1.

Клим.

Заседание в ректорате началось уже как минут десять. Забавно получается, собрание есть, а виновника нет. Припускаю ходу и взбегаю по лестнице. Второй, третий этаж позади. Длинный коридор – и вот этот заветный кабинет, прямо перед моими глазами. Одергиваю рубашку, уже привычным жестом прохожусь пятерней по волосам, а потом просто вваливаюсь в эту богадельню, моментально приковывая к себе внимание десяти пар глаз. Десяти недобрых пар глаз – что важно.

– О, Рябина, и ты здесь, – наигранно удивляюсь и пожимаю другу руку. Его загребли сюда со мной заодно. – В чем повинен?

У деканши дергается глаз от нашей милой беседы, но ей не впервой.

Хотя, если бы не отчим, а точнее причитания матери, с универом пришлось бы покончить еще год назад. А так Мельников просто периодически подкидывает на лапу высшему педсоставу. Это он так принимает активное участие в моем воспитании. Не всегда же рукоприкладством заниматься. Иногда нужно и заботливого батьку из себя построить. Опять же, перед всеми баблом своим потрясти и показать, как он неродного сына «любит». Только вот любовь у него слишком садистская какая-то.

Принимать его подачки у меня нет и никогда не было никакого желания, только маму расстраивать не хочется. Она все пытается воссоздать семейную идиллию. Было бы из чего.

– Итак, – Николай Иванович, наш ректор, поправляет свои круглые очки, которые занимают добрую половину лица, и, поджав губы, пробегает глазами по сунутым под его длинный нос бумагам, – Мельников, я надеюсь, вы в курсе темы, которую мы здесь обсуждаем?

Морщусь, потому что на автомате хочу его поправить. Вяземский, не Мельников. Я не просил, чтобы мне приписывали фамилию этого… папаши. К тому же буквально на днях получил новый паспорт, с первой страницы которого Мельниковская фамилия вылетела с треском.

– В курсе, – подтверждаю и убираю руки в карманы джинсов.

Непринужденная поза и спокойствие – то, чего так не хватает присутствующим здесь.

– Отлично. Может, расскажете нам, как вы и Рябинин, – переводит взгляд на стоящего рядом со мной Саву, – додумались устроить этот ночной балаган? Разнести пол-общежития….

На последних словах Николай Иванович идет красными пятнами, тяжело дышит и даже повышает голос. Только бы инфаркт его не долбанул. Не хочется брать такой грех на душу.

– Это же форменный беспорядок, Николай Иванович! – Рябина наигранно прикладывает руку к груди. Сердобольный. Радеет за универ и его моральный облик.

– Прекратите паясничать, Рябинин. Вы и Мельников – организаторы этого… этого, не побоюсь сказать слова, борделя.

– Простите, но я не понимаю, о чем вы, – наклоняюсь чуть вперед, еле удерживаясь, чтобы не усмехнуться.

– Разгильдяйство, – вопит деканша, а социологичка возмущенно качает головой, – вы и ваш товарищ Рябинин абсолютно не соответствуете нашему университету. Эти вечеринки, алкоголь, хамство. Вам не стыдно? Устроить такое в первую неделю учебного года!

– Стыдиться чего? Того, что я не делал? – улыбаюсь краешком губ, а Иваныч сатанеет еще больше.

– Вы посмотрите на него, клоун!

– Простите, Фаина Аркадьевна, но здесь не цирк, – чуть понижаю голос.

Деканша бледнеет.

– Ладно, каламбурь дальше. У нас есть свидетель ваших ночных игрищ. Если вы смогли отключить систему видеонаблюдения этой ночью, то это совсем не значит, что у нас нет доказательств.

Фаина лопочет что-то еще, а я даже слегка напрягаюсь. Кого они там притащили?

– …студентка второго курса, она может подтвердить, что вы там были. И более того, являетесь организаторами. Позовите Широкову.

Секретарь после этих слов сразу кидается к двери. А потом в кабинете появляется Тайка. Таисия. И я ее знаю. Все отлипнуть от меня не может, несет бред про какую-то любовь и вечно лезет не в свое дело. Только вот сейчас все зашло слишком далеко. Нет, конечно, вечеринку мы с Рябиной устраивали, но признаваться в этом не собираемся. Подумаешь, пережестили немного, бывает… А вот эта «красотка» свое еще отхватит.

– Таисия, расскажи нам, пожалуйста, – подталкивает ее к объяснениям деканша, – не бойся.

– Этой ночью в первом корпусе общежития, в эти выходные, – начинает Тайка и встречается со мной глазами, – они там, – понижает голос, – были. Оба. В пятницу почти всем на потоке пришли приглашения по эмейлу. Там было сообщение с местом и временем вечеринки… У меня есть доказательства, – вытаскивает мобильник и отдает его директору.

– Что вы скажете на это, Мельников?

– Скажу, что не имею понятия, о чем она. Но даже если что-то подобное и было… предположим. То обязательно найдутся фотки. Не очень приличные, которые не одобрят родители, правда, Тай?

– Меня там не было, – бормочет растерянно.

Но я-то знаю, что была. Снова пыталась втирать про свою любовь, а когда я ее послал… Настучала о нашей маленькой тусовке в ректорат, по-видимому.

– Ну, это потом еще доказать будет нужно, – прищуриваюсь. – Да и вообще, если подобные фото всплывут, наше отчисление погоды не сделает. Сколько универу придется отмываться от помоев? Опять же, проверки нагрянут. Да и статус лучшего вуза региона будет утерян…

– Закрой рот, – Иваныч повышает голос, – хватит. Вы, Широкова, можете идти. А вам, Мельников, последнее предупреждение! Еще одно малейшее замечание, и вылетите вместе со своим Рябининым. Вы меня поняли?

– Понял.

Толпа шокированных преподавателей двинула к выходу, Рябина затерялся среди них. А я, я остался стоять на том самом месте, где швырялся прямыми угрозами. Сами вынудили. Конечно же, Николай Иванович устроил псевдопоказательную казнь, но преподаватели были абсолютно не в курсе того, что тут происходит.

– Николай Иванович, вы бы хоть предупреждали, что ли. А то с самого утра – и уже на ковер.

– Перестань паясничать. Я выгораживаю тебя только потому, что прекрасно понимаю – твой отец прекратит любое финансирование…

– Я понял, ни мне, ни вам не нужен этот скандал.

– Не нужен.

– Вот и я думаю…

– Пошел вон.

– Грубо, – поднимаюсь с кресла, в которое упал, прежде чем ректор начал разводить задушевные беседы, и закрываю за собой дверь.

Сбегаю на первый этаж и вытаскиваю из кармана ключи от тачки. На улице тепло. Начало осени. Под ногами сухой пыльный асфальт и желтеющая листва. Даже дышится легче, по-особенному как-то.

Пока пересекаю парковку, перекидываю брелок между пальцами. Снимаю сигналку, а на соседнем сиденье, как по щелчку, появляется Рябинин.

Как только мать вышла за Мельникова замуж, вот с тех самых пор в моей жизни нарисовался и Рябина. Не сотрешь. Его отец сидит в администрации. Вечно вписывает нас в программы окультуривания и развития региона. Только вот мы все никак окультуриться нормально не можем. Да и отчим мой с его папашкой какие-то делишки крутит.

Еще бы, Мельников еще в девяностых оттяпал себе все точки по добыче, переработке и сбыту рыбы в крае. Монополист, блин.

– Ну что Иваныч выдал на этот раз? – Сава закидывает ноги на панель и опускает спинку кресла как можно ниже.

– Завтра просил заехать за доками. Отчисляют нас, – упираюсь затылком в подголовник.

– Да ладно? – глаза Рябины округляются. Он роняет ноги на коврик, вытаращившись на меня. – Как?

– Ряби-и-и-на, – поворачиваю ключ в зажигании, – шутка. Не дрейфь.

– Я почти поверил.

Сава врубает музло и опять откидывается на сиденье, заводит руки за голову.

– Тебя домой?

– Ага, закинь.

Выжимаю газ и разгоняю тачку.

Город у нас небольшой, население примерно около двухсот тысяч человек, может даже меньше. Поэтому до дома максимум минут двадцать. Всего-то выскочить из городской черты и махнуть в «поселок бедняков», так его местные называют. Тут можно такие экземпляры встретить, за́мки целые, еще с девяностых.

Заворачиваю к Рябине и, посигналив, выруливаю к дому. Ехать от силы минут пять.

Бросаю тачку у газона и взбегаю по лестницам на крыльце. Хотя вряд ли можно назвать крыльцом сооружение с мраморными колоннами. Толкаю дверь, вваливаюсь в просторный холл.

По дороге наверх стягиваю пиджак и слышу мамин голос. Она с кем-то разговаривает. Напрягаю слух, понимая, что Шизанутая опять здесь. Подруженька моя дорогая.

Шизанутая, а если официально Луиза Хабибуллина, дочь партнера папаши. Она впервые здесь полтора года назад объявилась, вся такая сахарная, любезная, аж тошно.

Причину ее визитов я выяснил сразу, они становятся ежедневными, как только в доме появляется Витька. Старший сводный братец. Личность мерзкая. Впрочем, от осинки апельсинки не рождаются. Он сын своего отца и с гордостью несет это звание. Придурок.

Вот Луизка и шоркается тут. Все внимание на себя обратить хочет, только Витьку ровно. У него таких Луиз – одним местом жуй. А Лу все в сказки про принца верит. Максимум, чем Витек может ее осчастливить, это какой-нибудь болячкой. От его чрезмерных связей они у него точно есть.

Сводный – редкостный козел. У нас с ним как-то с первого взгляда отношения не сложились. Фальшивая любезность в обществе – и лютая ненависть один на один. Он все боится, что часть папашиного наследства мне или матери перепадет. А мама моя перед ним бегает, унижается, отношения налаживает. Витенька, Витенька. Противно, блин.

А дура эта, Луиза которая, ни черта не видит. Носится со своей любовью. Все прошлые полгода здесь через день отсвечивала, пока Витька квартиру себе не купил. Приходила английский со мной поднатаскать. Я же, блин, полиглот, мне заняться-то больше нечем, только с ней над тетрадками и сидеть.

Упирался я долго, но потом мама, как всегда, пустила слезу, пришлось сдаться. Только вот вся эта учеба… сместила ориентир. Залип я на ней, по полной. А она как слепая, еще и в танке. Витя, Витя. Дура!

– Клим, ты уже пришел, – мама касается моего плеча, вывернув к лестнице, – у нас тут гостья, – оборачивается к Лу.

– Привет, – Луизка растягивает свой рот в улыбке, и ямки на ее щеках становятся глубже.

– Привет, – пялюсь как баран.

– Луиза, кстати, будет с тобой в одном университете учиться, – вклинивается довольная мама, – только на первом курсе.

– Какая радость, – закатываю глаза и, обойдя их стороной, громче, чем хотелось бы, хлопаю дверью в свою комнату.

Загрузка...