Я тебя вижу

3

«Кристал Пэлас» – конечная станция. Если бы не это, я, наверное, так и сидела бы на месте, уставившись на объявление и надеясь понять его смысл. А так я схожу. Последней.

Дождь сменила изморось, но едва я выбираюсь из метро, как газета промокает, и на пальцах остаются следы типографской краски. Уже стемнело, однако Анерли-роуд освещают уличные фонари и неоновые вывески бесконечных забегаловок и салонов сотовой связи. С каждого столба свисают яркие гирлянды, предвещая телевизионные выступления полузабытых знаменитостей в эти выходные. Но для меня этого слишком мало – и слишком рано, – чтобы задуматься о Рождестве.

По дороге домой я разглядываю объявление, не обращая внимания на дождь, из-за которого челка липнет ко лбу. Возможно, на снимке вовсе не я. Возможно, у меня есть двойник. Вряд ли меня выбрали бы для рекламы секса по телефону. Могли бы найти кого-нибудь моложе и привлекательней. Не женщину средних лет с двумя взрослыми детьми и легким жирком на талии. Едва не начинаю смеяться вслух. Я знаю, что вкусы бывают разные, но это уж совсем на редкого любителя.

Между польским супермаркетом и мастерской по изготовлению ключей примостилось кафе Мелиссы. «Одно из ее кафе», – напоминаю себе. Второе находится в переулке Ковент-Гарден. Там завсегдатаи знают: чтобы избежать очереди, нужно заранее позвонить и заказать сэндвичи, а туристы топчутся у дверей, решая, стоит ли им ждать панини. Можно подумать, что заведение в Ковент-Гарден просто станок для печатания денег, а на самом деле оно пять лет бьется за то, чтобы получить хоть какую-то прибыль. А вот здешнее заведение – с облупившимися стенами и сомнительными соседями – настоящая золотая жила. Оно стояло тут задолго до того, как Мелисса его выкупила и повесила над дверью собственную вывеску, и всегда приносило хорошие деньги. Эдакое место для посвященных, которое иногда мелькает в путеводителях. «Лучшие завтраки в Южном Лондоне», – можно прочесть в ксерокопии статьи, прилепленной скотчем к двери.

Некоторое время я стою на противоположной стороне улицы и незаметно наблюдаю за происходящим в кафе. Витрины чуть запотели по краям и напоминают размытые фотографии восьмидесятых. Сквозь центральную видны стойка и бармен, который протирает стеллаж из плексигласа. В фартуке, завязанном не на шее, а на талии – в стиле парижских официантов, – черной футболке и с темными, взъерошенными, словно он только выбрался из постели, волосами парень выглядит слишком крутым для работы в кафе. Красавчик ли он? Знаю, что пристрастна, но считаю, что да.

Водитель автобуса машет рукой, пропуская меня, и я перехожу через дорогу, опасливо высматривая велосипедистов. Звякает колокольчик над дверью кафе. Джастин поднимает голову.

– Привет, мам.

– Привет, дорогой. – Я оглядываюсь в поисках Мелиссы. – Ты один?

– Мелисса в Ковент-Гардене. Там управляющая заболела, и меня оставили здесь за главного.

Он говорит об этом небрежно, и я стараюсь отвечать так же, но все же чувствую прилив гордости. Всегда знала, что Джастин – хороший мальчик, ему просто нужно дать шанс проявить себя.

– Если подождешь минут пять, – произносит он, полоская тряпку в стальной мойке, – вместе пойдем домой.

– Я собиралась купить что-нибудь навынос к ужину. Фритюрницу ты, наверное, уже выключил?

– Только что. Могу снова включить и быстренько нажарить картошки. Еще осталось несколько сосисок. Если не съесть их сегодня, то завтра все равно придется выбрасывать, так что можем забрать, Мелисса возражать не будет.

– Я за них заплачу. – Мне не хочется, чтобы Джастин увлекся своими временными полномочиями.

– Она не будет возражать.

– Я заплачу, – твердо произношу я и достаю кошелек. Затем смотрю в меню на доске и высчитываю стоимость четырех порций сосисок с жареной картошкой. Джастин прав, Мелисса отдала бы их даром, но ее здесь нет, а в нашей семье принято платить за себя.

Чем дальше мы уходим от станции, тем меньше вокруг магазинов и офисов. Их сменяют ряды таунхаусов. В некоторых окна закрыты серыми металлическими ставнями, что означает изъятие за неуплату ипотеки. Двери таких домов разукрашены красными и оранжевыми фейерверками граффити. Наша сторона улицы ничуть не лучше – в третьем от нас доме не хватает черепицы, а окна забиты толстыми листами фанеры. По засоренным водостокам и заляпанным кирпичным стенам можно сразу вычислить съемное жилье. В конце квартала стоят два дома, в которых живут сами владельцы: наш и Мелиссы с Нилом, прямо по соседству, на заветном торце.

Джастин роется в рюкзаке в поисках ключей, а я стою на тротуаре перед оградой, которая огибает то, что громко зовется нашим палисадником. Сквозь мокрый гравий пробиваются сорняки, а единственное украшение – лампа на солнечных батареях в форме старинного фонаря – тускло мерцает желтым светом.

Сад Мелиссы тоже посыпан гравием, но сорняков там не видно, а по обе стороны от входной двери стоят два ухоженных самшита, подстриженных в форме спиралей. Кусок кирпичной кладки под окном гостиной чуть светлее остальной стены – там Нил оттирал граффити. В Южном Лондоне все еще находятся узколобые противники смешанных браков.

Шторы в нашей гостиной никто не потрудился задернуть, и я вижу, как Кэти красит ногти за обеденным столом. Раньше я настаивала, чтобы мы все вместе за ним ужинали. Мне нравилось наверстывать с детьми то время, которое они проводили в школе. Сразу после переезда это была единственная возможность почувствовать, что нам и без Мэтта хорошо. Только мы втроем, маленькой семьей садимся за стол в шесть вечера.

Сквозь оконное стекло, покрытое вездесущей грязью, которая непременно появляется, если живешь возле оживленной дороги, я замечаю, что ради маникюрного набора Кэти сдвинула в сторону журналы, стопку счетов и корзину для грязного белья. Последняя неведомым образом обосновалась на столе, словно тот для нее – естественная среда обитания. Иногда я разгребаю бардак, чтобы вся семья могла собраться на воскресный ужин, но довольно скоро неспешный прилив из бумаг и забытых пакетов выталкивает нас к телевизору, перед которым мы и едим, поставив тарелки прямо на колени.

Джастин открывает дверь, а я вспоминаю те времена, когда дети были маленькими и мчались встречать меня, будто их мама пропадала несколько месяцев, а не восемь часов раскладывала товар в «Теско». Потом они подросли, и мне пришлось обратиться за помощью к соседям. К счастью, Мелисса согласилась присматривать за детьми после школы. Они, конечно, считали себя слишком взрослыми для подобного, но втайне им нравилось.

– Привет-привет! – окликаю я.

Из кухни появляется Саймон, протягивает мне бокал вина и целует в губы. Его рука скользит по моей талии и притягивает ближе. Я вручаю ему пакет из кафе Мелиссы.

– Эй, снимите себе номер. – Кэти выходит из гостиной, подняв вверх ладони и растопырив пальцы. – Что у нас к чаю?

Саймон отпускает меня и уносит пакет на кухню.

– Сосиски с жареной картошкой.

Она морщит нос, и я заранее прерываю поток стонов о лишних калориях:

– В холодильнике есть латук, можешь нарезать себе салат.

– Это тебя не спасет от толстых лодыжек, – говорит Джастин и после безуспешной попытки увернуться от тычка сестры убегает вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

– Повзрослейте уже.

Кэти девятнадцать, у нее восьмой размер одежды и ни намека на детскую пухлость, которая была всего несколько лет назад. С лодыжками тоже все в порядке. Я тянусь ее обнять, но вспоминаю о накрашенных ногтях и просто целую в щеку.

– Прости, дорогая, но я без сил. Случайный перекус тебе ведь не повредит, верно? Если в меру.

– Как прошел день, милая? – спрашивает Саймон.

Он идет за мной в гостиную, я падаю на диван, на мгновение закрываю глаза и расслабленно выдыхаю.

– Нормально. Вот только Грэхем заставил меня разбирать документацию.

– Это не твоя работа, – замечает Кэти.

– Как и мыть уборную, но угадай, что он вчера заставил меня сделать?

– Фу. Этот тип просто козел.

– Ты не должна с этим мириться. – Саймон садится рядом со мной. – Нужно пожаловаться.

– Кому? Это его фирма.

Грэхем Хэллоу принадлежит к той породе людей, которые тешат свое самолюбие, принижая окружающих. Я это знаю и не обращаю внимания. По большей части.

Чтобы сменить тему разговора, беру «Лондон Газетт» с кофейного столика, на который ее бросила. Страницы все еще влажные, и часть текста расплылась, но я складываю газету пополам и показываю рекламу секса по телефону и эскорт-услуг.

– Мам! Это-то тебе зачем? – со смехом спрашивает Кэти.

Она заканчивает наносить на ногти слой геля, аккуратно закручивает крышечку и возвращается к столу, чтобы сунуть руки под ультрафиолетовую лампу для просушки.

– Может, она решила сменить Саймона на модель поновее, – произносит Джастин, входя в гостиную.

Сын сменил рабочие джинсы и черную футболку на серые спортивные штаны и толстовку. Обуваться не стал. В одной руке у него телефон, в другой – тарелка с сосисками и картошкой.

– Не смешно, – отзывается Саймон и берет у меня газету. – А если серьезно, зачем ты разглядываешь объявления «Разговоров для взрослых»?

Он хмурит брови, по его лицу пробегает тень. Я замечаю это и сверлю Джастина взглядом. Саймон старше меня на четырнадцать лет, хотя иногда я смотрю в зеркало и думаю, что уже догоняю его. Вокруг глаз залегли морщинки, которых у меня не было в тридцать, да и кожа на шее начала увядать. Я никогда не обращала внимания на нашу разницу в возрасте, но Саймон довольно часто о ней упоминает. И, знаю, беспокоится по этому поводу. Джастину тоже об этом известно, и он пользуется любой возможностью вставить шпильку. Даже не знаю, кого пытается вывести из себя – Саймона или меня.

– Вам не кажется, что она похожа на меня?

Я тыкаю в объявление под рекламой «взрослых» услуг Ангела. Джастин наклоняется над плечом Саймона, а Кэти вытаскивает руки из ультрафиолетовой лампы, чтобы рассмотреть снимок получше. Секунду мы молча разглядываем фото.

– Нет, – говорит Джастин.

– Немного, – одновременно с ним отвечает Кэти.

– Ты носишь очки, мама.

– Не всегда, – замечаю я. – Иногда вставляю контактные линзы.

Хотя и не могу вспомнить, когда это было в последний раз. Очки меня никогда не напрягали, а та пара, которую сейчас ношу, – в толстой черной оправе – придает мне такой вдумчивый вид, о каком в школе можно было только мечтать.

– Возможно, кто-то решил тебя разыграть? – предполагает Саймон. – Нашел сайт и зарегистрировал в службе знакомств смеха ради.

– И кто же мог что-то подобное проделать?

Я смотрю на детей. Замечу ли, если они начнут перемигиваться? Но Кэти выглядит такой же смущенной, как и я, а Джастин вернулся к своей картошке.

– Ты звонила по этому номеру? – спрашивает Саймон.

– За полтора фунта в минуту? Шутишь, что ли?

– Так это все-таки ты? – говорит Кэти. Глаза у нее озорные. – Ну, знаешь, решила подзаработать на карманные расходы. Давай, мам, нам-то можешь признаться.

Тревога, которая поселилась во мне с того момента, когда я впервые увидела объявление, начинает утихать. Меня разбирает смех.

– Не уверена, что за меня станут платить полтора фунта в минуту, дорогая. Но ведь действительно похожа, да? Так перепугала.

Саймон достает из кармана мобильник и пожимает плечами.

– Готов поспорить, кто-то что-то замыслил на твой день рождения.

Он включает громкую связь и набирает номер. Вот ведь нелепая картина: мы все столпились вокруг «Лондон Газетт» и звоним в секс по телефону.

– Набранный вами номер не существует.

Тут я понимаю, что старалась не дышать.

– Ну вот и все. – Саймон протягивает мне газету.

– Но что там делает моя фотография? – упорствую я.

День рождения у меня не скоро, и не думаю, что кому-нибудь покажется забавным зарегистрировать меня в службе знакомств. Мне приходит на ум, что этот «кто-нибудь» может недолюбливать Саймона. И хотеть нас рассорить. Кто же это? Мэтт? Я отметаю эту идею так же быстро, как она появляется.

Невольно сжимаю плечо Саймона, хотя тот и не подает вида, что реклама его встревожила.

– Мам, да не похожа она на тебя. Это какая-то старая курица с отросшими корнями, – произносит Джастин.

В каком-то смысле это комплимент, я думаю.

– Джас прав, мам. – Кэти снова смотрит на объявление. – Она немножко похожа на тебя, но многие люди на кого-то похожи. У меня на работе есть девушка – вылитая Адель.

– Ну, наверное.

Я бросаю последний взгляд на страницу. Женщина на фотографии не смотрит прямо в камеру, и разрешение у снимка ужасное. Удивительно, как его вообще решили использовать в рекламе. Я протягиваю газету Кэти.

– Милая, сунь ее в мусорное ведро, когда пойдешь за ужином для остальных.

– Мои ногти! – возмущается она.

– Мои ноги, – парирую я.

– Я принесу. – Джастин переставляет свою тарелку на кофейный столик и встает. Мы с Саймоном обмениваемся удивленными взглядами, а сын закатывает глаза: – Что? Можно подумать, я никогда не помогал по дому.

Саймон коротко ухмыляется:

– Это о чем сейчас речь?

– Да пошел ты, Саймон. Сам иди за своей едой.

– Прекратите оба, – рявкаю я. – Господи, иногда трудно понять: кто ребенок, а кто родитель.

– В том-то и дело, что он мне не… – начинает Джастин, но замолкает, увидев выражение моего лица.

Мы ужинаем перед телевизором и препираемся из-за пульта. Я ловлю взгляд Саймона. Он подмигивает мне: интимный момент среди хаоса жизни с двумя взрослыми детьми.

Когда на тарелках остаются лишь блестящие пятна масла, Кэти надевает пальто.

– Ты собралась уходить? – произношу я. – Уже девять часов.

Она испепеляет меня взглядом.

– Это же вечер пятницы, мам.

– И куда ты направляешься?

– В центр. – Она замечает выражение моего лица. – Я поеду с Софией. На такси. Никакой разницы с возвращением после поздней смены.

Мне хочется сказать Кэти, что разница все-таки есть. Что черная юбка и белый топ, которые носят официантки на ее работе, не настолько вызывающие, как облегающее платье, надетое на ней сейчас. Что собранные в хвост светлые волосы делают ее лицо юным и невинным, а взъерошенная прическа придает ей излишнюю сексуальность. Что на ней слишком много косметики. Что каблуки слишком высокие, а ногти слишком красные.

Но я, разумеется, ничего не говорю. Мне самой когда-то было девятнадцать, и я достаточно долго была мамой, чтобы понимать, когда свои мысли лучше оставить при себе.

– Хорошо вам провести вечер. – И, не удержавшись, добавляю: – Будьте осторожны. Держитесь вместе. И много не пейте.

Кэти целует меня в лоб, а затем оборачивается к Саймону.

– Пообщайтесь наедине, ладно? – Она кивает в мою сторону, а затем улыбается, подмигивает мне, выходит за дверь и кричит уже из холла: – Ведите себя хорошо. А если не можете хорошо, то хотя бы осторожно!

– Беспокоюсь о ней, – произношу я, когда Кэти уходит. – Ничего не могу поделать.

– Знаю, но у нее есть голова на плечах. – Саймон сжимает мое колено. – Вся в маму. – Он смотрит на Джастина, который развалился на диване и уткнулся в телефон. – А ты никуда не собираешься?

– На мели, – отвечает тот, не отрывая взгляда от крошечного экрана.

Я вижу белые и голубые квадратики сообщений, но текст слишком мелкий, чтобы прочесть с моего места. Между спортивными штанами и толстовкой сына торчит полоска красных боксеров, капюшон поднят, хотя Джастин не на улице.

– Разве Мелисса не по пятницам тебе платит?

– Она сказала, что занесет деньги на выходных.

Джастин приступил к работе в кафе в начале лета, когда я уже потеряла надежду на то, что он найдет себе какое-нибудь место. У него была пара собеседований – в музыкальном магазине и в обувном, – но едва всплывала история про его судимость за мелкую кражу, все заканчивалось.

– Это можно понять, – говорил мне тогда Саймон. – Ни один наниматель не захочет рисковать и брать на работу человека, который способен запустить руку в кассу.

– Ему было четырнадцать! – вступалась я за сына. – Его родители развелись, а ему самому пришлось сменить школу. Едва ли похоже на портрет закоренелого преступника.

– И тем не менее.

Я оставила эти разговоры. Не хотелось спорить с Саймоном. По бумагам Джастин числился безработным, но если бы вы его знали… Пришлось пойти на поклон к Мелиссе.

– Доставка, – предположила я. – Раздача флаеров. Что угодно.

Джастин никогда не был прилежным. Не любил читать, в отличие от других детей подготовительного класса. До восьми лет даже алфавита не знал. Со временем заставлять его ходить в школу становилось все труднее – подземные переходы и торговые центры привлекали Джастина сильнее, чем уроки. Он окончил школу с аттестатом, в котором был только курс программирования, и предупреждением за кражу в магазине. К тому времени учителя уже поняли, что у него дислексия, но было слишком поздно что-то предпринимать.

Мелисса задумчиво смотрела на меня. Я даже подумала, что переступила границу и поставила ее в неловкое положение.

– Пусть работает в кафе.

Мне было слов не найти. Простого «спасибо» казалось недостаточно.

– За минимальную плату, – поспешно добавила она, – и с испытательным сроком. С понедельника по пятницу, поочередно ранние и поздние смены. Иногда будет прикрывать меня в выходные.

– Я твоя должница.

Мелисса отмахнулась:

– А для чего еще нужны друзья?

– Раз уж у тебя теперь есть работа, может быть, начнешь платить маме за жилье? – произносит Саймон.

Я пронзаю его взглядом. Саймон никогда не вмешивался в воспитание. Нам даже обсуждать это пришлось – когда я встретила Саймона, Джастину уже исполнилось восемнадцать, а Кэти четырнадцать. Они были почти взрослыми, пусть иногда и вели себя иначе. Им не нужен был новый папа, и, к счастью, Саймон никогда не пытался таковым стать.

– Ты же не просишь арендную плату с Кэти.

– Она младше. Тебе двадцать два, Джастин, ты уже достаточно взрослый, чтобы рассчитывать на самого себя.

Джастин взмахивает ногами и встает одним плавным движением.

– А ты оборзел. Может, сначала сам заплатишь за жилье, а потом начнешь мне указывать?

Как же я это ненавижу. Два моих любимых мужчины готовы вцепиться друг другу в глотки.

– Джастин, не говори с Саймоном в подобном тоне. – Я неосознанно выбираю сторону, но едва слова срываются с губ, вижу взгляд Джастина. Я словно предала его. – Он всего лишь предложил. А я ничего у тебя не прошу.

И не попрошу. Плевать, если люди сочтут это мягкотелостью. Буду стоять на своем. Я могла бы брать с Джастина символическую плату за жилье и еду, но даже так у него почти ничего не оставалось бы. И как ему жить? Не говоря о том, как ему откладывать что-то на будущее. Я была моложе Кэти, когда ушла из дома, не имея ничего, кроме чемоданчика с одеждой, беременности и звенящих в ушах упреков моих разочарованных родителей. Для своих детей я хочу большего.

Саймон не дает ссоре улечься.

– Ты ищешь работу? Кафе – это прекрасно, но если хочешь купить машину, обзавестись собственным домом, то тебе придется зарабатывать больше, чем может платить Мелисса.

Не понимаю, что на него нашло. Мы не богаты, но вполне обеспеченны. Нам не нужно брать деньги у детей.

– Отец пообещал одолжить мне денег на машину, как только я сдам на права.

Я чувствую, что Саймон напрягается. Как и всякий раз, когда речь заходит о Мэтте. Временами такая реакция раздражает, но чаще вызывает во мне прилив нежности. Вряд ли Мэтту хоть раз приходило в голову, что кто-то другой может посчитать меня привлекательной. А Саймону я настолько небезразлична, что он даже ревнует. И мне это нравится.

– Очень мило со стороны отца, – торопливо вмешиваюсь я. Привязанность к Джастину заставляет сказать что-нибудь – все что угодно – в его поддержку. – Может быть, однажды ты получишь лицензию таксиста.

– Мам, я не собираюсь всю оставшуюся жизнь водить такси.

Когда Джастин был маленьким, мы с ним были очень близки, но он так и не простил меня за развод с Мэттом. Думаю, будь сыну известна вся картина, он бы понял, но мне не хотелось, чтобы дети плохо думали о своем отце. Не хотелось, чтобы им стало так же больно, как мне.

Женщина, с которой спал Мэтт, была младше меня и старше Кэти. Четко между нами. Все-таки забавные мелочи застревают в памяти. Я никогда ее не видела, но мучительно представляла, как она выглядит, как руки моего мужа гладят ее молодое, лишенное растяжек двадцатитрехлетнее тело.

– Нищим выбирать не приходится, – говорит Саймон. – Это честная работа.

Я смотрю на него с удивлением. В прошлом он охотно критиковал Мэтта за отсутствие честолюбия. Неприятно слышать, что Саймон считает ту самую работу, которую называл «тупиком» – я же помню, – вполне подходящей для моего сына. Мэтт учился на инженера. Все изменилось, когда я поняла, что моя задержка может означать лишь одно. Мэтт бросил колледж и в тот же день устроился рабочим на местную стройку. Правда, платили там вполне достойно. Мы поженились, он получил лицензию таксиста, и его родители в качестве свадебного подарка дали денег на первую машину.

– Пока и кафе неплохо, – говорю я. – А подходящее дело еще подвернется, я уверена.

Джастин неопределенно хмыкает, выходит из комнаты и поднимается к себе. Я слышу скрип кровати – сын принял свою любимую позу: на спине, чуть приподняв голову, чтобы видеть экран ноутбука.

– Такими темпами он и в тридцать будет здесь жить.

– Я просто хочу, чтобы он был счастлив, вот и все.

– Он счастлив, – отвечает Саймон. – Счастлив тем, что сидит у тебя на шее.

Я проглатываю то, что хочу сказать. Это прозвучало бы несправедливо. Ведь сама решила, что Саймон не будет платить за жилье. Мы даже спорили об этом, но я не уступила. Мы делим расходы на еду и оплату счетов, Саймон балует меня походами в рестораны и путешествиями. И детей тоже. Он щедрый до крайности. У нас общий банковский счет, и мы никогда не беспокоились о том, кто за что платит.

Но дом принадлежит мне.

Когда мы с Мэттом поженились, с деньгами было туго: он работал по ночам, а я – с восьми до четырех в «Теско». Так и жили, пока Джастин не пошел в школу. К тому времени, как появилась Кэти, стало полегче. У Мэтта было столько работы, что он не успевал со всем справляться, постепенно мы даже стали позволять себе кое-какие излишества. Походы в кафе, летние отпуска.

Потом мы с Мэттом расстались, и мне пришлось все начинать сначала. Ни один из нас не мог позволить себе содержание дома. Прошли годы, прежде чем я скопила нужную для закладной сумму. И поклялась, что больше никогда не свяжу свою судьбу с мужчиной.

Заметьте, поклялась, что никогда не влюблюсь, и поглядите, что из этого вышло.

Саймон целует меня, его рука прихватывает мой подбородок, а затем скользит по затылку. Даже сейчас, в конце долгого дня, от Саймона пахнет чистотой – лосьоном и пеной для бритья. По моему телу разливается знакомое тепло, когда он наматывает на пальцы мои волосы и нежно тянет вниз, приподнимая подбородок и открывая шею для поцелуя.

– Ляжем пораньше? – шепчет он.

– Сейчас поднимусь.

Я собираю тарелки, отношу их на кухню и загружаю в посудомоечную машину. Бросаю в мусорное ведро прихваченную по пути «Лондон Газетт», женщина с объявления продолжает смотреть на меня и оттуда. Выключаю свет на кухне и качаю головой, удивляясь собственной глупости. Ну конечно, это не я. Что моей фотографии делать в газете?