Ярослав Мудрый

Загадка княжеского завещания

Автор данной книги с определенной долей горечи в предисловии утверждает: «Историк, пишущий о временах Древней Руси, вообще поставлен в заведомо невыгодное положение: в его распоряжении настолько мало источников, и источники эти настолько отрывочны, путаны и противоречивы, что сложить из них хоть сколько-нибудь целостную и достоверную картину происходившего — дело почти невозможное».

Правда в этих словах есть. Исследователь вынужден строить картину прошлого на одном-двух показаниях источников. Но когда появляется третье свидетельство, созданная картина рушится и ее приходится воссоздавать заново. Выход здесь только один — привлекать все возможные источники, даже те, что, на первый взгляд, крайне далеки от интересующей нас темы.

Чтобы убедиться в этом, обратимся к одной из спорных проблем истории Великого Новгорода — вопросу о времени возникновения пятин — частей, на которые делилась Новгородская земля. Одни исследователи полагали, что деление на пятины возникло в конце XV в., уже после ликвидации новгородской самостоятельности, когда московское правительство приступило к описанию доставшихся ему земель. Именно в составленных по этому поводу писцовых книгах 1490-х гг. впервые фиксируются пятины. При этом за позднее происхождение пятин вроде бы говорил и факт, что в указанном источнике некоторые из «половин» пятин названы по именам писцов, описывавших их в конце XV в.

Другие историки склонялись к мнению, что пятинное деление Новгородской земли возникло еще во времена самостоятельного существования Новгорода. Свидетельства этому находим в «Записках о Московии» С. Герберштейна, «Описании Московии» А. Гваньини, житии Варлаама Важского. В данных источниках имеются упоминания о делении Новгородской земли в ранний период на пять частей[1]. Однако все они были составлены в XVI в., то есть много позже эпохи новгородской независимости, и не могут рассматриваться в качестве абсолютно достоверных.

Была высказана и третья точка зрения: пятины существовали в эпоху самостоятельности Новгорода, но возникли далеко не с самого ее начала. Об этом свидетельствует тот факт, что некоторые погосты (а именно из них состояли пятины) относились сразу к двум пятинам. Тем самым со всей очевидностью устанавливается, что деление на погосты древнее пятинного. Была сделана попытка определить и время возникновения пятин. По мнению ряда исследователей, речь должна идти о XIV в., поскольку именно с этого времени в летописях начинают упоминаться все пять новгородских концов. Хотя этот вопрос привлекает внимание ученых около 200 лет, он до сих пор остается нерешенным. Виной тому — утрата новгородского государственного архива эпохи независимости[2].

Казалось бы, какая связь между вопросом о происхождении новгородских пятин и эпохой Ярослава Мудрого? Оказывается, самая прямая. «Повесть временных лет», сообщая под 882 г. о захвате Олегом Киева, в конце рассказа добавляет любопытную подробность, что Олег «устави варягомъ дань даяти от Новагорода гривенъ 300 на лето, мира деля, еже до смерти Ярославле даяше варягомъ»[3].

Как известно, Ярослав Мудрый скончался в 1054 г. Перед смертью князь составил завещание (по выражению того времени «ряд»), распределявшее княжеские столы между его сыновьями. Уже современниками «ряд Ярослава» признавался одним из важнейших документов Древней Руси. В период удельной раздробленности вплоть до монгольского нашествия именно к нему постоянно апеллировали многочисленные потомки Ярослава Владимировича, разбившиеся на два клана — Мономашичей и Ольговичей.

Завещание Ярослава Мудрого, к сожалению, дошло до нас только в пересказе летописца. Однако, в нашем распоряжении имеется возможность выяснить основное содержание данного памятника. Под 1054 г. древнейшие сохранившиеся Лаврентьевская (XIV в.) и Ипатьевская (XV в.) летописи помещают известие о смерти князя и о том, что еще при жизни («И еще бо живущю ему, наряди сыны своя») он распределил свои владения между детьми: «Се же поручаю в собе место столъ старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыевъ; сего послушайте, яко же послушасте мене, да той вы будетъ в мене место; а Святославу даю Черниговъ, а Всеволоду Переяславль, а Вячеславу Смолинескъ»[4]. Отсюда выясняется, что Ярослав Мудрый разделил свои владения между четырьмя сыновьями.

Правда, указанное свидетельство вступает в противоречие с дальнейшим рассказом Лаврентьевской и Ипатьевской летописей. После сообщения о завещании Ярослава, под 1055 г. идет текст, где упоминаются уже пять сыновей: «Начало же княженья Изяславля Кыеве. Пришедъ Изяславъ седе Кыеве, Святославъ Чернигове, Всеволодъ Переяславли, Игорь Володимери, Вячеславъ Смолиньске»[5].

Поэтому издатели «Повести временных лет» посчитали, что летописец пропустил слова «а Игорю Володимерь» и добавили их, выделив курсивом, в текст памятника: «Се же поручаю в собе место столъ старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыевъ; сего послушайте, яко же послушасте мене, да той вы будетъ в мене место; а Святославу даю Черниговъ, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Володимерь, а Вячеславу Смолинескъ»[6].

При этом публикаторы памятника были далеко не первыми, кто добавил эту фразу в текст летописи. Данное несоответствие подметили уже летописцы XV в., в частности составитель Комиссионного списка Новгородской Первой летописи. В рассказе о предсмертных распоряжениях Ярослава он также дописал слова «а Игореви Володимиръ», приведя текст «ряда» Ярослава Мудрого в полное соответствие с тем порядком, в каком его сыновья сели на свои уделы[7].

Но, исправив ошибку в одном месте, новгородский летописец не заметил ее еще в двух местах. Под 989 г., рассказывая о потомках Владимира Святого, он сообщает: «И преставися Ярославъ, и осташася 3 сынове его: вятшии Изяслав, а среднии Святославъ, меншии Всеволод. И разделиша землю: и взя болшии Изяславъ Кыевъ и Новъгород и иныи городы многы киевьскыя во пределехъ; а Святославъ Черниговъ и всю страну въсточную и до Мурома; а Всеволод Переяславль, Ростовъ, Суздаль, Белоозеро, Поволжье»[8]. Тот же текст читаем в статьях, предшествующих Комиссионному списку[9]. Укажем также на то, что в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях сразу после известия о кончине Ярослава и его похоронах обнаруживается сообщение о разделе Смоленска между его сыновьями Изяславом, Святославом и Всеволодом: «И по семъ разделиша Смоленескъ на три части»[10].

В данном случае нельзя все свести к опискам летописца, и поэтому встает вопрос — между сколькими сыновьями: тремя, четырьмя или пятью — разделил свои владения Ярослав Мудрый? Поскольку в упомянутых выше летописных известиях содержится разный набор владений, необходимо выяснить — каков же был их реальный раздел?

Это попытались сделать исследователи относительно раздела Смоленска. Согласно «Повести временных лет», два младших сына Ярослава скончались вскоре после отца: Вячеслав в 1057 г., а Игорь — в 1060 г.[11] Оба они последовательно сидели в Смоленске. Соответственно, данный раздел мог произойти только в 1060 г., когда после смерти Игоря три оставшихся сына Ярослава разделили это выморочное владение между собой. Отсюда вполне логичным выглядит вывод, что новгородский летописец XV в., сообщая о владениях сыновей Ярослава, под 989 г. и в статьях, предшествующих Комиссионному списку, описывает их распределение «задним числом», уже после смерти Вячеслава и Игоря.

Но с подобным предположением согласиться нельзя. Новгородское летописание под 1054 г. говорит о разделе владений Ярослава, из которых Смоленск приходится на долю Вячеслава, затем о похоронах Ярослава, сразу после которых сообщается о разделе Смоленска на три части. Под 1055 г. говорится о вокняжении в Смоленске Вячеслава, под 1056 г. о его кончине и передаче Смоленска Игорю. Наконец, под 1060 г. помещено известие о смерти Игоря[12]. Как видим, известие о разделе Смоленска не вписывается в логику изложения и выглядит попавшим случайно в это место летописи.

Приведенные факты заставляют поднять вопрос о датировке завещания Ярослава Мудрого. И хотя между исследователями дискутируется: был ли данный документ оформлен в письменном виде или же воля князя была изложена им устно, все они единодушно датируют завещание вслед за летописцем 1054 г., годом его кончины.

Между тем на Руси существовала традиция заблаговременного составления завещаний князей. К сожалению, в нашем распоряжении сохранился лишь единственный комплекс подобных документов — от князей московского княжеского дома, поскольку духовные грамоты других русских княжеских домов не уцелели. Несмотря на то, что эти источники дошли до нас от XIV–XVI вв., времени довольно далекому от эпохи Ярослава Мудрого, все же их можно привлечь к исследованию, поскольку традиция и правила составления княжеских завещаний были чрезвычайно устойчивыми.

По этим материалам видно, что княжеские духовные грамоты, как правило, писались за несколько лет до кончины князя. Поскольку подобные документы затрагивали обширный комплекс имущественных отношений, связанных с судьбами значительного числа людей, они не переписывались с завидной регулярностью, как это бывает иногда у некоторых современных людей. Новые варианты завещаний составлялись в исключительных случаях: смерти прежнего наследника, существенного изменения состава наследственных владений и т. п.

^{Неизвестный художник. Портрет князя Ярослава Владимировича. Вторая половина XVIII в.}

Тем самым, предположив, что завещание Ярослава было составлено задолго до его смерти, можно попытаться уточнить его дату, исходя из того, что разница в числе наследников объясняется тем, что завещание писалось после рождения старших сыновей, но до появления на свет младших.

Поскольку в завещании, среди прочих владений, назван Чернигов, ранее принадлежавший брату Ярослава — Мстиславу Владимировичу, скончавшемуся в 1036 г., данный документ мог быть составлен не ранее этого года. Об этом же говорит и тот факт, что в завещании Ярослава (судя по изложению Лаврентьевской и Ипатьевской летописей) в числе его владений не упоминается Новгород, равно как и княжеский первенец Владимир, посаженный в том же 1036 г. отцом в этом городе[13].

Сыновья Ярослава Изяслав (в крещении Дмитрий), Святослав (в крещении Николай), Всеволод (в крещении Андрей) родились соответственно в 1024, 1027 и 1030 гг.[14] Следующий сын киевского князя Вячеслав (в крещении Меркурий), судя по «Повести временных лет», родился также в 1036 г.[15] Но в завещание своего отца он не попал. Тем самым можно говорить о том, что «ряд Ярослава» был составлен после перехода к нему Чернигова, последовавшего после смерти Мстислава Тмутараканского, но до рождения его сына Вячеслава.

Вероятно, практически сразу после того как было составлено завещание, к Ярославу Мудрому отошел Смоленск. Это случилось после смерти его прежнего владельца. Им, согласно, Никоновской летописи, являлся сын Владимира Святославича и, соответственно брат Ярослава, князь Станислав Владимирович[16]. Известия о нем крайне скудны. В. Н. Татищев называл его сыном Владимира от чешской княжны[17]. Полагают, что он скончался в 1036 г. Это убеждение основано на замечании Н. М. Карамзина, что после смерти Мстислава в 1036 г. «о детях Владимировых, Всеволоде, Станиславе, Позвизде летописец не упоминает более»[18].

Но сразу после кончины Станислава Ярослав Мудрый предпочел, видимо, не переписывать свое завещание, а составить к нему «приписную грамоту». Подобная традиция дожила вплоть до ХV в., когда Василий Темный составил приписную грамоту к своему завещанию[19]. Видимо, аналогично действовал и Ярослав Мудрый. В «приписной грамоте» к своему завещанию он распорядился о разделе Смоленска между тремя старшими сыновьями. Указание на ее существование видим в упоминании раздела Смоленска Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописями.

Традиция составления княжеских завещаний на Руси знает примеры, когда князьям приходилось составлять свои завещания по несколько раз, переписывая их в зависимости от складывавшейся обстановки. Так, от Ивана Калиты дошло две духовные грамоты, а от Василия I — три[20]. Не был исключением из этого правила и Ярослав Мудрый. Если новгородский летописец знает у него трех наследников, то Лаврентьевская и Ипатьевская летописи говорят уже о четырех.

Очевидно, это объясняется тем, что через несколько лет после составления первого завещания Ярослав написал второе, в котором помимо трех старших сыновей назвал наследником и родившегося к тому времени Вячеслава, которому предназначался Смоленск. Что же стало поводом для составления Ярославом нового завещания? Судя по всему, это мог быть военный поход или опасная поездка, откуда можно было не вернуться. Традиция требовала от князей составления распоряжений на случай печального исхода. Неудивительно, что обе свои духовные грамоты Иван Калита составил перед визитами в Орду[21]. Для Ярослава таким толчком могли стать известные по летописи походы на Литву или мазовшан, соответственно в 1040 и 1041 гг.[22]

В новом завещании Ярослава Мудрого не было упоминания самого младшего сына Игоря. К сожалению, о его рождении летописи молчат, хотя В. Н. Татищев датирует это событие 1036 г.[23] Отсутствие упоминания Игоря в пересказе завещания Ярослава, содержащемся в Лаврентьевской и Ипатьевской летописи, позволяет говорить, что новый вариант «ряда Ярослава» был составлен до его рождения. И хотя самый младший сын Ярослава не значился в его завещании, после смерти отца старшие братья выделили ему долю наследства. Это нашло отражение в известии 1055 г. о распределении уделов между сыновьями Ярослава.

Подобная традиция дожила до XIV в. В 1389 г. была написана духовная грамота великого князя Дмитрия Донского. Однако в ней в числе наследников не был указан младший из его сыновей — Константин, родившийся за несколько дней до смерти отца. Наделить его уделом пришлось старшему брату — великому князю Василию Дмитриевичу. В его первой духовной грамоте, датируемой 1406–1407 гг. читаем: «А брата своего и сына благословляю, князя Костянтина, даю ему въ оудел Тошню да Оустюжну, по душевнои грамоте отца нашего, великого князя»[24].

Таким образом, можно утверждать, что «ряд Ярослава» был составлен задолго до его кончины. Первый вариант был написан в 1036 г., скорее всего — сразу после того, как Ярослав стал, по словам летописи, «самовластьцемь Русьстей земли»[25]. В нем в числе наследников значились три его сына. После смерти брата Ярослава Станислава завещание киевского князя было дополнено приписной грамотой, содержавшей распоряжения о разделе Смоленска. Второй вариант завещания был составлен около 1040–1041 гг., перед одним из военных походов Ярослава. В нем имущество делилось уже между четырьмя сыновьями киевского князя. После смерти Ярослава свою долю в наследстве получил и его младший сын Игорь.

Но каким образом «ряд Ярослава» связан с новгородскими пятинами? Ни Лаврентьевская, ни Ипатьевская летописи, пересказывая завещание Ярослава Мудрого, ничего не сообщают о судьбе Новгорода. Только позднейший новгородский летописец уточняет, что на долю старшего сына Изяслава помимо Киева пришелся и Новгород: «и взя болшии Изяславъ Кыевъ и Новъгород»[26].

Объясняется это тем, что в 1052 г. умер старший сын Ярослава Владимир, по давней традиции княживший в Новгороде. Вскоре после его кончины Новгородская земля, до этого находившаяся со времен Рюрика на обособленном положении, вошла в состав единого Древнерусского государства и, согласно родовому обычаю, была поделена между остальными сыновьями Ярослава.

Исследователями достаточно давно была отмечена тесная географическая связь пятин с новгородскими концами. Четыре пятины (Водская, Шелонская, Деревская и Обонежская) начинались прямо от городских границ соответствовавших им городских концов (Неревского, Людина, Славенского, Плотницкого), являясь непосредственным продолжением последних. Лишь один из концов — Загородский, образовавшийся, видимо, позднее, соответствовал Бежецкой пятине, территория которой начиналась в 100 верстах от Новгорода, поскольку, по всей вероятности, земли у границ города были уже распределены между другими четырьмя концами. Очевидно, именно Загородский конец вместе с Бежецкой пятиной составили жребий Игоря, младшего сына Ярослава, выделенный ему старшим братом Изяславом уже после смерти отца. Таким образом, возникновение новгородских пятин и концов следует датировать эпохой Ярослава Мудрого. Они являлись территориями, выделенными каждому из его наследников.

В данном случае сталкиваемся с явлением совместного владения, очень типичного для Древней Руси, для которой был характерен расщепленный характер княжеской власти. По наличию и состоянию источников он лучше всего изучен на материале Москвы XIV–XVI вв., данные которого можно вполне перенести на предшествующую эпоху.

Новгород с окрестностями, хотя и был поделен между наследниками Ярослава Мудрого, продолжал сохранять известное единство. Окончательному разделу города между князьями препятствовало то обстоятельство, что в общей нераздельной собственности совладельцев продолжал находиться целый ряд учреждений, позволявших выполнять отдельные общие функции (оборона, торговля, сбор дани и т. п.) для всех князей более эффективно, с меньшими затратами, нежели, если бы они находились в индивидуальной собственности одного из них. В данном случае один из князей-совладельцев (в пределах Новгорода) по отношению к другим выступал в качестве великого князя. Именно этим обстоятельством объясняется уточнение позднейшего новгородского летописца, что на долю старшего сына Изяслава помимо Киева пришелся и Новгород: «и взя болшии Изяславъ Кыевъ и Новъгород»[27].

В этом же качестве выступал и посадник — представитель великого князя. Любопытно, что именно с эпохи Ярослава Мудрого начинают свой отсчет летописные списки посадников (если не считать легендарного Гостомысла, жившего за полтораста лет до следующего посадника Коснятина)[28].

История дальнейших переходов новгородских концов и пятин из рук в руки еще ждет своего исследователя. Здесь же отметим, что нам необходимо решить еще один вопрос — выяснить точную дату смерти Ярослава Мудрого.

Ипатьевская летопись под 6562 (1054) г. сообщает: «Преставися князь Рускии Ярославь… Ярославу же приспе конець житья и предастъ душю свою месяца февраля 20 в суботу 1 недели поста въ святого Федора день»[29]. На основании этой записи Русская православная церковь установила день его памяти как благоверного князя 20 февраля (4 марта) в високосный год или 20 февраля (5 марта) в невисокосные годы.

Однако, в в процитированном выше летописном известии два календарных ориентира из трех явно неверны: 20 февраля в 1054 г. приходилось на воскресенье, а память св. Феодора Тирона отмечается 17 февраля. Неудивительно, что «Большая российская энциклопедия» не столь категорична, указывая датой кончины Ярослава 19 (или 20) февраля 1054 г.[30]

Это разногласие в свое время породило дискуссию о дате смерти великого князя — Н. М. Карамзин и М. П. Погодин датировали ее 19 февраля 1054 г., поскольку этот день выпал на субботу[31]. Н. П. Шляков предположил, что летописная ошибка в дате и дне недели не случайна, поскольку их соотношение ежегодно смещается на единицу, а следовательно, Ярослав Мудрый умер не в 1054, а в 1055 г.[32]

Также при изучении летописей исследователи заметили, что датировка одних и тех же событий в разных летописных сводах зачастую может отличаться на один — два года. Это особенно характерно для наиболее ранних летописей: Лаврентьевской, Ипатьевской, Новгородской первой.

В начале XX в. специалист в области хронологии Н. В. Степанов предположил, что указанные расхождения в датировках — не ошибки, а следствие использования двух различных календарных стилей. Если византийский календарь отсчитывал год с 1 сентября, то на Руси даже после принятия христианства сохранялось существовавшее еще в пору язычества начало года с марта.

Полагают, что подобная ситуация сохранялась примерно до конца XIV в., когда на Руси происходит постепенный переход с мартовского счисления на сентябрьское, просуществовавшее вплоть до эпохи Петра I. Именно от этого времени до нас дошли древнейшие летописные своды. При их создании летописцы, несомненно, должны были учитывать переход с одного календарного стиля на другой.

Но в целом ряде случаев это было сделано не без ошибок. При переводе дат на другой календарный стиль возможны только два варианта: мартовский год по отношению к сентябрьскому с тем же порядковым номером может начинаться или на полгода позже сентябрьского, или на полгода раньше. Поэтому Н. В. Степанов предложил мартовский год, начинающийся на полгода позже сентябрьского, назвать мартовским, а тот, который начинался на полгода раньше сентябрьского, — ультрамартовским (от лат. ultra — по ту сторону). Тем самым вполне удовлетворительно объяснялась небольшая (в один-два года) хронологическая разница в описании одних и тех же событий различными летописями.

^{Х. Ф. Спринк. Портрет Ярослава Мудрого. Серии гравюр «Портреты русских деятелей, изданных князем А. М. Белосельским-Белозерским». Конец XVIII в.}

Позднее выяснилось, что Ипатьевская летопись датируется концом 1420-х гг. и в ней летописный год «от сотворения мира» указан по сентябрьскому летоисчислению, а не по мартовскому, как думал Н. П. Шляков.

Задолго до этого дискуссия зашла в тупик, в результате чего академик А. А. Куник признавался в невозможности установить с полной уверенностью год и день смерти Ярослава Мудрого[33].

Разгадку дала запись, обнаруженная среди древних граффити Софийского собора в Киеве, относящая это событие не к субботе, а к воскресенью: «Въ [лето] 6562 месяца феврари 20 успение царя нашего въ въскресени в… еде… Феодора»[34].

Следует напомнить, что в Древней Руси отсчет новых суток начинался предыдущим вечером. Вплоть до начала XVIII в. сутки разбивались на «ночные» и «дневные» часы. Конец дня возвещали особым знаком, что называлось «отдачей часов», а с заходом солнца отсчитывался новый день. Это счисление перешло в Христианскую Церковь из Ветхого Завета. В частности, евреи полагали началом суток время солнечного заката (примерно в 18:00), и поэтому сутками считался период между солнечным закатом одного дня и последующего дня[35].

Данный порядок был отменен решением Синода лишь в 1722 г. с заменой прежних часов общеевропейскими, а началом суток сделалась полночь (в 00:00, как сейчас). Реликтом прежнего отсчета времени является то, что и поныне суточный богослужебный круг начинается вечером.

Таким образом, если какое-либо событие произошло вечером, скажем в 21 час, то, с одной стороны, оно записывалось следующим днем, но с другой — датировалось еще предыдущим. Именно это видим и в случае с кончиной Ярослава Мудрого. Он умер в ночь с 19 на 20 февраля 1054 г., когда по одному счету уже наступило 20 февраля, но все еще продолжалась суббота[36].

Нет никакого противоречия и в том, что в летописном известии указана память Феодора Тирона, обычно отмечаемая 17 февраля, ибо Церковь поминает его не только в день его мученической кончины, но и каждую субботу первой недели Великого Поста. Именно на эту деталь указал автор Ипатьевской летописи.

При этом случай с датой кончины Ярослава Мудрого не является чем-то уникальным для Древней Руси. Это относится и к известной битве на Калке 1223 г. Лаврентьевская летопись датирует ее 30 мая: «се же ся зло сключи месяца мая въ 30 на память святаго мученика Еремиа»[37]. Н. М. Карамзин утверждал, что летописец в данном случае ошибся, поскольку память указанного святого отмечается 31 мая[38]. Под его влиянием эта дата утвердилась во всех школьных и вузовских учебниках. Однако противоречия здесь нет. Битва проходила вечером 30 мая, но уже после наступления нового церковного дня.

Как видим, привлечение всей совокупности исторических источников позволяет более рельефно воссоздать картину той далекой эпохи.

^{Раздел Руси по «ряду» Ярослава Мудрого. Карта д. и. н. С. Н. Темушева (Беларусь, Минск, Белорусский государственный университет)}