Я сплю среди бабочек

Пролог

                                                                             Пролог.

- Еще так рано, милый, - кричит мне вслед мама. - Куда ты так торопишься? Школа от тебя не убежит.

Но я игнорирую ее слова – она каждое утро говорит одно и то же, а я каждое утро все также не отвечаю – и выбегаю за порог. До школы пятнадцать минут пешего хода, но, если поехать на велосипеде – дорога сокращается до семи, а при особо быстрой езде и до пяти минут – я знаю это с точностью до секунды, так как неоднократно проверил все это на практике.

Но сегодня мне придется бежать – мой велосипед нуждается в серьезной починке, а вчера у меня так и не дошли до него руки – закидываю рюкзак за спину и припускаю быстрым бегом по тротуару в сторону школы.

- Эй, Адриан, тебя подвезти? - кричит мне наш сосед Кристиан, у которого крутой серебристый байк и он совсем не прочь им похвастаться. А я был бы не прочь проехаться с ним, но в таком случае мне придется потратить драгоценные минуты на выслушивание бесконечных похвал в адрес этого самого байка, а такое расточительство я себе позволить не могу. Абсолютно никак!

- Спасибо, приятель, - машу я ему рукой. - Но у меня утренняя разминка... для улучшения общего тонуса, так сказать.

Он крутит пальцем у своего виска и давит на педаль газа: его байк взвизгивает и уносится прочь, оставив меня далеко позади. Смотрю на часы: я потратил на этот разговор ровно три четверти минуты – непорядок. До звонка остается еще двадцать пять минут... Нужно торопиться!

И я бегу, бегу до колотья в боку, до мушек перед глазами, до вспотевших подмышек и растрепавшихся во все стороны волос, но укладываюсь ровно в десять минут.

Итак, еще три минуты до кабинета, и у нас будет ровно двенадцать минут...

Целых двенадцать полновесных минут! Я широко улыбаюсь. Все-таки жизнь чудесная штука, что бы там пессимисты не говорили на этот счет...

Школа уже кипит своей привычной утренней жизнью: ребята группками толкутся на школьном дворе, обсуждая кому что на душу легло, а кто-то даже смолит за ближайшим углом, и среди этих парней мой лучший друг Аксель – машу ему рукой и спешу скрыться в школьном коридоре, торопясь на свое утреннее свидание.

От быстрого бега у меня яростно грохочет сердце, и я вваливаюсь в аудиторию класса, упираясь обеими руками в колени, чтобы хоть малость отдышаться.

- Адриан, - слышу я голос нашей учительницы математики фрау Рупперт. - Что с тобой приключилось? - она чопорно смотрит на меня из-под своих узких очочков, а рядом с ней моя одноклассница Мартина Прюффер – смотрит и улыбается. Вот ведь проклятие! Меньше всего я ожидал увидеть здесь ее лисью мордашку.

- Я... я, - пытаюсь было проговорить я сквозь одолевающую меня отдышку, но от разочарования сердце, как назло, ухает лишь еще отчаяннее.

- Присядь и отдышись, - снова говорит мне учительница. - Я должна закончить с Мартиной... - И они начинают обсуждать некую математическую формулу, которой этой невыносимой Мартине пришло в голову озаботиться именно сегодня. Сегодня, когда у меня было ровно двенадцать полновесных минут!

Бросаю тоскливый взгляд на часы: восемь... семь... пять... Двери открываются, и в класс вваливаются остальные мои одноклассники. Я удушу эту подлую девчонку своими собственными руками! Скрежещу зубами и со всего маху бухаю по парте своим тяжеленным рюкзаком – по четвергам он у меня забит будь здоров. Убить можно! Все с интересом оглядываются на меня, но я только пожимаю плечами... Мне, черт возьми, плакать хочется от разочарования, а они тут со своей этикой и эстетикой.

Весь урок я сижу как на иголках, вперив гипнотизирующий взгляд в сторону той, ради которой я так торопился добраться в школу пораньше, но она даже не смотрит на меня... Как она может?! Что за медленная пытка.

- Эй, - Аксель тычет меня локтем в бок, - ты бы это, задание выполнял, что ли? Заметит ведь кто-нибудь, - совсем тихо добавляет он следом. - Она тебе спасибо за это не скажет. Брось дуться... Она не виновата.

- Я придушу эту Мартину Прюффер, - цежу я сквозь стиснутые зубы. - Клянусь вот на этом учебнике математики...

- Да ты совсем того, как я посмотрю, - вздергивает он свои светлые брови, вновь возвращаюсь к арифметическому заданию. - Это к добру не приведет, уж поверь мне.

- Заткнись уже, - сердито кидаю я и снова перевожу взгляд на фрау... то есть на Элеонор. Она по-прежнему занята своими уравнениями, но в этот самый момент вскидывает глаза и в упор смотрит на меня... Я тоже не отвожу взгляд. У нее самые красивые голубые глаза в мире, но распознать это можно, только если сидеть совсем близко-близко и заглядывать непосредственно в их колдовскую глубину: текстурой они напоминают голубой мрамор с его особыми прожилками и рисунком – мне кажется, в такие глаза можно смотреться вечно. Особенно если перемежать это поцелуями, об одних мыслях о которых, у меня в миг ускоряется пульс...

Наконец звенит звонок, и Аксель проталкивается мимо меня к выходу.

- Ты это, не глупи, - бросает он мне мимоходом. - В школе слишком много глаз!

Но мне плевать: я намеренно долго рассовываю по папкам свои листы с домашним заданием, а потом начинаю завязывать внезапно оказавшиеся развязанными шнурки, и все это до тех самых пор, пока класс полностью не пустеет.

Потом я с вызывающим видом подхожу к учительскому столу и беру с него ключ от кабинета – Элеонор пытается удержать мою руку своей раскрытой ладонью, но я иду к двери и запираю ее на ключ. После чего прислоняюсь к ней спиной и складываю руки на груди...

- Я так торопился к тебе утром, а ты мало того, что оставила меня с носом, так еще и весь урок игнорировала меня – это жестоко, знаешь ли?

1 глава.

                                                                            1 глава.

«... Бабочки летают между двумя мирами, поэтому следовать за ними в сумерках опасно».

                                                                   ************************

                                                                     1 глава.

«... Бабочки летают между двумя мирами, поэтому следовать за ними в сумерках опасно».

                                                     ************************

Я просыпаюсь со странным ощущением на душе: это то ли предчувствие чего-то хорошего, то ли просто отголосок приятного сна – сложно сказать определенно –  только я начинаю напевать в ванной во время чистки зубов и продолжаю делать это, причесывая волосы и ничуть не психуя по поводу их «дикого» цвета и извечного беспорядка. А цвет у них каштаново-рыжий, медного оттенки – мои извечные боль и печаль…

Однако не сегодня.

Сегодня я полна ликования, и этому нет обычного объяснения. Быть может, вселенная готовит мне подарок и как бы намекает на скорые перемены в судьбе: к примеру, заставит Юлиана Рупперта обратить на меня внимание. Посмотреть другими, новыми глазами.

Об этом мечтается больше всего, ведь я уже год безнадежно и абсолютно по-глупому влюблена в этого сногсшибательного красавчика под метр восемьдесят ростом с копной белокурых волос, которые заставляют женские сердца нашего факультета сжиматься от тоски и восторга одновременно.

Есть в Юлиане Рупперте нечто завораживающее: возможно аура плохого парня, на которую мы, даже такие благовоспитанные девочки, как я, реагируем с безошибочным постоянством. Среагировала и я: влюбилась с первого взгляда, подпала под влияние широкой улыбки и ярко-голубых глаз. Очаровалась до звездочек перед глазами, сердечной аритмии при каждой встрече.

Стыдно признаться, но это сродни болезни, умопомешательству в тяжелейшей форме. И стоит придумать таблетки для самых безнадежно влюбленных дурочек на свете… Таких как я. И потчевать ими с утра до вечера во избежание катастрофы. Такой, как сейчас.

 –  Лотта, милая, ты сегодня сногсшибательно выглядишь! – Голос парня вырывает меня из мечтательной созерцательности, с которой я лицезрею его фигуру в окружении нескольких девушек. – Этот свитер тебе очень идет. Никогда и не подозревал, что ты такая красотка...

У меня замирает сердце. Темнеет перед глазами… Вот-вот хлопнусь в обморок.

Предчувствие не подвело…

 –  Тебя ведь Шарлоттой зовут, не так ли? – продолжает свой монолог парень моей мечты. – Надеюсь, я не ошибся. У тебя милая челка... э, всегда удивляюсь ее… э… расцветке.

Что, ему и в самом деле нравятся мои волосы?!

 – В общем я хотел сказать... э... ты очень бы меня выручила, сделай кое-что для меня...

 –  Я?! – от неожиданности подобной просьбы отдел разумного восприятия действительности в моем мозгу полностью закоротило.

  – Ты, – улыбается он своей фирменной улыбкой, и я понимаю, что сделаю для него ВСЕ. Это чистой воды гипноз, а не улыбка!

На заднем плане мельтешат расплывчатые лица двух-трех красоток нашего универа, они тихонько посмеиваются, переговариваясь заговорщицким полушепотом. Я едва ли их замечаю, сосредоточившись на изгибе красивых мужских губ и трепетании ресниц...

 – Что я могу для тебя сделать? – интересуюсь враз осипшим голосом.

Вот сейчас он попросит написать за себя зачетный реферат или любую другую контрольную работу, и пусть, выполняя его просьбу, я провалю свой собственный экзамен, это не имеет значение, если сам Юлиан Рупперт знает мое имя и даже счел необходимым похвалить мою челку.

А он и говорит:

 – У меня сегодня важный футбольный матч, Лотти, – от интимности его тихого голоса у меня подрагивают кончики пальцев, – и я непременно должен быть на поле, как ты понимаешь, а тут такая незадача: отец срочно уехал в командировку и строго-настрого наказал присмотреть за моим младшим братцем, которого ну никак нельзя оставить одного. Как думаешь, могла бы ты подсобить мне с этим?

Пытаюсь работать головой и в растерянности выдаю:

 – Посидеть с твоим братом?

 – Бинго! – восклицает парень так громко, что я невольно отшатываюсь. – Так и знал, что ты самая умная девчонка на факультете. Давай смартфон, забью в него свой номер и скину тебе домашний адрес...

Словно на автопилоте я протягиваю ему свой старенький смартфон с трещиной по правому краю; «задний план» продолжает хихикать и перешептываться. А я «позор рода человеческого» и «самая умная девчонка факультета» продолжаю стоять дуб дубом и зачарованно пялиться на пальцы парня моей мечты, бегающие по кнопкам моего же сотового и вносящего в него свой номер телефона.

2 глава.

– Ты где пропадала? – Алекс окликает меня издалека, словно из параллельной Вселенной.

И я, направляясь на его голос, нахожу парня у телевизора, экран которого призывно светится в полумраке большой комнаты.

 – Смотрела в окно – любовалась снегом, – отзываюсь, останавливаясь рядом. – Там очень красиво... и холодно. Когда вернется твой брат? Может, нам стоит ему позвонить, – пожимаю плечами.

Пора бы, наверное, и честь знать. А на такси у меня нет денег...

 – Не советую, – отвечает Алекс ноткой обиды в голосе, – он либо не услышит звонка, либо... жутко разозлится на ту, что отрывает его от приятного времяпрепровождения. Готова вызвать на себя его гнев? – и он вскидывает на меня вопрошающий взгляд.

Я выдыхаю: перспектива «жутко разозлить» парня своей мечты прельщает не очень. Влюбить «до жути» – дело другое. Но речь сейчас не о том...

 – Ну, – как бы сдаюсь я, – может, фильм какой посмотрим?

И лицо Алекса расплывается в торжествующей полуулыбке – он провозглашает:

 – Так я, примерно, и думал. – Спрашивает: – Какой именно? Только не из розово-девчачьего репертуара! – добавляет, закатывая глаза. – Такого моя чуткая психика может не вынести.

 – И ничего кроваво-пацанячьего, – в тон ему парирую я. – Такого, в свою очередь может не вынести уже моя чуткая психика.

Одариваем друг друга насмешливыми взглядами, и Алекс вскидывает вверх руку с диском:

 – „Пятьдесят первых поцелуев». Это не слишком для твоей чувствительной психики? – осведомляется он не без иронии. – Или вот «Дневники принцессы», к примеру? Выбирай что хочешь. У меня даже есть... «Пятьдесят оттенков...»

Резко вскидываю руку ладонью вперед, чтобы прервать список предлагаемых им фильмов. Предлагаемых в шутку, не всерьез…

 – “Шесть дней, семь ночей», – выстреливаю встречным предложением и даже руки на груди складываю, готовясь к яростному отпору.

Алекс замечает негласный язык моего тела и демонстрирует свое отношение к выбору фильма покашливанием в кулак – глаза так и искрятся насмешливым блеском.

 – Лучше молчи! – предупреждаю воинственным тоном. – Это мой любимый фильм.

 – Разве я произнес хоть слово? – невинно осведомляется он, щелкая пультом от телевизора. – Если тебе нравятся мужчины постарше, мне-то какое дело? Я вообще молчу.

 – Ты не молчишь! В том-то и вся проблема.

Алекс вскидывает на меня все те же невинные глаза и добавляет:

 – Мы и знакомы-то не больше двух часов, а ты уже докопалась до главной проблемы всей моей жизни, – он театрально посмеивается. – Некоторые в этом доме полагают, что мне стоило бы лишиться языка вместо ног... Такая вот правда жизни.

Я молча качаю головой.

 – Какой же ты ребенок, – в сердцах выдаю я, хлопая его по колену. – Включай уже фильм, клоун!

 – Это было жестоко, – Алекс оглаживает якобы ушибленное место. – Два оскорбления за раз. Такое трудно снести безропотно...

 – Трудно, не значит, не невозможно. А фильм – твое наказание за глупые шутки! Все, не мешай мне наслаждаться...

 – Харрисоном Фордом?

 – И им тоже.

 – У меня есть на примете один старичок, очень на него похожий... Хочешь познакомлю?

Бросаю на надоеду разъяренный взгляд, призванный усмирить его насмешливость. Но тот совсем не кажется устрашенным, когда, тихо посмеиваясь, пристраивает свое инвалидное кресло рядом с моим краем дивана и начинает следить за происходящим на экране.

 – Гаррисон Форд лучше Юлиана, – провозглашает он через время с задумчивой интонацией в голосе. – Может, тебе лучше продолжать сохнуть по нему, чем по моему братцу?

 – Надеюсь, это риторический вопрос? – интересуюсь, не отрывая взгляд от экрана.

 – Скорее гипотетический, – отзывается парень столь же задумчиво. – Сама подумай, он мог бы сейчас смотреть фильм рядом с тобой, а вместо этого зажимается с пустоголовыми блондинками с большими...

 – Так, – снова прерываю поток его красноречия, – либо мы смотрим фильм, либо я ухожу.

 – У тебя носки мокрые, – находит он контраргумент.

 – Уже высохли!

 – Неа, я не положил их на батарею.

 – Ты меня из себя вывести хочешь? – в сердцах вопрошаю я. – Ты самый несносный мальчишка из всех виденных мной доныне!

 – Правда глаза колет? – любопытствует он самым невозмутимым голосом, так контрастирующим с моей экзальтацией.

Взмахиваю руками и… резко сдуваюсь, словно проколотый воздушный шарик.

 – Мы с твоим братом вообще не друзья, – признаюсь Алексу на полном серьезе. – Он на меня до сегодняшнего дня даже не смотрел – я ему просто под руку подвернулась. Так что не надо меня наставлять: сама знаю, что мы с ним разного поля ягоды... Доволен теперь?

Алекс молчит, должно быть, глядит на мою поникшую голову и жалеют дуреху.

По телевизору же бегут финальные титры, тенями отражаются на наших лицах, и он наконец произносит:

 – Поможешь мне улечься в постель? Я устал.

Пожимаю плечами, мол, конечно, почему бы и нет. Меня ведь для этого и подрядили: присматривать за «ребенком»...

3 глава

«Если у вас бабочки в животе, совсем не обязательно, что это любовь. Возможно, вы просто птичка...»

                                                     ************************************

Выхожу из ванной чуть менее нервным комком и более – человеком. Мечтается уйти по-английски: не прощаясь. Вот только Алекс поджидает меня у лестницы, и мысль о побеге приходится отбросить.

 – А, вот и ты наконец! Идем скорее за стол.

Парнишка тянет меня к столу, услужливо отодвигает стул и подает белую салфетку. Кладу ее на колени, мучительно соображая, не присоединится ли к нашему завтраку кто-то достаточно сердитый, приятно благоухающий парфюмом.... Алекс же поднимает крышку со своего «фирменного блюда», и я вижу яичницу в форме сердца. Сердце-глазунью. Кто-то явно расстарался ради меня!

 – Надеюсь, это не признание в любви? – с улыбкой любопытствую я. – Для этого мы слишком недолго знакомы.

Алекс тут же включается в игру:

 – Ты провела ночь в моей комнате, – он непередаваемо поигрывает бровями, – как честный человек, я просто обязан на тебе жениться.

 – Согласна, если только наша свадьба состоится на Карибах!

 – Заметано, – Алекс выставляет ладонь, и я хлопаю по ней со всей силы.

Несмотря на шутливые препирательства, на душе неспокойно, есть совершенно не хочется. Кусок в горло не лезет...

И Алекс это замечает:

 – Что, вышло не очень? – спрашивает он.

 – Просто нет аппетита, – признаюсь с покаянной улыбкой.

И он изучает меня внимательным взглядом:

 – Надеюсь, не из-за Юлиана? – Пожимает парень плечами. – У него нынче выдалась бурная ночка, и я не уверен, что он хотя бы имя твое после этого вспомнит...

Смысл его слов не сразу доходит до меня...

 – Он дома? – вскидываюсь не без испуга. Только встречи с Юлианом мне и не хватало!

 – Отсыпается на диване в гостиной. Видок у него еще тот!

Только не это! Срочно бежать, и чем дальше, тем лучше. Вскакиваю со стула, так что посуда подскакивает.

 – Куда ты? – удивляется Алекс. – Хочешь на Юлиана посмотреть? Поверь, там одно сплошное разочарование. Хотя, – тут же одергивает он самого себя, и глаза его загораются хитрым блеском, – как противоядие от любовного томления, этот вариант тоже имеет место быть.

Гляжу на него в недоумении, и он поясняет:

 – Я о ниспровержении кумиров: увидишь его в столь гадком состоянии и сразу же поймешь, что он тебя недостоин. Идем! – манит меня за собой.

Вот только я снова плюхаюсь на стул и хватаю вилку.

 –  Ты чего?

 – А ты чего? – парирую в ответ. – Думаешь, пойду пялиться на него спящего, словно сталкер какой-нибудь?! В своем ты уме или нет? – И добавляю: – Я завтракаю, между прочим. Прошу не тревожить!

Едва успеваю положить в рот маленький кусочек яичницы, как хлопает входная дверь, и по дому разносится женский певучий голосок:

 – Адриан, свет очей моих, ты дома?

Бросаю на Алекса обалдевший взгляд, но он лишь плечами пожимает, мол, ничего особенного, в порядке вещей.

Вслед за певучим голоском на кухню врывается сама обладательница оного, симпатичная итальянка с копной иссиня-черных волос, собранных в высокий хвост. Глаза светло-карие, искусно подведенные черным, отчего они кажутся еще больше, а кожа такая матово-персиковая, что хочется проверить ее мягкость на ощупь. Мечта, а не женщина!

Что-то прохожее на ревность вспыхивает глубоко в сердце. Заставляет сглотнуть комок в горле… Кто она, эта красотка в не по-зимнему короткое платьице, сапожках на высоком каблучке и целой плеядой позвякивающих браслетов на тонких запястьях?

 – У нас гости? – осведомляется незнакомка, сканируя меня быстрым взглядом. – Я ее знаю? – обращается к Алексу, не ко мне, словно этот осмотр выявил меня недостойной ее царственного внимания.

 – Это Шарлотта, моя подруга.

 – Твоя подруга? – она изгибает идеально выщипанную бровь. – Ты времени зря не теряешь, как я погляжу... У, шалун! – протягивает руку и треплет парня за щеку. Тот кривится, но терпит. Должно быть, привык к подобному поведению. А женщину вопрошает: – Так где же мой милый Адриан? Видела у дома его автомобиль.

 – Думаю, он в гостиной... с Юлианом.

 – О, – женщина театрально округляет бледно-розовые губы, – наш милый Юлиан снова чудит?

Алекс одаряет меня многозначительным взгляд, закатывает глаза.

 – Он всегда немного чудит, – отвечает не без насмешки, – такой уж он уродился. Нам, смертным, остается только терпеть! – И предлагает: – Может, хоть ты по-матерински наставишь его?

Женщина на секунду меняется в лице – едва приметная, быстрая эмоция – а после снова треплет парня по волосам:

 – Ты такой сhiacchierone (балагур), мой дорогой! – и выходит из кухни, окутанная шлейфом цветочных духов.

Продолжаю глядеть ей вслед: пытаюсь прийти в себя после этого почти знакомства.

 – Кто это был? – любопытствую у Алекса.

И он как бы оправдывается:

 – Франческа, папина подружка. – И больше ни слова, а я так жажду подробностей.

Откладываю вилку и устремляю на парня взгляд чуть прищуренных глаз.

4 глава.

Весь путь до квартиры мы с вынужденным шофером упорно молчим: мне нечего сказать, его тоже не тянет на разговоры. Должно быть, жаждет вернуться домой – его поджидает сюрприз... в кружевных оборках нижнего белья.

Я искоса приглядываюсь к нему: высокий, ладно сложенный, глаза под цвет собственного автомобиля – светло-серые, стального оттенка. Одет просто, но со вкусом… Кому вообще достаются такие отчимы?

Автомобиль тормозит у подъезда, цежу свое негромкое «спасибо, что подвезли», распахивая его дверцу и не решаясь подать руки для прощания: памятую о нашем прошлом контакте.

 – Доброго дня, Шарлотта, – произносит Адриан Зельцер, и я спешу отгородиться от его взгляда дверцей автомобиля. Толкаю ее от себя и вскрикиваю от неожиданности! Электрический разряд ударяет по пальцам. Снова. Дважды за утро!

Брови за черной оправой очков вопросительно вздергиваются, глядят на меня с видимым любопытством. Становится неловко за собственную невезучесть: спешу развернуться и скрыться в недрах подъезда. Подальше от серых глаз…

Поднимаясь на свой этаж, прокручиваю события сегодняшнего утра снова и снова, рассматриваю со всех сторон, понимаю, что в доме на Максимилианштрассе ноги моей больше не будет. Никогда. Ни за какие деньги мира. Даже под страхом смертной казни... Даже...

 – Где ты пропадала со вчерашнего дня?

Голос подруги заставляет подскочить на месте.

 – Уморить меня хочешь?! – в сердцах восклицаю я. – Едва сердце не остановилось.

Моя компаньонка по квартире глядит на меня с подозрением во взгляде. Чуть насмешливо улыбается:

 – Неужели наша девочка-недотрога нашла себе милого мальчика? – вопрошает с тихим смешком. И требует: – Я жажду подробностей. Рассказывай да поживее!

Не представляю, с чего начать – столько всего приключилось разом – пожимаю плечами с многозначительным видом.

 – Зависит от того, считаешь ли ты милым Юлиана Рупперта, ведь я ночевала в его доме…

Глаза Изабель округляются до размеров чайного блюдца.

– Ты ночевала у Юлиана, – вопрошает она, – ты ночевала... с Юлианом? – перефразирует мою фразу.

И я позволяю себе секундную заминку, так ради эпатажа:

 – Не с ним, у него. Зато завтракали мы вместе!

Изабель встряхивает головой, поцокивает языком.

 – Ты меня разыгрываешь, не так ли? – осведомляется с недоверием. – А я и уши развесила, дуреха.

Я пожимаю плечами.

 – У Юлиана отличный дом... и самая необыкновенная семья, которую я только можно себе представить, – выдаю с полнейшей невозмутимостью.

 – Расскажи, – требует она, и я пересказываю ей события прошлого вечера и утра, лишь опускаю несколько подробностей, одной из которых оказывается Адриан Зельцер… Заговорить о нем не получается, как бы я ни старалась. Язык словно ватный, а в голове картинка жгучей брюнетки, целующей его на пороге. Образ настолько навязчив, что только злополучным последствием двойного удара током его и можно объяснить!

Так я и провожу выходные: брожу словно во сне, бесконечно прокручивая в голове одни и те же картинки, и – тревожное наблюдение – мне становится до странности тоскливо от одной-единственной мысли о том, что мое приключение может никогда больше не повториться.

В понедельник высматриваю Юлиана в учебных коридорах, никак не желаю признавать простого факта о том, что одна тарелка яичницы на двоих и ничего не значащее прозвище «Веснушка» – еще не признак мгновенно вспыхнувшего чувства. К яичнице, к сожалению, приворотного зелья не прилагалась... А жаль.

И это подтверждается очень скоро, когда Юлиан проходит в двух шагах от меня, едва ли хотя бы заметив мое присутствие.

Хочется зареветь от обиды и разочарования... Спрятаться в туалете и выплакать свое горе. Исторгнуть его из себя…

Меня отвлекает звонок телефона – номер незнакомый.

 – Алло? – отзываюсь с дрожью в голосе.

 – Привет, подруга! – трубка взрывается голосом Алекса Зельцера. – Не ожидала?

Действительно, не ожидала, и губы расплываются в улыбке.

Произношу:

 – Как ты узнал мой номер?

 – Ну, – напускает тот тумана, – пусть это останется моим маленьким секретом. Лучше скажи, как поживаешь. Скучала по мне?

 – Почти ежеминутно, – пытаюсь сострить, выдавая истинную правду.

Парень заливается смехом.

 – Тебя разве мама не учила, что быть такой убийственно прямолинейной неприлично? – И поучает: – В женщине должна быть загадка... тайна. Флер неопределенности… А ты мне в лоб заявляешь, насколько твоя жизнь тоскливее без меня. Непорядок, Шарлотта! Не–по–ря–док. С такими успехами тебе никогда не заполучить моего братца, – он понижает звук своего голоса до едва слышного шепота, – если, конечно, он тебе все еще нужен.

Нужен! Конечно, нужен.

И пытаюсь сменить тему разговора:

 – Так зачем ты звонишь, Алекс? Тоже соскучился по мне?

 – Примерно так, – признается он без «флера неопределенности». – Хотел позвать тебя в кино... Согласишься?

 – В кино? Только мы вдвоем? – любопытствую я не без настороженности.

И Алекс смеется:

 – Ты, я и, скажем, Дилан О'Брайен. Нравится такой расклад? Или постой, – Алекс снова понижает свой голос, – может, он для тебя недостаточно зрелый... Тебе ведь нравятся постарше, не так ли?

 – Нет, отчего же, Дилан вполне подходит, – елейным голоском сообщаю я в трубку. – Такой милашка, как он, даст фору любому. – И спрашиваю о дне и часе намеченного киносеанса. Нажимаю «отбой» с широкой улыбкой на лице и вдруг натыкаюсь взглядом на Юлиана: он одаривает меня озорным подмигиванием и направляется в мою сторону...

 – Ты мне ключ забыла вернуть, – произносит скучающим тоном, протягивая руку ладонью вверх. – Уж не обессудь...

Смысл его слов не сразу доходит до меня – все как обычно, ничего нового – секундой позже я достаю ключ-талисман из кармашка своего рюкзака и вкладываю его в раскрытую ладонь парня. Жаркое тепло его кожи опаляет меня на миг, а после вновь погружаясь в сиротливое одиночество.

5 глава.

 Мое восхищение увиденным буквально зашкаливает:

– Это невероятно, Алекс! Сногсшибательно. Прекрасно и невероятно! – набираю полные легкие воздуха. – Откуда здесь все эти бабочки? Это как райские кущи посреди зимнего мегаполиса...

Мы стоим посреди алексовой «берлоги», комнаты, которую он обещал мне однажды показать, и он глядит на меня довольными, улыбающимися глазами. Мой восторг приятен ему, а я, между тем, ничуть не преувеличиваю: стоять в зимней куртке, с шапкой в руках, посреди настоящих тропических джунглей, устроенных с помощью кадок со всевозможными растениями, которыми комната уставлена от пола до потолка – это ли не настоящее чудо?! Узнаю лишь некоторые из них: монстеру с ее похожими на лапу страшного чудовища раскидистыми листьями, алоказию с ярко-белыми прожилками вдоль широких листьев и хлорофитум, к которому мой дед питает особое пристрастие, уставив им все подоконники в нашем доме в Ансбахе – остальные растения мне не знакомы, но от этого не менее поразительны в своем разнообразии.

Но даже не это поражает больше всего: бабочки, настоящие тропические бабочки порхают над нашими головами, подобно осыпающимся с небес розовым лепесткам. Они перелетают с цветка на цветок, вьются под потолком, над цветами, и я наблюдаю за ними, едва ли не раскрыв в восхищении рот!

 – Откуда здесь эти бабочки? – повторяю вопрос, завороженно вертя головой из стороны в сторону. – Никогда не видела ничего подобного!

 – Знал, что тебе понравится, – Алекс тепло улыбается. – Смотри! – он подъезжает к столу и капает чем-то на кончик указательного пальца.  – Это мед! – поясняет при этом, поднося палец с лакомством к сидящей на цветке краснокрылой бабочке, и та, привлеченная его ароматом, перебирается на его руку и опускает в медовую каплю свой черный, маленький хоботок.

 – Как тебе это удается? – ахаю в восхищении, готовая захлопать в ладоши от восторга, и только боязнь спугнуть краснокрылое очарование на Алексовой руке заставляет меня сдержать свои порывы.

 – Она просто проголодалась, – отвечает он. – Хочешь тоже попробовать?

Утвердительно киваю.

 – А у меня получится?

 – Не попробуешь – не узнаешь, – отвечает парень, заламывая бровь. – Капни на палец и делай как я...

Послушно повторяю за действиями Алекса и замираю от радости, когда мне на руку опускается большая черная бабочка с желтыми пятнами по краю задних крыльев.

 – Баттус полидамас, – называет ее Алекс, и латинское имя бабочки звучит для меня, как некое таинственное заклинание, призванное покорить большекрылых насекомых его, Алексовой воле. – Ареал обитания: страны Южной и Северной Америки. Правда, она очень красивая?

 – Она восхитительная! – выдыхаю, едва дыша от волнения. – У меня не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. – И устремляю на парня слегка опьяненный восторгом взгляд: –Откуда у тебя эти бабочки? Ты их коллекционируешь или что-то вроде того?

 – Что-то вроде того, – он слегка взмахивает рукой, и его бабочка взлетает в воздух. – Я их развожу. – Он подкатывает к большим стеклянным аквариумам, наполненным листьями и... гусеницами? – Это что-то вроде выгодного хобби, которое занимает уйму моего времени...

Я в недоумении пялюсь на волосатых «чудовищ», ползающих внутри аквариумов.

 – Это аквариумы-инсектарии, – с радостью поясняет Алекс. – В них поддерживаются специальная температура и повышенная влажность, будто в тропическом лесу, – он обводит удовлетворенным взглядом свои обширные цветочно-бабочковые владения. – Не буду надоедать подробностями, – отступает в сторону, – просто любуйся. Смотри, это Красный Мормон, – указывает на красивую черно-красную бабочку, сидящую на цветке над моей головой. – Она как будто позирует для фотографии... Моя любимая.

Я некоторое время любуюсь прекрасной представительницей отряда чешуекрылых, указанной Алексом, а после интересуюсь:

 – И что же ты делаешь со всеми этими бабочками?

 – Продаю.

 – Продаешь? – не могу не удивиться я. – Но кто станет покупать бабочек?

Алекс одаривает меня снисходительным взглядом, мол, ты отстала от жизни, и я пожимаю плечами. Мне действительно ничего об этом неизвестно…

 – Тот, кто хочет произвести впечатление на гостей за свадебным столом, – объясняет парень, указывая на заставку «рабочего стола»: на ней запечатлены несколько десятков бабочек, устремляющихся ввысь, подобно фейерверку. – Выпускать голубей нынче уже не модно, теперь дело за бабочками... Не слышала о таком?

Отрицательно машу головой, и Алекс посмеивается над моим невежеством в этом вопросе.

 – И где ты берешь всех этих «монстров»? – указываю на гусениц в инсектарии, старательно готовящихся к своему триумфальному перевоплощению.

 – Заказываю в интернете. Раз плюнуть! – И добавляет доверительным полушепотом: – Теперь ты знаешь, где заказать бабочек на свою свадьбу. Впрочем, – сам же одергивает себя, – это будет моим свадебным подарком тебе! Есть лишь одно «но»…

Внутренне замираю, не зная, чего ожидать от насмешливого собеседника.

 – И что же это за «но» такое? – задаю ожидаемый вопрос.

Он почесывает макушку, как бы не решаясь его озвучить.

 – Боюсь, если ты вдруг соберешься замуж за Юлиана, с бабочками ничего не получится, – признается он. – У него, знаешь ли, лепидоптерофобия.

 – Лепидоптеро... что? – переспрашиваю я, позабыв от удивления отреагировать на само предположение о нашей с его братом возможной свадьбе.

 – Лепидоптерофобия, – повторяет Алекс не без удовольствия. – Боязнь бабочек – одна из самых редких фобий, встречающихся у людей, наряду с боязнью пуговиц и собственного обнаженного тела...

 – Да ты меня разыгрываешь!

 – Ничуть, – машет головой Алекс. – Юлиан до смерти боится бабочек. Называет их модифицированными червяками с ножками и крылышками. Его трясет уже от самого вида бабочки хотя бы с расстояния в четыре метра...

По глазам вижу, что он не лжет.

6 глава

Идти до остановки в темноте, да еще в снегопад оказывается удовольствием не из приятных: подмерзшие улицы превратились в каток – ноги разъезжаются в разные стороны.

Эх, будь они трижды неладны, эти мои чрезмерные стыдливость и уязвленная гордость! Падаю на ледяную скамейку и с отчаянием гляжу на часы: ночной автобус ходит раз в полтора часа... Страшно представить, как долго мне еще ждать.

Так и сижу нахохлившимся воробьем, готовая дойти до последней стадии жалости к себе, когда темноту дороги со стороны Алексова дома прорезают два желтых пятна автомобильных фар, и я узнаю «лексус» Адриана Зельцера. Тот останавливается передо мной, и его владелец, опустив боковое стекло, окликает меня будничным голосом:

 – Шарлотта, садитесь в машину. Автобус не скоро придет!

Стараюсь изобразить полную невозмутимость, хотя сердце стучит у самого горла.

 – Шарлотта, не испытывайте моего терпения, – повышает голос мужчина. – Не будьте ребенком.

Понимаю, что именно так и стоит поступить, но мозг не дает команду ногам, и я продолжаю сидеть, не шелохнувшись.

Слышу хлопок автомобильной двери и замечаю пару ботинок, остановившихся подле меня.

 –  Что за упрямая девчонка! – произносит утомленный уговорами голос, мужские руки обхватывают меня за талию и ставят на ноги, подталкивая к автомобилю. – Идите в машину, горе вы луковое.

Подхожу к серому «лексусу», ныряю в его теплое нутро, обволакивающее меня ароматом мужского одеколона. Хорошо-то как! Благодать. Незаметно растираю окоченевшие пальцы на руках...

 –  Где ваши перчатки? – интересуется мужчина, присаживаясь за руль.

 – Дома забыла, – отвечаю чуть виноватым голосом, как на упрек собственного родителя.

 – Хорошо, что голову дома не забыли...

 –  Вы точно моя преподавательница музыки, – ворчу в тон собеседнику. – Только симпатичнее, – последнее добавляю чуть слышно. Не хватало еще, чтобы Адриан Зельцер это услышал!

Дальше мы едем в тишине, и к моим пальцам на ногах возвращается благодатное тепло. Откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза... а за веками все та же проекция: мужчина в одном полотенце, с шикарной фигурой.

 – Вот ведь напасть! – шепчу в сердцах, перехватывая на себе внимательный взгляд серых глаз. – И с вызовом поясняю: – Я пережила тяжелый психологический стресс – мне простительно разговаривать с самой собой.

Губы мужчины изгибает едва заметная полуулыбка.

 –  Хотите недвусмысленно намекнуть, что это я был тому причиной? – осведомляется он.

И мне бы смолчать или отделаться ничего не значащей фразой, а я возьми и брякни:

 – Я видела вас голым! Это не так-то просто забыть.

Понимаю, что сморозила очередную глупость (рядом с этим мужчиной ощущаю себя извечной дурочкой) и утыкаюсь лицом в ладони. Снова. Опять…

А он улыбается:

 –  Это был комплимент или оскорбление?

 – Сами знаете, что комплимент. – Его улыбка оказывается заразительной, и я тоже невольно улыбаюсь. – Ходите в спортзал? – Он молча кивает. – А я вот совсем не спортивная. И тушуюсь под его чуть насмешливым взглядом. – Следите за дорогой, пожалуйста!

Он улыбается и отводит взгляд на дорогу.

Я замечаю:

 – Теперь мне понятно, от кого Алекс унаследовал свою чрезмерную насмешливость.

 – Что делать, – отзывается Адриан Зельцер, – гены – коварная штука, Шарлотта! – и продолжает посмеиваться надо мной. – А от кого из родителей вы унаследовали свое ослиное упрямство? Любопытно было бы узнать.

Обижаться на нелестную характеристику вовсе не хочется.

 – Сложно сказать: мои родители умерли прежде, чем я сумела это выяснить...

 – Кажется, они погибли в горах? – произносит он не без сочувствия. – Алекс что-то рассказывал об этом...

Меня удивляет его осведомленность, и я восклицаю:

 – Вы расспрашивали его обо мне?! Зачем?

Он пожимает плечами:

 – Должен же я знать, кто носит рождественские носки моего сына!

 – О, нет, только не вы тоже! – стону я в мнимом отчаянии. – Двух насмешливых представителей семейства Зельцер мне точно не вынести. Мне больше нравилось, кода вы были донельзя серьезным, и я называла вас Суровое лицо.

 – Странное прозвище, – улыбается Адриан Зельцер с непередаваемой улыбкой на лице и тут же добавляет: – Я ведь могу говорит тебе «ты», не так ли?

Утвердительно киваю: так мне нравится даже больше. Как-то по-дружески... А друзьям признаются во всем.

 – Мы были с Алексом в кино. – И невольно замираю в ожидании ответа.

 – Я знаю, – отвечает он.

 – В самом деле?

 – Именно так, – отвечает мой собеседник. – Сам посоветовал ему пригласить тебя.

 – Вы?! – не могу удержаться от восклицания. – А он-то заставил меня полагать, что наша вылазка – тайна, и я страшилась получить нагоняй за разбитую машину.

Адриан Зельцер вздергивает черную бровь:

 – А ты разбила нашу машину? – любопытствует как-то слишком спокойно для человека, получившего подобное сообщение.

 – А если и так? – отвечаю вопросом на вопрос.

 – Тогда придется отрабатывать стоимость ремонта.

У меня вытягивается лицо, и мой спутник опускает руку мне на плечо.

 – Шарлотта, это была шутка. Расслабься! –  Даже через пальто я ощущаю обжигающее тепло его широкой ладони... Хочется закрыть глаза и увидеть все ту же соблазнительную проекцию, проигрывающуюся в моей голове последние часа полтора – это желание настораживает, и я дергаю плечом, отгоняя внезапное наваждение.

 – Ваша машина в полном порядке, – произношу слегка осипшим голосом. – Чего нельзя сказать обо мне. За эту поездку в кинотеатр я заработала десятка два седых волос...

Мужчина продолжает улыбаться:

 – А по тебе и не скажешь. Ты все такая же...

 – Рыженькая? – охотно подсказываю верный эпитет.

 – Такая же солнечная, хотел я сказать.

Его слова заставляют меня смутиться, горячей волной ударяют по сердцу. Даже дышать становится трудно…

7 глава

Платье садится идеально, разве что чуточку длинновато, но эту проблему могли бы решить туфли на каблуке... Интересно, получится ли у Алекса решить эту проблему? Выхожу из-за ширмы и кручусь перед зеркалом: шелковая юбка каскадом завивается вокруг ног. Непередаваемое ощущение!

 – Примерь вот это, – отрывисто кидает Алекс, вкатываясь в спальню и протягивая мне пару белых босоножек. Он держит их на вытянутой руке, словно не хочет к ним прикасаться, и выглядит непривычно серьезным.

 – Хорошо. – Забираю туфли из его рук. Они выглядят несколько старомодными, но в целом довольно новыми. Очень красивыми…

 – Свадебные туфли моей матери, – произносит Алекс с запинкой, глядя куда-то в сторону. – Она только раз их и надевала.. Храню как память о ней.

Его слова заставляют меня почувствовать неловкость, и я гляжу на ноги в белых босоножках в тревожном молчании. Наверное, не стоило мне их надевать…

 – Думаю, будет лучше, если я сниму их, – произношу едва слышно, и Алекс вскидывает глаза:

 – Жмут? – любопытствует он. – Казалось бы, твой размер...

 – Нет, они идеально подходят. Просто… это туфли твоей мамы... я... наверное... будет неправильно...

 – Ничего подобного, – отрезает Алекс с решительностью. – Буду рад, если мамины туфли сделают кого-то чуточку счастливее. – И добавляет: – Вот, посмотри, тебе это тоже пригодится.

У него в руках маленькая бархатная коробочка, в таких обычно хранят ювелирные украшения, и я с трепетом – сама не знаю, почему! – ее открываю. На черной бархатной подложке лежит небольшого размера камея с выгравированной на ней бабочкой, распростершей хрупкие крылья в застывшем в камне полете.

 – Как красиво, – шепчу в восхищении, проводя по ней пальцем. – Это тоже принадлежало твоей маме?

Алекс кивает.

 – Там гравировка на другой стороне, – произносит он, и я переворачиваю украшение. Надпись такая мелкая, что я с трудом могу разобрать витиеватые завитки готического шрифта...

 – Там написано, – приходит он мне на помощь, – что счастье капризно и непредсказуемо, как бабочка: когда ты пытаешься его поймать, оно ускользает от тебя, но стоит отвлечься – и оно само опускается прямо в твои ладони.

У меня сжимается сердце, к горлу подкатывает комок.

 – Очень поэтично, – отзываюсь с дрожью в голосе. – Теперь понимаю твое увлечение бабочками: они напоминают тебе о матери.

Парень дергает головой, как если бы ему натирал воротничок оранжевой рубашки, а после одаривает меня лучезарной улыбкой – не хочет говорить о серьезном, и я могу это понять.

 – Надевай украшение и будь готова выезжать, – командует он, стремительно выкатываясь из комнаты. – Иначе мои мотыльки охладятся сверх меры и передохнут дорогой.

Застегиваю на себе белоснежную камею и некоторое время любуюсь ее отражением в зеркале – она идеально смотрится на груди, дополняя красоту изумрудного платья. Видел бы меня дедушка! Сегодня я нравлюсь самой себе, и это восхитительное ощущение.

Вести машину в вечернем платье весьма неудобно, не менее неудобным представляется сама необходимость появиться в нем перед толпой незнакомых людей...

И Алекс, заметив мою нервозность, загадочно произносит:

 – Оранжевый с зеленым. – А сам улыбается. Многозначительной, таинственной улыбкой.

 – Не понимаю, о чем ты.

Выруливаю на парковку под монотонный голос навигатора и замечаю огромное сомбреро у входа. Кажется, мы прибыли по назначению…

Алекс продолжает загадочно улыбаться, и мы направляемся ко входу в отель – на коленях у парня подарочная коробка, украшенная оранжевым бантом.

Мы входим в фойе и безошибочно определяем верное направление: заводные аккорды мексиканского марьячи манят за собой, подобно магниту, у входа в зал нас приветствует высокий мужчина… в оранжевом пиджаке.

 – Дресс-код? – Неожиданно догадываюсь я, и Алекс молча кивает.

Оранжевый пиджак ведет нас к нашему столику.

 – Франц просил позаботиться о вас, – произносит он. – Позвольте возьму коробку.

Алекс передает ему коробку с бабочками, мы занимаем свои места, и я, восхищенная буйством голубых, оранжевых и зеленых цветов, замираю с открытым ртом. Рассматриваю их невообразимое сочетание вплоть до мельчайших деталей декора: разноцветные ленточки пышной бахромой свисают у входа и под потолком, стулья задрапированы оранжево-голубой материей, повсюду гирлянды из больших бумажных цветов и разноцветных флажков «папель пикадо». Все гости одеты столь же живописно, под стать банкетному залу... Словами не передать, насколько меня поражает солнечная атмосфера этого места – и все это пиршество красок прямо посреди зимы!

Даже наш столик украшен не привычными случаю цветами, а милыми горшочками с цветущими кактусами.

 – Сеньорита! – Меня отрывает от созерцательности голос дородной женщины в пестрой накидке. Не иначе, как мексиканки! – Вам непременно стоит украсить волосы этим цветком, – и она с мастерством истинной фокусницы выхватывает из воздуха пышный цветок гибискуса, ловко заправляет его мне за ухо.

Смутившись, благодарю ее за подарок, и та отзывается:

 – Благодарите не меня, юная сеньорита, благодарите родителей, наделивших вас той несравненной красотой, которую мой цветок может лишь отчасти подчеркнуть.

Еще более смущенная, замечаю мужчину в кипенно-белом костюме, направляющегося в нашу сторону. Он похож на капитана средиземноморского лайнера, случайно заплывшего в воды этого пышащего красками празднества… Он приобнимает пожилую «весталку» за плечи, с улыбкой произносит:

 – Матушка, не смущайте юную сеньориту своими пышными мексиканскими комплиментами, боюсь, она может быть к ним не привычна. – И доверительно склоняясь к уху пожилой женщины: – Агуэда просила вас проследить за свадебным тортом, мы на вас полагаемся.

Женщина молча кивает и направляется к выходу. Виновник торжества (а это именно он), провожает ее внимательным взглядом, и говорит: