Яд

Она не была уверена, но ей показалось, что подбородок Тристана дрожал, пока он поворачивался к открытому окну. Он мгновение смотрел туда, скалясь. А потом вдруг пошел к двери.

— С дороги, девчонка, — рявкнул он, отодвинул ее и уже ступал на неровный участок из камня. Он споткнулся…

Этого Тристан никогда не делал.

— Прошу! Не… ай!

Но Оливия не прекращалась. Она беспощадно избивал его, ударяя кочергой по его поднятой руке, но запястью, а потом и по голове. Он упал на землю и мог лишь стонать, когда кочерга ударила его по ребрам. Оливия раздавила ногой его нос, хоть и ушибла при этом палец.

Это того стоило.

— Прошу… прошу! — с трудом выдавливал он.

Дыхание Оливии шумело в легких. Выло в ней и вырывалось из груди, она прижала кочергу к пульсирующей вене на горле Тристана…

Нет.

Нет, смерть была слишком доброй судьбой для Тристана. Он лишил ее всего, пытал ее все эти годы, держал под каблуком. Если она убьет его сейчас, трепет в ее венах зашипит и угаснет. Но если она позволит ему жить, страдать… о, Яд будет радоваться годами. Она будет держать его под каблуком. И он ей за все заплатит.

Она из последних сил убрала кочергу, лишая себя удовольствия ощущать, как он корчится на грани смерти. Ее ноги дрожали, она прошла к креслу. Она улыбалась, пока садилась.

Тристан лежал в луже на полу. Кровь окружала его голову, он скулил, пытаясь поднять ушибленную руку. Она могла поклясться, что видела агонию в его глазах, когда легкие раздувались рядом с разбитыми ребрами.

Она наблюдала за ним мгновение, радовалась объятиям Яда, улыбаясь из-за осознания, что Гаррон ошибся.

Сорняк мертвеца был ядовитым.

Чай по-особенному подействовал на Тристана. Ее резкий напиток успокаивал, не позволял тревожиться, расслаблял мышцы. Но пока человек радовался успокоению разума, шептун зависел от разума, так что силы чая… подавляли его.

— Что ты… сделаешь… со мной? — простонал Тристан, едва дыша.

Она могла погрузиться в Яд, в глубину темных желаний, но, если она хотела страдания Тристана, ей нужно было думать как Гаррон.

— Я позволю тебе жить, — тихо сказала она. — Я даже не лишу тебя твоего кабинета. Но ты должен понять одно. Это очень важно. Теперь ты работаешь на меня, канцлер. И слушаешься меня.

Он оскалился.

— Если я… откажусь?

— Я убью тебя. Если пойдешь к совету, то я раскрою, какая ты крыса, и они убьют тебя. Гаррон записывает все для меня, и обвинения эти очень подробны.

— Гаррон…?

— Да, мы с Гарроном давно работаем вместе. Боюсь, он сделал мне предложение лучше. Он знает формулу, как и я, — добавила она, заметив, как план формируется за пленкой боли в глазах Тристана. — Если убьешь меня, он покончит с тобой. Если попытаешься убить его… надейся, что Смерть найдет тебя раньше меня.

Это было чудовищной ложью: она была уверена, что Гаррон не знает об истинной силе сорняка мертвеца, и она не думала, что он следил за ее убийствами, хотя он запоминал все, так что это было возможно.

Но Тристан этого не знал. Он знал лишь боль, вкус своей крови и улыбку на губах Оливии. Больше ему знать и не нужно.

— Мы договорились, канцлер?

Он неразборчиво стонал, кровь покрывала его лицо.

Оливия встала.

— Да! — выдохнул он, глаза расширились при виде кочерги. — Да, мы договорились!

— Хорошо.

Оливия пошла к двери, смеясь, когда Тристан разрыдался. Без щита из силы шептуна он остался пресмыкающимся трусом, каким она всегда его знала.

В конце коридора была стража. Оливия махнула им:

— Позовите Карлтона. Скажите ему готовить телегу и принести самый большой мешок для еды. Мне нужно немедленно кое-что доставить в замок канцлера.

Она слушала звяканье брони стража, он поспешил по лестнице, а ее сердце колотилось от трепета из-за того, что она только что сделала. А потом она вытащила из-за воротника кинжал, уже смазанным парализующим ядом.

Она хотела увидеть, будет ли сопротивляться Тристан без сил его разума.

— Олив… Оливия, — простонал Тристан за ней. Его лицо стало цвета снега, он смог перекатиться на спину и выдавил сквозь кровь. — Что было в… гах! В… чае?

— Не скажу, — прошептала она и прошла к нему. Она присела, чтобы дотянуться до него, схватила его за волосы, оттягивая голову, чтобы он смотрел ей в глаза, пока она тихо говорила. — И с этих пор ты будешь звать меня по имени, что украл у меня. Ты будешь звать меня Д’Мер.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Взятое имя

Близилась середина ночи. Оливия прислонялась к широкому дубу и слушала, как шепчет листва над ней. Снег только растаял в Великом лесу, но воздух еще был прохладным, делал четче звуки и запахи леса, оживлял их. Она вдыхала воздух, и спокойные ароматы успокаивали Яд.

Свет покачивался на дорожке. Он бросал на листья и ветви желто-оранжевое сияние. Свет неуверенно приближался к ней. За ним раскачивался мужчина, напевая под нос песню из таверны.

Оливия не двигалась, пока свет приближался. Ей не нужно было. Когда налитые кровью глаза мужчины посмотрели на нее, он упал на колени.

— Ладно, прости… прости! Я не хотел!

— Поздно извиняться, Фостер. Боюсь, канцлер сильно оскорблен.

— Но я был не в себе, обзывая его! Клянусь! Я… выпивал! Прошу, — скулил Фостер, бросив фонарь на землю, чтобы сцепить ладони перед собой. — Прошу, не передавай ему слова старого пьяницы, ладно?

— Мои поступки — не твое дело. Меня прислали сюда наказать тебя.

— Нет, — простонал он. — Ты должна понимать, что я не знал, я не верил ему, когда он сказал, что пошлет призрака против меня. Как я мог ожидать… Нет, стой!

Но Оливия не остановилась. Она прошла три шага к свету, улыбаясь под маской, а Фостер скулил.

— Тридцать! Я дам ему тридцать процентов!

Она вытащила кинжал из-за пояса, намеренно задевая краем лезвия ножны.

— Сорок, Судьбы ради! Сорок, он почти присвоит меня!

Оливия убрала кинжал и вытащила из складок плаща пергамент.

— Ты подпишешь это соглашение и доставишь в Харборвилль к концу недели. А они отнесут его канцлеру.

— Но до Харборвиля неделя езды…

— Тогда спеши. Если не успеешь вовремя, я вернусь… и я буду злой, — Оливия бросила пергамент к его ногам и смотрела, как Фостер запихивает его в карман. Она ушла от света и пропала во тьме леса.

Фостер звал ее. Хотел узнать имя, хотел узнать, откуда ей было известно, что он будет в таверне. Но она не ответила. Она никогда не отвечала. Она хотела, чтобы люди знали как можно меньше о новом агенте канцлера.

Оливия лучше будет призраком, чем с именем, так страх жертв заставит их молчать.

Тристан был прав: назревала война. Она все время слышала, как Банагер не может договориться с шептунами. Он многих прогнал из Средин, некоторые хотели восстать, и с каждым днем их становилось все больше. И хотя люди морей не любили сражаться, Оливия была уверена, что они готовились.

Деревня Фостера была в ответе за поставку армии совета лук и стрел. Из-за грядущей войны оружие будет придерживаться и продаваться дороже, так что она потратила время, чтобы перебираться по лесу и морям от поместья к поместью, чтобы укрепить хватку совета на всем от брони до торговцев рыбой.

Если Королевство охватит война с шептунами, им потребуется каждый меч и крошка, которые можно собрать.

И этого все равно не хватит.

Она разобралась с Фостером и хотела увидеть еще одного торговца. Корабль ждал в Оуклофте, чтобы вернуть ее в Зеленокровь, но она повернула на север.

Ее кобылица бежала мили по знакомой тропе, огибала большие деревья, и тьма ночи сменилась бледным рассветом. Сосновая стража только начинала просыпаться, первые струйки дыма поднимались из труб, первые сонные жители выходили из домов по делам. Некоторые кивали ей, пока она проходила, улыбались знакомому виду всадника в маске, часто остающегося у Гаррона.

Она оставила лошадь в конюшне, конюхи дали ей воды и овса. Оливия пошла в дом.

Она была в нескольких ярдах от двери, когда дверь распахнулась. После всего, что она узнала о нем, она не была удивлена, что Гаррон ответил сам. Он, наверное, увидел ее из окна кабинета.

— Я слышал, что призрак Д’Мер буйствует в лесу, угрожая лордам и торговцам. Ты об этом ничего не знаешь?

— О, Гаррон, ты же знаешь, что я не слежу за слухами, — ухмыльнулась Оливия.

Его рубашка была не заправлена и смята. Его ноги были босыми, пояс сидел на нем криво. Она знала, что он, похоже, не спал всю ночь, а пробыл в кабинете, хоть он бы и не в очках, и она знала, что это не цифры его беспокоят.

— Полагаю, ты только вернулась в поручения канцлера? — сказал он, пока она приближалась.

— Да. В этот раз это был Фостер, — ответила Оливия.

Она решила не говорить Гаррону о своей свободе. Все моря верили, что Тристан все еще правил, и этому лучше было продолжаться. И, если бы Гаррон узнал правду, он отругал бы ее за то, что она продолжала со своими… переговорами.

Он окинул ее взглядом.

— И ты прибыла, потому что хочешь укрыться, пока не залечишь раны?

— Нет. Я не ранена, — она сняла капюшон и маску. — Видишь?

Рот Гаррона приоткрылся, впервые он выглядел значительно удивленным.

— Тогда ты в беде? В опасности? Тебя преследуют?

— Нет… все в порядке.

— Тогда зачем ты здесь, мадам?

Она не была уверена.

— Думаю, причины нет. Я надеялась, что мы сможем поговорить, — Оливия остановилась на расстоянии вытянутой руки от него, невольно улыбнулась от неожиданного смятения в его голубых глазах. — Ты меня не впустишь?

Мгновение казалось, что он откажет: он хмурился. А потом вдруг обнял ее.

Это было странно, но его губы, прижавшиеся к ее губам, были не такими строгими, как она ожидала. Они двигались нежно и терпеливо. Яд должен был восстать, побежать по ее венам, заставить ее действовать грубее, довести Гаррона до предела и слушать его стоны.

Но вместо жжения ее кровь стала… теплой. Это смягчало ее. Она терпеливо двигалась с Гарроном, успокоенная до кончиков пальцев.

Мир стал размытым вокруг нее. Она едва слышала скрип ступенек, она так сосредоточилась на давлении рук Гаррона, пока он нес ее вверх. Грубость его туники сменилась нежностью его кожи… его ладони направляли тепло ее плоти в душу…

И, казалось, прошло лишь мгновение, и Оливия лежала, прижав голову к груди Гаррона, слушая уверенное биение его сердца, наконец, касаясь пальцами волосков на его груди.

Пот покрывал ее шею. Она закрыла глаза от щекотки, расслабляясь. Ее дыхание было глубоким, она дышала одновременно с Гарроном. Его рука обвивала ее плечи, прижимая ее к нему. Если бы не его сила, она бы растаяла и выплеснулась на пол.

Слабость… от этого ее руки стали вялыми. Но такая слабость была странной. Она не привыкла к такому, это была не беспомощность, которую она ощущала под сапогами Тристана. Это было не раздражение от того, как Гаррон сбивал ее на пол на тренировках, не потрясение от удара кого-то сильного.

Нет, эта слабость отличалась. Это ощущение покрывало ее, но не говорило о том, как она слаба, а убеждало в том, что ей не нужно быть такой сильной… что хотя бы раз в жизни она может лежать и знать, что она в безопасности.

— Я бы сделал тебе предложение, но ты вряд ли принесешь добро.

— Это точно, — согласилась она. — Даже если бы я не принадлежала Тристану, я все равно отказалась бы.

Он рассмеялся, губы задели ее лоб.

— Хорошо. Тогда мне придется быть твоим любовником… ах, надеюсь, ты не убиваешь своих любовников?

Оливия фыркнула.

— Не глупи. А если я захочу одного из них снова, но уже перерезала ему горло?

Гаррон выпятил подбородок и посмотрел на потолок.

— Это хорошо звучит, мадам.

— Спасибо.

Они какое-то время молчали. Оливия не двигалась, наслаждалась нежным течением крови Гаррона, успокоенная своей слабостью.

— Что заставило тебя передумать? — прошептала она через миг, снова закрыв глаза. Она улыбнулась от гула в его груди, когда он ответил:

— Время. Осознание, что ты проехала столько миль не из надобности, а просто из желания поговорить со мной. А время, дорогая моя, наша самая ценная собственность, — его большой палец нежно скользил по ее руке. — Это подношение заслуживает внимания.

Он притих на миг, а потом тяжко вздохнул.

— Нет, дело не только в этом, все куда больше, чем я мог бы представить. Я считаю, что, пока лежу здесь, я у тебя в огромном долгу.

В этот раз Гаррон ошибался.

Оливия всегда будет принадлежать Яду. Но пока что он был глубоко. В эти мгновения она дышала в объятиях Гаррона и ощущала их как удивительный подарок.

Любовь была ядом, но с Гарроном она ощущалась как бальзам. Оливия ощущала себя дома в этот миг, такого не было давно… и она сомневалась, что ощутит это снова.

Она подняла голову, чтобы видеть его глаза, прижала большой палец к его подбородку и твердо сказала:

— Ты не в долгу предо мной, Гаррон. Продолжай исцелять меня… и ты никогда не будешь предо мной в долгу.