Я стану твоим врагом

Часть 3. Фиктивные отношения.

Меч звякнул, встречаясь с кромкой топора — и Марион одним движением вывернула оружие из рук противника, следующим ударом рассекая кожаный доспех у него на груди. Тот шатнулся назад, едва ли не под ноги ринувшимся на подмогу товарищам — и Марион вынужденно отвлеклась, встречая трёх ухмылявшихся бандитов защитной стойкой. Двое пошли в атаку одновременно — и ей пришлось нырнуть под замах одного из них, подсекая его на ходу. Он ещё падал, когда Марион наотмашь рубанула подобравшегося слишком близко его напарника. Разбойник вскрикнул и начал медленно оседать на землю: удар пришёлся по незащищённой шее. Начавшегося подниматься бандита встретила точным пинком кованым сапогом по зубам — и тот зарычал, откинувшись назад — и вонзила остриё ему в грудь.

— Мама, сзади!

Марион обернулась на окрик сына, тотчас перекатилась назад, уходя от удара и оставляя меч торчать в груди убитого бандита. Главарь с разрубленной на груди кожанкой ухмыльнулся, поигрывая двуручником, и ринулся на неё.

У неё оставалось пара секунд, и она выхватила кинжал, широким замахом посылая его во врага. Свистнула стрела у уха — и Марион пригнулась, оборачиваясь на последнего бандита, также решившего напасть на неё со спины. Тот уже лежал у её ног со стрелой в боку, корчась от боли, и она вновь обернулась на главаря. Она не промахнулась: кинжал попал бандиту в глаз.

Выпрямившись, Марион вернулась за своим мечом, выдернула из груди поверженного разбойника, и подошла к корчившемуся бандиту — единственному выжившему в их короткой схватке. Взглянула на него коротко и вопрошающе:

— Жить хочешь?

— Х-х-хо-о…

Синяя баронесса кивнула, отряхивая меч от крови и одним движением отправляя его в ножны. Подняла голову, встречаясь взглядом с бледным, как полотно, но всё ещё державшим лук с положенной на тетиву стрелой Михаэлем. Сын сидел верхом на коне чуть поодаль развернувшейся на улице деревушки бойни, и наблюдал за матерью сосредоточенно и напряжённо, стараясь не упустить важный момент. И не упустил.

— Молодец, — улыбнулась Марион, — ты молодец, Михо.

Сын кивнул, опуская лук, спрятал оружие за спиной, захватил поводья своего коня одной рукой, второй дёргая узду соседствующего скакуна, чтобы подвести его матери.

— Миледи! Ох, миледи, спасибо вам, — прослезился деревенский староста, выбегая из-за забора. Над частоколом тут же показались головы домодчадцев и соседей. — Ужо пару месяцев как донимали, спасу не было! С тех пор как энтот новый рехент вывел всех воинов с наших земель, жизни совсем не стало, ворьё и бандиты продыху не дают! Токмо на вас, миледи, одна надежда! Эх, был бы жив Синий барон, он бы такого безобразия не допустил… такое горе, миледи, такое горе!

— Тела уберите, — ровно сказала Марион, запрыгивая в седло. — Этого, который жив, свяжите да доставьте в город, пусть в тюрьме пользу приносит трудом посильным. Поехали, Михо.

Они покинули деревню, выезжая на дорогу. Староста, сам того не зная, проехался по её больной мозоли. Присланный Севериной регент полностью разорил то, что осталось от земель Синих баронов. Первым делом был выведен верный Магнусу, а значит, и самой Марион гарнизон воинов, следивший за местным порядком, и разбойники, ворьё и бандиты тотчас хлынули в три деревеньки, находившиеся под протекторатом Синих баронов. Регент сказал, что послал запрос на то, чтобы сюда прислали имперскую стражу — но прошло уже несколько месяцев, а земли по-прежнему оставались незащищёнными.

К Михаэлю также был приставлен наставник; пьяница и сумасброд, обучавший ранее детей в сиротском приюте и недавно поднявшийся по службе. Занятия их с баронетом оказались таковы, что Марион пришлось лично присутствовать на них, чтобы защищать Михо от вспышек гнева присланного «учителя».

Сэра Эйра новый хозяин замка прогнал в первый же день. Телохранитель пытался воспротивиться, но его быстро уговорили помощники регента, прибывшие вместе с ним. После этого разговора сэр Эйр ушёл с разбитым лицом и сломанной рукой — ушёл по просьбе самой Марион, не желавшей рисковать последним верным ей человеком.

Регент, плюгавый мужичонка средних лет со стремительно лысеющей и вечно грязной головой, на деле оказался цепче впившегося в кожу клеща. Он и его телохранители, шестеро воинов в пропитанных потом толстых доспехах, заняли добрую половину фамильного замка, оставив им с Михо едва ли четверть. Регент распоряжался всем: прибылью с земель, домоведением, даже перепиской. Он же зорко следил за тем, как работает кухня, и требовал, чтобы завтраки, обеды и ужины баронесса вместе с сыном проводили в общей зале, вместе с ним и его телохранителями, не отступавшими от него ни на шаг — в противном случае оба рисковали остаться без пищи. Марион было даже запрещено общаться со слугами, кроме горничной и камеристки, и каждый день приносил всё новые и новые унижения.

Регент, Кензил Добокс, был графского происхождения, но лишенный своего наследства и потому злой на тех, у кого оно имелось. Михаэля он задирал каждый раз, как только видел, пользуясь полной своей безнаказанностью, а Марион делал постоянные непристойные намёки, даже заявился однажды в её покои — и был тотчас спущен с лестницы. В качестве мести Кензил велел распродать часть личного имущества Синих баронов — вместе с фамильной коллекцией оружия и доспехов.

Каждую минуту Марион представляла, как расчленяет его на части, разрывает на куски — но убить всё же не решалась. Её посадят в тюрьму, а Михо определят в какой-нибудь приют — вот и всё. Поэтому, как бы ни было гадко хлебать чашу унижений, она делала из неё глоток за глотком каждый день.

Должно быть, Кензил чувствовал исходившие от неё волны ненависти, потому что телохранители сопровождали его даже в отхожее место, не оставляя ей шансов — и при этом шумели по ночам в коридорах, пьянствуя поблизости её покоев и выкрикивая похабные песни. В последнее время Марион опасалась даже выйти вечером из своих комнат, и не меньше переживала и за Михо — от пьяных дебоширов можно было ожидать чего угодно. Сын теперь ночевал вместе с ней, за плотно закрытыми дверьми, а днём они старались уехать до того, как их поймал бы в коридоре Кензил или кто-то из его телохранителей — и проводили сутки на открытом воздухе, стараясь не появляться в замке без нужды.

Кензил старался перехватывать все её письма — но были среди них и те, которые он перехватить не мог. Раз в месяц в замок Синих баронов приезжал гонец от Ликонта — и отказывался оставлять письмо на откуп регенту, ожидая порой по нескольку часов появления баронессы — и лишь тогда, передав скреплённый печатью лист ей в руки, удалялся.

Нестор писал всегда немного. Интересовался её делами, спрашивал о Михо, коротко рассказывал о последних новостях. В частности, это от него Марион узнала, что ей пишут Януш и Наала — но их письма стараниями Кензила ни разу не попадали ей в руки. Из писем Ликонта она узнала, что Наала не уехала после свадебной церемонии обратно в Валлию, предпочла остаться с супругом, несмотря на прежние договорённости. Нестор писал — и она почти видела усмешку в прищуренных синих глазах — что Северина осталась довольна невесткой, и что Наала сотворила невозможное — понравилась стареющей императрице. Марион была искренне рада слышать, что жизнь Наалы оказалась лучше той, которую познала Таира — но так же опечалена тем, что усилиями регента она лишена дружеской переписки с молодой, ещё не набравшей влияния при дворе императрицей.

На письма Ликонта она не отвечала. Боялась, что он прочтёт между строк то, с чем она пыталась бороться. Но вот последнее его письмо… даже не письмо, так, записка… тихий, вкрадчивый голос в сумраке опочивальни…

«Как ты там, Марион?..»

И ей невыносимо захотелось разрыдаться от такого простого вопроса. Знал ли Ликонт, как сильно она нуждалась хоть в чьей-то поддержке? Знал ли, как она боролась с искушением ответить ему? Марион надеялась, что нет.

— Там чья-то карета, — подал голос Михаэль, вглядываясь в открывшийся их взору внутренний дворик, — богатая такая… и отряд воинов… кто бы это мог быть, мама?

— Боюсь даже предположить, — вздохнула в ответ Синяя баронесса, тут же ободряюще улыбнувшись сыну.

Михо улыбнулся в ответ, и улыбка у него вышла отражением её собственной — такая же кислая и такая же безрадостная. Марион в очередной раз подумала, как же сильно он повзрослел за эти полгода. Точно прежний жизнерадостный Михо исчез, а вместо него появился хмурый, замкнутый Михаэль, научившийся стрелять из лука без предупреждения, каменеть лицом, и улыбаться сдержанно и понимающе — и только рядом с ней. Эти месяцы сблизили их так, как не могли сблизить все прошедшие годы…

— И Кензил там, — уныло заметил сын. — И его амбалы. Встречают, должно быть… А если это герцог Ликонт? — вдруг встрепенулся Михаэль. — Это может быть он, мама?

Марион вздрогнула. Михо знал про их переписку — Марион читала его письма лишь ночью, плотно затворившись в их общей спальне — и каждый раз радовался весточке из внешнего мира, как подарку. Всё вспоминал те дни, проведенные в загородном поместье Ликонтов у валлийской столицы…

— Нет, — сумела наконец рассмотреть прибывших Марион. — Твою ма… м… Михо, — выкрутилась баронесса, — приготовься, милый. Предстоит бурная встреча…

Сын серьёзно кивнул, выпрямляясь в седле, и так они и въехали во внутренний дворик замка — бок о бок, не роняя больше слов попусту.

— Ваша милость, баронесса! — расплылась в знакомой приторной улыбочке леди Августа, оборачиваясь на цокот копыт. — Я уж было переживала, что не застала вас на месте… кхм… быть может, вы желаете вначале… навести марафет? Я подожду, любезный граф Добокс согласился составить мне компанию…

Марион дёрнула щекой: она прекрасно знала, как выглядит. В пыли, в пропитанных потом, заляпанных чужой кровью латах, с обветренным лицом — и рядом Михо в простой одежде, с взлохмаченными ветром вихрами пепельных, спутанных волос.

— Говори, зачем приехала, — резко, не слезая с коня, отозвалась баронесса.

Кому нужны приличия, когда они оба — она и Михо — оказались втоптаны в грязь? Такое положение было хорошо лишь тем, что она могла говорить неприкрытую этикетом правду, и тем тоном, который считала нужным.

— Да-а, ваше сиятельство, вы не солгали, баронесса и впрямь одичала, — протянула Августа. — Теперь я вижу справедливость ваших требований.

— Увы, — прискорбно кивнул Кензил. — Сами видите…

— Вижу. Леди Марион, — обратилась к ней Нивелийская леди, отряхивая невидимую пыль со своего рукава, — я привезла решение её величества Северины лично, чтобы убедиться в истинности рапорта графа Добокса.

— Северина? Я думала, Авероном давно и успешно правит император Таир с молодой супругой, — перебила её Марион.

— О, ни к чему беспокоить его величество такими… мелкими вопросами, — ничуть не смутилась Августа. — Вы препятствуете надлежащему обучению вашего сына присланным наставником…

— Я не позволяю ему распускать руки на занятиях!

— …отказываетесь выполнять все требования имперского регента…

— Это какие же? Не открываю ему дверь своей опочивальни?

Среди окружавших Кензила телохранителей раздались смешки.

— …подаёте своему сыну плохой пример и в целом плохо на него влияете. Все эти простолюдинские замашки… скачки по деревням, кочевой образ жизни…

— Это вы вынудили нас скрываться! — выкрикнул Михаэль. — Мы лишь пытаемся защитить свои земли от разбойников! И всё это по его, — палец Синего баронета ткнулся в сторону регента, — вине!

Августа покачала головой.

— Увы, баронет. В силу возраста вы сами не понимаете, в какую пропасть вас ведёт ваша мать. У меня с собой документ, скреплённый печатью императрицы, в котором указывается, что Синий баронет Михаэль Аверонский призван обучаться в монастыре Единого до наступления совершеннолетия. Мне поручено лично проследить за этим, а отряд вверенных мне воинов обеспечит нам безопасность во время путешествия. Монастырь находится в Ириде, путь неблизок…

— Ещё бы неблизок! — вновь вспылила Марион. — Это на самом юге Аверона, где кругом только болота, жуткая жара и постоянные болезни!

— Касательно вас, баронесса, — елейным голосом продолжала Августа, — вам также рекомендовано отправиться в женский монастырь, только уже на севере Аверона…

— Вы хотите разлучить меня с моим сыном, — дрожащим от ярости голосом перебила Марион, — я вам не позволю!

— Баронесса, вы не в том положении, чтобы диктовать свои условия, — ввернул своё слово Кензил. — Разве что вы убедите леди Августу и меня, — граф сально ухмыльнулся, скользнув по ней липким взглядом, — попросить Северину об отстрочке…

— Я ни о чём не собираюсь вас просить! — грубо оборвала Добокса Марион. — Я уже сказала — я не позволю вам разлучить нас! Мой жених не позволит вам этого! Как только ему станет известно — а я не премину написать ему про этот вопиющий вандализм — вы, граф Добокс, лишитесь своего титула, а ты, Августа, захлебнёшься своей проклятой желчью!

Она уже не пыталась сдержать себя. Унизительное положение, в котором оказались они с Михаэлем, содрало с неё обёртку этикета и высокорожденного пафоса, равно как и искусство держать себя в руках. Простолюдинам живётся лучше, чем им! Так к чему притворство? Все знают, какого она происхождения! И ругаться согласно этому происхождению она, несмотря на усилия Магнуса, всё ещё не разучилась.

— Твоего жениха? — фыркнула Августа, также теряя часть самообладания. Марион она ненавидела настолько, что даже в положении победительницы продолжала взирать на неё снизу вверх — и не могла простить ей этого. — Да кто же позарится на такую невесту? Посмотри на себя в зеркало, Марион! Ты страшна, как лесная хворь! Одичала, высохла, постарела! Жених! Открой секрет, кто же он? Местный деревенский староста? Или ты замахнулась на самого богатого в округе фермера?

— Мой жених — герцог северного предела Валлии, командующий Нестор Ликонт, — отчеканила Марион. — Тебе говорит о чём-нибудь это имя?

Августа замерла с открытым ртом, глядя на воительницу широко распахнутыми глазами. Надо признать, после подобного заявления глаза всех присутствующих, даже выстроившихся вдоль кареты прибывших воинов, обратились к ней. Михо исключением не стал, изумлённо взглянув на мать.

— Говорит, — быстро справившись с собой, отвечала Нивелийская леди, — о том, что ты окончательно спятила! Герцог Ликонт! Может, всё-таки сразу король Орест? Ничего умнее придумать не смогла? Да светлый герцог втопчет тебя в грязь, как только узнает, как ты посмела осквернить его имя!

— Или тебя, — повысила голос Марион, — как только я передам ему твои слова!

Августа открыла было рот, и вновь закрыла его, подозрительно уставившись на баронессу. Марион казалась такой уверенной в своих словах, что решимость самой Августы поколебалась.

— Быть не может, — уже без прежнего запала проговорила Нивелийская леди, — ведь он писал мне! Мы состояли в нежнейшей переписке… правда, уже более полугода не получала я от него писем, но ведь… смена власти в Валлии… отсутствие времени…

— Не позорься, Августа! — насмешливо сказала Марион. — Он не писал тебе потому, что уже получил от тебя, что хотел. Ведь вы, помимо флирта, болтали в своей переписке и о последних дворцовых сплетнях? Точнее, это ты болтала. А он слушал. Так ведь? — Марион и понятия не имела, о чём общались в своей переписке Ликонт с Августой, но по вспыхнувшему лицу новой помощницы Северины поняла, что попала в точку. — Ну вот видишь! Да и зачем ему ты, когда вместе с принцессой Таирой в Галагат приехала я? А теперь простите нас, — Марион дёрнула поводья, кивнула сыну. — Мне нужно написать письмо моему возлюбленному. Узнать, как идёт подготовка к нашей свадьбе. Полагаю, теперь вопрос о ссылке моего сына в дальний монастырь отменяется? Равно как и моё «призвание» служить Единому. Сомневаюсь, что её величество императрица Наала одобрит подобное отношение к своей родственнице.

Марион тронула поводья, и они с Михаэлем проехали мимо ошарашенных Кензила с Августой. Последняя пришла в себя довольно быстро, успев задать ещё один вопрос в спину:

— Полагаю, баронесса, вы не против, чтобы я погостила у вас пару недель? Уж очень хочется дождаться ответа светлого герцога Ликонта!

— Ну что за вопрос, Августа? — лениво откликнулась Марион, не оборачиваясь. — Конечно, я против!

Нивелийская леди позеленела, но тотчас взяла себя в руки, посылая последнюю ядовитую ухмылку в спину Синей баронессы.

— К счастью, пока что в вашем замке распоряжается граф Добокс. И уж он-то точно не против, верно?

— Конечно-конечно, — поспешил заверить Кензил.

Марион не слушала их дальнейшего разговора. Скопление вражеских сил в фамильном замке Синих баронов оказалось таково, что достойный уход вполне мог считаться победой. Довольно с неё унижений! Кажется, за минувшие полгода она хлебнула их вдоволь. Уж если героиню недавней войны не ценят на земле, которой она посвятила свою жизнь и честь, которую защищала с мечом и щитом, войсками которой командовала — тогда и у неё нет перед этой землей обязательств. Пусть простит её Магнус, но она не могла себе позволить потерять последнее — их сына. И если для этого нужно обвенчаться с валлийцем — что ж, значит, у северного предела Валлии наконец-то появится хозяйка.

Флорика приоткрыла глаза, взирая на вошедшего в кабинет Бенедикта. Сутенёр вошёл без стука, как обычно, и быстро огляделся. Большого Питона в комнате не оказалось, но главарь должен был вот-вот вернуться: Феодор никогда не пропускал собрания. Топор внизу уже развлекал разговорами Карена, торговца смертью, Флорика, занявшая место скончавшейся от лесной хвори Вилоры, уже на месте — ждали только главаря с Ренольдом.

— О повестке дня уже известно? — спросил он.

— Да всё та же муть, — снова закрывая глаза, отозвалась Флорика, едва сдерживая при этом рвотный позыв. — Люлей братец раздаст, кому надо и сколько надо, и разойдёмся.

— Небось опять Топор наследил в королевском лесу? — хмыкнул Бенедикт.

— Да не знаю я, — раздражённо отрезала Фло, откидываясь в кресле брата. — Заткнись, а? Не видишь — тошно мне…

Король Орест приказом Большого Питона получил неприкосновенность, и определённую лояльность со стороны преступного мира. Подобное распоряжение ни для кого не осталось секретом: про отношения королевы галагатских воров и короля Валлии быстро пошли слухи. Но было кое-что ещё, что заметил пока лишь Бенедикт, и о чём не догадывалась даже сама Флорика.

— Тошно, м-м-м? — понятливо кивнул сутенёр, присаживаясь на край стола. — По утрам так и вовсе белого света не видишь? А ещё грудь болит небось… никак, больше стала, уж я-то вижу…

Флорика вспыхнула, открыла глаза, меряя сутенёра злым взглядом.

— Ну, болит, — неохотно признала она. — Ну, больше… Нешто так видно, что твои бесстыжие глаза тут же узрели?

— А у меня глаз намётанный, — хмыкнул Бенедикт, разглядывая разрумянившееся лицо девушки. — У моих девочек такое частенько случается…

— Что случается? — нахмурилась Фло, выпрямляясь в кресле.

Бенедикт ухмыльнулся, протянул руку, отводя отросшие каштановые пряди с лица девушки. В последнее время Флорика очень похорошела; изменились голос, походка, фигура, даже улыбка — и Бенедикт прекрасно знал причину всех изменений.

— Брюхатость, — ответил он и усмехнулся. — Ты носишь ребёнка, Ящерка.

Бенедикт не отказал себе в удовольствии понаблюдать, как сменяются эмоции на лице Флорики — от непонимания и мимолётных вспышек радости до откровенного шока. Она даже в кресле подскочила, вглядываясь в лицо нависшего над ней сутенёра.

— Да ты с ума сошёл! Как так? Как — ребёнка? Это… это же… да и живота у меня совсем нету! Бенедикт, дрянная твоя душа! Что ж ты говоришь-то такое?

— Правду говорю, — рассмеялся Бенедикт, поднимаясь со стола. — А живот отрастёт! И очень быстро. У тебя, небось, уже пару месяцев-то есть? Да вижу, что есть. Говорю же, глаз у меня намётанный. Значит, у его величества в скором времени появится наследник! Вот только, хе-хе, признает ли его Валлия? Хотя неважно… главное — чтобы его признал король Орест!

И, подмигнув онемевшей от подобного заявления Флорике, Бенедикт вышел за дверь.

Януш медленно ехал по дороге, ведущей из Галагата в соседний городок. От самых ворот он гнал коня галопом, невзирая на проливной дождь, разлетавшиеся от копыт брызги грязи и всхрапывавшего на резких поворотах скакуна. Ближе к придорожной таверне он придержал коня: ему требовалось время, чтобы прийти в себя, и, помимо прочего, он больше не доверял своим дрожащим рукам. Вспышка ярости сменилась гневом, гнев — злостью, злость в конце концов перешла на бессильное самокопание, благополучно вогнавшее его в жесточайшее отчаяние.

Марион написала письмо. Впервые за полгода написала письмо. Не ему — Нестору. Что было в письме, он мог только догадываться, но Нестор всё рассказал сам, не дожидаясь расспросов и косых взглядов. Перед отъездом он сделал ей предложение — деловое предложение, как тут же оговорился друг. И Марион приняла его — пускай спустя полгода, но приняла. И просила его приехать.

Януш сумел выслушать новость с каменным лицом, но Нестор вряд ли обманулся на его счёт: оба прекрасно знали о чувствах и планах друг друга. С момента отъезда Марион, и следом за ней — Наалы, командующий перебрался во дворец, перетащив за собой и Януша. Лекарь отвоевал право работать в оборудованной в загородном поместье лаборатории несколько раз в неделю, но остальное время был обязан проводить во дворце: стараниями Нестора он стал лекарем самого короля. Именно это повышение, то, что он обязался неотлучно находиться при Оресте, и дало Нестору законное основание оставить Януша в Галагате. Сам Нестор, бросив все дела, уехал на следующий же день по получении письма.

…Перед отъездом командующий зашёл к нему проститься, и то ли его радостное возбуждение от предвкушения скорой дороги, то ли попытка очередного дружеского жеста, то ли само присутствие сыграло на руку — но Януш сорвался.

— Ты никуда не спешишь, Нестор? — прервал его на полуслове лекарь. — Ну там, отдать последние распоряжения офицерам, проверить начальников охраны, прочесть очередную лекцию Оресту? Я просто подумал, вдруг ты теряешь со мной время? К отправлению всё готово? Ну так едь, не задерживайся! Уж если Марион решилась принять твоё щедрое предложение — значит, дела у неё совсем плохи. Езжай уже!

Нестор от такой тирады даже не сразу нашёлся, шатнулся назад, ошарашенно разглядывая друга.

— Януш, — как можно ровнее произнёс он. — Я понимаю, ты… расстроен…

— Расстроен! — лекарь сердито отмахнулся от друга. — Нестор, не лги мне! Ведь это не сделка! Сделка — это когда оба могут считаться квитами в результате. Ты же не получаешь от этого брака ничего, никакой выгоды, никакой пользы. Более того, рискуешь своей репутацией, а уж её-то ты ревностно охранял все эти годы! Признайся: ведь ты надеешься таким образом завоевать Марион? Обманом, хитростью, как угодно, лишь бы наконец получить её? Не можешь принять того, что она единственная, кто ускользнул от всесильного Ликонта? Кого не подкупило ни твоё положение, ни твоё имя, ни твоя власть, ни ты сам?

— Спокойнее, Януш, — потемнел лицом командующий. — Это уже слишком…

— Я был бы спокоен, если бы мог быть уверен в том, что Марион будет счастлива в этом… фиктивном… браке. Так скажи мне, Нестор… она будет?

Герцог не выдержал испытывающий, напряжённый взгляд лекаря, отвёл глаза.

— Я сделаю для этого всё возможное.

— Позволь тебе не поверить! — отрезал Януш, скрещивая руки на груди. — Все люди в твоём окружении имеют тенденцию быть несчастными. Ты посадил на трон Ореста, который этого не хотел, к этому не стремился, не готовился и чувствует себя там как пугало в шутовском колпаке. Ты продал Наалу, родную сестру, в обмен на необходимое перемирие с Авероном — и чем ты после этого лучше той же Северины, отдавшей дочь на растерзание Андоиму? Даже твоё предложение Марион пропитано эгоизмом — ты делаешь вид, что это выгодно ей, когда на самом деле это нужно в первую очередь тебе. Так скажи мне, Нестор — она будет счастлива?..

…Януш спешился, беря коня под уздцы, прошёл к стойлам у таверны, привязал его и постоял какое-то время рядом, слушая, как бьёт ливень по доскам тонкой крыши, и как его конь с аппетитом вгрызается в свежее сено. Януш был уже мокрым до нитки — одежду вполне можно выкручивать, с волос за шиворот стекала вода, капли текли по лицу, срывались с ресниц, попадали в рот. Путь от Галагата к этой таверне был неблизок, но это, пожалуй, единственное место в этой части Валлии, где его искать не будут, и где вряд ли кто-нибудь узнает.

Лекарь вошёл внутрь.

Пахнуло теплом и перегаром; несколько шумных компаний даже не обратили внимания на вошедшего одинокого путника. Непогода сблизила людей: в таверне отсиживались застрявшие со своими обозами торговцы и их телохранители, громилы откровенно разбойничьего вида и одинокие путники, гревшиеся у огромного камина с кружками горячего грога в руках. Хозяин, полный мужчина средних лет, и две его дочери исправно подливали вино и мёд уже порядком захмелевшим посетителям, открывая всё новые бочонки с пряным зельем.

Януш прошёл в дальний угол, уселся за кособокий столик, скидывая с себя мокрый плащ. Тепло таверны мгновенно расслабило уставшее от нервной встряски тело, и лекарь, подперев рукой щеку, облокотился на стол, разглядывая шумную толпу. Подпорхнувшая к нему девушка окинула незнакомца любопытным взглядом, стрельнула глазами, оценивая стройную фигуру, чистое лицо, потемневшие от влаги светлые волосы.

— У нас сегодня первая кружка за счёт заведения, — лукаво улыбнулась она. — Вот, господин! Лучшая медовуха в округе, даже в Галагате вам такой никто не нальёт!

Януш кивнул, принял кружку, осушив её едва ли не залпом. В груди тотчас стало жарко, в висках застучала кровь. Он ничего не ел с самого утра, а пить и вовсе не умел — на что он рассчитывал? Хотя… именно на это и рассчитывал…

— Ещё, красавица, — устало улыбнулся он, глядя сквозь девушку.

Та упорхнула, ловко избежав хлопка чуть пониже спины от развалившегося на соседней лавке громилы. Тот захохотал, погрозил ей пальцем, гаркнул на всю таверну:

— А ну-ка, скромница, спой нам! Да так, чтоб за душу взяло!

Раздавшиеся одобрительные крики подбодрили девушку. Вскочив на стол и схватив лютню, разрумянившаяся дочь харчевника начала песню — весёлую да бесшабашную. Голосок у неё оказался яркий, звонкий, как колокольчик, и Януш заслушался, даже не заметив, когда к нему подсели соседи, и кто первым вложил в его свободную ладонь полную кружку.

А потом всё смешалось — весёлые и пьяные лица, громкие голоса, звуки лютни и женские взвизгивания… В какой-то момент Януш понял, что сидит, полуразвалившись на лавке, положив голову на скрещенные на столе руки, одна из которых всё ещё сжимала полупустую кружку. С трудом приподняв звенящую, тяжёлую голову от столешницы, лекарь обнаружил, что обстановка в таверне за это время почти не изменилась. Кто-то ушёл, кто-то прибыл, — в целом таверна оставалась людной, несмотря на поздний ночной час. За соседними столиками всё так же шумели подвыпившие разбойники, всё так же развлекали их дочери хозяина, вино по-прежнему лилось рекой — лишь его стол опустел, точно весёлых соседей ветром сдуло. С трудом переведя взгляд на ближайший к себе колченогий табурет, Януш некоторое время вглядывался в незнакомую женщину, единственную его соседку. Та смотрела на него в упор, слегка склонив голову, точно ожидая, пока он прийдёт в себя. Встретив его взгляд, она улыбнулась.

— Ты кто? — с трудом спросил Януш, тотчас скривившись от боли: по голове точно свинцовым утюгом прошлись.

— Твоя судьба, суженый мой, — женщина склонилась ближе, облокотилась локтями о стол, подаваясь вперёд. Втянула ноздрями воздух, зажмурилась, как сытая кошка. — Я так долго ждала этого дня…

— Что? — не понял Януш. Каждое её слово доходило до него с трудом, как сквозь вату. Никогда раньше он не бывал пьян, и собственные приглушённые, неуправляемые чувства оказались в новинку.

— Твой запах… чистый, нетронутый… благословенный… девственная кровь…

— Какая кровь? У кого? — лекарь поморщился, потирая висок.

— Болит голова? — участливо поинтересовалась женщина. — Вот, выпей, милый мой.

Лекарь так и не понял, откуда на столе появилась дымящаяся чаша, но за последние несколько часов привык безропотно пить всё, что нальют — и хлебнул. И тотчас глухо вскрикнул от боли, зажмуриваясь, стискивая руками виски. Голову точно прошили насквозь, вырывая из памяти образы, мысли, чувства… собственную отчаянную злость, лицо аверонской воительницы, страсть, слепая страсть… быть рядом с ней… невзирая на положение, время, расстояние…

— Тише, тише, — чьи-то ладони легли ему на плечи, чьё-то горячее дыхание обожгло щеку, — сейчас пройдёт… милый мой… суженый… любовь моя… можешь открыть глаза.

Януш послушался, с трудом впуская в себя яркий свет, щуря слезящиеся глаза на склонившуюся над ним женщину. Лицо её показалось вначале старческим, но затем морщины разгладились, точно кто-то рукой провёл — а длинные седые волосы начали менять цвет, от желтоватого до зелёного, и наконец потемнели, завились, волнистыми чёрными прядями падая на плечи… Глаза, молодые, напряжённые, но выцвевшие, вдруг также набрали цвет, потемнели, чёрной сталью скользнули по его лицу.

— Я так долго ждала…

— Ма-Марион? — запнувшись, узнал лекарь.

Как завороженный, наблюдал он, как она прислонилась к нему, щека к щеке, обнимая за плечи — и тотчас ощутил, как её руки скользнули к нему под рубашку, поглаживая грудь, прижимая разгоравшееся диким огнём тело всё ближе к себе, всё теснее…

— Марион, — выдохнул лекарь, чувствуя, как все силы вдруг оставляют его, с каждым её движением, с каждым собственным вдохом. — Как… ты… как ты здесь… оказа… а-а…

— Ты мне нужен, — шепнул её голос, и жаркое дыхание накрыло его у самого уха, обожгло шею вместе с жадными, горячими губами. — Только ты один… и никто другой…

Она скользнула к нему на колени, не размыкая кольца рук, прижалась разгорячённой грудью, захватила губами ухо, гася последние искры его угасающего сознания. Этого не могло происходить, но происходило — возможно, только у него в сознании? Но она… Марион… такая живая, такая горячая…

— Мой… только мой… я так долго искала тебя… так долго… не хочу терять…

Это был сон, определённо, сон — но такой прекрасный… Марион здесь, рядом с ним, любимая, желанная, и наконец-то выбравшая его…

Очередной полупоцелуй-полуукус в шею окончательно сломил его. Обхватив руками тонкое, крепкое тело, Януш прижал её к себе, отвечая на жадный, требовательный поцелуй — ничего похожего на тот нечаянный глоток женской ласки в реннском лесу…

Ничего похожего…

— Идём, — вдруг встрепенулась она, медленно сползая с его колен. — Идём, любовь моя…

Уже ничего не желая понимать, он позволил ей увлечь себя, прижал к себе, чувствуя, как цепкая рука впилась в его талию, как вторая расстегнула ему на ходу рубашку, бесстыже лаская грудь, живот… Свет и звуки таверны вдруг померкли: они оказались снаружи. Короткий провал в памяти… и вот они вместе, на мягком ложе, сплелись воедино, только он и она… её крепкое, горячее тело… волосы…

Он провернул голову, выгибаясь навстречу её ласке, и широко распахнул глаза: они находились в центре круга с горящими факелами на высоких подставках, и пылали на них… пылали на них человеческие черепа.

— Мой… только мой… хочу тебя… мой красивый, мой светлый…

Януш повернул голову к ней, подчиняясь её требовательным движениям, ответил на поцелуй, ощущая, как нарастает волна поднимавшегося в нём экстаза.

— Мне нужен ты… то, что ты мне даёшь… наша с тобой кровь…

Лекарь вскрикнул: внезапно возникнувшее в её руке лезвие полоснуло его по лицу, и вспышка боли усилила наслаждение — и даже склонившаяся над ним женщина с окровавленными губами не сумела ослабить его. Она впилась в него поцелуем — и их кровь смешалась; жадно глотнула из рассечённой щеки, слизывая его кровь каплю за каплей.

— Твой сын обретёт могущество, равного которому нет и не будет в этом мире! В этот день полной луны… в тот день, когда сошедший на землю Единый разрушил царство тьмы… уничтожил в нём магию… развеял чёрные тени исчадий Клеветника… твой сын вернёт магию в мир! Да сбудется пророчество! От сильнейшего светлого родится сильнейший тёмный! Мой… мой сын! Мо-о-о-ой…

Лекарь стиснул Марион в объятиях, со стоном отдаваясь наслаждению, чувствуя, как она вжимается в него, оплетая ногами, не позволяя отстраниться, и на губах её расплывается жуткая усмешка — ничего похожего на мягкую, сдержанную улыбку настоящей Марион…

И Януш вдруг почувствовал, как кровь леденеет в его жилах. Потому что чёрные пряди посветлели, теряя цвет, распрямляясь, обретая зеленоватый оттенок седых волос, глаза поблекли, кожа стремительно теряла загар…

— Кто ты? — в ужасе выкрикнул лекарь, чувствуя, как сознание меркнет, поддаваясь ведьминскому дурману. — Кто ты?!

Ведьма улыбнулась снова — медленно и страшно. Коснулась обеими ладонями залитого кровью лица, сжимая его изнутри, не позволяя вырваться. Обвела большими пальцами скулы, губы, подбородок.

— Они называли меня безумной Виверией, — медленно проговорила она. Её пустые, выцвевшие глаза не отпускали, впились в центр зрачка, высасывая из него последние силы. — Они и понятия не имели, чего я ждала все эти годы… Мне так повезло, Януш, что в этот единственный миг своей слабости ты забыл о своих молитвах Единому… такой огромный светлый дар… обернётся тёмным… Надеюсь, мой сын унаследует хоть часть твоей красоты… мой суженый… А теперь спи… спи, мой Януш… спи…

Она дохнула на него, и зеленоватое облако дурманного сна поглотило и её изменившееся лицо, и предрассветное небо, и горевшие вместо факелов человеческие черепа…

— Не догонишь! — весело крикнул Михаэль, несколькими размашистыми движениями отрываясь от неё.

— Не догоню, — удивлённо признала Марион, наблюдая за сыном. — Михо! Не заплывай далеко!

Синий баронет звонко рассмеялся, нырнул, уходя под воду, и скоро вынырнул — уже рядом с ней. Со смехом дёрнул за руку, пытаясь утащить за собой под воду. Плавал Михаэль, как рыба: и когда только научился? Марион ахнула, на миг уходя под воду, тотчас вырвалась, мотнув головой назад — длинные пряди описали дугу в воздухе, разбрызгивая воду сверкающим полукругом.

— Воды хлебнула? — поинтересовался добрый сын, внимательно глядя на мать. — Плывём к берегу! Спорим, я быстрее?

Михаэль зарылся носом в воду, работая руками, как мельница лопастями — и значительно оторвался от неё, пытавшейся рассекать воду аккуратно, неслышно, раздвигая плотный поток под водной гладью.

Они вырвались из замка на единственное во владениях Синих баронов озеро — обширное, глубокое, поросшее вдоль берегов густым камышом и низким кустарником со свисавшими в воду кистями ветвей. Когда был жив Магнус, они выбирались сюда несколько раз — в перерывах между военными походами возвращаясь домой, к сыну — и Марион наблюдала за ними с берега, поминутно окликивая мужа, дабы не заводил ребёнка на глубину…

С того дня, когда Августа приехала в замок с указанием Северины разослать их по монастырям, прошло уже три недели. Шла четвёртая, и каждый день усиливал напряжение. Ликонт не ответил на письмо, и непривычная тишина оглушала. Ехидные ухмылки Августы, скользкие шутки Кензила и его зубоскалов, насмешливые взгляды приехавшей вместе с Нивелийской леди свиты — всё это Марион переносила с ледяным спокойствием, лишь наедине давая волю нараставшей в ней тревоге.

А вдруг он передумал? Ликонт всегда держал своё слово. Он был для неё кем угодно — убийцей её мужа, интриганом, валлийским варваром — но она никогда не сомневалась в том, что он был честен с ней. Странным образом она… доверяла ему? Так же, как доверяла Янушу и Наале. Удивительно — среди аверонцев у жены покойного командующего Магнуса не осталось друзей, в то время как с недавними врагами-валлийцами отношения сладывались куда как лучше…

— Ма-ам, — встревоженно позвал её Михаэль.

Сын уже доплыл до отмели, и теперь стоял по грудь в воде, напряжённо глядя на берег. Марион дошла до него, положила ладонь на плечо, оставаясь в воде по пояс.

— Подходите, ваши милости, — расплылся в ухмылке знакомый им воин — старший среди телохранителей Кензила. — А то мы умаялись за вещичками-то вашими приглядывать.

Марион предупреждающе сжала плечо Михо, призывая стоять на месте. Вместе с главарём их поджидали на берегу ещё четверо — выходит, Кензил остался в замке всего с одним телохранителем… Коней, на которых они сюда прибыли, воины стреножили, отправляя пастись, и по-хозяйски принялись встряхивать да осматривать оставленные ими на берегу вещи. Наручи и поножи Марион, равно как и кольчугу с мечом и щитом, они тотчас отволокли подальше в камыши, а штаны и рубашки принялись рассматривать с преувеличенным интересом, то и дело выдавая похабные шутки.

— Замерзнёте ведь, — продолжал уговаривать главный. — В мокрых-то рубашках… вона, уже к груди всё прилипло, холодно небось? Идите сюда, ваша милость, не бойтесь! И баронета с собой тащите, простудится ребёнок из-за вашей несговорчивости…

Михо ощутимо вздрогнул под её ладонью, но промолчал. Марион прислонила его спиной к себе, закрываясь от жадных взглядов скидывавших доспехи воинов — нательная рубашка, в которой она купалась, прилипла к телу, выразительно подчёркивая верхнюю часть туловища. Главарь поцокал языком, кивая двум своим воинам. Те тотчас направились в воду с явным намерением доставить их на берег силой.

— Плыви на тот берег, Михо, — быстрым шёпотом попросила Марион. — Я их задержу.

— Нет, — яростно помотал головой её повзрослевший сын. — Нет, я тебя не оставлю!

— Михо!

Они рванулись с места одновременно, но уйти не успели: догонявшие их мужчины оказались сильнее и быстрее, и не умаялись после долгого купания в озере. Михаэля схватили первым, вздёрнули вверх, вызывая болезненный крик — и тем самым задержали успевшую отплыть на глубину Марион, заставив обернуться. Догонявший её телохранитель церемониться не стал — схватил за волосы, зарыв лицом в воду, с ухмылкой наблюдая, как исчезают пузырьки на водной глади. И тотчас заорал, отпуская чёрные пряди и шарахаясь назад. Вода окрасилась красным, и спокойно сидевший на камне главарь даже подскочил, вглядываясь в спешившего на берег подчинённого.

— У-у-у, — выл тот, выскакивая из воды. Рука вцепилась в окровавленное бедро, лицо перекосилось от боли. — С-су-ука!

Первый телохранитель также выбрался на берег, швырнул брыкавшегося Михаэля под ноги двум приспешникам — и один из них тотчас ухватил юного баронета под локти, заломив обе руки назад.

— Не троньте его!

Марион вышла из воды последней, тряхнула волосами, сжимая в кулаке небольшой кинжал. Кожаный ремень, обхватывающий оголившееся бедро, доказал, что воительница не привыкла оставаться полностью безоружной — к несчастью для телохранителя.

— Не тронем, — осклабился главарь, подходя ближе. — Мы не любители юных мальчиков. А вот мамаша у него ещё очень даже ничего…

Тускло сверкнуло лезвие: раненый телохранитель приставил нож к горлу Михаэля, чуть надавил, вырывая сдавленный вскрик у баронета. На белой коже проступили первые капли крови.

— Не смей! — Марион метнулась к сыну, и её тут же перехватил главарь, дёрнул за локти, прижимая её спиной к себе.

— Брось кинжал! Ну, быстро! Или Люк перережет твоему выродку шею!

— Не посмеете, вы не посмеете… — кинжал она всё же бросила, посмотрев в злые глаза раненого ею Люка.

— Ещё как посмеем, твоя милость, — шепнул главарь ей в ухо. — Чик — и в воду! Ай, какая неприятность — Синий баронет утонул в своём же озере… Ну же, будь сговорчивее, — рука главаря принялась бесстыже мять облепленную мокрой тканью грудь, сопение над ухом стало громче и чаще, — будь нежнее с нами! Наиграемся да отпустим… а ежели взбрыкнёшь — Люк мигом свернёт щенку шею…

— Мама! — в ужасе крикнул Михо, тщетно дёрнувшись в руках воина. Люк, стоявший рядом, лишь плотнее лезвие к горлу прижал. — Мама! Нет, нет! Не трогайте её! Сволочи, грязные псы! Не трогайте её, не трогайте маму!

— А ну заткнулся! — Люк коротко размахнулся, двинул рукоятью ножа ему по лицу.

Михаэль хлюпнул пошедшей носом кровью, вскинул округлившиеся, полные страха глаза на мать.

— Закрой глаза, Михо! — успела крикнуть Марион. — Не смотри! Михо, сейчас!

Поваливший её на землю главарь заслонил от неё оставшихся в стороне двух телохранителей с сыном — но она успела увидеть, как сын беспрекословно послушался, зажмуриваясь, отказываясь видеть то, что происходило прямо перед ним.

Их было трое — главарь и двое свободных помощников. Один вывернул обе руки, заломил, заставляя выгнуться дугой, в то время как главный, рыча, вцепился в тонкую ткань, разорвав рубашку от горла до коленей, и навалился сверху, расстёгивая штаны. Третий намотал длинные пряди на кулак, задрав её голову кверху, и принялся свободной рукой расстёгивать пояс.

Она сдавленно вскрикнула, когда пряжка от ремня главаря царапнула кожу бедра, и когда грубые пальцы впились в ногу, пытаясь развести сжатые колени.

— Ну, давай же, — прошипел он, — будь умницей! Легла под холопов, так уж будь поласковей, или… сгодится и юный мальчик…

Марион широко распахнула глаза: сквозь тяжёлое сопение трёх мерзавцев она услышала тонкий полуписк-полувсхлип: Михо пытался сдержать рвущиеся наружу рыдания. К горлу подкатила тошнота, она дёрнула головой, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то, чтобы не думать о предстоящем ужасе. Камыши невдалеке шевельнулись, и она отчаянно вгляделась в них: что угодно, лишь бы не потные рожи насильников! Вот только мелькнувшее в них знакомое лицо заставило её на миг забыть о том, где и в каком положении она находится.

— Августа! — крикнула Марион, всё ещё пытаясь удержать колени сведёнными. — Августа, гадина! Я видела тебя! Это ты всё подстроила!!! Зачем?!

— Стойте! — велела показавшаяся из-за камышов наблюдательница. — Я не задержу вас надолго, мальчики. Просто хочу, чтобы она знала, за что.

Нивелийская леди присела рядом с ней, скользнула взглядом по распластанному на земле голому телу, презрительно скривилась.

— И что Ликонт нашёл в тебе? Я знаю, я выяснила… ты сказала правду, — Августа выплюнула последнее слово с особым отвращением. — Увела у меня герцога… моего герцога, Марион! Шлюха, грязная шлюха! — Августа сплюнула ей в лицо, поднялась, делая шаг назад. — Я вот подумала… не побрезгует ли он тобой… после этого… Уверена, даже валлийцы брезгуют отхожим местом… помойкой, в которую превратится твоё тело! Продолжайте, мальчики! — хмыкнула она, отходя подальше. — Не буду вам мешать…

Марион всё же не выдержала, вскрикнула, когда главарь рывком раздвинул её колени, умащиваясь между ног, а державший её за волосы сдёрнул наконец с себя штаны, подбираясь ближе к лицу. Слёзы брызнули из глаз, когда она в один миг поняла, какое именно унижение ей предстоит пережить — и она зажмурилась, следуя своему же совету не смотреть.

Именно поэтому она и пропустила тот момент, когда свистнувшая в воздухе стрела с влажным звуком встретилась с плотью, и вскрикнувший главарь рухнул на неё всем весом, впечатывая в землю. Её руки и волосы резко отпустили, и в воздухе раздался новый свист и новые крики. Марион распахнула глаза, глядя через плечо прижавшего её к земле главаря, как бегут к оставленному невдалеке оружию державшие её телохранители — и как не добегают, получив каждый по две стрелы в грудь. Стреляли со стороны ведущей к озеру дороги — той, которую она никак не могла видеть.

С трудом спихнув с себя обмякшее тело главаря, Марион тотчас перекатилась на живот, пытаясь оставшимися на ней лохмотьями прикрыть наготу. Резко обернулась, бросая взгляд на державших сына мерзавцев.

— Оружие на землю! — гаркнул почти неузнаваемый от звеневшей в нём ярости голос. Марион не сдержалась, застонала: не такой видела она их встречу! Не сейчас, не в таком виде, не после этого унижения… — Отпустили его! Быстро, быстро!!!

— Э-э, нет, — неуверенно протянул Люк, выглядывая из-за плеча Михаэля. Телохранители держали баронета вдвоём, пытаясь каждый прикрыться его телом. — Вначале мы уйдём, а уж потом мальца выпустим. А то…

Коротко и гулко застонал воздух, пропуская пущенный чьей-то рукой топорик, влажно и гадко хлюпнул разрубленный череп. Оглянувшись на рухнувшего напарника, Люк побледнел и выпустил Михаэля — Синий баронет тотчас рванулся к Марион, обхватил руками за пояс.

Воительница проводила взглядом попытавшегося сбежать Люка, с разгону бросившегося в озеро — но второй топорик настиг его в спину, да так и остался торчать над водной гладью, застряв в расслабленном теле покачивавшегося на волнах покойника.

— Марион!

Она повернулась к тропе спиной, так, чтобы не видно было мокрой, порванной рубахи на груди, крепко прижала к себе дрожащего Михо, мокрого и бледного, как полотно, закусила губу, чтобы не дать вырваться ни единому звуку.

— Марион…

Она всё же нашла в себе силы поднять глаза. Нестор схватил левой рукой её за плечо, вгляделся в широко распахнутые, немигающие глаза, дрожащие губы, темные следы от чужих пальцев на побледневшей коже…

Опомнился, срывая с себя плащ, накинул на подрагивавшие плечи, скрывая её наготу. Михаэль оторвался от матери, взглянул на герцога — и тотчас вцепился в его пояс обеими руками, прижимаясь щекой к груди.

— Почему так долго? — выдохнул он. — Мы переживали… Эти… эти мерзавцы… это всё она, эта Августа подстроила! Да где же она? — Синий баронет заозирался, тщетно высматривая подлую наблюдательницу. — Сбежала…

— Я… я знаю, Михаэль… Но теперь всё хорошо… Всё будет хорошо, я обещаю, — глядя в глаза Марион, проговорил Нестор. Михо прижался к нему сильнее, и сердце герцога пропустило несколько ударов, когда он понял, как сильно в нём нуждались, и как долго ждали. — Прости, я опоздал… я просто… привёз с собой кое-кого, — Нестор заставил себя коротко улыбнуться мальчику, чуть отстранился, кивая на застывших у края дороги воинов.

Вместе с Ликонтом прибыли несколько рыцарей, тактично оставшихся в стороне, и Михо не сразу заметил среди них бывшего телохранителя.

— Сэр Эйр! — радостно вскрикнул баронет, бросаясь навстречу рыцарю. — Вы вернулись!

Бывший телохранитель припал на колено, раскрывая объятия, подхватил баронета, пытаясь подавить вздох облегчения: успели…

Марион проводила сына взглядом, и Нестор тотчас рывком притянул её к себе, обнял, запуская пальцы в мокрые, спутанные пряди.

— Почему?! — он едва не встряхнул её, всё ещё пытаясь унять в себе отголоски того бешенства, которое охватило его при виде её распластанного тела, и подонков, пытавшихся овладеть ею. — Почему ты не сказала мне раньше, Марион? Я… не знал… правда, не знал, как… насколько тебе здесь… плохо… — её тело дрогнуло в его объятиях, и Нестор прижал её к себе ещё крепче, чувствуя, как её пальцы впиваются в ткань его рубашки. — Марион, моя Марион… почему ты молчала? Гордая женщина… почему? Глупец, трижды глупец… нужно было сразу забрать тебя отсюда… а я всё ждал… хотел, чтобы ты решила сама… погряз в делах…

— Почему ты так долго? — глухо, не отрывая лица от его рубашки, спросила Марион.

— Послал гонца в Ренну, — осторожно поглаживая мокрые пряди, ответил Нестор. — Хотел дождаться письменного разрешения императора Таира на изъятие замка и земель Синих баронов из-под имперского протектората. Думал, прогонишь своего регента с треском… Но теперь… теперь я просто не дам ему уйти живым…

Марион помотала головой, не отрываясь от его груди: всё ещё не доверяла ни своему лицу, ни голосу.

— Мне не нужна его кровь. Просто… чтобы его здесь не было…

Нестор осторожно коснулся её щеки, и она наконец подняла на него глаза.

— Марион… — выдохнул он, проводя большим пальцем по её губам, вытирая скатившуюся к ним каплю солёной влаги. — Прости меня… прости, это всё… всё моя вина…

Губы её вновь дрогнули, по лицу пробежала судорога. Кулаки, сжимавшие ткань его рубашки, коротко ударили его в грудь. Она мотнула головой, пытаясь перебороть в себе дикое желание броситься к нему на шею, прижать к себе — и не отпускать. О Единый, она и не подозревала, как сильно нуждалась в нём! Эти полгода оказались худшими в её жизни, лишёнными дома, уважения, любви…

— Будь ты проклят, Ликонт…

— Нестор, — мягко поправил её командующий, накрывая левой ладонью прижатые к его груди кулаки.

— Будь ты проклят, Нестор, — послушно повторила воительница.

Он улыбнулся, и она нервно усмехнулась в ответ, позволяя ему медленно склониться ней, покрыть осторожными поцелуями её мокрые волосы, виски, лоб…

Марион пыталась совладать с собой и не могла. После жуткой близости чужих тел запах валлийского командующего оказался неожиданно родным и желанным, и она вдыхала его жадно, впитывая тепло большого тела каждой клеточкой своего. Получалось неожиданно хорошо — настолько, что что она даже нашла в себе силы улыбнуться, когда Ликонт попытался пригладить её волосы непослушной стальной рукой. Протез неловко задел её, стукнув по макушке, и воительница наконец отстранилась, запахивая плащ на груди.

— Добить решил? — всё ещё нетвердым голосом поинтересовалась она, потирая ушибленную голову.

Командующий не ответил на улыбку. Синие глаза изучали её так пристально, что Марион впервые задумалась о том, что же он на самом деле видит: растрёпанную, раздавленную, лишённую всяческого достоинства женщину. Августа была права — она дурно выглядела. За полгода, проведённых на собственных землях в качестве изгнанницы, она привыкла к седлу своего скакуна и единственной заботе — выжить и защитить своего ребёнка. О своей внешности она не думала, и уже забыла, когда Юрта приводила её в порядок в последний раз. Должно быть, ещё в Валлии…

— Я скучал, — тихо проговорил Нестор. — Я очень скучал по тебе.

Марион опустила голову, позволяя упавшим прядям скрыть мелькнувшее на её лице облегчение. Она всё ещё нравилась ему. Это хорошо, это важно. Это всегда преимущество… то единственное, что позволяло ей гасить волны его превосходства ещё тогда, во времена их соперничества в Ренне. О Единый, это же было почти два года назад…

— Мне… нужно одеться, — хрипло выговорила она, отворачиваясь.

Он позволил ей пройти к лежавшим у берега телам, равнодушно переступить через них, поднять скомканную одежду. Марион скрылась за камышами, и Нестор вернулся к ожидавшему их отряду воинов. Михаэль всё ещё засыпал сэра Эйра вопросами, но опомнился, когда холод от прилипнувшей к коже мокрой рубашки стал совсем уж невыносимым, — и Синий баронет последовал примеру матери.

— Тела закопайте, — негромко распорядился Нестор подошедшему к нему воину. — Коней доставьте в замок.

Воин кивнул и отошёл, отдавая распоряжения своим людям. Все они прибыли с ним из Валлии, его лучшие и самые преданные рыцари, проверенные войной, закалённые битвами. Они были с ним ещё тогда, когда он не получил своё генеральское звание, и когда Ликонт воспринимался скорее как придворный шут, чем грозный тайный советник…

— Эйр, позаботьтесь о Михаэле.

Телохранитель коротко кивнул, и тут же растянул губы в улыбке при виде выходившего из зарослей камыша баронета. Михо нацепил даже вооружение — колчан со стрелами и кожаный ремень, удерживающий длинный лук за спиной. Одиннадцатилетний наследник земель Синих баронов казался гораздо взрослее своих лет, выше, крупнее — но в душе оставался ребёнком, и искренне радовался встрече с бывшим наставником.

— Езжайте, мы с мамой вас догоним, — сказал Нестор Михаэлю.

Синий баронет постоял секунду, затем порывисто обнял его, и отбежал к ожидавшему его телохранителю. Вскочил в седло, обернул к нему бледное лицо. Держался Михо превосходно, унаследовав эту черту, очевидно, от матери — после всего случившегося на его глазах. И того, что могло бы случиться…

— Я рад, что вы здесь, — сказал Михаэль.

Нестор качнул головой.

— Я тоже. Сожалею, что вам пришлось так долго ждать.

Михо тронул поводья, и они с сэром Эйром тотчас отъехали, медленно, не спеша: Синий баронет продолжил забрасывать вопросами бывшего наставника. Нестор мельком глянул на работавших воинов, принявшихся оттаскивать тела подальше от воды, и обернулся, когда треснул раздвигаемый камыш.

— Как ты? — задал Нестор самый глупый, по его собственному мнению, вопрос.

Марион молча прошла мимо него, подошла к своему коню, тяжело взобралась в седло.

— Поехали домой, — не глядя на него, проговорила воительница — и тронула поводья.

Ликонт быстро догнал её, хотя наездник из него был так себе — левая рука могла управиться с конём, но пускать его рысью или галопом герцог побаивался: помнил собственное головокружительное падение во время королевской охоты в Галагате.

Марион ехала рядом, не пытаясь оторваться от него, и лицо её как никогда казалось ему одновременно красивым и уставшим. Он смотрел на неё, забывая про дорогу, смотрел, ощущая, как приливает к щекам кровь. В Галагате, представляя её ночами в своей комнате, он и думать не мог, что нужен ей так же сильно. Что она нуждается в его поддержке не меньше, чем он — в её присутствии. Клеветник его раздери, он и понятия не имел, что происходило с ней в его отсутствие! Сколько пришлось ей перенести, сколько сил она тратила, пытаясь просто выжить день за днём…

Дурак, слепой дурак!..

— Как вы встретились с сэром Эйром?

— Случайно, — отозвался он, прокашлявшись: в горле неожиданно пересохло. — На подъезде к замку. Он жил в придорожной таверне, не хотел уезжать от вас далеко. Знал, что его помощь ещё понадобится, и боялся за тебя и за Михо. Он и рассказал мне, что происходило в замке, пока его не выгнали. Вот, — Нестор извлёк из-за пазухи свиток, протянул его Марион. — Решение императора Таира о снятии твоих земель с имперского протектората. Тот уродец, которого я застал в твоём замке, сейчас, должно быть, уже пакует вещи, потому что я просветил его о цели своего приезда. Из него же я вытряс правду о том, где тебя искать, и тут же отправился на озеро.

— Он… не виноват, — не делая попыток забрать свиток у Ликонта, проговорила Марион. — Он не стал бы… он, конечно, приставал ко мне, как и его… как и эти… но он не пошёл бы на… такое. Это уже твоя… любовница… постаралась…

— Марион! — укоризненно сказал Нестор. — О чём ты? Я вёл переписку с этой стервой, это верно, но я и подумать не мог… Где она теперь?

Воительница равнодушно пожала плечами.

— Сбежала, как только увидела тебя. Должно быть, пакует вещи вместе с Кензилом.

Ликонт ругнулся — тихо, сквозь зубы, на редчайшем валлийском диалекте. Подлая гадина заплатит за то, что сделала! Она ведь прекрасно понимала, на что идёт… она знала, что делала! И он не собирался спускать ей это с рук. Нестор не делал поблажек ни старикам, ни женщинам, ни детям; всегда считал, что каждый обязан отвечать за свои поступки. А то, что сделала Августа… подло, гадко, грязно…

В мире существовали вещи, которых Нестор Ликонт не прощал, и этот поступок совершенно точно был такой вещью. Знала бы Августа, на что он способен…

О-о-о, она и представить себе не может, какой он, Нестор Ликонт, на самом деле! Каким он, собственно, всегда был — до встречи с Марион…

— Возьми, — вновь протянул свиток Нестор. — Здесь — свобода для твоих земель.

— Для земель Синего баронета Михаэля, — поправила его Марион, забирая скреплённый печатью пергамент. Посмотрела на герцога и усмехнулась. — Мои земли и мой дом теперь где-то на севере Валлии, не так ли?

Нестор улыбнулся, перехватил её руку, поднося к губам. Сжал тонкие, крепкие пальцы, удерживая их у щеки. Марион могла улыбаться — но он не обманывался; видел загнанный на самую глубину тёмных глаз страх, видел блестящий взгляд раненой волчицы — и столь же тщательно загонял свою ненависть на самую глубину души, подальше от глаз аверонской воительницы. Ей не нужно знать то, что он собирался сделать.

Августа сама, своими руками выпустила его зверя на свободу.

Он очнулся от холода. Первым, что он увидел, оказались те самые подставки с человеческими черепами, и Януш тут же вспомнил всё — собственную слабость, зелье, поднесённое ведьмой, облик Марион, зелёный дурман, жаркое, горячее тело, страстную и жуткую ночь, и слова — страшные, безумные, которые попросту не могли оказаться правдой…

Лекарь охнул, прижимая обе ладони к лицу, сгорая от жгучего стыда, заполнившего всё его существо. Как он мог?! Как позволил ведьме овладеть собой? Ослеплённый отчаянием, доведённый до иступления собственными мыслями… опустился до уровня деревенского пьяницы, который заливает неудачи дешёвым вином…

Ладони коснулись шершавой корки, и Януш с запозданием вспомнил последние мгновения их ужасающей близости. Ведьма раскроила ему лицо ножом…

Вскочив, он бросился искать свою одежду, которая нашлась за ближайшим к нему факелом. Торопливо натянув рубашку и штаны, Януш накинул плащ и огляделся. Его по-прежнему трясло от холода, и лекарь теперь понимал, почему. Колдовской круг, в который ведьма затащила его для прелюбодеяния, находился высоко в горах, и даже одеяло из волчьей шерсти, которым она его так заботливо укрыла, не могло спасти его от пробирающего холода. С одной стороны находился обрыв, с двух других колдовской круг окружали скалы, на которых кровавыми разводами были выведены непонятные знаки. Спуститься с горы можно было лишь по мёрзлой тропинке, ведущей к подножию тропы, но лекарь не спешил убраться из круга, как ни ужасали его воспоминания о прошедшей ночи.

Виверия исчезла почти бесследно. Януш не был следопытом, но даже если она и спустилась по тропе, все следы запорошило инеем, так что он даже приблизительно не знал, сколько времени провёл здесь в одиночестве. Он осмотрел каждый угол горного тупика в поисках чего-то, что могло бы ему подсказать, где найти проклятую ведьму. Если то, что она говорила ему прошлой ночью, правда…

Колдовской круг оказался чист — ни единого камешка, ни травинки, ни следа чужих вещей. Кроме одного-единственного места — ложа из шкур в центре. Януш вновь вернулся, присел на корточки, откидывая в сторону шкуры и меха. И едва не вскрикнул, когда на него уставились пустые глазницы иссохшего черепа под ними. На нём также были нарисованы знаки и символы, а на разбросанных под шкурами костях всё ещё хранились кровавые следы. Януш старался не задумываться о том, что всего несколькими часами ранее… на этом самом месте…

Лекарь вздрогнул, на миг прикрывая глаза.

Она осквернила его. Все мечты о том, что когда-нибудь он встретит ту самую, светлую и чистую, любовь, разбились вдребезги, и звенящая пустота всё ещё отдавалась эхом у него в груди. После встречи с Марион он какое-то время надеялся на взаимность, но когда понял, что никогда не сможет вызвать у неё ответных чувств, стал подумывать о возвращении в монастырь. Служба Единому — то немногое, чем он мог быть полезен этому миру. Молитвы, посты и работа в лаборатории, открытие новых лекарств и изобретение целебных порошков — то, что подарило бы ему умиротворение и наполнило жизнь смыслом. А образ Марион, его идеал женщины, он бы пронёс через всю жизнь, как трепетный огонь свечи, прикрываемый ладонями от ветра. Он узнал, что такое любовь, он вполне мог считать себя счастливым — уж во всяком случае счастливее тех, кто этого так ни разу и не ощутил.

А теперь всего этого не будет. Не ведьма — он сам, сам себя осквернил! Позволил слабости взять верх, не сумел оценить того, что у него было…

Януш судорожно перевёл дыхание и открыл глаза, тотчас уткнувшись взглядом в выглядывавший из-за пустой глазницы черепа краешек жёлтого пергамента. Осторожно потянул, вытаскивая его на свет. С одной стороны клочок бумаги оказался покрыт непонятной вязью кровавых рун и символов, которые ни о чём не говорили лекарю, но с другой, в самом углу, карандашом были выведены всего две буквы: «Т.О.». Буквы казались нечёткими, размытыми, прерывистыми, точно некто в задумчивости водил карандашом по пергаменту, размышляя о своём, и буквы оказались на бумаге незаметно для того, кто их выводил.

Януш сунул бумагу в карман и поднялся, горя желанием оказаться как можно дальше от проклятого места. Он уходил с вершины, не оглядываясь, слушая, как завывает ему в спину пронизывающий ледяной ветер.

Спуск занял полдня, и ещё столько же потратил лекарь, чтобы отыскать тропу в лесу, которая могла бы вывести его на главную дорогу. К счастью, он не повстречал ни диких зверей, ни прочих опасностей, которые таили в себе валлийские леса. Оставалось лишь удивляться, как ведьма затащила его на самую вершину. Даже если она сумела бы взвалить его на коня и доставить его на место верхом… Магия, проклятое колдовство!

Януш едва не взвыл, вспоминая её слова. Она хотела вернуть магию в мир, те самые чёрные силы, которые когда-то, много веков назад, изгнал явившийся в человеческом облике Единый. Если его семя… его сын послужит средством к тому, чтобы возродить зло…

Нет, нет. Он найдёт её, он не позволит…

Горечь, стыд, страх и гложущее чувство вины терзали его с каждым шагом всё сильнее. Януш даже не заметил, как вышел на главную дорогу, и как устремился на юг, в Галагат. К рассвету он достиг той самой придорожной таверны, с которой всё и началось.

Януш остановился: в конюшне по-прежнему стоял его конь, всхрапнувший при виде окровавленного хозяина, из широкой трубы валил густой дым: внутри растапливали печь.

Лекарь толкнул дверь и вошёл.

— И кого нелёгкая принесла в такую рань, — неприветливо буркнул хозяин, тиская в ладонях дымящуюся чашку горячего грога, и не поднимая глаз на посетителя. После поздних гулянок, продолжавшихся в таверне до предрассветных сумерек, харчевник привык отсыпаться до полудня, но сегодня ожидалась поставка товара, и ему пришлось сторожить свой караван.

Януш на негнущихся ногах прошёл к стойке, опустился на высокий деревянный стул.

— Воды, — хриплым, шелестящим шёпотом попросил он.

Хозяин вскинул взгляд, и тотчас шатнулся назад, лихорадочно творя спасительное знамение.

— Чур, чур! Чтоб тебя… мертвяк?! Во имя Единого, пошёл прочь из моего дома! Вот тебе, получай водицы!!! Ась?!

Януш не успел увернуться: харчевник окатил его водой из спешно выцарапанного из-под стойки кувшина. Лекарь хапанул ртом воздух, мгновенно прийдя в себя, и изумлённо воззрился на выжидательно уставившегося на него хозяина.

— Так ты… живой? — подозрительно поинтересовался харчевник, наблюдая, как стекают с окровавленного лица посетителя коричневые струйки.

— Живой, — только и смог ответить ошарашенный лекарь.

— Тьфу ты, нечисть поганая! — непонятно на кого выругался хозяин, ставя кувшин на стойку. — Токмо даром живую воду на тебя перевёл… храмовая водица-то, самим Единым благословенная!

Януш почти выхватил у него из рук кувшин с остатками воды, запрокинул голову, жадно проглатывая плескавшиеся на дне капли.

— Да что ж ты как дикий-то! Вот, держи… согрейся, бедолага, — неожиданно пожалел его харчевник, пододвигая к нему свою чашку горячего грога.

Януш схватил её обеими руками, теперь только ощущая пробирающий озноб — от холода ли, от долгой дороги, или от всего того ужаса, который остался за дверью, но не желал покидать пытавшийся отрицать его разум.

— Порез не очень глубокий, заживёт, — со знанием дела сказал харчевник, рассматривая окровавленное лицо лекаря. — Ну, ежели это всё, чем ты отделался, то тебе повезло, парень. Уж мы-то, когда узрели, какая птица к тебе подсела, тотчас смекнули, что ты не жилец. С ведьмой этой никто в нашей округе не связывается. Живёт, бают, она неподалёку. Порой в Галагат наведывается, но в основном здесь, в соседней деревне обитает… а точнее, в медвежьей берлоге рядом с ней. Жуткая старуха! Хотя позавчера, когда она явилась в таверну, она показалась мне… моложе, что ль? Глаза блестели, походка изменилась, спину выровняла… мы все дыхание затаили, даже пьяные и те попритихали… А она прямиком к тебе за стол! Ну, соседи-то твои тотчас свои стаканы похватали, и кто куда пересели. А она, злыдня, давай тебя обхаживать… ох, и жарко же она тебя… я ить тайком смотрел… Ну, думаю, пропал парень! И действительно — пропал! Берёт она тебя под руку, да на выход тащит… Я немного выждал, да следом выглянуть решил — а от вас и следа не осталось…

Януш передёрнул плечами, вспоминая тот короткий провал в памяти, который никак не получалось восполнить, и глотнул горячего, дымящегося грога, чувствуя наконец блаженное тепло внутри.

— Мы уж не думали, что ты живьём вернёшься! У её берлоги многие люди пропадали… люди говорят, ей нужны черепа и кости, а зачем — никто не знает…

Лекарь не выдержал, застонал, обхватывая руками голову. Этот кошмар будет жить с ним до конца дней! Он никогда, никогда не сможет забыть этот позор, этот стыд, этот ужас…

— Оттого и решил я, что ты мертвяк, — закончил свой рассказ хозяин. — Ещё и явился на рассвете…

— А… она… ведьма эта… не появлялась здесь больше? — с надеждой спросил Януш.

Харчевник замахал на него руками.

— Что ты! Чур тя! Не накликай! Исчезла она — и хвала Единому… Вчерась в её берлогу сунулись местные мальчишки любопытства ради — так говорят, пусто там! Ни единой вещицы после себя не оставила, сбежала, стерва…

Януш торопливо извлёк из-за пазухи клочок пергамента, повернул его буквами к хозяину.

— Вот это… «Т.О.»… говорит вам о чём-то? Может, знаете кого с таким именем?

— Имени такого не знаю, — решительно отмёл харчевник. — Но на картах, что торговцы втридорога продают, такое видел. Туманные Острова далеко на западе… дом изгнанников и жутких чудовищ. Их название некоторые даже вслух боятся произнести, оттого частенько сокращают, особливо на маленьких картах. Больше ничего не скажу! — решительно рубанул рукой воздух он. Ребро ладони обрушилось на стоявший рядом стакан, и харчевник с шипением отдёрнул руку: на столешнице остались лишь осколки. — Ах ты ж, итить твою налево! Договорился! Сглазила, гадина паршивая!

— Позвольте, я гляну…

Януш перехватил крупную, мясистую ладонь харчевника, осторожно вытащил застрявший в ней кусок стекла, и провёл второй рукой над порезом. Такие лёгкие раны от одной лишь его мысленной молитвы затягивались на глазах…

— Ну, чаво замер-то? Кровища ить хлещет! Ишь, лекарь выискался! Коли обработать не умеешь, дай мне! — нетерпеливо дёрнул рукой харчевник. — Больно же, белобрысый! Пусти, кому сказано!

Януш пустил, провожая ворчавшего харчевника ошарашенным взглядом. Тот отошёл в угол, прижимая кровоточащую ладонь к груди, принялся ополаскивать руку в тазике с мыльной водой. Лекарь смотрел на него, чувствуя, как нарастает в груди глухое отчаяние. Этого… не может быть! То, чем наградил его Единый… его бесценный дар, помогавший людям… исчез… после всего одной ночи скверны…

— Так чаво там у вас было-то? — полюбопытствовал хозяин, наспех перематывая ладонь. — Выглядишь уж больно паршиво, точно мешком тя по голове пришибли. Ну, колись, парень! Что эта ведьма с тобой сделала?

Лекарь перевёл пустой взгляд на харчевника. Скомкал клочок пергамента, зажимая его в кулаке. Единый не внял его молитве. Он, Януш, теперь покрыт толстой коркой скверны и грязи, и лишь самое глубокое, самое искреннее раскаяние поможет ему… если не вернуть благословение, то хотя бы… вымолить прощение…

— Она забрала у меня мой дар.

— Это какой же? — хмыкнул хозяин.

Януш не ответил. Медленно, как во сне, он поднялся со стула, сделал несколько неверных шагов к двери. Следовало поблагодарить хозяина за помощь, но он ничего не мог из себя вытолкнуть. Пожар в груди, настоящая огненная буря из стыда, горечи, утраты и отвращения к себе, подогревались теперь ещё одной мыслью. Если всё то, что ведьма сказала ему — правда…

Ему нужно найти её. Найти или умереть в поисках, но если она носит его сына — он просто не может позволить ей исчезнуть вместе с ним. Сделать из его ребёнка чудовище, воплощённое зло…

Нет! Он не оставит его на откуп ведьминской жестокости, не уподобится собственному отцу, бросившему сына ради своей заветной любви. Он не повторит ошибок прошлого и вернёт себе сына. И посвятит ему всю жизнь…

Как там сказал хозяин? Туманные Острова, прибежище изгнанников и жутких чудищ? Прекрасное место для того, чтобы исполнить предсказание! Виверия всё просчитала, даже место, из которого следует восстать будущему повелителю тьмы… но она ошиблась! Потому что он, Януш, не позволит… не позволит…

— Я не отдам тебя ей…

Хозяин вздохнул, провожая взглядом полубезумного мужчину, и покачал головой, когда дверь за ним захлопнулась. Ведьма определённо лишила его разума! Что ж, по крайней мере, он был добр к бедолаге — возможно, он последний. Какая судьба ждёт побывавшего в ведьминских лапах, харчевник не знал — и не хотел знать.

Махнув рукой, хозяин принялся начищать стойку: вот-вот должен был прибыть торговый караван.

Нестор коснулся ладонью гладкой кожи, запустил пальцы в волнистые пряди, и замер, глядя, как она прикрывает глаза, прислоняясь щекой к его раскрытой ладони. Он боялся верить в то, что видит, боялся испортить то, что есть. И даже не потянулся вслед за ней, приказывая себе оставаться на месте, когда Марион наконец отстранилась и улыбнулась ему — на самом деле улыбнулась, той сдержанной, но мягкой улыбкой, которая раньше мелькала на её лице лишь для Михаэля.

— Доброй ночи.

— Нестор, — терпеливо добавил командующий. И когда только эта женщина научится звать его по имени!

Марион усмехнулась, качнула головой, и затворила за собой дверь, оставляя его одного в тускло освещённом коридоре. Баронесса разрешила проводить себя до опочивальни — и лишь после того, как убедилась, что Михаэль, соскучившийся по обществу герцога, также вернулся в свои покои. Сэр Эйр вызвался охранять сон баронета, и она впервые за полгода могла позволить себе наконец-то выспаться.

Нестор не настаивал на своём обществе. Несмотря на то, как сильно он скучал по её холодной и сводящей с ума сдержанности, по её понимающему взгляду и желанному запаху — он готов был ждать столько, сколько потребуется. Он прождал достаточно, чтобы не испортить своим нетерпением всё именно сейчас, когда тончайшая, дрожащая нить их отношений только-только сплелась в крохотный и ещё такой слабый узел.

Развернувшись, валлийский командующий быстрым шагом направился к главной лестнице. Марион не желала видеть ни регента, ни Августу — и она их не увидит. Августа ещё днём, собравшись в рекордные сроки, выехала из замка, с небольшим эскортом, захватив с собой лишь камеристку и одного слугу — остальная свита должна была догнать Нивелийскую леди уже в дороге. Августа очень торопилась покинуть замок так, чтобы не встретиться ни с их законными хозяевами, ни с будущим супругом баронессы. И ей это почти удалось.

— Он ещё здесь? — дёрнул щекой Нестор, спускаясь по лестнице.

Валлийский капитан, прибывший вместе с ним, низко опустил голову, признавая свою ошибку.

— Он долго собирался, отказываясь выйти из своих покоев. Мы не решились ломать двери.

Ликонт кивнул, переводя взгляд на съёжившегося перед ним человека. Кензил Добокс бросал на него умоляющие взгляды, запуганно поглядывая на окруживших его валлийских рыцарей.

— Вы… не имеете права… — пискнул граф, прижимая к себе кожаную сумку. — Я послан сюда её величеством…

— Кем-кем? — сделал вид, что не расслышал, герцог.

— И-императрицей Сев-вериной, — заикнулся под сверлящим его взглядом Кензил. — Я…

— Не помню такую, — лениво оборвал его Ликонт. — Авероном правит император Таир, и его распоряжение ты видел. Будь моя воля, я бы с тобой не церемонился. Слыхал, граф, какими сказками про валлийских варваров пугают ваших детей? Так вот, — герцог склонился вперёд, глядя в глаза имперскому регенту, — это всё правда…

По знаку командующего Кензила выволокли под локти из зала, и вышвырнули из широко распахнутых дверей. Ойкнув, регент скатился по высоким каменным ступеням, плюхнувшись на гранитные плиты внутреннего двора. Сумку, тем не менее, он из рук не выпустил, и Нестор, уже повернувшийся, чтобы уйти, внезапно заинтересовался.

— Что у тебя там?

Кензил сильнее прижал к себе сумку, расширенными от ужаса глазами глядя на стремительно приближавшегося герцога. Нестор не упрашивал: двинул сапогом по лицу, отбирая сумку, перевернул, вытряхивая содержимое на каменные плиты.

Зазвенели монеты, полетели распечатанные письма, и тяжело упал массивный драгоценный орден — высший знак отличия Аверона, присвоенный герою войны, Синему барону, командующему Магнусу, — посмертно…

Нестор потемнел лицом, но сдержался, не говоря ни слову побледневшему вору. Нагнулся, подбирая первое попавшееся письмо, развернул.

«Ты не отвечаешь, и я волнуюсь с каждым днём всё больше. Всё сильнее хочу увидеть тебя. Услышать твой голос, увидеть спокойные глаза и поверить, что мир не меняется, что вот она — ты, с тобой никогда не случится ничего плохого, а значит, всё остальное не имеет значения…».

Он узнал почерк Януша, и не стал читать дальше. Аккуратно свернул, бросая взгляд на замершего Кензила. Регент всё ещё надеялся уйти от него целым и невредимым, но с каждой минутой Нестору становилось всё сложнее выполнить пожелание Марион — сохранить ему жизнь.

Командующий нагнулся ещё раз — подобрать письмо, на которое едва не наступил. Развернул, тотчас узнавая почерк любимой сестрёнки.

«Мне очень не хватает вас, леди Марион. Уж вы-то точно знали бы, как себя вести. Аверонский двор принял меня настороженно, но её величество оказалась добра ко мне. Мне столько хотелось бы рассказать вам, леди Марион, того, что я не смею доверять бумаге! Надеюсь, у вас тоже всё хорошо…»

Нестор свернул бумагу, пытаясь унять яростную дрожь в пальцах. Паршивая крыса, подлый шпион! Это общеизвестная практика — вскрывать чужие письма, не донося их до адресата, и он сам порой не гнушался тем же… но Марион, его Марион! Её жизнь, её мысли, мысли его друзей и родных — всё оказалось залапано грязными руками жалкого подонка…

— На конюшню его, — коротко велел командующий.

Кензил взвизгнул, когда его вздёрнули под локти и поволокли на задний двор, и Нестор надеялся только, что он своими воплями не разбудит всех обитателей замка.

— Соберите, — кивнул на ворованные вещи Ликонт.

Один из его людей молча принялся выполнять указание, и герцог прошёл вслед за вопящим и извивающимся регентом. Воины бросили его прямо на пол, в лужу конского навоза, и герцог кивнул капитану, доставшему из-за пояса кнут.

— Не до смерти, — негромко проронил командующий, прислоняясь плечом к косяку.

— Нет! — в ужасе возопил Кензил, пытаясь выбраться из жидкой лужи. — Вы не посмеете! Нет! Я — граф Добокс! Имперский регент! Это произвол! Вы заплатите! Её величество… все узнают! Я расскажу…

— Кензил, — перебил его Ликонт негромко, но Добокс тотчас заткнулся, затравленно глядя на герцога. — Ты никому ничего не расскажешь. Выбирай: или после порки ты голый, но живой выметаешься на все четыре стороны, или всё то же самое, но в конце тебя убьют. Учти, Кензил: если доберёшься до своей патронессы живым и начнёшь трепать языком, всё повторится. У меня длинные руки, граф. Ты и представить себе не можешь, насколько.

Добокс сглотнул, нервно глядя на ожидавшего приказа капитана. Перевёл взгляд на командующего… и внезапно понял, что тот хочет его смерти. Ждёт малейшей зацепки, чтобы свернуть ему шею на месте, не дожидаясь, пока тот сам выберет свою судьбу. Дикий огонь в глубине синих глаз казался почти безумным: Ликонт хотел крови. Осознание этого оказалось настолько ярким, что граф не стал испытывать судьбу.

— Я ничего никому не скажу, — хрипло пообещал Кензил. — Только… не убивайте… прошу…

Нестор отвернулся, когда плеть свистнула в первый раз, и молча вышел, слушая вопли за спиной. Плотно затворил за собой двери, чтобы крики не разбудили ни прислугу, ни хозяев замка, и вернулся во внутренний двор.

— Всё готово, — доложил ожидавший его рыцарь. — Можем отправляться.

Нестор кивнул, запрыгивая в седло поданного ему скакуна, и первым выехал со двора. Дорога до озера, несмотря на ночной час, была прекрасно видна из-за полной луны и звёзд, таких ярких на аверонском небосклоне, каких никогда не бывало в северном пределе Валлии. Там небо всегда было затянуто серыми облаками, снега не сходили по нескольку месяцев в году, и тьма намертво покрывала землю с наступлением ночи.

— Это кто там? — завидев огонь костра, спросил Ликонт.

— Местные разбойнички гуляют, — отозвался сопровождавший его рыцарь. — Они на другом берегу озера, нас не увидят. Да и пьяные они, песни орут, наутро так вообще ничего не вспомнят.

Бросив ещё один взгляд в сторону гуляющей шайки, Ликонт направил коня к противоположному берегу. Их уже ждали — трое его рыцарей, молча ожидавших командующего, и связанная Августа с накинутым на голову мешком.

Она сидела прямо на земле, скорчившись, и уже давно выговорила весь запас своих проклятий и ругательств, обрушившихся на уши стороживших её рыцарей. Её не трогали — пока что. При звуке подъезжавших всадников она встрепенулась, вскидывая голову, но увидеть ничего не могла.

— Кто здесь? — приглушённо, дрожащим голосом выговорила она. — Это ты, Нестор?

Ликонт спрыгнул с коня, подошёл к пленнице, сдёргивая мешок с её головы. Августа шарахнулась от него, но тотчас взяла себя в руки, растягивая побелевшие губы в улыбке.

— Нестор, что это за шутки? Отпусти меня, дорогой… ну же…

Он присел перед ней на корточки, разглядывая бледное, исказившееся от тщетно подавляемого страха лицо. Кучера, слугу и камеристку отпустили живыми, выкрав из кареты лишь Нивелийскую леди, но те оказались слишком озабочены спасением собственных шкур, чтобы помочь госпоже. Его воины переоделись в простую одежду, опознать валлийцев в темноте, таким образом, никто не смог. И Августа знала это.

— Нестор, — снова попыталась взять нужную ноту она. — Давай решим всё мирно…

— Давай, — неожиданно заговорил герцог. — Я подарю тебе то, чего ты лишила Марион — право выбора. Вариант первый — ты в озере, вот так, как есть, со связанными руками и ногами, и мешком на голове. Выплывешь — так и быть, отпущу. Вариант второй — мы тебя раздеваем и дарим во-он той благородной компании, — Нестор махнул рукой в сторону оравших разухабистые песни разбойников на другом берегу. — Уверен, они окажутся рады женскому обществу.

— Нестор, — губы Августы дрогнули, она тщетно дёрнулась в связывавших её путах. — Ты же не имеешь в виду… всё это? Это всё неправда, Нестор? Ты пошутил?

— Какие уж тут шутки, — буднично отозвался герцог. — Нет ничего серьёзней, чем видеть любимую женщину поруганной. Нет ничего ужасней, чем увидеть слёзы в её глазах. И когда после всего случившегося она ещё и молчит — её молчание оглушает. Я оглох к просьбам, Августа! Поэтому давай закончим с этим побыстрее. Озеро или мужское общество?

Её глаза округлились. Он… не мог… просто не мог обойтись с ней так!

— Ты что же, хочешь убить меня? — выкрикнула Августа, дёргаясь в путах. — После всего, что говорил мне? Где же все твои нежные слова, Нестор?

— Флирт, — безжалостно ответил валлиец, — с целью шпионажа. Быстрее, Августа, или я решу за тебя и выберу сам.

— Выбирай! — вскинула дрожащий подбородок Августа. — Выбирай! И будь проклят ты и весь твой род, Ликонт!

— Значит, мужское общество.

По знаку командующего Августу вздёрнули на ноги, потащили к лодке. Она пыталась упираться, визжала, проклинала, пыталась угрожать и умолять, но когда вслед за ней на лодку взошёл сам Ликонт, мгновенно унялась.

— На тот берег, — приказал командующий.

С ними отправились только двое воинов, налегших на вёсла; гребли быстро и сосредоточенно, ведомые ярким светом костра и пьяными голосами. Августа не сводила глаз с герцога. Когда-то он ей в самом деле нравился, и она строила далекоидущие планы… Сейчас в его лице, жестоком, равнодушном, в злых синих глазах она не видела ни прежней красоты, сразившей её в Ренне, ни хищного обаяния, покорившего её сердце — но могла прочесть свою ближайшую судьбу. Он действительно собирался сделать это! И ему на самом деле плевать, что с ней произойдёт, и что с ней сделают эти… эти…

— Нет, нет! — взвизгнула она, когда валлиец внезапно повернул к ней голову, и схватил за локоть, вздёргивая на ноги. — Нестор… Нестор, послушай… не надо, прошу тебя… будь ты проклят, не надо! Любимый… отпусти, пожалуйста…

Тускло блеснуло лезвие; он рывком развернул её спиной к себе, чиркнул кинжалом по шнуровке корсета, дёрнул, срывая с неё — и выкинул в озеро. Августа обернулась к нему, уже не пытаясь совладать с собой. Губы её дрожали, в глазах стояли слёзы. Платье обвисло, не поддерживаемое шнуровкой, но плечи по-прежнему покрывала полупрозрачная шаль, а под пышной юбкой находился металлический каркас. Он раздевал её, как и обещал, и хотел доставить к пирующим проходимцам нагишом — зверь, монстр!

Августа вгляделась: на берегу уже можно было различить гулявшую компанию. Их было несколько человек, и пьяные голоса уже доносились до плывущих в лодке. Нет, нет! Её, Нивелийскую леди… грязные, грубые, немытые разбойники… Прочь, прочь отсюда, подальше от валлийских варваров, подальше от этого чудовища…

Герцог дёрнул прозрачную шаль, оголяя плечи, отвернулся, чтобы выкинуть в озеро.

— Не-е-е-ет!!!

Громкий всплеск заставил его резко обернуться: Августа выпрыгнула из лодки.

— Стой!

Она почти мгновенно ушла под воду, с округлившимися от ужаса глазами и широко раскрытым для крика, захлёбывающимся ртом. Тяжёлое платье с каркасом тащило на дно, связанные руки и ноги не позволяли выплыть на поверхность. Ликонт ругнулся. Он не хотел её смерти, и вариант с озером был не более чем фарсом, призванным запугать проклятую гадину. Похоже, что он перестарался.

— За ней, быстро, — скомандовал герцог одному из воинов.

Тот тотчас бросил весло, выпрыгнул из лодки, уходя под воду. Нестор дёрнул щекой, наблюдая, как исчезают вслед за ним пузырьки на водной глади. Сам Ликонт, к своему стыду, плавать не умел, ещё в юности махнув рукой на бесполезные попытки удержаться на воде. Чтобы плавать, нужно расслабить тело, довериться обманчивой водной глади. Этого Нестор, привыкший рассчитывать только на себя, сделать не мог.

— Она слишком глубоко, — вынырнув, чтобы захватить побольше воздуха, доложил рыцарь. — Платье… тянет вниз… я отпустил её, чтобы достать кинжал… и тут же потерял… темно…

Он нырнул вновь, и Ликонт махнул рукой второму воину. Тот последовал примеру товарища, оставив весло и бросившись в воду. Командующий остался один в лодке, пытаясь взглядом отыскать хоть что-то, что помогло бы найти Августу. Плававшие невдалеке разрезанный корсет и шаль лишь сбивали с толку…

…Берегись женщины, мой король!

Нестор вздрогнул. Предсказание безумной галагатской пророчицы, о котором он забыл в тот же день, вдруг всплыло в памяти так явно, так ясно, что он почти услышал голос ведьмы — здесь, посреди чёрного в ночи озера…

…Она падёт от твоей руки…

— Да где же ты, дура…

Нестор вцепился обеими руками в борт лодки, чувствуя, как его прошибает холодный пот. Да что за проклятье! Он не хотел её смерти!..

— Слишком глубоко! — вынырнув, прокричал, задыхаясь, один из воинов.

— Ничего не видно! — тотчас показался из воды второй.

— Продолжайте поиски, — коротко велел командующий, и оба тут же ушли под воду.

…Когда оба в пятый раз показались над водой, и в пятый раз нырнули в поисках утопленницы, Ликонт медленно сел, левой рукой растирая виски. Он уже понял, что его рыцари не найдут Нивелийскую леди. Её найдут уже местные жители, когда спустя несколько дней её выбросит к берегу. Вопросы, если и возникнут, останутся неотвеченными. Свидетелей нет, ответов тоже. Предположения, конечно, появятся. Вот только кто посмеет обвинить членов императорской семьи…

Нестор шумно выдохнул, прикрывая глаза. Ему приходилось видеть смерть, но он ненавидел убивать женщин. Наказание, которое он готовил для Нивелийской леди, было, несомненно, жутким и жестоким, но это был необходимый урок, который он хотел ей преподать. Но Августа не захотела платить по счетам — и сама вышла из игры.

Оставалось только надеяться, что Марион не догадается о произошедшем раньше, чем он сам не будет готов ей рассказать.

Она приоткрыла секретную дверь пошире, прислушиваясь к разговору. Император Таир заканчивал встречу со своими советниками, отдавая последние приказы. Массивные двери его кабинета хлопнули, выпуская собрание, и она услышала знакомый вздох: молодой император остался наконец один.

— Бремя власти, — мягко проговорила Наала, выходя из-за портьеры, — утомляет похуже затянувшейся войны, не так ли?

Таир обернулся, и хмурое, уставшее лицо осветила солнечная улыбка.

— Моя дорогая супруга, — проговорил император, проходя навстречу жене, — как долго ты здесь была? Что ты слышала?

— Достаточно, чтобы остаться недовольной поведением сэра Андриана, — Наала улыбнулась, позволяя супругу поцеловать себя в щеку. — Кем он себя возомнил? Да, его послужной список впечатляет, и он верно прослужил твоей матери много лет, но, в конце концов, император здесь — ты, и если ты принял подобное решение, вправе ли он осуждать его? Ты очень добр, мой дорогой супруг, проявляя подобную снисходительность к его старческой немощи. Ты — благородный рыцарь, а вовсе не злой император…

— Не все императоры коварны, — не удержался от улыбки Таир, обнимая супругу, — а зло — понятие и вовсе относительное… что?

— Забыла сказать, — мягко улыбнулась Наала, проводя ладонью по белоснежным, тщательно уложенным волосам мужа, — для императора ты ещё и чересчур умён… обычно за императора думают его советники… Я уже говорила тебе, мой император — ты слишком хорош для своего окружения.

Таир не сдержался, прижал к себе молодую супругу, улыбаясь ей в плечо. Они замерли на несколько минут, наслаждаясь теплом друг друга. Скоро его вновь потревожат, и этот краткий момент их близости закончится…

…Когда мать объявила ему о своём решении, он не протестовал. Он уже два года самостоятельно правил Авероном, спрашивая у Северины совета лишь в исключительных случаях. Замужество Таиры дало ему надежду на то, что уж он-то теперь сможет выбрать себе жену по любви — из высшего сословия, разумеется. Но смерть Таиры принесла, помимо горя, множество изменений, и одно из этих изменений он сжимал сейчас в своих объятиях.

Брак с герцогиней Наалой, предположительно, должен был стать фиктивным, и после церемонии молодая супруга собиралась обратно в Валлию, под предлогом обряда очищения в удалённом от общества монастыре Единого. Таир не ожидал от будущей валлийской супруги, сестры всесильного и такого опасного Ликонта, ничего хорошего, но был прекрасно воспитан, и именно это воспитание не позволило ему игнорировать её общество. Он заговорил с ней, и его тотчас покорило то сдержанное достоинство, та лёгкость общения и та проницательность, выдававшая врождённую мудрость, с которыми она ему отвечала.

После первой встречи мать пыталась как-то смягчить впечатление от неказистой внешности его будущей супруги, что-то втолковывала о добродетели и скромности — но Таир не заметил в герцогине Наале каких-либо изъянов. Более того, она показалась ему необыкновенной, выделявшейся из всей его привычной свиты, и лицо её, пусть невыразительное, но свежее и открытое, освещалось умными, наблюдательными синими глазами, бездонными, как море, и глубокими, как северные снега.

С того дня Таир окончательно вышел из-под контроля Северины. Теперь его интересовало лишь общество молодой супруги. Император и сам не смог бы вспомнить, когда он начал ей доверять — бесконечно и безоговорочно. Наала оказалась мудрой советчицей, проницательной наблюдательницей, верной помощницей, и самым интересным собеседником за всю его жизнь. Они общались в основном по вечерам, когда Таир запирал все дела империи в сейфе своего кабинета, и мог хотя бы на несколько часов считать себя свободным. И Наала дарила ему такую свободу — самую восхитительную иллюзию, которую он только мог пожелать.

Вначале он просто отдыхал, сидя рядом с фиктивной супругой на открытой веранде под тёплым аверонским небом, и слушал её рассказы о Валлии, о её северных сияниях и далёких пределах, о бесконечном океане далеко на севере, который был покрыт льдом у берегов большую часть года. Он слушал валлийские легенды про отважных рыцарей и одиноких героев, про жутких чудищ северных пределов, волшебные озёра с целебной водой и бессметные богатства в глубинах горных шахт…

Наала, сама того не зная, исполняла его самую заветную мальчишескую мечту. Таир всегда был идеалистом, романтиком, чьим мечтам не суждено было сбыться, и тщательно скрывал это от глаз и ушей своего окружения — в том числе и от материнских. Узнай Северина, что её сдержанный, воспитанный, умный сын, решительный и жёсткий правитель, надежда империи, мечтает о путешествиях, рыцарстве, безумствах храбрых и волшебных мирах, вряд ли осталась бы довольна. В лучшем случае Таира ожидало осмеяние собственных фантазий, и уж этого гордый, неуверенный в своём праве на подобные глупости император бы не пережил. Наала не только не высмеивала — она сама жила в этих прекрасных мирах, где каждый мог стать тем, кем хочет. Она стала его единомышленницей, сумела за короткий срок понять его так, как родная мать не поняла бы за всю жизнь. И называя его благородным рыцарем, она, сама того не зная, дарила ему волшебные минуты счастья и уверенности в себе.

А потом наступил момент, когда Наале следовало покинуть императорский дворец Ренны согласно уговору — и тогда Таир понял, что не хочет отпускать её от себя. Что хочет слышать её голос по вечерам, обсуждать с ней выдуманные миры, улыбаться в небо, — а затем спускаться на землю и с равным удовольствием советоваться в делах мира существующего. У Наалы оказался потрясающий дар рассказывать невероятные истории — но никогда не досказывать конца. И он ждал, ждал каждого вечера так, как раньше никогда не ждал наступления грядущего дня. Он не хотел вновь оставаться один, погружаться в серый и скучный мир ежедневных интриг, политики и бесконечного напряжения, которое не удавалось снять даже после ночного отдыха — но все его силы странным образом получалось восполнить всего после одного разговора с супругой.

Он попросил её остаться. Пламенно, страстно. Горячо. В порыве жаркого разговора схватив её за обе руки, он неосознанно притянул её чуть ближе — и в тот же миг ощутил, как всё тело его пронзает новое чувство и новое желание. И Таир впервые посмотрел на фиктивную супругу с тем вожделением и восхищением, с которым смотрят только на любимую и страстно желанную женщину…

Наала осталась.

— Мне так жаль, что я не сумею присутствовать на свадьбе моего брата и леди Марион, — вздохнула молодая императрица, отстраняясь от супруга. — Когда Нестор прислал сюда гонца с письмом и вестью о своей свадьбе, я ответила согласием… а теперь придётся написать другое письмо и огорчить брата.

— Уверен, он поймёт, — Таир мягко улыбнулся, взял двумя ладонями руку жены, притянул к губам. — Командующий Ликонт всегда отличался крайней проницательностью. Я удивлён тем, что ему до сих пор неизвестно о том, что наш с тобой брак, моя возлюбленная Наала, давно перестал быть фиктивным.

Наала рассмеялась, и Таир заулыбался в ответ.

— Это я постаралась, — повинилась она. — Хоть раз в жизни Нестор должен прочувствовать свою вину? Пусть думает, что я по-прежнему в лапах жуткого чудовища… жестокого аверонского императора…

Таир притворно ахнул, нахмурился, зарычал, покорно изображая монстра — и утянул жену за собой в кресло, усадив её к себе на колени. Они украли у империи ещё несколько минут, и с каждым новым поцелуем император понимал, что сегодня ему будет очень сложно дождаться ночи.

— Бедная твоя мать, — произнесла Наала, когда оба попытались успокоиться: разгоравшаяся в крови страсть лишь сожгла бы их изнутри, не дождавшись исхода. Уже через несколько минут императору Таиру следовало отправляться на смотр войск за пределами Ренны. — Как же она отнеслась к новости о том, что леди Марион вскоре станет её родственницей?

Таир рассмеялся.

— О, ты многое пропустила! Никогда не видел матушку в такой ярости. Да что там! Я никогда не видел, чтобы она теряла контроль над собой — а вчера разгромила всю мебель в своей опочивальне! И откуда только силы взялись, в её-то возрасте… Я даже обеспокоился, вызвал дворцового лекаря… нет, я серьёзно! Мне дорога матушка, а вчерашнее помешательство могло довести её до удара. Но сейчас уже всё улеглось, — молодой император крепче обхватил талию жены, положил голову ей на грудь. — Уверен, она переживёт. Хотя выбор твоего брата, должен признать, удивил и меня тоже. Помнится, во время его первого визита в Ренну они с Синей баронессой не очень-то жаловали друг друга…

Наала сдержанно улыбнулась. Ещё в Галагате она видела сходящего с ума от безумной страсти старшего брата, потерявшего всяческое самообладание, когда жуткая болезнь угрожала жизни леди Марион. Наала понимала, что Нестор будет всеми правдами и неправдами добиваться руки Синей баронессы: страсть ослепила брата…

— Мне всегда нравилась леди Марион, — задумчиво продолжал Таир. — Леди-рыцарь, одна из лучших воинов империи в своё время… Про её подвиги на полях сражений ходили легенды! Да и её поведение при дворе внушало уважение… Увы, матушка не сумела оценить её таланты по достоинству. Надеюсь, теперь ситуация изменится…

Наала слушала мужа, приглаживая белокурые пряди на его голове.

Выходя замуж, она и подумать не могла, что их брак окажется внезапно счастливым. Когда она впервые увидела императора Таира, её охватили отчаяние и грусть. Её фиктивный супруг, подобно своей почившей сестре Таире, оказался необыкновенно, просто вызывающе красив. Белокурый, сероглазый, с небесными чертами открытого, волевого лица. Единственным недостатком был, пожалуй, невысокий рост, так что Наала оказалась ненамного выше супруга — но в то же время молодой император держался с такой уверенностью, такой решительностью, что этот изъян в нём практически не замечался. Понравился ей и умный, напряжённый взгляд, и жёсткие складки у рта, говорившие о цепкой хватке талантливого политика, и лучистая улыбка, скрашивавшая впечатление от часто хмурящегося лба.

Она не рассчитывала на ответное чувство, и именно эта уверенность в том, что их отношения никогда не выйдут за пределы дружеских, и помогла ей сделать их общение лёгким и ненавязчивым, увлекательным и интересным, не испорченным напускным и фальшивым, и не приправленным искуственным флиртом.

Местные придворные дамы поражались тому, как быстро сумела увлечь супруга валлийская герцогиня. Таир не сводил сияющих глаз с жены, ловил каждое её слово, игнорируя любое другое общество — и тем больше оказалось удивление всего двора. Император Таир всегда вызывал лишь трепет и уважение — жёсткий, подобно своей матери, решительный, подчёркнуто вежливый с дамским обществом, но бесконечно преданный интересам империи, и потому не оставлявший места развлечениям и светским беседам. Завладеть сердцем императора мечтала каждая — и тем неожиданней казался выбор молодого монарха.

Козни и интриги, в которые попытались увлечь супругу императора завистники, разбивались о гранитное спокойствие Наалы и её неизменное дружелюбие. Императрица, казалось, не замечала скрытой неприязни, улыбалась в ответ на двусмысленные вопросы, окутала заботой и вниманием всех и каждого, помнила придворных по именам и всегда с искренним участием интересовалась их делами, помогая по мере возможностей тем, кто этого действительно заслуживал. И это сработало. Это — и серая, неприметная внешность Наалы, не оставлявшая места женской зависти. Молодую императрицу приняли и полюбили.

Немало способствовало этому и мнение Северины, которая также попала под обаяние невестки. Стареющая императрица оказалась неготова к ласковой заботе, которой окутала её Наала; к тому, что невестка по доброй воле начала скрашивать одинокую, несмотря на многочисленное окружение, старость. Наала слушала её, спрашивала советов даже тогда, когда не нуждалась в них, заставляя Северину чувствовать себя по-прежнему нужной и важной, решала вместе с ней вопросы, которые на самом деле давно обговорила с Таиром, и получала, казалось, истинное удовольствие от общества свекрови.

— Можем пригласить герцога Ликонта и леди Марион в Ренну, — предложил Таир, — после свадебной церемонии. Матушка, конечно, разгромит всё западное крыло, но ничего не сможет поделать. Герцог Ликонт — наш родственник, и влиятельный человек. Она не посмеет отказать ни нам, ни ему в подобном дружеском жесте.

— Я уже говорила, что ты самый замечательный супруг… самый лучший мужчина… на свете? — шепнула Наала, с любовью глядя на жмурящегося, точно сытый кот, Таира.

— М-м-м… не помню… повтори? — потёрся щекой о её плечо император.

В дверь кабинета нерешительно постучали. Таир оторвал голову от теплой груди, сузил глаза, поджимая губы. Лицо его разительно переменилось, и Наала поднялась с его колен, безошибочно угадав настроение мужа. Дела империи нельзя откладывать бесконечно.

— Я приду вечером, — вновь обратился к ней Таир, также поднимаясь с кресла. — Береги себя… — притянул к себе, вдохнул тёплый запах, и с сожалением отстранился, бросая хмурый взгляд на дверь. — И сообщи герцогу Ликонту о радостной вести, — вновь солнечно улыбнулся император. — Я бесконечно люблю тебя, моя дорогая супруга, но держать в неведении твоего брата…

— Я поняла тебя, мой благородный рыцарь… Мужская солидарность! — закатила глаза Наала, подмигнула мужу, и скрылась за портьерой, открывая потайную дверь.

За её спиной улыбался счастливый император.

Марион прикрыла глаза, всей кожей ощущая прохладный западный ветер. Нестор говорил, что им повезло с погодой — лето на севере Валлии начиналось обычно с проливных дождей. После тёплого климата Аверона холодные ночи в лесистой местности казались особенно пробирающими, и Марион не раз с тревогой поглядывала на сына, переживая, как тот воспримет перемены.

Михо был счастлив. Предвкушение дороги и приключений, романтики вечерних костров и общества друзей вскружили голову Синему баронету. Сэр Эйр, который отправился вместе с ними, лишь устало улыбался на восторженные отзывы Михаэля. Баронету нравилось всё: дорога, пейзаж, светло-голубое, почти серое небо, предвещавшее близость северного предела Валлии, каменные домики небольших селений, мимо которых они проезжали, лохматые буйволы, которых селяне здесь использовали вместо коней, — и особенно общество герцога Ликонта.

Марион с удивлением смотрела на то, как сын старается опередить её, чтобы обратиться к командующему, с открытым ртом слушает ответ, разглядывая мужчину так, словно хотел впитать каждое слово, и с детским восторгом рассматривает длинный полуторник за спиной герцога. Ликонт, к его чести, отвечал баронету со всем вниманием, общаясь как равный с равным, и Михаэль окончательно пленился подобным обращением.

— Ма-ам!

Михаэль взбежал к ней на пригорок, с любопытством посмотрел вниз.

— Ух ты! Река, — констатировал он, рассматривая бурлящий поток под обрывом. — Ты идёшь, ма? Костёр уже развели, темнеет ведь! Нестор говорит, дальше гористая дорога, ехать в сумерках опасно… ты скоро?

— Скоро, — Марион въерошила сыну волосы, — ступай, Михо. От сэра Эйра не отходи! Здесь может быть опасно…

— Да, знаю, — беспечно отмахнулся баронет. — Нестор рассказывал. Тут такие звери обитают, каких в Авероне нет. Навроде волков… да понял я, понял, — поймал предупреждающий взгляд матери Михаэль, — от сэра Эйра ни на шаг. Давай скорее, ма!

Баронет сбежал вниз, и Марион усмехнулась ему в спину: похоже, Нестор не терял времени в борьбе за покорение сердец, разрешив её сыну звать себя по имени.

Они покинули земли Синих баронов больше недели назад, оставив дворецкого временным хозяином в замке. С собой Марион взяла лишь Эйра и Юрту. Ни Кензила, ни Августы она так и не увидела, и прекрасно догадывалась о причине их столь скорого отъезда: вопли Кензила слышали все обитатели замка. Непонятным оставалось лишь мрачное настроение самого Ликонта, которое он тщетно пытался от неё скрыть — но у неё имелись некоторые предположения.

Свадебную церемонию решено было провести в фамильном замке Ликонтов, далеко на севере Валлии, чтобы избежать глаз и ушей реннского и галагатского дворов: ни у кого не должно возникнуть сомнений в подлинности брака. Они уже давно миновали Галагат, и теперь, несмотря на летнюю пору, с каждым днём их продвижения на север значительно холодало. И как здесь только живут эти валлийские варвары, с их долгой зимой и коротким, прохладным летом?..

— Ты звала меня, — раздался знакомый голос за спиной. — Я пришёл.

— Я? — удивилась Марион, оборачиваясь, чтобы встретить пристальный взгляд синих глаз. — Звала? Слух подводит тебя, командующий. Что поделать: возраст…

Нестор улыбнулся, протягивая руку, перехватил развивающуюся на ветру прядь. Нагнулся, поднося её к лицу, вдохнул запах, прикрывая глаза. Марион смотрела на склонившегося перед ней Ликонта со смешанным чувством. Всю эту неделю она узнавала его всё с новых сторон. Походные условия меняют людей, высвобождая всё то, что подавляется в условиях мира цивилизованного. Нестор улыбался — и эта улыбка была совсем непохожа на хищный оскал, мелькавший на его лице в дворцовых стенах — смеялся и шутил, общался со своими воинами на равных, вспоминая все пройденные вместе битвы — и в то же время избегая неприятных аверонцам тем. Марион наблюдала за ним, с каждым разом убеждаясь всё больше: вот он, тот Нестор Ликонт, который ещё не погряз в политических дрязгах, который не запутался в собственных раскинутых сетях; верный друг и товарищ, прирождённый воин — но, увы, также и прирождённый лидер. Быть может, он и уступил бы в борьбе за власть и превосходство — но уступил бы лишь достойному сопернику. Похоже, таких в окружении Нестора Ликонта попросту не нашлось…

— Ты распустила волосы, — пояснил командующий, выпрямляясь.

— И ты расценил это как приглашение, — усмехнулась Марион, пряча улыбку.

— Мне так показалось, — пожал плечами Нестор. — Хотя было бы убедительней, если бы ты одела платье.

— Обойдёшься, Ликонт! — вспыхнула она, вновь отворачиваясь к обрыву.

— Нестор, — шепнули ей на ухо, обжигая горячим дыханием. — Ты права, обойдусь. Ты и в кожаной кирасе сводишь меня с ума…

— Нестор… — чувствуя, как левая рука командующего приобнимает её за талию, позвала Марион, — мы всё ещё говорим о фиктивном браке?

— М-м-м… да, — с сожалением отпуская её, вздохнул герцог. — Как пожелаешь.

Марион обернулась, бросая взгляд через плечо Ликонта на горевший внизу костёр. Отряд из десяти воинов, Юрта с Эйром и Михаэль отлично проглядывались с пригорка.

— Нестор, — позвала задумавшегося герцога Марион, — что не даёт тебе покоя? Я же вижу…

Он опустил глаза, и мрачная тень, мелькнувшая на его лице, лишь подтвердила её догадки.

— Что произошло на землях Синих баронов? То, чего я не знаю… скажи мне. — Марион подняла руку, коснулась подбородка командующего, призывая его поднять глаза. — Нестор?..

Герцог шумно вздохнул, перехватывая её ладонь, сжал, вновь отводя взгляд.

— Я не хотел её смерти, — выдохнул он. — И не хотел, чтобы ты узнала.

Марион выслушала всю историю молча. Всё оказалось так, как она и предполагала: опасение её реакции, наряду с терзавшими герцога угрызениями совести — которая, как оказалось, всё ещё жила в нём — и не давало ему покоя все эти дни.

— Никому не суждено жить вечно, — наконец заговорила она, когда молчание затянулось. — И твои руки уже давно в крови… Но каждый раз неприятно, как в первый, верно?

Он удивлённо вскинул на неё глаза, и тут же опустил. Коротко кивнул.

— Пойдём, — Марион коснулась его руки, — нас уже ждут.

Командующий молча последовал за ней. Большинство женщин, которых он знал, отреагировали бы на его признания либо упрёками, либо же, наоборот, увещеваниями в том, что в произошедшем не было его вины. Марион не стала делать ни того, ни другого. С первым превосходно справлялась совесть самого Ликонта, а во второе он бы сам не поверил.

— Марион, — вдруг придержал её за руку Нестор.

Воительница обернулась, вопросительно глянула на него.

— Я просто… рад, что ты рядом. Спасибо.

Марион вгляделась в абсолютно серьёзное, и слегка уставшее лицо. Нестор и вправду имел в виду то, что говорил. Впервые у неё мелькнула мысль о том, что из всего его окружения, из всех близких ему людей она, и только она имела над всесильным Ликонтом почти безграничную власть. И это открытие оказалось таким… ярким, таким болезненным, что она не смогла выдержать его взгляд — опустила глаза и молча прошла к костру.

Юрта, кутавшаяся у огня в меховую накидку — ну что за лето у этих варваров, в самом-то деле! — хмыкнула в кулак, поглядывая на Синюю баронессу. За всё время путешествия леди Марион практически не снимала кожаного доспеха, привыкнув ожидать от дороги худшего — и сердце старой камеристки не выдержало. Это она упросила баронессу распустить заплетённые в тугую косу волосы, она же расчесала в шатре, приведя госпожу в более-менее приличный, по её мнению, вид. И судя по тому, с какой скоростью направился вслед за ней будущий супруг, она не ошиблась.

У костра долго не засиживались. Герцог, посоветовавшись с капитаном, отдал приказ тушить огонь — посланные на разведку рыцари нашли свежие следы зверья. На предположение Эйра о том, что костёр как раз должен отпугнуть ночных гостей, Ликонт лишь молча покачал головой. Аверонцы не знали, чем богаты здешние валлийские горы — и, если Единый будет к ним благосклонен, не узнают.

Марион долго не могла уснуть. До Рокхейма, небольшого городка на севере Валлии, где располагался фамильный замок Ликонтов, оставалось всего два дня пути. А потом… там, вдали от всей её прошлой жизни, начнётся совершенно новый этап. Этот брак мог оставаться фиктивным — но предчувствие перемен не отпускало её. Тревожные мысли не давали уснуть довольно долго, а когда она наконец задремала — чья-то рука легла ей на рот, и несильно сжала, призывая молчать. Воспоминания про озеро и вонючий запах чужого пота нахлынули на неё, и Марион вскинулась, спиной чувствуя чьё-то большое, сильное тело.

Нестор приложил правую, стальную руку к губам. Кивнул на выход из шатра, и вышел первым, ступая по траве осторожно и мягко.

Сон как рукой сняло. Марион бросила быстрый взгляд на мирно дремавшего сына и Юрту, и подхватила ножны с мечом, выходя из шатра. Нестор уже ожидал её у выхода, рядом стоял капитан и двое рыцарей, несших ночной дозор. Эйр, стороживший у входа, склонил голову, пропуская воительницу.

— Разбуди Михо и Юрту, — быстро заговорил Нестор, в то время как капитан с рыцарями начали будить остальных воинов. — Спрячьтесь под повозкой. Эйр с вами. Если что-то пойдёт не так — бегите на пригорок, на той стороне есть узкая тропа, ведущая к реке. В воду они не сунутся.

— Кто — они? — спросила Марион, накидывая на себя кожаную перевязь и радуясь, что перед сном так и не разделась, не вняла уговорам Юрты, оставшись в кирасе.

— Волкодлаки, — хмуро ответил Ликонт, вглядываясь в оживающий в свете луны лес.

Марион резко обернулась, сощурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте. Ей показалось, что она видит огромные тени, мелькавшие между деревьями — и не медлила больше. Ворвавшись в шатёр, она растормошила Юрту, подняла Михо. Пока перепуганная со сна камеристка пыталась лихорадочно одеться, Марион накинула на сонного сына меховую накидку, защёлкнула на поясе ремень с кинжалом: лучше, чем ничего.

— Прячьтесь под повозкой, — быстро заговорила она. — И не высовывайтесь!

Юрта вопросов не задавала: дёрнула за руку баронета, который, несмотря на растерянность, успел ухватить с одеяла верный лук с колчаном, и потащила на выход. Эйр подхватил камеристку под локоть, кивнул на укрытие, уводя в безопасное место. Марион подняла щит, сетуя на проклятые волосы: совершенно не оставалось времени на то, чтобы собрать лезущие в глаза пряди. Ох уж эта Юрта с её неуместной заботой!..

— Марион, я прошу тебя… — Нестор стоял с алебардой наперевес, точно позабыв про висевший за спиной меч, — уйди!

— Нет.

— Марион! — рявкнул командующий. — Уйди, во имя Единого! Ты не знаешь, что нас ждёт! Иди к сыну!

— Я останусь здесь, чтобы не подпустить их к повозке, — отрезала Марион.

— Марион, — почти зарычал Ликонт, разворачиваясь к ней, — уйди отсюда!!!

— Я не оставлю тебя! — выкрикнула она в ответ; и тут же ужаснулась собственным словам.

Нестор дико взглянул на неё, и тут же громкие крики с края поляны заставили их обернуться.

— Наступа-а-а-ю-ю-у-ут!!!

Рыцари держались полукругом, но таким же полукругом из лесу выскочили огромные твари. Марион едва не отшатнулась, когда разглядела, какие на самом деле эти волкодлаки: полуволки-полумедведи с мощными, мускулистыми телами, ощеренными пастьми, из которых капала на землю жёлтая пенистая слюна…

…Она так и не заметила, когда прыгнул первый зверь, и что случилось с державшими строй воинами. Тварей оказалось много, и они легко перепрыгивали через сцепившихся с их собратьями рыцарей. Когда прямо на неё понёсся волкодлак, она, уже ставшая в защитную стойку, вдруг почувствовала сильный толчок — и едва ли не кубарем отлетела в сторону, тотчас перекатившись, вскочив на ноги.

Толкнувший её Ликонт пригнулся, пропуская первую кинувшуюся на них тварь, и с размаху, не поднимаясь, всадил алебарду во второго зверя. Волкодлак завыл, когда командующий резко выдернул оружие, развернулся к первому зверю, выбрасывая алебарду вперёд, разрубая зверя от шеи до груди. Алебарда тотчас застряла в мощном теле — Нестор дёрнул рукоять раз или два, и бросил, оборачиваясь к недобитому волкодлаку.

Марион успела подскочить к зверю первой — и вонзила меч в незащищённую спину. Зверь взревел, оглашая округу жутким предсмертным воем, и, падая, вскинул лапы — совсем как человек — ударяя одной из них в кромку её щита. Удар оказался мощным, она едва удержалась на ногах. Пожалуй, лишь теперь воительница понимала, с чем им пришлось столкнуться. Всё её воинское умение оказалось бесполезным: здесь нужна была лишь ответная сила, сила физическая, в которой она, искусная фехтовальщица, всё же уступала хорошо обученным и тренированным рыцарям Ликонта.

Они выдернули своё оружие из туш мёртвых тварей одновременно. Всего один взгляд — и они стали спиной друг к другу, в лучшую защитную стойку из возможных…

…И начался ад.

Волкодлаков не становилось меньше. Казалось, весь лес ожил, наполняя залитую лунным светом поляну утробным воем, бешеным рычанием, всхрипами, булькающими, гортанными звуками летевшего на них зверья, и болезненными вскриками оборонявшихся людей.

Её щит, прекрасный щит из реннской стали, после броска одной из тварей вогнулся внутрь, давая трещину, а в руке что-то дико хрустнуло под жутким напором. Она сумела добить волкодлака, поймав его на очередном броске клинком под грудь — и ногой отпихнула зверя подальше от себя. Спиной она ощущала мощные движения Нестора, размахивавшего своей алебардой, и даже на миг позавидовала ему — в подобном бою боевой топор и в самом деле лучшее оружие: не то, что её короткий одноручный меч…

Не было времени даже на то, чтобы оглядеться, отыскать взглядом повозку, под которой укрылись Эйр с Юртой и Михаэлем; всё, что она могла — рубить нападавших тварей, и не дать им пройти за спину к Нестору. По крайней мере, командующий справлялся с аналогичной задачей превосходно — ни один из волкодлаков не прошёл мимо него.

— Их… слишком… много!!! — донёсся до них голос капитана. — Надо… отступа-ать!!!

— Эйр! — гаркнул Ликонт, разрубая бросившегося на него волкодлака. — Эйр, уходите отсюда! Через пригорок, к воде! Живо!!!

Марион обрушила кромку щита на подобравшегося слишком близко зверя, заставляя того нагнуть огромную голову — и снизу рубанула по подставившейся шее. Тотчас бросившийся на неё второй волкодлак сбил её с ног, опрокидывая на спину, и она едва успела выставить клинок вверх, удерживая весь вес рухнувшего на неё зверя. Клинок вошёл в грудь, волкодлак жалобно заскулил, рыкнул, дёрнулся и обмяк. Кто-то вцепился в его шкуру с той стороны, скидывая его тушу с неё — и Марион увидела залитое кровью, искажённое от жуткого боя лицо, такое знакомое, такое похожее на то, которое она видела под стенами Пратта… Вот только тогда она хотела его смерти — столь же сильно, сколь сейчас боялась за его жизнь…

Она вскочила на ноги, скидывая с руки бесполезный, искорёженный щит — и метнула его в голову первой же подскочившей твари. Поднырнула под неё, разрубая клинком от подмышки до крепкого, мускулистого брюха, и выскочила с другой стороны, бросая взгляд на бежавшие через поляну к пригорку фигуры. Эйр бежал последним, спиной, держа меч наготове, и Марион поняла, почему — вслед за убегавшими метнулось несколько ближайших к ним тварей.

— Нестор! — в отчаянии крикнула она.

Командующий обернулся, глянул в сторону убегавших — и со всей силы метнул алебарду вперёд. Лезвие вонзилось в спину последнего из волкодлаков — и Ликонт, на ходу доставая полуторный меч из-за спины, побежал следом.

Марион не смогла побежать за ним. Зверьё оттеснило её к сражавшимся у края леса рыцарям, и какое-то бесконечно долгое время она не могла вырваться из той мясорубки, в которой оказалась. Прошло, должно быть, не так много времени, когда предрассветные лучи окрасили мир серым, и ряды выбегавшего на поляну зверья значительно поредели: похоже, волкодлаки не жаловали солнечный свет. Лишь тогда Марион сумела вырваться из рубки, переступив через одного из стонущих рыцарей. Капитан отряда, всё это время сражавшийся с ней бок о бок, махнул рукой с намертво зажатым в ней клинком:

— Помогите командующему! — и, развернувшись, тотчас всадил меч в подобравшегося близко зверя.

Марион побежала на пригорок, туда, где скрылись Эйр с Юртой и Михо. Нестор оттуда так и не вернулся, и звуки битвы, доносившиеся с холма, подтвердили худшие из опасений. Она уже видела — находившиеся на пригорке прекрасно проглядывались с долины — сражавшегося со зверем Эйра, скорчившихся за камнем Юрту с Михаэлем — и обезоруженного, окровавленного Ликонта, на которого бросился волкодлак.

Зверь повалил командующего на землю, рыкнул, раздирая когтями стальные латы — и вцепился зубами ему в шею. Нестор вскрикнул, коротко и глухо, левой рукой пытаясь удержать волкодлака на весу, не давая ему вонзить клыки глубже — и Марион с нарастающим отчаянием поняла, что не успевает. Всего несколько секунд…

…Свистнула стрела, вонзаясь в спину зверя. Волкодлак взвыл, отрываясь от обессиленного, стремительно терявшего силы Ликонта, в ярости обернулся, красными, бешеными, глубоко посаженными глазами отыскивая дерзкого лучника…

Михо дрожащими руками налаживал вторую стрелу, направляя её на волкодлака — и тем самым облегчил зверю задачу. Рыкнув, волкодлак бросился на баронета.

Марион не успела даже вскрикнуть — Эйр сражался с последним из волкодлаков, и не мог, просто не мог успеть… зато успел неожиданно нашедший в себе силы Ликонт, бросаясь на спину зверю.

Волкодлак взвыл, когда кинжал в левой руке командующего вонзился ему в шею, встал на задние лапы, отрывая вцепившегося в него мужчину от земли, выгнулся, испуская дикий, утробный рёв… сделал несколько шагов назад, судорожно дёргая передними лапами… и рухнул с обрыва, унося с собой повисшего на нём Нестора Ликонта.

— Не-е-ет!!!

Марион взлетела на пригорок в тот самый миг, когда Эйр последним ударом отрубил своему волкодлаку мощную голову. Телохранитель развернулся, отыскивая взлядом бледного Михаэля, в плечи которого вцепилась пухлыми руками Юрта, и вновь обернулся, проверить, как дела у Ликонта.

Марион подлетела к краю обрыва, заглядывая вниз. В серых предрассветных лучах расходившиеся на воде пенистые круги медленно окрашивались красным…

— Нет! — удержал её за руку Эйр. — Камни! Скалы! Вы разобьётесь!

Воительница стряхнула с себя руку телохранителя, в отчаянии обернулась, отыскивая взглядом тропу, ведущую к воде, про которую говорил Нестор. Если бы не Эйр, она бы и в самом деле бросилась вниз, в бурлящий поток горной реки…

— Оставайтесь с Михо! — крикнула она, увидев наконец то, что искала.

Марион бросилась по тропе вниз, соскальзывая, съезжая по влажным от предрассветной росы камням, пытаясь разглядеть в сумерках хоть что-то… хоть малейшую тень в бурлящей воде…

Не успевает, она не успевает! Проклятье! Проклятая, бездарная жизнь! Да что же это! Она не может спасти Нестора… как и раньше не сумела уберечь Магнуса…

— Держись, держись… будь ты проклят, держись…

Она остановилась уже у самой воды; глянула налево, направо, и побежала вдоль каменистого берега вниз по течению, увидев — далеко впереди — всплывающую тушу волкодлака…

Марион сбросила на ходу перевязь с мечом, сорвала латные перчатки, отбрасывая в сторону — и бросилась в реку. Она нырнула, уходя под воду, разгорячённой кожей чувствуя пробирающую прохладу горного потока, раскрыла глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то в воде — и далеко впереди увидела тёмный силуэт, стремительно уходящий на глубину.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы доплыть до командующего: его уносило быстрым течением всё дальше от неё. Нестор был ещё в сознании, пытался выплыть наверх, — но двигался рывками, неумело; и тяжёлые латные доспехи тянули однорукого командующего на дно…

Она подхватила его подмышки, рванула наверх — но тут же остановилась, увидев гаснущий, невидящий взгляд. Обхватила его лицо ладонями, прижалась губами к губам, надавила, заставляя его открыть рот, глотнуть набранного ею воздуха. Синие глаза на миг распахнулись, и она обвила руками его грудь, несколькими сильными, мощными рывками выбираясь на поверхность. Кожаная кираса не так стесняла движения, как стальные латы — и всё же ей было тяжело. Она даже отпустила Нестора на пару секунд, вырываясь наверх, чтобы глотнуть воздуха — и вновь нырнула, ухватывая командующего за левую руку, вытягивая за собой из воды. Ей пришлось почти взвалить его себе на плечо, чтобы лицо его оказалось над водой, и добираться до суши с уже бесчувственной ношей. Течением их относило всё дальше, прочь от крутых берегов — и наконец её ноги нащупали дно.

Когда она вытащила его из воды, уже совсем рассвело. Тяжело дыша, захлёбываясь холодным воздухом, Марион уложила командующего спиной на серый песок, принимаясь расстёгивать кожаные ремни, удерживавшие стальные латы на его груди. К тому моменту, когда она окончательно освободила его от доспехов, лицо Нестора приобрело уже почти землистый оттенок. Отчаяние охватило её; даже руки, исправно толкавшие герцога в грудь, дрожали. Три толчка — вдох. Три толчка — вдох. Толчок. Толчок.

— Дыши! Ну же, валлийский ублюдок, дыши!!!

Она ударила его, ещё раз и ещё, в полном отчаянии; положила голову ему на грудь, рядом с ладонью, пытаясь услышать глухой звук бьющегося сердца. Несколько мгновений показались целой вечностью. Впервые, пытаясь различить стук сердца когда-то ненавистного герцога, она поняла, что это сердце ей дорого — и не только как залог их с Михо безоблачного будущего. Впервые, вглядываясь в безжизненное, посеревшее лицо, она с болезненной ясностью поняла, как же много для неё значит этот самоуверенный валлиец, этот грубый варвар… самый страшный враг — и самый преданный друг…

— Пожалуйста, только дыши… дыши! Ну!!!

Глухой толчок в его груди отозвался в ней райским пением. Сердце забилось — медленно, но верно. Марион выдохнула, прижала ладонь к глазам, и тут же опомнилась — вновь положила руки на грудь герцога, одну поверх другой, совершая выверенные, ритмичные толчки.

— Приди в себя, — одними губами просила она, не чувствуя, как по мокрому лицу скатываются солёные, отнюдь не речные капли. — Ну же… открой глаза…

Она спасла его от воды, но битва за жизнь всё ещё продолжалась. Волкодлак почти вырвал кусок мяса из плеча герцога, и, хотя ни один важный сосуд не был порван, Ликонт продолжал терять кровь. Скорей бы привести его в чувство… довести до лагеря…

Марион коснулась своими губами его, выдохнула, наполняя его лёгкие воздухом.

— Ликонт! Ну же… дыши… дыши, сволочь!!!

Страх потерять его именно сейчас, страх того, что он всё же умрёт на её руках, придал ей сил. Размахнувшись, она влепила ему оплеуху — наотмашь, не сдерживаясь, так, что обожжённая хлёстким ударом рука вспыхнула огнём.

Командующий вздрогнул, закашлялся, поперхнулся пошедшей горлом водой, переворачиваясь на бок, — и задышал. Марион отпрянула от него, позволяя надышаться, откашляться от речной воды. Облегчённо выдохнула:

— Живой, ублюдок…

И уже почти неслышно, вымученно добавила:

— Ликонт…

Герцог откашлялся, обернулся, щуря на неё покрасневшие от воды глаза.

— Нестор, — сипло поправил он её.

Марион на миг обмерла, а затем застонала — сдавленно, сквозь зубы — и притянула его к себе. Нестор прислонился к ней, тяжело выдыхая в шею, обхватил рукой за талию, уткнувшись носом в плечо. Они просидели так несколько минут, когда Нестор слегка отстранился, заглядывая ей в глаза.

Она не отвела взгляда. Медленно коснулась ладонью мокрой щеки, провела по влажным волосам. И не отстранилась, когда он вновь склонился к ней…

Нестор целовал её осторожно, бережно, мягко — касаясь вначале щеки, затем подбородка; так же мягко завладел губами, нежно, ненастойчиво — совсем не так, как он целовал её раньше, жадно и ненасытно, утоляя лишь собственную терзавшую его страсть. Марион отвечала ему, и её тело по-прежнему отзывалось на его поцелуй, с готовностью и тоской — по его запаху, по его теплу… наполняя всё существо её блаженством и покоем…

— …а-ри-и-он!

— …ко-онт!

— …де вы?!

Он отстранился первым. Прислушался к далёким голосам, не меняя позы, продолжая прижимать её к себе.

— Нас ищут, — проронила Марион.

Нестор кивнул, по-прежнему не делая попыток подняться.

— Надо идти. Возможно, кому-то из твоих рыцарей нужна помощь.

Ликонт вздохнул, крепче сжимая её талию, вжался, зарываясь носом в распущенные мокрые пряди.

— И тебе нужна перевязка, — продолжала Марион, поддерживая его, прижимая к себе. — Волкодлак порвал тебе плечо. Хотела бы я сказать, что до свадьбы заживёт, но…

— И не надейся, — внезапно обрёл дар речи Нестор, глухо и невнятно из-за прижатого к кожаному доспеху носа. — Это не отменяет церемонию. На отстрочку тоже не рассчитывай.

Марион рассмеялась, прижимая к груди мокрую голову командующего. Что же изменилось? Что случилось с ними? Почему он стал смотреть на неё совершенно другими глазами — как на нечто хрупкое и святое — и почему… почему она была так уверена, что больше не сможет жить без этих синих, как северное небо, глаз?..

— Я и не рассчитываю. Скорее, это ты попытался избежать поспешной женитьбы. Вот скажи мне… Нестор… кто же так плавает? Ты шёл на дно, как…

— Марион, — недовольно отозвались от её плеча, — я же не спрашиваю, почему речная вода на твоих щеках солёная? Окажи ответную любезность…

Марион улыбнулась, отстранилась, и поднялась на колени, перекидывая его руку через плечо. Опираясь на неё, командующий поднялся, — как раз вовремя, чтобы встретить показавшихся на том берегу верных ему рыцарей…

Орест склонился к её животу, легонько погладил, поцеловал, и вновь вытянулся, откидываясь на подушки. Флорика тотчас перекатилась к нему подмышку, устроилась поудобнее, закидывая ногу ему на бедро.

— Как-то не верится даже, — негромко проговорила она, выводя пальцем узоры на его груди. — Ты в самом деле готов пойти на это? Орест, ведь мы можем продолжать видеться! Так, как мы всегда виделись… Я не хочу, чтобы ты потом обвинял меня… когда начнёшь жалеть… мне это не нужно, Орест, правда же!

— Это нужно мне, — решительно отмёл король, обнимая девушку за плечи. — И я не буду жалеть.

— Ты будешь навещать нас, — продолжала увещевания Фло. — Изредка… я же понимаю, ты — величество, и дела у тебя важные… нихто за тебя их не решит…

— Я всегда был младшим принцем, — подавил вздох Орест, перехватывая смуглую ладошку, — и никогда не мечтал стать королём. Я люблю тебя, Фло, и устал прятаться от чужих глаз. Я хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, делить радости и невзгоды, жить вместе, просто жить… Я хочу видеть, как родится наш ребёнок, хочу быть рядом с тобой, когда тебе понадобится моя помощь, хочу, чтобы мой сын… или дочь… знал, что у него есть отец! Это всё невозможно, пока я сижу на троне! Мне нужна ты. А трон пусть забирает себе Нестор. Он его честно заслужил…

— Трон нельзя заслужить, — Флорика приподнялась на локте, заглядывая в полное решимости лицо Ореста. — Даже я знаю! В тебе течёт королевская кровь, а кто такой этот твой герцог? Ну, шишка важная… командующий… но он же не наследник трона, нет?

Орест помедлил.

— Андоим как-то обмолвился… я тогда не придал значения… да неважно всё это, Фло! Главное, что мы с тобой будем вместе. Ты, я и наш ребёнок. У меня есть поместье, день пути от Галагата… мы будем счастливы там, Фло! Я… я хочу жениться на тебе, как честный человек, хочу иметь полное право проводить с тобой дни и ночи — и не бояться больше ни чужих глаз, ни чужих языков! Ты… ты ведь согласна, Фло?

Ящерка вздохнула, вновь умащиваясь на плече короля.

— Знамо дело, согласна. Брат мне башку снесёт, ежели я тебе сердце разобью. Так и сказал: король Орест — хороший человек, не пудри ему даром мозги…

— Вот за что мне всегда нравился Большой Питон, — рассмеялся Орест. — Передавай ему моё почтение.

— Ай, обойдётся! А что же герцог Ликонт? — вновь вернулась к интересующей её теме Флорика: Феодор велел узнать всё, что только можно, про своего должника. — Ты ему сообщишь о своём безумстве?

— Нет, — поёжился Орест. — В смысле, сообщу — но уже после того, как дело будет сделано.

— Почему? — удивилась Флорика.

Король тяжело вздохнул. Про командующего Ликонта он старался попросту не думать. После того, что он собирался сделать, Нестор останется совсем один, без друзей. Орест не хотел думать про друга плохо, но командующий был сам в этом виноват: недаром и Януш исчез сразу же после отъезда Ликонта из Галагата, оставив свою лабораторию и свои вещи нетронутыми. Теперь вот он, Орест, собирается сделать практически то же самое…

— Боюсь, что он найдёт способ меня переубедить.

Флорика затихла, греясь под боком у короля, тайком разглядывая светлые вихры и встревоженные ореховые глаза. Орест всегда говорил, что любит её, но, пожалуй, до этого момента Ящерка и не подозревала, как сильно. Он подарил ей заботу, внимание, тепло, надежду на новую жизнь — всё то, чего лишил её преступный мир Галагата. Феодор всеми силами старался вытолкнуть сестру из водоворота событий теневого мира, и, несомненно, подобному решению короля лишь обрадовался бы: теперь он сможет не волноваться за сестру, перепоручив заботу о ней законному супругу. Да и сама Флорика, несмотря на собственное возросшее влияние среди воров и щипачей столицы, и постоянную тревогу за брата, была бы не прочь отойти на время от дел…

Она счастливо вздохнула, обнимая Ореста за талию. Всё-таки не каждая девушка может похвастать тем, что любимый мужчина отрекается ради неё от трона…

Марион взбежала по последней лестнице, ведущей на крепостную стену, огляделась, рассматривая разверзшуюся под ногами бездну. Фамильный замок Ликонтов располагался на вершине горы, дорога с которого вела лишь одна — вниз, к подножию, где раскинулся небольшой городок Рокхейм. Северный предел Валлии оказался гораздо прекраснее, чем она его себе представляла. Покрытые льдами вершины гор, зелёные долины, свежий, прохладный воздух, простые и улыбчивые горожане, радостно приветствовавшие герцога и его будущую супругу. Ликонта здесь не видели почти два года, но здоровались с ним горожане так, будто раскланивались с хозяином земель каждый день. На будущую хозяйку посматривали с интересом: герой Валлии выбрал невесту себе под стать — легендарную воительницу Аверона! Слухи достигли городка гораздо раньше, чем сам командующий, и в представлении никто из жителей не нуждался.

Марион вгляделась в мелкие фигуры во дворе замка: восторгу Михо не было предела. Сын носился по галереям и садам, забирался на стены, едва не сводя с ума Эйра своим бесстрашием, и успокоился лишь во внутреннем дворике, где располагалась тренировочная площадка для рыцарей. Это заняло Михо надолго, и Марион последовала примеру сына, взявшись за изучение новой территории.

До замка, несмотря на значительные потери — один воин их отряда оказался убит, двое тяжело ранены — добрались без особых злоключений. Рыцарей тотчас перепоручили заботам местного городского знахаря — настоящего доктора, подобного Янушу, в Рокхейме не было — а Нестор, всё ещё бледный после потери крови, но решительный, как никогда, принялся за наведение порядков на своей территории. Юрта с присущей ей деловитостью взялась за обустройство отведённых им покоев, вытолкав из них госпожу до тех пор, пока всё не будет готово, и Марион оказалась предоставленной сама себе.

Ненадолго. Со стороны лестницы раздались тяжёлые шаги, и на площадку с трудом, кривясь и потирая раненое плечо, выбрался хозяин замка.

— Понастроили, — пожаловался Ликонт. — Но если ты думаешь, что скроешься от меня здесь, покорительница Змея, ты сильно ошибаешься.

Марион с улыбкой посмотрела на подошедшего к ней командующего. Нестор устал после перехода, но гордость или непоколебимая уверенность в том, что уж он-то не может испытывать ни боли, ни слабости, не давала ему отдохнуть или расслабиться.

— Покорительница Змея? — с улыбкой уточнила она.

— Так тебя назвали, — кивнул герцог, подходя ещё ближе. — Змей — самая высокая гора в окрестностях Ройхейма. Покорителями Змея здесь уважительно называют тех, кто совершает нечто невозможное…

— Кажется, поняла, — усмехнулась аверонская воительница. — Змей — это ты? Вот уж лестно, в самом-то деле…

— Прости, это не я придумал, — ухмыльнулся Ликонт, и тотчас скривился от боли, ухватившись за плечо.

— Тебе нужно отдохнуть, — Марион поддержала пошатнувшегося командующего, заглянула в искажённое от боли лицо, — Нестор!

— От… дохнёшь тут, — герцог позволил увлечь себя на каменный пол; прислонился спиной к зубцам крепостной стены. На лбу его проступили капли пота, Ликонт прикрыл глаза, пережидая, пока перед внутренним взором не перестанут мельтешить белые пятна. — Помнишь, я говорил… что Наала обещала приехать… к нам на… церемонию?..

— Помню, — Марион провела ладонью по вспотевшему лбу, смахивая крупные капли. — Нестор, тебе бы вниз…

Герцог дёрнул щекой, доставая из кармана сложенный листок.

— Вот, полюбуйся! И это… родная сестра!..

Марион раскрыла письмо, пробегая глазами текст. Улыбнулась.

— Она не сможет приехать… потому что в ожидании ребёнка! Наала беременна! Разве это не чудесная новость, Нестор?

— Чудесная! Их брак… должен был стать… фиктивным! — Ликонт наконец открыл глаза, недовольно глянув на раскинувшуюся за стеной пропасть. В отличие от Марион, валлийца не восхищали прекрасные виды — он давно к ним привык — и думал Ликонт, как всегда, лишь о насущном. — Как же это получается, Марион?! Объясни мне, потому что я не понимаю! Как это так? Брак фиктивный — дети настоящие?!

Марион улыбнулась, глядя на всё больше распалявшегося Ликонта. Обычно сдержанный, невозмутимый, сейчас Нестор казался уязвлённым, точно по честолюбивой натуре герцога прошлись чугунным утюгом. Командующий никак не мог поверить в то, что кто-то смог скрыть от него такую малость… или такой вопиющий факт, как переход от фиктивного брака к настоящему. Привыкший контролировать всех и вся, сейчас Нестор казался по-настоящему растерянным.

— У меня за спиной… не поставив меня… в известность! Родная сестра!

— Да, Наала твоя сестра, — попыталась успокоить разбушевавшегося герцога Марион, — и имеет право на то, чтобы не советоваться с тобой хотя бы в таком глубоко личном вопросе, как выбор спутника жизни. И если этим спутником стал изначально фиктивный супруг…

— Он заставил её! — вдруг встрепенулся командующий, едва не вскакивая на ноги. — Точно! Как же я раньше…

— Нестор, — вздохнула Марион, — подумай, что ты говоришь. Я знаю императора Таира — поверь мне, это не тот человек, который способен надругаться над честью пусть и фиктивной супруги. Разве Наала в таком случае не покинула бы дворец тотчас? Разве скрыла бы от тебя свою боль?

— Женщины, — внезапно поникнув, вздохнул Нестор. — Мне-то казалось, я вас понимаю. А сейчас пришёл к выводу, что… верить вам нельзя…

Марион усмехнулась, присела рядом, обхватывая руками колени. Кирасу она сняла по приезду в замок, но платье одевать не спешила, оставшись в рубашке и штанах — и накинув поверх них чёрный балахон с разрезами, не стеснявший движений. Юрта ни за что не выпустила бы её в подобном виде из опочивальни, не будь так занята обустройством их нового дома.

— Нельзя, — эхом отозвалась воительница, глядя в том же направлении, что и хмурый герцог — на заснеженные горные хребты окружавших Рокхейм скал. — Но выбора у тебя всё равно нет. Лучше сдавайся сразу, Нестор, так ты обойдёшься куда меньшими потерями.

Ликонт посмотрел на неё и улыбнулся, протягивая руку, чтобы пригладить развивавшиеся на ветру пряди.

— Ведьма…

Марион тряхнула головой, скидывая его руку.

— Ты за этим карабкался со всей своей немощью на такую высоту? Чтобы показать мне письмо?

Рука, перебравшаяся уже на её плечо, внезапно замерла. Нестор отдёрнул пальцы, помедлил, затем решительно поднялся на ноги. Марион поднялась следом, удивлённо разглядывая бледного, как смертник, герцога.

— Прости, — заговорил Нестор, — я действительно забыл, зачем шёл. Я… совсем не приготовил тебе свадебного подарка… не успел…

— Ты не обязан, — попыталась вставить Марион, но Ликонт тряхнул головой, потянув за край нательной цепочки. Показавшийся на ней драгоценный камень блеснул на солнце, отбрасывая яркие блики на каменной стене, и Нестор одной рукой сорвал цепочку с шеи.

— Вот, — смято выговорил герцог, — это перстень… моей матери… и поверь, у меня нет ничего дороже! Я хочу, чтобы он был у тебя. Пусть наш брак будет фиктивным, пусть я, возможно, буду видеть тебя реже, чем того бы хотел… — Нестор шумно втянул воздух, держа пестень на раскрытой ладони, — но я женюсь в первый и последний раз. Я знаю себя, Марион… прости, но я уверен, что другой жены у меня не будет. И другой женщины — тоже. И я хочу… если ты захочешь уйти… чтобы у тебя осталось на память обо мне хоть что-то… что-то, что не позволит тебе меня забыть.

Марион смотрела на незнакомого, изменившегося в родных стенах наследника рода Ликонтов, слушала сумбурные изъяснения, веря каждому сказанному слову: Нестор никогда не лгал ей. Внезапно вспомнились его слова — такие безумные для неё в тот момент — сказанные им в заключении городской тюрьмы Галагата.

«Я стану самым страшным твоим врагом — чтобы ты не могла меня забыть. Чтобы с твоих губ время от времени слетало, срывалось моё имя…».

— Я никогда не забуду тебя, Нестор.

Его губы дрогнули, но герцог ничего не сказал. Он смотрел на неё в упор, выжидающе… и с надеждой. Молчание затянулось; рука командующего, протягивавшая ей перстень, дрогнула.

— Прошу тебя, — сказал он наконец.

Марион сумела оценить его искренность. Протягивая руку за кольцом, она старалась не смотреть ни в синие, пронзительные глаза, ни на разгоравшееся лихорадочным румянцем лицо. Осторожно отсоединила от цепочки, рассматривая прозрачный, чистый, как слеза, с переливавшимися глубоко внутри разноцветными бликами камень.

— Горный хризанит, — хрипловато проговорил Нестор, разглядывая персень вместе с ней. — Самый редкий и самый ценный камень горных шахт Валлии. Его владелец никогда не умрёт, и никто не сможет причинить ему вреда. Так говорит наша легенда…

Он осторожно взял перстень из её рук, перехватил её правую руку, одевая кольцо на палец. Марион отняла руку, вытянула, невольно любуясь блеснувшим на солнце камнем. Вновь повернулась к Ликонту: Нестор рассматривал её с непонятным выражением на лице, и отстранённой улыбкой на губах.

— Спасибо.

— Мама была бы рада, — отозвался командующий. — Она всегда говорила мне… впрочем, неважно, — тут же оборвал себя Нестор. — Жаль, что она не дожила до этого дня.

— Она умерла рано?

— Мне было четырнадцать, — задумчиво кивнул герцог. — Наале — четыре. Их с отцом убили у ворот замка, почти на пороге…

Нестор умолк, и Марион вдруг поняла.

— Ты был там. Ты всё видел!

— Да, — неохотно признал командующий. — Я всё видел. И ничего не сделал, чтобы защитить их.

— Тебе было только четырнадцать…

— Уже четырнадцать, — поправил Нестор, опираясь о каменные зубцы крепостной стены. — Достаточно, чтобы ещё тогда сделать выводы.

Марион вопросительно посмотрела на него, и командующий заговорил — вначале с трудом, точно заставляя себя ронять слово за словом, затем всё решительней, успокаиваясь по мере рассказа.

— Тебе следует знать историю нашей семьи. Прости, не было повода… возможности… рассказать тебе раньше…

Марион отвела взгляд. Скорее, подозрительному, не привыкшему верить людям Ликонту не хватало простого доверия…

— Мой прапрадед был человеком беспокойным, — продолжал Ликонт. — Это он объединил большую часть северного предела Валлии, он покорил дикие народы, подчинив короне, он же принялся за постройку городов далеко на севере, крепостей, храмов и часовень. Деятельный был человек — но не сумел вовремя остановиться. С королевской династией нас, Ликонтов, всегда связывало дальнее родство, и прапрадед частенько гостил в Галагате. Не знаю, что там окончательно рассорило его с королём, но результатом послужил военный переворот, который мой горячий дед устроил ради свержения его величества. И у него это получилось. Династия Ликонтов правила меньше года, но за это время у моего деда родился наследник от королевы — наследник короны, претендент на престол. Младенца тотчас спрятали у себя родственники, далеко на севере, а прапрадеда вскоре убили. С тех пор каждый восходивший на трон монарх стремился сократить род Ликонтов. Моя семья практически не покидала северного предела Валлии, уходя всё дальше на север, и тем самым расширяя подчинённую королевству территорию. Прадед благополучно вырос в горном поместье своих родственников, женился, завёл семью, и так же благополучно скончался, не пытаясь повторить подвиг своего отца. Так же поступил и мой дед. А вот моему отцу, герцогу Арию Ликонту, вдруг загорелось…

Нестор тяжело вздохнул, устало растирая глаза.

— До сих пор не понимаю, чего ему не сиделось дома. Все мои предки жили тихо и мирно, опасаясь народных волнений, конфликтов и кровопролитий — ведь после правящей королевской династии любой наследник Ликонтов мужского пола имел право претендовать на престол. Вот отец и решил… играть по-крупному.

Нестор помолчал, разглядывая знакомые пейзажи своей родины.

— Но король Харитон успел нанести удар первым. Верные отцу рыцари даже не оборонялись, не задержали отряд королевских воинов, прибывших в замок: никто попросту не ожидал нападения… А потом всё было кончено.

Марион ошеломлённо глянула в сторону застывшего, погрузившегося в воспоминания главнокомандующего.

— Почему же тебя, последнего из Ликонтов, оставили в живых?

— Не знаю, — покачал головой Нестор. — Капитан, командовавший отрядом, сказал, что велено оставить меня в живых… на счастье. Я так и не добился от Харитона, почему он не тронул нас с Наалой. Возможно, не хотел становиться детоубийцей, а может, преследовал иную цель… даже когда у меня получилось втереться к нему в доверие, я так и не смог узнать правду.

Нестор наконец посмотрел на неё, устало улыбнулся.

— Военный переворот, который устроил мой прапрадед, выставили как мятеж — хотя инаугурация прошла по всем канонам — и всю историю постарались забыть, хотя и не смогли полностью вычеркнуть из архивов. Наверное, я должен был рассказать тебе раньше…

— Должен, — нашла в себе силы ответить Марион. — Тогда бы я подумала ещё раз, прежде чем принять твоё щедрое предложение. Быть пусть и фиктивной супругой опального герцога, претендента на престол… это сулит опасность, несоизмеримую с выгодой от подобного брака.

— Расчётливая ведьма, — покачал головой Ликонт, пряча улыбку.

— Сам говорил, — пожала плечами Марион, — женщинам верить нельзя!

Она повернулась, чтобы уйти, когда стальная рука Ликонта ухватила её за локоть, рывком разворачивая к себе. Марион едва успела упереться ладонями в его грудь, чтобы не дать герцогу привлечь её к себе.

— А я верю тебе, — с неожиданной силой выговорил Нестор, — всё равно верю!

— Почему? — негромко спросила Марион, разглядывая побледневшее лицо. И какая только стальная пружина держит этого человека?..

Голос Нестора Ликонта звучал вымученно и тяжело, точно герцог наступал себе на горло, выталкивая непривычные для себя — и такие сложные слова.

— Потому что я люблю тебя, ведьма.

Храм Рокхейма оказался маленьким и уютным, пахнущим деревом и воском, с разливающимся в воздухе ароматом пряных трав и священных масел. Присутствующих было немного: свадебная церемония великого герцога Ликонта оказалась на деле скромной, по-семейному тихой: лишь служители Единого, верные рыцари личной свиты командующего, капитан Елизар, Юрта и сэр Эйр с Михаэлем.

Приглашённые уже находились в храме, в то время как будущие супруги стояли у порога, ожидая благословения священника. Марион старалась не смотреть на Нестора, и знала, что тот тоже смотрит только вперёд, с усилием удерживая взгляд на священном символе Единого.

Нестору потребовалась неделя, чтобы окончательно восстановить силы, за которую слуги успели перевернуть замок вверх дном, чтобы привести всё порядок к свадебной церемонии. Весь Рокхейм собрался за дверьми городского храма — всеми любимый хозяин северного предела наконец-то женился, и никто не хотел пропускать такое яркое событие в скучной жизни горного, удалённого от столицы городка.

За эту же неделю Юрта успела привести в порядок Марион: старая камеристка, соскучившись по своим прямым обязанностям, просто не выпускала госпожу из покоев без обязательных процедур. Надо признать, её старания не прошли даром: глядя в зеркало этим утром, Марион едва узнавала себя. Лицо её почти светилось внутренним, необыкновенным светом, глаза сияли, нити драгоценных камней сверкали в собранных чёрных прядях, одинокими пружинками оттенявших лицо, шею, открытые плечи… Платье, по настоянию той же Юрты, белое до синевы, гладкое, свободно падающее от бедра — никто в Рокхейме не оценил бы вычурной дворцовой моды и пышных юбок — ложилось по фигуре, подчёркивая все достоинства оставшейся в ней женственности. И, судя по вспыхнувшим глазам увидевшего её Нестора, этой женственности осталось в ней достаточно, чтобы точным ударом добить сдающее позиции сердце главнокомандующего.

Михо забежал к ней перед самой церемонией. Сын восхищённо присвистнул, порывисто обнял, за что тут же получил нагоняй от ворчавшей Юрты — платье же мнётся, в конце-то концов! — и сказал, что будет ждать в храме вместе с сэром Эйром. Синий баронет переносил всё происходящее с удивительным энтузиазмом, которого совершенно не испытывала сама Марион. Для Михаэля замужество матери казалось чем-то увлекательным, как то дорожное приключение, которое они с таким трудом пережили, а личность герцога Ликонта по-прежнему вызывала в баронете внутренний трепет и самый неподдельный интерес. Такой подход был на самом деле настоящим спасением для Марион — куда хуже было бы, если бы Михаэль воспринял Нестора в штыки.

Сам Нестор едва сдерживал счастливую улыбку победителя. Марион видела, каким огнём пылают синие глаза, каким теплом светится обычно режущий взгляд, и каким необыкновенно привлекательным он выглядит в этот день — ради неё. Даже шрам на правой щеке казался бледнее обычного…

Они стояли рядом, пока ещё не держась за руки, но соприкасаясь пальцами, легко, едва ощутимо — и от этих мимолётных прикосновений её бросало в дрожь. Всю неделю она пыталась избегать его общества, как только могла — опасалась, что не сможет совладать с собой, что выдаст себя неосторожным словом или жестом. Ей с трудом удавалось обманывать саму себя…

Пытаясь отвлечься от этих мыслей, успокоить неожиданно прерывистое дыхание, Марион рассматривала стоявших в храме людей. Юрта, уморившись, присела на низкую лавочку, ожидая начала церемонии, Михо рассматривал цветные витражи высоких окон, время от времени указывая на них Эйру. Марион посетило необычное чувство нереальности происходящего. Казалось странным, что на свадьбе герцога Ликонта, главнокомандующего Валлии, присутствовало так мало народу — но ещё более странным ей показалось то, что она не видит здесь их друзей. Не было ни Януша — хвала Единому, иначе бы она точно не смогла пережить грядущую церемонию, ощущая на себе его пристальный взгляд — ни Наалы, ни Ореста… не было даже её верных слуг-близнецов — которые, увы, давно погрязли в преступной жизни Галагата.

Подошедший к ним священник раскрыл книгу, принимаясь читать благословенное напутствие, и глаза всех присутствующих обратились к ним. Нестор склонил голову и, бросив на него мимолётный взгляд, Марион поразилась, как сильно изменилось лицо командующего. Во имя Единого, герцог на самом деле переживал самую настоящую внутреннюю бурю, раз даже не пытался — или не мог — скрыть шквал нахлынувших на него эмоций…

— Пройдите в храм, — негромко благословил священник.

Пальцы Нестора переплелись с её, крепко сжали — и она сжала их в ответ. Каждый шаг эхом отзывался в ней, вырывая из памяти образы, мысли, воспоминания…

День, когда они познакомились с Магнусом… ночь, когда Синий барон впервые пришёл к ней… их свадьба… рождение Михо…

Смерть Магнуса — смерть от руки Нестора Ликонта…

Мир дрогнул, и Марион крепче вцепилась в руку командующего, пытаясь совладать с нахлынувшими эмоциями. Да что же это! Она давно всё для себя решила…

Ещё несколько шагов — и они у алтаря. Священные символы вновь дрогнули перед её глазами, и она медленно опустила веки, давая себе время. Лишь бы никто не увидел её влажных глаз…

Обряд начался, но Марион не могла разобрать ни слова.

Прости, Магнус…

Нестор коротко сжал её пальцы, и она чуть провернула голову, встречаясь с ним взглядом. Валлиец смотрел на неё с такой бесконечной теплотой, с таким пониманием, что Марион не выдержала — и её пальцы сжали его с такой силой, таким отчаянием, будто от этого зависело всё, что им было дорого. Во имя Единого, даже ей нужен кто-то, за кого можно было бы ухватиться…

И, судя по ответному крепкому пожатию, Нестор Ликонт нуждался в поддержке ничуть не меньше. Кто он, по сути, её будущий — почти настоящий — супруг? Одинокий воин, такой же, как она… сражающийся сразу на всех полях сражений, бесстрашно ступающий на любую арену — политическую, военную… Восстающий против всего мира, не сгибающийся под многочисленными ударами вражеских полчищ… привыкший полагаться только на себя… выковавший свой характер в адской кузнице выживания, стойкости, войны и интриг. Но и у одиноких волков случаются минуты слабости…

— Возлюбленные, — донёсся до неё голос священника, — принесите друг другу брачные клятвы.

Марион повернулась к Нестору, поднимая на него взгляд, протянула обе руки, крепко сжала пальцами левой правую, стальную руку герцога… а ведь у неё почти получилось убить его тогда, в Ренне… Командующий перехватил её ладони, сжал, переплетая их руки согласно традиции — так, как должны отныне переплестись их судьбы.

— Я, Нестор Ликонт, сочетаюсь с тобой, Марион, законным браком, чтобы ты стала моим неразлучным другом, моей верной супругой и моей любовью с этого дня.

Марион неслышно выдохнула. Его голос звучал под куполом так ясно, так громко, эхом раздаваясь в почти пустом храме…

— Обещаю ценить тебя, как самое большое сокровище в мире, быть с тобой в горе и в радости, в хорошие времена и в плохие, чтить и уважать тебя, смеяться и плакать с тобой, и любить тебя всегда. Во имя Единого, в присутствии наших семей и друзей, я обещаю лелеять тебя так долго, как мы оба будем жить — и даже смерть не разлучит нас.

Нестор одел ей свадебное кольцо — ещё одна странная традиция диких валлийцев — и голос его всё же дрогнул, когда он продолжил:

— Прими это кольцо как символ моей любви и преданности. Отныне я — твой муж, и я надеваю тебе это кольцо, потому что ты — моя жена. Береги своё обручальное кольцо, потому что оно так же хрупко и дорого, как и моё… человеческое сердце.

Она едва расслышала последние слова: голос командующего окончательно подвёл его. Нестор смотрел на неё, и светлая улыбка тронула уголки его губ, когда заговорила она, в свою очередь давая общепринятый супружеский обет:

— Надевая это кольцо, я называю тебя своим мужем. Обещаю любить тебя верно и преданно до конца своих дней. Обещаю делить с тобой всё хорошее и оберегать тебя от плохого. Обещаю уважать твоё мнение, заботиться о тебе и наших будущих детях, и клянусь: что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой.

Нестор не отрывал от неё глаз. Такая сильная и такая хрупкая. Такая любимая, близкая и такая недоступная. Такая родная… и такая далёкая. Почти невозмутимая даже сейчас, даже во время их свадебной церемонии. Во имя Единого! Неужели все эти слова для неё — пустой звук? Неужели она произносит их лишь потому, что так положено? Он признался ей тогда, на крепостной стене — и с тех пор она избегала его, всю эту бесконечно долгую неделю. Если… если она не любит, если она тут лишь потому, что он сам загнал её в эту ловушку… то всё это большая ошибка! Потому что ему не надо таких жертв и таких предательских, таких болезненных слов. Как же поздно он это осознал…

— С этим кольцом я отдаю тебе саму себя и беру тебя в супруги. С этим кольцом я обретаю тебя как свою вторую половину и клянусь, что отныне для меня не будет никого ближе и роднее, чем ты. Прошу, прими это кольцо в знак моей любви и преданности. Знай, что отныне ты принадлежишь мне, а я принадлежу тебе, ибо мы больше не две разделенные половины, но одно целое.

Нестор протянул свою левую руку, глядя, как она одевает ему кольцо, и лишь один взгляд, её влажный, блестящий взгляд лучше всяких слов доказал, что он ошибся ещё раз.

Их брачные клятвы не были пустым звуком. Они оба имели в виду каждое слово. Их слова освящены Единым, их души переплетены свадебным обрядом — и это нельзя перечеркнуть, нельзя забыть, нельзя выбросить из своей — из их общей — жизни.

Фиктивный брак…

Искренние клятвы…

— Во имя Единого, — произнёс пожилой священник, — объявляю вас мужем и женой. Скрепите ваш супружеский союз поцелуем.

Нестор склонился к супруге, коснулся своими губами её, дрогнувших в момент поцелуя, улыбнулся, не отстраняясь, всё ещё прижимаясь губами к губам.

— Возлюбленные! Сохраните дар первых счастливых дней и пронесите их чистоту и верность через долгие годы жизни, — вновь заговорил священник. — Пусть ваше счастье будет светлым и тёплым, как летнее небо Аверона, долгим, как заснеженные дороги Валлии — длиною в жизнь — и прекрасным, как ваша любовь…

Марион не слышала ничего больше. Только сияющие глаза Нестора, непривычно мягкую улыбку, ощущение их сцепленных, переплетённых рук, и торжественная, благодатная тишина храма…

А потом всё смешалось — подбежавший к ним Михо, первым поздравивший супругов, сдержанные поздравления Эйра и капитана Елизара, сентиментальные слёзы Юрты, промокавшей лицо скомканным в пухлых руках платком, почётный караул верных командующему рыцарей, свет из распахнутых дверей храма и шум голосов ожидавших их горожан, бурно и радостно поприветствовавших новобрачных диким варварским рёвом…

Фамильный замок Ликонтов; скромный, но долгий свадебный пир в главном зале — большинство приглашённых оказались простолюдинами, всего лишь самыми выдающимися горожанами Рокхейма — уставший, радостный Михо, уморившийся настолько, что заснул прямо за столом… Эйр, унёсший Синего баронета на руках, Юрта, напоследок тайком поправившая и без того идеально сидящее на ней платье…

И наконец Марион поняла, что сама обессилела настолько, что едва могла держать спину прямо. Нестор заметил первым, кивнул капитану Елизару, оставляя его в зале главным, и вывел уморённую неизбежной свадебной суматохой супругу в примыкавшую к залу галерею.

— Скажи мне, что это всё, Нестор, — попросила Марион, когда они оказались в коридоре.

Ликонт улыбнулся, проводя её мимо освещённых коридоров в ту часть замка, где располагались её личные покои.

— Всё, — пообещал он.

Она взяла его под правый локоть, скользнула рукой наверх, чтобы почувствовать живое тепло плеча… всё это по-прежнему казалось ей невозможным, нереальным… даже тогда, когда дверь опочивальни скрипнула, пропуская их в тёплую, натопленную спальню, и когда Нестор прикрыл за собой дверь, оказываясь у неё за спиной.

Марион прикрыла глаза, когда его рука обхватила её за талию, и жаркое, горячее дыхание обожгло шею. Нестор коснулся губами её щеки, прижимая теснее к себе, и она спиной почувствовала его сильное, подрагивавшее от невозможного желания тело. Запах, мужской запах, уже такой знакомый… почти родной…

— Скажи мне только слово, Марион, — хрипло, едва слышно проговорил Ликонт, зарываясь носом в волнистые чёрные пряди, вдыхая аромат её волос, — только одно слово — и я уйду.

Она коротко выдохнула, когда его рука скользнула от живота вверх, а дыхание у уха стало совсем прерывистым от почти болезненного желания.

— Мне… уйти?..

Марион молча покачала головой, не собираясь больше обманывать ни себя, ни его. Нестор застонал, когда она развернулась к нему, обвивая руками шею, привлекая его к себе… вцепился в ткань её платья, рванул… задрожал, когда её губы, такие неожиданно тёплые, почти горячие, коснулись его шеи… и не выдержал, чувствуя предательскую слабость в ногах. Подхватив законную супругу на руки, Нестор Ликонт шагнул к краю кровати, опускаясь вместе с ней на их первое брачное ложе…

Она проснулась от яркого солнечного света, радостного и праздничного, бившего прямо в окна опочивальни, и улыбнулась, не открывая глаз. Под одеялом было тепло и уютно, голова её удобно лежала на чьей-то руке — и кто-то уже завладел мочкой её уха, царапая шею небритым подбородком.

— Нестор, — позвала она.

Левая, свободная рука командующего, уже скользнувшая под одеяло, на миг замерла.

— Доброе утро, — шепнул он.

Марион перехватила его руку, уже принявшуюся хозяйствовать под одеялом, и повернулась, встречаясь с ним взглядом.

— Давно ты не спишь?

Нестор улыбнулся, в свою очередь перекатываясь и нависая над ней.

— Не помню. Я просто не смог отказать себе в удовольствии понаблюдать за тобой…

— Испытывая чисто мужскую гордость настоящего победителя, — задумчиво добавила Марион, приглаживая растрепавшуюся после сна гриву чёрных волос супруга.

— Не угадала, — Нестор откинул волнистую прядь с её лица, провёл тыльной стороной ладони по щеке, — я просто думал… о тебе. О нас. О том, что я никуда тебя теперь не отпущу.

Марион улыбнулась, отвечая на поцелуй, оплела руками его талию, прижимая к себе. Прошлой ночью Нестор оказался просто неутомим, не то сорвавшись наконец с цепи, на которую сам себя посадил, три года отказываясь от женского общества, не то навёрстывая упущенное, не то всё больше сходя с ума от супруги. Она отвечала ему, принимая всё тепло его большого тела, впитывая каждый поцелуй, каждое жадное движение — и поражалась сама себе: даже с Магнусом не испытывала она подобной страсти. Ещё многое нужно было понять, ещё со многим разобраться, но они с Нестором уже ступили на этот путь совершенствования, даже отречения — ради сохранения супружеского союза, ради друг друга. И того, что она успела узнать о Несторе Ликонте до замужества, хватало ей, чтобы понять: валлийский командующий готов к переменам. Теперь всё зависело лишь от неё, её мудрости и её влияния…

Нестор коротко застонал, когда её руки скользнули по его телу, прижимая всё теснее к себе, приглашая остаться… вцепился в её бедро, подаваясь вперёд…

В дверь постучали.

Командующий застонал сквозь сжатые зубы, вжимаясь в неё, с силой стукнул кулаком по подушке.

— Убью, — выдохнул он.

Стук повторился, на этот раз — громче и требовательней.

— Должно было случиться что-то важное, — шепнула Марион, отстраняясь от супруга. Тревога кольнула сердце; предчувствие неожиданных и потому почти всегда плохих новостей. — Раз решили побеспокоить…

Нестор что-то невнятно ответил в подушку, что-то на валлийском диалекте, но Марион догадалась не просить перевода. В дверь постучали в третий раз, и командующий наконец решился.

— Лежи, — строго велел ей Ликонт, скрепляя приказ поцелуем.

Марион рассмеялась, когда рассерженный командующий скатился с кровати, оборачивая простыню вокруг бёдер, и села, укутываясь в одеяло.

Нестор приоткрыл дверь так, чтобы смертник, посмевший потревожить супругов, не мог видеть комнату, и смерил стоявшего за дверю злым взглядом.

— Что?

— Из Галагата, — донёсся до Марион голос капитана Елизара. — Срочно.

Командующий кивнул, принимая письмо, и захлопнул дверь, разворачивая письмо на ходу. Усевшись на край кровати, Ликонт пробежал глазами текст, и лицо его побледнело.

— Что случилось? — тревожно спросила Марион, подсаживаясь ближе. — Нестор?

— От Ореста, — надтреснутым голосом ответил супруг. — Он сообщает мне лично… в день написания письма он отрёкся от престола.

— Что?!

— Это из-за той девчонки! Клеветник её раздери, — Нестор в отчаянии запустил пальцы в волосы, опустил голову. — Знал ведь, знал, что их отношения не доведут Валлию до добра! Из-за этой… Флорики… правящая королевская династия окончательно перестала существовать! Проклятая…

— Флорика?! — поразилась Марион.

Нестор мрачно кивнул, не поднимая головы.

— И что… теперь? — тихо спросила Марион, осторожно обнимая его поникшие плечи.

— Теперь, — хмуро ответил герцог, — мне придётся брать власть в Валлии в свои руки. Все эти дни государство было абсолютно беззащитно перед другими народами, а я даже… ничего не знал…

— Тебе придётся… взойти на престол? — догадалась Марион, и сердце кольнуло ещё раз.

Ликонт помолчал.

— Именно об этом пишет Орест. Именно это он уже обсудил с Высшим Судом. Клеветник его раздери! Мой друг — подлец и трус, дождавшийся, пока я уеду из Галагата, чтобы провернуть такое большое дело, — горько выговорил командующий. — Теперь я — единственный законный претендент на престол…

Марион помедлила, разглядывая осунувшегося, мрачного супруга.

— Ты не рад?

— Конечно, нет, — отрезал командующий. — Стоя за троном, править страной куда легче. Ненавижу, как же я ненавижу! Да что же это такое! Наала утаивает от меня свою жизнь, Орест боится и не доверяет настолько, что едва дождался моей свадьбы, чтобы спровадить меня из столицы и сделать всё по-своему — проклятый глупец! Какую смуту он поднял в столице! Даже Януш…

— Что — Януш? — похолодела Марион.

— Орест пишет, что он покинул Галагат. Исчез, и никто не знает, куда, — закончил исповедь Нестор и сник окончательно, закрывая ладонью лицо.

Марион смотрела на мужа. Она могла бы сказать, что всё шло к этому, что к каждому из сразивших его предательских ударов он подвёл своих друзей сам — но она промолчала. Он осознает это чуть позже, если не осознал уже, и вместо очередного удара — уже от неё — ему как никогда требовалась поддержка.

— Тогда тебе надо срочно выезжать в Галагат, — негромко проговорила Марион, обнимая его за плечи. Ободряюще улыбнулась. — Наведи там порядок, Нестор.

Командующий обернулся к ней, разглядывая её так, будто и она могла сейчас покинуть его, бросить в любой момент… схватил её за плечо, пытливо вглядываясь в глаза.

— Ты ведь не оставишь меня? — спросил он. — Марион? Ты ведь со мной, верно?

Марион улыбнулась, проводя ладонями по встревоженному лицу, запустила пальцы в волосы, привлекая своего беспокойного супруга к груди.

— Я же обещала, — тихо ответила она, — помнишь, у алтаря? Что бы ни случилось, я всегда буду рядом…

Командующий счастливо улыбнулся ей в плечо, обхватил левой рукой, прижимая к себе. Не забыла… значит, она действительно помнит всё, что сказала… и имела в виду каждое слово произнесённой клятвы…

— Потому что отныне ты принадлежишь мне, а я принадлежу тебе, — произнёс Нестор, губами впитывая запах любимой женщины, — ибо мы больше не две разделенные половины, но одно целое…

…В окно светило яркое солнце северного предела.