Ярмарка любовников

II

Когда Лулу Пекер представил Реми мадам Леоне, она вначале не обратила на молодого человека ни малейшего внимания. Схватив кипу эскизов, которые он ей протянул, она торопливо перелистала несколько из них, прежде чем взглянуть на их автора. Оглядев молодого человека с ног до головы, она пристально посмотрела ему в лицо. Затем мадам Леона вновь обратилась к рисункам. Поначалу она удостоила Реми своим взглядом лишь потому, что ее удивило качество эскизов. И так как Реми ей понравился, она стала внимательно рассматривать рисунки.

– Да, – произнесла она, – В них что-то есть. Оставьте их мне и зайдите после окончания ревю недели через две… Посмотрим, что мы сможем вместе сделать.

– Спасибо, мадам, – произнес Реми.

Тут ему на помощь пришел Пекер.

– Реми Шассо не может оставить у вас свои эскизы, – и он незаметно толкнул молодого человека ногой.– На этой неделе он должен их показать в другом месте. Вы же видите, что это серьезная работа. Пока вы будете раздумывать две недели, его перехватят другие.

– Ты слишком недоверчив, Лулу, – произнесла мадам Леона.– Уж не думаешь ли ты, что я способна украсть чужие идеи?

– Вы сами, возможно, нет, – сказал Пекер, – но, например, Мириам наверняка не будет испытывать угрызений совести. Тем более что за год вы выжали из нее все, что у нее было в голове.

– Вот как? – подняв от удивления брови, произнесла мадам Леона.– Ты находишь? Ты со временем не изменился, и это мне нравится. К тому же умеешь постоять за себя.

– А как же иначе! – заметил Пекер.

– Кстати, как поживает Меме? – спросила мадам Леона.

– Неплохо. Я с ней увижусь вечером.

– Передай ей от меня привет.

Реми знал, о ком говорила мадам Леона. Он даже почувствовал в ее голосе оттенок дружеской фамильярности, когда она произнесла столь известное всему артистическому миру имя Меме.

В прошлом та была опереточной примадонной. К сорока пяти годам, когда у нее ослабел голос, она перешла в драматический театр. И с тех пор ее имя не сходило с афиш парижских театров, где давались музыкальные представления или ставились комедии. Все звали ее Меме: театральные журналисты, богачи, зрители, заполняющие самые дешевые места в театре, товарищи по сцене и, наконец, Лулу Пекер, ставший полтора года назад ее любовником.

Мадам Леона жестом подозвала Арманделя. И Реми подумал, что она решила представить его самому директору. Но ее мысли были уже заняты совсем другим.

Речь пошла об использовании в мюзик-холле мужской части труппы. Эта властная женщина, известная на всю Францию своим непререкаемым авторитетом в области мюзик-холла, нисколько не сомневалась ни в своем опыте, ни в творческом чутье. Научившись скрывать пробелы в своем образовании, она удивляла всех тем, что обращалась к каждому за советом всякий раз, когда твердо решала поступать, как ей подсказывает интуиция.

– Подойди ко мне, Армандель! – позвала она.– Поговори с Пекером и его другом, у которого отличный вкус; пусть они тебе подтвердят, что я права.

Безусловно, она стремилась получить одобрение поочередно у всех окружавших ее людей, чтобы лишний раз убедиться в полноте своей власти. Она не любила, когда ей противоречили. Однако, с другой стороны, она терпеть не могла явной и неумеренной лести и, возможно, искала весомых аргументов, подтверждавших правильность ее суждений, основанных на профессиональном чутье, а не на образовании.

И она пустилась в пространные рассуждения о том, что теперь никого не удивишь оргиями голых женщин, появлением на сцене девиц с обнаженными пупками и грудями, колышущимися при ходьбе на высоких каблуках. Все это, говорила она, вчерашний день и вышло из моды. Все это годилось в те времена, когда женщины не посещали представления мюзик-холла. Какая публика определяет в настоящее время успех ревю? Женская. Именно женская публика вынуждает режиссеров жертвовать лучшим актером в пользу бездарного и безликого дебютанта, но наделенного в глазах женщин особыми качествами, которые мужчины не могут разглядеть. Именно женская публика заставляет ставить на сцене спектакли, затрагивающие особые душевные струны, или же побуждает автора романа разрабатывать определенные сюжеты. Посещают ли мюзик-холл современные женщины, лишенные нравственных предрассудков? Разве не ходят они сами на представления со своими мужчинами и не советуют посмотреть ревю подругам? Так нужно ли, чтобы они судачили о других женщинах? Чтобы зрительницы со своих мест разбирали их по косточкам либо завидовали? Ясно, что нет. Остается одно: надо им показывать мужчин. И не лишь бы каких, а наиболее красивых и приятных во всех отношениях и, что самое главное, сексуально привлекательных. Еще лет двадцать назад никто бы не осмелился и заикнуться о мужской сексапильности артиста. Лет тридцать назад красавца мужчину назвали бы мужчиной приятной наружности или же приятным молодым человеком, но никогда бы не посмели назвать красавцем. С тех пор нравы изменились. Ну да, благодаря Валентино, Шарлю Пелисье и Гарри Куперу. И всем пришлось подчиниться новым веяниям. Теперь настала мода на мальчиков. Нам нужны мальчики!

И если Армандель проникнется этой идеей – а он всегда держит нос по ветру, – то обеспечит для ревю необходимую рекламу. Впрочем, об этом разговор еще впереди.

– Ну, – произнесла мадам Леона, – а теперь за дело. Армандель, передай, что в полночь для всех будет подано кофе с молоком и сандвичи. А с вами, – обратилась она к Реми, – до встречи через две недели. До свидания. До свидания, Лулу.

– Шассо, вы можете остаться, если хотите, – сказал Пекер, – а у меня свидание. Уйдете, когда вам надоест. В два часа я буду в ресторане «Рош», в пивной Рошешуар, что находится на бульваре справа от площади Бланш. Мы там сможем пропустить по кружечке пива. И не волнуйтесь: на днях вы обязательно получите от Леоны какой-нибудь заказ. Она мне никогда еще не отказывала.

Оставшись один в ложе бенуара, Реми стал ожидать конца репетиции. Но, к своему удивлению, он не чувствовал большой радости от первого успеха.

В самом деле, он был теперь вхож в этот дом, о чем раньше мог только мечтать. И этим он был обязан только самому себе. Только себе, ибо его отец, несмотря на солидные связи и состояние, сколоченное в результате успешной деятельности фирмы под названием «Яйца, масло и сыры Шассо», отказал ему в помощи. Вот уже целых три месяца прошло со дня восемнадцатилетия, а сколько скандалов, ругани и «игр в молчание» пришлось снести Реми за то, что он не захотел последовать по стопам отца и отказался принять участие в деятельности его фирмы!

– Папа, я бы мог понять тебя, если бы мы были бедняками.

– Именно потому, что у меня огромный оборот, – заявил папаша Шассо, – и тысяча триста гектаров земли в Босе, я и запрещаю тебе заниматься ремеслом бездельников! И не рассчитывай на мою помощь. У меня прекрасные отношения с руководством Концерна культурно-развлекательных заведений, так как я основной поставщик их буфетов, но тебе я не дам ни одной рекомендации. Выкручивайся сам, как можешь.

Реми последовал совету отца. И вот перед ним открылась первая дверь. Однако разве ему никто в этом не помог?

Именно это обстоятельство и мешало ему по-настоящему радоваться. В самом деле, ведь этим он был обязан Пекеру. О! Он с симпатией относился к этому блестящему актеру, обезоруживавшему своим искренним цинизмом, хорошему товарищу, чье дружеское расположение льстило его самолюбию. Однако мадам Леона никогда бы не приняла его, Реми Шассо, если бы Пекер не был в свое время любовником этой женщины.

Вот что мучило и унижало Реми в собственных глазах. Ведь он воспользовался любовными связями своего друга. Он смутно чувствовал, что в этом есть что-то не совсем порядочное, не совсем чистое. У него было такое ощущение, как будто он извлек выгоду из собственных любовных похождений.

Ибо ему еще была неизвестна любовь, а о наслаждении он имел весьма туманное представление. Для него все, что связано с наслаждением и любовью, было окутано тайной, непредсказуемо и казалось помехой в жизни.

Он еще ни разу не занимался любовью. Ни на секунду не сомневаясь в том, что каждый любовник страстно влюблен, он не мог себе представить, как может влюбленный мужчина хотя бы в мыслях допустить малейший расчет или извлечь из своей любовной связи какую-то, пусть даже самую малую выгоду.

Он всегда говорил себе: «Когда у меня будет любовница, я никогда не сяду за ее стол, даже если она не содержанка или замужняя женщина».