Ягодка, или Пилюли от бабьей дури

Глава III

Странный этот город – Москва. Огромный, но при этом – не резиновый. Проходной двор, грязь – но все о нем только и мечтают. Пробки – а между тем продажи автомобилей только растут. Сверху – серое небо, снизу – серый асфальт, а посередине – машины. Толпы стоящих в пробке машин – дорогих и дешевых, старых и новых, тонированных и украшенных туфельками и ромашками. Процентов двадцать машин тут по делу, а остальные – так, для поддержания имиджа Москвы, самого сумасшедшего города в мире.

В крайнем левом ряду, сразу за нервно сигналящим в пустоту джипом и перед стремной тонированной «девяткой», вот уже сорок минут стояла салатовая машинка, больше похожая на игрушечную – так она была мала. «Матиз» был результатом компромисса между пустыми карманами и уставшими ногами. Ирма долго и мучительно принимала это решение – купить автомобиль. И, по заверениям мужа одной ее хорошей подруги, решение она приняла в корне неверное.

– Лучше бы ты квадроцикл купила – можно было бы на рыбалку ездить. А это – какая-то крошка-картошка, а не автомобиль. У меня на велосипеде колеса больше! – смеялся тот, глядя, как Ирма с подругой упаковывают свои далеко не малогабаритные тела в салон «Матиза».

– Ты на велосипед в последний раз садился прошлым летом на даче, когда у тебя водка кончилась. Уникальный случай в истории, когда пьянство привело к спорту, – заступалась подруга.

– А все равно, надо было «Опель» брать. Или уж, на худой конец, «Рено». Но не этот кружок «Умелые корейские руки», – упирался подругин муж, лишний раз убеждая Ирму в том, что замужество – это удовольствие сомнительное, и остается только радоваться, что ее саму пока что миновала чаша сия.

Когда Ирма только выбирала машину, она пыталась советоваться с людьми. В том числе и с подругиным мужем, но тот никак не мог понять и поверить, что для Ирмы разница в сто тысяч рублей является существенной. И что при ее доходах, расходах и общей экономической ситуации большего кредита, чем на «Матиз», не потянуть.

– Потом наплачешься, – заверил Ирму он, когда понял, что все-таки его мудрые советы остались неуслышанными. – Больше выложишь за ремонт.

– Главное, что она ездит! – попыталась хоть как-то защитить свою зеленую малышку Ирма, однако уже через пару месяцев она начала догадываться, что подругин муж, мать его, все-таки был в чем-то прав. Из-за того, что колесики действительно были маловаты, меньше, чем у всех других на дороге, машину при достижении скорости восемьдесят километров в час начинало трясти и шатать не по-детски. Появлялось ощущение, что, если добавить газу, автомобиль либо взлетит в небо, либо разлетится на части. Впрочем, в этом не было большой проблемы, потому что Ирма, начавшая водить машину только за месяц до покупки «крошки-картошки», старалась не гонять, то есть вообще никогда не ездить со скоростью больше чем пятьдесят километров в час. За что, кстати, частенько бывала жестоко освистана коллегами по магистралям. Второй минус, собственно, и заключался в том, что маленькие машины на дороге были всеми презираемы и игнорируемы, как будто они – что-то не более значимое, чем чья-то валяющаяся на дороге канистра.

– Куда выперлась! – орали особенно нервные коллеги. – Сиди дома, компот суши!

– Сам козел, – робко пищала Ирма себе под нос, стараясь не расплакаться, когда ее машинку в очередной раз кто-то окатывал ушатом жидкой грязи из-под колеса. Маленький автомобиль – до старости запчасть, и размер имеет значение – да? Зато дэушку было удобно парковать. Это был плюс. А в пробке стоять – никакой разницы, сколько бы у тебя ни было лошадиных сил. Кстати, в результате наблюдений за поведением мужчин на дорогах Ирма пришла к выводу, что зачастую у сильного пола не только силы были лошадиными, но и мозги. А у некоторых вообще – ослиными.

Но самый главный минус состоял в том, что, как выяснилось, Ирма боится водить. Да, это было неприятное открытие. И совершенно неожиданное, если честно. Потому что раньше, когда ей случалось на своих двоих притаскивать домой пакеты с продуктами из «Ашана», когда руки отваливались, ноги мокли, а голова заболевала, она была уверена, что за рулем автомобиля она будет просто счастлива. Эта же уверенность сохранялась, пока она осваивала искусство жать на педали.

– Добро пожаловать в дурдом! – приветствовал своих учеников инструктор, особенно подчеркивая, чтобы они не радовались, потому что все они тут теперь – потенциальные убийцы и жертвы ДТП.

– А мы будем аккуратно, – высказалась как-то Ирма, за что была предана осмеянию и публичной казни. Принцип «не ты, так в тебя» не терпел исключений. Но даже тогда, обливаясь по́том за рулем тренировочного «Хендая», Ирма верила, что с каждым днем приближается к светлому будущему. И вот теперь ее светлое будущее стояло, облепленное жидкой, промасленной дорожной грязью, сдобренной реагентами, и уже сорок минут ждало, когда откроют наконец МКАД.

– Что ж за суки! – кричал кто-то, выйдя из автомобиля на проезжую часть. – Пусть сгорит в аду ваша Рублевка!

– Согласен. Курить есть? – высунулся еще кто-то.

Люди выходили на дорогу, разминали затекшие конечности. Ирма сидела и нервничала, раздумывая над философской проблемой отсутствия на наших дорогах туалетов. Сорок минут – а впереди вечность. И МКАД закрыт, и вечереет.

– Алло, привет, заяц, – пробормотала Ирма, набрав номер сына, чтобы хоть как-то отвлечься.

– Я какал, а щас деда будет делать галяцию. А ты где? – радостно отрапортовал сын.

– Везет! А я стою по делам, – вздохнула Ирма.

– Стоишь по делам? – удивился сын столь странной формулировке. Однако, то, что делалось на дорогах, по-другому и назвать-то было нельзя. Все тут куда-то стояли. Кто на работу, кто домой. Кто по делам. Ирма стояла и по делам, и по дружбе. Она должна была заехать к подруге, отвезти ей документы, полученные в налоговой инспекции. А после, если, конечно, не придет с работы подругин муж, можно будет и поболтать.

– А как твое горло, Пашка? – спросила она, втайне надеясь, что вскоре снова сможет отправить ребенка в сад.

– Хрипю, – гордо поделился он.

Пятилетний сын Ирмы, Паулас, ненавидел садик и боролся с ним собственными методами. Он постоянно болел. Ирма просто ненавидела, когда ей приходилось оставлять Пашку дома, с бабушкой и дедушкой. Особенно ненавидела потому, что ей приходилось это делать чуть ли не постоянно. Дед с бабушкой были слишком старыми, слишком хрупкими и, что уж греха таить, слишком ворчливыми и неуправляемыми, чтобы это позитивно отражалось на воспитании Пауласа. Дед разговаривал с внуком только по-литовски, хотя знал, что бабушка ненавидит, когда он так делает.

– Он – москвич. Сидел бы ты в своей Литве, там бы и говорил.

– Я бы и сидел, если бы не ты, – отмахивался дед. – И вообще, Паулас должен знать свои корни.

– Павел, – тут бабушка делала акцент, подчеркивая русскость имени, – должен знать таблицу умножения. Мы, русские, не так зациклены на…

– Да что ты? И с каких это пор хохлы стали русскими, – смеялся дед.

Когда-то, еще в Советском Союзе, когда была только одна нация – советский человек, дед приехал в Москву из Клайпеды, чтобы поступить в МГУ на мехмат. С тех пор так уж получилось, что дед ни разу не был на исторической родине, хотя частенько вспоминал морской берег, струящийся между пальцами белый песок и шумящие над головой высокие сосны. Однако к старости он стал чересчур сентиментальным и совершенно невыносимым, с бабушкиной точки зрения.

– По крайней мере, мы – славяне, – обижалась бабуля.

– Да уж, спасибо хоть, что не евреи, – хохотал дедуля. И все эти разговоры, при всей их бессмысленности, постоянно происходили прямо при маленьком Пауласе, который воспринимал их как нечто само собой разумеющееся. Снег идет, вода льется, дедушка ругается с бабушкой. Все идет своим чередом.

– Паш, давай уже выздоравливай, – вздохнула Ирма, думая о том, как все-таки было бы хорошо жить отдельно. Ее родители – еще один пример, почему НЕ нужно стремиться замуж. Зачем, в самом деле? Чтобы вот так ругаться всю жизнь? Нет, почему ее папа, Юргис Пятрулис, в свое время женился на ее маме, Оксане Горенко, она прекрасно понимала. Папе тогда уже было сильно за сорок лет, он не был ни разу женат, детей не нажил, работал начальником отдела на заводе, где не было возможности ни за какие коврижки раздобыть приличную литовскую девушку. А зачем это было нужно бабушке, Ирма не понимала. Всю жизнь мама только и делала, что жаловалась на отца и кляла свою горькую судьбу.

– Мам, а купи еще пастилы, а? Я тогда сразу выздоровею, – внес предложение Павлик.

– Может, я тебе лучше горчичник куплю? – усмехнулась Ирма. – Или ремня всыплю, за то, что ты лед из холодильника жрал.

– Я только один! – возмутился Пашка. Ирма усмехнулась. Хитрец. Шести лет нет – а хитрит и запутывает следы.

– Ладно, давай иди и лечись. И не нервируй дедушку.

– Да-да, у него подавление, – покорно вздохнул сын.

– Не подавление, а давление, – хихикнула Ирма и положила трубку.

Да уж, растить сына – не самое простое занятие на свете, но сколько прикольного в этом. Особенно если учесть, что нет никакого дурацкого мужа, который бы портил все удовольствие, нудел, командовал, изменял бы и деньги прятал. То еще развлечение. Ну что, когда уже кто-то хоть куда-то поедет? А то впору выйти, выкинуть к черту эту машину и пойти через весь город домой пешком.

– На московских изогнутых улицах помереть, знать, судил мне Бог, – промурлыкала она себе под нос, как вдруг (о, чудо!) джип впереди нее дернулся и тихо покатился вперед.

– Открыли, что ли? Козлы! Все рыла рублевские проехали? – прорычал мужик из старенькой «Волги», заводя движок. Ирма выдохнула, закрыла окошко машины, завела движок и включила первую передачу. Да уж, если когда-нибудь Россию ждет новая революция, она начнется в пробке на МКАД, в районе Крылатского. Впрочем, Ирма революцией не интересовалась, у нее было свое, особое мнение на этот счет. Она хотела жить по-своему.

Ирме было двадцать два года, когда родился Паулас. Его появление стало для всех настоящим сюрпризом. Возможно, что это стало сюрпризом даже для самой Ирмы. Никто и никогда не слышал об отце Пауласа, а когда кто-то из более-менее близких друзей и подруг Ирмы осмеливался поинтересоваться этой незначительной деталью ее биографии, она смеялась и говорила, что это было непорочное зачатие. А что – один раз было, второй раз не может?

– Ирма, как ты можешь? Это же богохульство! – возмущались некоторые.

– А вы в Бога верите? Ну, а я – нет, – поясняла она. – А не хотите слушать ересь, не задавайте глупых вопросов. Или вы думаете, что, если бы я хотела вам рассказать все грязные подробности, я бы не сделала это по личной инициативе?

– Ну, Ирма! – восклицали все. Включая ее стареньких родителей. Для них проблемы начались сразу после рождения Ирмы, и их поток не иссякал с течением лет.

Ее ждали, ее хотели, она родилась, как героиня русской сказки, на закате жизни обоих родителей. Юргису было уже за пятьдесят, а матери около сорока, когда им на руки положили кричащую и негодующую грудную Ирму. В отличие от сказочной Машеньки, Ирма покорно сидеть на печи не хотела и утехой родителей на старости лет становиться не спешила. Еще не научившись ходить, Ирма уже имела свое мнение по любому вопросу. И мнение это порой просто поражало своей нестандартностью. К примеру, ее отец, как уже было сказано, имел прекрасное образование. Окончил МГУ с отличными результатами, а школу в Клайпеде в свое время вообще с золотой медалью. Мать тоже – инженер, с высшим образованием, уважаемый человек, со стажем и персональной пенсией. И что? Заставить Ирму учиться было просто невозможно, хотя, как говорили учителя, у нее нет и не было никаких проблем с мозгами.

– Она просто не хочет. Не желает, понимаете! – из года в год возмущалась ее учительница. – Она считает, что это все – пустое!

– Пустое? – негодовал Юргис. – Пустое?

– А что, нет? – спокойно отвечала Ирма. – Сколько сил и нервов, а что на выходе? А чем, собственно, плохи тройки и четверки? Ты хоть знаешь, папа, что для того, чтобы быть отличницей, надо быть подлизой? Нет уж, мне и так хорошо.

– Тебе хорошо? А я тебя телевизора лишу, в комнате посажу – будет тебе хорошо, – злилась мать. В годы Ирминого детства они с мужем были поразительно едины во всем, кроме разве что вопроса, в кого это Ирма пошла такая упертая. Откуда у нее это свое мнение, черт бы его побрал.

Потом, уже в юности, когда Россия вдруг в одночасье стала православной страной, и даже мама Ирмы покрестилась и надела на шею маленький серебряный крест на цепочке, Ирма вдруг вздумала быть атеисткой.

– Пока что я не решила этот вопрос. Спешить не буду, – сказала она, как отрезала. И категорически запретила матери брызгать комнату святой водой и крестить Пауласа.

– И правильно, дочь, – одобрил ее старый коммунист Юргис, который крах коммунистического учения воспринял весьма болезненно.

– Я, может, вообще, в католики пойду. Или в буддисты. Я должна решить сама, если сочту нужным, – ответила она, заодно огорчив и отца. Ирма выросла совсем уж самостоятельной и непослушной. Иногда ее просто было сложно понять. Она выполнила основной категорический наказ отца и матери: поступила все-таки в институт, хотя и в этом сделала все по-своему, не пошла туда, куда ей говорили, – на экономиста или врача, а по собственной доброй воле выбрала агрономический факультет Тимирязевской академии.

– Почему ты хочешь быть агрономом, дочь? – бесновался отец.

– Буду растить хлеб. Разве плохо? Может, меня литовские предки зовут, фермеры, – смеялась Ирма.

– Но у нас сельское хозяйство практически умерло, – разводила руками мать.

– Будем реанимировать, – заверила их Ирма и действительно отучилась до самого конца, к вящей радости родителей.

Они прослезились на вручении диплома и почувствовали, что выполнили свой долг уже почти полностью, за одной малостью, которая сильно беспокоила их обоих. Для полного счастья оставалось только выдать Ирму замуж. Вот уж после этого они смогли бы, как говорится, с чистой совестью и… нет, не умереть. Умирать они оба даже и не собирались. Наоборот, после того, как Ирма вышла бы замуж, жизнь для старичков Пятрулисов только бы началась. Они бы смогли развестись.

– Я так устала стирать твои рубашки!

– Я больше не могу слушать твою болтовню.

– А мне надоели твои вечные песни про Литву. Вот бы ты туда уехал.

– Без тебя – хоть в Сибирь!

Да, совместная жизнь родителей Ирмы зашла в тупик. Они явно не были одной из тех пар, которые, отмечая годовщину свадьбы, садятся вместе обнявшись и умиляются, вспоминая, как встретились в первый раз. Юргис и Оксана устали друг от друга, однако выдать Ирму замуж было совсем не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Во-первых, они все-таки жили в России, где мужчины женятся совсем не так охотно, как, скажем, в Таджикистане. Да и капризов у русских мужчин много. Это если не брать в расчет то, что отец Ирмы мечтал выдать ее замуж за литовца, которого вообще было непонятно где брать. Во-вторых, Ирма с ее характером представляла собой отдельную проблему. Она вообще не хотела замуж. И не хотела тихого семейного счастья, которым ее так соблазняли родители.

– То-то я на вас гляжу с вашим счастьем. Знаете, дорогие родители, все это больше похоже на каторгу. Семейные узы, знаете ли, те же цепи, – смеялась она, отказываясь знакомиться с сыном Марины Федоровны из третьего подъезда.

– Но что тебе стоит просто посмотреть! – возмущалась мать.

– А чего я там не видела? Очередного придурка?

– Ну почему придурка?

– Потому что все они – придурки. Мне и одной хорошо, – говорила Ирма.

За все годы ее студенческой юности ее можно было только пару раз заподозрить в проявлении романтических чувств, но и те закончились ничем. Потому что, в-третьих, и в-главнейших, Ирма была некрасива. Не то чтобы она была уродлива, нет. Она могла бы быть даже мила, если бы прилагала к этому какие-то усилия, однако, как вы понимаете, она этого не делала. Большинству девушек этого и не требуется, потому что юность красит лучше любого визажиста, однако смешение столь чуждых друг другу кровей дало свои результаты. Ирма унаследовала от отца светлые тонкие волосы, ломкие и такие непослушные. Скандинавские голубые глаза, будь они чуть дальше друг от друга, а лучше, чего уж там, вообще размещены на другом лице, могли бы стать безусловным достоинством, но с русским носом-картошкой, тяжелыми, какими-то даже татарскими (откуда что берется) скулами и низкой линией бровей даже сияющие голубые глаза не могли изменить положения. Лицо было грубоватым, как будто его вылепили не из глины, а из цемента, да работал к тому же подмастерье. Лицо вышло круглым, чересчур румяным, а подбородок был слишком массивным для женщины. Короче, несмотря на белизну волос и голубизну глаз, Ирма никогда не привлекала к себе взглядов противоположного пола. Разве что по пьяни, но этого она терпеть не могла, получив вместе с генами отца его же гордость и уважение к себе. Она вполне могла бы занять место той самой некрасивой подружки, которую вечно таскают с собой, но предпочитала оставаться в одиночестве.

Все это, вместе с не слишком высоким ростом и тяжелой костью, понижало ее шансы на победу в конкурсе на лучшую подпись в книге регистрации браков. И она, по-видимому, решила не участвовать в нем вовсе.

– Что я, сама не справлюсь? – пожала плечами она и в один прекрасный день сообщила родителям, что они вскоре, вместо того чтобы развестись и наконец поплыть на постаревшем паруснике в бесконечно одинокую даль, станут бабушкой и дедушкой.

– Что? Как! – вытаращились они, силясь понять, каким это ветром, понимаешь, надуло проблему.

– А почему бы вам не обрадоваться. Будет внук. Или внучка.

– Опять? Еще чего не хватало, только внук! – возмутился старик Юргис, в очередной раз не заметив, как загорелось застарелой обидой лицо его жены.

– Спасибо на добром слове, отец, – хмыкнула Ирма.

Через некоторое время она действительно родила внука, причем тоже отчебучила (куда уж без этого) – заявила, что не желает рожать, как все нормальные люди, в роддоме, а планирует это делать самостоятельно, в компании какой-то сомнительной народной акушерки, в воду.

– Только не в моем доме! – категорически уперся отец, однако чтобы справиться с Ирмой, которая что-то твердо решила, – столько у него не было ни сил, ни здоровья. Так и появился на свет внучок, как-то незаметно и тихо, в эмалированной ванне их раздельного санузла двухкомнатной квартиры в Чертанове, похоронив, таким образом, стариковские мечты о скором разводе. И снова инстинкт продолжения рода слепил этих столь разных и по форме, и по содержанию людей в одно целое. Снова из этих кирпичей была возведена стенка в ячейке общества.

Семейство Пятрулис продолжило ругаться, ворчать, обвиняя друг друга в погубленной жизни, в бессмысленно растраченных годах, в мозолях на руках и прочих проблемах со здоровьем. То, что годы прошли бы в любом случае, все как-то случайно забыли. Короче, они просто снова стали жить вместе, удобно полагая, что этим самым приносят себя в жертву. Но если бы им случилось быть объективными, то обнаружилось бы, что вот уже много лет и даже десятилетий они являются и смыслом, и содержанием жизни друг друга. И что бы они делали, куда бы дели собственную не растраченную еще до конца жизнь без сумасбродной дочери и особенно без непонятно откуда взявшегося внука, Пауласа, Павлушки, или как кому будет угодно его называть, в котором, хоть никто и не признавался в этом, души не чаяли все.

Когда маленькая салатовая, похожая на букашку машинка выезжала с МКАД, Ирма скрестила на всякий случай пальцы – сотрудник ГИБДД все еще стоял около узкого выезда и в любую минуту мог снова властной рукой взять да и перекрыть дорогу, разрушив хрупкое автомобильное счастье. Чтобы неповадно было.

– Ух, ну наконец-то, – выдохнула она, проехав наконец опасный участок. Она подняла с соседнего сиденья телефон и набрала телефон подруги.

– Ну что, я, кажется, сдвинулась с места. Но мне еще ехать и ехать. Ты как, свободна?

– Слушай, а давай в кафе посидим, а? – попросила ее подруга. В ее голосе Ирма услышала знакомые нотки беспокойства.

– Что-то опять случилось? Рассказывай.

– Да ничего особенного, – вздохнула подруга.

– Ты что, плакала? – предположила Ирма. – У тебя такой голос странный.

– Да мы тут… с мужем…

– А, ну все понятно. Господи, ну почему ты заставляешь женщин так мучиться! Это все из-за яблока, да? Ты жадный, Господи, да? – придуривалась Ирма, но знала, что муж ее подруги – совсем даже не самый плохой вариант. Просто нудный, как и все мужчины. Семья – тяжкий крест.

– Просто мы вчера на день рождения ходили к Беньке, ну, ты помнишь, к Лериному сыну… – всхлипнула подруга.

– Да, я помню. И что? Костик нажрался? Плюнул в нового Орловича? – хмыкнула Ирма, но тут же заткнулась. – Светк, ну что ты?

– Знаешь, Лерка подарила Беньке машину, а Костик пилит меня. А вот ты скажи – я-то тут при чем? Я-то никому машин не дарила. И мне, заметь, тоже никто ничего такого не дарил. А он все утро мне мозг рушит! – захлюпала в трубку Светка Дружинина, хорошая-прехорошая Ирмина подруга. А на заднем плане, как из трубы или из железной бочки, раздался голос Константина. Тот возмущенно ворчал, что, мол, давай, Светлана, позорь меня перед чужими людьми. Мало я позора вчера от собственного сына накушался, так теперь еще пусть все люди знают.

– Давай в кафе! – быстро согласилась Ирма и повесила трубку. Посмотрела в зеркало заднего вида, подумала – как же все, в сущности, сложно и трудно в семейной жизни. Улыбнулась самой себе и тихонько порулила в Чертаново.