Я восстаю из пламени, рыдающий Феникс

От автора

Все, что происходит в пьесе — вымысел автора. Действие разворачивается во Французской Ривьере, где умер Дэвид Герберт Лоуренс.

Незадолго до его смерти в Лондоне состоялась выставка его картин, примитивных по технике и дерзко чувственных в своей сути. Выставка вызвала бурю. Картины были изъяты полицией и были бы сожжены, если бы не вмешательство администрации, наложившей судебный запрет. Тогда же знаменитое исследование Лоуренса о власти пола «Любовник леди Чаттерли» было запрещено цензурой, впрочем как и другие его книги.

Лоуренс ощущал тайну и силу пола как жизненную основу и всю свою жизнь боролся против ханжеского умолчания этого. Многое в его творчестве хаотично и искажено навязчивыми идеями, как к примеру, зацикленность на мысли о том, что женское начало подчинено мужскому, но в целом его творчество есть величайший памятник созидания.

Т. У.

Нью-Орлеан, сентябрь, 1941

Лоуренс

Фрида

Берта (Брет)

Лоуренс (не поворачивая головы). Что это?

Фрида. Это лежало на ступеньке.

Лоуренс. Дай сюда.

Фрида. Оставлено неизвестной. Я увидела из окна, как она мелькнула.

Лоуренс. Женщина?

Фрида. Да…

Лоуренс. Да…

Фрида. Какая-то запыхавшаяся маленькая старая дева в голубом в горошек жакете. Она оставила это на пороге и сиганула вниз, прежде чем я успела выйти на звонок.

Лоуренс (пронзительно-раздраженным голосом). Но это мне?

Фрида (по-немецки). Ja, тебе.

Лоуренс. Дай сюда, черт подери, ты…!

Фрида. Тссс! Тссс! Я думала, что солнце приведет тебя в хорошее настроение.

Лоуренс. Оно привело меня в омерзительное настроение. Мы с ним сидели тут и корчили друг другу рожи весь день. Я говорю солнцу, дай мне здоровье, ты, старая сука, верни мне силу, возьми меня за руки и вытащи из этого кресла! Но солнце — глупая баба, Hausfrau. Проплывает с гордым видом, делая вид, что не слышит меня. Ну, ладно, я не в претензии. Я и сам терпеть не могу попрошаек. Человек не должен просить. Человек должен брать то, что он хочет, вырывать у противника, пусть остается с носом. Посмотрим (Разворачивает пакет) Баночка с апельсиновым джемом. (Улыбается с детской радостью.) Это август в сосуде.

Фрида. Ja! Sehr gut! Можешь съесть это на завтрак.

Лоуренс (осторожно тянет из банки прекрасную золотистую нить джема). Угу. А этого хватит мне на завтрак до конца жизни, а, Фрида? Тут ровно столько, чтобы хватить.

Фрида. Заткнись! (Отнимает у него банку. Быстро, по-кошачьи, стальной хваткой сжимает его запястье)

Лоуренс. Пусти, черт тебя побери!

Фрида (смеется), Боже, какой ты еще сильный!

Лоуренс. А ты не думала?

Фрида. Я забыла. В последнее время ты был таким смирным.

Лоуренс. Думала, что укротила меня?

Фрида. Мне следовало быть умнее. Мне следовало догадаться, что с тобой происходит, когда ты с такой жадность поглощал этого золотой елей, ты хитрый, старый лис, целыми днями вбирающий в себя жаркое солнце, превращая его в жар в яд, чтобы брызнуть мне в лицо!

Лоуренс. Нет, я сооружаю капкан. Блестящий стальной капкан, чтобы ты попалась в него, лисица! Попробуй-ка, вырвись, если сможешь!

Фрида (смеясь и содрогаясь от боли). Боже мой, мне больно!

Лоуренс (медленно отпуская ее). Не лги… В тебе сидит столько жизни — почему Господь дал тебе ее так много и так мало мне? Ты могла перекусить мою руку как сухую ветку.

Фрида. Нет, ты был всегда сильнее меня. Такая большая, я никогда не могла взять верх над тобой, так ведь?

Лоуренс (удовлетворенно). Не могла. (Из него вырываются хрипы) Поставь банку на подоконник.

Фрида (ставит банку). Да, здесь есть визитная карточка. «От одной из ваших преданных читательниц». И на другой стороне: «Я преклоняюсь перед вами, мистер Лоуренс, ибо знаю, что только Бог может знать так много о жизни».

Лоуренс (сухо). Мои собственные поиски Бога столь безуспешны, что кажется, я только и мог, что случайно сотворить Бога для неизвестной старой девы в голубом в горошек жакете. И на алтарь своего языческого божества она возложила лакомство — баночку апельсинового джема! Только земные дети, удирающие с холма, подобно гальке, смываемой дождем, по-настоящему способны к такому колоссальному безверию. Они находят своего Бога и приносят ему джем. Если бы я нашел своего Бога — если бы я нашел его, я бы вырвал свое сердце и сжег бы на его алтаре.

Фрида. К тебе возвращается здоровье.

Лоуренс. Почему ты так думаешь?

Фрида. Ты становишься таким сентиментальным к себе, таким неоцененным и непонятым. — Ты не можешь стать Иисусом Христом, потому что он превзошел тебя в этом. О как бы ты хотел страдать на кресте первым!

Лоуренс. Если бы я мог только добраться до твоего горла.

Фрида (склоняясь к нему). Вот мое горло. Души.

Лоуренс (нежно касаясь кончиками пальцев ее горла). Фрида, как ты считаешь, я когда-нибудь опять буду в Нью-Мехико?

Фрида. Все будет так, как ты захочешь, Лоуренс. В мире нет такого препятствия, через которое ты бы не перескочил или не переполз или не прошел бы насквозь.

Лоуренс. Ты полагаешь, что я все же вскачу на сильную белую лошадь и промчусь подобно ветру по роскошной пустыне? Я — не литератор, я устал от книг. Никому не приходит в голову, что какая это ужасная вещь, что моя жизнь проявляется лишь в книгах.

Фрида. А в чем она должна проявляться еще?

Лоуренс. В каком-нибудь неистовом действии. Но я всегда ограничиваюсь женщинами и рукописями и дурным настроением. Я симулирую, будто веду войну с буржуазной моралью, лживой добродетелью, рассудочностью, с насилием, идущим якобы извне, а на самом деле изнутри человека. Но я сражаюсь с гнездящейся во мне глупой старой девой, с маленькой незамужней девицей, которая, запыхавшись, сбегает с холма прежде, чем Бог отворит ей дверь. Сейчас я хочу вернуться в пустыню и снова стать дикарем. Я хочу подняться на Лобос и наблюдать за грозой, надвигающейся за десять миль от меня подобно легиону марширующих великанов в серебряных шлемах. Вот что я хочу, черт тебя побери!

Фрида. Кто мешает тебе?

Лоуренс. Ты! Ты знаешь, что у меня нет сил. Ты знаешь, что мое мужское естество дикаря умерло и все, что осталось во мне, — это старая трусливая индианка. Женщины наделены потрясающей интуицией чуять смерть. Они чуют ее задолго. Я думаю, что женщины, чувствующие ее приближение, нашептывают, приманивают ее и незаметно прячут ее в укромных местечках под своими передниками — не так ли?

Фрида. Нет — женщины платят дорогой ценой за каждую новую жизнь. И всю жизнь они собственными руками воздвигают преграды перед дверью, через которую стремится войти смерть. Мужчины любят смерть — женщины ее ненавидят. Мужчины наносят друг другу раны, женщины останавливают кровь.

Лоуренс. Да. Потому что они выпивают кровь. Не прикасайся ко мне. (Отводит от нее свои пальцы) Твои прикосновения ослабляют меня, они вытягивают из меня силу.

Фрида. О, нет, нет, нет, они ее тебе возвращают, mein Liebchen.

Лоуренс. Обещай мне. Когда я буду умирать, Фрида, прошу оставить меня одного! Не прикасайся ко мне, не трогай меня, не пускай ко мне никого. У меня ужасное предчувствие — я буду умирать, окруженный женщинами. Они ворвутся в дверь и через окна, когда у меня не останется сил, чтобы их вытолкаить. Они будуть стенать и трепыхать крыльями, как голуби вокруг горящего Феникса. Мои лицо и руки покроются пленкой от их липких поцелуев и капающих слез. Нимфоманка Альма и девственница Берта. Все фригидные и все сладострастные женщины, которых я знаю и кто полагал меня оракулом их темного либидо. Все они явятся, чтобы удушить меня своей преданностью. Я не хочу этого. Я хочу умереть, как умирает одинокий старый зверь, хочу умереть неистово и целомудренно и испытать все, что положено перед концом. Ты меня понимаешь, Фрида? Во мне еще осталась малая толика от мужчины. И я хочу встретить смерть по-мужски. Когда начнется последнее кровотечение, а ждать этого осталось недолго, не надо укладывать меня в постель и не надо, чтобы вокруг меня топтались женщины. Я не хочу оставаться в доме. Я открою дверь и выйду на обрыв. И что особенно важно, Фрида, я хочу, чтобы я был один. Только камни и вода. Только солнце и звезды. Ни объятий, ни поцелуев, ни женщин! — Никого — только природа, не знающая жалости…

Фрида. Я не верю тебе. Не думаю, что люди перед концом ни в чем не нуждаются, кроме «природы, не знающей жалости»…

Лоуренс. Фрида! Ты мне откажешь в этом?

Фрида. Нет. Я исполню это.

Лоуренс. Обещаешь мне?

Фрида (с немецкой выдержкой). Да, тысячу раз обещаю! А теперь подумай о чем-нибудь еще. я пойду приготовлю чай. (Идет к выходу)

Лоуренс (что-то заметив). О, Боже мой!

Фрида. Что еще?

Лоуренс. Поставь аквариум на подоконник.

Фрида. Зачем?

Лоуренс. Я смогу его видеть. Проклятая кошка опять сожрала золотую рыбку.

Фрида. Она ушла.

Лоуренс. Жрать отбивные котлеты, черт бы ее побрал! Поставь аквариум на подоконник.

Фрида. Рыбки погибнут на солнце.

Лоуренс (с яростью). Не перечь! Поставь на подоконник!

Фрида (с немецкой выдержкой). Хорошо, хорошо. (Ставит аквариум на подоконник)

Лоуренс. Знаешь, что пришло мне в голову? Это ты скормила кошке золотую рыбку. Это в твоем духе. Ты и кошка, вы обе, такие толстые, хищные, омерзительно здоровые и вечно голодные!

Фрида. Сколько разговоров вокруг рыбки!

Лоуренс. Дело не только в рыбке.

Фрида. А в чем тогда?

Лоуренс. Я изнурен, и я не в состоянии заставить себя не думать о том, сколько сил потрачено на ссоры с тобой из-за пустяков.

Фрида (неожиданно закрыв лицо). О, Лоуренс.

Лоуренс. Что с тобой? Ты плачешь? Не плачь. Я не могу утешить тебя, мне станет хуже.

Фрида. Я думаю, ты меня ненавидишь, Лоуренс.

Лоуренс (робко касаясь ее руки). Нет, я тебя люблю. Ich leibe dich, Фрида. Налей мне в чай рома. Мне намного лучше, так почему я чувствую такую слабость?

Фрида (касаясь его лба). Тебе надо лечь в постель.

Лоуренс. Постель связывает по рукам и ногам. Я пригвожден к ней. Как узнать, что я вырвусь опять на свободу.

Фрида закрывает его глаза рукой.

Лоуренс (детским голоском). «Божья коровка, божья коровка, улети на небо, твой дом в огне, твои детки в беде». (Чуть улыбаясь) Мама мне это всегда пела, когда видела божью коровку. Простая душа. Большинство людей все чертовски усложняет, хотя дело выеденного яйца не стоит. (Фрида, выходя, останавливается перед знаменем).

Фрида. Ах, ты старый Феникс, храбрая и злая старая птица в своем горящем гнезде! Ты лишь немного сентиментален.

Лоуренс (внезапно подавшись вперед). Чай на троих!

Фрида. Кто третий?

Лоуренс. Берта! Она возвращается с новостями о выставке из Лондона (Пытается встать)

Фрида. Что ты делаешь?

Лоуренс. Хочу выйти, чтобы встреть ее.

Фрида. Сядь, дурачина. Я встречу ее. И не вздумай предлагать ей остаться у нас. Если ты это сделаешь, я уйду! (Выходит)

Лоуренс. Кудах — тах — тах! Думаешь, я хочу, чтобы вокруг меня было как можно больше квочек? (Какое-то мгновение раздраженно дергается в кресле, затем скидывает одеяло и встает, качаясь от головокружения и задыхаясь. Продвигается к двери веранды. Доходит до нее, останавливается, закашлявшись. С беспокойством оглядывается на кресло) Нет, нет, черт подери, меня так просто не возьмешь! (Смотрит на Феникса, героическими усилиями выпрямляется и выходит. Через несколько секунд входят Фрида и Берта, маленькая, подвижная как ртуть женщина, английская леди. У нее взгляд ребенка и быстрая речь)

Фрида. Боже мой, он встал!

Берта. Ему нельзя?

Фрида. Еще один геморроидальный приступ его убьет. Малейшее напряжение и конец. Лоренцо, где ты?

Лоуренс. Перестань кудахтать, старая мокрая курица. Я несу чай.

Берта. Беги, останови его!

Фрида. Бесполезно.

Берта. Он хочет умереть?

Фрида. О, нет, нет, нет! У него нет легких, но он дышит, сердце до предела изношено, но оно бьется. Страшно смотреть на эту борьбу. Как бы я хотела, чтобы он перестал бороться и просто жил.

Берта. Фрида!

Фрида. Его тело — дом из папиросной бумаги, объятый пожаром! Прозрачные стены охвачены пламенем. Когда человек умирает, душе следовало бы покинуть, умереть прежде плоти, невыносимо смотреть, как горит оболочка, в которой обитает душа!

Берта. Я никогда не верила, что Лоренцо может умереть. И сейчас не верю.

Фрида. Но возможно ли это? Жить без тела, быть только пламенем, которое ничем не поддерживается.

Берта. Феникс мог.

Фрида. Феникс — легенда. Лоренцо — человек.

Берта. Он больше, чем человек.

Фрида. Я знаю, вы так все считаете. Но вы ошибаетесь.

Берта. Ты никогда не считала его богом.

Фрида. Нет, конечно, — я ведь с ним спала.

Берта. В личности есть нечто большее, чем познается плотью.

Фрида. Но познание плотью — первично.

Берта. Я не согласна.

Фрида. И Лоуренс — не исключение. Он всегда считал, что женщину нельзя узнать, если не познаешь ее тело.

Берта. Фрида, я думаю, ты слишком много удерживала его дух в плоти!

Фрида. Если это так, он должен быть мне благодарен.

Берта. не думаю, чтобы за это можно было быть благодарным.

Фрида. А что делала бы ты с ним, если бы наложила на него лапу?

Берта. Наложила лапу? Фрида!

Фрида. Ты вырвала бы его из тела. И где бы он был? В воздухе? Аххх, твой великий интеллект и моя глупость, и так всегда!

Берта. Фрида!

Фрида. Ты просто его не понимаешь, до тебя не доходит смысл того, о чем пишет Лоуренс! Во всех своих книгах он прославляет плоть! Он презирает ханжество тех, кто скрывает свои плотские желания!

Берта. О, Фрида! Снова наш старый спор!

Фрида. Прекратим его! Не будем делить то, что осталось от Лоренцо.

Берта. От Лоренцо осталось то, что не может быть поделено!

Фрида. Тссс! Он идет!

Берта. (делает несколько шагов к двери). Лоренцо!

Лоуренс (из-за двери). «Где ты была сегодня, киска?»

Берта (весело). «У королевы у английской!»

Лоуренс (звонко). «Что ты видала при дворе?»

Берта (подхватывая его интонацию). «Видала мышку на ковре!»

Смеясь, входит Лоуренс, толкая перед собой чайный столик на колесиках. Берта смотрит в изумлении.

Лоуренс. Да, знаю, знаю, я похож на забальзамированный дилетантом труп, что скажешь?

Берта (храбро). Лоренцо, ты выглядишь великолепно.

Лоуренс. Это не румяна, это лихорадка! я горю, горю и все не сгорю. Доктора потрясены и разочарованы. Что касается моей будущей вдовы, она почти потеряла надежду.

Берта хочет помочь ему с чайным столиком.

Лоуренс. Не суетись. Сам справлюсь.

Фрида. Он не утихомирится, он не будет отдыхать.

Лоуренс. Кудах — тах, тах! Поосторожней — ка с петухом, ты, старая мокрая курица!

Фрида. Прекрасный Шантеклер. В этой сиреневой шали ты — настоящий Шантеклер!

ЛОРЕНЦО. Кто ее на меня напялил! Ты, ты старая сука! (Сбрасывает шаль) Отдых никогда не шел мне на пользу, Брет.

БРЕТ. Немного отдохни. И мы снова пустимся в плавание!

Лоуренс. Мы втроем снова поплывем!

Берта (дергая его за бороду). Пожирающий пламя старик — горе!

Лоуренс. Осторожнее! Я должен ее расчесать! (Берет маленькое зеркало и гребенку)

Фрида. Это надо же так гордиться этой ужасной бородой!

Лоуренс (расчесывая бороду). Она завидует моей бороде. Все женщины завидуют, что у мужчины есть борода. Они не могут вынести, Брет, всего, что отличает мужчину от женщин.

Фрида. Все наоборот. (Разливает чай)

Лоуренс. Они вбирают мужчину в себя, но только потому, что втайне надеются, что мужчине из них не выбраться, что он будет пойман навсегда!

Фрида. Каково это слушать девственнице?!

Лоуренс. Она снова взялась за старое Брет — эта бесстыдная старая тварь! Издевается над твоей девственностью!

Фрида. Издеваюсь? Никогда! Я считаю, что ей повезло — она не слышит по сто раз на дню, что мужчина — это жизнь, а женщина — пассивный кусок протоплазмы.

Лоуренс. Никогда не говорил, что пассивный. Я всегда говорил, злобный. (Кладет гребенку и смотрится в зеркало) Ну не дьявол ли я?

Фрида. Скажу тебе, Брет, его взгляды на пол приобретают просто космический характер! Когда утром всходит солнце, знаешь, что он говорит? Не могу даже повторить это? А когда солнце садится — ну, да, ты сама это услышишь.

Лоуренс (хихикая). Да. я всегда вижу только одно. И всегда говорю об этом. И сегодня ты это услышишь собственными ушами буквально через несколько минут… (Кладет зеркало) Ну, так как, Брет?

Берта. Ты о чем, Лоренцо?

Лоуренс. Ты ведь еще ничего не рассказала.

Берта. О чем именно?

Лоуренс. Зачем, ты считаешь, я отправлял тебя в Лондон?

Берта. Не спрашивай меня!

Лоуренс. Что еще? я сгораю от любопытства, черт тебя дери! Выставка! Как приняли мои картины?

Берта. Значит так.

Фрида. Давай, Брет, выложи ему правду. Чудовище не успокоится, пока не услышит!

Берта. Значит…

Фрида. Выставка торжественно провалилась! Как я и говорила!

Лоуренс. Ты хочешь сказать, что мои женские груди понравились?

Фрида. Понравились твои картины? Они вызвали омерзение!

Лоуренс. Ага! Значит успех! Болтали, что я не умею рисовать? Что так может и ребенок? Говорили, что мои портреты — сплошной гротеск? Что они неуклюжие, непристойные, уродливые, эротические, деформированные?

Берта. Ты читал газеты?

Лоуренс. Почему ты так думаешь? Я так точно цитирую?

Фрида. Да, ты цитируешь точно.

Лоуренс. А что считает публика? Что это были за люди?

Фрида. Люди смеялись!

Лоуренс. Смеялись?

Фрида. Конечно, смеялись! Лоренцо, ты не художник, ты — писатель! Ты простой линии провести не можешь!

Лоуренс. Не могу? Но я могу рисовать ломаные линии, Фрида! И именно поэтому, Фрида, я могу показать жизнь на своих картинах! Какая был публика? Много ли народу пришло?

Берта. Возник беспорядок, вход оцепили канатом, чтобы сдержать толпу.

Лоуренс. Беспорядок? Какой беспорядок?

Фрида. Вы только посмотрите! Чудовище торжествует!

Лоуренс. Рассказывай, что произошло.

Берта. Несколько членов дамского клуба пытались изрезать ножом картину «Адам и Ева».

Лоуренс содрогается от хохота.

Фрида. Лоренцо! Прекрати!

Берта. Вмешалась полиция.

Лоуренс полиция? (Поднимается) что они сделали с картинами? Сожгли? УНИЧТОЖИЛИ?

Берта. Нет. у нас было судебное предписание о запрете сжигать картины.

Лоуренс. Картины невредимы?

Берта. Картины невредимы, Лоренцо.

Фрида. Немедленно сядь, или я отправлю тебя в постель! (Пытается его усадить, он со злостью ударяет ее по руке)

Берта. Лоренцо!

Лоуренс. Похваляется своей силой, упивается моей слабостью! Меня в постель? Только попробуй, я тебе покажу, только притронься!

Фрида. Лоуренс, сядь, у тебя снова начнется кровотечение.

Какой-то миг он пристально смотрит на нее, затем подчиняется.

Лоуренс. Дай мне шаль. Солнце уже не печет. Юное белокурое божество начинает подпадать под чары блудницы — тьмы…

Фрида. Сейчас последует классическое высказывание о закате солнца. (Укутывает его шалью.)

Лоуренс. Да, картины — нельзя сказать, что они превосходны, но в них — ярость жизни.

Берта. В них — ты. Но почему ты хочешь заниматься живописью?

Лоуренс. А почему я хотел писать? Потому что я — художник. А что такое — художник? Человек, любящий жизнь до ненависти к ней, и поэтому должет бить по ней кулаками, как я бил Фриду — показать ей, что знаю все ее фокусы, и что мужчина — хозяин жизни! (Золотисто — дымчатый свет тускнеет) О, Брет, о, Фрида. Я хотел простереть длинные, добрые руки моего искусства и обнять вест мир! Этого оказалось мало, чтобы объять мир любовью. Мир — это женщина, которую нужно брать штурмом. И я с удвоенной силой бил и бил. Слов оказалось недостаточно — мне нужен был цвет. И я стал рисовать, и мои картины написаны тем же способом, что и книги. Яростно, отбросив стыд. Это жизнь, сказал я им, жизнь именно такова! Удивительная! Непостижимая! Ужасная! Они запретили мои книги и хотели сжечь картины! Это подобно тому, как… Когда в первый раз смотришь на солнце, оно ослепляет… (Возбуждается и наклоняется вперед) Солнце — заходит. Обольщенное блудницей— тьмой.

Фрида. Сейчас он это скажет. Заткни уши!

Лоуренс. Она принимает его в свое лоно, они сливаются в единое существо! Солнце опустошено, блудница забрала его силу и сейчас начнет его истреблять. Она пожирает его… Но солнце не дастся тьме. Оно выберется из ее брюха и будет свет! Свет будет вечно. И я пророк его! (С трудом поднимается)

Берта. Лоренцо!

Фрида. Лоуренс, осторожнее!

Лоуренс. Заткнитесь! Не прикасайтесь ко мне! (Качаясь из стороны в сторону, подходит к огромному окну веранды) Да будет свет! Свет, свет! (Голос его набирает силу, он вздымает руки подобно библейскому пророку) Великий свет! Великий, ослепительный свет вселенной! И я — я его Пророк! (Шатаясь добирается до окна)

Фрида. Лоуренс!

Берта (в ужасе). Что это?

Фрида. Кровотечение!

Берта. Лоренцо! (бросается к нему, но Фрида хватает ее за руку)

Лоуренс. Не прикасайтесь ко мне, женщины! Не подходите ко мне, пока все не будет кончено.

Медленно, будто невидимые руки притягивают его к земле, он начинает опадать — руки его хватаются за шторы, колени подгибаются.

Берта (яростно борясь с Фридой). Пусти меня, пусти, я хочу к нему!

Фрида. Подожди, подожди… еще один миг.

Его пальцы отпускают шторы, разгибаются. Он соскальзывает на пол. Конец.

Фрида (отпуская Берту). Все. Иди к нему. Кончено.

Закрывает лицо руками. Берта со стоном устремляется к Лоуренсу и опускается рядом с ним. Солнце зашло.