Я не сплю по ночам

Через несколько дней Сергею стало получше. Пока он отлеживался в родительском доме, пока Галина Трофимовна и Олеся отпаивали его целебными травами, Наташа успела, взяв запрос в сельской управе, съездить в Киев за нужными справками.

С горечью она убедилась, что украинские бюрократы ничем не отличались от русских.

– Раньше надо было документы собирать.

– А почему он сам не приехал?

– Болен? Чего ради нам верить вам на слово? – скрипели они.

А некий Петро Викторович, настоящий гоголевский персонаж – Кувшинное Рыло, окончательно взбесил Наташу, заявив, что не понимает русского текста принесенного ею запроса. Пусть она предоставит ему нотариально заверенный перевод. В ярости Наташа ударила кулаком по столу так, что с него полетела на пол сувенирная подставка с десятком ручек.

– Подлец, он жизнью рисковал ради тебя!

– Но, но, вы не очень-то. – Оказывается, при необходимости Петро Викторович вполне мог говорить на неведомом ему русском!

К тому времени, как Наташа приехала назад в Вишневый Гай с добытыми с боем выписками и справками, Сергей уже начал выходить на улицу. Анечка с гордостью продемонстрировала маме национальный костюмчик, подаренный ей Олесей. Коля стал настоящим кумиром бабушки с дедушкой. Они восхищались любой его шалостью: надо же, год и три месяца, а он уже до того разумный, что нарисовал на беленой стене вишневым пирогом целую картину!

Наташе показалось, что она приехала в родной дом: все так соскучились по ней, а больше всего, разумеется, Сереженька. Он так горячо обнимал ее, будто они не виделись вечность; в каком-то смысле так и было – Сергей вернулся из путешествия за край жизни. Однако Наташа запретила себе думать об этом.

Сергей водил Наташу по живописным окрестностям села; все здесь напоминало ему о детстве и юности.

– Вот на тот явор мы залезли с Павлом. Я прыгнул и нос разбил, а Павло стал за меня кричать: «Ой, больно!»

– Сколько же вам было лет?

– Точно не вспомню... В школу еще не ходили.

Наташа еще раз посмотрела на могучее дерево. Ничего себе!

– Это виноградники. А там тетушка Тереза живет, наша местная травница. Хочешь, зайдем? Она делает замечательные вышивки. Возит в город и сдает в салон, но нам продаст, если попросим.

Наташе было все равно, куда идти, – лишь бы с Сергеем!

Дом тетушки Терезы, стоявший на отшибе от села, был настоящей старинной хатой. Наташа с интересом осмотрела наведенные вокруг подслеповатых окошек узоры. Рядом с домом располагались грядки, засаженные лекарственными растениями.

Зато внутри этого сказочного домика царила современность: жилище знахарки могло похвастаться и цветным телевизором, и двухкамерным холодильником, и хрустальной люстрой... Тетушка Тереза, сидевшая за шитьем, поднялась навстречу гостям.

– Наконец-то зашел! А я думала, совсем зазнался в своих городах... Жинка у тебя какая авантажная, – приветливо заговорила она. – А помнишь, Сережа, как я тебя за уши драла, когда ты на мою грушу вскарабкался?

– Было дело, – смущенно улыбнулся Сергей.

Узнав о цели визита, тетушка Тереза разложила на тахте несколько десятков различных изделий, украшенных национальными орнаментами. Наташа не знала, что и выбрать. Хозяйка не торопила ее. Перебирая куски материи, сложенные в старинный расписной сундук, она сетовала на то, что ее подружка Галя – мать Сергея – не приходит к ней за целебными травами, а собирает их сама.

– Впрочем, это к лучшему, – продолжала она. – Травы, собранные руками любящей матери, становятся в сто раз целебнее! Не гнушайся ими, Сережа, и скоро поправишься.

– А нет, баба Тереза, не поправится. Он же в Чернобыль ездил – значит, помрет скоро, как уже помер дядюшка Павло, – по-украински пропищал детский голосок.

Сергей остолбенел от неожиданности, а Наташа, не менее удивленная и возмущенная, проворно обернулась. В открытых дверях стоял толстый мальчишка лет десяти и нахально ухмылялся.

– А ну, геть отсюда, порося дурное! – накинулась на него тетушка Тереза.

Спасаясь от нее, мальчишка резво бросился прочь.

– Соньки Яблонской сынок, – извиняющимся голосом пояснила травница, точно это все объясняло. – Мать – спекулянтка и сплетница, а он и вовсе дурак. Дня не проходит, чтобы его кто-нибудь не выдрал, а ему хоть бы что... В чужую хату лезет, как в свою, – что делается, люди добрые...

– Не извиняйтесь, вы ведь ни в чем не виноваты, – промолвила Наташа, видя, как смущена женщина.

– Я и не думаю обращать внимания на разные глупости, – мужественно улыбнулся Сергей. На самом деле он прекрасно знал, что противный пацаненок сказал правду. Ну и что? Сегодня он в родном селе, рядом жена и дети. Он будет жить и радоваться столько, сколько сможет! А слез и уныния от него не дождутся! Ему осталось не так много, чтобы тратить драгоценное время на бесполезное заламывание рук.

Но для Наташи все было испорчено. Она не глядя купила какой-то воротничок, лишь потому, что ей казалось неудобным отнять у занятого человека столько времени и ничего не купить. Вышивки потеряли для нее всякую привлекательность.

Чувствуя, как она расстроена, Сергей предложил:

– Давай сходим на озеро. Там мы еще ведь не были...

Озеро напоминало овальную чашу, один его берег был заметно выше другого, и на нем группами росли старые, с корявыми стволами ивы. Их бледно-зеленая листва под порывами теплого ветерка становилась на миг серебристой, а потом узкие листочки возвращались на прежние места, и ветви ив, похожие на распущенные волосы русалок, зеленели снова. У берега на темно-синей поверхности воды качались белоснежные кувшинки. Сергей привел Наташу на усыпанный мелким песком крохотный пляж.

– Купнемся?

Прежде чем Наташа успела ответить, он скинул с себя одежду, вошел в воду по пояс и остановился, поджидая Наташу.

– Я без купальника...

– Не беда, все в поле. Никто не увидит.

Наташа решилась и тоже вошла в прохладную, чистую воду. Плавали они недолго – Сергей быстро устал, и Наташа, почувствовав это, сказала, что ей хочется позагорать. Они улеглись на берегу. Сергей смотрел на прекрасное тело своей любимой жены и не мог наглядеться. А Наташа... С любовью глядя на Сергея, она старательно отводила глаза от безобразных рубцов на его животе. Внезапный порыв заставил ее крепко прижаться к мужу. Наташа свернулась калачиком у него под боком, ощутила исходившее от тела любимого тепло и блаженно вздохнула.

– Лежать бы так и лежать, – прошептала она.

– Скоро солнце зайдет вон за те холмы, – рассудительно заметил Сергей. – Будет холодно.

– А мне все равно, лишь бы с тобой...

– А помнишь, как мы ездили в Сестрорецк?

– Ага... Анечка была совсем маленькая... Помнишь, как она говорила: «Как громко кричит пароход! Наверное, много каши съел».

– Теперь она уже совсем большая. Скоро настанет Коленькина очередь лепетать забавные глупости... Наталочка, ты записывай, что он будет говорить. Интересно будет читать, когда он вырастет.

– Вот ты и записывай. – Наташа сделала вид, что не поняла печальной истины, которая таилась в словах Сергея.

Ветерок нежно касался их тел, будто ласкал. В темно-синей воде плеснулась рыба.

– Нам пора возвращаться, – Сергей приподнялся на локтях. – Мама, наверное, заждалась нас.

Поднявшись на пригорок, Наташа бросила последний взгляд на озеро – место, которое останется в ее памяти навсегда. Место, где они с Сергеем в последний раз урвали у ведьмы-судьбы кусочек безмятежного счастья.

Возвращение назад было ужасно. О том, чтобы Сергей вел машину, речь уже не шла – так ему было плохо. По дороге он трижды терял сознание; в каком-то городке с непроизносимым названием Наташа попробовала обратиться в больницу, но, посмотрев, какие там условия, и узнав, что нет даже простейших препаратов, отказалась от своего намерения. Попади Сергей хотя бы на день в этот жуткий лазарет, он бы сразу погиб. Наташе оставалось только пожалеть несчастных, вынужденных лечиться в ужасных условиях, и подивиться самоотверженности врачей, пытавшихся спасать здесь человеческие жизни.

Въехав в Питер, Наташа, не заезжая домой, повезла Сергея в больницу.

Когда Сергей выписался, Коля уже вовсю носился по квартире и бойко лепетал на своем детском языке. Вот только папу он не узнал – испугался, шарахнулся и полным ужаса голосом уточнил:

– Дядя, ты злой?

– И смех, и слезы, – шутливо заметил Сергей. – Да, распустились вы тут без меня.

Анна Александровна, зарыдав, убежала на кухню.

На следующий день она в панике позвонила Наташе на работу:

– Пошла с ребятами в магазин, а вернулась – Сережи нет.

– Как нет?!

– Оделся и ушел куда-то. Наташенька, что же будет? Надо в милицию сообщить! Вдруг он упал на улице? Ой, кто-то пришел! Я перезвоню.

Наташа едва не сошла с ума от волнения. Она уже отпросилась у Ивана Дмитриевича и надевала куртку, когда ее снова подозвали к телефону. Это был Сергей.

– Наталочка, поздравь меня!

– То, что ты делаешь, – самоубийство! Тебе лежать надо!

– Ну, моя жизнь теперь недорого стоит. Зато какой сюрприз тебя ожидает сегодня вечером!

Оказалось, что Сергей, едва держась на ногах, понес свои справки в жилотдел.

– Эту Юлию Семеновну, которая столько морочила меня, уволили! – оживленно повествовал он. – Вместо нее там теперь работает очень дельный мужик. Взял документы и обещал, что на днях мы получим ордер!

Чтобы не расстраивать больного, Наташа сделала вид, что удивлена и довольна, но в глубине души она уже не верила в подобные чудеса.

И, однако, чудо случилось! На следующей неделе они с Сергеем получили смотровой ордер на трехкомнатную квартиру – в новом доме, с улучшенной планировкой. Сергей радовался, как мальчишка. Ему только портило настроение то, что экспедиция в жилотдел окончательно подорвала его силы, и он был вынужден сидеть дома, вместо того чтобы ездить вместе с Наташей, Славой и Женей по магазинам в поисках мебели для нового жилища.

К сожалению, Наташа не могла позволить себе купить все, что хотелось бы, – несмотря на то, что она неплохо зарабатывала, а с недавнего времени семейный бюджет пополняла и назначенная Сергею пенсия, приходилось экономить. И все же одну покупку она сделала, не считаясь с деньгами, – это был подарок Сергею: настоящая испанская гитара, почти такая же, как у Славы.

Исполняя новую песню, посвященную Наташе, Сергей аккомпанировал себе на этой гитаре. Простые человеческие радости, которые они могли себе позволить, возвращали Наташу и Сергея в прежние счастливые времена, и поэтому Наташа порой позволяла себе неразумные траты.

А между тем лечение Сергея требовало все больше средств. Хорошо еще, что теперь ему выделяли лекарства по льготной цене. Иногда Наташе приходила в голову мысль, что, пролейся на них этот золотой дождь двумя годами раньше, надвигавшуюся трагедию можно было бы отсрочить. «Неужели обязательно было проходить все круги бюрократического ада, добившие Сереженьку?» Однако Наташа старательно гнала от себя горькие выводы, не позволяя себе скатываться в пучину отчаяния. Она все еще могла быть нужной своему любимому, и требовалось собрать в кулак всю волю, чтобы не омрачать его последние дни сетованиями и слезами.

Перед Новым годом Сергея госпитализировали на химиотерапию. Он уезжал в клинику, полный оптимизма, а сам уже не в силах был натянуть пальто. Привычно подавив рыдания, Наташа помогала ему, и тут из глубины коридора молнией вырвался Атос; бросившись к хозяину, он старательно обнюхал его, будто стремясь навсегда запомнить его запах, а потом поднял морду кверху и тоскливо завыл.

– О господи, – только и сумела выговорить вытиравшая украдкой слезы Анна Александровна.

– Да не берите в голову. – На изможденном лице Сергея возникла тень прежней жизнерадостной улыбки. – Это он печалится, что не сможет грызть мои ботинки, пока я буду в больнице. Ну, ничего, пару недель перетерпит.

Через четыре дня Сергея не стало.

Завотделением позвонил Наташе поздно вечером, и она успела примчаться в клинику, чтобы в последний раз увидеть обращенную к ней улыбку любимого, уловить в последнем шелесте его пересохших губ обращенное к ней нежное: «Наталочка...»

Понимая то, что неизбежно должно было произойти сейчас, и не в силах поверить в страшную правду, Наташа жадно вглядывалась в лицо Сергея, ловя в его заострившихся чертах хоть малейший намек на надежду. На мгновение ей показалось, что ее страстное желание сбылось: Сергей вдруг отбросил одеяло и с неожиданной энергией приподнялся на кровати. Но радость Наташи, еще не родившись, тут же угасла: глаза Сергея, его веселые, добрые глаза невидяще устремились в никуда.

– Наталочка, смотри, сколько птиц! – хрипло, не своим голосом выговорил он. – Небо... и солнце!

Тело Сергея обмякло, и он безвольно упал на постель. Все было кончено, и, прежде чем Наташа полностью отдала себе в этом отчет, ее любящее сердечко уже осознало свершившееся. Из ее глаз полились столь долго сдерживаемые слезы. Больше не нужно было опасаться, что они огорчат Сергея.

Наташа не помнила, сколько она просидела возле тела любимого. Очнулась она оттого, что два медбрата принялись перекладывать Сергея на клеенчатую каталку.

– Куда вы увозите его? – Подобная деловитость показалась Наташе кощунством.

– В морг, – кашлянув, пояснил медбрат. – Вам не следует туда ходить, – прибавил он, увидев, что Наташа подхватилась с места.

– Я буду там, где мой муж! – сама не понимая, что говорит, заявила Наташа.

– Вы присядьте пока, а я позову доктора, он сделает вам успокаивающий укол. – Медбрату было искренне жаль эту юную женщину, прекрасную в своем горе.

– Я совершенно спокойна.

– Да, да, конечно. Где вы живете? Мы попросим кого-нибудь отвезти вас домой.

Не отвечая, Наташа побрела за каталкой. Вокруг все время были какие-то люди, они ходили по коридорам, выглядывали из палат, стояли у лифта... Они не желали причинять Наташе боль, они просто занимались своими делами, и она понимала это: жизнь вокруг продолжалась. Наташу беспокоило только одно. «Почему их так много разгуливает по больнице? Ночь ведь», – думала она, не замечая, что уже давно наступило утро. Первое утро без Сереженьки.

Лишь в кафельном зале морга, показавшемся измученной Наташе странной пародией на бассейн, в котором они с Сережей вновь обрели друг друга, она смогла ненадолго остаться наедине с любимым. Хмурый патологоанатом деликатно притворил за собой дверь, и Наташа в последний раз кинулась к Сереженьке на грудь, покрыла поцелуями его умиротворенное лицо, оросила слезами сомкнутые веки... Если бы слезы могли воскрешать! Если бы Наташа могла отдать всю кровь до последней капли, чтобы вернуть своего рыцаря!

Вернуть? О нет! Сергей не подарил ей те драгоценные подарки, которые мечтал сделать, но вручил Наташе иной, несравнимо более ценный дар: частицу своей благородной души. И пока бьется Наташино сердце, Сергей будет жить в нем. Наташиными глазами он увидит, как растет его сын. Наташиными губами поцелует дочь в день ее свадьбы. Наташиными руками возьмет аккорд на испанской гитаре. Готовая расстаться с жизнью, чтобы не испытывать нестерпимую душевную муку, Наташа словно услышала голос Сергея, приказывающего ей жить. Жить так же ярко и не напрасно, как жил он, и научить этому их детей.

Патологоанатом нервно кусал губы, расхаживая по маленькому кабинету. На столе исходил паром электрический чайник, рядом с чашкой сохли заботливо приготовленные женой бутерброды, но он даже не глядел в ту сторону, хотя не ел почти сутки. Его молчаливые подопечные давно уже воспринимались им как материал для работы, но не оттого, что патологоанатом был жесток: он не мог позволить себе чувствительность, она лишила бы его возможности как следует делать свое дело. Однако сегодняшний случай выбивался из общей колеи. Патологоанатом сумел приучить себя не нервничать, когда потерявшие близких люди рыдали и выли, молили и угрожали ему, будто он и был тем самым Хароном, во власти которого отправлять дорогих им людей в страну смерти либо отпустить их восвояси. Родственников не полагалось пускать в помещение морга, и обычно это правило жестко выполнялось. Патологоанатом не соблазнялся никакими посулами, не пугался угроз. Но сегодня он увидел женщину, с королевским достоинством пришедшую проститься с любимым человеком, и не сумел выговорить «нет» – столько величия было в ее горе. Патологоанатом поймал себя на том, что почти завидует покойному. Его беспокоило, что прощание так затянулось. «Не упала ли она в обморок? А вдруг сердечный приступ?» – запоздало обеспокоился патологоанатом и, ругая себя на все корки за неуместную сентиментальность, бросился было в зал. Но тут дверь отворилась. Наташа была бледна, но весь ее вид выражал решительность и собранность. «Вот это женщина! Такую не сломить никакому горю!»

Упрямо сжав губы, Наташа направилась к стоянке автомашин.