сюда. Бежать будете раскачиваясь, чуть пригнувшись, а я вам в этом помогу, — и для весомости она покачала пистолетом.

— Ну и стерва же, — не выдержал я.

На этот раз подпрыгнула Герда.

— Кто сказал?

— Я, курсант Воробьев. Мне тоже выйти из строя?

— Да.

Герда подошла ко мне и стала с интересом разглядывать. По правде говоря, вид у меня, в этот момент, был ужасный. Я был в трусах и после тренировки, мое тело от пота было грязным, блестящим и вонючем. Она втянула свой носик.

— Ну и воняет.

— А здесь душиться некогда и нечем, мадам.

— Я не мадам. Я ваш инструктор по фамилии Калниш. Запомните, Кал-ниш, — растянула она последнее слово.

— Вы, как инструктор, вобьете мне это пистолетом?

— И пистолетом тоже. А сейчас вы присоединитесь к курсанту Краснову и будете учиться бегать с ним. Марш, — и она ткнула пистолетом в сторону забора.

— Пошли, Стас, — сказал я. — Нельзя трогать живую природу, она запахнет.

— Вы еще не уразумели главного, — раздалось нам в след. — Не исполнять мои приказания — это гарантия быть инвалидом.

Мы остановились у забора.

— А теперь, бегом, назад. — закричала нам Герда.

Курсанты разместились за ней полукругом. В центре стояла Герда. Она подняла пистолет.

— Курсант Воробьев, ко мне, бегом, — рявкнула она и выстрелила.

Пуля чиркнула у моего виска. От ярости я подпрыгнул.

— Ах ты, стерва, ну погоди.

Гигантскими прыжками я несусь к ней. Вторая пуля, заставила меня мотнуться вправо, третья влево. Семь пуль просвистело у моей головы, прежде чем я добежал до нее. Я замахнулся, чтобы ударом снести эту глупую башку с плеч, но она отскочила и ледяным голосом сказала: «Очнись, идиот. Это- Стечкин. Я не шучу. Надо знать оружие.»

— Мне очень жаль мадам — инструктор, — вдруг, успокоился я, — мне жаль, что вы женщина, а не мужчина. Иначе бы…

— Что иначе?

— Твоя башка катилась бы здесь по траве, вместе с твоим Стечкиным.

Я плюнул и отошел к онемевшим курсантам. Герда повернулась к Стасу.

— Курсант Краснов, ко мне, бегом.

Стас побежал, от ужаса вылупив глаза, чуть ли не на лоб. Она начала стрелять и Стас упал. Я подскочил и схватил ее за локоть, рванув в сторону.

— Ты, дрянь…

Что- то уперлось мне в живот.

— Отпусти. Иначе выстрелю.

Я, сжав зубы, опять отошел.

— Курсант Краснов, встать, ко мне. — рявкнула опять она.

Стас, качаясь, встал и побежал к ней. Его нельзя было узнать. Он, просто, в эту минуту постарел и позеленел. Я выругался, повернулся и пошел под душ, смыть свое скверное настроение.

Так началось наше знакомство. Герда честно отрабатывала свой хлеб, она гоняла нас до изнеможения. Особенно досталось мне и Стасу. Вот тогда-то Стас, и еще двое не выдержали, их пришлось списать. Бегать под пулями, то пулемета, то автомата, то пистолета, учиться увертываться, когда в лоб уставился ствол — не очень приятное занятие. Герда стреляла, как бог и я получал от нее массу неприятных мгновений, когда пуля чиркала по волосам.

Курсанты смеялись надо мной: «Ненавидит, значит любит.» — говорили они.

— Да она же дерево, — отвечал я. — У нее все заросло паутиной и плесенью.

Герда упорно отдавала мне предпочтение, выраженное в непрерывных занятиях и только со мной. Она распускала всех курсантов, кроме меня и гоняла несколько кругов, под стволом, любимого ей, Стечкина. Но однажды, когда тренировка кончилась и мы были вдвоем, Герда подошла ко мне и провела пальцем по мокрой груди.

— Я думаю Виктор, что ты самый способный ученик из всех, кого я тренировала. Я бы очень хотела, чтобы наши с тобой отношения были более дружескими.

— Можно я буду называть тебя Герда? — она кивнула. — Так вот, Герда, я не злюсь на тебя. Ты делала свое дело, тебе платили, это твоя работа и я тоже не прочь чтобы наши отношения приняли другую форму. Ты и в правду меня многому выучила и я тебе благодарен за это.

— Я не об этом. Я хочу, чтоб ты видел во мне женщину, я хочу чтоб мы были очень большими друзьями. Ты мне очень нравишься, Виктор. Я не хочу, чтоб это, — она указала на пистолет, — было когда-нибудь между нами. Она улыбнулась и я увидел не стальное лицо красивой амазонки, а лицо милой женщины с тоскливыми глазами.

— Ты сейчас куда идешь? Подожди меня, я сейчас схожу в душ.

Герда кивнула головой. В этот день мы много гуляли и рассказывали друг другу все, что приходило в голову. А вечером, после приглашения Герды, я пришел к ней в гостиницу, где она жила. В маленькой комнатке с одним окном, был один стул и Герда, как гостю, предложила его мне. Она выставила на стол бутылку кубанской водки и бутерброды с колбасой и сыром.

— Разлей, — она кивнула на бутылку и села на край кровати.

Я разлил водку по стаканам, один из них, вместе с бутербродом, передал ей.

— Давай, выпьем за нас, — сказала она. — Скоро я уеду и пусть, где бы нас не мотало, мы вспоминали друг о друге и были друзьями.

Я кивнул и мы выпили. Водка нас оживила, мы разговорились и Герда стала показывать свои безделушки и всякие вещи.

— А это знаешь что? — она выволокла из шкафа футляр виолончели.

— Знаю. Виолончель.

— Она засмеялась.

Герда достала ключик и открыла футляр. Внутри был пенопласт, в выдавленной форме которого, лежала снайперская винтовка, неизвестной мне системы.

— Откуда это у тебя?

— Это подарок. Посмотри, — и она вытащила винтовку. — Мне ее за одну операцию, сам командующий подарил. Видишь этикетку?

На ложе винтовки была металлическая пластинка с надписью: «Самой милой женщине за неоценимую услугу.»

— Но это же не наша вещь.

— Да это бельгийская, новая модель. Видишь выход нарезки, не в виде широких полозьев, а тонких треугольничков, это все для увеличения скорости пули. В Союзе всего одна такая. Кагэбэшники где- то добыли.

— Ее могут у тебя стащить.

— Пока миловал бог. Да и кто потащит у одинокой, бедной женщины, — она засмеялась.

— Герда, почему ты такая, ну как сказать, воинственная, что ли? Откуда у тебя эта страсть к оружию, стрельбе, ко всяким операциям, даже к убийству.

— Мы с семьей жили в Анголе. Там всякого навидались. Отец был военным советником и мы жили не в самой Руанде, а в казарме, в воинской части, где-то в пригороде. Отец всегда настаивал, чтобы вся семья училась стрелять из всех видов стрелкового оружия. Обстановка была тяжелой, а он боялся за наши жизни. Был дурацкий приказ из Союза, запрещающий всем семьям покидать Анголу и все ради стабилизации и нормализации обстановки. Вот мы и дождались, когда Унита начала резню. Все горе солдаты сразу разбежались, остались русские семьи, да преданные офицеры, которым терять было нечего. В этой свалке стреляли все, даже дети. Мы продержались три дня, когда подошли части, верные правительству. Отца ранили, а мать убили во время осады. С тех пор я все воюю.

— А это, именное оружие, за что?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — засмеялась опять она. — А в- общем, опять, за Африку. Там к белой женщине совсем другое отношение, даже чем к местным, этим и воспользовались наши и провернули одну операцию.

— Там, тоже кого- то ликвидировали?

— Да. Там и оружие вручили.

— Полегче не могли дать.

— Я сама захотела снайперскую.

Она осторожно положила винтовку на место и закрыла футляр.

— Ты замужем была?

— Была. Да муж псих попался. Тоже военный. Он туда, я сюда. Не любила с хозяйством возиться, детьми, больше мотаться по странам нравилось. Муж мой оказался пьяницей и бабником, а потом, заразился за границей. После этого у меня к нему стало полное отвращение. Плюнула я на него, ребенка сестре в Прибалтику подкинула, а сама опять по свету. Вот так я оказалась здесь.

Мы выпили всю бутылку и я почувствовал, что начал плыть. Я пересел к Герде на кровать и обхватил ее руками. Она прижалась ко мне и сказала:

— Я скоро уеду. Мы с тобой расстанемся, а жаль.

Через пять дней произошло ЧП. После того, как ушел Стас и двое ребят, нашу группу пополнили двумя парнями. Один из них был закавказец, очень горячий мужчина и страшный бабник. Он сразу стал цепляться к Герде. Когда она его, в этот день, хотела потренировать, прежде чем пойти к забору, он шутливо стукнул своей лапой ее по попке. Герда оскалилась и врезала ему по скуле стволом пистолета. Брызнула кровь. Закавказец озверел и бросился на нее. Герда выстрелила. Пуля ударила его в плечо и отбросила метра на два. Парень он здоровенный, сначала просто ни чего не почувствовал и не понял, а когда опомнился, пошел на нее гориллой. Мы бросились к нему и я постарался закрыть его от Герды своей спиной. С трудом, не смотря на ранение, мы повалили его на землю. Он ревел как бык и затих, увидев измазанные кровью наши тела. Герда повернулась и ушла.

Комиссию не назначили и наверху постарались все замять. Но вечером уехала Герда, даже не сообщив мне ничего. Только в гостинице, администратор передал мне записку.

«Вик, прости, я не могла с тобой переговорить, но обстоятельства потребовали, чтобы я исчезла. Я уезжаю далеко, но поверь, только с тобой я чувствовала себя нужным человеком и женщиной. Куда бы нас не разбросала с тобой судьба, я верю, мы встретимся. Я тебя люблю Вик. Твоя «злая» Герда».

ЧАСТЬ 4

Сентябрь 1992 г. Россия. Красноярский край. Спецлагерь в/ч……

На ужине, я встретился с собратьями по несчастью и рассказал, о том что произошло на полигоне. Один из старожилов сказал:

— Пожалуй у них это первый случай. Такого еще не было. Нападение на охотника, это пожалуй впервые. Но мне интересно, как это отразится на нас. Либо они нас в отместку перестреляют, либо оставят в покое.

— Оставят в покое, — кивнул я головой.

— А ты откуда знаешь?

— Капитан приходил ко мне.

— Зачем? — все посмотрели на меня удивленно.

— Пытался выяснить степень родства или знакомства, с приехавшей компанией снайперов.

— Ну а ты?

— А я все рассказал, как на духу.

— Так почему же нас оставят в покое?

— Потому что у меня, в приехавшей кампании, действительно есть знакомые и это подействовало на некоторых из них отрицательно. Правила, которые я им навязал, слишком им не нравятся и им не хочется, как их подруга, валятся по больницам, да еще не дай бог с исковерканной физиономией.

На этом мы и расстались.

Примерно, через час, после ужина, ко мне пришел капитан.

— Пошли со мной, — приказал он.

Мы прошли через сложную систему охраны второго этажа и по лестнице поднялись на третий этаж. Не закрытые решеткой окна с правой стороны коридора, на мгновение вселили мне надежду на побег, но я отбросил эту мысль, зная с кем я иду. С правой стороны — вереница дверей с табличками служб лагеря. Одна из дверей была обита железом. Капитан открыл ее ключом и я очутился в комнате, с затянутой решеткой окнами. Как и на втором этаже, в углах комнаты торчали оптические зрачки телекамер. С правой стороны была дверь и когда я заглянул туда, то был приятно удивлен, увидев ванну, правда, совмещенную с туалетом. В комнате, у стены, стояла кровать, напротив — стол, покрытый голубой клеенкой и две табуретки, по бокам стола.

— А теперь, — сказал капитан, — веди себя прилично, к тебе гости, — и он вышел, закрыв дверь ключом.

Я подошел к ванне и открыл кран. Горячая вода с шумом забила в дно ванны. Я разделся, отрегулировал душ и залез в ванну. Неожиданно дверь в ванну открылась и на пороге появилась женская фигура. Прислонившись к косяку стояла Герда. Мы смотрели друг на друга и молчали. Наконец, Герда зашевелила губами.

— Вик, когда я увидела тебя, там на полигоне, мне было худо.

Я ее плохо слышал, из-за шума падающей воды, поднялся и струи воды ударили меня в правое плечо. Герда оторвалась от косяка и подошла ко мне. Брызги душа от моих плеч, бусинками, посыпались по ее платью. Я отключил душ и она, пальцем, как в прежние времена, провела по моей груди.

— Выходи, — прошептала она.

Я вылез из ванны и голый пошлепал за ней в комнату. Герда села на табуретку, а я свалился на кровать и запахнулся грубым солдатским одеялом.

— Когда я узнала, что ты попался и тебя приговорили, я почувствовала, что от меня оторвалось мое прошлое, — тихо сказала Герда. — В тот день я запила и неделю не могла придти в себя.

— Герда, я действительно из прошлого. У меня здесь нет ни каких шансов. Я понимаю, как ты потрясена, увидев меня здесь среди мертвецов, но ты всегда была женщиной с крепкой психикой и должна понять неизбежное.

— Я ведь чуть не убила тебя.

— Герда, давай не будем сейчас об этом. У нас тобой мало времени и поговорим о чем-нибудь другом. Ты мне расскажи, как ты жила это время, что с тобой было.

— Вик, — она рванулась с табуретки, упала мне на грудь и заплакала.

— Ты же железная, Герда, прекрати.

— Сейчас, я приду в себя, — она подняла голову и размазала по щекам слезы. — А мы завтра уезжаем.

— Подари мне этот вечер. Герда.

Она кивнула и потянулась ко мне губами. Мы долго занимались любовью и, наконец, обессиленные свалились на единственную подушку.

— Расскажи мне, — попросила Герда, — что было, после того, когда я покинула лагерь?

— Люберецкий лагерь разогнали, когда дотошный журналист, нацарапал статью, в какую- то новую демократическую газетку. Я, по рекомендации, попал в город к одному из отцов мафии и был у него, вроде чем-то, как пресс — атташе, для связи с общественностью. Связь эта выражалась в том, что все службы района: милиция, прокуратура, местные власти — должны быть мной куплены и попадали под мой контроль. Я вытаскивал, вляпавшихся в дерьмо рядовых мафиози, крупных предпринимателей и других граждан за приличную сумму. Чтоб общественность не возмущалась, приходилось правосудию отдавать мелкую шушеру и всяких наезжих гастролеров, не сумевших вступить с нами в контакт. В каждом отделении милиции, в каждом следовательском отделе, имелись свои люди, готовых продать душу, за паршивую сотню рублей.

Но вот наступила полоса невезенья. Зажравшийся прокурор, от старости и сытости, скончался и нам в район прислали «честного» нового прокурора. Сначала я его пытался купить, потом стал угрожать, а он как скала. Потом подослал «хорька», чтоб с дружками проучили строптивого. «Хорек» отделал его хорошо, но когда стал удирать, у него не завелась машина. Как назло проезжал, никогда не ездивший, наряд милиции оказался тут и на крик посторонней женщины, «хорька» схватили. Я пытался «хорька» вытащить, но прокурор, хоть и избитый, уже вцепился в него. И тут, вдруг, в нашем районе завалился на мокрухе, какой- то черный. Сначала я думал, что это гастролер и не придал ни какого значения. Но к шефу приехали мафиози соседнего района и стали просить помощи вытащить придурка. Шеф поручил мне заняться этим делом и я стал сорить деньгами влево и вправо, чтобы вытащить подонка. Я суда над ним не боялся — суд был куплен на корню. Но новый прокурор, выкинул отличный номер, он добился, что суд буде по месту жительства обвиняемого, в другом районе города, где я совсем бессилен, а мафия того района воюет с друзьями подонка. Ну того и осудили. «Друзья» моего шефа, не стали очень разбираться в подробностях, а просто сказали ему, что его прирежут. Тот от страха все свалил на меня и однажды, трое черных ребят, под вечерок, напали на меня в парадной. Двоим я сразу переломал шеи, а третьему, после допроса с пристрастием, проломил голову. Перед смертью, третий мне рассказал все, что знал. В своей машине я отвез мертвых подонков в соседний район к дому главаря и выбросил их у парадной их хозяина, пусть разбирается сам. Так началась кровавая разборка. В этой потасовке я упустил из виду нового прокурора, который тщательно собирал на нас досье и ждал только случая, чтобы расправиться с нами. Случай представился.

ЧАСТЬ 5

Июнь 1992 г. Россия. г. Санкт-Петербург.

Информатор позвонил слишком поздно. В это время мы дулись в марьяж. Мы — это я, Натали и семейная пара соседей по лестничной площадке. Дым выигрыша и азарта висел над столом, когда взорвался звонком телефон.

— Виктор Николаевич? — спросила трубка.

— Да.

— Это говорит Марина. Вы помните, с аэрофлота.

— Марина Алексеевна, которая мелом испортила мне сумку.

— Да, действительно помните, — засмеялась трубка.

— Я тебя внимательно слушаю Мариночка.

— Да, теперь к делу. Только что приземлился господин Тельс. Вилис Тельс. Вы, еще тогда, просили сообщить, когда он появиться.

— Что можешь мне сказать еще?

— К сожалению я на рабочем месте, за барьером и не могла видеть, куда он двинулся дальше.

— Марина я все понял. Большое тебе спасибо. Ты завтра отдыхаешь?

— Да у меня свободный день.

— Я заеду. До свидания Мариночка, до встречи.

Я положил трубку и тут же услышал голос Натали.

— Это что за Мариночка? Господи, сколько у него баб.

— Замолчи, — сказал я и поднял трубку.

— Але…Борис. Это я, здравствуй. Прошу тебя, сядь на телефон, свяжись со своими людьми в гостиницах и выясни, где поселился господин Тельс. Запомни. Вилис Тельс. Если узнаешь, срочно звони ко мне. Я сижу жду звонка.

Я положил трубку и повернулся к столу. Пара соседей встала, засуетилась и стала прощаться. Натали надула губы и дым веселья улетучился из квартиры. Борис позвонил через двадцать минут.

— Вик, я его нашел. Он в «Прибое», в номере 340. Отметился, как предприниматель, но по моим каналом он прикатил для встречи с Асланом. Ты его знаешь, противный тип. Прилетел Тельс на два дня. Послезавтра улетает обратно. Да еще…Будь осторожен. Верный человек сказал, что господина окружили менты, только непонятно для чего, то ли для охраны, то ли для слежки.

— Спасибо Борис. Пока.

Я рванул с вешалки плащ и выскочил из квартиры, под возгласы негодования Натали.

Я примчался к гостинице «Прибой» и поставил машину недалеко от дома культуры, который находился напротив гостиницы, только с левой стороны. Когда я подходил к центральному входу, окно, одной из стоящих у тротуара машин, опустилось и знакомый голос остановил меня.

— Гражданин Воробьев, вы куда так спешите? — в окне показалась голова в темных очках с огромной копной нечесаных волос.

Я подошел к машине. Внутри нее сидело еще три человека.

— Здравствуйте Сергей Васильевич. Хочу встретится с одним человеком в гостинице.

— Он что, назначал вам встречу?

— Еще год назад.

— Не надо вам ходить на эту встречу, гражданин Воробьев. Я к вам отношусь с большой симпатией и поверьте моему совету, не ходите туда.

— К сожалению, не могу. У меня с тем господином очень много общих дел.

— Ну смотрите сами Воробьев, только знайте, я вас предупреждал.

В холле гостиницы шаталось несколько человек. Один из них, в гражданской форме, с неприязнью смотрел на меня.

«Уже предупредили.» — подумал я.

Подошел к лифту и заметил, как двое гражданских пристроились за моей спиной, а тот, с противным лицом, направился к администратору. Я вошел в лифт и резко повернулся, прижавшись к стеклянной стенке. Двое вошли в лифт и один из них нажал кнопку третьего этажа.

— Вам ведь на третий, не правда ли? — спросил он.

— Да.

Лифт со скрипом дополз до третьего этажа. Двери открылись и эти двое выкатились из лифта. Я сделал паузу и тоже тронулся за ними. Старушечье лицо, дежурной по этажу, сверкнуло по мне очками. Двое гражданских углублялись в коридор. Я пошел искать номер 340.

Вот и нужная мне дверь. Постучал.

— Войдите, — раздался громкий голос.

В комнате было три человека. За столом сидели: господин Тельс и знакомая фигура Аслана, самого гнусного мафиози города. У окна, в кресле, сидела тонкая женщина с неимоверно длинными ногами, причем они закрывали ее всю и только голова с прилизанной прической, торчала из- за колен.

— Какие гости, — заговорил Аслан.

— Приветствую вас, господа, — ответил я.

— Здравствуй Вик, — Тельс поднялся и подал мне руку.

— Здравствуйте, — пискнула женщина из-за колен.

— Хочешь выпить? — спросил Тельс и не дожидаясь моего согласия, стал наливать коньяк, стоящий на столе, в свободный бокал.

— Если вы не против, я сяду.

Взяв бокал, я оторвал свободный стул от стола и поставил его у стены на против троицы.

— А ведь мы тебя ждали, — сказал Аслан, криво улыбаясь.

— Не потому ли вокруг этого номера полно ментов и темных личностей вроде тебя.

— Не заводись Вик, — Тельс отставил бокал с коньяком. — Я действительно знал, что ты придешь и хотел с тобой поговорить.

Аслан высказал на родном языке какую-то фразу, замолчал и злобно посмотрел на меня.

— Вик, ты мне мешаешь, — продолжал Тельс. — Твои угрозы не позволяют мне развернуться. Мы, с Асланом, решили предложить тебе, не мешать нам и, если хочешь, поделим сферы влияния и разойдемся, как пай мальчики.

— Вилис, ты догадываешься за чем я пришел?

— Сколько, ты считаешь, я тебе должен?

— Сто тысяч баксов, пол года назад. Сейчас уже двести.

— Ты шутишь, Вик?

— Я тебе сделал большой заказ с медью и цветными металлами. Я организовал липовые фирмы и сумел без пошлин протолкнуть заказ в Прибалтику. Ты заработал, по моим подсчетам, пятьсот тысяч баксов. Мою долю ты мне не вернул. Ты удрал. Удрал, как подонок, даже невесту бросил, — я скосил глас на мадам, сидящую в кресле.

Ее лицо закрыл бокал, через который она нас рассматривала, как через лупу.

— Вик, я тебя не оскорблял и прошу, не надо эмоций. Во первых, твои подсчеты не верны. Медь упала в цене. Во вторых, твой шеф, получил во владение целый район, который я сумел при дележе, фактически, бесплатно подарить ему. Такой подарок стоит всех моих долгов. Наконец, в третьих, я, как ты говоришь, удрал, не из-за тебя, а из-за казанцев, которым действительно должен приличную сумму.

Я молчал, переваривая услышанное. Неожиданно в дверь постучали. В комнату ввалилось два типа, которые сопровождали меня в лифте.

— Аслан, — сказал один из них, — судя по всему, здесь полно ментов. Я подозреваю, что в этой комнате спрятан микрофон.

— Ладно ребята, идите. Это не так страшно, я им хорошо плачу и это я их пригласил, что б этот тип, — и он кивнул на меня, — не выкинул чего-нибудь.

Ребята вышли.

— Ну и скотина. — с восхищением сказал я.

— Заткнись.

Аслан чувствовал себя на высоте положения.

— И ты предлагаешь с этим подонком, — обратился я к Тельсу, — делить сферы влияния. Да он просто тебя прирежет или продаст. Ни на какие сделки с этим дерьмом я не пойду. Я еще проверю, что ты мне сказал и если все правда, ты будешь делать свой бизнес. Но я разорю тебя, если будет этот странный союз.

В это время вскочил Аслан.

— Да я тебя сейчас сделаю, — в его руках сверкнул длинный ствол пистолета.

— Аслан, не смей. — закричала женщина.

Но остановить Аслана уже было не возможно.

Я отпрыгнул от стула вправо. Пистолет тихо кашлянул и пуля щелкнула, где-то в стене. Корпусом бросаюсь на стол и вижу, как Аслан и Вилис от удара доской, кувырком катятся по полу, а на них массой ползет боком стол. Еще масса дерева не успел остановиться, как я перепрыгнул через нее и наступил на руку Аслана.

— Ты, скотина, ты забыл с кем имеешь дело. Я тебя оставлю сейчас в живых, потому что здесь приличная компания и есть женщина.

— Ребята, — заорал Аслан. — Сюда.

В комнату ворвались два его охранника с пистолетами в руках и я начал действовать, как автомат. Ударом ноги ломаю кость руки, в которой Аслан еще сжимал пистолет. Он вскрикнул и закрутился на полу. Опять прыгаю через стол, но уже ласточкой и хватаю первого парня за ногу. Он падает с грохотом на пол. Отжимаюсь на руках и волчком, выбрасываюсь под ноги второму. Мы втроем на полу и кто- то из них успевает задеть меня стволом пистолета по скуле. Кажется я перестарался. Один из охранников мертв, его кадык провалился в шею, а второй, лежит на животе и из уголков губ его, сочится струйка крови. Я поднялся и подошел к Вилису.

— Прости, Вилис. — я взял его за руку и помог подняться.

Вилис скривил лицо и потирал правую руку. А на полу скорчившись лежал Аслан и тихо выл, как побитая собака. Женщина, в кресле, вытянула свою голову с плечами из-за колен и с ужасом смотрела на меня.

— У вас кровь, — шепотом сказала она.

Я провел рукой по скуле и почувствовал боль. Рука вся была в крови. Платка я никогда в жизни не имел и поэтому стал оглядываться, чем бы вытереть лицо.

— Возьмите мой, — над коленом протянулась рука с платком.

Я взял и прижал его к скуле. Запах духов, буквально ошеломил меня и голова стала работать четко и ясно.

— Да поговорили. Но… надо кончать. Слушай, ты, — я подошел к валяющемуся, Аслану. — Ты исчезнешь из города. Это дело, с ребятами, возьмешь на себя сам. Чтобы завтра никто тебя здесь в городе не видел. И если кто из твоих мальчиков, даже недалеко от меня появится, я тебя достану везде.

— Ну ты и наделал дел, Вик, — очнулся Вилис. — Сейчас же уходи, придут фараоны и будет опять кровь. Я не хочу этого, а этих, — кивнул в сторону валяющихся, — уберут. Аслан все уладит.

— Да, мне пора. До свидания Вилис. Извини, что так получилось. До свидания мадам, спасибо за платок.

Я прижал платок к щеке и шагнул к двери.

Когда я подошел к лестнице, мне сразу же не захотелось идти через главный подъезд и я завернул на черный ход. На первом этаже я зашел на кухню, прошел мимо изумленных поваров, к открытому окну. Схватив тяжелый чурбан для рубки мяса, высадил им решетку и выскочил наружу здания. У моей машины стоял Сергей Васильевич и прилично одетый гражданский.

— Говорил я тебе не ходи туда, а ты пошел, — начал Сергей Васильевич. — Я уже все знаю, человека ухлопал, двоих изувечил. Вышка тебе обеспечена. — Он сказал это спокойным голосом и вытащил из кармана браслет. — Давай поворачивайся.

— Капитан, я предполагал еще раньше, что ты получаешь бабки от Аслана и закавказцев. Сегодня это подтвердилось и мой тебе совет, не мешай. Уйди с дороги.

— Поворачивайся, тебе говорят, — рявкнул на этот раз Сергей Васильевич.

— Ну что ж.

Я сделал вид, что хочу повернуться и неожиданно ударом ноги врезал между ног стоящего с Сергей Васильевичем гражданского. С самим капитаном я разделался проще. От удара он откинулся на крышу машины, а от второго — у него что-то хрустнуло и он сполз на асфальт. Я залез в машину и увидел, что от гостиницы ко мне бегут люди.

Проезжая по Большому проспекту, я подумал, что здорово влип и на этот раз мне из этого дерьма не вылезти.

Я ушел, но у следователей остались записи моих разговоров в гостинице и все это оказалось в досье прокурора. Он знал, что меня трудно взять из-за коррупции органов власти и обратился в КГБ за помощью.

Так началась операция КГБ — Лилия. Ее к нам сначала заслали якобы помирить мафиози, потом- ко мне ее приставили, завели в ресторан, и там она меня отравила. Подсыпала быстрорастворимого порошка в водку, из- за чего я и отключился. Потом Лилия фигурировала на процессе, вместе со всякой швалью. Меня приговорили. После подачи апелляции — не помиловали и я оказался здесь. Пожалуй, все.

— А что, Аслан уехал из города?

— Да. Но дошли слухи, что его прирезали свои.

— А та девица, с длинными ногами? Ты ее видел потом?

— Да.

— А Вилис?

— Он обманул меня и с казанской группировкой, и со всем остальным. Он опять бежал.

— Милиционер, жив?

— Сергей Васильевич. Жив. Только с позвоночником у него плохо. Ладно, все о себе, да о себе. Ты скажи, как твое житье, после Люберцев?

— А никак. Мне предложили съездить в Карабах, где я немного постреляла. Там — та же история, одному хмырю, очень хотелось меня трахнуть. Когда он решительно полез, я прострелила плечо. Опять был скандал и его так же замяли. Меня опять турнули в Россию. Пожив немного, я поехала в Литву к сестре и дочке. Приняла гражданство Литвы, опять не ужилась. В Прибалтике организовывались команды добровольцев в страны СНГ и за границу, под эгидой каких- то непонятных организаций. Меня пригласили организовать команду снайперов — девушек, и я согласилась. И вот с отборной группой, для тренировки, я здесь.

— А как тебе удалось пробить этот вечер?

— Там наверху, я говорю про лагерную верхушку и их домочадцев, страсти вокруг тебя не утихают. Особенно стараются две шлюхи: жена капитана и его великовозрастная дочь. Они ходят на твои выступления, как на праздник и обе по уши влюблены в тебя. Дочь прямо истекает слюной, так хочет с тобой трахнуться. Во-первых, капитан догадывается об этом и, чтоб насолить им, пошел уговаривать полковника дать разрешение на нашу встречу.

— А во-вторых?

— А во-вторых, я сама переговорила с полковником. Он же баб тоже любит. Я потерлась немного, он и поплыл и ни в чем мне отказать не мог. Тут пришел капитан и подтвердил мою просьбу. Полковник согласился и я здесь.

— Как ты думаешь нас сейчас видят? Видят, что мы голые и что мы здесь делаем?

— Конечно. Уверена, что эти шлюхи и другая погань лагеря, сейчас сидит перед экранами в пультовой, а шлюхи дрочат письки, глядя на нас.

— И тебе не стыдно, что они нас голых видят?

— Это, наверно, стыдно тебе. Мне на них наплевать. Баб голых, где угодно сейчас можно увидеть и по телеку, и наяву, и в книгах. И я ни чем от них не отличаюсь. Вот тятьки, — и она руками подняла одну грудь, — вот попка, вот писька, — и она похлопала между ног. — Бабий стандарт.

Герда потянулась и продолжила: «Да и у тебя машинка ничего, впечатляет. В пультовой сейчас все бабы мне завидуют. Поэтому, давай назло им вгони-ка свою машинку в меня еще раз, пусть там все эти суки онанизмом изойдутся, — она вдруг повалилась на меня и поцеловала.

Утром меня разбудил капитан. Герда одевалась в стороне. Потом подошла ко мне, поцеловала и скрылась за дверью.

— Одевайся, — приказал капитан.

Он сел на табуретку и вытащил сигарету.

— Ну как ночь прошла? Хорошо? — затянулся он. — Если бы ты был на гражданке, далеко бы пошел. По крайне мере, весь женский персонал от тебя бы стонал.

— Я уже был на гражданке, капитан.

— Ну, значит, плохо был. Пошли.

Через четыре дня ко мне в камеру опять пришел капитан.

— Пошли на ринг, — сказал он, потом добавил. — Да смотри у меня, никого не сломай, сейчас будет тренировка спецназовцев. Бой, как всегда, в полную силу с арсеналом всех приемов, но не до крови.

— Мне нельзя, а им можно?

— Им можно, если уж ты такой кретин, что позволишь, чтоб тебе пустили кровавую соплю.

Зрителей за решеткой было так же много. Две женщины у решетки, как всегда, открыв рот смотрели, как я скидываю куртку. Зеленые глаза одной сверкали и сверлили меня. Бой был «чистым». В этот раз мне достались, по очереди, пять спецназовцев, которых я быстро и красиво избил, уложив на ковер. Женщины первого ряда вскрикивали от восторга, когда я чистыми приемами валил своих противников на пол.

А на следующий день вечером капитан опять повел меня на третий этаж. Он не уходил, пока я вымылся в ванной и сел на кровать.

— Возьми свою одежду, — сказал он, — и закрой телекамеры. Я тебе разрешаю.

Я повиновался. Капитан вышел за дверь и ввел женщину с очень крутыми бедрами. По лицу ей можно было дать лет 35. Усталое, поношенное, но еще красивое лицо. Фигура полновата, из под юбки выглядывали толстоватые ноги. Капитан обратился к женщине: «Ну, Фани, как договорились» — После этого вышел и запер двери с той стороны. Женщина постояла, разглядывая меня.

— Здравствуй. — и протянула мне руку.

— Здравствуйте. — ответил я.

— Меня звать Фаина, я здесь в части работаю. Я хотела встретится с вами, — и она затеребила правой рукой пальцы левой.

Я улыбнулся ей.

— Садитесь Фаина. Мне тоже хочется хоть с кем-нибудь поговорить. Знаете, в камере так скучно одному.

— Это ужасно, я знаю. Когда я остаюсь дома одна, то хоть на стенку лезь, до того одной тоскливо.

— А часто вы так остаетесь. Разве у вас нет детей?

— Дети есть, да они у бабки. А мужа вот нет, убили его. Говорят, погиб на посту.

— Садитесь, чего вы стоите. Угостить я вас ни чем не могу, но ваше присутствие для меня приятно.

— Правда? — она улыбнулась во все лицо и подсела к столу.

— Вы знаете, я ни одного вашего выступления не пропустила. Я за вас так переживала, так переживала, а когда вы голову косоглазого в решетку вогнали, то всю ночь проплакала, думала вас убьют за это. Но слава богу, все обошлось.

Я встал, подошел к ней. Она тоже поднялась и мы оказались друг против друга. Я положил руки ей на плечи и нежно поцеловал в губы.

— Господи, как хорошо, — прошептала она.

В эту ночь она отдалась мне до мельчайшей клеточки кожи. Фаина была веселой, жизнерадостной женщиной. Она призналась мне, что для того, чтобы попасть сюда, она подкупила капитана, что она видела в пультовой все сцены мои с Гердой, но это не оттолкнуло ее от меня, а наоборот. Я ей так понравился, что она готова ради этих встреч на все. Она рассказала мне о нравах среди верхушки лагеря и особенно несла жену капитана и его дочь. Из ее рассказа я узнал, что лагерем заправляет жена капитана. Она сводит пары бойцов, вмешивается во все дела лагеря, включая вопросы ликвидации кукол, а так же то, что она сексуально больна и трахнулась со всеми мужиками лагеря, включая кухонных рабочих. По словам Фаины, она меня отметила давно, а после моей встречи с Гердой, изорвала все простыни дома, так ей хотелось быть на ее месте. Дочь от мамаши не далеко ушла и доводит отца, добиваясь встречи со мной, правда, под видом частных бесед с интересным человеком.

Но еще больше, я удивился капитану, который предоставил мне дважды встречу с Фаиной. В последний раз произошло событие, сыгравшее большую роль в моей судьбе. Я уже говорил о том, что капитан порекомендовал, чтобы я закрывал глазки телекамер прежде, чем Фаина войдет. Так вот, только мы с Фаиной после бурной любви, стали отдыхать, как вдруг, она заметила, что моя куртка сползла с глазка телекамеры.

— Боже мой, — воскликнула она, — да они же нас видят. Они все видели.

Она бросилась натягивать на себя одеяло. Я вскочил и опять накинул куртку на телекамеру.

— Они, — всхлипывала Фаина под одеялом, — теперь меня затравят, особенно, эта баба.

— Фаина, — начал успокаивать я ее, — все будет в порядке. Я скажу капитану. Он все уладит.

— Ты ее не знаешь. Она всех здесь сожрет и капитана твоего.

Вдруг в дверях заскрежетал ключ и в комнату ворвалась та самая женщина с зелеными глазами, что сидела на каждом бое у решетки, в первом ряду.

— Ах ты, сука, — рванулась она к одеялу. — Иди сюда, паршивка, — и она выволокла Фаину за волосы. — Марш отсюда, потаскуха поганая.

Она схватила ее одежду и, подтащив Фаину к дверям, выкинула ее за дверь вместе с одеждой.

— А ты, кобель, — с яростью повернулась она ко мне, — хочешь, чтоб я тебя быстро сгноила здесь.

Я стоял перед ней голый, но какой- то звоночек переливался в голове: «дверь на ключ не закрыта, дверь на ключ не закрыта, дверь на…» Я подумал, сейчас или некогда: появился шанс удрать, может повезет. Я схватил объятую яростью женщину своими руками, рванул на ней платье и швырнул на кровать. Она пискнула, ее руки схватились за края рваной одежды. Но я дал ей пощечину. Она откинулась на подушку, и я дорвал то, что было на ней. Два часа я делал с ней все, что хотел. Она вскрикивала, стонала и потом затихла, вцепившись руками в матрац. Когда я отвалился рядом, она открыла глаза и захрипела: «Что ты со мной сделал, гаденыш… Правда…, так хорошо мне еще не было… Как я устала.» — и опять закрыла глаза.

Полчаса мы лежали неподвижно. Женщина сопела носом, и я чувствовал, что она спит, как убитая. Я тихо слез с кровати. Собрал остатки ее одежды и аккуратно поменял ее на свою, которая висела на окулярах телекамер. Тихо одевшись, я прошел в ванну и, схватив пальцами кольцо, висящее у меня в ухе, рванул… Хлынула кровь. Кольцо я бросил в унитаз, потом промыл ухо, вернулся в комнату и, взяв женский чулок, привязал ухо к голове. Дверь действительно не была заперта, и я вышел в коридор. Ключ был в замочной скважине, и постарался тихо сделать два оборота. Казарма имела Т- образную форму. Я находился в аппендиксе коридора. Было где- то около трех часов ночи. Коридоры были темные, и я прошел, почти не прячась, до центрального и свернул, не задумываясь, направо. Как и предполагал, в конце коридора была лестница. Вот второй этаж. По запаху сразу определил, что это столовая. Спустился до первого этажа. Тихо открываю тяжелую дверь и оказываюсь во дворе. Напротив, метров двести, светилось КПП с воротами. Слева и справа от КПП, через каждые двести метров, светятся вышки. Я стоял на высоком, бетонном выступе, перед казармой, где первый этаж занимали склады. Вдоль выступа стояли грузовые машины. Долго выбирал машину, на которой, как я надеялся, можно отсюда удрать, и, наконец, подкрался к хлебному фургону. Двери фургона были закрыты, но дверь кабины открылись без шума.

Я влез в кабину и открыл «бардачок». И здесь подстерегла меня удача, нащупал самодельный, сделанный из нержавеющей трубки, ключ к дверцам фургона. Вылез из кабины и, открыл правую боковую дверцу фургона. Потом опять возвратился в кабину и положил ключ на место, в «бардачок». Осторожно, вытащив восемь деревянных лотков из фургона, я запихиваю их под щель бетонного выступа. Залезаю в черный квадрат пустоты фургона и прижимаю обе дверцы до щелчка. Было жутко темно и невидимые железные стойки и ящики неудобно врезались в мое тело. Я задремал, а проснулся от звуков голосов.

— Сержант, мать твою, давай быстрее.

Стукнула дверца машины, заныл стартер. Мотор застонал, все стойки заходили ходуном от вибрации. Машину качнуло, и я вцепился руками в выступающее повсюду железо. Мы подъехали к КПП, и я напрягся.

— Эй, салага, открывай, — раздался голос.

Мы проехали метров шесть и опять встали. Сзади машины заскрипели ворота.

— Ну, долго ты там будешь? — опять раздался голос. — Сволочь, если я хоть на минуту опоздаю, я тебе яйца точно отрежу.

Впереди тоже заскрипели ворота, и машина тронулась вперед. Наверно, минут двадцать мы ехали по гравию и, наконец, выползли на шоссе. Тряска уменьшилась, я нащупал пальцами боковые защелки дверей. Пришлось приложить немало усилий, прежде чем дверцы открылись. Свет ударил сквозь узкую щель. Утро только вступало в свои права. Напротив щели металась зелень хвойного густого леса. Я ждал своего часа, и вот он наступил. Машина замедлила ход и еле-еле стала переезжать рельсовый путь. Я приоткрыл дверь и выскочил из машины. Ноги были как деревянные от неудобного положения в машине, и мне казалось, что не двигаюсь. Перекатился через канаву, и оказался в лесу. Теперь ищите, на этот раз, больше не дамся. Я добыл свободу дорогой ценой.

ЧАСТЬ 6

Октябрь 1993 г. Сербия.

Документы к тексту.

Мила с тревогой смотрела на меня.

— Какая женщина?

— Это очень долгая история Мила и, если ты захочешь, я тебе ее когда-нибудь расскажу. Но было бы лучше, если бы я сейчас вымылся в ванне и отдохнул.

Мила хмыкнула.

— Подожди немножко, у меня сейчас конец смены, я освобожусь и постараюсь тебе помочь.

— Хорошо, я подожду.

Мила вышла через двадцать минут. Простая гражданская одежда изменила ее. Короткое осеннее пальто и высокие сапоги до колен, подчеркивали стройность ее фигуры и длину ног. Белый колпак медсестры исчез и длинные светлые волосы рассыпались на пальто. Она подкрасилась и выглядела, как фотомодель с обложки приличного журнала.

— Поехали, у меня фольсваген. Подружка сейчас заступила на дежурство и оставила мне свои ключи от комнаты, — и она мотнула связкой ключей на пальце. — Понимаешь, я не здешняя, у меня своей квартиры нет.

— Где ж твоя квартира, если это не секрет.

— В Белграде. Я родилась там. Там мои родители. И там моя квартира и, причем, отдельная.

— А сюда, добровольно?

— Нет, — она засмеялась. — Я на последнем курсе мединститута. Меня сюда послали.

Я с трудом втиснулся в маленькую машинку и мы тронулись по разбитой войной улице. Мила привезла меня в крохотную квартирку, где я боялся сделать лишний шаг, чтобы что-нибудь не уронить или не свернуть. Она приняла мою куртку и пошла на кухню что-то приготовить, а я, сбросив оружие на столик у зеркала, пошел искать ванну, чтобы смыть грязь. Ванна была сидячая. Я в ней стоял и наслаждался струям теплой воды. Минут через двадцать, раздался стук в дверь ванны.

— Ну скоро ты там. Я уже все приготовила, — раздался голос Милы.

Я сорвал полотенце с крючка, обмотал им бедра и вышел из ванны.

— Вот это да, — она с восхищением провела ладонью по моей груди.

Я протянул руки и положил их ей на плечи.

— Не сейчас, — Она мотнула головой. — Мы поедим, я тоже помоюсь и весь вечер будет наш.

Через день я вернулся на фронт. В штабном домике отдал лейтенанту свою увольнительную и спросил: «Какие новости?»

— У тебя в отделении опять потери. Убит Казначей.

— Как?

— Снайпер. Сидит, собака, на нейтралке. День, гад, отдыхал, а ночью поменял позицию. Сегодня утром, Казначей через орешник пробирался к окопам, его и прихватил.

— У меня просьба, лейтенант. Отпустите меня на его поиск. Мне очень нужно его взять живым.

— Хорошо. Скажи когда начнешь. Я всех предупрежу, а начальство возьму на себя. Да вот еще, ходят слухи, что нас перебрасывают на другой участок. Поторопись. Твои ребята пока все там же, в коттедже.

— Я бы хотел начать сегодня после обеда, лейтенант.

Он кивнул головой.

— Я взводным скажу, пушкарям тоже дам наказ. Ну иди. Успеха тебе, — и я вышел.

В коттедже мы с ребятами устроили небольшой «мальчишник», с двумя бутылками бренди, которые я привез из города, но я в этот день не пил.

Взводный встретил нас с руганью. Он ругал всех: и командиров, и погоду, и, что не вовремя начинаем операцию, и, особенно, снайпера на его участке. Погода установилась. Появилось солнце и земля немного подсохла. Я уселся у стереотрубы и стал внимательно изучать участок. Противник был в метрах четыреста, на холмах. Перед нами была низина, где вдоль фронта растянулась груда камней. В ней-то, наверно, и сидел снайпер. Я спросил наблюдателя, где, примерно, стрелял снайпер.

— А черт его знает где, — ответил тот. — По местности, он должен быть у того разбитого дерева, там чуть- чуть земля повыше и обзор сразу на наши окопы и что за ними охватывает.

— А пробовали его на каску поймать?

— Пробовали. И на каску, и на куклу. Опытный черт. Зря стрелять не будет, только наверняка. Когда вашего стрелял, листья у камней подпрыгнули, а вот где дырка, ее никто не видел.

— Мины кидали?

— Кидали. Толку то нет. Камни. Нужно точно загнать между камней, кабы знали куда, да каким путем.

— Сержант, — вдруг раздался голос Крафта — Я здесь все на пузе исползал, еще до этого случая. Там в низине канава, за грядой камней. Тянется она вдоль линии окопов. Канава глубокая. Да вы сами там с нами, один раз были, помните, офицерика ихнего тащили.

— Взводный, — крикнул я ворчуну, — сейчас я пойду туда один. По сигналу, не пожалей несколько мин в направлении вон того разбитого дерева. Мины посылай одну за другой в интервале, пока я до камней не доберусь. А вы ребята, — обратился я к своим и окружающим солдатам, — прикрывайте меня. Завяжите перестрелку, да запомните, я вернусь вечером, когда будет темно. Крафт, возьми куртку и автомат и дай мне одну твою гранату, только вынь из нее запал. Все. Все по местам. Приготовились. Взводный начинай.

Первая мина с шорохом ушла вверх. Когда раздался взрыв, я выпрыгнул из окопа и понесся к груде камней, маячивших передо мной. Я мчался по местности, но левее, где- то в метрах пятидесяти от разрыва мины. Ожили пулеметы и автоматы противника. Вой и грохот войны вступил в свои права. Я упал на землю у камней вовремя. Рой смертельных шмелей загудел над головой. По всему фронту наступил бедлам. Ужом втискиваю свое громадное тело в камни. Крошки от камней фонтанчиками сыплются на меня. Но вот камни стали пореже и, наконец, между камнями мелькнула грязная, ржавая вода. Еще рывок и я плюхаюсь в эту жуткую воду. Холодная вода проникла под рубашку, а лицо и руки ощутили вязкий и липкий ил. Ползу по канаве вправо, окунаясь с головой, чтобы не светится перед противником. Время ползет медленно. Дерева еще не видно. Когда вытаскиваешь голову из жижи, то после протирки глаз, замечаешь мелкий дождь осколков камней и черт знает чего на поверхности воды. Но вот и дерево. Выволакиваю свое тело из канавы и впихиваю за ближайший камень.

После того, как я огляделся, замечаю груду вывороченной земли у ближайшего камня. Отстегиваю гранату Крафта без запала и бросаю за вывороченный вал земли. Вслед за гранатой, прыгаю туда же. У стены ямы, с ужасом глядя на вертящуюся у ног гранату сидела женщина. Бью рукой по ее голове- она валится на дно ямы и я обшариваю одежду. За ремнем заткнут Стечкин, на ремне две лимонки и финка в чехле. В узкой щели между камнями лежит снайперская винтовка, здесь же подсумок с патронами и, завернутый в чехол, прибор ночного видения. На стенке ямы лежит теплая куртка и я, чтоб согреться, набрасываю ее на себя. Хватаю женщину за пояс и подтягиваю к своему лицу.

— Здравствуй, Герда.

Она открыла глаза и я вижу ее мутные зрачки, в которых ужас и слезы от боли. Она еле шевелит губами, но грохот фронта не позволяет мне услышать ее. Сажусь на корточки напротив и упираюсь своими коленями в ее. Чувствую, как тело Герды колотит дрожь. Мы молчим. Взгляд ее проясняется и она пристально изучает меня, потом подымает руку и ощупывает место удара. Фронт начинает стихать.

— В первый раз, когда мы встретились, — с трудом заговорила она, — ты хотел дать мне по морде, во второй раз ты двинул по морде моей подруге, хотя, мне кажется, удар предназначался мне и, вот в третий раз, ты все же добрался до моей головы.

— В первый раз, ты стреляла, но не убивала, во второй раз, ты не стреляла, но убивала, а третий раз, ты стреляла и убивала. Это мой ответ на твою присказку.

— Ты не прав, я все время убивала. Я не умею жить, стирать, готовить, воспитывать детей, но убивать умею.

— Да, — сказал я. — С сегодняшнего дня этот кошмар для тебя кончился.

— Что ты со мной будешь делать?

— Как стемнеет, пойдем к нашим.

— Я не пойду, лучше убей.

— Не пойдешь? Я изуродую тебя и заставлю идти. Ты знаешь, это я могу.

Мы помолчали и она спросила.

— Ты бежал?

— Да.

Мы опять замолчали. Фронт стих и лишь отдельные выстрелы, привычно хлопали, разрывая тишину. Герда поежилась. Я же медленно согревался и не собирался отдавать назад куртку.

— Эта встреча могла быть и лучше, — вдруг прервала молчание Герда.

— Нет, ты не готова была к этой встрече. Ты два раза меня хоронила и знала, наверняка, что из этого лагеря ни кто еще ни разу не уходил. Даже сейчас, я для тебя, как призрак.

— Как ты бежал?

— Долгая история. Но кратко, благодаря глупости баб, которые и помогли мне исчезнуть.

— Я случайно не причастна к этому делу?

— Случайно, причастна.

— Значит я тоже глупая баба?

— А ты обидься. В твоем сейчас положении можно сделать вид, что ты готова растерзать меня.

— Дурак, — сказала Герда. — Я тебя одного любила, это я поняла не сейчас, а тогда на полигоне. И если я хоть чуть-чуть, хоть толечку помогла тебе бежать, то будь я трижды глупая, дура, идиотка — я счастлива.

— Каждый раз, в самое удачное время, мы объясняемся в любви, только нам надо еще выбраться от сюда.

Мы опять замолчали, удалившись в наши воспоминания.

— Как ты оказалась у мусульман? — спросил я.

— Все дурная политика наших вождей. После полигона, мы вернулись домой в Прибалтику, а там набирали добровольцев в Югославию. Я записалась, а закулисная политика правительства против России, привела к тому, что нас тайком вывезли к мусульманам.

— Что у вас и православных, и славян много.

— Конечно. Где их нет. Деньги дают везде и они делают все.

— Мне тоже кажется, что воюют здесь, в основном, наемники.

Солнце начало заходить за холмы и появились первые линии теней.

— Отпусти меня, Вик, — попросила Герда.

— И ты займешься обычным делом, будешь убивать людей?

— Меня же никто не отпустит от сюда, Вик. Я смогу, только, перевестись на соседний участок. Контракт у меня не скоро кончится. Здесь его разорвать нельзя.

— Нет, Герда. Это конец. Больше ты никого не убьешь, ни здесь, ни там.

— Вик, меня расстреляют ваши.

— Может быть, — кивнул я. — А может быть и нет.

— А тебе меня не жалко. Неужели ты меня совсем не любишь?

— Не играй на этом Герда. Ты пойдешь со мной.

Мы замолчали. Язык тени от ближайшего холма, накрыл нас. Стало прохладно, я уже согрелся, а Герду трясло.

— Пора, — сказал я.

Я скинул куртку и отдал ее Герде. Накинул на нее подсумок с прибором ПНВ и взяв между камней винтовку и патроны, махнул рукой в нашу сторону.

— Пошли.

Герда ползла впереди меня и первая свалилась в окоп, где нас уже ждали.

— Баба. — ахнули все окружающие.

Герда была как изваяние. Она делала все автоматически и когда ее уводили в тыл, она даже не взглянула на меня. Прощай Герда.

Нас перебросили на равнину, сменив потрепанные части.

За поимку снайпера меня повысили в звании и назначили командовать взводом. Теперь я лейтенант. У меня много людей и больше ответственности. Уважение среди подчиненных я заимел сразу и, конечно, благодаря физической силе. Мы воюем по прежнему: ползаем по тылам, убиваем, вредим, взрываем, собираем информацию, но признаюсь, на горах было легче. Там не было этой массы смертоносного оружия, что находилась на равнине.

Однажды меня вызвали в штаб корпуса. В небольшой комнате, куда меня пригласили, находилось два человека: полковник югославской армии и гражданский — небольшой, коренастый, лысый, хорошо одетый мужик с большим носом пьяницы.

— Здравствуйте. — они поочередно пожали мне руки.

— Давайте знакомится, — взял на себя роль хозяина полковник. — Я полковник Коранович, а это, — представил он гражданского. — Алексей Иванович, ваш соотечественник, приехал специально из России, что бы повидать вас.

— Лейтенант Сидоров. — представился я.

— Mы, здесь, с Алексей Ивановичем, — продолжал полковник — заинтересовались некоторыми факторами вашей автобиографии. Вы, наверно, догадались, что Алексей Иванович представляет государственные ведомства России и, в свое время, оказывается, занимался вашим делом. Считайте, что беседа наша, пока, дружеская и не записывается, не протоколируется и не является, в данный момент, решением вашей судьбы. Хотя, выводы, из нашей беседы, могут иметь для вас решающее значение. Итак начнем. Ваше настоящее имя, отчество, фамилия?

— Виктор Николаевич Воробьев. Это в России. Он же — Виктор Николаевич Сидоров, уже здесь, — уточнил я.

— Вы подтверждаете, что бежали из спецлагеря в/ч….. в Сентябре 1992 г.

— Да.

— Что вы делали потом?

— Оказался в городе Санкт-Петербурге, а потом перебрался сюда, в Югославию.

— Остановимся на некоторых моментах вашего пребывания в городе. Алексей Иванович, прошу вас.

— Скажите лейтенант, как погибла Лилия. Мы знаем, что вы были последний, кто присутствовал при ее смерти.

— Это долгая история Алексей Иванович.

— Ничего, мы подождем.

ЧАСТЬ 7

Декабрь 1992 г. Россия. г. Санкт-Петербург.

Дон оказался длинным и тощим человеком. Его прыгающие глаза, на невыразительном лице, никогда не задерживались на определенном предмете, от этого лицо имело всегда виноватое выражение.

— Это ты меня звал? — спросил он простуженным голосом. — Меня срочно погнали сюда. Зачем? — при этом он быстро перевел взгляд с меня на окна домов.

— Мне нужно открыть одну дверь, — ответил я.

— Плевое дело. Пошли. Где?

— Здесь. Мы стоим напротив парадной.

Мы вошли в парадную и поднялись на третий этаж. Я показал Дону дверь. Дон вытащил из кармана инструменты, ключи и начал колдовать. Я отошел в сторону и стал наблюдать обстановку на лестнице. На наше счастье, ни кого вокруг не было.

— Все, — сказал Дон, приоткрывая дверь.

— Куда. Назад, — я оттолкнул его от двери. — Вот твои бабки и иди. И мой совет, забудь, что сюда приходил.

Я протянул ему сверток с деньгами. Дон засопел от обиды, но связываться со мной не стал, взял сверток и затопал ногами по лестнице. Я вошел в квартиру и, не зажигая света, обследовал ее. Из-за занавески окна, увидел, выходящего из дома Дона. Он с остервенением мотал руками и при этом шевелил губами. Прошло пол часа. К дому подъехала машина из которой вышла мужчина и женщина и направилась к парадной. Я подошел к двери ванны, находящейся у входа, и вошел в нее, прикрыв дверь. Щелкнул замок двери и первой в переднюю, ворвалась она. Лилия включила свет, бросила сумку на тумбочку и обернулась к мужчине.

— Миша, подержи пальто, — она подставила ему свои плечи.

Он выполнил ее распоряжение, а она прошла в комнаты, на ходу зажигая свет. Мужчина начал развешивать пальто на вешалке, когда я приоткрыл дверь ванны. Он стоял ко мне спиной. Это позволило мне тихо выйти и ударить его по голове кулаком. Подхватив падающее тело, я затаскиваю его в ванну и бросаю на пол. В гостиной Лилия уже сняла платье и ходила по комнате в одной комбинации.

— Здравствуй, Лилия, — сказал я.

Женщина подпрыгнула и обернулась. Ужас сковал ее лицо, она задеревенела. Длинные ресницы дотянулись до бровей и темные пятна страха выглянули из под челки.

— Это….Ты…, - спотыкаясь, ответила она.

— Да это я. Я пришел отдать тебе долг.

— Я знала, знала, что это все равно так кончится.

Рот ее скривился, а ресницы захлопали. Она наконец, вышла из оцепенения.

— Что ты от меня хочешь?

— Вот, — я вытащил из кармана бутылку вина и поставил на стол. — Я принес долг.

— Я не буду пить эту гадость, не буду, — истерически завизжала она.

— Будешь, Лидия, еще как будешь.

Подошел к буфету и, отодвинув стекло, вытащил фужер. Лидия упала на диван. Губы ее начали трястись.

— Вот, — я налил фужер и протянул ей.

— Нет, нет, — вскрикивала она.

— Ты хочешь, что бы я это сделал силой. Я это сделаю и малость попорчу твое прекрасное личико.

— Я говорила генералу, что он все равно достанет. А тот все успокаивал. Дура, уехать надо было. А где Михаил? — вдруг опомнилась она.

— Отдыхает, — ответил я.

— Ну и пусть, — она схватила фужер и с отчаянием опрокинула его содержимое в рот. — Ну и пусть, — повторила она.

Раздвинув ресницы, по щекам потекли слезы. Она откинула голову на валик и затихла. Я пошел к ней и, в этот момент, задел бедром стол. Фужер, стоящий на краю стола, покачнулся и упал на пол, с громким грохотом взрыва. Лилия подпрыгнула на диване.

— А…А…А…, - ее голова неестественно повернулась и большие глаза застыли над приподнятыми ресницами.

— Лилия, — позвал я. — Лилия.

Она не шевелилась. Я схватил ее за руку, пытаясь нащупать пульс. Пульса не было.

— Что же это такое? Что же это? Ведь там ничего не было. — бормотал я.

На меня наступила какая- то апатия, мне стало все безразлично. Я вышел в коридор и заглянул в ванну. В ванне неподвижно лежало тело Мишы. Открыл дверь на лестницу и вышел из дома.

ЧАСТЬ 8

Ноябрь 1993 г. Сербия. Белград.

— А как погиб следователь Костромин?

— Нелепо. Чтобы выехать за границу, мне сделали документы второго шофера в Трансагенстве. Мы должны были представить груз в городскую таможню перед отправкой в Италию. И вот в таможне, на втором этаже парадной лестницы, я столкнулся нос к носу со следователем. Он меня узнал сразу.

— Воробьев вы живы? Как вы здесь оказались? — спросил он.

— Работаю. Но простите, я спешу.

— Нет стой, — сказал он, загораживая дорогу.

Я не рассчитал свою силу и он покатился с лестницы вниз головой. Когда подбежал к нему, шея его была неестественно вывернута и я понял, он мертв. Народу на лестнице было немного, никто, судя по всему, ни чего не понял. Я закричал: «Врача. Срочно врача.» — и ринулся на выход. Ни кто даже не подумал задержать меня.

Так как штамп в декларации о досмотре груза я получил, мы тут же поехали в Италию.

— Вам знаком снайпер, которого вы захватили?

— Да.

— Почему же вы его не ликвидировали. Вы же знали, что он вас раскроет, а это значит, вам грозят большие неприятности.

— Да знал. В спецлагере я висел на волосок от смерти и, в какой- то степени, ее присутствие не только продлило мне жизнь, но и спасло ее. Это была благодарность. И, потом, я все же надеялся на благополучный исход. А когда я попал сюда, то понял, что я здесь нужен и это тоже вполне устраивает тех, кому служу.

— Хорошо. Пока отойдем от этого вопроса. Ваш шеф, у которого вы служили раньше, а так же некоторые лица других группировок, которые вас знали, погибли. Самое странное, мы не нашли ваших следов в этом деле. Что же произошло?

— Я помогал разрабатывать некоторые операции по их уничтожению. Но сам не участвовал. Мне удалось столкнуть лбами эти две группировки. И там началась кровавая каша. Были третьи, более молодые силы, которые были заинтересованы в ослаблении своих противников. Эти силы выделяли своих ребят и я, под видом противоположной стороны воюющей группировки, устраивал резню ее противников. Потом наоборот, я натравливал ребят на другую сторону, вопя на всех перекрестках, какие кровожадные то те, то другие.

— Вы сказали в ослаблении противников, а почему не уничтожении? Было бы проще, захватить их кормушку и делу конец.

— Некоторые кланы просто неистребимы и, зная систему пополнения их рядов, это просто, обрести себя на длительную войну. Особенно это касается закавказских кланов.

— Могли бы вы сказать, за что вы уничтожили своих противников? Или по другому, не могли бы вы объяснить причины уничтожения людей?

— Лидия и следователь были случайностью. Лидию я хотел пугнуть, она отделалась бы разбитой мордочкой, а вот следователь, здесь все несколько запутанно. Дело в том, что этот следователь был из КГБ. В ходе работы со мной, он применял приемы садиста. Меня он пытал, мучил и еще при нем я еще высказывался, что если буду жив, его удавлю. О нем я как- то не вспомнил, когда вырвался из лагеря, а когда увидел в таможне, то подумал, что он неспроста здесь и я попался, что это облава и когда он встал поперек, я просто отпихнул его и постарался удрать. В отношении моего шефа и остальных- эти меня продали, причем дважды. Первый раз, когда во время разборок, всю вину своих провалов свалили на меня и пытались за это убить. Второй раз, когда я был взят, меня ни кто не выкупил. Даже этого паршивого черномазого, из- за которого разгорелся весь сыр- бор, мафия сумела выкупить и спасла от смертной казни. Меня же ни мой шеф, ни кто другой, даже, не пытались этого сделать.

— Вы говорили о третей стороне, которая участвовала в этих разборках. Кто это?

— Молодежь. Новое хищное, еще более изощренное поколение преступников, которое стремится захватить все рынки сбыта, столкнув старых «воров в законе», находящихся у власти. Я думаю, все группировки, что поделили сейчас власть, со временем попадут под их влияние. Поверьте, они уничтожат всех конкурентов и будут владеть городами и областями.

— Полковник, у меня к лейтенанту вопросов больше нет. У вас, наверно, есть что-нибудь к нему.

— Да, пока, тоже ничего. У вас лейтенант есть ко мне какие-нибудь вопросы? — обратился он ко мне.

— Да. Я прошу увольнительную и вашего разрешения съездить в город…. в госпиталь к своему другу. И еще, нельзя ли устроить мне свидание в тюрьме с Гердой Калниш.

Они переглянулись.

— Хорошо. По поводу, увольнительной, я ее вам дам, а вот с Калниш, придется подождать. Мы устроим когда-нибудь вам свидание. Обещаю. Еще что-нибудь?

— Полковник, можно ли сохранить ей жизнь.

— Вы много хотите, лейтенант. Она наемник и, по законам нашей страны, ей обеспечена смертная казнь. Суд рассмотрит и решит ее судьбу.

— Она сломалась. Для женщины такие удары, это перелом на всю жизнь.

— Не будем устраивать дискуссию по этому вопросу. Все. Идите.

ЧАСТЬ 9

Декабрь 1993 г. Сербия. Больница в городе….

Я прибыл в уже знакомую больницу и обратился в справочную.

— В какой палате Шипов А.?

— Шипов А. Состояние удовлетворительное. Температура 36,9. Палата 7, хирургическое отделение, второй этаж по лестнице направо, — затараторила медсестра.

— Скажите, а работает здесь медсестра, ее звать Мила. Фамилии, к сожалению, я не знаю.

— Справку о медперсонале не даем, — фыркнула она.

Ну как в России — подумал я.

Порывшись в вещмешке, я вытащил большое яблоко и положил его ей на окошко.

— Это такая беленькая из хирургической, она должна быть сегодня. Я ее видела в начале смены, — сказала девчушка и уволокла яблоко в громадный карман халата.

— Спасибо, — и я пошел вправо по лестнице.

Вот и второй этаж. Прохожу палаты 3…,5…,7… и иду дальше. Вот название «автоклавная», «ст. медсестра»… и я останавливаюсь. Стучу в дверь и слышу знакомый, рассерженный голос.

— Погодите. У меня обед, подойдите позже.

Я уже вламываюсь в двери. Мила сидит за столом с бутербродом в руке. Рядом на столе дымит кружечка кофе, разнося приятный аромат, гораздо лучший, чем запах больницы.

— Виктор, — стонет она. — Боже, Виктор.

Я подхожу к ней и целую ее сначала в голову, потом, в пахнувшие ветчиной и кофе, губы.

— Ты, все-таки, пришел. Я так тебя ждала. Я думала все, исчез и, даже, адреса не оставил. Боже, последнее время я о тебе только и думала.

— Это очень хорошо, радость моя, — еще раз поцеловал ее.

Мила бросила бутерброд и, обхватив мою голову руками, крепко прижалась ко мне.

— Знаешь, я все боялась, а вдруг тебя ранят, вдруг еще хуже…. А от тебя ни весточки. Слава богу, ты жив.

— Мила, Милочка, я не только жив, но даже получил повышение. Я уже офицер.

— Правда. Ах ты мое рваное ухо. Ты надолго?

— На два дня. Я отпросился у начальства проведать Шипа и, заодно, увидать тебя.

— А с Андреем плохо. Нет, температуры нет. Он на половину парализован. Вся правая часть туловища не двигается и это, видно, навечно. Он это понимает и настроение его ужасное.

— Когда ты кончаешь работать?

— Через четыре часа.

— Я пойду к Шипу и подожду тебя.

— Нет, ты пообедай, а потом иди, а то обвинишь меня потом, что голодом уморила, — она стала суетится, потом смешно схватилась за голову.

— Ох и дура же я. Даже не предложила тебе кофе. Погоди, сейчас бутерброд разрежу и поедим вдвоем.

— Мила, ничего не надо. Пообедаем мы с тобой потом, в ресторане или в кафе, а сейчас…, - и я высыпал ей из мешка часть яблок.

— Ого какие большие, где ты их украл.

— Интенданта расколол на ящик больших.

Яблоко оказалось для Милы таким большим, что она утонула в нем, пытаясь откусить кусочек.

— Какие вкусные.

Мила оторвалась от яблока и, вытащив из прозрачного шкафа стакан, налила мне из термоса кофе. Я осторожно, двумя пальцами взял стакан и Мила засмеялась.

— Виктор, для твоей комплекции подойдет только кастрюля, но ты прости меня, я ж тебя не ждала и кофе столько не могла наготовить.

Мы пришли к Шипу в палату, когда он спал.

— Андрей, — позвал я.

Он открыл глаза и уставился на меня. Лицо становилось все более осмысленными, вдруг узнав меня, оно стало кривиться, глаза наполнились влагой и первая капелька воды побежала к носу. Андрей заплакал. Я прижался лбом к его лбу. Так мы молчали несколько минут. Когда я выпрямился, губы Андрея стали дергаться вверх уголком и он, всхлипывая, зашипел: «Это…в- с- е… кон-нец..»

— Андрей, вот сестра, она подтвердит и доктор мне говорил, что у тебя сильный организм и через пол года, ты будешь как штык. Правда Мила? — обратился я к ней.

Мила кивнула головой, а Андрей кривил губы и уже ничего не говорил. Слезы текли из его глаз.

— Андрей, я через консульство, попрошу, чтобы тебя быстрей отправили на родину.

Мила гладила его по голове и лицу, стараясь успокоить.

— Виктор, — сказала она, — пора уходить, он очень нервничает, не дай бог, ему будет очень худо.

— Пока, Андрюша, — я высыпал ему на тумбочку оставшиеся яблоки. — Я приду еще к тебе. Обещаю, что не забуду тебя.

Когда мы с Милой ехали в машине, она, после длительного молчания, задала вопрос.

— Виктор, а что будет с нами? Я не хочу, чтоб ты был таким вот, как он. Я не хочу, чтоб ты валялся и гнил под каким-нибудь кустом. Я хочу чтоб мы жили.

— Я тоже хочу. Скорей бы кончилась эта проклятая война. Я даже не задумываюсь, что будет потом, но если выживу, то постараюсь жить по новому.

— А ты в Россию вернешься, если все будет в порядке?

— Нет, для меня дороги туда закрыты.

— Ты сделал так много плохого?

— Наверно. Россия меня сделала таким. Я в восемнадцать, впервые убил человека в Афганистане. В девятнадцать, мои нервы были настолько железными, что я, без угрызения совести, мог истребить всех, кто попался под руку. После Афгана я был никчемный человек. Без профессии, без работы, я чувствовал, что ни кому не нужен и… пошел учиться военному делу дальше. Потом всевозможные приключения и финал — я здесь.

— Виктор, я подумала, может быть ты здесь будешь хорошим полицейским или военным.

— Может быть. Если даже для этого нужно подучиться, я не против.

— А кем бы ты хотел сам стать?

— Врачом.

— Для этого надо иметь призвание. Я работаю в этой области, я знаю.

— Наверно. но врач мне ближе.

— Ты думаешь так потому, что не испытываешь отвращение к трупам и рваным ранам.

— Все-таки испытываю отвращение, но я видел этого добра в таком количестве, что во мне возникло какое- то равнодушие.

— Витя, я тебя очень люблю. Только не смей целовать меня сейчас, — она уловила, как я потянулся к ней, — а то сейчас мы, до конца войны, точно не доживем.

Она переключила скорость и от рывка машины, я чуть не разбил лбом ветровое стекло.

ЧАСТЬ 10

Декабрь 1993 г. Сербия. Белград.

Меня опять отозвали с фронта в штаб округа. Теперь уже в своем кабинете, полковник встретил меня как старого знакомого.

— Здравствуйте, заходите. Кофе или чай, — спросил он меня, пожимая руку.

— Если вас не затруднит, чай.

— Не затруднит. — засмеялся он и, наклонившись к селектору, попросил- Два чая, пожалуйста, с лимоном.

Нам принесли два чая и два тощих бутерброда с беконом.

— Мы начнем с вами разговор, вот о чем, — завязал разговор полковник, — изучив все данные о вас, любезно представленные друзьями из России, а так же собранные из наших источников, нам бы хотелось предложить работу у нас. Работа связана с вашей профессией и в наших органах.

— Хочу спросить вас полковник Вы об этом проинформировали Россию?

— Вы хотите сказать, МВД и МБ? С ними все согласовано.

— Если это так, то у меня нет, выходит, выхода.

— Почему же. Вы можете возвратится на фронт и честно воевать дальше.

— А потом, что будет со мной потом, когда кончится война или контракт.

— Это ваше дело. Найметесь куда-нибудь еще. Войны, пока, идут везде.

— А Россия для меня закрыта на вечно?

— Сейчас, да. Но ничего нет вечного и когда-нибудь вам, может быть и разрешат вернуться на родину, если, конечно, вы захотите туда сами.

— Что я буду делать у вас?

— Защищать безопасность нашей страны. Поймите, лейтенант, не всякому иностранцу мы можем доверить такую работу. Прежде чем поговорить с вами, мы изучали вас тщательно, знаем, что вы можете и что нет, в какой ситуации вы находитесь и чем вы можете привязаться к нам.

— Хорошо. Не буду спрашивать у вас отсрочки на размышление, полковник, потому что связывая свое будущее с вами, я, действительно, вынужден кое с чем рвать. Я согласен.

— Я так и предполагал, что вы так скажете. Я рад за вас. Теперь к деталям. Служить будете в Белграде, в оперативном управлении армейской контрразведки, которая расположена не далеко от нас. Вам дается на устройство и сдачу дел двое суток. И еще, вам разрешена встреча с Калниш. Сегодня вы можете ее увидеть в центральной тюрьме в два часа. Можете ее поздравить. Ей сохранили жизнь, дали двадцать пять лет. Поздравляю и вас лейтенант, с вступлением в новую жизнь.

— Спасибо полковник, не разрешите мне еще съездить в больницу, в город…… попрощаться со знакомыми.

— Не стоит лейтенант. Шипова мы отправили в санаторий, в Сплит, а потом отправим на родину. Ну а Мила…, у нее кончилась практика и она вчера приехала в Белград. Кстати, у вас есть ее адрес и телефон?

Действительно они все знают.

— Да.

— У вас есть отпуск два дня, действуйте, лейтенант.

— Разрешите идти.

— Да. До свидания лейтенант, — и он протянул мне руку.

С Гердой я встретился в центральной тюрьме, в комнате встреч. Нас разделяла толстая витая сетка и тень от нее, падала на лицо Герды и делала его совершенно незнакомым. Волосы были собраны в пучок и от этого, и от тени решетки лицо казалось старым.

— Здравствуй, Герда. — сказал я.

— Вик, как я была уверена, что ты придешь ко мне. Я так тебя ждала.

— Мне только сегодня разрешили встретится с тобой. Я хочу тебя поздравить с маленькой победой. Может быть потом будет амнистия и ты раньше уберешься от сюда. Скоро кончится война и можно ожидать многого.

— Я так много здесь всего передумала, а сейчас когда смерть обошла стороной, я мучительно думаю, кем я буду потом, кому я буду нужна, в пятьдесят.

— Говорят, у них здесь можно учиться, приобретай профессию. Учись, пока не поздно, читай, работай, убивай время. Только не закисай, я буду приходить к тебе.

— Правда, Вик. Да на тебе погоны офицера. Поздравляю, Вик. Приходи ко мне почаще, ты единственное звено с родиной, со мной. Вик, с тобой не говорили, ведь я о тебе все рассказала на следствии.

— Говорили.

— Я тебе ни чего не напортила?

— Напортила, меня турнули с фронта.

— Но от этого тебе не стало хуже? Там же всегда могли убить.

— Герда, я все время на фронте. Как с Афгана начал, так до сих пор не могу кончить. Я прошел лагерь смерти, о котором ты знаешь. Я там назывался куклой. Я сейчас думаю, что я был куклой, начиная с Афгана и до сих пор. На мне экспериментировали все время, только вершиной пика был лагерь.

— А я тоже об этом думала. Я лезла во все пакостные места и везде стреляла, без конца рисковала жизнью. Только здесь хотела понять, а за что, рисковала. Что удивительное, даже не за деньги, а за удовольствие. Ты о себе говоришь, что ты кукла, а я себя сравниваю с проституткой. Та получает деньги и удовольствие от того, что тешит мужика, а я получаю деньги и удовольствие от того, что его убиваю. Та рискует подцепить дурную болезнь, я рискую получить пулю или быть исковерканной таким мужиком, как ты. Психиатр, здесь, исследовал меня. Я здорова, я в норме и убивать мужиков, говорит он, это не болезнь- это вина общества, которое вложило мне с детства это ружье. Теперь этот порок надо исправлять, а лекарство, выходит, это тюрьма.

— Дурак твой психиатр. Если человек пьяница или наркоман, его, что, лечить тюрьмой тоже надо? Я не хочу тебя обидеть, но я считаю, что ты больна. И твоя болезнь излечима не обязательно в тюрьме. У тебя же дочка, а ты даже не помнишь ее лица, у тебя есть угол, дом. Тебе только не хватало любви и человеческого тепла.

— Ну любви-то где хочешь.

— Я не про ту любовь. Я про ту, настоящую, о которой мечтает и за которую борется почти каждая женщина.

— Ладно, Вик, это все сказки. Но честно, если бы меня сейчас выпустили, я бы вышла за тебя за муж. Ты меня взял бы, Вик? Обещаю, я была бы хорошей женой.

— Ты немножко опоздала Герда. Я встретил другую девушку, ее звать Мила. Она живет в Белграде и я, сейчас, буду служу здесь.

— А как же я? Я же здесь одна, у меня же здесь ни кого, кроме тебя, нет, — заплакала Герда.

— Мы будем друзьями. Я к тебе буду приходить.

— Нечестивец, идиот, я то ему расплылась, сама, дура, навязывалась.

— Ты что думала, что я к тебе двадцать пять лет в тюрьму, как домой, приходить буду.

— Уходи, мне плохо. А сейчас с тобой еще хуже.

— До свидания Герда, я еще приду.

— Меня переводят.

— Я тебя найду.

ЧАСТЬ 11

Февраль 1994 г. Сербия. Белград.

Я работаю в отделе по странам СНГ. Это муторная, нудная работа с информацией, поисками нужных лиц, вычислениями тех, кто работает против республики и бесконечной фильтрации людей, находящихся в контакте с иностранцами и по поступающим сигналам.

В начале Февраля меня и двух сотрудников отдела вызвал к себе полковник.

— Из информированных источников к нам поступили сведения, что десятого Февраля в ресторане «Шторм», сотрудник украинского посольства, — начал он, — получит информацию от сотрудника консульского отдела Литвы. Нас, конечно, интересует содержание этой информации. Из тех же источников можно предположить, что это какой-то документ, может черновик, а может быть негласное соглашение между двумя государствами о блоке противодействия России и государств, поддерживающих с ней дружеские отношения. Я собрал вас, что бы посоветоваться, необходимо ли нам вмешаться и получить эти документы или сохранить роль стороннего наблюдателя. У кого какие мнения?

— Разрешите мне господин полковник, — выступил я.

— Да, пожалуйста, лейтенант.

— Не лучше бы было собраться прибалтам в посольстве Украины и за закрытыми дверями решить все вопросы, не привлекая внимания наших органов?

— Хороший вопрос лейтенант. Действительно, почему бы им не собраться где-нибудь в укромном месте, а не на виду. Мало того, по нашим каналам дважды поступила информация о встрече двух дипломатических работников в этом ресторане. Как будь-то кто-то навязывает нам эту информацию. Самое интересное, что оговаривается документ и его примерное содержание. Для чего же им надо эта демонстрация? Как вы думаете, лейтенант? Я обращаюсь к вам, потому что вы занимаетесь вопросами СНГ.

— Я думаю, что умышленная утечка информации должна вызвать негативную реакцию в мире, что может привести к непоправимым последствиям. Сейчас Украина лезет на непрерывные провокации с Россией по поводу Крыма, флота, ракет, создает всякие политические конфликты, с целью создать противоположный ей лагерь. Причина эта в экономической и политической нестабильности в самой Украине. В мире она еще не набрала веса и стремиться сблокироваться с любыми государствами, которые пообещают ей помощь. Цель провокации проста — мы захватываем документы, потом публикуем или передаем их России и начинается скандал. Государства, по тем или иным причинам относящиеся отрицательно к России примкнут к Украине и начнут вливать в нее капиталы, делая ее форпостом борьбы с Россией.

— Возможно вы и правы. Сейчас на Украине великодержавный национализм взят в основу построения государства. Но это, пока, еще предположения. А вы, что можете сказать? — обратился полковник к другому сотруднику.

— Может нам не лезть на рожон господин полковник. Может нам проследить, как произойдет передача и мирно разойтись. Будем вести непрерывную слежку и поймаем какую-нибудь ниточку.

— Нет, мы возьмем этот документ. Здесь надо подходить по другому. Нестабильность политической обстановки на Украине может привести к разным результатам. Либо Украина пойдет на сближение с Россией, если ее ни кто не поддержит, либо будет источником конфронтации с ней с непонятным, пока для нее, будущем. Про прибалтийские государства, я не говорю, они экономически крепнут и чувствуют себя превосходно. Но национализм там на столько силен, что их привлекает любая провокация против России. Хотя они очень осторожны, но вопить о попытках проглотить малые государства Россией, они будут всю свою жизнь. Нам нужен этот документ, чтобы держать его на всякий случай и в зависимости от дальнейшей обстановки, либо опубликовать, либо передать, либо тихонечко спрятать в архив. Теперь об операции.

Полковник позвонил по селектору.

— Подполковник Нушич, зайдите с документами.

Вошел офицер с папкой в руке.

— Знакомьтесь, подполковник Нушич.

— Здравствуйте господа. — подполковник протянул каждому руку.

— Докладываете, подполковник.

— После того, когда представитель Литвы уйдет, господин Короленко, точно, задержится погулять в ресторане. Группа лейтенанта Сидорова начинает действовать. Лейтенант должен устроить скандал и драку с господином Короленко. Мало того, он должен обработать его так, что тот не скончался. Потом лейтенант, отвлекая внимание публики, с шумом двинется к проходу и уедет на газике. Остальные члены группы… Один подделается под врача и, наклонившись над Короленко, вынет все документы. Остальные члены группы отвлекают внимание публики, с одной стороны, сдерживают окружающих от вступления в драку, с другой стороны, создают много шума и помогают лейтенанту исчезнуть. Начало операции в шесть вечера. Вот фотография господина Короленко — и он выложил на стол несколько больших фото. Я подошел взял фотографию и… обомлел. На меня смотрел «Кабан», да тот самый Кабан, которого я первым уложил в спецлагере.

— Вы его знаете, лейтенант? — спросил полковник, который внимательно следил за мной.

— Да. Я с ним встречался в спецлагере и имел честь драться с ним.

— Ну и кто тогда победил?

— У него осталась слабая правая ключица и челюсть, полковник. И там мне нужно было побеждать.

— Так. Так какие у него еще слабые места?

— Он отлично физически подготовлен и ломает монеты пальцами, но менее поворотлив, хотя реакция есть.

— Ну что ж, вы уже раз с ним встречались, вам и карты в руки, так говорят по-русски. Подполковник загримируйте лейтенанта так, чтоб его старый знакомый не узнал. И еще, больше импровизации, а вам лейтенант, не доводить дело до убийства. Надо все представить, как хулиганскую драку. Вопросы есть?

— Да. Мне не понятна еще одна вещь. Почему на встречу выбран Кабан. Ведь там не идиоты и посылая туда такого мужика, там знали, что не каждый его возьмет. Нет ли здесь другого смысла или другой пакости с их стороны. Не будет ли на встрече кто- то третий, который все будет снимать на пленку.

— Это серьезный вопрос. — сказал полковник- Выплыл он только сейчас, когда вы увидали его на фото. А как вы думаете, господа?

— На все вопросы мы еще не можем дать ответа, — выступил первым подполковник. — Но если лейтенант может завалить «кабана», то я думаю, операцию отменять не надо. Будет там третий или кто-то другой, мы постараемся увидеть на месте.

— Может кто-то еще выскажется? — спросил полковник.

Все молчали.

— Ну тогда все. Все по местам.

Несмотря на военное время, ресторан был забит гражданскими и после шести, столиков практически не было. Кабан сидел с полураздетой девицей, что то ей увлеченно говоря, и накачивал себя коньяком. Я оглянулся, все сотрудники сидели на местах и делали вид, что усиленно надираются.

Пора. Я встал, взял не открытую бутылку шампанского и заплетающимся шагом подошел к столику Кабана.

— Простите, — я икнул, — я вас где-то видел…

Кабан насмешливым взглядом смотрел на меня. Потом оглядев мою фигуру, он молча взял рюмку и опрокинул ее в рот.

— Я хочу угостить вас шампанским, — сказал я и стал открывать бутылку.

— Вы русский? — резко спросил кабан.

— А откуда вы догадались? — оттягивал время я.

— Пошел вон, — проревел он, но я уже успел выстрелить пробкой и струя шампанского ударила ему в лицо.

Кабан откинулся и прежде чем он открыл глаза, я этой же бутылкой ударил его по голове. Кабан сидел неподвижно, открыв рот. Бутылка разлетелась осколками и его дама завизжала. Зная, что надо выкладываться, я вложил в его челюсть все, что имел: и вес, и размах, и силу. Кабан со стулом с грохотом, растянулся на полу. Музыка прервалась, кто- то еще закричал. Какой- то гражданский, подскочил ко мне и схватил за руку. Смахнул его как пылинку и он, опрокинув, соседний столик, с сидящей компанией, увлек ее на пол. Начался бедлам. Я направился к двери и несколько человек шарахнулись от меня, однако у выхода стоял военный с револьвером в руке и орал: «Стой». Я дернулся влево и тут же бросил тело вниз. Офицер не успел выстрелить, он грохнулся на ступеньки и револьвер скатился вниз. Я вскочил и бросился в дверь. Сзади стоял вой и визг. Я подскочил к газику, открыл дверцу и машина рванула по улице.

Через два часа подполковник подводил итог.

— У господина Коваленко выбита челюсть и кровоизлияние в мозг. Врачи говорят он вытянет. Тяжело пострадал капитан интендантской службы, у него поврежден позвоночник, он повредил его, когда падал на ступеньки. У остальных — мелкие ушибы, синяки и царапины. Документы у нас. Можно считать, что операция прошла успешно.

— А был ли кто- то еще? — спросил я.

— Был. И с камерой и без. Сейчас мы с вами проведем анализ данной операции и просмотрим фильм о ваших действиях в ресторане и увидим все, что удалось подсмотреть.

Начался показ фильма. В начале фильма я подскочил.

— Стоп, — попросил я, — Нельзя ли вернуться на кадр назад. Я кажется знаю, этого человека, который передает Коваленко документы. Это господин Тельс, Вилис Тельс.

— Вы и с ним были знакомы? — спросил подполковник Нушич.

— Да. Это мошенник и делец.

— Странная компания, — сказал полковник. — По нашим документам, это господин Балдрис, секретарь литовского консульства. Будем смотреть дальше.

Мы просмотрели фильм. У всех было настроение, как будто мы чего- то не поняли в данной операции.

— Да…, - протянул полковник. — Возьмитесь-ка вы ребята и еще раз, сто раз, проанализируйте операцию. Ловите мельчайшие штрихи, ищите наши и их промахи. Вы, подполковник, подключите другие отделы и службы. Запросите по каналам все о господине Тельсе. Есть ли еще вопросы?

— Отреагировало украинское посольство? — спросил я.

— Судя по всему, да. Посол уже звонил в наш МИД. Содержание разговора я не знаю, но думаю, все затихнет. Они знают, что господин Коваленко пьяница и дебошир.

Эпилог

г. Белград. февраль 1994 г.

На своём рабочем месте я ломал голову над массой загадок и проблем, устроенных господами из Прибалтики и из других дружественных и недружественных стран СНГ. Вдруг в мои размышления ворвался телефонный звонок.

— Виктор Николаевич, — раздался голос полковника, — только что мне сообщили, что ваш старый знакомый, господин Тельс, находится в больнице. На него было осуществлено покушение. Не смогли бы вы подробно выяснить, как и кто покушался и побывать в больнице чтобы узнать всё у самого Тельса.

— Так его состояние нормальное. С ним можно говорить?

— Как Вам сказать? Я получил неполную информацию. Но тем, что знаю — поделюсь. Тельс ранен и, по-видимому, долго не протянет. Сколько он будет жить, это вы выясните сами. Постарайтесь, поговорить с ним, если врачи разрешат.

— Хорошо.

— Зайдите в криминальный отдел, что у королевского дворца на набережной и изучите все документы по этому покушению.

— Я поехал.

— Отправляйтесь.

Трубка заныла в руке.

Старенький, с аккуратно подстриженной бородкой врач, долго изучал мои документы, потом автоматическим движением сложил «корочки» и стал нервно постукивать корешком о левую руку.

— Так вам господина Балдриса?

— Да, если можно…….

— Наверно Вам, вернее — вашей службе, можно.

— Неужели так плохо, док?

Он с удивлением поглядел исподлобья на меня от такого обращения.

— Плохо. Выпущены две пули. Одна разорвала селезенку, другая неудачно сидит у позвоночника, по пути наделав много неприятностей. Стреляли сбоку. Надежд- никаких. Я считаю, завтра утром все будет кончено.

— А говорить с ним можно?

— Мы ему сделаем обезболивающий укол. Поговорите.

Он протянул мне «корочки» и повел к палате. У палаты стоял здоровый полицейский, который отдал мне честь после проверки документов.

Тельс похудел. Его глаза провалились и были закрыты. Губы, вспухшие от жары, приоткрыты. Я сел рядом на стул и позвал:

— Вилис….. Вилис…..

Глаза открылись и долго изучали мое лицо. Губы зашевелились. Телес захрипел.

— Я уже умер?

— Это я — Виктор. Ты помнишь меня?

— Ты — мертв, я сам помог тебе. Ты- мертв, и я умер.

— Я остался жив. Я выжил.

Глаза его вдруг приобрели осмысленное выражение. Голос приободрился.

— Вик. Так ты не сдох?

— Как видишь, нет.

— Когда тебя схватили…, я постарался, чтоб никто тебе не помог… Я был уверен, что ты сдох.

— Я знаю.

— Значит… ты опять ускользнул, а я… теперь загибаюсь.

Мы помолчали, каждый думая о своем.

— Вилис, ты не мог бы мне помочь?

Он выдержал большую паузу и начал осторожно:

— Я бы мог…, но кто ты сейчас и на кого работаешь?

— Благодаря твоим заботам я потерял родину и теперь служу Югославии. Вот мои документы.

Он не смотрит на мою раскрытую книжицу, Тельс смотрел на меня.

— Я все равно ничего не увижу, но поверю тебе… Это даже хорошо, что ты служишь им… Тебя наверняка интересуют подробные события, в которых я участвовал?

— Да.

Тельс сглотнул, и в уголках его распухших губ появилась сукровица.

— Задавай вопросы и не смотри, что я плох. Я выдержу.

Я вынул из кармана проект соглашения двух государств.

— Кто состряпал этот липовый документ? Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Я понял… Это наши постарались… Отдел информации при МИД…

— Почему он появился?

— Сербы захватили в плен нашего снайпера, который раньше работал в отделе департамента и занимался формированием и распределением боевых групп в горячие точки. Он слишком много знал.

— И это явилось причиной появления документа?

— В департаменте испугались разглашения некоторых вещей. Мог бы быть международный скандал. Решили всех добровольцев- литовцев убрать с фронта и состряпать документ, который переключил бы общественное мнение на другие дела.

— А разве сербы опубликовали какие-нибудь данные?

— Нет. Но они отдали их русским, а там некоторые газеты, которые нас не любят, начали печатать неприятные факты.

— А украинцы были предупреждены вами?

— Нет. Даже господин Коваленко, которому я должен был отдать документы не знал его содержание.

— Странно. Его содержание уже знали мы.

— Это все наш департамент, он через своих агентов постарался предупредить югославскую сторону. В основном через МИД.

— Зачем?

— Мы хотели скандала. Нужно отвлечь внимание прессы и общественности, от прибалтийских добровольцев…

— Так в чем же вы просчитались?

— Ваше правительство все отдало КРУ, и дело здесь заглохло.

— Вилис, а кто в тебя стрелял? Ты знаешь?

— Не знаю, но догадываюсь. Политика — дело темное и грязное. Коваленко, у него кличка «Кабан», бывший агент КГБ, имеет многих дружков. Уверен, что они все просмотрели и просчитали. Только живой Кабан мог быть гарантом моей жизни, но к сожалению, его полуживого увезли в больницу. Вот мне и конец. У тебя все?

— Да. Почти…

— И я задам тебе вопрос. Ты свалил Кабана?

— Да, я.

Вилис закрыл глаза. Тело его обмякло.

— Это хорошо. Так этому мешку с говном и надо. Прости меня, Вик. Я рассказал тебе все, потому что виноват перед тобой. Живи долго.

С уголков его губ поползла красная нитка.

— Иди. Я устал. Хочу отдохнуть.

Я вышел из палаты и пошел по коридору. У входа на лестницу стояла мощная фигура в синем халате, который был распахнут, так как не сходился на животе. Голова фигуры была перевязана.

— Одну минутку, молодой человек.

Передо мной стоял Кабан. Как же я забыл, что господин Коваленко попал в эту же больницу после драки в ресторане?!

— Я Вас, по-моему где-то видел. Напомните мне. Кто вы? — вежливо заговорил Кабан.

— Я — причина всех твоих несчастий, Кабан.

— ???

— Будучи куклой, я тебя отделал там, в спецлагере. Будучи в ресторане, я помог тебе очутится здесь.

— Ах ты, сука.

Его руки потянулись ко мне. Я перехватил их.

— Спокойно, Кабан. Бог троицу любит. После третьей драки ты станешь идиотом или трупом.

Он опустил руки. Глаза бешено буравили меня.

— Ты выйдешь отсюда, Кабан, и исчезнешь. Вообще уедешь из Югославии, но перед этим мне расскажешь, кто стрелял в господина Балдриса?

— А это не видел?

Кабан вытащил свою лапищу, сложенную фигой.

— Видел. У тебя нет выхода. Я имею некоторые документы о твоих похождениях в Мурманске, а также есть свидетели, которых ты по указке КГБ сделал куклами. Когда об этом узнают твои друзья, они тебя прикончат, поверь мне.

Шарики у Кабана бешено вертелись, что было видно по выражению его лица.

— Так, кто же ты, сучонок?

Я поднес к его носу свой документ. Он посмотрел и угрюмо спросил:

— Так ты что, меня берешь?

— Когда выздоровеешь, сразу же возьму. Я же говорю, ты еще мне много должен рассказать.

Я повернулся и пошел, не оглядываясь, по лестнице вниз. Внизу я позвонил в управление и вызвал охрану для Кабана.

На следующий день, едва я вошел в служебный кабинет, сотрудник принес документы о происшедших за день событиях. На шестой странице было несколько строчек:

«…после тяжелых ранений скончался в городской больнице господин Балдрис…»

«…В три часа ночи, при попытке бежать из больницы, спускаясь через окно по связанным простыням с третьего этажа, сорвался и упал на тротуар господин Коваленко. Смерть наступила мгновенно…»

Что- то оборвалось внутри меня. Всё моё прошлое сразу умерло…

Вечером я был у Милы.

— Виктор, я скажу тебе необычную вещь, — она прикоснулась губами к моей нижней губе, и мы насладились долгим поцелуем. — Виктор, я беременна.

Она глядела мне в глаза и молила, чтобы я не нарушил её очарование любви.

— Мила, подскажи, пожалуйста, мне — иностранцу. В этой стране, у вас девушки, когда-нибудь выходят замуж?

Мила засмеялась, в ней исчезло напряжение глаз и она обвила меня руками. Я присел, подсадил её на руку и понес по комнатам. Мне впервые на душе было спокойно и тепло. Новая, другая жизнь наваливалась на меня. Появилось что- то такое, ради чего нужно жить и жить.

ПРОЛОГ

Я — заключенный. Сижу в колонии строгого режима вместе со всякими подонками, полуподонками и, искалеченными душой, нормальными людьми и считаю дни до выхода на волю. Местная сволочь, долго пыталась разобраться за что я сижу. Наконец, решив, что я отравитель, сделала мне для начала «темную», а потом отстала, так как таких заключенных, которые отправили на тот свет многих граждан СССР, здесь полно.

Здесь я — лошадь, это значит- вся грязная работа достается париям колонии, таким отходам, как я. Здесь есть и элитная погань, которой достаются привилегированные рабочие места и деньги с ободранных лошадей.

Наступила весна и на ржавой траве газонов появились первые пятна зелени. На чахлых деревцах вдоль казармы, почки еле-еле пробивались на ветках, а на душе было муторно. Весна не приносила радости. В это утро меня вызвали к начальнику колонии. Я шел, роясь в памяти, какие огрехи мог совершить, за какие провинности меня может наказать начальство и почему так рано.

В кабинете полковника сидело трое: сам полковник — начальник колонии, издерганная жизнью и пьянством личность; хорошо одетый, с большой породистой физиономией и холеной кожей, неизвестный мне гражданин; последний был… Рабинович, да, да, сам доктор медицинских наук, член корреспондент академии наук гражданин Рабинович.

Я доложил, как положено, что явился номер такой-то и застыл в ожидании.

Все трое уставились на меня, как на привидение и пауза затянулась уж больно долго. Первый начал полковник.

— С вам хотели поговорить эти товарищи из Москвы.

Он кивнул головой в сторону прибывших и продолжал.

— Я вас покину, мне нужно на рапорт, а вы поговорите без меня.

Полковник встал, натянул на лысую голову фуражку и вышел.

— Здравствуйте, здравствуйте, Виктор Николаевич. — запел Рабинович — Вот мы опять встретились. Как видите, я вас не забываю и ради этой встречи, оторвался от родных пеннат и явился сюда. Хочу вас представить. Генерал Федотов Андрей Иванович из комитета государственной безопасности.

Гражданский кивнул головой, продолжая пристально рассматривать меня.

— Генерал Федотов очень хотел поговорить с вами. Андрей Иванович, — обратился он к генералу — пожалуйста, начинайте.

— Виктор Иванович, я внимательно изучил ваше дело и у меня появилось несколько вопросов. Я знаю, что девочка Катя и гражданка Климович — живы, после введенных вами препаратов. Перед отъездом сюда, мы обследовали их еще раз и убедились, что они здоровы. Но как вы считаете, почему произошел прокол с Андреем? Геннадий Рувимович, — генерал повернулся к Рабиновичу — предполагает, что ваш препарат несовершенен, требует доработки. Поэтому и произошел несчастный случай. Так ли это?

— Нет, не так. Препарат не требует доработки.

— Тогда в чем дело?

— Дело в его изготовлении. Я допустил маленькую неточность.

— Вы не скажете, какую?

— Нет.

Мы помолчали. Эту паузу прервал Рабинович.

— Виктор Николаевич, — заблеял он опять — мы исследовали ваш препарат, после того, как Андрей умер, и нашли, что он полностью не пригоден для людей. Подопытные крысы, сдохли через день.

— Гражданин Рабинович, я еще раз повторяю вам, тоже я говорил на суде. Срок хранения препарата — два часа. И какие бы вы исследования не делали, результатов не будет.

— Вы можете дать гарантию, что действие вашего препарата больше не приведет к жертвам? — спросил генерал.

— Нет. Здесь много объективных причин. Самая первая, это состояние пациента. Первоначально, надо провести строгий, клинический анализ и на его основе делать дозировку препарата.

— А как же Катя, Климович, Андрей?

— Я ввел поправки в препарат для каждого.

Генерал встал и подошел к затянутому решеткой окну. Он вынул сигарету и закурил. Инициативу перехватил Рабинович.

— Вы считаете, что ваш препарат влияет на последовательность нуклеотидов и те, наоборот, отключают деятельность активного гена?

— Да, так.

— Но это абсурд, Виктор Николаевич.

— Я не буду спорить сейчас с вами. Я в колонии, а не на диспуте.

Мы опять замолчали. Наконец, генерал кончил курить и вернулся к столу.

— Виктор Николаевич, что если мы вам предложим лабораторию?

— Здесь?

Я взглянул на него с удивлением.

— Нет в Москве.

— На каких условиях?

— Мы вас освобождаем, даем квартиру в Москве, деньги, помещение, людей, оборудование. Курировать вас будет КГБ и Академия Наук.

— В лице доктора Рабиновича? — прервал его я.

— И Геннадия Рувимовича в том числе.

— Я согласен на все, кроме последнего. Курировать КГБ, пожалуйста, но только не Академия Наук с Геннадий Рувимовичем, в том числе.

— Ну вот, я говорил вам Андрей Николаевич, — снова заблеял Рабинович — что он не признает никаких направлений в науке. У нас ведутся работы с онкогеном, мы уже ворвались в область трансформации ДНК, а товарищ Воробьев нахимичил препарат и будьте здоровы — решил все проблемы. Это шарлатанство в науке.

— А как же Катя и Климович? — спросил генерал.

— Это случайность. Это объяснить можно тем, что они имели иммунитет к размножению клетки и препарат Воробьева, только подтолкнул и усилил иммунитет.

— Значит все-таки спас?

— Можно считать, да. Но это не препарат для лечения.

— А вы как думаете Виктор Николаевич?

— Я думаю, наоборот. Препарат для лечения.

— Ну что ж, — подвел итог генерал — Мы принимаем ваши условия, Виктор Николаевич.

Рабинович с возмущением всплеснул руками.

— А вы, — генерал обратился к нему — продолжайте свое исследование и я, надеюсь, на благополучный исход. Соревнование — это тоже форма развития. К тому же, это государственное задание. Вы же знаете о чем я говорю.

Генерал подошел к двери и открыл ее.

— Полковник, — позвал он в коридор.

Влетел полковник и судорожно сорвал фуражку.

— Готовьте к выписке заключенного Воробьева.

— Но…

— Все документы я привез с собой.

ЧАСТЬ 1

Я только что окончил ленинградскую техноложку и, чувствуя в кармане, выпирающий диплом, шел к новому месту работы, куда я попал по распределению.

Начальник отдела кадров долго изучал мое направление, несколько раз заглядывал в мой диплом и паспорт и, наконец, взял телефонную трубку.

— Любовь Павловна посмотрите в своих бумагах, кто из наших заказывал на этот год химика-синтетчика.

Мы сидели и ждали, когда Любовь Павловна в своих бумагах найдет мою судьбу.

— Ага… Значит седьмой отдел.

От удивления, брови у начальника полезли на верх и лицо стало похоже на орангутанга, только с белой кожей. Он положил трубку, почесал щеку и вытащил из стола пачку бланков.

— Вот заполни в двух экземплярах. Да, не ставь прочерки в графах. Лучше пиши: «не имел», «не был», «не знаю». Понятно? Вот ручка, пиши здесь.

Он вытащил из стола уголовный кодекс и принялся изучать с первой попавшейся страницы. В течении пятнадцати минут, я разбирал завалы анкеты. Наконец, окончив титанический труд, откинулся на спинку стула и подвинул начальнику бумаги.

— Вот, готово.

Он, в свою очередь, тоже изучал мои бумаги, в течении пятнадцати минут и, подняв голову, сказал.

— Значит так. Сейчас пойдешь в комнату 14. Там сидит Любовь Павловна. Она тебе оформит часть бумаг и ты пойдешь в комнату 17, в спец отдел. Там тоже оформишь бумаги и пойдешь в комнату 11, в военный стол. От туда вернешься к Любовь Павловне и, после, направляйся в поликлинику, где сегодня пройдешь медицинский осмотр. На сегодня с тебя хватит. Завтра приходи сюда с утра.

Я кивнул головой и пошел к Любовь Павловне раскручивать бумажную волокиту.

На следующий день я опять сидел у начальника отдела кадров. Он опять изучал ворох бумаг, которые передал ему и чиркнув по ним ручкой, сказал.

— Сейчас ты пойдешь в бюро пропусков, получишь пропуск и подожди у проходной. К тебе подойдет человек с отдела, он проводит до места.

Этим человеком, оказалась полная девушка в белом халате, с кукольным лицом и длинными белыми волосами, схваченными черной резинкой.

— Вы Воробьев? Пойдемте быстрей. У начальника совещание через пол часа и он вас ждет.

Мы быстрым шагом бросились в объятья коридоров.

В маленьком, узком кабинете, за единственным столом, сидел пожилой мужчина, с прической под Гитлера, большими скулами и растянутым ртом. Девушка ворвалась первой и затараторила.

— Анатолий Федорович, я его привела и очень спешу. У Касатки температура, а я еще не взяла кровь. Позвоните Кузьминой, пусть она примет на анализ кровь. Они принимают до десяти.

Анатолий Федорович кивнул и поднял трубку.

— Але… Алла Демидовна? Это Анатолий Федорович. Здравствуйте. Возьмите от меня анализ, мы немножко запоздали… Что?… Да пришел. Галя только что привела… Ну полно, Алла Демидовна… Через пол часа она будет.

Он повесил трубку.

— Тебе хватит пол часа? — обратился он к Гале — Дуй быстрей. Галя исчезла, как дым. Он взял мою сопроводительную бумажку и указал рукой на стул.

— Садитесь. Давайте знакомиться. Значит вас зовут Виктор… Николаевич. — глянул он на бумажку — Меня — Анатолий Федорович Трофимов.

Он протянул руку.

— Виктор Николаевич, я обрисую, кратко, куда вы попали, что мы делаем и что вам надо делать. Потом вы расскажете о себе и мы пойдем в лабораторию, где я вас представлю коллегам. Вы попали в седьмой отдел, где занимаются исследованием заболеваний человеческого организма. Конкретно, изучением поражения клеток. Этой темой занимается весь мир. В отделе есть врачи, биологи, инженеры. Вам предстоит заниматься синтезом. Работа сложная, требует изворотливости, терпения и кропотливости. Начальником у вас будет Любовь Владимировна. Женщина трудолюбивая и умница. В химии она слаба, но теоретически знает, что ей нужно. Вы с ней должны идти рука об руку. Сейчас вы ничего не поймете и не охватите. Поэтому занимайтесь литературой и практикой у инженеров и лаборантов. Любовь Владимировна вас будет курировать и помогать вам. А теперь о вас. Вы что-нибудь знаете о микробиологии?

— Нет.

— А о клеточном строении человека?

— В общих чертах. На уровне учебника.

— Слыхали когда-нибудь о молекулах ДНК и РНК?

— Да. В основном ДНК.

— Это уже хорошо.

В этот момент раскрылась дверь и в комнату ворвался толстый, растрепанный человек. Его большие линзы очков, сидевшие на широком носе, занимали пол лица. Толстые губы, растянутые в улыбке, были выдвинуты вперед. Грязный халат распахнут и, расползшийся свитер, сверкал дырками.

— Анатолий, — завопил он — покажи мне этого дикаря. Страсть люблю слушать чушь, которую они несут. Этот что ли?

Он уставился на меня.

— Толя, умоляю, спроси о простых вещах.

Анатолий Федорович усмехнулся.

— Полно тебе Боря. Зачем конфузить молодого человека.

— Ну дай, я сам задам.

— Виктор Николаевич, — обратился ко мне Анатолий Федорович — это — Борис Залманович Стелевич, наш главный теоретик. Прошу любить и жаловать. Он из человеческой глупости, обычно, вылавливает ценную мысль и наоборот, от умных вещей- глупеет. У меня осталось времени мало, поэтому быстро закончим и пойдем в лабораторию. Что вы знаете о раке?

— Это когда клетка, в результате ее внутреннего изменения, перестает подчинятся правилам организма.

— Очень хорошо сформулировали молодой человек. Ну а какие функции выполняют некоторые органы человека?

Вопрос был явно задан, чтоб успокоить Борис Залмановича.

— У меня смутные представления об этом. Но если вы хотите знать мнение дилетанта, то пожалуйста. Человеческий организм, это колоссальная фабрика, это машина, управляемая ЭВМ и законами внутреннего развития. Печень — это кухня для изготовления аминокислот из белка и питательного состава клеток. Кишечник- это ректификационная колонка, которая на каждой стадии отсасывает нужный ей компонент. Легкие — это обогатительная фабрика для крови и клеток, а сердце — транспортер, который гоняет по своей ленте продукты производства и отходы к клеткам и обратно. Я удовлетворил вас?

— Очень, — воскликнул Борис Залманович — Надо же, ректификационная колонка. Этого у меня еще не было. А вы не злитесь молодой человек. Вы мне понравились. Вы умеете все правильно сформулировать и дать четкий анализ. Пусть в ваших мыслях путаница, но она очень занятна и действительно можно кое над чем подумать. Ну пока мужики.

Он рванул к двери, но вдруг остановился.

— Толя держи этого парня. Я никогда не обманывался. Он еще утрет нос всем.

Дверь хлопнула и Геннадий Федорович посмотрел на часы.

— Мне пора, мы опаздываем. Пойдемте, я вас познакомлю с сотрудниками.

Мы вышли из кабинета и подошли к первой двери. Комната была больших размеров. С лева и с права были вытяжные шкафы. По центру на столах и под ними стояли клетки с крысами и кроликами. У двух окон, стояли четыре ободранных письменных стола. В комнате находилось четыре женщины. Знакомая мне Галя, ковыряющаяся у клеток с животными, две молоденькие девушки в белых халатах стояли у вытяжки и о чем-то болтали. За письменным столом сидела женщина с кичкой на голове. Когда мы вошли, она обернулась и я обомлел, это была неписанной красоты красавица, но только старше меня.

— Я вам привел нового сотрудника, — обратился к женщинам Геннадий Федорович — Знакомьтесь, младший научный сотрудник Воробьев Виктор Николаевич.

Он подводил меня к каждой и представлял.

— С Галей вы знакомы.

— Нет, — сказала та — Я не представилась тогда.

— Это Наташа, наши самые лучшие руки.

— Зачем вы так Геннадий Федорович, — заволновалась Наташа, слегка покраснев.

— Это Света, задира и хулиганка.

— Вы женаты Виктор Николаевич? — жеманно спросила хулиганка — Нет?! Да вас здесь с руками оторвут.

— А это — Любовь Владимировна.

Любовь Владимировна смотрела на меня внимательно. Ее лицо выражало улыбку.

— Любовь Владимировна, я оставлю вам Виктора Николаевича, так как у меня нет времени, ознакомьте его с лабораторией, рабочим местом и делами. Возьмите его под свою опеку пожалуйста.

Та кивнула и Геннадий Федорович ушел.

— Виктор Николаевич, как вы сегодня вечером? — закричала задира и хулиганка Света.

— А ну марш по рабочим местам. — цыкнула на них Любовь Владимировна.

Все разбежались и стали делать вид активной работы.

— Вы извините ее, Виктор Николаевич, женщин здесь много, а мужиков не женатых нет. Вот девчонки и бесятся. Я так считаю, что хорошего мужа можно найти там, где работаешь.

— Это по чему же?

— Во первых, работа сплачивает, появляются общие интересы, а во вторых, лучше всего узнаешь мужчину, его характер, его привычки, только работая с ним.

— Простите за нескромный вопрос, вы сами за мужем?

Она покраснела до корней волос.

— Нет. Я была за мужем.

— И дети есть?

— Есть. Машенька, ей пять лет.

— А вы знаете Любовь Владимировна, я с вами кое в чем согласен по поводу хорошего мужа, но кое в чем нет. Ведь парни интересны тем, что в них вложили раньше: дома, в школе, на улице. Одних отшлифовали, как алмаз, других испортили, как половую тряпку. С каким багажом и привычками мы и входим в союз с женщиной. По моему, на работе характер мужчины выявляется на четверть.

Любовь Владимировна улыбнулась, славной улыбкой красивой женщины. Ее ямочки вышли из щек и закраснели румянцем.

— Давайте-ка займемся делом? — сказала она — В нашем отделе еще пять комнат. Это: термостатная, комната с электронным микроскопом и насосной станцией, комната с вычислительной машиной, биологическая и ваша — молекулярного синтеза. К самому синтезу вы приступите не скоро, так как нет кое какого оборудования и нужны навыки в нашей работе. Геннадий Федорович считает, что вам надо подучиться простым вещам. Изымать больные и здоровые клетки из живых организмов, уметь привить их другим организмам и усиленно заниматься литературой. Кое что он и я вам подобрали.

Она указала, заваленный книгами и журналами стол.

— А как у вас английский? Неважно. Придется выучить. На первых порах я вам помогу, а потом сами. Немецкий знает Наташа. Она тоже вам поможет. Кстати, практику пройдете у нее. У нее действительно золотые руки. Сейчас пойдемте, я познакомлю вас с остальными сотрудниками.

Мы прошли все комнаты и, наконец, вошли в мою. Комната поразила своими размерами. В углу высилась громада атомно-адсорбционного масс-спектрометра, вокруг которого валялась груда дополнительных деталей. Вытяжные шкафы забиты грязной стеклянной посудой, которая так же вперемежку с приборами лежала на центральном столе. Неизвестный мне, импортный хроматограф, стоял на столе, массой блоков, покрытых густой пылью.

— Кроме этих комнат отдела, есть дополнительный участок. Он находиться далеко от сюда, но об этом потом. — сказала Любовь Владимировна.

На этом закончился мой первый рабочий день.

Тяжело быть мужиком в лаборатории. Без конца все дергают. Девушки просят, перенести клетки, приборы, баллоны со складов и обратно, реактивы. Рабочие просят оформить заказы на работы по ремонту приборов и требуют за собой глаз да глаз. Начальство таскает по семинарам и совещаниям. Плюс к этому интерес женского пола, который просто вваливается в комнату поглазеть на меня или перекинуться парой фраз. Всегда спокойно после работы. Я сажусь за книги и тщательно штудирую их, делая записи в своем журнале.

Меня научили многому. Наташа добросовестно изматывала меня каждой мелочью в операции извлечения клеток ткани. Общение с рабочими, позволило изучить масс-спектрометр, хроматограф и электронный микроскоп. Литература и семинары, дали мне кой какие мысли, так что встреча с Борис Залмановичем могла быть не такой безграмотной, как в первый раз.

— Как ты берешь? Нельзя так, — шумела на меня Наташа — За спинку, за спинку аккуратно… Да не так. Игла… Что ты делаешь? Но ты же ее поколол насквозь.

Наташа обучала меня работе с крысами. Эти твари пищали, вертелись и ни как не хотели получить свой укольчик или разрез скальпелем.

— Не снимай маски. Нельзя.

Она ударила меня тряпкой по руке.

У Наташи лицо але-утки. Черные, жесткие волосы, аккуратно подрезаны над глазами. В раскосых глазах, блестят большие, черные зрачки. У Наташи красивая, большая грудь и когда она распрямляется, на халате вызывающе выделяются соски задиристо приподнятых высоких холмов. Наташа умничка и прекрасная учительница.

— Наташка, — вопит хулиганка Света — Ну разве так мужика седлают. Уступи его мне на пару минут, я покажу, как мужики должны нас седлать.

— Девочки, вы успокоитесь или нет, — влезает в этот шум Любовь Владимировна.

Все затихают и смущенная Наташа продолжает вбивать в меня простые истины. Тишина длиться минут пятнадцать и бедлам начинается опять.

— Любовь Владимировна, у меня кончился азот, — вдруг раздается голос Гали — Пусть Виктор пойдет со мной на склад и поможет принести его сюда.

— Галка! — опять раздается голос хулиганки Светки — Я тебе клипсы свои отдам поносить, только уступи Виктора на склад мне. Я с ним, тебе такой баллон большой принесу, что на год хватит.

— Слушай кобыла, у тебя полно кобелей, ты хоть неиспорченному цветку дай расцвесть, — огрызнулась Галка.

— Виктор, ты у нас разве неиспорченный? — обратилась Светка ко мне — Ты что, голых женщин не видал?

— Светка прекрати, — подскакивает Наташа — Виктор не отвлекайся. Ну смотри… Зачем ты крысу распорол?

— Виктор Николаевич, — не отрывая головы от стола, говорит Любовь Владимировна — сходите, пожалуйста, с Галей на склад.

Наташа в раздражении швыряет скальпель в кювету.

— Разве можно в такой обстановке работать?

Светка и Галка хохочут.

Прошло три года.

Я не могу днем изучать литературу и использую вечернее время, когда все уходят домой. В институте затихает все и только вирусы, белки, клетки, молекулы, выползают из книг и наяву и начинают путаться в голове. Я систематизирую эту кашу в черновике, а потом, отправляю в свою память. Постепенно, вырисовывается мрачная картина. Воевать надо не с вирусами и не молекулами. Биться надо с белком, который поступает в пораженную клетку ДНК. Надо его испортить так, чтобы онкогены внутри клетки, которые им питаются, сдохли.

Однажды, когда я разрабатывал стратегию борьбы с клеткой, дверь за моей спиной открылась и вошла Любовь Владимировна.

— Виктор Николаевич, мне доложили, что вы много месяцев работаете в две смены. Так нельзя.

— Кто доложил, Любовь Владимировна?

— Охрана. Они отмечают, кто поздно уходит.

— Любовь Владимировна, у меня, действительно, много дел.

— Вы не забыли, что я вас курирую и должна знать, что вы здесь делайте.

— Изучаю литературу.

— Ну и как?

— Нормально. Думаю начинать работать на следующей неделе по своей программе, если вы не возражаете.

— Виктор, — вдруг перешла она на простой язык общения — это все не так просто. Надо предоставить план, утвердить у начальства, забить номер темы, заказать под номер деньги, сырье, оборудование и штат.

— Любочка, — ответил я ей — так помоги мне пробить тему.

— Хорошо, — вдруг согласилась она — У тебя есть план?

Я подал ей черновики. Она села под лампу и стала читать. Прошло минут двадцать, Люба оторвала голову от стола. Она развернулась ко мне и задумчиво крутила волосы у виска.

— Ну что Любочка?

Она молчала минуты две. Пауза затянулась.

— Тебе надо показать эти бумаги, — сказала она — Борис Залмановичу.

— Но почему не Анатолий Федоровичу?

— Это все сложно Виктор. Ты не вписываешься в общую систему, которая здесь существует. Здесь свои правила и свои законы. Тебя раздавят и выкинут, если ты не подчинишься им.

— Я ни чего не понял Любочка. Что за законы? Кто меня раздавит?

— Есть глобальная теория советской школы микробиологии, ее суть в том, что рак возникает за счет переноса вирусов и действия канцерогенов на здоровую клетку и, в результате, она становиться в организме мутантом. Ты же утверждаешь не так. Ты пишешь, что основа болезни — это гены и онкогены, которые активны или пассивны в клетке и нужно изменить структуру поступающего к ним белка, чтобы парализовать онкогены. Понимаешь, мы боремся с вирусами и раздражающими канцерогенами, а ты с активным онкогеном и не путем его изменения, а блокировки из вне. Тебе здесь не дадут работать. Есть такой Рабинович, член кор. Академии Наук, основоположник этой теории, кстати, мы подчиняемся ему, есть наш и много других начальников отделов, которые будут его поддерживать в чистоте советской науке.

— Но это же чушь!

— Они так не думают.

— Что ты мне посоветуешь делать?

— Отдай завтра все Борис Залмановичу.

Она встала, отдала мне все бумаги и близко подошла ко мне. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Я даже не понял, когда мои губы присоединились к ее губам. Все поплыло перед глазами и я их закрыл, только где-то ныли и кричали все возбужденные клеточки тела.

— Не сейчас, поехали ко мне. — прорвался через туман ее голос.

Я начал восстанавливаться.

— Поехали.

На следующий день я позвонил Борису Залмановичу.

— Молодое дарование! — рявкнул он в трубку, когда я ему представился.

— Я бы хотел с вами встретится.

— Это срочно.

— Да.

— Заходите сейчас в мою комнату. Я на третьем этаже, комната 315.

— Иду.

Он сидел спиной ко мне минут тридцать. Мне казалось, что он все прочел и, лишь, тянет время для разговора со мной. Наконец, он развернулся. Лицо его было мрачным и не предвещало ни чего хорошего.

— Чего ты хочешь?

— Мне нужно утвердить план и нормально работать.

— Кто тебе посоветовал встретится со мной?

— Людмила Владимировна.

Он вскочил и заметался по комнате. Волосы и халат разлетались во все стороны. Вдруг, он остановился, как налетел на столб.

— Иди печатай и в нескольких экземплярах. Один своему начальнику, два мне и один себе в папку. И больше помалкивай. На вопросы всей этой научной сволочи не отвечай. Да…, сейчас свалка будет. Ну иди работай, чего расселся здесь.

Я вылетел, как пуля, из его кабинета.

То, что мне посоветовал Борис Залманович я выполнил и пошел добивать несчастных кроликов и мышек дальше. Любовь Владимировна на меня смотрела с тревогой и даже девочки, почувствовав напряженность обстановки, затихли. Где-то к одиннадцати часам зазвонил звонок телефона и Любовь Владимировна попросила меня зайти к начальнику отдела.

Геннадий Федорович сидел за столом, с рассыпанными на нем, моими листочками. Мы поздоровались и беседа началась.

— Я читал работы Пито, Зильбера, Эймса и Ваянберга, — начал Геннадий Федорович — В постановке задачи, вы ссылаетесь на них и других, но за исключением работы Ваянберга, я не вижу основания утверждать, об ответственной роли онкогена. Ваша задача и объем работы, сводятся к синтезу «искривления» белков и их избирательной роли для выявления «больных» клеток, где находиться этот онкоген. Теория очень интересна, но она явно противоречит направленности нашего института. Основная наша деятельность — это вирусология. Это методы занесения вируса в живой организм и методы его уничтожения. Судя по анализу литературы, вы очень выросли. Особенно, меня восхищает логичность в постановки задачи и методике выполнения работ.

Он замолчал и забарабанил пальцами по столу. Один ноготь у него был синим, последствие какого-то удара.

— И знаете, что мне хочется, чтобы вы работали по своей тематике…. Я не оговорился. Мне хочется. Поэтому, я предлагаю вам, сделать небольшое исправление в постановке задачи, где вы укажете, о параллельности опыта и сравнении результатов с вирусом-онкогеном.

— Но ведь для этого тоже надо проводить опыты.

— Естественно, вы сейчас перепишете план, где развернете два опыта. Что бы вас не загружать, вторую часть плана мы отдадим для работы Любовь Владимировне. Вы не против?

— Нет. Но вы говорите так, как будто, план уже утвердили.

— Конечно драчка будет колоссальная. Умные сразу поймут, зачем нас потянуло на издержки. Кстати, кто знает об этом? — он ткнул на листки.

— Борис Залманович и Любовь Владимировна.

— Ах хитрая, старая кочерыжка, носом учуял, где что-то возникает интересное. Ну ладно, я с ним сейчас поговорю. Идите Виктор Николаевич, работайте. Я жду ваш план к часу.

Когда я вошел в комнату, все головы повернулись ко мне и застыли в ожидании. Люба встала и спросила, дрогнувшим голосом.

— Ну как?

— Бросай всю работу, мы должны переписать план. Ты включена в объем работ. Времени нет. В час готовый экземпляр должен быть на столе у начальника.

— Тебе не отказали?

— Да нет же, нет. Просто посоветовали, для сравнения включить вирусную тематику в план.

Люба заулыбалась. Девчонки зашумели, а Светка заорала.

— Ура! Мы победили.

— Еще нет, — сказал я — Драка будет впереди.

Мы с Любой сели за столы и каждый принялся строчить свои части. В час, работа была на столе у Геннадий Федоровича. А через день был ученый совет.

Я выбрал место в зале, в задних рядах. Наполненные званиями и важностью, ученые мужи обсуждали склоку в третьем отделе, потом, выбирали представителей на симпозиум за границу и наконец, предоставили слово Геннадию Федоровичу.

Он начал ровно, как и все до того говорившие в зале, скучно и обыденно. Но шум в зале стих и пока он читал мою бумагу, чувствовалось, как все напряглись. Геннадий Федорович кончил, наступила тишина.

— И на кой хрен нам эта работа? — раздался голос толстого мужика, небрежно развалившегося на двух стульях — Зачем делать эти сравнения? Пусть занимаются онкогенными вирусами. Тема заманчивая. В белках плавали уже многие, а результатов нет и не будет.

— А Виглер, Дельбрюк, Уотсон? — вдруг подскочил, неведомо от куда взявшийся Борис Залманович — Они что — идиоты?

— Мы должны идти своим путем, нечего нам на заграницу смотреть.

— Поэтому у нас полная мутация в головах.

Несколько человек засмеялось. Поднялась пожилая женщина, в белом халате.

— Направление нашего института — это вирусология. У нас есть своя теория, наработана масса методик. Мы уже близки к крупным открытиям. Я поддерживаю Иосифа Владимировича и считаю, что появление другой теории, разбросает наши силы и… деньги.

— Владимир Ильич Ленин, — въехал в разговор, худой, замученный морщинами мужик — говорил, что соревнование это лучшая форма развития. Интересно, почему мы коммунисты часто не обращаемся к нему и не проводим в жизнь его идеи. Какая-то зацикленность у некоторых товарищей.

Все с почтением выслушали эту речь, помолчали для приличия и начали по новой.

— Владимир Владимирович, ты не прав. Мы все время соревнуемся, соревнуемся с капитализмом, его учением, его системой. И сейчас, у них своя наука, у нас своя — социалистическая, — заговорил бородатый мужик.

— У вас все глобальщина, товарищ Коровайко. Внутри вашего отдела, вы даже не можете организовать соревнование, а лезете чуть ли не на уровень планет, — получил он оплеуху от Владимир Владимировича.

— Давайте по существу, — выступил председательствующий.

— А знает ли об этом товарищ Рабинович? — выкрикнул кто-то.

— Нет, — ответил Геннадий Федорович, — не знает. Мы не успели его ознакомить, так как он находиться в Киеве.

— Так давайте подождем до его приезда, — не унимался тот.

— Может еще посоветуемся в главке, как нам ученым рак победить? — опять выскочил Борис Залманович.

— Давайте голосовать, — сказал председательствующий — Кто за то, чтобы план принять?

Я закрыл глаза.

— Шесть, семь…, двенадцать. Восемнадцать человек. Большинство. План работ принят.

Кто-то толкнул меня в бок. Рядом стояла Галя и улыбалась.

— Пойдемте Виктор Николаевич. Там все ждут.

Я вышел за ней к своим чудесным девчонкам.

— Сегодня у нас праздник, — сказала Галя — мы все едем ко мне справлять проводы моего жениха. За одно отпразднуем и нашу маленькую победу.

— Галка. Валя что, уезжает? Куда и насколько? — удивилась Наташа.

— Да девочки. Его отправляют в Афганистан, там какие-то события. Любовь Владимировна, вы ведь тоже едете с нами?

— Хорошо, я поеду, но сегодня Машенька приезжает с мамой и ты извини, я пораньше уйду домой.

Я понял, что эта фраза также относится и ко мне.

— Вон тринадцатый, бежим, — закричала Галка.

Мы рванули на трамвай.

Пир шел горой. Стол ломился от водки, вина и закусок. Все были навеселе и несли пьяную чушь. Валя, только что вылупленный лейтенант Советской Армии, усердствовал больше всего. Он все время мял Галку, выкрикивал тосты и пытался поцеловать всех, кто к нему подходил. Проигрыватель надрывался, выдавливая мелодии и заполняя ими все закоулки квартиры. Первой уходила Любовь Владимировна. Я пошел провожать ее в прихожую.

— До свиданья Виктор, ты здесь не задерживайся, — сказала она, поцеловав меня в щеку.

— До свиданья Люба.

Я чуть-чуть прижал ее к себе.

Потом настала очередь Наташи и Светы, их мамы требовали прихода к одиннадцати часам. В прихожей, я поцеловал Наташу и Свету в щеку. Наташа онемела, а Светка заорала.

— Разве так прощаются? Ты должен целовать любимую женщину вот так.

И она вцепилась в мои губы на пол минуты.

После их ухода, прикатили товарищи Вали, такие же лихие лейтенанты, как и он. Выпив, для приличия, по пол бутылки водки, они взвалили Валю на плечи и утащили к машине, которая ждала их в низу. Стал собираться и я, но Галя потребовала, чтобы я помог собрать и перенести посуду в кухню и убрать комнату. Когда порядок был восстановлен, Галя сорвала передник и подошла ко мне.

— Я тебя ни куда не отпущу. Уже поздно, трамваи не ходят.

Ее полное тело надвинулось на меня и я почувствовал, что сдаюсь.

Утром я проснулся от того, что кто-то гладил мое тело. На моих ногах сидела голая Галка и ласкала меня.

— У нас в запасе пол часа, — шепотом сказала она, когда я открыл глаза.

На работе у всех было приподнятое настроение. Меня и Любу пригласил к себе Геннадий Федорович.

— Сейчас, надо делать все в темпе, — сказал он — Я пойду выбивать тему и деньги, вы, Виктор Николаевич, собирайте установку для синтеза, заказывайте материалы. Я подключу к вам биологов, программистов и обслуживающий персонал для приборов. Вам Любовь Владимировна, необходимо разделить ваших девочек. Двух отдадите Виктор Николаевичу.

— Но у меня останется один человек, а объем работ огромный.

— Сейчас важно сформировать группу у Виктор Николаевича. Время не ждет. Скоро приедет Геннадий Рувимович и каждые наши неосторожные и не подготовленные действия, будут направлены против нас. Потом, я обещаю, достану вам еще несколько человек. А сейчас, за работу.

Мы вышли. Я видел, как расстроена Люба. Мы вошли в комнату.

— Девочки, кто хочет работать с Виктор Николаевичем? — обратилась, к ожидавшей нас группе, Люба.

— Я.

— Я.

— Я.

— Нужно двоих, — поникшим голосом сказала Люба.

— Пусть выберет Виктор Николаевич, — высказалась Наташа.

Девочки дружно кивнули головой.

— Хорошо. Со мной пойдут… — стояла жуткая тишина — Наташа и Света. Девочки собирайтесь, вы переезжаете в мою комнату.

Галка, надув губы, выскочила из комнаты.

Геннадий Рувимович Рабинович не заставил себя долго ждать. У меня полным ходом шла очистка исходных для синтеза продуктов, когда по телефону потребовали в кабинет Геннадий Федоровича. Вместо нашего шефа, за столом сидел, худой, длинный мужчина, с горбатым носом и курчавыми черными волосами. Он был в светлом, в шашечку, костюме и без галстука. Кроме него в комнате были: Геннадий Федорович, Борис Залманович, Любовь Владимировна и неизвестный мне мужчина, со свирепым выражением лица и торчащими, как уши зайца, волосами по бокам плешины.

— Так вот он возмутитель спокойствия, — запел Рабинович, высокими нотами — Здравствуйте, здравствуйте. Я тут почитал ваши листки, хорошо пишите молодой человек.

— Здравствуйте, — ответил я.

— Так вы считаете, молодой человек, что виной всех бед, является паразит онкоген, который находится во всех клетках и по вашему выражению, спит, как трутень в улье, и он всю жизнь в клетке от рождения до заката. Вы считаете, что рак, это смещение онкогена со своего места в другую хромосому или другую область клетки, что вызывает его активацию и как последствие, обильное выделение молочной кислоты и деление новой клетки.

— Да.

— Вы предлагаете бороться не с ним, а с белками, которые поступают в клетку и тем самым изменить активацию онкогена.

— Да. Близко к истине, но не так.

— Так как же вы хотите это делать?

— Основой выработки аминокислот и глюкозы является печень. Я не отвергаю ТФР в больной клетке, я даже предполагаю, что он обладает тройной функцией. Он является заказчиком белков и глюкозы для клетки и, одновременно, транспортером заказанных аминокислот и глюкозы в инсулине, в клетку. Почему она и получает повышенную дозу питания. Кроме того, ТФР является разведчиком, чтобы отыскать место для новых делящихся, больных клеток и сопровождает эти клетки в новую часть организма.

Есть еще один из продуктов онкогена — это ЭФР (онкобелок), выполняющий роль рецептора в крови нормального фактора роста, который локализуется на плазматической мембране клетки.

Чтобы уменьшить опасность развития рака, надо химическими превращениями разрушить этот онкобелок и ТФР и этим самым, заблокировать прожорливую больную клетку.

— А что же делает вирус? — задал мне вопрос мужчина, со свирепым выражением лица.

— А его нет. Я имею в виду, раковый вирус.

— Что…?

Уши из волос на голове мужчины встали колом.

— Тысячи ученых во всех странах, — зашипел он — работают над этой проблемой. А тут какой-то молокосос, отработал пол года и на тебе…. Вируса нет.

— Я думаю, это не научный спор, когда кого-то начинают оскорблять. Идеи американцев Темина и Балтимора и нашего ученого Зильбера — устарели. Ряд последних открытий доказывают это. Если есть аргументация, что я не прав, давайте обсудим это.

Все замерли. Неизвестный мне мужчина начал багроветь. Борис Залманович глупо улыбался своим большим ртом. Любовь Владимировна с испугом смотрела на меня. Анатолий Федорович сидел с непроницаемым лицом и сверлил взглядом стенку. Рабинович ехидно смотрел на мужика и молчал.

— Идеи для него устарели, — разразился в злобном шипении мужик — Не хочешь ли ты сказать молокосос, что наш институт сидит и не хрена не делает. Да ты, дерьмо, еще сиську сосал, когда мы с Геннадий Рувимовичем сделали первые открытия по вирусологии РНК и ДНК. Уже есть успехи в лечении, а эта вонючка вякает, что ничего нет…

Я встал и подошел к столу, за которым сидел Рабинович. На столе стояла двух-литровая колба с чистой водой и стаканом, прикрытым салфеткой. Я налил воду и посмотрел стакан на свет. Все молчали. Потом я повернулся к мужику и, вдруг, мужик отшатнулся и я увидел в его глазах страх. Я поставил стакан перед ним и сказал.

— Сегодня очень душно, рекомендую-холодная дистиллированная вода. В холодильнике держим.

Мужик как рыба, зазевал ртом. Но тут в разговор, наконец-то, вошел Рабинович.

— Полно тебе Миша. Голова у парня варит, у него свои взгляды. Пусть работает. В конце концов, отрицательный результат тоже результат.

— Да я его…

— Сиди тихо Миша. Итак разговоры идут, застряли в дебрях и просвета не видят. А так есть параллельные испытания, по другой теории. Неужели не дошло?

Миша замолчал.

— Значит так, — подвел заключение Рабинович — Геннадий Федорович, обеспечьте работу по этой тематике и проведите все через первый отдел. Хранение и работа со всеми документами, через портфельную. А вы, — обратился он ко мне — тоже умеете довести оппонентов до предела, без научной, как вы выражаетесь, аргументации.

Я молчал.

— Ну что ж, я думаю мы обо всем переговорили. Пошли Миша, у нас еще в своих пенатах дел много.

Мы задвигали стульями, попрощались и побрели по своим местам.

Я только раскрыл папку за столом, когда зазвонил телефон. В трубке раздался голос Стелевича.

— Виктор, срочно ко мне. Я хочу, пока ты не наделал в дальнейшем глупостей, с тобой поговорить.

Я поспешил в его кабинет.

— Виктор, передо мной прошло много всяких личностей. Я много всего здесь видел и знаю и хотелось поговорить вот о чем. Рабинович — это тварь, которую надо бояться. Он носом учуял, что в твоей работе что-то есть. Теперь, он будет вмешиваться во все твои действия и не мешать, нет. Он будет подбираться к твоим работам тайком, как вор, вытягивая из тебя оригинальные мысли и результаты опытов. Он сделает в своей лаборатории аналогичный участок, как у тебя и будет повторять твои опыты. Он быстрей тебя опубликует, переработанные данные и слава победителя рака, если ты, конечно, добьешься этой победы, достанется ему.

— Борис Залманович, мне не верится. Не может того быть, что бы в такое время и этим занимались.

— Не ссылайтесь на время Виктор, пока ни чего не изменилось. Если вы будете сопротивляться, вас сотрут, причем, общими усилиями ваших же сотрудников.

— ???

— Да, да не удивляйтесь. Это уже у нас было. Вы слышали, что Любовь Владимировна была за мужем?

— Да.

— А вы знаете от чего погиб ее муж?

— Как погиб?

— Он покончил жизнь самоубийством. Это был умничка, необычная энергия и талант, прямо светились в нем. Он раскусил Рабиновича и не дал ему материала. Результат плачевный. Весь отдел настроили против него, заклеймили как человека, который борется против социалистической науки. Самое страшное, что жена попала в общий хоровод. Это его и добило.

— Как? Любовь Владимировна?

— Время еще такое. Она только потом поняла, что она сделала. Сейчас она будет оберегать вас, вы ей напоминаете мужа, а Люба перед ним в неоплаченном долгу.

— Как же мне материал уберечь?

— Это будет трудно. Во первых, к вам наверняка пришлют, под видом помощника, соглядатая Рабиновича. Во вторых, под видом комиссии, по пересмотру секретных дел, будут трясти ваш портфель. В третьих, вас будут таскать на разные доклады, отчеты, конференции, где вы будете обязательно выступать, где будут задавать обязательно вопросы и все сведения вытащат по крупице.

— Очень веселая картина.

— Отдавайте весь материал Любе. Это вам мой совет. Поверьте старому еврею.

— А какая роль Анатолия Федоровича?

— Этот будет нейтральный. Умом он все понимает и, по возможности, пакостить незаметно Рабинович будет. Но не обольщайся, когда тебя будут все лупить, он будет молчать. НУ так как?

Я ему поверил.

Вечером я пришел домой к Любе. Она встретила меня по домашнему, в халате, в тапочках, на которых были два громадных банта. Мы пили чай и разговаривали обо всем.

— Что это за Миша, с которым я сцепился? — спросил я.

— Это член корреспондент Академии Наук Михаил Геннадьевич Кац, препротивнейшая личность. Он и Рабинович фактически зажали всю науку по микробиологии в Союзе. Ты приобрел очень опасного противника. Обычно, этот хам, по договоренности с Рабиновичем, начинает нападать и облаивать оппонентов. Кто им не дал отпора, тот будет их раб. Эти хитрые бестии, высасывают из толковых работ лучшие идеи, разрабатывают их, руками рабов и… выдают за свои. У тебя Виктор неприятности будут впереди. Они поняли, что в твоей идее что-то есть и теперь жди массу пакостей, давления общественности, партийных органов. И это до тех пор пока не сдашься, не принесешь им работу на блюдечке.

— Значит война?

— Выходит так.

— Я говорил с Борис Залмановичем о документации, которую надо схоронить от Рабиновича. Он предложил поговорить с тобой.

Люба встала, запахнула халат и подошла к книжному шкафу. Мы молчали. Она вытащила с полки фотографию мужчины и долго на нее смотрела.

— Посмотри, это мой муж, Андрей. Я его предала. На меня давили из парткома, профсоюза, дирекции и я им поверила. Ради развития социалистической науки, я его бросила, когда ему нужна была поддержка. Он из-за меня, может быть и погиб.

Она помолчала.

— Какая же была дура. В партию вступила и от имени ее, отреклась.

— Ты отказываешься?

— Нет. Я буду тебе помогать. Ради памяти Андрея, я все сделаю, чтобы ты победил.

— Даже если я буду с другой женщиной?

Люба вздрогнула.

— Я понимаю, я старше тебя. Когда-нибудь, ты, наверняка, уйдешь от меня. Но если это и произойдет, я все равно буду твоей союзницей. Пока ты не победишь, нет мне прощения перед Андреем.

— Прости Люба.

— Ничего. Ты прав. Это самое ужасное.

Она вложила карточку в книги и подошла к столу.

— Я хочу тебя спросить Виктор, ты не веришь в вирусную идею заражения рака, однако, мою, параллельную программу ты одобрил. Это что, игра с Рабиновичем?

— И да, и нет. Я думаю Люба, здесь есть одна интересная вещь. Я говорил, онкоген есть в каждой клетке, ему предоставлен свой уголок в клетке. Он выполняет какие-то свои функции, помогает каким-то генам перерабатывать глюкозу и клетка здорова. Только когда он смещен, выбит и все это насильственно, в другую область клетки, он просыпается и начинается бедлам. Но есть случаи, когда раковые опухоли рассасываются. Это значит онкоген вернулся на свое место. Но почему? Либо кто-то в клетке, может свои гены, затолкали его обратно. Есть же аналоги с ремонтом, разрушенных ДНК. Либо окружающая среда и поступающее питание в клетку нормальны. А это значит, онкоген не может помочь клетке разделиться. Он всю энергию клетки гонит в ТФР и онкобелок, которые опять кем-то разрушаются за пределами клетки. Природа не терпит трутней и, в это случае, клетка сама должна мобилизовать силы, чтобы вернуть беглеца на место.

— Это я поняла из твоих записей. Но что из этой теории для меня?

— Мысль такова, занести в больную клетку здоровый вирус, что бы он подтолкнул онкоген на место. Вероятность минимальная, он может проскочить мимо. С другой стороны, если клетка примет не один, а несколько вирусов, вероятность возрастет.

— Но этого в моем плане нет.

Я засмеялся.

— Помнишь, в кинофильме, «Повесть о настоящем человеке» герой говорит, что он не может без ног летать, а ему в ответ: «Но ты же советский человек». Я тебе и говорю, ты же советский человек.

— Я поняла твой намек. Время позднее, пошли спать.

Не успел я войти в лабораторию, как меня позвали к Геннадий Федоровичу. В его кабинете сидела полная, почти квадратная, женщина, с крупными белыми кудряшками волос на голове, с полными губами и маленькими мышиными глазками на полном лице.

— Знакомьтесь, — сказал Геннадий Федорович — Валентина Степановна Гапанович. Геннадий Рувимович прислал нам подкрепление. Так сказать, усиливает вашу группу за счет своих резервов. Валентина Степановна зубр в микробиологии, надеюсь, очень вам поможет.

— Очень приятно вас видеть, — сверля меня глазками, и растянув рот в улыбке пробасила она. — Геннадий Рувимович от вас в восторге и я, надеюсь, мы сработаемся.

Она протянула мне руку и я ее вяло пожал.

— Простите, Геннадий Федорович, но Наташа и Света занимаются в этой области. Пока мне не нужны биологи. Это во первых. Во вторых, у меня в комнате прибавился народ. Помимо Наташи и Светы есть Александра Ивановна, обслуживающая масс-спектрометр, с приборами работает Вера, препаратор — Москвина, химик — Корзухина. Всего набралось восемь человек, со мной.

— Ты хочешь, чтобы я от тебя Наташу или Свету взял?

— Нет.

— А если нет, то Валентина Степановна будет работать у тебя. Раз у тебя столы все заняты, мы вам, Валентина Степановна, предоставим место в комнате Любовь Васильевны. Вы не против?

— Нет конечно. Хотя очень бы хотелось работать в гуще событий.

Валентина Степановна неприязненно передернула плечами.

— Вы очень колючий молодой человек, — обратилась она ко мне — Но вы меня еще оцените.

Я переваривал последнюю фразу, стараясь понять, это угроза или хвастовство профессионала.

— Виктор Николаевич, — обратился ко мне Геннадий Федорович — сейчас познакомьте Валентину Степановну с Любовь Васильевной, с ее рабочим местом и введите ее в курс дела.

— Геннадий Федорович, еще вопрос. Валентина Степановна подчиняется мне или вам?

— Как руководителю группы, вам, — нахмурился он — Как начальнику отдела — мне.

Валентина Степановна злобно посмотрела на нас обоих.

В этот день я остался на работе, чтоб просмотреть работы Дильмана и Благосклонного о ТФР. В лаборатории задержалась Света. Она фасовала раковые клетки по пробиркам, с питательными растворами, подготавливая их для работы. Мы работали тихо. Светка, как ни когда молчала. Наконец, она кончила работать и стащила перчатки.

— Виктор Николаевич, — обратилась она ко мне — вы не уйдете? Я здесь сумку, плащ пока оставлю, а сама в душ.

— Хорошо, иди.

Светка испарилась. Через двадцать минут Светка ворвалась в лабораторию.

— Виктор Николаевич, там с краном что-то. Я ни как не могу закрыть. Пойдемте помогите мне.

Душ у нас был только для женщин, он находился в гинекологической комнате на втором этаже. Я вошел туда и услышал шум, падающей воды в кабинке. На мое удивление, кран легко перекрылся и когда я обернулся, то обомлел. Светка была голая, она шла на меня, как танк. Она бросилась мне на грудь и стала выталкивать из кабинки. Я растерялся и, сначала, не понял, как очутился, на очень странном кресле. Потом, я, по слабости своей, сдался и застрял со Светкой на два часа.

Отношения с женщинами у меня сложились очень интересные. Галка или Светка исподтишка, когда ни кого не было, старались приласкаться ко мне. Причем, ни разу при посторонних, не давали повода, чтобы о нас что-то подумали. Галка всякими хитроумными способами, старалась затащить меня к себе домой. Я понимал, ей нужен мужчина. Свою судьбу она уже решила, у нее есть жених, а это, одна из потребностей женщины. Другое дело Светка, у нее большой выбор женихов и каждого она держит на крючке, старательно выбирая и подстраховываясь, на всякий случай. К Любовь Васильевне я ездил часто и иногда оставался у нее на ночь. На работе Люба меня, как бы, в упор не видела.

Появление у нас Валентины Степановны Гапанович, вызвало отрицательную реакцию, почти всей группы. Все понимали, а может и говорили между собой об этом, что это шпион Рабиновича. С ней говорили вежливо и старались долго не распространяться. Валентина Степановна чувствовала это отношение всех окружающих и очень злилась.

Однажды Валентина Степановна подошла ко мне.

— Виктор Николаевич, — сказала она — Я хочу поговорить с вами по поводу моей работы.

— Давайте поговорим Валентина Степановна.

— Последнее время я занималась заражением животных больными раковыми клетками и выращиванием клеток в пробирках.

— Да. Я заметил, вы это делаете профессионально и хорошо.

— Я не об этом. Я хочу сказать, какая бы работа не была сделана хорошо, но без цели, без осмысления поставленной задачи, это похоже больше на препараторскую работу.

— Разве вы не читали мой план.

— Читала, но это план. Суть работы я уловила, но не поняла, что делать дальше.

— Дальше, всех этих несчастных зверюшек мы с вами будем лечить. Химики будут делать лекарство, а вы будете его впрыскивать в животных.

— А могу я знать, какие лекарства?

— Естественно, но Геннадий Рувимович сделал только мне и Любовь Владимировне портфели и все рабочие тетради там. Ради этой секретности, у нас каждый работник делает только свою часть работы и не должен совать нос к соседу.

Валентина Степановна покраснела… от ярости.

— Хорошо. Можно, с вашего разрешения, я попрошу Геннадия Рувимовича, что бы он через первый отдел, разрешил мне пользоваться вашими тетрадями.

— Простите Валентина Степановна, у меня есть начальство, пусть оно решает, но если спросят мое мнение, то я дам отрицательный ответ.

— Не знаю, что я вам такого плохого сделала, но вы и ваши сотрудники просто ненавидят меня. Меня сюда прислали, я не по своей воле пришла.

— Если вам не нравиться у нас работать, то попроситесь обратно.

— Нет, нет, — поспешно сказала она — Я попытаюсь убедить, все-таки, вас и всех, кто здесь работает, что ко мне они относятся несправедливо. У меня к вам просьба. Здесь в городе открылся семинар, по микробиологии. Вот пригласительный билет. Разрешите, я по присутствую на этом семинаре. Я взял пригласительный билет. Ведущим программы семинара был Геннадий Рувимович Рабинович.

— Обязательно поезжайте Валентина Степановна.

Я занимался вопросами разрушения и денатурации онкобелков. Работа поганая, в полном смысле слова. Онкобелок можно было разрушить или нарушить конфирмацию его цепи, только в пробирке, но в живом организме, где защитные элементы очень высоки, добавление компонентов сводилось к нулю.

В пробирке я получил интересные результаты исследования. Если питательную среду раковых клеток довести до РН меньше 3 или 4, или довести до РН больше 10, деление клетки ослабляется.

Я пытался вводить подкисленные аминосоединения или соединения с высоким РН, крысам, но вместе с онкобелками разрушал и полезные аминокислоты и глюкозу. Нужен был состав избирательного характера, который отбирал только ТФР и онкобелок.

Работу свою я секретил, все как надо. По вопросу разрушения белков, я писал все как есть, за исключением некоторых условий реакции. Вопросы денантурации белков, старался спрятать в голове.

Я приходил в отчаяние от своих неудач. Однажды, Лена Корзухина, которая занималась у меня синтезом, добавила аминокислоту в раствор сульфамида в гуанидинхлориде и забыла поставить под мешалку. Эта штука простояла всю ночь. А утром, Лена увидела в колбе помутнение и позвала меня. Я мог ей только посоветовать отфильтровать раствор, капнуть для закрепления инсулин и присвоить ему очередной номер. Что она и сделала. Но через два часа раствор опять помутнел. Это было что-то новое, аминокислоты обычно вели себя прилично в инсулине. Я потребовал от Лены повторения опыта, а Наташу просил сделать инъекцию больным крысам, используя промежуточную фазу препарата.

Через неделю у одной из крыс рассосалась опухоль. Я попытался повторить опыт, но на этот раз ничего не получилось. Лена опять, в препарат вводила инсулин, но он как заколдованный, избирательно действовал на крыс и на клетки в пробирке.

Однажды в комнату зашла Люба и я поплакался ей на все мои беды. Она внимательно оглядела колбы с разделенными жидкостями и вдруг сказала.

— Виктор, здесь, по моему, два смешанных соединения. Попробуй разделить их на молекулярных ситах.

— Ты так думаешь. Но почему?

— Я однажды подщелачивала питательную среду и вдруг белок начал делиться, это расслоение заметно в первоначальный момент, а потом, под действием тепла реакции, смеси перемешались.

— Почему он стал делиться?

— Борис Залманович предположил, что произошло изменение в ориентации цепей. Те цепи, которые изменили свое положение относительно других, естественно изменили свою активность. Таким образом в питательной среде появилось два раствора: активный и не активный.

— Света! — заорал я, да так, что она подпрыгнула от неожиданности и чуть не уронила пробирку — Срочно дуй в Академию Наук, на Большой проспект, там они наделали кучу разделительных мембран. Возьми все образцы, которые там есть и срочно сюда. Я сейчас к Геннадий Федоровичу, пусть он туда позвонит, предупредит их.

Света привезла много сортов полотнищ желтой бумаги и мы тут же пустили ее в дело. Мы действительно получили две жидкости и стали их капать в пробирки. Через некоторое время в ряде пробирок раковые клетки прекратили рост.

Началась работа отладки рецептуры. Но через две недели Лена Корзухина уволилась и укатила к мужу в Мурманск. Всю черновую работу я взял на себя.

Наши успехи все же проскользнули в замочную скважину двери. Толи Валентина Степановна усекла, что некоторые крыски начали выздоравливать, толи кто-нибудь из окружающих нечаяно проговорился, толи уровень слежки в институте слишком высок, но первым ворвалась поздравлять меня Валентина Степановна.

— Виктор Николаевич, это правда, что вы что-то нашли. Правда, что ваши крысы выздоровели.

— Кое что мы нашли, Валентина Степановна. Но, к сожалению, стабильности результатов нет.

— Это все равно достижение. Вот обрадуется Геннадий Рувимович, это будет ему подарком к шестидесятилетию.

— Почему должен радоваться Геннадий Рувимович? — в открытых дверях стоял Борис Залманович — Мы все должны радоваться.

Валентина Степановна сжала губы и сузили глазки.

— Заслуги Геннадий Рувимовича здесь велики. Кто разрешил и помог организовать работу, кто помог достать дефицитные аминокислоты, белки и реактивы, кто дал зеленую улицу.

— Очень интересно рассуждаете Валентина Степановна. А кто додумал все это, кто работал здесь днями и ночами? — эти нес- частные ничего не значат.

— Вы вечно все передергиваете Борис Залманович. Они получат свое по заслугам.

Борис Залманович рассмеялся.

— Я в этом не сомневаюсь, они получат по заслугам.

Валентина Степановна выскочила из комнаты.

— Виктор, зайди ко мне, — попросил Борис Залманович.

Мы сидели в комнате, пили чай и ждали Любу, которую позвали по телефону. Когда Люба пришла, Борис Залманович налил ей чашку чая.

— Садись, пей. Вот сахар. Закусить нечем, но я, думаю, перебьешься.

Люба маленькими глоточками поглощала горячий отвар.

— Я собрал вас друзья, сообщить вам пренеприятнейшее известие, к нам едет… сам Рабинович, со своим верным оруженосцем Мишкой Кацем. До них дошли некоторые слухи, что вы что-то сделали и теперь они приезжают, чтобы собрать дань. Поэтому друзья, давайте подумаем, все ли мы подготовили для приема гостей. Вы Виктор Николаевич и вы Любовь Владимировна подготовились?

— Мне об этом заботится не надо, — первой заговорила Люба — У меня опыты не выходят. Здоровый вирус игнорирует больную клетку.

— В моей комнате сложнее, — сказал я — все кто вращается вокруг меня, в чем-то сориентированы и что-то знают. Больше всех, знают три девушки: Наташа, Света и Лена. Остальные: Вера, Александра Ивановна и Москвина — знают в объеме, сдохла, не сдохла и прекратила делиться или нет.

— Но Лены нет, она уволилась, — сказала Люба — Это во первых. Во вторых, Свету и Наташу я давно знаю, эти не продадут, тем более Виктора Николаевича. Они в него влюблены по уши. Чтобы не было лишних эксцессов, я еще поговорю с ними. Они все поймут. С остальными женщинами, я мало знакома, но контактируя с ними по работе, они мне показались порядочными.

— Виктор, а как дела с документацией? С ней все в порядке?

— Да. Те маленькие открытия, которые позволили получить конечный продукт, к сожалению, не вошли в рабочие тетради.

— Ты уверен, что эта грымза, не успела пронюхать обо всем?

— Она сидела у Любы, к нам не очень любила приходить. Дело в том, что девчонки игнорировали ее, а Света просто изводила своими каверзами до истерик. Но нюх у нее хороший, первые успехи мимо ее не прошли.

— Я старалась отвлечь Валентину Степановну от работ Виктора, — подключилась к разговору Люба — всякими бабьими разговорами и сплетнями. Кроме того, Виктор помогал мне дезинформировать ее, о ходе работ.

— По крайней мере, она проморгала главное и теперь начнет рыть землю, что бы наверстать упущенное.

— Да друзья, вроде мы более-менее подготовлены, только бы не появилось какой-нибудь дыры, через которую может все посыпаться, — подвел итог Борис Залманович — Со своей стороны, я тоже провел кой-какую работу. Уговорил парторга больше не влезать в неприятные истории со смертельным исходом. Прости меня Люба, но ты понимаешь о чем я говорю.

— Я все понимаю.

— Часть начальников отделов и сам директор не уважают и ненавидят Рабиновича. Похоже обстановка в министерстве и в Академии Наук, после прихода Андропова, изменилась. Но Рабинович еще этого не понял. Похоже, начальники ему дадут бой. Тем более зацепка есть, это ты.

Мы еще поговорили о пустяках и разошлись.

Рабинович появился неожиданно. Борис Залманович успел предупредить меня до его прихода, за несколько минут. Но это позволило мне убрать нужные препараты, что бы они не светились в глазах умного человека.

Рабинович ввалился вместе с Кацем и Гапанович.

— А-а, вот и Ньютон. Здравствуйте Виктор Николаевич, — затянул он своим слащавым голосом — Здравствуйте товарищи женщины.

Все нестройно стали здороваться. Кац вертел головой по сторонам, с любопытством оглядывая все предметы, а Гапанович, с видом все знающего человека, вышла вперед, обернулась к Рабиновичу, заслонив своими мощными плечами всех сотрудников лаборатории.

— Вот здесь, Геннадий Рувимович, — указала она на тягу, где была смонтирована установка — синтезирует препарат Виктор Николаевич. А вот здесь, — указала она на против — девочки делают прививки мышам.

Кац гибко выполз из-за спины Рабиновича и полез в тягу, на ходу вытаскивая очки. Он брал каждую баночку с реактивом и подносил ее к носу, долго вчитываясь в надпись на ней.

— Вы, Валентина Степановна, все время работали здесь? — прямо рубанул Кац, высунув голову из тяги.

— Нет я….- замялась Гапанович — Меня посадили в другую комнату к Любовь Владимировне. Здесь работает много людей и повернуться невозможно. Но мы все работаем в контакте.

— Так, так… — протянул Рабинович — Виктор Николаевич. Где вы? Расскажите нам вкратце, что вы сделали.

В дверях показались Геннадий Федорович и Любовь Владимировна. Они поздоровались с присутствующими. Кац отошел от тяги и приготовился слушать.

— Я предлагаю, лучше собраться у меня в комнате, — не дав вымолвить мне слово, сказал Геннадий Федорович — Здесь людям надо работать, а мы мешаем.

— Одна Гапанович, пол комнаты заняла, — зло высказался Кац — Я тоже считаю, пойдем Геннадий в кабинет.

Рабинович кивнул головой, а Гапанович, как рыба открывала и закрывала рот. Мы тронулись в кабинет Геннадий Федоровича.

Мой доклад был кратким. Взял то, добавил то, получил это.

— И это все? — мотнул Кац головой.

— Все по реакции.

— И реакция и все опыты занесены в тетрадях? — не унимался Кац.

— Все в тетрадях.

— Вы проверяли кровь крыс во время исследования? — спросил Рабинович.

— Проверяли, проверяли. Я даже сама это делала, — пыталась реабилитировать себя Гапанович.

— А фотографии клетки и ее взаимодействие с препаратом, под микроскопом, есть? — игнорируя Гапанович, задал вопрос Рабинович.

— Фотографии то есть, но разобраться в них невозможно, перепускает насос микроскопа и, поэтому, там все мутно.

— Что, не могли исправить? — прорычал Кац, Геннадию Федоровичу.

— Микроскоп импортный. У нас есть переписка с главком о ремонте. Главк не дает валюты.

— А позвонить нам не могли, гордыня обуяла?

Анатолий Федорович подошел к столу и вынул, из пачки бумаг, напечатанный лист.

— Вот заявка, послана Геннадию Рувимовичу месяц назад.

— Чего бумажкой тыкать, — не унимался Кац — Столько полезного времени ухлопано зря. Видишь Геннадий, у всех есть на нерадивость оправдание. Оказывается мы с тобой виноваты, что ни чего здесь не получается.

— Успокойся Миша. У них, по видимому, что-то получилось. Поэтому нечего нападать. Лучше Виктор Николаевич, скажите, что вам надо: людей, реактивы, деньги? Кстати, а как вы смотрите, чтобы перейти к нам? У меня все условия, импортное оборудование.

— Я не перейду к вам, Геннадий Рувимович. Мне и здесь хорошо. А по поводу помощи, нельзя ли несколько обезьян из вашего питомника.

Рабинович и Кац переглянулись.

— Я подумаю над этим вопросом и считаю, мы найдем для вас более лучшее решение. По поводу микроскопа, завтра будут деньги, я сам потревожу министерство. Ладно Миша, здесь мы проездом, поехали голубчик в родные пенаты. До свидания товарищи. Валентина Степановна, вы не проводите нас.

Как только они ушли, Люба сказала.

— Сейчас он ей врежет. Особенно этот противный Кац.

— Любовь Владимировна, я, кажется, знаю, что задумал Рабинович, — сказал Геннадий Федорович.

— Вы по поводу обезьян.

— Да.

— Неужели Красноярск.

— Не сомневаюсь. Обезьяны стоят валюту и на перечете в министерстве.

— Скотина.

— Вы о чем? — попытался вмешаться в разговор я.

— Виктор Николаевич, — обратился ко мне Геннадий Федорович — вы все узнаете потом. Это пока мое предположение, но если оно сбудется, я обещаю вам все подробно рассказать. А сейчас идите по рабочим местам.

Посреди комнаты стояла Наташа и задумчиво гладила кролика, сидящего у нее на руках.

— Виктор Николаевич, — сказала она — я заметила, одну вещь. Наше лекарство действует не на всех зверюшек одинаково. У меня такое ощущение, что его надо дозировать в зависимости от величины уплотнения. Не дольешь, деление замедляется, но идет. Перельешь, уплотнение блокируется, но начинают страдать соседние здоровые клетки. Как сделать так, что бы доза лекарства соответствовала норме.

— Я это тоже заметил и пытался более или менее решить эту задачу. Грамм лекарства на количество клеток — это пока нерешимая задача, но есть два пути. Снять с рентгена размер опухоли на ЭВМ, во всех измерениях и теоретически подсчитать количество клеток и потребность лекарств. Другой путь — визуально, в зависимости от состояния больного, принимать малые дозы регулярно.

— Это мне попробовать?

— Да. Позови программистов и поставь перед ними задачу тоже. Но немножко расширь ее. Малые дозы должны тоже иметь предел.

— Я поняла Виктор Николаевич. Сделаю.

В это время в комнату ворвалась Валентина Степановна.

— Виктор Николаевич. Я только что поговорила с Геннадий Федоровичем о том, что бы переселиться в эту комнату.

— И что же сказал Геннадий Федорович.

— Он согласен, чтобы я заняла стол Лены Корзухиной.

— Но мне нужен химик, а не биолог.

— Это уже согласованно с Геннадием Рувимовичем. Он даже сказал, что готов облегчить вам работу, взяв всю химию на себя. Здесь мы будем, под вашим руководством, проводить биологические испытания над зверьками. — Передайте Геннадию Рувимовичу, что я химик, а не биолог и заниматься я буду своим делом.

— У нас общее дело Виктор Николаевич.

— Я надеюсь, что мы кончили разговор на эту тему. Если вам Геннадий Федорович разрешил переселиться сюда, переселяйтесь, но не говорите всем, что я вам это разрешил. Это я говорю при свидетелях, — обратился я к, внимательно прислушивающимся, женщинам в комнате.

— Как мы рады такому гостю, — раздался звонкий голос Светки — Эй, Москвина, ты чего разложилась на чужом столе, уступи диверсантке место.

Москвина глупо хихикнула и стала собирать бумаги.

— Вам не помочь перенести ваши вонючие тряпки из той комнаты? — не унималась Светка.

— Виктор Николаевич, я прошу оградите меня от постоянных оскорблений этой женщины, я этого еще не заслуживаю.

— Уж заслужила, не беспокойся, — ответила Светка, быстрее, чем я открыл рот.

— Валентина Степановна, этот коллектив в течении года, работает слаженно без перебоев, каждый на своем месте, работают без трений и конфликтов и если вы не уживетесь с этим коллективом, то я буду настаивать, что бы вас отсюда убрали.

Я повернулся и пошел в кабинет Геннадий Федоровича.

Прошла неделя. Мы: я, Геннадий Федорович и Борис Залманович сидели в кабинете и крутили в руках телеграмму, где лаборатории предлагалось выделить двух специалистов в Красноярский исследовательский центр. Там же указывалось, чтобы мы взяли с собой необходимые препараты и компоненты, а также штампы больных раковых клеток.

— Рабинович выполнил свое обещание, — сказал Геннадий Федорович — Как я и предполагал, он хочет спровадить вас Виктор Николаевич подальше, чтобы на вашем материале, здесь, наработать технологию получения препарата.

— Мало того, — дополнил Борис Залманович — он вас бросает в такую клоаку, что выйти порядочным человеком от туда, не возможно.

— Что же там такое? — забеспокоился я.

— Там секретный объект, где проводят исследования на людях.

— Да вы что?

— Да, да. Там их заражают, лечат, калечат.

— Но тогда я отказываюсь ехать туда, если это правда.

— Если ты откажешься, тебя вышвырнут как котенка от сюда или, в крайнем случае, пришьют дело за какое-нибудь разглашение государственной тайны.

— Что и это возможно?

— Здесь, да.

— Там, в основном, приговоренные к смертной казни или пожизненному тюремному заключению. Правда есть еще добровольцы из заключенных, которые хотят скостить себе срок, после экспериментов над ними, — сказал Геннадий Федорович.

— Но это все равно мерзко.

— Мерзко. Но давай подумаем так. Ты сделал препарат, а человек болен, неважно зек он или нет, испытывать его когда-нибудь надо или нет. Надо. Я думаю, это гуманно если мы его вдруг вылечим. Другое дело, когда здорового мы заражаем, а потом лечим. Медицинская наука была полна добровольцами, когда надо было исследовать всякие пакостные болезни. И это я считаю нормальным. Но я считаю ненормальным, когда мы заражаем, причем насильственно, людей и исследуем, как они мучаются.

— Ты же сам, хотел провести испытание препарата, — в дуэт спел Борис Залманович.

— Но я хотел обезьян.

— Кончиться все равно людьми.

— Лучше поезжай и смотри сам, на месте.

— Но в телеграмме, просят штампы?

— Бери. Они могут и пригодится, для пробирочных вариантов.

— К стати, — сказал Борис Залманович — здесь наведи порядок. Просмотри еще раз, какие оставляешь документы, какие реактивы, просмотри требования по которым получал компоненты со склада. Если есть компрометирующие, их надо уничтожить. И еще. С собой возьми Наташу. Уговори ее. Пусть здесь останется Света. Эта себя в обиду, в случае чего, не даст.

— Неужели это так серьезно?

— А ты спроси Геннадий Федоровича. Ему пол часа тому назад, звонил Рабинович, просил, в случае твоего отъезда, поставить старшим в группе, Валентину Степановну. Он еще подкинет химика, чтобы продолжить тему. Он считает, что ты у него в кармане и теперь, не нужен. Наверно Валентина хлестанула ему, что все данные она собрала и теперь осталось наладить производство препаратов. А теперь скажи честно Виктор, есть ли такая изюминка в работе, что ее раскрыть нельзя.

— Да есть.

— Кто ее знает?

— Я, Наташа и Света.

— А остальные. Как они? Вы ведь в одной комнате работаете.

— Они в рамках выживших и подохших крыс.

— Смотри Виктор сам. У нас есть еще возможность, убрать кого-нибудь, в ком ты сомневаешься, в другую лабораторию.

— Нет, пусть остаются.

— Хорошо Виктор, иди готовься.

Я поймал Светку в коридоре.

— Света выручай. Ты получала на складе гуанидинхлорид?

— Да.

— Я уезжаю в командировку. Вместо меня ставят Валентину Степановну. Надо все следы, что мы получали, что мы доставали и где брали компоненты, стереть. Понятно? — Витя, а что я получу в замен.

— Что хочешь, только действуй быстрей, через три дня я уезжаю.

— Вот и хорошо. Мне три дня вполне хватит. Эти три дня мои. Я тебя хочу Виктор.

— Светка, ты ошалела.

— Да миленький, ты нечаяно проговорился, что я должна брать, что я хочу. Я хочу тебя. Достаточно дорогой. Я пошла действовать. Сегодня задержись на работе Витек. Целую.

Она дернула ладонью от губ.

Три дня пролетели мгновенно. Я трудился как черт. Утром на работе, вечером со Светкой, а ночью с Любой. Люба читала мне много наставлений и просила не беспокоиться. Я попросил ее спрятать часть мембран, и принес их ей домой.

ЧАСТЬ 2

На вокзале в Красноярске нас ждала машина. Мы долго мотались по загородным дорогам, пока не въехали в ворота лагеря, с громадным дощатым забором, обмотанным колючей проволокой. Гостиница, куда нас привезли, была цивильная. Номера с ванной, телевизором, внизу столовая и буфет с недорогими блюдами. Мне и Наташе выделили по одноместному номеру. Я так устал, что не распаковавшись, тут же свалился и уснул. Разбудила меня Наташа. Она долго стучала в дверь, пока я не впустил ее в комнату.

— Хватит спать лежебока, пошли ужинать, а то скоро закроется столовая.

На ней было синее платье, с небольшим вырезом на груди. Выглядела она очень привлекательно. Ее черные волосы, большие, раскосые глаза, полные губы впервые, за время нашей работы, поразили меня. Все время в халате, дурацкой шапочке на голове, она терялась в общей массе в лаборатории. Даже когда мы были у Гали, на проводах ее жениха, она в брючатах и куртке не произвела на меня впечатления.

— Вот это да. Ты ли это, Наташка.

— Ладно, ладно. Вставай.

Я пошел в ванну переодеваться и немножко побрызгать водой на лицо.

В столовой, отделанной под Хохлому, было мало народу. Мы купили салаты, по куску мяса с гарниром и сели за столик у окна. — Виктор, куда мы попали. Здесь все так не приветливо и у меня такое ощущение, что нас ждут большие неприятности.

— Я знаю все об этом учреждении, в общих чертах, мне об этом рассказал Борис Залманович. Да, нас ждет невеселая работа и ты должна все время держать себя в руках. То, что ты увидишь, тебя наверняка потрясет.

— Так зачем ты меня сюда взял?

— По нескольким причинам. Не буду от тебя скрывать, то что мы делам, я не хочу отдавать в руки Рабиновича и его шайки. Ты знаешь, как я работал с Леной Корзухиной, стараясь не раскрывать, даже в нашей компании, что мы делаем. Так слушай дальше, мы с ней делали сульфопроизводные аминокислоты и у нас долго ничего не получалось, до тех пор пока не помог господин случай. Мы получили какую-то среду, формулы которой я не знаю сам, но она ведет нас к успеху. Рабинович не знает, всей сути. Он знает, по моим секретным тетрадям, что во что влить и что с чем смешать, но не знает чем мне помог господь. У Рабиновича появилась идея, отправить меня сюда и на моем оборудовании, под руководством своего соглядатая, Валентины Степановны, сделать препарат. Понимаешь, он его не сделает.

— И меня отправили сюда, чтобы я не проболталась Валентине Степановне?

— Отчасти да. Я представляю, как она будет давить на вас, пытаясь вырвать тайну препарата. Там осталась Света, в отличии от тебя, она справиться с Валентиной Степановной и не даст сесть себе на шею.

— Ты думаешь, что я поддалась бы Валентине Степановне?

— И да и нет. Видишь ли, однажды Рабинович, выдал мне очень красивые фразы. Смысл их такой. Страдает все человечество от коварной болезни — рака. Было бы преступлением перед человечеством, скрыть сам факт лечения рака. Неважно кто его открыл, важно, что приоритет Союза будет не оспорим.

— В принципе, он немножко прав.

— Вот поэтому, я боялся, что ты поддашься. То есть, на тебя надавят очень правильными фразами и трудно устоять, когда все называют тебя предателем родины.

— Ты плохо обо мне подумал Виктор. Я бы не рассказала этой тумбе ничего.

— Это серьезный разговор Наташа. Ломались и более сильные люди. Тебе знакома история с мужем Любовь Владимировны?

— Да.

— Разве тебе не достаточный пример того, что произошло?

— Здесь виновата сама Любовь Владимировна. Она предала своего мужа, от этого он погиб.

— Не суди строго женщину, которая потом поняла, что она сделала. Виновата система, которая вбила ей в голову идиотские мысли о любви к партии и родине. Талантливый человек погиб не из-за нее. Он погиб потому, что есть прихвостни от науки, которые прикрываясь высокими фразами, отбирали у него то, чем он богат.

Мы сидели за столом и молчали минуты две.

— Я давно хотел с тобой поговорить обо всем.

— Все уже ушли из столовой, пойдем. Поговорим обо всем в номере.

Я пришел в номер Наташи, она села на кровать, а я на стул.

— Я знаю, что будет со мной Наташа. Я не уступлю Рабиновичу и начнется травля всеми дозволенными и недозволенными способами. Здесь будет общественность, в ход пойдут недозволенные приемы с интимной и личной жизнью. Самое интересное, меня не будут выгонять с работы, они будут ждать, когда я расколюсь. Если им не удастся меня сломать, меня засадят, за малейшую провинность или загонят в сумасшедший дом. Тайну на свободе держать нельзя.

— Ты уверен, что это будет так?

— Да.

— Ты любил какую-нибудь женщину?

— Когда я пришел сюда, я мечтал о красивой любви. Думал, у меня будет работа, спокойный дом, преданная, любимая жена, потом дети и, обязательно, двое. Но когда я поработал немного, то понял, что если у тебя нет идеалов, нет таланта, то возможна и красивая любовь. А если это все есть, то красивой любви не будет, будут одни страдания и переживания. Я понял, что я веду войну, на которой всегда есть жертвы. Первая жертва — это я. Я люблю красивых женщин и боюсь в них влюбиться, потому что знаю, я принесу им горе.

Мы опять помолчали. Наташа смотрела на меня большими агатовыми глазами, машинально теребя пальцами свое синее платье. Вдруг она встряхнулась.

— Так куда ж ты меня привез?

— В колонию преступников.

— Что?

— В колонию преступников.

— А что нам здесь делать?

— Лечить людей. Доводить до ума препарат.

— Не хочешь ли ты сказать, что вместо крыс будут люди.

— Да хочу. Когда у нас не было препарата, мы убивали крыс, а когда он появился, необходимость лечить людей возникла сразу.

— Не рано ли?

— Нет.

— Витя, ты мне много сегодня всего рассказал. Ты извини, мне надо подумать и все осмыслить. Ты сейчас пойдешь к себе, а я хочу остаться одна. Хорошо. Пока Витя.

Я поднялся, оторвал ее руку от платья, прижал ее к своей щеке.

— Пока Натали. До завтра.

Утром меня разбудил голос дежурной.

— Номер шестой, вставайте, за вами машина приехала.

Я вскочил, быстро оделся и выскочил за дверь, чтобы постучать в соседний номер. Но у дверей уже стояла Наташа. Она уже была в рабочей одежде, со своей дурацкой шапочкой на голове.

— Наташенька, быстро позавтракаем, берем реактивы и поехали. Нас ждет машина.

Мы подъехали к большому трехэтажному корпусу. Сопровождающий повел нас на третий этаж, в большую светлую лабораторию, где с пробирками возились две женщины.

— Вам, — обратился он ко мне — необходимо встретиться с начальником части, полковником Ампиловым. Он вас сейчас ждет в своем кабинете на втором этаже.

Я спустился на второй этаж и нашел нужный кабинет. За столом сидел совершенно лысый, полный мужчина в белом халате. Лицо у него было круглое, с маленькими, спрятанными под лобной костью глазами.

— Здравствуйте, — сказал я, протягивая руку — Виктор Николаевич Воробьев.

— Здравствуйте, — ответил он, чуть-чуть привставая — Полковник Ампилов Валериан Павлович, командир части. Садитесь.

Я сел с боку стола и спрятал пыльные, грязные ботинки под стул.

— Как доехали Виктор Николаевич?

— Спасибо. Все в порядке.

Полковник залез в стол, выудил от туда пачку сигарет. Раскрыл ее, толстыми, как отваренные сосиски, пальцами.

— Курите?

— Нет.

— А я вот уже двадцать лет балуюсь. Раз сто бросал и ни как. Звонил Геннадий Рувимович.

Он закурил и затянулся на небольшую паузу.

— Он говорил про вас и ваши успехи. Просил помочь реактивами и рабочей силой. Но разговор у меня с вами, будет о другом. Кольцо сигаретного дыма накрыло навозную муху и та истерически рванула к окну, стараясь проломить его с грохотом и неритмичным завыванием.

— Геннадий Рувимович, говорил, что вы не сторонник вирусной теории заражения раком.

— Да, он сказал правильно.

— Он говорил, чтобы я помог предоставить вам человеческий материал для испытаний.

— Вы говорите о больных людях?

— И о больных тоже.

— Поясните, пожалуйста, последнюю фразу.

Он опять затянулся на здоровую затяжку и выпустил клубы дыма.

— Наша часть, специального назначения. Занимается изучением распространения болезней и лечением людей. Здесь занимаются не только вирусологией, но и другими методами.

Муха на окне выдохлась и, теперь, застыла по центру площади стекла, как родинка на щеке.

— Но бывает и так, — продолжал полковник — что больных, данного вида заболеваний нет, а методика и лекарства есть. Значит надо сделать так, чтобы больные были, то есть, привить болезнь. Надеюсь вы поняли?

— Да.

— У меня есть кандидаты на прививку и я бы вам рекомендовал использовать ваши методы лечения на них.

— Мне казалось, что рак распространенная болезнь и найти в вашем ведомстве больных, легче простого.

— У нас особый контингент людей. Это пожизненные зеки, приговоренные к высшей мере и…, разумеется, добровольцы, тоже зеки. Но если среди них есть больные раком, они все ваши Виктор Николаевич.

— А как про тех, подготовленных кандидатов?

— Ах про этих. Так больных то мало, вот кандидаты и пригодятся.

Полковник смачно растер пальцами-сосисками окурок в пепельнице. От скрипа кресла, муха завыла низкой тональностью и виртуозно прошлась в танце по арене стекла.

— Так. Это мы с вами обговорили Виктор Николаевич. Теперь по другому поводу. Жить будете в расположении части, в гостинице. Трудовой распорядок, как и у вас в институте. Увольнение в Красноярск с моего ведома, по субботам и воскресениям.

— Мы через месяц выезжаем.

— А мне Геннадий Рувимович сказал, что через три.

— Что?…

— А чего здесь удивляться. Рак за один день не лечиться, прививка сразу в уплотнение не превращается. Три месяца, а потом будете еще приезжать, продолжать лечить подопечных.

— Я понимаю, что это так, но мой сотрудник, она, точно, не сможет три месяца.

— Ее отпустим. Вас нет.

Мы замолчали. Муха молчала тоже. Было очень тихо.

— Приступайте к своим обязанностям, — сказал полковник — Если что надо — звоните. А сейчас, идите на свое рабочее место. Осваивайтесь.

Я поднялся в лабораторию. Наташа разговаривала с девушками. При виде меня, они замолчали и занялись своим делом. Наташа подошла ко мне.

— Ну что?

— Ничего, поговорили.

— Что мы теперь будем делать?

— Работать. Давай разберем наш багаж и начинай. Вон там в углу, склад клеток со зверюшками. Это нам подарок от Геннадия Рувимовича, еще больший подарок ожидает нас впереди.

Она побледнела и кивнула головой.

— Я поняла.

— Ну и умница. Эти девушки прикомандированы к нам. Пусть готовят и дезинфицируют пробирки для рассады, а я займусь установкой для синтеза. Буду ее собирать.

Весь день мы проработали молча.

Вечером Наташа пришла ко мне в номер и села на кровать.

— Виктор, мне страшно.

— Тебе надо потерпеть всего четыре недели, а там ты уедешь и забудешь все.

— А ты?

— Мне более лучшая участь. Меня здесь будут держать, до тех пор, пока Геннадий Рувимович не закончит свои грязные делишки в институте.

— Я никуда не поеду, останусь с тобой.

— Тебе нельзя Натали. У тебя мама дома, друзья, ты не должна видеть всего этого… Тебе сейчас уже страшно, а что будет потом. Еще страшнее.

— Там, дома, думаешь будет лучше? Там Рабинович, со своей противной мадам, которые меня съедят, если у них ни чего не выйдет. Маму я успокою, друзей тоже. Они поймут. Я остаюсь здесь с тобой.

— Поживем увидим. Еще четыре недели впереди.

Наталья встала с кровати, подошла ко мне и положила руки на плечи.

— То, что ты говорил мне вчера вечером, я обдумала. Ты во всем прав Виктор, я буду с тобой. Чтобы они с тобой не делали, я тебя не предам. Я хочу быть все время с тобой.

Она прижала свои мягкие губы к моим и я начал проваливаться в новый мираж, под названием любовь.

Мы лежали на кровати и Наталья мне рассказывала о своей матери, доме, сестре, о кошке, которую зовут Катей и мне пришла бредовая мысль, что в вдвоем в камере, жить еще можно.

— Наталья, — вдруг остановил я ее, на половине рассказа о кошке — я хочу попросить тебя об одной вещи.

— Что такое Виктор? — встревожилась она.

— Тебе надо в субботу съездить в Красноярск.

— А ты. Разве ты не поедешь?

— Нет. Я понял по высказываниям полковника, что он и готов отпустить меня, но товарищ Рабинович желает видеть меня поднадзорным. Поэтому, когда я попрошусь в увольнение, меня под каким-нибудь предлогом оставят.

— Хорошо Виктор. Что мне там делать?

— Пойдешь на почтамт, там на твое имя до востребования, должна быть почта.

— Противный, а мне ни чего не сказал. С кем же ты все продумал?

— С Любовь Владимировной.

— Это она будет тебе писать?

— И она, и другие.

Прямо полная конспирация.

— Слушай, а как твои новые подруги?

— Одна, Аля — дочка офицера части. Девочка ни куда не поступила и папа ее устроил сюда. Девочка еще не испорченная и ты ей понравился. А Клавдия Михайловна — вольнонаемная, сама из Красноярска, но снимает здесь дачу, не далеко от лагеря. У нее двое детей и нет мужа. Аля сказала, он ушел. Женщина энергичная и малоразговорчивая и хорошо знает свое дело.

— Не могла бы ты с ними поговорить, что твориться вокруг нас.

— Аля сказала, что здесь в основном вирусники. Группы ученых и врачей занимающихся биологическим оружием. Она сама переведена к нам из отдела сибирской язвы.

— Господи, куда мы попали. Ну сволочь Рабинович, ну удружил.

— Я ее спросила, а как испытания над людьми.

— Ну и что она?

— Сама увидишь, сказала. Распространяться на эту тему не стала.

— Судя по всему, главное у нас впереди.

— Витя, ты о чем?

— Это встреча с теми, кого надо лечить.

— Витя, а им не надо прививать рак?

— Судя по всему, нас к этому толкают.

— Но я это сделать не смогу, у меня руки будут трястись, мне будет плохо.

— Не спеши Натали. Ни кто от тебя этого не требует. Здесь есть свои специалисты, которые без нашего ведома, что хочешь сделают. Но им хочется, чтобы это сделали мы, именно мы.

— Какая пакость и зачем им это надо.

— Запачкать нас надо. Сдать Рабиновичу готовеньких, морально сломленных.

— Витя, я тебя очень люблю. И ни какой Рабинович мне в этом не помешает.

— Давай Наташка спать.

— Прижми меня крепко к себе Витенька. Крепко, крепко, чтобы я всего почувствовала тебя.

На следующий день в лабораторию пожаловал полковник Ампилов.

— Как дела молодой человек? Что вы сделали?

— Пока собрали установку для синтеза, да рассадили больные клетки по пробиркам, для размножения.

— Это вот эти, что ли.

Он ткнул своим толстым пальцем, в десятки пробирок, стоящих под лампой. После чего, ловко ухватил одну из гнезда и посмотрел ее на свет.

— Ничего не видно.

— Под микроскопом можно увидеть. Там хорошо видно, как раковые клетки начинают вылезать из монослоя, образуя очаг.

— Так вы считаете, канцероген виноват в возникновении рака у человека.

— Не только канцероген, могут быть и другие факторы.

— А не считаете ли вы, что вирусный ДНК есть в клетке уже с рождения и только посторонний фактор, а именно канцероген, дает команду, включения вирусной ДНК в работу и возникает заболевание.

— Нет, вы знаете я, вообще, против вирусной теории распространения рака. Да канцероген действует на какие-то участки ДНК, но он также действует на какие-то неведомые нам сигналы дифференцировки, после чего спящий ген, просыпается и попадая в другую часть клетки, где он явно не желателен, начинает активно действовать, забывая все правила поведения.

— А вирус рака, разве его нет.

— Нет. Есть больная клетка, которой можно заразить человека, если ввести ее ему, но это только теоретически. По моему, еще никто не обнаружил этот вирус.

— Скажите Виктор Николаевич, а существуют или разработаны канцерогены, которые, как вы говорите, подталкивают клетку к перестройке и возникает заболевание.

— Да. Есть такой ученый в США — Эймс, работает в Калифорнийском университете. У него много работ по канцерогенам, есть и другие, например, Вайнберг, тоже США. Можете посмотреть.

— А вы, не можете такой канцероген, сделать здесь в лаборатории.

— Это надо перестраиваться в работе, Валериан Павлович. Этим должен заниматься, в другую сторону направленный, специалист — химик.

— Хорошо. По вашей теории, вылечить рак можно, если сковырнуть ваш бешеный ген на его старое место. Ну а если залезть в клетку, втолкнуть чего-нибудь, впрыснуть и вернуть ген, человек вылечиться.

— Мысль верная, но залезть не возможно, попробуй, вычисли, где они клетки, сколько их, как туда залезть. Нет, так человека не вылечить.

— Ну что ж, я рад, что у вас двигаются дела. Хочу попросить вас, запишите эту пробирочку за мной. Я ее возьму с собой. Хочу, все-таки, что бы свои химики помыслили над раздражителем клетки, чтобы она выздоровела.

Он сунул пробирку в карман. У меня заныло сердце. До чего же хитрый мужик. Ну что ему на это сказать, как получить ее обратно. Полковник расписался в журнале, под номером опыта, что пробирку взял и, попрощавшись со всеми, ушел.

Наталья съездила в Красноярск. Писем не было.

В понедельник, к нам в лабораторию пришел молоденький лейтенант.

— Саша, Никифоров, — представился он — Я буду вас курировать по вопросам работ в больнице. Полковник просил, что бы я вас сводил в больницу и показал ваших подопечных.

— Девушек брать?

— Как хотите. Полковник считает, что они сейчас и не нужны там.

— Нет я пойду, — храбро сказала Наташа.

Лейтенант с восхищением оглядел Наталью и с сомнением покачал головой.

— Стоит ли, девушка.

— Стоит, стоит.

— Ну что ж, пойдемте. Давайте ваши данные. Я сейчас позвоню, чтоб вас вписали в пропуск.

Он подошел к телефону и набрал номер.

— Мария, здесь еще впиши одного человека. Наталья С… — начал он, рассматривая ее паспорт.

Мы вышли из здания и пошли по аллее, углубляющейся в густой лес. Глухое, темное здание, вдруг выросло перед нами. У входа стоял часовой. Лейтенант подошел к нему.

— Два человека, со мной, по литеру А.

— Проходите, на вас заявка подана.

Мы вошли в здание. Дважды сверяли нас на наличие с паспортами, наконец, мы вышли на второй этаж. Громадный, светлый коридор лежал перед нами. Слева и справа мелькали двери, чередуясь с проемами, где стояли столы с медперсоналом. Все сверкало белизной и чистотой.

— У вас две палаты, — сказал лейтенант — В женском и мужском отделении. Пойдемте, сначала в женское.

Мы подошли к комнате 222. Дежурная медсестра, в виде откормленной женщины, с выделяющимися погонами, под белым халатом, открыла ключом дверь. Появился откуда-то, худенький, низенький мужчина с всклокоченными волосами, в ослепительно белом халате.

— Доктор Журавлев, — представился он.

— Воробьев, а это Наташа.

Наталья кивнула головой.

— Я заведую онкологическим отделением и хочу вам представить ваших больных, — продолжал Журавлев, когда мы вошли в комнату.

В палате было две койки, две тумбочки и два стула, расположенных симметрично по обеим сторонам комнаты. На одной кровати сидела цыганка, закрученная в халат с длинными, волнистыми, черными волосами, рассыпанными до пояса. На другой, под одеялом лежала женщина, с красивыми чертами лица и короткой стрижкой белых волос. Врач подвел нас к лежащей женщине.

— Колесникова Зоя, — представил он ее — Заболевание матки. Вот ее снимки, а вот дело. Как себя чувствуешь Зоя?

— Ничего доктор. Только тянет внизу.

— Хорошо хоть тянет, — вмешалась в разговор цыганка — После того, как она пропустила через себя всех мужиков лагерей, у нее ломить должно.

— Заткнись с-сука, — огрызнулась Зоя — Я хоть мужиков ублажала, а ты их резала.

— А ну прекратить! — рявкнул доктор — Тебе что Лада, опять хочется в карцер.

— Нет, нет доктор. Из-за этой бляди и в карцер. Нет, нет, я сижу тихо.

— Больную Колесникову лечим лекарствами, пока успокаивающими, — как ни в чем не бывало продолжал доктор — Вот в деле перечень лекарств.

Я взял снимок и подошел к окну.

— Вот видите, — за моей спиной оказался доктор — темное пятно у таза.

— Какой размер пятна?

— Примерно, куриное, — понял меня доктор.

— Запущено.

— Конечно. Все по тюрьмам, там плохо лечат, да и нечем.

— Давайте перейдем к следующему пациенту.

— Это Иванова Лада.

Мы подошли к цыганке, которая кокетливо повела плечами.

— Пожизненное заключение. Сделана прививка препарата шесть месяцев назад. Недавно обнаружено пятно. Вот снимок, смотрите.

— Скажи проще док. Заразили сволочи. Спокойно подохнуть не дадите.

Я увидел на снимке, в костях грудной клетки, темное пятнышко.

— Пойдемте доктор, — сказал я — С делами я ознакомлюсь потом.

— До свидания молодой человек, — качнулась на кровати цыганка — Вылечите меня, тогда, клянусь, сбегу от сюда.

Мы попрощались. Наташка была белее снега и я стукнул ее в бок, чтоб она немножко отошла.

В мужском отделении, точно в такой же комнате, сидело два мужика и играли в, сделанные из хлеба белого и черного, шахматы.

— Доктор, какими судьбами? — первым откликнулся кавказец, с горбатым, немного притянутым к губе, носом — Вай, вай, какие люди пришли. А девушка какая. Доктор, возьми мое сердце, вырежь его, только дозволь ночь провести с такой красавицей.

— Успокойся Гиви. Эта девушка врач, лечить тебя будет.

— Девушка, я тебе письмо дам к своим в Тбилиси. Будешь там как королева жить. Мои братья, будут целовать каждый день подол твоего платья, а сестры мыть ноги, только за одно, помоги мне. Вылечи меня.

— Там тебя трахнут сначала его братья, потом весь клан. Это у них считается верхом благодарности, — сказал партнер Гиви, губастый, широколицый мужик.

— Зачем ты так, — обиделся Гиви — Я слово скажу, все слушаться будут.

— Гиви Цхакадзе, заболел два месяца назад. Снимки и дела здесь, — начал рассказывать доктор.

— Причину заболевания выяснили? — спросил я.

— Та же самая, что и у Лады.

Я кивнул головой.

— А это Михайленко Игнат. Его малость пришибли, лет восемь назад. На этом месте возникла опухоль. Вот. Подними Игнат руку и рубашку. Видите.

— Не Игнат, а Гнат. И не восемь лет назад, а недавно, в прошлом году.

— Ладно Гнат, я спорить с тобой не буду. Вот это все Виктор Николаевич.

— Пойдемте от сюда, — попросил я.

Мы попрощались и ушли из этой больницы-тюрьмы. На прощанье, я спросил доктора.

— Скажите, кто делал прививки?

— Я и Саша Никифоров.

— Сколько было подопытных…?

— Шесть заключенных.

— Из них заболело только два?

— Да.

— Спасибо за справку. До свидания.

Мы шли с Натальей по аллее и молчали. Наташка была потрясена, но мужественно крепилась.

Мы их вылечим, Наталья. Препарат мы сделаем.

Наталья молчала.

Прошла вторая неделя. Наталья привезла мне из Красноярска письмо.

«Здравствуй Виктор!

После вашего отъезда, события стали стремительно развиваться. Но все по порядку. Известная тебе, В.С., повторила твой опыт четыре раза и поняла, что ее надули. Поднялся страшный скандал. Она сцепилась со Светкой и чуть не до драки. Ты знаешь, Светка ее ни во что не ставит. Светка пошла к Г.Ф. и попросила перевести ее ко мне в группу.

В это время у меня в группе возникли тоже неприятности. Помнишь, мы жениха Гали отправляли в Афганистан, еще видели его на той вечеринке. Он вернулся от туда, но… слепой. Ему выдавило глаза ударной волной. Галя в истерике. Сейчас она бросила работу и ухаживает за ним. Работать у меня не кому, да и ничего не получается.

Так вот в скандал, в твоей группе вмешался сам Рабинович. Он приехал, по этому поводу, сюда и долго разговаривал со Светкой наедине. Похоже Светка наговорила ему такое, что он вылетел из комнаты, как ошпаренный и помчался к Г.Ф… Г.Ф. струсил и бедную девочку хотели уволить по собственному желанию.

Естественно, в эту свалку вмешался Боря и я. Я пошла в партком и буквально вдавила в сознание парторга, что разворачивается скандал, аналогично прежнему. Ты догадываешься о чем я говорю. Боря же пошел по знакомому начальству и Светку решили не увольнять, а перевести в другой отдел.

На этом Рабинович не остановился. Боря мне сказал, что готовиться приказ о снятии тебя с должности руководителя группы за фальсификацию исследовательских работ, а на твое место ставят В.С. Судя по всему, тебя скоро вызовут на ковер.

До встречи. Люба.»

Я передал письмо Наталье.

— Прочти пожалуйста.

Она долго изучала каждую строчку, потом вернула мне письмо.

— Похоже я повзрослела за этот месяц, как ни когда. Я увидела и услышала столько, что этого хватит на мою маленькую прожитую жизнь. Скажи, ты меня специально утащил сюда, чтобы я не попала под каток В.С..

— Это не моя идея, это все Борис Залманович. Он думал, что здесь будет легче, а там Светка с ней справиться. Но здесь также тяжело и даже неизвестно, где легче.

— Завтра, я впрысну препарат нашим больным. Как хочется утереть всем нос. Как ты думаешь, они выживут?

— За исключением Зои, наверно, все.

— А как же она?

— У нее метастазы. Попробуем влить самую большую дозу, но выдержит ли печень и сердце, как поведут себя эти дополнительные очаги, это еще вопрос. Но поборемся. Наташа прижалась ко мне.

— Я тебя очень люблю, Виктор.

Мы сделали препарат и впрыснули его больным. Я чувствовал, что назревают события и они начались с следующей недели.

Наталья привезла еще одно письмо.

Я дал прочесть Наталье письмо. Она горько заплакала, уткнувшись мне в плечо.

На следующий день меня вызвали к полковнику Ампилову. Мы сидели все в том же кабинете, только на окне была не одна, а несколько мух, которые создавали неестественный хор противного звенящего звука.

— Здравствуйте Виктор Николаевич, — сказал он.

— Здравствуйте полковник.

— Я хочу с вами поговорить откровенно. Человек я прямой и не терплю условности. Давайте сразу, без всяких комплиментов к делу. Я внимательно присматривался к вам и понял, что вы человек незаурядный, талантливый и много можете достигнуть. Помните, вы перечисляли мне фамилии авторов, которые занимались с канцерогенами, я их прочел давно и знаю, что это не то, что мне нужно. Вы человек развитый и только вы, можете занявшись концерогенами, сделать их.

— Зачем, полковник.

— Я человек старых понятий, фанатик своего дела и то, что нужно для моей родины, то нужно и мне. Хотите квартиру в Москве, Ленинграде, в любой точке Союза, большую зарплату, машину, самолет, все, что хотите, бросайте свой институт и ко мне. Тем более, что над вами, сейчас сгущаются тучи и, навряд, вы будете иметь такие привилегии, которые я вам даю.

— Но я занимаюсь исследовательской работой по лечению рака.

— Да бросьте вы. Кто вам даст этим заниматься? Рабинович, ваш начальник? Кто-нибудь другой? Выкиньте эту чушь из головы. У меня вы будете как сыр в масле кататься. Мы же с вами переворот сделаем. Во первых канцероген, от которого пол Америки будет болеть раком, после занесения его в пищу. Во вторых, ваша мечта о лечении, осуществиться только здесь. Где вы найдете такое количество человеческого материала, которое можно использовать для эксперимента. Только здесь. Так как?

— Это чудовищно полковник.

Наступила пауза. Полковник вытянул своими громадными пальцами сигарету и поджег ее факелом зажигалки. Мухи по очередно исполняли свое соло на грязных стеклах. Тишиной не пахло.

— Вы кретин Виктор Николаевич. Я знаю, тех кого вы лечите, будут действительно здоровы. Я даже уверен в этом. Ваш препарат не миф, но об этом ни кто не узнает. Если они выздоровеют, я их пошлю, под сап, под тиф, под что угодно, они все равно не жильцы. Они смертники и должны умереть. Вы поняли?

Дым начал группироваться над полковником.

— Вы зацикленный кретин. Вы пытаетесь скрыть от меня секрет изготовления препарата. Скрывайте, мне на него наплевать. Вы надули Рабиновича. Что ж, раз вы не хотите со мной работать, я вынужден применить некоторые действия, противоречащие вашей морали. Лейтенант Барсукова зайдите ко мне.

Дверь о творилась и в военной форме, передо мной появилась лучшая подруга Наташи, она же прикомандированная ко мне лаборант недоучка Аля.

— Ну как? — обратился к ней полковник.

— То что проявили, я принесла с собой.

Она вытащила пачку фотографий и вывалила их на стол.

— Вот все, что есть.

— Ох какие видики. Вы смотрели их лейтенант?

— Да полковник, это все аморально.

— Вы слышали Воробьев, это все аморально.

Он протянул мне свои руки-сосиски с фотографиями. На всех фотографиях мы с Наташкой предавались любви в номере гостиницы. Это были красивые позы и Наташка была прекрасна.

— Мне очень нравиться, — сказал я.

— Да это же разврат, — рявкнула лейтенант Аля.

— Чего вы понимаете в сексе, лейтенант. Вы наверно и мужика настоящего не нюхали. Это любовь. Обязательно женюсь, как приеду.

Лейтенант зашипела, как змея. Полковник ухмыльнулся.

— Успокойтесь лейтенант, он нам все равно натянет нос, если жениться. Ему даже аморалку не пришить. Идите лейтенант.

Она повернулась, красиво вильнув бедрами, и ушла.

— Здесь мы тоже прокололись Виктор Николаевич. Что ж, это ваше счастье. Хочу вам сказать, катитесь вы от сюда к чертовой матери. Чтоб сегодня, я вас не видел. В ваши дерьмовые дела я лезть не хочу и так слишком много вони. Поэтому пока. Документы возьмете у администратора гостиницы.

Мухи затихли. Одна, взвизгнув на высокой ноте, тут же затихла, стыдливо побежав по стеклу.

— До свидания полковник.

Я хлопнул дверью и услышал заглушенный вой взбудораженных мух.

— Наталья, удираем от сюда скорей, — ворвался я в номер Натальи.

— Что, пришел телетайп?

— Пришла твоя подруга, в образе лейтенанта КГБ.

— Какая подруга? Господи кругом обман, — поняла она — Где же правда?

— Правда то, что мы уезжаем. Собирай вещи.

В институте было предпохоронное затишье. В вестибюле, на обыкновенном канцелярском столе, стоял портрет Борис Залмановича, обвитый креповой лентой и несколькими грустными цветами. Я помчался по лестницам в лабораторию к Любовь Владимировне. Она сидела в пустой комнате, за своим столом, обернувшись на стук двери.

— Виктор, — только и могла произнести она.

— Здравствуй Люба, — я подошел и поцеловал ее в голову — Когда похороны?

— Сегодня. Я ждала вас. Я знала, что ты приедешь. Внизу ждет машина Геннадий Федоровича. Поехали, а то он нервничает. Она поднялась и, как лунатик, двинулась мимо меня. Я заскочил в свою комнату, схватил за руку Наталью и рванул с ней по лестницам, догонять Любу. В машине, мы сухо поздоровались с Геннадий Федоровичем, расселись по сиденьям и тронулись в путь.

— Как вы нашли Валериан Павловича? Сработались с ним? — спросил Геннадий Федорович.

— И да, и нет.

Геннадий Федорович переглянулся с Любой.

— То есть…?

— Приглянулся я ему до такой степени, что он предложил мне работать у него. Личный самолет обещал. Но я отказался и, после попытки испугать меня, в течении пол часа вытурил нас со своей территории.

— Что он предложил вам делать?

— Канцероген, который смог бы отравить пол Америки.

— Да, слишком большой размах. Рабинович ему часто звонил?

— Наверно, по крайней мере, увольнительную давали только Наталье.

— Ты получил мое последнее письмо? — спросила Люба.

— Да. Так куда он дел Валентину Степановну? Отвязался ли он от нас?

— Валентину, Рабинович задвинул в какой-то институт, рядовым научным сотрудником, — сказала Люба — А вот по поводу тебя, то жди предложения получить личный самолет.

— Неужто отказался от идеи завладеть препаратом.

— Нет, не отказался. Он просто проиграл первый раунд и во втором изменит тактику.

— Он сегодня будет на кладбище?

— Будет и, даже, будет выступать с речью.

— Это серьезно Геннадий Федорович?

— Виктор, прошу тебя, только не устраивай скандала, — забеспокоилась Люба — Пусть выступает. Там будет много людей, которые не в курсе наших дел. Тебя, просто, не поймут. Рабинович величина, а ты рядовой сотрудник.

— А в нашем институте, разве не все в курсе дела.

— Ты о чем?

— Я о том. По какой причине умер Борис Залманович?

— Была бы серьезная причина, было бы следствие, Виктор Николаевич. Борис Залманович сгорел на работе, умер от разрыва сердца, — жестко произнес Геннадий Федорович — Вот и морг, мы приехали.

Рабиновича я увидел на кладбище, он обхаживал старенькую мать и близких родственников Бориса Залмановича. Увидев меня, он расцвел, как майская роза.

— Рахиль Иосифовна, — обратился он своим фальцетом к старушке — вот молодое дарование, самый любимый ученик Борис Залмановича.

Старушка обратила на меня внимание и подала свою руку.

— Очень рада познакомиться, — вдруг на чистейшем русском языке, без акцента, произнесла старушка — У Бори в столе, мы нашли письмо на ваше имя. Ведь вас зовут Виктор Николаевич. Не так ли?

— Да.

— Вы же придете к нам после похорон. Я вам его отдам.

Рабинович застыл, как изваяние, как ученая собака при виде дичи, застывающая на месте с поднятой передней лапой. — Ах какое несчастье, какое несчастье, — заныл он — Борис Залманович так заботился о молодых ученых. Теперь они очень осиротели. И где еще найдешь, таких добрых учителей.

Я кивнул старушке.

— Хорошо, приду.

Рабинович произнес прекрасную, трогательную речь, где оценил Борис Залмановича, как светоча русской микробиологии, талантливого экспериментатора и теоретика, под руководством которого чуть не рухнул раковый микроб. Смерть прервала эти работы, но талантливые ученики и он, добьют эту жуткую болезнь века.

После похорон, Наталья поехала домой, сославшись на усталость, а мы поехали пропивать светлую память, хорошего мужика Бори. Рабинович все время вертелся около меня, стараясь не пропустить момент передачи письма мне. Однако, он пропустил этот момент, так как письмо мне отдал зять Борис Залмановича, когда мы сидели в курилке.

Я зачитал это письмо в слух, в машине, когда мы: я, Люба и Геннадий Федорович, ехали с похорон.

Люба взяла письмо из моих рук, еще раз перечитала и заплакала.

Геннадий Федорович любезно развез нас по домам.

На следующий день мы, втроем, сидели в кабинете Геннадий Федоровича и обсуждали план работ на квартал. Я, опять, вылез со своей идеей.

— Геннадий Федорович, необходимо опробовать препарат на обезьянах и выходить через все инстанции, на испытание в больницах.

— Сейчас это не разумно Виктор Николаевич. Во первых, его не раскрыть. Клеймо, «совершенно секретно», надежно закрыло, даже ваш нераскрытый вариант, от ученых всего мира. Во вторых, пока у руля науки сидят такие люди, как Рабинович и Кац — ни о каких испытаниях над людьми, разговора быть не может.

— Неужели нет выхода?

— Есть. У вас есть рекомендательное письмо. Если вы от сюда уйдете, к тем ученым, которых вам предлагал Борис Залманович, я вам тоже дам рекомендацию, вполне заслуживающую внимания, для людей отдаленных от науки, но очень заинтересованных в лечении рака. Здесь вам ни чего не светит.

— Не могу понять, — сказала Люба — у нас столько умных людей, столько толковых руководителей и, причем, нужная для всех работа, а мы не можем перебороть каких-то Рабиновичей.

— Любовь Владимировна, виновата во всем система. Ломка человеческих душ начинается с детства, всей окружающей системой и в науку приходят забитые марксизмом-ленинизмом, в большинстве, серые люди. Посмотрите, кто выдвигается в руководящие кадры. Тот, кто имеет партийный билет и больше всего шумит на собраниях о достижениях Советской науки. А где же наука? Она движется потихоньку руками рядовых сотрудников и то, потому, что партия не может позволить себе роскошь, отставать от капитализма. Правда и на верху есть умные головы, но и их взяла в шоры эта система и, просто, от имени общественности, ведет к победе социализма.

Мы, онемев от изумления, смотрели на Геннадий Федоровича. Первая прервала молчание Люба.

— И вы все годы молчали? Как же вы жили с такими мыслями?

— Вот так и жил.

— А теперь?

Геннадий Федорович помолчал, покрутил карандашом по бумаге и, отбросив его в угол, встал и подошел к окну.

— Стар, наверно, стал. Да и нутром чувствую, идут перемены. Предсказать, что будет не могу, а вот Рабиновича не будет точно.

— Ошибаетесь, — сказал вдруг я — Рабиновичи уживутся в любой системе, в любом месте. Они как хамелеоны будут менять краску и чтобы не произошло, они будут вершить наукой, пока не вымрут.

— Я не согласен с вами Виктор Николаевич. Каждая смена поколений меняет своих кумиров, каждое развитие науки выдвигает новых моторных людей, которых даже некоторые лидеры, вынуждены выдвигать. У марксизма есть замечательная мысль, о диалектике. Все течет, все изменяется. Изменяется наука, изменяемся и мы.

В это время дверь с шумом распахнулась и мы увидели на пороге Рабиновича.

— О, какая приятная компания. Вашу ручку Любочка. Здравствуйте, здравствуйте товарищи.

Он пожал вялой ручкой наши руки и, бесцеремонно сев за стол, продолжил.

— Так о чем разговор? Все промываете, наверно, кости старому Рабиновичу. Ох как я устал. Кругом одни неприятности и везде надо все улаживать, сглаживать.

— Мы рассматриваем план на следующий квартал, — поспешила выступить Любовь Владимировна.

— Интересно, интересно, дозвольте взглянуть.

Он вялыми пальцами ловко приклеил и подтащил к себе, листок из пачки бумаг, лежащих перед Любой.

— Ага, разработка и изготовление препарата. Так кто же мне прояснит, есть ли препарат или это блеф.

Мы молчали. Геннадий Рувимович поднял на меня глаза, полные любопытства.

— Так у вас есть рецепт готового препарата?

— Да.

— Я так и думал. Вы оказались умнее, чем я предполагал. Ни эта ворона, ни кто кроме вас, не знает изюминки. А вы ее спрятали в голове и даже опытный криминалист, полковник Ампилов, заславший к вам шпионов, сел в лужу.

— Кстати, — опять прервала речь Рабиновича, Любовь Владимировна — полковник предложил Виктор Николаевичу личный самолет.

— За что же? — изумился Рабинович.

— Еще квартиру, машину, дачу, бешеную зарплату, если он останется у него работать.

— А что же Вы? — уставился в меня Рабинович.

— Я отказался. Уж больно, неприятное место и далеко от нашего города.

— Угу.

Рабинович опустил голову и задумался.

— А что ваши там подопечные, которых вы там лечили?

— Теоретически, трое выживут точно. Четвертая женщина очень запущена и если бы мы продолжали лечение, она может быть и выжила.

— Что значит теоретически?

— Наверно, я отказался брать личный самолет и стал не интересен. К тому же, полковнику не нужны лечители. Ему нужны убийцы, ну, например, заразить раком пол Америки и умертвить ее.

— Как же он хотел это сделать, вирусом.

— По моему в этой области, после моих с ним разговоров, он на вирусах поставил крест. Ему нужен канцероген, который подмешай в пищу и готов, ложись в койку. Как довести канцероген до стола американца, это его забота, а изобрести его, он предложил мне.

Мы опять замолчали. Рабинович усиленно работал головой.

— Мне бы хотелось поговорить с вами наедине.

— Мне этого не хочется.

От удивления у Рабиновича отвалилась нижняя челюсть.

— В чем дело Виктор Николаевич?

— Нам не о чем с вами говорить, Геннадий Рувимович. Тут мои коллеги, по работе можно говорить и при них. В сделках я не участвую.

Рабинович начал краснеть постепенно, как медленно наполняющийся сосуд.

— Виктор Николаевич, о каких сделках. Я хотел предложить вам место в моем институте.

— А как же самолет? — воинственно влезла Люба.

— Какой самолет?

— Да личный, который надо подарить Виктор Николаевичу, за работу в вашем институте.

— Любовь Владимировна, Любовь Владимировна, мы печемся о благе науки а вы так агрессивно на меня нападаете, как-будто я ей враг.

— А вы и есть ей враг.

Рабинович покраснел весь. В тишину комнаты слабо врывались звуки трамваев и машин с улицы. Люба смотрела на него спокойно и гневно.

— Вы после похорон еще не отошли товарищи, — он изменил свой тон — Я понимаю ваше горе и думаю, мы еще обо всем поговорим позже.

— Наше горе в том Геннадий Рувимович, — вдруг заговорил Геннадий Федорович — что лучшие, толковые, талантливые люди, которые встречаются с вами, либо погибают, либо уходят, либо их уводят. Вы в науке самый настоящий убийца. Борис Залманович тоже на вашей совести.

— Думайте, о чем вы говорите.

— Мы то думаем, только думаем, какую пользу принести родине, а вы ради своей выгоды приносите ей вред, — выпалила Люба — Я так просто дело с Борис Залмановичем не оставлю. Зарубите себе на носу.

Рабинович встал и пошел к двери.

Мы сидели и каждый долго переваривал, все события, произошедшие в комнате.

— Так мы о чем друзья. Кажется о прививках обезьянам. Пока Виктор Николаевич не ушел, я считаю препарат надо попробовать на людях. У меня есть знакомый онколог, главный врач онкологической больницы. Как он посмотрит. Здесь полно факторов этических, юридических, наконец, и нашей совести.

— Я согласна, ждать не надо.

— Я тоже.

— Тогда по своим рабочим местам товарищи.

Днем я подошел к Любе.

— Люба, я у тебя не буду сегодня вечером.

— Это Наташа.

— Да.

— Она вся светится от счастья. Береги ее Витя. Она очень хорошая девочка. Я ведь была готова к этому. Знала, что когда-то это произойдет. Единственное не знала, что так быстро.

— Я хочу быть лучшим твоим другом всегда.

— Я тоже. И еще Витя, не буду тебе надоедать, но бабий век короток. Если сможешь или тебе будет невмоготу от этой дурной жизни, приходи ко мне. Я тебе буду рада всегда.

Я поцеловал ее крепко, крепко и пошел в свою комнату.

Геннадий Федорович сумел уговорить главного врача о нелегальной пробе препарата в своей больнице. Через три дня, я приехал к врачу.

— Роберт Густавович, — представился тот.

Кабинет главного врача был обит деревянными панелями и все в нем было деревянное: два стола, буквой «Т», стулья, пол и, даже, сам хозяин, казался вырубленным из породы крепкого дуба.

— Виктор Николаевич, — ответил я.

Роберт Густавович пересел напротив меня, сложил свои крепкие руки в замок и уставился на меня.

Так я слушаю.

— Вам Геннадий Федорович обрисовал наше положение и предложения по поводу лечения рака.

— Да, что-то говорил.

— Ну и что же?

— А ни чего. Я же не хочу ссорится с законом.

Я с недоумением уставился на него.

— Тогда почему вы не сказали об этом Геннадий Федоровичу?

— Сказал.

— И что?

— Я сказал еще, что надо подумать, чтобы не ссориться с законом.

— ???…

— Есть три способа обойти закон. Первый — быть родственником больного. Второй — быть знакомым больного. Третий — быть третьим лицом, то есть другом родственника и другом знакомого больного. Есть еще условие, это когда ни глав врач, ни лечащие врачи, ни мед. персонал, обо всех этих родственниках и знакомых думают хорошо, предполагая, что какой-нибудь гадостью они больных не накормят.

— Кажется я вас понял. Но как найти родственника или знакомого, чтоб они поверили мне.

— В этом у вас отбоя не будет. Больные и родственники психологически настроены на надежду на выздоровление и то, что не может врач, сделает знахарь. Достаточно пустить слух и к вам повалят валом. Предупреждаю, я слухи не распускаю.

— Спасибо доктор, вы в меня вселили надежду.

— Подождите. Я вас познакомлю с одним врачом, он вам кое в чем поможет.

Роберт Густавович подошел к вертушке телефона.

— Гриша, ты свободен, подойди ко мне.

Через минуту ввалился Гриша. Толстый, с добродушным лицом, в блюдечках очках, он выглядел счастливым и радостным человеком.

— В чем дело Роберт Густавович?

— Познакомься, Виктор Николаевич. Поговори с ним, он тебе много интересного расскажет.

— Опять хитрите Роберт Густавович. Опять в авантюру меня тянете.

Он засмеялся счастливым смехом, как будь-то каждая авантюра для него радость.

— Иди с ним Гриша, иди. До свидания Виктор Николаевич.

Он пожал мне руку, своей клешней лесоруба.

Гриша привел меня в женское отделение, в одну из палат, где имелось только две койки. На стульях у окна сидели две женщины, обмотанные больничными халатами серого цвета. Одна из них была молоденькой, белобрысой, с массой веснушек вокруг носа и глаз. Ее волосы были стянуты на затылке в пучок, красивой оранжевой тряпочкой, а спереди на лоб вызывающе наброшена челка. Другая постарше. Красивое лицо, с черными огромными глазами, огражденными сверху стрелками темных бровей, контрастировало с большой копной густых, чуть волнистых волос медного цвета, рассыпанных на плечи.

— Девочки познакомьтесь, это Виктор Николаевич. Он хочет поговорить с вами, — так начал свою речь Гриша — А это, — он обратился ко мне — госпожа Климович и наша любимица Катя.

Девочки уставились на меня, как на привидение с того света.

— У Виктор Николаевича есть некоторое предложение к госпоже Климович.

— А сказали, что Виктор Николаевич хочет поговорить с нами обеими, — тихо прошелестела Катя.

— С тобой он будет говорить потом.

Умненькая Катя встала и, запахнув громадный халат, пошла к двери.

— Госпожа, — шутливо продолжил Гриша — по некоторым причинам я не могу присутствовать при вашем разговоре, но прошу тебя, этому человеку верь.

— Неужели так все сложно Гриша, — прозвучал мелодичный голос.

— Думаю, да.

Он испарился из палаты. Мы остались вдвоем.

— Можно я буду звать вас Виктор.

— А как мне вас называть?

— У меня очень противное длинное имя, которое дал мне родитель. Я его ненавижу. Зовите меня просто — Климович, если хотите, госпожой, сеньорой, миледи. Как хотите.

— Вы не подскажете мне, диагноз вашей болезни.

— Не крутите Виктор. Вы знаете чем я больна. Но я догадываюсь, что вы пришли для слишком серьезного разговора. Так что давайте говорить на прямую.

— Хорошо. Я работаю над проблемами лечения таких болезней, как ваша. У меня есть препарат, который необходимо испытать на людях. По некоторым обстоятельствам, я не могу это делать официально и вынужден тайком обращаться к самим больным, с просьбой о помощи.

— Что за обстоятельства, не позволяющие вам лечить нормально больных людей.

— Это очень много. Законодательство, этика, внутренние распри и многое другое.

— Гриша мне сказал, чтоб я вам верила. Сам не захотел присутствовать при этом разговоре. Это значит, что ответственность за результаты лечения вы берете на себя.

— Да.

— Что будет с вами, если я умру.

— Меня посадят в тюрьму.

— Если я буду жива, я должна всю жизнь молчать.

— Да.

Климович задумчиво наматывала на палец локоны своих волос. Мы молчали. Наконец она пришла к решению.

— Я все поняла. Скажу вам следующее. Я — врач. Врач терапевт. Только три года практики, но о раке знаю почти все. Я знаю сколько мне жить. Это приблизительно три месяца. Но я хочу жить. Я скептик и знаю, что ни кто в мире не изобрел препарата от рака и, вдруг являетесь вы и говорите, что он есть. Это похоже на шарлатанство. Целые институты, тысячи людей бьются над этой проблемой и пока ни чего. Вы приходите со своим препаратом и бьете по моей психике, предлагая вылечить не излечимое.

— Простите, что я прерываю. Так вы будете принимать мой препарат или нет?

— Буду. У меня нет шансов. Буду. Когда есть последняя ниточка, за нее цепляется каждый утопленник.

Из черной горошины глаза выкатилась прозрачная капля и поползла по щеке, рывками пробивая дорогу. Климович плакала, не замечая, что она плачет.

— Вы обещали мне молчать.

— Когда вы придете в следующий раз?

— Послезавтра. С препаратом.

— Идите Виктор. Я хочу остаться одна, но послезавтра я вас жду.

— До свидания Климович.

Она кивнула в ответ.

Через день я пришел и сделал Климович укол. Я приходил еще три раза и каждый раз мы выгоняли Катю и делали уколы. Климович была не разговорчива и, однажды, неожиданно заглянув ей в глаза, я увидел в них страх.

— Все, — сказал я, сделав ей последний укол — Будем ждать результатов.

— А когда?

— Рентген у вас не скоро. Тогда и увидим.

Через две недели ко мне в лабораторию позвонил Гриша.

— Приезжай. Срочно приезжай.

— Что случилось. Что-то с Климович.

— Все в порядке, приезжай.

Гриша встретил меня с радостью собаки, которая после длительной разлуки увидала своего хозяина.

— Получилось Виктор, понимаешь получилось.

— Ты мне можешь сказать. Что получилось?

— Смотри.

Он подтащил меня к стенду, где просвечивалось два снимка.

— Видишь, это пятно месяц назад, а это вчера. Посмотри, это же сенсация. Все врачи одурели. Ходят на Климович смотреть, как на экспонат.

На одном снимке, чернело большое пятно. На другом — крохотное пятнышко неуютно торчало между ребер.

— Пошли к ней, она тебя ждет.

— Но лечение не закончено. Ты же видишь.

— Дурачок, не ужели ты не понимаешь, процесс пошел его не остановить. Контрольный снимок сделаем через неделю. Этой пакости конец, неужели до тебя не дошло.

— Пока нет.

— Пошли, пошли. Она мне житья не дает. Требует тебя и все.

Климович увидала меня и, буквально, пролетела расстояние от кровати до двери. Она упала мне на грудь и… заплакала. Я гладил ее волосы и говорил теплые успокаивающие слова. Наконец она успокоилась, но так и осталась стоять, прижавшись ко мне.

— Ребята, вы кончите обниматься или нет. Я уже пол часа с бутылкой стою, уже вино в руках согрелось, — долетел до нас голос Гриши.

Климович нехотя оторвалась, запахнула халат и повернулась к Грише.

— Ну что же вы стоите? Катя доставай кружки. Зайди к Людочке возьми два стакана. Гриша, а ты чего. Бутылка с такой пробкой, что два часа будешь открывать не откроешь.

Потом она повернулась ко мне.

— А мне ведь еще не верится. Знаешь, я в таком состоянии, как подвешенная.

— То, что есть, это успех, но лечение не окончено.

— Я знаю, но при нашей первой встрече, ты не вложил в меня веру. Я шла, как автомат, махнув на все рукой. И вдруг, первый проблеск. Это такой удар надежды, ты не представляешь.

Вошла Катя со стаканами. Гриша, наконец, выдавил пальцем пробку внутрь бутылки и мы, собравшись у окна, выпили за здоровье госпожи, сеньориты и миледи Климович. После второго стакана, раздался тонкий голос Кати.

— И я хочу. Я хочу чтобы Виктор Николаевич вылечил меня.

Мы замерли. Я очухался первый.

— Катя я не врач.

— Я знаю. Но мне девятнадцать лет и так не хочется пропадать. Миленький, Виктор Николаевич, вылечите меня.

— Ты что маленькая лгунья, ты следила за мной, — очнулась Климович.

— Нет не следила, но я же все вижу, а потом Виктор Николаевич в первый день встречи сказал, что поговорит со мной тоже. Я подумала, что он хотел мне предложить то же самое, что и вам.

— Откуда ты знаешь, что он мне предложил.

— Я сначала не знала, а потом, когда Виктор Николаевич приходил к вам еще несколько раз, заметила шприц и запах спирта. Я догадалась.

— Катя, — сказал Гриша — Сегодня у Виктор Николаевича маленький праздник, у него появилась надежда, что можно победить самую ужасную болезнь века. Еще ничего не ясно. Ты можешь подождать. Немножко. И никому не говорить об этом.

— Хорошо, я подожду.

Праздник не удался. То что знает одинокая женщина, то еще можно сохранить в тайне, но что знает женщина, обремененная родственниками и семьей, сохранить нельзя. Кажется я попал в ловушку, выкопав яму сам для себя.

Климович выздоровела. Мы с ней тепло расстались и я приобрел друга. С другой стороны, я потерял покой. Катя и ее мама атаковали меня по всем правилам военного искусства. Меня подстерегали дома, у Наташи, на работе. Дергали Наташу, Гришу с целью, надавить на меня. Мы посовещались и решили попробовать. Я сделал Кате три укола и получил отличный результат. Дело в том, что у Кати опухоль была меньше, чем у Климович. С Катей мы расстались холодно. Я ей не простил болтовню о препарате. С этого момента начались все мои дальнейшие беды. Слух о докторе, который лечит рак, пронесся по больнице. Я перестал приходить в больницу, но больница пришла ко мне домой. В больнице лежал двадцатилетний дебил по имени Андрей. Его мать, задерганная несчастьями сына, имела бешеную энергию, которой изводила врачей и персонал больницы. Вот с такой мадам мне и пришлось встретится. Мать Андрея достала и меня. После полутора месячного сопротивления я сдался.

В этот день я делал препарат для Андрея. Только что пропустив раствор, через молекулярные сита, я заткнул пробкой колбу, поставил ее в тягу и стал одеваться, чтобы ехать в больницу. Так как жизнь раствора два часа и за это время я должен сделать укол. В это время, дверь отворилась и в комнате появился Михаил Геннадьевич Кац.

— Здравствуйте Виктор Николаевич. Я вижу вы спешите, не выделите мне две минутки.

Какая любезность. Приятное улыбающееся лицо, спокойный голос. Да Кац ли это?

— Здравствуйте Михаил Геннадьевич. Я действительно спешу, поэтому, давайте побыстрее.

Кац разглядывал комнату и увидел колбу с препаратом в тяге.

— Это он, Виктор Николаевич.

Рука Каца завладела колбой и он стал рассматривать ее на свет.

— Вы имеете в виду препарат. Это он.

Кац с неохотой поставил колбу на плитки в тяге.

— Я к вам Виктор Николаевич по нашему делу.

Кац раскрыл портфель и выволок пачку бумаг.

— Руководство Академии Наук, по ходатайству нашего института, решило создать государственную комиссию по проверке и дальнейшей пригодности вашего препарата. Мне поручили передать вам документы и согласовать с вами состав комиссии. Вот он.

Кац передал мне две бумаги. Список был составлен из известнейших ученых страны. Заместителем председателя комиссии предложен Рабинович Г.Р., а председателем — известнейший ученый, академик, но увы, уже маразматик, возраст которого 92 года.

— Михаил Геннадьевич, я очень спешу. Оставьте мне бумаги, я напишу свое мнение.

— Да, да. Возьмите Виктор Николаевич.

В это время зазвонил местный телефон. Я поднял трубку.

— Але…

— Виктор Николаевич, это я, Анатолий Федорович. Подойди, пожалуйста ко мне. Здесь по городскому из Академии Наук.

Я бросил трубку.

— Извините Михаил Геннадьевич.

В кабинете Анатолий Федоровича, я рванул телефонную трубку на себя.

— Але…

— Здравствуйте Виктор Николаевич. С вами говорит Александр Александрович президент Академии Наук.

— Здравствуйте Александр Александрович.

— Вы получили бумаги, по поводу создания комиссии.

— Да.

— Во первых, я хочу вас спросить. Вы не против?

— Нет.

— Во вторых, я сделал ошибку, назначив председателем известного человека. Но к сожалению, он не сможет уже работать. Вы не против, если мы назначим другого, академика Трофимова.

— Я не буду против.

— Вот и хорошо. А то здесь Геннадий Рувимович весь извелся, думая что подвел вас.

— Спасибо Александр Александрович.

— До свидания Виктор Николаевич. Желаю успеха.

— До свидания Александр Александрович.

Я повесил трубку.

— Какую провокацию спланировал Рабинович? — заговорил Анатолий Федорович — Все эти разговоры не спроста.

— Мне надо спешить в больницу, Анатолий Федорович. Вы извините.

— Да, да. Идите.

Я ворвался в лабораторию. Кац сидел на стуле и перебирал бумаги в портфеле. Я натянул пальто. Сунул в карман колбу.

— Я спешу Михаил Геннадьевич.

— Да, я готов. Пойдемте.

Я закрыл лабораторию и выключил свет.

В больнице, делая укол Андрею, мне почудился запах Уайт-Спирита. Ночью Андрей умер. При вскрытии обнаружилось, что я впрыснул уайт-спирит. Это сволочь Кац сумел заменить мне препарат. И вообще, мне кажется, что вся операция со звонком, спланирована Рабиновичем. Следователь и суд мне не поверили.

ЧАСТЬ 3

Генерал Федотов выполнил свои обещания. Мне дали свободу, паспорт, московскую квартиру, аванс и небольшую лабораторию. Ко мне приставили подполковника Кузьмина Петра Ивановича, потрясающе пробивного мужика, который буквально из под земли достал оборудование, реактивы и нужных мне людей. Через пять дней меня вызвали на Лубянку, для представления начальству. В кабинете, кроме генерала Федотова и подполковника Кузьмина, были два начальника отделов, которые представились только по имени и отчеству. Первым разговор начал полноватый генерал- лейтенант.

— Виктор Николаевич, как нас информировал генерал Федотов, вы можете сделать препарат для лечения рака.

— Да могу.

— Есть ли положительные результаты, действия вашего препарата на людях?

— Препарат испытывался в онкологической больнице на двух женщинах и в конторе полковника Ампилова, на двух женщинах и двух мужчинах. Окончательные результаты я знаю в онкологической больнице, где две женщины вылечились. Сведений о больных у полковника Ампилова у меня нет.

— Кто такой Ампилов? — спросил второй генерал у Федотова.

— Проходит по министерству обороны, как руководитель центра по исследованию биологического оружия. Имеет связи с рядом наших отделов. Мы помогаем ему в поставке материала для исследования.

— У вас генерал, есть сведения о действия препарата Воробьева у него?

— Да. Все выздоровели.

— А теперь Виктор Николаевич расскажите честно, что произошло у вас с последним больным. Почему он умер?

Я рассказал все: и про Рабиновича, и про Каца, и про Стелевича, и про то, как идет охота на препарат.

— Андрей Иванович, — обратился к Федотову генерал-лейтенант — Вы проверяли все это.

— Кое что уже есть сейчас, товарищ генерал. Но вся трудность в том, что Кац исчез.

— Как исчез?

— После начала следствия над Воробьевым, он оформил документы на пенсию, быстро уволился и пропал.

— Дайте запрос по всем каналам о розыске.

— Уже дал.

— Виктор Николаевич, то что вы сейчас услышите, является делом государственной важности. Генеральный секретарь нашей партии, товарищ Черненко, тяжело болен раком. По всей видимости, уже пошли метастазы. Мы нашли вас, сделали лабораторию при КГБ, чтоб вам ни кто не мешал, и ждем от вас быстрей производства лекарства. О том, что генеральный секретарь болен, знает немного людей. Теперь об этом знаете и вы. Я думаю, что дальше этого кабинета информация никуда не уйдет.

— Виктор Николаевич, — обратился ко мне другой генерал — Как скоро вы изготовите препарат?

— Через две недели.

— Раньше нельзя?

— Нет. Надо собрать установку. Сделать пробу и прогнать на мышках. Самое тяжелое, это ждать. Если через неделю, будет положительный результат, тогда будем готовить препарат.

— Хорошо, давайте через две недели. Еще, вызывайте, если хотите, Наталью Александровну. Если будут какие-нибудь затруднения, обращайтесь к подполковнику Кузьмину. Договорились.

— Да.

— До свидания Виктор Николаевич.

Я рванул на почту и позвонил в наш город, в институт, в кабинет Анатолий Федоровича.

— Але… — прозвучал знакомый голос Любовь Владимировны.

— Люба…Здравствуй Люба.

Трубка какое-то мгновение молчала.

— Виктор, это ты? Виктор…

— Я, я, Люба.

— Откуда ты? Где ты?

— Я в Москве. Работаю здесь.

— Это правда?

— Да не обманываю я тебя. Меня освободили, дали лабораторию, квартиру. Живу как бог.

— Виктор я не могу поверить. Неужели правда восторжествовала.

— Восторжествовали обстоятельства. Ты лучше скажи какие новости, как Машка, как у вас, что изменилось.

— Машенька молодец, уже большая, по дому помогает, а вот с мамой плохо. Возраст, сам понимаешь. Анатолий Федоровича повысили. Он теперь зам директора по науке. А я заняла его кабинет.

— Люба, это же замечательно. Надо же, ты нач лаб.

— Да ладно тебе. Об остальных: Галя уволилась, еще при тебе, живет со слепым мужем. Светка вышла замуж, уже развелась и собирается еще раз. Наташа… А ты звонил Наташе?

— Нет. Это мой первый звонок.

— Она сейчас здесь. Погоди, я ее позову.

Трубка минуту молчала.

— Але… Кто это?

— Натали это я, Виктор.

— Витя, Витенька.

— Натали, ты можешь бросить эту чертову работу и вылететь ко мне в Москву.

— Куда? Куда? В Москву?

— И причем сегодня же.

— Витя, но ты же….

— Да выпустили меня. У меня здесь квартира. Я тебе дам адрес. Дай телеграмму, чтобы я тебя встретил.

— Я не могу прийти в себя Витя. Я еду. Сейчас выезжаю.

— Запиши адрес.

Она записала адрес. Потом трубку взяла Люба.

— Виктор, она уже рванула. Я все улажу. Она тебе все подробно расскажет.

— Как Рабинович, слышно что-нибудь о нем?

— Все по прежнему. Только после того, как у нас зам директора стал Трофимов, он сюда больше не приезжает. И еще новость. Помнишь Лену Корзухину, ее убили в Мурманске. Непонятно кто и почему. Кац ушел на пенсию. Пожалуй все.

— Любочка пока.

— Я тебя целую Виктор. Я тебя по прежнему люблю.

Люба бросила трубку.

Наташа приехала не одна. Она привезла маленького Андрейку. Сына, которого родила без меня.

Я заканчивал препарат, когда радио сообщило о смерти Черненко. На работе у меня наступило затишье. После воцарения Горбачева, обо мне как-то забыли. Но однажды, позвонил генерал Федотов.

— Виктор Николаевич, готовь препарат. Нужно помочь одному члену ЦК. Он давно болеет. Сейчас в кремлевке. Очень видный человек. Когда будешь готов.

— После завтра.

— Хорошо. Давай.

Меня ввели в кремлевскую больницу и привели в палату к больному. Это был действительно очень известный человек. Азербайджанец с двойной фамилией. Все скрывали от него, что у него рак. И он обращался к своей болезни, как к застаревшей язве. Я провел с ним четыре сеанса уколов и он выздоровел. Потом я также незаметно вылечил еще несколько человек и все по указке КГБ. Прошло несколько лет, но вот и Горбачев стал шататься и, наконец, выпустил бразды правления, отдав их Ельцину. Для нас наступили тяжелые времена, времена чисток и смены руководства. Убрали подполковника Кузьмина, генерала Федотова и тех кто меня брал на работу. Лабораторию не разгоняли, нет, но и заказов не давали. Неожиданно в Москве появился, уже генерал, Ампилов Валериан Павлович. Он меня разыскал и приехал ко мне в лабораторию.

— Здравствуй Виктор Николаевич. У тебя выпить ни чего нет?

— Коньяк устроит.

— Давай.

Он налил в химический стакан коньяк и одним глотком осушил его.

— Слышал ты неплохо устроился. — сказал он, доставая свою вонючую сигару, своими пальцами-сосисками, — Здесь можно подымить?

— Валяйте генерал.

Он закурил и знакомые кольца дыма полезли в потолок.

— Так значит, ты здесь и устроился.

— Не темните генерал. Вы же меня знаете. Ведь вы приехали сюда не коньяк пить, а с чем-то интересным.

— Эта девушка-то, вышла за тебя замуж, или нет

— Наташа. Вышла. У нас сейчас растет сын.

— Хорошая женщина. Уж так наши ее раскалывали и ничего. Уважаю таких. А я к тебе действительно по делу.

— Опять, какую-нибудь пакость делать.

— Успокойся, я тебе и тогда говорил, каждому свое, кому надо те пакость и будут делать. А к тебе я с предложением. Можно еще.

Я не успел ответить, как он прихлопнул еще пол стакана коньяка.

— Мне дают институт. Сейчас все рушиться, а этот институт будет существовать еще сто лет. Мне там нужен директор по научной части. Хочу тебя пригласить туда.

— Так что за институт?

— Заниматься будешь космической микробиологией. Мутацией космических клеток на земле и земных в космосе.

— Но я не биолог, я химик.

— Ты что, меня за идиота полагаешь. Я что не знаю, кто ты. Ты лучше любого Рабиновича знаешь клетку.

— А как же ваши испытательные станции с людьми.?

— Ты говоришь о биологическом оружии. Там будет вместо меня другой. Самый пакостный человек на свете, да ты его знаешь. Это доктор Кац Михаил Геннадьевич.

— Что?

Я чуть не упал со стула.

— Что вы сказали.

— Ты что, глухой. Или ты не знаешь эту сволочь?

— Я то знаю, но его ищут.

— Кто? Тебе мозги здесь крутят. Да Кац давно осведомитель КГБ.

Я зевал ртом, пытаясь услышать свой звук.

— Значит меня давно опекало КГБ?

— Неужели не мог башкой покрутить. Тебя просвечивали все время.

— Так они знают мой секрет изготовления препарата.

— Конечно знают. Там не такие придурки, как Рабинович и его мадам Гапанович. Они с крана, перед твоими окнами, на камеру сняли весь процесс изготовления препарата. Мало того, тебя прослушивали и просвечивали везде: на работе, дома, у твоих многочисленных любовниц.

— И вы генерал это знали?

— Знал. Об этом знали Федотов и Кузьмин, об этом знало много лиц в КГБ и правительстве. Ты только один, занятый своими крысами, прятал рукавом от всех, свои, ни кому не нужные секретики.

— Так почему же все молчат?

Ампилов уже не спрашивая налил коньяк и допил его. После вкусно затянулся, развалился в кресле и, выпустив три кольца дыма, сказал.

— Было закрытое решение ЦК о твоем изобретении. Там понимают, какой тарарам подымится в мире, особенно у нас в России, если опубликовать твои данные. Тебя решили опекать, но не пущать.

— Я не понимаю много генерал. Людям принесло бы добро то, что я сделал.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Но всему свое время.

— Не хотите ли вы сказать, что КГБ распоряжалось и будет распоряжаться моей судьбой дальше?

— Хочу. Там есть умные люди. Тебя все время держали под колпаком. Ты думаешь Стелевич умер от разрыва сердца, Корзухина погибла от автомобиля, а ты сидел в тюрьме от неправильно сделанной инъекции. Чушь. Стелевич стал опасен, когда вылез со своими рекомендациями на мировой уровень. Его убрали, натравив Рабиновича на него. В КГБ учли все и состояние здоровья и напор мудака Рабиновича и агентов КГБ, что крутились вокруг Стелевича и внушали ему всякую чушь.

— Вы хотите сказать о верхушке института.

— И их в том числе. Корзухину убрали потому, что Рабинович подослал к ней красивого мужика, которому она хотела расколоться, по бабьей глупости. А тебя? Ты стал опасен. Как только больницы загудели, как улей, нужно было изолировать тебя. К тебе прислали провокатора Каца, который отлично провел операцию, за что он и получил повышение. Перед тобой все играли. А ты клюнул и все пытался жить по правилам. За что и поплатился

— Но вы же вытащили меня из тюрьмы?

— Вытащили. Обстановка изменилась. Сперва хотели тебя продержать в лагере подольше, чтоб обуять твою гордыню и потом вынудить перейти ко мне. Тебя даже там опекали и не давали уголовникам расколошматить твою прелестную голову. Тебя слегка проучили, а потом ждали решения комитета.

— Вы хотите сказать руководства КГБ?

— Да их. Но тебе повезло. Умер Андропов и вылез полупокойник Черненко. Этот был на том заседании, где решался вопрос о твоем изобретении и он поставил вопрос о тебе. Чувствовал, что заболел раком, а ему так хотелось жить. КГБ отлично сыграло роль, спекулируя на ваших отношениях с Рабиновичем и ты вылез в Москву.

Генерал взял бутылку опрокинул ее и долго ждал, когда из горлышка упадет капля коньяка на его, высунутый за нос язык. Затянувшись пару раз, он продолжал.

— Сейчас все идет к развалу. На верх всплывают всякие шарлатаны, типа Рабиновичей. Кстати, по данным КГБ, Рабинович уже тогда, авансом, продал твой препарат за границу, еще не успев его украсть. Так вот я говорю, нужно сберечь кадры и тем более тебя.

— Вы не берете меня на пушку, генерал.

— Нет. Ты и так много узнал. Так идешь ко мне или нет.

— К вам… нет генерал, мы не сработаемся, мы антиподы.

— Ха. Ха…Ха…, - заржал генерал — А я знал, что ты так скажешь, поэтому обрадую тебя. Тебя все-таки назначат директором того государственного института, а я буду от тебя далеко. Я буду руководителем отдела КГБ по науке, где будет все и проблемы биологического оружия, микробиологии и всякого химического оружия и буду держать под контролем тебя и такого недоноска, как Кац.

— Ну и скотина же вы генерал.

— Ничего мы квиты, я назвал тебя кретином, когда мы расставались. Так что квиты. Самое главное напоследок. Твое открытие, это государственное открытие. Государство само знает, что с ним делать и не лезь под колеса его. Ты понял. Бери институт и занимайся внеземными проблемами. Кстати, я тебя не поздравил, решением нашего ученого совета, тебе без защиты, присвоено звание доктор. А то ведь сотрудники твоего института уважать не будут. Пока доктор.

Ампилов встал и, пошатываясь пошел к выходу.

Через неделю меня вызвали в Совет министров и предложили должность директора института космических проблем. Я до этого переговорил все с Натальей, Любовью Владимировной, Анатолий Федоровичем и другими моими друзьями и решил, что пойду. Я дал согласие и вот я директор.

Я работаю как вол. Масса интересных проблем обрушилась на меня, они засосали и втянули меня в новые открытия и необычные решения. А вот о проблеме рака, я вспоминаю иногда, когда Наташка говорит маленькому Андрюшке.

— Вырастешь большой, как папа, то решишь, проблему рака.

А сейчас я задумываюсь, а «БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?».

ЛЕС

Июль 1987 г.

— Ну, здравствуй, Самсонов.

Из кустов вышел одетый в гражданское капитан Николаев. В руке он держал недоеденную булку с колбасой.

— Давно тебя жду. Никак ты сегодня с большим уловом?

Сзади меня хрустнула ветка. На тропинке стояли два здоровых парня, с равнодушными физиономиями.

— Ты не снимай рюкзак, пройдемся до машины и там разберемся.

В почетном окружении, с нехорошим предчувствием, я двинулся к дороге. У черной «Волги» мы остановились.

— Ну, что там у тебя, показывай.

Я снял рюкзак и раскрыл его.

— Ого, — сказал капитан и вытащил за ствол «шмайсер», — Ты посмотри только, в каком отличном состоянии.

Он передернул затвором и, сунув другую руку в мешок, вытащил второй автомат.

— А вот и рожки, — заглянул он на дно рюкзака, — Раз. Два… Восемь штук. Ну все, засыпался ты, Самсонов.

— Я шел сдавать в милицию.

— Конечно, нашел на дороге. Подобрал и пошел сдавать в милицию. Ведь так?

— Все правильно.

— Сейчас мы акт составим. Съездим в управление, а там посмотрим что с тобой делать.

Добры молодцы запихали автоматы в рюкзак и сунули меня в машину.

— Где же ты нашел оружие?

— На дороге.

— И где ж оно так свободно валяется?

— На той тропке, где вы меня поймали, метрах так в 500.

— А тебя вчера в Березовке видели, это километра два вправо.

— Я там тоже вчера был.

— И решил до станции сделать крюк по дороге?

— Давно по лесу не ходил, соскучился.

— Неделю назад, тебя соскучившегося, видели тоже здесь и тоже с рюкзаком.

— Ну и что?

— Рюкзак-то твой тоже был полный.

— Там были мои шмотки. Не каждый же день оружие на дороге валяется.

— Ну что ж, Самсонов, дело я передаю в прокуратуру. Хватит, третий раз хватают тебя с поличным.

— Дело ваше, но оружие я шел сдавать в милицию.

— Слушай, Самсонов, заливай бабки другому, только не мне. Впрочем… — он вытащил из кармана сигарету и покрутив ее в руках затянулся, — У тебя есть еще шанс, если ты подскажешь мне кое-что.

— Я всегда помогаю нашему родному комитету.

— Слушай тогда, помощник. В Березовке, ты, по пьянке, проговорился, что нашел какие-то документы и даже вытер ими свою задницу. Так где ж они эти документы?

— Вот сволочи. Настучал кто-то. А еще друзья до гроба. Какая же дрянь накапала? Ладно, Сергей Николаевич, договоримся. Я вам место где документы, а вы меня отпускаете, без всяких оговорок.

— Вроде договорились. Завтра с утра мы к тебе заедем домой и поедешь с нами. Покажешь место.

— Только, пожалуйста, не врывайтесь в квартиру скопом, а то переполошите соседей.

— Хорошо. До свидания, Самсонов. Вот тебе подписанный пропуск.

Я еду с Николаевым и еще незнакомым мне мужиком в газике, и показываю дорогу. Сзади нас ревет крытый «КАМАЗ», полный солдат.

— Вот здесь мы выйдем. Остановите машину. Отсюда еще идти метров 800.

Солдаты высыпали из машины, взвалили на плечи инструмент и я повел цепочку, по знакомым мне приметам. На лесной поляне мы остановились.

— Вот здесь.

Я ткнул ногой в холмик.

— Снимите дерн, он легко снимается. Под ним ступеньки и вход.

Солдаты начали копать, я и офицеры отошли в сторону.

— Это землянка?

— Да.

— Когда нашел?

— Неделю назад, — соврал я.

— Автоматы оттуда?

— На дороге нашел.

— Ладно тебе. Завел пластинку.

— Товарищ капитан. Вход откопали, — к нам подлетел прапорщик.

— Ты отдохни здесь, Самсонов. Мы уж без тебя там справимся.

Офицеры пошли к вырытому черному провалу в земле и, включив фонарики, исчезли там.

Сижу на ветках второй час. Солдаты оцепили поляну. Возле входа в землянку суетятся военные и гражданские, которые прибыли по вызову рации. Наконец, обо мне вспомнили. Капитан и двое гражданских подошли ко мне.

— Самсонов, сколько было ящиков с документами?

— Два.

— Ты вскрыл оба ящика?

— Я.

— Ты вытаскивал оттуда что-нибудь?

— Нет. Только посмотрел что там такое.

— А чего хвастался, что подтирался?

— Да соврал просто. Чего по пьянке не наговоришь.

— А что в остальных ящиках, знаешь?

— Да, все вскрывал.

— В земляку втаскивали ящики, недавно… Не вы ли, Самсонов, причастны к этому делу? — спросил один из гражданских.

— Нет.

— Из ваших слов явствует, что кто-то еще до вас побывал в землянке?

— Я об этом не задумывался.

— Хорошо. Капитан, отпустите его.

— Но до станции далеко, — запротестовал я, — Подвезите хоть немножко.

Гражданские не стали слушать меня, они ушли. Капитан подвел к цепи и вытолкнул за спину солдата.

Сижу у Горбатого, так кличут Сергея, моего лучшего друга.

— Как перевод? — спрашиваю Горбатого.

— Вроде ничего. Дословный перевод первого документа следующий.

— Здесь есть еще один документ, — продолжил Горбатый. — Вот, послушай.

— Так где же все-таки склады? Ты внимательно просмотрел все документы в ящиках?

— Обижаешь. Перелистал все. И нашел кое-что. На первый взгляд и не стоит обращать внимание. Это сметы работ. Здесь инженер-майор Кофман подсчитал, что для постройки подземного хранилища длинной 110 метров, нужно 245 пленных, 100 кубометров леса, 400 скоб и т. д. Примет нахождения склада нет. Но здесь указаны дороги, где подвозят материал. Таких складов, рассчитанных Кофманом -6.

— И все наименования дорог в разных точках Ленинградской области?

— Да.

— Вот и давай от этого плясать.

— Надо пройтись по этим участкам. Посмотреть рельеф местности, расположение линии фронта и привязки к дорогам.

— Давай начнем завтра. Кстати, я продал КГБешникам землянку. Кто-то из Березовки заложил меня, пришлось ей отделаться. Ты теперь там не появляйся. Мало ли что.

— Ну хрен с ней. Жалко правда, мы барахла столько натащили, но самое важное у нас. Как ты углядел тогда документы?

— У нас еще несколько перевалочных пунктов. Но не в этом сейчас дело. У меня появился заказчик, на автоматы и пистолеты. Сейчас я вынужден вскрывать следующую базу. Как ты думаешь, с какой начать?

— Со Мгинской.

— Я тоже думал, что это лучше.

СЛЕДОПЫТЫ

Май. 1982 г.

Нас всего 12 и все школьники. Две девушки Мира, Галя и 10 парней. Мы роемся на Невском Пятачке под руководством представителя райкома комсомола, такого же возраста парня, как и мы, Михаила.

Я, Горбатый и Мира раскапываем воронку, а Михаил сидит на корточках наверху и читает нам лекцию.

— Существует два вида раскопщиков. Это красные следопыты и черные. Отличаются одни от других тем, что красные, делают все официально и имеют права на раскопки, черные нет. Черных не интересуют убитые, им необходимы шмотки и оружие.

— Вот такое.

Горбатый заметил кончик штыка, чуть-чуть подкопал вокруг и, потянув за штык, вытащил Мосинскую винтовку, без приклада, облепленную комьями слипшегося коричневого песка. Он швырнул его Михаилу.

— И такое тоже. Лучше всего оружие сохраняется в глине, а в песке не очень. Вот смотрите.

Михаил немецким ножом, соскоблил несколько комьев со ствола. Под ними мы увидели еле заметные, оспинки разъеденного металла.

— Это оружие еще ничего. Если его почистить, то даже можно стрелять. Осторожней, Мира, копай внимательно. Это кости. Так вот, черные делятся на три категории. Это чердачники, которые ходят по деревням и собирают или покупают оружие и всевозможные трофеи у местных. Следующая категория — помойщики, которые раскапывают немецкие помойки и находят в них уникальные и даже антикварные вещи. Немцы грабили музеи и дома и обставляли свои блиндажи фарфором, хрусталем, коврами и всякими прочими вещицами, скрашивающими окопный быт. Потом это барахло либо билось, либо не нравилось и выкидывалось в ямы. Немцы народ аккуратный и не разбрасывали все по территории. Ребята, глядите внимательно, нет ли гранаты, либо на поясе, либо в руке.

— Да здесь не один, здесь несколько черепов, — сказал Горбатый.

— Хоронить было некогда, здесь везде так. В каждой воронке по несколько человек и все наши. Ищите медальоны. Вот возьмите.

Михаил скинул два громадных полиэтиленовых мешка.

— Сюда складывайте кости. Дальше вам рассказывать?

— Давай, давай, — попросил я. — Так хоть отвлекаемся от этих неприятных вещей.

— Последняя категория черных, и самая многочисленная — это копалы. Эти копают все — землянки, окопы, кладбища, наши или немецкие, им все равно.

— Куда же они сбывают раскопанное? — спросила Мира.

— Перекупщикам, коллекционерам, бандитам, да и разным любителям острых ощущений.

— А кости солдат, что с ними?

— Им наплевать, все перемешают или куда-нибудь выкинут. Их ловят, сажают, но от этого количество черных следопытов не уменьшается.

Так я прошел ликбез. Раскопки меня захватили. Я узнал много. Как разряжать гранаты и мины, как выплавлять тол, как пристреливать оружие и многое другое. Я окончил школу и через два года перешел в черные следопыты, в копалы.

Июль. 1988 г.

Была светлая ночь. Мы воровато пробрались к холму и дружно принялись копать. После часа работ, я понял, грунт нетронут.

— Горбатый, кончай. Мы ошиблись.

— Может пробьем шурфы по холму.

— Давай, но чувствую холм не тот.

Мы проработали еще два часа. Пусто. Начало светать. Где-то зарокотал трактор и начал занудно шуметь по холмам.

— Ладно, пошли, Горбатый.

Мы спустились с холма и пошли к кромке леса, где была раскинута наша палатка.

Разбудил меня чей-то голос снаружи палатки.

— Эй, есть там кто-нибудь?

Я откинул полу и вылез наружу.

— Ба… Да это сам Самсонов.

Передо мной стоял Николаев.

— Здравствуйте, Сергей Николаевич.

— Здорово, если не шутишь. Ты с кем? Да это же Горбачев, своей собственной персоной.

Из палатки выполз, с заспанной физиономией, Горбатый.

— То-то я думаю, выбрать столько земли за ночь, Самсонов не мог, нужен помощник. Ошиблись вы ребята. Всего на 51 метр.

— Вы о чем Сергей Николаевич? — невинно спросил я.

— Склад-то от вас был на другом холме, всего 51 метр. Два часа тому назад трактор провалился. Не повезло вам ребятки. Ну да ладно, давайте собирайтесь. Поговорить мне надо с вами серьезно.

Мы собрали палатку все несложное хозяйство и сели в газик, который стоял в метрах 10 от леса, за канавой. Машина пошла к раскопам. На вершине, соседнего от нашего, холма было много народу. Сам холм был окружен солдатами. Мы подъехали к цепи и остановились.

— Посидите здесь, ребята, — сказал Николаев и, пройдя оцепление солдат, пошел на вершину холма.

Мы сидели минут 40, когда вернулся Николаев с, незнакомым мне, полковником.

— Итак, — начал полковник, — откуда вы узнали, что надо копать здесь?

— Мы ничего не знали… — начал Горбатый.

— Не дурите ребята, дело серьезное. Мы все время запаздываем за вами, только сегодня повезло и то, если бы не трактор.

— Мы копали червей, — брякнул я.

— Вот что, в городе появилось много оружия, причем трофейного в хорошем состоянии. Экспертиза выявила, что оно относится к той партии, с которой поймали вас, Самсонов. Было совершено несколько убийств и вооруженных ограблений. Четно говоря, я считаю, что вас зря тогда отпустили. Если бы вас засадили, этого безобразия не было бы. Мы подозреваем, что по грамотности ваших раскопов, вы знаете места баз, складов, бункеров и блиндажей немцев. Вы обязаны передать нам все данные.

— Мы ничего не знаем.

— Хорошо. Кто вскрыл Тосненский склад ГСМ? Вас там видели. Ваши ручки и следы остались там. Конечно, бензин и масло, превратившееся в камень, вам были не нужны, но помпы вы продали в нескольких деревнях. Скажете не так? Кто вскрыл артсклад у поселка Телези? Опять вас там видели. Мы не досчитали там несколько ящиков патронов, динамита, мин. Местные вас засекли, когда вы перетаскивали ящики в «Москвич».

— Мы там не были, — упрямо стоял Горбатый.

— Капитан, — обратился полковник к Николаеву, — попросите у прокурора ордер на обыск у этих двух молодцов. Документы и обоснование для этого представьте ему.

— Это ушлые мерзавцы, товарищ полковник. Даже пороховинки вы у них дома не найдете. Все прячут на своих базах.

— Выполняйте, товарищ капитан.

— Есть. Ну, поехали, ребята.

Как хорошо, что только позавчера, мы оставили все карты, документы у Миры, где как раз разрабатывали план поисков вот этого холма и где по нашим данным, было обмундирование немецкой армии.

Август. 1984 г.

Березовцы нас засекли, когда наша компания раскапывала немецкое кладбище.

— Ей, — сказал пьяный мужичонка с взлохмаченной бородой. — Зря копаете, здесь уже любители прошли, да и бульдозер все сравнял. Лучше скажите, водка у вас есть?

— Есть, — за всех сказал Андрей. Он отбросил лопату, — А ты, отец, знаешь где копать?

— Да ведь, везде можно копать.

— Ладно, ребята. Кончаем. Пойдем дед, выпьем.

— Вот это дело, — обрадовался тот.

Мы пошли в Березовку, одну из деревень, которую не сожгла война.

В избе набилось человек десять. Пришло трое деревенских, хозяин с хозяйкой, да нас пять копал. Пять бутылок водки мы выпили мгновенно. Языки у наших хозяев развязались и полились беседы и воспоминания о тех кто выжил, кто знает, где прошла война и что она запрятала в земле.

— К нам все уполномоченный ездит. Сейчас зачастил. Спрашивает не нашли ли мы, а может у кого видели какие документы. Немцы, говорит, здесь много чего по оставляли. А вы что ищете оружие, или бляхи с ножами?

— Все, что попадется, — вырвался вперед опять Андрей.

— В болоте, что отсюда за километр, вот по этой дороге, — мужичонка махнул влево рукой, — наши матросики лежат. Как погнал их Ворошило, так их всех и перестреляли в болотине. Там только карабины Симонова валяются, да и те, даже в войну не стреляли.

— Зато в сторону фронта есть полоса, километров 10, - заговорил другой, — там наши ополченцы лежат, один на другом. Немцы их из пулеметов и минометов расстреляли, когда те в атаку безоружными шли.

— Как так? — не выдержал Горбатый.

— У нас генералы такие. Оружия не хватало. Дали каждому по гранате, да по винтовке, одной на десять человек, и погнали вперед. Так в руке с гранатами и лежат. Так что там осторожно ребята, у большинства гранаты на взводе были, рванет, если пошевелите…

— Нашим на этом участке очень не везло. Даже когда прорывали блокаду, какой-то идиот послал танковый полк на минное поле. Оно сзади нас километра четыре. Весь полк погиб. Кто из подбитых танков вылез, немцы достреляли.

— Все количеством пытались взять, — подал реплику Андрей.

— У вас деньжата есть? — спросил один из местных мужичков — А то у Машки самогон есть, можно купить.

Горбатый вытащил деньги. Мужики оживились, среди них сыскался доброволец, который тут же исчез из избы.

— Самая жуткая мясорубка была на Невском пятачке, — сказал Горбатый. — Мы там были. Это ужасно. В четыре ряда лежат и все наши.

— Да везде так. Вся Ленинградская земля пропитана нашей кровью. Мы так считаем, что счет немцев и наших один к десяти.

Пришел мужик с двумя бутылями самогона. Пьянка началась по новой.

После второго стакана самогона, наш хозяин сказал.

— Вот здесь, в излучине ручья, есть горка с молодым леском. Так это — немецкое кладбище СС. У подошвы горы — рядовые, а вся гора забита высшими чинами. Где-то тут же, но не знаю где, были блиндажи и землянки командования дивизии СС. Вот там по шуруйте, ребята.

— Это не Земляничная горка?

— Да вроде, все ее так называют.

Пьянь пошла своим чередом. Мужики замолотили языком.

За земляничную горку я купил себе машину. Одни кинжалы СС и палаши стоили у коллекционеров столько, что можно было каждому из пяти копал год не работать. С конца 1941 г. и до середины 1942 г. немцы хоронили свих элитных товарищей еще в гробах при полной амуниции и вооружении. Прекрасные «парабеллумы» так хорошо сохранились, что мы тут же их пристреляли. Все бляхи, значки, ордена, каски — все что представляло интерес для продажи, мы собрали и либо продали, либо спрятали по своим базам.

Но начиная со второй половины 1942 г., немцы хоронили своих кое-как. Без гробов, без оружия, иногда даже без всего. Редко удавалось сорвать даже паршивый крестик с прогнившего трупа.

Следующий год мы искали блиндажи и землянки. Перелопатили тысячи кубометров земли. И все же нашли их. В большой землянке, раздавленной накатами бревен, от взрыва бомбы, находились два ящика с документами, которые потом и прочел Горбатый.

КОПАЛЫ

Август. 1988 г.

За мной следят. Это я обнаружил, разъезжая на машине по городу. Тут же предупредил всех наших. По цепочке ребят мне пришел заказ на десять «вальтеров». Деньги предложили бешеные. Решил рискнуть.

В районе Мги, во время войны, была жуткая бойня. Прошло столько лет, а следы войны разбросаны и проступают повсюду. То из размытого склона, выглядывает ржавый ствол пулемета или проявляются человеческие кости, то подрывается внезапно, на сто раз хоженной тропе, человек, а то в огородах садоводы выкапывают черепа, каски и разные весточки войны. Вообще, дачные участи все больше и больше расплываются по местам боев.

Вот и сейчас, я пробрался к своей скрытой базе, а шум машин и визг пил напоминают, что рядом человеческое жилье. Место раскопа не узнать. Все заросло травой. Даже лопату, завернутую в полиэтилен, я нашел с трудом. Расстелил большой лист полиэтилена и начал на него складывать аккуратные кубики дерна и выбрасывать землю и песок. Это все для того, чтобы не оставлять следов за собой.

Наконец появился черный провал, дыхнувший на меня залежалым воздухом и гнильем. Прежде всего освещаю фонариком потолок и с облегчением обнаруживаю, что бревна переката еще держат, хотя и прогнулись. Вся землянка забита ящиками, натасканными в разное время мной и Горбатым из складов, блиндажей и других раскопанных землянок, а также барахлом: касками, противогазами, оружием всех систем, цинками и прочей мелочью.

Выбираю небольшой ящик и выволакиваю его на воздух. Внутри лежат по десять штук, слева и справа, аккуратно проложенные войлоком, «вальтеры». Масло немножко загустело на них, но стрелять можно, хоть сейчас. Достаю ветошь из рюкзака и обматываю десять пистолетов в виде куколок, потом складываю их в рюкзак. На дне ящика, в гнездах, уложены запасные обоймы, завернутые в промасленную бумагу. Беру также десять штук и завернув их, бросаю в рюкзак.

Ящик уношу на место. Между ящиками с гранатами лежит офицерская сумка, которую я давно хотел взять. В ней карты, где наши разведчики отмечали объекты неприятельских позиций. Я ее нашел еще в 1984 г. в осыпавшейся землянке, здесь недалеко, где она преспокойно висела на стене. Эту сумку я тоже отправил в рюкзак.

Теперь пора все закапывать в обратом порядке. Трамбую землю сапогами и закладываю дерном, кубик к кубику. Все. Помятую траву, посыпаю табаком. Завтра это место будет не узнать.

Их услышал сразу, вдали зашипела на приеме радиостанция. Я сразу же упал. Ползком, извиваясь между деревьями и кустами, пробрался на звук. У дороги два милиционера с короткоствольными АК, прижавшись к деревьям, изучали лес. За дорогой «козел», запрятанный в кустах, шумел звуками эфира.

— Тише, ты, — зашипел один из милиционеров в сторону машины.

Звук убавился. Я пополз от этого места к изгибу дороги и напоролся на второй пост, тоже с двумя милиционерами. Отползаю назад, между постами и, забравшись в яму, жду момента.

Прошло минут 30. Из машины выскочил офицер.

— Цепью! — заорал он. — Пошли цепью, направление — Гнилое болото.

Милиционеры вышли из-за деревьев и стали рассредоточиваться. Один подошел ко мне так близко, что его сапог можно было достать рукой, но на мое счастье он смотрел в сторону леса.

— Пошел! — опять заорал офицер.

Цепь стала углубляться в лес. Я подождал немного и бросился бежать через дорогу, в направлении поселка.

— Вот он! — заорал чей-то голос со стороны, спрятанной машины. — Назад, мать вашу! Все назад!

Кусты хлестали по бокам. Я несся, как мог и понял, что с таким тяжелым рюкзаком мне далеко не убежать. Вот и поселок. Я помчался через него, мимо домов, участков, изумленных людей и детей. Появился дохлый забор, я рванул через него, потом через другой и только перемахнув через третий, свалился у большого парника.

Напротив парника стоял дом, обшитый вагонкой. На крыльце сидела девушка с длинной, светлой косой и ошалело смотрела на меня.

— Простите меня, — выдохнул я. — Не могли бы вы меня спрятать? За мной гоняться…

Где-то раздался топот и голоса, бегущих людей. Я не докончил говорить и бросился в парник. Скинув рюкзак, упал между вытянувшимися кустами помидоров.

— Гражданка, вы не видели здесь мужчину с рюкзаком?

Топот остановился.

— Да, видела, — пропел мелодичный голос.

Сердце у меня упало. Я чуть не застонал.

— Он выскочил здесь и побежал по дороге туда, в сторону озера.

Шум бегущих людей стал удаляться.

— Они ушли. Вы можете встать и пройти в дом.

Девушка стояла на пороге парника.

— Спасибо.

— Меня зовут Оля.

— Спасибо Оля. Меня зовут Юра.

Мы вошли в дом.

— Вы сбежали откуда-нибудь или… — она замялась.

— Не сбежал, не убил, не украл. Я копатель кладов.

— Неужели милиция из-за этого устраивает облавы на одного человека?

— Я копаю остатки войны.

— Так вы трофейщик?

— Вроде этого.

— Теперь мне все понятно. Брат удивлялся, чего это милиция сегодня разъездилась, а это оказывается все из-за вас.

Хлопнула калитка. Ольга выглянула в дверь. Мужской голос возбужденно заговорил.

— Ой, что было! Прислали курсантов, милиции полно. Пошли цепями левее озера. Говорят бандита ловят.

Крупный парень вошел в дом и с удивлением уставился на меня.

— А это кто?

— А это — тот бандит, которого ловят.

У парня отвалилась челюсть.

— Да не бойся, это не бандит, на самом деле это — трофейщик. Накопал оружия, теперь милиция за ним гоняется.

— Я не боюсь. Это правда? — обратился он ко мне.

Я залез в рюкзак и вытащил куклу ветоши, потом протянул ему.

— Посмотри.

Он стал разворачивать тряпье и вытащил за ствол пистолет.

— Вот это да! — восхищенно протянул он. — Неужели здесь, в окопах?!

— Здесь.

— Дай мне потрогать.

Ольга решительно взяла пистолет.

— Он какой-то липкий. И из него вовсе не стреляли, он новенький.

— Ладно. Отдай, — брат взял пистолет обратно и стал заворачивать его в тряпье, — Мне такие игрушки нравятся. Возьми.

Он вернул мне куклу.

— Так как же ты будешь теперь выбираться? Милиция везде: на дорогах, станции.

— Не знаю.

— Может он переспит у нас ночь, — заметила Ольга, — а утром, все уляжется, и он вернется в город.

— А что, идея. Как ты?

— Я не против.

— Мы так и не познакомились. Меня звать Николай.

— А его Юра, — сказала Ольга.

За столом мы разговорились и у Николая появилась новая идея.

— А что если ты поедешь в город без рюкзака? Я поеду раньше и привезу его к себе домой. Потом ты его у нас и возьмешь.

— Идет. Дайте только адрес.

— Запомни.

Он продиктовал адрес. Я запомнил. Потом мы играли в карты и домино и очень поздно легли спать.

Николаев появился на платформе неожиданно.

— Самсонов, подойди-ка сюда.

— Здравствуйте, Сергей Николаевич.

Он подозрительно оглядел меня.

— А где мешок?

— Какой мешок?

— А ну, пойдем-ка в машину.

Мы спустились с платформы, к стоящему недалеко газику. Там меня обыскали.

— Что вы ищете, Сергей Николаевич? Может я чем-нибудь могу вам помочь?

— Катись к чертовой матери. Помогальщик.

Пистолеты я продал и приобрел замечательных друзей в лице Ольги и Николая.

Сижу у Ольги и разбираю карту неизвестного разведчика с координатами целей. Весь фронт от окопов до дальних тыловых точек лежит передо мной. Вот знакомые места, здесь я копал. А вот и моя землянка, где я храню оружие, у нее значок «шт.» А что же в тылу у немцев? Я так и подскакиваю, слабым карандашом отмечено «шт. кор?». Это не в деревне, это в лесу. Здесь мы еще не были.

— Нашел что-нибудь? — спрашивает Николай.

— Да. Пожалуй, даже очень интересное местечко.

— Возьми меня с собой.

— Пойдем, только это дело опасное.

— И я пойду, — заявляет Ольга.

— Черт с вами, пойдем. В субботу выедем, возьмем палатки и еду. Может нам и повезет.

— Ура, — дурашливо закричал Николай, за что получил по затылку шлепок от Ольги.

Все члены группы, для конспирации, выезжают раздельно. В электричке я их не видел, только деревеньке в Димитровка мы собираемся вместе. Километров пять идем по лесу, затянутому мхами и выходим к старой заросшей дороге. От нее отсчитываю метров сто к громадному лесистому холму.

— Здесь, ребята, мы поставим палатку.

— Неужели весь холм будем копать? — удивилась Ольга.

— Зачем. Мы будем пробивать шурфы на отлоге холма, по всему периметру.

После несложных хозяйственных дел я разметил, начиная от центра холма, колышками места, где надо пробивать шурфы.

Везет неумехам. Первой наткнулась на бревенчатое перекрытие Ольга. Она прыгала и визжала, как недорезанный поросенок. Мы бросились к ней и я начал новую разметку к подошве холма, чтобы пробить вход. К вечеру мы его откопали, выкинув около семи кубометров земли и камней.

Перед входом лежало несколько, затянутых в труху мундиров, скелетов. Я проверил их лопатой и они развалились. Фонарик охватил глубину темного склепа. Несколько столов, телефоны, карты, бумаги. Слева две койки, справа две койки. На одной скелет в мундире, с красными разводами лампас.

— Какой ужас! — вскрикивает Ольга.

— Пойдемте отсюда. Пусть помещение проветрится, — сказал я. — Взрывом завалило вход. Их никто не откапывал, а они себя откапать не могли и задохнулись в этой могиле. Завтра рассмотрим все внимательно.

Утром мы вошли в бункер. Я попросил Николая собрать оружие, пистолеты, автоматы, кинжалы и вынести их к палатке.

— Что это? — Ольга с изумлением уставилась на стены.

— Ковры. Немцы не могли жить без уюта. Ты лучше посмотри, что творится там.

— Да это же посуда! Господи, да откуда же такая красота могла взяться?

— Вот и займись ей. Только аккуратно. Все вынеси отсюда.

В углу, на ящике из-под снарядов, стоял массивный сейф. Дверца его была приоткрыта. Ключи болтались в замочной скважине. Я открыл дверцу. Папки с документами лежали стопочками. Складываю все в рюкзак, теперь очередь за столами. На большой карте лежит массивный портсигар. Подношу к нему фонарик, блеск желтого металла мигнул за фонарем. Кладу портсигар в карман. Складываю карты и лежащие на столах документы, тоже в мешок. Теперь пора просмотреть карманы ветхих мундиров. Армейские книжки, расчески, часы, кольца — все сыпется в рюкзак. Подошел Николай.

— Все оружие собрал.

— Теперь надо собрать эмблемы, ордена, бляхи, все, что видишь.

— Хорошо.

— Юра, здесь картина, а вот еще одна. Они какие-то белесые.

— Ольга, пусть Николай снимет их. На свет не выносите, сразу краски погибнут. Сходите в палатку, возьмите мою рубаху и принесите сюда. Замотайте картины от света и так вынесите на место сбора.

— А ковры снимать?

— Бесполезно. Лучше даже не пытаться.

Мы очищаем бункер и потом засыпаем вход камнями и землей. Перед палаткой разложено многочисленное богатство.

— Ольга, выбери самую лучшую посуду и подготовь к отправке. Я там ветошь вывалил, в нее заверни. Учтите, нам палатки тащить и еще это барахло. Николай, забирай оружие, пойдем туда в лесок.

Загружаемся оружием, берем лопаты и идем в лесок. Я лопатами вырубаю метки на соснах, и сняв дерн, выкапываем яму. Кладем на дно полиэтилен и высыпаем оружие. Потом возвращаемся к палатке, забираем всякую мелочь — бляхи, каски и другие превратности войны и тоже уносим в ту же яму. Затыкаем все полиэтиленом и засыпаем яму.

Ольга отобрала посуду. Мы собираем палатку, запихиваем в рюкзаки тарелки, салатницы, всякую дребедень и отправляемся в обратный путь.

— Почему мы не взяли ни одного пистолета, ни одного кинжала? — будоражится Николай.

— Доверься моему опыту. Сейчас этого делать нельзя. Если нас остановят и обыщут, за каждый пистолет всыпят по первое число. Вынос оружия всегда тщательно продумывается. Это другая операция. И потом, оружие надо продавать, хранить трофейщику оружие нельзя.

Мы без всяких происшествий приехали в город.

ДОКУМЕНТЫ

Горбатый долго читал документы.

— Интересное местечко вы нашли. Этот пункт, который указан на карте разведчика, обстрелян тяжелой артиллерией и видно очень удачно. Но я хочу тебе сказать, что этот бункер здесь один быть не может. В холме, наверняка, землянки охраны, писарей, поваров, телефонистов, обслуживающих командный пункт, а может и еще какие-нибудь. Странно, что они не откопали своих командиров, неужели вся обслуга погибла?

— Заросшая дорога в лесу идет от Псковского шоссе. По ней на машине не проехать, поэтому мы пошли с другой стороны, через лес.

— И правильно сделали. В следующем году мы основательно займемся этим холмом. А сейчас, я тебе прочту интересные документы, от которых ты можешь упасть. Слушай.

— Ну как, здорово?

— Здорово. А ответ есть?

— Есть. Ты только послушай.

— Да, за каждый документ, нас точно посадят.

— Здесь есть последний из этой серии.

— Что еще есть интересное?

— Видно Ворошилов проболтался или Берия дознался о переговорах другим путем, но в этой папке есть еще один весьма странный документ.

— Ты заметил, что Берия послал письмо раньше письма Жданова, это значит, что он пользовался одним каналом и, наверняка, знал о переписке городской верхушки.

— А еще есть что-нибудь интересное?

— Много. Хотя бы взять приказы по армии, личную переписку. Вот.

Здесь есть ответ, но от самого Геринга и, притом, открытым текстом.

— Выходит, что часть награбленных произведений искусств Геринг прятал на складах армии.

— Я хочу сказать тебе еще одну вещичку от которой, ты ахнешь. Я рассказывал тебе о том, что у Ольги лежат две картины, вытащенные из бункера. Она вызвала знакомого старичка реставратора. Он сказал, что это картины русского мастера Никитина, крепостного графа Шувалова, которые находились в Екатириненском дворце в Пушкине. А посуда, которую мы приволокли, оказалась из музеев Павловского дворца. Мало того, в бункере были ковры, ручной выделки с мифологическими сю жетами, явно вытащенные из музеев.

— Выходит, что немецкие офицеры потихонечку грабили сокровища Геринга и они находились недалеко от бункера.

— Я думаю, что Геринг мог и не вывезти сокровищ. Во-первых, ему Гиммлер не дал, во-вторых, наши перешли в наступление и пришлось их оставить тут, вот на этих скрытых складах.

— Если это так, то здорово. Слушай, исследуя и переводя некоторые тексты, вот в этой папке, я обнаружил, что полковник, а потом генерал Альберт, занимался промежуточной деятельностью, как бы связным между неким генералом НКВД Николаевым и одной из разведок Германии. Это не относится к Абверу, адмирала Канариса или Гестапо.

— Постой. Не понял. Что в Германии было много независимых разведок?

— Да. Что-то около 7. Так вот об этом-то канале знал Берия, Геринг и еще кое-кто. Воюющие стороны обменивались разведанными, письмами, просьбами и другими вещами. Вот например, в папке к шифровке приложен перевод:

— Еще несколько переводов с просьбами.

— Здесь еще много таких шифровок. Немцы видно честно выполняли все просьбы с нашей стороны, хотя в этой папке нет того, что просили немцы. Во всем этом зловещую роль играет генерал НКВД Николаев, который осел в Ленинграде. Но вот к концу 1942 г. связь резко обрывается.

— А теперь я тебе скажу почему прервалась связь. В бункере, что мы нашли, на кровати в генеральских лампасах лежала мумия, у которой я извлек из кармана документы. Вот она воинская книжка. Узнаешь?

— Генерал Альберт?

— Это еще не все. В бункере я взял со стола портсигар, а когда дома его раскрыл, то нашел вот эту записку. На, переведи.

— Ну-ка, ну-ка.

— Здорово. И концы в воду. Может быть поэтому КГБ так усиленно рыщет по раскопам, пытаясь скрыть оставшиеся следы.

— Может быть. Кстати, меня фамилия Николаев смущает, так и напрашивается связь между нашим Николаевым и тем.

— А как инициалы того Николаева. Наш — С.Н., а тот?

— Постой, постой. Ага, вот нашел. Николаев Н.А. Действительно интересно, но мало ли совпадений.

— Черт возьми! У меня даже мурашки по коже идут от всего этого. Неужели это так? Ну ладно, давай вернемся к таинственным складам, о которых Алберт доносил Кистнеру. Давай еще раз исследуем карты. Просмотрим окружающую местность.

Май. 1989 г.

Нас накрыли.

Мы с Горбатым, действительно, нашли на месте прошлогодних раскопок с Ольгой и Николаем два разваленных блиндажа, с раздавленными внутри немцами, но мы еще нашли и большой бункер, где была легковая машина и старый немецкий бронетранспортер с гусеницами на задних колесах. И, как раз, только мы пробили лаз через сгнившие ворота с наваленной землей, как появились они.

— Спасибо, ребята, что помогли, — в спину нам раздался знакомый насмешливый голос, — Все уже раскопали?

Перед нами стоял Николаев с двумя помощниками.

— С трудом до вас добрался. Ого, сколько добра! Ну, теперь вы посидите здесь, а я посмотрю, что там.

Рядом с нами остался один из спутников Николаева, другой вместе с ним исчез в темной дыре на склоне холма. Вскоре они появились и Николаев прошелся вдоль склона, рассматривая наши раскопки. Он подошел к нам.

— Здорово. Ну что, ребятки, теперь с вами делать?

Мы молчали.

— Может быть опять договоримся? Вы что-нибудь мне, только посерьезней, а я вас не видел. Так как?

— Пойдет, — сказал Горбатый. — Мы только соберем шмотки и скажем после этого вам.

Под внимательным взглядом Николаева и его спутников, мы собрали палатку, рюкзаки и Горбатый подошел к офицеру.

— Вот, возьмите, — он вытащил из кармана рубахи карту разведчика и протянул ее Николаеву, — По ней копали.

Николаев рванул карту, развернул и впился в нее глазами.

— Ах, сволочи, ну как они ловко. Ты посмотри, точно эта точка отмечена и эта. Да. Не жаль отдавать?

— Жаль.

— Еще бы. Теперь дуйте отсюда. Мы еще с вами в городе поговорим.

Где-то назойливо шумел трактор. Шум его становился все ближе и ближе. Он пробивался по старой заброшенной дороге, ломая молодняк почти пятидесятилетней давности.

Мы шли по лесу и ругали этого недоноска Николаева.

— Сволочь, все таки проследил…

— Надо перепрятать документы и карты, — сказал я.

— Сейчас не лезь. Если мы их приведем к дому Миры — это конец. Надо предупредить Миру, чтоб спрятала. Я может потом, когда будет поспокойней, возьму все у нее и перепрячу.

— Договорились.

Июнь. 1989 г.

Меня и Горбатого вызвали в Большой дом.

Николаев был не один. Знакомый строгий полковник сидел на диване и презрительно разглядывал нас.

— Мы карту изучили, — начал Николаев, — Прошлись по всем местам. Хорошая карта. Так где вы ее нашли?

— В нашей землянке, под Мгой.

— Так, так. Тут вот какая к вам просьба, ребята. Верните все документы, что вы нашли и у наших, и у немцев.

— У нас их нет.

— А это что, как вы думаете?

Николаев бросил на стол фотографии бункера с пустыми столами и сейфом.

— Рядом с вашими раскопами мы нашли уже ограбленный пустой бункер. Только ковры, скелеты и мебель остались нам. Я не сомневаюсь, что вы уже побывали в нем. Наши эксперты уверены, что это был крупный штаб…. корпуса и кто-то недавно залез туда.

— Мы там не были, — угрюмо ответил Горбатый.

— А вас, Самсонов, в прошлом году ловила милиция, кажется здесь.

Ко мне, оторвавшись от дивана, подошел полковник. Он взял карту со стола Николаева и ткнул пальцем в отметку разведчика.

— Что вы, меня никто не ловил. Сергей Николаевич может подтвердить, он меня видел на платформе, мы поговорили и я уехал в город.

— Где ж вы там были, тогда?

— На берегу Мги, костерок разжег, проспал всю ночь и сюда, в город выехал.

— Эх, Самсонов, Самсонов. Вы же влипли. По карте разведчика мы нашли вашу базу и в ней ящики с оружием. В одном ящике не хватает десять «вальтеров». Да, да, тех самых «вальтеров», что по своим каналам мы заказали у вас. Вот акты экспертиз, которые подтверждают идентичность пистолетов всей партии в этом ящике.

— А причем здесь я?

— Притом, что ваши пальчики были в той и другой партии. Вот и здесь, акты экспертиз.

— Что вы от нас хотите? — поняв, что я попался, спросил Горбатый.

— Документы, что вы стащили в этом бункере.

— Они будут послезавтра.

— А почему не сегодня?

— Надо ездить по городу и в разных местах собирать документы у друзей и других людей.

— Ну, что ж. Мы ждем вас послезавтра.

Когда мы вышли, Горбатый сказал.

— Хорошо они тебя раскрутили. Вот сволочи. Но мы с тобой, то что нужно не отдадим.

— А насчет переписки Жданова, Геринга, Альберта и прочих бумаг?

— Ни в коем случае не отдавать. Сейчас мы торгуемся и нас не сажают, а за эти документы нас не пощадят. Просто уничтожат.

— Как ты думаешь, за нами следят?

— Не знаю, но мой совет — ни кого из наших знакомых постарайся не навещать. В случае необходимости, постарайся пройти из своего дома, чердаком и крышами. Так же возвратись.

Мы с Горбатым опять в знакомом кабинете у Николаева. Полковника нет, но в кабинете сидит молодой, незнакомый нам парень.

— Вот принесли, Сергей Николаевич.

Горбатый вытряхнул мешок, документы и папки разлетелись по всему столу. Молодой парень поднялся со своего места и подошел к нам. Он начал смотреть документы и сортировать их по пачкам.

— Ну как, Виктор Афанасьевич?

— Подлинные, Сергей Николаевич, но того что мы ожидали, нет. Зато есть воинские книжки и фамилии в них, именно тех, о ком вы не раз упоминали.

— Вот как? Так это все ребята? Вы не обманываете?

— Нет, Сергей Николаевич.

— Хорошо. Вот что напоследок я вам скажу. Чтоб больше мы вас на раскопах не видели. Это наше последнее предупреждение. Поняли?

— Сразу дошло до нутра, — вырвалось у Горбатого.

— Раз поняли, валяйте отсюда.

СКЛАД

Август. 1989 г.

— Горбатый, я кажется нашел. Смотри, эти накладные указывают, что грузы со станции Волосово направлялись на Бегуницы и здесь они уходили в лес. На этой немецкой карте, между Волосово и Бегуницам в левой стороне дороги, стоит крестик у просеки. Здесь сплошные горки и холмы. По нашей фотокарте, снятой с самолета, просеки уже нет, сплошные массивы обработанной земли, среди лесов. И это, я думаю, вот здесь, у холма.

— Я тоже пришел к такому выводу. Так как, рискнем?

— Рискнем. Выезжаем без палатки. Лопаты берем только железом. Палки срубим там. Встреча в Волосово, на краю поселка.

— Я пошел готовиться. До завтра.

Половина горки была засеяна клевером, на другой рос березовый лес. Мы начали шурф в лесу между берез. Два метра сплошной нетронутой глины.

— Пошли отсюда, — предложил я.

Мы пошли вниз к лесистой подошве холма. Не доходя метров десять до нее, я начинаю снимать дерн. Первые полметра прошли с трудом и я хотел уже бросить, как вдруг пошел песок. Дергаю Горбатого за рукав и мы начинаем остервенело выкидываем грунт. Лопаты одновременно ударились в дерево. Большие бревна показались наружу.

— Нашли, — почему-то шепотом сказал Горбатый.

— Нашли, — как эхо повторил я.

Мы сориентировались относительно направления бревен и помчались к подошве холма. Лопаты мелькали с выброшенной землей. Мы пробивали траншею в холм и вдруг… Лопаты ударились в дерево.

— Бери топор, я оголю два ствола, — скомандовал Горбатый.

Бегу за топором на вершину и обратно. Две лесины оголены уже на метр длинны. Лесины сохранились из-за глины неплохо, несмотря на то, что прошло больше сорока лет, и я потрудился на славу, превратив в щепу древесину. Лаз готов, и первый с фонарем, в него влезает Горбатый.

Большая площадь склада забита ящиками, между ними ровными рядами дорожки. Некоторые из ящиков разбиты, торчат ковры, гобелены, фарфоровая посуда. Вход с другой стороны. Возле него знакомые ящики с оружием и патронами.

Подхожу к большим потемневшим ящикам и пытаюсь лопатой сковырнуть крышку с одного из них.

— Стой, — говорит Горбатый.

Он подходит ко мне с фомкой.

— Нашел в канцелярском столе, у входа. Дай попробую.

Крышка легко отваливается. Скидываю слой стружки и под лучом фонаря зажелтел бугорками янтарь.

— Юрка, это плиты, наверно, из янтарной комнаты.

— Не может быть, они утоплены в Калининграде!

— Ты что, не видишь?

Горбатый приподнимает одну плиту, длинной где-то полтора метра и кладет ее на край ящика. Под следующим слоем стружки появилась другая янтарная плита.

Мы забрасываем плиты в ящик и накидываем крышку. Начинаем взламывать все ящики подряд. Там картины, здесь серебряные сосуды, в другом иконы. Боже мой, теперь мы знаем — это награбленные полковником Альбертом произведения искусств.

Меня трясет за плечо Горбатый.

— Уже много времени, пора уходить.

Мы выползаем на воздух. Солнце висит с боку и до боли режет глаза, несмотря на то, что мы смотрим на свои тени.

— Сходи за завтраком, — просит Горбатый.

Я неторопливо забираюсь на холм, где у первого шурфа брошены наши шмотки и начинаю из рюкзаков вытаскивать завтраки. Мой взгляд скользнул между берез на ближайшие холмы и я замираю… Вдали мелкими точками движется живая цепь.

— Горбатый, — кричу я, скатываясь с холма, — Там менты.

Горбатый бросился наверх. Он вернулся с нашими шмотками и бросил их в темную дырку лаза. Затем сам скрылся там. Через 2 минуты он вернулся, в руках у него был «шмайсер» и рожков 5 за поясом.

— Юрка, зарывай склад. Я попытаюсь их отвлечь. Пробегу леском, вон туда. Как закопаешь — иди на станцию, я потом приду.

— Ты с ума сошел Горбатый. Они будут стрелять.

— Я буду осторожен. Давай, Юрка, время нет.

Горбатый понесся, как лось через лес. Я схватил лопату и с яростью стал закапывать траншею. Через минут пятнадцать в стороне раздалась стрельба. Шум ее усиливался. Еще минут двадцать стреляют, а я уже закончил и выравниваю дерн. Бегу к соседнему шурфу и заваливаю его тоже. Стрельба реже, но она продолжается. Первый шурф тоже замаскирован.

Бегу по лесу к Горбатому. Стрельбы не слышно. Куда-то далеко зашвыриваю мешавшую лопату, бегу и бегу…

Горбатый лежит на животе, на вершине холма. Кругом стреляные гильзы. Поднимаю голову Горбатого.

— Юрка, — тихо говорит он, — Меня убили.

Я сажусь на корточки и кладу голову на колени.

— Что ж ты наделал, Горбатый?

Я глажу его волосы.

— Юрка, — он уже хрипит, — Бросай копать, мы уже давно взрос…

Горбатый затих, а я все глажу и глажу его волосы.

— Руки вверх!

Меня окружает толпа в милицейской форме. Я их не слышу. Я все шепчу: «Горбатый, что ты сделал?»

Николаев монотонно постукивал карандашом по столу.

— Так что теперь будем с вами делать, Самсонов?

— Мне все равно.

— Что вы там делали?

— Зачем вы убили Горбачева?

— Он оказал вооруженное сопротивление.

— Он муху не убьет.

Николае молчит, только стук карандаша отдается в ушах звуком молота по наковальне. После длительной паузы он продолжил.

— Я понял только через пять минут, что Горбачев отвлекал нас от тебя. Но остановить людей было невозможно. И вообще, я считал, что ты с грузом уже на станции и был ужасно поражен, увидев на холме.

— Я пойду домой, Сергей Николаевич.

— Иди, — вдруг согласился он.

Домой не пошел, а поехал к Ольге и выплакал ей всю горечь происшедшего.

— Юра, тебе уже много лет. Зачем и для чего ты рискуешь?

— Горбатый тоже высказал мне эту мысль перед смертью.

— Так что же ты решил?

— Пока ничего.

— Отдай ты им этот склад. Что нам делать с этим антиквариатом, картинами, янтарем и прочей мишурой. Продать никому невозможно. Это не Запад.

— Может ты и права, но Горбатый рисковал из-за этого склада и погиб. Только это мне и не позволяет сдать его.

— Подумай еще, Юра. Все, что вы нашли — это все государственные ценности, за кражу которых, бьют.

— Я подумаю, Ольга.

Мы похоронили Горбатого и на следующий день, утром, я взял переписку Геринга и пошел в Большой дом. К Николаеву меня пропустили быстро. В накуренном кабинете сидело три человека. Уже знакомый мне Виктор Афанасьевич, Николаев и моложавый капитан.

— Здравствуй, Самсонов, — приподнялся Николаев.

— Я пришел сдать то, что мы нашли с Горбачевым. Вот, возьмите.

Николаев взял документы, просмотрел и отдал молодому — Виктору Афанасьевичу.

— И что же там есть? Вы видели? — взволновано проговорил молодой, пробежав документы глазами.

— Там янтарная комната, картины, ковры, антиквариат.

В комнате наступила тишина. Документы перешли к капитану.

— Вы хотите передать нам склад? — спросил капитан.

— Когда поедем? — ответил я.

— Сейчас, — сказал Николаев, — Кузнецов, срочно вызовите солдат, машин пять с лопатами. Вы, — обратился он к молодому, — дозвонитесь до Эрмитажа, пусть вышлют двух экспертов, но примерно, через два часа, после нашего отъезда. Идите, подготовьтесь к отъезду.

Николаев поднял трубку телефона.

— Товарищ генерал, разрешите зайти по очень срочному делу. Да. Иду.

Я остался в кабинете один. Прошло полчаса. Влетел Николаев.

— Поехали Самсонов.

Опять едем впереди колонны, на газике. Сзади караван машин. Доезжаем до Бегуниц и сворачиваем налево, в сторону Волосова.

Вот и проклятый холм, едем к нему прямо по клеверу. Машины останавливаются. Мы выходим.

— Вот этот холм. Мы взломали дыру сзади, поэтому вход здесь.

— Кузнецов, — закричал Николаев, — оцепи это место.

Часть солдат по выпрыгивала из машин и цепью окружили холм. Другие с лопатами подошли к подошве холма. Я разметил участок и они начали копать.

Когда показались ворота, все сгрудились вокруг них. Меня отозвал в сторону Николаев.

— О янтарной комнате никому ни слова. Сейчас пойдешь с нами и покажешь, где эти ящики.

С яркими фонариками, только пять человек, шли проходами к заветным ящикам.

— Вот, — я показал на темные однообразные громадины.

Один из сопровождавших скинул уже выломанную крышку ящика и вытащил панель.

В свете фонариков янтарные плиты меняли окраску, становясь то оранжевыми, то красными.

— Это они, — сказал один из присутствующих.

— Кузнецов, — опять приказал Николаев, — Эти ящики сейчас вынести, в машины и срочно отвезти в управление. Как только освободишь место, приглашай экспертов. Оружие здесь есть? — обратился он уже ко мне.

— Да. Справа у входа. Ящиков пять, а слева — ящики с патронами, по-моему двадцать два.

— Хоть один ящик вскрыт?

— Да. Горбачев брал автомат.

— Ах да. Кузнецов, выноси ящики вперемежку с оружием. Нечаянно уроните ящик или крышку от него при выходе. Пусть все, кто у входа, увидят оружие. Говорите всем солдатам и окружающим, что выносите оружие. О янтарной комнате ни слова. Понятно?

— Так точно.

— Давай, действуй.

Закипела работа. Приехало еще несколько важных шишек. Походили по складу, по цокали языком.

— А это что? — спросил один из них, ткнув пальцем в наши с Горбатым шмотки, брошенные у пролома стены.

— Грабители, — ответил Николаев.

Они по возмущались и ушли.

ПОДСЛЕДСТВЕННЫЙ

Меня не отпустили. После того, как распотрошили склад, меня повезли в управление и посадили в камеру, где я просидел три дня. Наконец днем привели в один из многочисленных кабинетов управления. В комнате сидел, уже не раз встречавшийся со мной полковник, а за столом — гражданский с острыми и спрятанными глубоко под дугами бровей, глазами.

— Гражданин Самсонов Юрий Александрович. Здравствуйте. Я — ваш следователь Карманов Григорий Степанович.

— Как, разве я под следствием?

— Да, вот постановление прокуратуры.

Григорий Степанович протянул мне бумажку. Действительно, это было постановление о содержании меня под стражей.

— Но за что?

— За незаконное хранение оружия.

— Но у меня нет оружия.

— За незаконное хранение оружия в тайниках, базах, землянках и складах.

— Ничего не понимаю. Я отдал вам, причем добровольно, самый крупнейший склад и в благодарность меня загоняют сюда. Что за чушь?

— Хватит, гражданин Самсонов. Перейдем к делу.

Началась процедура дознания. После длительного установления моей личности, пошли главные вопросы.

— Как вы нашли последний склад?

— Откопали.

Следователь невозмутимо листал документы.

— А предыдущий склад?

— Откопали.

— Вот объяснительная майора Николаева Сергей Николаевича в которой говориться, что вы ему в присутствии двух сотрудников управления передали карту с координатами раскопов и некоторых своих баз. Вы передали карту?

— Передал.

— Значит ваш последний склад вы тоже взяли с помощью каких-то документов?

— Мы все копали, что бы что-то найти.

— Естественно. Я в этом не сомневаюсь. Перейдем к следующему вопросу. Вы находили на месте раскопов какие-нибудь документы?

— Да.

— И где они?

— Переданы Николаеву.

— Вот докладная Николаева, в который утверждается, что вы передавали ему документы по частям, когда вас ловили на месте преступления. Вы подтверждаете это?

— Я еще не видел документа в нашем государстве, запрещающего копать землю и поэтому не считаю преступлением вдруг неожиданно что-то раскопать. А то, что я ему передавал, так это степень нашего сотрудничества, между мной и КГБ.

— Ваша степень сотрудничества документально подтверждена?

— Нет, это негласное сотрудничество.

— Майор Николаев это не подтверждает.

— Это его дело.

Поднялся полковник и подошел ко мне.

— Самсонов, лучше передайте нам документы. Помните, я вас просил давно об этом и сейчас прошу. Отдайте.

— Я не видел никаких документов.

— Хорошо. Григорий Степанович, я настаиваю на проведении дознания с использованием химически-активных средств.

— Что ж, я не имею возражений. На сегодня допрос окончен.

Следователь нажал кнопку.

Через день меня притащили в стерильно бело-кафельную комнату, где прикрутили к койке. Напротив стояли: полковник, следователь и врач.

— Давайте приступим, — предложил полковник.

Следователь кивнул головой и врач вкатил мне укол в вену. Моя голова поплыла по волнам. Жуткий страх охватил все клеточки тела.

— Самсонов, вы находили документы при раскопах?

Сквозь облачность дымки страха прорвался звук человеческого голоса. Отвечай, отвечай, стучали пульсирующим молоточком толчки в голову.

— Да, находил.

— Где они?

— Их Горбатый отдал Мире.

— Адрес Миры.

— Новокузнецовская, 10, пятый этаж.

— Вы сами знаете содержание этих документов?

— Да.

— О чем они.

— Это секретная переписка, между генералом НКВД Николаевым Н. А. с генералом Альбертом, переписка фон Лееба со Ждановым и Ворошиловым, а также попытки Берии связаться со ставкой Гитлера.

— Это вы сами читали?

— Мне переводил Горбатый.

— Вы кому-нибудь говорили об этих документах?

— Их содержание знали я и Горбатый.

— Вы сами разломали ящики с янтарной комнатой?

— Вместе с Горбатым.

— Кто был свидетелем переноски ящиков из склада в машины?

— Я, Николаев, Кузнецов и два неизвестных мне гражданина.

— По каким документам вы нашли склад с янтарной комнатой?

— По накладным, немецкого строительного батальона и трофейным картам.

— Что вы нашли в бункере штабного корпуса?

— Сейф с документами, карты, портсигар, оружие и несколько немецких трупов, один из которых генерал Альберт.

— Вы сказали портигар?

— Да.

— Что было в портсигаре.

— Записка Николаеву, что он подонок.

— Он сейчас отойдет, — прервал мою пытку посторонний голос.

— Да, пожалуй, достаточно.

Мое тело вдруг расслабилось и я провалился в глубокий сон.

Два дня меня не вызывали и вот опять у следователя. Он уже один.

— Юрий Александрович, мы провели расследование. Вы перед судом должны пройти медэкспертизу. Распишитесь вот здесь.

— Но я даже не читал дела и не знаю в чем меня конкретно обвиняют.

— Сейчас это не обязательно. После медэкспертизы, вы ознакомитесь с делом.

— А что я должен подписать?

— Вот эту бумагу, что вы отдали все найденные вами документы Мире С. и дальнейшей судьбы их не знаете.

Я подписал этот странный документ.

В камерах Большого дома меня продержали еще неделю и, наконец, отправили на медэкспертизу.

Это было шестиэтажное здание, с решетками на окнах до последнего этажа. Каждый вход на этаж запирался на такие же могучие прутья. Сквозной коридор, с палатами слева и справа, упирался опять в решетки черной аварийной лестницы. Охранники сидели за столиками на лестничной площадке только парадной лестницы, врачи и санитары размещались в центре коридора, в светлом проеме, огражденном барьером. Когда я вошел в палату, то ахнул. На одной из кроватей сидел в больничном халате сам Николаев Сергей Николаевич.

— Вы?

— Я, я. Занимай эту койку, она свободна.

— Ничего не понимаю. Как же вы здесь?

— Благодаря тебе.

— Мне?

— Ну а кто же моего папашу, выдал. Святой дух что ли?

— Причем здесь папаша и вы?

— Вышло, что я охотился за документами своего папаши, чтобы прикрыть его.

— Чушь, ваше КГБ сошло с ума.

— Оно-то не сошло. Это все ширма обвинений, за ней стоят дела посерьезней.

— Это янтарная комната и компрометирующие документы.

— И янтарная комната в том числе. Кто-то пытается похоронить ее и сведения о содержании документов насовсем, да так, чтоб не было свидетелей.

— Что, что? Ты говоришь, похоронить свидетелей?

— А ты что, не понял куда ты попал?

— Меня прислали на экспертизу.

Сердце у меня упало от нехорошего предчувствия.

— Ха…ха…ха… Да знаешь где ты находишься? В психоневрологической больнице Министерства Внутренних Дел.

— Ну и что?

— А ты когда-нибудь читал книгу «Пролетая над гнездом кукушки»?

— Читал.

— Слыхал там такое слово — «лоботомия»?

— Не может быть? Неужели и нас хотят сделать идиотами?

— Ты отстал, парень. Наука давно ушла вперед. Здесь стирают память. Здесь тебе сотрут все — и документы, и янтарную комнату и даже меня. Выйдешь зато живой, не идиот, и не полуидиот, но с дырой в голове.

— Но я не хочу этого.

— Тебя и спрашивать не будут.

— И тебя тоже, так искалечат?

— А для чего ж я здесь.

Я не мог прийти в себя. Ужас охватил меня.

— Но ведь надо что-то делать?

— По моим данным, из этой конторы еще никто не убегал. Кстати, знаешь кто в соседней палате? Там сидит капитан Кузнецов, что с нами был на янтарной. Как видишь загребли всех, кто занимался твоим делом.

— О боже, — застонал я.

Ночью я почувствовал себя плохо, температура подскочила до 40 и в почти бессознательном состоянии, я пробыл два дня. Когда я очнулся, Николаева не было. На его койке лежал черноволосый мужик.

— А где Сергей Николаевич? — спросил я его.

— В реанимации, — ответил он, почесывая живот.

Я стал подниматься с койки. Голова закружилась и я чуть опять не упал. Посидев полчаса, я немножко отошел и, натянув халат и шлепанцы, пошел в туалет. По коридору мне навстречу шла знакомая женщина в больничном халате.

— Мира, — позвал я, — Мира.

Она с недоумением посмотрела на меня.

— Простите, но я вас не знаю.

— Мира, неужели ты меня не помнишь, Мира?

Женщина с испугом обогнула меня и часто оборачиваясь исчезла в палатах женского отделения. Мне стало горько. После туалета я заглянул в прозрачные стекла реанимационного отделения. На койке лежал Николаев с раскрытыми пустыми глазами. К нему подошла сестра. Он приподнял голову и что-то с ней стал говорить, потом посмотрел вокруг, встретился взглядом со мной и опять заговорил с сестрой. Я понял, он тоже меня не помнит и пошел в палату.

Врач определил у меня грипп и пожалуй это задержало садистов делать мне операцию.

Мы были на последнем, шестом этаже, и сверху все время стучали по кровле рабочие, которые ремонтировали крышу. Ходили они по черному ходу и иногда дразнили нас через решетку коридора.

— Эй, идиотик, — орали они кому-нибудь — Где твой хвостик?

Часть идиотиков начинала оглядывать себя в поисках хвостика.

Вот мне в голову и пришла мысль удрать через черный ход, но как открыть эту чертову дверь-решетку. Однажды врач наорал на нянечку за грязь на лестничной площадке и она пошла к дежурному врачу и вынесла из его кабинета ключ. Ее сопровождал санитар. Нянечка убрала мусор и отнесла ключ дежурному врачу.

Мне с каждым днем становилось лучше и однажды врач на обходе бросил сестрам.

— Готовьте завтра на операцию.

Они ушли, а я искал лихорадочно выхода из создавшегося положения. Вечером решил, терять мне нечего, либо изуродуют, либо убьют. Когда все заснули, я тихонечко встал и приоткрыв дверь палаты, заглянул в коридор. Тихо и пусто. Посреди коридора, где дежурят сестры, только яркий свет. Охранник за решеткой, дремлет на своем стуле. На цыпочках продвигаюсь к барьеру. Тихо. Дежурная сестра, прикрывшись одеялом, спит на стульях. Я прохожу ее и прокрадываюсь к комнате дежурного врача. Дверь открылась без шума. Врач спал, положив голову на стол. Я подошел к столу и, взяв большую медную пепельницу со стола, с силой опустил ее на голову спящему. Крак… и опять тихо. Кровь медленно расползалась по бумагам и стала стекать на пол. Я осторожно оттащил врача к стене и обшарил стол. Ключ был в третьем ящике стола. И вот опять коридор. Вроде все в порядке.

Крадусь вдоль стены и, наконец, проклятая решетка. Замок громко щелкнул от поворота ключа. Охранник, на той стороне коридора дернулся, и открыв глаза, тупо посмотрел в провал лестницы и… опять задремал. Железные ворота не пискнули при перемещении и вот я на лестничной площадке. Закрываю дверь на ключ, по полмиллиметра опуская собачку замка, что бы не было повторного щелчка. Только на чердак, вниз нельзя, там наверняка не выйти.

На плоской крыше гуляет ветер. Он чуть не сбивает меня с ног. Мелкий дождь порывами воды хлещет в лицо. Ветер разметал кучи мусора, небрежно сваленные в неожиданных местах. По центру крыши хлопает наброшенный на ведра, мешки с цементом, алебастром и инструментом, большой кусок брезента. Чтоб его не снесло ветром, он по краям зажат кирпичами и тяжелой железной тачкой. Мысль пришла мгновенно. Стягиваю один конец брезента и подложив под его центр мешок, лопатой прорубаю дырку. Брезент рвет из рук. Еле-еле перехватываю четыре угла и встаю спиной к ветру. Встряхиваю брезент кверху и тут же неведомая сила сдергивает меня с места и тащит на край. Я чуть не заорал от страха и закрыл глаза. Ноги повисли в пустоте. Вдруг ветки упруго захлестали со всех сторон и, задевая сучки тело грохнулось на землю. Брезент застрял в ветвях дерева.

Я бегу по саду, ограда после пережитого, далась очень легко. Я опять бегу мимо сонных домов, все дальше и дальше от страшного места. Зеленый огонек такси призывно замаячил на дороге. Поднимаю руку.

— Тебе куда?

— В Купчино.

— Залезай. А чего ты в таком наряде?

— Решил удрать на денек из больницы.

— А… У меня брат тоже, несколько раз бегал. Ничего, сейчас вылечили. Уже ни грамма в рот водяры второй год не берет.

Стучу бешено в дверь. Как они там долго спят. Наконец, сонный голос Ольги спрашивает: «Кто там?».

— Оля, это я, Юра.

Дверь открылась

— Юрка, где ж ты был?

— Ольга, дай 25 рублей, мне с такси рассчитаться надо.

Мы сидим за столом и я рассказываю Ольге обо всем, что со мной произошло.

— Что же теперь делать, Юра?

— Мне надо отсюда исчезнуть, но куда, я сам не знаю.

— Знаешь, я думаю они хватятся тебя утром. Пока ничего не перекрыто, уезжай в Сибирь, к моей маме, в город Билембай. Я тебе одежду брата и деньги на дорогу дам. А через неделю приеду сама.

Я подтянулся и поцеловал Ольгу в мягкие губы.

ПОСЛЕДНИЙ

Март. 1993 г.

Вот уже 2 года, как я вернулся со своей женой Олей в город. Меня никто не тревожил за это время и я спокойно работал в одной коммерческой структуре.

Но однажды, ко мне домой позвонил Виктор Афанасьевич и предложил встретиться в ресторане «Прибой».

Виктор Афанасьевич был не один, с ним сидел гражданин кавказкой национальности.

— Господи, сколько лет прошло. Вы ли это, Самсонов?

— Я, Виктор Афанасьевич. А где же Сергей Николаевич?

— Спился Сережа. Знакомьтесь, Зураб, а это — Юрий. Мы с ним знакомы уже много лет. Так, Юрий?

— Вроде, так.

— У Зураба к тебе есть деловое предложение. Он попросил меня встретиться с человеком, который может ему помочь, — Виктор Афанасьевич сделал паузу, — Ты еще имеешь в заначке склады с оружием?

— Как вам сказать. И да, и нет. Нет — потому что не занимаюсь этим много лет, да — когда занимался склады были, но столько времени прошло, может их нашел другой трофейщик.

— Не прибедняйся, Самсонов. Все это время ты держал на пульсе весь южный район области. На тебя сейчас работают десятки трофейщиков, добывая тебе оружие и другие сувениры войны. Человек пришел за делом. Так есть или нет склад?

— Хорошо. Скажите, что нужно. Конкретно.

— Скажи ему, Зураб.

— Дорогой, нужно оружие, много оружия. Ты скажи, что у тебя есть, я скажу, что я возьму.

— Давай, решим по-другому. Если я вскрываю склад, ты берешь все, иначе ничего не дам.

— Говори, что у тебя есть, я записываю.

— 15000 винтовок, типа «Маузер». Оружие пристреляно. Тройной комплект патронов к ним.

— Слушай, откуда у тебя столько винтовок? — удивился Виктор Афанасьевич.

— Немцы воевать-то начали не с автоматами, как нам вбивали в голову историки и мемуаристы, а с обыкновенной винтовкой. В 1942 и в 1943 годах началось перевооружение пехоты на автоматы и старые винтовки сдали на склады.

— Дорогой, винтовки хорошо. Давай дальше.

— 576 пистолетов «парабеллум», первый выпуск.

— Что значит первый выпуск?

— Пистолеты модернизировались и самые ранние выпуски, заменялись на новые.

— 57 пулеметов МГ, только 34-го года. Где-то около 80 «люгеров» и «вальтеров». 150 противопехотных мин, 120 автоматов «шмайсер» и 2000000 патронов.

— Сколько берешь за оружие?

— 20 долларов за винтовку, 50-за «парабеллум», 30-за «вальтеры», 40-за «шмайсеры» и пулеметы, 5-за мину и, наконец, за каждую цинку-20 долларов.

— Не спеши дорогой, не спеши. Дай я посчитаю. Дорого берешь за старое барахло.

— Не хочешь, не бери.

— Виктор, скажи ему, пусть сбавит.

— Юра, очень круто берешь. Сбавь на десять процентов.

— А сколько, ты возьмешь, Виктор Афанасьевич?

— Десять процентов от сделки, как посредник и организатор перевозки. Так, Зураб?

— Ох так, дорогой. Режете меня. Юрий, давай на десять процентов, за счет срока давности.

— Черт с тобой. Только плати наличными и в течение недели. Мне еще склад надо проверить. Деньги вперед — склад твой. Вывози как знаешь.

— Не ругайся дорогой. Сейчас я подсчитаю сколько это, а потом мне надо позвонить и согласовать деньги.

— Только не брякни в телефон про оружие, — сказал Виктор Афанасьевич.

— Зачем обижаешь, дорогой, меня хорошо там поймут. Вы подождете минут 20, я результат переговоров принесу.

Зураб долго шевелил губами, подсчитывая общую сумму. Наконец, он встал и пошел к выходу ресторана.

— Виктор Афанасьевич, я хочу вас спросить об одной вещи. Что стало с янтарной комнатой?

— Ничего. Ее нет.

— Как нет? Я ее сам видел, трогал вот этими руками.

— Вся наша беда в том, что есть вещи, о которых надо молчать, кода появляется большая политика. Все уверены, что янтарь либо в Калининграде, либо в Германии и никому в голову не придет, что он может быть здесь. Наши играют, на варварстве немцев, на компенсации потерянных ценностей и в глазах мира, мы пострадавшая сторона. Нам не хочется потерять этот имидж. Недавно президент заявил на весь мир, что комната спрятана на полигонах Германии. Поэтому комнаты считай, в России нет и ты ее не видел.

— Но это же достояние нации.

— Не трепли зря языком. Достояние…, смех это. То что сейчас во всю разворовывается достояние России ты не видишь, а комната, которая спрятана для России — у тебя как бельмо на глазу.

— Ладно, Сергей Николаевич. У меня другая точка зрения на достояние и не будем проводить дебаты по этому поводу. У меня еще к вам вопрос. Много лет тому назад вы это искали?

Я вытащил из кармана переписку с немцами Жданова, Берии и Николаева. Виктор Афанасьевич перечитал и кивнул.

— Где же вы хранили все время эти документы?

— Горбач перед смертью зашел к Мире и перетащил все другому человеку.

— Вот почему Мира, даже под наркотиками не могла ничего сказать. Кое-что я у тебя возьму, с твоего разрешения конечно, а это… Это никому не нужно. Можешь взять и вытереть задницу. Сейчас такими партийными вывертами никого не удивишь, все давно поняли, что партия гнила сверху и это привело к развалу страны. Так что бери, что хочешь, то и делай с ними.

Он перебросил мне листки с Ждановскими и Ворошиловскими переписками. В это время появился Зураб.

— Дорогой, все согласовано. Деньги будут через три дня. Склад берем через неделю, как только придут машины.

— Погоди, Зураб, — сказал я. — Это еще не все.

— Что еще? — забеспокоился Зураб.

— Деньги, ты мне передашь в установленном месте, взамен получишь карту, по которой и будешь копать.

— Это кто ж рискует? Ты или я?

— Мы оба. Но у меня риск предпочтительней. Если ты меня хоть одной банкнотой обманешь, то будут перестреляны у склада все.

— Зураб, он не шутит, — высказал Виктор Афанасьевич.

После ресторана мы выходили вместе с Виктор Афанасьевичем.

— У тебя есть еще что-нибудь?

— Остался склад с нашим оружием.

— Откуда? Я точно знаю, что наши складов здесь во время войны не делали.

— Наши не делали, а немцы собирали и складировали.

— И много там?

— Много.

— Если я найду покупателя, ты не будешь против?

— Конечно нет. У меня к вам тоже просьба. Сейчас наши ребята организовали ремонт трофейного оружия, найденного в земле. Вы зацепили одну мою мастерскую. Нельзя ли закрыть дело, а ребят выпустить?

— Это на Ижоре?

— Да.

— Попробуем помочь.

— Кто б мог подумать, что четыре года назад мы были врагами.

— Время меняется, Юра.

Ольга взволнованно встретила меня на пороге дома.

— Юра, в Николая стреляли. Я боюсь за него.

— Ранен?

— Немного задело.

— Где он?

— Там, в комнате.

Николай сидел за столом и пил чай.

— Привет. Ну, рассказывай, что у тебя?

— Юрий Александрович, обстановка сейчас на раскопах изменилась. Сейчас копают все, кому не лень. Всем вдруг стало нужно оружие. Раньше, с твоей легкой руки, весь южный район Ленинградской области был поделен на 9 частей между копалами. Соглашение соблюдалось до 1992 г. Теперь появились новички, но опаснее, чем нормальные бандиты. Они изымают оружие из земли, отнимают от копал, иногда покупают его. Вот я и нарвался на такую группу. Отрыл немецкие окопы и нашел «парабеллум». Тут же решил его пристрелять и они пришли на звук выстрела.

— Ну и кретин же ты, Коля. Дальше можешь не продолжать. Только ответь, стрелял в них?

— Да.

— Оля, надо спасать этого дурака. Давай собирайся, мы через три дня уезжаем.

— Куда?

— Опять в Билембай.

— У тебя тоже не все в порядке? Опять старый хвост тянется за тобой?

— Да и может все произойти, если я не исчезну.

— Что ж делать. Поехали.

— Николай, с тобой мы проведем последнюю операцию. Садись я тебе все расскажу.

Зураб приехал на встречу на двух машинах. Я стоял на лесной дороге и они остановились рядом. Из машин вышли: Зураб, Виктор Афанасьевич и 5 здоровенных кавказцев.

— Где чемодан? — спросил я.

— Ей, принесите.

Зураб махнул рукой. Подошел парень с чемоданчиком.

— Открой.

Он открыл и положил на капот машины.

— Теперь отойди.

Парень отошел. Я подошел и стал раскрывать и щупать каждую пачку долларов. Краем глаза увидел, что один из закавказцев пошел мне за спину.

— Стоять! — рявкнул я. — Стоять! — и махнул рукой.

С холма ударил пулемет, старый друг — МГ. Пули прошили строчку недалеко от кавказцев и пулемет замолк. Тишина зазвенела в ушах.

— Я ж говорил не делайте глупостей, — раздался голос Виктора Афанасьевича. — Я предполагал, что он всегда подстрахуется. У тебя все в порядке, Юра?

— Да. Деньги вот в этой пачке фальшивые. Зураб, ты можешь заменить?

Зураб вытащил из внутреннего кармана другую пачку и с неприязнью в глазах обменял ее.

— Так вот ребята, — закончил я, — Вы будете еще стоять так 15 минут после моего ухода. Если куда-нибудь тронетесь, вас прикончат. Вот твоя карта, Зураб. Смотрите и вы, Виктор Афанасьевич. Видите вот этот крестик, это честно заработанное ваше оружие. Объясните ему все, Виктор Афанасьевич.

Я пошел от машин в лес с чемоданом. Оглянувшись, увидел толпу людей над картой, постеленной на капоте.

Мы едем в «КАМАЗЕ». Николай за шофера, я и Ольга, как пассажиры. Сзади, на спальном месте лежит пулемет МГ и чемодан с деньгами.

До Билимбая, ох, как далеко…

ПРОЛОГ

Во всем виноват Мишка.

Даже сейчас сидя под следствием, я все больше убеждаюсь, что во всем виноват он.

— Вам знакома эта монета? — спрашивает сидящий напротив толстолицый очкарик.

Это мой следователь.

Я беру монету в руки и ощущаю ее парящую легкость. Так вот она где, моя третья монета. Мерзавец Мишка уверял меня, что его избили, а все монеты, которые я ему передал, отняли. Он просто, две монеты отдал в органы.

— Да.

— Кто вам заказал их?

— Мишка, Мишка Симаков.

— Симаков утверждает обратное. Вы сами, для неизвестных целей сделали этот рубль.

Рубль вываливается из моих рук и на ребре по спирали катится по бумагам.

— Пусть утверждает. Он подлец.

— Ладно. Перейдем вот к этим вещам.

Следователь высыпал из портфеля на стол горку блестящих металлических рублей.

— Вы делали?

— Похоже, я.

— Начнем с момента, когда вы заинтересовались изготовлением этих денег. Итак, вы утверждаете, что Владимира Руслановича к вам направил Симаков и до этого вы его ни когда не видели? — спрашивает следователь.

— Да.

— И за все время вашего общения с Владимиром Руслановичем, вы не разу не поинтересовались как его фамилия и где он живет и работает?

— Не интересовался.

— Хорошо. А теперь, еще раз, подробно, расскажите нам, как вы познакомились с Владимир Руслановичем, а также о дальнейших деловых контактах с ним.

У магнитофона на столе противное поскрипывание. Этот пластмассовый ящик, записывает все мои паузы и неосторожно сказанные слова.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Во всем виноват Мишка.

Мы считались с ним лучшими друзьями. Жили на одной лестнице, ходили в одну школу и класс и даже, поступили в один и тот же институт. Мало того, влюбились в одну девушку Таню, которая училась с нами в одном потоке. И тут в нашей дружбе произошла первая трещина. Я укатил на практику в Кириши, а когда приехал, то узнал что Таня и Мишка собираются поженится.

На Тане он не женился, а удрал после института в армию, служить положенный срок, офицером. Я же поступил в НИИ и меня распределили технологом в цех изготовления оснастки и оборудования.

Через полтора года в НИИ появился Мишка, которого трудоустроили технологом в технологический отдел.

И вот он появился передо мной в ядовито зеленых штанах и рубашке с полосочкой поперек.

— Здорово, Сашка.

— Мишка, черт старый. Никак утихомирился.

— Решил пристать к берегу и стать на якорь, как говорят моряки.

— Значит опять вместе?

— Вместе.

Он снисходительно оглядел мое рабочее место. Грязный стол с пачками бумаги в небрежных стопках.

— А что это у тебя? — он ткнул пальцем в черный комок на белом листе бумаги.

— Муха пластмассовая. Я формочку сделал и на литьевом участке отлил. Рыбаки обалдевают от таких штучек.

— Дай-ка посмотреть. Прелесть какая. Если у тебя есть еще, дашь мне несколько штучек?

— Возьми, вон в коробке. Первую партию сам опробовал.

— А как ты сделал ее?

— Да просто. Поймал живую муху, обработал ее токопроводящим лаком и повесил на проволочке в гальванической ванне. Там медь наросла на мухе комком. Потом комок разрезаешь, муху выкидываешь и все, форма готова.

— Здорово. А это что?

— Тоже самое я проделал с розой, ромашкой и другими цветами. Смотри какие формы.

— Но они все покрыты хромом?

— А как же. После меди опять в ванну, но уже с хромом… Твердость надо придать поверхности, иначе сотрешь медь и форме конец. Вон Маша тащит в мешке первые цветы. Маш, Маш, иди сюда. Это Мишка, мой старый друг. Познакомься.

— Маша.

Она с ухмылкой протянула руку.

— Маша, покажи как получилось?

— Смотрите.

Она высыпала содержимое мешка на стол. На грязной поверхности раскатились разноцветные головки цветов. Яркокрасные, белые и желтые полиэтиленовые бутоны потрясали тщательностью изготовления.

— Ух, ты. А где стебли?

— Да вот новую форму делаю. Стебли с листьями. Можно было бы листья отдельно, но уж больно много металла идет. Мы с Машей решили сделать партию цветов нашим женщинам к 8 Марта, пусть женщины порадуются.

— Сашка, сделай и моим в отдел.

— Маша, как, пороху хватит и на них?

— Да что не сделаешь для хорошего человека.

— А кто из нас хороший? — с надеждой посмотрел на нее Мишка.

— Саша, лучше.

— Конечно, Сашке и в детстве лучшие куски доставались.

Мишка стушевался и стал прощаться.

У Маши день рождения. Я долго думал, что ей подарить и решил сделать ее слепок. Я купил 12 коробок пластилина и, смешав его, вылепил по памяти ее головку. Сверху все залил гипсом. Получилась форма. Внутренность формы опять залил гипсом и изящная голова с закинутыми назад волосами предстала передо мной. А дальше, закрепив наружный слой и обработав токопроводящим лаком, сунул голову в гальваническую ванну с серебром. Когда головка была готова, как назло у рабочего места, появился Мишка.

— Ой. Как здорово.

— У Маши день рождения, вот решил подарить.

— Что ж ты мне не сказал? — забеспокоился Мишка. — Надо и мне что-то подарить.

Он выскочил из моей комнаты.

Я завернул голову в бумагу и полиэтилен и, договорившись с охранником, протащил сверток через проходную.

На Маше было красивое розовое платье. Она встретила меня в прихожей и я нежно поцеловав ее в щеку, развернул сверток.

— Сашка, ты ненормальный.

Маша покраснела и, взяв подарок, пошла показывать его гостям. Через некоторое время в квартиру ворвался Мишка. Он приволок громадную коробку конфет и штук десять красных роз.

Весь вечер я ухаживал за Машей, а Мишка, получив от нее отпор, занялся подругой Маши, оранжевой Мирой. Мы танцевали, пили вино, пели песни и Мишка под конец вечера сделал очередную пакость.

— Какая красивая головка, — он взял со стола гипсовый слепок Маши. — Маша, ну вылитая ты.

— Я сама удивляюсь, как Сашка мог вылепить меня по памяти. У тебя Сашенька несомненно есть талант.

Она погладила меня по руке. И тут головка выскользнула из рук Мишки и ударившись об стол, грохнулась на пол. Мы замерли, наступила тишина.

— Что же я наделал? — заверещал Мишка. — Машенька прости, вышло нечаяно.

Головка не разбилась, она ударилась об ковер, но нос отлетел. Я поднял голову и с ненавистью посмотрел на Мишку.

Вечер был испорчен.

Через неделю Мишка, как ни в чем не бывало, пришел ко мне с идеей.

— Сашка, а можно сделать форму из металлического рубля?

— Можно, но кому он будет нужен пластмассовый рубль. Только как сувенир.

— А ты попробуй, я договорюсь с гальваниками. Мы также пластмассовый рубль обработаем лаком и сунем в серебряную ванну.

— Ладно, у меня сейчас есть матрица без круглой вставки, давай попробую вставку сделать из формы рубля.

— Во здорово. Я тебе помогу.

Я сделал форму и первые три коричневых рубля из пластика появился на белый свет. Мишка тут же уволок их в гальванику. Через два часа, я действительно не узнал, то что сделал. Блестящие рубли сверкали в руке у Мишки.

— Ну как? — спросил он.

— Да ни как. Смотри какие они легкие.

— Ну и что. Саша, можно я их возьму. Я с этим рублями еще посмеюсь над друзьями и моими девочками.

— Валяй.

Маше моя затея с рублями не понравилась.

— С твоего позволения, я лучше выкину эту штуку.

Она выбила медные вставки из матрицы и пуансона. Раздавила их под прессом и запустила лепешки в мусорный ящик. Я ничего против не имел. В этот момент я был занят, выгравировывал в металле литники к стеблю розы. Нужно было спешить к 8 Марта.

Все цветы очень понравились и женщинам, и начальству. Руководство решило запустить маленький участок искусственных цветов для «народного потребления».

О монетах, которые я отдал Мишке, как — то за делами и забыл.

Меня вызвали в отдел кадров. В кабинете сидел начальник отдела и худой высокий мужчина.

— Здравствуйте Александр Максимович. С вами хотят побеседовать. Я оставлю вас здесь. Пожалуйста Семен Маркович. — он обратился к мужчине, освобождая своим чиновничьим туловищем кресло и стол.

Семен Маркович сел за стол, положил на него черную кожаную папку и вытащил несколько листочков из нее.

— И так… — он взглянул на медленно закрывающуюся дверь, потом на меня — Садитесь, чего вы стоите. И так, Александр Максимович Скворцов…

Он уперся глазами в листок.

— Год рождения…, место работы…, семейное положение… Все ясно. Я вот о чем хочу поговорить с вами гражданин Скворцов. Это ваше?

На столе блеснул фальшивый рубль.

— Простите, откуда он у вас?

— Вы признаете, что этот рубль сделали вы?

— Этот рубль сделал я. Но я все же хочу узнать, кто вам его передал?

— Это неважно. Важно другое, что вы переступили закон, изготовив фальшивые деньги.

— Мне кажется, вы пытаетесь создать из мухи слона. Смотрите.

Прежде чем Семен Маркович успел что-либо сделать, я схватил рубль и поднатужившись сломал его пополам.

— Что вы делаете? — он вскочил.

— Показал из чего он сделан. Если бы он был сделан из шоколада, вы бы тоже пришли затевать дело. Посмотрите. — я ткнул излом монеты к его глазам — Вы видите, это пластмасса. Это может быть и сувенир, и шоколадка. Вы что по весу не можете определить, что он легкий.

Семен Маркович изменился в лице и злобно смотрел на меня.

— Вы испортили вещественное доказательство.

— Доказательства, чего?

— Изготовления фальшивых денег. Где прессформа?

— Ее нет. Я ее уничтожил.

В это время зазвенел телефон. Семен Маркович поднял трубку.

— Да. Ну и что. Вы идиот. Где вы были раньше?

Трубка грохнулась об аппарат. Семен Маркович сосредоточенно смотрел в окно.

— Вот что, гражданин Скворцов. Мы пока не будем возбуждать против вас уголовного дела, хотя стоило бы.

Он взял разломанные половинки, покачал их в руке и со злость запустил в корзину с мусором.

— Идите и больше не попадайтесь.

Последствия этого разговора не кончились. Заскрипела бюрократическая машина НИИ и первый удар я получил на… комсомольском собрании, специально собранного для разбора личного дела Скворцова А.М.

На собрании выступил начальник отдела кадров.

— Ребята! У нас ЧП. Комсомолец Скворцов, вместо того, что бы заниматься производственной деятельностью, занялся изготовлением фальшивых денег. Им уже занималось следствие и учитывая, что он не нанес еще ущерб государству, не совершал до этого случая проступков и неплохо работал, оно решило передать дело общественности. Партийная организация и администрация нашего НИИ предлагает вам серьезно рассмотреть дело Скворцова и принять соответствующее решение.

И началось. Первыми выступили активисты, которые заклеймили меня, как отщепенца общества. Нашлись такие, которые утверждали, что видели меня последнее время часто пьяным и что я давно скатился в болото. Но самый сильный удар мне нанесла Маша.

— Я хорошо знаю Александра, уже полтора года работаю с ним рядом. То что он сделал, это подло. Я сама виновата, что вовремя не остановила его. Хочу сказать, что применять свои знания, талант для легких заработков, это несовместимо со званием комсомольца. Я предлагаю исключить его из комсомола.

Она села и… заплакала на плече у Мишки. Ах ты гаденыш Мишка, все из-за тебя, а ты сидишь с ухмылкой и гладишь голову Маши.

Посыпались другие предложения и собрание приняло решение. Так как я являюсь чуждым человеком общества, комсомольская организация НИИ предлагает:

Коротко и ясно. И меня поперли.

Самое интересное, что в родном социалистическом государстве, оказалась та же система, что и у капиталистов. Я познал на себе, что такое «черные списки» и куда бы я не обращался с работой, меня сначала просили подождать, потом вежливо отказывали в виду, отсутствия рабочих мест. А молодая женщина, начальник отдела кадров одного завода даже посетовала.

— Что вы такое натворили молодой человек? Вас же ни где не возьмут на хорошую работу.

Я сказал, что поцеловал дочку директора в одно место и был пойман на месте преступления, за что и пострадал. Женщина опешила и я поспешно выскочил из кабинета.

В магазинах «черные списки» отсутствовали и меня взяли разнорабочим. Достоинства социалистической системы были на лицо. Государство все же даст заработать и не даст помереть своим гражданам с голода.

Примерно через две недели, когда после работы я выходил из магазина, раздался голос с едва заметным акцентом.

— Александр Максимович, подойдите сюда.

Из стоящей у тротуара светлой «Волги», показалась рука и поманила меня к себе.

В машине сидел седоватый мужчина кавказкой национальности.

— Будьте любезны. Не могли бы вы сесть в машину и прокатиться со мной?

Вечер и так пропадал. Я любезно согласился.

Мы проехали квартал.

— Меня зовут Владимир Русланович. Я вас разыскивал, чтоб предложить одно интересное дело. Если вы не против, мы поужинаем в ресторане «Чайка».

Я промолчал. Мне очень хотелось есть.

Мы подъехали к ресторану и несмотря на публику толкающуюся перед дверью, нас любезно пропустили внутрь. Метрдотель быстро нашел столик и вскоре водка и закуска, буквально по взмаху волшебной палочки, появились на столе.

— Выпьем за встречу, Александр Максимович.

— Выпьем. Но кто вы? Кого вы представляете и откуда вы меня знаете?

Владимир Русланович засмеялся.

— Не бойтесь. Я не представляю никого. Я инженер металлург и заинтересовался некоторыми вашими разработками.

— У меня нет разработок.

— А разве это не ваше?

На ладони Владимир Руслановича засверкал рубль.

— Мое. Откуда вы-то его взяли?

— У тебя дружок есть, Мишей зовут, он мне и продал.

— Вот скотина.

— Может быть. Так вернемся к делу. Я бы хотел иметь таких рублей очень много.

— Вы что? Это же пластмасса.

— А кто сказал о пластмассе? Я говорю о металлических рублях.

— Да вы понимаете, что это такое?

— Понимаю, — насмешливо взглянул на меня Владимир Русланович и выпил рюмку с водкой — Эти дела всегда плохо пахнут. Поймают, будет плохо.

— Я не об этом. Нужно оборудование, нужен материал и причем разнообразный, нужна электроэнергия, литература кой-какая.

— Ну вот и договорились, а я думал, что вас уговаривать долго надо.

— О чем договорились. Я ни о чем не договаривался.

— Мы вам все дадим. Мало того, я как специалист в этой области сам достану все что считаю нужным и причем самое лучшее. Ваше дело, делать прессформы и химичить с компонентами, подбирать состав и давать продукцию. Распространять рубли будут другие, не вы.

— Владимир Русланович, это не возможно, я не могу придти в себя от вашего предложения.

— Ничего, я подожду с ответом. Вам три дня хватит?

— Хватит… Я подумаю.

— Вот и хорошо. А сейчас кончим деловую часть.

Рубль исчез в руке Владимир Руслановича. Мы выпили и закусили.

— Саша, можно так тебя называть? Хочешь познакомиться с любой девушкой в этом зале? Только пожелай, она будет твоя.

— Даже та, что сидит в компании молодых людей?

Я показал на симпатичную мордашку, что разговаривала с шикарным пижоном, ее соседом.

— Официант, — позвал Владимир Русланович.

Официант появился и угодливо наклонился к нему.

— Передай вон той, только на ухо, что я ей и ее подруге залеплю зад десятками. Но для этого пусть подойдет сюда и проведет вечер с нами.

Официант, получив красную бумажку, засеменил к столу с компанией. Он долго объяснял на ухо девушке что-то, показывая рукой на наш стол. Девушка встала, подняла свою подругу и они покачивая бедрами подошли к нам.

— Ну кто здесь меня залепить собирается?

— Да я и мой друг.

Владимир Русланович вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку нераспечатанных десяток.

— Ой, — пискнула вторая девушка.

— Очень заманчивое предложение. Не угостите нас молодые люди? — сказала ее подруга.

Девушки бесцеремонно отодвинули стулья и присели за стол. Я с беспокойством заметил шевеление за столом, от куда ушли девушки. Здоровенный верзила направлялся к нам.

— Лола, ты куда ушла? — начал он и вдруг запнулся. Два закавказца стояли за его спинами и бесцеремонно потащили парня в сторону.

— Спасибо, Роман, — бросил в спину одному черноволосому Владимир Русланович.

Сквозь волны алкоголя я еще успел серьезно подумать: «А ведь он все подготовил и продумал».

Через три дня я дал согласие. Уволился с работы и Владимир Русланович увез меня во Всеволожск, на шикарную дачу с собаками и глухим деревянным забором. Метрах в 100 от дачи высились корпуса какого-то предприятия, опоясанного разваливающимся кирпичным забором.

— Степан, принимай гостей.

Драный мужичонка с хитрыми глазами отогнал собак и пропустил нас в дом.

— Это Саша, о котором я тебе говорил.

— Угу, — он скосил на меня смеющийся глаз. — А это, привез?

— Там в машине. Пойди возьми.

Степан переваливаясь пошел к машине.

— А теперь Саша я тебе покажу твою лабораторию.

Владимир Русланович повел меня в погреб.

— Здесь хитростей и всякой электроники нет. Смотри. Вот щербина кирпича в стене, цепляйся за нее и тащи стенку в сторону.

Задняя кирпичная стена погреба поехало в сторону и передо мной появилось весьма приличное хорошо освещенное помещение, набитое оборудованием и столами. Три мощные печи стояли прижавшись к стене в самом конце комнаты. Рядом стояли ванны для закалки и шкафчик для одежды. Пресса, два шести тоника были закреплены на столах, один 60 тоник и 400 тоник стояли у стенки. Здесь же был токарный станок, небольшой фрезерный, два сверлильных и валки для проката стали, они стояли по центру помещения. На столах в охапке, в густой смазке, валялся инструмент. Здесь было все, от разверток до пил и фрез. В углу грудой валялись тигли всех размеров.

— Ну, как? Нравиться хозяйство?

— Вытяжка есть?

— А как же.

Владимир Русланович подошел к стене и включил рубильник. Тихо загудел вентилятор. В помещении появился свежий воздух.

— И приходная и расходная вентиляция. Для страховки, расходную сделали в тоннель теплотрассы, а приходную — через дымовую трубу. В доме две печи, но одна из них не работает. Насчет электроэнергии не беспокойся. С завода, что рядом с дачей, под землей протащен кабель. Вот здесь сигнальная лампочка, если кто появиться, будь на стороже. Эта дверь, — он ткнул в каменную кладку — звуконепроницаемая. Можешь включать свободно станки, стучать, петь — никто не услышит. У двери с этой стороны стопор, чтобы никто с той стороны не смог открыть.

— А где материал, сырье?

— Это привезут завтра, под вечер, когда потемнее будет. Ты просмотришь полученное и еще списочек дай, что тебе надо.

— Хорошо.

— Теперь, я тебе покажу одну интересную вещь. Смотри.

Он подошел к шкафчику для одежды и легко отодвинул его. За ним виднелся лаз.

— Это на всякий случай, — продолжил Владимир Русланович. — Мало ли что. По этому лазу доползешь до старого колодца, расположенного на соседнем участке в кустах.

— Что и сосед в курсе дела?

— Нет. Здесь, в колодце, утонула его маленькая дочка. Он и забил его.

— Степан-то все знает?

— А как же, он это все и рыл. Для своего сына рыл, тот дезертировал из армии и жил здесь три года.

— А потом?

— А потом, его поймали. Не вытерпел молодой, пошел о баб потереться. Вот и попался. Уже в тюрьме признался моему корешу об этом хранилище, вот я и уговорил Степана, взять его в аренду.

Владимир Русланович задвинул шкафчик опять на место.

— Ну принимай хозяйство, — продолжил он, — и за дело. Кстати, ты просил литературу, вон она в том столе. Там все рецепты варки сталей и справочники.

Как только я начал первые эксперименты с варкой сплавов, Владимир Русланович привел мне напарника.

— Знакомься, Измаил Александрович Гасанов. Парень всю жизнь работает с металлом. Помощь тебе будет неоценимая.

Это был худой паренек с черными глазами и волосами. Под носом пробивалась полоска тонких усов.

— Это, Саша, будет твоим начальником, — продолжил Владимир Русланович, обращаясь к пареньку. — Вы ребята здесь сами, без меня разберетесь. Сегодня у меня поезд, далеко уезжаю, приеду через недели две. Пока.

Он исчез.

— Ты, родом откуда? — спросил я паренька.

— Из Казани.

— А как здесь очутился?

— С группировками не состыковался.

— Не понял.

— В Казани все районы поделены между группировками ребят. Я был в одной, моя девушка в другой. Когда решили уйти, руководители группировок сказали нет. Ну и…

— Что?

— Фаризу изнасиловали, а мне пришлось отомстить за нее.

— Ясно. А откуда с металлом знаком?

— В институте сталей и сплавов работал. Инженером.

— Ну и ну. Живешь сейчас где?

— Здесь во Всеволожске.

— Помоги мне раскатать блин из этого тигля, — попросил я.

Первый рубль я изготовил через месяц. Владимир Русланович долго исследовал его через лупу, сверяя с образцом, потом взвесил на весах и спросил.

— Какова его себестоимость?

Я понял, что он хотел спросить.

— В 31,2 копейки.

Он с удивлением посмотрел на меня.

— А две десятых-то зачем?

— Все учел, до транспортных расходов.

— Все же дороговато. Но, по-моему, получилось не плохо, не отличишь от образцового. Давай выпускай партию. А как Измаил?

— Отличный парень. Схватывает все на лету.

— Ну и отлично.

Сначала в день мы делал по 100 рублей, потом приспособились и стали гнать по 430.

Мишку я встретил на улице.

— Сашка, где ты пропадал? Мы с Машей тебя переискались.

— Работаю.

— Где работаешь-то?

— В магазине.

— Шикарно живешь. Вон корочки какие, да и костюмчик что надо. Пойдем со мной, мы сейчас в кафе собираемся, вот Маша обрадуется.

— Катись ты от меня подальше, понял. Чтоб больше тобой не воняло на моем пути.

— Ты что обиделся на меня за монеты. Да отняли их от меня. Поймали, допросили и избили.

— Мало били.

Я повернулся и пошел.

Дома я не успел снять туфли, как раздался звонок в дверь. В дверях стояла Маша. — Сапка… Мне Миша сказал, что ты пришел. Я и побежала к тебе… Прости меня Сашка… Прости за это выступление на собрании. Это какой-то дурман и я дура попалась.

— Входи, чего стоишь в дверях.

Она вошла и молила меня взглядом о пощаде.

— Если я тебе скажу, что прощаю, то это не правда. Я предательства простить всеравно не могу. Ты одним только словом изменила мою судьбу. Теперь я неизвестно кто.

— Саша, я подлая тварь.

Она заплакала и сквозь всхлипывания продолжала.

— Меня парторг с начальником отдела кадров два часа обрабатывали, чтоб я выступила на собрании. Они пригрозили, что выгонят меня вместе с тобой, если не буду выступать.

Маша глухо рыдала в стену.

— Во, даже вместе, а было бы заманчиво.

Маша прекратила плакать.

— Что заманчиво? Ты мне больше ничего не хочешь сказать?

— Нет.

Она повернулась к двери и как в замедленной съемке, переступила порог и ее туловище по частям исчезало в провале лестницы.

Фальшивые рубли заполнили город. Их заметили и правохранительные органы. Начался поиск подпольной мастерской.

Через пол года, ко мне в мастерскую пришел Владимир Русланович.

— Саша, смотри, монетный двор выпустил новый рубль. Видишь, по бокам рефленку, теперь этот рубль будет в ходу. Старые рубли банк собирает. Нужно перестроиться.

— Я постараюсь. Матрица потребует существенной переделки. Но у меня задержка. Я все анализы делаю на глаз. Неплохо бы приобрести приборы Бринеля и Роквелла. Проверку твердости провожу дедовским методом, на напильник.

— У меня тоже такая мыслишка с самого начала была. Но такой прибор достать труднее, чем тонну серебра. Я тебе постараюсь помочь. Делай пока новую форму.

Через месяц в городе появились новые рубли моего изготовления. Нескольких распространителей фальшивых денег удалось схватить, но из-за массы посредников, до меня было добраться невозможно.

Мишка опять явился передо мной.

— Сашка, что ты с Машей сделал?

— Я ее давно не видел. А что же с ней произошло?

— После последней встречи с тобой, она ни с кем не разговаривает, даже на работе. Мне набила рожу и сказала, что убьет, если еще раз увидит.

— Правильно сделает. Кому такое дерьмо нужно.

— Поосторожней, чистоплюй. Кстати, я тебя видел во Всеволожске. Что ты там делаешь?

— Ах ты поганка, подсматриваешь сволочь.

В этот раз я не выдержал. Я врезал ему в подбородок и он, оступившись о край тротуара, покатился по газону. Мне больше не хотелось марать руки и я пошел домой.

Прошел год.

Государство объявило мне войну. Везде в городе усилились посты милиции, все продавцы предупреждены о появлении фальшивых денег. Но как я понял, деньги уже хлынули по всей стране.

Виктор Русланович принес новый рубль, только-что выпущенный Монетным двором.

— Хитрые мужики какие. Решили убрать рефленку и написать на торце: «ОДИН РУБЛЬ, СССР». Осилишь?

— Сделать это возможно, но нужен микроскоп. Будем делать рубль в две операции. Форма старого рубля у меня еще осталась, а в новой форме, в виде обжима монеты, сделаем выпуклую гравировку.

— Со старой формой ты хорошо придумал. Это дешевле и времени меньше на изготовление. А микроскоп…. Микроскоп будет завтра.

— А как насчет Бринеля?

— Ты сам понимаешь, сейчас такая аппаратура везде стоит на учете, особенно когда фальшивые деньги гуляют по стране. Милиция сразу пойдет по следам. Необходимо время, чтоб найти канал и привезти приборы сюда.

Прошло очень много времени и я уже стал забывать о своем заказе на приборы, когда однажды…

В комнате замаячила сигнальная лампочка. Я зажал стопором стенку-дверь.

— Кого это несет?

Измаил замер и уставился на лампочку. Через час лампочка мигать перестала. Я выполз наружу.

— Степан, что произошло?

— Да вот какой-то молодой человек привез вот эти здоровенные глыбины.

На полу стояли, замотанные в полиэтилен, два прибора определения твердости. Мы со Степаном стащили их под пол, в мастерскую и когда я размотал один, то охнул. На стенке прибора, красной краской мелькнула надпись «НИИ». Эти приборы были из моего бывшего цеха. Нехорошее предчувствие охватило меня. Кошки заскребли по сердцу.

Когда появился Владимир Русланович, я высказал ему свои подозрения. Он засмеялся.

— Не боись. Это тот парень, который продал мне твою первую фальшивую монету.

— Мишка, но мы же влипли.

— У тебя есть какие-нибудь факты против него?

— Нет, кроме одного, что он те монеты разбазарил во все стороны.

— Сколько было монет?

— Три. Одна у вас, одна в мусорнице, а где третья не знаю. Мишка сказал, что его избили, а монеты отняли.

— Мне он тоже сказал так же. Как только он продал мне монету, на улице его схватили и увезли в милицию, а там он, вроде, все рассказал и даже про меня.

— И вы ему верите?

— Мы его проверили. Вроде ничего. Вот и приборы он стащил, провез под мусором.

— Это самое опрометчивое решение с вашей стороны, Владимир Русланович.

Он задумался.

— Что ж, если ты так думаешь, придется заняться им всерьез. Сперва мы тщательно проследим его связи, а там решим, что делать.

Нас не трогали. Пол года мы работали спокойно.

Я начал выпуск новой монеты. Рынок опять зазвенел фальшивыми дисками. Мы уже выпустили около 25000 рублей, деньги в то время не малые, можно сказать огромные.

Сигнал тревоги, замигал яркими вспышками. Я законтрил дверь и считая, что это обычная приемка Степаном металла или передача товара посреднику, занимался своим делом, выжимал под прессом очередную монету. Глухой удар в стенку заставил меня подпрыгнуть. Сердце заныло. Еще удар. Измаил побледнел и с ужасом смотрел на стену-дверь.

Я схватил Измаила за руку и поволок к шкафчику. Оттянул его в сторону и показал рукой на лаз. Он понял меня и как ящерица пополз в черную дырку. Я пролез за ним.

Мы выскочили в колодец. Сверху, через щели досок пробивался свет. Я пополз по гнилому срубу наверх первый. Трухлявые доски вывались из гвоздей и я очутился среди кустов жимолости. Голова Измаила показалась из колодца, я помог ему выбраться и указал рукой на забор.

Измаил нырнул в кусты. Скрипнул забор. Он пропал. Я раздвинул несколько веток жимолости и посмотрел на участок Степана. Несколько машин стояли у крыльца. У двери дачи в высоком мужчине, я узнал следователя, Семена Марковича. А ниже на ступеньках, чуть не по стойке смирно стоял… Мишка. Семен Маркович, что-то выговаривал ему.

Я осторожно отпустил ветки и тоже проскочив забор, с независимым видом пошел к автобусной остановке.

Домой я не пошел, а сразу отправился к Маше. Она, в накинутом халатике, открыла дверь и с удивлением смотрела на меня.

— Что-нибудь произошло, Саша?

— Да Маша, я влип.

В это время, сзади, раздался топот ног. Двое гражданских подскочили ко мне и взяли за руки. Знакомый, запыхавшийся голос, со смешком сказал.

— А ведь я знал, что ты сюда придешь.

Следователь нажал на кнопку магнитофона.

— Что ж, мы с вами встретимся в следующий раз и поговорим подробно о деталях.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Меня осудили на 10 лет, хотя прокурор настаивал на 20. После суда, вместо «крестов», повезли в изолятор КГБ. Уставший подполковник, разглядывая меня, усмехнулся.

— Так значит ты и есть тот знаменитый фальшивомонетчик, который потряс экономику нашего государства? Хорош, ни чего не скажешь. Дольше всех держался в Союзе. Обычно фальшивомонетчики могут продержаться первые пол года, редко год, а ты выдержал целых три с половиной. Что ж, мы ценим противников и пожалуй дадим тебе возможность сгладить твое существование на тюремной койке. Ты ведь не очень хочешь в тюрьму, правда?

— Не хочу.

— Значит умница. Завтра поедешь этапом в Подмосковье. Хватит государство разорять, пора отдавать ему долги.

Специальный производственный центр, охранялся великолепно. Электроника, решетки, охрана, собаки-все прелести нововведений предстали передо мной. Это было уникальное в стране производство фальшивых денег. Здесь готовились деньги всех стран мира. Специалисты высшего класса день и ночь трудились над изготовлением невиданных клише, варки уникальной бумаги и диковинных красок и красителей.

— Ага, значит это ты баламут, накачал бедную Россию фальшивой монетой.

Передо мной сидел мужик в помятом костюме, со следами перхоти на плечах. Теперь мой непосредственный начальник.

— А ведь хорошая работа. Мы следили здесь за тобой. Даже спорили, когда появишься в наших пенатах.

Он щелкнул пальцами и высыпал из ящика на поверхность стола горсть рублей, потом достал увеличительное стекло и стал их рассматривать.

— Я поспорил, — продолжал он — что год ты протянешь. Но ты оказался на высоте. Видно хорошо тебя прикрыли, — мужик задержался на мгновение. — Все отлично, даже боковые буквы, но на первом выпуске монет, ты плоховато рассчитал износ прессформы. От этого монеты последних партий немножко потеряли свою рельефность. Правда, для потребителя это ерунда, монеты в обороте всегда стираются. Глаз у тебя тоже великолепный, буквы сделаны отлично и закалка их хороша. Неужели все делал сам?

— Сам.

Мужик оторвался от лупы и поднял на меня голову.

— Года три назад, когда появились везде эти фальшивки, я дал себе слово, что если тебя поймают и не убьют и если ты появишься здесь, то ты получишь от меня необычный заказ.

Он опять полез в ящик и вытащил две старые золотые царские монеты.

— Видал какая красота. Тебе надо такую сделать.

— Но зачем же? Это не ходовая монета?

— Что ты говоришь, мальчишка. Эта монета будет ходовой всю жизнь. Ей забиты все банки Европы и она по-прежнему не теряя цены ходит по всему миру. У нас она не в ходу, а там ей цену знают. Твой угол будет у Мироныча, на пятом участке. Иди сынок твори.

Он бросил монеты в мою ладонь.

Два года я потратил на состав, который походил бы на золото. Он не должен окисляться на воздухе и по удельному весу должен был похож на золото. Сколько я перелопатил литературы и даже трудов алхимиков, перечислить трудно, а сколько вариантов пришлось проверить. Есть 417 вариантов, изготовления сплавов фальшивого золота, начиная от знаменитого польского золота, до золота алхимика Арисмея, которые пришлось опробовать. Но все их забраковали испытательные службы, одни по свойствам, другие по себестоимости.

Наконец, все же удалось подобрать состав, но это было только началом технологического процесса.

Я занимался анодированием в гальванической ванне обыкновенных сталей, делал сплавы и прессовал их в форме, пытался изготовлять монеты литьем под давлением. И все же, первая монета появилась на свет. Она была очень похожая на образец и я отправил ее на испытание.

Начальник вызвал меня к себе.

— Мы довольны вашей работой. Я даже скажу больше, это классический вариант. Только после химического анализа, удается обнаружить подделку. Даем добро на ее производство. Рассчитайте сколько надо прессформ, с учетом запасных, для изготовления порядка 500000 монет.

— Сколько?

— Ты что глухой? 500000 монет

Он задумался, почесал подбородок и вдруг мне выложил.

— Тут ко мне пришли сведения, что в свое время вы делали цветы из пластмасс. Не могли бы вы для нас сделать несколько прессформ. Мы для этой цели пришлем прекрасные розы и другие разновидности цветов.

— Давайте попробуем, но нужен токопроводящий лак.

— Найдем. Творите, молодой человек, творите.

Проклятый Мишка даже здесь не оставляет в покое. Только трое: я, Маша и Мишка были знакомы в НИИ с технологией производства цветов. Теперь нет сомнений, меня тогда подставил Мишка.

Я сделал формы, сделал цветы и во всю клепал фальшивые царские рубли. Прошел еще год. В стране назревали перемены. Горбачев развалил страну. Пришел к власти новый президент и мы ожидали перемен в «тюремной» жизни.

Меня вызвали к начальнику центра.

— На тебя пришел запрос из Грозненского центра КГБ. Собирайся и отправляйся туда. Сегодня после обеда будет транспорт. Дай бог, больше не увидится, Скворцов.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В Грозненском пересыльном пункте меня не знали куда пихнуть и только после бесконечных переписок, нашелся хозяин заявки. Для подрыва экономики бывших друзей России, необходимо было изготовить партию фальшивых денег. Для этого в Грозном срочно создавалась промежуточная база по изготовлению этих фальшивых денег.

Мы пока бездельничали, так как не было оборудования, материалов и хороших помещений. Отсиживали срок в изоляторе КГБ и валяли дурака. Таких как я было человек 15 со всей России. Вскоре разнесся слух, что по нашему делу из центра приедет уполномоченный, который наконец-то решит, что с нами делать.

Меня вызвали к начальству.

За столом в небрежной позе в форме капитана сидел Мишка.

— Здорово Саша, с Уралмаша. — выдал он рифму — Вот мы и встретились.

— Что тебе надо, недоносок?

— Ты все обижаешься.

Он прищурился, скулы сжались. Глаза сверкнули недобрым огнем.

— Значит, на мне капитана получил?

— И на тебе тоже. На всякой швали вроде тебя. Но я с тобой не лаяться сюда прислан, а делать дело.

— Опять кого-нибудь заложить приехал?

— Заткнись. Я еще не забыл, что должен тебе отдать долг. Может тебе сейчас врезать оплеуху?

— Мы сейчас в разных весовых категориях. У тебя больше гнусных прав, чем у меня.

— Хватит. Я решил, завтра выходишь на работу.

— Спасибочки за заботу, а то я удивился, зачем это дерьмо приехало.

— Катись…

Он нажал на кнопку.

— Следующий.

— Смотри, новый директор идет. — один из зеков толкнул меня в плечо.

Ко мне подходил Владимир Русланович. Увидев меня, он мигнул глазом и не меняя лица, прошествовал со свитой дальше.

Вскоре меня попросили зайти к директору.

Владимир Русланович сидел в огромном кожаном кресле и улыбался как старому знакомому.

— Здравствуй, Саша.

Он тепло пожал руку.

— Садись, — жестом барской руки бросил он. — Эй, Анна, принеси коньяку, да пару бутербродов, — проговорил он в микрофон. — Сколько лет уже прошло, Саша? Вот опять встретились и вместе работать будем.

— Я ни чего не понимаю. А как же Мишка? Ведь он знал и догадывался, что вы причастны к моему делу.

— Да Мишка кто? Навозный червяк. Тогда он меня упустил. Пока искал, время пришло другое, а теперь он мне пятки лижет. Я же купил все Мишкино начальство. Хочешь докажу, что это так. Смотри.

Владимир Русланович набрал номер невидимого мне телефона.

— Гриша привет. Да, да, я. Как сын, поступил? Я говорил же, что все будет в порядке. Конечно. Хорошо. Послушай, у меня к тебе есть маленькая просьба. В изоляторе КГБ сидит хороший малый, Скворцов Александр Максимович. Выпусти его, под мою ответственность. Что значит не можешь? Ты попытайся. Да его завтра же размажут об стенку. Значит сделаешь? Договорились. Пока.

Вошла Анна, симпатичная чеченка с подносом в руках. На нем стояла бутылка коньяка, две рюмочки и горка бутербродов с кусочками лимона на каждом.

— Вот Владимир Русланович. Я могу идти? Ой…

Владимир Русланович ущипнул ее за ягодицу.

— Иди, иди, радость моя.

Анна вспыхнула и быстро испарилась.

— Давай Саша, выпьем за твою новую жизнь. Завтра тебя освободят. Я тебе дам адрес, где будешь жить, а работать будешь не у меня, у другого хорошего человека, тоже в обиду тебя не даст. У меня нельзя вольному, закрытое предприятие.

Мы выпили, вспомнили и уточнили причины провала нашей операции.

— Ведь твои Мишка. — говорил Владимир Русланович.

— Он не мой.

— Неважно. Мишка лапшу тебе на уши вешал, утверждая, что пошел служить в армию. Он год проучился на спец курсах КГБ и пошел в народ, как народоволец, выявлять неугодных вроде тебя и меня. Сексотом стал.

— Вроде, ему повезло. — заметил я.

— Повезло. Но дерьмо всегда останется дерьмом. У тебя руки, голова, а у него что…нюх, да и тот разбитый.

— Разбитый, не разбитый, а меня он тогда поймал.

— Это я виноват. Если бы не приборы, мы бы до сего времени шлепали монеты. Ты не стесняйся Саша наливай. Я у тебя в большом долгу. Обещаю буду поддерживать все время. Если что, не сомневайся, все сделаю.

— А где Измаил?

— Здесь, где ему быть.

— Как здесь? Я его не видел.

— Его тогда так и не поймали, потом я его нашел и перетащил сюда. Года два уже здесь работает. Ты с ним встретишься, когда выйдешь на свободу. Да ты пей Саша, пей.

Мы распили всю бутылку и я с хорошим настроением пошел в камеры изолятора.

Меня действительно, на следующий день отпустили из изолятора, выдав паспорт и деньги, и я пошел искать адрес, переданный мне Владимир Руслановичем

.

Дверь открыла молоденькая девушка с испуганным личиком. Ее кудряшки нервно вздрагивали на чистой коже лба. Она была очень пропорционально сложена и длинная шея поддерживала голову с челкой и стянутыми волосами в кичку.

— Вам кого?

— Мне сказали, что здесь свободная комната.

— Кто сказал?

— В милиции.

Она поежилась.

— Вы русский.

— Да.

— Это уже легче. Мама, — крикнула она в коридор. — Здесь новый жилец пришел. Слава богу, русский.

Вышла полная женщина, протирая руки полотенцем.

— Антонина Павловна. — представилась она, протягивая руку.

— Александр Максимович.

— А это Галя, моя дочка. Галочка покажи комнату.

Кичка вздрогнула и повернулась ко мне. Головка стала удаляться.

— Идемте, — раздался голос в коридоре.

Комната имела полужилой вид. Стол, шкаф, буфет, кровать и четыре стула.

— Вы не курите? Хорошо. А то прежний хозяин смолил, аж стены закопченные оставил. — А что с ним?

— Уехал в Россию.

— А вы?

— Нам некуда. Мои родители из Белоруссии, а там во время войны немцы всех родственников вырезали. Других нет.

— Ну что ж, остановлюсь здесь.

— Что у вас, вещей нет?

— Нет. Ограбили добрые люди.

— Здесь везде так. Хожу теперь только по своему району. Здесь меня все знают, а стоит только в другой попасть, того и гляди, разденут и изобьют.

— И давно такая здесь обстановка?

— А вы сами от куда свалились, что ничего не знаете?

— Из-под Александровки, Московской области.

— Там наверно тишь и благодать, а здесь, только и слышно: «Прирежем и прирежем».

— Ладно Галя, я надеюсь скоро этот бедлам кончиться.

— Хорошо бы.

Мой новый хозяин, Александр Закирович, встретил меня, как близкого родственника.

— Кто пришел? Дорогой. Ты лучший друг Владимир Руслановича, теперь ты мой друг. Русланыч просил, что ты пожелаешь, все для тебя сделать. У тебя есть желание?

— Есть. Нужна пушка с патронами. Нужна жратва. Деньги какие-нибудь.

— Фу, это все ерунда. На, — он вытащил из стола настоящий новенький кольт 38 калибра и несколько коробков патронов к нему. — Возьми. Еду и деньги получишь после работы. Хорошо. Сейчас к делу. Видишь.

Он достал из кармана сто рублевые монеты, последней чеканки монетного двора. Они были двух типов. Одни с золотым кружочком по центру, другие без.

— Как, можно сделать?

— Можно и те, и те.

— А когда будет первый выпуск, если мы тебе все дадим.

— Через 17 дней.

— По сколько можешь выпустить?

— Сколько закажешь форм. Каждая форма дает в день 430 монет.

— Постой, постой, дай я сейчас подсчитаю.

Хозяин вытащил из кармана калькулятор и начал в бешеном темпе нажимать на кнопки.

— Нужно 5 форм. — сказал он.

— Шесть, — уточнил я. — Одна должна быть все время запасной.

— Пойдет.

— Эй, Зур, отведи Сашу в мастерские, да что ни попросит, сделай сразу.

Здоровый черный увалень кивнул головой.

— Пошли.

Мастерская как мастерская, но есть все оборудование и все материалы. Работают в основном русские, есть чеченцы, ингуши и даже еврей.

— Александр Максимович.

Позвал кто-то меня. Я обернулся. У дверей стоял Измаил. Мы, на глазах у всех обнялись.

— Живой черт.

— Зачем черт. Просто живой. Вам зато здорово досталось, Александр Максимовирч?

— Досталось, Измаил. Мы с тобой после работы поговорим, а сейчас, познакомь меня с хозяйством.

— Пойдем.

Мне дали кучу этих парней и мы начали готовить пресс-формы, варить сплавы и прокатывать их в листы. Началось изготовление первых экспериментальных монет.

Я пришел домой поздно. В руках у меня были мешки с консервами, фруктами, хлебом и даже с бутылкой водки. Все отдал Антонине Павловне и она была отчаянно этому рада.

— Мы почти давно все продали, правда муж получает на работе зарплату продуктами, но что это на троих человек.

— Где он работает?

— На нефтяном комбинате.

— Думаю, будет вам теперь полегче.

Первую, более похожую, монету получили через 11 дней. Хозяин долго восхищался ей, потом помчался кому-то показывать. Через 20 дней, мы вышли на выпуск 2500 штук монет в день.

Обстановка в Чечне накалялась. Все чеченцы и ингуши из мастерской ушли в военизированные отряды. Производство монет спало.

Хозяин позвал меня в свою контору.

— Послушай друг. Выполни срочный заказ. Один хороший человек едет в Санкт-Петербург к своим друзьям. Те хотят наладить сбыт жетонов для метро. Не мог бы ты наделать ну так тысяч сто? Металл дам, там даже паршивая медь идет. Вот жетон, смотри.

Это была примитивный окислившийся жетон.

— Хорошо, попытаюсь сделать. Когда друг уезжает?

— Через неделю.

— Сделаем. А что делать со сторублевками?

— Сколько можешь, делай.

— Будут работать две прессформы.

— Договорились. Саша, я хочу тебе сказать, у нас все неспокойней и неспокойней. Владимир Русланович предполагает, что события поворачиваются к потасовке с Россией. Мы к своим русским относимся неплохо, но чем черт не шутит. Заваруха будет наверно к новому году. Может ты уедешь временно в деревню или другое место, мы тебе адрес дадим.

— Нет. Я не думаю, что Русские пойдут воевать. Здесь же полно их соплеменников, если что случиться, их просто вырежут.

— Это чушь, хотя психов полно и у нас. Но ты, Саша, зря отказываешься.

После работы, я пошел на телеграф и отправил Маше телеграмму: «Если ты еще ко мне хорошо относишься и помнишь, прими из Грозного семью беженцев. Я дурак. Я любил тебя всегда. Ответ до востребования. Грозный. Саша.»

Через два дня пришел ответ: «Пусть беженцы выезжают на мой адрес. Как жаль, что прошло столько лет и от тебя не было ни строчки. Поезд ушел. Маша.»

Их было трое. Грязные черные шапочки на голове, небритые щеки и черные жесткие глаза.

— Ты, русская свинья, не одолжишь свою сумку и кошелек.

У двоих автоматы закинуты за плечо, третий стоит в полуоборот и ствол АК смотрит мне в лоб. Неприятный озноб охватил тело.

— Хорошо, возьми.

Я протягиваю сумку, тому кто стоит в полуоборота и делаю вид, что полез за бумажником.

— А теперь, сволочи, повернитесь спиной.

Кольт уперся в парня с поднятым автоматом. Парни с изумлением смотрят на меня.

— Вы не поняли?

От звука выстрела, один подпрыгивает. Пуля уходит над их головами. Медленно они поворачиваются ко мне спиной. Я рукояткой кольта бью по грязной шапочке. Чеченец послушно складывается в поясе и боком падает на землю. Подхожу к второму кольт уперт ему в ребро и он послушно позволяет снять со своего плеча автомат. С третьим поступаю также.

— А теперь бегом от сюда.

Один повернулся ко мне, шок у него прошел.

— Отдай автомат, — глухо говорит он. — Отдай, Мне житья не будет, если не отдашь.

Я взял автомат, вытащил рожок и передернул затвор.

— На.

Он среагировал на бросок и АК оказался в руках.

— Только не шевелись, иначе прибью.

— Тебе не жить, русский. Тебя всеравно найдем, — заговорил другой, без автомата.

— Ты, когда-нибудь слышал о Зуре? Вижу, что слышал. Завтра ты придешь к нему и получишь свой автомат, а заодно и еще кое-что. А теперь, берите его, — я указал на лежащего и убирайтесь от сюда.

Они уже послушно забирают лежащего и исчезают за углом дома. Я подбираю автоматы, сумку и иду на работу.

Зур мрачно выслушал меня, взял автоматы и ни чего не сказав ушел.

Антонина Павловна и ее муж легко согласились на переезд. Галя заупрямилась.

— А как же вы, Александр Максимович? Останетесь здесь. Многие русские остаются здесь. Ну куда мы поедем, в неведомые места. Без денег, без работы, без жилья — будем там нахлебниками.

— Поими, Галя, обстановка в городе все хуже и хуже. Когда начнется бойня, пострадают безвинные. Это законы войны.

— Войны не будет. Здесь же много русских.

— Будет Галя. Самое ужасное — это национализм, особенно обиженного русскими, народа. Его здесь раздувают и пожар скоро охватит всю республику.

Галя молчала.

Машину до Ставрополя я выбил у Владимира Руслановича и Галя вместе с семьей уехала.

Меня пригласил к себе в кабинет Александр Закирович. У стенки стояли три знакомых чеченца и Зур.

— Эти? — спросил Александр Закирович.

— Да, эти.

— Они больше ни когда не будут. Правда, ребята?

— Не будем, не будем, — глухо заговорили ребята, глядя в пол.

— Зур, отдай им оружие и зачисли в отряд к Арсину.

— Идите за мной, сопливые дети.

Чеченцы послушно ушли за Зубром.

— Саша, многие из наших уже непредсказуемы. Я поговорил здесь кое с кем. Мы решили, раз ты не уходишь, временно прекратить производство монет. А создать ремонтную контору по ремонту и изготовлению оружия. Как ты, согласен?

— А как же жетоны?

— Вот жетонами и закончишь.

Жетоны изготовили во время и отправили в Санкт-Петербург. Через 16 дней началась война.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Арсен изучающе смотрит на меня.

— Танки прорвались в наш район. Ты бы все-таки лучше ушел. Придут другие, они тебя убьют.

— Другие кто, ваши?

— Может и наши, может и наемники, а иногда это делают и ваши. Им все равно, какой русский, лишь бы был мужик. Идем все-таки с нами.

— Нет. Я остаюсь.

— Как хочешь.

Затрясся дом и зазвенели стекла. На улице лопнул снаряд.

— Уже подходят. Пока Саша, будь жив.

— Будь жив Арсен.

Цепочка, одетых в комуфляжную форму людей двинулась по переулкам навстречу смерти. Все-таки сильные ребята. Тяжело нашим будет с ними воевать. Я полез в подвал своего дома и подойдя к окну высунулся на улицу. Колонна танков и бронетранспортеров двигалась к дому. Первые машины уже поравнялись с домом, когда хвостатые гранаты из-за укрытий вылетели к цели. Передовой танк вздрогнул и потеряв скорость, машинально зашлепал траками по асфальту к ближайшему углу соседнего здания. Остальные машины, как бы наскочив на невидимую стенку встали. Здесь перемешались мертвая и живая техника. Беспрерывный грохот ударил в уши. Я отпрянул от окна. Здание затряслось от снарядов и пуль.

Русские оставив трупы, раненых и битую технику, ушли обратно.

Чеченцы ликовали. Они как дети ползали по машинам, собирая оружие и всякий хлам, кое где раздавались выстрелы. Это пристреливались тояжелораненные русские, дети — мужчины. Легко раненых сгоняли между домами. Их нестройную цепь повели в штаб.

Мастерской не было. С началом военных действий все разбежались. Исчез Александр Закирович, ушел воевать за победу ислама Измаил и Зур. Я уже не знал, зачем я здесь и что теперь делать. В Россию возвращаться опасно, я не досидел срок. Здесь оставаться тоже опасно, прибьют, не чеченцы, так свои.

Каждый день становился все хуже и хуже. Русские не наступали, они методично разрушали постройки артиллерией и авиацией. Я переселился в подвал. Иногда сюда заскакивали чеченцы или исламские добровольцы. Они перекидывались со мной несколькими фразами и переждав очередной артналет, исчезали. Наконец, русские изменив тактику, пошли в наступление и судя по всему успешно. Все ближе и ближе подступали федеральные войска и вскоре шквал пуль и гранат достиг моего дома.

Отряд Арсена укрепился здесь же в подвале. Пришел Измаил. Он похудел. Не бритые щеки, делали его похожим на Пушкина.

— Саша. Ты так и не ушел?

Вместо приветствия начал он.

— Куда? Там засадят. Здесь прибьют.

— Да, положение у тебя не завидное. Наше тоже не лучше. Затевать войну с могучим соседом, да еще в легко доступном районе, это безумие. Эйфория первых победных дней кончилась, начались настоящие будни и страдания. Наши горе-руководители не поняли, что это не Вьетнам, не Афган, даже горы без подпидки из вне не дадут партизанской войны. Это медленный конец, Саша.

— Но у тебя зеленая повязка. Это ведь не только Чечня?

— Не получилось Саша, думал все исламские верующие поднимутся, но воевать ни кто не хочет.

— А где Зур?

— Погиб, завалился дом, где он сидел с ополченцами. Мы даже копать не стали.

— А что же все остальные, они что не понимают, что это конец?

— А бог их знает, что они думают. Одни фанаты, бьются за веру, другие дураки, а третьи трусы, рады бы сбежать, да своих бояться.

— Теперь здесь будете держать оборону?

— И да, и нет. Немножко по сопротивляемся и уйдем. Как погиб Зур осталось у всех в памяти. Да и не устоять нам.

Бой начался с обычной артподготовки русских. Дом ходил ходуном и медленно разваливался. Потом ударили пулеметы и автоматы по окнам дома. Чеченцы отбивались яростно. Но вот, затих один, вскрикнул и волчком закрутился другой. Огненный шар ворвался в подвал и попав в коридор лопнул где-то в стене. Дом тряхануло. Кто-то истошно закричал. Передо мной стоял Измаил.

— Саша, уходим.

Он потянул меня за рукав. В окно ударила косая очередь автомата. Измаил дернулся и повалился на стену.

Два человека проскочили в подвальное окно. Передо мной стоял испачканный офицер российской армии с кровоподтеком у глаза. Знакомое лицо осветил дневной свет. Другой в защитной форме стоял спиной, поводя автоматом в коридор.

— Мишка, это ты?

— Ах, сволочь, ты еще жив, предатель.

Автомат поднялся на уровне моей груди. Холодок смерти прошел по коже.

Вдруг, с грохотом выстрела Мишка изогнулся и отлетел в стену. Автомат выпал из его рук. Его напарник ткнулся носом в трубы. У дверей подвала стоял Арсен и бородатый чеченец.

— Убирайся от сюда. — заорал на меня Арсен.

Он схватил меня за рукав и поволок к двери. Мы перебежали в соседний дом.

Бой кончился быстро. Иногда вздрагивала автоматная очередь, чтоб через промежуток времени напомнить о себе. Арсен опять появился передо мной.

— Тебя влиятельные люди просят, уходи.

— Кто?

— Владимир Русланович просит. Он просил тебе передать, что ты еще будешь ему нужен. Пойдем, я тебя выведу.

— Хорошо. Я уйду, но сначала, я хочу зайти в тот подвал, где только что был бой.

— Пойдем. Только быстрей.

С Мишки уже сняли куртку и ботинки. Он лежал на спине с желтым лицом и открытыми глазами. Нагрудный карман окровавленной гимнастерки выпирал от документов. Я вытащил их. Вот военный билет, красная книжечка представителя ФСК, вырезка из газеты, два письма и фотография… Улыбающаяся Маша, Мишка с белобрысой девочкой у их ног, смотрели на меня.

Мишка, поганец Мишка.

Измаила оттащили в сторону, лицо залитое кровью, было неузнаваемым, только знакомые черные глаза еще кричали: «Сашка, уходим».

Арсен вывел меня на незанятую ни кем дорогу.

— Давай Саша. Придерживайся этой дороги. Пока.

Я попрощался и пошел.

Воина только разгоралась.

Меня остановили наши у бетонных глыб, наваленных на дорогу. Солдаты обыскали и вместе с документами вытащили кольт 38 калибра.

Офицер долго изучал документы.

— Как же ты очутился в Грозном?

— Я там жил.

— А оружие зачем?

— Чтобы там выжить.

— Не знаю, что с тобой делать. Был бы чичен, было все ясно, но пожалуй, отправлю для страховки, на пересыльный пункт.

Пересыльный пункт был за километров 17 от Грозного, на только что подведенной ветке железной дороги. Там стояли тюремные вагоны, в один из которых меня затолкнули. Несколько раз вызывали в пристройку, что стояла рядом с железной дорогой, чтобы снять показания.

Однажды, меня вызвали в допросный барак. Вместе с полковником, который вел мое дело, сидел Владимир Русланович.

— Это он, — сразу начал Владимир Русланович. — Я могу подтвердить его личность.

— Так берите его. Охрану выделить?

— Не надо. Давайте документы и пропуск на него.

Меня отпустили. Мы едем по шоссе в Ставрополь. Навстречу движутся и движутся колонны с войсками. На вокзале в Ставрополе, Владимир Русланович прощается со мной.

— Сашка, я всегда чувствовал свою вину перед тобой за тот арест. Подлец Мишка ловко подцепил меня тогда на свой крючок. Я тебя вытащил из этого дерьма и если хочешь, живи по своему. Если захочешь работать со мной, я тебя потом найду. Выбирай.

— Я выбираю жизнь по своему.

— Прощай, Сашка.

Он обнял меня и проводил до вагона.

Поезд шел на Север. В новую жизнь.

ПРОЛОГ АД

— Лекарь, вставай.

Меня тряс за плечо мой сосед по койке.

— Слышишь, — продолжил он, — наши начали.

Где-то внизу раздавался грохот, крики. Казарма ходила ходуном. Я натянул штаны, куртку и бросился за соседом вниз по лестнице.

— Лекарь, где лекарь? — заорал чей-то голос. — Лекаря сюда.

— Здесь он. Здесь, — ответил криком сосед.

Меня схватили под локти и поволокли по второму этажу в угол, где на койках уже лежали два человека. Грохнул выстрел, за ним дробью отразили эхо выстрелов пулемета с вышки, своды казармы. Зазвенели стекла. Кто-то закричал.

— Крошку, убили, — сказал кто-то у двери.

— Да делай же ты что-нибудь, — рядом со мной держа железный прут от кровати стоял староста блока «Б», Матерый.

— Чем? Ни бинтов, ни ваты, ни йода, ни черта нет.

Матерый выругался длинным вразумляющим матом. Потом схватил за плечо моего соседа по койке.

— Слушай, ты, проберись к тумбочке Крошки, у него там в конце коробка из-под приемника. Тащи ее сюда.

Сосед исчез. Один раненый был без сознания. На правой части лица клочьями свисала кожа, с нее каплями стекала кровь. Само лицо распухло и приняло фиолетово-кровавый оттенок. Другой, — лежал с переломанной в двух местах рукой и глухо постанывал.

Принесли Крошку. Я ему ни чем помочь не мог. Пуля пробила ему грудь и смерть наступила мгновенно. Примчался сосед с коробкой и когда я ее открыл, то увидел аптечку, с необходимым для первой помощи материалом.

Внизу стрельба усилилась и вдруг внезапно затихла. Раздала голос мегафона.

— Граждане заключенные, прекратите сопротивление. Вас подбивают несознательные элементы к насилию. Будьте благоразумны. Те кто будет нам сопротивляться, получат дополнительные сроки. Еще раз повторяем. Не надо осложнять себе жизнь.

Послышались ответные крики. Заключенные привели двух связанных надзирателей и посадили на койку недалеко от меня. Появился опять Матерый.

— Лекарь, посмотри этих двух. Нам они живые нужны.

Надзиратели были в порядке. Только у одного рассечена бровь и я ее заклеил пластырем.

Минут пятнадцать переругивались стороны. И внизу опять начался штурм. Грохот выстрелов слился в сплошной рев. Стекла правой стороны казармы уже были выбиты все. Мне стали поступать раненые с нижних и с верхних этажей. В основном, с пулевыми ранениями.

Матерый привязал к пруту кровати наволочку и выставил его в окно. Выстрелы затихли.

— Эй, — заревел он в окно. — Вы не забыли, что у нас двое ваших. Если вы прорветесь в казарму, мы им перережем горло.

— Покажи их в окно, — ответили с низу. — Тебе, скоту, верить нельзя.

Четверо зеков подхватили надзирателей и подтащили их к окнам.

— Вася, ты хоть рот можешь открыть?

— Иди ты в жопу. Из-за тебя, мудака, все началось. Ты там, а мы в дерьме, — прокричал один из надзирателей.

Матерый махнул рукой. Надзирателей от окон отвели. Начались переговоры.

— Мы хотим человеческого отношения к себе. Хотим, чтоб убрали от нас мясника, капитана Рыжова. Требуем нормальной пищи и санитарных условий.

Матерый, впервые, длинную речь произносил без мата.

Нам в ответ, только предлагали сдаться.

Кто бы мог подумать, мы держались пять дней. Милиция получила подкрепление и на пятый день взрывы сотрясли решетчатые окна нижнего и нашего этажа. В проемы окон полезли омоновцы. Свалка приобрела дикий вид. Вал орущих и кувыркающихся тел двигался к моей импровизированной больнице.

То что я увидел позже, потрясло до основания. Матерый подошел к койке с надзирателями и хладнокровно перерезал им горло. Дерущиеся люди дошли до первых коек с ранеными и омоновцы стали избивать их и прыгать по ним кованными ботинками.

Крики усилились.

Я такого тоже вытерпеть не мог и схватив стальной прут от койки, оставленный Матерым, обрушил его на блестящий шлем, защищавший милиционера. Он рухнул как подкошенный. Второго удара мне сделать не удалось. Что-то обрушилось на мою голову и я провалился в темноту.

Мое дело разбирал не суд, а специальная комиссия, прибывшая по поводу возникновения беспорядков в Оренбургском централе. Как ни странно, но меня спасло звание кандидата биологических наук.

— Как же вы ученый, ввязались в эту кашу? — спросил председатель комиссии.

— Вы наверно забыли, я исполнял обязанности лекаря и помогал людям. Поэтому я там был. И еще, прошу не забывать, я сам заключенный.

— Это печальный факт, но вы сами виноваты.

— В чем?

— В том, что вы заключенный. Никто вас не просил, что бы вы разглашали военную тайну и этим подрывали мощь государства..

— Разве борьба за мир, теперь преступление.

— Мы не будем с вами ввязываться в диспут. Это дело закона. Учитывая степень вашего участия в беспорядках, комиссия решила ваше дело в суд не передавать. На вас поступил запрос по спец отделу МВД, об отправлении вас в зону номер пять.

— Мне это ничего не говорит.

— На месте все и узнаете.

Суды над участниками сопротивления закончились через месяц. Еще месяц шли бюрократические оформления и согласования документов. Наконец, этап собран и нас повезли в тюремном вагоне на станцию Колоски под Новосибирск.

От станции машины с зеками часа три крутили по петляющим дорогам, пока не подъехали к воротам, от которых высокие заборы уходили в бесконечность.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ РАЙСКАЯ ЖИЗНЬ

Я попал в рай.

Чистенькие дороги и тротуары, удивительно современные коттеджи, с зелеными лужайками и бассейнами, затерянными в густой листве, а магазины…, какие магазины, забитые товарами и продовольствием до потолка. И все это в то время, когда в стране ни черта нет, когда в кармане много денег, а полки и прилавки магазинов пусты.

Этот рай охраняется, да еще как: путанка, бетонный забор, вспаханная полоса, столбы с колючкой под током, опять путанка и кругом фотоэлементы. Птица пролетит и тут же солдаты с собаками мчатся к потревоженному участку.

Чтоб пройти в этот рай, надо испытать колоссальную проверку и после этого остается ощущение будь-то тебя прополоскали в щелочи и марганцовке, потом промыли, высушили и стерильного подготовили к операции.

Меня сразу отделили от заключенных и в сопровождении лейтенанта повезли на газике почти что к центру рая.

Мы подъехали к гостинице и женщина-администратор, изучив мой паспорт с массой сопроводительных бумаг, наконец, выдала мне ключ от номера, не спросив ни рубля оплаты. Лейтенант, пожелав мне всего хорошего, уехал обратно к посту.

Номер выдали нормальный. Люкс, не люкс, но цветной телевизор, телефон, ванна, электрочайник, утюг, стол, два шкафа, доска для глаженья и шикарная полутора спальная кровать. Я развязал вещмешок, распихал нехитрую одежду по шкафам и промыв ванну, с удовольствием отмочил тело в теплой прозрачной воде.

Только я оделся, как раздался телефонный звонок.

— Але…

— Простите, вы не Борисов?

— Да, а кто меня спрашивает?

— Меня зовут Алла. Меня попросили, чтобы я ознакомила вас с бытом городка и на первое время, была вашим гидом.

— А кто попросил?

— Ваш будущий шеф, Марк Андреевич.

— Что же вы можете мне предложить, Алла?

— На первое время, встретиться в холле гостиницы.

— Сейчас?

— А что вас удивляет? Время еще светлое.

— Но я еще не ел.

— Не беспокойтесь. Я вас отведу туда, где можно поесть.

— Хорошо. Я спускаюсь.

В холле гостиницы, меня ждала одинокая посетительница. Длинные ноги, мини- юбка, просторная кофточка, которую подпирали две груди с бугорками сосков и все это завершала миниатюрная головка с густыми золотистыми волосами, рассыпанными до плеч.

— Вот вы какой, Борисов.

Она оценивающе оглядела меня.

— Меня еще к тому же звать Толя.

— Прекрасно. Нас уже все заждались. Поехали быстрей.

— Но куда?

— Вы же только-что хотели есть или уже раздумали.

— Нет.

— Тогда чего мы стоим. Идемте быстрей.

На улице стоял «москвич», чистенький как и весь городок. За руле сидел молодой парень, с длинными зализанными на затылок волосами. Он кивнул мне головой и что-то пробормотал губами. Алла открыла заднюю дверцу.

— Девочки, подвиньтесь. Кавалера привела зовут Толя.

Она безцеремонно толкнула меня рукой во внутрь машины и я повалился на мягкое женское тело.

— Простите.

— Ой, какой вы большой. Алка, ты с ума сошла, он меня чуть не раздавил.

— Такая наша судьба, терпи, мужики всегда нас давят.

Алла обошла машину и села на место рядом с шофером.

— Поехали, Витек.

Машина тронулась. Мы, три фигуры, сгруппировались на заднем сиденье и я опять почувствовал теплоту женского тела уже прижавшемуся ко мне. Мой гид продолжал знакомство.

— Толя, рядом с тобой Люся и Валя. Они тоже работают в институте. А это Витек — она провела рукой по его волосам — наша охрана, которая нас блюдет.

— Не треплись, Алка.

Машина промчалась коттеджи и въехала в центр городка. Сверкающие витрины магазинов, кинотеатров, кафе, ресторанов, жилые и административные дома удивляли современностью и красотой. Машина остановилась перед парадной дверью.

— Ребята, вылетаем. — Алкаю первая выпорхнула из машины.

Мы поднялись на четвертый этаж и открытая дверь встретила нас шумом музыки, застолья и смеха.

— Ребята, это Толя, пополнение для четвертого блока.

Разнообразные улыбающиеся лица парней и девушек окружили меня и наперебой жали руки. Каждый называл свое имя и я мгновенно забывал его, когда жал следующую руку. Маленькая, плотная девица подхватила меня под локоть и повела в гостинную, где был накрыт стол.

— Вы садитесь сюда. Алла иди сюда тоже, поухаживай за кавалером. А ты Валя куда? Садись рядом. Вечно с тобой мученье.

Стулья загремели по полу и вся компания уселась к столу. Я не успел оглянуться, как Алла навалила мне в тарелку всяких закусок и наполнила рюмку коньяком.

— Тост, тост. — завопила маленькая плотненькая девица.

Сидящий во главе стола полный, лысоватый парень поднял рюмку. Шум стих.

— Сегодня нашей хозяйке исполнилось 18 лет. Так давайте выпьем за вечно молодую, прекрасную женщину, с изумительной душой и красотой. Инночка за тебя.

Он потянулся к женщине лет тридцати, но действительно с непоблекшими признаками красоты. Все стали чокаться с ней и мы выпили. Позвякивание приборов и говор накрыли стол. Алла занялась Витьком и я обратился к своей левой соседке.

— Извините, пожалуйста. Мы тоже с вами будем работать?

Красивое лицо, обрамленное блестящей каштановой копной волос, с четкими бровями и живыми глазами, насмешливо поглядело на меня.

— Да. Вы теперь будете моим начальником.

— А Люся, Алла?

— Алла точно, а Люся в соседней группе.

— А все окружающие тоже в институте.

— Большинство к сожалению, да. Все кроме этих молодых парней.

Она кивком головы указала на сидящего во главе стола и трех здоровяков, сидящих не далеко от него, в том числе включая Витька.

— Эти из охраны.

— Почему к сожалению?

— Вы что, не поняли куда попали. Это же ад, это тюрьма из которой ни куда не выбраться. Вы узник. Вы сами-то знали куда едете?

— Я так и так заключенный, так что мне всеравно.

— Что?

Брови поползли от изумления в верх.

— Нам сказали, что едет видный биолог.

— Я сидел в закрытом Оренбургском центре и занимался прививками и лечением больных.

— Там тоже также?

— Как?

— Ну, также зона…

— Нет, там настоящая тюрьма с камерами, парашами и надзирателями.

— Боже мой. Вы что убили кого-то. За что вас посадили?

— Нет, ни кого не убивал. Я выступил перед иностранными журналистами с разоблачением о разработках бактериологического оружия в СССР. Мне за это, то есть за разглашение тайны дали 25 лет.

— И вы не боитесь мне это рассказывать?

— Нет. Во-первых я испытываю к вам симпатию. Во-вторых, я уже узник, а раз я попал сюда, то узник в квадрате, мне уже все равно отсюда не выбраться, даже если кто-то и накапает на меня, а в-третьих, если этот рай последний для меня, зачем скрывать свои принципы.

— Но это какой-то парадокс. Вы против бактериологического оружия, но вы и работаете над развитием этого оружия. Разве не для этого вы здесь?

— Наверно для этого. А теперь подумайте. Развитие науки не остановить. В одних случаях она идет быстрым темпом, там гении, в других случаях медленно, там бездари. Наука развивалась бы и без меня. Но как можно бороться с неизвестным оружием, не зная этого оружия. Я должен быть напичкан знаниями и быть в курсе последних исследований. Меня всегда преследует надежда, вдруг я останусь жив и сумею рассказать всему миру о страшном оружии для человечества.

— Может действительно вы по своему и правы, но я с вами в одном не согласна. Если вы боритесь и хотите бороться, почему бы вам не делать эту работу. Это ведь тоже форма сопротивления.

— Если б я не согласился здесь работать, меня бы давно сгноили, как и большинство правдолюбцев, которые придерживались вашей теории.

— У меня ее нет.

— А жаль. Каждый должен иметь что-то.

Валя опустила голову в тарелку и замолчала. Гул и женский смех все больше наполняли звуками застолье. Водка и вино пились с тостами и без. Алла обернулась ко мне.

— О чем вы там говорили, голубки? Валька, ты чего затихла? Толя, Витек, давайте отодвинем стол. Будем танцевать.

Гости зашумели. Мы отодвинули стол и включили магнитофон. Алла пристала ко мне. — Толя, не отказывайтесь, я танцую с вами.

Она обхватила меня руками за шею и крепко прижалась своим телом ко мне.

— Витек мне морду бить не будет, за то что мы танцуем.

— Он женат, ему не на что претендовать.

— Он что, претендует?

Алла наклонилась к моему уху, вся приклеившись к телу.

— Согласитесь со мной, — сказала она шепотом — что это не ваше дело.

— Соглашаюсь. — так же шепотом сказал я.

— Лучше скажите, чем вы околдовали Вальку. Смотрите стоит и зверем смотрит на меня.

— Согласитесь со мной, — сказал я ей на ухо — что неприлично разглашать секреты колдовства.

— Соглашаюсь. — засмеялась она.

Мы ехали на «жигуленке» Витька по городку, развозя девушек по домам. Пьяный Витек мотал руль то вправо, то влево, вызывая визг охмелевших пассажиров. На улицах не было транспорта и пешеходов и это позволило избежать проишествий. Первой высадили Люсю. Потом подъехали к дому Вали и высадили ее.

Когда машина остановилась у гостиницы, Алкаю вышла со мной из машины.

— До завтра, Толя. — она чмокнула в щеку — Я утром приеду за тобой.

Потом она наклонилась к моему уху и сказала.

— Хочешь, я останусь с тобой?

— Хочу и даже очень, но ты сегодня паинькой пойдешь к себе. Я хочу хоть немного выспаться за два дня переездов.

— Как скажешь, Толя.

На этот раз она размазала свою помаду вокруг моих губ.

Номер встретил меня тишиной. Я пошел в ванну и попытался смыть под душем события вечера. В комнате царил порядок, но меня насторожила аккуратность, с какой были уложены мои вещи в ящиках шкафа.

Кто-то рылся в моих вещах.

Марк Андреевич принял меня в своем кабинете.

— Здравствуйте, Анатолий Петрович. Я в курсе всего. Знаю о ваших работах, о ваших выступлениях, так что спрашивать ни о чем не буду. Возьмете новую для вас тему. Даю вам весь второй этаж четвертого блока с персоналом. По поводу работы. Вам предстоит работать с новым необычным вирусом.

Впервые «огневка» была отмечена в Англии в 1897 г. Источник возникновения неизвестен. Характерные приметы: На коже сначала появляются красные пятна, которые потом увеличиваются в размере и меняют цвет до бурого. Пятна раскрываются и начинается быстрый процесс отмирания человеческой плоти. Сначала у человека повышается температура до 40 градусов, появляется зуд и страшные боли в районе пятен. Зараженный человек живет сутки и умирает.

Вид заражения: Мельчайший вирус в виде палочки с крючком на конце. Может передаваться с поверхности кожи больного на кожу — здорового. Есть предположение, что его можно распылять по воздуху. В воде чувствуют себя превосходно. Активно делятся в питательной среде. Что еще? Ага. Чувствительны к температуре. При минус пять — умирают. При плюс пять прекращают активную деятельность. Также и при высоких температурах. При 45 градусах пропадает активность, при 55 — погибают. Вы что-то хотите сказать?

— В Англии она затихла из-за изменения температуры?

— А бог его знает. Это надо выяснить вам, почему она активно не распространилась. Здесь в России выявлены первые случаи возникновения «огневки». Сначала в Ставрополе в 1987 г., потом в Херсоне. 12 человек, которые мгновенно заразились друг от друга — погибли. Пострадал и медперсонал. По незнанию умерло 6 человек. Сам вирус сумели выделить и привезти к нам в центр. Так что давайте творите.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ «ОГНЕВКА»

Четвертый корпус оказался насыщенным современным оборудованием. Мне досталось 6 девушек, в числе которых была Валя и Алла.

Алла повела меня в морг. В специальном железном ящике лежал мертвец, покрытый бурыми пятнами, некоторые из них раскрыты и черная, почти сгоревшая поверхность выделялась в рамках пятна.

— Здесь минус 5. Так распорядился Марк Андреевич.

— Откуда он? Из Херсона привезли?

— Да вы что Анатолий Петрович, с луны свалились. Нам присылают живой материал все время.

Она так и сказала, не человек, а «живой материал»

— Там, на нашем этаже, специальные камеры для них. — продолжала она.

— А кто-нибудь сейчас есть?

— Так заявку не давали, ни кого и нет.

— Ему ввели здесь препарат?

— Ему даже не вводили. Прямо с Агар-Агара сделали мазок и на кожу перенесли.

— Кто проводил работу?

— Сам Марк Андреевич.

— Пошли, я уже замерз.

Девушки были в сборе.

— Значит так. Валя, займись исследованием действия органических кислот и спиртов на вирус. Постарайся проследить влияние концентрации этих веществ на жизнеспособность вируса. Вы, Алла, добудьте кроликов или крыс и постарайтесь их заразить «огневкой».

— Лучше кроликов, я крыс боюсь.

— Делайте, как вам говорят.

— Не кричите на меня. Хорошо.

— Вам Ира и Саша, ответственная работа, надо продумать прививки, неактивного вируса в разных вариантах, от больших доз до малых. Вы знаете, что такое неактивный вирус?

— Да, да, Анатолий Петрович.

— Если у Аллы будут удачные результаты, возьмите кроликов у нее. Понятно?

— Да, Анатолий Петрович.

— А вам девочки, — я обратился к оставшимся — необходимо изучить водные варианты. Не только чистых вод, но и дождевых, и сточных, и с разными примесями, хлорных, фтористых соединений и других. Необходимо выяснить действие водных растворов вируса на человека, при поглощении и попадании на кожу. Если у Аллы, кролики будут заболевать, присоединяйтесь к ней. Все ясно?

— Если будут вопросы, мы зададим их по ходу работы. — сказала Саша.

— Будьте очень осторожны. Мыться все время в слабых щелочных растворах. Без перчаток и масок не ходить. Вся одежда и использованные препараты и вспомогательные инструменты, должно быть разовыми и сжигаться сразу. А теперь, по местам.

— Ну, Алкаю, теперь ты у нас главная персона. — пыталась пошутить Саша.

— Ха, кролики. Дуры вы дуры. Если у меня ни чего не получиться, вы всеравно делать будите то, что вам дали. Нам заключенных натолкают, вот и будет подопытный материал.

Меня вызвал к себе Марк Андреевич.

— У вас есть хватка, Анатолий Петрович. Но по поводу кроликов и крыс, вы заблуждаетесь. Мне кажется, что вирус «огневки» не пристает к шерсти и коже животных, но это надо конечно еще проверить. Вы правильно дали Алле исследовать это направление.

— Простите, откуда вам известно, как я распределил работу? Неужели кто-то уже пришел к вам и рассказал?

— Зачем это. У меня другой источник. Смотрите.

Марк Андреевич включил под столом кнопку и в углу вспыхнул экран телевизора. Раздался голос Иры.

— Толечка то наш ни чего мужичок. Что скажешь Алкаю?

— Ох девочки, как посмотрю на него у меня по телу аж мурашки ползают.

— Алкаю тебе что Витька мало?

— Я с ним порвала. Все.

— Это ты так думаешь. Витек садист, он еще тебе покажет себя.

— Пусть попробует.

Экран погас. Марк Андреевич улыбался.

— Вот таким путем я все слышу и знаю.

— А они еще ни разу не догадались об этом?

— Конечно нет. Но вернемся к вам. С водой, это замечательно. Если «огневка» заражает воду, можно отравить целые города. А вот с воздухом сложно. Это надо выяснить. Замечено, что «огневка» распространяется по поверхностным клеткам кожи мгновенно, но у человека есть оказывается активные центры, вот вокруг них вирус начинает интенсивно группироваться, где и получается очаг. Вам все понятно?

— Вроде все.

— Вот и хорошо. Вы неплохой специалист, я это понял. Лет двадцать тому назад, я был такой же, как вы. Тогда тоже мне попался неизвестный вирус, привезенный из Африки. Я долго бился над ним, а потом мы привили его проституткам на Окинаве и перезаразили массу американских солдат, а те разнесли вирус по всей Америке. Сейчас это известный вирус — СПИД.

— Что?…

— Да, да. Это моя работа. Я горжусь этой работой. Сейчас может быть появиться вариант с «огневкой» и это тоже будет здорово. Я доволен вами. Можете идти работать.

Вечером, после работы, я пришел в гостиницу.

— Ключи, пожалуйста. — обратился я к администратору.

— В вашем номере посетители.

Ее рот скривился от слащавой улыбки. Я пошел наверх.

В моем номере в легком халате лежала на кровати Алкаю. Стол был накрыт закусками и фруктами. Два стакана стояли возле бутылки шампанского.

— Я тебя уже час жду. — приоткрыла глаза Алкаю — Чего ты так долго?

— Марк задержал.

— Старый пердун. Помнишь Инночку, на дне рождения, это его любовница. Она даже сына от него родила, так и не вышла за муж. А у него самого семья и двое взрослых детей.

— Дети хоть от сюда, я имею в виду этот чертов городок, могут выехать?

— Нет. Практически ни кому не удается. Это отдельный мирок, где все есть и никому не вырваться. Здесь влюбляются, рождаются дети. Дети растут, опять влюбляются, опять дети и все местные.

— Ты сказала практически, значит кто-то есть, кому может выбраться?

— Конечно. Дети академиков, например.

Алкаю поднялась с кровати.

— Чего стоишь? Марш в ванну.

Я ополоснулся под душем и в трусах и в майке вышел к Алке.

— Хорош. Давай открывай шампанское. Этот вечер будет мой, с марсианином, прилетевшим к нам с другой планеты.

У Алки с кроликами и мышами ни чего не вышло. Они не хотели заражаться «огневкой» и Марк Андреевич выписал нам трех заключенных. Когда я их увидел, то ахнул. Двое мужчин были из партии нашей оренбургской тюрьмы. Один был Матерый, а другой — сосед по койке.

— Лекарь?! — они с изумлением смотрели на меня.

— Вот так новости. Когда ж вас привезли, я вас в этапе не видел?

— Вчера. Лучше скажи, что здесь такое? Что с нами делать будут?

— Что и с другими.

— Значит, хана, — сделал вывод Матерый.

— Наверно, так.

Матерый виртуозно выругался. Бывший сосед, молчал и трясся, вцепившись руками в решетку.

В наших камерах также оказалась одна женщина.

Мы тщательно готовили эксперимент с водой. И вот начался опыт.

Двое здоровенных санитаров из зеков, служивших в зоне, привели женщину в изоляционную камеру, представляющим громадную нишу в стене, огороженную от нашей комнаты толстыми стеклами от потолка, почти до пола. Там несмотря на ее крики, они содрали с нее одежду и привязали за руки и за ноги к высокой лежанке-столу. Это была крупная здоровая женщина с не очень красивым, но чем-то привлекательным лицом. Ее тяжелые груди свисли по бокам. Санитары спешно удрали из лаборатории, вероятно знали чем здесь занимаются.

После за нее взялись мы. Я и Алла наклеили на ее тело массу датчиков.

— Что вы со мной будете делать? — встревоженно спрашивала она.

— Будем исследовать ваш организм. — ответила Алла.

— А вы меня не убьете?

— Нет…

Я оделся в химзащитный костюм с фильтрационной маской на лице. Девочки дали мне закрытую колбу с отравленной водой и стакан. Я вошел в камеру. Девочки с той стороны прилипли к стеклянной стенке. Я подошел к женщине. При виде меня она закричала. Столик с реактивами и дезинфекционными щелочами находился со стороны головы подопытной женщины. Я отлил в стакан жидкости и обхватив ее голову рукой, влил ей в открытый рот воду. Она захлебнулась, брызги полетели во все стороны в том числе и на меня. Я не обращал на это внимания, пока не добился того, что она сделала глоток. После этого я подошел к столику и стал обрабатывать себя раствором щелочи.

В предбаннике я аккуратно разделся, бросил костюм в отстойник одежды для сжигания и еще раз обмывшись щелочью, вышел к девчонкам. Саша и Ира уже включили приборы и они гудели и щелкали всасывая в себя первую информацию. Они не смотрели на меня, все внимание было обращено на подопытную женщину.

Она уже не кричала. Ее лицо, обклеенное датчиками, было опрокинуто к нам, она глядела на нас мученическими, заполненными влагой глазами. Слезы потекли по щекам и первые капли упали на пол.

Саша, обхватив голову руками, вдруг рванулась от стеклянной стенки и упала в кресло. Глухое рыданье раздалось в комнате. Прошло два часа. Ни кто не уходил. «Огневка» вцепилась в женщину. Через стекло было видно, как розовели пятна на ее теле. Женщина начала корчиться от чесотки и боли. Пятно на бедре приобретало зловещий фиолетовый характер.

Вдруг, дверь в лабораторию открылась и показался Витек, в офицерской форме с четырьмя охранниками сзади. Его глаза были мутными от алкоголя. Он оглядел лабораторию, посмотрел через стекло на корчащуюся женщину, потом на меня.

— Ну, ты говно, — обратился он ко мне. — Раздевайся.

— Что?…

— Раздевайся говорю.

Витек вытащил из кобуры пистолет. Кто-то из девочек закричал. Алла бросилась к Витьку.

— Витек, что ты делаешь, опомнись?

— Ах, это ты курва. Потаскушка, проститутка……

Он ударил ее по голове пистолетом и она как подрубленная упала на пол.

— Молчать. Все на пол ссуки. Ты что не понял, что я говорю. Раздевайся.

Выстрел грохотом ударил по ушам. Где-то зазвенела разбитая посуда. Я разделся до трусов.

— Снимай все. Марш. — он указал пистолетом в камеру.

Я вошел в нее.

— Дальше, дальше.

Витек вслед за мной не побоялся войти в камеру и стоял в дверях с ненавистью глядя на меня.

— Ложись на нее. Ложись говорю.

Я раздвинул провода датчиков и лег на горячее, буквально раскаленное тело женщины.

— Вот так-то сволочь. Теперь подыхай.

Он вышел из камеры, махнул рукой охранникам и они вышли из лаборатории. Я соскочил с женщины и подлетел к стеклу.

— Девчонки, слышите девчонки.

Кроме лежащей на полу Аллы все поднялись и с ужасом смотрели на меня.

— Девчонки. Нужна ванна с холодной водой. Нужно много льда.

Первой опомнилась Валя, она бросилась из лаборатории, крикнув на ходу.

— Сашка готовь ванну. Ира, за мной в холодильник.

Ванна была у нас в препараторской комнате, где мыли посуду. Саша и одна из девочек бросились туда. Ира убежали вслед за Валей. Одна из девушек хлопотала над Алкой. Я опустился перед стеклянной стенкой на пол и стал ждать событий.

Первый зуд начался на животе минут через тридцать, потом перекинулся на грудь, плечи. Медленно поднималась температура. Появились с холодильника девчонки, неся в брезентовых мешках лед. Они вошли в препараторскую и через пять минут выскочив из нее, понеслись опять за льдом.

— Толя. — за стенкой передо мной кричала Валя — Потерпи немного. Ванна забита грязной посудой и ее не отмыть. Мы сейчас… освободим и все…

Я кивнул головой. Она убежала опять.

Появилась первая боль и ломота во всем теле. Температура была уже около 38 градусов. Прошло еще пол часа. Возле стенки кто-то стоял. Я поднял голову и увидел Алку. Она стояла у стеклянной стенки, облокотившись на нее руками и глядела на меня. С правого виска протянулась криво на подбородок засохшая струйка крови. Губы ее шевелились. Я опять опустил тяжелевшую с каждой минутой голову.

Кто-то постучал в стекло. Передо мной стояла Валя и жестами показывала в направлении препараторской. Я встал и почувствовал, что пол подо мной не прочный. Двери предбанника и камеры были открыты и я пошатываясь пошел в них. Все девочки были в лаборатории и стояли прижавшись к стенкам со страхом глядя на меня. Я вошел в препараторскую, и увидел ванную полную льда и воды. С трудом влез в ванну. Вдруг, моя нога поскользнулась и я грохнулся в ледяную кашу, уйдя с головой под воду.

Какая все-таки приятная ледяная вода. Сознание подсказывало, высунь нос, дыши и я дышал. Через десять минут онемели ноги, начало дубеть тело и руки. Холод начал проникать все глубже и глубже внутрь, ближе к сердцу. Вместе с холодом стало приходить сознание и спадать температура. Я начал чаще окунаться, высовывая на поверхность только нос. Чей-то голос спросил.

— Ну, как?

Перед ванной стояла Валя.

— Кажется выкарабкался. — прохрипел я.

— Тебе чего-нибудь надо?

— Нужен спирт. Протереться и выпить.

— Сейчас принесу.

Валя исчезла, а я стал чувствовать, что коченею.

— На.

Надо мной повисла бутыль со спиртом. Я пытаюсь поднять руку и чувствую, что она онемела. Наконец рука вышла из воды, кожа была синюшной с мелкими точками пупырышек. С трудом разжимаю пальцы и беру стекло, только бы не уронить. Умница Валя, что открыла пробку. Спирт льется в рот и мимо рта. Дыхание перехватывает и волна тепла несется вниз по телу. Пытаюсь встать и еле-еле перебрасываю ноги через стенку ванны. Валя уже одела защитную одежду, маску, перчатки и прорезиненный передник. Она взяла бутылку и растирает спиртом мое онемевшее синее тело. Жар огнем охватывает его и я чувствую, что сваливаюсь в сон.

— Валя, там есть койка?

— Да. Стулья девчонки сдвинули и накрыли занавесками. Пойдем.

— Не надо. Я сам.

Я дошел до стульев, упал на них и провалился в глубокий сон.

Я выжил. Но если «огневка» отпустила меня, то в свои лапы захватила пневмония.

Меня лечили. В раю есть все и все лекарства, но в раю есть и страх, что каждый может заразиться и умереть. Поэтому больницы меня не брали и первые пять дней я пролежал в спец изоляторе при институте. В больницу взяли Алку и мне передали, что у нее травма головы. Валя, особенно Валя, и девочки ухаживали за мной. Они меня кормили, пичкали и кололи лекарствами. Я пошел на поправку. «Огневка» оставила на мне свои следы. Желто-коричневые пятна, там где были очаги, остались на коже. Я попросил девчонок сделать соскоб и провести анализ этих участков кожи.

Ко мне зашел Марк Андреевич. Он присел на стул, любезно представленный ему Ирой.

— Здравствуйте, Анатолий Петрович. С выздоровлением вас.

— Спасибо Марк Андреевич.

— Ну как вы себя чувствуйте?

— Хорошо. Больничный врач сказал что через неделю выпишет.

Марк Андреевич недовольно пожевал губами.

— Ну…, ну…. Здесь я просмотрел ваши анализы, тех пораженных участков кожи и пришел к выводу, что вы получили временный иммунитет.

— Как временный?

— Так. Вирус не погиб, он впал, как бы сравнить, в кому. Палочки закрутились в спиральки. Я пытался оживить некоторые из них и мне это удалось путем раздражения.

— Так выходит, что я опять могу, в какой-то момент «х», получить «огневку».

— Наверняка. А может и нет. Все это интересно и можно уже сделать кой-какие выводы. Вода является источником заражения — раз. С наступлением холодов, болезнь пойдет на спад — два.

Он сделал паузу. Опять пожевал губами.

— Я думаю, раз вы здесь лежите, не могли бы вы продолжить опыты дальше, тем более, живой материал еще есть.

— Я еще очень слаб, прошу вас, дайте хоть три дня.

— Хорошо. Три дня.

— Можно вас спросить Марк Андреевич? Витька наказали?

— За что? За то, что он вас заразил? Так вы же для него зек. Как эти санитары, что вас обслуживают. Они такие же пожизненные зеки, как и вы. А чем вы отличаетесь от подопытных смертников? Да ничем.

— Выходит я пария для этого общества.

— Выходит. Но вы по сравнению с другими имеете привилегии. Виной тому ваша голова. Но вы больше не беспокойтесь. Витька мы предупредили, он больше вас трогать не будет.

— Но от куда Витек разбирается в том, что мы делаем? От куда он знает микробиологию?

— Он является координатором работ между военными и нами и фактически финансирует и ведет работы по блоку четыре. Витек очень грамотный и умный мужик, жаль только пьет.

— Сволочь.

— Ну это вы зря. Он еще вам может пригодиться.

— Я бы хотел переехать в гостиницу. Как вы думаете стоит это мне сделать?

— Да отправляйтесь. Я считаю, эти вирусы не скоро у вас оживут. Я еще подумал, мы к вам прикрепим одного специалиста, пусть он вас держит все время под контролем. Берет анализы исследует кровь и кожу, пусть пишет диссертацию.

— Я не возражаю, Марк Андреевич.

— Вот и хорошо. Давайте быстрей поправляйтесь. До свидания Анатолий Петрович.

В гостинице меня встретили, как пришельца с того света. Администратор переполошился.

— Извините, Анатолий Петрович. Нам сообщили, что вы… заболели и скончались. Документы я еще не успела сдать, неделя не кончилась, а вот ваши вещи мы сдали на обработку. Я думаю навряд вы их получите, их наверно уже сожгли. Номер ваш ни кто не занимал. К нам народ не часто приезжает. Но вы погодите, сейчас.

Она подняла трубку телефона и набрала номер.

— Пал Павлович, он вернулся. Да, да… Все вещи мы его сдали. Конечно… Хорошо, но сколько? Нет, нет, не поместим. Пока.

— Вот, все решилось. Мы вам выплатим на приобретение нужных вам вещей 10000 рублей.

— Сколько?

Глаза чуть не вылезли у меня из орбит.

— 10000 рублей. Что тут такого?

— Да я могу дом купить за эти деньги.

— Так покупайте. Я выполняю распоряжение начальства. Из института пришла телефонограмма, обеспечить вас всем необходимым.

— Ладно, раз команда, давайте деньги и ключ от номера.

— Извините. Знаете…, мы в вашем номере сделали санобработку. Конечно, мы дадим вам новый номер, но… не хотите ли вы действительно приобрести коттедж. Пал Павлович говорит, что освободился один коттедж, даже с мебелью.

— Как так освободился?

— Ну, хозяин его, так же как и вы, заболел… Месяца четыре пролежал в спец изоляторе и скончался.

— А жена, дети?

— Он одинокий. Его жена и дети там…, за оградой. Он приехал к нам три года назад и вот…

— Жену и детей на похороны вызвали?

— Да вы что? Если они приедут, то уже от сюда никогда не выберутся. А он, ой как дорожил их свободой. Ох, заговорилась я с вами. Погодите, сейчас я из сейфа принесу деньги.

Она ушла в боковую от нее дверь и вскоре вышла со свертком в руках. Сзади нее шла пожилая женщина.

— Вот ваши деньги. А вот ключ от коттеджа. Сходите посмотрите. Фаина вас проводит. Если не понравиться приходите обратно, дадим новый номер.

— Спасибо.

Я взял сверток с деньгами, ключи и в сопровождении Фаины пошел к новому месту жительства.

Коттедж мне понравился. Бывший хозяин, придал жилью человеческий вид. Фаина принесла свежие простыни, пододеяльники. Перестелила постели и пожелав всего хорошего, удалилась.

Я прошелся по магазинам. Купил сумку, еды, фруктов, водки, вина, коньяки и бритвенный прибор.

Боже, чего только в магазинах нет. Все по сносным ценам. А в Оренбурге, где я сидел в централе, зеки говорили, что в городе голод, а товаров совсем нет.

Только включил телевизор, как раздался звонок в дверь. На пороге стояла молодая женщина, в модном деловом костюме, с портфелем в руке.

— Здравствуйте. Я Галина Ивановна. Меня к вам прислал Марк Андреевич.

— Проходите.

— Я должна проводить ежедневно обследование вашего организма.

— Давайте проводить, но сначала, что вам предложить: чай, кофе или что-нибудь выпить.

— Все потом. Сейчас раздевайтесь до гола. Где у вас ванна? Мне надо вымыть руки.

Галина Ивановна натянула халат, резиновые перчатки, вытащила из портфеля стекла, скребки и линейку. Она положила меня на кушетку, перемеряла все пятна на коже, сняла с них соскобы.

— Ну теперь все.

Она стянула халат и перчатки.

— Я у вас видела камин. Давайте сожжем?

— Боитесь?

— А как же. Все это страшно. Когда мне было 18 лет, здесь один ученый сошел с ума. Он пришел в универмаг и бросил склянку с вирусом «памеллы» на пол. Ужас и паника охватили людей. Они бросились бежать. Всеравно, хоть городок и перешел сразу на «стерилизацию», это у нас такое аварийное положение, человек 65 скрутило. Вы бы видели, как они мучились и к ним подходить нельзя, только в спец скафандрах. Эта зараза даже через одежду проникала. Моя мать была там в универмаге.

— Неужели ни кто не выжил?

— Выжили, человек 15, но это уже не люди. Это скрюченные изуродованные тела с трезвыми головами. Их всех поместили в спец приемник.

— А ваша мать умерла?

— Нет, в спец приемнике. Я к ней боюсь приходить.

Она отважно выпила коньяк, закусила фруктами.

— А правда, что вы заключенный? Говорят вы убийца.

— Правда, что заключенный, но не убийца.

— Тогда ни чего не понимаю. К вам относятся как к цивильному, такая же свобода как и у всех, а опыт над вами сделали как над зеком.

— Простите, Галя.

— Галина Ивановна.

— Простите Галина Ивановна, вы сказали такая свобода, как и у всех? А разве вы считаете себя свободной, на этом пятачке земли. Вы когда-нибудь были в Крыму, на Кавказе, в Сибири, мотались по рекам, озерам, морям. Нет? Вот видите, чем вы лучше зека. В такой же колонии, только все за деньги, да цивильное существование. — Ладно, Анатолий Петрович. Мне еще в лабораторию надо. Я завтра приду.

Она пришла утром. Вся взволнованная.

— Анатолий Петрович, я провела эксперимент с вашей кровью у вас в лаборатории. Получаются удивительные вещи. Если добавить в вашу кровь микробы «огневки» они сворачиваются в кольца и…

— Впадают в кому, так сказал Марк Андреевич.

— Может быть, а может засыпают. Но я чуть изменила ПН раствора и они ожили, распрямились и появилась активность.

— Какой же вывод, Галина Петровна?

— Не знаю. Но мне действительно страшно, а вдруг наступит этот перелом и люди находящиеся вокруг вас, мгновенно заразятся.

— А как соскобы?

— В них тоже много спиралек, но меня больше интересует граничный слой. Дело в том, что живые клетки разрастаются и постепенно выдавливают пораженные участки. Думаю через пол года, если с вами ни чего не случиться, струпья пораженных участков отпадут.

— Все выходит не так уж плохо.

— По-моему все плохо. Давайте раздевайтесь, я опять должна собрать анализы.

Через три дня я явился на рабочее место. Девочки приветствовали меня, наперебой поздравляя с выздоровлением. Я подошел к Вале и при всех поднял ее руку и поднес к своим губам. Мы все молчали.

— Давайте что-то делать дальше. — наконец сказал я.

— Нам уже Марк Андреевич приказал сделать раствор с «огневкой» только с меньшей концентрацией. — сказала Ира.

В этот момент в лабораторию вошла Алла.

— Привет, девочки. Здравствуйте Анатолий Андреевич. Я выписалась, теперь пришла на работу.

Девочки нестройно с ней стали здороваться. Я тоже пожал ее руку.

— Давай переодевайся, у нас сейчас эксперимент.

На этот раз живым материалом был Матерый. Здоровяки зеки еле-еле приволокли его в камеру и прикрутили к лежанке-столу.

Матерый витиевато ругался. Гора мышц и мускулов перемещалась на столе. Зеки срезали и сорвали с него одежду и быстренько исчезли. Увидев меня, Матерый успокоился.

— Лекарь, — сказал он. Хоть ты и порядочная сволочь, но не мог бы ты сделать так, чтобы я не мучился.

— Нет, не могу. Тебе надо помучиться за все твои прегрешения. Вспомни, как ты перерезал горло надзирателям. Вспомни, скольким людям ты принес несчастье.

— Черт с тобой. Мы с тобой встретимся на том свете, я там тебе точно сверну голову.

Опять мы с Аллой, наклеили на него датчики. Не забыли включить кинокамеру и снять весь процесс на пленку..

Матерый безропотно выпил зараженную воду и мы начали следить за его состоянием по приборам и визуально. Разницы по времени с предыдущей жертвой я не заметил. У него также быстро возникли пятна на коже и он начал выть. Через 5 часов он покрылся фиолетовыми пятнами, а кожа на бедре у одного пятна лопнула и оголила черноту мяса. Я решил снять соскоб с этого места и взять немного крови у зараженного.

Опять, одев новый скафандр, иду в камеру и взяв пробы возвращаюсь в предбанник камеры. Аккуратно промываюсь щелочью и выкидываю костюм в отходы на сжигание. — Алла на.

Я протянул ей пробирку с кровью. Она опасливо взяла ее.

— Сделай здесь предварительный анализ. Валя, возьми кожу, сбегай на верх и попытайся сделать там анализы.

Я опять привалился к стеклянной стенке, наблюдая за мучеником на койке.

— Анатолий Петрович, — позвала Алла. — Посмотрите.

Она сидела за микроскопом и уступила мне место. Под окуляром вся кровь кишела палочками с крючочками на конце.

— Что ж они там делают? — спросил я сам себя.

— Они переносятся кровью к поверхностным клеткам. Но их ужас как много.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ КАТАСТРОФА

Дверь с грохотом открылась и на пороге появилась фигура Витька, опять с компанией охранников. Он был в дребезги пьян.

— Смотрите какая парочка, петух да ярочка. — зарычал он, увидев нас двоих у микроскопа.

Он подошел к нам.

— Ну, ты зэковская свинья отвали, мне надо с этой блядью поговорить.

Я встал.

— Тебе все неймется, тебя вроде предупредили, чтоб ты меня не трогал.

— А я тебя и не трогаю. Я к этой бляди.

Он отшвырнул меня к стенке и схватил Алку за руку.

— А ну иди сюда дура, мы тебя сейчас на полу натянем.

Витек рванул на Алке халат. Полетели пуговицы, сверкнуло голое тело.

Алкаю заорала. Ее свободная рука схватила из штакетника неполную пробирку с кровью и въехала в рожу Витька. Кровь окрасила лицо Витька и мундир.

— Ребята. — заорал он — Помогите придавить бабу.

Четыре здоровых охранника бросились к Алке и Витьку. Она начала биться в их руках и истошно орать. Девчонки как мыши забились по углам и с ужасом смотрели на эту жуткую драму. Алке порвали платье и почти полностью оголили. И в это время… завыла сирена. Витек и его команда вскочили и, приводя на ходу в порядок мундиры, бросились бежать из лаборатории.

В дверях появилась Валя.

— Девочки, это я вклю…

— Ни с места. — заорал я — Стой где стоишь.

Она застыла.

— Всем не двигаться.

Алкаю на полу, пытаясь прикрыться лохмотьями платья, потихонечку выла. Я подошел к ней.

— Алла, ты успокойся, но похоже вирус попал на тебя.

Вой прекратился. Она выронила из рук платье и голые груди уставились в пространство. Глаза полные безумия смотрели на меня.

— Ты не шевелись, я постараюсь тебя вылечить. Только не шевелись. И вы. — я обратился к онемевшим девчонкам — Не шевелитесь.

— Валя беги узнай насчет льда, а ты Саша ближе всех у дверей препараторской, постарайся по стеночке дойти до нее и заполнить ванну водой. Я предупреждаю, пол наверняка, заляпан микробами. Возьми резиновые перчатки и передник если он там есть.

Саша поползла по стенке к двери. Я взял бутыль со щелочью, вылил ее в таз и начал промывать пол вокруг Алки и по проходам. За дверью препараторской шумела вода. Вдруг появилась Валя.

— Анатолий Петрович, — произнесла она испуганно — льда нет.

— Как нет?

— Не завезли. База пустая.

— Мать твою. Девочки поднимайтесь, я протер все что мог, на всякий случай, потом сожгите обувь. Сейчас готовьте импровизированный стол. Кто из вас умеет переливать кровь?

— Почти — что все, — сказала Ира.

— Прекрасно. У тебя первая группа крови? — спросил я Аллу.

— Да.

— Давайте стол девочки. Ира готовь аппараты. Саша, ты где?

— Я здесь.

— Одевай костюм будешь прокалывать ей руку. Всем одеться.

Мы организовали стол на двоих. Я подошел к Алке.

— Можешь идти?

— Угу.

— Давай, ложись на стол.

Алкаю легла, я лег рядом и заголил руку.

— Давай Саша.

Саша начала прокалывать мне вены.

Немного кружилась голова, я поднялся и накрыл Алку халатом.

— Девочки, мамы, папы у всех есть?

— Да. Да.

— Бегите к телефону позвоните по домам. Пусть все домашние сидят дома и закроются на замки. Даже близким они пусть не открывают двери. «Огневка» вырвалась в город.

Девочек как вымело из помещения. Остались только мы с Аллой. Она не спала и уставившись в потолок лежала неподвижно.

— Это все из-за меня. — вдруг сказала она. — Если б я с тобой не переспала, такого несчастья с тобой и со мной не было бы.

— Не казни себя.

— Я умру. Дай слово, если «огневка» покажется на теле, ты мне дашь вон ту бутылочку, в том шкафчике.

— Даю.

— Знаешь, как хотелось посмотреть Крым, покупаться в море. Я 26 лет здесь, ни мужа, ни счастья. Отдала себя этому засранцу Витьку, думала может он поможет, а он только одна мысль трахнуться, да напиться.

Она замолчала. Прошло минут 15, появилась в проходе Валя.

— Анатолий Петрович, в городе спокойно. Ни какой тревоги нет.

— Будет Валя, будет. Через два часа будет. И холодильники как назло пусты, мы даже никого спасти не можем.

Валя присела на стул. Стали по одиночке приходить девочки. Они также тихо рассаживались по стульям.

Прошло еще пол часа. Алкаю зашевелилась под халатом.

— Толя, у меня началась чесотка. Посмотри, что там у меня.

я отогнул полу халата. На белом животе появились розовые пятна. «Огневка» не среагировала на мою кровь, она наступала на ее тело.

— Алла, это «огневка».

Девчонки зашевелились

— Анатолий Петрович, что нам делать? — раздался голос Вали.

— В город вы не пойдете. Сейчас там будет не безопасно. Люди переносят эту заразу на себе и передают друг другу. Ждите здесь утра.

Они опять затихли. Алла зашевелилась опять.

— У меня появились боли и страшно чешется живот. Толя, неужели это все?

Я опять посмотрел живот. Пятна приобрели красный цвет и разбежались по всей коже. Это действительно конец. Я кивнул.

— Да.

Две слезинки скатились по ее щекам.

— Принеси склянку. Я не хочу мучиться.

Я подошел к шкафчику и вытащил бутылочку. Потом подошел к Алке, вылил пол бутылочки в химический стакан и приподняв Алке голову помог выпить содержимое.

Алкаю корчилась под халатом, лоб ее покрыла испарина. Вдруг она вскрикнула и дернувшись, затихла. Я сорвал перчатки и кинув их в угол, присел к Вале.

— Что же теперь будет, Анатолий Петрович?

— Жить надо Валя. Нам надо обязательно жить. Я боролся там… всю свою сознательную жизнь боролся с этой пакостью. Если, что со мной произойдет, ты должна будешь вырываться и рассказать людям все, что видела, что знаешь.

Тихо стучали часы. Мы сидим и молчим еще час. Уже 10 часов вечера. Вдруг, зазвонил местный телефон.

— Анатолий Петрович? — спросила трубка.

— Да.

— Зайдите ко мне. Я здесь на работе.

Я положил трубку.

— Все. Началось. Меня вызывает Марк Андреевич.

Все зашевелились.

— К Алле не подходите. Ни чего не трогайте. Постарайтесь подождать меня.

Марк Андреевич глядел на меня с ненавистью.

— Вы знали, что «огневка» в городе?

— Да.

— Почему не предупредили меня?

— Я пытался спасти Аллу.

— К черту вашу Аллу. В городе началась эпидемия. Вы понимаете, что вы наделали?

— Здесь был Витек, он раздавил пробирку с вирусом «огневки» и измазав кровью себя и охранников удрал. Он и разнес вирус.

— Витек. Боже Витек.

Марк Андреевич вдруг застыл. Мы молчали и он вдруг тихим голосом заговорил.

— Не спас его. Жена перед смертью просила, постарайся вытолкнуть его из зоны. Не удалось. Он здесь осатанел, пил, гулял, буянил. Все сходило ему с рук, все знали чей он сын. Вот теперь он выйдет на свободу. Витек не раз говорил, что свободным здесь может быть только мертвый.

Мы опять помолчали. Марк Андреевич продолжал.

— Надо объявить тревогу. Пусть оповестят жителей, подтянут войска к зоне и перекроют, на всякий случай, все подходы.

Он потянулся к трубке, но в это время открылась дверь и появилась Галина Ивановна.

— Марк Андреевич в городе паника. Там все чешутся, Больницы переполнены чесоточными. Твориться что-то жуткое. Ой, здесь вы Анатолий Петрович.

— Садитесь Галина Ивановна. Вы откуда? Вы сами прикасались к кому-нибудь?

Галина Ивановна замерла.

— Да… Я прощалась с подругой за руку… А перед этим… Неужели…

Вдруг она взорвалась.

— Проклятый старикашка. Это ты со своими сумасбродными разработками пытаешься доконать пол мира. Из-за тебя, идиот, погибли мои родные, моя мать искалечена и теперь должна сдохнуть я. Так знай, ты подохнешь первый.

Галина Ивановна вскочила, схватила огромную вазу с цветами и обрушила ее на голову Марка Андреевича. Он отупело глядел в пространство и потом медленно потек по спинке кресла на пол. Галина Ивановна опустилась на пол и схватив голову руками, начала как маятник раскачиваться туловищем.

Я спустился вниз.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ПОБЕГ ИЗ РАЯ

Девочки сидели на своих местах. Все вопросительно уставились на меня.

— В городе эпидемия. Все больницы переполнены. Я ухожу.

— Куда? — спросила Валя.

— Из зоны.

Стало тихо.

— Ты не выйдешь. Все перекрыто. Кругом охрана. — шепотом сказала Ира.

— Кругом эпидемия. — отрезал я.

— Я пойду с тобой. — решилась Валя.

— Можно и я с вами. — это подала голос Саша.

— А как же ваши родители?

— Может их надо предупредить?

— Нет, этого как раз делать нельзя. То, что мы уходим не должен знать ни кто. А вы, — я обратился к оставшимся девочкам. — Вы идете с нами или нет?

— Я не пойду. — сказала одна. — Моя мама сойдет с ума.

— А я иду с вами. — сказала другая.

— И я с вами. — закончила после некоторого колебания Ира.

— Вот и отлично. Одевайте защитные костюмы на одежду, чтоб там сбросить ее и остаться прилично одетыми, а теперь вперед.

— А разве мы с собой ни чего не возьмем?

— Нет, нет времени. Берите все, что здесь есть. Что вы считаете нужным. Переодевайтесь.

Пока они переодевались, рассовывая где можно из своих шкафчиков всякое барахло, я подошел к кинокамере, вырвал ее из гнезда и потащил в кладовую. Там при выключенном свете выдрал пленку и сложил в коробку. Коробку положил под рубаху на грудь. Теперь все, пора переодеваться.

Мы попрощались с оставшейся девушкой, проинструктировали, что говорить, если ее будут спрашивать о нас и одетые в нелепые костюмы, пошли в город.

Наступили первые сумерки.

В проходной института ни кого небыло. Охранника мы нашли катающимся на ступеньках лестницы за проходной. Он выл. Мы обошли его и пошли по тротуару. Кругом было много фонарей и пусто. Народ исчез. Вдруг я увидел машину Марк Андреевича, и сделав знак рукой девчонкам, подошел к ней. В раю никто не ворует и машины открыты. Машина Марк Андреевича открыта тоже. Мы сели в нее и я, вырвав провода ниже панели скрутил два конца. Мотор заработал и «Волга» рванула по дороге.

— Валя, говори, к какой проходной ехать.

— Лучше к Южным воротам. Поворачивай вправо.

Южные ворота встретили нас тишиной. Я выскочил из машины и понесся на КПП. Внутри на лежанках лежали два охранника. Они задыхались.

— Куда? — зашевелился один.

Сил у него не было и он получив удар чесотки, заерзал на лежанке.

Ключи висели на гвозде у двери. Я снял их и вышел к воротам. Первый и второй замки легко открылись и «Волга» въехала на контрольный участок. Вторые ворота были гидравлические и от нажатия кнопки, легко ушли в бок по направляющим. Но выскочив из ворот, в свете фар, мы увидели шлагбаум и небольшую будку рядом с ним. Это уже была охрана внешнего обвода. Солдат с автоматом выскочил из будки и подняв руку встал перед шлагбаумом. Я снизил скорость, но перед шлагбаумом нажал на газ.

Изумленное лицо охранника увеличилось у капота. Удар потряс машину, но она тут же вылетела на шоссе.

— Ах, — кто-то вскрикнул в машине.

Но мы набирали и набирали скорость по шоссе.

Промчавшись километра 4 я заметил впереди дороги, свет фар многих машин… Быстро свернул в черный березовый лес и по бездорожью проехал метров 300. Двигатель затих. Мы сидели и молчали. Со стороны дороги шел рев. Колонна бронетранспортеров и грузовых машин двигалась к зоне, чтоб прикрыть по внешнему обводу рай.

— Ну, что девочки. Мы почти на воле. Но что бы окончательно быть на свободе, нам надо дальше удрать от сюда. Скидывайте защитные костюмы, пойдем пешком.

Мы вышли на шоссе почти к автобусной остановке и у стоящей там гражданке я узнал, что сейчас подойдет автобус в городок Колосово, где есть железнодорожная станция.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ПРЕДДВЕРИЕ РАЯ

Голодные, без денег мы кое-как добрались до Москвы. Здесь я позвонил своему старому другу Сережке.

— Сережа, это ты?

— Кто это?

— Это я, Толя Борисов?

— Толька? Не может быть? Мне сообщили, что ты скончался, четыре года тому назад. — Врут, Сережа, врут.

— Где ты? Приезжай ко мне сейчас же.

— Я не один, с компанией.

— Приезжай с кем угодно, я жду.

В квартире у Сережки тесно от барахла, но мы себя чувствовали как в раю. Девчонки устроили очередь в крохотную ванну, а я все рассказывал и рассказывал Сережке свою одиссею.

Сережка позвонил друзьям и вскоре вся квартирка заполнилась знакомыми и не знакомыми мне людьми. Нас откормили, отпоили и обогрели. После того как все гости разошлись, кроме лучших друзей, Петра и Саши, а девчонки заснули на полу в гостинной, мы собрались на совет в кухне.

— Что ты сейчас будешь делать? — спросил меня Сергей.

— Нужна ваша помощь. Нужно пристроить девчонок. Достать им документы, жилье, работу. Если надо, пусть учатся. Хоть им и дали там, в зоне, образование, но они даже справок не имеют, что они что-то окончили.

— Самая тяжелая задачка с документами. Время, правда, сейчас другое. Вроде и перестройка. — начал Петр.

— Что ты заныл, перестройка. Все как было так и осталось. У меня появилась мысль, у моей жены, есть подруга Клавка, пьяница, не приведи господь. Работает она в паспортном отделе. Мы ей ящик водки пообещаем, она нам все сделает.

— Давайте попробуем. — согласился я.

— Если все выйдет, я их устрою в институт метрологии. Там требования приема на работу помягче и знакомых полно. Этот вопрос мы более-менее решим, а вот что будет с тобой. — спросил Сергей.

— Я хочу устроить пресс-конференцию и выступить там с заявлением.

— Опять в бой. Тебя же опять посадят.

— Может и посадят.

— Теперь уже зоны не будет, прикончат просто.

— Я отупел в зоне и в других местах от предчувствия смерти. Я буду еще более спокоен, когда люди узнают о том, что им грозит.

— Нужны хоть какие-нибудь документы и доказательства, чтоб тебе поверили.

— Доказательства будут.

Сашка вскочил со стула.

— Толя, я помогу с пресс-конференцией. Но что будет потом с тобой, не представляю. Стоит ли рисковать?

— Давай Сашка устраивай.

— Не надо. — раздался сзади голос.

На пороге кухни стояла Валя.

— Надо, Валя, надо. Иди спать. Чего встала?

— Я хочу остаться с вами.

Сашка подвинул ей свой стул.

— Толя, что нужно еще?

— Нужен кинопроектор на 9 миллиметров.

— Достанем.

— Я тогда хочу тоже быть на пресс-конференции и как свидетель подтвердить все что видела. — заявила Валя.

Мы уставились на нее.

— Этому не бывать. Не для того ты выбралась, чтобы попасться опять. — сказал я.

— Стойте, стоите ребята. Ведь у нас же будет кинопленка. Давайте заснимем Валю на пленку, немножко изменив лицо.

— Правильно. Валя соглашайся.

— А как же Анатолий Петрович?

— У меня своя стезя.

— Порешили ребята, теперь по домам и спать.

Все разошлись. Мы остались с Валей на кухне. Чтоб опередить ее вопросы, я начал первый.

— Помнишь Галину Ивановну?

— Да.

— Она обследовала меня, после того случая.

— Я знаю.

— Так вот, я болен «огневкой» до сих пор.

— Что? Не может быть?

— Да. Она сидит во мне и ждет случая, что бы вырваться наружу. Но прошу тебя, об этом ни кому.

— Какой ужас. Толечка, неужели нет шанса?

— Не знаю. Меня надо по идее изолировать от общества.

— Так ты, значит, умышленно идешь в тюрьму.

— У меня нет другого выхода и чем раньше, тем лучше. Только не плачь и повторяю, никому ни слова.

Чтоб не видеть ее лица, я вскочил и пошел в ванну.

— Дамы и господа, граждане, товарищи и друзья. Эту пресс-конференцию я собрал, чтобы рассказать о страшном оружии, которое разрабатывается в недрах нашего государства. Это так называемое, биологическое и бактериологическое оружие. Я Борисов Анатолий Петрович, работал над этим оружием в зоне номер пять, расположенной в 100 километрах от Новосибирска, в должности руководителя группы. У меня была тема: исследование вируса «огневки». Это микробы, которые поражают живые клетки и передаются людям контактным путем или распространения вируса в водной среде. Это ужасное заболевание. Сначала, появляется чесотка, потом красные пятна, потом бурые и как итог, смерть в страшных мучениях. Пока препаратов противодействующих «огневке» нет. К меня есть для вас фильм, как на человеке были проведены опыты. Многие кадры мы вырезали, так как они просто затягивают действие. Человек скончался через 15 часов. Мы фильм подготовили на 20 минут. Включите камеру.

Затрещала кинокамера и появились кадры, как я в защитном костюме вхожу в комнату, где лежит привязанный к столу Матерый, с налепленными на тело датчиками.

— Вот сейчас ему вольют в рот слабоконцентрированный раствор «огневки». - начал комментировать я показ фильма…

— Есть еще выступление сотрудников зоны, по мерам предосторожности я не скажу ни имени, ни фамилии этих людей, но прослушайте, что они говорят.

Включили Валину запись. Она говорила хорошо и рассказала о «памелле», как она над ней начинала работать, чем это кончилось и как она перешла к «огневке».

— У вас есть вопросы? — спросил я после показа фильмов.

Поднялось много рук.

— Пожалуйста.

— Как вы бежали из зоны?

— «Огневка» вырвалась из лабораторных корпусов и прошлась по зоне. Через 5 часов после эпидемии мне удалось бежать.

— В зоне погибли все?

— Не знаю, но думаю, что остались и живые.

— Вам удалось создать бомбу?

— Зачем ее создавать, нужна ампула с вирусом, чтоб мгновенно заразить, например, реку Репин.

Вопрос задал майор, офицер Российской армии.

— Вы сейчас показали фильм, где роль отправителя играли вы. То что вы сделали это преступление. Вы не находите, что вы преступник и ваше место в тюрьме?

— В этой зоне мы все подопытные и те кто делает преступление и те кто являются жертвами преступления. Я могу вам доказать это.

Я снял рубаху и все увидели мое тело, пораженное желто коричневыми пятнами.

— Вот результат испытания на мне «Огневки».

Защелкали блицы. Меня просили повернуться.

— Вы говорили, что ни кто не выживает, а вы живы?

— Да выжил. Это был самый страшный период в моей жизни. Но я выжил из всех один, потому что знал свойства микроба и стазу принял решительные меры.

— А девушка, которая выступала, она не спаслась?

— Не знаю. Она осталась в зоне. — соврал я.

— А как вы собирались распространить «памеллу»?

— В эти вопросы я не был посвящен. Я в зоне недавно.

— Не вы ли выступали четыре года назад против бактериологического оружия?

— Я. Против меня тогда возбудили дело о разглашении военной тайны и мне за это дали 25 лет.

— Что вы ожидаете после этой конференции?

— Опять тюрьму. Дамы и господа, я думаю, мы закончим эту пресс-конференцию. Я еще не совсем оправился после пережитого. До свидания.

Раздались недружные аплодисменты. Несколько журналистов стали пожимать мне руки.

— Мы восхищаемся вами господин Борисов.

— Борисов мы вам поможем.

………………….

Они ждали меня у дома Сергея. Черная «Волга» услужливо распахнула двери и меня повезли к новым испытаниям.

— Задали вы нам работенку гражданин Борисов. — говорил мой следователь. — Такой международный резонанс, что допрашивать вас некогда, занимаюсь одними отписками. И срок у вас есть, и побег есть. По закону судить и добавлять срок надо. А тут вы устроили тарарам.

— Не забудьте еще, что я болен.

— Врачи вас обследовали. Вы здоровы.

— Ваши врачи ни чего не мыслят в микробиологии.

— А вообще это хорошую мысль вы мне дали, Борисов. Действительно, отправим вас на излечение. Я согласен Борисов, лечитесь. Может этот бедлам утихомирится и мы вами тогда займемся всерьез.

— Ничего не выйдет. Мне дали защитника.

— Посмотрим, Борисов. Идите, лечитесь.

Больница, как больница, только больше решеток и охраны.

Врач, Ангелина Федоровна, каждый раз обследует меня и качает головой.

— Господи, и зачем вас навязали нам. Вам нужны не терапевты, а специализированные в этой области врачи. У меня такое предчувствие, что это все добром не кончиться. У вас назревает кризис. Я не могу предсказать его последствия, но охрану около ваших дверей попрошу наше начальство, поставить.

— В чем дело Ангелина Федоровна?

— Я обнаружила в вашей крови редкое перемещение вялых палочек с крючком на конце.

— Значит начинается.

— Может также сделаем ледяную ванну?

— Это уже не поможет. Проклятая бактерия, после такого шока, адаптировалась в крови и теперь ей холод наверняка будет не страшен.

— Я тогда не знаю что делать.

— Будем ждать.

Ждать пришлось не долго. Однажды я почувствовал зуд на животе. Под старым пятном началась чесотка. Пятно потеряло жесткость и стало мягким и рыхлым.

Ангелина Федоровна в ужасе убежала из палаты.

Начали чесаться и размягчаться другие пятна.

Они забыли мне передать пищу и я вынужден открыть дверь. Охранник увидев меня стал орать и бросился бежать. Паника охватила коридор и все палаты. Больные и здоровые, врачи и сестры все неслись к лестнице. Когда коридор опустел, охранник стал кричать у лестницы, что будет стрелять. Я запустил в него стулом и его сдуло со ступенек ветром. Шум и грохот стоял в здании невероятный, кричали неходячие больные, где-то внизу орали здоровые, потом по дому пронесся гул и стало более-менее тихо, только выкрики оставшихся в палатах больных, тревожили тишину коридоров.

Мне очень хотелось есть

В столовой и кухне пусто, только шипят на плите кастрюли. Я вытащил мясо, хлеб и, подойдя к окну, начал есть. На площадке перед больницей никого не было. Пожалуй, может тоже смыться. Я спустился вниз и только приоткрыл парадную дверь, как увидел у ворот больницы милицию. Кто-то выкрикнул: «Вот он». Автоматная очередь, развалила стекла двери. Я отскочил и побежал к черному ходу, но там дверь была на амбарном замке. Тогда по этой же лестнице я спустился в подвал и здесь мне повезло. Узкие подвальные окна были разворочены или разбиты. Еле-еле протащил свое туловище через эту щель и попал в кусты. Мешал бежать халат. Я его скинул и в рубашке и нелепых синих штанах, перескочил внешнюю ограду больницы.

Напротив ограды стоял старый, страшный трехэтажный дом. Я вбежал в парадную и по лестнице пронесся на последний этаж. Через лестничное окно, здание больницы было как на ладони. Напротив дома остановились три грузовых машины, набитые милицией. Выскочившие милиционеры, окружили ограду больницы. Минут двадцать никто не переходил ограду и вдруг, четыре милиционера, открыв калитку побежали к зданию. Они кинули, что-то в окна первого этажа и бросились бежать обратно. Через 5 минут из окон повалил дым и кое-где мелькнули отблески пламени. Через 10 минут после этого, подъехали пожарные машины, но милиция не допустила их до пожара. Здание разгоралось, осветив все окружающие дома. Вдруг, даже через стекла лестницы, мне послышались крики, раздающиеся в горевшем здании, это неходячие больные стали жертвами чудовищной «стерилизации».

— Эй, милок, что это?

Возле меня стояла старушка.

— Больница горит бабушка.

— А ты тоже оттуда?

— Да.

— Бедненький. Чего на лестнице толчешься? Пойдем ко мне.

Бабушкина квартира также не ухожена, как и дом. Стены грязные, все разбросано, в углах полно пустых бутылок, мусора и грязи.

— На, оденься, здесь есть старая ковбойка сына. Куда же ты теперь? В другую больницу?

— Я уже был готов к выписке.

— Ага, здоров значит.

С ее словами, чесотка на животе как бы проснулась.

— Здоров бабушка. Пойду теперь домой. Только штанов у тебя нет каких-нибудь? Все мое там сгорело.

— Найду тебе чего-нибудь.

Бабка по ковырялась в хламе и вытащила грязные, мятые брюки.

— Может подойдут?

Я скинул больничные и одел предложенные брюки.

— Все в порядке. Спасибо тебе, бабуля. Я, пожалуй, пойду, а то меня дома ждут.

— Иди, иди милок. Христос с тобой.

— Сережа, открой. Это я.

— Толька, живой, чертяка. Вот не ожидал. Мы тут целую компанию в твою защиту развернули, а тебя уже выходит выпустили. Испугались сволочи.

— Сережа, больницу сожгли. Я бежал.

— Да, что ты говоришь?

— Сережа, я заболел пневмонией. Ты не можешь вызвать Валю? Она уже меня лечила и знает что к чему.

— Конечно Толя. У нее в общежитии телефон не работает. Я сбегаю.

Валя появилась через час.

— Толя, что случилось?

— Она вернулась Валя.

— Господи.

Валя опустилась на стул.

— Что же делать, Толя?

— У меня все тело горит и чешется. Температура подскакивает и падает. Я на грани фола. Но первые сутки выдержал и не умер. Поэтому есть надежда, что может выдержу. Врача мне нельзя, только тебе могу довериться.

— Ты только скажи, что нужно, я все сделаю.

— Нужны холодные компрессы. Холодильник открой на полную, чтобы лед был. Нужны мокрые простыни и вера, что не заразишься и не заболеешь.

— Хорошо Толя, я так и сделаю.

В дверь ввалился Сережка.

— Валя, ну что?

— Сережа, ты поживи где-нибудь в другом месте. Толя очень болен. Я за ним поухаживаю.

— Ничего себе. Ладно, через неделю я приду, учти. Дай захвачу бритву и нужные вещички.

Сережка ушел.

— Ну, что ж начнем бороться, так Толя?

Три дня меня колотило. Температура металась, то туда, то сюда. Боль и чесотка изводили тело.

Утром я проснулся и почувствовал себя прекрасно. Боли нет, температура была нормальной. Я отвернул рубаху и посмотрел на живот. Большие темнокоричневые пятна накиданы по всему телу. Они мягкие и не чешутся.

В трех метрах на раскладушке спит Валя.

— Валя… Валя…

— А…

— Валя, кажется пронесло.

Она вскочила.

— Неужели правда?

— Правда. Если мое предположение верно, то организм выкинул все микробы в ранее пораженные места и они теперь как бородавки останутся на всю жизнь на мне.

— Господи, пусть хоть будет так.

— Но нужно проверить так ли это? Возьми у меня кровь. Нужно все посмотреть.

Вали не было два часа и когда она пришла по ее лицу я понял, что был прав.

— Толя, ни-че-го. Ничего нет. Ты здоров.

Она подскочила ко мне и обняла меня.

— Да, Толя, в киоске продавали газету. Пока я ждала результаты анализа, прочла ее. Там есть одна заметка. Вот, прочти.

— «С глубоким прискорбием сообщаем читателям о трагической смерти во время пожара больницы, известного биолога Анатолия Петровича Борисова. А.П.Борисов неоднократно выступал и боролся против разработок современного бактериологического оружия…» Теперь я никто, Валя.

— Вот и хорошо. Хватит по тюрьмам мыкаться, может заживешь по новому.

— А это идея. Честно говоря, если бы тебя не было рядом, я бы опять собрал пресс-конференцию.

— Наверно, это замечательно, что я рядом.

— Конечно.

Потом мы танцевали и смеялись. Весь вечер был наш и мы наговорились вдосталь.

Через два дня пришел Сергей.

— Сергей, мы решили от сюда уехать. Где там тетя Клава? Мне нужен паспорт на новую фамилию.

— Да никак вы женитесь, ребята?

— И женимся, и удираем.

— Сейчас, сейчас, погодите. Где-то у меня здесь спрятано шампанское? Такое дело надо спрыснуть.

Мы уехали с Валей в южные районы России. У нас родилась дочь. Я работаю в больнице, там же трудиться и Валя. От девчонок нет вестей. Однажды в письме Сережа проговорился, что Ира с Сашей отдыхали в Крыму, а другая девушка вышла замуж.

Только чернокоричневые пятна на моей коже, напоминают мне о тех страшных событиях, что произошли и еще хочется сказать: «Люди, дойдите нутром. Это очень опасная вещь, биологическое оружие».