Яна Эдварда Олсена хоронили мартовским утром на кладбище в Дорчестере. Придерживая подбородком воротник пальто, Лина смотрела на гранитные надгробия его родителей, на ухоженные могилы Арона и Элизабет, не уверенная, что заслуживает покоиться рядом.
Над головой сверкнула молния, глухо пророкотал гром. Под тяжестью неба скрипнули ветки старого дуба. Католический священник прервал чтение молитвы, и вновь заговорил. Монотонные слова холодными каплями скатывались по лбу, мешались в ногах с дождем. Лина подняла лицо: в свинцово-серых английских глазах слёзы не заканчивались.
Рядом всхлипнула женщина, прижала платок к отечным векам. Лина покосилась на ряды людей под одинаковыми зонтами. Стая пугливых черепах втянула тело в панцирь и теснилась у резного гроба. Они клянчили покровительство у дубового ящика. В глубине карманов сжались кулаки. Лина сдерживала желание смеяться. Трагические речи не нужны Яну, а тем более его вдове. Она могла вообразить высокую фигуру мужа рядом, увидеть прищур глаз на умном лице. И вот, он уже инициирует сбор средств, чтобы возвести себе золотой кичливый памятник, методично избавляя нытиков от лишних пенсов. Лина едва заметно улыбнулась...
Но Яна нет. Ни здесь, ни где-либо ещё, чтобы высмеять слёзы, которые унижают его выбор – волю сильного человека умереть на собственный лад. Ян победил болезнь, не дал манипулировать собой ни минуту. Он победил, а вы рыдайте глупцы, рыдайте...
Не дожидаясь окончания заупокойной службы, Лина примостила выданную распорядителем розу на крышку гроба и протиснулась в частокол спин. Мама и госпожа Метаксас переглянулись. Раздвигая людей, Лина ловила осуждающие взгляды, более смелые участники церемонии качали головой. У кованых ворот с тяжелой табличкой в лицо ударила вспышка. Лина мысленно похвалила сельских папарацци за деликатность и порадовалась за местные СМИ. Хорошая сплетня – займет страницу, а то и целый разворот графских хроник: "вдова Олсен оконфузилась и сбежала с похорон".
Андрей Старков догнал у черных лимузинов, которые тянулись гусеницей по Уэймут-авеню. Ледяные, как у неё, руки взяли затянутые в перчатки ладони. Вода стекала по русым волосам, превращая в сосульки.
– Его здесь нет, – покачал головой Андрей.
Боковым взглядом Лина отмечала вспышки фотоаппаратов, предвидя в Интернете пестрые заголовки: "вдова Олсен крутит роман у надгробной плиты". Она оглянулась на кладбище. Порыв ветра хлестнул по щекам. Лина придержала полы пальто.
– Да, его здесь нет. Он остался в тепле у океана. Как и хотел.
– Отвезти тебя домой?
– Пожалуй. Все эти люди… – Лина неопределённо повела рукой, – не знаю, что с ними делать.
– Придумаем. – Андрей открыл дверь машины.
Серый день остановился на полпути и не заканчивался. Стоя посреди гостиной, Лина глядела в пустой эркер, где когда-то умирала ель. В ушах водяной пробкой застряла торжественная речь очередного торжественного рта. Разные люди и одинаковые рты. Все подавились одними словами, извергая из себя рвотными спазмами. Чёрная масса дышала, шевелилась, заполняя собой каждую щель. Миссис Стивенсон окружила себя траурным ореолом особо придирчиво – на гладких лицах чуть увялых дам красиво скорбел макияж, оттеняя молодое горе Леопольдины. Лина поискала глазами ее мужа. Мистер Стивенсон и два директора "OSGC" оттеснили Старкова к камину. Члены правления выражали соболезнование, давлением крупных пакетов акций.
Мама смахнула слезу и ободряюще улыбнулась. Почему она плачет? Родители едва знали Олсена. За что все жалеют его? Отчего считают, что ему нужна их перманентная жалость? Лина встретила печальный взгляд Натали. Круглый живот выпирал под черным балахоном. Зачем сильно беременная подруга, которая ожидала очередного ребенка, потащилась в такую даль? Поплакать вместе? Поддержать? Лина не нуждалась ни в том, ни в другом. Она посмотрела на часы и постучала ногтем по циферблату.
– Время остановилось?
– Похоже на то, – пробормотала Лина, встретив голубые глаза Эшли Снайпс.
– Как вы намерены справляется?
– Вы хотите, что-то порекомендовать?
– Быть может.
Устало потерев переносицу, Лина вздохнула:
– Глубокомысленно и черта с два понятно.
– Неужели я считаю вас сообразительнее, чем вы есть? – ухмыльнулась Эшли.
– Блистайте остроумием до посинения. Не буду вам мешать.
– Найдите спокойное местечко. Надо поговорить.
– Прекрасно знаю, что вы думаете. Не утруждайтесь.
– Возможно и так. А возможно, вы не правы, и я передумала – пересмотрела, так сказать, суждения.
– Суждения? – Лина холодно взглянула в невинные глаза. – Эшли, мне плевать, что вы думаете. Или та жирная пожирательница канапе, или тот налакавшийся господин. Не понимаю, что вы здесь делает? Кто вас позвал?
– На похороны обычно зовет усопший, тут не требуется приглашение родни, – презрительно уронила Эшли, и цепко ухватила локоть, не дав уйти:
– Ладно, не обижайтесь. Нам обеим необходимо выпить.
Лина вдруг безмерно устала, спорить расхотелось. Вырвав руку, она прошла по тёмному коридору, не заботясь, успевает ли за ней Наполеон в юбке. Открыв тяжелую дверь, вошла в нетопленую комнату, отыскала пальцами выключатель. Две круглых люстры с шестью матовыми плафонами медленно разгорелись. Кабинет залило желтоватым светом. На открытых полках, корешках книг и рабочем столе обозначился слой пыли. Лина запретила прибирать здесь и что-либо трогать. Она находила Яна в деталях обстановки и мелочах: ручке с истёртой золотой надписью; кожаном блокноте, раскрытом на давно канувшем дне; очках с погнутыми металлическими дужками и в скрученном трубкой прошлогоднем номере Таймс. Казалось, в воздухе ещё витает запах кубинских сигар.
– Как в старые времена! – воскликнула Натали. – Юлия Владимировна, вы помните, как мы собирались в вашей кухне, и вы угощали нас пирогами?
– Стол был другим... меньше, – улыбнулась мама и взяла у Ханны блюдо с запеченными овощами.
– Как здорово говорить по-русски! Я балдею! Так соскучилась, а вы? Иногда прошу Грега обращаться ко мне дома на русском, но муж выражается так неуклюже. Мне не хватает терпения его поправлять. А вот Лукася знает уже несколько слов, я учу его няню – она филиппинка. Откровенно говоря, не думаю, что у нее склонность к языкам – слишком толстая и ленивая. Милый, хватит бросать еду! У Лины нет собачки. – Натали вытянула из кулачков трёхлетнего сына корку хлеба. – Я говорила, что мы завели семью плющевых рыжих шпицов?
Отчим с мамой и Андрей Старков кивнули. Лина глядела перед собой, не принимая участия в потугах Натали реанимировать унылый вечер – первый семейный ужин после похорон.
– Васька, ты бы тоже завела собачку! Это так весело и шумно! Когда ребёнок возиться со щенками, я готова задушить их от восторга…
Андрей со звоном уронил вилку на тарелку. Натали покраснела и замолчала.
– Василина, мы можем побеседовать? – он поднялся.
– Вау, Андрюша, браво! Ты изъясняешься как чёткий английский джентльмен. Даже твой русский какой-то пыльный. Надо же, как мило! – всплеснула руками Натали.
– Не паясничай, – отрезал Андрей.
– Ой, держи-держи, Старков, ты теряешь лицо!
Маленький Лукас восторженно завертел головой, восхищенно захлопал ладошками следом за мамой, выпрыгивая из детского стульчика.
– Перестаньте! – Лина укоризненно посмотрела на друзей. – Мама, пожалуйста, попроси Ханну приготовить кофе. Мы скоро.
Она механически повернула к кабинету, но перед дверью остановилась. Неприятные разговоры преследовали по пятам. Посмотрев в серьезное лицо Андрея, Лина взяла его под локоть:
– Давай подышим воздухом?
Они вышли в сад. Слабый ветер лениво обдувал плечи. Над головой мирно разговаривали верхушки вязов, покачивая тяжелой кроной. Ряд фонарей освещал широкую дорогу, вымощенную серым камнем; постепенно истончаясь, она вела в темноту, петляя меж разваленных кустов боярышника.
Андрей кивнул на скамейку, втиснутую в живую нишу зеленых грабов:
– Присядем?
Лина опустилась на обточенное временем потемневшее дерево и окинула взглядом ладную фигуру; нахмурилась, впервые заметив, что русые волосы отливают в электрическом свете серебром. Начинать седеть в тридцать пять, должно быть, рано... Андрей извлек из кармана плаща белую коробочку с логотипом Графф и протянул ей. С мягким щелчком откинулась крышка. Лина зачаровано глядела как на фиолетовом бархате засверкали веером сотни маленьких лучей. Помедлив, Андрей взял ее руку, застывшую на коленях ладонью кверху, и надел на палец кольцо. Лина моргнула и перевела глаза на левую кисть, где как влитое сидело обручальное кольцо Яна.
– Василина, выходи за меня замуж, – натянуто и неестественно громко произнёс он, и уже тише добавил: – Свадьбу можем отложить до следующего года. О помолвке объявим накануне, например, за пять-шесть месяцев.
Опустив голову, Лина разглядывала руки. После разговора с Эшли она ждала, чего-то, подобного – представляла, как Андрей начнет, что она ответит. И растерялась... Широкоплечая фигура напряженно застыла, словно ожидала приговора. Лина взглянула в бледное лицо, чуть скрытое тенью деревьев. Какой ответ спасет его?
– Я, гм… – Она откашлялась и покрутила на пальце бриллиант в три карата, оправленный лучшими английскими ювелирами в белое золото: – Ты же... давно меня не любишь.
– Как ты можешь быть уверенна? Ты когда-нибудь пыталась это выяснить?
– Хорошо. Ты меня любишь?
– Да, – ответил Андрей, не раздумывая.
– Ты врешь мне или себе? – Лина покачала головой и посмотрела в серые глаза. – Не надо. Я хочу от тебя правду. Ее теперь так сложно найти.
Андрей сделал пару шагов по дорожке, поднял голову к беззвёздному небу и произнёс не оборачиваясь:
– Василина, ты завидная невеста, как ни крути. Я могу бесконечно перечислять твои достоинства: красивая, богатая, талантливая, добрая, заботливая...
– Достаточно, – перебила Лина.
– Когда-то нам было хорошо вдвоём. И мы любили. Тебе, просто, надо это вспомнить.
– Ты это помнишь или должен помнить?
– Помню.
– Тогда почему дал мне выйти замуж?
– Как я мог? Олсен, был для меня всем! Я любил его больше, чем родного отца. И, потом, наверное, запутался. Но, теперь, все просто. Ян хотел, чтобы я заботился о тебе и любил. Взял с меня обещание. Этого достаточно, чтобы просить тебя, выйти за меня замуж.
– Все так просто?
– Не просто, но достаточно. Предпочитаю не вникать в причины и следствия. Я знаю, что должен делать. Вот и всё.
– Хорошо, – пробормотала Лина, не поднимая головы. – Мы поженимся. Исполним наши обязательства. И знаешь, что произойдет? Мы потеряем, то, что у нас действительно есть – дружбу. – Она посмотрела в пропитанные горечью глаза. – Нужно сохранить её – это самое честное, что у нас осталось.
– А может, потеряв дружбу, мы вернем любовь? Ты не задумывалась? – сунув руки глубоко в карманы плаща, Андрей глядел в сторону.
– Не вернем.
– Потому, что ты любишь другого?
– Андрей, ты не понимаешь.
– Подобным ответом ты могла ограничиться раньше. Теперь, будь добра, объяснись внятнее. – Он неожиданно повернул злое лицо и брезгливо процедил: – Или ты, все еще, держишь меня за дурака? Думаешь, я ничего не знаю о твоем музыкантишке?
В маленьком кабинете на Кингли-стрит, в центре Лондоне, нотариус огласил волю Олсена. По возвращении из путешествия, когда Ян понял, что болезнь подступила вплотную, и больше нельзя отмахнуться от ее разрушительного присутствия, он учредил трастовый фонд, куда перевел все принадлежавшие ему активы. Доверительными управляющими назначил Лину и Андрея Старкова, а единственным получателем доходов – жену.
Муж уберег Лину от казуистики юриспруденции и уплаты огромных налогов, сделал очень богатой женщиной, а вступление в наследство максимально простым. И накрепко прилепил к Старкову. Ровно половиной сбережений распоряжался бывший парень – несостоявшийся жених. Это слегка нервировало. Но у Лины оставалось личное имущество: пять галерей исправно работали, давая ожидаемую прибыль, и наконец-то, приносили дивиденды авторские права. Она чувствовала себя самостоятельной и не собиралась вмешиваться в дела фонда.
Лина изучила переданные адвокатами документы и погрузилась в знакомство с империей Олсена. Она перешла к ней отлаженным до мелочей и смазанным механизмом, который после ухода мужа тикал как часы. Так же, как будет работать и после ее ухода: планомерно расти, охватывать новые направления и завоевывать новые рынки. Несколько месяцев Лина восхищенно наблюдала жизнь огромного живого организма. С помощью юристов, инвестиционных и финансовых консультантов она осваивалась в чётко структурированных коммерческих лабиринтах, изучала перечень принадлежавших мужу производственных предприятий, торговых марок и фирм, счетов в европейских банках, акций в медийных корпорациях и транспортных компаниях, земельных участков, жилой и коммерческой недвижимости разбросанной по миру, парка автомобилей, антиквариата и коллекции картин.
Андрей Старков пригласил ее на собрание директоров "OSGC". Три часа Лина просидела в кресле позади длинного стола, за которым шла негромкая дискуссия. Она молчала и внимательно слушала пятнадцать мужчин, которые явно нервничали и тяготились присутствием миссис Олсен. На Линин вопрос, почему в совете нет женщин, и почему она ощущает откровенную враждебность, исходящую от сытых магнатов, Старков вскинул брови:
– Женщины – партнеры потенциальные.
– Что это значит?
– Зависят от того, кто за ними стоит.
– Разве обязательно должен кто-то стоять? Разве за Маргарет Тетчер стоял муж или дети?
– Прости Василина, но ты не Тэтчер.
– Андрей... я не понимаю, откуда всё это? Откуда такая предвзятость?
– Лина, ты не хочешь понять очевидные истины. Ты молодая, у тебя нет наследников.
– Я могу написать завещание.
– И сто раз переписать. Все понимают, что ты снова выйдешь замуж. И каждый новый день приближает неизвестную опасность в лице будущего супруга.
Лина почувствовала, что кровь сбежала с лица. Она сомкнула задрожавшие губы и процедила:
– Если я получу еще одно доказательство дискриминации женщин в "OSGC", я подам в суд и на тебя, и на твой совет. Начинайте бояться меня уже сейчас – не ждите мужа.
Андрей грустно улыбнулся и покачал головой. Он ежедневно представлял ей очередного руководителя, управляющего, ведущего менеджера, объяснял, как устроена работа различных отделов. Изучая подготовленные для нее отчеты и цифры, Лина только поверхностно представляла мощь выстроенной системы. Не смотря на перепалки с Андреем, ей хватило мудрости усмирить задетое самолюбие и не вмешиваться в порядок. Как и хотел Ян – она предоставила Старкову свободу.
Они ежедневно виделись у адвокатов и в лондонском офисе "OSGC". Возникшую принужденность, постепенно сменил ровный тон. Старые обиды и осадок разговора о необходимости брака осел, и Лина вздохнула свободнее. Она перестала придираться к каждому слову Андрея, а возможно он перестал ее провоцировать. Она заставила себя освободиться от задних мыслей, и надеялась, что Старков поступил так же. Общение упростилось и потеплело – это понимали и ценили оба, и предоставили времени залечивать раны.
Полотна, которые хранились в банковских ячейках Лондона, Лина перевезла в Дорчестер и доверила историческому музею. Мэр рассыпался в благодарностях и прослезился. Но Лина делала это не столько для жителей города, сколько преследуя личные интересы – хотела иметь любимые картины мужа в шаговой доступности, чтобы беспрепятственно навещать в любое время, не превращая фамильный дом в неприступную крепость. Проводя ревизию живописи, Лина долго недоверчиво рассматривала сырые пейзажи Нью-Йорка, которые давным-давно продала на аукционе Ибэй. Впервые со смерти мужа, она закрылась в его кабинете и горько расплакалась, комкая в пальцах тонкий дешевый картон: как? как ему удалось их разыскать?
Наперекор категоричным и громким заявлениям, которые следовали после похорон, Лина мало знала о Берри. Случайно видела его по телевизору в рекламе "Пепси"; слышала, что группа выпустила восьмой студийный альбом и снова гастролирует по миру. Ходили слухи, что Крис задействован в съемках документального фильма о Вьетнамской войне, в котором выступает продюсером и режиссером. Марию после траурной церемонии, Лина не видела, как и миссис Стивенсон. Несколько раз, Лео звонила по телефону с инвестиционными предложениями, и еще раз её муж, но Лина обоих отправила к лондонскому секретарю Старкова.
Любые мысли связанные с Берри, казались отступничеством. Но гнать их не приходилось. Никаких мыслей не было. Только потребности дня, таблетка снотворного и семь часов сна. Лина знала это заторможенное состояние психики. Окутавший туман был спасением, наркозом, который помогал справляться. Лина не хотела его рассеивать – пусть линии и дальше остаются нечеткими, а краски бледными и размытыми – так можно мириться с собой и миром. Плохонько, но она снова занималась живописью, этого было достаточно, чтобы вернуться в школу и преподавать.
– Лия, Лия! – вопил черноглазый мальчонка, с ног до головы перепачканный в шоколаде.
– Здравствуй, маленький! – Лина опустилась на колени и прижала к груди малыша, но тут же получила липким кулачком удар в живот.
– Я – большой! Смотри!
– Ну, конечно! Какая я глупая! – рассмеялась она, любуясь свирепой миной. – Дай, посмотрю, как ты вырос.
– Лукас, не надоедай! Если ты большой, то веди себя как полагается, – Натали кое-как обняла Лину, сжимая в руке визжащий сверток.
Здоровый младенческий плач поглотил все другие звуки, заполнил просторный двор перед белым домом и отразился от каменных стен. Лина не слышала Натали. Они заговорили громче, бестолково перекрикиваясь и целуясь сквозь смех. На крыльце появилась высокая фигура в белой футболке и простых светлых джинсах. Грегори воздел руки к пронзительно-синему небу, и громко пробасил, пытаясь докричаться:
– Женщины! Уймитесь! Вы переполошили остров!
Невысокая плотная филиппинка с иссиня-черными блестящими волосами, покачивая бедрами, степенно вышла из дома и забрала у Натали брыкающийся сверток. Она взяла Лукаса за руку и, щебеча тонким голосом, ушла в глубину сада.
– Это Мутья – помогает мне с детьми, – засмеялась Натали. – Уверенна она ведьма, так ловко управляется. Но, надеюсь, что добрая. Как перелёт? Устала? Голодная? Ты уже оценила мою фигуру? Я сбросила десять килограмм! Еще три и я верну свой прежний вес!
– Боги! Может, вы таки уйдете с солнцепека? – покачал головой Грэг, прижал Лину к груди, и забрал чемодан: – С приездом, крёстная!
Шесть круглых колонн с лепниной величественно несли высокий потолок гостиной. Мягкий свет струился через матовые квадратные стекла в крыше, вокруг тяжелой бронзовой люстры, и пробирался сквозь ставни, пуская ряды бликов на светлый мраморный пол. Лина сняла тёмные очки и собрав растрепанные волосы, перебросила на одно плечо с удовольствием подставляя горящий затылок приятной прохладе.
– Лина, это Ник! – нараспев произнесла Натали. – Никос Дусманис – двоюродный брат Грэга и наш крестный папа!
Отложив телефон, из низкого кресла поднялся смуглый мужчина, похожий на Грегори вьющимися светлыми волосами, угольными бровями и могучим сложением. Лина слегка кивнула и протянула руку. Черные глаза глубоко заглянули в ее; яркие губы широко раздвинулись. Лина довольно сухо улыбнулась и отняла ладонь. Взяв протянутый Натали стакан с имбирным лимонадом, жадно выпила ледяной жгучий напиток и сославшись на усталость, извинилась. Она попросила подругу показать ее комнату.
Неделя на Крите ползла как ленивая откормленная улитка, которую то и дело смаривал полуденный зной. Ранним утром, Лина с Натали и детьми наслаждались ласковым солнцем. Они выезжали на пляж и загорали на белом песке, купались в бирюзовых водах Эгейского моря или в бассейне, а днем, в невыносимую жару, когда наступала сиеста, и все вокруг цепенело в объятиях Морфея, отдыхали в комнатах второго этажа, где тяжелые деревянные ставни отсекали свет, создавая сонный полумрак. Вечером к маленькой компании присоединялся Грегори. Они устраивались на открытой террасе, полулежа на лёгких диванчиках из ротанга, среди подушек с ярким меандровым орнаментом, и потягивали бесконечные коктейли. Голубые и белые шары гортензий таинственно светились в темноте. Далеко внизу, тихо плескалось море, донося вместе с легким ветерком свежий дух и мешаясь со сладким густым запахом цветов.
Грэг беззлобно подтрунивал над женой и веселил смешными историями. Иногда, они играли в карты, и несколько раз, к ним присоединялся Никос. Он жил в Афинах с матерью и двумя младшими сёстрами и вел дела на материке – управлял частным издательством, которое основан его дед, выпуская ежедневную газету в печатном и электронном формате. По словам Грэга, брату принадлежала сеть магазинов мужской обуви и одежды, но экономический кризис в стране вынудил избавиться от большинства торговых площадей и перенести остатки роскошных магазинов на Крит, где скопление туристов, еще позволяло вести коммерцию.
Лина видела попытки Ника подружиться, завести непринужденный разговор. Она старалась быть вежливой, но всякий раз досадовала, когда он навязывал свое общество, а она баюкала малышку или играла с Лукасом, рисуя животных, которых он раскрашивал и пачкал краской всех, кто оказывался рядом. Лина не разделяла бурных восторгов Натали которые вызывали приезды брата Грегори.
После сытного воскресного обеда, который завершился маленькими рюмочками крепкой раки, дом Метаксосов замер, сонно зажмурился полуприкрытыми жалюзи. Но Лине не спалось. Она взяла мобильный и спустилась вниз, поговорить с Лондоном. Низкий рокот из глубины гостиной, нарушал разморенную тишину. Она стояла на лестнице, прислушиваясь к раскатистому басу. Секунду поколебалась и пошла на раздражённый голос.
Лина остановилась под аркой, ведущей в оранжерею. Среди кадок низкорослых пальм и финиковых деревьев взад-вперед ходил Грегори. Он сосредоточенно мерил черно-белые плитки босыми ногами, размахивал рукой и ревел в телефон:
– Хватит строить из себя идиотов! Снять арест со счетов можно только решением суда! У вас есть решение? Нет? У меня тем более! Джеймс, брось играть в свои долбаные игры, тебе отлично известно, что у банка нет таких полномочий! Господи, я ведь предупреждал, что так будет! Говорил, чтоб не держали яйца в одной корзине. Что?! Да разве не ты ковырял в носу и лакал водку, когда я все это объяснял Джонсону и Берри?!
Лина стояла в проходе, не двигаясь. Она внимательно слушала, глядя в красное лицо с яростно раздутыми ноздрями.
– Ты правильно понял, – процедил Грэг и провёл ладонью по влажному лбу, – с этих счетов Берри не может снять или перевести ни один цент. Это невозможно. У вас один выход – получить долбаное решение суда. Сделайте это, и я в два счета проведу транзакцию. Мне очень жаль, Джеймс.
Неожиданно для себя Лина проспала двенадцать часов. Такого не случалось со школы. Поспешно закончив утренний туалет, она появилась в холле, когда шумное семейство толпилось у выхода, готовясь, грузится по машинам. Лину обняли и расцеловали бесчисленные сестры, братья, тети, дяди и бабушки. Многоголосый певчий говор окружил и опутал руки-ноги. Лина с трудом выбралась на улицу и разыскала в толпе чету Метаксас.
– Кажется, я... проспала, – она пробежала пальцами по волосам и складкам платья, рассеянно заглянула в объемную полотняную сумку, проверяя все ли взяла.
– Не переживай, у нас с гостями такое случается, – рассмеялся Грэг и хлопнул по спине. – Это называется – акклиматизация. Через месяц пройдет. – Он подмигнул жене, которая погасила улыбку на его шее, и открыл заднюю дверь белого Рендж-Ровера.
Лина скользнула на сидение автомобиля и, с удивлением, обнаружила соседей.
– Хай, – улыбнулся Ник. – Это София и Елена – мои сестры.
– Привет, – кивнула она через мужское плечо девочке подростку с темными густыми косами и пожала протянутую с переднего сидения руку молодой женщины.
Рендж-Ровер занял место в длинном кортеже, выкатил за ворота и помчался по извилистой грунтовой дороге. Сестры оживленно болтали. Изредка они обращались к Лине на английском, перегибаясь через сидящего посредине брата. Лина отвечала односложно. Упиралась ладонями в переднее сидение, пытаясь держать баланс и скользя по перфорированной коже на крутых виражах горного серпантина. Льняная ткань слабо защищала от ноги Дусманиса, которая плотно прижималась к ее бедру и обжигала жаром. Автомобиль выехал на национальную трассу. Лина отодвинулась и сосредоточенно уставилась в окно. Вдоль обочин мелькали небольшие деревеньки. Наконец, водитель замедлил ход, включил сигнал поворота и свернул на узкую улочку. На горизонте показались горящие под солнцем серебряные купола. Дусманисы умолкли и одновременно перекрестились. Впервые в жизни, Лина испытала облегчение при виде монастыря.
Полуметровые свечи бросали отблеск на золотые бокалы купели, украшенной цветами. Глубокий голос священника рокотал под сводами, обволакивая волнующим таинством разномастную цветную толпу. Гости негромко переговаривались. Щелкали затворы камер. Никос гордо держал малышку на руках, вторя словам молитвы. Ребенка трижды окунули в воду; обмазали оливковым маслом и отстригли нежные волосики. С трудом надев крестик на вертящуюся голову, нарядили малютку в роскошную кружевную сорочку, и Лина взяла Катерину, нареченную в честь мамы Натали. Прижимая к груди теплое тельце, она тонула в нежности. Маленький кулачок крепко держал указательный палец и требовательно направлял в розовый рот.
– Пусть она вас радует!
– Поздравляю с крестинами!
– Будьте достойны!
Бессчетная родня выстроилась на ступеньках церкви и не заканчивалась. Вместе с поздравлениями и пожеланиями, каждый хотел прикоснуться к ребенку, поцеловать ручку, погримасничать перед широко распахнутыми круглыми глазами. Катерина разволновалась. Коротко вздохнув, она набрала в легкие воздух и громко заревела. Лина с сожалением вернула ее матери, так естественно и уютно пристроившей дочь на груди, что та моментально успокоилась и уснула. Освободившись от драгоценной тяжести, руки обхватили холодный ремешок сумки, словно осиротев. Лина передёрнула плечами и широко улыбнулась – она крёстная!
Шумное празднование крестин в доме Метаксасов перевалило за полночь. Натали порхала по дому экзотической бабочкой: вечернее ультрамариновое платье то тут, то там мерцало меж двухсот гостей. Яркая и соблазнительная, она находилась в родной среде ликования, упиваясь атмосферой игривого веселья, сосредоточением которого являлась. Официанты без устали сновали из гостиной на террасу. За покрытыми яркими скатертями столиками у бассейна расположилось старшее поколение, громко смеясь и обмениваясь новостями. Тяжелые подносы с обильными закусками мелькали в свете фонарей. Сотни зажженных свечей, плясали под музыку на запотевших графинчиках домашнего узо и раки, и загадочно тонули в темном стекле бесчисленных бутылок вина.
Лина спустилась в сад освежиться. Она прислонилась к деревянной перголе увитой крупными розами с дурманящим яблочно-медовым ароматом. Подняв к лицу бокал, наблюдала за гостями сквозь мириады золотых пузырьков, наслаждалась роскошной ночью, холодным шампанским, прямыми открытыми взглядами и улыбками. Она чувствовала себя частью огромной солнечной семьи. Никто не интересовался прикованным к ней «денежным мешком», а только ее пустым бокалом. Она запрокинула голову и полной грудью вдохнула терпкий густой воздух.
– Вы избегаете меня?
– Разве? – удивилась Лина.
– Тогда разрешите составить вам компанию?
– Валяйте! – рассмеялась она, опуская голову.
– Чему вы смеетесь?
– Вашему акценту. Забавный.
– А ваш акцент прекрасен и неуловим. Мне сложно его определить. Вы поможете?
– Попробуйте угадать, – сонно улыбнулась Лина, глядя поверх стекла на сосредоточенное лицо Никоса.
– Вы бросаете вызов моей проницательности?
– Угу.
– Хорошо. Возможно Западная Европа? Прекрасная фройлен из Германии?
– Нет.
– Пани из Чехии?
Лина рассмеялась.
– Быть может госпожа – голландка?
– Нет и нет! – крутила головой Лина, забавляясь откровенному вранью.
– Хм, – Ник провел рукой по волосам. – Лина проследила за жестом широко раскрытой ладони. Захотелось повторить его: неужели эти завитки такие мягкие, какими кажутся?
– Я не сдаюсь, – рассмеялся Дусманис, потихоньку оттесняя ее вглубь сада, отрезая от света и шумного смеха: – Давайте прогуляемся на пляж?
Лина откинулась на сидение Роллс-Ройса. Она предпочла бы, чтобы Старков прислал простое такси, в котором не живут воспоминания. Непостижимо – салон пахнет дорогой кожей и сигарами, водитель носит те же рыжие усы и униформу, аккуратно ведет автомобиль, а Яна нет. И не будет.
Заставив себя смотреть в окно, Лина помассировала пальцами виски, пытаясь ослабить головную боль после перелета. По сторонам проплыл бетонный индустриальный пейзаж Хиллингдона; потянулись причесанные дома лондонского пригорода. Она взглянула на часы, прикидывая, когда попадет в офис "OSGC". Лина не знала, для чего назначила встречу Старкову. Просить денег для Берри? Она представила, как перекосится лицо Андрея. Снова взглянув на часы, подумала, что в Лос-Анджелесе неприлично рано. Поколебалась, но все-таки набрала номер своего адвоката из юридической фирмы "Монтгомери и Коэн".
– Привет, Сандра. Извини, что разбудила. Помоги мне прояснить некоторые вопросы. Во-первых – я хочу точно знать, сколько у меня денег. Нет, выписки и бумаги мне не нужны. Просто назови цифры. Потом, какие суммы я могу использовать, и с каких счетов, какие ограничения на съём и перевод. И еще, меня интересует объем полномочий как второго попечителя трастового фонда. Пока все. Спасибо.
Лина мысленно прокрутила разговор с Грегори, пытаясь вспомнить детали. Они собирались в слово – банкрот. Оно вобрало в себя все ощущения, отдавало в солнечное сплетение, имело противный вкус железа и пахло нечистотами Свалки. Память немилосердно оживила всю палитру животного страха: пустой желудок, сонливость, холод, крыс, туберкулёзный кашель над головой, и уродливая смерть...
Проведя ладонями по лицу, Лина поежилась, отгоняя прочь воспоминания. Банкрот... Что это значит для Берри? Перестанет придумывать музыку и тексты? Не будет играть, петь, не снимет свой фильм? Группа исчезнет из чартов, таблоидов, с экранов телевизоров, не будет клипов, гастролей, ничего? Или все будет – только без Криса? Лина подперла кулаком щеку, ногти выстукивали по экрану телефона. Нет, он скорее умрет, чем всего этого лишится.
Роллс-Ройс завис на очередном светофоре. Мимо плыл бесконечный людской поток. Лина бродила взглядом по мозаике лиц: женщины, мужчины, родители с колясками и чадами за руку, собачки на поводке, велосипедисты в касках, подростки на роликах в круглых наушниках поверх цветных капюшонов. Целая эпоха и несколько поколений промелькнули и взошли на тротуар.
Зажегся зеленый свет, и автомобиль мягко тронулся. Вдалеке появились, увеличиваясь в размерах, серые монолитные очертания на фоне обглоданных туч. Лина уже различала ряды узких окон здания "OSGC".
Распахнув глаза, она вдруг схватилась за сидение. Задохнулась от простой, невероятной мысли, которая встряхнула внутренности и накрыла адреналином.
– Стой! – крикнула водителю. Она забарабанила в стеклянную перегородку, позабыв, где находится кнопка громкой связи: – Разворачивайся! Мы не едем в офис! Мы возвращаемся в аэропорт!
До посадки оставались долгие два часа. Лина не могла усидеть на бархатном диване. Рисунок стен отдельной элегантной кабинки, словно уменьшенной копии номера в роскошном отеле, тяготил. Она вышла на террасу. Приблизилась к окну, глядя, как идет на посадку очередной самолет. Обошла вдоль и поперёк зал ожидания пассажиров первого класса.
Выпив третью чашку кофе, Лина достала из сумки мобильный телефон. Она смотрела в экран, не решаясь, вызвать к жизни последовательность цифр, словно код к ящику Пандоры. Наконец коснулась кнопки и судорожно выдохнула, услышав механический голос оператора.
Спустя час, она решилась на новый звонок. Повинуясь необходимости действовать, набрала директора Strangers, не зная точно, что собирается, сказать мисс Кейн.
– Да, кто это? Говорите! – Выкрикнул раздражённый голос.
– Привет, Кимберли. Это Лина Олсен, вы меня помните?
– Олсен?
– Олсен – фамилия моего мужа, а девичья – Калетник. Три года назад я работала в модельном доме у Дианы Родригес...
– А! Да, ясно. – В невнятном восклицании послышалось узнавание. – Чего тебе?
– Я знаю, что у вас неприятности с лейблом. И денежные трудности…
– С чего ты взяла? Кто тебе сказал? Кит?
– Нет. Я еще не говорила с ним.
– Нет? Тогда какого черта разносишь отстойные сплетни? А? Любишь бульварщину, да?
– Ким, – вздохнула Лина, пытаясь не заразиться из трубки желчью и враждебностью, – просто выслушай. Я могу помочь.
– Нам не нужна твоя сраная помощь, ясно? – Взвизгнул динамик. – И больше не звони сюда! Оставь нас в покое! – Голос мисс Кейн сорвался на крик, ухо обожгла неконтролируемая истерика.
Лина отдёрнула руку, задумчиво опустила телефон на стол, глядя в черноту чашки. Это... паника? Закусив губу, с минуту размышляла и, допив кофе, набрала еще один номер.
– Алло, – раздался мелодичный голос.
– Доброе утро миссис Берри, это Лина Олсен.
– Здравствуйте, милая, рада вас слышать. Как поживаете?
– Спасибо, хорошо. Я… – она посмотрела в окно, за которым бесшумно взлетел новый самолет. – Миссис Берри, у вашего сына неприятности?
– Похоже, этого не скрыть, – спустя паузу Мария коротко вздохнула и бегло заговорила: – Отвечаю на звонок, и жду, что это журналист какого-нибудь грязного таблоида. Мы на грани катастрофы...
– Миссис Берри, постарайтесь успокоиться, – уверенным тоном сказала Лина. – Я как раз пытаюсь дозвониться Крису, чтобы узнать, что можно сделать. Думаю, смогу помочь. Но, его телефон выключен. Вы не знаете, где его искать?
Ньюпорт-Бич вызвал поток воспоминаний. Они долетели запахом магнолий и ветром с океана, оглушили птичьим пением. Лина шла по гравийной дорожке, вдоль пышных роз, вглядываясь в кристальные глазницы маленького коттеджа. Он выглядел жилым и ухоженным: воскресная уборщица оберегала чистоту, садовник раз в неделю стриг кусты и подравнивал газон. Дом оказался прозорливее хозяйки и терпеливо ждал – знал, что она вернется.
Лина распахнула дверь и остановилась на пороге. Глаза вгляделись в полумрак. Серая завеса съежилась и растворилась в весеннем солнечном свете; он зажег сиянием шторы, пробежал пятнами по раскинутым на столе документам, пустым чашкам из-под чая; высокий мужчина в кресле закинул ногу на ногу и неторопливо раскурил сигару. Тонко-кофейный аромат заклубился к потолку так видимо, словно Лина вернулась в далёкий мартовский день, когда решила перекроить себя и сшить наново.
Получилось?..
Она прошла на середину гостиной. Стук каблуков звонко вернула молочная плитка. Часы над каминной полкой, как и раньше, громко и радостно дробили на минуты жизнь. Вокруг застыли прямоугольники зачехленной мебели. В тот день, они взывали вопросами. Теперь, стали пробелами. Но природа не терпит пустоты, сказал Аристотель. Пробелы, заполнила смерть. Все что делала, оказалось наполовину, понарошку. Только играла. Считала, что усвоила правила игры: собрала в себе все живое и неудобное, снесла на личную Свалку, и там любовь росла незаметно, как нежеланный ребенок: в темноте, голодной, робкой, недоверчивой и слабой.
Она не выжила на Свалке.
Лина остановилась у окна. Птицы раскричались, деля магнолию у крыльца. Всегда так громко. Казалось, Лина никуда не уезжала – всегда стояла здесь и ждала. Дом знал. И тоже ждал. Тряхнув головой, она отогнала упаднические мысли, взялась за пыльные углы ткани и сорвала покрывало с дубового стола. Ладони осторожно провели по шершавому рисунку. Лина пыталась ощутить силу, что уравновешивала ее мир. И ничего. Безмолвие. Силы больше не было. Яна не было. Небо рухнуло. Осколки.
Что чинить?..
Ветер поднял с тротуара обрывки бумаги, налетел, вцепился в шелковую косынку. Лина придержала волосы и скользнула взглядом по горстке припаркованных автомобилей. Редкие прохожие проходили мимо, не оглядываясь. Поправив темные очки, Лина осмотрела крыши ближних домов, ряд стриженого бамбука и кусты стрелиций, но не заметила бликов припрятанных объективов.
Возле здания окружного суда остановилась патрульная машина, вышли полицейские, поднялись по ступенькам и исчезли в дверях. Лина посмотрела на часы: слушание закончилось двадцать минут назад. Покусывая губу, она вспоминала заученную речь, но слова разваливались. Мыслительные процессы свелись к фиксации и складированию образов, откладывался анализ на потом.
Крутанулась вертушка двери. Высокий мужчина остановился, закинул черную кожаную куртку на плечо. Ветер разметал темные волосы, открывая ссадины на лбу и белый пластырь пересекающий бровь. Хмурое лицо с синяком под опухшим веком, повернулось к Лине: здоровый колючий глаз царапнул от макушки до туфель и сместился на фигуру в сером костюме, которая появилась на крыльце.
– Миссис Олсен! Простите, что пришлось ждать! – Джонсон отнял от уха телефон и широко улыбнулся как лощенная голливудская звезда на фоне небритого, неряшливого спутника. Оставив в покое косынку, которая тут же слетела на шею, Лина пожала протянутую руку и посмотрела на Берри. Он держал ладонь в кармане джинсов. Узнал её? Нет? Она сдёрнула очки. И пожалела. Глазам стало неуютно и больно.
– Все прошло отлично. Нам удалось отделаться от штрафа и общественных работ. У второй стороны нет претензий. Сняты все обвинения. Везунчик! – засмеялся адвокат и хлопнул Берри по плечу: – В третий раз отлыниваешь от условного...
– Где твоя машина? – прервал его Крис, беря из Лининых рук очки и водружая на нос.
– Там... – она растерянно кивнула.
– Поехали.
Лина с Джонсоном переглянулись и засеменили по ступенькам, догнав Берри в конце лестницы.
– Заедем, пообедать. – Бросил Крис через плечо. – Заключенных травят тухлым карри. Что нарушают эти извращенцы? Биль о правах? Давай, Джонсон, состряпай иск. Будем судиться за права арестантов. Желтая тачка? Кидай ключ, я поведу. Ты с нами?
– Подожди, Крис! Еще нужно заехать в офис, решить...
– Позже. Садись в машину, – перегнулся Берри с водительского места и распахнул дверь. Взревел мотор. Кит пошарил по приборной панели, отыскал новостной канал и бросил автомобиль вперед. Проехав мимо, он посигналил Джонсону. В тени трехдневной щетины блеснули зубы:
– Любишь бурито?
Лина выпрямилась на пассажирском сидении. Значительно превышая скорость, Берри уверенно маневрировал в городском потоке. Пальцы с ободранными костяшками расслабленно лежали на руле. Не окрашенный парфюмом мужской запах прогнал ванильный аромат салона, сделал его тесным... интимным. Она смотрела вперед и не видела. Боковое стекло затуманилось облаком конденсата, выдавая напряженное дыхание. Взгляд помимо воли приковался к чёткому профилю, вытянутым рукам.
На светофоре Кит улыбнулся краем рта:
– Ты забыла пристегнуться.
Лина вспыхнула и потянулась за ремнем. Неудобно застыв на скользком сидении, уткнулась в окно на весь остаток пути.
За пределами Пасадины, Берри сбросил скорость. Петляя в узких переулках на окраине Сан-Марино, выехал на широкую пустую дорогу. В воздухе витала желтая пыль, покрывала приземистые дома, чахлые кусты. Ни одно дерево не притеняло безлюдную улицу, словно пустыню, затопленную раскаленным солнцем.
Берри остановился у закусочной с обшарпанным фасадом, выгоревшей крышей и вывеской. Отодвинув ботинком пустой деревянный ящик, потянул тяжелую дверь и придержал. Лина попала в прохладный полумрак с отчетливым хлебным запахом. Кит уверенно прошел в конец зала, кивнул мужчине в желтом сомбреро, который кряхтя собирал мусор у бара, и упал за дальний столик в желтой клеенчатой скатерти. С красной стены уставились черно-белые фотографии неизвестных мужчин. Лина вздрогнула, отдернув ногу: задев кончики туфель, кошачий хвост уплыл под лавку.
– Боже! – Лина испугано смотрела на дверь, которая дрожала от удара ноги. – Что я наделала!
Скривилась, стиснув зубы, но слезы брызнули и затопили горящие стыдом щеки. Уронив голову на стол, она разрыдалась. Не могла шевелиться, болело, словно поломанные ребра вновь сдавали фиксаторы.
Круглая тень сомбреро заслонила витавшую в свете пыль. Стакан с водой проехал по грязной клеенке и коснулся ладони, что съежилась между тарелками. Лина приподняла лицо, взяла у официанта стопку салфеток, высморкалась и протянула кредитку.
– О, грасиас, сеньора! – улыбнулся мужчина, оттопырив усы; узкая кисть, как членистоногое животное, ловко выудили деньги из соуса: – Кабальеро щедрый! О, да! Очень щедро расплатился!
Лина забросила сумку на плечо и не оглядываясь, вышла из ресторана. Прожаренный воздух обжег легкие. Полуденное солнце, будто скальпель, резануло воспаленные глаза. Болезненно щурясь, она повертела головой. И замерла. Желтый Бентли Континенталь, подарок Яна, доставленный из Борнмута самолетом, исчез. Лина отупело разглядывала под ногами четкий рисунок протектора шин. Берри уехал в её очках. И на её машине.
Проследив пустую дорогу влево и вправо, где песочные дома сливались с выбеленным небом, она хихикнула, потом рассмеялась как одержимая. Через час, не сумев вызвать по призрачному адресу такси, Лина позвонила Сандре Монтгомери и попросила забрать ее. Она пошла в сторону Сан-Марино, бесполезно оглядываясь в поисках транспорта и дырявя шпильками мягкую пыль.
Сумеречные облака, изъеденные пожаром уходящего солнца, спустились и уплотнились. Лина боялась наступления темноты, зная – не сможет спать. Но боль в истерзанных конечностях, после трехмильного броска на каблуках, наполнила тело пустотой. Голова коснулась подушки, и Лина уплыла в благостную кому.
Первая ночь в коттедже промелькнула незаметно, как и следующая. В пятницу утром, Лина взяла такси и съездила в центр. Она провела сорок минут в черно-белом прохладном кабинете куратора галереи, расположенной на оживленной улице Маленького Токио неподалеку от городского совета. Рассеяно выслушав полного мужчину, который портил окружающую ахроматичность малиновой рубашкой, не глядя, утвердила экспозиционный план и прогулялась в музей современного искусства за углом. Пообедав в ближайшем ресторане, Лина зашла в продуктовый магазин, долго ходила меж высокими стеллажами, бросая в корзинку полуфабрикаты. Внесла в дом пакеты. Распределила покупки по шкафчикам и... иссякла.
Ноги монотонно носили по гостиной, на лестницу, в спальню, обратно к камину и снова вниз. Нигде не находили место. Порченые глупостью мысли распухли, разрывая голову. Но движения притупляли боль. Ноги ходили, а руки переставляли торшеры, пуфы, безделушки на открытых полках. Лина меняла местами кресла, цветочные горшки и вазоны. Ненадолго притормаживала у зеркал, посмеяться пугалу-отражению. Глупое! Думало, осилило разочарование? Вранье! Трое суток мозг играл: отвлекал рутиной и маскировал симптомы разрушения, заслоняя реальную картину. Это не разочарование – это разгром! Поле боя, усеянное телами. Кого там спасать?
В доме стыла тишина, Лина перестала слышать птиц. Стены давили, казались чересчур белыми и слишком чистыми для нее – серой и пыльной. Она решила их перекрасить. И не смогла заставить себя выйти на улицу – купить валики и краску. Ноги набегались. Мускулы наполнились слабостью, тянули прилечь, хотелось спать. Солнечные лучи в одиночестве бродили по деревянному паркету, спотыкались об стол не на своем месте и разбросанные стулья. Все рассыпалось на запчасти – бессвязно и нелепо валялось там, где Лина бросила заниматься перестановкой. Умирало в ненужности.
Трудилась и жила одна неугомонная стрелка часов – рубила и рубила. Лина слушала ее часами. Она трудилась и за нее – латала по стежку. И Лина ждала, когда соберется по лоскутку – из запчастей и запасок. Каждый кусочек сам себе – без цельности. Она будет она, только без скачков пульса, боли неизвестных органов, дрожания коленей, и заряда тока в каждом волоске. Все измельчает. Запах расщепится на набор летучих веществ; голос на колебания воздуха в складках; синие глаза распадутся на слои, сосуды, коллагеновые волокна. Боль потеряет монолитность, покроется трещинами и разберется на набор биологических особенностей. Станет в ряд с другими мужчинами. Между Старковым и Дусманисом.
Лина смотрела в потолок, мучилась желанием перекрасить стены, и знала – это пройдет. Она собирается, а всё и вся распадается: краски разбегаются на пигменты, связующие, наполнители и растворители. И скоро стены будут частью конструкции, а не вселенной, которая сжимается перед взрывом, чтобы рассыпаться на микрочастицы, которые никаким часам не собрать.
В недрах второго этажа разрывался телефон. Звук не принадлежал дому. Его разобранной тишине. Он пришел снаружи и звал в бурливую жизнь. Лина морщилась – он мешал слушать часы.
Свет выдавливался сиреневым туманом, который облепил руки и лицо. Лина на ощупь побрела в ванную комнату. Открыв зеркальный шкафчик, уставилась на тюбики и баночки. Пальцы вяло копошились, ломая разноцветные ряды, в поисках таблетки снотворного. На краю раковины ожил телефон. Лина вздрогнула: с полок посыпались крема с лекарствами, вторя нарастающей мелодии звонка. Словно дикое животное, она схватила и сжала вопящий прямоугольник. Ничего не понимая, смотрела на убегающий с экрана входящий номер. Мелодия отыграла, цифры потухли. Лина не успела перевести дыхание, как трель и басы возобновились с новой силой. Она поднесла телефон к уху:
– Алло...
– Присылай своих юристов, чёрт тебя дери! – Рявкнул динамик и оглушил короткими гудками.
Колени подкосились, и Лина осела на бортик ванной, чувствуя себя прооперированной без подготовки и деликатного постукивания секундной стрелки. Экспресс сшивание без всякой анестезии – по живому. В голове не оформился ни один связный вопрос, когда в ладони разразилась новая трель.
Лина пересчитала золотые корешки книг, просторно расставленные в черном шкафу от пола до потолка; насчитала пять стеклянных ваз с фиолетовыми орхидеями, две с белыми; восемь стульев вокруг большого стола, два поменьше – у бежевой стены; три кожаных дивана у окон и столько же плазменных телевизора напротив; толстый серый ковер под ногами, сливочные торшеры по бокам.
Побарабанив пальцами по журнальному столику, Лина потянулась к одной из пачек сигарет, которые в изобилии валялись среди газет. Закурила и поморщилась, рассеянно вспоминая, когда последний раз вдыхала горький дым. Взгляд снова оббежал кабинет и неохотно уперся в постмодернистское панно, которое состояло из тысяч цветных треугольников и всевидящих глаз. Но это было лучше, чем пялиться в развеселый экран с хит-парадом МТВ и пугать секретарей сосредоточено-стылым взглядом.
Дверь со стуком отворилась. Рассекая острием портфеля воздух, как носом корабля, Сандра Монтгомери широким шагом ввалилась в кабинет:
– Принеси кофе и плесни туда чего-нибудь живительного! – крикнула она помощнице, на ходу сдергивая пиджак и расстегивая воротник белой рубашки.
Отрываясь от созерцания масонского чудовища, Лина выпрямилась и повернулась лицом к черному портфелю, который приземлился в кипу журналов.
– Да, все там, – усмехнулась Сандра, проследив за взглядом. – Вырвала вместе с коренными зубами. Жених обвешался ожерельем ядовитых поганцев.
– Наслышана, – пробормотала Лина, затушив сигарету о хрустальную пепельницу.
– Собралась армия хреновых грамотеев и с заумным видом тычет меня физиономией в финансовое право! Представь! А сами только и умеют, что мошенничать с налоговой системой, бультерьеры-сосунки!
– Все так плохо? – сникла Лина, пряча ладони в коленях.
– Это ты мне скажешь. Не выношу такую манеру вести дела, – хрипела Сандра, щёлкая замками портфеля, – держать клиента за жабры и при этом лапать его и целовать взасос! – она вывалила бумаги на стол. – Ведут себя, будто поимели всех судей штата.
– Так они... согласны?
– Можно сказать и так.
– А еще как?
Монтгомери провела ладонями по ёжику седых волос и громко фыркнула:
– Что мы достигли некоего промежуточного результата – усредненного соглашения.
Она откинулась на спинку дивана, клацнула зажигалкой и жадно затянулась:
– Утомили сволочи! Все заново перекроили! Все не так и не этак! Лысый отморозок в девчачьих очках к частному праву сбоку припека, сам собой "уголовник" хренов, а туда же. Будет мне растолковывать гражданское право! Был идеально выписанный документ – так нет же – изгадили! Пометили территорию, как чертовы кобели. Так и чешутся руки надрать в суде задницы этим ссыкунам с гарвардскими дипломами. – Потушив сигарету, Сандра взяла скрепленный канцелярской скобой договор:
– Ладно, опустим лирику и начнем по порядку. Для лучшей усвояемости, я бы разбила смысл этих писулек на три блока, в первом...
– Не нужно, Сандра. Я сама прочту, – попросила Лина, краснея.
– Разберёшься?
– Попробую.
– Хорошо, если позволишь, я все же растолкую несколько пунктов...
– Непременно. Я напомню о них.
Монтгомери неодобрительно поглядела в лицо из-под кустистых бровей и поднялась:
– Ладно. По большому счету, деньги твои. Кому как не тебе внимательно читать? Дай знать, когда закончишь. – Она пересела за рабочий стол и открыла толстую книгу по земельному праву.
Лина раскрепила стопку бумаг, откинула верхние страницы с реквизитами и, задержав дыхание, углубилась в печатный текст, понимая – унизительный путь делового замужества только начинается. Взгляд привычно пропускал стандартные формулировки и фиксировал важные детали. Этот документ был ее защитой – исчерпывающий ответ Марии Анне Берри.
Делая предложение Кристоферу, Лина честно призналась, чего хочет взамен, не ожидая, что о деталях узнает кто-то еще. Вывернуться на изнанку перед ним было пыткой, но обсуждать фертильность и месячный цикл с Марией – извращением. И в самом кошмарном сне, Лина не предполагала, что ее искренность обернется предметом торга, что ее используют, чтобы добиться контроля над финансами ее покойного мужа. Каким-то чудом, Лина смогла отказаться от поездки к неизвестному нотариусу, который уже дожидался, скрепить печатью подготовленный неизвестными юристами брачный договор.
На что рассчитывала Мария? Ошеломить натиском? Считала, что у будущей невестки отказывают мозги при одном упоминании имени сына? Полыхая негодованием и стыдом, остро сознавая плебейство и неуклюжесть рядом с ангелоподобной дамой, Лина слушала и слушала перечень своих финансовых обязательств. Шок сменил гнев, вернул рассудок и способность мыслить. И ужаснувшись, Лина осознала, что если всерьез воплотить этот безумный план в жизнь – без встречных требований и обязательств не обойтись. Нужна защита от алчных притязаний на имущество Олсена. Брачный контракт, удовлетворяющий обе стороны.
Лина заставляла себя читать слова, что ранили самолюбие, коверкали любовь. Любовь?.. О какой любви велась речь в этом документе? Все эти слова не придуманы Сандрой или Марией – это она их озвучила и оживила на терпящей бумаге. Этот документ был куплей-продажей, где товаром выступал будущий муж. Лина покупала восемьдесят четыре дня его жизни под одной с собой крышей и сорок восемь интимных отношений в год, в соответствии с графиком, указанным в дополнительном соглашении. За это, она гасила его долги со всеми набежавшими процентами, судебными претензиями, издержками, неустойками, упущенными выгодами других сторон и брала обязательство по финансированию документального кинофильма.
– Андрей, перестань, кричать! Иначе я повешу трубку! – потребовала Лина, сдвигая в сторону телефонную базу, почту, журналы, и запрыгивая на край стола. – Не сказала, чтобы не травмировать твою обидчивую психику. И, да, ты прав, чтобы не мешал.
Просторная гостиная купалась в золоте. Иголки света пронизывали паутину штор; солнечные зайчики скакали по глянцевой плитке, играя в чехарду. Но Лина зябко ежилась. Отрывистые слова из динамика заставляли заново, шаг за шагом, переживать оскорбительный фарс.
Она прикрыла глаза, вспоминая лицо нотариуса в красных пятнах, которая проплыла мимо, точно королева и удалилась в комнату отдыха, велев секретарю, пригласить ее, когда стороны, перестанут валять дурака. Оплаченные в пятикратном размере услуги вынудили ее отменить остальных клиентов, удержав от желания выставить всех вон. Трое угрюмых юристов курили в коридоре. Раз в полчаса они забредали в кабинет, хлебнуть черный кофе, и вновь сбегали к непрестанным телефонным переговорам и жонглированием упреками, когда Сандра Монтгомери высовывалась в дверной проем, а потом, чертыхаясь, сбегала к курильщикам.
Лина с миссис Берри оставались наедине. Они сидели через стол и глядели мимо, но внимательно друг за другом следили. Аккуратный розовый ноготь выводил знак бесконечности по циферблату наручных часов. Лина почти физически ощущала усилия, которые прилагает Мария, чтобы не смотреть на стрелки. Она легко улыбалась краем рта, но владела положением не более тех, что бегали по коридору и шептались у двери.
Когда снова распахнулись стеклянные створки, Лина не обернулась, удержав желание коснуться пальцами сухого горла. Мария чуть расширила глаза и непроизвольно облизнула губы. Кроссовки ступали мягко и бесшумно, но приближение Берри, выдало громкое чиханье. Опоздав на сто тридцать три минуты, Кристофер навис над столом, не сочтя нужным извиниться. Взгляд из-под длинных ресниц скользнул по подсунутым юристами бумагам. Пальцы сомкнулись на протянутой ручке и нацарапали серию кривых подписей. Шмыгнув носом, он разогнулся, хлопнул по спине мужчину в очках и подмигнул нотариусу, которая торопливо прикладывала к документам печать.
– Аллергия, – выдавила Мария, ни к кому не обращаясь, после того, как сын ушел.
Лина приложила пальцы ко лбу, заслоняясь от красивого лица, надменного даже с насморком и красным носом, и помотала головой, будто Старков видел.
– Нет, Андрей, я не покажу тебе контракт. Мой адвокат его одобрил – этого достаточно, тем более, он уже подписан, – она вымученно засмеялась. – Можешь теперь расслабиться и спокойно спать. И передай любимому совету: "денежный мешок" пристроен, как и хотели, вложен, так сказать, в будущее нации. Но помни: ты пообещал, не называть имен... Как можно сохранить "подобное" в тайне? Ну... не знаю. Думай сам. У тебя на этот счет больше опыта.
Комната наполнилась дребезжанием газонокосилки и терпким запахом скошенной травы. Лина рассеянно взглянула в открытое окно. Длинный подросток в больших наушниках энергично стриг соседский газон, кивая кудрявой головой в такт музыке.
– Старков притормози. Это моя жизнь. И деньги, тоже, мои. Я буду тратить их, не отчитываясь. Хватит манипулировать Яном. Научись, в конце концов, обходиться без него. Думаю, если бы он хотел, чтобы всем заправлял ты и свора зубастых джентльменов в костюмах с Сэвил Роу, попивающих исключительно бордосские вина – ты бы сейчас не кричал на меня. Вот, наконец-то, ты молчишь. Теперь попытайся меня услышать. Ты прав в одном – Ян действительно высказался ясно. Но ты забыл. что он дал мне возможность выбрать. И... я выбрала.
Лина опустила глаза на жёлтое кольцо с надписью «вместе навеки», выгравированной по всей ширине металла. Крикливое чудо Поднебесной сместило с пальца английское произведение ювелирного искусства с квадратным чистым бриллиантом, без всяких почестей отправив в банковский сейф.
– Глупый, – устало проговорила Лина, – так ничего и не понял? Все это не имеет значения. Я замужем. И брачный договор вступил в силу.
В последний день сентября рок-группа Стренжерс присоединились к малоизвестным музыкантам, которые давали еженедельные концерты на пирсе в Санта-Монике. Об участии группы сообщали в воздухе самолеты, расписывая небо цветной рекламой, интернет взорвался объявлениями, яркие афиши украсили заборы. На песчаный берег устремились музыкальные обозреватели, журналисты, фотографы, туристы и уличные зеваки. На берег океана стекались тысячи меломанов со всех уголков страны, парковочные места и дешевые номера отелей размели за сутки.
А за сто двадцать пять миль от феерического праздника, одинокий Рендж Ровер возвышался блестящей горой на фоне неприметного здания мэрии Сан-Диего. Высокий мужчина в черной шляпе и рубашке, небрежно выправленной из джинсов, облокотился о блестящее крыло автомобиля, упираясь кедом в колесо. Лина остановила желтый Бентли – возвращенный прошлым вечером водителем Марии – и вгляделась в неподвижную фигуру. В расслабленных выверенных линиях не угадывалось напряжение. Мужчина казался неодушевленным ладно скроенным механизмом, под стать своей черной машине, скрывающей за чистыми очертаниями опасную мощь.
Несколько минут Лина стискивала влажными ладонями руль, потом заглушила двигатель и заставила себя выйти. Поравнявшись с Берри, натянуто улыбнулась. Поля шляпы и зеркальные очки закрывали лицо, оставляя на виду гладко выбритую челюсть и сжатый рот. Неутолимый голод скрутился под ребрами узлом. Она не знала, как его утолить, как облегчить его. Стояла и безмолвно смотрела, не в силах просить или требовать. Зря она переживала, что Кристофер набросится на нее, обругает, может, захочет ударить или много хуже – окатит ледяным презрением. Ничего. Ни следа гнева или раздражения. Или аллергии... Стекла очков смотрели бесстрастно. Она делила их внимание поровну с кошкой, которая сонно жмурилась на крыльце.
Полуденный зной затуманил испариной очки. Лина скользнула в ещё хранящий прохладу автомобиль, отсекая птичий гвалт в кроне старого платана. Нетерпеливо опустив козырёк над лобовым стеклом, завела двигатель и прищурилась, вливаясь в ленивый ручеёк транспорта.
Она старалась убедить себя, что утвердить план будущей экспозиции не глядя, пронестись пулей мимо своих картин, чувствуя себя инородной, незваной гостьей и вылететь на улицу никому ничего не объяснив, вовсе не асоциально. Она не избегает людей. Нет! Просто надушенный, как парфюмерная лавка, куратор галереи выводит из себя: полное лицо с фигурной бородкой и ультрамариновая рубашка вызывает жжение в желудке; а свора ассистентов не умеет говорить коротко, то и дело закатывает глаза, как жеманные девицы.
Лина фыркнула и вдавила педаль, увеличивая скорость. Третий час она бесцельно каталась по городу. Планы менялись бестолковым калейдоскопом. С пассажирского сидения зазвонил мобильный. Схватив телефон, она взглянула на номер и разочарованно ответила:
– Калимера... – Лина притормозила у красного бордюра, растерянно посмотрев по сторонам. Она не узнавала улицу, тщетно выискивая под каскадом пылающих бугенвалий указатель. Рассеянно слушая голос Натали, оживила навигатор и уставилась в карту.
– Как дети? Грэг? У вас все замечательно? Рада слышать. И у нас погода отличная. Да, всё хорошо. Работы много. Ага. И у него. Конечно я в курсе новостей! – вскинулась Лина. – Моё имя включили в рассылку его расписания. Нет, не как жену, а как делового партнёра.
Она поморщилась. Натали ежедневно интересовалась делами, словно Лина не могла заботиться о себе. Проявляла завидное постоянство с тех пор, как узнала о замужестве. Новость пришлось сообщить и ей, взяв обещание хранить тайну. Рискованное признание. Но Метаксас принимал прямое участие в финансах Берри, а оправдывать небылицами каждую транзакцию хуже, чем сказать правду. Натали удивила – приняла весть спокойно. Иногда казалось, что Грэг замечательно воспитал жену, научив сдержанности. Но её хватало ровно на пять минут, после чего Лина досадно отмахивалась от роя назойливых вопросов, на которые нет ответов. Подробности супружеских отношений она держала при себе. Ссылаясь на плотный рабочий график, пресекала намерение подруги и матери навестить молодых. Но и по телефону скрывать положение вещей, становилось все труднее. Дежурными фразами Лина отделалась от Натали, боясь за пустой болтовнёй пропустить другой звонок.
Берри не объявлялся. Она наврала про осведомлённость и рассылку. Никто не отчитывался перед ней. Она не знала – в стране ли муж вообще! Искать через знакомых унизительно, а "Гугл" среди мусора и сплетен не выдал ни один достоверный факт. На прошлой неделе Стренжерсы участвовали в прямом эфире вечернего шоу, давали интервью для музыкального журнала. Но без Кристофера. А между тем, папарацци ежедневно ловили его в клубах Ибицы, в казино Монако, на вечеринке его бывшей звукозаписывающей компании в Дубае. Одновременно. И в разных точках земного шара. Лина изнывала от неопределённости. Настроение менялось ежесекундно – скатывалось от гнева к отчаянию и снова взлетало к гневу. Она пихнула кулаками руль: муж обязан с ней жить четверть месяца, нравиться ему или нет!
Кипя негодованием, она набрала номер миссис Берри, придерживая телефон плечом и нетерпеливо отсчитывая тягучие гудки. В конце концов, она потребует выполнение брачного договора. Её банкиры давным-давно погасили долги Стренжерс и Кристофера в частности. Именно Мария настояла на правовых отношениях, так пусть блюдёт выполнения контракта не только Линой, но и сыном!
– Милая, – изумилась миссис Берри, выслушав сбивчивое заявление, – вам с ним совершенно негде жить. Малюсенький коттедж за городом, который я видела, совсем не подходит для семьи с детьми. Нужно заняться поисками уютного гнездышка. Я помогу тебе. На прошлой неделе знакомый риелтор, как раз говорил о выставленном на продажу отличном ранчо в районе озера Тахо, и он советует присмотреться к роскошному имению в нижней части Бель Эйр. Необходимо срочно все осмотреть, пока цены настолько привлекательные. Это долго не продлится, поверь.
Сбитая с толку, Лина замолчала. Подобная мысль не приходила в голову. Перед глазами всплыла гостиная с фисташковыми шторами, маленькая спальня над розарием – простая на грани аскетизма. Лина представила высокую фигуру Берри в узком кресле, обитом бледной тканью в розовый цветочек, длинные руки свисают с подлокотников, согнутые колени упираются в кофейный стол... Хмыкнула от абсурдности зрелища и потёрла лоб, признавая правоту Марии – дом в Ньюпорт-Бич был её. И Яна. Он не подходил Кристоферу и детям. Губы тронула смущённая улыбка, но Лина их быстро поджала и холодно напомнила миссис Берри, что её сын за три недели ни разу не позвонил.
– Будь снисходительнее, милая, – попросила Мария. – У него съёмки во Вьетнаме. Процесс был долго заморожен и техническая группа изо всех сил пытается наверстать упущенный график. Это сложно. А в той глуши, где они поселились, просто дикие условия и отвратительная связь. Кит даже мне не звонит.
Лина сдалась. На душе посветлело: теперь она знает, где он. Упираясь локтями в бедра, она подпёрла кулаками щеки, давая волю воображению. Ранчо, имение?.. Она попыталась представить себе место, которое Кристофер захочет назвать "дом". Перед внутренним взором вспыхнули стремительные зарисовки: не стеснённая дверями и перегородками бесконечность, воздух, свет, невидимые контуры только вверх, глаза слепит мрамор, ладонь холодит сталь и стекло; мужчина за роялем аккомпанирует глубокому голосу, отбрасывает со лба непослушные, почти черные волосы, в которых запутался закат, влезший через распахнутое окно...
Грудь стеснило. Лина простонала сквозь сжатые зубы. Она хотела этот дом! Знала, что обматывается и не сдержалась: подчинилась желанию на несколько секунд, пока наваждение не рассеялось. Медленно выдохнула, завела мотор и, следя за дорогой, набрала номер Сандры. Лина решила купить не просто имение, а дом грёз, в котором будет одна супружеская спальня. Общая, – ядовито подумала она, мчась в сторону Западного Голливуда, полюбоваться особняками.
Темнокожий парень с мятной шевелюрой выбритой полосками и золотыми тоннелями в ушах размахивал длинными руками и шарил взглядом по потолку, декламируя стихи битников. Надтреснутый голос жарко выводил строчки Лероя Джонса. Сунув большие пальцы в задние карманы джинсов, обтянувших тощий зад второй кожей, он нараспев бросал серию распоряжений ассистентке, не меняя пронзительный тон. Чавкая жвачкой, юная малазийка делала пометки в планшете, потряхивая разноцветными бусинами в тугих дредах.
– Это важно, Ли, ласточка, очень важно! – веско вскидывал указательный палец Джо Аббисс, пробегая коричневыми костяшками по поверхностям, постукивая ногтями по стенам, засовывая широкий нос с пирсингом в каждую щель.
– Доверься, – улыбнулась Мария, иронично разглядывая своего протеже. – Джо маэстро интерьеров.
Пожав плечами, Лина доверилась. Выписала новый чек, стараясь не думать об Андрее, и с любопытством наблюдала за изменениями неподатливой формы из камня и стекла. Второй этаж преобразился первым. Лина пришла в восторг от мраморной белоснежной ванны в супружеской спальне и огромной кровати парящей в облаках благодаря стеклянным стенам и подиуму. Но больше всего заворожил высокомерный аристократ в гостиной – лаковый рояль, который неподвижно застыл в ожидании…
Под чутким руководством миссис Берри и Аббисса, Лина стала завсегдатаем престижных аукционов и распродаж. Пристрастилась к азартной охоте за предметами искусств и антиквариатом. Вилла над заливом Санта-Моники уверенно наполнялась дизайнерской мебелью, техникой, коврами и поднималась в цене с той же стремительностью, с которой по утрам вспыхивал пожаром рассвет.
С помощью Марии, Лина наняла людей присматривать за садом, бассейном, дорожками, беседками, фонарями и всем сложным механизмом, поддерживающим работу системы "умный дом". У кованых ворот в маленьком служебном здании, скрытом за стеной зелёных грабов, обосновался наблюдательный пункт с камерами и двумя квадратными парнями из охранного агентства. Итальянский повар Мариано Блази оборудовал кухню по своему вкусу и затребовал троих подручных. Две уборщицы из Болгарии, едва изъяснялись на английском, но отлично управлялись с чистотой дома. Затолкав поглубже тревожные мысли, Лина упаковала вещи в коттедже, вновь зачехлила мебель, вывезла ящики с холстами из гаража, и переехала в Малибу.
Двухуровневая гостиная перестала казаться огромной – утонула в разноцветных декорациях к сказке тысяча и одна ночь. Сидя на полу, Лина перебирала пальцами рулоны шелка и бархата, ворошила обрывки парчи и золотых шнурков с тесьмой. Поднеся к глазам ткань с серебряной вышивкой, заискрившейся как рыбья чешуя, она удивлённо посмотрела на Аббисса, который закинул ногу на ногу в низком кресле и ковырялся в смартфоне.
– Но, Джо… все это напоминает подвалы Али-Бабы. Не знаю. По мне – это чересчур.
Джо Аббисс фыркнул и поймал сочувственный взгляд помощницы, которая стояла на коленях и аккуратно сортировала выкройки по кофейному столику. Закатив круглые глаза, он нервно взвился, подскочив к передвижному зеркалу во весь рост.
– Чересчур? Ли, ласточка, подойди ближе!
Стряхнув с джинсов нитки, Лина с сомнением подошла, порядком утомлённая театральностью Джо. Схватив ее за руку, он встал чуть сбоку и позади:
– Посмотри на себя! – приказал он, охватывая горячими ладонями предплечья.
Лина застыла перед зеркалом. В рамке распущенных волос румянец медленно окрашивал щёки.
– Джо...
– Нет-нет-нет! Смотри! Вся такая молочно-белая и жемчужная, – он провёл чёрными пальцами вдоль руки сверху вниз и накрыл ладони.
– А теперь, на меня смотри! Чёрный как дёготь. Смотри на нас одновременно! Охвати целиком. Что ты видишь? – Джо взял её кисть и приложил к щеке. – Ты видишь, какая тонкая и нежная у тебя кожа? Видишь, как она светится на фоне моей? Ты стала прекрасней рядом со мной, Ли, а я рядом с тобой ещё темнее. Ты видишь это, ласточка?
– Наверное…
– Хорошо. Закрой глаза. Задержи в памяти этот образ, – промурлыкал Джо. – Пространство раскрывается. Узнай, чего оно хочет! Вдохни поглубже и поймай его ритм! Смотри с закрытыми глазами, и ты увидишь красоту. Ты художник – ты умеешь видеть. И любить. Полюби же его! Позволять ему играть с тобой! Это как секс. Ночь и свет…
– С удовольствием поиграю с тобой, ублюдок. Как насчёт секса в конце тоннеля?
Кулак прилетел откуда-то снизу и вонзился в ребра Джо. Вскрикнув, Лина отпрыгнула в сторону. Девушка с выкройками завизжала. Аббисс согнулся пополам и рухнул на колени. Искривленный рот со свистом втянул воздух. Мужчина в чёрной кожаной куртке дёрнул плечом, и пыльная дорожная сумка глухо шмякнулась об пол. Никто не услышал, когда Берри вошёл.
– Привет, дорогая, – он послал Лине глянцевую улыбку. Выверенная до пикселя стена, за которую не проникнуть ни журналистам, ни жене. – Развлекаешься?
Она спрятала руки за спину, дёргая пальцы из суставов. Она ждала его каждую минуту. Он... здесь. А её накрыла паника и абсурдное желание – спрятаться. Запрокинув голову, Лина пыталась понять выражение светлых глаз на загорелом до черноты лице.
– Это? – Берри кивнул на стонущего в ногах Аббисса.
– Дизайнер…
– Да ну. А я решил взломщик.
Кристофер потянул Джо за подмышки и закинул на диван, похлопав по щеке:
– Не раскисай. Лёгкая аритмия и сбой дыхания. Скоро пройдёт. Спальню уже сделал, дизайнер?
– Ммм.. – Джо растопырил пальцы. – Матерь божья... четыре...
– Что четыре?
– Сделал четыре... не успел... две...
– Успеешь. Мне пока одной хватит, – выпрямился Кристофер. В противовес лёгкой усмешке неулыбчивый взгляд остановился на Лине. Она инстинктивно попятилась, уступила место у дивана помощнице, которая принесла из кухни стакан воды, и пыталась напоить босса.
Свет фар от пяти заведённых фургонов оттеснил сумерки вглубь сада. В дом потянулась вереница грузчиков в серых комбинезонах. Коричневые коробки заставили холл. Рабочие разнесли по гостиной фрагменты мебели, складывали друг на друга проигрыватели, комбоусилители, мониторы. Перепуганные горничные забились на кухне Блази, выглядывая из-за двери.
Лина застыла в начале лестницы и открыла рот. Кристофер ушёл час назад: когда он сумел перевернуть первый этаж вверх дном? Набрав воздух, она ринулась в гущу металлической свалки, пытаясь обуздать хаос.
– Что это? Микшеры?.. Нет, здесь оставлять нельзя, несите в бильярдную! Куда вы с этими колонками? О, боже, просто придвиньте к стене!
– Где тут распределительный щиток, мэм?
– Вот, возьмите номер электрика.
– Где телефон?
– По-моему, в кухне... Посмотрите на столе!
Злословя и фыркая, мужчины по частям втащили в двери громоздкий угловой диван, оббитый некогда гладкой синей кожей, а теперь стёртый по бокам; поставили напротив камина рядом с роялем. Недвижимые манекены Аббисса с помощницей следили за людьми, которые собирали офисные столы и громоздили на них компьютеры, принтеры, факсы. Потом исчезли. На их место плюхнулся парень в зелёной бейсболке, раскрыл на коленках ноутбук, забарабанив пальцами по клавиатуре; худая шатенка с короткими волосами уткнулась носом в мобильный.
– Черт! Аккумулятор сдох! Я не успела заказать билеты! Кто-то додумался взять подзарядку?!
– Поищи в той сумке, – не поднимая голову, буркнул парень.
– Здесь есть ещё розетки? – дёрнула она Лину за руку.
– Да... попробуйте заглянуть за декоративную панель.
– Мэм, у вас случайно нет плоскогубцев? – вылез мужчина из-под стола, держа зубами провод.
– Думаю, в подвале найдутся инструменты. Ключ в коридоре, на шкафчике.
Мозаичный пол избороздили разноцветные шнуры. Пересечь комнату не спотыкаясь и ничего не задев, стало невозможно. Гостиная больше не напоминала сокровищницу Али-Бабы – превратилась в нечто среднее между гаражным складом и конторой.
Подпирая фургоны, к дому съезжались легковые автомобили. Незнакомые люди прибывали компаниями, парами и по одному. Лина непрерывно сталкивалась с кем-то в коридорах и на лестнице. Сонная вилла над заливом мощно вздрогнула, завибрировала громкой отрывистой речью, взрывом хохота и наполнилась запахом сигарет, марихуаны и алкоголя.
До позднего вечера Лина сломя голову носилась по дому, к полуночи не чувствуя ног. Проследив, как рабочие разгрузили пятый фургон и разъехались, она добралась до спальни и заперлась. Тяжело привалилась спиной к двери, пытаясь переварить две новости. Похоже, Берри, правда, собрался жить здесь. О такой удаче она не смела мечтать! Но вместе с ним поселится его работа. Оставалась выяснить насколько её значительная часть...
Взглянув в зеркало, Лина механически собрала растрёпанные волосы в конский хвост, поймав лихорадочный взгляд и триумфальную улыбку, похожую на гримасу боли. Подкрасила дрожащей рукой губы, стирая приступ эмоций, и снова сбежала вниз.
– Что? Ещё тарелки? Возьмите в столовой!
– Куда мусор?
– Мариела! Петрана! Хватить дрожать, никто вас не укусит! Отнесите туда эти мешки! – срывая голос, Лина перекрикивала басы. Толкаясь среди смеющихся и танцующих мужчин и женщин, она выискивала источник агрессивного рэпа и не находила.
– Где туалет? – гаркнул в ухо рыжий верзила.
– Направо, первая дверь. – Она взяла протянутый стакан с пуншем, но опомнилась и вернула угощение. Сумбурное свидание с Крисом, могло принести плоды...
– Я не пью.
– Вообще, что ли?
– Да, – рассеяно обронила Лина и вскрикнула. В толпе мелькнуло знакомое лицо. Она приподнялась на носочки, отчаянно замахав басисту Strangers, который пробирался к ней от двери, стаскивая с головы мотоциклетный шлем.
– Сorazon!? Вот так встреча!
– Боже мой, Джозеф! Как я рада тебя видеть! – сдерживая желание разреветься, она сжала широкие плечи под кожаной курткой.
– Чет ты кислая? – Медвежьи объятия ослабли, Ривера с интересом заглянул в лицо.
– Просто... голова болит.
– А... и у меня, знаешь, настроение не фонтан. Какой-то придурок царапнул на заправке байк. Три часа пялился в записи с камер, чтобы, мать твою, разглядеть серую кепку и кусок облезлого бампера! Пойдём, надерёмся до бесчувствия. Я прихватил ящик отличного хереса. Где штопор?
– Там!.. – нервно смеясь, она позволила усадить себя на переполненный диван, взяла протянутый бокал.
– Улыбочку! – Наскочил с фотоаппаратом Френк Вуд и нажал пуск.
– Привет... – заморгала Лина под гогот мужчин и жадно отхлебнула крепкий напиток.
Над темным заливом появилась коралловая щель, разорвала горизонт пополам, отразилась от глушителей мотоциклов и крыльев автомобилей. Свидетели ночного затора в беспорядке застыли посреди подъездной дороги, дожидаясь компанию, которая ещё толклась у бассейна.
Сквозь раздвинутые окна беспрепятственно гулял холодный воздух. С моря медленно полз туман, размывая тяжёлое марево, которое висело над картонками из-под пиццы, полными окурков пепельницами, банками пива, грязной посудой и батареей пустых бутылок, что усеяли сукно бильярдного стола, мраморную полку камина, подлокотники кресел и ступеньки.
Тим Стюарт приглушил музыку, игнорируя слабый протест с улицы, и откинул крышку рояля. Пальцы пробежали по клавишам, застыли в раздумье, и ожили мелодией Клода Дебюсси. Под потолком задрожали хрустальные аккорды. Удерживая на животе банку пива, Джозеф блаженно растянулся на ковре. Толстый палец дирижировал Стюарту. Подперев щёку, Лина пыталась слушать Вуда, который разъяснял отличие скриминга от гроулинга – техник расщепления звука, которыми владел Берри. Он убеждал, что любой может научиться певчим приёмами.
Болезненная тряска делалась несносной. Лине снилось, что её облепила свора ребятишек и пыталась завести, выкручивая конечность из сустава как спусковую рукоятку. Шевельнув ресницами, тяжёлыми под комками туши, открыла глаза и ойкнула:
– Боже! Пусти! Что, ты делаешь? – простонала она.
– Бужу, corazon, что же ещё? – Бородатое лицо усмехнулось, обнажив кривой зуб. – Там внизу рождественский хмырь. Тебя зовёт.
– Ох, Джозеф, прекрати! Ты оторвёшь мне руку!
Лина вырвала из медвежьей хватки многострадальное плечо, приподнялась на локоть, пытаясь сдержать дурноту. Посмотрела на мятую футболку... Какое счастье – вчера слишком выпила, чтобы облачиться в кружевную сорочку и дожидаться Криса, как придумала накануне. Взгляд поднялся по длинным полкам оливкового шкафа – он обрамлял незнакомую дверь до потолка. Она вела куда угодно, только не в её гардеробную. Кое-как пригладив пальцами всклокоченные волосы, она заглянула под кровать. И не найдя кеды, поплелась босиком.
Зелёный Аббисс, под стать причёске, раздувал ноздри, застыв у кофейного столика с грязными стаканами и тарелками. За узкими плечами в золотом кашемировом гольфе столпились девушки с тяжёлыми сумками. Страдальческий взгляд Джо красноречиво оплакивал двухуровневую гостиную – предмет вчерашних споров. Вчерашних?..
Вскинув подбородок, Аббисс увидел Лину и свесил челюсть. Заливаясь краской, она оправила на бёдрах перекрученные джинсы, вспомнив о каждодневном ритуале ваяния "дома мечты".
– Отделка, – Лина скривилась от приступа мигрени, – ночь и свет...
– Да-а! – протянул Джо, выпучив глаза на косматого Риверу, который сел на нижнюю ступеньку лестницы и чистил апельсин. Пуская из носа сигаретный дым, он целился кожурой в пластиковую тарелку в центре стола и миролюбиво улыбался.
– Воздух! Свет! Как ты хотела! Я принёс новый проект! Эскизы! Образцы! О, Боже! – Аббисс взвизгнул. – Он мне не приснился?! Это чудовище существует?! – задохнулся он, тыча пальцем в покрытый пятнами диван, на который облокотился Стюарт, потягивая молочный коктейль из тонированной чаши блендера.
Лина болезненно покосилась и завистливо встретила сияющий взгляд под светлой чёлкой. Белая рубашка Тима и узкие серые брюки выглядели несправедливо свежо.
– Не выспалась, ангел?
– Похоже... – она стиснула ладонью затылок, не помня такого похмелья со студенческих времён, провела языком по сухим губам:
– Я… передумала, Джо. Пусть всё остаётся как есть.
– Как есть? Ли, ты с ума сошла! Вилла не готова! Нет портьер, торшеров, ковров, нужна ещё мебель, декор! В три у нас флорист, а нужно ещё успеть смотаться на аукцион в Ламу, там появилась люстра из муранского стекла, именно такая, как я искал в обеденную зону...
– Довольно, Джо. Теперь мне все нравиться, – оборвала его Лина, едва сдерживая смех и щурясь от яркого света. – Выпьешь кофе? Кому ещё кофе? – крикнула она, осторожно переступая провода, обминая горничных с пылесосами и двух садовников, призванных помогать выносить мусор.
Небрежно брошенная Кристофером фраза «будут гости» означала – теперь они были всегда. В любое время суток, больше или меньше, но полностью не исчезали никогда. Часть бездельничала, играла в покер у камина и слонялась по дому; другие дежурили перед экранами мониторов, обедали над клавиатурами и поднимались только за колой к уличному холодильнику – он появился в холле рядом с собачьей миской. Золотистого ретривера приводил менеджер независимого лейбла, с которым сотрудничали Стренжерсы. Молодой кобель метил горшки и кадки расставленные флористом в соответствии с планом. Все цветы в доме собрали в кучу и выставили на задний двор.
Лина пыталась сообразить, что происходит.
– А что? – пригладил усы Ривера, глядя как две девушки нетерпеливо разрывают зубами курьерские пакеты. – Молодняк готовится к фестивалю и марафонскому забегу по Европе. Может чего из Голландии привезти?
– Это – офис? Кристофер перенёс его... сюда?
– Ещё чего! Никаких офисов и начальников! Мы вольные – на своих хлебах!
– Вольные... – Лина посторонилась, уступила дорогу парню на роликах со стопкой журналов и газет.
– Ага. Все в мандраже. Никак не сообразят радоваться или вешаться. Кит взялся спродюсировать и смикшировать новый альбом.
После этого разговора, она ждала приезда Кимберли. Но та не появлялась. Вместо неё на пороге возникла пожилая китаянка Суиин, с которой Лина сталкивалась в студии на Клинтон-стрит. Словно фарфоровая кукла с жёстко стянутыми на затылке седыми волосами, маленькая тень замерла в углу дивана. Только губы чуть шевелились, отвечая невидимому собеседнику в наушниках, а маленькие руки двигались, делая записи в блокноте. С ней не заговаривали и едва замечали, но пересекая гостиную все, кроме Риверы и Стюарта, огибали остров безмолвия, посреди жужжащего улья, стороной.
Худая шатенка с короткой стрижкой, чей смартфон требовал питания всегда, оказалась ассистенткой тур-менеджера. Грузный мужчина в тесном пиджаке отдавал указания от стойки бара, где изобретал коктейли и тестировал на парне в зелёной бейсболке – помощнике звукорежиссёра. Он и в уборную ходил держа перед глазами ноутбук и всякий раз наскакивал на беговую дорожку, которую шутники вынесли из спорт-зала и поставили у входа. Его босс вместе с техником пропадал в бильярдной. Шары разбивались и закатывались в лузы под визг телефонных звонков. Но от партии мужчин отрывал только шум в соседней комнате, где рабочие крепили к полу толстый слой ковролина, оббивали шоколадные стены серым войлоком и возводили новые перегородки – деля помещение на акустический бокс и аппаратную.
Взрывы хохота доносились реже, словно очаги пожара стихийно возникали и гасли. Сколько людей сегодня в доме сморило усталостью? Лина не знала. Комната в торце, самая удалённая от гостиной, была спокойнее и уютнее её претенциозной спальни с непомерной супружеской кроватью, которую она уступила лысому звукорежиссёру с "внучкой" – так в шутку звал Стюарт маленькую пышногрудую тайку. После того как вилла обратилась в полевую базу скрещённую со "Студией 54" ценность квадратных футов измерялась не видом из окна, изяществом отделки и ортопедическим матрасом, а удалённостью от опасных развязок, проходных магистралей, звуконепроницаемостью и надёжными дверями.
Лина свесила кисти с подлокотников кресла и откинула голову. Острые листья пальмы, что тянулись из сада в окно, расчертили потолок веером теней. Впервые за много дней отчётливо шумел океан. Лина представляла, как тонны воды разбиваются о камень – точат и точат, словно архитектор ваяющий мемориал, неутомимый, как тоска, что обгладывала кости...
Расслабленные мышцы подобрались, среагировав быстрее разума. Обуздывая радость, Лина схватила халат. Заливистый лай из глубины холла вторил торопливым шагам. Она пустилась по коридору бегом. На середине лестницы остановилась. Пальцы впились в перила и побелели, удержав на месте.
Нагромождение хрустальных блоков дизайнерской люстры окружили мягким светом рояль, протянули блики по мрамору камина, подле которого, поджав под себя ботинок, сидел Берри. Оборвав аккорд, он перегнулся через гитару и почесал ретривера за ушами. Виляя хвостом, пёс суетился, норовил облизать ласкающие руки. Потрепав золотую холку, Берри взял карандаш. Быстро исписал клочок бумаги, поглядел на запись и зашипел под нос. Недовольно взъерошил волосы, перебрал мятые страницы у ног: расправлял и вновь сминал, уворачиваясь от розового языка, который ловил губы. Чёрный нос тыкался в плечо, обнюхивал рубашку, джинсы. Широкая лапа настойчиво царапала локоть, но Кристофер хмурился и смотрел в ноты. Пёс вздохнул и распластался у коленей, ткнулся мордой в потрёпанную тетрадь.
Угловатая ладонь выронила страницу и легла на струны.
В тени перил Лина опустилась на ступеньку, стараясь вздохом не нарушить хрупкую интимность. Из хаоса и мусора вершилась музыка. Совершенная в своей простоте, обнажённая как новорождённое дитя – вынутая и переложенная на струны душа. Сквозняки тянулись над полом, забирались под халат. Мурашки покрыли сведённые холодом бедра, но Лина не замечала. Кожу жалили морозные аккорды, эмоциональные, красноречивые. Она не смела, прервать таинство. Тёмная мелодия рвала нервные связи, вытягивалась в венах больно и восхитительно, будто масляная краска, рисуя нерастворимый минорный след.
Постепенно бой смягчился, сделался прозрачным. Серый рассвет коснулся ступней. Ночь отползла к стенам, точно покинула поле боя, а остров света потускнел, истратив силы на изгнание злых духов. Кристофер выпростал из-под себя ногу. Длинное тело напиталось странной музыкой и расслабилось на полу. Гитара замяукала тише, потом умолкла.
Лина разогнула онемевшие конечности. Подождала, пока мышцы наполнятся кровью, поднялась и осторожно спустилась по ступенькам. Пёс вскинул голову, протяжно зевнул. Обхватив ребра, Лина остановилась посреди комнаты. Сцепив на гитаре пальцы, Кристофер спал. На её ковре, в её гостиной – муж, который существовал только на бумаге... Она разглядывала подмятый ботинком шерстяной ворс, брошенный в кресло карандаш, вырванные тетрадные страницы и, завидовала неодушевлённым предметам, почти так же сильно, как ретривиру. Они часть его жизни, и нужны какие есть без всяких условностей.
Стащив плед с дивана, Лина прикрыла ноги спящего. Погасила верхний свет и по-старушечьи поплелась в комнату.
Отрывистый смех, шум воды за стенкой и громкие голоса возвестили о том, что утро в разгаре. Лина оторвала взгляд от садовника, вырывающего сорную траву меж розовых кустов, повела плечами, сбрасывая невидимый груз. Она слезла с подоконника и приняла ледяной душ, мало-помалу возвращая в тело бодрость. Энергично растёрлась полотенцем и надела лёгкий сарафан. Тщательно уложив волосы, накрасила ресницы, замаскировала корректором следы бессонной ночи. Из зеркала по-прежнему глядело бледное отражение. Вздохнув, Лина забросила кисть для румян в ящик трюмо. Кого она обманывает?
Внизу царила беготня, шквал телефонных звонков.
– Чёрный, без кофеина, – буркнула девица, не поднимая глаз от планшета.
– Спасибо... – Лина взяла протянутую кружку.
Из бильярдной появилась высокая фигура. Берри придержал дверь для элегантной брюнетки и выкатил за собой громоздкий чемодан. Встречаясь взглядом с ореховыми глазами за стёклами учительских очков, Лина стиснула чашку, не замечая как обжигает пальцы. Опустив на пол гитарный футляр, Кимберли выпрямилась. Насмешливая улыбка раздвинула пухлые губы. Лина смотрела в довольное лицо, размышляя: какие подробности путаных отношений доверил ей Кристофер?
Она вскинула голову, с деланным интересом следила, как жители дома, словно муравьи, сносили многострадальные коробки, но теперь в обратной последовательности – из холла в черные микроавтобусы. Обалдевший от эмоций ретривер прыгал на ноги, кусал мельтешащие пятки. По плитке стучали каблуки, шелестели подошвы и гремели вокальные стойки, которые тащили по ступеням, а потом тянули через гостиную к металлической куче напротив дверей. Опутанные проводами и рюкзаками парни на миг расступилась. Суин двигалась по-кошачьи бесшумно, она поставила ещё один гитарный футляр рядом с тем, что привезла Кимберли.
Лина закусила губу. Лохматый Ривера маячил в кухне, держась за голову и банку пива, но его объяснений не требовалось, чтобы понять – перед ней Чак и Кёртис...
Мысль не успела причинить боль. Пронзительный визг, утробный лай, и высокий свист тряхнули этаж. Хозяин попытался урезонить заходившегося питомца. Девушку, что перевернула собачью миску и растянулась под охапкой одежды, поднимали тур-менеджер Стив и дегустатор его коктейлей в зелёной бейсболе. Но Лина едва взглянула на переполох, она смотрела на лестницу.
Лина сосредоточенно обошла бульвар Уилшир и доехала до Родео-драйв. Под руководством отрекомендованного Натали стилиста, Аньян Нуги – желтоглазой, бритоголовой и экстравагантной – последовательно и методично вынесла из бутиков умопомрачительно дорогие новинки.
Пытаясь захлопнуть багажник автомобиля, который противился натиску пакетов и коробок, Лина недоумевала, как подруга, проводя большую часть года на острове, умудряется следить за последними тенденциями, тогда как она живёт в сердце индустрии красоты и ничего не успевает. Гардеробная комната ломилась от зачехлённых подарков кутюрье, но Лина кроме повседневной одежды ни в чем не нуждалась. Интерес к модной индустрии угас под чёрно-белым портретом прекрасной Оливии в офисе Родригес. Приглашения на показы оставались без ответа. После смерти Яна Лина избегала светские мероприятия, а теперь и вовсе уклонялась от любого внимания, опасаясь, что ненароком всплывёт тайный статус покинутой жены.
Разглядывая в витринах творения очередных гениальных портных, Лина чувствовала растерянность. Она примеряла все, что сносила Аньян. Покупала, не раздумывая коктейльные платья, туфли, сумочки и аксессуары, выбранные кенийкой. Старые джинсы и шорты отправились на дно гардероба, уступив место именитым обновкам, как и комфортное хлопковое белье, вытеснилось изысканным шёлком. Зарываясь руками в недра шкафов, Лина пропускала между пальцами соблазнительную пену кружев и смущалась, как школьница в женской лавке. Она отправила в сейф цветные фотографии элегантных ансамблей подобранные Аньян, туда же, где хранился клиентский договор. Персональный стилист освободил от нужды думать, что надеть и гарантировал своевременное пополнение гардероба без необходимости ходить по магазинам.
Покончив с покупками, Лина посетила диетолога и получила инструкции по питанию. Она наняла личного тренера по фитнесу. Рослый британец приходил на дом четыре раза в неделю. Он скрупулёзно следил, как Лина в подземном спорт-зале правильно расходует калории и набирает красивую мышечную массу.
Следующим этапом "терапии" от Натали значился салон красоты. Лина отправилась в пригородный центр, куда записала её Аньян, стирать с лица приметы возраста и тоски. Ультрасовременное помещение сияло люминесцентными лампами, хромированными столами и фарфоровыми улыбками персонала. Лина с грустью вспоминала уютный шатёр и сгорбленную гречанку с умными руками, ёжась под микроскопом всепроникающих взглядов. По совету профессионалов она высветлила пряди у лица, сменила причёску. Волосы стали выглядеть модно выгоревшими, а салонная укладка имитировала небрежную растрёпанность ветром, напоминая легкомысленные кудри моделей Виктория Сикрет.
Продуманная парикмахерами естественность и услуги косметологов стоили гонорара за проданные галерей в прошлом месяце три картины. Лина посетила управляющего впервые после свадьбы. Сидя в высоком кресле руководителя, она смотрела на планы будущей экспозиции. Своевольная шевелюра падала на глаза и отвлекала. Переплетая лодыжки и закидывая ногу на ногу, Лина слышала скрип чулок. Подозревала, что его слышит и красный, как варёный омар куратор, и сбивалась на мысль, что не чувствует бюстгальтер: могла забыть надеть его?
Лина нахмурилась и отложила план, попросила принести отчёт за квартал. Но казалось, даже тембр выдаёт ажурное белье, и сколь решительно не говорит, слова слетают, будто окутанные сигарным туманом. Взгляды сотрудников вернули растоптанную Берри уверенность в себе и одновременно смутили. Устав от потной лысины куратора и круглых глаз помощников, Лина велела оставить её с документами. Но и в одиночестве не смогла сосредоточиться. Цифры, цифры, цифры... Ей хотелось клубничного мороженого. Захлопнув папку, она смирилась с невозможностью работать в новом платье.
Напевая, Лина придерживала кончиками пальцев руль, мчась по дороге в Малибу. Приподнятое настроение, царившее в душе весь день, не испортил даже неприятный, но закономерный сюрприз. Открытые поездки по городу дали о себе знать – три джипа папарацци заблокировали подъездные ворота.
– Какие ленивые мальчики, и кто вам нерадивым платит? Столько времени вычислять хозяйку, – поцокала Лина языком, включая заднюю передачу. Попасть домой можно было иным путём. В глубине бардачка давно хранились ключи от нежилой виллы, по-соседски переданные владелицей, не вылезающей из заграничных казино.
В одиночестве поужинав на кухне, Лина опустила тарелку в посудомойку. Вынула из холодильника коробки сухой пиццы, выбросила в мусор вместе с испорченными пакетами молока. Выглянула в окно. Настроение улетучивалось с последними лучами солнца, растворяясь в лиловой дымке над океаном.
На террасе казалось ещё ветренее, чем на улице. Лина облокотилась о широкий мраморный парапет. Под ногами пенились тёмные воды Санта-Моники, шумно ударялись о скалы. Она закрыла глаза, равнодушная к изумительному освещению, что окрасило каменные стены потёками огней. Пронзительный холод быстро спускался с гор, его ледяные клешни тянулись к лицу. Лина растёрла плечи, февральские промозглые сумерки погнали обратно в тепло.
Рассеянный взгляд наткнулся на старый диван в гостиной. В голове звучали плаксивые просьбы Джо, разрешить закончить дом. Лина посмотрела на часы. Поздно, но Аббисс не спит. Она покрутила в руке новый блекберри, одну за другой обошла ряд комнат. Злость на Марию, уговорившую купить модерновое нагромождение каменных углов, призванных дарить тишину и покой человеку, который в этом не нуждался, застряла в горле смешком. Лина распахивала двери и дивилась: зачем ей понадобилось столько спален и ванных комнат? Теперь в доме жили только Мариела и Петрана. Горничные занимали жилую пристройку над гаражом. Глядя на обустроенные гостевые спальни второго этажа, Лина решила переселить женщин поближе.
Задрав голову, она громко расхохоталась. Смех отскочил от стен, побродил под потолком, напугав домработниц. Плечи придавило ещё более гнетущей тишиной. Лина спустилась в погреб. Отыскав бутылку розового шампанского, она с громким хлопком откупорила пробку. Жидкость празднично зашипела, наполняя высокий бокал. Колючий комок взорвался в желудке фейерверком.
Лина боялась тёмного зева. Он сужался с каждым шагом и уходил под землю. Она медленно спускалась вниз. Метрополитен дыхнул зловонием грязных тел и экскрементов. С потолка железнодорожной станции капала вода, собиралась под кроссовками в грязную лужу. Двери вагона разъехались. Лина шагнула внутрь и... площадка исчезла. Нескончаемое падение, удар. Спину оцарапали рельсы, глаза ослепили огни поезда. Тонны металла врезались в неё, смяли плоть, раздробили кости. Тело отлетело к стене, позади остались ноги… Тёмная фигура заслонила белый тоннель. Лина закричала, попыталась встать, позабыв о раздавленных конечностях. Она карабкалась наверх, цеплялась за подол длинного плаща, оставляя на нем кровавые следы пальцев. Сильно запрокинув голову, отчаянно заверещала…
Собственный голос вырывал из кошмаров. Сильнее всего Лину страшил именно крик, словно все демоны разом восстали. Она возненавидела длинные ночи. Предрассветные часы, вязкие и удушливые, точно срежиссированные Линчем, коротала за ноутбуком.
Пристраститься оказалось легко – с первого раза. Как к наркотику. Лина запиралась в кабинете от пустого дома и истязалась. Годами избегала соблазна подглядывать за Берри в сети, и вдруг скатилась на самое дно. Сплетни, домыслы, невероятные факты – как губка впитывала мельчайшие детали. Рассматривала фотографии папарацци, изучала обрывки интервью и концертов, зачитывалась бульварными новостями, следила за всеми комментариями на форумах и посвящённых Стренжерсам сайтах. Она питала измученный бессонницей мозг фанатскими бреднями, комментариями о достоинствах и бездарности музыки «Стренжерс». Сотни страниц с обсуждениями внешности лидера, его причёски, одежды и мегабайты размышлений о любовницах и любовниках. Горячие споры о сексуальной ориентации Берри доводили завсегдатаев подобных ресурсов до исступления. Сторонники и противники его гомосексуальности приводили неоспоримые доводы. Мнения разделились поровну и яростно отстаивались.
Лина захлебнулась. Опьянев от горя и вина, она тонула в грязи и проваливалась в сон, где поджидали демоны. Неясные страхи пробуждались с темнотой и расцветали ужасами Кинга. Туалетная комната превратилась в пыточную. Принимая ванну, Лина не могла отделаться от мысли, что за белоснежными бортами кто-то прячется, а запотевшие дверцы душевой откроет чужая рука. Собственная тень по плитам коридоров шевелила на затылке волосы. Эхо шагов бросало в жар. Одинаковый ряд запертых дверей пугал. Они притаились и ждали, когда она пойдёт мимо, чтобы одновременно распахнуться и затянуть в пустоту.
Лина боялась оставаться одной и не решалась никому признаться. Она прятала происходящее и от себя, и от мамы с Натали. Утром высмеивала нелепые страхи, а с наступлением сумерек запирала окна. Не хотела слышать, не хотела думать. Океан метался. Он выл и стонал, как неприкаянные души.
Лина искала товарищество в вине. Она названивала миссис Берри по любому поводу. Испытывала жгучую потребность говорить с человеком, который любил одного с ней мужчину. Она слушала мелодичный голос Марии и читала в вежливом тоне отражение своей глупости. Досадно сгрызала лак с ногтей, терпела сутки, и звонила вновь.
Миссис Берри деликатно ни о чем не спрашивала. Спустя месяц, после того, как Стренжерсы покинули временную базу, она навестила Лину. Переступив порог вилы, Мария онемела. Пунцовая от стыда Лина прятала запустение за дорогими напитками и легкомысленной болтовнёй. Но ярко-синие глаза подмечали всё: засаленные подлокотники кресел, пятна на ковре, офисный хлам, разорённый кинотеатр и кухню. Лина вспомнила дырявый свитер под рентгеновским взглядом Марго, любимицы профессора Новинского. Прошло столько лет, а ничего не изменилось. Она всё та же нелегалка из Бронкса. Невоспитанно демонстрируя гостье спину, Лина опустила голову. Она решила избавиться от бесхозных метров ненужного жилья.
Поздним субботним утром Лина валялась в постели, с трудом вырываясь из липкого сна. Миссис Берри появилась без приглашения. Она привела двух мужчин в строгих костюмах. Лина запахнула халат, пригладила торчащие волосы, недоуменно глядя, как двадцать пальцев барабанят по клавиатурам ноутбуков, вторя словам Марии. Лицо миссис Берри выражало непреклонность и знакомую властность. Волна благодарности пополам с облегчением разлилась под кожей теплом. Лина вынула из сейфа чековую книжку и аккуратно заполнила пустые поля. Уверенность Мари передалась и ей: она наконец-то избавилась от сомнений.
Миссис Берри медленно обходила дом. Задумчивый взгляд окинул девственно чистые стены гостиной. Она постучала указательным пальцем по подбородку.
– Не хватает картин. Здесь можно повесить несколько пейзажей из коллекции Олсена. Это создаст нужную атмосферу – вдохнёт в неё жизнь.
Лина долго спорила по телефону с директором музея, но в итоге добилась согласия на перемещение части художественного наследия мужа из Дорчестера в Лос-Анджелес. Десять полотен доставили самолётом, они украсили гостиную, новую библиотеку, пустое пространство над лестницей и коридоры. Только три классические картины не вписывались в модерновый интерьер. Мария влюбилась в эти работы, подолгу рассматривала с разных ракурсов. Её восхитила экспрессия, животная дикость охотничьих баталий. Она требовала определить им место. Дизайнеры тёрли лбы. Они пытались отыскать в доме такое место – и не находили. К досаде миссис Берри полотна отправили на хранение в банк. Явное огорчение Марии удручало. Лине хотелось обнять её, стереть пальцем недовольную складку меж бровей. Но позволить себе вольность с Марией она не могла. Вокруг миссис Берри действовало то же силовое поле, что окружало её сына, держа людей на расстоянии.
В конце марта вилла приобрела совершенный вид, подобно утончённой попечительнице. Принимая с миссис Берри работу, Лина обошла преображённые комнаты, любуясь картинами, антикварными вещицами с аукционов, дизайнерской мебелью и светильниками. Утомлённые и довольные они присели на новый диван шёлковой оббивки, который заменил рухлядь Стренжерсов. Смеясь, чокнулись высокими бокалами с шампанским, празднуя окончание ремонта. Лина смущённо указала миссис Берри на упакованный в коричневую бумагу деревянный ящик. Запинаясь от волнения, она преподнесла ей подарок: три любимых полотна из собрания Олсена.
– Всё, дамы, довольно! Если я продолжу игру, мне придётся снять не только часы, но и брюки!
Широкоплечий мужчина досадно поморщился. Лина прыснула в карты, стрельнула взглядом в Марию. Легким кивком та отпустила восвояси непутёвого тренера по лакроссу, который спустил за последний час годовой доход. Ловкие пальцы шатенки в голубом костюме сгребли с сукна фишки. Ожидая раздачи, Лина отпила шампанское – последние дни она пристрастилась к покеру. Подняла глаза, стараясь угадать за столами новых соперников, и улыбка сползла.
Пунцовый мажордом летел на неё, размахивая сухопарыми конечностями. Торопливые шаги взволновали посуду, свечи дрогнули, скатерть усеяли капли воска. Флегматичный Макферсон громко фыркал, стараясь опередить мужчину в серой парке.
– Миссис Олсен, простите! Я не смог помешать ему, он вошёл через вход для персонала, охрана прибудет сию минуту!
– Не нужно охраны, – выдавила Лина, – отзовите...
– Здравствуй, Мария.
Хриплый голос прервал разговор. Кристофер приблизился к креслу матери одновременно с дворецким.
– Кит?! Ты напугал меня! – миссис Берри приподняла голову, подставила щеку под колючий поцелуй. – Ты заболел, милый?
– Нет.
– Почему не предупредил о приезде? Я ведь просила известить меня.
– Так точно, мэм.
Мария отстранилась.
– По-твоему пропадать без вести три месяца это весело?
– Обхохочешься, – выпрямился Берри, сунув руки в карманы.
– Хорошо, отложим этот разговор, – она улыбнулась приятельницам. – Полагаю, вы знакомы с моим сыном? Милый, поздоровайся с миссис Бронфман и мисс Тимс.
Потресканные губы растянулись в улыбке, оскал молнией сверкнул на худом, чёрном от загара лице.
– Миссис Бронфман, мисс Тимс... – каркнул Берри, ввалившиеся глаза остановились на Лине. Она стиснула карты, почувствовав себя в разгар грозы под деревом.
– Классно смотришься. Как в кино. – Хмурый взгляд переместился в сияющую люстрами и благоухающую цветами гостиную, заставленную вазами со свежесрезанными розовыми пионами и выращенными в Нидерландах орхидеями. – Милый приём.
– Спасибо. – Лина замерла на стуле.
– Растрогали фонарики вдоль подъездной дороги. Я насчитал двести. – Берри повернул лицо. – У охраны нет номера моей машины. Парни забаррикадировались в бункере и диалог прервался. Пусть кто-нибудь пригонит тачку. Она блокирует ворота.
– Ты... влез через забор?
– Нет, припарковал вертолёт на лужайке.
Скрывая замешательство, Лина подозвала мажордома, к которому вернулся цвет лица и профессиональная выправка.
– Роджер, проследите, чтобы автомобиль мистера Берри поставили в гараж и... устраните недоразумение с охраной.
– Да, миссис Олсен.
Берри бросил ключи.
– Кофры на сидении не трогать. Там расчленёнка и нитроглицерин. Останешься, дед, без яиц.
– Да, сэр, – опустил лысину Роджер.
– Кристофер проделал долгий путь, – засмеялась Мария. – Отдохни милый, переоденься и присоединяйся к нам, хорошо? – Синие глаза в тени ресниц вперились в своих близнецов. – А то боюсь, кто-нибудь обязательно вызовет полицию, тебя сейчас и правда легко спутать с террористом.
Берри закинул спортивную сумку на плечо и шагнул в толпу. Разноцветное море расступилось. От выдубленной солнцем фигуры по залу пошла рябь, потянулся шлейф произносимого шёпотом имени. Женщины возбуждённо хихикали, мужчины обрывали разговоры. Серую парку сверлили айфоны, ведя прямую трансляцию в Инстаграм.
Мария едва заметно хмурилась, расправляя на коленях складки платья. Её соседка, Тимс, кашлянула, попросила официанта воды. Шатенка в голубом осушила свой, а следом и Линин бокал.
– Ты будешь делать ставку? – снова окликнула миссис Бронфман.
– Тебе нехорошо? – Мария коснулась плеча.
Лина подняла глаза. Что предпринять? Пойти за ним или предоставить себе? Так боялась ошибиться, что свело напряжением стопы, изогнутые аркой в дизайнерских лодочках на четырехдюймовой шпильке. Она отчаянно нуждалась в совете, но лицо миссис Берри выражало только дружеское участие.
– Мигрень... Подышу воздухом. Продолжайте без меня.
На улице звуки скрипок едва угадывались, тонули в урчании двигателей – парковщики все ещё расставляли по газону автомобили гостей. Водители выходили из натянутой для персонала палатки, где заставили столы сандвичами, с интересом смотрели вслед. Лина не замечала любопытных. Она огибала дом коротким путём, выдёргивала вязнущие в траве каблуки, и отмахивалась от разноцветных фонариков. Господи, они повсюду! Кристофер насчитал двести?! Да здесь их тысячи заботой несравненного Аббисса!
Смутив пару в тени пальмы, Лина выбралась к бассейну. Отголоски деликатных скрипок поглотили электронные биты. Публика, которой наскучили разговоры в гостиной и карты, веселилась у бара под ритмы диджея. Он подбадривал танцующих в микрофон, придерживал рукой наушники и прыгал за микшерным пультом, установленным на подиуме.
Лина торопливо обходила столы под куполом сиреневого шатра. Её звали, она улыбалась и отделывалась от навязчивых компаний. Беспомощно оглядываясь, застонала: как отыскать его? Он вновь исчезнет! Подобрав подол платья, побежала снова в дом. Тяжело дыша, обвела глазами холл, весёлых гостей, снующих с подносами официантов. Схватилась за перила и взлетела по лестнице. Не раздумывая, толкнула каждую дверь второго этажа.
– Простите... – Напугав толстяка, сидящего на кровати в одной рубашке, она попятилась.
Неугомонные ноги привели в кухню. Лампы дневного света горели, словно в реанимации, отражались от стёкол, кафеля и круглых очков Блази. Он бросал ассистентам указания на смеси итальянского и английского, приправленной французскими терминами. В руках мелькал похожий на скальпель тонкий нож. Высокий колпак покачивался над рядами кастрюль. Пар от варочной панели ровно исчезал под урчащую вытяжку.
Блази громко отчитывал официанта, который сгрузил грязные тарелки на разделочный стол. Вопли Мариано и больничное освещение не мешали Берри дремать на стуле. Лине хотелось прижать свесившуюся голову к груди и послать всех к черту, включая его мать.
Глядя в сторону, она передала слова Марии. Черные ресницы дрогнули, не поднимая век, Крис кивнул.
– Я провожу тебя в спальню? – она решила, игнорировать просьбу миссис Берри. – Там не так шумно, никто не побеспокоит, можешь закрыться изнутри и поспать…
Берри смял ладонью лицо и поднялся. Лина не успела облегчённо выдохнуть, в дверях завопила горничная:
– Миссис! Скорее! Все зовут! Вы нужны в большом зале!
– Что такое?
– Плохо! Ой, плохо, миссис!
– Кому плохо? Чей супруге? Губернатора? О, Боже! Да, иду!
Лина бросила на Криса виноватый взгляд:
– Я быстро, только узнаю в чём дело...
В раздвинутые окна с улицы глядела цветная иллюминация, словно праздник из дома вылился в ночь. Мечтая, чтобы все гости пропали пропадом, Лина втиснулась в людское кольцо между роялем и камином.
– Расступитесь! Ей нужен воздух! – воскликнула, бросаясь к женщине на диване.
– Роджер, найдите мистера Торэнса и приведите в зелёную комнату! А вы, – Лина ткнула пальцем в мужчин, – помогите перенести её. Петра, захвати графин с водой!
Указав носильщикам в сторону лестницы, она дёрнула блондинку за руку:
– Нет, вам не нужно звонить в скорую. Я позвоню им сама. О, слышите? – подняв указательный палец, Лина улыбнулась: – По-моему, запускают новый фейерверк.
Поднимаясь на второй этаж, она оттёрла лоб ладонью. В висках дробно стучала кровь, ноги тряслись. Тонкие шпильки подгибались, накрутив за вечер с десяток миль. Вынув из волос заколки, которые давно не имели отношения к причёске, в сердцах бросила в ноги.
– На черта в доме столько персонала, если никто ничего не может сделать?
– Что?
– Сюда, – Лина отворила дверь гостевой комнаты.
Мужчины прошли вперёд, сгрузили на кровать безвольное тело. Петра сняла с женщины туфли, растёрла холодные ступни. Лина выпроводила из комнаты участников спасательной процессии, вгляделась в неподвижное лицо. Серые щеки немного порозовели, приоткрытый рот издавал негромкое похрапывание, распространяя острый запах спиртного. Лина раздвинула портьеры, пустив с улицы поток воздуха.
– Похоже, губернаторша злоупотребила водкой с тоником, – пробормотала, заглядывая в туалетную комнату. Перебрав баночки в шкафчике над умывальником, разыскала гель от ожогов.
– Впустишь только мистера Торэнса. – сказала Лина горничной, последний раз взглянула на спящую и открыла дверь.
Блази с помощниками подпирали стену в узком коридоре за лестницей. Они стянули колпаки и курили, пуская дым в щель вентиляции. Лина вздёрнула брови, но смолчала. С вами ребятки разберёмся завтра, – подумала она.
На пороге кухни остановила тишина. Лампы потухли, вытяжка смолкла – операционная опустела. Французский мебельный гарнитур и немецкую технику накрыла густая синева. Прямоугольники окон обозначили уличные фонари. Барную стойку омывал светом один потолочный глазок. Глаза привыкали, обрывки линий собирались воедино. Тюбик геля вывалился из рук, стукнулся о кафель и покатился к холодильнику...
Сон.
Запретные видения из страны абсурда искривили реальность. Не может чёткий силуэт на фоне пустоты быть натуральным, слишком пропорционально верен, словно академический рисунок. Он воображаемый – гиперболизированный символ её безумия... Спина взмокла. Но Лина знала – спит или выпила с женой губернатора. Мозг забавляется, придаёт тени его черты. Она закрыла и раскрыла глаза.
Кристофер упирался бёдрами в стол и смотрел вниз, волосы заслоняли лицо. Женские пальцы на чёрной груди казались лунно-белыми, почти прозрачными, они неспешно очерчивали татуировки, раскованно изучая рельеф.
Время растеклось, как пресловутые часы с картины Дали, поперёк горла стали стрелки. Лина едва не плакала. Эротическая фантасмагория, написанная величайшим художником жизнью, заворожила. Совершенное мгновение. Она видела. Видела, как наливаются кровью тугие вены, твердеют под лаской мышцы. Белые руки раскинулись лебедиными крыльями на горизонте плеч. Женщина тянулась на носочках, точно балерина. Мужское горло покрыли следы помады, блестящая дорожка сползла на плоский живот. Загорелая кожа мерцала поцелуями, грудная клетка поднималась-опадала, как кузнечные меха. Кристофер поднял голову, блеснули белки глаз. Пустой, как у лунатика, взгляд встретился с Лининым.
Туфли вросли в пол. Она не могла зажмуриться или проснуться. Открыла рот и не издала ни звука. По виску стекла капля пота. Крис перенёс вес на ладони, которые расслабленно лежали на столешнице, откинулся назад, предоставив женщине инициативу. Тонкие пальчики взялись за пояс в узких джинсах. Хищный профиль переместился в свет.
Совершенное мгновение разбилось. Лина пошатнулась, накатила тошнота. Зажав рот, она вгрызлась зубами в плоть и попятилась. Юбка зацепилась за дверной косяк. Рванув ткань, Лина развернулась и врезалась в любопытные лица. Озарение разлилось во рту желчью: им заплатили!
Оттолкнув поваров, она выбежала в холл. Глухая к крикам за спиной, выскочила во двор. Не разбирая дороги, нырнула в тень дома. Глаза жгли слёзы, каблуки застревали меж плиток. Небо пьяно раскачивалось, в лицо сыпались звезды, ветки кустов хлестали руки. Лина не понимала, как оказалась посреди политого газона. Влажная трясина не пускала. Собрав в кулак мокрый подол, Лина скинула туфли. Босые ступни несли так быстро, как когда-то на Свалке.
Давясь рыданием, она ворвалась в гараж. Холодный бетон куснул подошвы. Лина выдернула электронный пульт из пластикового гнезда в стене, упала на сидение автомобиля. В замке зажигания торчал ключ, но ноги едва дотягивались до педалей. Съехав под рулевое колесо, Лина запустила мотор, вдавила пальцами газ. Ворота отскочили в сторону. Машина скакнула вперёд.