Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью

Глава II. На фронт

Мы строем идем к станции метро Рулебен, прямо от ворот казармы, закрывшихся за нами, как мне кажется, навсегда. Я чувствую, будто обрел свободу. Ветви деревьев, растущих вдоль дороги, покрыты зеленым пушком, почки на них вот-вот раскроются. Мы шагаем в неизвестность.

Фольксштурм[17] неторопливо возводит баррикады возле тоннеля. Работающие разобрали тротуар, забили в землю железные балки. Заполненные камнями товарные вагоны рейхсбана[18] уже готовы в случае необходимости перекрыть дорогу.

На станции метро проходим через турникеты к залитым солнцем платформам[19]. Унтер-офицер сопровождения остается внизу, чтобы сделать отметку в наших путевых документах. Приближается время отправления поезда. Звучит команда «По вагонам!». Мы вваливаемся в вагоны совсем как гражданские, которым надо куда-то спешить. Как солдатам, нам положено ждать, но гражданские повадки в нас все еще живы.

Двери закрываются, и поезд приходит в движение. Смотрю в окно и вижу, что унтер-офицер сопровождения бежит за нами, крича что-то вслед отъезжающему поезду. Возникает спор, что нам делать. У него все наши документы, включая расчетные книжки.

Вагон постепенно заполняется, причем главным образом женщинами, которые едут по городским магазинам. Мы выходим на Кайзердамм и устраиваемся на платформе. Поезда подходят, останавливаются и снова отходят, исчезая вдали.

На газетном стенде вывешены журналы и газеты. С первой полосы «Беобахтер Иллюстрирте» улыбается офицер СС в новеньком мундире с дубовыми листьями к Железному кресту[20].

Наконец унтер-офицер сопровождения выходит из одного из поездов. Он сердито подходит к нам, но успокаивается, видя, что мы все на месте и никто не потерялся. Садимся на следующий поезд, едущий до зоопарка, где выходим из метро и поднимаемся вверх на станцию городской железной дороги. Нас подхватывает людской поток. Гуляющие по улицам женщины и девушки сменили зимнюю форму одежды на весеннюю. Руины церкви кайзера Вильгельма[21] тонут в рассветной дымке. Мемориальная церковь, Курфюрстендамм, — славные названия, любимые места Берлина, на которые мы недавно смотрели глазами свободных граждан. Какая бездна отделяет их от нас теперь, когда мы можем лишь мельком бросить на них взгляд. Останавливается трамвай, стремительно проносятся автомобили. Суматоха, суета — таков ритм большого города!

Мы выходим на платформу как раз в тот момент, когда отходит поезд на Эркнер. Теперь нам еще двадцать минут придется ждать следующего. Мы ставим наши мешки и гуляем по платформе. Неподалеку непринужденно курят офицеры СС, поставив у ног чемоданы из свиной кожи. На них новенькие галифе, кожаные пальто с меховыми воротниками и легкие портупеи с пистолетными кобурами. Партийные бонзы в желтой форме с нарукавными повязками фольксштурма. Толстяк с портфелем и нарукавной повязкой со свастикой на пальто блаженно выдыхает сигарный дым. Вокруг нас снуют девушки в легких прозрачных весенних платьях, куда-то торопятся измученные заботами женщины, изможденные рабочие, голодные дети — таков многоликий Берлин.

Наконец подходит поезд на Эркнер, он уже переполнен. Мы с трудом протискиваемся внутрь. Станции мелькают как в кино — лежащая в руинах Фридрихштрассе, Винтергартен со сгоревшим куполом, Шиффбауэрдамм, Адмиральспаласт, Апександерплац со статуей Беролины. Универмаги «Герти» и «Аваг».

Море зданий большого города вскоре отступает, и начинается сельская местность — Карлхорст, Руммельсберг. Жители пригородов копошатся в своих садах, крестьяне вспахивают поля. Деревья и кустарники только что покрылись листвой, и ликующие птицы порхают в голубом весеннем небе.

Городская железная дорога заканчивается в Эркнере, оттуда нам нужно ехать пригородным поездом, который отправляется только через три часа.

Платформы полны офицеров и солдат всех родов войск, даже моряков, сражающихся на Одере[22]. Все они ждут поезда. Повсюду развешены плакаты, предупреждающие военных о том, что дезертирство карается трибуналом. Здесь же женщины, приехавшие в деревню, чтобы выменять на что-то продукты для голодных детей, и беженцы из Франкфурта-на-Одере, которые хотят вернуться, чтобы попробовать спасти еще что-то из вещей. Они сидят на корзинах и мешках, в то время как СС[23] и военная полиция проверяют паспорта.

Нам выдают расчетные книжки и разрешают уйти со станции. Оставляю мешок и ранец на платформе.

Перед станцией несколько разрушенных зданий и руины разбомбленной фабрики. Эркнер, некогда прелестный цветущий пригород, буквально сметен морем огня из-за завода шарикоподшипников «Кугельфишер», принесшего ему смерть и разрушение.

В Эркнере закрыты все пивные. В них поселили беженцев и местных жителей из разрушенных бомбежкой домов, влачащих жалкое существование на скудных остатках своего имущества.

Медленно бреду мимо сожженных загородных домов и маленьких семейных коттеджей, обвиняюще глядящих на мир из зелени садов. Меня часто спрашивают, сколько мне лет, и одна молодая девушка даже предлагает мне гражданскую одежду брата и обещает спрятать. Однако мне не хватает храбрости, и я отвечаю отказом.

Расстилаю шинель на маленькой лужайке перед станцией и растягиваюсь на ней. Тепло дня успокаивает. Я лежу, дремлю и думаю о будущем. Меня будит товарищ. Пора возвращаться!

На платформе не пройти. Из берлинских поездов на станции вышло много народа, в основном гражданские. Поезд подходит, и его тут же штурмуют гражданские. К счастью, мне удается добраться до моего мешка, который все еще лежит там, где я его оставил. Большинство товарищей из нашей группы — здесь. СС очищает головную часть поезда от гражданских, чтобы мы могли влезть. Сажусь у окна и кладу мешок на багажную полку. Как только солдаты усаживаются, в вагон разрешают войти гражданским. Они с благодарностью стоят в коридорах, набившись, как сардины в банке. Сопровождающий унтер-офицер нервничает, поскольку Вегнера все еще нет, но наконец тот протискивается внутрь в последнюю минуту перед отправлением поезда.

Паровоз медленно, выпуская пары, двигается вперед по сельской местности. По обе стороны железнодорожного пути тянутся пустоши. Напоминанием о нешуточных временах в этих безмятежных местах служат траншеи и колючая проволока. Люди стеной стоят на небольших станциях, пробуя влезть в поезд, гирляндами висят на крышах вагонов, на подножках и буферах, набиваются в купе кондукторов. Некоторые даже цепляются за трубы водных резервуаров паровоза.

Поезд время от времени останавливается. Воздушная тревога! Солдаты из охраны поезда наблюдают за небом с крыши паровоза и последнего вагона. Внезапно кто-то трубит в горн. Над самой землей летит самолет! Люди в панике бросаются из вагонов. Те, кто на крыше, спрыгивают прямо на тех, кто находится ниже. Когда рев мотора усиливается, первые успевают скрыться под сенью леса. Я лежу между рельсами, слышу частые пулеметные очереди. Снова становится тихо, и я встаю. Люди, лежащие в лесу и траншеях, робко поднимают головы и медленно начинают приходить в себя, но тут вновь раздается звук авиационных двигателей. Все снова молниеносно прячутся. К счастью, это немецкий самолет, и люди постепенно возвращаются, на лицах женщин и детей неподдельный страх.

Вижу пулевые отверстия в вагоне, сильно разбита деревянная обшивка купе. Невероятно, но паровоз не поврежден и никто не убит. Ранения получили лишь несколько женщин, двенадцатилетней девочке в суматохе сломали ребра.

Вагон заполняется снова, и поезд медленно катит вперед, над ним пролетают немецкие самолеты. Я встаю и выглядываю в окно. Приближается встречный поезд, его паровоз изрешечен пулями, солдаты перевязывают раненых. Какие-то женщины останавливают наш поезд и помещают раненых в наш багажный вагон. Другие по рельсам пешком идут к следующей станции.

Наконец мы подъезжаем к Фюрстенвальде. Здесь кипит бурная деятельность. Большинство людей на платформах — солдаты в серой полевой форме. Плакаты и написанные красным предупреждения предостерегают о низколетящих самолетах. Мы строимся и переходим на станцию Зеелов железной дороги Одербрух[24]. Следующий поезд отходит в двадцать ноль ноль.

Мы оставляем наши вещи и идем в город. Обедаю вместе со Штрошном и Гейнцем в привокзальной гостинице, в изящной обстановке которой наша форма выглядит потрепанной. Затем мы идем на прогулку. На каждом дереве указатели различных частей и родов войск. По некогда тихим улицам проносятся автомобили и мотоциклы, грохочут танки. Фюрстенвальде, находящийся всего в тридцати километрах от фронта и тридцати — от Берлина[25], превратился в военно-транспортный узел. Мы медленно бредем по городу, отоварив последние пайковые карточки в разных магазинах, где нас вежливо обслужили. В каждом из них нам дали что-нибудь сверх пайка. Домохозяйки охотно уступают нам очередь и, качая головами, спрашивают, сколько нам лет. Покупаю немного хлеба, масло, овсянку и сахар.

Рассматриваем витрины на главной улице. В книжном магазине продается специальный выпуск издания СС «Счастливая молодежь» — название набрано крупными буквами над изображением члена гитлерюгенда, несущего огромный барабан. Меня эта картина злит. Да, воистину и я совсем недавно был частью той самой «счастливой молодежи», которая маршировала вслед за таким вот барабанщиком. Наши детство и юность с момента, как мы пошли в школу, и до сего дня были унылы, как глухой барабанный бой. Будет ли так дальше?

Мы стоим на рыночной площади перед симпатичным зданием ратуши, близ которой, как цыплята вокруг наседки, теснятся небольшие здания. Режет глаз претенциозное каменное здание со свастикой на флаге — комитет нацистской партии. Поблизости знак — «автомагистраль — 4,5 километра». Мчащиеся машины, колоны на марше, солдаты и офицеры всех родов войск, а также часовые и патрули лишили небольшой городок нормальной мирной жизни.

Мы медленно идем на вокзал. Вокруг нас непрестанное движение, внезапно вторгшееся в этот город. Я расстилаю на платформе шинель, кладу под голову мешок и засыпаю. Проснувшись, вижу, что наступил день. Мимо с грохотом проезжает поезд с платформами, на которых установлены зенитные артиллерии, следующими во Франкфурт-на-Одере. Перекусив, прогуливаюсь вместе со Штрошном по платформе. У колючей проволоки стоят две симпатичных девушки. Мы понимаем друг друга с первого взгляда. Две сестры, блондинки с голубыми глазами, подзывают нас. Скоро мы, прогуливаясь рядом с ними, самозабвенно болтаем. До отправления поезда остается три часа.

Девушки живут возле вокзала. Одной — семнадцать лет, второй — восемнадцать. Их зовут Илона и Гизела.

Мы останавливаемся возле их дома, и девушки предлагают нам зайти и выпить стакан вина. В столовой висят фотографии их родителей. Отец — полковник военно-воздушных сил, в гражданской жизни — профессор философии. Мать отправилась в Берлин и вернется лишь поздно вечером.

Мы протягиваем вино. Илона идет в соседнюю комнату, и Штрошн следует за ней, плотно закрыв за собой дверь.

Я остаюсь с Гизелой наедине. Полосы солнечного света ложатся на стол. Я смотрю на нее, она смотрит на меня. Ее глаза сияют прозрачной синевой горного озера. Беру Гизелу за руку, и она не отдергивает ее. Грудь ее вздымается, она доверчиво прижимается лицом к моему плечу и закрывает глаза.

Когда мы пробуждаемся от эйфории, уже почти семь часов. Гизела лежит подле меня и улыбается. На ее щеках играют ямочки, взгляд становится лукавым.

В семь в комнату тихо стучат, и этот звук возвращает нас к выполнению долга. Мы еще раз глядим в глаза друг другу. Я пытаюсь запечатлеть в памяти ее образ — синие глаза, золотистые волосы, изящные крылья носа и красивый изгиб губ. Хочу вспоминать ее в самые мрачные мгновения и снова пережить эти счастливые воспоминания.

Мы вместе выходим из дома и возвращаемся на вокзал. Унтер-офицер сопровождения приказывает нам больше не уходить со станции, поэтому мы прощаемся с девушками у забора. Медленно подходит наш поезд. Мы оставляем в вагоне свои вещи и снова выходим. Нам кажется, что время идет слишком быстро.

На соседнюю платформу прибывает поезд из Франкфурта. Из вагонов выходят мужчины и женщины с рюкзаками и тележками, набитыми картофелем. В результате загородной поездки матери раздобыли еду для голодных детей, а домохозяйки — для трудолюбивых, измученных работой мужей. Внезапно подходят железнодорожные полицейские и конфискуют картофель у нескольких женщин, шумно выражающих свое недовольство. Те, у кого есть картофель, тут же бросаются врассыпную. Солдаты в форме войск СС перекрывают выходы, не давая людям сбежать и сдерживая толпу. Это совсем еще мальчишки, которые вполне могут быть сыновьями этих матерей; дети, действующие, как марионетки, готовые по приказу убить даже собственных родителей.

Гизела крепко прижимается ко мне, ее глаза наполняются слезами.

— Подобное происходит каждый день, — говорит она. — На прошлой неделе застрелили женщину, которая посмела не отдать им картофель. Теперь ее двоих детей передадут полиции.

Глядя на все это, мы в бессильном гневе сжимаем кулаки.

Внезапно происходит нечто невероятное. Мучимые позором происходящего мужчины, отцы семейств, прорываются через заградительный кордон. Внезапно вмешиваются сидящие в нашем поезде солдаты, ждущие отправки на фронт. Они встают стеной между гражданскими и эсэсовцами. Конфискованные вещи солдаты спокойно изымают у парней из СС и возвращают людям. Оружие они держат наготове и не прочь его применить. Мы провожаем людей на поезд и ждем, когда он исчезнет за горизонтом. Только после этого медленно идем назад к нашему поезду, думая о людях, которые возвращаются в столицу с едой для детей и мужей.

Время до отправления еще есть. Мы стоим у окна, разговаривая с Илоной и Гизелой. Прицепляют паровоз, и мы наконец трогаемся. Начальник станции дает сигнал. Теплое рукопожатие, последний взгляд, и мы медленно покидаем станцию. Два светлых пятна — фигурки девушек — остаются на платформе и вскоре тают вдали.

Краткий романтический сон уносится в прошлое, и в права вступает унылая действительность. В ясном небе над лесами и полями появляются первые звезды. Мы незаметно въезжаем в окрестности Лебуса с его лугами и тучными пастбищами, останавливаясь на каждой небольшой станции, где шумно сходят и заходят солдаты.

В нашем купе тихо. Иногда призрачно вспыхивает огонек сигареты. Из соседнего купе раздается храп спящих.

Вдали видны посадочные огни аэродрома[26], и время от времени небо на востоке освещается сигнальными ракетами. Мы приближаемся к линии фронта.

Внезапно поезд останавливается в открытом поле.

Охрана поезда проходит по вагонам, предупреждая об опасности бомбежки. Паровоз спускает пары, и дальше поезд идет очень медленно. Все спят. Вдалеке грохочет фронт.

Мы просыпаемся от толчка. Все на выход! Хмельные ото сна, мы, спотыкаясь, выходим в холодную ночь. Мне холодно. Небеса прозрачны, ночь темная и звездная. Унтер-офицер сопровождения где-то рядом производит перекличку. Наконец, все еще полусонный, нахожу свою группу. В свете факела на указателе видно название станции — «Фалькенхаген».

Строем отправляемся в путь. К счастью, мы в полном составе. Пока на перекрестке мы ждем сопровождающего унтер-офицера, который пошел доложить о нашем прибытии коменданту деревни, по деревенским улицам грохочут колеса прицепов с пушками и колонны поддержки. Нас сгоняют с дороги мотоциклисты связи с затуманенными фарами. Сквозь защитную оболочку облаков прорывается луна, и в ее слабом свете мы видим спящую деревню.

Возвращается унтер-офицер. Комендант деревни приказал, чтобы мы прибыли на позиции под покровом темноты. Мы снова отправляемся в путь. В полночь начинается наш марш на фронт.