Я узнаю твой секрет

ПРОЛОГ

– Беги, – кричу я ей, прикрывая собой.

Мне не так страшно, у меня в руках пистолет. Правда я и пользоваться-то им не умею. И вообще он стартовый. Но преследователи об этом, конечно же, не знают.

– А ты? – её глаза удивленно расширились, вот-вот вылезут из орбит.

– Твою мать, мы болтать будем?! Беги сказала, быстро!

Девушка кивнула, махнула рукой и скрылась в подворотне.

Но не успела я выдохнуть, как прямо передо мной вырос тип в темных очках и кожаной куртке.

– Ну что, добегалась, овца?

И тут же сзади сильные руки обхватили за плечи и так тряхнули меня, что пистолет выпал на землю. Черт! Ну вот и правда добегалась.

– Пойдем с нами, красотка. Заодно и расскажешь, где эта дрянь…

Последнее, что почувствовала, был удар кулака по голове и тут я обмякла прямо в чьи-то объятия.

Приплыли, Лиза…

1

За месяц до…

Первое, что хочется сделать после расставания с парнем, так это хорошенечко напиться. Позвонить подруге, взять ее с собой в бар и как следует надраться. Пару раз всплакнуть, раз пять за вечер порываться ему позвонить, ну или хотя бы написать что-нибудь гадкое, и, наконец, упасть в объятья какого-нибудь такого же пьяного красавчика и протанцевать с ним до утра.

Из всего перечисленного я, после расставания с женихом, только напилась и позвонила подруге Вике, чтобы гневно высказать ей все, что я о ней думаю.

А началось все с того, что я просто неожиданно вернулась домой. Да, так банально и глупо, как в плохом анекдоте.

С Антоном мы познакомились в универе еще на первом курсе и сейчас, на четвертом, уже как три года были парой. Все вокруг считали нас неразлучниками, потому что мы везде и всюду всегда ходили вместе. Все вечеринки, киношки и пикники посещали вдвоём, и порой над нами даже шутили, что вот мы, мол, ни дня друг без друг друга прожить не можем. Так оно и было и вот недавно Тоха сделал мне предложение руки и сердца. Свадьбу запланировали через год, летом, сразу после окончания универа.

И все было хорошо, пока вчера утром в институте не отменили две пары английского – преподша внезапно заболела, и я подумала, что было бы неплохо провести это утро вместе с Антоном, ведь он тоже уже второй день отлеживался дома – простуда не щадит никого.

Без пяти девять я уже вернулась домой и первое, что услышала – это громкие стоны из комнаты. Естественно, я сразу все поняла. Дурак не догадается…

Едва прикрыв дверь, скользнула из прихожей в спальню. Нет не для того, чтобы удостовериться, чем там занимаются… мне было больше интересно – с кем. На кого меня променял мой так и не состоявшийся жених, и кто там так орет с утра пораньше, будто раненый зверь.

Скажу честно, что, еще не переступив порога я узнала этот голос.

Подруга, точнее уже бывшая подруга Вика, смотрела на меня незамутненным раскаянием взглядом – нагло и чуть смеясь. Бывший жених в ужасе переводил взгляд от нее ко мне и обратно и невразумительно что-то там себе мычал под нос. Я громко хмыкнула, развернулась и тут поняла, что сейчас меня накроет.

Антон бежал за мной, завернутый в полотенце, до самой двери и что-то кричал о любви и о том, что это все случайно. А я неслась вон, рукавом кофты вытирая непрошенные слезы.

Сюрприз удался на славу.

В итоге вечером я так напилась, что позвонила Вике, чтобы высказать ей все, что думаю о ней. Она молча сопела в трубку, пока я, заикаясь и жутко матерясь, говорила и говорила.

– Ты сама виновата, – сказала Вика и положила трубку.

Полночи я прорыдала в подушку, а утром, маясь похмельем, решила, что жизнь подарила мне шикарный шанс.

Шанс на новую жизнь…

Правда в этой новой жизни нужно было решать, где жить дальше. Родители далеко, в другом городе. Мы с Тохой снимали однушку на окраине вскладчину. Оба подрабатывали в общепите и старались не напрягать родителей лишний раз. Все сами, совсем как взрослые, ага…

На следующий день после случившегося я позвонила Тохе и попросила его переночевать у друга. Видеться с ним не было никакого желания, а уж тем более ночевать в одной квартире. Антон поломался ради приличия, уверяя, что у нас еще есть шанс, но, после моего очередного и твёрдого «нет», все-таки пообещал свалить. После чего я, кстати, благополучно и напилась.

Что, ну вот что он нашёл в Вике? Нет, она, конечно, красотка, но и я вполне ничего… симпатичная… да и характер золотой. Не ревнивая, с ерундой не лезу, ни в чем особенно не напрягаю и не ограничиваю. Что ему еще надо-то?

Снова захотелось себя пожалеть, но решила повременить с этим. Сейчас надо срочно решать, где мне теперь жить. Одна я точно не потяну квартиру, придется видимо искать комнату у какой-нибудь старушки.

А что, это идея…

Утром я первым делом принялась просматривать объявления.

Пока искала таковые, в голову снова полезли непрошенные мысли.

С Викой мы познакомились на занятиях в художественной студии. Её в свое время туда же привела подруга, благо занятия бесплатные – от щедрот нашего мэра студентам. Чтоб развивались, значит.

Едва она только вошла, в аудитории воцарилась тишина. Все со смесью восхищения и зависти тут же уставились на красотку в мини, в том числе и немолодой уже преподаватель рисования.

Ну что сказать… девчонка и правда была хоть куда – длинные и стройные ноги, большие карие глаза с поволокой, густые темные волосы тяжелыми кольцами спадали на плечи, грудь четвёртого размера под обтягивающей водолазкой завершала образ роковой женщины-вамп.

Красивую, похожу на цыганку Вику, тут же окрестили Эсмеральдой. Мы оказались с ней за одной партой и всю дорогу она оценивающе рассматривала меня. Не знаю зачем, но мы начали общаться, хотя предпосылок к этому вроде бы не было никаких. Вика – яркая и харизматичная южанка, и я – спокойная девочка с севера. Мой нрав как-то уравновешивал её задиристый характер, а Вика вносила в мою размеренную жизнь немного драйва и сочности. До вчерашнего дня.

Самое странное, я все никак не могла понять, зачем ей мой простой, хоть и очень хороший Антон, и зачем ему, такому простому парню эта сложная девчонка?!

И если уж быть совсем откровенной, я больше расстроилась из-за потери подруги, чем парня.

Сказать по правде, недавно я стала сомневаться, что Тоха тот человек, с которым я бы хотела прожить всю свою жизнь. Я не видела в нем стержня, харизмы. Меня начали раздражать его глупые шутки и своеобразное чувство юмора. Его ужасная привычка щелкать пальцами и нежелание хоть куда-то ходить и хоть как-то развиваться. Про наш интим я вообще старалась не думать, потому что он вызывал оскомину и ноющую тоску.

Короче говоря, я давно поняла, что мы совсем не подходим друг другу, но боялась признаться в этом даже самой себе. Видимо, как и он.

И сейчас я даже была ему благодарна. Хотя предпочла бы, чтобы он разорвал наши отношения как-то по-другому. Не так мерзко и банально.

Но, с другой стороны, теперь я с полным правом могла уйти от всего этого кошмара с чистой совестью, чтобы никогда уже не вернуться в эти отношения.

А вот с Викой все было по-другому. Совсем по-другому. Вика вдыхала в меня жизнь, была очень яркой ее составляющей, и я искренне не понимала, за что?! Когда я звонила ей, то больше всего на свете надеялась, что она начнет просить прощения, как-то оправдываться, умолять не расторгать с ней дружбу, но увы… только это холодное «сама виновата» и все…

Ну что ж, придется и это предательство проглотить и жить дальше, так, как будто ничего не случилось. А, впрочем, ничего и не случилось.

Я уже полчаса набирала телефонные номера, но на том конце провода либо стояла тишина, либо говорили, что уже сдали.

На пятом объявлении о сдаче комнаты мне все-таки ответили. Старческий скрипучий голос удивленно поинтересовался:

– Кого надь?

– Я по объявлению…

– Ну и чего?

– Ну и мне бы посмотреть…

– Дак и приезжай, дочка, я туточки.

И бабуля повесила трубку. Нет, ну неплохо, ага. Куда ехать-то?

Я выдохнула и снова позвонила по тому же номеру:

– Ты чего, дочка? Ты ж звонила мне уже. У меня память-то хорошая.

– Да вы же мне адрес не сказали… куда ехать-то?

– Как это я тебе не сказала? Все я сказала!

– Ну что вы… вы не говорили.

– Странная ты какая-то. А ты не мошенница случаем, а то я знаю, вас сейчас как собак нерезанных?! Сталина на вас нет!

Я собрала всю свою волю в кулак и решила, что стоит все-таки попытаться добиться от бабушки точного адреса. Во-первых, она за комнату просила сущие копейки, а во-вторых, адрес, по которому располагается дом, находится совсем рядом с универом. Не придется тратить на проезд деньги и время.

– Ой, вы простите, я не успела записать. Я не мошенница, а студентка.

– Ну раз студентка, то ладно. Но ты смотри у меня… у меня сосед из органов-мигом тебя посадит. Эх, жалко смертную казнь отменили…

Бабушка еще немного посопела в трубку и, наконец, произнесла:

– Приезжай, так и быть.

Я уже еле сдерживалась, не зная, то ли плакать, то ли смеяться, все же ласково произнесла:

– Бабушка, вы мне адрес-то скажите.

– А я что, не говорила?

– Нет, – хотелось зарычать мне, но я была все так же вежлива.

– А, ну пиши дочка. Улица космонавтов, дом восемь.

– А квартира?

– А нет квартиры. Дом у меня.

Я попыталась вспомнить частные дома рядом с универом, но так и не смогла. Ну если бабуля что-то напутала…

– Еду, – ответила я в трубку. Но оттуда уже послышались короткие гудки.

Дом я нашла только с пятой попытки. Он спрятался за многоэтажками, в глубине, под развесистыми липами. Небольшой и ладный он был одним из немногих сохранившихся построек позапрошлого века. Правда краска облупилась и забор покосился, но в целом очень даже симпатичный дом. Два этажа, мансарда, цветы на подоконнике, у калитки герберы.

Звонок на двери отсутствовала, пришлось стучать. Дверь мне открыла старушка сказочного вида. Седые кудельки выбивались из-под платка, ясные голубые глаза смотрели на мир удивлённо и наивно, как-то по-детски. Платье с глухим воротом и поверх белый фартук. В руках вязанье, у ног рыжий кот. Ну как в сказке, ей богу.

– Тебе чего, милая?

– Я по объявлению.

– По какому такому объявлению? – удивленно спросила старушка.

И тут я поняла, что у бабули с памятью совсем беда. Вот неудача-то. Придется снова начинать поиски комнаты, а пока делить жилплощадь с неверным изменником Тохой.

– Да насчет комнаты… хотя неважно…

Я уже развернулась, чтобы уйти, но тут она всплеснула руками, шлёпнула ладонью по лбу и засмеялась:

– Ах, по поводу дома… что ж ты молчишь-то? Я-то про котика подумала. У меня объявлений знаешь сколько?

Она посторонилась и рукой указала на дверь:

– Проходи, сейчас как раз чай вскипит, будем пироги есть.

Я с радостью, которую и не думала скрывать, проскользнула в дом.

Внутри оказалось очень уютно и действительно умопомрачительно пахло пирогами. Меня теперь даже если пинками выталкивать-не уйду, пока не съем. Не знаю как у других, но я с похмелья есть хочу, словно меня неделю голодом морили.

– Садись, вон у окошка стул добротный. Ты на другой-то не садись, он шатается. Того и гляди развалится. Дед-то жив был, мигом чинил, а теперь уж как восемь годков его нет, некому подлатать.

Я примостилась за столом, пока бабушка рассказывала про свою жизнь. Да уж… доверчивости ее можно только позавидовать. А ну как я и впрямь мошенницей оказалась бы? Ей ведь одной ну никак нельзя, обманут, если уже не…

– Тебя как звать-то, милая?

– Лизой… Лизой Громовой.

– Лизаветой значит. А я Марья Никитична Круглова.

– Очень приятно. Ой, давайте я вам помогу, – бросилась я на подмогу, когда она разлила чай прямо на стол.

– Что-то совсем руки не держат…– бабушка вздохнула и кивнула мне, – Ну помоги, что уж теперь. Хотя, где это видано, чтобы гостья сама чай наливала?! Однако плохи мои дела.

Я разлила чай по кружкам, и мы сели за стол. Марья Никитична уже достала пироги из старенькой духовки, хотя до этого я была уверена, что пекла она их в печи, которую приметила еще с порога.

Бабуля заметила мой взгляд и усмехнулась:

– В печи-то я давно не пеку. Старая она, почистить некому. Раньше-то Круглов чистил, а как помер… Круглов – это муж мой покойный, царствие ему небесное, Василь Степаныч. Это мне дочка плиту покупала, покуда еще тут жила. А потом укатила с дураком своим черт знает куда и ни слуху ни духу.

– И что же, совсем не приезжает? – решила я поддержать беседу, пока бабушка нарезала пирог. Аромат по кухне шел такой, что у меня слюни чуть ли не на стол текли. Рыжий кот терся тут же, ожидая своей порции.

– Дак нет же, звонит раз в полгода. Но это разве то?

Марья Никитична посмотрела на меня так безнадежно, что у меня сердце защемило.

– Ладно, разберусь сама. Негоже гостью проблемами своими…эх…

– А что же к вам из соцзащиты никто не ходит?

– А… это я к ним никак не дойду. Ноги не несут. Там же надо что-то просить, оформлять, а я не люблю это все. Я сама как-нибудь кручусь. Такие дела, милая. Да ты кушай, остынет же.

У меня, если честно, кусок в горло не лез несмотря на то, что еще пять минут назад я готова была съесть хоть слона.

– Ну как тебе дом-то? Нравится? Иль дорого? Так я снижу цену-то.

Бабушка так на меня смотрела, что я, даже если бы он мне и правда не понравился, все равно уже отказаться не смогла бы.

– Конечно, нравится. Не надо снижать, куда уж меньше?!

Марья Никитична радостно улыбнулась:

– Ну и славно. Сейчас комнату тебе покажу твою. Пользуйся, не стесняйся. И кухня, и веранда – все в твоем распоряжении. Я тебя если не хочешь, лишний раз беспокоить не буду. Ну вроде как меня тут и нет вовсе.

– Да что, мне в радость будет общение. Даже не думайте из-за меня…

Марья Никитична замахала руками.

– Я ж понимаю, ну зачем вам молодым со стариками-то общаться?

Сердце у меня разрывалось от её слов. Жалко старушку до ужаса – дочь бросила, службам всяким и дела нет, а она тут одна как может крутится. И думает, что все люди такие. Всем дела нет до одного человека. Ну уж нет-дудки.

– Ну вот что, Марья Никитична. Я останусь, но у меня условие есть.

Бабушка на секунду замешкалась, в глазах появился страх. Страх снова остаться одной в этом доме.

– И какое?

– Мы с вами каждый день будем чай по утрам пить, а потом, когда я домой буду приходить – обедать будем и разговаривать. -Договорились? – твердо сказала я и строго так на нее посмотрела.

Старушка смахнула рукавом тут же набежавшие на глаза слезу и кивнула.

– Ну тогда мы сейчас чай допьем, и я за вещами поеду.

Я уже обувалась, когда Марья Никитична подошла ко мне и смеясь, сказала:

– А ты ведь небось подумала, что я грубиянка и из ума вышедшая старуха?

Я недоуменно на нее покосилась.

– Нет, с чего вы взяли?

– Ну как же… ты же мне три раза звонила. А я на тебя и Сталина натравливала, и расстрелять грозилась.

– Ну было такое, – улыбнулась я.

– Это я так дурных людей отбраковываю. Чтоб испугались и отвязались. Жизнь-то нынче вон какая.

Я не стала расстраивать старушку, что так она скорее их привлекает. Увидят, что бабушка не в адеквате, и обманут. Потом как-нибудь обязательно проведу с ней мастер-класс по общению с аферистами, а сейчас нужно ехать за пожитками.

2

Ну вот, кажется, жизнь потихоньку налаживается и это не может не радовать.

Впереди выходные и можно расслабиться. По крайней мере в ближайшие пару дней Тоху я вряд ли встречу. А в понедельник у меня начинается практика. Антон учится на другом факультете и наши с ним занятия никак не пересекутся. Ура!

К сожалению, Антон уже приехал от друга и сейчас находился дома. Как всегда, валялся на диване с пивом с утра пораньше, смотрел какой-то ужасно глупый фильм и так же глупо ржал. Мельком посмотрела на него – ну вот что, что я могла в нем находить все эти годы? Как могла жить с ним? Как же я сейчас радовалась, что мы расстались и мне не придётся выходить за этого странного парня замуж.

Услышав мои шаги, Тоха подорвался с дивана, пытаясь спрятать бутылку.

– Лиза, ты вернулась… а я не ждал, не знал. В смысле я ждал, но не думал. Ты останешься ведь, да? – спросил как-то жалобно, словно побитый пес.

– Нет, Тох, но ты не напрягайся. Пей свое пиво, смотри фильм. И, пожалуйста, сделай вид, что меня тут нет.

– Зачем ты так? – подошел, дыша пивным перегаром и я тут же поморщилась и отстранилась.

– Это не я, это ты. Ты так зачем со мной? Впрочем, уже неважно.

– Нет, важно! Мне важно!!!

Я отмахнулась от него и хотела было двинуться дальше, чтобы начать, наконец, собирать вещи вместо того, чтобы выяснять никому не нужные отношения. Но Антон перегородил мне проход к шкафу и в молчании уставился прямо в глаза. Да еще и с укором.

– Если бы тебе было важно, ты бы не спал с моей подругой в нашей постели.

– Да это все она, понимаешь? – горячо воскликнул этот недоделанный Казанова.

– Нет, не понимаю.

– Это она меня соблазнила. Я, клянусь, не хотел. Но ты же знаешь Вику…

На его последних словах я уже смеялась в голос. Нет, ну вы только послушайте этого парня.

– Что смешного? – тут же с обидой спросил он.

– Антон, ты меня извини, но давай ты не будешь падать в моих глазах еще ниже. Ты сам все сделал, решил за нас обоих…

– Нет, это ты решила! Тебе только это и надо было. Ты думаешь я не вижу, как ты рада?

– Чему? – устало спросила я.

– Тому, что наконец свободна. Ты же рада-признайся. Да и ты, если честно, давно перестала меня удовлетворять в постели, думаешь мне приятно спать с рыбой? С холодной, скучной рыбой?!

– Что?!

– То! Ты сама виновата во всем.

– Вика тоже самое сказала… у вас много общего – присмотрись к ней.

– Дура!

– Сам такой. И вообще уйди, я переезжаю, дай мне вещи собрать спокойно.

– Да пожалуйста! Потом только не плачь в подушку. Решила уйти? Прекрасно! Но знай – назад пути не будет! Так и останешься одна с кошками.

Антон что-там еще пафосно восклицал, а я старалась снова не засмеяться. И как, как я могла столько лет любить этого болвана? Да это же уму не постижимо!

– Утюг оставь, моя мать его покупала, – буркнул он с дивана.

Я, собственно, и не собиралась его забирать, и в очередной раз подивилась, что совсем не знала этого человека. Несмотря на то, что жила с ним три года.

– Ты уверена, что это конец? – он внезапно появился в тесном коридоре, когда я уже обувалась. Сложил руки на груди, скорчив гримасу недовольства.

На улице уже ждало такси и мне совсем не хотелось и дальше разводить демагогию.

Я молча кивнула, помахала ручкой сиротливо смотрящему Тохе и кое-как потащила три полные сумки вниз. Лифт, как всегда, не работал.

Козлина! Хоть бы помог…

***

Марья Никитична спала, когда я подъехала к дому. Ключей у меня не было, по крайней мере пока. И пришлось целый час торчать на лавочке у калитки, потому что я так и не достучалась к ней. Подумала, что старушка ушла в магазин, пока она сама не вышла на крыльцо.

Всплеснула руками, и запричитала.

– Ой, ну надо же, я дура старая. Знала же, что придаёшь, а сама взяла и уснула.

– Да не беспокойтесь, – я постаралась утешить ее, – погода чудесная, мы с котом мило побеседовали…

– Это да. Мой Жмурик он такой, умный кот.

– Жмурик? – не удержалась я от вопроса, – Какое странное имя…

– Дак он в жмурки играть любит. А ты чего подумала?

Ну не говорить же бабушке, что я при слове жмурик сразу про трупы вспомнила.

– Проходи в дом, обедать пора, а ты тут все сидишь.

Ох… видать бабушка моя забыла, почему я тут сижу. Мда… чувствую, будет нам тут весело вдвоем.

Комната моя оказалась с видом в небольшой сад-огород. Прямо под окном вишня, ветки стучат в окно. Под окном разноцветные гладиолусы, прямо по курсу две яблони и кусты сирени.

Если забыть, что мы в городе, кажется, что оказался вдруг в деревне. Красота-то какая…

Само помещение моего нового жилища было небольшим, метров десять. Но есть все что нужно для жизни – стол, стул, кровать с винтовыми ножками и маленький платяной шкаф. В углу иконы, на столе, застеленной красной скатертью – самовар.

Жить можно, нужно даже. Тут же вспомнился дом детства в деревне, стало тепло-тепло на душе. Я подивилась, ну как, как, скажите мне, в самом центре современного большого города могла сохраниться такая красота?

Вещи я решила распаковать попозже, а сейчас и правда хотелось есть. Но, естественно, за стол я садилась не с пустыми руками. Кое-что забрала из той квартиры, благо на продукты мы обычно сбрасывалась, и половина из них была моя. Мало того, что бывший жених еще почти месяц будет жить в уже оплаченной квартире в отличие от меня, так еще ему и все съестное оставлять? Нет уж…

Достала из сумки колбасу, сыр, кофе, упаковку чая и прочую снедь. Кое-что решено было докупить вечером. Бабушка питается скудно, судя по запасам в холодильнике, естественно, буду рассчитывать и на нее. Ничего… смен в этом месяце у меня много, что-то отец пришлет, как-нибудь перекантуемся.

Марья Никитична только руками разводила. Видимо давно подобного не ела, хотя тут ничего такого и не было.

Зато она в свою очередь накормила меня от души жареной картошечкой с собственными соленьями и это было самое вкусное, что я ела за последние пару лет. Потому что овощи со своего огорода – это конечно вещь! После пластмассовых огурцов и помидоров, словно совсем другой продукт ешь.

После вкусного обеда я вымыла посуду, хотя Марья Никитична и сопротивлялась. Однако я, если чего-то хочу, обязательно сделаю несмотря ни на что.

Потом пару часов разбирала вещи, застилала постель, навела небольшую уборку в доме, а бабушку усадила за телевизор перед сериалом, чтобы отдыхала.

Уже вечером села за конспекты, потому что завтра будет некогда – работа. Надо еще как-то договориться, чтобы с Тохой в одну смену не ставили. Единственная проблема, теперь все узнают, что мы расстались – начнутся расспросы. Но придется все-таки работу менять, так будет проще всем.

Конечно, было бы здорово, если бы Тоха сам додумался до этого, но что-то я сомневаюсь. Например, он вполне мог бы предложить мне остаться в съемной квартире.

А и ладно. Я в жизни привыкла полагаться только на себя.

3

– Свободная касса! – крикнула я, и тут же ко мне подскочили двое: девчонка лет восемнадцати с рваной челкой синего цвета, и парень с такого же цвета челкой чуть постарше.

– Давай нам пару макнагенов с курицей, два коктейля с клубникой и картошку фри.

– Ваш заказ… – я продиктовала парочке все, что они перечислили.

– Ты чо, тупая что ли? Я тебе сказал еще мороженое.

– Вы не гово…

– Я тебе чо, олень? Понятно почему ты тут работаешь… таких тупых только сюда и берут. Пробивай давай.

Я собрала всю свою волю в кулак, мельком глянула на девчонку, которая как ни в чем не бывало с видом принцессы взирала на меня и… пожалела её. Глупая, не понимает, что если ее парень так общается с другими людьми, то придет время, и с ней будет так же. Но сейчас ей кажется, что он крутой. Он просто крутой, как и она.

Я давно научилась не реагировать на таких вот парочек, так и норовящих оскорбить и унизить. Четвертый год на факультете психологии не проходит даром. Людей я научилась делить на два типа: те, которые воспринимают себя и окружающих адекватно и те, кто видит мир по-другому. И вот те, кто по-другому, их тоже пара видов. Есть безобидные чудики, а есть вот такие.

Вот к ним я отношусь философски, ибо борьба с ними, это как успокаивать ветряные мельницы. Бесполезно. Воспитывать их надо было еще в детстве, а теперь только жизнь научит. Может быть. Когда-нибудь. Однажды…

В общем я познала дзен и сейчас мило улыбалась этим придуркам, возомнившим себя пупами земли.

В остальном смена прошла нормально, как ни странно, как показывает практика, хороших людей все-таки больше.

Вечером я собиралась домой, когда подошла управляющая Алена.

– Лиз, а чего Тоха-то увольняется? Другое место нашел?

Я удивилась, конечно, но виду не подала.

– А? Да… нашел, предложили поближе к дому.

– А ты чего?

– А мне и тут нормально, не вижу смысла менять работу. Через год госы, по профессии пойду работать.

– Ясно, – видно было, что Алена не очень-то и поверила, но мне было все равно.

Зато в душе я ликовала. Ну хоть тут Антон принял мужское решение.

***

Понедельник день тяжелый. Это было видно по помятому лицу Аркадия Петровича – препода по клинической психиатрии, который и организовал нам – студентам практику в городской больнице для душевнобольных. Сам Петрович, как мы между собой называли его, заведовал женским отделением, но мы подозревали, что он нам что-то недоговаривал. Наверняка препод на самом деле возглавлял отделением для буйных больных и сам там нелегально содержался. А то, что он препод и врач – то его бредни.

Но шутки шутками, а Петрович сегодня был зол. С другой стороны зол он был почти всегда, поэтому ничего форсмажорного не случилось. И все-таки приходилось вести себя тише воды, ниже травы, если не хотелось получить неуд, вылететь с практики и быть обруганным последними словами. На мат Петрович не скупился, и не рассматривал кто перед ним – парень или девчонка.

Всего нас – практикантов собралось десять человек и все мы томились в предвкушении. Всегда любила покопаться в чужой черепушке, естественно, образно, а уж тут поле непаханое для такой дотошной студентки как я.

Мы, тихо переговариваясь, вошли в дом скорби. Просторный холл, стойка регистратуры, очередь в нее из обычных людей. Никаких тебе сумасшедших, сидящих тут же на полу и пускающих слюни. С ножом никто не носится, по стенам кровью не рисуют. Обычная больница. А то в фильмах как покажут, так ощущение, будто в преисподнюю попал.

Нам выдали халаты, тут же переоделись и переобулись в сменку.

– На второй этаж подниметесь, к моему кабинету идите, первая дверь налево. Я сейчас подойду.

Петрович раздал указания и куда-то свинтил, оставив нас предоставленными самим себе.

Все разбрелись кто куда, я тоже решила осмотреться, пока есть такая возможность.

На первом этаже кабинеты врачей, приемный покой, куча снующего туда-сюда народа. Поднялась на второй, две двери ведут в разные крылья. Направо женское отделение, откуда раздавался неясный гвалт. Я открыла дверь, никто меня не остановил. Небольшая очередь выстроилась перед каким-то кабинетом, двигалась быстро. На меня никто особенно не обращал внимания, все были заняты своими делами. Кто-то смотрел телевизор в общем холле, кто-то просто ходил туда-сюда. Пара человек сидела на диванчике с родственниками, о чем-то тихо беседуя. Больница, как больница, не то, что показывают в кино, совсем не то.

Я прошлась по всему правому крылу, вернулась к лестнице и поднялась наверх – на третий этаж. Дверь оказалась закрытой на замок, что меня конечно же расстроило. Видимо, там находятся буйные, или что-то вроде того. Я подергала ручку, она не поддалась и, крайне разочарованной, мне пришлось спуститься обратно, к кабинету Аркадия Петровича. Вскоре там собрались все наши и он сам, собственной персоной.

Заведующий конкретно подобрел, пивом от него разило за версту.

– Ну что, касатики, пойдёмте покажу вам «обитель скорби». К больным не приставать, близко не подходить. Буйные на третьем и четвертом этажах. Но здесь тоже есть индивиды всякие. С виду нормальные, но чуть что не так… короче вы поняли.

Мы гуськом направились за преподом, я шла в паре с Эмкой, самой странной однокурсницей и по совместительству моей подругой. Эмке на вид лет тридцать, хотя я точно знаю, что двадцать один, сама проверяла ее паспорт. Она увлекается спиритизмом, оккультизмом и прочей ересью. Выглядит Эмка тоже странно – длинная рыжая коса ниже попы, лицо в рытвинах после ветрянки, крупные передние зубы и рост метр восемьдесят пять. Понятное дело, что Эмку все наши сторонятся и обходят за километр, ибо ну её… сильно верящих во всякие там магические штучки у нас в группе на наблюдается, но береженого боги берегут. Ну или как там…

Я Эмку и ее увлечений не боюсь, поэтому спокойно встала с ней в пару. Единственное, что меня вот уже четвертый год смущает – так это приличная разница в росте. В паре мы напоминаем Штепселя и Тарапуньку. Приходится все время, если Эмке вдруг взбредёт в голову поболтать, смотреть на нее снизу вверх. А так как девушка порой вещать может без умолку, то и шея моя довольно долго потом еще болит. Вот все в ней не так: то молчит часами, слова не добьешься, то болтает как заведенная. Сама Эмка называет это часами пробуждения и соответственно часами сна. И порой мне хочется, чтобы она поспала пару дней.

Аркадий Петрович открыл ближайшую к нам палату.

–Здравствуйте, товарищи! – громогласно приветствовал он пациентов.

– Здравствуйте, – ответил нестройный хор голосов.

Никто даже голову не поднял при нашем появлении, все продолжали заниматься своими делами. В палате было светло, посередине стол, три стула. Шесть кроватей, три по левой и три по правой стороне. У выхода прикрытое ведро. Как пояснил Петрович, на ночь туалеты запирают и вот в это отхожее место пациентам приходится ходить. Жуть…

Аркадий Петрович кивком указал на ближайшую к выходу койку – на ней калачиком свернулась сухая, маленькая женщина лет сорока на вид.

– Настасья, – тихо проговорил он, так тихо, что пришлось напрягать слух, – У несчастной глубока депрессия, вот так может лежать неделями. Видите, взгляд в одну точку уставился? Вот так смотрит… никакой реакции на происходящее. Абсолютная апатия ко всему. Хоть взрыв, хоть потоп, все одно.

– А почему так? – спросил кто-то из ребят.

– Потеря близкого человека спровоцировала болезнь. На самом деле одно из тяжелейших заболеваний… склонна к суициду ко всему прочему. За Настасьей у нас глаз да глаз.

Я вглядывалась в лицо несчастной женщины, и сердце щемило от жалости и тоски.

– А это Ниночка. Ниночке восемнадцать лет, и она уже третий раз здесь, да, Нина?

Высокая, бритая почти налысо девушка, с улыбкой кивнула в ответ.

– У Нины наследственная шизофрения. Почти весь год она спокойная девочка, встретите и не подумаете, что что-то не так. А вот пару раз в год случаются обострения, и Нину сразу сюда мать привозит.

Нина снова кивнула, по-прежнему улыбаясь, производя очень странное впечатление. Вроде и здоров человек, а вроде и нет.

– Вот здесь у нас Алевтина Геннадьевна. У нее, как и у Нины шизофрения. Но тут случай особый.

Пожилая женщина, полностью седая и тощая до того, что через кожу просвечивали кости, серьезно поздоровалась, ничуть не высказывая недовольства.

– Всю жизнь Алевтина Геннадьевна проработала с печатной машинкой – машинисткой. Пока однажды, давно уж дело было, не привезли им в офис компьютеры. Тут-то и проявилась болезнь. У Алевтины сдали нервы, и она разгромила почти всю технику, уверенная, что компьютеры шпионят за ней. Так было, Аля? Нигде не напутал?

Алевтина кивнула, и что-то тихонько пробормотала.

– Это что же? Можно вот всю жизнь прожить, думая, что ты нормальный человек, а потом бац и на тебя шиза нападет? – громко спросил наш глупый Жека.

– А кто это тут нормальный? – Петрович высоко поднял брови, удивляясь бестактному вопросу. – Тут нормальных нет. Все мы немного того… А если по существу вопроса, то мой ответ – да. Сегодня ты за той стороной стены, а завтра за этой. Но ты уже идиот, поэтому вопрос снят.

Женька покраснел, но хвала богам, ему хватило ума промолчать.

Философские признания нашего препода нарушил истошный крик, в палату вбежала санитарка с безумными глазами и Петрович, не спрашивая ни о чем, помчался за ней. Ну и мы, само собой, тоже.

Перед нами предстала тяжелая картина: в коридоре столпился народ, в центре, на полу, молодая девушка билась о кафельный пол головой и истошно кричала. На полу уже образовались кровавые разводы, несчастная наверняка успела разбить голову.

Тут я почувствовала, как кто-то потянул меня за рукав. Оглянулась, Эмка заговорщицки подмигнула и показала идти за ней.

Через полминуты мы уже были на лестнице, и она кивком показала наверх. Я сделала несколько шагов и тут увидела, что дверь на третий этаж слегка приоткрыта.

Вопросительно посмотрела на нее, рыжая бестия, улыбаясь закивала, мол, да, пойдем.

Эх… любопытство наше все. Тихо, словно мышки, хотя кто уж тут с такими криками мог нас услышать – поднялись наверх, открыли дверь – никого: на посту нет медсестры, не снуют туда-сюда больные, как на втором этаже. Тишина полная.

Прошли вперед, минуя коридор. Справа несколько дверей. Толкнули первую попавшуюся, внутри никого. Вторая оказалась заперта на ключ. Третья тоже пустовала. В четвертой повезло больше – на кровати сидела молодая и очень красивая девушка и удивленно смотрела на нас.

– Нам сюда, – уверенно сказал Эмка, а я даже не поняла, что она имела ввиду, но та уже запихнула меня внутрь, сама вошла следом и закрыла дверь.

– Вы кто? Я вас не знаю, – прошептала красавица.

– Мы… практиканты, не бойтесь. А почему вы тут, на этом этаже? – я вслед за Эмкой зашла внутрь и осторожно прикрыла дверь.

– Как вы вошли? – девушка будто не слышала нас, – Главная дверь на этаж всегда заперта.

– Ну видимо не всегда…

– И вы не работаете здесь? – мне показалось, или в ее голосе появилась надежда?

– Нет, просто пришли на практику.

Девушка вдруг вскочила и подбежала к нам, вцепилась в мое плечо и я, грешным делом, испугалась. Не зря же ее держат на этаже для буйных, взаперти… И если уж на втором такие странные обитатели, которые могут вот так, ни с того ни с сего биться головой о пол, то, что может сделать эта?

Зато Эмка не растерялась, мягко приобняла сумасшедшую и аккуратно отцепила от меня.

– Помогите, помогите мне. Я… меня насильно держат здесь. Я что-то должна вспомнить…

– Кто вас держит насильно?

– Муж. Он уверяет, что я больна, но я не больна. Пожалуйста…

– Успокойтесь, – говорила в основном я, пока Эмка гладила несчастную по плечу, – успокойтесь пожалуйста. Как вас зовут?

– Вера. Вера Михалюк, мой муж известный в городе бизнесмен. Ну вы понимаете… но я не его жена, вы мне верите?

– Конечно, конечно… ваш муж бизнесмен, но вы не его жена.

– О господи, вы не так меня поняли… о, там кто-то идет. Уходите. Прошу вас. Они убьют меня, уходите. Я не Вера. Запомните. Не Вера!

В коридоре послышались голоса, мы с Эмкой дождавшись, когда они стихли, аккуратно выглянули за дверь.

– Вернитесь за мной, умоляю, – прошептала девушка и, заплакав, прикрыла за нами дверь.

Тихонько, насколько это было возможно, мы дошли до выхода и… вуаля! Ну почему сразу нельзя было посмотреть на это, а?

Замок на двери оказался не обычный, а чипированный. Вот засада, попали, так попали. И как нам теперь выбираться? Эмка приложила палец к губам и потянула за собой. Прямо напротив двери оказалась кладовка, правда втиснуться туда оказалось весьма проблематично. Особенно подруге.

И как долго нам теперь тут сидеть? А что, если нас обнаружат? И как успокоить все нарастающую тревогу и панику?! Ну, Эмка!

Кто-то входил и выходил, но дверь открытой больше так и не оставили.

Через пару часов я поняла, что если сейчас же не попаду в туалет, то… думаю не стоит объяснять, что тогда может произойти. Эмка прошептала, чтобы я еще немного потерпела, мол, еще чуть-чуть и все получится. Что это за волшебное «чуть-чуть» она затруднилась ответить, а потому я логично поинтересовалась: не проще ли получить нагоняй от сотрудников? То, что мы практиканты им знать вообще не обязательно. Сбросим халаты, скажем, что просто заблудись.

– Ага… нам потом еще сюда не раз приходить.

– Ну пусть в халатах, тоже скажем, что заблудились… выговор нам, конечно, влепят, и Петрович будет орать, так, что уши в трубочку завернутся. Ну и пусть. Это лучше, чем умереть тут от разрыва мочевого пузыря, – ворчливо шептала я.

В кладовке было ужасно тесно, я стояла буквально на Эмке, которая в свою очередь стояла на ведрах и тряпках.

Внезапно совсем рядом мы услышали шаги и тут в каморку вошла санитарка. Я даже понять ничего не успела, как сильные руки Эмки буквально вжали меня в дверь. Санитарка схватила что-то с пола и, выругавшись, вышла из кладовки.

Спустя минуту Эмка прошептала:

– Пора.

– Куда? – так же тихо спросила я, но она лишь помахала перед моим лицом синим ключиком.

Спрашивать откуда сие добро, мне показалось неразумным, не время, а потому я, возрадовавшись, буквально вылетела в коридор. Хорошо хоть там никого не оказалось в этот торжественный момент. Эмка ловко отперла дверь, и мы пулей вылетели на лестницу. Так же быстро спустились вниз, попутно снимая халаты. В раздевалку буквально влетели, схватили свои вещи и бросились вон из этой больницы.

– Что б я…еще… куда нельзя. Да ни в жизнь! – еле дыша ворчала я, а Эмка улыбалась.

И тут вдруг я вспомнила две вещи: первое – я безумно хочу в туалет и вторая – а что, если там камеры?

Все это я и озвучила однокурснице, на что та лишь отмахнулась.

– Вон забегаловка, туда и пойдем. Заодно пообедаем.

– Ты что… дорого!

– Угощаю. Такое приключение нужно отметить, – ответила Эмка.

– А что насчет камер?

– А… они отключены. Я, прежде чем в психушку соваться, позвонила их секретарю, представилась сотрудником фирмы, с которой они сотрудничают.

Я в шоке смотрела на подругу.

– Откуда ты про фирму знаешь?

– Так это общедоступная информация, – развела своими огромными руками Эмка, – у них прямо на входе табличка с рекламой.

– И что ты их спросила?

– Как работают камеры? Не подводит ли техника?

– А они? Неужели прям все взяли и вот так тебе выложили?

Подруга закатила глаза.

– Ха… еще бы. Сказали, что второй день оборудование барахлит и, между прочим, очень ругались на меня. Мол, на втором и третьем этажах камеры не работают, а мы все не приходим. Прикинь?

Да уж… как все оказывается просто.

Ну Эмка, ну красотка! Да я бы в жизни до этого не додумалась.

Через десять минут мы уже сидели в кафе, пили кофе и обсуждали происшествие в больнице.

– Как думаешь, она и правда сумасшедшая? – наконец спросила я Эмку.

– Не похоже. Если честно, я мало сумасшедших видела, и те, что сегодня нам показали тоже не очень-то и похожи. А эта девушка тем более…

– Но она несла откровенную чушь. Мой муж, но я не жена… разве это может сказать здоровый человек?

– Так давай узнаем. Как там фамилия этого мужа?

– Михайлов что ли. Нет, Михайлюк.

– Михалюк вроде бы.

– Точно, Михалюк. Она Вера Михалюк. В принципе фамилия не так чтобы распространённая, можно и поискать.

– Вот и займись сегодня. Надо узнать, что это за семейка такая.

Я хохотнула.

– Так у нас что, что-то типа расследования?

– Ну а почему нет? – Эмка заговорщицки подмигнула, и я в очередной раз подумала, что она очень необычная девушка.

4

Домой вернулась, когда уже начало темнеть. До этого мы три часа бродили по городу. Болтали обо всем на свете и именно Эмке я поведала про предательство парня и подруги.

Та только хмыкнула, уверив, что так же лучше для меня и в общем-то сейчас, спустя время, я была с ней абсолютно согласна.

В итоге я проводила подругу на маршрутку, шедшую до общежития нашего универа, и потопала домой пешком.

По пути зашла в магазин, чтобы купить всяких вкусняшек для Марьи Никитичны, ну и про себя, разумеется, не забыла.

Всю дорогу до дома мне не давала покоя та девушка из дома скорби. Я так и эдак пыталась прогнать мысли о ней, но они продолжали навязчиво лезть в голову. Ну вот что, что я нашла в этой сумасшедшей? Ведь явно у нее не все дома, иначе и быть не может. И ладо бы она что-то дельное сказала, а то чушь какую-то, ерунду, ей богу.

Дома бабушки не оказалось, зато на столе лежала записка «Ушла к соседке».

Я налила себе чай, взяла ноутбуку и набрала в поисковике:

«Вера Михалюк».

Поисковик тут же выдал мне парочку статей, и в одной из них я тут же увидела фото нашей красавицы из психбольницы. Ну вот, что и требовалось доказать. С фотографии какого-то новостного сайта на меня смотрела улыбающаяся Вера собственной персоной. Правда выглядела краше и чуть старше, но думаю, что все это из-за довольно яркого макияжа. В больнице же она была совсем не накрашена, а тут прям женщина-вамп.

Прочла статью, посвящённую одному из модных мероприятий нашего городка. Вера была на празднике в качестве гостьи, и больше никакой интересной информации не нашлось.

Пролистала вниз, и тут на глаза попался еще один снимок – на нем тоже Вера, но уже под ручку с мужчиной лет на десять её старше. И подпись – Андрей Михалюк, меценат, бизнесмен, альтруист и еще куча эпитетов. Я пригляделась в их лица-счастливая пара, оба улыбаются. Он крепко держит жену за талию, во взгляде нежность. Сам по себе Андрей проигрывал жене внешне, был не так ярок, но в принципе все равно оставался вполне симпатичным мужчиной. Думаю, что многие дамочки нашего города хотели бы поближе познакомиться с этим завидным женихом. Но, увы, парень был давно и безнадежно женат.

Нашла их биографию, один модный журнал как-то брал интервью – познакомилась парочка десять лет назад на местном конкурсе красоты, куда его пригласили в качестве ведущего. Вера, приехавшая из далекого сибирского городка за своим кусочком счастья, понятное дело, была конкурсанткой. Выиграть-то она не выиграла, но заняла почётное третье место, хотя на мой взгляд первое она заслужила больше. По крайней мере чисто внешне. Зато она получила кое-что получше просто ленточки победительницы – состоятельного мужа.

Вере на момент знакомства только-только стукнуло восемнадцать, мужу тридцать – обычный союз двух любящих сердец. Детей у пары так и не случилось, девушка что-то там намекала на неготовность пока что их иметь.

Что же с ней могло случиться, что она загремела в больницу? То, что отделение отдельное с отдельной же палатой – понятно. Муж не хочет огласки, естественно это не очень приятно, что красавица жена вдруг сошла с ума. Вот он и прячет ее подальше от людей. Воля случая и наше любопытство то, что мы вообще ее увидели. Интересно, а как знакомым Андрей объяснил ее внезапное исчезновение? Хотя сейчас можно придумать все, что угодно. Уехала отдыхать, к маме, подалась в паломники, изучает тибетские практики и прочую чушь.

Ну да, почему бы и нет.

Девушку мне, конечно, было безумно жаль, но теперь я, наконец, успокоилась, поняв, что ей ничего не угрожает. Правда некая доля сомнений все же оставалась где-то очень глубоко в душе, но я старательно их гнала, понимая, что это всего лишь моя разыгравшаяся фантазия рисует страшные картины преступления.

Вскоре пришла Марья Никитична от соседки и принесла с собой банку вишневого варенья.

На улице совсем потеплело, мы вышли на веранду. Я принесла горячий чайник, тут же разлила кипяток по кружкам. Пока заваривался чай, открыла банку варенья и выложила его в хрустальную розетку. Бабушка принесла батон хлеба, нарезала тонкими ломтиками.

– Сто лет ничего подобного не ела! – клубничное варенье таяло во рту, напоминая вкус детства. Моя бабушка тоже когда-то закрывала варенье и открывала его лишь зимой, а летом никогда. На нее не действовали никакие уговоры, слезы и обиды, потому что летом, говорила бабушка, витаминов и так достаточно.

– Мы так с дочкой раньше любили сидеть, когда еще вместе жили, а потом она этого своего горемыку нашла и пошло-поехало. Эх…Ой, чуть не забыла… представляешь, мне Ольга Дмитриевна сейчас пожаловалась. Оказывается, внучка у нее пропала. Вернее, жалуется уже месяц как.

– Да вы что?

– Ага, говорит, к ней из дому ехала, позвонила, мол, выезжаю и всё.

– Надо же… разве так бывает?

– А то как же?! Каждый день, пишут, по сто человек пропадает. А может и больше, не верю я этим в телевизоре.

– А что же полиция?

– Да какой там. Папаша её чистый урод, пьет с женой новой до белой горячки. Девчонка им поперек горла. Мама-то ее, Ольги Дмитриевны дочка, умерла прошлой весной. Он её и довел ведь, гад. Так вот, она давно к Оле собиралась, и вот собралась…

– Ну пусть она в полицию заявление подаст…

– Так она ходила, а ей говорят, а чего папаша по месту жительства не подает? Ты, говорят, ей, бабуля, иди с богом. Небось, говорят, с тобой девка общаться не хочет. Возраст, мол, такой. Раз отец не волнуется там, то все хорошо.

– Ну а что, если ей самой поехать куда там вы говорите?

– Да что ты… Ольга Дмитриевна уже пять лет как в кресле инвалидном. После инсульта аккурат её и скрутило. Деревня-то за шесть часов отсюда, она даже и поехать не может, бедняжка…

– Да уж… И что же, совсем ей помочь некому?

– А кто поможет? Дочка умерла, муж тоже, еще в девяностых паленкой траванулся. Я вот, да Клавдия из седьмого дома остались. Да много ли мы помочь-то можем? Ты ешь, милая, ешь…

Но у меня все мысли были заняты этой самой внучкой. Никому не нужной, пропавшей где-то между городами, девчонкой. И только бабушка ждала ее домой, не в силах даже пойти ее искать.

– Марья Никитична… вы спросите Ольгу Дмитриевну, можно я к ней зайду завтра после занятий? Может я как-то смогу помочь…

– Ой, да что ты, Лизонька, чем же ты поможешь?

– В полицию пойду. Буду ругаться, чтобы искали девочку.

– А и правда. Твоя правда. Вот верно – нам тебя небеса послали, не иначе. Хорошая ты девочка, завтра же и пойдем к Оле. Сегодня уже поздно, а завтра сразу после твоих занятий и пойдем. Будем искать девочку!

***

Утром встретились с Эмкой возле больницы. Я вкратце поведала о своем мини-расследовании, на что подруга снисходительно усмехнулась.

– Я тебе больше скажу, – шептала она, открывая тяжеленную входную дверь в больницу, – там така-а-а-ая любовь была, что даже скандал случился.

– Громова, Панова! Опять опоздали!

Громовой голос Петровича сотряс больничный холл. Я мельком глянула на часы. Черт! Две минуты девятого. Петрович на дух не переносит опоздания.

– Простите, Аркадий Петрович, транспорт плохо ходит, пробка на Васнецова, – тут же пропищала я.

– Ну-ну, – недовольно процедил заведующий и так подозрительно на нас посмотрел, что у меня тут же сердце упало в пятки. Он что-то подозревает или вовсе знает. Ой мамочки… эдак меня из вуза отчислят. Мать прибьет, отец прибьет, дед вообще убьёт.

– Живо переодевайтесь и в мой кабинет. Ну, быстро!

Нам не надо было повторять два раза, после первого мы уже неслись в раздевалку.

– Короче, Вера эта из деревни какой-то, а у Михалюка папа шишка большая. Он не постеснялся на люди вынести это вот все – мезальянс, типа. Думал, сыну стыдно будет народное порицание слушать, и он найдет девку побогаче. А тот уперся, люблю-не могу. Папаша от инфаркта прямо в день свадьбы помер. Прикинь? – все это, задыхаясь от бега, поведала мне Эмка, пока мы переодевались.

Да уж… последний подарок папы удался на славу.

– Я этого нигде в сети не нашла.

– Правильно, сынок Михалюк постарался всю лишнюю инфу стереть. Говорят, бешеные бабки за это отдал. Но люди-то, людям память не сотрешь. Я одному знакомому человечку позвонила, он-то меня и просветил.

Мы как раз подошли к кабинету Петровича, где уже толпились однокурсники.

– Итак, голубки мои, сегодня пойдем в закрытое отделение. В женское.

– Для буйных? – с надеждой в голосе спросил рыжеволосый вихрастый Пашка.

– Да, для таких как ты. Еще раз перебьёшь – выгоню, – грозно рыкнул Петрович и Пашка вжал голову в плечи. Да уж… умеет препод быть внушительным.

– Слушай сюда, имбецилы ненаглядные – руками никого не трогать, близко не подходить, не разговаривать. Кто хоть одно из этих правил нарушит, мигом из универа полетит. Ясно все?

Мы дружно закивали.

На третьем этаже, как мы и предполагали оказалось закрытое женское отделение, мужское находилось на этаж выше. Часть палат были заперты на ключ – особый контингент, к которому нас, конечно, не пустили, но рассказывали историю попадания. Палату с «нашей» Верой Петрович почему-то обошел стороной, что очень насторожило. Мы с Эмкой заговорщицки переглянулись, когда препод прошел мимо неё. Часть палат пустовала, что не могло не радовать. Не все так плохо, однако.

Спустя два часа мы спустились в кабинет заведующего.

– Ну что, олухи, теперь вы видите, как вам повезло в этой жизни? Пока что…

– Почему пока? – спросил кто-то из ребят.

– Потому что это всегда происходит неожиданно. Сегодня ты управляешь своим мозгом, а завтра он тобой.

– А можно как-то этого избежать? – не удержавшись, задала я вопрос.

Петрович пристально посмотрел на меня, немного помолчал и, наконец, ответил:

– Можно.

И замолчал.

– И как? – наперебой закричали все.

– Вы все равно не поймете. Глупые слишком. Годы тренировок…

Все разочарованно вздохнули, и уже собрались к выходу, когда препод вдруг сухо произнес:

– Нужны санитары, на времянку, желающие есть? На практику ходить не нужно будет, только смены брать. Не оплачиваемые.

Все разом обернулись и заголосили. Ну верно, вместо каждодневного посещения – двенадцатичасовая смена и два полноценных выходных.

– Так… – он осмотрел ребят и нас, девчонок, пальцем указывая на тех, кого принимал на работу.

– Ты, ты и ты, – это парням покрепче.

– Из вас подойдет Панова и… и Громова.

Все тут же посмотрели на меня. Ну ладно Эмка Панова – она здоровая и сильная, как Шварценеггер, но я-то, я же мелкая и худая, как пацан, какая из меня санитарка?

Хотя мне и не очень улыбалась такая работёнка, спорить с Петровичем себе дороже. Таких вредных преподов днем с огнем не сыщешь.

Остальные разочарованно вышли из кабинета, а нас отвели на инструктаж в разные крылья отделения второго этажа. Ребят направо, нас налево.

После часового инструктаже по отделению и распределению обязанностей, пробегающая мимо медсестра крикнула:

– Кто тут Громова?

Я удивленно указала на себя.

– Аркадий Петрович в кабинет к себе вызывает.

Я, все еще удивленная донельзя, бегом припустила в кабинет к заведующему.

Перед дверью замедлила бег, чтобы сердце перестало биться как бешенное, тихонько постучала и, услышав громкое и недовольное «да», вошла.

– А, пришла. Я тут подумал… санитарок там и без тебя хватает, будешь у меня документы разгребать. Секретарша, будь она неладно, в отпуск ушла, бумаги этой накопилось…

Он поднялся из-за стола, держась за голову. Снова что ли мигрень?..

– Короче, рассортируй тут все, я позже подойду.

Когда Петрович ушел, я совсем расстроилась. Надо же как не повезло, ни полноценной практики с больными, ни нормальных «рабочих» смен. Что это за практика такая? Плюс непонятно теперь как с работой быть. Сколько часов мне нужно тут находиться? Целый день, или пары часов будет достаточно?

Фу, пылюка какая…

И тут мне в голову пришла гениальная идея. Все ведь проще простого с нашей секретной пациенткой. Стоит только найти историю ее болезни и… стоп, Лиза! Это совсем другое отделение и там совсем другой заведующий. Но с другой стороны…

Что там, с другой стороны, я так и не спела додумать, потому что в кабинет ворвался злой Петрович и, накричав на меня непонятно за что, схватил какую-то папку и выбежал обратно. Отличная практика… и кто тут псих?!

Отпустили нас только в пять вечера, из чего я сделала вывод, что санатория и курорта не будет. А будут прямо-таки трудовые будни. У Эмки было попроще. Ей дали пару дней отдыха и теперь она была совершенно свободна. Впереди предстояла ночная смена и она только об этом и говорила.

– А ты заметила, что в ту палату нас не пустили? – возбужденно спросила она меня, когда мы устроились на лавочке в парке, с аппетитом поедая мороженное. Естественно, никакого обеда нам никто так и не удосужился предоставить, ну или хотя бы отпустить ненадолго. Как нам объяснили, так как на территории контрольно-пропускной пункт, никто не будет бесконечно пускать нас туда-сюда. Пропуска у нас на вход и выход. Один раз. В столовой все порционно, поэтому только посоветовали еду с собой приносить. Жадюги, даже чая не налили…

– А ты? Ты нарыла что-нибудь интересное у Петровича?

– Да какой там. Три часа складировала старые истории. Я не знаю, кто у него секретарша, но она будто нарочно все перепутала. Хотя… все они тут с головой не в ладах. Этот тоже влетел, орал как потерпевший. Я точно чокнусь, Эм.

– Не боись, вместе чокнемся.

Я прикрыла глаза. Легкий ветер обдувал волосы, щекотал кожу нежными прикосновениями. Солнце еще не скрылось, но уже совсем не жарило, тень приносила пьянящую прохладу. Хорошо…

Хорошо мне было ровно до того момента, как Эмка дёрнула за рукав:

– Эй, это не твой там идет? С кралей какой-то?

Я тут же открыла глаза, по инерции посмотрела в ту сторону и увидела Тоху с Викой. Все хорошее настроение как ветром сдуло. Они шли, не замечая нас и вообще ничего вокруг.

– Не мой, – пробормотала я и поднялась со скамейки.

– Ты чего? А… ну да, точно… вы ж расстались. Ну и хорошо, он все равно тебе не пара.

Я хмыкнула, приподняв бровь.

– Все-то ты знаешь…

– Ну не все, но кое-что вполне. Вчера на тебя карты раскидывала…

И так загадочно замолчала, что я рассмеялась. От влюбленной парочки предателей мы уже отошли довольно далеко, а потому я не боялась, что они увидят нас, или услышат.

– Ух ты… ты еще и гадалка. И что они там тебе сказали?

– Сказали, что судьба круто повернет. А вот в какую сторону, зависит только от тебя самой.

– Расплывчато… судьба каждый день куда-то поворачивает.

– Но не каждый день так кардинально!

– Ладно, принято. Будем ждать. Что еще они тебе там сказали?

– Что все не так, как может показаться на первый взгляд.

– Это точно про Тоху с Викой, – снова засмеялась я, чувствуя, как в груди вновь заворочался комочек тоски пополам с обидой.

– Сказали, что найдешь что искала, но вот обрадуешься ли…

– Ох, знаешь, Эм… все это как-то, нууу. Наивно что ли. Ты только не обижайся, но не верю я в эти гадания.

– Погоди, это еще не все.

– Да ты что?

– Ты можешь не верить, это все равно ничего не изменит. Еще мне было видение, что что-то тёмное вокруг нас. Темное и страшное.

– Это тебе тоже карты сказали? – честно говоря, на секунду мне стало не по себе. С таким лицом последние слова произнесла подруга, что мне вдруг разом расхотелось шутить.

– Нет, это сон. И он не только тебя касался. Тьма вокруг нас…

Последние слова Эмка произнесла голосом из дешевого фильма ужасов, и я разозлилась.

– Издеваешься?! Хватит уже пугать, не смешно…

– А я и не смеюсь, – вполне миролюбиво и совсем уже спокойно ответила Панова.

5

Нас утро встречает прохладой. С такими мыслями я и смотрела в окно, где по стёклам тоскливо и жалобно капал весенний дождь. Сейчас казалось, будто вдруг наступила осень и все, что хотелось, это поскорее закутаться в теплый плед, схватить с полки любимый английский детектив, хотя можно и испанский, и с горячим чаем и печеньками завалиться на кровать. Но все эти буржуйские прелести явно не по мою душу – впереди еще целая неделя работы. Как говорится, пахать тебе Лиза и пахать до самого захода солнца.

Бабушка моя совсем приуныла, наслушавшись вчера соседку Ольгу Дмитриевну. Да и я, честно сказать, все еще находилась под впечатлением. Я как раз приехала из психбольницы, а на кухне меня уже ждали обе женщины. Соседку я узнала сразу – седая приятная женщина в инвалидной коляске.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась и уже хотела прошмыгнуть к себе, но Марья Никитична тут же затараторила:

– Нет-нет, Лизонька, сначала покушай. А это, кстати, Ольга Дмитриева, я тебе о ней рассказывала. Я ей сказала, что ты готова помочь.

Я прикусила губу. Блин, ну бабушка у меня сама непосредственность. Я-то как-то не так буквально имела ввиду, а они прям меня сыщиком заправским представляют.

– Я… чем смогу, конечно. Ну там в полицию могу сходить, позвонить куда…

– А вы разве не? – соседка растерянно косилась на мою хозяйку, не понимая, что происходит.

– Я, наверное, не… вы немного не поняли.

– Так вы не сыщик? Не из полиции? – на лице и в голосе женщины было такое разочарование, что мне тут же захотелось сквозь землю провалиться.

– Простите пожалуйста, неувязочка вышла… я не ожидала, что вы такподумаете.

Марья Никитична даже покраснела. Видимо наобещала подруге невесть что. Эх…

– Ладно, Марья, спасибо за чай, но я, пожалуй, пойду, – Ольга Дмитриевна отъехала от стола, и тут я, сама не знаю зачем твердо сказала:

– Подождите вы уходить. Я может и не из полиции, но вдруг чем-то пригожусь? Чем больше народу знает о беде, тем больше у нас возможностей найти вашу внучку.

Ольга Дмитриевна на удивление послушно вернулась обратно. Снова с надеждой посмотрела на меня и заплакала.

– Когда вы в последний раз разговаривали с внучкой? Как кстати ее зовут?

– Ася, ее Асей зовут. Ей ведь всего девятнадцать, жизнь только начинаа-а-ется, – вновь заплакала несчастная женщина.

Но мне пришлось вновь вернуть ее к нашему разговору.

– Так когда разговаривали?

– Дак аккурат перед тем, как она ехать собралась. Я еще дура старая не спросила на чем поедет. У меня в тот вечер голова страшно разболелась, прям ни говорить, ни думать-ничего не могла, ужас такой. У меня такое раз в месяц бывает.

Марья Никитична согласно закивала, мол, да, бывает.

– И все. Утром звоню, а телефон уже недоступен. Я до вечера подождала и ну звонить этому уроду, папаше ее. А он лыка не вяжет, как всегда. Еще и обругал меня. Разве так можно? – на последних словах она так по-детски на меня посмотрела, что сердце сжалось от обиды за нее.

– Я всю ночь не спала, а утром прям к открытию в полицию побежала. Ну как побежала, – она указала на свою коляску.

Я кивнула, показывая, что внимательно слушаю.

– А они мне и говорят, а чего вы к нам? Нет, хоть не грубили и то спасибо. Но лучше бы они меня с ног до головы, а девочку бы искать начали.

Она снова вздохнула, но слезы на щеках уже высохли.

– В общем они мне – звоните папаше. А чего ему звонить, он всегда в дрова. Пошли мне на встречу, сами ему звонят, так разве ж он от слова «полиция» протрезвеет? Оболгал только мою девочку, сволочь.

– Как оболгал?

– Я даже говорить не хочу. Я не знаю, что за сердце надо иметь, чтобы родную дочь такими словами! Убила бы гада, вот ей богу убила. Да вот что я могу теперь?! Я же даже никуда толком ни доехать, да ничего не могу! – она снова заплакала.

Марья Никитична подошла сзади, обняла за плечи подругу, а я вздохнула.

Что, если у папаши были основания называть так дочь? Бабушка много может и не знать, как это ни печально… Нет, я ни в коем случае не оправдываю горе-отца, но пытаюсь отделить мух от котлет.

– В общем этот…этот, не знаю, как его назвать, так и не подал в розыск. Представляете? А я не могу, вроде как живу в другом месте. Отец же говорит, что все нормально. А потом и вовсе говорил, что приходила она. Но думаю врет. Ему просто с ментами, ой, простите, с полицией связываться неохота. А там деревня, кому там чего надо? Участковый вместе с ними колдырит.

– Успокойтесь, пожалуйста. Давайте сделаем так, я завтра попробую сходить в полицию снова. Ведь уже месяц прошел, а Ася так и не появилась нигде. А хотите, вместе пойдем? Я около пяти заканчиваю. Сразу за вами заеду и пойдем?

Лицо бедняжки засветилась от надежды.

– Да, конечно. Конечно, пойдем. Какая вы милая, деточка. Моя Ася такая же. Она никогда меня не бросала, а тут…

***

После ухода Ольги Дмитриевны я все-таки поужинала под пристальным взглядом моей хозяйки. Не знаю уж, о чем она думала в тот момент, но что-то явно ее тревожило.

– Марья Никитина… вы чего так на меня подозрительно смотрите?!

– Да я вот тут подумала, грешным делом. Но мне даже говорить как-то неудобно…

– Нет уж, говорите.

– Я про Асю. Что если папаша ее не просто так говорил?

– Я тоже об этом подумала. Но, с другой стороны, это же не повод не искать девушку. Может и правда с ней беда случилась?!

Спать ложилась с тревожными мыслями. Перед сном перешерстила интернет в поисках социальных сетей Аси. Но так ничего и не нашла. Надо же… в наше время сложно найти молодого человека без активности в сети. Таких практически нет. И вот Аси тоже нигде нет. Хотя возможно она прячется за каким-нибудь смешным ником и найти ее практически невозможно. Надо будет через друзей попробовать.

С другой стороны, если она живет в деревне, как говорит ее бабушка, то… да ладно, во всех деревнях давно есть интернет, а значит она просто обязана была где-нибудь да зарегистрироваться.

В общем промаялась я с такими мыслями некоторое время и, наконец, уснула.

***

Весь следующий день я разгребала бумаги в кабинете Петровича, на все лады кляня и его самого и его секретаршу. И за всеми этими делами чуть не позабыла про соседку. Опомнилась уже, когда вошла в дом. Бросила пакет со сменкой у порога и помчалась к ней домой. Минут десять звонила и стучала, но дверь так никто и не открыл. В тревоге вернулась домой, в это раз на пороге меня встретила заплаканная Никитична и я сразу поняла, что что-то случилось.

– Оленьку на скорой забрали. Она ко мне приехала часа два назад, вся синяя. Еле сипит что-то, а потом так страшно обмякла, я чуть не умерла. Второй инсульт, представляешь? Ох не надо было вчера ее тревожить, ой дура я…

– Да что вы такое говорите-то? При чем тут вы? Неужто без вас она не переживала? Вот и довела себя.

Но бабушка меня не слушала, все больше заливаясь слезами.

– Ну вот что! Слезами делу не поможешь. Сами видели, что бывает от сильных переживаний. Вы же не хотите так же? – я так грозно это сказала, что мои слова подействовали.

– Ох, ну и правда, чего я. Надо действовать немедленно, а не реветь. Какая же ты умница, Лизонька.

– Вот и славно. Я как раз в полицию пойду сейчас, попробую выяснить, что они там вообще делают.

– Вот и правильно. Иди милая, иди.

Я уже подошла к двери, как бабуля громко крикнула:

– Стой!

– Что такое? – я испугано обернулась.

– Поужинать бы…

– Потом, Марья Никитична, все потом. Вначале дело.

6

– А я вам говорю, у нас там ее бабушка умирает!

– Ну от меня-то вы чего хотите? Вы ей кто? Родственница? Покажите документы.

– Я ей подруга и соседка. Бабушке в смысле.

– Это не то.

– Да что вы ж такие тут все что ли?! Вы понимаете, что у меня там человек умирает, а вы мне бюрократию разводите.

– Девушка, идите уже отсюда… ну детский сад, ей богу.

Я чертыхнулась. Хотелось кричать. Матом. Громко.

Но, естественно, не кричала, ибо мозги еще кое-какие все-таки сохранились.

– Что тут случилось? Кто так ругается? Ай-яй-яй, такая красивая и так ругается, – из кабинета напротив вышел мужчина в годах, одетый в гражданскую одежду, и поманил меня пальцем.

– Вы что хотели?

– Я хотела узнать, ищут ли одну девушку. Ее бабушка сегодня с инсультом попала в больницу, очень ждет внучку. Папаша пьет, не просыхая. Ему и дела до девчонки нет, а кто искать-то будет? – чуть не плача выдала я ему все как на духу.

Мужчина вздохнул, посторонился, пропуская меня в кабинет. Зашел следом.

– Давайте сначала.

Я и рассказала ему про Асю. Все, что знала сама, а это почти ничего.

– Ну а мы-то тут при чем? Это надо к тем ребятам ехать, в отдел по месту жительства. Там заявление напишите, что девушка пропала. Если, конечно, отец еще не написал. Хотя…

Он снова вздохнул, посмотрел на меня тоскливо, и махнул рукой.

– Месяц – это срок. Имейте ввиду.

– Ну так что делать-то?

– Что хотите… но у нас вам точно делать нечего. Все по месту прописки, пусть тамошние опера ищут.

***

Порадовать Никитичну мне было категорически нечем, а потому на все ее расспросы я говорила только одно – ищут. Ну а что я могла еще сказать?

А сама решила непременно наведаться в родное село Аси. Вот на выходных и съезжу. Придется правда с работы на одну смену отпрашиваться, ну да как-нибудь…

Вечер мы провели дома, впрочем, как и всегда. После сытного и вкусного ужина, Марья Никитична выставила на стол пироги с вареньем, и я только протяжно вздохнула.

– Ну так нельзя… Ну что вы со мной делаете?! И отказаться сил нет, и кто ж на ночь пироги-то ест?

– Умные люди едят. Чтоб значит утречком энергия была.

– Чтоб утром энергия была, нужно утром и есть…

– Это тебе сейчас наговорят в этих ваших интеренетах. Я тебе, как пожившая говорю, кто вечером голодный лег – утром злой проснулся. Народная примета!

И хитро так на меня посматривает.

– Марья Никитична, в последний раз, – пробормотала я с набитым ртом.

– Конечно-конечно, милая. А то как же…

Спать я и правда ложилась сытая, но вот буду ли теперь доброй-вопрос открытый. Не так давно мне удалось заметно похудеть и вот теперь вес грозил вернуться обратно.

***

В больнице меня ждали разъяренный Петрович и перевернутый вверх дном кабинет. Бумаги валялись буквально везде-на полу, на шкафу (уж как они там оказались мне невдомек), на пыльном подоконнике и даже в мусорном ведре. За подоконник мне кстати влетело отдельно и своими криками препод чуть не довел меня до слез.

Спросить, что случилось в кабинете, язык не повернулся, ненароком убьёт еще чем-нибудь тяжелым. Ну вон той статуэткой, например бронзовой. Вон глаза как кровью налились. Еще хуже. Если его прямо здесь инсульт хватит, мне что с ним делать-то?

Но к моему счастью, как раз в тот момент, когда Петрович перечислял до какого колена он будет приходить во сне и наяву моим потомкам, в кабинет робко постучали и рыжая головка Анечки-медсестры аккуратно втиснулась в проем.

– Аркадий Петрович… там новенький лютует. Вы бы глянули? А то я никого найти не могу.

– Я тут вам что, девочка на побегушках?! Где все?

– Я…я не знаю.

– Пошла отсюда!

Все еще пылая гневом, он развернулся ко мне и пробасил:

– Чтоб через час все было как раньше.

Я, порадовавшись, что ненавистный Петрович ушел, и кляня на чем свет стоит эту психбольницу с ее больными и врачами вместе взятыми, схватилась за голову. Этак я и да завтра не разгребусь.