Яды – вчера и сегодня

Отравители древнего мира

По преданию, Рим был основан в 753 г. до н.э. Время царей, рассказы о которых часто носят легендарный характер, было сравнительно коротким, и мы мало что знаем об их деятельности. С изгнанием римлянами последнего царя Тарквиния Гордого (509 г. до н.э.) связывают установление Римской республики. Римляне высоко ценили первые столетия своей родины. Тацит пишет: «События первых восьмисот лет со дня основания нашего города описывали многие, и, пока они вели речь о деяниях римского народа, рассказы их были красноречивы и искренни».

К середине V столетия до н.э. относится история возникновения первого римского письменного законодательства. Предания рассказывают, что оно было создано по настоянию плебеев, которые жаловались на несправедливость суда, творимого патрицианским магистратом, и требовали равных прав для обоих сословий. Фактически они добивались не столько реформы законодательства, сколько его обнародования. Законы XII таблиц были победой народа и могут рассматриваться как его первая «хартия вольностей» (451...450 гг. до н.э.). Законы были начертаны на медных досках и выставлены, по-видимому, на форуме, месте римского судебного присутствия. Таблицы пользовались таким почетом, что еще во времена Цицерона (106...43 гг. до н.э.) они заучивались школьниками наизусть наравне с молитвами, азбукой и правилами арифметики[22]. По законам XII таблиц за убийство полагалась смертная казнь. Считается, что такому же наказанию подвергались убийцы, совершившие преступление при помощи яда[23].

Эпоха республики сменяется годами кровавых междоусобиц, которые вошли в историю как «гражданские войны в Риме»: сенатский вождь Сулла воюет с плебейским военачальником Марием; дерзко захватывает власть Гай Юлий Цезарь, побеждая союзника сената Гнея Помпея. Цезаря убивают республиканцы, и, мстя за убитого, поднимаются его внучатый племянник, приемный сын и наследник Октавиан и полководец Марк Антоний. Но в соперничестве за власть сталкиваются Октавиан и Антоний. Победителем оказывается Октавиан, заканчивается гражданская война, и Октавиан[24] принимает титул императора[25], сохраняя традиционные республиканские учреждения (так называемый принципат).

Когда в Риме в период гражданских войн порок и распутство достигли высокой степени, самоубийство вошло в обычай, и, в случае уважительной причины, можно было от властей получить отвар болиголова или аконита. Римляне смотрели на добровольную смерть как на своеобразную доблесть. Вспомним знаменитую оду Горация, в которой он отдает должное решимости Клеопатры умереть, но умереть свободной.

Отравления в Риме приобрели столь массовый характер, что пробователи пищи объединяются в особую коллегию, как прочие ремесленники[27]. А древний обычай чокаться, чтобы вино выплескивалось из одного кубка в другой. Для чего? Для того, чтобы показать, что в вине нет яда.

Во время длительного принципата Августа много говорили об отравлениях, но подозрения падали не на него, а на Ливию. Ливия, жена Августа, женщина властная и честолюбивая, подчинила своей воле императора при выборе наследника. Август был очень озабочен этим вопросом, так как его прямые потомки – внуки Гай и Люций (сыновья дочери от первого брака) умерли в расцвете сил и молодости, что приписывалось козням мачехи. «Жестокие мачехи готовят смертельный яд» – эти строки из стихов Овидия ходили в обществе. Гай Калигула называл свою прабабку Ливию «Улиссом в женском платье».

Август подумывал поставить во главе государства прославленного Германика, но, уступая настояниям Ливии, усыновил ее сына от первого брака Тиберия (усыновление предполагало наследование власти). Однако, чтобы укрепить семью дополнительной опорой, Тиберию было приказано усыновить Германика. Пока происходили все эти события, здоровье Августа ухудшилось и некоторые подумывали, не было ли здесь злого умысла Ливии.

О Тиберии Светоний пишет: «Перечислять его злодеяния по отдельности слишком долго», а Тацит рассказывает о случаях, когда после выступления обвинителя обвиняемый прямо в курии принимал яд, не желая подвергаться дальнейшим мучениям.

Но все же до известной степени свирепость Тиберия сдерживалась уважением к Германику и страхом перед ним. В родословной Юлиев-Клавдиев, давших Риму шесть первых императоров, необычайно благородной фигурой был Германик. Германик был удачливый воин, отличался храбростью, был красноречив, хорош собою, был любим в армии и народе. Германик умирает неожиданно в Сирии, куда он был отозван с северных границ империи, где воевал с германцами. Смерть его поразила всех, как гром с ясного неба. Подозрения об отравлении падают на наместника Сирии Гнея Пизона. Германик умирает в кругу семьи, окруженный друзьями, со словами: «... хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите отцу и брату, какими горестями терзаемый, какими кознями окруженный, я закончил мою несчастливую жизнь еще худшею смертью» (Тацит «Анналы»).

Дело Пизона разбиралось в сенате и, не дождавшись еще решения, Пизон покончил с собой. Ходили слухи, что в руках Пизона видели памятную записку, которую он так и не предал гласности, но друзья его говорили, что в ней приводилось письмо Тиберия и его указания, касавшиеся Германика, и что Пизон готовился предъявить их сенаторам и обличить принцепса (Светоний).

Тиберий впоследствии жестоко расправился с женой Германика, с его старшими сыновьями, а младшего Гая (Калигулу) держал при себе. Живя с Тиберием, Гай ненавидел его, но никому не удавалось вызвать у него жалобу на судьбу своих родных, замученных Тиберием. Некоторые предполагают, что Гай «извел Тиберия ядом», он был среди тех, кто со страхом ждал смерти больного Тиберия, которого, еще дышавшего, задушили, бросив на него ворох одежды. По справедливости, о Калигуле сказано: «не бывало ни лучшего раба, ни худшего господина».

Прожил Калигула 29 лет, правил 3 года, 10 месяцев и 9 дней. Перечисляя его заслуги как императора, Светоний пишет: «До сих пор речь шла о правителе, далее придется говорить о чудовище». Калигула был знатоком ядов. Он знал их свойства, составлял различные смеси и, по-видимому, проверял их на рабах. Когда гладиатор по имени Голубь одержал победу, но был слегка ранен, Калигула вложил ему в рану смесь ядов, с тех пор называл ее «голубиной» и записал под этим названием в список своих отрав. Многим римлянам Калигула посылал отравленные лакомства. После его смерти был обнаружен огромный ларь, наполненный различными ядами. Преемник Калигулы – Клавдий – сжег содержимое этого ларя, сгорели и яды и записи императора-отравителя. Существует и другая версия: Клавдий велел бросить ларь в море, и волны прибивали долгое время отравленную рыбу к окрестным берегам.

После убийства Калигулы власть, в известной мере случайно, перешла к Клавдию, обещавшему военным награды, если они ему присягнут. В своем возвышении Клавдий держался скромно, но был непоследователен, жесток, вспыльчив и неистов во гневе. Клавдий всегда находился под влиянием своих жен и вольноотпущенников, которые приобретали над ним большую власть. От Мессалины Клавдий имел сына Британника и дочь Октавию. После казни Мессалины он женился на Агриппине, матери четырехлетнего Нерона.

Нужно думать, что немало трудов приложила честолюбивая Агриппина, расчищая дорогу к власти своему сыну. Под его давлением на тринадцатом году жизни Нерон был усыновлен Клавдием, а затем Клавдий женил его на своей дочери Октавии. К концу жизни Клавдий явно жалел о своем браке с Агриппиной и об усыновлении Нерона. Он оставил завещание в пользу Британника и сказал, что хочет, чтобы у римского народа был настоящий Цезарь, что можно понимать либо как достойный, либо как наследственный. Зная о настроении Клавдия Агриппина поторопилась ускорить его кончину. Умер Клавдий от яда, приготовленного знаменитой в Риме отравительницей Локустой, женщиной галльского происхождения[28]. Яд был подан в грибах, особенно любимом кушанье Клавдия. Б заговоре принимал участие врач Клавдия (Тацит).

Нерону шел семнадцатый год, когда было объявлено о смерти Клавдия. Он не был участником убийства Клавдия, но знал об этом и впоследствии не скрывал этого. Теперь Нерон является императором, но ненависть и страх ему внушает Британник – законный наследник Клавдия.

Хотя в первый день правления Нерон назначил телохранителям пароль «лучшая мать», но трения между ним и Агриппиной начались очень скоро. Агриппина, не встречая в сыне достаточной покорности, пригрозила ему, что обратится к Британнику как к более законному наследнику. Одним словом, Британник был обречен. На помощь была привлечена уже известная нам Локуста. Согласно Светонию, Локуста приготовила для Братинника яд, но доза была недостаточна, и Британника только прослабило. Нерон был так разъярен, что избил отравительницу, и заставил ее у себя в спальне сварить яд. Его испытали на козле, который погиб через пять часов, снова перекипятили и дали поросенку, околевшему на месте[29].

Нерон приказал подать Британнику яд за обедом в присутствии матери и жены. С первого же глотка Британнику стало плохо, и он упал, но Нерон уверил сотрапезников, что это припадок падучей, которой он страдал. Похоронен был Британник на следующий день, в дождь, без почестей. «Одна и та же ночь видела умерщвление и погребальный костер Британника» (Тацит).

Нерон опасался Британника не без основания: будучи законным наследником Клавдия, Британник вызывал симпатию в римском народе. По словам Тацита, говорят, что Британник обладал прирожденными дарованиями, то ли это соответствовало истине, то ли такая слава удерживалась за ним из сочувствия к постигшим его несчастьям, хотя он и не успел доказать на деле ее справедливость.

Самоубийства, чаще всего при помощи яда, стали обычными спутниками опалы со стороны Нерона; погибали как враги, так и недавние друзья. Самому Нерону Локуста не оказала последней услуги. Хотя он имел ее яд и хранил его в золотом ларчике, но он то ли пропал, то ли был похищен. В страшную для императора ночь, когда сенат объявил его врагом народа и разыскивал, чтобы казнить по закону предков, Нерон трусливо прятался у своих слуг, а затем, с помощью вольноотпущенника Эпафродита, вонзил себе в горло меч.

Род Юлиев-Клавдиев пресекся с Нероном; с 68 г. после его смерти ряд лет императоры быстро сменяли друг друга, но и среди них соперничество не обходилось без отравлений. Империю, после мятежей и гибели трех императоров в течение одного года, принял и несколько укрепил род Флавиев в лице Веспасиана и его сыновей Тита и Домитиана, наследовавших друг другу. После смерти отца Тит управлял империей всего три года, и был слух, что он отравлен братом. Перед смертью он жаловался, что не казнил брата и оставил империю такому злодею (Кассий Дион). Домитиан действительно отличался жестокостью и коварством и своими поступками напоминал Тиберия.

Мы останавливаемся только на характерах отдельных правителей и, в частности, на их знании свойств ядов и на использовании последних в борьбе с соперниками или в личных преступных целях. В этой связи нужно еще упомянуть Марка Аврелия Антонина, вошедшего в историю под именем Каракаллы. Этот император царствовал шесть лет (211...217) и был убит, как и многие его предшественники. Каракалла был дик, жесток и мстителен.

После смерти Каракаллы во дворце было найдено множество ядов, которые он получал из Азии частично в дар, а частично платя за них очень большие деньги. Предания называют имена его сподвижников, умевших смешивать яды и занимавшихся черной магий и алхимией. Возможно, что Каракалла не только приобретал яды, но и перепродавал их в римские провинции, как весьма дорогостоящий товар. После смерти Каракаллы его коллекция была уничтожена огнем, и память о нем стала ненавистна для римлян.

Бедствия, приносимые невидимыми убийцами – ядами, хорошо понимались уже в древние времена. Известный римский оратор Марк Фабий Квинтилиан говорил: «Труднее узнать яд, нежели врага». Примерно ту же мысль встречаем мы у Диоскорида, писавшего в начале нашей эры: «Предохраниться от яда трудно, так как его незаметно дают, делают это так, что ошибаются даже знающие. Горечь они снимают, прибавляя сладкое, скверный запах устраняют, добавляя пахучие вещества. Смешивают яд с лекарством, которое, как они знают, дают больному. Прибавляют его в питье, пиво, вино, суп, мед, чечевичные блюда, во все, что съедобно».

Император Траян (98...177 гг.) под страхом наказания запретил разводить в садах аконит, так как сок растения применялся для убийств и самоубийств. Во время царствования Септимия Севера (193...211 гг.) было постановлено: если отравлением занимался человек из народа – отправить его на работу в рудники; если знатное лицо – подвергнуть его заключению, даже если при этом не было причинено вреда. Если же отравление закончилось смертью – смерть ожидала того, кто дал погибшему яд. Этот закон не помешал его сыну Марку Аврелию Антонину (Каракалле), как мы уже говорили, быть не только знатоком ядов, но и жестоким отравителем.

В связи с законодательными актами против отравителей остановимся бегло на последующих событиях римской истории. Если II век н.э. (96...192 гг.) в правление Антонинов считается ее «золотым веком», то III столетие было веком политических кризисов. Неустойчивое правление «солдатских императоров», восстания рабов и низших слоев населения в провинциях, бунты в войсках, невозможность сохранения границ империи из-за набегов варварских племен и, наконец, распространение христианства привели к тому, что империя пришла в состояние упадка. В начале IV в. Рим перестает быть резиденцией императоров. Император Константин, учитывая, что восточная часть империи менее подвергается набегам варваров и более монолитна по своей культуре, переносит столицу в древний греческий город Византии, лежащий на европейском берегу Боспора, и дает ему название Новый Рим – Константинополь (330 г.). С этого времени начинается история Восточной Римской империи, которая по существу сохраняет не только римские, но и греческие традиции.

Незадолго до смерти Константин принимает христианство. Есть указания, что в первые годы христианской эры отравители составляли особую профессию.

Любовные снадобья, в состав которых входили и ядовитые средства, и магия нашли новую родину в Восточном Риме (Константинополе). Один из первых императоров Восточного Рима Валент (364...378 гг.) опубликовал закон, по которому лица, заподозренные в отравлении, подвергались смертной казни. В правление Юстиниана I (вступил на престол в 527 г.), когда было приведено в систему все римское законодательство, законы делаются особенно строгими. Всех изготовляющих любовные напитки, владеющих тайной колдовства, отравителей, согласно Lex Cornelia[30], наказывали смертью на кресте, сжигали или бросали в клетку с дикими животными. Наказывали также врачей, если выяснялось, что лечение было связано с преступлением.

В Византии на протяжении тысячелетнего ее существования в бесконечных заговорах и борьбе за престол побежденный соперник устранялся обычно ослеплением, хотя известно, что и яды находили там своих адептов, В Византии считали этот обычай чуть ли не человеколюбивым и смертную казнь часто заменяли ослеплением. Варяги научились у византийцев ослеплять своих врагов. Переняли этот обычай и русские князья. Так, галицкий князь Дмитрий Шемяко в 1446 г. ослепил законного великого московского князя Василия, прозванного Темным.

Яд ядов – мышьяк

Мышьяк сыграл трагическую роль в истории токсикологии. Окись мышьяка, белый мышьяк (As₂O₃) как нельзя более подходит для преступлений: при растворении в воде и обычных жидкостях он не дает окраски и запаха. Растворимость его мала, но достаточна для оказания вредного действия: 60 мг – смертельная доза, а симптомы отравления сходны с признаками заболевания холерой. При периодическом или длительном применении малых доз картина отравления может быть настолько разной, что встарь ее путали с различными заболеваниями, вплоть до венерических. Это и неудивительно, так как мышьяк кроме желудочно-кишечного тракта поражает нервную систему, кровь и вызывает заболевания слизистых оболочек и кожи. В связи с тем, что отравление напоминает различные болезни, мышьяк как орудие преступлений со временем почти вытеснил растительные яды древнего мира.

По-видимому, сведения о токсических свойствах сернистых соединений мышьяка (минералов) пришли в Древнюю Грецию с Востока. Возможно, что греки познакомились с ними во время походов Александра Македонского в Азию. Аристотель пишет: «Сандарак (древнее наименование минерала реальгара, As₄S₄) убивает лошадей и скот. Его разводят водой и дают им выпить».

Минерал аурипигмент[31] (As₂S₃) добывался во времена классической древности в Сирии. Читаем у Феофраста: «При обработке земли обнаруживаются удивительные соединения. Многие можно превратить в золу, как например сандарак и другие». Римский император Калигула приказал доставить его в колоссальном количестве, предполагая, что его можно превратить в золото. В римскую эпоху Плиний уже знал о возможности обжига природных сернистых соединений на углях и получении белой трехокиси мышьяка. Известно было, что это вещество вызывает боли в животе и понос. Получение трехокиси мышьяка из минерала обходилось очень дорого, и врачи древнего мира применяли ее только как лекарство.

Вероятно, мышьяк был известен еще галлам, от них его восприняли в Италии и во Франции, где он быстро вытеснил растительные яды, а затем мышьяк появляется во всех государствах и княжествах Западной Европы. В средние века свойства белого мышьяка были уже хорошо известны и характеризовались словами: «Если кто съест хотя бы горошину этого вещества или даже меньше, – погибнет. Способов лечения не существует». Хронисты, летописцы, историки и писатели оставили нам о событиях, связанных с приходом на сцену мышьяка как яда, богатейший материал, относящийся к периоду средних веков и новой истории. Понятно, что многие описания носят легендарный характер, но и то, что более достоверно, так обширно, что не может быть пересказано с достаточной полнотой. Остановимся только на нескольких сюжетах, наиболее известных и представляющих особый интерес, так как они характерны для своей эпохи.

Эти рассказы посвящены в основном королям, знатным лицам и их дворам. Жизнь этих персон интересовала хронистов, и их записи остались тем материалом, на котором строится история отравлений той или иной эпохи. Нетрудно себе представить, что еще раньше, чем преступления стали проникать во дворцы, простой суеверный народ становился жертвой шарлатанов и отравителей. Записи не сохранили истории многих «маленьких людей», которые, наверное, не менее романтичны и интересны, чем похождения знатных дам и кавалеров. Отдельные намеки позволяют писателям, интересующимся стариной, использовать их для развертывания сюжета, а в ряде случаев и фантазия романиста создает правдоподобный рассказ на хорошо описанном историческом фоне. Как убедителен, например, Проспер Мериме в романе «Хроника царствования Карла IX», описывающий ужасы Варфоломеевской ночи, и как интересны его слова, сказанные в предисловии, что любые анекдоты или мемуары дают ему для ощущения эпохи больше, чем длинные исторические сочинения. В «Итальянских хрониках» Стендаля трудно отличить правду от вымысла, но, читая их, веришь всему, что вышло из-под пера автора.

Обратимся к Италии, которая сохраняет традиции древнего Рима, ибо итальянские яды и итальянские противоядия продолжают занимать ведущее место в истории отравлений. На папском престоле Александр VI. Испанская королевская чета, Изабелла и Фердинанд, желая иметь поддержку в Риме, в 1492 г. истратила 50 тысяч дукатов на подкуп участников конклава в пользу своего кандидата испанца Родриго Борхи, в папстве принявшего имя Александра VI. В Италии его назвали Борджа, и под этим именем Александр VI и его потомки вошли в историю. Маркс пишет, что, еще будучи кардиналом, «он приобрел печальную известность благодаря своим многочисленным сыновьям и дочерям, а также подлостям и гнусностям этого своего потомства[32]».

Разврат папского двора не поддается описанию. В блуде, кровосмешении, заговорах, убийствах, отравлениях вместе с Александром VI принимали участие его сын Чезаре, впоследствии кардинал, и дочь Лукреция. Богатство и власть позволяли Александру VI играть значительную роль в политике, но его гнусная жизнь была известна в народе из пересказов и из обличительных проповедей доминиканского монаха Савонаролы (Савонарола был обвинен папой в ереси и казнен в 1498 г.).

Высокое положение Александра VI и преступления, творимые в его семье, нашли отражение в бесчисленных записях современников и последующих историков. Об отравлениях знатных лиц сообщают не только хронисты, но и преемник Александра VI на папском престоле папа Юлий II. Приведем несколько выдержек из старых хроник: «Как правило, использовался сосуд, содержимое которого в один прекрасный день могло отправить в вечность неудобного барона, богатого служителя церкви, слишком разговорчивую куртизанку, излишне шутливого камердинера, вчера еще преданного убийцу, сегодня еще преданную возлюбленную. В темноте ночи Тибр принимал в свои волны бесчувственное тело жертвы «кантареллы»...».

«Кантареллой» в семье Борджа называли яд, рецепт которого якобы Чезаре получил от своей матери Ваноццы Катанея, римской аристократки, любовницы отца. Яд содержал, по-видимому, мышьяк, соли меди и фосфор. Впоследствии миссионеры привезли из завоеванной в то время Южной Америки ядовитые местные растения, а папские алхимики готовили смеси столь ядовитые, что одна капля яда могла убить быка.

«Завтра утром, когда проснутся, Рим узнает имя кардинала, который в эту ночь спал своим последним сном», – такие слова приписывают Александру VI, сказавшему их якобы своему сыну Чезаре накануне праздника в Ватикане, имея в виду использовать праздничный стол для отравления неугодного кардинала.

Предания гласят, что то ли Лукреция, то ли Александр VI владели ключом, рукоятка которого заканчивалась незаметным острием, натираемым ядом. Будучи приглашенным открыть этим ключом покои, где хранились произведения искусства, гость слегка оцарапывал кожу руки, и этого было достаточно для смертельного отравления. Лукреция имела иглу, внутри которой был канал с ядом. Этой иглой она могла в толпе погубить любого человека.

Не менее страшен и Чезаре, пытавшийся объединить под своей властью княжества Романьи. «Его дерзость и жестокость, его развлечения и преступления против своих и чужих были так велики и так известны, что все в этом отношении передаваемое он переносил с полным равнодушием... Эта страшная зараза Борджа длилась в течение многих годов, пока смерть Александра VI позволила людям снова вздохнуть свободно».

Чезаре Борджа владел кольцом с незаметно открывающимся тайником, где хранился яд, который можно было внести в бокал вина. Знаменитые кольца с ядом, принадлежащие Борджа, отнюдь не выдумка, некоторые из них сохранились до сегодняшнего дня. Так, на одном из них стоит дата 1503 г., надпись Чезаре Борджа и девиз на древнефранцузском языке «Выполняй свой долг, что бы ни случилось». Под оправу этого кольца была вмонтирована скользящая панель, образующая крохотный тайник для яда[33]. Описывают также кольцо гладкое с наружной стороны пальца, с тыльной стороны имевшее приспособления из металла в виде львиных когтей. В них были проделаны желобки, через которые яд при рукопожатии попадал под кожу. Чезаре, скрытый под маской, в толпе, на празднике, на балу хватал руку человека, которого задумал убить, пожимал ее и незаметно сбрасывал кольцо.

Смерть Александра VI была вызвана случайностью. Он решил отравить неугодных ему кардиналов, но, зная, что они опасаются его трапез, попросил кардинала Адриана ди Карнето уступить на день его дворец для устройства пира. Предварительно он послал туда своего камердинера с отравленным вином и наказал подавать его тем, на кого он укажет. Но в силу роковой для Александра VI ошибки он осушил бокал этого вина, в то время как Чезаре разбавил его водой. Папа скончался после четырех дней мучений, а двадцативосьмилетний Чезаре остался жив, но долго страдал от последствий отравления.

Итальянская школа отравителей нашла адепта в лице французской королевы Екатерины Медичи (1519...1589), происходившей из знатной итальянской семьи банкиров и правителей Флоренции, внучатой племянницы папы Климента VII. При жизни мужа, короля Генриха II, Екатерина не играла сколько-нибудь значительной политической роли. После неожиданной смерти Генриха II (он был ранен на турнире) она остается с четырьмя сыновьями, старшему из которых Франциску II едва минуло 15 лет. Смерть быстро унесла и этого сына, и Екатерина стала регентшей при десятилетнем короле Карле IX. Королева-мать вступает на политическую арену, она умна, ненасытна в своем честолюбии, создана для интриг, изобретательна на обман, до тонкости постигла искусство лицемерить. Ничто не может ее остановить в исполнении желаний: яд был ее оружием. Екатерина привезла с собой во Францию традиции дома Медичи, к ее услугам были и исполнители, знатоки черной магии, астрологи два итальянца Тико Брае и Космо (Козимо) Руджиери и флорентиец Бианки – большой любитель изготовления духов, душистых перчаток, женских украшений и косметики. Лейб-врач королевской семьи, известный хирург Амбруаз Паре считал, что за всеми этими предметами стоят яды, и писал поэтому, что лучше было бы «избегать этих духов, как чумы, и выпроводить их (этих лиц) из Франции к неверным в Турцию».

У королевы была трудная ситуация между дворцовыми партиями с религиозными разногласиями. С одной стороны, католическая партия, возглавляемая могущественной герцогской семьей Гизов, на всем протяжении ее регентства пытается перехватить кормило власти в свои руки. С другой стороны, не менее сильны и протестанты (во Франции их называют гугенотами) под предводительством адмирала Гаспара де Колиньи и принцев крови. Екатерине приписывают две попытки отравить адмирала Колиньи; в результате отравления погибает брат адмирала, а сам он отделывается заболеванием. Во второй раз отравителя задержали и повесили, а яд сожгли. Вражда между католиками и гугенотами приводит к трагическому избиению гугенотов в Париже в ночь святого Варфоломея с 23 на 24 августа 1572 г., названному Варфоломеевской ночью, или кровавой свадьбой, так как оно произошло во время бракосочетания Генриха Беарнского с сестрой короля Франции Карла IX – Маргаритой Валуа. Считается, что инициатором этого события была королева-мать, но не исключено, что оно возникло в известной степени стихийно, как результат непрекращающейся пропаганды католической партии против гугенотов. Во всяком случае избиение не ограничилось одним Парижем, а перекинулось на провинции, где не носило столь страшного характера, так как не было уже неожиданным.

Екатерину считают виновницей смерти королевы Наваррской Жанны д' Альбре, матери будущего короля Франции Генриха IV, активной деятельницы партии гугенотов. «Причиной ее смерти, – писал д'Обинье[34], – был яд, который через надушенные перчатки проник в ее мозг. Изготовлен он был по рецепту мессера Рено, флорентийца, сделавшегося после этого ненавистным даже врагам этой государыни». Жанна д' Альбре погибает от мышьяка, мышьяк был обнаружен и у человека, пытавшегося отравить Колиньи. Маловероятно, что отравленные перчатки были причиной гибели королевы Наваррской, но эту версию приняли современники описываемых событий. Одобряя попытки отравления Колиньи, канцлер Карла IX, а впоследствии кардинал Бираг, говорил, что религиозная война должна разрешаться не потерей большого количества людей и средств, а поварами и лицами, обслуживающими кухни.

Настрой общественной жизни в Риме определялся фигурой папы, стоявшего во главе церкви и одновременно игравшего роль в светской жизни. В 1659 г. папа Александр VII получил сообщение, что в Риме возникла эпидемия отравлений и что в этих преступлениях замешаны светские женщины, жертвами которых были их мужья или возлюбленные. Папа приказал расследовать эти дела, и была выявлена некая Иеронима Спара, занимавшаяся гаданием и в то же время продававшая яды. Отравительница якобы назвала имя Тофаны, которая или давала ей яды или обучила их изготовлению. Все женщины, замешанные в этом деле, были казнены. Не вызывает сомнения, что в действительности существовала очень ловкая отравительница, которая звалась Тофаной или Тофа-нией (Теофания ди Адамо), но вполне возможно, что этим именем легенды называют не одну искательницу легкой наживы, так как исторические сведения довольно путанны и противоречивы.

Другая версия рассказывает о Тофане, проживавшей в Неаполе и продававшей за большие деньги таинственную жидкость в маленьких пузырьках с изображением святого. Они были распространены по всей Италии и назывались неаполитанская водичка, «аква Тофана» («вода Тофаны») или «манна святого Николая Барийского». Жидкость была прозрачна и бесцветна и не вызывала подозрения, так как изображение на бутылочках святого позволяло думать, что это церковная реликвия. Деятельность отравительницы продолжалась до тех пор, пока лейб-врач Карла VI Австрийского, исследовавший жидкость, не заявил, что это яд и что в его состав входит мышьяк. Тофана не признала свою вину и спряталась в монастыре. Аббаты и архиепископ отказались ее выдать, так как между церковью и светской властью был антагонизм. Негодование в обществе было столь велико, что монастырь был окружен солдатами. Тофана была схвачена, казнена, а тело ее забросили в монастырь, который ее долго скрывал. Хроники сообщают, что это произошло в Палермо в 1709 г. (по другим данным – в 1676 г.) и что Тофаной было отравлено более 600 человек. Вполне возможно, что этим же именем называлась более поздняя отравительница, которая не только жила во многих городах Италии, но бывала и во Франции.

Франция достигла своего внешнего и внутреннего могущества при короле Людовике XIV (1643...1715). В его долгое царствование создается централизованное государство, которое он сам определяет словами «Государство это я». Пышный двор, чопорный этикет становятся образцом для всех государств Европы. XVII век в Европе называют веком Людовика XIV. Но на этом фоне, как раковая опухоль, разрастаются преступления. «Преступления (отравления) преследовали Францию в годы ее славы так же, как это случилось в Риме в эпоху лучших дней республики» (Вольтер).

Первое и наиболее страшное дело случилось в середине царствования Людовика XIV. Начало положила молоденькая маркиза Мари Мадлен де Бренвилье. Жизнь ее настолько необычна, что помимо мемуаров современников она описана в небольшой новелле Александра Дюма и в повести Гофмана «Мадемуазель де Скюдери». Героиня этих рассказов родилась в 1630 г., вышла замуж и через несколько лет после замужества сошлась с неким офицером по имени Годен де Сент-Круа. Маркиза не скрывает эту связь, которая не шокирует ее мужа, но отец ее возмущен ее поведением. По настоянию отца Сент-Круа посажен в Бастилию. Здесь Сент-Круа знакомится с итальянцем, которого называли Экзили. Экзили был учеником известного аптекаря и алхимика Христофора Глазера. Глазер весьма почтенная фигура, он аптекарь короля и его брата, пользуется уважением при дворе и показывает свои опыты публике. Экзили не столько занимается алхимией, сколько интересуется, как тогда говорили, «искусством ядов», за что и попал в Бастилию. Сент-Круа делается учеником и последователем Экзили. Выйдя на свободу, он заинтересовывает своими знаниями маркизу и ряд других лиц, и в их руках появляется «итальянский яд», в основе которого лежит мышьяк. Пишут, что бесстрашная маркиза проверяла действие ядов на больных, которых она навещала в больнице Отель-Дье. Маркиза не только поверила в силу яда, но и убедилась, что врачи не могут его обнаружить в теле отравленного. После этого участь ее отца Дре д' Обре была решена: дочь давала ему яд маленькими порциями и через восемь месяцев болезни он умер. Однако большая часть состояния отца перешла к его двум сыновьям. Новый сообщник компании отравителей, некий Лашоссе, игрушка в руках маркизы, погубил обоих братьев в течение года. Маркиза стала наследницей, на нее начали падать подозрения, но при вскрытии трупов ее родных врачи признаков отравления не находили. Погубил маркизу случай. Широко распространенная легенда говорит, что Сент-Круа внезапно умер в лаборатории, отравившись ядовитыми парами, от которых он защищался случайно разбитой стеклянной маской. Есть и другие версии его смерти, но факт ее остается неопровержимым. Узнав о смерти Сент-Круа, маркиза будто бы закричала: «Маленький ящик!». По другим рассказам, этот маленький ящик она получила по завещанию от Сент-Круа. Полиция проверила свойства жидкостей, находившихся в этом таинственном ящике, на животных, которые погибли. Над маркизой сгущались тучи, но молодость, красота и деньги на какое-то время спасали ее, хотя за ней числились и другие преступления, кроме рассказанных. Де Бренвилье бежала из Франции после ареста своих сообщников, скрывалась три года в разных местах, но ее выследили в Льеже и привезли в Париж. Когда она предстала перед верховным судом парижского парламента, король велел, чтобы «правосудие было осуществлено независимо от звания». Судившим ее лицам маркиза заявила: «... половина тех, кого я знаю, – людей знатных – занята тем же, что и я... я потяну их за собой, если решу заговорить». Имеется отчет аббата Эдмонда Пиро о последних днях маркизы: ему она говорила, что знала мышьяк, купорос, яд жабы, противоядием считала молоко. Маркиза де Бренвилье была казнена в 1676 г. К этому времени во Франции появилось большое количество алхимиков, в числе которых было много людей двора. Поиски философского камня шли, однако, рука об руку с отравлениями. На сцену выходит женщина под именем Ла Вуазен. Она поддерживает алхимиков, принимает участие в организации мануфактуры и, по-видимому, зарабатывает большие деньги. Ла Вуазен умна и наблюдательна, она прекрасный физиономист и составила классификацию, в которой связывает черты лица с определенным характером человека. Ее официальной вывеской было гадание и предсказание судьбы, но вся черная магия входила в арсенал ее интересов: колдовство, любовные средства, а также яды создали ей рекламу в Париже. «Нет для меня ничего невозможного», – говорила она своим клиентам. Ла Вуазен не только предсказывала наследникам смерть их богатых родственников, но даже бралась на деле помочь выполнению своих предсказаний. Французы, склонные все высмеивать, называли ее средства «порошок для наследования».

Люди, близкие ко двору, были поклонниками Ла Вуазен. Так, фаворитка короля, в то время всесильная красавица маркиза Франсуаза де Монтеспан (1641...1707), получила от Ла Вуазен любовное зелье, которое она втайне давала королю, боясь потерять свое влияние на него. Существует недоказанное предположение, что в ее планы входило отравление Людовика. Для того чтобы представить себе, как сгущались краски при дворе Людовика XIV, остановимся еще на одной близкой ж королю фигуре. Много раз к Ла Вуазен обращалась Олимпиада Манчини (графиня Суассон), племянница покойного первого министра двора Мазарини. Графиня, домогаясь любви короля, принесла к гадалке некоторые его вещи и хотела, чтобы колдунья сделала ей «любовную куклу», подобную той, которая за сто лет до этого была заготовлена во время процесса Ла-Моля (эти события описаны в романе Александра Дюма «Королева Марго»).

Ла Вуазен имела много подручных. Эта компания повергала в страх и недоумение не только суеверных женщин, но и таких людей, которых нельзя было назвать слабыми и легковерными; среди них были члены королевской семьи и административного аппарата города. Чтобы положить конец злодеяниям, которые все больше распространялись и создавали в Париже настроение террора, король учредил особый суд. Этому суду поручалось вести следствие исключительно по делам об этих тайных преступлениях и строго наказывать виновных. Была создана комиссия, которая заседала в Арсенале, в так называемой «пылающей комнате». Это название было получено ею в связи с тем, что помещение, в котором собиралась комиссия, было обтянуто черной тканью и освещалось только факелами. Председателем суда был назначен лейтенант полиции Габриэль Николас де ла Рени, человек честный, неутомимый в работе и справедливый в решениях.

Парламент жаловался, что этот суд посягает на его права, но ему ответили, что для рассмотрения преступлений, в которых могли быть изобличены знатнейшие придворные особы, нужно тайное судилище, подобно тому как это имеет место в Венеции или Мадриде.

Ла Вуазен и ее соучастники были приговорены к смертной казни[35]. Перекрестные вопросы бросали тень на многих знатных особ и вызывали паническое настроение вокруг короля. Так, например, получив вызов в суд, графиня Суассон пришла в такой страх и отчаяние, что король разрешил ей оставить Францию. Она уехала в Нидерланды, где прожила весь остаток своей жизни. Король постоянно следил за работой комиссии, особенно его беспокоили сообщения о связи мадам де Монтеспан с преступной шайкой, хотя ее участники неохотно называли имя фаворитки. Тем не менее король начал от нее отдаляться, и ее место постепенно заняла мадам де Монтенон[36].

Слишком много имен было названо в связи с разбором дела о ядах, и король стал придерживать работу комиссии, тем более что в обществе начало появляться раздражение и стали спрашивать: «Доколе лейтенант полиции будет заниматься инквизицией?». За три года было проведено 210 сессий, вызвано на допрос 319 человек, из них 218 было арестовано, так как в той или иной степени они были связаны с алхимией, колдовством, черной магией, отравлением, 34 человека было казнено публично. Все донесения относительно мадам де Монтеспан были записаны в отдельный журнал и листок за листком собственноручно сожжены королем. Они стали достоянием истории только по сохранившимся частным записям де ля Рени[37].

XVIII век и царствование Людовика XV не избавляют Францию от политических интриг, где многие конфликты решались с помощью ядов. Опять, как и в прошлое царствование, слухи об отравлении сопровождали болезни и смерти знатных особ. Слухи эти питались тем, что вокруг скучающего короля постоянно шла борьба за влияние на него между его фаворитками и придворными лицами. Она достигла особенного накала, когда в продолжение небольшого промежутка времени умерла фаворитка короля маркиза Помпадур, дофин, дофина и, наконец, королева. Подозрения падали на министра иностранных дел герцога Шуазеля, которого явно обвиняла в отравлении маркиза Помпадур. Хроники говорят о том, что дофина Мария-Жозефина, принцесса Саксонская, также считала, что ее отравили. Она об этом прямо заявила Людовику и действительно умерла через две недели. При вскрытии ее тела в присутствии 14 врачей было объявлено, что признаков отравления не нашли. Тем не менее Шуазель был отстранен от власти.

Что же происходило в других государствах? Хроники бросают тень на многие дворы Европы, где увлечение алхимией шло рука об руку с появлением шарлатанов, отравителей и знатоков черной магии. Остановимся еще на одной колоритной фигуре. Вторая половина XVI в. В Англии на престол вступает Елизавета (1558 г.), дочь Генриха VIII и Анны Болейн. Рядом с «королевой-девственницей» ее признанный любимец Роберт Дадли, граф Лестер. На совести Лестера много преступлений: он ненавидит и боится соперников, ревнуя их к королеве и надеясь, что его связь с Елизаветой закончится браком. Власть его сильна, что видно из анонимного памфлета под названием «Республика Лестера», распространявшегося по рукам. Согласно хроникам, Лестер знал прописи многих ядов и свой любимый называл «итальянский утешитель». Это заставляет думать, что в состав «утешителя» входил мышьяк, который присутствовал обычно в итальянских ядах. Лестер женился в 1550 г. на молоденькой Эми Робсарт. Эми не представлена ко двору и живет по настоянию мужа затворницей в загородном доме. Эми умирает в 25 лет при невыясненных обстоятельствах, и молва обвиняет Лестера в ее отравлении. Официальная версия объясняет смерть Эми несчастным случаем. Согласно наиболее распространенной легенде, Лестер погиб случайно, выпив яд, приготовленный для другого.

Хотя состав яда не был известен, и обычно даже предполагалось, что он много сложнее того, что часто употребляли отравители, но свойства мышьяка уже были хорошо изучены алхимиками, врачами и аптекарями. В связи с этим законами старались ограничить продажу не только мышьяка, но и ядовитой сулемы. По-видимому, первые законодательные ограничения появились в Италии. В 1365 г. в Сиене красный мышьяк (реальгар) и сулему аптекарю разрешалось продавать только людям, которых он хорошо знал, а в XV столетии уже вообще продажа этих ядов была запрещена, и аптекарь, нарушающий это постановление, подвергался наказанию. Аналогичный запрет вышел в Германи в 1485 г. После разбора дела маркизы де Бренвилье французский парламент также принял меры против свободной продажи мышьяка. Постановление гласило, что продажа мышьяка может быть разрешена «врачам, фармацевтам, золотых дел мастерам, красильщикам и другим нуждающимся в нем лицам после выяснения их имен, положения и места жительства». Имя покупателя должно быть занесено в особую книгу. Но деньги делали свое дело, и яды втихомолку продавались.

Откройте тайну ядов!

Со времен древнего Рима и вплоть до начала XIX в. в попытках опознать отравление, сохранилось много предрассудков и суеверий. Даже опытные врачи трупные изменения пытались квалифицировать как признаки отравления. Так, считалось, что отравление имело место, если «тело плохо пахло», или было покрыто пятнами, или имело сине-черный оттенок. Вспомним, что Нерон после отравления Британника велел закрасить его лицо. Суеверно было также предположение, что сердце отравленного не горит в огне. Начало эпохи судебной токсикологии было положено во Франции и связано с именем Матьё Жозефа Бонавонтюра Орфилы. Орфила родился в 1787 г. на острове Минорка (Испания), учился химии и медицине в Валенсии, Барселоне, самостоятельно изучал труды Лавуазье в Бертоле и в результате знал химию лучше своих учителей. В 1811 г. Орфила переехал в Париж, организовал у себя дома лабораторию, где занимался изучением действия ядов на животных, более всего интересуясь мышьяком. В 26 лет он опубликовал первую книгу по токсикологии и постепенно завоевал славу главного токсиколога Франции. Испробовав много способов определения мышьяка в теле отравленного, он натолкнулся на вышедшую в 1836 г. статью английского химика Джемса Марша, изобретателя простого метода определения малых количеств мышьяка. Пользуясь этим новым методом, Орфила выяснил, что мышьяк содержится в норме в теле человека, что реактивы часто бывают загрязнены мышьяком и что это может приводить к ошибочным заключениям.

1840 год считают годом рождения судебной химии. Слушалось дело Марии Лафарг, отравившей своего мужа мышьяком. Из Парижа в качестве эксперта был приглашен Орфила, который «показал» составу суда металлический мышьяк, выделенный из организма жертвы.

Практически очень полезным оказалось наблюдение о способности мышьяка накапливаться в волосах, при этом мышьяк остается как бы запакованным в волос, передвигаясь по мере роста от корня по его длине. Таким образом можно с достаточной точностью судить о времени, прошедшем после отравления. Однако при определении мышьяка в трупе после его захоронения выяснилось, что под влиянием гнилостных бактерий нерастворимый мышьяк кладбищенской земли переходит иногда в растворимое состояние, проникает в труп и накапливается в тканях. Сенсационным оказался процесс об отравлении, разбиравшийся в 50-е годы нашего столетия во Франции более 10 лет в связи с этими новыми данными. Экспертами были такие известные ученые, как токсикологи Рене Фабр, Кон-Абрест и физик Фредерик Жолио-Кюри (Ю. Торвальд, 1984).

Ядовитые растения, лечебные растения, пищевые растения сопровождали человека с того времени, как он научился различать их свойства. Понадобились, однако, тысячелетия для того, чтобы научиться выделять из растения действующее начало, но и поныне много тайн хранит в себе растительный мир. Выделяя из растения одно, два или три химических соединения, мы выбрасываем то, что считаем балластом. Мы не знаем часто состава балластных веществ, хотя они могут быть полезны для организма или уменьшать вредное действие токсического соединения.

XIX век может считаться началом эпохи, когда из многих растений начали выделять действующее начало. Первые открытия сделал Сертюнер, выделивший в 1803 г. из опия морфий, в 1818 г. Ковант и Пелетье обнаружили в рвотном орехе стрихнин[39], в 1820 г. Десоссе нашел в хинном дереве хинин, а Рунге в кофе – кофеин, в 1826 г. Гизекке открыл кониин в болиголове, а через два года Поссель и Райман из табака выделили никотин, Майн в 1831 г. получил из красавки атропин. Так как эти вещества имели общие черты: содержали в молекуле азот и были щелочеподобны, они получили название алкалоидов. Многие алкалоиды очень быстро стали завоевывать славу полезных лекарств, оказывающих лечебное действие в очень маленьких дозах. Первые преступления, вызываемые приемом алкалоидов, были делом рук врачей, ибо они узнали их свойства раньше, чем это стало известно широкой публике. Преступники действовали смело, так как были уверены в успехе: обнаружить яд было невозможно. 15 ноября 1823 г. при разборе дела врача Эдмэ Кастана, обвиняемого в отравлении морфием своих друзей братьев Ипполита и Огюста Балле в надежде получить их состояние, генеральный прокурор Франции де Брое в отчаянии воскликнул: «Вы, убийцы, не пользуйтесь мышьяком и другими металлическими ядами. Они оставляют следы. Используйте растительные яды! Травите своих отцов, травите своих матерей, травите всех своих родственников, и наследство будет вашим».

Растерянность и негодование криминалистов заставило химиков-аналитиков оставить сравнительно хорошо изученные минеральные яды и заняться методами обнаружения растительных алкалоидов. Как всегда, в новом деле успехи сменялись разочарованиями, и, хотя в середине века уже были разработаны цветные реакции, открывавшие многие алкалоиды в организме отравленного, только XX век разрешил эту сложную задачу благодаря успехам физики. Судебные медики воспользовались всеми методами физики и физической химии и начали привлекать на помощь специалистов в этих новых областях знания. Эти же методы нашли широкое применение в связи с тем, что развитие химико-фармацевтической промышленности привело к изготовлению новых синтетических лекарств, которые потенциально были чрезвычайно опасны, так как в руки миллионов людей попадали все новые и новые средства, которые могли использоваться и для преступных целей.

В начале 30-х годов на первом месте стояли производные барбитуровой кислоты (барбитураты, снотворные и успокаивающие). Различные препараты этого класса буквально наводнили рынок: так, их мировое производство в 1948 г. составило 30 тонн.

Вторая мировая война принесла новую волну синтетических препаратов: тяжелое время, экономические и социальные бедствия привели к поискам средств, снимающих нервное напряжение. Были созданы лекарства, получившие название транквилизаторов (успокаивающих). Все эти новые синтетические лекарства обладают и токсическим действием при приеме больших доз или при постоянном применении.

К чести современных судебно-медицинских экспертов нужно сказать, что они держат тесную связь со специалистами в области физической химии, не говоря уже о том, что многие судебно-медицинские лаборатории оборудованы соответствующей физико-химической аппаратурой. В настоящее время для определения очень малых количеств вредных веществ широко применяют такие методы, как эмиссионный спектральный анализ, атомная абсорбционная спектроскопия, полярография, различные виды хроматографии, активационный анализ и некоторые другие способы.

Еще в 20-х годах нашего века самая знаменитая кафедра судебной медицины Великобритании находилась в Шотландии. Не на этой ли кафедре были получены в 60-х годах ответы на некоторые тайны прошлого? Расскажем о двух работах, выполненных в Глазго на кафедре судебной химии с помощью нейтронно-активационного анализа.

В 1821 г. на острове Св. Елены скончался Наполеон. Было объявлено, что причина смерти – рак желудка. Протокол подписали пять английских врачей, шестой врач отказался поставить свою подпись. С самого начала приезда на остров Св. Елены (1815 г.) здоровье императора постепенно ухудшалось. Он жаловался на головную боль, озноб, слабость в конечностях, раздражение глаз; периодически бывали рвоты, обмороки. Временами наступало некоторое улучшение самочувствия, сменявшееся теми же жалобами.

Наполеон был похоронен на острове, но в 1840 г. тело императора было перевезено в Париж и помещено в Доме инвалидов в центре города. Неясно, с какого времени появились слухи о том, что Наполеон был отравлен мышьяком. В 1961 г. на кафедру судебной химии в Глазго были присланы волосы Наполеона, сохраненные у наследников его слуги, который срезал их перед тем, как с императора сняли посмертную маску. Содержание мышьяка было не только повышено на один порядок против нормы, но максимальное его отложение в волосе совпало с периодом ухудшения здоровья и говорило о том, что именно в это время Наполеон получил очередную порцию яда. Результаты анализа опубликованы в английском научном журнале (Nature, 1961, v. 192, p. 103...105).

В том же году два американских врача, проанализировав «историю болезни» английского короля Карла II, пришли к заключению, что король умер в результате хронического отравления ртутью. Врачи обратились за помощью на кафедру судебной химии в Глазго, где не так давно разбирались в отравлении Наполеона. В 1966 г. профессор Ленихэм, выступая по телевидению с рассказами о достижениях современной аналитической химии, по-видимому в связи с запросом, упомянул, что было бы интересно выявить причину смерти Карла II. Через некоторое время совершенно неожиданно он получил прядь волос короля, которая сохранялась в семье потомков одного из его современников. Карл II Стюарт, сын казненного во время революции Карла I, вступил на престол в 1660 г. Король покровительствовал наукам: им была издана хартия об основании Лондонского королевского общества, он сам был страстным алхимиком. Во дворце Уайтхолл была химическая лаборатория, где Карл вместе с алхимиками, приглашенными им из Европы, проводил много времени, в частности создавая различные противоядия.

Как пример беспомощности врачей того времени можно назвать меры, принятые при смертельной болезни короля. Его лечили 13 лучших врачей Лондона. За 6 дней болезни король получил 58 разных лекарств и противоядий, так как страх перед отравлением сопутствовал любому заболеванию. Причина смерти короля не была установлена. Примененный нейтронно-активационный анализ обнаружил в волосах короля ртуть в количествах, в десятки раз превышающих нормальное (J. Radioanalyt. Chem., 1979, v. 48, р. 125...134). Нет основания думать, что это было злостное отравление, ибо ртуть была излюбленным металлом алхимиков. Вероятно, король поплатился за свою приверженность к этой науке и за надежды на алхимическое золото, в котором он всю жизнь очень нуждался.

Цивилизация и токсикология

В борьбе за существование человек осваивает огонь, применяет костяные изделия для рыболовства, из камня начинает делать орудия и оружие для охоты. В эпохи, которые получили название раннего и позднего каменного века (палеолит и неолит), камень был основным материалом в руках человека. Народы, не имевшие камня, любой ценой старались его приобрести: военные стычки, ознакомление с дальними областями, меновая торговля – все было направлено на получение этого ценного материала. С веками наступил период, который с некоторой натяжкой можно назвать «каменным голодом», хотя каменоломни представляли собой уже настоящие шахты с вертикальными стволами глубиной до 70 метров и короткими штреками.

Хорошо известно, что человечество рано познакомилось с металлами, в первую очередь с теми, которые находятся в природе в самородном состоянии: это медь, золото, серебро. Железо стало известно значительно позже, по-видимому в основном из случайно обнаруженных метеоритов (шумеры называли его «an-bar» – «огонь с неба»). Металлы очень медленно входили в жизнь и вначале только в виде украшений. Техническое значение постепенно приобретает медь, которую обрабатывали холодным способом при помощи каменного топора. По праву это время можно считать «каменно-медным веком». В IV–III тысячелетиях до н.э. в разных участках Старого Света (Передняя Азия, Китай, Индия) на исторической арене начинают появляться бронзы – медь с примесью олова, реже мышьяка, сурьмы, свинца. Бронза в виде соответствующих минералов, вероятно, была обнаружена случайно, и только потом наиболее ценный сплав меди с оловом еще долго обрабатывался холодной ковкой, придававшей изделию не только нужную форму, по твердость и прочность.

На получение железной руды не приходилось тратить столько труда, как на разработку залежей меди или даже хороших сортов кремня. В некоторых районах, особенно богатых железной рудой, ее просто собирали или добывали на поверхности. Тем не менее добыча железа усилилась только после XII в. до н.э. В сыродутных горнах железную руду восстанавливали древесным углем и получали ковкое, так называемое кричное, железо. Есть мнение, что эту технологию знали хетты[40] и ревностно охраняли ее секрет до падения своей независимости[41].

В дорийскую эпоху и в древнем Риме рудные месторождения обнаруживались случайно, но во II–I вв. до н.э. в Риме уже велись систематические поиски полезных ископаемых, шахты стали глубже, штреки обширней, начали применять вентиляцию, водоотливные колеса.

В архаические времена с зарождением классового общества ирригационные и земледельческие работы выполняло все население, вплоть до «жрецов-пастухов». Но на примере Египта мы видим, что постройки каменных пирамид и храмов могли осуществляться только большим количеством рабочих. Кто же были эти рабочие? Завоевательные войны, которые вел Египет, давали ему неограниченную армию рабов. Геродот, побывавший в Египте в V в. до н.э., пишет, что постройка пирамиды фараона Хуфу (по-гречески Хеопса) в XVII в. до н.э. длилась около 20 лет: через каждые 3 месяца менялись рабочие, число которых достигало 100 тысяч. Эти сведения Геродота, может быть, и нельзя принимать буквально, так как неизвестно, кто был его информатором о давно минувшем времени, но ничего невероятного в них нет. Во всяком случае работа на каменоломнях была столь тяжела, что кроме рабов туда посылали относительно свободных людей в виде наказания за какие-либо тяжелые провинности.

У греков и римлян рудники принадлежали государству, но иногда отдавались на откуп частным людям. Так, в Афинах на Лаврионских серебряных рудниках работало около 20 тысяч рабов, но частично они принадлежали откупщикам, имевшим временную аренду. Во время войн римлян с Карфагеном (Пунические войны) римляне основали на Пиренейском полуострове колонию Новый Карфаген, вблизи которой на серебряных рудниках работало 40 тысяч рабов (237 г. до н.э.).

В архаическое время круг людей, посвященных в технику обработки металла, был узок. Были ли это рабы или свободные люди – неизвестно, но, хотя они и пользовались привилегиями, свобода их передвижения была ограничена. Отношение к ремеслу менялось в связи с изменениями политического строя и экономики. В Греции в целом почетно было только земледелие, тем не менее многие граждане имели ремесленные мастерские, в которых работали их рабы. Мастерские, как правило, были небольшие, и иногда сам хозяин принимал участие в работе. В Афинах в связи с демократическими реформами мастерские могли принадлежать и метекам (чужестранцам и вольноотпущенникам), но политических прав они не имели. В Риме было чрезвычайно большое количество рабов, знающих ремесла; более того, цена раба определялась его умением в какой-либо профессии. Римляне несравнимо сильнее, чем греки, презирали личный труд. Цицерон в книге «Об обязанностях», которая должна была служить жизненным руководством для его сына, писал: «Все ремесленники проводят жизнь свою, занимаясь грязным делом; в мастерской не может возникнуть ничего благородного». Может быть, в связи с этим в Риме рано организовалась определенная профессиональная спаянность ремесленников. Согласно античной традиции, создание коллегий ремесленников приписывают второму царю древнего Рима – Нуме Помпилию (715...673 гг. до н.э.). Во время республики закон допускал полную свободу подобных коллегий, однако впоследствии диктаторы начинают остерегаться всяких сборищ, и Цезарь, а затем и Август вводят закон, по которому разрешение на организацию коллегии дает правительство.

Статус ремесленных коллегий укрепился при Александре Севере (222...235 г.), но они постепенно теряли свою независимость, так как императоры стремились закрепить сословную принадлежность и лишали ремесленников не только выбора специальности, но даже права передвижения. Особенно страдали работавшие в государственных мастерских, где чеканили монету и изготовляли оружие. При императоре Феодосии II закон 438 г. гласил, что оружейники «должны быть до такой степени прикреплены к своему ремеслу, что, даже истощивши на работе все свои силы и умирая, они не покидали занятия, в котором родились».

Но время берет свое. «Вместе с возвышением Константинополя и падением Рима заканчивается древность» (Ф. Энгельс[42]).

В раннем средневековье, когда варвары нахлынули на империю, жители римских городов (муниципий) потеряли свои привилегии и обратились в крепостных короля, епископа или графа. Лишь много времени спустя города начинают приобретать новые черты, и хотя дать общую характеристику средневековых городов трудно, но в одном отношении они все походят друг на друга: самым деятельным и влиятельным слоем его населения, хотя и не самым многочисленным, являются ремесленники и купцы. «Воздух города делает человека свободным», так как устанавливается правило, по которому человек, проживший в городе год и один день, становится лично свободным. Города стремятся к самоуправлению, и борьба, начавшаяся в XI в., в некоторых странах продолжается еще в XIII–XV столетиях. Деньгами и оружием отстаивают города свою независимость. В разное время в некоторых местах создаются купеческие гильдии, а несколько позже по этому же образцу ремесленные цехи.

Проходят тысячелетия, пока человечество встает на защиту труженика. Труд и рабство были у древних народов неразделимы.

Во времена классической древности такие титаны греческой философии, как Сократ, Платон, Аристотель, принимали рабство как необходимый институт благополучия города и определяли на долю рабов важнейшую человеческую обязанность – труд. В теории некоторые философские школы признавали равенство всех людей: свободных и рабов, эллинов и варваров, мужчин и женщин. Так учили киники (Антисфен Афинский, Диоген Синопский и др.) и стоики (Зенон из Китиона и его последователи).

В римской литературе на грани нашей эры часто появляются насмешки над изнеженностью римлян, желанием их переложить все жизненные заботы на плечи рабов, а иногда даже сочувствие к доле тех, кто осужден на работу в рудниках. Так, например, у Лукреция мы читаем:

Древние очень редко связывали заболевания человека с его профессией. Намеки на это встречаем мы у Гиппократа в сочинении «О болезнях»: «Когда придешь к больному, расспроси, что он чувствует и какова причина его страданий, сколько дней он болен, действует ли желудок и каков образ жизни». В «Эпидемии» есть некоторые указания на болезни ремесленников, носящие в основном гигиенический характер. У Плиния в разделе его сочинения, посвященного ископаемым телам, встречаются полезные указания на эту тему. В одном месте он пишет, что «чад от серебряных копей вреден всем животным, особенно собаке»; в другом месте указывает, что полировщики киновари (HgS, сульфид ртути) надевают на голову пузырь, чтобы не вдыхать вредную пыль; замечает, что у работающих в рудниках часто поражены руки и голени[44].

Позднему средневековью, создавшему крепкое сословие ремесленников, не чужды были некоторые реформы внутри отдельных цехов: установлены были праздничные дни, часы начала и окончания работы, условия найма и обучения подмастерьев и учеников. Эти же годы совпадают с увлечением алхимией. В Западной Европе алхимия выступает как предтеча научной химии: занимаясь экспериментами, алхимики невольно получают новые соединения металлов и неметаллов и изучают их свойства. Европейские алхимики в отличие от арабских не увлекались ремесленным производством, и их успехи дали сравнительно мало новой технологии.

Эпоха предвозрождения – переходная ступень от средневековья к новому времени – выдвигает в науке и новый тип ученых. Это люди энциклопедического образования, широких взглядов, борцы со схоластикой. Их было много в разных областях знания. Здесь мы назовем трех человек, положивших начало изучению болезней, связанных с профессиональной деятельностью. Сегодня это ряд самостоятельных дисциплин: профессиональная гигиена, профессиональная патология, профессиональная токсикология. Основное внимание было обращено на условия работы, описание некоторых заболеваний ремесленников и приемы лечения, отвечающие знаниям своей эпохи. Кто же были эти новаторы? Два современника: алхимик и врач Теофраст Парацельс (1493...1541), металлург и врач Георгий Агрикола (1494...1555) и городской врач ряда городов Северной Италии Бернардино Рамаццини (1633...1714).

Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, называвший себя Парацельс (превосходящий прославленного римского врача Цельса) родился в Швейцарии, изучал медицину и химию в Германии, Франции и Италии. Жизнь его проходила в скитаниях по городам Швейцарии, Баварии, Эльзаса из-за его причудливого и нетерпимого характера. В алхимии он расширил традиционные представления (к чему мы еще вернемся в своем месте). В историю медицины он вошел как основатель иатрохимии (от греч. «иатрос» – врач): считая, что болезнь возникает от нарушения соотношений химических веществ в организме, он пытался лечить больных химическими средствами, т.е. лекарствами, изготовленными из минералов, а не из растений. На основании собственного алхимического опыта он сумел дать описание симптомов отравлений, вызываемых серой, свинцом, ртутью, мышьяком. Но самое интересное, что Парацельс связал их с профессиональной деятельностью, ибо писал об отравлении лиц, работающих среди «испарений вредных минералов». Более того, он написал отдельную работу о болезнях рудокопов и литейщиков, которая была опубликована около[45] 1530 г.

Георгий Агрикола (настоящее его имя Бауер) медицинское образование получил в Лейпциге, а затем продолжал его в Болонье, сочетая медицину с изучением философии, т.е. с трудами греческих и арабских авторов. Его заинтересовали минералы, которые древние часто употребляли как лекарства, и он увлекся минералогией. В одной из своих работ впоследствии Агрикола писал, что это была причина, почему он отправился в места, богатые минералами. В Западной Европе в это время велись разработки на обширных рудниках в районе Чешских Рудных гор, и Агрикола начал работу городским врачом в городе Иохимсталь. К приезду Агриколы на рудниках и монетном дворе (город получил привилегию королевского свободного города) работало 8 тысяч горняков и 400 мастеров. Рудники были богаты полиметаллическими ископаемыми, и через три года Агрикола написал свою первую книгу по горному делу и металлургии. В книге «О металлургии», изданной в 1556 г., Агрикола описал шахтные устройства и систематизировал все сведения, связанные с горным делом. В своих сочинениях Агрикола выступал не только как врач, но и как организатор безопасной работы в шахтах. Он способствовал тому, что минералогия стала самостоятельной наукой.

Труд Бернардино Рамаццини вышел на 150 лет позже работ Парацельса и Агриколы и имеет в связи с этим ряд особенностей, обусловленных в основном общим развитием экономики и культуры. В XVI–XVII вв. из ремесленников и купцов складывается новый класс – «третье сословие» – молодая буржуазия. На смену ремесленному производству постепенно приходит мануфактура, и в городах Северной Италии наряду с ремесленниками появляются и наемные труженики – рабочие. «... материал и стимул для промышленной патологии дается впервые лишь мануфактурным периодом» (Маркс[46]). Наука рвет схоластические цепи и выдвигает новые принципы опытного изучения и прикладного применения. Почти полвека посвящает Рамаццини сбору материала для своей работы, которую он называет еще традиционным термином «О болезнях ремесленников. Рассуждения» (1700 г.). Совершенно новым и прогрессивным был метод, которым работал Рамаццини: как он сам пишет, он «не гнушался посещать самые неприглядные мастерские и... старался добыть сведения именно в мастерских ремесленников, которые в этом отношении являются школами, где можно изучить... как возникают различные болезни». В то время как Парацельс и Агрикола ограничивали свои интересы только одной отраслью производства, Рамаццини описал около 70 профессий. Рамаццини по праву считается отцом профессиональной патологии, и современные ученые, отдавая ему должное, основали Общество рамаццинианцев, съезды которого обычно приурочиваются к международным конгрессам по гигиене труда[47].

XVIII век покончил с алхимией. Организованная при непосредственном участии Роберта Бойля (1627...1691) коллегия для развития физико-математических экспериментальных наук, превратившаяся затем в Английское королевское общество, положила начало становлению химии как науки. Почти все ранее ие открытые металлы выделены в период с 1774 по 1804 г. Металлургия делает блестящие успехи. Если в XVII в. просвещенная Европа интересовалась алхимией, то в XVIII столетии занятие минералогией становится едва ли не самым распространенным увлечением.

Начало промышленной революции было положено в Англии. Изобретение паровой машины и ряда станков привело к возникновению трех крупных отраслей промышленности: текстильной, угольной и железнодорожной. «Если... техника в значительной степени зависит от состояния науки, то в гораздо большей мере наука зависит от состояния и потребностей техники. Если у общества появляется техническая потребность, то это продвигает науку вперед больше, чем десяток университетов» (Энгельс[48]).

Исчезает налаженное столетиями домашнее (ремесленное) производство, и бывшие ремесленники должны идти наемными рабочими на фабрики и заводы. Тяжелые условия работы и обнищание рабочего люда приводят к ряду восстаний и столкновений с работодателями. Правительство вынуждено пойти на некоторые начальные формы законодательства о фабрично-заводском труде, в первую очередь касающиеся условий труда детей и некоторых санитарных правил. Но ни медицина, ни техника не подготовлены к планомерному изучению влияния труда на здоровье работающего человека, не говоря уже о том, что развивающийся капитализм все силы направляет на новые экономические проблемы.

В XIX столетии развитие экономики и техники пошло бурными, неслыханно быстрыми темпами, главными конкурентами в этих процессах выступают Англия и Франция. Германия взяла реванш значительно позднее. Назовем только несколько основных процессов новой технологии, изменившей наиболее важные отрасли промышленности: это получение искусственной соды, необходимой для текстильной промышленности (метод Леблана, 1787...1789, вытесненный методом Сольве, 1863); способ ожижения хлора; получение серной кислоты; производство аммиака, заложившее основу получения искусственных удобрений.

Так как предыдущее столетие исчерпало почти все важнейшие открытия в области минеральной химии, труды ученых направлены теперь на исследование органических соединений. В начале века известных органических соединений было не слишком много: так, во втором издании справочника Гмелина названо только восемьдесят наименований; в 1860 г. их количество увеличилось до трех тысяч, а еще через 10 лет достигло уже шести тысяч. Известный всем химикам справочник Бейльштейна в первом издании охватывал пятнадцать тысяч органических веществ, а в третьем издании – пятьдесят тысяч (1892...1899); в четырех дополнительных томах к третьему изданию перечислено было еще восемьдесят тысяч новых соединений[49].

Многие соединения появились в промышленности только как продукты химической деятельности, до этого человек с ними не встречался. В связи с этим история химии знает несколько трагических случаев, когда экспериментатор-химик, не зная токсических свойств полученного вещества или не зная еще, что ему удалось выделить, погибал от отравления, так как еще со времен алхимии сохранился обычай пробовать на «вкус» полученное вещество.

Представление о том, что летучие вещества – газы и пары – наиболее вредны, укоренилось с давних времен. После книги Рамаццини появилось много трудов на эту тему. Назовем хотя бы вышедшую в 1865 г. книгу Эйленберга «Учение о вредных и ядовитых газах» и книгу Гирта «Заболевания рабочих» (1871).

Вторая половина XIX в. резко изменила положение в науке: трудами ученых разных стран заложены основы периодических изданий специальных журналов, в которых освещались вопросы заболеваний рабочих, описание отдельных случаев отравления на производстве, меры защиты рабочих от вредного действия в основном пыли, паров и газов. Многие из этих журналов и на сегодняшний день освещают современное состояние науки в данных областях.

В начале XX в. появились специальные клиники профессиональных болезней. Считают, что такая клиника была основана в 1910 г. впервые в Милане. Многие немецкие ученые прославили свои имена большими монографиями, в которых ставился вопрос о профессиональных заболеваниях в широком плане, вырабатывались принципиальные подходы к их изучению, диагностике, лечению.

Современная экспериментальная медицина в первую очередь возникает в результате трудов физиологов. Творцами их явились французские физиологи Франсуа Мажанди (1783...1885) и его прославленный ученик и последователь Клод Бернар (1813...1878). Знаменательно, что Клод Бернар много внимания уделял изучению отравлений, считая их особо удобной моделью при исследовании заболеваний. Он говорил об этом в своем лекционном курсе в 1859...1860 гг. Новые идеи и методы были развиты также великими русскими врачами и физиологами: И.М. Сеченовым (1829...1905), С.П. Боткиным (1832...1889), И.П. Павловым (1849...1936). Небезынтересно, что первая экспериментальная лаборатория при кафедре фармакологии была создана профессором Бухгеймом в Тарту (тогда Юрьев).

Совершенно очевидно, что и наука о действии токсических соединений стала на новый путь. Появились экспериментальные токсикологические лаборатории или самостоятельно, или при соответствующих институтах. Первой книгой, содержащей не только клинический, но и экспериментальный материал, по-видимому, нужно считать труд Флюри и Церника «Вредные газы», содержащий материал о действий газов, дымов и пыли (1931). Эта книга с существенными дополнениями была переведена на русский язык в 1938 г. Первой книгой, пытающейся дать не только описание, но и теорию действия летучих ядов, была монография американских ученых Гендерсона и Хаггарда под тем же названием «Вредные газы» (перевод с дополнением Н.В. Лазарева 1930 г.).

XX век – век химии: это питательная среда для экспериментальной токсикологии. Рассмотрим развитие советской токсикологии в историческом аспекте, в первую голову промышленной токсикологии, заложившей методические и теоретические основы этой науки. Что она получила от своих предшественников и что дала общей токсикологии в результате более чем полувековой деятельности?

С началом Великой Октябрьской социалистической революции в России начинается и развитие этой новой для нашей страны медицинской науки – промышленной токсикологии.

Необходимо, однако, несколько слов сказать о том состоянии, в котором находилось законодательство о фабрично-заводском труде в царской России. Развитие капитализма в России значительно отставало от его успехов в Западной Европе. Накануне первой мировой войны Ленин писал: «... Россия остается невероятно, невиданно отсталой страной, нищей и полудикой, оборудованной современными орудиями производства вчетверо хуже Англии, впятеро хуже Германии, вдесятеро хуже Америки[50]». До 1886 г. права рабочих на русских фабриках вообще никем и никогда не регламентировались. Некоторые первые законы о труде носили по существу формальный характер, так как на практике они урезывали «узаконенные» права рабочих. Любой конфликт, даже разбиравшийся в суде, заканчивался, как правило, в пользу хозяина, а не рабочего. Только в результате знаменитой Морозовской стачки в 1885 г. рабочим удалось вырвать у правительства первое постановление «О надзоре за заведениями фабричной промышленности и о взаимных отношениях фабрикантов и рабочих» (1886). Это привело к созданию фабричной инспекции. В результате дальнейших жестоких столкновений с работодателями появилось постановление «О продолжительности и распределении рабочего времени в заведениях фабрично-заводской промышленности» (1887), а затем – «О вознаграждении потерпевших вследствие несчастных случаев рабочих и служащих, равно как и членов их семейств, в предприятиях фабрично-заводской, горной и горнозаводской промышленности» (1903).

Последний закон вызывал резкую критику и требование, чтобы предприниматель вес ответственность не только за потерю способности к труду вследствие «несчастных случаев», но и вследствие «вредных условий труда», ибо нет разницы между тем случаем, когда машина отрывает ногу рабочему, и тем, когда рабочий отравляется фосфором, свинцом, краской и т.д.

Большую работу выполняли земские санитарные врачи, занимавшиеся обследованием санитарного состояния ее только производственных помещений, но и рабочих жилищ. Русская медицинская интеллигенция всегда находилась в первых рядах в борьбе рабочих за свои права. В этой связи знаменательны слова большого ученого и общественного деятеля Ф.Ф. Эрисмана: «Лишите гигиену ее общественного характера, и вы нанесете ей смертельный удар, превратите ее в труп, оживить который вам никаким образом не удастся[51]».

В составе первого Советского правительства в 1917 г. был создан комиссариат труда с отделом охраны труда. Во главе этих новых учреждений стояли врачи, работавшие в области охраны труда еще в дореволюционный период. Несмотря на тяжелое политическое и экономическое положение страны, на промышленных предприятиях была организована санитарная инспекция. Для обследования состояния воздушной среды появились специальные лаборатории, подведомственные наркомтруду (впоследствии переросшие в целые институты). По инициативе В.А. Обуха (1870...1934) в 1923 г. в Москве в систему здравоохранения вошел первый в России институт гигиены труда и профессиональных болезней. Через год такие же институты появились в Ленинграде и Харькове. В годы первого пятилетнего плана развития народного хозяйства (1929...1933) уже заканчивалось восстановление промышленных предприятий, и на повестке дня стояло не только их переоборудование, но и создание новых отраслей промышленности. Большое внимание было обращено на необходимость развивать в первую очередь неорганическую химию и производить удобрения.

Химизация промышленности требовала прежде всего таких условий работы, которые бы исключали возможность отравлений работающих, для чего в состав новых институтов вошли токсикологические лаборатории. Токсикологические лаборатории возглавили молодые патологи, фармакологи, физиологи, и понятно, что каждый из них на первых порах вносил в технику эксперимента те методы, которые были у него на вооружении. Но в одном принципиальном вопросе советские токсикологи заняли общую позицию, рассматривая промышленную токсикологию как одну из ветвей профилактической медицины. Этот принцип мог стать жизненным только в условиях социалистического общества, ибо в капиталистическом мире установилась обратная зависимость: возникающие на производстве повторяющиеся более или менее тяжелые отравления привлекали внимание экспериментатора, пытавшегося выяснить, какой, собственно, яд мог быть причиною «несчастных случаев». При удачном выяснении этого вопроса интерес обычно обращался к механизму действия яда, который можно было бы положить в основу лечения подобных тяжелых отравлений.

Каким же путем практически удается проводить профилактическое направление, которое было принято как основное более 50 лет тому назад? Еще в 1927 г. в Ленинграде, на заводе «Красный треугольник», была организована небольшая токсикологическая лаборатория, которую можно рассматривать как прототип прямых связей промышленности с токсикологией. В настоящее время многие большие предприятия имеют в своем составе токсикологические отделы, которые «контролируют» выпускаемую химическую продукцию, как то: новые марки пластических смол, каучуков, красителей, пестицидов и т.д.

Современная химическая промышленность создает колоссальное количество новых, в основном органических, соединений, и все эти соединения могут получить «путевку в жизнь», только пройдя через руки токсиколога. На сегодня сеть токсикологической службы весьма обширна. Кроме специальных лабораторий, имеющихся в институтах профессиональных заболеваний, существуют еще областные и городские санитарно-эпидемиологические станции (СЭС), во многих из которых работают токсикологи. Медицинские институты часто включаются в токсикологические исследования и оказывают этим существенную помощь промышленности.

Первоочередная задача промышленной токсикологии – создать на производстве воздушную среду, не оказывающую вредного действия на организм работающих. Воздух на производстве не может быть таким, как в лесу или в поле. Он всегда содержит примесь каких-либо химических веществ, но все упирается в количество этих примесей. Они должны быть «нормированы», т.е. содержание их должно быть ниже тех концентраций, какие вызывают вредное действие. Это сложная токсикологическая и гигиеническая задача. В эксперименте устанавливается безопасный уровень концентрации, а на производстве он поддерживается соответствующими технологическими мероприятиями и вентиляцией помещения. Безопасные «нормы» после тщательной экспертизы получают силу закона, а нарушение всякого закона влечет за собою неприятности. Проверка состояния воздушной среды выполняется двумя путями: отдел техники безопасности на заводе имеет специалистов-химиков, которые повседневно следят за концентрациями вредных веществ в воздухе рабочих помещений. Кроме того, периодически санитарная инспекция города или области проверяет полученные на заводе данные, и в случае необходимости может без лишних рассуждений запретить работу на неблагополучном участке.

Если задачи, стоящие перед промышленной токсикологией, были четко сформулированы еще в далекие 30-е годы, гораздо медленнее создавались приемы, с помощью которых они могли быть разрешены. Было совершенно ясно, что при отравлении животных нужно использовать способы, подобные тем, которые могут иметь место в производственных условиях. Первые токсические соединения, с которыми столкнулись советские исследователи, были летучие растворители разных химических классов. Следовательно, животных нужно было помещать в специальные затравочные камеры, нужно было создавать химические методы, позволяющие контролировать концентрации изучаемых веществ, нужно было оценивать действие создаваемых концентраций на животных. Сравнительно просто было установить действие высоких концентраций, вызывающих гибель животных. Но практически токсиколога интересует действие веществ, присутствующих в низких концентрациях при их многократном поступлении в организм. Для того чтобы судить о «незаметном» действии яда, нужны были тонкие методы, позволяющие обнаружить влияние ядов на нервную систему, на внутренние органы, на кровь и т.д. Орешек оказался не из легких: пришлось приступить к разработке разнообразных методик, пригодных для опытов на мелких лабораторных животных. Не следует думать, что методические приемы отработаны раз и навсегда, они все время углубляются и совершенствуются. С одной стороны, успехи современной биохимии заставляют пересмотреть многие представления о действии ядов, с другой стороны, новые физико-химические методики позволяют проследить за поведением ядовитых веществ в организме. Токсикология откликается на все достижения общей медицины и фармакологии. Большое количество синтезированных новых лекарств, иногда рекламированных за рубежом без должной проверки, привело к несчастным случаям: всем памятна трагедия, вызванная приемом снотворного препарата талидомида беременными женщинами, в результате чего рождались неполноценные дети. Этот факт привлек внимание токсикологов и заставил их изучать такие свойства ядов, о которых раньше не приходилось думать.

Химические соединения, вызывающие наследственные изменения (мутагены) или злокачественные образования (канцерогены), либо применяются в очень низких, безвредных концентрациях, либо заменяются на производстве менее вредными веществами. Изучение токсических свойств сложных химических соединений или технических смесей позволило токсикологам выделять в них наиболее токсические составные части и рекомендовать снижение последних до безвредного уровня. Технологи широко применяют этот принцип, особенно когда дело касается таких многокомпонентных композиций, как полимерные материалы (резины, пластмассы, моющие порошки и жидкости).

Детальное исследование новых промышленных ядов требует затраты больших средств и времени. Очень часто промышленность нуждается хотя бы в ориентировочных данных о безвредных дозах и концентрациях, которые должны быть заложены в проекты вентиляции новых технологических установок. В связи с этим нужно рассказать об ученых, создавших теоретические основы промышленной токсикологии. Основоположниками советской промышленной токсикологии по праву следует считать Н.В. Лазарева (1895...1974) и Н.С. Правдина (1882...1954). Н.В. Лазарев предложил классификацию органических ядов, в основу которой положил их физико-химические свойства (Неэлектролиты. Опыт биолого-физико-химической классификации. Л., 1944). Практическим выходом из этого фундаментального труда были разработки расчетных способов определения токсичности новых органических соединений на основе математических связей между токсичностью и физико-химическими или иными параметрами веществ. Этот экспрессный метод дает в руки ориентировочные данные, которые при необходимости могут быть проверены впоследствии по всем канонам токсикологической науки.

Промышленная токсикология сегодня уже не может рассматриваться как единственная наука, изучающая хроническое действие вредных химических факторов на человека. Широкое внедрение химии в современную жизнь создало угрозу для его здоровья при использовании химических соединений в быту, в составе пищевых продуктов, лекарств и т.д. Иначе говоря, промышленная токсикология стала лишь частью более широкой науки, которая может быть названа гигиенической токсикологией. Теоретические основы этой дисциплины во многом сходны с теми, которыми в течение полувека занимались советские промышленные токсикологи. С этой позиции чрезвычайно интересна проблема, выдвинутая Н.В. Лазаревым еще в 1966 г. (Н.В. Лазарев. Введение в геогигиену).

Проблема, поднятая Лазаревым, основывалась на учении В.В. Вернадского о биосфере – области активной жизни на Земле, охватывающей нижнюю часть атмосферы, гидросферу и верхнюю часть литосферы. Вернадский показал, что совместная деятельность живых организмов, в том числе и человека, проявляется как геологический фактор планетарного масштаба и значения. Лазарев заострил вопрос на том, что активная преобразующая деятельность человека, связанная со стихийным развитием цивилизации, часто пагубно сказывается на природе, вызывая отрицательные изменения в окружающей среде. Внесением рационального начала в деятельность человека должна заниматься наука, названная им геогигиеной.

20 лет назад поднятая Лазаревым проблема не сразу нашла у нас признание, однако сейчас охрана окружающей среды является тем вопросом, над которым во всем мире работают токсикологи, биологи, химики, физики, математики, инженеры и технологи. Тем более следует подчеркнуть, что основная мысль о взаимосвязи человека и природы была высказана еще Энгельсом в его классической работе «Диалектика природы»: «Не будем, однако, слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит. Каждая из этих побед имеет, правда, в первую очередь те последствия, на которые мы рассчитывали, но во вторую и третью очередь совсем другие, непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых[52]».