Наши дни Марина

На город уже опустились ранние осенние сумерки, когда Марина вышла из бабушкиного дома и зашагала в сторону автобусной остановки. Не нужно было засиживаться, теперь придется возвращаться по темноте.

Марина боялась темноты с детства. Обычно с возрастом это проходит, а у нее не прошло. Пока Анюта не сбежала, не было так страшно по вечерам. А теперь она старалась всегда вернуться домой засветло, включала свет во всех комнатах и даже в ванной, чтобы разогнать зловещие тени, прячущиеся по углам. Умом девушка понимала, что ее страх абсолютно иррационален: нет никаких чудовищ под кроватями, да только любые логические доводы бессильны перед эмоциями.

Всего на мгновение она остановилась, обернулась и нашла взглядом окно старухи: третий этаж, сразу над серыми гранитными пилястрами. Единственная квартира, где не горел свет. Девушка успела заметить, как колыхнулась плотная штора. Неужели старуха за ней следит?

Марина достала мобильный в надежде увидеть пропущенный звонок от Ани и горестно вздохнула: ей никто не звонил.

– Где же ты, сестренка? – глядя на молчавшую трубку, пробормотала Марина и шагнула на проезжую часть.

Слепящий свет фар и визг тормозов вырвали из горла невольный крик. Марина почувствовала несильный удар в бедро и все же, не удержавшись на ногах, рухнула на асфальт.

Кажется, она потеряла сознание. Совсем ненадолго, потому что едва успела провалиться в кромешную темноту, как по глазам резанул яркий свет. Щурясь и пытаясь закрыться рукой от этого света, Марина сидела на холодном асфальте, чувствуя, как одежда впитывает ледяную воду. Она угодила прямиком в лужу.

Второй рукой девушка шарила вокруг себя, пытаясь отыскать мобильный, выпавший при ударе.

– Да выключите вы, наконец, фары!

Марина силилась рассмотреть того, кто ее сбил. Безуспешно. На нее двигался черный силуэт. Мужчина – высокий, плечистый. Ее решили добить? Так просто она не сдастся. Марина попыталась подняться, но тут же пожалела. В ушах стоял гул, голова кружилась, и немного тошнило. И сквозь этот гул до нее, как сквозь вату, пробивался мужской голос:

– Я вас не заметил. Зачем вообще было выбегать на дорогу, там же горел красный!

– И я вас не заметила, – огрызнулась Марина, все еще прикрывая глаза. – Мы теперь будем спорить: кто виноват? Вы меня сбили, значит, вам и отвечать.

Вместо того чтобы извиниться, он еще пытается переложить ответственность на нее.

– Там горел запрещающий сигнал, – голос был уже не таким уверенным. – Сможете встать? Давайте я помогу.

У самого Марининого лица оказались кожаные туфли, начищенные до зеркального блеска. Туфли немного потоптались на месте, а потом ее подняли, как пушинку, и поставили на ноги. Вот только ноги не слушались, колени дрожали и подгибались. Она уже была готова упасть, когда сильные руки крепко обняли ее и прижали к могучей груди. В нос ударил аромат мужского парфюма, что-то легкое цитрусовое, похожее на мандарин с едва заметными древесными нотками и ускользающим запахом моря. Не к месту вспомнилось, что Марина очень давно не была в отпуске. Сначала заболела мама, потом на ее попечении осталась младшая сестра. Как-то не до отдыха было.

– Отпустите меня. – Марина извивалась, стараясь выбраться из стальных объятий. Не хватало еще, чтобы ее лапал посреди улицы незнакомец, который только что едва ее не угробил.

– Хотите еще немного полежать?

Сначала пытается задавить, теперь еще и издевается.

– Вас это не касается. Где мой телефон? – Марина хлопала себя по карманам.

Наглый верзила наконец-то подошел к машине, открыл дверцу и выключил фары. Теперь Марина могла его рассмотреть.

Он был красив какой-то варварской красотой. Лицо чуть грубоватое, с сизой трехдневной щетиной, крупный прямой нос, надменный излом губ. Сразу видно, что обладатель такой внешности привык к женскому вниманию и наверняка вокруг него стайками вьются юные дурочки. Но Марина давно уже вышла из того возраста, когда тянет на «плохих парней». На нее его чары не подействуют. Вот только почему рядом с этим верзилой она чувствует себя замарашкой в своем дешевом, испачканном грязью плащике? И что он пытается ей всучить? Марина словно со стороны наблюдала за попытками мужчины вложить что-то в ее руку. Она сопротивлялась, вяло, но сопротивлялась. Пока он наконец не рявкнул:

– Я спрашиваю: это ваш аппарат?

Аппарат, как выразился этот нахал, принадлежал Марине. И она очень обрадовалась, что сотовый не разбился, – экран призывно светился. Да уж, телефон у нее старенький, потасканный, а чтобы купить новый – денег нет. И вообще, она не обязана ни перед кем в этом отчитываться.

– Мне без разницы, какой у вас телефон.

Она что, сказала все это вслух? Пустяки.

Девушка схватила трубку и сунула ее в карман.

– Я бы вас с удовольствием подвез… куда вам там надо, но в таком виде, боюсь вы мне всю машину перепачкаете, я потом на химчистке разорюсь. И, если честно, мне некогда, у меня назначена встреча. – Он кивнул куда-то в сторону, видимо показывая направление. Наверняка там его ждала какая-то фря с силиконовыми губами. – Вот, держите. – Верзила достал кошелек и отсчитал несколько крупных купюр. – Надеюсь, что этого хватит, чтобы замять произошедшее недоразумение?

Марина онемела от возмущения.

– Мало? – Верзила истолковал ее замешательство по-своему и добавил еще одну бумажку. – Не так уж сильно вы пострадали. Даже если учесть порчу одежды, это покроет все с лихвой. И потом, вы переходили дорогу в неположенном месте, здесь темно и вряд ли найдутся свидетели. На вашем месте я бы…

Договорить он не успел. Марина влепила ему звонкую пощечину. И сама испугалась своего поступка. Никогда раньше она не била людей. Что вдруг на нее нашло?

– В расчете, – бросила она и побежала к подошедшему автобусу. Ее всю колотило, то ли от холода, то ли от переизбытка адреналина в крови.

Пассажиров в это время было немного, но и те смотрели на Марину как на бомжиху и старались не прикасаться к ее грязной одежде. Девушка не стала садиться и прошла в самый конец автобуса. Сквозь большое стекло она видела, как сбивший ее водитель постоял на месте еще какое-то время, а потом направился в сторону дома Елизаветы Петровны.

Эмоциональное напряжение спало, после всего пережитого нужна была разрядка, и Марина внезапно разрыдалась прямо в автобусе, сползая вниз по стенке. Ушибленное место ныло, кружилась голова, а мокрая одежда неприятно липла к телу.

Марина размазывала по лицу слезы, оставляя на щеках грязные разводы. И ей было плевать, что подумают о ней люди.

В кармане завибрировал мобильный.

Звонила Аня.

– Да! – наверное, слишком громко выкрикнула Марина, потому что потерявшие было к ней интерес пассажиры снова посмотрели на девушку с осуждением. Кто-то даже шикнул, словно находились они не в общественном транспорте, а в библиотеке. – Аня, это ты?

Сквозь помехи пробился едва различимый голос сестры:

– Я жду тебя дома.

После чего раздался треск и связь прервалась.

– Аня, тебя не слышно, перезвони, пожалуйста.

Несмотря на помехи, Марина так обрадовалась звонку, что едва не пропустила свою остановку и успела выскочить, когда двери уже закрывались.

На улице стояла непроглядная тьма, но это уже не имело значения. Аня нашлась, а значит, Марине больше не нужно бояться темноты, ведь теперь она будет дома не одна. Расстояние от остановки до дома Марина преодолела очень быстро, ей казалось, что она парит над землей. Настроение стало легким и беззаботным.

Марина дала себе обещание: ни в коем случае не ругать сестренку за то, что та долго пропадала и ни разу не позвонила. Она даже не станет расспрашивать, у кого Аня жила все это время, захочет – сама расскажет. А еще она обязательно признается Ане, что боится ночевать дома одна.

Уже подходя к подъезду, Марина вдруг почувствовала тревогу. В окнах не горел свет, и Аня так и не перезвонила.

Конечно, она могла подождать сестру на скамейке возле подъезда, но для начала нужно было подняться в квартиру, переодеться. В таком виде она распугает припозднившихся жильцов да еще и воспаление легких подхватит.

Марина достала мобильный и поискала пропущенный вызов от сестры, чтобы посмотреть, сколько времени прошло после звонка. Странно. В телефоне не было никакой информации о том, что Аня звонила.

– Прощай мой друг. – Марина погладила старый аппарат. Она решила, что удар об асфальт сильно повредил телефон и пора подумывать о замене. Но сначала нужно будет купить осеннее пальто, погода портится слишком стремительно.

Ане она перезвонила сама. Механический голос сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети. У Марины опустились руки. Теперь она снова боялась идти домой. А ведь для кого-то дом – его крепость. Марина не могла отнести себя к числу этих счастливчиков.

Но делать было нечего, не в подъезде же ей ночевать, ей-богу!

Лифт не работал. Плохо. Очень плохо. До шестого этажа еще нужно добраться, а площадки освещены только на первых двух. Сколько раз Марина говорила себе, что нужно носить с собой фонарик, но купить его все было некогда. Тусклый свет от малюсенького экранчика ее допотопного телефона вряд ли поможет, и Марина, собрав всю волю в кулак, сделала первый шаг.

На пустых лестничных пролетах шаги звучали гулко – отбивали сперва четкий, слаженный ритм, а потом вдруг бросились врассыпную: то убегали вперед, то едва слышно шуршали где-то за спиной.

Раздавшийся в полной тишине стон, перешедший в тяжкий вздох, заставил шевелиться волосы на затылке. Вдоль позвоночника скатилась холодная капля пота.

Марина, не помня себя от ужаса, преодолела последние три пролета в рекордно короткий срок, перескакивая сразу через несколько ступеней.

Она уже отыскала в сумочке ключ, когда кто-то потянул ее за край плаща.

Девушка вскрикнула от неожиданности и обернулась.

Никого. Только что-то белело в темноте.

Она наклонилась и подняла с пола бумажного журавлика. Какой-то ребенок потерял свою игрушку. Наверное, это он напугал Марину. Как же все просто.

Страх тут же лопнул, как мыльный пузырь. Девушка даже испытала что-то вроде чувства радостного облегчения. Нет никаких монстров и быть не может.

Страх темноты имеет свои корни и логически вполне объясним. Большинство преступлений совершается в темное время суток. Отсюда складывается стереотип: темнота таит опасность. И поэтому совершенно нормально бояться темной подворотни, где, возможно, тебя подстерегает злодей.

В квартире стояла тишина. Марина часто встречала в книгах упоминание о «неправильной тишине», но никогда не могла понять, что бы это значило. Теперь вот поняла. Тишина была абсолютной, от того и казалась неестественной, инфернальной. На кухне не капала вода из крана; не скрипел старый паркет; кажется, она не услышала даже щелчка закрываемого замка.

А еще Марина буквально кожей почувствовала, что в квартире она не одна.

Радость быстро сменилась предчувствием беды. Если Аня все же была дома, то уже выглянула бы из комнаты. Значит… а что, собственно, это может значить? Ни одной конструктивной мысли в голову не шло.

Рука потянулась к выключателю. Вопреки ожиданиям свет не вспыхнул.

Марина подумала, что в фильмах в такие моменты обычно звучит тревожная музыка, камера отъезжает от лица главной героини и показывает какой-нибудь дальний угол, где притаился преступник.

– Лампочка перегорела, – нарочито бодро произнесла она, хотя коленки предательски задрожали.

Неожиданно в лицо подул холодный ветер, отчего Марина едва не закричала. Ей вдруг показалось, что чья-то ледяная рука коснулась щеки. Воздух сразу стал будто плотнее, окутал девушку душной дымкой.

Еще эта проклятая тишина, будь она неладна.

На кухне тоже не было света. Зато было открыто окно, из которого ощутимо тянуло холодом.

– Так и до психушки недалеко. – Марина закрыла створку и зябко поежилась. – Вот уже и разговариваю сама с собой.

Пользуясь подсветкой мобильного и уже в который раз дав себе обещание обзавестись фонариком, Марина нашла в кухонном шкафчике белую хозяйственную свечу, сгоревшую примерно на треть. Не бог весть какое освещение, но все же лучше, чем ничего. Тело уже начало чесаться от грязи и пота, надо бы пойти в душ, но вот как это сделать в темноте. Марина разозлилась на саму себя. Ей почти тридцать лет, а она боится того, чего никогда даже не видела. И почти сразу накатило удушающее чувство жалости к себе самой. Всю жизнь Марине приходилось рассчитывать только на себя. Мама вечно была занята работой, почти не уделяя времени дочерям. Может быть, именно поэтому Марина получила целый набор фобий и комплексов, самым безобидным из которых был именно страх темноты. Может быть, поэтому она до сих пор одинока. Разумеется, мужчины не отказывают ей во внимании, и в ее жизни бывали ухажеры. Вот только не было среди них того, кто стал бы для нее каменной стеной и на чье плечо она смогла бы опереться. Скорее мужики были готовы усесться Марине на шею и ножки свесить.

Уже почти год Марина не подпускала к себе ни одного мужчину ближе чем на расстояние вытянутой руки. Она всегда считала себя самодостаточной девушкой, не нуждающейся в чьей-то опеке. За что Аня обзывала ее махровой феминисткой.

– Не понимаю, почему ты подменяешь понятия, – говорила младшая сестра тоном школьной учительницы. – Опеку вполне можно назвать заботой, а некоторые слабости мужчин сойдут за тонкую душевную организацию.

Вот только самой Марине не нужен лирик и поэт. Не те времена, чтобы слушать серенады. Выйдешь замуж за такого рыцаря – и вскоре умрешь с ним в один день. От голода. Под забором.

Мужчина должен обеспечить себе и своей женщине нормальное существование. Нет, Марина не содержанка и никогда не мечтала найти «папика», который осыпал бы ее бриллиантами и возил бы по выходным на Сейшелы; она хотела видеть рядом того, с кем можно не думать о дне сегодняшнем и не страшно заглянуть в день завтрашний. Вот только права была их бухгалтер – мужик нынче пошел хилый, как карась на отмели. Хорошо, если просто слюнтяй, а то ведь находятся отдельные экземпляры, которые способны поднять руку на женщину.

Взять хотя бы хама, который сбил ее сегодня. Вместо того чтобы просто извиниться за причиненный ущерб, он ее оскорбил и едва ли не выставил виноватой в случившемся. А ведь должен был отвезти пострадавшую в больницу. Что, если Марина получила травму? Он сам был виноват в аварии, но выкрутился, ушел от ответственности.

От воспоминаний о громиле с грубым каменным лицом у Марины засосало под ложечкой. Правая рука вспыхнула огнем, словно вновь ощутила колючую щетину. С чего бы ей вообще думать о нем? Здоровенный, грубый, неотесанный мужлан. На павиана похож.

Вот именно – павиан и есть! Промелькнула и угасла предательская мыслишка, что павиан все же красивый. Вот только Марина навсегда для себя уяснила: довериться красивому мужчине все равно что войти в клетку с голодным тигром. Удовольствие от созерцания будет коротким, а боль от острых клыков не забудется никогда.


История ее любви была хрестоматийной, оттого еще более обидной и унизительной.

Тогда она, молодая и амбициозная студентка истфака, Марина Соломатина, мечтавшая совершить переворот в современной археологии, даже не думала, что может произойти нечто, что перевернет привычный уклад жизни. Среди преподавательского состава Марина слыла студенткой, подающей большие надежды, завистливые же сокурсники навесили на нее ярлык зубрилы и синего чулка. Только сама девушка мало обращала внимание на то, что думают о ней другие. Она знала, чего хочет добиться, была готова преодолеть любые препятствия на своем пути. Марина и подумать не могла, что существуют вещи, способные вывести из равновесия даже самых стойких, самых упорных энтузиастов своего дела. Разве что случится глобальная катастрофа, после которой земля превратится в безлюдную, голую пустыню и останется только один стимул – выжить во чтобы то ни стало.

Но настоящей катастрофой для Марины оказался Максим Макаров: широкоплечий атлет с белоснежной улыбкой античного бога. Он все перевернул с ног на голову, она влюбилась и забыла обо всем на свете, отдавшись новому, еще неизвестному чувству целиком и полностью.

Через две недели к ней домой пришел секретарь из деканата: очкастый сутулый паренек, усыпанный прыщами, как спелый подсолнух семечками. Смущаясь и заикаясь, он спрашивал у Марины, почему та перестала посещать занятия, и тут же сам предлагал версии:

– Ты, наверное, заболела? Или что-то случилось с родственниками? С мамой все хорошо?

– Корышев, можешь передать декану, чтобы он готовил мои документы к отчислению. Я поняла, что ошиблась в выборе вуза. – Марина не понимала, откуда в ней взялось столько раздражения и злобы на хорошего в общем-то парня, но в тот момент ей было плевать на него: зашуганного, дерганого и такого некрасивого. Она без сожаления вытолкала его за дверь и вернулась в комнату, где на нее смотрели карие глаза античного божества.

Их роман продлился чуть дольше месяца и закончился печально. Марина пришла к своему возлюбленному, не позвонив заранее, как было условлено между ними. Она не шагала, а буквально парила над землей, ведь у нее была заготовлена потрясающая новость. Девушка уже представляла, как сильные руки заключат ее в объятия, как закружит ее Максим, осыпая поцелуями и словами о любви.

Мечты разбились в тот самый момент, когда Марина увидела, как ее божество, лучший на свете мужчина целует другую нимфу. Никого не стыдясь, прямо возле своего подъезда. А ведь с ней он не позволял себе подобной вольности. Встречи проходили всегда у Марины дома и только в то время, когда там не было мамы и сестры. Максим никогда не приглашал ее в кафе или в кино.

– Нам ведь и так хорошо вместе, безо всех этих штампов и шаблонов, – говорил он так убедительно, что Марина и не думала сомневаться.

А теперь отдельные эпизоды в их отношениях, которые все же немного беспокоили ее, сложились в цельную картину. Ее сердце было разбито. Марина так и не смогла уйти, смотрела, как Максим обнимает незнакомую ей блондинку, а потом, точно почувствовав Маринин взгляд, очень медленно поворачивает голову в ее сторону.

– А, это ты, – слова звучали так буднично, так жестоко.

Марина почувствовала, что задыхается. И земля снова начала уходить из-под ослабевших ног.

– Что застыла? – В голосе подошедшего Максима звенел металл. Он разговаривал с Мариной так, точно она была его врагом. Будто не ее он совсем недавно называл своей в жаркой постели, овладевая податливым юным телом. – Даже хорошо, что ты сама все увидела, мне не придется прятаться от тебя и выдумывать предлоги, чтобы не встречаться. Или ты думала, что все это навсегда? – Карие глаза вспыхнули недобрым огнем. Так вот каким на самом деле оказался ее античный бог!

Она еще долго смотрела вслед удаляющейся парочке и слышала заливистый смех блондинки, которой разгоряченный Максим что-то шептал на ушко. Все последующие дни слились для Марины в одну серую череду дней. Документы на кафедре ей выдали быстро, только прыщавый секретарь смотрел с сочувствием и жалостью. «Неужели знает?» – мелькнула мысль и исчезла, не оставив и следа. Но это уже было не важно. Сразу две Маринины мечты рассыпались прахом. В следующий раз она осознала себя лежащей в больнице. Грубая санитарка гремела алюминиевым ведром, что-то бурчала себе под нос. Увидев открывшую глаза Марину, сплюнула на пол:

– Шалава малолетняя. Ну, чего разлеглась? Тут тебе не санаторий. Ноги раздвигать научилась, значится, и шагать сможешь. Поднимайся давай, мне еще три палаты после вас, проституток, отмывать.

Марина опустила босые ноги на холодный кафельный пол, зябко поежилась. Низ живота прорезала острая боль. Не удержавшись, девушка застонала. Санитарка, вместо того чтобы помочь, плюхнула в ведро тряпку, окатив Марину грязной водой, и вышла, продолжая материться и сыпать оскорблениями.

Через неделю девушка сидела в кабинете гинеколога: приятного дядечки неопределенного возраста. Он что-то долго писал в ее карте, изредка отрываясь и поглядывая на пациентку с рассеянной улыбкой, задавал короткие вопросы:

– Что-то болит? Кровотечения не беспокоят? Ночью спите хорошо?

Марина отвечала рассеянно, невпопад.

– К моему глубокому сожалению, голубушка, новости совсем неутешительные. Хотя срок у вас был небольшой и оперативное вмешательство прошло нормально, нам не удалось купировать негативные последствия. В восемнадцать лет все заживает быстро, и очень скоро вы не вспомните об операции. Вот только, – доктор замешкался, – увы, забеременеть вы больше не сможете.

«Убийца!» – взорвалось в голове Марины.

Она совершила преступление и понесла наказание.

Внутри ее осталась пустота, которую нечем было заполнить. Почти шесть лет понадобилось Марине, чтобы снова почувствовать себя живой. Она даже подумывала восстановиться в институте, только поняла, что юношеские мечты не вернуть. Жизнь снова пошла своим чередом. Вот только довериться другому мужчине она так и не смогла. Максима с тех пор она встретила лишь однажды: столкнулась с ним у метро, когда бежала на работу. Он больше не казался ей античным богом. Обычный смертный, такой же привлекательный внешне, как и раньше, но абсолютно пустой внутри. Белозубая улыбка – обычный оскал, прекрасная фигура – лишь результат усердных тренировок. Он всегда был и остался рабом своего тела, забыв о душе. По Марине Максим мазнул равнодушным взглядом, возможно, он ее узнал, но вида не подал. Наверняка у него сменился не один десяток таких же, как она. Когда-то Марина думала, что умрет, если он к ней однажды охладеет. Но вот жива. Потрепана, изранена, но жива. Старые шрамы почти не болят, лишь ноют иногда, напоминая о том, что все это действительно было с ней. Иногда Марина хотела стереть себе память, чтобы не помнить пережитое, но понимала, что память необходима, чтобы удержаться от новых ошибок. За необдуманными поступками следует расплата – невозможность изменить совершенное. И как следствие – бесконечное сожаление. И если даже хочется о чем-то забыть, делать этого никак нельзя. Память – наш плот из сладких свершений и горечи потерь, радостных встреч и неизбежных прощаний, головокружительных взлетов и болезненных падений. Пока мы помним – мы живем. Марина сама не заметила, как задремала, сидя за столом. Когда очнулась, ломило поясницу и шею. К тому же девушка сильно замерзла – окно было открыто настежь, хотя она была уверена, что закрыла его. Часы на стене показывали три часа ночи.

Она встала, чтобы немного размять затекшую спину, подошла к окну и выглянула на улицу. На стекле застыли капельки прошедшего дождя, пахло горькой свежестью и жженой листвой. Темный двор был слабо освещен двумя-тремя тусклыми фонарями, только в глянцевых лужицах отражалась бледная луна. Марина уже хотела закрыть окно и все же пойти спать, когда один из фонарей возле дома замигал неверным оранжевым светом, уронив на мокрый асфальт блестящую кляксу. Тень она заметила краем глаза. Та двигалась очень медленно и осторожно, точно обдумывая каждый следующий шаг. Это был ребенок, совсем малыш. Но как он оказался ночью на улице? Один! Марина хотела крикнуть, чтобы тот никуда не уходил, она спустится и заберет его. Она не сразу поняла, что одет мальчик совсем не по погоде: в короткие шортики на лямках и тоненькую маечку. А когда он вдруг остановился и поднял личико, Марина зажала рот рукой. Этажи, отделявшие ее от ребенка, перестали существовать. Синие глазенки оказались так близко, что Марина могла бы протянуть руку и коснуться бледного, осунувшегося личика. Это был он. Мальчик снился ей почти каждую ночь с того самого дня, когда она совершила самую страшную ошибку в своей жизни. Он приходил, садился на край кровати и просто молчал, глядя на нее небесного цвета глазами. Иногда Марине казалось, что ребенок ей не снится, что он настоящий, из плоти и крови. Но стоило ей попытаться дотянуться до него, погладить по белобрысой головке, обнять, прижать к груди, как мальчик исчезал. Только в голове звучали слова: «Там ничего нет…» Марина просыпалась в слезах, не в силах успокоиться. Сон повторялся снова и снова, пока однажды мальчик вдруг не исчез из ее сновидений. Марина ждала его, хотела увидеть, даже звала, но он больше не приходил. Однажды ей приснился совсем другой сон, в котором тот же мальчуган брал за руку Аню и уводил за собой. Марина испытала ни с чем не сравнимое чувство потери, горя и почему-то жгучей ревности. Младшая сестра оглядывалась, на ее лице блуждала какая-то потерянная улыбка, она не хотела идти, только ребенок настойчиво тянул ее за собой.

– Помоги! – Голос Ани прозвучал отчетливо и громко. Марина вздрогнула и увидела, как уличный фонарь, несколько раз мигнув, погас.

…Марина открыла глаза. Неужели снова сон? Такой реалистичный. Девушка бросила взгляд на окно. Закрыто. Короткая стрелка на часах дернулась и остановилась на цифре три. Кряхтя и охая, Марина подошла к выключателю, пощелкала несколько раз. Света все еще не было, а свечка почти догорела. Нужно успеть постелить себе на диване, пока она догорит, до утра осталось всего ничего, а завтра, точнее, уже сегодня – выходной. Придется как-то пережить вынужденные неудобства.

Шорох в комнате Ани был едва различимым, Марина не придала ему значения. В старом доме всегда слышались какие-то шорохи, скрип рассохшихся половиц, шуршание обоев. Она уже расстелила простыню и взбила жесткую подушку, когда шорох повторился, а следом за ним послышались частые шаги: точно кто-то пробежал по полу маленькими ножками. Душа ушла в пятки. Она вспомнила единственную молитву, которую знала, неумело перекрестилась и прислушалась. Тишину нарушало только мерное тиканье часов да потрескивание догорающей свечи. Сердце колотилось так, что уши едва не закладывало. Марина забралась под плед, не снимая грязной одежды, и вся сжалась в комочек, как в детстве, когда она пряталась от бабайки, живущего под кроватью. Девушка надеялась заснуть до того, как потухнет свечка – единственное ее спасение от темноты. Вдруг она услышала шипение.

Рыжий язычок пламени вспыхнул и погас.

Наступила кромешная темнота. Некоторое время Марина лежала, прислушиваясь к шорохам, завыванию ветра за окном, а когда за стенкой раздался четкий всхлип, подскочила, едва не свалившись на пол.


Убеждать себя в том, что она заснула и не услышала, как вернулась Аня, было бы глупо. Всхлип повторился, а за ним и топот. Марина укрылась пледом с головой, совсем как маленькая девочка, которая прячется от нависшей опасности. Сколько она так пролежала, час или всего минуту, девушка не знала, но под пледом становилось невыносимо жарко, и пришлось из-под него выбираться. Видимо, от страха Марине очень захотелось в туалет. Терпеть не было никаких сил, и она, зажмурившись, опустила ноги на пол, потом на ощупь вышла из комнаты и добралась до санузла. Рука автоматически нащупала выключатель, вот только электричества по-прежнему не было. На обратном пути Марина остановилась у двери в спальню Ани. Прислушалась. За дверью стояла тишина. Впоследствии она много раз ругала себя за то, что сделала, и не понимала, зачем так поступила. Когда она встречала подобные сцены в фильмах или на страницах книг, то ругала бестолковых героинь за глупость и считала, что, будь она сама на их месте, никогда бы так не поступила.

Загрузка...