Я надену полночь

Глава 4 Настоящий шиллинг

Тиффани проснулась голодной и услышала звонкий смех. Эмбер уже встала и вопреки всем ожиданиям была счастлива.

Тиффани выяснила, что было этому причиной, когда смогла втиснуть большую часть себя в туннель, ведущий вглубь кургана. Девушка лежала на боку, свернувшись калачиком, а юные Фиглы развлекали ее, кувыркаясь, ходя колесом и весело отвешивая при этом друг другу тумаки.

Раздававшийся смех был моложе Эмбер. Он звучал совсем как грудного младенца, который радуется сверкающим разноцветным штукам. Тиффани понятия не имела, как именно работает утешение, но оно работало куда лучше, чем все ведьминские штуки. По всей видимости оно каким-то образом уравновешивало людей и выдавливало из их голов самое лучше наружу. Утешение не просто приводило вас в порядок, более того — оно помогало забыть. Порой Тиффани казалось, что когда кельда говорит про утешение, она рассказывает о живом существе — вроде оживших мыслей или вообще о животном, которое поедает плохие воспоминания.

— Она поправляется, — сказала появившаяся словно ниоткуда кельда, — С ней все будет хорошо.

По ночам ее будут мучить кошмары. Не всесильно утешение. Но приходит в себя она, положено начало, и все идет к лучшему.

Еще не рассвело, но у горизонта уже начинала зарождаться заря. Тиффани еще засветло предстояло покончить с грязной работой.

— Могу я на какое — то время оставить ее с тобой? — спросила она. — Мне еще кое — что нужно сделать.

«Не следовало мне укладываться спать, — размышляла она, выбираясь из котлована. — Нужно было сразу возвращаться! Нельзя было оставлять там несчастного малютку!»

Она выдернула помело из терновника и стала как вкопанная. За нею кто — то наблюдал, она чувствовала это спиной. Она резко обернулась, и увидела одетую во все чёрное старушку, довольно высокого роста, но опиравшуюся на палочку. Едва Тиффани ее увидела, старушка испарилась, медленно, словно при замедленной съемке.

— Госпожа Ветровоск? — обратилась Тиффани к пустому месту, хотя это и было откровенной глупостью. Матушка Ветровоск даже мертвой не стала бы появляться с палочкой, а уж живой и подавно. Тут она краем глаза уловила какое — то движение. Когда она вновь обернулась, то увидела зайчиху, стоявшую на кривых задних лапах[10], с интересом и без малейшего признака страха, смотревшую прямо на нее.

В этом, конечно, не было ничего странного. Фиглы на них не охотились, а среднестатистическая овчарка стопчет все лапы прежде, чем загонит зайца. У зайцев не было душных нор, в которых их можно было поймать в ловушку. Их жизнь была в скорости, чтобы мчатся стрелой через поля, подобно ветру. Поэтому зайчиха могла позволить себе сидеть и смотреть, как мимо нее медленно течет жизнь.

А эта вдруг вспыхнула огнем. Сверкнула на мгновение, и совершенно невредимой, мелькнув, исчезла.

«Так — так, — подумала Тиффани, вытащив помело, — давай-ка разберем все с точки зрения здравого смысла. Торфяники вроде не горят, и зайцы не славятся знакомством со спичками и тем, что вспыхивают огнем, значит…»

Она замерла, когда в ее памяти открылась потайная дверца.

«Зайчиха прыгает в огонь».

Где — то она уже читала подобное? Или слышала такую песенку? Может, что — то вроде колыбельной? И какое отношение ко всему этому имеют зайчихи? Но раз она ведьма, то у нее есть дела. А таинственные знамения подождут. Ведьмы и без того знают, что вокруг полно всяких знамений. Мир погряз в разных таинственных знаках и знамениях. Нужно просто выбрать подходящее вам лично. Когда Тиффани быстро пролетала над спящей деревней окрестные совы и летучие мыши спешили убраться с ее дороги подальше. Дом Петти стоял на отшибе. Вокруг него, как и каждого деревенского дома, был сад. Большинство деревенских садов наводнено всякими овощами или, если в доме хозяйничает жена, поровну овощами и цветами. Дом Петти стеной в пол — акра окружала крапива.

Это всегда раздражало Тиффани, вплоть до каблуков ее ботинок. Разве трудно взять, и прополоть сорняки и посадить что-нибудь полезное, вроде картошки? Все, что ей нужно для роста — это глина, а ее в деревне было полно. Искусство заключалось в том, чтобы не тащить ее в дом. Господин Петти мог хотя бы сделать над собой усилие.

Он возвращался в амбар, или, приходил кто-то другой. Тельце оказалось лежащим на куче соломы. Тиффани явилась с приготовленной потрепанной, но еще крепкой скатертью, которая все-таки была лучше мешка и соломы. Но кто — то разворошил злополучный сверток, и разложил вокруг него цветы, если крапиву можно считать цветком. Этот некто так же зажег свечу в жестяном подсвечнике, который можно найти в каждом деревенском доме. Свечу! Пламя! Посреди кучи соломы. В амбаре, доверху набитом просушенным сеном и соломой. В ужасе Тиффани замерла на месте, а потом услышала звук, доносящийся сверху. Кто — то повесился на перекрытии амбара.

Оно заскрипело. Сверху посыпалась пыль и в воздухе повисла соломенная шелуха. Тиффани все быстро просчитала, и выхватила свечу, пока очередная порция пыли не подняла на воздух весь амбар.

Она уже готова была ее задуть, когда ее пронзила мысль, что в таком случае, она останется в полной темноте с медленно поворачивающемся свисающим телом, которое, возможно, еще не в полной мере можно было назвать трупом. Поэтому она осторожно отнесла свечу ко входу и пошарила вокруг в поисках острых предметов. Но это был амбар Петти, поэтому все вокруг, кроме пилы, было абсолютно тупым.

Это должен быть он наверху! Кто еще это может быть?

— Господин Петти? — позвала она, карабкаясь на пыльные стропила.

В ответ раздался хрип. Это хороший знак?

Тиффани удалось обвить одну ногу вокруг балки, освободив при этом одну руку, чтобы управляться с пилой. Проблема была в том, что ей были нужны для этого обе руки. Веревка туго впилась в шею мужчины, и тупые зубы пилы отскакивали от нее, только заставляя тело вращаться сильнее. К тому же этот глупец начал дергаться, отчего веревка не просто вращалась, но и перекрутилась. В какой — то момент Тиффани едва не свалилась вниз.

В воздухе что — то промелькнуло, сверкнула сталь, и Петти камне рухнул на землю. Тиффани удалось удержаться, ухватиться за пыльную балку и наполовину спуститься, наполовину съехать вслед за ним.

Она впилась ногтями в веревку вокруг шеи, но та оказалась тугой словно барабан… и тут, возможно, заиграла торжествующая музыка, потому что прямо перед ее носом возник с невысказанным вопросом во взгляде Роб Всякограб, державший в руке маленький, сверкающий меч.

Она простонала про себя:

«Ну и какой в этом толк, господин Петти? Какой смысл во всей вашей жизни? Даже повеситься толком не сумели. С чем вы вообще в жизни справились как положено? Может мне стоило сделать вам и окружающим услугу, и позволить вам закончить начатое?»

Так порой случается с мыслями. Они живут собственной жизнью, и внезапно приходят в голову в надежде, что вы их разделяете. Нужно отгонять подальше подобные мысли, иначе они могут овладеть ведьмой, которая позволяет им свободно разгуливать в ее голове. Иначе все провалится в тартарары, и не останется ничего иного, только мерзко захихикать.

Как говорится, чтобы кого — то узнать получше, нужно пройти милю в его ботинках. Это вообще-то не имеет смысла, потому что когда вы пройдете милю в чьих — то ботинках, вы поймете, что их хозяин гонится за вами, называя вас вором. Хотя, возможно, вам удастся его обогнать, поскольку тому придется догонять вас босиком. Но Тиффани понимала, о чем именно была эта поговорка, а прямо перед ней лежал человек на последнем издыхании. У нее не было выбора. Совсем. Ей нужно было вернуть ему его последний вздох, хотя бы раде букета крапивы. Где — то внутри несчастного бугая еще теплилось нечто хорошее. Оно тлело едва заметной искоркой, но оно было. Поэтому спорить было бессмысленно.

Ненавидя себя до глубины души за подобные сантименты, Тиффани кивнула Большему клана Нак Мак Фиглов.

— Ладно, — произнесла она, — Но постарайся не слишком его задеть.

Мелькнул меч, и был сделан аккуратный разрез, которым мог позавидовать иной хирург, хотя тот бы обязательно вымыл бы перед этим руки.

Едва Фигл коснулся веревки, так взметнулась как змея. Петти вдохнул воздух — с такой силой, что пламя свечи у входа на мгновение задрожало и едва не погасло.

Тиффани поднялась с колен и отряхнулась.

— Зачем вы вернулись? — просила она. — Что здесь потеряли? На что рассчитывали?

Господин Петти молча лежал на земле. В ответ не раздалось даже мычания. Трудно было ненавидеть его, беспомощно лежащего на спине.

Быть ведьмой так же означает делать выбор, обычно такой, каких простые люди делать не желают, или даже не желают о нем слышать. Поэтому она вытерла лицо куском оторванной тряпки, смоченной под колонкой снаружи, и завернула мертвое дитя в оставшийся кусок той же тряпки, специально привезенным ею для этой цели. Может, это был и не лучший в мире саван, но он был реальным и подходящим. Попутно, она отметила для себя, что ей нужно сделать собственный запас всякого тряпья для перевязки, и поняла, насколько она благодарна.

— Спасибо, Роб, — сказала она. — Не думаю, что справилась бы в одиночку.

— Я зрю, что могла б, — ответил Роб Всякограб, хотя они оба понимали, что это не так. — Типа случилася такая аказя, что я гулял мимо, а вовсе не подглядывал за тобой. Типа совпадение.

— В последнее время было очень много подобных совпадений. — Отметила Тиффани.

— Ага, — осклабился Роб, — должно быть тоже совпадение.

Нельзя сердиться на Фиглов. Они вообще не понимают, за что.

Он смотрел на нее.

— Что стряслось? — спросил он.

Хороший вопрос, не так ли? Ведьмам приходится внушать окружающим, что они знают, что делать, даже если это не так. Петти выживет, а бедную малютку уже не оживить.

— Я обо всем позабочусь, — ответила она. — Таков наш долг.

«Хотя тут только «я», и никаких «мы», — размышляла она, направляясь в утреннем тумане к цветочной поляне. — А как бы я хотела хотеть, чтобы это было правдой».

Посреди зарослей орешника была полянка, на которой с весны до осени цвели цветы. Тут была и таволга, и наперстянки, бикукулла или дедовы — штаны. Росли вперемешку Джек — в–кроватку — прыг, дамские шляпки, трехцветный Чарли, шалфей, полынь, розовый тысячелистник, дамский подмаренник, коровье вымя, энотера и даже два вида орхидей.

Именно здесь была похоронена старушка, которую все называли ведьмой. Если знать, где искать, можно было отыскать под всей это зеленью следы ее домика, а если знать точно, то и найти ее могилу. А если вы точно и определенно знаете, что ищите, то сможете разыскать, где именно Тиффани похоронила старушкину кошку — там росла кошачья мята.

Когда — то давно кошмарная музыка явилась за старушкой и ее кошкой. Да, было и такое. И грохочущие люди вытащили ее из дома на снег и снесли шаткий домик, и сожгли ее книги, потому что в них были картинки со звездами.

А все почему? Потому что пропал сын Барона, а у миссис Снапперли не было ни родных, ни зубов, и она, если быть до конца честной, иногда хихикала. И все это, по общему мнению, делало ее ведьмой. А люди Мела недолюбливали ведьм, поэтому ее вытащили на мороз, и пока огонь пожирал ее домик и одну за другой страницы со звездами, пепел от которых взлетал в ночное небо, люди насмерть забили ее кошку камнями. А вокруг стояла зима, и безответно постучавшись в закрытые двери, старушка замерзла насмерть, а поскольку ее нужно было где — то хоронить, появилась эта неглубокая могилка на том месте, где раньше стоял ее старый домик.

Но ведь старушка не имела ни какого отношения к пропаже наследника Барона, так? И вскоре после этого Тиффани проникла в странный мир фей, откуда его и вытащила, так? И с тех пор никто не вспоминал о странной старушке, так? Но когда они летом проходят мимо, воздух наполняется ароматом цветов, жужжанием пчел и медом.

Но никто об этом не упоминает. И в самом деле, о чем говорить? Подумаешь, редкие цветочки растут на могилке какой — то старушки и кошачья мята на могиле закопанной руками Тиффани кошки?

Может это загадка, а может расплата — но для кого, за что и почему, лучше об этом не думать, и тем более не обсуждать. И все равно, как случилось, что на останках потенциальной ведьмы выросли прекрасные цветы?

Тиффани не стала бы задавать подобный вопрос. Семена очень дороги, и ей пришлось ходить в Двурубахи, чтобы их достать, но она поклялась, что каждое лето эта прелесть посреди леса будет напоминать окружающим, что тут жила и похоронена пожилая женщина, которую довели до смерти своим преследованием. Тиффани не знала, почему для нее это так важно, но до глубины души была убеждена, что это так.

Когда она закончила рыть глубокую, но маленькую ямку посреди лужайки страстники, она оглянулась, чтобы убедиться, что никакой ранний прохожий за нею не подглядывает, и, используя обе руки, заровняла крохотную могилку землей, прикрыла опавшей листвой и посадила сверху куст незабведок. До этого они вообще — то росли не здесь, но зато они быстро приживаются, а это было важнее, потому что… за ней опять кто — то следил. Было важно не оборачиваться. Она знала, что ее увидеть нельзя. За всю свою жизнь она встретила только одного человека, который умел становиться невидимым лучше нее самой, и то была Матушка Ветровоск. Кроме того, вокруг был туман, и она точно услышала бы, если бы кто — то проходил мимо. Но это не были так же ни птица, ни животное.

Те всегда ощущались иначе.

Ведьмам не нужно оборачиваться, потому что они всегда знают, кто стоит у них за спиной.

Обычно она могла догадаться, но сейчас все чувства разом твердили ей, что вокруг нет ни души, кроме Тиффани Болит. Но каким — то странным образом, это ощущение было неверным.

— Слишком много работы и мало отдыха, — сказала она вслух, и ей показалась, что чей — то тонкий голосок ответил: «Точно». Он был словно эхо, хотя не было ничего такого, откуда взяться эху.

Обратно она летела с максимально возможной для ее помела скоростью, что было совсем не быстро, что хоть как — то служило оправданием, будто она от кого — то бежит.

Едет крыша. Ведьмы не часто об этом болтают, но всегда об этом беспокоятся.

Крыша, или вернее забота о том, чтобы она не съехала, всегда были вдохновителем и центральным вопросом ведовства. И вот как это работает. Спустя какое — то время ведьма, которая, согласно ведьминской традиции работает в одиночестве, начинает становится… странной. Конечно, все зависит от продолжительности и силы разума конкретной ведьмы, но рано или поздно они начинают путать что хорошо, что плохо, добро со злом, причину и следствие. Это может быть опасно. Поэтому остальные ведьмы заботятся о том, чтобы сохранять друг друга нормальными, по крайней мере по сравнению с остальными ведьмами. Для этого не требуется много усилий: попить вместе чайку, спеть хором песню, прогуляться по лесу, и каким — то образом, все устаканивается, и ведьмы больше не заглядываются на рекламные проспекты с пряничными домиками в строительных каталогах и не беспокоится о размещении заказа.

Теперь ко всем навалившимся делам, Тиффани пришлось еще беспокоиться о своей крыше.

Прошло уже два месяца со дня ее последнего посещения гор и три — со дня свидания с мисс Тик, которая была единственной ведьмой, которую видели здесь внизу. Но на визиты времени не было – всегда было слишком много работы.

«Возможно, в этом и есть смысл, — размышляла Тиффани. — Если много работаешь, нет времени, чтобы сбрендить».

Когда она вернулась к меловому кургану Фиглов, солнце уже высоко поднялось над горизонтом.

Она сильно удивилась, увидев смеющуюся Эмбер, сидящей рядом со входом в нору в окружении Фиглов. К тому моменту, когда Тиффани спрятала помело в в кусты ежевики, ее уже поджидала кельда.

— Надеюсь, не будешь ты против, — сказала она, увидев выражение лица Тиффани. — Солнце отличный лекарь.

— Дженни, это здорово, что ты с ней сделала, твое утешение сработало, но я не хотела, чтобы она видела слишком много. Она же может все рассказать другим людям.

— О, сейчас все как во сне для нее. Таков обочный эффект утешения. — Спокойно ответила Дженни, — да и будет кто прислушиваться к болтовне девчонки про фей?

— Ей уже тринадцать! — заявила Тиффани. — И подобное не должно было случиться!

— Разве она несчастна?

— Что ж, нет, но…

Джинни твердо глядела на нее своим стальным взглядом серых глаз. Она всегда очень уважительно относилась к Тиффани, но уважение требует того же взамен. В конце концов, это был курган Джинни, да и земля тоже.

Тиффани выдавила из себя:

— Ее мать будет беспокоиться.

— И что? — удивилась Джинни. — А разве мать ее беспокоилась, когда бросила избиваемую бедняжку?

Хотелось бы Тиффани, чтобы кельда не была столь хитрой. Обычно люди говорили про Тиффани, что у нее настолько острый ум, что об него можно порезаться. Но непреклонным взглядом кельды можно было рубить гвозди.

— Что ж, мать Эмбер она… не слишком… умна.

— Так я и поняла, — сказала Дженни. — Но у большей части животных вообще не хватает мозгов, и все равно олениха олененка не бросит, а лисица защитит от собак щенков своих.

— Люди несколько сложнее, — ответила Тиффани.

— Оно и видно, — произнесла кельда. На какое — то мгновение ее тон стал ледяным:

— Что ж, работает утешение отлично. Быть может стоит девушке вернуться обратно в ваш сложный людской мир?

«В котором ее отец еще жив, — напомнила себе Тиффани. — И мне это известно. Он помят, но дышит, и, надеюсь, для его же блага — протрезвел. Когда — нибудь эта история закончится? С ней нужно разобраться! У меня еще столько дел! И еще мне сегодня вечером нужно навестить Барона».

Отец Тиффани встретил их, когда они входили во двор фермы. Тиффани заранее оставила свое помело, привязав его к дереву снаружи, теоретически по тому, что полеты пугают цыплят, а в основном по — тому, что ей никак не удавались мягкие посадки и она не хотела делать это при свидетелях.

Отец перевел взгляд с Эмбер на дочь.

— С ней все в порядке? Она выглядит словно… витающей в облаках.

— Она кое — что приняла, чтобы успокоиться и чувствовать себя лучше, — ответила Тиффани, — к тому же, ей же не нужно бегать.

— Ее мамаша, знаешь ли, в ужасном состоянии, — с упреком заявил ее отец. — Но я убедил ее, что ты отвела Эмбер в безопасное место и приглядываешь за ней.

В его голосе отчетливо прозвучало: «Ты полностью уверена в том, что делаешь?», и Тиффани сделала вид, что не поняла намека, и вместо этого ответила:

— Так и было. — Она попыталась представить себе миссис Петти в «ужасном» состоянии, и у нее ничего не вышло. Каждый раз, когда она встречала эту женщину, у той был вид встревожено-озадаченный, словно жизнь была слишком запутанной — того и жди от нее очередного удара.

Отец Тиффани оттащил дочь в сторонку и, понизив голос, сказал:

— Петти прошлой ночью вернулся, — прошептал он. — и поговаривают, кто-то его едва не убил.

— Что?

— Истинная правда, как то, что я стою здесь.

Тиффани обернулась к Эмбер. Девушка стояла с интересом уставившись в небо, словно в надежде на то, что случится что-то интересненькое.

— Эмбер, — ласково сказала Тиффани, — ты ведь знаешь, как кормить цыплят?

— Да, мисс.

— Тогда, пойди, покорми наших. Сумеешь? Зерно в амбаре.

— Твоя мать кормила их всего час назад… — начал было ее отец, но Тиффани быстро оттащила его в сторону.

— Когда это случилось? — спросила она, косясь в сторону Эмбер, которая послушно пошла к амбару.

— Где-то прошлой ночью. Мне рассказала миссис Петти. Его сильно избили. В старом амбаре. В том самом, в котором мы вчера сидели вместе.

— Миссис Петти вернулась домой? После всего, что случилось? Что она в нем нашла?

Господин Болит пожал плечами.

— Он же ее муж.

— Но всем известно, что он ее бьет!

Ее отец выглядел слегка смущенным.

— Что ж, — произнес он. — Полагаю, для ряда женщин хоть какой-то муж лучше, чем вообще никакого.

Тиффани открыла было рот, чтобы ответить, но, взглянув в глаза отца, поняла, что он прав. Она видела в горах таких женщин, имеющих слишком много детей на шее и не имеющих денег. Конечно, если бы они были знакомы с Нянюшкой Ягг, они смогли бы как-то контролировать появление детей, но все равно оставалось очень много семей, в которых для того, чтобы поставить еду на стол, приходилось продать стулья. И с этим ничего нельзя было поделать.

— Господина Петти никто не бил, Папа, хотя, для него это было бы не плохим уроком. Я наткнулась на него в момент, когда он пытался повеситься.

— У него два сломанных ребра и синяки по всему телу.

— У него, Папа, был долгий спуск вниз? И как мне было поступить? Или нужно было оставить его в покое, пока не удавится? Пусть висит? Он пережил эту ночь, заслуживает он того или нет! А я не нанималась в палачи! Он положил букет, Папа! Из крапивы! Да у него от нее все руки распухли. В нем теплится искорка, которая заслуживает жизни, понятно?

— Но ты стянула ребенка.

— Нет, Папа, я ускользнула с ребенком. Слушай, пойми меня правильно. Я похоронила мертвого малютку. И я спасла жизнь умирающему. Время от времени, Папа, я улаживаю подобные дела. Люди порой этого не понимают и выдумывают разные сказки. Но мне плевать. Нужно делать работу, невзирая на ее содержание.

Раздалось кудахтанье, и во двор вышла Эмбер, за которой цепочкой следовали цыплята.

Кудахтала Эмбер. Тиффани с ее отцом смотрели как цыплята вышагивают взад-вперед, словно на плацу по командам сержанта. Между кудахтаньем девушка смеялась. А после того, как цыплята послушно выстроились и стали ходить по кругу, она взглянула на них так, будто ничего особенного не произошло, и увела их обратно в курятник.

Спустя несколько мгновений отец Тиффани спросил:

— Мне это не показалось?

— Нет, — ответила Тиффани. — И я понятия не имею, что это было.

— Я тут поболтал с ребятами, — сказал ее отец, — а твоя мама поговорила с другими женщинами.

Мы присмотрим за Петти. Подобные вещи не должны повториться. Люди не должны полагаться, что ты со всем справишься одна. И если хочешь доброго совета, и ты тоже. Есть вопросы, которые нужно решать всей деревней.

— Спасибо, Папа, — ответила Тиффани. — Но, думаю, сейчас мне лучше отправиться проведать Барона.

Тиффани уже с трудом могла вспомнить, когда Барон был вполне нормальным человеком. И, похоже, никто не знал, что именно с ним не так. Но, как и многие другие убогие за которыми она присматривала, он каким-то образом держался, проживал новый день в ожидании смерти.

Она слышала, как кто-то из деревенских назвал его скрипящей дверью, которая никак не хлопнет. Барону становилось все хуже, и на ее взгляд, осталось не долго ждать момента, когда он хлопнет-таки своей дверью.

Но она могла унять его боль, и даже слегка ее припугнуть, чтобы та подольше не возвращалась назад.

Тиффани поспешила в замок. Сиделка, мисс Безызьянц, поджидала ее появления с бледным лицом.

— Сегодня у него не самый лучший день, — заявила она, и затем добавила с со скромной улыбкой:

— Я все утро молилась за него.

— Уверена, это было очень любезно с вашей стороны, — ответила Тиффани. Она постаралась убрать малейший намек на сарказм из своего голоса, но все равно заслужила в ответ хмурый взгляд.

Комната, в которую почти влетела Тиффани, пахла как обычная комната больного: скученность народа, мало свежего воздуха. Сиделка встала в дверях, словно страж на посту. Тиффани спиной чувствовала ее подозрительный взгляд. В последнее время слишком часто приходится сталкиваться с подобным отношением. Иногда приходится стороной обходить проповедников, которые терпеть не могут ведьм, и собравшихся послушать их людей. Тиффани порой казалось, что люди живут в каком-то очень странном мире. Все, каким-то непостижимым образом, знают, что ведьмы похищают детей, вредят урожаям и делают прочую чепуху. И вместе с тем, все бегут к ним за помощью.

Барон покоился на груде простыней. Его лицо имело серый оттенок, все волосы побелели, а там, где они выпали — остались розовые проплешины. И тем не менее, он выглядел опрятным. Он всегда был опрятным человеком. Каждое утро один из стражников являлся к нему, чтобы побрить. Это, насколько могли судить окружающие, придавало ему сил, но сейчас, по ощущению Тиффани, Барон смотрел куда-то сквозь нее. Она к этому уже привыкла. Барон, что называется, был «человеком старой закалки». Он был гордым и имел не лучший в мире характер, но всегда мог за себя постоять.

Для него боль была разбойницей. А как нужно поступать с разбойниками? Их гонят прочь, потому что те, в конечном счете, всегда убегают. Но боль не знала о подобном правиле. Она просто еще сильнее разбойничала. И вот Барон лежит, сжав побелевшие губы. Тиффани почти слышала, как он не вопит от боли.

Тут она подсела к нему рядом на стул, встряхнула руки, сделала глубокий вдох и переняла его боль, позвав ее из уставшего тела прочь — собирая ее в невидимый клубок прямо за своим плечом.

— Знаешь, я не терплю, когда колдуют в моем присутствии, — от дверей раздался голос сиделки.

Тиффани поморщилась, словно канатоходец, почувствовавший, что кто-то только что врезал по противоположному концу каната огромной дубиной. Осторожно, по чуть-чуть, она успокоила течение боли.

— Я говорю, — продолжила сиделка, — что хотя и знаю, что от этого ему лучше, но спрашиваю – откуда берется это исцеление? Вот, что меня интересует!

— Может быть, в ответ на ваши молитвы, мисс Безызьянц? — ласковым голоском предположила Тиффани, и была бы рада увидеть, как лицо второй женщины вспыхнет от ярости.

Но для мисс Безызьянц ее выпад был как слону дробина.

— Нужно удостовериться, что здесь обошлось без темных сил и всяких демонов. Лучше уж потерпеть немного в этом мире, чем вечно страдать в ином!

Высоко в горах было несколько лесопилок, которые приводились в движение горной рекой. Там были циркулярные пилы, которые вращались настолько быстро, что был виден только серебристый вихрь в воздухе… пока один витающий в облаках человек не обратил на нее вовремя внимания, и диск превратился в розовый, а вокруг пошел дождь из пальцев.

Тиффани почувствовала сейчас нечто подобное. Ей необходимо было сконцентрироваться — боль поджидала малейшей возможности, когда она утратит сосредоточенность, а женщина настойчиво желала поговорить. Ну что ж, ничего не остается… и она сбросила часть боли в стоявший рядом с кроватью подсвечник. Тот мгновенно расплавился, а свечи вспыхнули пламенем. Ей пришлось затаптывать пламя, чтобы оно потухло. Потом Тиффани обернулась к онемевшей сиделке.

— Мисс Безызьянц, уверена, то, что вы собираетесь сообщить, очень интересно, но в целом, мисс Безызьянц, мне абсолютно наплевать на ваше мнение. Мне плевать, что вы здесь стоите, мисс Безызьянц, но вот что меня беспокоит, мисс Безызьянц — это очень трудное, и опасное для моей жизни занятие, особенно, если что-то пойдет не так. Убирайтесь или оставайтесь, мисс Безызьянц, только заткнитесь — потому что я только начала, а там скопилось очень много боли.

Мисс Безызьянц наградила ее еще одним взглядом, на сей раз грозным.

Тиффани посмотрела в ответ, а в чем ведьмы очень хорошо поднаторели, так это во взглядах.

За разъяренной сиделкой захлопнулась дверь.

— Говори тише, она подслушивает под дверью.

Это произнес Барон, но это трудно было назвать голосом. Его привыкли слышать громко отдающим приказания, а сейчас он говорил шелестящим, пропадающим голосом, которому каждое следующее слово давалось с большим трудом.

— Прошу прощения, сэр, но мне нужно сконцентрироваться, — сказала Тиффани, — Я себе места не найду, если что-то пойдет не так.

— Конечно. Я помолчу.

Процесс отбирания боли опасен, труден и очень-очень утомителен, но в качестве прекрасной компенсации можно было наблюдать, как посеревшее лицо старика возвращается к жизни. Оно даже слегка порозовело, и, по мере того, боль стихала и перетекала через Тиффани в новый крохотный невидимый клубок за ее правым плечом, все более и более наполнялось жизнью.

Равновесие! Во всем должно сохраняться равновесие. Это было первым выученным ею правилом. Ось циркулярной пилы ни внизу, ни вверху, но и верх и низ меняются в ней местами, хотя она сама сохраняет неподвижность. Нужно стать осью пилы, чтобы боль текла сквозь тебя, а не в тебя. Это трудно, но она это сумеет! Она могла собой гордиться. Даже Матушка Ветровоск хмыкнула, увидев однажды, как Тиффани продемонстрировала ей свой трюк. А заслужить хмыканье от Матушки Ветровоск все равно, что услышать от любого другого аплодисменты.

Барон же улыбнулся.

— Спасибо вам, мисс Тиффани Болит. А сейчас, я бы хотел сесть в кресло.

Это было необычно, и Тиффани пришлось это обдумать.

— Вы уверены, сэр? Вы очень слабы.

— Да-да, мне все об этом только и твердят, — ответил Барон, отмахнувшись. — Понятия не имею, почему они думают, что мне самому это не известно. Помогите-ка мне подняться, мисс Тиффани Болит, потому что мне нужно с вами поговорить.

Это было совсем не трудно. Девушка, способная вытащить тяжелого господина Петти из постели, легко справиться с Бароном. С ним она обращалась словно с дорогим фарфоровым сервизом, на который он теперь стал похож.

— Полагаю, мы с вами, мисс Тиффани Болит, за все время, что с вами встречались, ни разу толком не поговорили? Я прав? — спросил он, когда Тиффани усадила его, вложив в руки трость, на которую он мог опираться. Барон был не из той породы людей, которые привыкли разваливаться в кресле, если можно было сесть на его край.

— Ну, полагаю, да, вы правы, сэр, — осторожно ответила Тиффани.

— Мне кажется прошлой ночью ко мне являлось приведение, — продолжил Барон с небольшой кривой усмешкой. — Что вы об этом думаете, мисс Тиффани Болит?

— Прямо сейчас, понятия не имею, сэр, — ответила Тиффани, подумав: «Только не Фиглы! Пусть кто угодно, только не Фиглы!»

— Это была ваша бабушка, мисс Тиффани Болит. Она была прекрасной женщиной и очень привлекательной. О, да. Я был так разочарован, когда она вышла замуж за вашего деда, но, полагаю, так было лучше. Знаете, я очень по ней скучаю.

— Правда? — спросила Тиффани.

Старик улыбнулся.

— После того, как моя дорогая супруга ушла в иной мир, она осталась единственной, кто смел со мной спорить. Обреченные властью или ответственностью люди нуждаются в ком-то, кто способен сказать им, когда они ведут себя по-идиотски. Должен заметить, Бабуля Болит выполняла эту обязанность с похвальным энтузиазмом. Так и было нужно, поскольку я часто был треклятым идиотом, которому нужно было, метафорически говоря, дать пинка под зад. И я надеюсь, мисс Тиффани Болит, что когда я лягу в могилу, вы окажете ту же услугу моему сыну Роланду, который, как вам известно, порой слишком высокого мнения о себе. Поэтому ему нужен кто-то, кто даст ему пинка под зад, в метафорическом смысле, или на самом деле, если он станет слишком заносчивым.

Тиффани постаралась скрыть улыбку, а затем, выбрав момент, поправила клубок боли на плече.

— Спасибо за доверие, сэр. Постараюсь.

Барон деликатно кашлянул, а затем сказал:

— На самом деле, я лелеял надежду, что вы с моим мальчиком однажды можете заключить более… тесный союз.

— Мы добрые друзья, — осторожно сказала Тиффани. — Добрые друзья и верю, что… ими и останемся. — Ей срочно пришлось ловить, чуть было не сорвавшийся, клубок боли.

Барон кивнул.

— Ну и отлично, мисс Тиффани Болит, только не позволяйте узам дружбы сдерживать себя, чтобы отвесить ему отличного пинка под зад, если он того заслуживает.

— Сделаю с преогромным удовольствием, сэр, — ответила Тиффани.

— Очень хорошо, юная леди, — сказал Барон, — а так же благодарю за то, что вы не стали упрекать меня за использование слова «зад» и уточнять значение слова «метафорический».

— Что вы, сэр. Я знаю, что означает слово «метафорический» и слово «зад» в традиционном понимании, и в них нет ничего постыдного.

Барон кивнул.

— В нем есть достойная похвалы точность. Слово «попа» же, честно говоря, больше подходит для старых дев и младенцев.

Тиффани попробовала звучание слова на язык, и ответила:

— Да, сэр. Полагаю, в нем есть одновременно и необходимая глубина и краткость.

— Очень хорошо. Так случилось, мисс Тиффани Болит, что я отметил тот факт, что вы не делаете реверанс в моем присутствии. Могу я поинтересоваться, почему?

— Потому, что теперь я ваша ведьма, сэр. А мы не делаем подобных вещей.

— Но я же ваш барон, юная леди.

— Да. А я ваша ведьма.

— Но у меня же есть солдаты, которые могут появиться по первому моему зову. И я уверен, что вам так же известно, что окружающие люди не слишком жалуют ведьм.

— Да, сэр. Мне это известно, сэр. И тем не менее, я ведьма.

Тиффани взглянула в глаза Барона. Они были бледно — голубые, но сейчас в них появился рыжеватый блеск озорства.

«Худшее из того, что ты могла бы напортачить прямо сейчас, — подумала она про себя, — это проявить слабость. Он словно Матушка Ветровоск, ему нравится испытывать людей».

И словно прочтя ее мысли, Барон рассмеялся.

— Значит, вы сами по себе, а, мисс Тиффани Болит?

— Мне ничего об этом не известно, сэр. Но буквально недавно, я почувствовала, что я принадлежу сразу всем.

— Ха, — произнес Барон. — Вы много работаете, и я могу сказать, очень добросовестно.

— Я — ведьма.

— Да, — согласился Барон. — Вы повторяете это внятно, настойчиво и с заметным постоянством. – Он опустил обе руки на трость и посмотрел на нее поверх них. — Значит, это правда? — сказал он. – Мне дали понять, что семь лет назад вы взяли железную кастрюлю и отправились с какую — то волшебную страну, откуда спасли моего сына от весьма предосудительной женщины — королевы фей?

Тиффани немного помедлила с ответом.

— А вам этого хочется? — спросила она.

Барон рассмеялся и ткнул костлявым пальцем в ее сторону.

— Хочу ли я, чтобы это была так? Вот именно! Хороший вопрос, мисс Тиффани Болит, называющая себя ведьмой. Дайте — ка подумать… положим… я хочу узнать правду.

— Что ж, должна признать, та часть про сковородку чистая правда, и да, Роланд почти все время был без сознания, поэтому я, ну, взяла управление в свои руки. Чуточку.

— Э… чуточку? — улыбнувшись, переспросил старик.

— Не необоснованно большую его часть, — быстро ответила Тиффани.

— И почему же никто во время не сказал мне об этом? — спросил Барон.

— Потому, что вы — Барон, — просто сказала Тиффани, — а мальчишки с мечами должны спасать девиц. Так написано в сказках, и таков в них порядок вещей. Поэтому никто не желает думать, что может быть иначе.

— Тебе жаль? — Он не отрывал от нее взгляда, и едва ли собирался моргать. Лгать было бессмыленно.

— Да, — ответила она. — Чуточку.

— Это обоснованно большая чуточка?

— Я бы сказала, да, сэр. Но потом я отправилась учиться на ведьму, и с тех пор это стало неважно.

Вот такая правда, сэр. Простите, сэр, а кто вам рассказал?

— Ваш отец, — ответил Барон. — И я благодарен ему за то, что он мне открыл. Он приходил вчера меня проведать, выразить уважение и посмотреть как я, как ты уже знаешь, умираю. И это, на самом деле, еще одна правда. И не смейте его за это отчитывать, юная леди, кто бы вы ни были — ведьмой или нет. Обещаете?

Тиффани знала, что ее отца мучила поддерживаемая ложь. Ее это не особенно беспокоило, но беспокоило его.

— Да, сэр, обещаю.

Барон какое-то мгновение молчал, наблюдая.

— Знаете, мисс Тиффани Болит, которая постоянно напоминает о том, что она ведьма, временами, когда мое зрение затуманивается, мой разум каким-то образом обретает способность видеть дальше.

Возможно, еще не поздно исправить несправедливость. Под моей постелью есть обитый медью сундук. Ступайте и откройте его. Приступайте! Немедленно.

Тиффани вытащила сундук, который на первый взгляд показался ей словно налитым свинцом.

— В нем вы найдете несколько кожаных кошелей, — продолжил старик за ее спиной.

— Возьмите один из них. В нем пятнадцать долларов. — Барон кашлянул. — Спасибо вам за спасение моего сына.

— Знаете, я не могу принять… — начала было Тиффани, но Барон грохнул своей тростью об пол.

— Будьте добры, замолчите и выслушайте, мисс Тиффани Болит. Когда вы сразились с Королевой Фей, вы еще не были ведьмой, поэтому традиция брать плату на тот случай не распространяется, – резко сказал он, сверкнув похожими на сапфиры глазами. — Полагаю, в награду за вашу помощь мне лично, вы были вознаграждены продуктами и выстиранными обносками, ношенной обувью и дровами. Надеюсь, моя домоправительница проявила должную щедрость? Я просил ее не скупиться.

— Что? Ах, да, да, сэр. — И это было чистой правдой. Ведьмы жили в мире поношенной одежды, ветхих простыней — из них получались отличные бинты, старых ботинок в которых едва теплилась жизнь, и конечно же обносок, отбросов, вышедших из моды, обмена и подачек. В подобном мире, объедки из жилого замка были сродни получению ключа от сокровищницы. А что до денег… она повертела в руках кожаный кошель. Он был очень тяжелым.

— Что вы делаете со всем этим добром, мисс Тиффани Болит?

— Что? — отвлекшись, переспросила она, не сводя взгляда с кошеля. — А! Э, обмениваю, отдаю нуждающимся людям… вроде того.

— Мисс Тиффани Болит, вы внезапно стали рассеянной, поэтому я пришел к заключению, что вы думаете, что пятнадцать долларов не слишком большая сумма, что верно, за спасение жизни сына Барона.

— Нет!

— Мне нужно понимать это как «да»?

— Вам придется понять это как «нет», сэр! Я — ваша ведьма! — Тяжело задышав, она зыркнула в его сторону. — И я пытаюсь удержать в равновесии довольно непростой клубок боли, сэр.

— А, истинная внучка Бабули Болит. От всего сердца прошу простить, как мне неоднократно приходилось просить у нее. Тем не менее, доставьте мне удовольствие и честь принять этот кошель, мисс Тиффани Болит, и использовать его содержимое так, как вы сочтете нужным в память обо мне.

Уверен, в нем денег больше, чем вы когда-либо видели.

— Я вообще не часто вижу деньги, — ошарашено возразила она.

Барон, словно аплодируя ей, снова стукнул тростью об пол.

— Не сомневаюсь, если вы вообще не видели подобных денег. — Весело добавил он. — Видите ли, хотя в кошеле лежит всего пятнадцать долларов, это не обычные доллары, к которым вы привыкли, или привыкните, если вообще придется ими пользоваться. Это старые доллары — до того, как власти начали дурачиться с деньгами. Современные доллары, на мой вкус, скорее медные. В них содержится не больше золота, чем в морской воде. Эти же, однако, то, что называется настоящими деньгами, шиллингами, если вы простите меня за подобный каламбур.

Тиффани легко простила, потому что ничего не поняла. В ответ она озадаченно улыбнулась.

— Если быть кратким, мисс Тиффани Болит, если вы отнесете эти монеты верному меняле, он должен выплатить вам, о, полагаю где-то около пяти тысяч анкморпокских долларов. Не знаю, сколько это в пересчете на стоптанные ботинки, но вполне возможно, что вы сумеете купить один такой размером с этот замок.

Но Тиффани подумала: «Я не могу их принять». Кроме того, кошель внезапно стал очень тяжелым. В ответ она сказала:

— Для ведьмы это слишком много.

— Но не слишком за сына, — парировал Барон. — За наследника, за продолжение рода. И не слишком много за то, чтобы изгнать из мира ложь.

— Но это не поможет мне купить дополнительную пару рук, — возразила Тиффани. — Или изменить хотя бы одну секунду в прошлом.

— И все равно, я настаиваю, чтобы вы их взяли. — Ответил Барон. — Если не ради себя, то хотя бы ради меня. Поверьте, это снимет камень с моей души, и ей станет немного светлее, не находите?

Разве мне не предстоит вскоре умереть?

— Да, сэр. Полагаю, скоро, сэр.

Сейчас Тиффани стала немного лучше понимать Барона, и не удивилась, увидев, что тот улыбается.

— Знаете, — сказал он, — большинство ответили бы: «Что вы, что вы, батенька, вам предстоит прожить еще много-много лет. Тут же выбросьте это из головы, вы выкарабкаетесь. Долгих вам лет!»

— Да, сэр. Но я — ведьма, сэр.

— И это подразумевает… ?

— Я стараюсь изо всех сил не лгать, сэр.

Старик поерзал в кресле и внезапно стал очень серьезен:

— Когда придет мое время… — начал он и вдруг умолк.

— Если хотите, я составлю вам компанию, сэр, — ответила Тиффани.

Это успокоило Барона.

— А вы когда-нибудь встречались со Смертью?

Она ожидала подобного вопроса и ответ был готов:

— Обычно вы можете почувствовать его появление, сэр, но я лично видела его дважды, что называется «во плоти», если можно так это было назвать. Он действительно скелет с косой, прямо как на картинках в книге, хотя я думаю, на самом деле, он такой потому, что его так изображают на картинках. И он очень вежлив, но настойчив, сэр.

— Готов биться об заклад, он такой! — старик недолго помолчал, а потом сказал: — А он… ничего не рассказывал о загробной жизни?

— Да, сэр. По-моему там нет горчицы, и мне показалось, что и никаких маринадов тоже.

— Правда? Это слегка разочаровывает. Полагаю, про рассольник тоже можно забыть?

— Я не вдавалась в подробности про всякие маринады, сэр. У него в руках была огромная коса.

В дверь гулко постучали, и голос мисс Безызьянц громко поинтересовался:

— С вами все в порядке, сэр?

— Все великолепно, дорогая мисс Безызъянц! — громко ответил Барон, затем заговорщицки понизил голос и добавил: — Полагаю, моя дорогая, наша мисс Безызъянц вас недолюбливает.

— Она считает меня негигиеничной, — пояснила Тиффани.

— Никогда не разбирался в подобной чепухе, — ответил Барон.

— Это просто, — сказала Тиффани. — Я должна при каждой оказии совать руки в огонь.

— Что? Совать руки в огонь?

Она уже пожалела о том, что упомянула про это, но знала, что теперь старик не успокоится, пока она ему не покажет. Поэтому она вздохнула и прошла через комнату к камину и вынула из стойки огромную кочергу. Про себя она отметила, что ей самой доставляет удовольствие при каждом удобном случае показывать этот трюк, а Барон был бы благодарным зрителем. Но следует ли ей это делать? Что ж, трюк с огнем не столь уж сложен, боль находилась в равновесии, а Барону осталось не так уж много времени.

Из небольшого колодца, находившегося в дальнем конце комнаты, она достала ведро воды. В колодце жили лягушки, и несколько из них попали в ведро, но она смилостивилась над ними и отпустила их обратно в колодец. Никому не понравятся вареные лягушки. Вообще ведро воды не было необходимо, но так трюк был зрелищнее. Тиффани театрально покашляла:

— Вам видно, сэр? У есть меня кочерга, и ведро с водой. Железная кочерга холодная, и вода тоже.

А теперь… я возьму кочергу левую руку, а правую руку суну в самое пламя. Вот так.

Барон охнул, когда вокруг ее руки взметнулось пламя, и кончик кочерги в ее руке внезапно начал раскаляться докрасна.

Когда Барон проникся зрелищем, Тиффани опустила кочергу в ведро с водой, вызвав облако пара. Затем она встала перед Бароном и показала, что обе ладони остались невредимы.

— Но я же видел, как вокруг руки взметнулось пламя! — с выпученными глазами заявил Барон. – Отлично! Молодец! Это же какой-то фокус?

— Скорее, сэр, дело в навыке. Я сую руку в огонь и перенаправлю жар в кочергу. Просто перемещаю тепло. А пламя, что вы видели было вызвано сгоранием отмерших кусочков кожи, грязи и тех ужасных, невидимых тварей, что есть у неопрятных людей на руках… — она сделала паузу. — С вами все в порядке, сэр?

Барон замер, уставившись на нее.

— Сэр? Сэр?

Старик заговорил, словно читая из некой невидимой книги:

— Я вспомнил! Как я посмел это забыть? Я же клялся себе, что буду помнить это вечно, но со временем накапливается столько всего, что нужно запомнить, сделать, куча обязанностей. И в итоге забываешь по-настоящему важные вещи, которые важно помнить.

Тиффани была ошарашена, увидев, что на его лице появились слезы.

— Я все вспомнил, — прошептал он, глотая слезы. — Я помню, стояла жара! И помню зайца!

В этот миг дверь в комнату с грохотом распахнулась и внутрь вошла мисс Безызъянц.

Следующее событие заняло всего одно мгновение, но для Тиффани оно длилось, казалось, целую вечность. Сиделка увидела кочергу в ее руке, и старика в слезах, облако пара над ведром, снова Тиффани, выпавшую из рук кочергу, снова старика, снова Тиффани, и упавшую в камин кочергу с громким «бряк», который эхом разнесся по всему миру. Тут мисс Безызъянц словно приготовившийся нырнуть кит, набрала в грудь воздуха и закричала:

— Что ты с ним сделала? Убирайся отсюда, ты, наглая девчонка!

Тиффани быстро обрела дар речи, а затем и дар крика:

— Я никакая не «наглая», и я не «девчонка»!

— Я собираюсь позвать стражу, ты — черная, полночная карга! — прокричала сиделка, направившись к двери.

— Еще только пол двенадцатого! — Крикнула ей вслед Тиффани, и поспешила к Барону, полностью растерявшись — что ей предпринять дальше? Клубок боли шевельнулся. Она это почувствовала. Она не могла собраться с мыслями. События начинали выходить из-под контроля.

Она на мгновение сосредоточилась, и, постаравшись улыбнуться, обернулась к Барону.

— Прошу прощения, если чем-то вас расстроила, сэр, начала она, и вдруг поняла, что он улыбается сквозь слезы, а все его лицо будто светится изнутри.

— Расстроили? Помилуй бог, нет. Я вовсе не расстоен. — Он постарался выпрямиться в кресле и указал дрожащим пальцем на огонь. — Наоборот. Я воодушевлен! Я чувствую себя живым! Я юн, моя дорогая мисс Тиффани Болит! Я вспомнил тот замечательный день! Разве вы не видите? Там, в долине? Это прекрасный, свежий сентябрьский денек. Как сейчас помню, я мальчишка в твидовом, немного колючем едко пахнущем пиджаке. Мой отец, он распевает: «Соловей, мой соловей!»[11], и я пытаюсь ему подпевать, хотя у меня и не выходит, потому что голос у меня тонкий, как у суслика.

Мы пришли посмотреть, как сжигают стерню. Отовсюду поднимается дым, и когда занялось пламя, на нас выскочили сотни мышей, крыс, кроликов и даже лисиц. Фазаны и куропатки взлетали, как это с ними обычно бывает, в последнюю минуту, словно ракеты, и вдруг все внезапно стихло, и я увидел зайца. О, этот был довольно крупным. Кстати, ты знаешь, что крестьяне думают, что все зайцы самки? Так вот, зайчиха просто стояла там и глядела на меня. Трава уже тлела вокруг нас, а за ее спиной пламя встало стеной, но она смотрела прямо на меня, и могу поклясться, что когда она поняла, что я встретил ее взгляд, она взметнулась в воздух и прыгнула прямо в огонь. И конечно же я расплакался, потому что она была такой красивой. Мой отец поднял меня на руки и шепнул, что откроет мне один секрет. Вот тогда он и научил меня этой заячьей считалочке, чтобы я узнал правду и перестал плакать. А потом, когда огонь погас, мы прошлись по покрытому пеплом полю, и не нашли ни одного мертвого зайца. — Старик неловко повернул к ней голову, и он сиял, по — настоящему сиял. Светился.

«Откуда появился этот свет? — размышляла Тиффани. — Он слишком яркий для камина, и все шторы задвинуты. Здесь всегда очень сумрачно, но сейчас светло, словно свежим сентябрьским днем».

— Помню, как, вернувшись домой, нарисовал об этом карандашом рисунок, а мой отец так ею гордился, что показывал ее всем в замке, чтобы все могли разделить с ним радость, — продолжил свой рассказ старик с энтузиазмом маленького мальчика. — Конечно, это были всего лишь детские каракули, но он рассказывал о них, словно это было гениальное творение. Родители часто склонны к подобным вещам. Я обнаружил тот рисунок среди документов после его смерти, и, если вам интересно, вы сможете найти его в кожаной папке в сундуке с деньгами. Значит, все — таки, он чем — то ценен. Никому больше я об этом не рассказывал, — добавил Барон. — Дни, люди и воспоминания приходят и уходят, но это воспоминание осталось в памяти навсегда. И за то, что вы вернули мне это прекрасное видение, мисс Тиффани Болит, которая называет себя ведьмой, я не могу отплатить вам никакими деньгами. И буду помнить его до самой моей…

В это мгновение пламя в камине застыло неподвижно, и воздух стал морозным. Тиффани не была до конца уверена, видела ли она когда — либо Смерть. Не совсем видела, а как если бы это каким — то странным образом его образ возникал в ее голове. Тем не менее, где бы он, ну, ни появлялся, он был тут как тут.

— МОЖНО НАЗВАТЬ ЭТО ПОДХОДЯЩИМ МОМЕНТОМ? — спросил Смерть.

Тиффани не отшатнулась. В этом не было смысла.

— Так это ты подстроил? — спросила она.

— КРОМЕ МЕНЯ ЕСТЬ ЕЩЕ МНОГО ЖЕЛАЮЩИХ ПОЛУЧИТЬ ПЛАТЕЖ ПО КРЕДИТУ.

ДОБРОЕ УТРО, МИСС БОЛИТ.

Смерть ушел, уведя с собой Барона, который превратился маленького мальчика в новом твидовом пиджаке, очень колючем и порой едко пахнувшим[12], шедшим вслед за отцом через дымящееся поле.

Тиффани положила руку на лицо мертвеца, и с большим почтением закрыла его глаза, в которых постепенно гасли отблески горящих полей.