Петр Юшко Я убью за место в раю

Глава 1. Поселение


Звездный день Шерифа подходил к концу. Главная роль в ежегодных демократических выборах президента Поселения. Все население, обязанное участвовать в выборах, выстроилось в длинную очередь под моросящим дождем и месило грязюку, выдавливая ее из размороженного за ночь мха.

В середине главной площади торчало сооружение из старых шпал похожее на виселицу. Звалась эта чертовщина «Весы демократии». С горизонтальной стойки свисала длинная палка, привязанная за середину веревкой, к концам которой были приделаны два одинаковых металлических тазика. На одном тазике было написано белой краской «Могло быть лучше». На втором тазике такими же кривыми буквами выведено «Могло быть хуже». Перед «Весами» стоял Шериф и, доставая из ржавого металлического ведра старые пятирублевые монеты, выдавал их исполняющим гражданский долг. Поселенец сначала показывали Шерифу татуировку гражданина на запястье в виде красной пятилучевой звезды и номера регистрации, набитых с помощью ржавой иголки и клюквенного сока. После сверки с «Журналом учета граждан», который Шериф называл Толмут, счастливчик получал монету. Добросовестный гражданин подходил к Весам и бросал монету в один из тазиков, выражая тем самым свое отношение к результатам управления президента за прошедший год. Два помощника шерифа – Элла и Брок, с дробовиками за спинами, нависали над тазиками и пристально наблюдали за тем, что кидают в чаши весов граждане. На серьезное преступление и подбрасывание посторонних тяжелых предметов в чаши «Весов демократии» никто сегодня не шел. Да и не наблюдал Шериф в толпе граждан, заинтересованных в результатах выборов. Принудительное выполнение добровольной ежегодной обязанности мало кого радовало. Лица были в основном грязные и замученные. В тусклом освещении северного солнца, с трудом угадываемого за слоем пепельных туч, люди казались скорее ожившими покойниками.

– Радостнее! Радостнее, граждане,– наиграно бодро прокричал Шериф,– у нас сегодня праздник демократии, а не похороны. Активнее подходим. Делаем свой выбор. Каждый голос имеет свой вес!

Скудные эпитеты, которые донеслись до его ушей, были совершенно нецензурными даже в тяжкие времена выживания.

– Шевелитесь там, впереди,– крикнул кто-то из середины очереди,– жрать хочется.

Процедура голосования длилась уже почти полтора часа и люди начали замерзать под порывами ветра и мороси пополам со снегом. Жетоны голосования брякали в железные тазики с прежней скоростью. Шериф методично ставил отметки о проголосовавших в Толмуте, принимал от кого крестик, от кого подпись или иную закорючку. Неграждане, сначала толпившиеся около «виселицы» в надежде на хоть какое-то событие, разочаровано потянулись в более интересное место. Через несколько минут должен был открыться единственный в Поселении бар. Сегодня, в честь праздника, ежедневная доза халявного самогона увеличена вдвое для всех жителей.

Бар назывался просто – «Бар». С фантазией у местных жителей было совсем плохо. Да и откуда ей взяться. Большинство молодежи вообще плохо себе представляли значение этого слова.

– Вечерок будет тот еще,– пробормотал Шериф в сторону своих помощников без надежды, что они его услышат,– представляете, как эти счастливчики, накачавшись самогоном, начнут выяснять, кто голосовал «правильно», а кто «как протухшая выдра»?

Брок, если и услышал, то, скорее всего, ни песца не понял. С русским у него еще было плоховато. А вот Элла опять ушла в себя. Взгляд остекленел у чертовой бабы.

Собиравшиеся на вечернюю и ночную работы тоже покинули «веселье». Последние в очереди граждане приняли от Шерифа свои жетоны, и, не целясь, швырнув их в чаши «весов», с чавканьем выдирая из мокрого мха разбухшую обувку, побежали в сторону «Бара». Кто за ежедневной выпивкой, кто в «БарДак», за услугами местных красавиц и красавцев. Нравы в поселении поддерживались вольные, что уж тут говорить. Феминизм и гендерное равноправие так и брызгали во все стороны фонтанами либерализма и демократии. Демократия, туды ее растуды.

Шериф хлопнул своим Толмутом. Бахнуло, как выстрел из двенадцатого калибра. Элла вздрогнула и зашевелилась, недоуменно озираясь вокруг себя.

Шерифу хотелось в Бар. Но еще предстояло зафиксировать результаты голосования и доставить информацию Президенту.

– Ну, что у нас?– Почти бодро спросил он помощника Эллу,– как в этом году?

– «Могло быть и хуже», Шериф. Причем со значительным перевесом. На что им жаловаться?

– Шеф, жё ви скорёй опять дормир. Я спать, – прогрохотал Брок с тяжелым французским акцентом,– жю сви трес фатике. Моя уставаль очшень, Шеф.

– Собери жетоны и отнеси в офис. А потом проваливай дрыхнуть, ленивая черная жопа,– дружелюбно огрызнулся Шериф,– только б тебе дрыхнуть. Жду тебя в баре через три часа. Сегодня будет с кем потолкаться.

Брок, почесав покрытые пятнами экземы огромные черные руки, начал пересыпать пятирублевки из тазиков в ведро. Шериф развернулся и, глянув на начинающее темнеть серое с черными язвами небо, поволок разбухшие сапожищи в сторону Ангара в горе. Обернувшись, он крикнул помощникам:

– Стволы опять не оставьте на площади. Уволю к чертям.

Вот и закончилось голосование. Демократические принципы нового общества не были попраны. Можно привести в порядок свои записи и составить официальный рапорт. Президент не будет толкать в этом году повинную речь, все пойдет своим чередом. В прошлом году после гибели четырнадцати граждан от банды «Байкеров» Президенту накидали полный тазик «Могло быть и лучше», а кто-то особо одаренный, сотворил огромную вонючую кучу под дверью его офиса. В результате Президенту пришлось три часа трепать языком на площади и клясться в исправлении ошибок. Он охрип, втирая лениво собравшимся гражданам про безопасность и новые правила сопровождения групп поисковиков. Это была унизительная процедура и за четырнадцать лет она повторилась всего лишь пять раз.

Шериф подходил к воротам Ангара, выдолбленного в советские времена в нависающей над Поселением гранитной горе, на которых как раз зажглись единственные наружные электрические огни. Перед исполинскими створками на стуле сидел стражник Коля Снайпер. Год назад после ранения у него ампутировали обе ноги до колен, и теперь он жил в Ангаре, выполняя функцию контролера, по собственному усмотрению пуская в Ангар жителей, а иногда и не выпуская их обратно. Инструкции он начисто игнорировал и нередко человек вынужден был опаздывать на свою работу. Только после участия Шерифа или главы обороны Майора, Коля пожимал плечами и оправдывался тем, что: «подозрительный он какой-то был».

Сейчас Коля сидел на простом деревянном стуле, выставив перед собой свои культи с завязанными штанинами. Несмотря на морозец и осадки, был он в одной майке. Толстыми голыми руками поглаживал цевье СВЛК-14 «Сумрак» и нашептывал ей ласковые слова. Это была его девушка. Самые крепкие, выхухоль их дери, семейные отношения в Поселении. «Сумрак» по имени Вера была одна из четырех снайперских винтовок у охраны. В случае тревоги и опасности за Забором, двое других стражников Ангара неслись к выходу, пихали под мышки Коли две гладких палки и тащили его на «Точку» на верхушке горы. Оттуда четыре месяца назад Коля поставил личный рекорд – снял улепетывающего на велосипеде «байкера» с расстояния почти в три километра. Выстрел пришелся точно в голову ничего не опасающегося подонка. Наши разведчики, когда подобрали его… Не хочется рассказывать, что они сделали. Ненавидят парни этих ублюдков.

Боль скрутила Шерифа прямо около Коли, и он остановился, прислонившись к ржавой металлической стене. Коля посмотрел снизу на его перекосившуюся рожу:

– Приперло, Шериф? Понимаю. Как сегодня прошло? За меня не забыл кинуть жетон?

Шериф отдышался и, выпрямившись, вытер выступивший на лице пот тыльной стороной правой ладони.

– А как же. Конечно, проголосовал за тебя. Все чин-чином, с оглашением перед электоратом и подписью. Как ты велел.

– И демократия в который раз победила,– хмыкнул Коля,– иди внутрь, совсем серый стал. Сходил бы к Ветеринару.

– Надо Президенту доложить о результатах. А к Ветеринару схожу, не переживай. Как ноги?

– Болят,– улыбнулся Коля и погладил ствол винтовки, стирая с него капли прыснувшего дождя.

– Ну, терпи, боец. Еще повоюем.

Шериф вошел в скрипнувшую от сырости калитку в циклопических воротах Ангара и услышал, как за его спиной Коля бормотал, обращаясь к своей боевой подруге: «Эх, хороший мужик Шериф, да, Вера? Добряк. Жаль его мне. Мало кого сейчас жаль…»

Шериф не стал подслушивать и, вдохнув воздух, насыщенный запахами сырого бетона, плесени и ржавчины прошел по предбаннику Ангара. Впереди были бункерные двери, возле которых дежурили два сменных охранника. Сегодня это были Рейма и Степлер. Рейма курил прессованный мох.

– Здарова, Шериф,– приветствовал его Степлер,– с докладом к самому?

– Ка-ак виборы в эт-том году?– Рейма сплюнул что-то черное на землю.

– Все хорошо, ребята,– Шериф похлопал Рейму по плечу,– не курил бы ты эту дрянь.

– Сокревает,– медленно проговорил финн и закашлялся,– а вреда от-т него не болшэ, чем от эт-того возтуха.

Шериф вошел во внутренний ствол Ангара. Огромный полутемный тоннель с металлоизоляцией на стенах простирался вперед, насколько хватало взора. Если идти дальше в тусклом свете редких лампочек, то впереди будет несколько каверн с торкретированием, идущих одна за другой на восемьсот-девятьсот метров вглубь горы. В будке с амбразурой дежурит еще один стражник с пулеметом «Печенег». Там дальше огромные склады Поселения. Там хранятся стройматериалы, неприкосновенный запас пищи, одежда, оружие, оборудование и всякая всячина. Там работает с десяток человек под командой главного кладовщика Полины. Смотрят за порядком, перекладывают с места на место, чтобы не отсырело, не завелись крысы. Крысы, мыши и лемминги были настоящим бичом Поселения. Потому тут носится столько кошек.

Но, сегодня Шерифу нужно на второй этаж, к Президенту. Он перешагнул через рельсы узкоколейки и дошел до ответвления вправо. Дернув колесо гермодвери, загрохотал сапогами по железным ступеням. Лестница уходила и вниз, еще на несколько этажей. Там стояли силовые установки. Там двери запирались на замки, а ключи были только у Президента и Механика. Туда он ходить не любил. Громко, темно. Циклопическое сооружение. Как говаривал отец: «Церетели удавился бы от зависти, если бы увидел это своими глазами». Кто такой Церетели Шериф не знал. Агрегаты его всегда сильно расстраивали. Он еще помнил, как вся электроника работала в его детстве, а потом раз – и все умерло. Война. Планетарный катаклизм. Грозовой шторм такой силы, что на планете все генераторы поплавились, а аккумуляторы повзрывались. Было страшно. Там внизу, в машинном отделении, всегда приходит на ум только одна мысль: «Вот сегодня работают, а завтра? Раз и сломаются. И все? Конец?»

В Ангаре под горой до сих пор функционировали два дизельных агрегата и некая жуткая машина, которая называлась «Экспериментальная петротермальная энергоустановка» – ЭПТЭУ-2. Построили ее еще во времена СССР и ввели в эксплуатацию в России до катаклизма и последовавшей за ним войны. Тут до сих пор находилась отличная ремонтная и обслуживающая база с прорвой запасных частей, катушек с кабелем, бочек с маслом, каких-то железяк и магнитов. Во всем этом разбирался только Механик и его ученики. Механик поговаривал, что глубина шахты этой дьявольщины составляет четыре с половиной километра, но Шериф не очень в это верил. Зато именно «ЭПТЭУ-2» давала электричество, тепло, чистую воду и возможность выращивать по три урожая в год в глубинах горы. Весь третий этаж Ангара занимали теплицы с искусственным розовым освещением.

Шериф остановился на металлических ступенях второй площадки между этажами и немного отдышался. В груди давило. Острая боль в правом боку уже отпускала. Оставалась привычная тянущая, тупая, ноющая. Это уже лучше. Можно двигаться дальше. Вздохнув, передвинул мокрые сапоги еще на пару шагов вперед. Но снова остановился. Он сел на корточки под моргающей лампочкой и достал свой Толмут из-под мышки. В тулупе было не очень удобно сидеть на корточках, но он разложил тетрадь на коленях и начал водить пальцем по узким, скупым строчкам записей о сегодняшнем ежегодном голосовании. Огрызком карандаша, привязанным тонкой веревочкой к Толмуту, он делал пометки на полях. Список жителей принявших участие в демократической процедуре выборов руководителя был обширен и он и бормотал:

– Должно участвовать 488 граждан. Проголосовали лично 424. Огромная толпа была сегодня это точно. Прибавляется граждан каждый год. Хорошо. Так. Заочно проголосовали 59. Группа дальней разведки 22 человека. Надеюсь столько и вернется. Стражники Ангара 4 человека. Это 26. Группа охраны стены это 14 человек. Это сколько? 40 человек и 12 человек ночная смена и разведка внешнего периметра 7 человек. Все на месте, – Шериф почесал переносицу и на мгновение закрыл от боли глаза, – Все на месте. 59 бойцов. Должны быть. Так, 424 плюс 59. Сколько это? Вот клять. 424 плюс 60 это 484, минус один, 483. Так. Проголосовало 483. Трое в клинике. Это 486. Так, а кто еще? А! Механик. Я за него кинул монету. Вот отметка. Старый козел. Мог бы и придти. Жопа ленивая. А кто еще? Сбился чтоль? Вот клять, неудобно.

Шериф с кряхтением встал и немного помаршировал на месте, разминая затекшие ноги. Порванное сухожилие на ахиллесе сразу дало себя знать острой тянущей болью.

– Стол бы найти. Пойти в школу? Нет, не хочу я туда. Эх.

Он снова уселся на корточки и, дождавшись, когда лампочка проморгается, снова уставился в свой список. Он перелистал несколько страниц назад и начал сверять перечень жителей ставших гражданами в прошлом месяце со списком проголосовавших. Через несколько минут он захлопнул Толмут и встал на ноги. Не голосовал один житель из новеньких. Шериф попытался напрячь память, но этого и не требовалось. Он прекрасно помнил эту девушку. Мария. Пришла в Поселение с полгода назад в группе из пяти человек. Пояснила, что передвигались компанией, но растерялись, убегая от каких-то мутантов. Толковая, смышленая. Симпатичная. Грустные глаза. Хм. Она принесла клятву верности на гражданство, а он определил ее работать в начальную школу или как ее называли – детсад. Забыла о голосовании? Вот блин. Этого еще не хватало. Она совсем тупая что ли? Твердил же ей. Раз двадцать сказал, что через месяц выборы. Как это важно для нее и всех. Проклятье. Придется докладывать.

Шериф постоял еще минуту, задрав вверх голову и глядя на моргающую лампочку. Капала вода с верхнего пролета. Его продрал озноб и он решился. Снова сунув под мышку Толмут, он дернул ручки бункерной двери и с усилием провернул ее на петлях. Детсад находился за апартаментами президента на этом же уровне. Это был самый приличный и полностью достроенный этаж во всем бункере. Тут до сих пор нормально работала вентиляция, а тепло попадало напрямую из шахты «ЭПТЭУ». Несколько десятков комнат занимал аппарат президента, и он сам. Рядом находились научная лаборатория и склады со всяким полезным хламом. Здесь жили и учились дети под надзором учителей. Самые старшие детки начинали работать уже с 12 лет на территории Поселения. За стену отпускали после исполнения 16 лет. А мелкие торчали в школе и яслях. Их учили писать и читать, преподавали историю Родины и начала профессий. Там должна работать Мария. Симпатичная девушка с печальными глазами и шрамом над левой бровью.

Он шагал по длинному коридору. Шаги гулко отдавались впереди и сзади. Здесь свет почти не мерцал, а стены были выкрашены голубой краской. Шериф прошел бункерную дверь, ведущую в апартаменты Президента, и направился к школе. Он успел пройти шагов пятнадцать по коридору, как сзади заскрипело, лязгнуло, и знакомый голос окликнул его:

– Егор! Ты куда пошел? Я ж тебя жду уже час!

– Товарищ Президент,– развернувшись по военному, отрапортовал Шериф, – мне для окончательного подведения итогов нужно проверить некоторую информацию. Я буду у вас через двадцать минут.

– Ой, да забей ты на итоги. В задницу бобра твои выборы! Что ты, как деревянный. Иди сюда, налью тебе чистого. Продрог, небось. Иди, иди. Потом проверишь всякие свои важные штуки.

Шериф и не подумал бы ослушаться Президента и, вернувшись по коридору, вошел в его чистые покои. В первой комнате находился рабочий кабинет. Стены кабинета отделаны деревянными панелями светлого дерева с алюминиевыми декоративными вставками. Тут стоял огромный письменный стол с вращающимся креслом. Шериф еще помнил, как в этом кресле сидел его отец, а потом некоторое время и мама. За креслом стояли выцветшие флаги. Один бело-сине-красный и второй полностью красный. Между ними на стене висел портрет последнего президента России и еще какого-то мужика в военной фуражке с лицом добряка. Шериф так и не смог запомнить его фамилию. Торшер стоял справа, а перед столом два кожаных потертых кресла и небольшой низенький столик, который Президент называл журнальным. Вдоль стенки стояло шесть стульев, на стене над ними висела огромная карта полуострова, где красным фломастером рукой его отца выведены новые очертания береговой линии, кругами обозначались радиусы смертельного действия радиации в местах ядерных ударов и запретные для посещения старые поселения и военные базы.

– Специально всех разогнал от себя, – кряхтел где-то под своим массивным столом Президент, брякая стеклом, – а ты топаешь мимо, даже не обернешься. Вот, смотри, твой любимый. Я сегодня не удержался и открыл без тебя. Но отпил всего ничего. Так, стакашку. Бери емкость, наливай.

На столе образовалась зеленая, плоская с одной стороны бутылка с бело-синей этикеткой и желтой цифрой 12 внизу этикетки.

– Singleton of Dufftown 12 Years Old, – прочитал Шериф, беря в руку бутылку, – еще остались?

В месте постоянной концентрации боли в кишечнике начало заранее разливаться приятное тепло.

– А то! Зачем вообще быть президентом, если не можешь позволить себе мелкие радости. Наливай.

Шериф выдернул пробку и понюхал горлышко. Пахло божественно. Он плеснул в стаканы на два пальца и закрыл бутылку пробкой. Президент взял свой стакан и сунул в него нос, вдыхая аромат напитка.

– За демократические выборы, товарищ Президент,– сказал Шериф и сделал глоток, не чокнувшись с начальником. По горлу прокатилась волна горячего наслаждения. Он быстро, словно боясь, что отнимут стакан, сделал второй глоток и задержал виски во рту, болтая языком по небу и щекам.

– Вот ты зараза! Испортил выпивку. Нахрен твои выборы, – обиделся Президент, – наливай еще и давай за здоровье. Пить не хочется за такой тост. Совсем ты уже, Егорка, того, заработался.

Шериф налил себе еще на два пальца и натянуто улыбнулся.

– За здоровье, Пал Макарыч. Ваше здоровье.

– Другое дело. И твое здоровье, Егор.

Они чокнулись и выпили. Пахнуло вкусом старого, ушедшего в далекое прошлое мира, которое Шериф толком и не помнил. Президент рухнул в свое кресло и кивком послал его в кресло напротив стола.

– Ну, начинай втирать мне, как там наши основы демократического общества. Снова придется толкать речь или в этот раз пронесло?

– Немного не гладко прошло в этот раз.

– Передрались что ли?

– Нет. Передерутся в Баре вечером. У нас есть не проголосовавший.

– Господи! Кто? – Президент выпучил на Шерифа глаза, – обалдел он? Кто?

– Как раз хотел сходить проверить, – Шериф сделал еще глоток и поставил пустой стакан на стол, – это одна из последних принятых в гражданство. Молодая деваха. Месяц назад получила наколку на руке. Работает в школе. Хотел пойти и без шума разобраться. Может, заработалась и уснула?

Президент помолчал, хмуро пялясь в пустой стакан. В бутылке оставалась еще половина, и он с кряхтеньем дотянулся до нее. В стаканы брызнула янтарная жидкость, и аромат растекся по комнате, раздвигая узкое пространство бункера под горой, до просторов старого мира.

– Правильно, – наконец промолвил Президент и выпил, – займись этим сейчас же. Если надо наказать – накажи сам, но без публичности. Сам как-нибудь реши. Не должно такого больше случиться. Мне хватило прошлого раза с изгнанием семьи. Того шизнутого проповедника, нафиг, не жаль. А вот семья… Не хочется пережить второй раз такое. Но – это основы нашего общества! Она что, не в курсе была? Что за это должно быть изгнание из города? Работу проводил с ней?

– Конечно, Павел Макарович. Сейчас пойду и разберусь.

– А знаешь что, – неожиданно Президент подобрел, – оставь это на завтра. Забирай остатки бутылки и иди к себе. Отдохни. Как бок, все так же? Сходил бы к Ветеринару. Он говорил, у него еще остались какие-то пилюли для тебя, да ты не приходишь. Забей короче на эту девку. Завтра с ней разберешься. Просто не говори никому. Да, и, кстати, так как результаты?

– Да как обычно, «Могло быть и хуже», товарищ Президент,– Шериф встал и начал запихивать плоскую с одной стороны зеленую бутылку себе в узкий внутренний карман тулупа, – речь не нужна. Народ вполне счастлив. Рапорт я предоставлю завтра утром, как разберусь с недоразумением.

– Вечно ты бумагу мараешь. Раньше быть бы тебе чиновником. Бумага нынче редкость, а ты ее не по назначению. Завтра доложи мне по поводу девахи, что решишь с наказанием. Не нравится мне это легкомыслие у последних жителей. Может нам сроки получения гражданства увеличить до года? Как думаешь?

– Бумагу не мараю. Это пишется история. Как через сто лет люди города будут знать, что происходило. Возьмут мои рапорта и увидят. Это как раз и есть назначение бумаги.

– Тогда гравируй на железе или глиняных табличках. Бумагу скоро изведешь всю. На чем писать станешь? Не скоро люди научатся вновь бумагу делать.

– Бумага надежнее. Метал заржавеет, таблички разобьются. Даже кожа не такая надежная. А вот…

– Ой, вали уже, Егор. Видел бы отец, в какого зануду ты превращаешься. Только бы спорить со старшими. Вечно все разговоры с тобой превращаются в препирательства. Иди. Отдохни сегодня. А завтра займешься этой самкой косули. Жаль мы розги отменили. Почему все решили, что это не гуманно? Публичная порка уж точно лучше смерти от стаи волков.

Через десять минут Шериф вышел из апартаментов Президента и, отойдя шагов на двадцать в сторону лестницы, прижался к металлической стене. Внутри разливалось тепло от старого виски. Но в то же время холодный червяк грыз внутренности в районе желудка. Тревожное чувство не покидало и, постояв так с минуту, он оторвался от стены и двинулся обратно, в сторону школы, стараясь не так шумно грохотать сапогами по железному полу.

Крутанув колесо гермодвери, он вошел в длинный коридор. Три двери были справа и три слева. В двух комнатах справа располагались классы для занятий старших и младших ребят. Еще дальше вход в жилое помещение, где комнаты разделены на жилье для мальчиков и девочек и комнату учителей. За ближней дверью слева – столовая и крохотная кухонька, где пищу для детей готовили сами преподаватели. Дальше детсад для самых маленьких и их мамашек. Там же спали и учителя. Коридор заканчивался решеткой вентиляции, откуда несло теплым сухим воздухом. Он прислушался и разобрал из-за приоткрытой двери справа веселые голоса детей. Шел вечерний урок, и директор школы Анастасия Петровна, красивая невысокая женщина с кругленьким личиком, вещала что-то про историю России, борьбу с НАТО и глобальный катаклизм.

– Гуманитарная катастрофа в Соединенных Штатах привела к полной деградации политической власти правящих элит. Когда президент России предложил помощь заокеанскому народу в преодолении катастрофы, возникшей вследствие падения астероидного тела в район Йелоустонской кальдеры, правящие круги американской элиты не вняли голосу рассудка. Они посчитали несправедливым потерю контроля над большей частью Земного шара и нанесли превентивный массированный удар ядерным оружием разрушительной мощности по нашей территории. Достоверно неизвестно, кто именно несет персональную ответственность за запуск ядерных ракет. Но, России не оставалось ничего иного, как только нанести ответный удар по врагу, в том числе и по европейской части нашего континента. К нам присоединился Китай и нанес своим ядерными силами удар по территории США и континенту на юге, который как назывался? Правильно, Австралия. Сильнейшие сейсмические колебания от ядерных ударов, на фоне извержения Йелоустонской кальдеры породили цепочку землетрясений и извержений по всему миру. Автершоки и тучи пепла от извергающихся вулканов, затмивших наше солнце, резко изменили состав атмосферы, сделав ее непригодной для дыхания в большинстве регионов мира. Не забудем так же про радиоактивные загрязнения от стратегического оружия массового поражения, которые вместе с облаками сажи и пепла ушли от нас в южном направлении. Здравствуйте, Шериф. Секундочку, я договорю. Дети, последним и самым ужасным в цепочке извержений стали взрывы вулканов в Исландии и вулкана Кракатау в Индонезии. Что в свой черед вызвало дальнейшие последствия в виде взрывов мантийных плюмов в Исландии, Японии, Италии и на Камчатке. Вот тут, тут и тут на карте Земли. Что было дальше, мы можем только догадываться, так как тектонические сдвиги земной коры изменили рельеф и конфигурацию континентов, породив страшные в своей разрушительной силе цунами. Последние новости, которые мы получили по оставшимся каналам связи, пришли 29 декабря 2024 года. После этого произошла Великая электромагнитная буря, которая сопровождалась, как мы предполагаем, сильнейшей грозовой активностью над планетой. Молнии страшной силы били в поверхность земли в течение года. Это уничтожило все электрические приборы и технику в мире. Мы считаем, что также было уничтожено почти 80 процентов всех живых организмов населяющих нашу планету. С тех пор вашим родителями и остальным жителям планеты пришлось выживать так, как выживали люди в каменном веке. Технологии канули в лету. Люди остались во мраке, холоде, голоде и отчаянии. Пока несколько смелых и находчивых граждан нашей страны не основали это Поселение. Как вы знаете, дети, к нам зашел наш всеми уважаемый Шериф. Именно он приходится сыном основателей нашего Поселения и первых Президентов. Он стоит сейчас на страже порядка внутри нашего города. Поприветствуем нашего любимого Шерифа стоя! Гип – Ура! Гип – Ура!

Дети вскочили со своих мест за партами и повторяли «Гип – ура» пока Шериф не выставил перед собой ладони, призывая к тишине. Толмут чуть не выскользнул у него из-под мышки, и он еле успел его подхватить.

– Анастасия Петровна, мне бы с вами секундочку пошептаться. Может, выйдем в коридор пока?

– Конечно, Шериф. Дети, откройте пока учебник на странице 204. Тапия, начни читать вслух про Древний Рим. Я скоро вернусь.

Учительница обошла несколько сдвинутых столов и, погладив мальчишку сидящего ближе всех к дверям по бритой голове, вышла вслед за Шерифом в коридор. Он прикрыл тяжелую дверь и спросил:

– Тапия? Странные имена дают сейчас детям. Откуда она?

– Родители у нее совсем молодые. Сами родились после катаклизма, даже читать не умеют. Кто знает, что они имели в виду. Так что вы хотели, Егор? Кстати, как прошли выборы? Надеюсь, Президента не сместят в ходе голосования.

В ее голосе явно звучал сарказм и Шериф ухмыльнулся.

– Думаю, что будущее нашего Президента незыблемо, как радиация на юге. Но я действительно пришел по делу связанному с выборами. У вас должна работать девушка Мария. Назначил ее в школу месяц назад после получения гражданства. В каком она классе?

– Мария? Да была такая. Хорошая девочка. Только плакала все время перед детьми. Слишком грустная была. Никак я не могла ее разговорить, разузнать, что за беда у нее случилась. У кого сейчас нет историй о личном несчастье? Не смогла она работать с малышами и ушла в сборщики.

– Когда ушла?

– Ну, с две недели назад, может больше. Я упрашивала ее остаться. Но, действительно, она слишком грустила. На детей это плохо влияло. Хотя читала, писала и очень хорошо рисовала. Прямо, я бы сказала, что у нее художественный талант. Забавные рисунки и хорошие портреты детей делала мелом на доске. Мне жаль, что она ушла. Хотя почти каждый день приходит и заглядывает к деткам. Они ее любят. Сейчас мало грамотных людей, которые держали в своих руках книгу хоть раз в жизни.

– С две недели назад ушла в собиратели, вы сказали? Она зарегистрировалась на новом месте?

– Я не уверена, Шериф. Знаю, что попросила перевод, и я дала характеристику Наталье. Ей вечно не хватает собирателей, и она только рада была новому здоровому человеку. Молодая, руки, ноги на месте. А что случилось? Как это связано с выборами?

– Ну, пока рано еще говорить об этом. Спасибо вам большое. Расшумелись ваши пострелята. Ишь, как их история Рима возбудила. И кто такой Капитан Рекс в Древнем Риме? Не помню такого. Я пойду. А с Марией мне просто поговорить надо. Не знаете, где она проживает?

– Своего помещения у нее еще не было. Скорее всего, в общежитии для семейных. Молодых одиноких девушек всегда туда подселяют. Она ни с кем толком не общалась. Только плакала все время. А Капитан Рекс – это из сказки, – улыбнувшись, сказала Анастасия Петровна.

Шериф, тяжело ступая по металлическим ступеням, спустился на первый уровень бункера и встал перед выходом отдышаться и собраться с мыслями. От выпитого виски было жарко и в голове немного кружилось. Надо бы пойти в Бар и проверить, как народ обсуждает демократические процедуры. Но так хочется завалиться домой и затопить буржуйку, надеть толстые шерстяные домашние штаны и свитер. Выпить остатки виски. Эх. Долг важнее. Нужно идти в бар. А с Марией придется разбираться завтра. Зайти к Ветеринару, пока еще в Ангаре? Ну, его к желтой плесени. Нет желания. Лучше выпить самогонки и помелькать среди граждан. Это важнее.

Шериф вышел на свежий воздух. Попрощался с охраной у дверей и, махнув Снайперу, пошел в сторону Поселения, оскальзываясь на начинающем леденеть мокром мху. Сразу по костям пробежал озноб. Ветер кинул в лицо горсть мелкого снега, и он плотнее закутался в тулуп, плечами приподняв толстый воротник, чтобы тот закрыл лицо. Шапку шериф не носил принципиально. Терпеть не мог на голове хоть что-то кроме волос.

Он с трудом съезжал мокрыми сапогами по скользкой дорожке вниз к центру города. Проходя мимо Центра распределения ресурсов, услышал, как его окликнул знакомый голос. Шериф свернул в сторону вагончика разделывателей дичи и подошел к огню, с гулом вырывающемуся из продырявленной со всех сторон бочки. Снег рядом растаял, и земля была почти сухая.

Позвал его начальник отдела переработки, друг детства Димка по прозвищу Сыроед. Он действительно иногда пожевывал сырые полоски мяса, не боясь подхватить червей, или еще какую заразу. Димка был крупным парнем на голову выше Шерифа, и года на два старше. Он стоял возле входа в дом «Переработки добычи» в одном резиновом переднике на голое тело, со здоровенным тесаком в руке и в свете огня казался Гефестом с картинки из книжки про греческих богов.

– Привет Егорыч, куда хромаешь?– Спросил Димка и с усилием проглотил то, что было у него во рту,– все с выборами носишься? Оберегаешь дерьмократию?

– Это основа нашего Поселения, Димон, ты же знаешь. Только Закон и выборы спасают людей от полной деградации. Закон и порядок.

– Ну да, ну да. Я без прикола. Все правильно делаешь. Но, дерьмократия демократией, а как здоровье? Все скрючивает тебя? Когда ел последний раз?

– Ну.., – Шериф всерьез задумался, – с неделю назад. Не хочу я есть.

– Так ты совсем уже в скелет превратился. Откуда в тебе силища эта только берется, не пойму. Погоди пять минут. Погрейся. Сейчас вынесу тебе что-то.

– Опять взятка? Димка, я же Закон, как-никак!

– Заткнись. Жди.

Димка скакнул в свой вагончик, сверкнув голой задницей и хлопнув дверью. Шериф начал топать ногами по сухой земле, стараясь выдавить из сапог больше влаги. С тулупа повалил пар от близости с раскаленной бочкой. Стало опять жарко. Толмут снова чуть не вывалился на землю, и он взял его в руку. Кобура со «Стрижем» съехала в сторону и натирала правый бок торчащей обоймой на 30 патронов. Он старался поправить ее и отпихнуть назад по ремню. Тут из вагончика, громко хлопнув дверью, выскочил Димка. Он спрыгнул с крыльца мимо ступеней и подошел к Шерифу, держа руки под передником.

– Отойдем сюда, – мотнув головой в сторону, сказал он Шерифу и сделал пару шагов от бочки. Они зашли за угол вагончика в темноту, и Димка пихнул в руку Шерифа замотанный в тряпку сверток.

– Сунь за пазуху и приготовь сегодня, – сказал Димон, сверкая чистыми белками глаз на перепачканном кровью лице, – парни сегодня набили зайцев. Так что это тебе со всем уважением. Жопа зайца косого, жирного, тупого. Вари не больше часа, чтоб сильно не ужался. Приправы еще есть? Сходи в Ангар к Лизе, она тебе морковки надергает и лука. Картофель еще не созрел.

– Ну, даешь, – только и смог выговорить Шериф, пряча сверток себе в бездонный правый карман тулупа, – тут килограмма три или четыре?

– Жри давай, а то совсем ты с голодухи ласты склеишь. Я и сам «батончики» видеть не могу. Но тебя-то и вовсе от них дрищ пробирает. Так что, вот. Ну, бывай дружище. Заходи в гости. Совсем к нам не заглядываешь последнее время. А Лиза тебя часто ждет на ужин, как раньше. К Валентине пойдешь сегодня?

– Да вот, как раз в Бар шел. Сегодня придется разнимать мужиков. После выборов дополнительная порция самогона будет всем. Так что Тину надо подстраховать. Приходи. Разомнемся вместе.

– Ты сначала домой зайца закинь. А то потеряешь опять. Как твой котейко поживает? Охотится? Вот еще, для него. Возьми, – Димка сунул руку в широкий карман резинового передника и достал горсть потрохов, – тут сердце и печень зайца. Или двух. Бери, покорми своего крысеныша. Видел его на днях, кошку чью-то драл на крыше вагончика. На тебя похож, такой же дрищ.

– Спасибо, Димон. Чтоб я без тебя делал.

– Сдох бы давно. Все, давай. Мне еще тушу оленя разделывать. Мясо опять зеленое, прикинь! Половину придется выкинуть. Парней жалко. Олени ушли аж за дальний поселок. Перли на себе эти туши тридцать кэмэ, а я половину выкину. Вот дерьмище, то!

Шериф обнял Димона и пошел дальше в сторону Бара. Домой он решил не заходить, а прошмыгнуть через заднюю дверь единственного государственного питейного заведения в Поселении. Это было еще и самое большое строение из тех, что находились внутри периметра. При желании сюда могли набиться почти половина всех жителей. Тут трудилась барменом его бывшая жена. Расстались они скоро как четыре года назад, но отношения оставались хоть и натянутыми, но теплыми. Жалела она его, что ли. А может все еще любила. Шериф надеялся на второе, но у самого на сердце оставалась какая-то толи корка, толи ссадина. То ныло, то бесило, то хоть рыдай ночью в подушку, то желание пойти разбить кому-нибудь рыло. Запутано все было у них. Но спину прикрыть друг другу – тут не было вопросов. И он за нее. И она за него. На смерть пошли бы.

Шериф снова скрючился от внезапной боли в правом боку. Он остановился и присел на корточки, выронил Толмут на мокрую землю. В глазах все поплыло и закружилось.

– Вот клять, – проскрипел он себе под нос, – дрань долбанная…

До бара уже было недалеко, и Шериф слышал приглушенные крики и вопли отдыхающего населения. За парой вагончиков со снаряжением, можно было разглядеть отсветы пламени горящей возле входа в «Бар» бочки. Чернота неба накрыла его. Только серый хрустящий снег плыл перед глазами. Он был как в кастрюле, накрытой огромной черной крышкой протухшего небосвода. Без звезд. Без света луны. Без надежды. Все пульсировало вместе с болью. Становилось то большим, то снова сжималось до состояния его внутреннего мирка. Снова большим, распухшим, как вселенная. Снова маленьким, крохотным, как могила. Наконец боль приотпустила. Где-то за спиной Шериф услышал торопливые чавкающие по слякоти шаги. Он стал подниматься с колен и потянулся за Толмутом.

– Кто тут? – Раздался сзади мужской голос пробегавшего мимо человека, – ужрался уже что ль, скотина? А! Шериф, это ты? Извини, не признал сзади. Ты чего?

– Да выронил вот… Все нормально,– ответил Шериф, не узнавая в темноте голос говорившего, – в бар идешь?

– Так сейчас все там. Давай, догоняй. Я сегодня спокойный. Ха! Выпью положенное и на боковую. Так что – от меня проблем не будет.

Мужик побежал по тропинке под гору в сторону бара. Шериф так и не понял, с кем разговаривал в темноте. Боль резко отпустила, и он проверил в карманах бутылку, сверток с зайцем и пистолет в кобуре. Взял Толмут и, скрипя суставами, двинулся к питейной. Он постарался не входить в яркий круг света от горящей около крыльца бочки. Пара железных палок обмотанных тряпками и источающих вонь горящего отработанного машинного масла изображали факелы. Вместо этого он пробрался между старыми, засыпанными хламом катушками от кабеля к черному входу в «Бар». Поднявшись по пяти ступенькам деревянного крылечка, бухнул кулаком в обитую металлом дверь. Пришлось подождать несколько минут и бухнуть кулаком еще пару раз, прежде чем скрипнул засов и дверь открылась. В глаза ударил электрический свет и ослепил. На пороге стоял женский силуэт с широкими плечами, рельефными руками и крутой грудью обтянутой майкой цвета хаки. Часть низа живота была оголена и под тонкой кожей перекатывались кубики пресса. Тина была, как всегда, в отличной форме.

– Пустишь или сразу в рыло влепишь? – Пошутил он, отстраняя бывшую жену в сторону и входя в предбанник, где скапливались пустые бутылки и мусор.

– Ну, тебя не пустишь, так сама и получу в глаз, – так же приветливо ответила Тина, – там уже бузить начали. Чего с черного пришел? Застеснялся?

– Вещи тут свои сложу. Книга моя и тулуп брошу, чтоб не потерять.

– Вешай сюда. Что у тебя там?

– Да так, Президент угостил.

– Бутылка? Лучше поел бы что-нибудь. Совсем тощий. Господи, Егор. Ты ел хоть что-то на неделе? Только пил?

– Только пил, но сегодня поем. Обещаю. Пошли в зал. Слышу, шумят уже. Нужно появиться представителю власти.

– Там уже с полчаса Брок. Так что все прилично. Клещ разошелся, но Брок его быстро посадил за столик. Пока всем по кружке налила плохонькой водки. Вторую кружку сделаю хорошего качества. Сегодня будет вторая, после восьми часов. Как выборы? Народ даже не упоминает их пока.

– Выборы норм. Новости дня обсудят и вспомнят. Начнется веселуха. Нальешь чистой?

– Съешь хоть «батончик» один. Могу хлеба дать своего. Ну, оладьи. Думала, получится пирог, так муки-то нет. Сегодня соленые, с рыбой. Парни принесли несколько рыбин с периметра. Говорят, лосось появился в реке. Пару штук выловили, да приперлись медведи. Всего четверо, но парни с дозора рисковать не стали. Проходи за стойку, там тепло. Вот, погоди, съешь сначала хоть один.

– Ну, не хочу я.

– Давай, ну? Ради меня один съешь, Егор. Рубаха грязная опять. Не стирался уже давно! Весь засаленный.

Шериф понял, что не отвертеться и взял из протянутой тарелки один сыроватый на вид оладь, которые его бывшая готовила из грибной муки и всего, что было съедобно, но не похоже на «батончики».

В батончики на «Кухне распределения припасов» пихалось вообще все, что могли добыть охотники, собиратели и фермеры. Вся съестная добыча мелко рубилась на станке в кашу – мясо, грибы, ягоды, коренья, овощи, бобовые, мох, рыба, древесные стружки. Потом все это переваривалось в огромных котлах в течение нескольких часов. Получившуюся коричневую массу заливали в квадратные формы и запекали в духовках. Брикет размерами десять на пятнадцать на четыре сантиметра содержал все полезные вещества необходимые для жизни, и выдавался в среднем по одной штуке ежедневно на одно работающее лицо. Нормы были разными в зависимости от вида работы. Иногда «батончики» получались недурные на вкус. Повар постоянно крутил с местными приправами и солью, стараясь сделать их не только питательными, но и вкусными. Их можно было варить в воде, тогда получался густой, черный суп с ароматом грибов. Можно было размачивать в кипятке и есть вприкуску. Или за неимением лишнего времени пихать в себя всухомятку. Шерифа просто выворачивало наизнанку от одного такого брикета. Кишечник не хотел переваривать эту гадость.

Он сидел на стуле на кухне бара и жевал оладь. А сам думал, что это было его проклятьем. Как в комиксах про Супермена. Как он там назывался-то? Криптонит. Дурацкий желудок и кишечник его криптонит. Потому он сидел безвылазно в Поселении. Потому его не брали в рейды, на разведку и в дальние переходы к старым городам. Потому он всю свою жизнь проторчит в этой дыре и тут и помрет. Может даже, его труп затолкают в эти самые «батончики» для вкуса. Хотя какой от него вкус. Да и каннибализм это отвратительное извращение.

Каннибалов все ненавидели и боялись. Его помощница Элла носила кличку Каннибалка, так как несколько лет была пленницей в поселении этих уродов на западе. Там ее насиловали всем стадом и заставляли жрать человечину. От этого она немного сдвинулась умом. Или даже не немного, а конкретно сдвинулась. Но, когда разведчики ее освободили из плена во время рейда и притащили в Поселение, он разглядел в ней человека. Она не могла разговаривать целый год, сидела, забившись в темный угол, и кричала, когда к ней подходили. Все уже решили, что не выживет. Он взял ее к себе в помощники с разрешения Президента. Она расцвела. Оказалась одной из самых красивых женщин в городе. Молчаливая. Добрая. Не резкая, как он или Брок. Но народ, который потупее, от нее шарахался и боялся. Обзывали Людоедкой или Каннибалкой. Может, кто из старых вспомнил книгу про двенадцать стульев. А может так совпало. Она не обижалась. И смотрела на Шерифа всегда такими глазами… Такими, как его Кот, когда ночью приходит мякосить шею грязными лапами. Так смотрела на него иногда Тина. Украдкой. Чтобы он не заметил. А как-то раз ударила сковородкой по голове, когда он спросил, чего она на него смотрит как на банку мёда. Это было уже прямо перед их разводом. Дурак он с бабами. Никак не могу ничего понять. Вот и Элла. Что у нее в башке. Как это узнать? Подпустишь ближе, а она тебя тоже – сковородкой.

– Егор! – крик вывел его из задумчивости, и он положил на тарелку съеденный наполовину оладь, – Егор бегом сюда! Нож! Нож в руке!

Это было плохо. Оружие на территории Поселения разрешалось только несущим службу. И наказание за нарушение Закона было самым страшным – изгнание или смерть. Шериф тяжело поднялся и хрустнул суставами сухих кулаков. Кулак у него был маленький, костлявый. Бил он крайне сильно и больно, зачастую ломая противникам кости. Его боялись за непонятную силу и спокойную ярость. Мужики уважали и не хотели с ним связываться. Бил Шериф редко, но за дело. Нож был нарушением закона. Придется бить.

Он вышел из кухни и в один прыжок перескочил длинную барную стойку, заставленную разнокалиберной посудой. Горячая кровь закипала в жилах, ярость ломилась в сознание. Он старался дышать ровно. В зале было шумно, за столиками из катушек от кабеля сидели человек пятьдесят или шестьдесят разнополого населения. Еще человек двадцать повыскакивали с мест и толпились ближе к центру зала. Все они выпили, кто целую кружку местного самогона, кто еще только половину. По мозгам уже потекла горячая струя. Если не сдержать порыв толпы, можно было нарваться на массовую потасовку как два года назад, а тогда трупов будет значительно больше.

В середине бара откинув от себя столик, двое мужиков сцепились в рукопашке, дергая друг друга за трещащую одежду. Один из парней норовил ткнуть заточкой из металлического штыря второго. Но другой ловко перехватывал и отбивал руку с заточкой, дергая соперника второй рукой за рубаху и стараясь уронить его на пол. Пока оба стояли на ногах крепко. Рожи были красными, мокрыми от пота. Тина всегда топила как в парилке, не жалея выдаваемых ей дров и угля. Вокруг дерущихся яростным огнем горели бешеные, выпученные глаза. Раззявленные в криках поддержки чернозубые рты. Расстегнутые до голого пуза рубахи развевались как флаги. Руки дергались от переизбытка адреналина. Всем хотелось размяться и сунуть в ухо соседу.

Брок находился в первом ряду зрителей, широченными руками отпихивая самых бойких и громко выкрикивая в низкий прокопченный потолок «Румпи! Рузотись! Рузотись! Румпи!». На него наседали трое или четверо, но свалить на пол сто тридцать килограмм черного мяса не могли. Всю обстановку Шериф оценил буквально за одну десятую секунды. Он скакнул к дерущимся со скоростью бросающегося в атаку матерого волка. Попутно втащив в скулу мешавшему гражданину и просто толкнув другого в сторону, он заорал что было сил:

– Закон!

Народ от его крика вздрогнул, но было уже поздно. Шериф материализовался рядом с дерущимися. Сделав длинный, стелящийся шаг правой ногой, вложив массу всего тела в удар, бросил левую руку от пояса в грудь держащего заточку. В грудине гражданина хрустнуло с таким звуком, словно переломили пополам доску 150 на 50 миллиметров. Пока гражданин летел в противоположную от него сторону, Шериф саданул правым локтем в челюсть второго драчуна, от избытка адреналина пытавшегося размахивать кулаками у его лица. Этот упал на колени на месте, и кровь ливанула из разбитого рта. Мужик закатил глаза и повалился на бок, даже не всхлипнув. В зале повисло гробовое молчание.

– Закон! – Снова заорал Шериф, обводя сборище рассвирепевших мужиков выкатившимися из орбит глазами, – Закон запрещает оружие в Поселении! За нарушение Закона смерть! Брок! Заточку!

Брок оттолкнул цеплявшиеся за него руки и поднял с пола заточку. Он сделал в сторону Шерифа два шага и тут ему в спину бросили стул. Брок согнулся пополам. Шериф увидел того, кто это сделал. Прыгнул вперед, разрезая толпу костлявыми широкими плечами. Подонок пытался спрятаться за спину лесоруба, но Шерифа было уже не остановить. Он вмазал лесорубу с левой руки в челюсть и пнул по ногам пытавшегося бежать от закона метателя стульев. Тот растянулся на полу и Шериф сел на него сверху. Для начала врезал дергавшемуся под ним дурню, кулаком в затылок, чтобы успокоился. А потом, перевернул его под собой на спину и стоя на коленях, спокойно и неторопливо превратил харю кого-то из собирателей в месиво. После пятого или шестого удара Шериф встал и пнул кучу хрипящих кровавой пеной костей.

– Закон! Я – это Закон! Брок – это закон! Кто против Закона?

Он дышал тяжело. Пот выступил на лице и стекал ему за воротник темно-синей рубахи. Мужики начали медленно расходиться за свои столики, опуская глаза вниз. Кое-кто понуро качал головой, кто-то в восторге показывал Шерифу растопыренную в приветствии и одобрении ладонь. Кто-то хлопнул его рукой по плечу. Первая драка была окончена. Но вечер только начался. Впереди была еще одна полная кружка самогона и три часа до отбоя. Драки сегодня еще будут.

Надо выпить свою норму, иначе стану добрым, подумал Шериф и оглянулся. Брок деловито связывал руки за спиной тому драчуну, которого Шериф приласкал локтем. Владельца заточки два мужика волокли за ноги к выходу из бара. Темная кровь толчками выплескивалась изо рта на грязный дощатый пол. По закону в Баре медицинская помощь не оказывалась. Подбирали только раненых найденных на улице. Но ученики Ветеринара тоже сидели тут. Они разберутся с поножовщиком. Если он еще жив, конечно. За применение оружия в Поселении все одно дураку грозило либо изгнание, либо смерть. Он выбрал себе такой путь сам. Никто не виноват в его судьбе. А вот кинувший в Брока стулом, если сможет ходить, будет сидеть в дозорной башне месяц с одним «батончиком» на неделю, прикованный к сигнальному колоколу. Этот может и выживет. Каждый сам выбирает себе свой путь и свой конец. Таким этот мир был всегда. Такой он и сейчас.

Вечер закончился вполне благополучно. Двое санитаров, в свете гаснувшего в бочке огня, грузили в свою тележку троих граждан для оказания помощи. Поножовщика накрыли какой-то дерюгой, и он пока валялся на заледеневшей земле. Завтра Брок скажет Шерифу имя и номер татуировки этого дурака. Одним жителем Поселения стало меньше. Остальные расходились по домам при помощи своих конечностей.

Все остались довольны. Обсудили с криками выборы и правильная демократия в Поселении или нет. Президент это протухшая выхухоль или благодетель и спаситель человечества. Кто сможет выдержать удар Шерифа и не упасть. Можно ли его самого вырубить, если железной трубой по голове. А если два раза? Серьезно поспорив по этому поводу, сошлись, что не вырубить. Проверять-таки не стали, хотя были не в меру активные граждане, желающие провести полевые испытания. Шериф отшучивался и криво ухмылялся на эти нападки. Брок проспорил, и ему пришлось станцевать по требованию жителей некий танец. Смесь ирландского и кельтского, с какими-то русскими приседаниями. Тина играла на губной гармошке, а Телепень из кузнечных, бренчал на самодельной гитаре. Потом слегка подрались, выясняя, будет нападение «Байкеров» в этом месяце или нет. Брок заработал несколько «батончиков», меряясь силой в захвате руками. Ручищи у него были как два бедра у Шерифа и сила такая, что он сгибал полутораметровый кусок рельса в дугу. Тина заставила-таки Шерифа доесть оладь и его стошнило на улице. Была музыка и пара неплохих песенок от поддавших самогону девчонок-близняшек. Другие бабы тоже всласть подергались телами под местную музыку со своими и чужими мужиками. Столики с домино пользовались обязательным успехом, и победитель чемпионата получил заслуженную награду в виде дополнительной кружки чистой водки. Потом жители парочками и поодиночке потянулись в «БарДак» – местный аналог гостиницы для несемейных, где можно было уединиться на ночь с добровольным партнером. Шерифу самогон не лез в глотку и, пообщавшись с гражданами, он надел свой тулуп на кухне. Попрощался с Броком и Тиной и пошел к себе домой.

Может сегодня, придет Кот, думал он, оскальзываясь на замерзшей грязи. Шериф так и не смог придумать ему постоянное имя, называя разными кличками: то Фениксом, то Томасом, то Атосом. Кот не обижался и со временем стал просто Котом. Коты и кошки в Поселении, носили статус священных животных. Обижать их было нельзя и кара за причинение телесных повреждений коту или кошке назначалась жестокая. Они шарахались по Поселку где хотели, спали, у кого хотели, воровали еду, спаривались, орали по ночам, входили в Ангар без пропуска и насирали там везде огромные кучи. Но, коты спасали людей от крыс и следующей за ними черной чумы, жрали леммингов, которые собирались в огромные стаи и уничтожали все, что только можно. Все это знали и понимали, и тронуть кошачьего хоть пальцем не посмел бы никто. Иметь дома своего собственного кошачьего считалось большой удачей. Людей они ни во что не ставили, но иногда делали исключения. В Баре была традиция делать вечером один глоток за котов и их репродуктивное здоровье.

Шериф добрел в темноте до своего персонального домика около стены. Наверное, уже за полночь, если это можно как-то определить. Отцовские часы он разбил лет десять назад и теперь просто таскал на левой руке как память о родителях. Повозившись с замком, вошел в темное холодное помещение. Вынул из внутреннего кармана сверток с зайцем и бутылку. Нащупал в темноте маленький столик и положил их туда. Потом добрался до буржуйки и умудрился зажечь подготовленные с утра дрова с пары ударов ножом по огниву. Искры красными точками въелись в сухую бересту и, подымив, превратились в крохотные язычки пламени. Следом загорелись веточки, и он смотрел несколько минут на игру пламени. Потом закрыл дверку буржуйки. Через прокопченное, желтое от времени стекло скупо осветилась его комната. Покосившийся древний шкаф, широкая кровать с кучей наваленных одеял и подушек – наследство от жены. Она обожала чистое постельное белье. Низкий столик на колесиках из патронного ящика накрытый скатеркой из какой-то ткани. Тоже последствия семейной жизни. Рабочий стол с несколькими старыми канцелярскими папками с никому не нужными рапортами и уголовными делами, пачкой пожелтевшей от времени бумаги. Вешалка с одеждой на разные сезоны. Стойка с дробовиком и винтовкой. Половина железной бочки набитая кусками угля и березовыми порубленными дровами. Несколько полок над стойкой с оружием занимали соломенные фигурки человечков. Около печурки висели на гвоздиках, вбитых в деревянную стенку вагончика, две сковородки и несколько кастрюлек. Тарелки стояли стопкой на небольшой тумбочке, завершающей набор мебели в его квартире.

Шериф, стоя на коленках, подтянулся к низенькому столику из патронного ящика и развернул тряпицу с зайцем. Димон, конечно, наврал и сунул ему целого зайца, а не половину. Это было полное попрание всех норм и законов Поселения. Вся еда, которую добывали, шла в «Центр переработки и распределения» и выдавалась только пайками в виде «батончиков». Такие подарки расценивались как взятка должностному лицу в крупных размерах, контрабанда и контрафакт. Неоднократно он сам хватал за задницу черных дилеров за такие проделки, и наказание было суровым. Но, бутылка виски в таком случае тоже взятка. А виски ему давал Президент. Не мог же он обвинить во взятке демократически переизбираемого каждый год Президента? Это глупо. Это был всего лишь заяц. Он вынул нож из ножен на ноге и разрезал тушку, очищенную от шкуры и внутренностей, на несколько частей. Потом встал и достал банку с медвежьим топленым жиром и, выбрав кастрюльку побольше, наковырял в нее ложкой пару кусков. Поставил кастрюльку на печку, дождался, когда жир растопится и начнет шквариться, кинул туда один за другим кусочки зайца. В нос шибанул запах жареного мяса. Потекли слюнки. Вспомнив о лакомстве, сунул руку в карман тулупа висящего на вешалке и выудил оттуда заячьи потроха. Он кинул их на маленькую тарелку и поставил на столик. Потом приоткрыл на ладонь окно и тихонько позвал:

– Кот! Котяра! Фенька, иди ужинать!

Кот естественно не появился по первому зову, хотя Шериф был уверен, что подлец где-то рядом и давно его ждет. За окном послышался чей-то толи вздох, толи скрип снега. Егор выбрал один из стаканов почище и, выдернув пробку из бутылки с виски, налил себе на палец. На дне стакана оказалась какая-то дрянь, которую он не заметил. Но это не испортило настроения. Он опрокинул «Синглтон» в себя, подержав несколько секунд теплый напиток во рту. Огненный шарик прокатился по пищеводу. Заяц во всю шкварчал в кастрюльке и Шериф надергал из баночек можжевеловых веточек, сушеные ягоды клюквы и брусники, пару корешочков и кинул все это в кастрюльку. Заяц начал выделять сок и кончиком ножа он перевернул подрумянившиеся снизу кусочки. Потом посолил крупной солью из старой кофейной банки. Вновь открыв бутылку виски, плеснул немного в зайчатину и сразу закрыл крышкой. Теперь заяц будет тушиться час и можно расслабиться. Он сел прямо на пол около буржуйки и начал смаковать виски из горлышка, делая крохотные глоточки. Боли не было. Стало тепло и уютно. Перед глазами запрыгали картинки прошлого. Лицо Тины. Ее тело. Без одежды и как на картинках в старых журналах. Как ей пошло бы такое белье и каблуки. И вот она на нем…. Ох…

Заяц аппетитно булькал и позвякивал крышкой на печке. На стол из открытого окна прыгнул Кот и мягкими неслышными шагами подошел к нему, настороженно, но громко урча.

– Пришел, красавчик, – благодушно сказал Шериф, – я тебе сегодня добыл вкусненького. Давай закроем окно и сегодня будешь спать дома? Пошли, Котяра. Давай почешу. Ах, ты ж шоки какие! Ах, ты ж серый-полосатый! Ты мой хвостатый. Вот тебе блюдце. Сегодня мы с тобой знатно поедим. Даже мне есть хочется. Мясо, друг мой, я могу есть, сколько влезет. Я и тебе дам кусочек тушеного, ты любишь.

Шерифа качнуло, и он засмеялся. Он закрыл окно и начал стаскивать разбухшие сапоги, начавшие перебивать запах тушащегося зайца. Сапоги он кинул за печку. Там высохнут за ночь. Потом расстегнул портупею и бросил ее с кобурой, ножнами и поясными сумками на пол. Пусть валяется. Если не будет тревог, то пусть валяется, где упало. В такую погоду и волки, и медведи не сунуться к Поселению. Могут, конечно, росомахи пролезть на стену, но от них отобьется стража. Завтра займусь дурехой Марией. Вот дура. Говорил же, что за неявку на выборы – изгнание. Может, заболела? Так ему сообщили бы. Эх, бабы. Вот дура. Выгоню к чертям. Похоже заяц уже добулькался.

Шериф с трудом встал с пола и выбрал на ощупь ложку. Поставил на скатерть на низком столике досточку и снял кастрюльку с печки. Там так аппетитно булькало и пахло мясом с можжевеловыми веточками, что слюнки снова брызнули изо рта, и он отрыгнул воздухом. Проклятый кишечник, сейчас получишь! Он встал на колени и начал ложкой хлебать густой бульон прямо из кастрюльки. Рядом сидел Кот и, дергая головой, впихивал в себя сырую заячью печенку. Он громко урчал и Шериф начал изображать урчание Кота, откусывая волокна мяса от заячьей ноги.

Насытившись, он снова налил в стакан виски. Осталась примерно одна пятая на дне бутылки. Захотелось сделать заначку на будущее. В голове все уже плыло от алкоголя и сытной горячей белковой пищи. Шериф начал оплывать на пол, но в последнем усилии встал на колени и достал несколько березовых чурок из бочки. Открыл, обжигаясь через рукав рубашки, дверку буржуйки и натолкал дровишек в красную топку. Потом сполз на пол и, свернувшись калачиком на досках, уснул.

Кот вылизывался, сидя на столике. Услышав громкий храп человека, деловито подошел к открытой кастрюльке и сунул внутрь мордочку. Видать, тушеная зайчатина ему не сильно понравилась и он облизнулся. Походив немного около спящего, Кот подсел к его голове и начал вылизывать себе живот, выставив заднюю лапу вверх. Несколько раз лизнул слипшиеся на лбу человека волосы и фыркнул. Потом свернулся таким же калачиком возле головы храпящего, вздохнул, оглядел помещение сонным глазом и уснул.


Загрузка...