Я, они и тьма

Глава 3

Я сидела до позднего вечера в комнатушке три на четыре метра. Койка, тумба. Узкий шкаф. Зато уютно мигали на стенах россыпи лампочек, правда, без всяких проводов. Стопка книг на столе, пара вязаных салфеток, теплый плед… Тут было спокойно. Меня никто не трогал и никто ко мне лез. Ну и хорошо.

Я тратила время с пользой, обдумывая, гадая, представляя. Осторожно обращалась к чужой памяти, черпая информацию. Это отнимало много сил – нужно было постоянно себя контролировать, чтобы не поддаться эмоциям. Это было непросто. Нужно было отсекать чужую личность от своей собственной, и теперь я могла в полной мере посочувствовать людям с шизофренией.

Сладить с эмоциями не удалось, когда по особому пошаркиванию ног, по шуму у входной двери, где как раз и находилась моя комната, по покашливанию и особому стуку снятой обуви я поняла, что пришел он – мой хозяин. Мне полагалось его встречать – это его личное распоряжение. Скотина! Мало того, что девчонку постоянно насилует, еще и заставляет ему прислуживать и наблюдать его противную морду. Поборов нежелание спускаться, я поправила платье и волосы и отправилась кланяться «хозяину». Ну, посмотрим на тебя воочию. В память Йолы о нем я не лезла, ну, по крайне мере, старалась пропускать мимо себя, потому что как только задумывалась об этом, контролировать эмоциональное состояние становилось труднее. В голове вспыхивали сцены насилия, и видеть их я не хотела.

Опустив голову, я встала ближе к входу в холл и посмотрела на только что вошедшего мужчину. Так вот ты какой, северный олень… Признаться, я ожидала бесчувственную сволочь с королевскими замашками, эдакого мефистофеля преклонных лет, но вместо него у входной двери стоял… Дядечка. Ну или дядюшка. Его хотелось называть с первого взгляда именно так – он весь был какой-то «дядькистый». Толстоват, лысоват, одышлив. Рубашка подмышками мокрая, толстые ляжки едва умещаются в темных, чуть лоснящихся штанах. Лицо широкое и какое-то… добродушное и размазанное, нечеткое. Картофельный нос, рязанские глазки, реденькие светлые бровки, пухлые щеки и пара подбородков. Я ну никак не ожидала от насильника и рабовладельца такой внешности. Это было несочетаемо. И тем страшнее была истина. Он прошел мимо меня, и в нос ударила смесь знакомых запахов: пота, хвойных духов, его кожи. Меня едва не вывернуло наизнанку.

Как же ты, бедная девочка, это терпела?

Я следила за ним взглядом, смотрела, как он взбирается на лестницу, как торчат из домашних тапок желтые, в мозолях, пятки, и понимала, что если он меня коснется хоть пальцем, я бездарно спалюсь. Заору, отлуплю "дядюшку" по мордасам и окажусь… Кстати, где я окажусь в таком случае? Ага, ясно-понятно. Не на Мальдивах, а совсем наоборот. В голове всплывали знания, но не память – видимо, девочке не доводилось бывать в местах, где перевоспитывают взбунтовавшихся каким-то чудом рабов. Ее счастье.

– Йола!

Громкий окрик шибанул наотмашь. Чертовы реакции тела! Интересно, она всегда так реагировала на его голос?

Я замешкалась. Идти не хотелось до зубного скрежета. Но новый окрик не заставил себя ждать.

Я зашла в его кабинет – там я уже была утром. В ванной его апартаментов я и разбила зеркало. Я робко встала у стеночки рядышком с дверным косяком.

– Йола! Ты разбила зеркало! Ты не поранилась?

Я удивленно подняла на него глаза и тут же опустила снова. Потому что он на меня не смотрел, копаясь в своем портфеле. Да и голос… Таким спрашивают о состоянии здоровья четвероюродной тетушки, которую в последний раз видел на свадьбе родственников в пять лет. Ему плевать на меня. Если я в состоянии встретить и прийти, значит, все хорошо, и переживать не о чем. А вопрос – просто так, чтобы узнать, не сильно ли повреждена постельная игрушка.

– Йола?

Он поднял голову от своего портфеля, а я смотрела на его пальцы. Толстые и розовые – ну просто сваренные сардельки. Они шевелились, как большие гусеницы, что-то перебирали…

– Йола… – уже встревоженно спросил он, и я встрепенулась.

– Да, господин… Все хорошо. Простите за зеркало, – поспешно добавила я.

– За это будешь наказана. Вот два перевода, сделаешь до утра.

Он протянул мне с десяток квадратных желтоватых листков, исписанных от руки какими-то загогулинами.

– Это запись после встречи послов. Тут четыре языка. Переведешь все к утру. Вот, и словари возьми, бумаги и чернилок. И карандашей. Придешь и принесешь сама, через два часа после рассвета. И чтобы начисто было переписано.

Я подхватила листки и книги с покорно опущенной головой.

– Иди.

Дважды меня не надо было просить. Я шмыгнула в свою комнатушку, зажгла тусклую лампу над изголовьем кровати. Чтобы не взбеситься и не надавать наглому "дядюшке" тумаков, я сунула нос в бумаги. Так-с, что тут у меня? Интересно…

Зашуршала в пальцах необычная бумага – у нас такую не делают. Весь текст был написан от руки черными карандашами. Я вчиталась, сосредотачиваясь, но писанина по-прежнему оставалась для меня филькиной грамотой. Как так, я же понимала написанное… Неужели все? Лавочка прикрылась? Но взгляд тут же наткнулся на строчку из другой страницы, которая слилась в правильное предложение. И еще одна строчка, и еще… А некоторые так и оставались для меня непонятными. Сколько я не напрягала память, ничего не происходило.

Может, со словарями дело пойдет быстрее?

Обложившись книгами, бумажками с пометками и высунув от усердия язык, я перевела целых пять предложений за полчаса. Результат так себе. К тому же есть хотелось зверски. Может, стоит прокрасться на кухню и надеяться, что гадкий повар спит и не зажмет меня в углу?

Память Йолы на это выдала, что в кособокой страшной тумбе для меня есть подарочек. Кусок твердого сыра, сушеные фрукты в мешочке, раскрошившееся печенье. Ну что ж! Жить можно.

А после еды мне захотелось спать. Глаза слипались, и я не могла перевести ни строчки – потрясения, стресс, чужая память, настойчиво бьющая мне в голову. И как тут не уснуть?

Так я и отключилась, опустив голову прямо на исписанные страницы и беспощадно сминая их рукой. Плевать мне на то, что я не сделаю перевод. Это же вообще невыполнимо!

***

– А ну вставай! Ты с ума сошла! – почти испуганно трясла меня за плечи вчерашняя тетка, Глаха.

Я разлепила глаза и поморщилась. Жутко болела голова.

– Хозяин ждет!

– Иду, – буркнула я, заодно понимая, что вчерашний кошмар никуда не делся.

Я поднялась с кровати, собрала в руки листки бумаги, которые вчера разбросала. Кое-то, кажется, помялось и немножечко порвалось. Широко зевнула и запустила руку в волосы. Ну и лохматая же!

– Быстрее! – прошипела Глаха, выталкивая меня из комнатушки.

Ну, быстрее так быстрее. Как есть, в ночной рубашке, неумытая, я сунула ноги в растоптанные и растресканные домашние башмаки и уныло поплелась наверх.

– Давай сюда переводы! – приказал хозяин, не глядя на меня. Только протянул руку в повелительном жесте.

Я вложила в его мягкую толстую ладонь листки и с интересом принялась ждать реакции. Страха, на удивление, не было. А может, я просто тупила от недосыпа.

– Эт-то что?! – изумленно спросил он, перебирая листки, к которым я даже не прикасалась.

И уставился на меня в совершенном шоке. Видимо, неповиновение Йолы было чем-то из ряда вон выходящим.

– Ну, не успела. Уснула, – дернула плечиком я, глядя в пол. Смотреть на него не хотелось – боялась вновь ощутить прилив чужих эмоций и двинуть этому престарелому козлу в глаз.

– Уснула, – повторил он за мной шепотом. – Как?

– Что – как? Как уснула? Ну, закрыла глазки, отвернулась к стеночке – и готово. Понимаете, устала очень.

Его реакция на это была неожиданной. Он подскочил, быстрым колобком докатился до меня и приказал:

– А ну, покажи цепочку! На ноге! Быстро!

Мне очень хотелось нахамить. Но я, сморщившись, приподняла край ночной рубашки, чтобы тут же, взвизгнув, дернуться – его противные пальцы вцепились мне в лодыжку. Но он держал крепко. Подцепил золотую цепочку, внимательно ее разглядывал.

– Ничего не понимаю, – растерянно сказал он, а потом, без перехода, приказал:

– Сядь на кресло!

Ну, я села. В ногах правды нет.

– А теперь встань. Наклонись. Выпрямись. Принеси книгу со стола.

Я с недоумением все это проделала, глядя на него, как на идиота. Правда, следующий приказ выбил из меня весь воздух.

– Сядь в кресло и раздвинь ноги.

Ага, щас! Бегу, волосы назад.

– Нет, – тихо сказала я, испытывая при этом весьма странное чувство. Как будто что-то очень сильно натянулось, напряглось в груди.

– Нет?!

– Нет. Хватит с меня.

– Я приказываю!

Натяжение в груди стало нестерпимыми, но больно не было – скорее, очень неприятно. Наверное, так бы могла чувствовать себя растянутая в пальцах до предела резинка для волос.

– Нет! – с удовольствием повторила я, ощущая, как сминается, ломается что-то незримое, неясное внутри меня.

А в следующий миг сломало и меня. Каждая мышца напряглась до невообразимых каких-то пределов, свело зубы, а в глазах потемнело. Я опустилась на колени, часто дыша, краем сознания услышала испуганные крики, топот ног, а потом и визг, полный ужаса. Мужской визг, хозяйский. Почти песня, а! Слушала бы и слушала!

А потом мне стало не до этого.

С моим дыханием изо рта вырвалось черное облачко, и вместе с ним вырвалась из этого тела и я. Я смотрела на себя как бы стороны и с ужасом отмечала, что мое новое тело выглядит, как загримированный манекен для самых кассовых фильмов ужасов.

Черные глаза без белков, без зрачков. Белая, как бумага, кожа. Обескровленные, посиневшие губы.

Золотая цепочка, валяющаяся под ногами. Расстегнутая. Или разорванная. Непонятно.

– Темная, темная! – орал кто-то, и я оторвала взгляд от распластавшегося тела.

Только вот без толку. Потому что все вокруг покрывала темная дымка. Как гарь костра, только без запаха. Она струилась везде, прятала людей, предметы, но ластилась к телу Йолы, касалась ее кожи, не заволакивала ее непроглядным туманом. И я чутьем, взявшемся неизвестно откуда, поняла – тьма утешает. Дает силы. Поддерживает. Чуть ли не скулит, как щенок, требующий внимания хозяйки.

Я не удержалась, протянула ладонь, не зная, чего ожидать.

И тьма радостно рванулась ко мне, не делая между мной и телом Йолы никаких различий.

– Темная! Темная!! Стражу! Скорее! – визжал кто-то надоедливо прямо над ухом.

И я открыла глаза.

***

Все обитатели дома, белые, как мел. Стоят у входа, трясутся.

Хозяин нервно комкает какие-то гербовые бумаги, его пальцы ходят ходуном. Граха держится за сердце и смотрит на меня с ужасом. Слуги, толпящиеся чуть дальше, молча разглядывают меня, и только мой старый знакомец повар трусливо маячит дальше, в коридоре.

– Очнулась, – выдохнула Граха и упала в обморок.

Остальные с воплями разбежались, и только хозяин остался стоять, глядя на меня исподлобья, набычившись. Я смотрела на него и не понимала, как это ничтожество может иметь хоть какую-то власть над другим человеком.

«Разорвать?» – радостный, веселый шепот вспыхнул черным в голове.

– А? Что? Кого разорвать? – переспросила я, и хозяин затрясся, как под током.

– Ты слышал? – недоуменно обратилась я к нему.

Он помотал головой, а потом, булькнув от страха, попятился задом, вышел в коридор и со всей силы захлопнул дверь. Щелкнул замок.

«Давай разорвем?» – снова спросил голос. И я сообразила, что он – в моей голове. Здравствуй, шизофрения! Заходи, будь как дома! Тебя-то мне не хватало еще для полного комплекта! Кожу продрал сверхъествественный жуткий мороз.

– Не надо никого разрывать, – осторожно ответила я. – Лучше как-нибудь потом.

«Не хочешшшь», – разочарованно прошептало в голове. И исчезло.

Б….! Да лучше бы я тюрьме сейчас сидела за своего козла-генерального!

Я со стоном поднялась на колени, охнула от боли в груди, которая, впрочем, тут же исчезла. С силой растерла лицо руками. Что они там кричали? Темная? Что это значит?

Я напрягла память, но – ничего. Тишина и темнота, какая-то даже неестественная. Жуткая. Может, прикрылась лавочка, и я больше не имею доступа к памяти Йолы?

Но нет. Стоило об этом подумать, как в голове возникли образы незнакомых мне людей, мест. Пронеслись чувства, эмоции, всплыли воспоминания. Значит, все в порядке.

Но что же это значит? И что говорит в моей голове?

Я осторожно подошла к столу, посмотрела в зеркало над креслом моего «хозяина». Дернулась от него, едва не заорав.

Еще бы.

Вокруг моего лица вилась темная дымка, которая спешно впитывалась под кожу. Ну и жуть же! Я коснулась щек, но ничего не ощутила – лицо как лицо. Набравшись смелости, снова взглянула в зеркало, и оно послушно отразило лицо Йолы – миленькое, испуганное. Никаких спецэффектов.

Да что, черт возьми, происходит?!

Во дворе послышался шум, и я выглянула в окно.

С десяток мужчин в строгой форме ловко и быстро высыпали из чего-то, напоминающего здоровенный раритетный автомобиль, профессионально рассредоточились вокруг дома. Один из них – высокий, черноволосый, с серьезным лицом – подцепил под руку хозяина и что-то строго спрашивал.

Тот, трясясь, отвечал.

По мою душу пришли. Не знаю, чем это мне грозит, но, судя по испугу обитателей дома, ничем хорошим.

Высокий мужчина, наконец, отпустил хозяина и безошибочно поднял взгляд прямо на меня. Я юркнула за занавеску – видимо, на рефлексах, затаилась. Обвела взглядом кабинет хозяина: не спрятаться. Нет, ну надо же было так встрять!

Придется ждать. Я все равно не знаю, что все это значит.

Спустя бесконечно долгую минуту щелкнул замок.