Ад всегда сегодня

Пролог

На углу патрульный полицейский пикап притормозил и плавно остановился под самым фонарем. Водитель повернулся к пассажиру:

— Ты бы не прочь, чтоб кто-то другой подежурил в такую ночку, так ведь?.. Ага, чуть я, старый дурак, не забыл, что ты любишь свою работу…

Ответ полицейского Хенри Джоузефа Дуайера не стоило бы повторять, тем более печатать. Когда машина отъехала, на его лицо наплыл такой грустный задумчивый туман, словно она увезла с собой и его каску, и непромокаемую пелерину, и еще кое-что. Так он постоял всего лишь с полминуты, вслушиваясь в урчание сворачивающего за угол автомобиля. Дождь не утихал ни на миг, по-прежнему лило как из ведра; капли пронизывали свет уличного фонаря, словно серебряные нити светлую льняную ткань. Дуайер оторвал взгляд от мрака, где растворились задние огни пикапа, повернулся и уныло зашагал в конец улицы.

Только пробило десять вечера, впереди вся мокрая и холодная ночь. Улицы были пусты — не только из-за дождя и слякоти: был повод и такому бывалому человеку, как Дуайер, чувствовать себя неуютно в столь поздний час. «Чего трястись, — одернул он свой страх, — через десять месяцев все будет позади». Все же невольно он всунул руку под плащ и погладил коротковолновую радиостанцию на груди — последний приют надежды для полицейского, волшебную флейту, которая за пару минут, если потребуется, приведет подмогу.

Он помедлил на углу и бросил взгляд на единственный оазис света с другой стороны площади — еще не закрытый бар. Глоток чего-нибудь согревающего в желудке не помешает в такую ночь, и потом, он же забыл забрать из дежурки сигареты.

В баре был виден только один клиент в серой кепке и старом дождевике, который, склонясь над стойкой, беседовал с хозяином, Сэмом Харкнессом.

Дуайер подошел к бару как раз тогда, когда мужчина бросил «спокойной ночи» через плечо, вжал голову в плечи, готовясь нырнуть в дождь, и угодил прямо в объятия полицейского.

— Полегче на поворотах, — предупредил Дуайер и только сейчас узнал посетителя. — А, это вы, мистер Фокнер. Дрянь погода нынче, не так ли?

— Чистая правда, — улыбнулся мужчина. — Пришлось выскочить за сигаретами. Вам-то, наверное, за такие ночки платят двойную ставку.

— Дождешься от них, держи карман шире.

Фокнер растворился в струях дождя, а Дуайер толкнул дверь, спустился по трем ступенькам и хмыкнул:

— Летит как на пожар.

Харкнесс налил чая из термоса, бросил в чашку пару кусочков сахара, придвинул ее к полицейскому и расплылся в улыбке.

— Можно подумать, ты бы на его месте в такую ночь не мчался со всех ног домой в теплую постельку? Бьюсь об заклад, его там поджидает девчонка в одной только распашонке. Везет же этим художникам!

Дуайер беззаботно рассмеялся:

— Ох и завидущий ты. Ладно, дай пачку тех, что всегда. Может, хоть курево поможет скоротать такую ночку. Как твои дела?

Харкнесс протянул сигареты и отсчитал сдачу с десяти шиллингов.

— Если повезет, заработаю на бензин от дома и обратно, — хмыкнул он.

— Чему удивляться, в такую ночь редко кто высунет нос из дома, — резонно заметил Дуайер.

— Гм, — буркнул бармен. — Если бы хоть девочки приходили, так нет, сейчас все стараются работать дома, а те, которые поумнее, нанимают ангела-телохранителя подремать у дверей. Этот мерзавец всех переполошил, чтоб он сдох, этот Любовник Дождя.

Дуайер прикурил сигарету, привычно сложив ладони лодочкой, и нехотя спросил:

— А ты сам-то не боишься?

Харкнесс пожал плечами.

— Чего мне бояться? Такие, как я, ему ни к чему. Не пойму только: как дамочка, если у нее с головой все в порядке, решается выходить из дома в такую ночь. — Он вытащил из-под стойки вечерний выпуск газеты. — Только глянь на эту бедную крошку. Пегги Ноуман, обычная шлюшка. Он прикончил ее в парке прошлой ночью. Сколько лет она проработала в нашем квартале! Помнишь, щуплая симпатичная ирландка, лет под пятьдесят. Сроду мухи не обидела, никому грубого слова не сказала. — Он зло скомкал газету и смахнул ее с прилавка. — А что вы, ребята из полиции? Собираетесь это прекратить или как?

Вот вопиющий об отмщении глас обеспокоенного и перепуганного народа, который требует козла отпущения, пришло на ум Дуайеру. Он раздавил сигарету в пепельнице и бережно всунул окурок в только что распечатанную пачку.

— Увидишь, никуда он от нас не денется. Он сам завязывает веревочный галстук у себя на шее. Такие психи всегда попадаются.

Слова звучали неубедительно даже для него самого, и Харкнесс, учуяв это, язвительно спросил:

— Ага, только скажи, сколько баб он еще грохнет, прежде чем вы его скрутите?

Слова эти еще долго бились зловещим эхом в ушах Дуайера, когда он, простившись с барменом, нырнул в ночной дождливый мрак.

Харкнесс проводил его взглядом сквозь стекло, и хотя быстро потерял из виду его силуэт среди бесконечных струй, но еще долго слышал хлюпающие шаги. Через минуту наступила тишина, наполненная шуршанием дождя. Горло его вдруг сжало леденящее чувство страха, предчувствие кошмара. Ему вдруг захотелось догнать и остановить одинокую тень. Он шумно вздохнул, включил радио погромче и закурил трубку.

Джо Дуайер медленно брел в густой тьме, его мерные шаги, словно теннисные мячики, отбивались от сбившихся в кучу домов, построенных, пожалуй, еще при королеве Виктории.[4] Каждый десяток метров полицейский останавливался, обшаривая острым лучом фонарика арки и подворотни, пару раз даже заглянул во дворы, в которых были сквозные проходы. Дуайер был честным служакой, и все его действия строго соответствовали инструкции, хотя он и совершал их почти автоматически. Он продрог насквозь, холодные капли, стекая с воротника, промочили рубашку на спине, а впереди предстояли еще целых семь часов дождливого дежурства. После разговора с Харкнессом на душе у него скребли кошки. Конечно, приятель со сдвигом, но за кого сейчас можно ручаться, что он нормальный? Все оттого, что люди слишком много времени просиживают у телевизора, который приучил их, что все преступления ловко и бесхлопотно раскрываются ровно за пятьдесят две минуты экранного времени — нет, даже быстрее, если считать рекламные врезки.

Машинально, по привычке, не замедляя шаг, он направил луч фонарика в узкую прорезь переулка Доб Керт и остолбенел. В лужице света мок дамский черный сапожок на высоком каблуке. Фонарик вырвал из темноты раскинутые ноги, бесстыдно задранную на бедра юбку и застыл на молодом женском лице. Голова жертвы, неестественно вывернутая, мокла в луже, в потухших глазах пусто отразился свет фонарика.

Невероятно, но он почему-то не испытал страха, просто быстро подбежал, присел и осторожно коснулся рукой мертвого молодого лица. Ладонь почувствовала нежное тепло кожи, а в такую ночь это могло означать только одно…

Он услыхал чужие шаги прежде, чем успел оглянуться. Дуайер хотел подняться, выпрямиться, приготовиться к нападению, но чей-то сильный удар скинул с него каску, острая боль обожгла затылок. Полицейский вскрикнул, упал лицом на грудь девушки и почувствовал, что к холодным дождевым каплям примешиваются горячие липкие струйки. Он начал проваливаться во мрак, но старался дышать глубоко: глубже, еще глубже, пытаясь бороться с надвигающимся беспамятством, последним усилием воли он вспомнил инструкцию, заставил себя запустить руку под пелерину, в карман, где была радиостанция, и нажал кнопку сигнала о помощи.

Даже тогда, когда сквозь боль до него донесся зуммер, что его призыв услышан и помощь близка, он боролся со зловещим мраком, всеми силами сопротивляясь темноте, готовой поглотить его сознание. Он сдался лишь тогда, когда первая полицейская машина с голубой «мигалкой» на крыше вылетела из-за угла. Дуайер закрыл глаза, глубоко вдохнул аромат дешевых духов и покатился в бездонную пропасть.

Глава 1

Дождик начал накрапывать поздним вечером, с наступлением темноты усилился, а к полуночи грозил перейти в потоп. Ветер издалека пригнал беременные бурей тучи, согнав их с Северного моря, обрушил на крыши домов, парки и мостовые, зло забарабанил в окна мастерской Бруно Фокнера.

Студия — громкое название бывшего сарая — ибо именно в этом шестиэтажном доме, построенном полвека назад, помещались склады и хранилища торговца шерстью, позже переделанные в жилые квартиры. В гостиной огонь полизывал сыроватые поленья в средневековом камине. Багряное пламя было единственным источником света в вечернем мраке, порой вырывая из мрака четыре огромные зловещие скульптуры, застывшие рядом с помостом для натурщиц.

В дверь позвонили раз, еще раз, еще и еще.

Дверь рядом с камином, ведущая в остальные комнаты, отворилась, и на пороге появился хозяин в небрежно застегнутой рубашке, словно его только что выдернули из постели. Широко зевая, он на секунду облокотился на греющуюся каминную полку. Высокий, широкоплечий, крепкий и складный мужчина тридцати лет с самоуверенным лицом и дерзкими глазами, как это обычно свойственно «людям искусства», среди которых принято считать, что они созданы для иных, высших целей, столь далеких от ничтожных интересов низких и мелких людишек, потянулся, поморщился и раздраженно крикнул:

— Слышу, слышу, уже иду. — Он щелкнул замком и неожиданно улыбнулся. — А, это ты, Джек, привет.

Молодой мужчина, ровесник хозяина, прислонившись к стене, не успев снять палец с кнопки звонка, весело ответил:

— Ну ты и копаешься!

Фокнер распахнул дверь пошире и впустил гостя. Молодой человек в безукоризненном смокинге и наброшенном на плечи плаще с бархатным воротником привычно переступил высокий порог.

Хозяин захлопнул дверь, шагнул в гостиную и вытащил сигарету из серебряной шкатулки. Джек следил за ним внимательным взглядом.

— Выглядишь ты не лучшим образом.

— Не трудись, я все равно испытываю к тебе добрые чувства, — рассмеялся Бруно.

Морган обвел глазами комнату, его взгляд споткнулся о трубку, снятую с телефона и лежавшую рядом на маленьком инкрустированном столике. Вздохнув, он подошел и аккуратно положил ее на рычаг.

— Так я и думал. Все мои попытки в течение трех часов дозвониться до тебя не увенчались успехом.

Фокнер невозмутимо пожал плечами.

— Двое суток работал как каторжный… А потом снял трубку и завалился спать. А что случилось, Джек? Чего ты пришел?

— Что с твоей памятью, Пракситель?[5] Сегодня день рождения Джоанны. Она прислала меня за тобой.

— Боже мой, клянусь, совсем вылетело из головы! Уже, пожалуй, не отвертеться?

— И не мечтай. Всего лишь восемь вечера, — ухмыльнулся Джек.

— Черт возьми! Не сомневаюсь, что Джоанна, как всегда, зазвала целую толпу зануд. И потом, я забыл про подарок, — уныло вспомнил Бруно.

Жестом фокусника, в преддверии бурных аплодисментов, Морган вынул из кармана кожаный футляр и положил его на стол.

— Жемчужное колье… Всего-навсего целых семьдесят пять фунтов. Прямо от «Хамберта». Я позволил себе записать его на твой счет.

— Воздам сторицей, Джек! — засмеялся хозяин. — Не могу передать, как я намучился с этими чудовищами! — Он махнул рукой в сторону скульптуры и отправился в ванную сбривать двухдневную щетину.

Гость, сбросив плащ на кресло, приблизился к скульптуре и застыл в созерцании.

Конечно, далекий от искусства новичок не назвал бы классикой эти четыре женские фигуры, сработанные в натуральную величину, хотя и было в них что-то от ранних образов Генри Мура.[6] От группы застывших женщин веяло холодом и ужасом. Джек передернул плечами.

Хлопнула дверь в ванной, и Бруно в махровом халате ласково хлопнул приятеля по плечу.

— Ну, как тебе?

— Ты добавил еще одну… А ведь спорил с пеной у рта, что три — классическая триада, что все остальное от лукавого…

Скульптор пожал плечами.

— Пять недель назад, когда я впрягся в эту работу, мне казалось, что и одной хватит с лихвой. Потом замыслы стали расти, грузнуть, пухнуть словно грибы после дождя… Хуже всего, что я уже не в силах оторваться.

— Знаешь, дружище, но это же чудо, лучшее из того, что ты когда-либо совершил!

Фокнер ответил, помолчав с полминуты. В голосе его были усталость и сомнение.

— Я не спешил бы с выводами. Кажется, все еще чего-то недостает. Нарушены пропорции, нет какого-то равновесия и, как следствие, покоя или ужаса. Наверное, придется прибавить к ним еще одно чучело.

— По-моему, хватит.

— Мне видней, дружище. Ну да черт с ней, работой, глина может подождать, а Джоанна вряд ли. Пойду переоденусь — и вперед.

Он вернулся в ванную, а Джек запустил руку в шкатулку, вытащил сигарету, с удовольствием затянулся ароматным дымом и громко, чтоб его было слышно, спросил:

— Что ты думаешь о последнем случае этого Дождливого маньяка?

— Только не говори, что он еще кого-то грохнул. Сколько уже всего, четыре?

Морган протянул руку к газете, лежавшей на кресле у камина.

— Сейчас узнаем подробности. — Он пробежал глазами колонки и крикнул: — Нет ничего. Ага, это вчерашний вечерний выпуск, а жертву нашли позже, в девять.

— Где это случилось? — спросил Фокнер, выходя из ванной и застегивая вельветовую куртку.

— Неподалеку от парка, — кивнул Морган и поморщился. — Ты что, не думаешь переодеваться?

— А я что, по-твоему, голый? — возмутился Фокнер.

— Ты отлично знаешь, о чем я говорю.

— Для кого мне выряжаться? Для своры чопорных придурков? Никогда! Когда мы с Джоанной решили пожениться, она дала слово принимать и терпеть меня таким, каков я есть. Примерно таким, как сейчас. — Он снял с вешалки плащ и накинул его на плечи. — Единственное, в чем я не сомневаюсь, это то, что, прежде чем попасть на «ярмарку тщеславия»[7] у Джоанны, я должен промочить горло.

— Обойдешься. Нет времени, — отрезал Джек.

— Не мели ерунды. Нам все равно по пути не миновать бар «Кинг», так ведь? А пару минуток всегда можно найти.

— Черт с тобой! Сдаюсь, но только по глотку.

Фокнер расплылся в улыбке, и сразу оказался моложе и симпатичней.

— Честное-пречестное. Ну, идем.

Он потушил свет, и оба вышли в дождь.

Бар, куда они заглянули, был непривычно пуст, а его хозяин, Харри Медоуз, добродушный бородач лет пятидесяти, читал газету за стойкой. Кинув взгляд на посетителей, он улыбнулся:

— Добрый вечер, мистер Фокнер. Рад вас видеть, мистер Морган.

— Привет, Харри. Плесни-ка нам два стаканчика бренди.

— Мне полстаканчика, — вмешался Морган, — я за рулем.

Фокнер вытащил сигарету из пачки и закурил, пока Медоуз ловко протирал бокалы, смотрел сквозь них на свет и наполнял золотой влагой.

— Что-то тихо у тебя сегодня, — заметил Бруно.

— Еще рано, — предположил Морган.

— Сегодня клиентов не будет, готов держать пари. — Медоуз придвинул к ним газету, сложенную на странице с крупным заголовком «Дождевой Любовник снова дал знать о себе». — Пока этот сукин сын разгуливает на свободе, никто и носа не высунет на улицу. Он всегда выходит на охоту в дождь. Ему, видите ли, нравится убивать под шорох капель. Куда только смотрит эта чертова полиция!

Фокнер отпил из своего бокала и покосился на газету.

— Ручаюсь, что издатели заплатили ему за сенсацию фунтов пятьдесят, не меньше, — усмехнулся Джек.

— Скорее всего какой-нибудь репортер сам крадется дождливыми ночами, лишь бы было о чем писать и что читать, — добавил Фокнер, осушая стакан.

Харри Медоуз согласно кивнул.

— Скажу вам, приятели, у меня мороз по коже, стоит лишь о нем вспомнить. Но ручаюсь, сегодня на улицах не встретишь одинокую дамочку.

Двери неожиданно скрипнули и впустили молодую женщину лет девятнадцати, может быть, двадцати, не старше. Такой тип красоток, у которых всего слишком много (огня во взгляде, косметики на лице, нейлоновой откровенности ног), нравится почти всем мужчинам, невзирая на доступность и вульгарность, а может, именно поэтому. Девушка была одета в черный лаковый непромокаемый плащ, красную полоску материи, которой не хватило бы на мужской носовой платок, вместо юбки и высокие обтягивающие кожаные сапоги. Она окинула равнодушным взглядом бар, посетителей, стаканы в их ладонях, без страха пошла в дальний неосвещенный угол и уселась на табурете, не заботясь, что плащ распахнулся и крошечная юбка поползла вверх. Достав из сумочки дешевую пудреницу, она занялась макияжем.

— И все-таки нашлась куколка, которая не из пугливых, — кивнул Фокнер в угол.

Джек Морган ответил ему улыбкой и добавил:

— Скорее всего она не читает газет. Наверное, запомнила не все буквы алфавита. Страшно подумать, что с ней случилось бы, наткнись она в эту ночь на Любовника Дождя.

— Зато я отчетливо представляю, что стало бы с ней, попади она в мои руки, — кровожадно прищурился Фокнер.

Медоуз с серьезным видом покивал головой.

— Ага, если принять во внимание ее «боевую раскраску» и длину юбки, то неизвестно, кто остался бы после вашей встречи в живых.

Фокнер оторвался от стакана:

— Значит, она проститутка?

Харри Медоуз лишь пожал плечами вместо ответа.

— Что за вопросы!

— Черт тебя подери, Харри! Ведь она, как и все мы, тоже хочет кушать. Сам живи, но и другим дай пожить. Налей-ка, Харри, ей за мой счет, а нам с Джеком повтори.

— Желание клиента — закон, — деловито ответил Медоуз.

Он вышел из-за стойки, отодвигая пустые столы, прошел в конец зала и склонился над юной дамочкой. Девушка нехотя обернулась, бросила оценивающий взгляд на толстяка и… — о, диво! — кокетливо покачала кудрявой головкой. Медоузу пришлось прогуляться к стойке и обратно, чтоб подать ей джин с тоником. Фокнер не мог оторвать от нее глаз, пока Морган не похлопал его ласково и требовательно по плечу.

— Пора, Бруно, хватит. Не суй свой нос, куда не следует. Потом, мы и так опаздываем.

— Не принимай близко к сердцу, — проворчал приятель.

Девушка поднесла бокал к губам, а он погладил ее прямую спину, еще раз обнял взглядом ее притягательную фигурку в распахнутом плаще с блестящими от дождя нейлоновыми коленками и внезапно расхохотался.

— Что тебя вдруг развеселило? — жестко спросил Морган.

— Вообрази, как вытянулись бы лица у зануд, если б мы привели эту цыпочку с собой…

— К Джоанне? Ты с ума сошел!

— Только представь физиономию достопочтенной тетушки Мэри, всю в морщинах, которых хватило бы и на всех ее приятельниц. Ты только представь, как она сожмет рот наподобие куриной гузки. Ха-ха-ха! Это, пожалуй, идея!

— Не дури, Бруно, — рявкнул Морган. — Даже тебе это не сошло бы с рук.

Фокнер обернулся к нему и, не снимая ладони с плеча гостьи, процедил:

— Так уж и не сошло бы?

Он склонился над девушкой.

— Вы одна и скучаете? — вкрадчиво спросил он.

Девушка равнодушно пожала плечами.

— Почему же, просто жду. — В ее голосе явно слышался ирландский акцент, но он ее вовсе не портил.

— И кого же, если не секрет? — не отступал Фокнер.

— Жениха.

— Чушь! — рассмеялся Бруно. — Ждать жениха в наше время — просто нелепо. Поверьте, детка! Кому же знать это, как не мне, ведь я и сам женишок.

— На самом деле? — Девушка подняла на него взгляд. Ее блестящая сумочка из лакированной искусственной кожи отражала свет бра над столиком. В нижнем правом углу была прикреплена сияющая металлическая буква «Г».

Фокнер подхватил сумочку и вопросительно посмотрел на собеседницу.

— «Г»? И как же дальше?

— Грейс.

— О, как вам идет это имя![8] А может быть… — замялся молодой человек. — Мы с другом направляемся на вечеринку, такой небольшой прием. Мне подумалось, что, может, и вы бы присоединились к нам?

— А кто там будет? — живо поинтересовалась она.

— Люди примерно такого сорта, — Фокнер протянул руку в сторону Моргана. — Я-то нет, а вот он как раз вырядился по такому случаю.

Лицо девушки оставалось бесстрастным, но в голосе появился интерес.

— Заманчиво. Ладно, придется тогда сегодня Харолду облизнуться. Тем более что он должен был быть здесь в полвосьмого.

— Но и тебя, моя птичка, здесь не было в полвосьмого, так ведь?

Молодая женщина сморщила носик.

— А при чем здесь я?

— Вот она, девушка моей мечты! — театрально воскликнул Фокнер, подхватил ее под локоток и подвел к Моргану, который натянуто улыбнулся.

— Меня зовут Джек, а этого клоуна — Бруно. Сам он ни за что бы не догадался представиться.

Грейс манерно фыркнула:

— Почем ты знаешь?

— Опыт… как правило, горький опыт.

— Не могли бы мы побеседовать в машине? — вмешался Бруно. — Пошли скорее.

Когда они, кивнув на прощание Медоузу, направились к выходу, дверь распахнулась, и на пороге появился молодой человек, засунув руки в карманы куртки из твида с дешевым меховым воротником. На его губах застыла гримаса вечного недовольства. Он недоуменно посмотрел на девушку, поморщился и визгливым голосом спросил:

— Что это за номера?

Грейс безмятежно пожала плечами.

— Сам виноват, Харолд, не надо было опаздывать. Теперь у меня поменялись планы.

Она хотела обойти его, но он зло схватил ее за локоть.

— Что тебе стукнуло в голову? — взорвался он.

Фокнер решительно отодвинул мужчину с дороги.

— Убери лапы, детка.

Харолд с перекошенным от ярости лицом обернулся, суетливо замахнулся и вложил в удар всю свою мощь. Результат был бы весьма ощутимым, не перехвати Бруно его плечо. Ловкий прием айкидо разложил нападавшего на полу. На лице Фокнера не шевельнулся ни один мускул.

— Лежать, щенок. Лежать, умный песик, — беззлобно похвалил он Харолда.

Грейс звонко рассмеялась. Хозяин, встревожившись, покинул свою стойку и приблизился к группе у порога.

— Довольно, мистер Фокнер, хватит.

Фокнер отпустил руку Харолда, который чуть не плакал от унижения и боли.

— Проваливай отсюда, грязная шлюха! — прерывающимся от ненависти и обиды голосом выкрикнул он. — Убирайся! Больше не попадайся мне на глаза!

Грейс согласно кивнула:

— Как хочешь, Харолд.

Фокнер подхватил ее под руку, и они, рассмеявшись, вышли из бара. Морган похлопал бармена по плечу.

— Извини, Медоуз, что так получилось.

Харри Медоуз ответил понимающим ворчанием.

— Что поделать, горбатого могила исправит, а уж Фокнера… Но видеть его больше не хочу, договорились?

Морган тяжело вздохнул, развел руками и, мягко прикрыв за собой дверь, догнал смеющуюся парочку. Медоуз повернулся к Харолду, который с перекошенным от ненависти и оскорбления лицом растирал плечо.

— Сам виноват, сынок. Я-то Фокнера знаю давно: ему удержу нет, стоит его только разозлить. Не связывайся с ним, советую. Иди, я угощу тебя отличным бренди.

— Подавись ты своим бренди, глупый старый кретин! — срывающимся от досады голосом взвизгнул Харолд, хлопнул дверью и растворился в дождливой тьме.

Глава 2

Сержант полиции Николс Миллер с усталым скучающим лицом спускался по лестнице в выложенный кафелем приемный покой Марсденского отделения Главной клиники. На одной из ступенек он задержался, прикуривая. Медсестра, дежурившая этой ночью, следила за ним из своей застекленной клетки. Она испытывала слабость к красивым молодым мужчинам, что свойственно женщинам, простившимся с юностью. Миллер привлек же ее внимание еще и тем, что его кепка была сделана явно не в Британии, а темно-синий плащ, конечно же, был родом из Швеции. Правда, трудно было бы представить себе полицейского, столь отличного от классического образца «бобби»,[9] как Николс Миллер.

— Что сегодня наш мистер Грант? — спросила сестра, покинув дежурку.

— По-прежнему нервничает. — Миллер улыбнулся, став еще притягательней для восхищенной дамы. — Его явно раздирают сомнения.

Инспектор Брюс Грант, шеф местной уголовки, в начале недели попал в автомобильную катастрофу и повредил бедро. Ему чертовски не повезло, если принять во внимание, что он только начал раскручивать одно загадочное дело, самое сложное из всех бывших до сих пор. Тем более мало было радости в том, что дело передали старшему инспектору Скотленд-Ярда Джорджу Маллори, которого призвали для усиления сыскной бригады. Пресса и общественность уж слишком негодовали, что Любовник Дождя до сих пор на свободе.

— Я открою вам страшную тайну, сестра, — приглушенным голосом пообещал Миллер. — Полицейские терпеть не могут, когда другим отдают расследование происшествий, случившихся в нашей вотчине. Брюс Грант — стреляный воробей, и он кипит от возмущения, что люди из Скотленд-Ярда будут вести его дело. Кстати, а сам Маллори был сегодня тут?

— Да, но он хотел увидеться только с инспектором Крейгом. Кажется, он не собирался навещать мистера Гранта.

— Ничего удивительного, они не слишком жалуют друг друга, — хмыкнул Николс. — Единственным утешением для Гранта служит мысль, что Крейг был с ним в машине, когда произошла катастрофа. Так что Маллори придется попыхтеть одному. Кстати, как дела у Крейга?

— Очень неважно, черепно-мозговые травмы очень плохо поддаются лечению.

— Так ему и надо. Нечего было соваться в наши северные края.

— Что вы, сержант. Не забывайте, что и я прожила в Лондоне почти двадцать лет.

— Вас это вовсе не испортило, — он заговорщицки подмигнул.

— Вам очень идет улыбка, знаете? — призналась медсестра. — Без нее вы кажетесь совсем замученным. Вам стоило бы отдохнуть. Когда у вас был последний выходной день?

— День? Не издевайтесь над бедным полисменом. Вот сейчас я свободен как ветер до шести утра. Правда, меня пригласили на день рождения, но ради вас я послал бы к чертям любую пьянку.

Женщина не могла скрыть удовольствия, которое доставили ей эти слова, но все-таки ласково подтолкнула его к выходу.

— Прекратите смущать добропорядочную замужнюю даму, отправляйтесь восвояси.

— Что ж, тогда придется вас покинуть, — Миллер склонил голову, — не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями. — Он еще раз ослепительно улыбнулся и вышел на крыльцо.

Ник Миллер до этого видел Джоанну Хартман только один раз на вечеринке у своего брата. Их знакомство произошло при не совсем обычных обстоятельствах. Миллер уже спал в своей квартире над гаражом с тыльной стороны дома, когда к нему неожиданно ворвался брат и категорически потребовал, чтобы он срочно переоделся и спустился к ужину. Ник, который провел на ногах последние тридцать часов, пытался возражать. Брат объяснил, что надо скрасить одиночество знаменитой телезвезды.

В сериале, который дважды в неделю заставлял телезрителей бросать все дела, замирая у экранов с учащенным сердцебиением, она играла главную роль бесстрашной и очаровательной адвокатессы. Похоже, что ее жених сегодня уже не появится, а все остальные мужчины заняты. Конечно, при таких обстоятельствах невозможно было медлить, Миллер был готов через три минуты.

Вечер оказался поучительным и веселым. Джоанна Хартман, как немногие из актерского сословия, оказалась не только обаятельной красоткой, но и умной и интеллигентной собеседницей.

Правда, она несколько удивилась, что красивый и элегантный брат хозяина служит в полиции. Вдвоем они беседовали почти весь вечер, но это вовсе ничего не значило: слишком часто в разговоре мелькало имя Бруно Фокнера, не явившегося суженого мисс Хартман. Они только что вернулись из поездки на север, где Джоанна прошла пробы и подписала контракт с Северным ТВ на съемки.

Ник Миллер не принадлежал к мужчинам, которым нравится пробивать стену лбом. Он с сожалением признался себе, что она занята, и не стал терять времени попусту.

Приглашение Джоанны на день рождения, которое оказалось для него милой неожиданностью, было очень кстати. Немного веселья, вкусная еда, несколько глотков чего-нибудь покрепче в приятной компании, может быть, легкий флирт — и домой, под одеяло, а если повезет, то не под свое. С актрисами бывает по-разному, но вдруг?


Джоанна Хартман жила на последнем этаже шикарного дома Дерем Керт, недалеко от квартиры Миллеров. Ник оставил свой зеленый «купер» у подъезда и поднял голову: окна на самом верху были распахнуты и ярко освещены, сверху доносилась спокойная музыка. Улыбаясь в предвкушении счастливого вечера, он вошел в лифт.

Открыла ему сама хозяйка: высокая очаровательная блондинка в черном бархатном брючном костюме, так похожая на своих загадочных героинь.

— Ник, дорогой, я уже подумала, что тебе не удастся вырваться, — заговорила она, словно ждала только его, с надеждой и радостью.

Он скинул фуражку и плащ и протянул их горничной.

— Я и в самом деле выбрался чудом. Последние две недели не было ни единого свободного вечера.

С бокалом в руке к ним подошел красавец с седеющими висками. Джоанна представила ему гостя:

— Познакомься, Фрэнк. Это Ник, полицейский детектив. Ты ведь знаком с его братом, Джеком Миллером, директором Северного телевидения? Ники, а это Фрэнк Марлоу, мой импресарио.

— Очень приятно, — оттаял Фрэнк. В его голосе был заметен легкий американский акцент. — Не далее как вчера мы обедали с вашим братом в Мидленде. Сейчас попытаюсь раздобыть вам пару глотков, должны же мы отметить приятное знакомство.

Когда Марлоу отправился на поиски виски, хозяйка, взяв Миллера под руку, ввела его в гостиную и направилась к пожилой даме с белоснежными волосами в платье из серебристой парчи, сидевшей в кресле в дальнем углу и спокойно наблюдавшей за остальными. «Тоже актриса, — узнал ее Миллер. — Ее лицо сотни раз мелькало в кино и на телевидении. Но никак не вспомнить, как же ее имя?»

Оказалось, что это Мэри Бересфорд, достопочтенная тетушка Джоанны. Миллер с трудом поборол искушение щелкнуть каблуками и, почтительно склонив голову, поцеловать поданную руку. Ему стало ясно, что он попал не на вечеринку, а на светский раут и все пойдет вовсе не так, как ему мечталось.

Ни одной из кокетливых куколок — статисток и начинающих «звездочек». Несомненно, гости принадлежали к высшим сферам, но, к сожалению, дамы были вовсе не молоды. Мужчины были в смокингах, женщины — в вечерних платьях. Спокойная музыка мягко и негромко лилась из колонок, несколько пар танцевали что-то вроде медленного вальса, а разговоры велись сдержанным полушепотом.

— Что там с Любовником Дождя, сержант Миллер? — резко спросила пожилая дама. Слово «сержант» прозвучало почти как «паршивец».

— А что? — вызывающе откликнулся Миллер.

— Вы намерены его, наконец, поймать? Слава Богу, чего-чего, а полицейских у нас хватает.

— Вы правы, миссис Бересфорд. Знаете, мы уже наловчились выписывать штрафы за превышение скорости, но, если надо ловить психопата, который под дождем убивает женщин, то тут нам еще учиться и учиться… Может, у вас?

— Почему вы столь невежливы? — осведомилась дама.

— О, это от недостатка воспитания.

Он обернулся и увидел, что к ним подошли Джоанна и Фрэнк.

— Видите ли, мадам, вся загвоздка в таких делах в том, что убийцей может оказаться любой. Ваш супруг, ваш брат, ваш, гм-м… приятель. — Он обвел рукой гостиную. — Любой из присутствующих.

Негодование и возмущение на ее лице больше не были игрой, ярость ее была неподдельной. Миллер не собирался сдаваться без боя.

— Хотя бы, например, мистер Марлоу. — Голос его зазвучал официально и многозначительно. — Не могли бы вы сообщить, чем занимались вчера между двадцатью и двадцатью одним часом? Мой долг предупредить вас, что ваши показания записываются и могут быть использованы против вас.

Мэри Бересфорд глухо вскрикнула, прижав руки к груди. Марлоу вздрогнул, несколько капель виски пролилось на ковер. Пластинка смолкла, и в наступившей тишине прозвучал веселый голос Джоанны.

— Лучше что-нибудь сыграй-ка нам, Ник, — она подтолкнула его к роялю и обернулась к Марлоу, который застыл с бокалами в руках, — разве он не прирожденный актер? Вылитый Ричард Бартон!

Миллер был просто взбешен, и не только из-за Мэри Бересфорд. Она была такой, как есть. Просто он уже по горло сыт злобными нападками на полицию, которые обнаруживал всякий раз, включая телевизор или разворачивая газету. Как же ему надоели язвительные упреки и обвинения в адрес полиции, которую обыватели привыкли считать медлительной и туповатой! Как же эти людишки не замечают, что после первого же убийства задействованы все полицейские, что «бобби» работают по четырнадцать часов в сутки, падая с ног от усталости. Как, черт побери, отыскать одного безумца среди семисот пятидесяти тысяч городских жителей? Мерзавца, который не значится в криминальной картотеке, убивает не с целью ограбления, не на сексуальной почве, а непонятно почему даже для экспертов-психиатров?

Рояль оказался чудесным «Бехгитейном». Ник опустился на вращающийся табурет, глотнул джина из бокала, услужливо поданного ему Фрэнком, и опустил руки на прохладные клавиши, он решил сыграть знаменитую композицию Дейва Брубека.[10] Гости окружили его тесным кольцом. Джазовые композиции в переложении для фортепиано были большой страстью Ника, и слушатели поняли и оценили легкость исполнения и чистоту аккордов.

— Браво! Браво! — раздались одобрительные восклицания, после того как он закончил играть.

Звонок во входную дверь прервал оживленные восторги поклонников джаза.

— Джек и Бруно, — кивнула Джоанна.

Миллеру из его кресла отчетливо была видна прихожая. Он взглядом проводил хозяйку к дверям, но на секунду отвлекся, услышав, что тетушка негодующе воскликнула.

Прямо перед собой он увидел молодую проститутку с чувственным жадным ртом, в черном плаще из блестящего пластика, куцой юбочке и высоких кожаных сапогах. Следом за ней в гостиную вошли двое мужчин. Миллер без труда догадался, который из них Бруно Фокнер. Нетерпеливо и торжествующе он пробежал взглядом по лицам присутствующих, помогая девице снять плащ. «Вот ради чего ты все это затеял», — подумал Ник. Странно, но больше всего ему было жаль маленькую шлюшку. Она была на свой лад красива, только уж слишком взрослая, чересчур спелая, даже вызывающе зрелая. Такая вульгарная и циничная женская зрелость, столь частая в наши времена у молодых девушек, дешевым клеймом помечает их за слишком ранний и частый разврат. Гостья окинула остальных участников торжества невидящим взглядом и резко выпятила подбородок с отважным упрямством. «Дурочка, — пронеслось в голове у сержанта, — уноси отсюда свои хорошенькие ноги. Ничего доброго здесь тебя не ждет». Вдруг он отчетливо ощутил, что ненавидит Бруно Фокнера. Закурив, он молча затянулся горьким дымом. Джоанна Хартман, как он и ожидал, оказалась на высоте. Улыбаясь, она подошла к Фокнеру, легко поцеловала его, подставив щечку для поздравления, и ласково спросила:

— Что-то случилось, милый? Почему так поздно?

— Вкалывал, как каторжный, — громко ответил Бруно. — Потом расскажу. А сейчас давай я тебя познакомлю с Грейс. Надеюсь, ты ничего не имеешь против, что она согласилась прийти с нами?

— Нет, конечно, — она одарила Грейс своей самой чарующей и обворожительной улыбкой. — Рада видеть вас, мисс, в моем доме.

Девушка застыла с открытым ртом и нелепо вытаращенными глазами.

— Неужели это вы, мисс Хартман? Я столько раз видела вас по телику! А ваш последний фильм просто обожаю.

— Спасибо за теплые слова, дорогая, — ласково поблагодарила хозяйка и положила ухоженную ручку на плечо Моргана. — Джек, окажи любезность, принеси Грейс бокал и познакомь ее с гостями. Позаботься, чтобы она не скучала.

— С удовольствием, Джоанна. — Морган проводил девушку к мягкому кожаному дивану и склонился над ней:

— Сейчас, милочка, принесу тебе выпить.

Грейс казалась здесь такой одинокой и ненужной, совершенно чужой, что даже стыдно было смотреть. Многие из дам усмехались покровительственно с оттенком презрения, словно необходимость дышать одним и тем же воздухом невероятно унижала их. Зато мужчины, почти все, кому не исполнилось семидесяти, украдкой бросали острые взгляды на ее тугие коленки. Моргана все не было, и Грейс, поправив левой рукой прическу, еще резче выдвинула подбородок к неудовольствию седовласой курии, окинувшей девушку таким пронзительным взглядом, словно вместо нее перед дамой оказалась куча дурно пахнущего навоза. Миллеру понравилось, как ведет себя девушка. Эти люди, считая себя воспитанней и умнее, не имели никакого права держать себя подобным образом, им следовало бы быть мягче и добрее. Ник споткнулся о затравленный взгляд Грейс и решился:

— Что сыграть для вас?

— Можно «Сент Луиз Блюз»?[11] Он так мне нравится…

— С удовольствием. Как вас зовут?

— Грейс Пакард.

Миллер исполнил блюз только для нее, с настоящим вдохновением и огнем. Грейс, привычно сверкая глазами, покачивая головой в такт музыке, прищелкивала пальцами.

— Отлично! Вы этим кормитесь?

Миллер без слов покачал головой.

— Это всего лишь хобби. Я не смог бы жить так, как профессиональные музыканты: работать с полуночи и до утра, постоянно мотаться по концертам и кафе и получать пенсию за счет профсоюза. Нет, судьба музыканта — это не мед, разве что наткнешься на золотую жилу.

— Наверное, вы правы. А вы часто бываете здесь?

— Сегодня впервые.

— Так я и подумала. И то правда, что делать нормальному человеку в этой покойницкой, — с улыбкой сорванца добавила Грейс.

Наконец появился Морган с коктейлем и опустил стакан на крышку рояля.

— Вылитый морг, — кивнула ему девушка на топчущихся и перешептывающихся гостей. — Немного жизни сюда бы не помешало.

Морган согласно кивнул, подал ей руку и повел ее на пятачок для танцев в центре комнаты.

Миллер вновь коснулся кончиками пальцев клавиатуры. Как только мелодия набрала силу, кто-то, просто назло или по своему глупому капризу, завел пластинку. Он не стал обращать внимания, поднялся и пошел к буфету в углу, где поблескивали округлыми боками разные — полные и уже опустевшие — бутылки. Он и не заметил, что за богато расшитой золотыми драконами китайской ширмой, отгораживающей импровизированный бар от любопытных глаз посторонних, со стаканами джина в руках расположились Бруно и Джоан.

— Ты — настоящая леди, Джоанна. Неужели нет ничего, что вывело бы тебя из равновесия?

— Бедный мальчик, мне очень стыдно, что я испортила тебе забаву. Кстати, где ты ее подцепил?

— В баре у Медоуза. Хотелось чуточку повеселить ваше сборище. Во всяком случае, на лице у Фрэнка читается явное возмущение. Слава Создателю и за это.

Джоанна покачала белокурой головой и рассмеялась звонко и увлеченно. Ее слова больно ранили Миллера.

— Ах, Бруно, что мне с тобой делать?!

— У меня имеется несколько заманчивых, на мой взгляд, предложений. Они, правда, несколько однообразны, но, слово джентльмена, все мероприятия прошли бы на высшем уровне.

Джоанна не успела ответить, когда из соседней комнаты за ширму пробралась добродетельная старая тетушка. Фокнер хихикнул и, ерничая, почти пропел:

— О, мадам, падаю к вашим ногам.

Пожилая актриса ответила резким голосом, прозвучавшим словно пощечина.

— Ты — самый гнусный мерзавец из всех, кого я знаю. Как ты только посмел приволочь сюда эту грязную особу?

— Знаете, милая тетушка Мэри, напомните-ка, из какой викторианской мелодрамы, в которой вам довелось играть, эти бессмертные строки?

Миссис Бересфорд отшатнулась, а Фокнер махнул рукой на танцующую девицу и Моргана.

— Во всяком случае, лично я не вижу ничего постыдного, если молодая смазливая курочка наслаждается жизнью не с одним петушком. Хотя, прошу прощения, я сдуру забыл, что очень много лет прошло с тех пор, как вы, тетя, только учились квохтать и нести яйца.

Мэри Бересфорд задохнулась праведным гневом и, не вымолвив ни слова, ушла. Фокнер заговорил другим, мягким и глубоким голосом. Он был виноват и просил прощения.

— Опять я сделал не так.

— Не можешь просто-напросто не дразнить ее? — сухо спросила Джоанна.

— Никак не получается, — сокрушенно признал скульптор. — Она будит во мне самые низменные инстинкты. Давай не будем ссориться, а лучше выпьем мартини.

Они вышли из-за ширмы, Миллер, который успел отойти, повернулся им навстречу. Джоанна заметила его первой и обрадовалась:

— О, Бруно, у нас сегодня есть гость, с которым я обязательно должна тебя познакомить. Прошу: Николс Миллер, полицейский.

Фокнер смерил улыбающегося сержанта лютым холодным взглядом и прошипел:

— Черт возьми! Всему есть предел! Я-то не собираюсь иметь ничего общего с легавыми. Где ты его раскопала, сумасшедшая?

— Это останется нашей маленькой тайной с мисс Хартман, — спокойно ответил Миллер, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его в пах.

Джоанна как-то сразу пожухла, зато в глазах Бруно засияли новые огоньки. Их светскую беседу прервал дверной звонок. Ник оторвал взгляд от Фокнера, перевел его на прихожую и неожиданно для себя обнаружил рядом с горничной Джека Брейди, чье помятое лицо вдруг стало ему дороже всех холеных образин, которые ему довелось наблюдать сегодня вечером.

Он отодвинул бокал и поклонился Джоанне.

— Кажется, это по мою душу.

— Ах, нет, надеюсь, что нет, — откликнулась она, но в голосе ее звучало облегчение.

Миллер повернулся к ее нареченному и светским тоном произнес:

— Прошу простить мне недостаточную изысканность манер. Собственно, мне бы следовало сказать, что было очень приятно познакомиться с вами, ведь я привык общаться с хамами по службе. То есть, я хотел сказать, что теперь хама можно встретить где угодно.

Прежде чем Бруно успел понять и ответить, Ник проскользнул через расфранченную толпу, чьи голоса стали уже погромче, а движения поразвязней, принял у горничной фуражку и плащ и плечом толкнул Брейди.

— Вперед, дружище, к новым успехам.

Двери глухо стукнули у них за спиной. Миллер по дороге натягивал плащ. Джек Брейди сочувственно пробормотал:

— Надо же, море виски, и все бесплатно. Не засну сегодня ночью из-за того, что вытащил тебя оттуда.

— Спи спокойно, было бы о чем жалеть. Что случилось?

— Бомбардир Дойл на свободе.

Миллер опешил. Новость захватила его врасплох.

— Что-что? Дойл? Как?

— Вчера вечером его доставили из тюрьмы «Маннингхам» в окружную больницу с подозрением на пищевое отравление. Уже с полчаса как он оттуда испарился.

— Сколько же он отсидел? Два с половиной?

— Да, из пяти, что ему накинули. Идиот! Через десять месяцев было бы две третьих срока, и он вышел бы за хорошее поведение.

Миллер облегченно вздохнул.

— Слава Богу, что не Любовник Дождя. Идем, Джек, поищем нашего Бомбардира.

Глава 3

Фокнер налил себе уже третье мартини. Джоанна, сморщив лоб, вроде бы невозмутимо спросила:

— Так чем же ты занимался два минувших дня?

— Работал. Вкалывал. Даже пахал. Причем до седьмого пота, — мрачно вспомнил Бруно. — Ты, моя драгоценная, когда последний раз заглядывала в мастерскую?

— Погоди… кажется, в среду.

— Тогда в композиции было три фигуры. Сегодня уже четыре.

— Уже слишком, даже для тебя, милый. — Джоанна положила заботливую руку на его вельветовый рукав. — Нельзя же столько работать.

— Чушь и вздор! Это что-то сидит в тебе, и надо «это» выплеснуть. Вот и все. Ты же сама актриса, не можешь не понимать.

— И все же, когда закончишь всю композицию, обязан хорошенько отдохнуть.

Кивком головы Джоанна подозвала Фрэнка Марлоу.

— Я как раз убеждаю Бруно, что самое время устроить каникулы.

— Отличная идея! Может, Багамские острова? На полгодика, а?

— С удовольствием! — Фокнер улыбнулся и спросил Джоанну: — Едешь со мной?

— Хотелось бы, да Фрэнк предложил мне главную роль в новой пьесе Мангейма. Если переговоры не затянутся, то в начале месяца начнутся репетиции.

— Ты же только что закончила фильм, — хмыкнул Бруно. — Фрэнк, — резко спросил он, — что ты делаешь? Или тебя ничто не интересует, кроме твоих десяти процентов?

Рука Марлоу вздрогнула.

— Послушай, я беру с нее ровно столько, сколько брал бы с родной сестры.

Джоанна быстро оказалась между ними.

— Это нечестно, Бруно, Фрэнк — классный импресарио. Все знают, что он не заключал бы договор, если бы тот был невыгоден мне. Глупость упускать такую возможность. И потом, давно пора ненадолго вернуться на сцену, а то я уже позабыла, что такое хорошая игра.

Снова зазвучал звонок в передней, и горничная впустила новых гостей.

— Сэм Хаггерти с женой, — сообщила хозяйка. — Пойду поздороваюсь с ними. А вы пока помиритесь.

Она направилась в холл, пробираясь между группками беседующих гостей с бокалами в руках, а Марлоу глядел ей вслед с любовью и нежностью. Фокнер снисходительно ухмыльнулся.

— Хороша? Только жаль, не тебе досталась, да?

Марлоу бросил на него испепеляющий взгляд, полный бессильной ярости, Бруно повернулся к стойке и попросил у бармена два бренди.

— Моему приятелю плесни побольше. Ему что-то не по себе.


Джек Морган и Грейс Пакард мягко двигались под звуки спокойного блюза. Девушка глянула на Фокнера, который словно прирос к бару. Перед ним выстроилась целая шеренга пустых и полных стаканов.

— Шутник твой дружок, да? — заговорила она.

— Кто, Бруно?

— Ага, а то кто же? — кивнула девушка. — Прийти в таких обносках… И меня прихватил. Давно его знаешь?

— Со школы. Мы учились вместе.

— Чем он занимается?

— Скульптор.

— Так я и думала, что-то в этом роде. Хороший?

— Многие считают, один из лучших.

Ее личико посерьезнело.

— Может, все от этого. Когда знаешь, что ты лучше всех, так и нечего голову ломать, что подумают о тебе другие и кто что скажет.

— Как знать…

— Честно, он сначала показался мне обычным хулиганом. Помнишь, как он хватанул Харолда в баре?

Морган пожал плечами.

— У него наготове куча таких же симпатичных приемчиков: дзюдо, айкидо, каратэ. Тебе и не придумать, что Бруно не может.

— А разбить кирпич пополам рукой? Ладонью, ребром? Однажды по телику видела: один тип испортил дюжину кирпичей.

— Это его коронный номер.

Девушка резко отстранилась от Моргана и сквозь толпу, минуя танцующие пары, направилась к Фокнеру.

— Веселишься? — мрачно спросил он.

— Ага, все здорово. Сроду не подумала б, что так может быть взаправду.

— Вот видишь, Фрэнк, чудеса все-таки существуют, — бросил Фокнер через плечо Марлоу, который прислонился к стойке, потягивая джин.

— Джек сказал, что ты можешь ладонью разбить кирпич, — заглядывая ему в глаза, спросила Грейс.

— Только после второй бутылки.

— Я-то видела по телику, но думала, что это трюк…

Бруно потянулся и зевнул.

— Впрочем, можно бы и сейчас… Вот несчастье, ни одного пригодного кирпича поблизости.

В глазах Марлоу блеснули мстительные огоньки.

— Что же ты, Бруно? — язвительно спросил он. — Как можно разочаровывать молодую леди? Наслышан о твоей удали, слишком наслышан. Говорят, что знаток каратэ, настоящий мастер, раскалывает деревянную доску так же легко, как кирпич. — Он указал рукой на толстую полку рядом с баром. — А это не подойдет?

— Ты совершил непростительную ошибку. Очень глупую, — усмехнулся Бруно. Он смахнул вазы с фруктами, смел несколько тарелок и громко обратился к гостям: — Сюда, добрые горожане, ко мне!

Гости окружили его плотным кольцом. Мэри Бересфорд прокладывала себе дорогу, спеша, то и дело наступая кому-то на ноги, извиняясь без конца.

— Бруно! — вскрикнула недоуменно Джоанна. — Что ты собираешься делать?

Фокнер пропустил ее слова мимо ушей.

— Немного тишины, братья и сестры! Нервных просим удалиться.

Он пронзительно крикнул, его правая рука молнией мелькнула в воздухе и упала на доску, разрубая ее пополам. Над гостиной повисло тягостное молчание. Лишь немного времени спустя комната стала наполняться приглушенным шепотом. Грейс захлопала в ладоши с детским восторгом, а Мэри закусила губу, шагнув вперед.

— Когда же ты будешь вести себя как подобает мужчине в твоем возрасте? — выкрикнула она, подчеркивая слово «возраст» так, словно Бруно приближался к восьмидесятилетию. — Громить дом, словно невоспитанный пьяненький юнец!

— Когда ты, наконец, перестанешь совать свой нос в чужие дела, тупая старая корова?

Ненависть в его голосе и горящий гневом взгляд вновь заставил гостей умолкнуть. Мэри с мертвенно-бледным лицом ошеломленно замерла.

— Как ты посмел? — прошептала она дрожащими губами.

— А это из какой твоей бессмертной роли? — едко спросил Бруно.

Марлоу вцепился ему в плечо.

— Не смей разговаривать с ней в таком тоне!

Фокнер молча размахнулся и вложил в удар всю свою силу и ярость. Фрэнк пошатнулся, уцепился за бар, роняя бокалы и рюмки, и сполз на ковер.

Напряженную тишину разорвал сухой голос Джоанны:

— Будет лучше, если ты уйдешь, Бруно.

Странно, но казалось, что Фокнер был совершенно спокоен и вел себя так, как будто ничего не произошло.

— Ты этого хочешь, дорогая? — спросил он учтиво и обернулся к Грейс. — Кажется, я чужой на этом празднике жизни. Идешь со мной или останешься?

Девушка мгновение колебалась, а он пожал плечами.

— Как хочешь…

Гости в замешательстве расступались перед ним, когда он направился к выходу. Грейс догнала его у самой двери.

— Передумала? — проворчал он.

— Может, и передумала. А что, нельзя?

Помогая ей надеть дождевик, он небрежно спросил:

— Хотела бы заработать пять фунтов?

Глаза ее не выражали ничего, кроме недоумения.

— Да, это приемчик из новых, — наконец сказала она. — Заманиваешь на пятерку, потом, дай Бог, чтобы дал десять шиллингов — и будь здорова!

— Согласна?

— Что ж… — усмехнулась девушка.

— Тогда пошли.

Он распахнул дверь, пропуская Грейс Пакард, а когда она вышла, от толпы отделилась Джоанна и застыла на пороге. Фокнер вдруг вспомнил об именном подарке и вытащил бархатный футляр из кармана.

— Вот голова! Чуть не забыл!

Он бросил сверток прямо со ступенек, на ходу, а когда она его поймала, весело прокричал:

— Всего самого лучшего, дорогая!

Шаги его стихали внизу, а Джоанна щелкнула золотым замочком и вынула жемчуг. На глаза навернулись слезы. Ей казалось, что еще мгновение — и она разрыдается от обиды и боли. Из холла донесся перестук каблуков тети Мэри, и Джоанна заставила себя сглотнуть горький комок в горле и улыбнуться.

— Прошу всех к столу. Все, все в другую комнату, подают горячее!

И она первой шагнула в столовую, крепко впившись пальцами в жемчуг.


В студии Фокнера почти угасший огонь в камине еще бросал слабые отблески красноватого света на вырывающиеся, возникающие из полумрака фигуры, темные и зловещие. Ключ заскрежетал в замке, двери открылись настежь, и в мастерскую влетел хозяин, подталкивая оробевшую Грейс.

— Сейчас мы добавим света, — пообещал он, снимая плащ и зажигая лампу. Девушка с видом знатока осматривала помещение.

— Недурная квартира… Ого, даже настоящая стойка бара… Жаль, маленькая. У той дамочки больше.

Она скинула плащ и перчатки, бросила их рядом с бутылками и стаканчиками и осторожно подошла к скульптуре.

— Сейчас ты лепишь этих?

— Нравится?

— Не знаю, — смешалась она. — Они как-то странно действуют на меня… И вообще… они мало похожи на людей… на живых, во всяком случае.

Фокнер довольно рассмеялся.

— В этом-то весь смысл, малышка. Раздевайся за ширмой, — он махнул рукой на антикварное чудо из андерсоновского ситца начала эпохи королевы Виктории.

Грейс, не понимая, подняла на него пустые глаза.

— Раздеваться?!

— Ну конечно! И побыстрей! — подстегнул Бруно. — На черта ты мне сдалась в тряпках. Будь умницей, поторопись. Когда будешь готова, встань на подиум к остальным.

— К остальным?

— К фигурам. Думаю, стоит ли добавлять еще одну, а ты поможешь мне решить этот вопрос.

Она вдруг уперла руки в бедра и вульгарно выпятила живот. Взгляд ее стал совсем другим: понимающим и циничным.

— Чего только мужики не напридумают, перед тем как трахнуться, — процедила она и скрылась за ширмой.

Фокнер подошел к бару, плеснул в стакан до половины золотистого виски и нажал кнопку стереомагнитофона. Мягкий нежный блюз окутал сумрачную комнату. Подсвистывая мелодии, он присел у камина и подбросил в умирающее пламя несколько угольных брикетов из медного ведерка.

— Ты этого хотел? — окликнула его Грейс.

Он оглянулся, не поднимаясь с корточек. Девушка стояла без тени смущения, опираясь плоскими ладонями о бедра. Тело у нее оказалось упругим и чувственным, тугие груди заканчивались острыми темными сосками.

— Ну как? — ласково, чуть-чуть свысока спросила девушка.

Фокнер медленно поднялся, все еще со стаканом в руке, и выключил музыку. Потом неожиданно прошел в коридор и выключил свет в холле и ванной. Очертания скульптур четко обозначились на фоне огромного окна. Грейс Пакард слилась в одно целое с прежними фигурами, стала одной из них, превратилась, как и другие, в ничто — горькую тень, которой резец и вдохновение придали форму… В отсветах разгорающегося в камине огня лицо Фокнера казалось мертвой потухшей маской.

Он стряхнул с себя оцепенение и снова зажег свет.

— Нормально… хорошо. Можешь одеться.

— И это все? — удивилась Грейс.

— Я увидел то, что хотел увидеть, если ты об этом.

— Ну ты псих, каких поискать, — фыркнула она. Разочарованная и обиженная, презрительно выпятив губы, она нырнула за ширму, чтобы одеться.

Бруно подбросил угля в камин и вернулся к бару, чтобы долить виски. Через мгновение она была уже у его плеча с сапожками в руках.

— Как ты быстро, — похвалил хозяин.

Грейс уселась на высоком табурете у стойки и начала натягивать сапожок, стараясь не зацепить «молнией» нейлона чулка.

— При нынешней моде нечего снимать-надевать. Только вот не пойму… Ты в самом деле привел меня для этого? Просто… позировать?

— Если б хотел чего-то еще, то сказал бы прямо и с самого начала. — Он вынул из бумажника десятифунтовый банкнот и всунул ей за вырез платья. — Обещал пятерку. Возьми десять — на счастье.

— Ты и в самом деле псих! — Она быстро выдернула банкнот из ложбинки между грудей, глянула ее на свет и, сложив вчетверо, засунула за край чулка у самой подвязки.

Фокнер не скрывал усмешки.

— Твой собственный банк?

— Не хуже других. Знаешь, никак тебя не пойму…

— Мое неотразимое обаяние не поддается разгадке.

— Неужели?

Он протянул ей плащ.

— А теперь беги. Мне надо браться за работу.

Фокнер легонько подтолкнул ее к двери. Девушка схватила сумочку со столика в холле и, все еще не веря, пробормотала:

— То есть как? Конец дружбе, что ли?

— Что-то вроде этого. А сейчас будь умницей и беги домой. Сразу за углом, справа, стоянка такси.

— Ага. Уже иду. Мне тут рядом. — Она обернулась и, пока он открывал дверь, с надеждой спросила: — Может, мне все-таки остаться?

— Спокойной ночи, Грейс, — решительно простился Бруно.

Он захлопнул двери за гостьей и медленными шагами вернулся в мастерскую. Висок наливался тугой болью. Он приложил пальцы к давнему шраму и почувствовал, что в правой щеке маленькими молоточками изнутри заколотился нервный тик. Он постоял с минуту, прищурясь в ожидании боли, вглядываясь в темные фигуры, и подошел к столику, где стояла шкатулка для сигарет. Пусто. Он выругался под нос и торопливо обшарил все карманы — напрасно. Поиски в ящиках стойки, в тумбочках в спальне тоже не принесли успеха. Он сорвал с вешалки кепку и как раз натягивал плащ, когда под табуретом у бара заметил дамские перчатки на ковре. Может, на высоких каблуках она еще не доковыляла до площади и, если повезет, он догонит ее. Бруно запихнул находку в карман и сбежал по лестнице.

Городом владела ночь. Злобно завывал ветер, а дождь прилежно расчерчивал мглу тугими косыми струями.

Глава 4

У Шона Дойла, когда его доставили в городскую больницу, в голове и мысли не было о побеге. Он без придури был плох: почти сорок температура, весь в липком поту, а желудок словно набит осколками стекла, рвущими кишки. Только через сутки он чуток очухался и выполз из забытья. В мозгах клубился сплошной туман, он чувствовал себя разбитым и слабым, но боль отошла. В палате царил полумрак, только маленький ночник на тумбочке у кровати отгонял темноту и немного рассеивал мрак.

Как положено, рядом с ним сидел надзиратель Джоунс. Бывший уэльский гвардеец, посапывая, дремал на стуле у стены.

Дойл облизал сухим языком спекшиеся губы и попробовал свистнуть. Двери как раз открылись, и вошла медсестра, молодая индианка из Западной Индии, смуглая и гибкая, с перевешенным через руку белоснежным полотенцем. Сама царица Савская не произвела бы впечатления ярче, войди она в палату, а Дойл два с половиной года оттрубил с другой стороны решетки.

Девушка приблизилась к кровати, и он быстро прикрыл глаза. Всем телом, каждой его клеточкой он ощущал ее присутствие, впитывал ее духи с ароматом белой сирени, ловил шелест ее накрахмаленного халата, когда она на цыпочках подошла к Джоунсу. Дойл жадно наблюдал за ней из-под опущенных ресниц, когда гвардеец вздрогнул и стряхнул дремоту.

— Что случилось? — встревожился он. — С Бомбардиром все в порядке?

Медсестра положила ладонь ему на плечо.

— Все время спит. Может быть, вы хотите в буфет?

— Вообще-то не имею права, — протянул надзиратель с уэльским акцентом.

— Ничего страшного, я останусь тут, — успокоила его девушка. — И потом, что может случиться? Он не собирается просыпаться. После горячки он слабый, как котенок.

— Вот выручили! — благодарно прошептал Джоунс. — Тогда спущусь, глотну чаю и выкурю сигарету. За десять минут управлюсь.

Когда он, потягиваясь, поднялся со стула, девушка, помедлив, спросила:

— А почему вы его зовете Бомбардиром?

Уэльсец почти неслышно рассмеялся.

— Видишь ли, детка, раньше-то он как раз и служил в Королевской артиллерии. Когда вышел в отставку, попал на ринг, а там к нему и прилипла кличка Бомбардир Дойл.

— Он был профессионалом?

— Одним из сильнейших в среднем весе, — с гордостью ответил Джоунс. Как и всякий валлиец, он был страстным любителем бокса. — Чемпион Северной Англии. Ему бы не было равных, если бы он не путался с каждой юбкой.

— А что он натворил? — спросила она с любопытством.

— О, и тут он оказался на высоте! — Джоунс рассмеялся от собственной шутки. — Он переквалифицировался во взломщика и стал одним из лучших, и поверьте мне, это было непросто. Он забирался куда только можно.

Двери с легким стуком закрылись за ним, а медсестра пытливо глянула на Дойла. Он быстро сомкнул ресницы. Девушка легко поднялась со стула и подошла к кровати. Он мучительно ощутил, что она рядом, и чуть не захлебнулся волной ее духов, ароматом своих любимых цветов — свежей молодой сирени после ливня. Крахмальный халат поскрипывал, когда она склонилась над постелью, чтобы повесить чистое полотенце в изголовье кровати.

Бомбардир открыл глаза и жадным взглядом окинул плавные линии и округлости, подтянувшийся вверх халатик и темные чулки. Плотоядно хихикнув, он обхватил рукой левое колено девушки и скользнул ладонью вверх к нежной полоске голого тела сразу над чулком.

— Боже! Какое чудо! — с восторгом воскликнул он.

Глаза ее от возмущения стали почти круглыми. Мгновение она мерила его негодующим взглядом, потом вскрикнула и отбежала в угол. Бомбардир сокрушенно улыбнулся.

— Как-то сидел в одной клетке в «Вилле» с парнем, который однажды приласкал так одну белянку. Она поднималась по ступенькам в автобус впереди него. Удовольствие полсекунды, а ему без разговоров прописали целый год поста. Стоит задуматься, до чего мы докатились в нашей стране. Кому доверили правосудие.

Не проронив ни слова, девушка повернулась и выскочила из комнаты, двери с шумом ударились о стену.

В тот самый миг Дойл отчетливо осознал, что она не вернется, и принял во внимание, что Джоунс проторчит в буфете минут пятнадцать. Где-то в отдаленном уголке мозга забрезжила мысль, что из всего срока ему осталось оттрубить меньше года, если отбросить месяцы, которые ему скостили за примерное поведение. Тем не менее в ту минуту, наполненную запахом воли и перемен, оставшиеся десять месяцев показались адской вечностью. Он сбросил одеяло и опустил ноги на пол.

Как истый атлет, он и в тюрьме не давал спуску своему телу. Сотня отжиманий каждое утро и ежедневный пятикилометровый бег по камере помогли сохранить приличную физическую форму. Сейчас он сам себя похвалил за предусмотрительность и подвижничество, ибо почувствовал только легкое головокружение, когда оторвался от постели. Он подошел к стенному шкафу и распахнул обе дверцы. На вешалке одиноко болтался серый больничный халат. Никакой обуви, хотя бы старых шлепанцев. Дойл торопливо набросил халат, подошел на цыпочках к раскрытой двери и выглянул в коридор. Он был пуст. Метрах в тридцати от палаты в полумраке маячили две фигуры в белом: врачи, увлеченные беседой. В дальнем конце коридора два санитара толкали перед собой полотер, который тихо пофыркивал. Дойл, не раздумывая, двинулся в противоположную сторону. Он свернул, не доходя до поста дежурной медсестры, и оказался в тупике. Прямо перед ним были двери служебного лифта, а рядом еще одни, за которыми темнела лестничная клетка. Лифт с урчанием поднимался вверх, поэтому без колебаний он выбрал лестницу и легко сбежал по бетонным ступенькам, хотя ступни сразу заныли от холода.

Оставив за собой десять этажей, он очутился внизу в небольшом холле. Еще одна дверь вела на хозяйственный дворик. Косые потоки дождя, отчетливо видные в свете фонаря, низвергались с небес. В такую погоду босой и практически без одежды он, пожалуй, смог бы продержаться на свободе минут пять, не больше. Его истовая жажда воли начала остывать, когда до него донеслись приближающиеся голоса. Решившись, он нырнул в водопад ливня, перелетел через крохотный пятачок и свернул в улицу за ворота, вжимаясь в каменную ограду.


— Следовательно, вы отсутствовали на посту в палате около пятнадцати минут, — сухо заключил Брейди.

— Я только спустился в буфет, выпил чашку чая и сразу же вернулся, — в который раз повторил Джоунс с бледным потерянным лицом. — Сукин сын! Мерзавец! Почему это стряслось именно со мной? Один Бог знает, чем все кончится! Можно остаться без пенсии…

— Следует винить самого себя. Незачем спихивать вину на Дойла, — назидательно заметил Миллер. Сочтя, что разговор с надзирателем закончен, он повернулся к медсестре:

— Вы обещали Джоунсу подежурить в палате, пока он не вернется. Почему вы отлучились?

Ни за что на свете она не рассказала бы офицеру полиции, что произошло на самом деле.

— У меня оказались неотложные дела, — с трудом солгала девушка. — Я думала, ничего страшного не произойдет, если… Он спал.

— Или вам так показалось? Насколько мне известно из ваших предыдущих показаний, в шкафу был только халат.

— Да.

— Ни ботинок, ни тапочек?

— Ручаюсь, что нет.

Миллер кивнул на прощание и вместе с Брейди вышел в коридор.

— Послушай, Джек. Представь, что ты — Дойл, босиком и в одном старом халате. Что бы ты делал?

Брейди уставился влево, в конец тихого коридора, и медленно направился туда. У лифта он задержался, насупил брови, открыл двери и заглянул в черную пасть лестничной клетки.

— Интуиция подсказывает, что он двинул сюда. Лифт намного опаснее.

Они стремглав сбежали вниз. Миллер плечом толкнул входную дверь и выглянул во дворик.

— Малоправдоподобно. Без одежды?

Соседняя дверь вела в узкий закоулок, где вдоль стены выстроились с полдюжины шкафчиков, выкрашенных в изумрудную зелень. На каждом белела картонка с именем владельца и пониже — висячий замок. Ни один не был сорван или поврежден.

Откуда-то донесся мурлыкающий шум котельной. За одной из дверей, ведущей вниз по ступенькам, в полуподвале, они отыскали старшего смены.

— Ищете парня, что смылся? — добродушно спросил он.

— Ищем. Ему нужна была одежда. У вас ничего не пропало?

— Тут бы ему ничего не обломилось. Сами, верно, заметили, все шкафы под замком. Сама же полиция посоветовала приделать запоры, когда в прошлом году крали чуть ли не каждый день. Сюда-то с улицы попасть — раз плюнуть…

Миллер поблагодарил дежурного, и оба вернулись тем же путем наверх. В щелку в дверях они угрюмо смотрели на ливень.

— Думаешь, он смылся в чем был? — осторожно спросил Брейди.

Миллер неопределенно пожал плечами.

— Не так уж много времени было у него на раздумья и поиски тряпок. В одном я уверен: плана у него не было, просто дурацкий порыв.

Брейди согласно кивнул.

— Долго в такую погоду с голыми пятками ему не выдержать. Бьюсь об заклад, его сразу же кто-то обнаружит.

— По-моему, перед ним три варианта, — раздумывая, произнес Миллер. — Во-первых, попытается украсть автомобиль, что вовсе не просто, поскольку придется изрядно помокнуть, пока он найдет машину, чей хозяин-недоумок не закрыл двери на ключ. Само собой, в таком наряде его опознает любой.

— Он может затаиться в какой-нибудь подворотне, дождаться случайного прохожего, угостить его кулаком и спокойно раздеть, — подсказал Брейди.

Миллер мрачно поддакнул.

— Эта вторая возможность далеко не лучшая, на мой взгляд. Считанные единицы высунут свой нос в такую ночь. Поджидая раззяву, он легко может получить воспаление легких. Думаю, скорее всего он двинулся в какое-то определенное место. Может, совсем недалеко отсюда. Тут у него водились дружки?

— Лучше сразу выбрось из головы. Никаких приятелей! — засмеялся Брейди. — Зато целый табун дамочек. Наш Бомбардир — жеребец что надо! За один день он мог загнать трех или четырех кобылок…

— Эй! А Моуна Фриман? — осенило Миллера. — Вроде он собирался жениться?

— Была бы последней дурой, если бы поверила ему! — хмыкнул Брейди. — Кроме того, она до сих пор в Холлоуэе. Слямзила что-то в прошлом году.

— Ага… — задумался Миллер. — Достань-ка скоросшиватель, взглянем на карту. Может, что придет в голову.

Брейди всю жизнь прожил в этом районе, но послушно вытащил и развернул плотный лист. Он знал в лицо почти каждого жителя, ему был знаком каждый столб и каждый камень булыжной мостовой. Вдруг он присвистнул:

— Дорин Монахан!

— Припоминаю, — отозвался Миллер, — маленькая семнадцатилетняя ирландка, что приехала в город прямиком с торфяников. Она света белого не видела без Дойла.

— Ей давно уже не семнадцать. Сейчас она живет на улице Торжеств в километре или чуть больше отсюда. Уже год, как она вышла на панель.

— Заглянем туда, — решил Миллер и усмехнулся. — Предупреждаю, что, как бы ни шли дела, ты не имеешь права тронуть его пальцем. Но не забудь, что, если попадешь под его кулак, придешь в себя не раньше, чем через неделю-другую.

Глава 5

Дойл не имел представления, что предпринять дальше, даже тогда, когда миновал стоянку санитарных карет и свернул в боковой переулок на задворках больницы. Ни одна толковая мысль не пришла ему в голову, хотя ледяная стылость отяжелевших от воды штанов, бивших по ногам, заставляла что-то решить и сделать выбор.

Небо низвергало целые потоки студеной влаги. В обрушившемся на него водопаде дождя все же был свой плюс: улицы были пусты и безлюдны. Табличка над его головой оповещала, что он ступил на улицу Торжеств. Громкое название позволило ему припомнить Дорин Монахан, которая когда-то обожествляла землю, по которой он ступал. Первые полгода, пока он глотал баланду, она часто писала в «Пентонвилль», потом письма стали приходить все реже, в конце концов прекратились вовсе. Сейчас было важно не то, что он не ответил ни на одно ее послание, а то, что когда-то она жила на этой улице и могла оставаться здесь по-прежнему.

То и дело ныряя в подворотни, чтобы не столкнуться с припозднившимися гуляками, он прокрался к ее дому. Высокое облупленное здание, безусловно, знало лучшие времена. Время торжеств осталось далеко позади. Многокомнатные квартиры давно повывелись в этом квартале, целые семьи гнездились в крохотных каморках.

От палисадника перед домом не осталось и следа, заброшенный газон порос бурьяном и ежевикой, а кустарниковая изгородь, давно не стриженная, так вымахала в высоту, что сейчас пригибалась до самой земли под тяжелыми потоками дождя. Дойл задрал голову и отыскал окошко Дорин. Когда-то она занимала квартиру, выходящую на фасад окнами, на последнем этаже. Все-таки он родился в сорочке: скудный свет пробивался сквозь щелочку между шторами.

Изменения на лестничной клетке он заметил сразу — новые почтовые ящики с прикрепленными к ним картонками с фамилией владельца. «Дорин Монахан» — было выведено на самом верхнем. Бомбардир поздравил сам себя с удачей и, улыбаясь, шагнул на первую ступеньку. Этой ночью малышку Дорин ждет неожиданный сюрприз!


Вышеупомянутая дама в данный момент как раз находилась в постели с доблестным представителем военно-морского флота Ее Королевского Величества. Моряк направлялся с Дальнего Востока домой, в отпуск, и уже начинал скучать о смуглых цыпочках из Пенанга и Сингапура, которые дело знают, всегда послушны и не обдирают тебя как липку.

Дорин давно обнаружила, что древнейшая профессия куда прибыльнее, чем служба в магазине или фабричная каторга. Что касается угрызений совести, то от них она благополучно избавлялась в ближайшем божьем храме, где каждое воскресенье исповедовалась и поплакивала над проповедью.

Утомленный вояка безмятежно заснул, а девушка осторожно выбралась из-под одеяла, накинула старое кимоно и закурила. Мундир валялся на полу под стулом, поскольку моряку приспичило и он раздевался впопыхах. Подняв его, она заметила на полу кожаный бумажник, который, верно, выпал из незастегнутого кармана. В нем оказалось восемьдесят или девяносто фунтов, скорее всего отпускное пособие. Она отсчитала две пятифунтовые бумажки и впихнула их под матрац, а бумажник вернула в карман.

Морской волк заворочался, Дорин подошла к зеркалу и стала натягивать чулки. Сонный мужчина приподнялся на локтях, недоверчиво спросив:

— Мне что, уже отчаливать?

— Ясно, что за три фунта ты не можешь торчать здесь целую вечность, — огрызнулась хозяйка. — Ну, быстрее, котик, вылезай из койки и одевайся. Полночи прошло, а мне еще работать.

В дверь вдруг постучали. На ее лице отразилось недовольное недоумение. Стук продолжался: негромкий, но настойчивый.

Дорин подошла к двери и коротко спросила:

— Кто там?

Чей-то голос ответил, знакомый голос, но она не могла вспомнить, чей.

— Скорее, малышка, открывай же! — поторопил незнакомец. — Посмотри, кого тебе послал добрый волшебник.

— Кто это? — с тревогой спросил бравый клиент.

Девушка, не повернув головы в его сторону, открыла дверь, не снимая цепочки, и выглянула в щелку. На целой луже воды стоял промокший до нитки Шон Дойл со слипшимися волосами, а больничный халат так плотно облепил его стройное тело, что казался второй кожей.

Он одарил ее белозубой плутовской улыбкой, которая всегда заставляла ее в течение пяти секунд оказываться в постели, преимущественно без одежды.

— Не тяни, милая, я околеваю от холода.

И сейчас его улыбка настолько потрясла и ошеломила ее, что она, ни о чем не думая, открыла цепочку и медленно отступила в глубь комнаты.

Когда Бомбардир появился следом за ней, моряк стремительно выпрыгнул из-под одеяла и начал натягивать плавки.

— Это что за фраер? — с вызовом спросил он.

Бомбардир, завороженный пышными формами расцветшей Дорин, которых не скрывало полупрозрачное кимоно, не обратил на соперника никакого внимания.

— Боже милосердный, что за зрелище для изголодавшихся очей! — с непритворным восторгом воскликнул Дойл.

Моряк наконец разглядел жалкий вид нового гостя, и его тревога и первое замешательство уступили место агрессивному возбуждению.

— Не знаю, кто ты, черт побери, приятель, но проваливай подобру-поздорову, покуда цел.

Бомбардир оторвал ненасытный взгляд от выреза на груди у девушки и добродушно усмехнулся:

— Почему бы тебе не помолчать, сынок?

Задира, молодой, сильный, мускулистый, не сомневался, что драться он умеет. Быстрым шагом он обошел разворошенную кровать, чтобы спустить с лестницы незваного гостя и… Бомбардир чуть согнул ногу в колене и выдвинул ее вперед. Моряк ударил его приемом, которым часто и с большим успехом пользуются непобедимые герои кинолент. Дойл отстранился всего на дюйм, и рука забияки словно соскользнула с плеча Бомбардира. Не дав драчуну опомниться, левый кулак Дойл поглубже ввинтил моряку в солнечное сплетение, а правый приложил покрепче к челюсти, резко откинув обмякшее тело на противоположную стену, по которой оно благополучно сползло на ковер. Уткнувшись носом в ворс ковра, морячок потерял сознание.

Дойл обернулся к девушке и мягко потянул на себя поясок кимоно.

— Как ты с таким выдерживаешь, дорогая? — весело и нежно спросил он.

— Что случилось?

— Меня забрали в клистирную на исследования. Сторож слегка задремал, а я воспользовался случаем и смылся. Может, найдется какая одежонка?

Девушка выдвинула ящик, вынула чистое полотенце и протянула ему.

— Больше ничего, что тебе бы пригодилось.

— Черт с ним. Возьму матросские обноски.

Дойл повернул девушку лицом к двери в кухню и шлепнул по упругому бедру.

— Будь умницей, найди, чем согреть желудок. В такую погоду в моей одежде… Шутки плохи.

Из кухни донесся стук открываемых шкафчиков. Дойл разделся донага и растерся жестким полотенцем. Когда Дорин вернулась, на нем уже были брюки и мундир моряка, и он пытался втиснуться в его ботинки.

— Черт возьми! Размера на два меньше! Что ты нашла?

— Только шерри, — извиняющимся голосом ответила девушка. — Больше ничего нет. Я-то никогда не заглядывала в рюмку, помнишь?

Бутылка была полна до половины. Дойл отвернул запыленную пробку, отпил большой глоток и вытер ладонью губы. Внутри разлилось блаженное тепло.

— Вот и чудесно, — весело заключил он и снова приник к горлышку. Слизав последние капли, он поставил пустую бутылку на пол и потянулся. — Много чего я помню…

Ладонью он нежно раздвинул кимоно, ласково и требовательно притянул девушку к себе и уронил голову на ее горячую грудь. Она опустила руку на его влажные волосы и прерывистым шепотом попросила:

— Слушай, Бомбардир, ты должен уйти.

— Успеется, — прошептал он и окинул ее затуманенным взглядом. — У нас впереди целая вечность. — Он упал на постель, увлекая ее за собой.

Оба одновременно вздрогнули от резкого стука в дверь.

Дорин спрыгнула на пол, накинула кимоно и громко спросила:

— Кто там?

— Голдберг, милочка, — отозвался высокий звонкий голос. — Ты мне срочно нужна на пару слов.

— Моя хозяйка, — шепнула Дорин и вслух поинтересовалась: — А позже нельзя?

— Никак не получится, золотце. Дело-то спешное.

— Что делать? — в панике спросила девушка. — Старая ведьма! Может наделать мне кучу гадостей.

— Она знает, с чего ты кормишься?

— А ты как думал? Пятнадцать фунтов в неделю за такую дыру…

— Не мало.

Бомбардир всунул бесчувственное тело моряка под кровать, пониже опустил простыню и снова вернулся в постель. Поправив поудобнее подушку, он взял с тумбочки сигарету и пепельницу.

— Открой. Скажешь, что я очередной клиент.

Миссис Голдберг еще раз позвала требовательней и пронзительней и снова постучала. Дорин подошла к двери и открыла, не снимая цепочку.

— Нет, милочка, впусти меня, дело важное.

Девушка пожала плечами и освободила цепочку. Вдруг она коротко вскрикнула. Кто-то толкнул дверь с той стороны с такой силой, что отшвырнул Дорин, и она упала на постель рядом с Дойлом. В комнату ворвались Ник Миллер и Брейди и еще один полицейский в черном дождевике и шлеме.

— Все в порядке, Бомбардир, — весело прокричал Миллер.

Дойл рассмеялся в ответ.

— Не надоело играть в войну, мистер Миллер? Через пять минут я бы спокойно спустился сам.

Вдруг он неожиданно резко отпихнул бедняжку Дорин так, что, пошатнувшись, она упала на Миллера, выскочил из-под одеяла, пронесся к кухне, прежде чем кто-то успел что-либо сообразить. Дверь захлопнулась перед самым носом у Брейди, скрежеща замком. Брейди кивнул младшему полицейскому, который был нападающим в местной команде по регби. Юноша втянул голову в плечи и бросился на дверь, словно на штурм ворот противника — яростно и без оглядки.

В кухне Дойл сражался с окном, но безуспешно. Он схватил за ножку массивный дубовый стул и, наконец, прорубил себе путь к свободе. Мгновением позже дверь ввалилась в кухню, регбист влетел следом и упал лицом вниз на пол.

Бомбардир замер на подоконнике и огляделся. Чуть в стороне, метрах в полутора, была прикреплена водосточная труба. Без колебаний Дойл уцепился за цинковый желоб над головой и подтянулся, выставляя тело на дождь.

На секунду он задержался и расплылся в широкой ослепительной улыбке, предназначенной специально для Миллера, который высунулся следом и пытался достать трубу.

— Без обид, мистер Миллер. Увидимся не скоро.

Он соскользнул по трубе легко и бесшумно, как мартышка, и растворился в дождливой мгле.

Миллер улыбнулся:

— Ты заметил, Брейди, он все еще босиком? Я не успел ему напомнить, что не пристало джентльмену сверкать голыми пятками.

Оба вернулись в спальню. Дорин горько всхлипывала в уголок простыни. Увидя Брейди, она метнулась к нему:

— Мистер Брейди, поручитесь за меня! Бог свидетель, я не знала, что его черти принесут. — Она обвила его шею руками и подняла к нему мокрое заплаканное лицо.

Брейди нежно хлопнул ее пониже спины и решительно оторвал от себя.

— Дорин Монахан, попрошу не испытывать мое терпение. Отставить старые ирландские штучки! Не со мной такие номера, я сам ирландец.

Из-под кровати донесся слабый стон. Брейди нагнулся и увидел еще одну, голую пятку. Спустя мгновение он вытащил моряка, представшего на всеобщее обозрение в одних только плавках.

— Ночь уже кончается, а веселье в самом разгаре, — подмигнул Миллер коллеге, и оба беззаботно рассмеялись.

Миссис Голдберг было семьдесят лет, и она выглядела ни на день моложе. Толстый слой пудры и крупинки туши на ресницах делали ее морщинистое лицо точным подобием раскрашенной посмертной маски. С ее ушей свисали длинные цепочки агатовых бусинок. Старая дама заглянула в комнату и испуганно вскрикнула:

— О Боже! Какой погром! Кто мне за это заплатит?

Следом за хозяйкой появился младший полицейский, бледный и встревоженный.

— Что случилось? — спросил у него Миллер, не обращая внимания на причитающую старуху.

— Я подумал, что надо как можно скорее объявить тревогу, сержант, и сбежал вниз, у меня в мотоцикле рация и…

— Молодчина, котелок варит, — похвалил юношу Брейди.

— …и уже минут десять «Центральный» вызывает мистера Миллера.

— Что-то важное? — спокойно поинтересовался Ник.

— Инспектор Маллори ждет вас на Доб Керт, на перекрестке с улицей Гасконь, с северной стороны парка Джубили. Минут двадцать назад сторож нашел там тело женщины. Предполагают, что это следующее убийство Любовника Дождя, — упавшим голосом закончил он.


На улице Гасконь уже собралось не меньше дюжины патрульных машин. Миллер и Брейди вышли из мини-«купера» и, хлюпая по лужам, направились к Доб Керт, где на углу устроилась выездная полицейская лаборатория.

Возле фургона они обнаружили двух беседующих мужчин. Один из них, председатель суда, инспектор Хенри Уэйд, лысый толстяк, которого все привыкли видеть смеющимся, сейчас застыл, нахмурясь, в тяжелом непромокаемом плаще, время от времени протирая залитые дождем очки, угрюмо слушая старшего инспектора криминального отдела Скотленд-Ярда Джорджа Маллори.

Инспектор Уэйд простился кивком головы, словно не замечая вновь прибывших, а Маллори повернулся к Нику.

— Где тебя носит?

Инспектору было сорок пять лет, и Миллеру он казался глубоким стариком. Жесткий, требовательный, порой ворчливый, он слыл умницей и профессионалом высокого класса. Полицейские из провинции дружно недолюбливали его: приезжая с проверкой, он подмечал малейшие упущения и сурово наказывал провинившихся. К Миллеру старший инспектор относился благосклонно, ценя его ум и университетское юридическое образование. По твердому убеждению Маллори, именно от молодежи такого покроя следует ожидать в недалеком будущем коренного улучшения в погрязшей в рутине полицейской системе страны. Но ни за что на свете он никому не признался бы в своей оценке Миллера и своих надеждах на него.

— Мы с Брейди шли по следу Бомбардира Дойла.

— Заключенного, который сбежал из больницы? Ну и что?

Миллер кратко обрисовал ситуацию. Маллори, не дослушав до конца, махнул рукой:

— Ну и черт с ним. Иди сюда, только посмотри.

Тело лежало чуть поодаль, прикрытое от дождя чьим-то плащом, в ожидании, пока парни из лаборатории не завернут его в прорезиненное полотно. Постовой, который дежурил рядом, включил фонарик и направил сноп света вниз, пока Маллори откидывал плащ.

— Предварительный осмотр жертвы дает возможность предположить, что, как и в предыдущих случаях, сломана шея. Самое главное для нас сейчас — установить личность убитой. Эти барышни завели моду, — обиженно протянул инспектор, — выходить на улицу безо всяких документов.

Миллер впился глазами в восковое лицо, неправдоподобно свернутое набок, встретился взглядом с потухшими мертвыми зрачками и с трудом смог выговорить:

— Кажется, я могу помочь в опознании…

— Не ошибаешься? Они все схожи как две капли воды.

— Ее зовут Пакард, — хрипло пробормотал он, — Грейс Пакард.

Глава 6

Бомбардир скользнул в калитку на задворках дома Дорин. Он мчался, не чуя ног, минуя улицу за улицей, в азарте спасения не замечая дождя, ветра, стужи и босых ступней.

Наконец он остановился в какой-то подворотне перевести дух. Сердце стучало как молот — не от страха, нет. Наоборот, его охватила непонятная радость. Психоаналитики без труда объяснили бы его телячьи восторги тем, что он неожиданно вырвался из двух с половиной лет неволи. Дойл ощущал только одно — свободу и упивался ею. Он подставил лицо холодным струям и громко расхохотался. Погоня продолжалась. Он знал, что рано или поздно его поймают, ну и черт с ним. Им платят деньги? Так пусть побегают! Поиграем в догонялки!

Он добежал до угла и замер как вкопанный. Женский голос громко повторял: «Туз пик, отзовитесь. Для вас девять-пять-два. Отзовитесь». Дойл осторожно заглянул за угол и увидел полицейский автомобиль, прижавшийся к тротуару. Дежурящий в этом квартале постовой, склонившись к открытому окну, беседовал с водителем. Бомбардир поспешно отпрянул и стрелой помчался по улице. Он не успел добежать и до середины квартала, как из-за угла выкатился постовой на мотоцикле, сразу же заметил беглеца и добавил газа, неумолимо настигая его. Бомбардир метнулся в сторону и нырнул в узкий проход между домами.

Когда глаза после уличных фонарей привыкли к темноте, он обнаружил, что оказался в крохотном дворике, окруженном каменной стеной высотой не меньше пяти метров. В дальнем углу прилепилась древняя прачечная, построенная еще при доброй памяти королеве Виктории. Не помня себя, он стремглав вскарабкался на крутую ветхую крышу и услышал, как в проходе заливается полицейский свисток. Дойл подтянулся, перевалился через стену и тихо упал на землю как раз в ту минуту, когда во двор вбежал постовой.

Полицейский пересвист постепенно удалялся. Бомбардир снова продолжил свой марафон по улицам, ведущим к парку Джубили с его южной стороны. На миг он замер, когда совсем рядом взвыла полицейская сирена, а другая откликнулась из ночной мглы чуть правее. Он побежал опять. Ни с чем не сравнимое наслаждение — удирать от легавых!

Минут через десять он был у самой ограды парка. Где-то за спиной загудела еще одна пищалка. Дойл знал, что это излюбленный прием полиции: гулом и воем загнать добычу туда, где расставлены сети и приготовлены капканы.

Только Бомбардир был стреляный воробей. В его расчеты не входило укрыться в парке. Все же нужно было найти какое-то убежище, укромную норку, где бы он смог пересидеть первые, самые активные часы погони.

На ближайшем перекрестке он свернул вправо. Слева тянулась высокая стена. Арка была наглухо закрыта массивными деревянными воротами с прибитой вывеской из двух соединяющихся половинок. «Транспортные услуги. Хенри Краудер и сыновья». Место, пожалуй, было подходящим. И на этот раз удача была на его стороне. Ворота запирались на обычный замок, которых тысячи. Кто-то забыл их закрыть, одна створка чуть отошла. Хватило чуть подтолкнуть ее плечом…

Во дворике, вымощенном шлифованным булыжником, сбилось в кучу четыре крытых грузовика. В глубине за ними высился дом, сквозь занавески из окна на первом этаже сочился теплый свет.

Он заглянул туда и увидел огонь в камине, большое глубокое кресло, старую женщину с седой головой против включенного телевизора. В правой руке она держала дымящуюся сигарету, а в левой стаканчик с чем-то, что не могло быть не чем иным, как только виски. Он позавидовал ей за то и другое и впервые с тех пор, как удрал из квартиры Дорин, почувствовал невыносимую боль в израненных ступнях. Прихрамывая, он через дворик добрел к строению справа от жилого здания. Двери стояли нараспашку, и он вошел внутрь. Когда-то, видно, здесь была конюшня, которая сейчас служила гаражом или ремонтной мастерской.

Было почти совсем темно, но он привык к темноте и определил, что все пространство занимают большие цистерны и кучи металла. Порыв ветра заставил заскрипеть дверь и бросил ему в лицо пригоршню дождя. Деревянная платформа зависла над булыжником на высоте трех метров. Она годилась как нельзя лучше: он мог наблюдать за домом, двориком и воротами. Стараясь не шуметь, он опустился на кипу брезента и принялся энергично растирать стопы. Со времен войны в Корее он никогда не чувствовал себя так плохо. До сих пор по нему пробегала дрожь, стоило ему вспомнить жуткие дни, когда они отступали к югу во время первой лютой зимы и у его товарищей отпадали обмороженные пальцы и даже ступни.

Где-то рядом во мгле скрипнула створка ворот. Кто-то, спеша, пробежал через дворик и открыл входную дверь. В свете, упавшем из квартиры, появилась молодая женщина в непромокаемом плаще и платочке на голове, завязанном по-крестьянски: узлом под подбородком. Даже отсюда видно было, что на ней не осталось сухой нитки. Бомбардир усмехнулся сам себе, когда она ступила через порог и захлопнула дверь.

Откинувшись, он вжался в стену, всматриваясь в капли дождя. Сжимая желудок, голод напомнил о себе, но сейчас Дойл ничем не смог бы его заглушить. Может, позже, когда погаснут все окна в доме, он попробует проверить, не утратил ли свою квалификацию. Обувь, какая-нибудь еда, плащ обязательно, как мало ему было нужно в этот раз. Только бы добраться до Ринг-стрит, где в доброй дюжине ночлежек шоферы-дальнобойщики останавливались перекусить и передохнуть. Тогда уже к утру он был бы милях в двухстах отсюда.

Яркий свет, который неожиданно выплеснулся из окна на первом этаже, заставил его вздрогнуть. Он увидел девушку на пороге комнаты, похоже, ее спальни. Ветер яростно взвыл, швырнув в него столб дождя. Стукнули ворота. Бомбардир настороженно всматривался во мрак. На мгновение ему показалось, что кто-то прокрался во дворик. Звук больше не повторился, и Дойл перевел взгляд на окно.

Девушка не потрудилась опустить шторы, помня, что от посторонних глаз с улицы защищена высокой каменной стеной, и, зная, что подглядывать некому, спокойно раздевалась.

Дойл искренне залюбовался ею. Два с половиной года он пробыл в камере, где единственной представительницей женского пола была его тетка Мэри, семидесятилетняя ирландка, кроткая старая дама, навещавшая его раз в месяц.

Молодая женщина в окне растерлась большим белым полотенцем и неодобрительно посмотрела в зеркало. Странно, что лишь редким женщинам идет нагота. Эта была действительно хороша! Черные как смоль волосы падали на грудь, тонкая талия плавно переходила в бедра, может, чуть широковатые для эстета, но у Дойла подкосились ноги от восторга. Она начала одеваться. Не надевая пояса с подвязками, она натянула чулки, черные кружевные трусики, застегнула бюстгальтер и вынула из шкафа платье. Там, за решеткой, он, конечно, знал, что в моду вошли мини-юбки, но видел их по-настоящему впервые. Забавно! Не только потому, что платье кончалось на половине бедер, но и вдобавок было полупрозрачным, просвечивающимся. В гостиной у тетки Мэри была такая скатерть, он помнил ее с детства.

Девушка бросила в зеркало смягчившийся взгляд, взяла со столика расческу и провела по волосам. Самое женское занятие — причесываться. Почему-то на него нахлынула грусть. Он недоуменно ощутил, что ему начинают нравиться простые земные заботы. Хотя почему бы нет?

Он почти забыл обо всем, что связано с женщиной, а Дорин взбудоражила его больше, чем он мог признаться. А сейчас, в проливной дождь, лежа на пыльном брезенте в заброшенной конюшне, он почувствовал себя прыщавым молокососом, подглядывающим за той, что никогда не будет принадлежать ему. Что ж, винить он мог только себя…

Девушка собрала волосы в «конский хвост», перевязала его темно-лиловой лентой и вышла из спальни, гася свет. Дойл тяжело вздохнул и закрыл глаза. Спустя вечность, которая не могла длиться больше минуты, он услышал посторонний звук, словно чей-то неосторожный ботинок споткнулся о камень.


Дженни Краудер, рассудительная, трезво мыслящая леди двадцати лет, родом из Йоркшира, никогда не была в Лондоне, но в своем вывязанном крючком мини-наряде не показалась бы провинциалкой даже в Вест-Энде.

— Отогрелась? — спросила старушка, когда девушка вошла в гостиную.

Дженни кивнула, протягивая руки к камину.

Как хорошо, когда человеку тепло!

— Ах, Дженни, голубка, — изумленно протянула бабушка, — как ты можешь носить такое короткое платье? Вся попка наружу!

— В этом весь смысл, бабуся!

Пожилая дама прикрыла глаза, возвращаясь памятью на пятьдесят лет назад, решая, хватило бы у нее смелости открыть свои бедра взглядам посторонних джентльменов. Девушка, громыхнув пустым ведром, объявила:

— Схожу за углем, надо нагреть чайник.

Ящик для угля был у самого выхода на улицу. Дженни открыла дверь квартиры, свет ровным пятном лег на вымощенный дворик, четко обрисовав ее бедра под ажуром платья, когда она на миг замерла на пороге, вглядываясь в дождь. Девушка сняла с крючка плащ, набросила его на плечи, спустилась по ступенькам и откинула железную крышку угольного ящика. Она не успела ничего услышать, но какое-то шестое чувство подсказало ей, что рядом опасность. Темная тень молнией мелькнула рядом. Она заметила только расплывчатое светлое пятно там, где под шляпой должно было быть лицо, когда чьи-то сильные крупные руки стиснули ее горло.

Бомбардир метнулся к краю платформы, на минуту завис над брусчаткой и спрыгнул на камни. Никогда он еще не бегал быстрее. Шум дождя и вой ветра заглушили бы даже конский топот, а Дойл был босиком. Изо всех сил он вбил налитый кулак в правую почку бандита. Тот разжал руки, оттолкнул девушку и оглянулся. На одно мгновение перед Бомбардиром появилось его ошеломленное, искривленное злобой лицо. Противник замахнулся и обрушил страшный удар обеих рук на голову Дойла. Затылок налился свинцом, потянул вниз, и Дойл сполз к колесам грузовика. Незнакомец в два прыжка пересек дворик, гулко стукнули ворота, и шаги бегущего человека, удаляясь, стихали.

Бомбардир с трудом поднял руку, нащупывая, за что бы зацепиться, чтобы встать на ноги. На пороге в рамке света он увидел старушку Краудер с двустволкой, направленной прямо на него.

— Одно движение, и ты станешь короче на голову!

Оба ствола ружья были обрезаны до длины в двадцать три сантиметра, сделав оружие вдвойне опасным и смертоносным.

Дженни оторвалась от стены, ладонью закрывая шею:

— Не этого, бабушка. Понятия не имею, откуда он взялся, но счастье, что он оказался поблизости.

Бомбардир не верил собственным ушам. Случись такое с любой из знакомых ему девиц, даже тех, покозырней, они не так скоро пришли бы в себя.

— С каких нар ты спрыгнула, сестра? — на жаргоне поинтересовался он.

Девушка посмотрела на него и отрицательно покачала головой. Вдруг она улыбнулась, и он почувствовал, что между ними протянулась тонкая ниточка понимания и доверия. Случаются такие встречи, когда люди становятся близки с первого взгляда.

Дженни опустила глаза на его мокрый мундир, прилипшие к коленям брюки и босые ноги.

— Откуда ты слетел, ангел-хранитель? — рассмеялась она.

— С крыши, — угрюмо сообщил Дойл.

— Позвонить в полицию, золотко? — осведомилась старушка, не опуская ружья.

— К чему дергать легавых из-за такой ерунды? — рассудительно запротестовал спаситель. — Сами знаете, субботний вечер, мужик немного перебрал, лишние сто граммов ударили ему в голову, и его потянуло на подвиги. Ищейки до всего докопаются, налетят писаки из кучи газет. Все кумушки решат, что он успел сделать свое дело, а ты, крошка, никогда не отмоешься от сплетен!

— Погоди-ка, — перебила его дама, — босые ноги, морская форма… Уже знаю! Только что тебя показывали в «Новостях». Ты Бомбардир Дойл!

— Дойл? — недоумевая переспросила Дженни.

— Бывший боксер. Твой отец частенько водил меня на его матчи. А сейчас он должен отбывать пять лет в тюрьме «Маннингхам». Думали, он приболел, и отвезли его в больницу, а он смылся сегодня вечером.

Бомбардир с трудом нашел в себе силы улыбнуться:

— Да, это я. Жертва трудного детства и плохого воспитания…

— Меня это не касается, — оборвала его Дженни. — Но ты весь в крови, как недорезанная свинья. Давай-ка быстро в дом.

Она осторожно вынула двустволку из рук пожилой леди.

— Все в порядке, бабушка, он не кусается.

— Ты кое о чем забыла, — напомнил Бомбардир.

Дженни обернулась с верхней ступеньки:

— О чем же?

— Зачем ты приходила, а? — Дойл поднял откатившееся ведро. — Это мужская работа, так всегда утверждала моя тетя Мэри. — Он нагнулся набрать брикетов в ведро.

— Что-то мне сдается, что твоя тетя понравилась бы мне, — улыбнулась девушка.

— А уж она бы просто обожала тебя, — серьезно признал Дойл. — Это не пустые слова.

Он сделал шаг и вдруг пошатнулся. Дженни подбежала, перепрыгивая через две ступеньки, и подхватила его с неожиданной силой.

— Идем уж, герой. На сегодня подвигов хватит, — ласково сказала девушка и подтолкнула его к дверям, за которыми ждали свет и тепло.

Глава 7

Склонясь над чертежной доской, сосредоточенно сдвинув брови, Фокнер старательно выводил новую линию. В дверь позвонили, но он, не обращая на звук никакого внимания, продолжал работать. Звонок не умолкал, повторяясь требовательней и настойчивей. Фокнер яростно ругнулся, прикрыл эскиз чистым листом ватмана и пошел открывать.

На пороге стояли двое незнакомых мужчин.

Старший из них добродушно усмехнулся:

— Мистер Фокнер? Инспектор Маллори из Скотленд-Ярда. По-моему, с Ником Миллером, сержантом полиции, вы уже знакомы?

На лице Фокнера не отразилось и тени удивления, только глаза его стали темнее и глубже, когда он пригляделся к Миллеру.

— Что все это значит? Билеты на полицейский маскарад?

Маллори оставался безупречно вежлив.

— Не могли бы мы задать вам несколько вопросов, мистер Фокнер?

Хозяин отступил на полшага в глубь холла, освобождая им дорогу, и язвительно пригласил:

— Будьте как дома, господа.

Маллори заговорил бесцветным деловым тоном:

— Мы проводим расследование по делу некой мисс Пакард. Что вы можете сообщить о ней?

Фокнер затянулся дымом и непонимающе пожал плечами.

— Сроду о такой не слышал.

— Она была сегодня с вами на ужине у мисс Джоанны Хартман, — объяснил Маллори.

— Ага, значит, эта Грейс… — протянул Бруно. — А-а-а… Только дошло. Гаденыш вспомнил, что умеет кусаться… Он подал официальную жалобу?

— К сожалению, не понимаю вас, — развел руками инспектор. — Грейс Пакард мертва. Ее труп обнаружен меньше часа назад на углу Доб Керт. Перелом шейных позвонков.

Над мастерской повисла тишина. Двое полицейских пытливо наблюдали за Фокнером. Казалось, он был немного обеспокоен известием.

— Не хотите по глоточку? — предложил хозяин, приложив ладонь ко лбу.

— Нет, благодарим вас, — с вежливой решимостью отклонил угощение Маллори.

— А я выпью, — заявил Бруно. — В такие сообщения не верится на трезвую голову. — Он подошел к камину и швырнул в огонь почти целую сигарету. — Говорите, ее нашли с час назад?

— Да.

Фокнер бросил взгляд на часы. Одиннадцать тридцать пять вечера.

— Во сколько она ушла от вас? — оторвал его инспектор от созерцания циферблата.

Фокнер медленно повернул к ним помрачневшее лицо.

— С чего вы взяли, что она вообще тут была? — с досадой спросил он. — Или вы допрашивали Джоанну?

— Ни в коем случае не стал бы беспокоить мисс Хартман, — твердо сообщил Ник Миллер. — Я просто недавно звонил туда. Судя по звукам, веселье было в самом разгаре. Трубку сняла горничная. Она-то и сказала мне, что вы ушли вместе с девушкой.

— Признаюсь, она была здесь. Не больше десяти минут. Я сам вышел из дома в половине одиннадцатого.

— Следовательно, она была убита сразу же после ухода от вас, — пришел к выводу Маллори.

— Любовник Дождя?

— Пока не уверены. Хотя похоже.

— Два трупа за неполных двое суток… — задумчиво протянул Фокнер. — Круто берет…

Миллер с удивлением следил за каждым его движением. Бруно уже стряхнул с себя первый шок и замешательство. Похоже, что чудовищная ситуация просто позабавила Боксера, напомнила ему какие-то веселые хитросплетения и аналоги. Любопытно, что у этого атлета на сердце?

— С моей стороны не будет нескромностью спросить: «Я — главный подозреваемый?»

— Это просто неофициальная беседа, цель которой — помочь следствию нащупать верный путь, — сухо уведомил Маллори. — Естественно, ваше право вызвать адвоката.

— Он на вечеринке у Джоанны. Не собираюсь выдергивать его оттуда; пусть развлекается. Обойдемся без него. Ну, смелей. Помогу, чем смогу.

— В начале нашего визита вы обронили загадочную фразу, — осторожно напомнил Миллер. — Что-то об умении кусаться… Что или кого вы имели в виду?

— Попробую объяснить. Последние несколько дней я вкалывал как каторжный и совершенно забыл о дне рождения Джоанны и что обещал быть на ужине. Мой приятель, Джек Морган, заехал за мной. По пути мы заглянули в ресторанчик «Кинг Армз» неподалеку, на улице Лейзер. Мы только присели там, когда появилась девушка.

— Она первая заговорила с вами? — предположил Маллори.

— Наоборот, я сам заигрывал с ней. Сразу признаюсь, что с определенной целью. Она ждала своего кавалера, а тот запаздывал. Я решил пригласить ее на вечеринку.

— Зачем?

— Я давно по горло сыт напыщенными чопорными куклами, с которыми любит возиться Джоанна. Я надеялся, что эта куколка раскачает, заведет их, одним словом, как красная тряпка для быка. А она была — первый сорт. Спросите своего Миллера. Насколько я мог заметить, его полицейское высочество уделило ей порядком внимания. Шлюха что надо! Смазливая мордочка, отличные волосы, юбчонка, скроенная из носового платка…

— Когда я уходил, вы всего минут двадцать как пришли, — заметил Миллер. — Недолго вы веселились…

— С полчаса, верно.

— Значит, девушка вышла с вами?

— Ради Бога, сколько можно спрашивать! — процедил Бруно и склонился к Маллори. — Может, по стаканчику?

— Благодарю, нет.

— Тогда выпью сам, — хозяин обошел стойку бара и вынул непочатую бутылку виски. — Совершенно неожиданно обстоятельства приняли нежелательный оборот, — пританцовывая, напевал он, приближаясь к ним с полным стаканом в руке.

— Вы говорите, что она находилась у вас в гостях не долее десяти минут.

— Вот именно.

— Не больше?

— Согласись я с ней переспать, бедная шлюшка осталась бы в живых. Но я отказался.

— Тогда для чего вы ее привели сюда?

— Позировать. — Бруно сделал несколько больших глотков и налил новую порцию. — Я предложил ей пятерку за четверть часа работы в студии.

На мгновение Маллори потерял власть над собой и с недоверчивым удивлением глянул на сержанта.

— Так уж вышло, — позвякивая кубиками льда в стакане, продолжал Фокнер, — что я ваятель. Незавершенная скульптура на подиуме за вами — композиция, над которой бьюсь для нового центра Симпсона. Название уже есть — «Ночные страхи». Сделано все простенько: железный прут, гипс, немного проволоки. Мне подумалось, что, может, пятая фигура уравновесит композицию. Я решил проверить, привел Грейс и поставил ее рядом с готовыми статуями.

— И за это заплатили пять фунтов? — с сомнением спросил Маллори.

— Если быть точным, десять. Горело выяснить сразу. Она как раз оказалась под рукой.

— К какому выводу вы пришли? — поинтересовался Миллер.

— Все еще думаю…

— Что ж, нам пора, — обронил Маллори, — работа ждет. Возможно, еще придется вас побеспокоить для уточнения некоторых подробностей, так что не удивляйтесь.

Полицейские направились к выходу. Фокнер щелкнул замком и задержался ладонью на ручке двери:

— А что с ее ухажером? Она обращалась к нему, кажется, Харолд.

— Объясните поподробнее, о чем вы?

Бруно беззаботно рассмеялся.

— Я-то думал, вы примчались по его доносу. Он пришел в бар, когда мы втроем уже выходили — Грейс, Джек и я. Разыгралась маленькая сцена. Ничего такого, с чем бы я не справился. Парнишка был в бешенстве, правда, не столько из-за меня, сколько из-за девицы.

— Любопытно, — заметил инспектор, — очень любопытно. Мы им займемся.

Маллори, поклонившись, шагнул за порог. Миллер двинулся следом, но Фокнер остановил его прикосновением руки.

— Пару слов по личному делу, — мягко сказал он, хотя в глазах его зажглась угроза. — На будущее советую держаться подальше от моей невесты. Жаль, что вы, сукины легавые, двадцать четыре часа в сутки «при исполнении», — язвительным шепотом добавил он.

Миллер не принял вызов.

— Спокойной ночи, мистер Фокнер, — как можно официальнее простился он и вышел.

Бруно с яростью хлопнул дверью и прижался горячим лбом к косяку. Через минуту его злость улеглась. Он вернулся в мастерскую и снял чистый лист с эскиза.

Он придирчиво выбрал отточенный карандаш, еще раз задумчиво глянул на рисунок и смелыми штрихами начал набрасывать еще одну, пятую тень, к уже готовым четырем «Ночным страхам».


Дождь на улице ничуть не унимался. Ник и Маллори разместились в машине, выделенной инспектору, где их ждали водитель и Брейди.

— Что ты на это скажешь? — спросил Маллори.

Миллер пожал плечами:

— Сразу не разберешь, Фокнер человек незаурядный, талант… Вы поверили в эту сказочку, что он привел девушку просто как натурщицу?

— Слишком невероятная история, хотя по своему опыту знаю, что самые сумасбродные рассказы чаще всего оказываются правдой. Ложь всегда гладенько прилизана и ничем вроде не отличается от серой действительности. Но в одном он точно прав: парня, этого жениха, надо вычислить. — Он обернулся к Брейди, сидевшему сзади: — Займись. Кавалера зовут Харолд. Больше ничего не известно. Может, отец девушки сообщит подробности? Когда добудешь адрес, сразу же туда, хватай парня — и в участок.

— А что мне? — спросил Миллер.

— Вернись на эту злополучную попойку, поболтай с хозяйкой, прощупай версию Фокнера. До сих пор не пойму, почему он так быстро ушел оттуда. Когда управишься, тоже ко мне. Ну все, за дело. Я подвезу Брейди.

Автомобиль тронулся, пробивая капотом сплошную стену дождя. Миллер глядел ему вслед, пока огни не исчезли во тьме, глубоко вздохнул и опустился за руль своего мини-«купера». Повторный визит к мисс Джоанне Хартман определенно был ему не в радость.

Глава 8

Веселье уже угасло, почти все гости разошлись, а задержавшиеся по просьбе хозяйки Джек Морган и Фрэнк Марлоу присели вместе с Джоанной и ее теткой возле бара выпить по последней «на посошок».

У двери глухо забубнил гонг. Джоанна удивленно поморщилась.

— Кого это принесло на ночь глядя?

— Наверное, Бруно пришел просить прощения, — кисло предположила тетя Мэри.

— Ничего не выйдет. На этот раз ни-че-го! — отчеканила племянница. — Пусть остается за дверью.

Гонг зазвучал вновь. Фрэнк Марлоу приподнялся в кресле:

— Может, лучше мне открыть?

— Не надо, сама справлюсь, — решила Джоанна.

Кипя от обиды и злости, она распахнула дверь и нос к носу столкнулась с Ником Миллером.

— А, это вы, — смешавшись от неожиданности, пробормотала она.

— Можно к вам на минутку?

— Конечно, конечно… — нерешительно пригласила она. — К сожалению, все уже ушли. Остальные только что собирались выпить «на посошок». Присоединяйтесь к нам.

— Сожалею, не получится, — усмехнулся Ник. — По правда сказать, я по делам службы.

Гнев и негодование сползли с ее лица. Она съежилась и словно стала меньше.

— Б-р-у-н-о, — прошептала она побелевшими губами. — Что с ним?

— Все в порядке, — поспешно заверил Миллер, — я только что от него. У вас тут сегодня присутствовала девушка, Грейс Пакард. Это он ее привел?

Джек Морган поднялся с табурета, вышел в холл, захлопнул входную дверь и вместо Джоанны ответил на вопрос:

— Да, он ее притащил, больше бы это и в голову никому не пришло. Но ее нет уже давно. Послушай, Миллер, в чем, собственно, дело?

— Как уже говорилось, я только что от мистера Фокнера. Мисс Пакард была у него в мастерской и ушла примерно в двадцать два тридцать. Пятнадцатью минутами позже она была найдена полицейским во время обхода в двух кварталах от дома вашего приятеля.

Мэри Бересфорд вскрикнула в испуге. Марлоу спросил прерывистым шепотом:

— Мертва?

— Да. Убита. Перелом шейных позвонков в результате сильного удара, нанесенного сзади.

— Любовник Дождя, — всхлипнула Мэри Бересфорд голосом словно дуновение ветерка в знойный штиль.

— Вполне возможно, — согласился Миллер. — Убийцы такого покроя, как правило, действуют всегда по одному и тому же шаблону. Убийство Грейс Пакард в значительной мере напоминает последнее преступление маньяка. — Сержант обернулся к Моргану. — Вы не отлучались отсюда ни на минуту?

— Да. С самого начала, примерно с половины девятого.

— Могу подтвердить, — поспешно выпалила Джоанна, — мы все можем.

— Минутку, — вмешался Марлоу. — Позвольте узнать, в чем дело? Это официальный допрос?

— Обычное дознание, — уклончиво объяснил Миллер и снова обратился к хозяйке: — Я узнал от твоего жениха, что он не развлекался здесь и получаса. Что случилось? Все-таки ужин в честь твоего дня рождения…

— Бруно живет по собственным законам, — она спокойно встретила его взгляд.

Мэри Бересфорд удрученно всплеснула руками.

— Девочка моя, побойся Бога, хотя бы раз открой правду, расскажи, какое он чудовище. — В ее глазах зажглись злорадные огоньки. Губы расплылись в мстительной ведьмовской ухмылке. — Не-е-ет, уж я-то выведу его на чистую воду. Спрашиваете, господин полицейский, почему наш Бруно не оставался подольше? Хи-хи-хи. Его выставили! Выставили! Выгнали взашей, — захлебывалась от восторга старая дама.

— Из-за чего?

— Вы еще спрашиваете? Вы же сами были здесь и все видели. Подцепить такую девицу в грязной забегаловке и притащить ее в приличное общество!

— Перестань, тетя Мэри, прошу, — шепнула Джоанна.

— Но это чистая правда! — не унималась миссис Бересфорд. — И потом, прийти на торжество в лохмотьях, словно беглый каторжник! Двадцати минут ему хватило, чтобы всем испортить настроение.

Миллер внимательным взглядом обвел еще не убранную гостиную. Джек Морган поднял с ковра зазубренные половинки деревянной полки.

— Последний салонный номер Бруно.

— Каратэ?

— Да. Только представьте, что будет, если он так же приложится к чьей-то челюсти.

«Коричневый пояс», который вот-вот должен был смениться Первым даном. Миллер без особого труда мог сказать, что бы из этого вышло, но только с согласием покивал головой.

— Синяк на вашей скуле — его работа?

— Послушайте! — со злостью перебил его Марлоу. — Не знаю, куда вы клоните, но если вы думаете, что я подам официальную жалобу, то сильно ошибаетесь. Сцена выглядела весьма недостойно, но так частенько происходит там, где Бруно. Вот и все.

— Значит, мистер Фокнер вместе с Грейс Пакард покинули вас… Это не обидело тебя, Джоанна?

— Одному Богу известно, сколько бедняжка от него натерпелась, — вздохнула тетка Мэри. — Вы сказали, что он привел ту… ту… в свой дом?

— Да. Но скорее всего она была там минут десять, не больше. Подтверждением служит время, когда патруль обнаружил тело. Фокнер утверждает, что заплатил ей десять фунтов за пару минут позирования. Считаете, такое возможно?

Фрэнк Марлоу хрипло рассмеялся.

— Более чем возможно. В этом весь Бруно.

Джоанна была очень бледна, но старалась удержаться от слез.

— Я же сказала, Ник, Бруно сам себе господин.

— Сейчас он работает над исключительно сложной композицией, — вмешался Джек Морган, — одной из самых серьезных в его творчестве. Он приступил к ней четыре или пять недель назад. Тогда все начиналось с одной фигуры, а сейчас их уже четыре. Не далее как вчера он обсуждал со мной, не стоит ли прибавить и пятую, чтобы достичь психологического равновесия.

Миллер кивнул.

— Он рассказывал мне об этом.

— Зачем же ты тогда спрашиваешь? — вспыхнула Джоанна.

Ник недоуменно поднял брови:

— То есть?

— Из этого следует, что мой жених в чем-то подозревается?

— Формальность, мисс Хартман, рутинная формальность. Но, пойми, ее надо исполнить.

— Не обязательно! — убежденно сказала она. — И ты… Ты сегодня был гостем в моем доме потому, что я считала тебя другом.

— Чушь! — фыркнул Миллер. — Ты пригласила меня на ужин совсем не поэтому. Мой брат — один из самых влиятельных продюсеров на Северном телевидении, а твой сериал висит на волоске и может в конце сезона вылететь из программы.

— Как вы смеете! — негодующе взвизгнула тетушка. — Я буду жаловаться вашему начальству!

— Сколько угодно, — Миллер протянул руку к шкатулке на стойке бара, нащупал сигарету, закурил и доверительно улыбнулся.

— Мое годовое жалованье сержанта полиции вместе с некоторыми специальными выплатами и премиями составляет тысячу триста восемьдесят два фунта, мисс Бересфорд. Может, мадам заинтересует факт, что вся эта сумма до последнего пенни идет на уплату налогов на собственность? И это дает мне чудесное ощущение независимости, особенно когда приходится общаться с такими, как вы, мадам. — Он низко склонил голову перед стареющей актрисой, чтобы не видеть ее растерянности и неловкой улыбки, и повернулся к Джоанне.

— Нравится тебе или нет, но придется выслушать несколько неприятных известий. На мой взгляд, самое главное, что Грейс Пакард была убита через час после того, как ушла из твоего дома с твоим женихом. Не строй из себя наивную школьницу, из этой роли ты давно выросла. Ты отлично понимаешь, что следствие вправе рассчитывать на помощь Бруно Фокнера. И не менее отлично догадываешься, что волею стечения обстоятельств он оказался в кругу подозрений.

— Я — адвокат Фокнера. — Джек Морган с достоинством шагнул вперед. — Почему допрос проводился без меня?

— Почему вы спрашиваете об этом меня? Это личное дело Фокнера. Мы бы ни в коем случае не возражали против присутствия юриста.

Миллер повернулся и направился к выходу, но остановился на пороге гостиной.

— Вполне вероятно, что расследование вынудит меня еще раз навестить вас, мисс Хартман, — сухим официальным голосом уведомил он. — Полиция была бы очень благодарна вам, если бы вы не покидали город без уведомления кого-либо из нашей следственной группы.

— Но у Джоанны завтра очень важная встреча в Лондоне, — вмешался Марлоу.

— Не в моей власти запретить мисс Хартман деловую поездку, — бесстрастно сообщил сержант. — Но было бы очень жаль, если бы в ее отсутствие Фокнеру потребовалась ее помощь.

Ник Миллер вышел из квартиры, многозначительно кашлянул за дверью и нажал кнопку лифта. Он не сомневался, что сумел их всполошить и напугать. Сейчас его мучило любопытство: что из этого получится и чем это поможет делу.


После его ухода над комнатой повисла долгая гнетущая тишина. Фрэнк Марлоу первым решился прервать настороженное молчание.

— Дурно пахнет, ой, как дурно.

— И я того же мнения, — поддержал Морган.

Джоанна поднялась в спальню на втором этаже квартиры и достала черный кожаный плащ. Продевая руки в рукава прямо на лестнице, она спросила:

— Джек, ты на машине?

— Как всегда.

— Хорошо. Отвези меня к Бруно.

Мэри Бересфорд просительно положила высохшую руку на плечо племянницы.

— Ради Бога, опомнись, Джоанна! Не будь дурочкой. Держись подальше от всей этой грязи.

Джоанна резко повела плечом, стряхивая теткину ладонь.

— Ой, как ты его не любишь, тетя Мэри! И никогда не любила. Поэтому ты подозреваешь, что он может оказаться причастным к убийству. Только я никогда ни за что не поверю в его вину!

Старая женщина отвернулась, пряча навернувшиеся слезы. Сейчас ей было на десять лет больше, чем всего несколько часов назад.

— Я могу поехать с тобой, — предложил Марлоу.

— Не стоит. Лучше подожди меня здесь.

— Ладно. Жду.

Джек Морган распахнул двери, пропуская спутницу. Мэри Бересфорд воспользовалась последним средством, чтобы остановить, удержать, вернуть…

— Джоанна! — с мольбой воскликнула она. — У тебя талант. Ты можешь стать великой актрисой, подумай о своей карьере. Даже искорка скандала погубит тебя!

Глаза племянницы остались пустыми и холодными.

— Готов, Джек? Идем, — и она первая шагнула к лифту.


В машине по дороге к Фокнеру они не проронили ни слова. Только когда Морган подрулил к тротуару и выключил двигатель, Джоанна положила руку на его плечо.

— Джек… ты знаешь Бруно давно, дольше всех нас… С детства… Думаешь, он мог бы…

— Исключено, — твердо покачал головой Морган. — Он безумно вспыльчив, согласен. Вспыхивает, как спичка, не спорю. Но ни за что не поверю в гнусные инсинуации, что подсовывает нам Ник Миллер.

— Это я и хотела услышать, — обреченно вздохнула она. — Идем, поднимемся, поговорим с ним пару минут.

Никто не откликнулся на их настойчивые звонки и упрямый стук в дверь. Минут через пять Морган мягко отвел руку девушки от кнопки звонка.

— Достаточно, Джоанна. На сегодня ему и без нас хватило острых ощущений.

— Ладно, Джек, — устало согласилась она, — отвези меня домой. Попробуем поймать его завтра рано утром. Придется отменить поездку в Лондон.

С другой стороны двери Фокнер, сцепив зубы, вслушивался в затихающие шаги двух самых близких людей. В голове опять вздрогнула боль и забилась все сильнее, все острее. Ох, как болит голова! Он высыпал на ладонь несколько таблеток, выписанных врачом, плеснул в стакан виски и подошел к окну. Ночь и дождь. Ночь. Дождь. И головная боль.

Он прижал пульсирующий висок к стеклу, по которому сплывали холодные потоки. Боль не отступала. Вдруг он почувствовал, что задыхается. Он поспешно бросил в рот таблетки, запил обжигающим глотком неразбавленного виски и, роняя стакан, рванул воротник рубашки. Воздуха! Воздуха, ради всего святого!!! Только одно могло победить жуткие вспышки муки в его голове — холодная ночная свежесть. Он сорвал с вешалки плащ и вылетел из дома.

Глава 9

— Последний раз я видела тебя на ринге, когда ты дрался с Терри Джоунсом, — мечтательно вспоминала бабуся Краудер. — Все думали, победа уже у тебя в кармане. Но он разбил тебе бровь, и судья прервал бой в третьем раунде.

— Я тоже частенько ранил других, — признался Бомбардир. — Если б не это, я бы далеко пошел… Жаль, что из-за глупого медицинского заключения Федерация после боя с Терри Джоунсом лишила меня права выступать на ринге. Но так уж есть в этой юдоли скорби…

Он сидел за столом в старом свитере, который девушка откопала для него, в носках и ботинках ее отца и вовсе не выглядел удрученным. Он успел уплести яичницу из трех яиц с жареным беконом и проглотить полбуханки хлеба. Сейчас он пил третью чашку чая.

— Странный ты человек, ничего не попишешь, — сказала Дженни. — Тебя ничего не огорчает.

— Жизнь слишком короткая штука, девочка. — Дойл угостился сигаретой из пачки старушки Краудер. — Валялся я однажды на одних нарах с мужиком, который был настоящим йогом. Многому он меня научил… Нужно уметь наслаждаться каждой минутой, использовать все свои способности жить весело.

— Это же великолепно! — скептически усмехнулась девушка. — Особенно если учесть, как ты зарабатываешь на это веселое житье.

Ее слова вовсе не смутили его. Он широко развел руки.

— Что ж, потяну где удастся пару шиллингов. Но я чищу карманы только у тех, кто может дать себя ограбить пару раз в год. У них застраховано абсолютно все, даже пуговицы. Я не отбираю последний пенс у старушек, топчущихся по дешевым лавчонкам на окраине.

— Прямо Робин Гуд! — колко бросила она. — А что, если во время «работы» кто-то станет у тебя на пути? Спокойно обойдешь? Или шагнешь по трупам?

Девушка составила грязную посуду на поднос и вышла на кухню. Дойл поднялся из-за стола, подошел к камину и опустился в кресло напротив миссис Краудер.

— Ну и характер! Она всегда была остра на язык?

— Ей нельзя быть другой, молодой человек. С ее-то занятием…

— Она что, сама ведет фирму?

— А кто же еще? Ее отец, мой сын, умер пару месяцев назад. Кровоизлияние в мозг. Дженни была парикмахершей, дамским мастером. У нее была куча постоянных клиентов… Но она забросила фен и бигуди и взялась за отцовское дело. С тех пор и тянет лямку.

— Что, не получается?

— Чему удивляться? Восемь шоферов, два механика. Каждый как может тянет на себя. А этот шоферюга, Джоу Огден, профсоюзный деятель, хуже всех. Все время тычет ей под нос трудовой кодекс. Всюду сует свой нос, вставляет палки в колеса…

— Почему?

— Ты же не слепой, сынок. Дженни — девочка что надо. — Старушка замолчала, добавила на полпальца виски в стакан и спросила:

— А что будет с тобой? Куда пойдешь?

Он пожал плечами.

— Не знаю, мамаша, не скажу. Если удастся добраться до Ринг-стрит, может, выскользну из города.

— И что потом?

Он не ответил. Он просто сам не знал ответ, если тот вообще, конечно, был. Старая миссис Краудер склонилась к нему и положила теплую морщинистую руку на его колено.

— Не дури, сынок. Явись с повинной в полицию, пока не поздно.

Дойл ничем не выдал, что и он считает так же. Он мягко убрал добрую руку, так похожую на теткину, и поднялся.

— Я подумаю, — пообещал он. — Не бойтесь, ни у вас, ни у Дженни не будет из-за меня никаких неприятностей. Я смоюсь чуть позже, когда легавые подустанут и успокоятся, примерно через час, если вы не против.

Он вошел в кухню, где Дженни в ярком переднике мыла тарелки.

— Помочь?

— Если хочешь, вытирай чашки.

— Много воды утекло с тех пор, как я последний раз занимался этим, — усмехнулся он, протягивая руку за полотенцем.

— Еще больше утечет, прежде чем тебе снова подвернется такой случай!

— Ой-ой! За что так? Что я такого страшного натворил?

— Смотреть не могу, когда кто-то сознательно губит свою жизнь, — фыркнула девушка. — Подумай сам о себе. Тебе даже некуда пойти! Куда ты денешься? Долго не продержишься. Тебя будут искать по всей округе.

— А ты на чьей стороне?

— Дело не во мне. Вот опять, ни минуты не можешь быть серьезным. Ну никак! — Она сердито махнула рукой и принялась полоскать тарелки.

Бомбардир прыснул со смеху.

— Мне нравится, что ты злишься.

— Это еще почему?

— Лучше, чем равнодушие. По крайней мере, я тебе не безразличен.

— Радуйся, в один прекрасный день от любви я сигану с моста.

Но улыбка играла на ее губах, и Дойл почувствовал, что ниточка, натянутая между ними, стала крепче.

— У нас получился интересный разговор с твоей бабушкой. Похоже, у тебя сейчас забот по горло.

— Справлюсь потихоньку.

— Сюда бы хорошего мужика.

— А ты что, свободен?

— Жаль, что нет, девочка, — серьезно ответил он.

Сквозь шум дождя послышался стук ворот и чьи-то шаги по брусчатке.

Дженни в недоумении наморщила лоб.

— Странно, я задвинула задвижку, когда только что выходила.

— У кого-то есть еще ключ?

— Нет. Погляжу, кто там. Ты лучше останься здесь.

Дойл спрятался за приоткрытой дверью, откуда мог видеть все, что делалось во дворике. Старушка с сигаретой в руке выглянула из гостиной, следя, как внучка открывает замок на входной двери.

Мужчина в куртке с нашивками из кожи на плечах, который ворвался в парадное, оттолкнув Дженни, был явно выпивши. Он вовсе не был уродом, хотя руки у него были длинноваты, а лицо красное и одутловатое от пива.

— Что вам нужно так поздно, мистер Огден? — строго спросила миссис Краудер.

— Не волнуйся, бабушка, я сама с ним разберусь, иди домой.

Пожилая леди с неохотой вернулась в гостиную, а Дженни захлопнула дверь. Она посмотрела в опухшие глаза Огдена и протянула руку.

— Вы открыли ворота. Откуда у вас ключ? Верните его мне.

Мужчина хитро улыбнулся и, покачиваясь на пятках, погрозил ей пальцем.

— Эге, барышня, ключик я вам не отдам. Я хочу входить сюда, когда захочу и сколько захочу. — Он шагнул к ней и уперся в стену вытянутой рукой.

С другой стороны были открыты двери, Дженни очутилась словно в капкане.

— Пошевели мозгами, киска. Тебе же позарез нужен мужик. Такой цыпочке, как ты, будет чем заняться, кроме как выслушивать ругань неотесанных шоферюг. Возню с грузовиками уж я возьму на себя. — Он хрипло рассмеялся и склонил голову, чтобы ее поцеловать. Девушка отвернула лицо, и Огден чуть не уткнулся носом в стенку.

— Даю тебе пять секунд, и чтоб духу твоего не было! Секунда лишняя — и я вызову полицию.

Мужчина отшатнулся как ошпаренный.

— Мерзкая тварь! — прошипел он и выругался. — Шлюха с куриными мозгами! — В голосе его прозвучала угроза. — Ты попомнишь меня. Я тут представитель профсоюза. Я! — Он стукнул кулаком в грудь. — Я. Одно мое слово, и все уволятся! Завтра же! Я сделаю так, что у них не будет выхода. Ох, и повертишься у меня! Как карась на сковородке.

Он задержался еще на мгновение, пошатываясь в предвкушении ее слез и еще одной кружки пива. Встретив ее ненавидящий взгляд, он пожал плечами, снял руку со стены и шагнул к выходу.

— Лады, барышня. Я предупредил.

Она спустилась следом и закрыла дверь за ним на задвижку.

— Я убью его, убью скотину! — выкрикнула она в бессильной ярости и не смогла сдержать нахлынувших слез. Закрыв лицо ладонями, она разрыдалась от горя, отчаяния и безнадежности впервые после смерти отца.

Чьи-то сильные добрые руки обняли ее вздрагивающие плечи.

— Ну-ну, девочка, не стоит так отчаиваться.

Она отняла ладони, встретила понимающую улыбку Дойла.

— Что ж, выход только один. — Он погладил ее по волосам. — Будь умницей и вскипяти чайник. Я мигом. — Он бережно поцеловал ее в губы. Она не успела сказать и слова, как он щелкнул задвижкой и слился с темнотой.


Джоу Огден остановился на углу, сыпля проклятиями себе под нос. Хмель еще не успел выветриться, и ему казалось, что гнев переполняет его, как никогда в жизни. Что ж, она сделала свой выбор. Принцесса еще выдрыгивается! Лады, теперь пусть пеняет сама на себя. Уж он-то скрутит эту недотрогу в бараний рог… Пропишет этой курве на полную катушку! Она еще приползет на коленях просить, чтобы он помог… Тогда она запляшет под его дудку, дрянь! Он перешел на другую сторону и свернул в узкий проулок, прикрывая голову от дождя поднятым воротником. Не обращая внимания на воду, он шлепал прямо по лужам в плену сексуальных видений, где вместе с ним была Дженни Краудер. Обнаженная, горячая, она со страстью исполняла все его прихоти, как последняя шлюха…

Свет нескольких допотопных газовых фонарей прорывался сквозь тьму и мглу тусклыми пятнами, между которыми повисали черные провалы мрака.

Бомбардир налетел на него внезапно и страшно, словно Божья кара. Огден взвыл от резкой боли, когда какая-то невидимая сила швырнула его о каменную стену. Чей-то ботинок впился в его правую ногу чуть пониже коленной чашечки. Слева и справа удары сыпались ему в солнечное сплетение и пах, а когда он согнулся от боли, чье-то колено встретилось с его лицом. Огден, держась за живот, сполз на тротуар. В драке Дойл был далек от манер джентльмена. Еще несколько раз он пнул скрючившееся тело, прежде чем решил, что для первого раза хватит. Соперник уткнулся окровавленным носом в лужу и тяжело дышал вне себя от страха, вспоминая обрывки молитв и прощаясь с жизнью.

Невидимый убийца опустился на корточки рядом со сведенным болью лицом Огдена и неожиданно мягко заговорил:

— Ты меня не знаешь, Джоу. Зато я тебя знаю. Послушай внимательно, повторять не стану. Документы и деньги за неделю получишь в понедельник почтой. В будущем держись подальше от дома Краудеров. Пикнешь хоть словечко в профсоюзе или еще где, тогда сегодняшний день покажется тебе детской шалостью. Уж я тебя обработаю! — С веселым смешком невидимка вырвал клок волос из головы Огдена и доверчиво спросил:

— Ты хорошо все понял, Джоу?

— Да… да… — распухшие губы с трудом выплюнули обещание вместе с зубами.

— Вот и молодец. А я прослежу. Где ключ?

Огден с трудом потянулся к левому карману. Бомбардир вырвал ключ у него из рук, приподнял профсоюзного деятеля за плечи, изо всей силы стукнул его о тротуар и пошел прочь.

Чуть позже, придя в себя, Огден попытался подняться на колени. Острая боль прошила его насквозь, он глухо всхлипнул и привалился к стене. Он был один и был жив. Впервые за последние двадцать лет у него сдавило горло, и он расплакался. Мешая слезы с каплями дождя, он похромал, цепляясь за ограду.


У незапертых дверей, втянув голову в плечи, как совсем недавно Бомбардир, терпеливо караулил Любовник Дождя. Он был бы не прочь знать, ушел тот мужчина или еще вернется.

Второй раз за последние четверть часа дверь распахнулась, и в квадрате света появилась девушка. Она была так близко, что он бы мог достать ее в три прыжка. Он осторожно выпрямился и глубоко вздохнул. Сквозь барабанный стук дождя донесся скрежет замка. Мгновением позже рядом с Дженни появился мужчина. Он протянул ей ключ.

— Твой?

Она мельком глянула на трофей.

— Что случилось?

— Считай, что стороны пришли к согласию. Он решил больше сюда не приходить. Просил, чтоб ты взамен за это в понедельник утренней почтой отправила ему документы и недельное жалованье.

— Надо же, ты еще и дипломат, — улыбнулась девушка. — Пойдем лучше домой…

Она шагнула на ступеньки, Бомбардир следом за ней. Когда за ними захлопнулась дверь, двор снова залила непроглядная тьма. Что-то зашевелилось в углу, тихо-тихо, так тихо, словно шелест отяжелевших от дождя кленовых листьев, падающих на землю. Скрипнули кованые петли створок, замок еле слышно щелкнул один раз, потом второй. Улица, захлебывающаяся дождем, уводила вдаль черную беззвучную тень мужчины.

Дойл залпом выпил рюмку виски, даже крякнув от удовольствия.

— А где бабулька? — добродушно спросил он.

— Уже поздно. Я отправила ее спать.

Он посмотрел на настенные часы.

— Да… Пора смываться.

— Не торопись, чем позже, тем лучше для тебя.

— Вообще-то верно…

Усталость навалилась на него неожиданно. Виски разливалось по телу приятным теплом. Его охватило блаженное чувство покоя, он давно забыл, как это бывает. Так славно было сидеть у камина в окружении старой массивной мебели под вышитым абажуром с кистями и слушать веселое потрескивание углей. Дженни с улыбкой подала ему сигарету и пылающую трубочку скрученной бумаги.

Бомбардир откинулся в мягком кресле, а она села на ковер, по-турецки скрестив ноги. Мужчина не спеша затягивался дымом, словно хотел, чтобы все это длилось как можно дольше. Прищурясь, он смотрел на девушку у своих ног. Как странно, ни к одной женщине он не чувствовал ничего подобного. Судьба одарила ее всем, за что стоило благодарить: упругим телом, красивым лицом, силой, характером… Всем, о чем мечтает каждый мужчина.

«Надо взять себя в руки, — решил он. — Я схожу с ума как молокосос. — Это все оттого, что давно под ним не поскрипывал матрац с женским телом вместо простыни. — Сейчас, — сказал он сам себе, — и пятидесятилетняя портовая шлюха показалась бы королевой красоты».

Дженни подняла глаза и спросила:

— Что за пакостные мысли бродят в твоей голове?

— Только что подумал, что ты самая красивая барышня изо всех, каких я видел в последнее время.

— Хорошенький комплимент, если учесть, где ты находился пару лет, — отшутилась она.

— Читаешь мои мысли, да?

Она пожала плечами и поспешила заговорить о другом.

— Недавно передавали последние известия. Ты не одинок в своей популярности. Сегодня вечером убита женщина напротив парка Джубили.

— Снова Любовник Дождя?

— Кто же еще? — Она вздрогнула от какой-то страшной мысли и медленно добавила:

— Потом, когда я ждала тебя в кухне, подумала, что, может, тот, во дворе…

— Это убийца? — подхватил Дойл. — Исключено, — твердо заявил он. — Уже того, что он сегодня отправил на тот свет одну шлюшку, вполне достаточно. Эти маньяки всегда действуют по одной схеме, по одному и тому же шаблону. Один и тот же почерк. Дебил, который напал на тебя, скорее всего просто хотел позабавиться.

Дженни поморщилась.

— Не знаю… Может, стоит сообщить в полицию? — Хотя сама сомневалась, стоит ли.

Начиная когда-то с наследства в сто фунтов, Хенри Краудер оставил матери и дочери контору, которая сейчас, включая недвижимость, стоила пятнадцать тысяч. Дженни была сделана из того же теста. Она воспитывалась в сознании, что нужно непоколебимо соблюдать законы и правила, принятые в их среде. Общение с полицией при любых обстоятельствах считалось по меньшей мере предосудительным.

— И что ты им скажешь? — поинтересовался Дойл. — Что благородный рыцарь сэр Шон Дойл, за которым по пятам несется свора легавых, прервал свой путь, дабы спасти тебя от участи горшей, чем смерть? И что за это ты обогрела и накормила его, одела и проводила снова в путь, потому что сочла себя чем-то обязанной ему? — Он хрипло рассмеялся. — Девочка, прежде чем ты закончишь свою исповедь, уже очутишься в женской тюрьме «Холлоуэй», и там у тебя будет довольно времени закончить ее.

— Пожалуй, так, — вздохнула она.

— Наверняка.

Видя, как погрустнело ее лицо от недавнего воспоминания, он поспешил сменить тему.

— Показывали меня по телевизору, да?

— Ой-ой, чуть ли не двухсерийный фильм о Великом Бомбардире Дойле.

— Нормальный человек всегда охотно пользуется бесплатной рекламой. Смею надеяться, они упомянули, что я был лучшим боксером Северной Англии?

— Кроме того, диктор подчеркнул, что ты был самым перспективным профессионалом в среднем весе после второй мировой войны, пока тебя не испортили женщины, алкоголь и скоростные автомобили. Еще он сказал, что у тебя был лучший удар со времен Джека Джонсона…

— Ого! Это уже комплимент, если хочешь знать.

— Как поглядеть. Комментатор добавил, что Джонсон скатился на дно и умер без гроша за душой. Кажется, это было что-то вроде сравнения… Намек, что ли…

Насмешливая тень ехидства была в ее голосе. Дойл ощутил, что слова ее справедливы, но с горячностью вступился за свое прошлое.

— Из экономии времени они кое-что пропустили. Между прочим, случалось, что судьи останавливали бой, который я выигрывал, обеспокоенные реками крови, заливающими мою физиономию. В последний раз, с Терри Джоунсом, мне так досталось, что пришлось две недели проваляться в больнице. Пришлось даже делать пластическую операцию. Ну, и не разрешили мне больше драться. — Помолчав немного, он тихо спросил: — Представляешь, каково мне было тогда?

— Может, и жестоко. В жизни часто такое бывает. Но все это не дает права тебе красть.

— Что ж, барышня, не стану оправдываться. В «Скрубее», когда меня посадили первый раз, надо мной трудился психиатр. Он пришел к выводу, что я сбился с пути истинного и свернул на скользкую дорожку, чтобы отомстить обществу.

— А твоя версия?

— Случай, дорогая, слепой случай и стечение обстоятельств, когда бокс стал обходиться без меня, мой капитал равнялся двумстам фунтам. Мне оставалось только одно: ишачить простым чернорабочим. Что угодно казалось мне лучше, чем это.

— Преступление тоже?

— Тогда я об этом не думал. Вышло все примерно так: я остановился в отеле «Холмарк» в Манчестере и старался держать фасон. Я вошел в долю с одним шулером, который содержал карточный клуб. Он ободрал меня как липку. Мне даже нечем было заплатить за номер… На третий вечер я увидел в баре незнакомого фраера с бумажником, так туго набитым пятифунтовыми купюрами, что, верно, было не всунуть еще хоть одну бумажку. Это был крупный букмекер…

Он на мгновение замолк, вглядываясь в огонь или в прошлое, а когда опять заговорил, Дженни поняла, что он снова там, в той ночи много лет назад, и ее сердце сжалось от сострадания.

— Мужчина этот поселился на том же этаже, что и я, через пять комнат. Под моим окном был выступ, что-то вроде карниза с завитушками из гипса. Только представь, всего сантиметров тридцать в ширину!.. Мне хватило. Я с детства не боялся высоты, и кто знает, сложись все иначе, может, я стал бы знаменитым альпинистом. Скалолазы — ребята что надо!

— Как все случилось?

— Часа в два ночи я вышел на прогулку по карнизу, через окно влез в его номер и взял бумажник. Фраер сладко храпел. Обратно вернулся тем же путем. У меня оказалось больше шестисот фунтов. Скажи мне, какой дурак полезет в шахту или попрется к станку, хапнув такие денежки? Моя судьба была предрешена. Я уже говорил, что вовсе не боялся высоты, и это главное. Не нужен никакой напарник, значит, меньше вероятность, что на тебя настучат или засыпят.

— И все-таки ты попался.

— Два раза, всего два разочка, дорогая. Сперва в Лидсе, в отеле «Квин». Несчастный случай, просто сломал ногу, падая с высоты пятнадцать метров. Второй раз меня засадили за решетку прямиком из новой гостиницы в Вендейле. Кто мог подумать, что на всех окнах понатыкана сигнализация! Но уж я погонял их по крышам! Легавые набегались до упаду! Все-таки догнали, псы чертовы! — добродушно зевнул Дойл. Голова упала ему на грудь. Он заморгал и пробормотал:

— Я лучше пойду, не сидеть же мне до утра… — Сигарета выпала из его пальцев на ковер. Дженни подняла окурок и бросила в камин. Бомбардир вздохнул и обмяк в кресле. Девушка тихо поднялась и осторожно сняла с дивана клетчатый плед. Когда она накрыла Дойла, его ладонь сонно погладила ее бедро и он почти неслышно прошептал:

— Самая красивая из всех, кого я видел…

Она не двинулась, видя, что он заснул, только бережно сняла его руку и спрятала под плед. Еще минуту она стояла, вглядываясь в его лицо, легкомысленное и невинное одновременно. Несмотря на шрамы на щеке и подбородке, оно было мужественным и красивым. Она все еще чувствовала тепло его руки там, где он коснулся ее тела. «Хорошо, что его сморил сон, — призналась она сама себе, — и не было неизбежного продолжения». Хотя она не имела бы ничего против. Она не была распутницей, просто жила, как большинство ее ровесников, в духе своего времени, и старые пуританские догмы и запреты были для нее пустым звуком.

И все же любовь, даже такая крохотная, только прорастающая, означала бы определенную ответственность, а сейчас она не смогла бы себе этого позволить. Будет лучше, если он поспит час или два и уйдет. Она потушила свет, подошла к окну, прислонясь лбом к холодному стеклу. «Что с ним будет? — думала она. — Куда он пойдет?»

Глава 10

Улица Нарси Плейс пересекала район, который был сущим наказанием для местной полиции. Улицы сходились друг с другом и снова разбегались, пересекались, сливались, снова разделялись, чтобы больше никогда не встретиться, образуя такую узорчатую паутину, что голова шла кругом. Солидные дома с террасами, в которых когда-то жили представители среднего класса, что пошли в гору и переселились в другие кварталы, сейчас были переполнены иммигрантами, пришельцами отовсюду, которым было не привыкать к перенаселенности кроватей. Большая часть белых покинула Нарси Плейс, а те, которым не удалось, остались мыкать горе под покрытыми сажей платанами.

В ноль часов пятнадцать минут на автомобиле марки «панда», предоставленном местными коллегами, сюда и прибыл Джек Брейди. Улица, заливаемая потоками дождя, была пустой и темной. Он постучал старомодным облезлым дверным молотком в медную заплатку у входа в квартиру номер десять. Изнутри не доносилось ни звука. Водитель «панды» обошел дом кругом. Брейди снова заколотил в дверь. Через пять минут окно над его головой с шумом распахнулось, и злой голос прокричал:

— Черт побери, что за идиотские шутки среди ночи?!

— Полиция! — с достоинством крикнул Брейди. — Открывайте, да побыстрей. Не собираюсь торчать здесь до утра.

Окно захлопнулось.

— Ну и что? — спросил водитель, вынырнув из-за угла.

— Только что он выглядывал в окошко, — поделился наблюдениями Брейди. — Возвращайся к черному ходу, вдруг он захочет сбежать.

Приказ оказался лишним, потому что заскрежетал засов и дверь приоткрылась. Брейди толкнул ее плечом, и они вдвоем вошли в прихожую.

— Харолд Филлипс?

— Да, это я. А в чем дело?

Он был босиком, закутанный в старый дождевик. Брейди нарочито буравил его взглядом. Харолд с усилием сглотнул слюну, облизывая губы языком. Левое веко подергивалось, словно он подмигивал кому-то невидимому. Он был похож на хорька, попавшего в капкан, и так же боялся и не знал, что делать. Брейди добродушно усмехнулся и похлопал его по плечу.

— Плохие новости для тебя, сынок. Ты, кажется, женихаешься с мисс Грейс Пакард?

— Да. — Харолд замер как вкопанный. — Что с ней? Несчастный случай?

— Хуже, сынок. Сегодня вечером ее мертвую обнаружили на Доб Керт.

Филлипс уставился тупым взглядом в полицейского. Кадык его судорожно дернулся. Харолд прижал ладонь ко рту и выскочил в кухню. Брейди шагнул следом. Юноша склонился над раковиной, левой рукой ухватившись за кран. Через минуту он обернулся, обтирая губы тыльной стороной ладони.

— Как… это произошло?

— Пока мы не знаем ничего определенного. Похоже, сломали шею.

— Любовник Дождя, — побелевшими губами прошептал Харолд.

— Возможно.

— О Боже! — Харолд яростно сжал кулаки. — Мы же собирались потанцевать сегодня вечером.

— И что помешало?

— Я чуть припозднился, а когда пришел, она была с другим мужчиной…

— И пошла с ним?

Харолд обреченно кивнул.

— Знаешь, кто это был?

— Раньше никогда его не видел, но, наверное, его знает хозяин бара «Кинг Армз», неподалеку от Риджент.

— Который был час?

— Примерно полдевятого.

— Оттуда ты прямиком направился домой?

— Мне было не по себе, и я прошелся по дождю. Потом выпил кофе на вокзале. Сюда я добрался к половине десятого. Моя мама уже легла, так что я занес ей чай и отправился спать.

— Ты живешь только с матерью?

— Да.

— Она так рано ложится спать?

— Большую часть дня она тоже проводит в постели. Она болеет…

Брейди посмотрел на полураздетого парня с сочувствием:

— Надеюсь, мы ее не разбудили?

— Спит, как младенец. Я заглянул к ней, когда спускался открыть дверь.

— Мы бы просили тебя проехать с нами в участок. Думаю, ты не станешь возражать. Следствие ведет старший инспектор Маллори, он хотел задать тебе пару вопросов. Отец девушки уже там. Малейшие сведения о ней от тех, кто ее знал, могут здорово помочь. Постарайся припомнить ее приятелей, знакомых, друзей. Места, где она любила бывать, все такое…

— Конечно, — торопливо кивнул Филлипс. — Сейчас, я мигом, только оденусь.

Он побежал по лестнице вверх. Водитель угостил Брейди сигаретой и поднес горящую спичку.

— Здорово ты его. Сукин сын думает, что ты уже развесил уши.

— Заметил, надо же! — похвалил коллегу Джек. — Из тебя выйдет неплохой полицейский.

На каминной полке оба заметили аптекарскую картонную коробочку с пилюлями. Брейди взял ее в внимательно прочел этикетку. Внизу была отпечатана фамилия аптекаря и его адрес, где-то поблизости.

«Дозирование: разовый прием 1–2 таблетки по указанию врача. Внимание! Увеличение дозы опасно!»

Брейди раскрыл коробочку и высыпал на ладонь бело-зеленые капсулки.

— Что это? — спросил водитель.

— Судя по виду, то же самое доктор прописывал моей жене в прошлом году. Она сильно обварила руку, не могла заснуть от боли. «Канбутал». Полдюжины этих пилюль достаточно, чтобы через пару часов предстать пред очами Создателя.

Брейди вернул коробочку на место.

— Послушай, — обернулся он к водителю. — Сделай-ка вот что. Иди и подожди нас в машине, а выходя, стукни дверью как можно громче.

Молодой человек, раньше времени повзрослевший за рулем полицейских машин, привыкший к капризам и прихотям сыщиков уголовки, вышел без единого слова, хлопнув дверью так, что весь дом содрогнулся. Где-то рядом зазвенели стекла.

Брейди прислушался. Тишину не нарушил ни единый звук. Харолд вышел из спальни, застегивая куртку.

— Что это? — сердито спросил он. — Я подумал, что дом рушится.

— Извини, сынок. Наверное, сквозняк. Водитель вышел на улицу. Ты готов?

— Целиком в вашем распоряжении. — Он снял с вешалки плащ и набросил его на плечи. — Как знать, может, в конце жизни я заработаю кучу денег, продав эту историю в «Санди Ньюс».

Брейди стоило большого труда сдержаться, чтобы не дать юнцу пинка под зад чтобы тот пересчитал ступени. Вместо этого он сделал глубокий вдох, посчитал до десяти и бережно закрыл дверь. Он искренне посочувствовал матери Харолда.


Слепой случай привел Миллера, когда он вышел от Джоанны Хартман, именно в бар «Кинг Армз». Кратчайшим путем в участок была Лейзер-стрит, а бар торчал как раз на углу. Из подсобки в зал просачивался свет. Миллер резко затормозил. Хозяина надо допросить, все равно — раньше или позже, чтобы уяснить, как завязалось знакомство Грейс Пакард с Фокнером и Морганом. Конечно, ничего срочного, можно было и подождать до утра.

Нику действительно было интересно — просто так, не по службе, — как все произошло; например, драка с ухажером Грейс, о котором мимоходом вспоминал Фокнер. «Любому задам взбучку». Так мог похваляться забияка из предместья, а не человек покроя Фокнера, образованный, со средствами, из хорошей семьи. Его агрессивность была беспричинной и внушала страх.

Миллер постучал в дверь черного хода.

Дверь открылась на длину цепочки. В щелку выглянул Харри Медоуз. Он хорошо знал сержанта и улыбнулся.

— Ага, облава, — мурлыкнул он и снял цепочку.

— На этот раз просто парочка банальных вопросов, — добродушно ответил сержант и переступил порог.

— Выпьешь чего-нибудь покрепче?

— Разве что чая, чтобы согреться.

Ник расстегнул плащ и подошел к камину. Огромная кухня была заставлена картонками с бутылочным пивом и ящиками с баночным и казалась тесной. В открытой печи искры с веселым треском перепрыгивали через угли. Не убранная со стола посуда и остатки ужина заставляли позавидовать домашнему уюту и теплу.

— Знаю, что тебе на голову свалилось новое убийство, — объявил Медоуз, ставя на стол сахарницу и чашки.

— Сорока на хвосте принесла?

— Слышал последние новости по радио. Никаких подробностей, только, что найден женский труп недалеко отсюда, в Джубили.

— На углу Доб Керт, точнее.

— Доб? Это же рукой подать, следующий перекресток, — помрачнев, сказал Медоуз. — Я ее знаю?

— Ее звали Грейс Пакард.

Лицо хозяина словно окаменело. Он подошел к буфету, открыл новую бутылку бренди, налил полный стакан и выпил залпом. Зябко поежившись, он повернулся к Миллеру.

— Она была тут сегодня вечером.

— Знаю, Харри. Поэтому-то я зашел. Кажется, дошло до драки?

Медоуз налил еще стакан.

— Это официальный допрос?

— Каждое твое слово на вес золота, так что не торопись и хорошенько подумай.

Медоуз с порозовевшими от спиртного щеками подошел к столу и тяжело опустился на стул.

— У меня есть постоянный посетитель, Фокнер, он живет поблизости. Он заглянул сегодня вечером с адвокатом Морганом, своим приятелем. Джек — славный парень, он помог мне оформить бумаги и сэкономить пару шиллингов, когда в прошлом году я покупал это заведение.

— Во сколько они пришли?

— Где-то в полдевятого.

— Кто-то еще был?

— Ни единой души. Сейчас по вечерам дела так плохи, что пришлось уволить официантку и бармена. Все из-за Любовника Дождя.

— Ага. Когда появилась девушка?

— Минут через пять после них.

— Ты знаешь, как ее звать, видел ее раньше?

— Два или три раза в неделю, каждый раз с новыми мужчинами. Она не шибко привередничала насчет их возраста и внешности.

— Проститутка?

— Похоже.

— Что за парень крутился возле нее?

— Имеешь в виду Харолда? — Медоуз чуть заметно поморщился. — Он уговаривался с ней здесь время от времени. Даже его фамилии не знаю.

— Альфонс?

— Скорее всего.

— Ясно. А что за история с Грейс и Фокнером?

— Она села за столик в углу. Фокнер… Он сказал подать ей виски за его счет. Они с Морганом шли на какую-то шикарную вечеринку. Джек был при полном параде: смокинг и все такое. Фокнеру стукнуло в голову, что неплохо бы прихватить и девушку с собой. Она была не против, раз они вышли вместе.

— И тогда появился Харолд?

— В самый неподходящий момент. Сцена не пришлась ему по вкусу, и он полез на Фокнера, а тот тоже повел себя не лучшим образом. Это занятие не для джентльмена — сразу размахивать кулаками. Пришлось вмешаться мне. Я даже вынужден был сказать Моргану, чтобы его приятель больше здесь не появлялся. Он вышел за всякие рамки.

— Значит, такое случалось и прежде?

— Слишком часто, на мой взгляд. Он ведет себя как буйнопомешанный, когда заведется. Прямо с цепи срывается. Сам не ведает, что творит. Несколько месяцев назад, в субботу вечером, сидела у меня компания грузчиков с рынка. Знаешь сам, что это за народ, ребята крепкие. Начали подшучивать над его пиджаком или еще чем… Он налетел на них на улице и устроил побоище… Одному верзиле пришлось накладывать гипс.

— Ты заявил в полицию?

— Полегче на поворотах, сержант. Приходится думать о репутации заведения. Кто бы ходил сюда, узнай, что я по пустякам стучу сыскарям? И Фокнер обычно вел себя как подобает, вот я и терпел его редкие выбрыки. А те получили по заслугам, сами напросились.

— Как посмотреть, — ответил Миллер и, застегивая плащ, поднялся. — Столько злобы и жестокости у человека его круга кажется странным.

Медоуз задумался, сморщив лоб.

— Послушай, не знаю, пригодится тебе это или нет… Он пришел сюда как-то поздно вечером. Он не был сильно пьян, но был близок к этому. Мы перекинулись парой слов по поводу какой-то уголовной хроники в вечерней газете. Три мерзавца зашибли насмерть старушку ради трех или четырех фунтов, что были у нее в сумке. Я, кажется, сказал, что такие хуже зверей. Фокнер перегнулся через стойку и схватил меня за галстук. «Нет, врешь, Харри, нет! — прошипел он. — Хуже зверей только тюремщики. Как бы он ни назывался — смотритель, надзиратель, охранник… Для каждого, кто хоть ночь проспал с той стороны решетки, он, — сучье дерьмо!»

— Думаешь, он сидел?

— Странно, но если дело касается Фокнера, легко поверить во все, что угодно, — горько покачал головой Харри, отпирая дверь.

— Он мог убить Грейс Пакард?

— Понятия не имею.

— Кстати, что делал Харолд, когда троица ушла?

— Я предложил ему выпить за мой счет, чтобы прийти в себя. Он ответил, что рыгать ему хочется от моего виски, выругался и выскочил за ними. Смешно. А через пять минут вернулся и рассыпался в извинениях. Мол, ему очень стыдно, что он не сдержался и все такое. Между делом пытался выведать у меня адрес Фокнера.

— Знал его имя?

— Видно, слышал, как я прикрикнул на него, чтобы он убирался.

— Ты дал адрес?

— Я что, похож на идиота? — обиделся Медоуз. — Только ведь в каждой будке телефонные книги…

— Верно.

Миллер похлопал его по плечу:

— Будь здоров, Харри.

Он прошел через двор, обходя изрешеченные струями дождя лужи. Медоуз следил за ним, пока он не сел в «купер», и только потом закрыл дверь.


На эскалаторе Ник въехал на второй этаж Центрального вокзала и остановился в углу закурить. Короткий язычок пламени от спички вырвал из темноты чье-то бледное лицо и перепуганные глаза. В огромном зале ожидания, всегда полупустом, то и дело попадались бездомные бродяжки, которые сразу пускались наутек и искали убежища в уголках потемнее. Миллер отлично знал, что вокзал большого города — целый мир, живущий своей жизнью, приют мошенников, грабителей, насильников.

Он вынырнул из мрака, подошел к буфету у входа на перрон и через стеклянную перегородку заглянул внутрь. Молодая женщина, из-за которой он пришел сюда и которую искал, сидела за столиком над чашкой чая. Она сразу заметила и узнала его. Ей было лет двадцать пять. К ее простому милому лицу очень шел опрятный, хорошо сшитый костюм из серого твида. Ни дать ни взять, учительница или доверенная секретарша бизнесмена. На самом деле она уже пять раз представала перед судом по обвинению в нарушении общественного порядка, в приставании к мужчинам и проституции. Только недавно она вернулась из трехмесячной отсидки в «Холлоуэй».

Она фамильярно кивнула Миллеру.

— Кого я вижу, сержант? Добрый вечер. Или уже доброе утро?

— Привет, Джильда. Видно, плохи твои дела, раз ночью, в такое наводнение, ты выползла из дома, когда этот психопат рыскает в округе.

— Я-то не дам себя в обиду. Сам знаешь, умею постоять за себя.

Она показала зонтик, на конце которого грозно торчал заточенный стальной штырь.

— Любой, кто сунется, схлопочет этим промеж гляделок.

— Тебе, видно, кажется, что весь мир у тебя в кармане? Не задумываешься, как будешь выглядеть через десять лет?

— Просто чуть старше, — беззаботно фыркнула она.

— Если очень сильно повезет и не подцепишь какую-то заразу и тебя не изуродуют в драке, сползешь на дно.

Девушка вовсе не чувствовала себя задетой.

— Поживем — увидим. Вам от меня что-то нужно?

— Ты, наверное, слышала об убийстве сегодня вечером?

— Да. С другой стороны парка, правда?

— Жертву звали Грейс Пакард. Говорят, она из проституток. Ты ее знала?

На лице девушки не было ни удивления, ни испуга.

— Малахольная кретинка. Плащ из клеенки и высокие сапоги, да?

— Точно.

— С полгода назад она пыталась пристроиться тут, на вокзале. Ну и получила как положено.

— Чем же она вам помешала?

— Цеплялась к чужим клиентам и все такое прочее. Пришлось поучить ее…

— Как?

Девушка замолчала, уставившись взглядом в маленькую лужицу чая на крышке стола.

— Джильда, речь идет об убийстве! — резко напомнил Миллер.

— Ладно, — решилась она. — Мы попросили Лонни Броугана втолковать ей что к чему. Она оказалась смекалистой.

— Ничего странного, ведь она увидела, что у этой волосатой гориллы пудовые кулаки. Ага, вот что, у нее был альфонс?

Джильда презрительно рассмеялась.

— Такой щупляк с видом кастрированного барана, рыбьи глаза и черные бакенбарды. Тьфу! Харолд вроде. Одному Богу известно, на черта он ей сдался.

— Видела, как она давала ему деньги?

— Тыщу раз. Наверное, просто для того, чтобы он от нее отвязался.

Ник, прощаясь, кивнул:

— Порядок, Джильда. До свидания.

— О, мистер Миллер, — стрельнула глазами девушка, — когда вы скажете это полюбезнее?

Ее кокетливый смех веселым эхом зазвучал под сводами вокзала, нагоняя уходящего Ника.

Глава 11

Когда Брейди с Харолдом вошли в отдел убийств, он кишел, как разворошенный муравейник. Ни один сотрудник из тех, у кого с головой было все в порядке, и не мечтал сегодня ночью добраться до собственной постели. Брейди указал юноше на неудобную деревянную скамью, сунул вечерний выпуск газеты за субботу, а сам отправился к старшему инспектору Маллори, который занял кабинет Гранта.

Маллори водил электробритвой по выпяченному подбородку, уставив глаза в служебное донесение. Его белая сорочка была ослепительно свежей, а он сам, несмотря на поздний час и усталость, выглядел бодрым и отдохнувшим.

— Я привез парнишку, — доложил Брейди. — Харолд Филлипс.

— Ну и как он на первый взгляд? — поинтересовался Маллори.

— Что-то не так… Обычный мерзавец мелкого полета.

— Этого явно недостаточно, чтобы посадить человека, — философски заключил инспектор.

— Есть еще кое-что. Сами увидите.

Брейди в общих чертах передал ему разговор с Харолдом и его последние слова, а Маллори коротко хмыкнул, выключил бритву, спрятал ее в стол и сказал:

— Ну-ка, давай его сюда. — Полицейский позвал Харолда. Тот смелыми шагами вошел в кабинет. Правая щека так и подергивалась, выдавая беспокойство.

Маллори встретил гостя с изысканной учтивостью.

— Очень великодушно с вашей стороны, что вы согласились навестить нас в столь поздний час, мистер Филлипс. Мы очень благодарны за вашу любезность.

Харолд стряхнул последние крохи смущения и выпрямился с королевским достоинством. Он величественно опустился на стул, который ему придвинул Брейди, и одарил Маллори снисходительной улыбкой героя и аристократа.

— К вашим услугам, господин старший инспектор. Слушаю вас.

Брейди угостил молодого человека сигаретой и заботливо поднес огоньку. Кто-то постучал в дверь, в комнату заглянул Миллер и сразу отшатнулся, но Маллори поманил его дружеским жестом. Миллер закрыл за собой двери и без единого слова замер у окна.

— Сперва формальности, — доброжелательно заговорил шеф. — Вы мистер Харолд Филлипс, проживающий на улице Нарсиа, десять.

— Да, все верно.

— Насколько мне известно, вы и мисс Грейс Пакард имели намерение заключить брачный союз?

— Что-то в этом роде, — небрежно бросил Харолд. — Несколько месяцев назад я купил ей обручальное кольцо, но это не было официальной помолвкой. То есть мы не определили ни даты, ни других подробностей и не давали извещения в газету.

— Понятно. А сейчас, если позволите, хотелось бы еще раз вернуться к событиям вчерашнего вечера. Я знаю, что вы уже сообщили все мистеру Брейди, но, если вам не трудно, повторите еще раз для меня. Люблю выслушивать все сам, из первых уст.

— Как я уже говорил, у меня было назначено свидание с Грейс в половине девятого.

— Минуточку, мистер Филлипс. А что было до того? В котором часу вы пришли домой с работы?

— Видите ли, — развязно ухмыльнулся Харолд, — я временно не работаю. Знаете ли, моя спина… В прошлом году меня прихватил радикулит, и мне надо поберечься.

Маллори покивал с сочувственным пониманием.

— Сам попробовал, что это такое… Значит, встреча с мисс Грейс Пакард должна была состояться в восемь тридцать вечера?

— Да, в «Кинг Армз», забегаловке на углу Лейзер-стрит, недалеко от Риджент.

— И вы явились вовремя?

— Опоздал на пару минут, а когда пришел, она уже подцепила двух фраеров.

— Кого?

— Не знаю, я раньше их никогда не видел.

— Часто она совершала такие необдуманные поступки?

— К сожалению, да. Она была… легкомысленная особа, если вы понимаете, что я имею в виду. Все ей хотелось чего-то новенького.

Его слова прозвучали словно обрывок монолога из дрянного телевизионного сериала, но Маллори, даже не поморщившись, примирительно улыбнулся и продолжил:

— Что вы сделали, когда застали ее в обществе двух посторонних?

— Я пытался ее остановить, задержать, но она не стала слушать. — Лицо Харолда вспыхнуло. — Тогда один из них схватил меня, такой здоровенный бугай. Он вывернул мне руку приемом дзюдо и повалил меня на пол. Тогда вмешался хозяин и велел ему отпустить меня и убираться.

— А что вы?

Харолд сосредоточенно сдвинул брови, словно пытаясь припомнить, а память возвращалась к нему с трудом.

— Ага, выпил по стаканчику с хозяином. Он угощал.

— Оттуда вы направились домой?

— Не совсем. Я говорил уже мистеру Брейди, что был не в себе… Я полазил немного по дождю, чтобы остыть, выпил кофе в буфете на вокзале. Домой я добрался в половине десятого. Мамочка была уже в постели. Я занес ей чашку чая и тоже отправился спать.

Маллори что-то записывал в блокнот. Оторвав ручку от листа, он поднял взгляд.

— Прошу прощения, инспектор, но я жду важного телефонного сообщения, — кашлянул Миллер.

Он невозмутимо повернулся и вышел. Из своего кабинета он позвонил Маллори.

— Это Миллер, инспектор. Он врет.

— Рад вас слышать, — спокойным голосом ответил шеф. — Сейчас я к вам загляну. — Он положил трубку, поднялся со стула и безмятежно улыбнулся Харолду. — Я выйду на минутку.

Уже на ходу он попросил Брейди:

— Проследите, чтобы мистеру Филлипсу принесли чашку чая.

Маллори застал Миллера, прихлебывающего черный кофе, опустился в кресло напротив и принялся раскуривать трубку.

— Премерзкий типчик, не так ли?

— Может, и удалось бы обнаружить в нем что хорошее, только пришлось бы долго рыться, — согласился Ник. — Во-первых, я встретился с Харри Медоузом, хозяином «Кинг Армз». После потасовки он предложил Харолду пропустить стаканчик для успокоения, но тот послал его подальше и выскочил следом за троицей. Через пять минут вернулся, извинился и согласился выпить.

— Зачем, интересно? — осведомился Маллори.

— Видно, хотел прощупать Медоуза, выведать у него, где живет Фокнер.

— Значит, уже знал его имя?

— Да. Услышал, как хозяин произнес его, требуя прекратить драку.

Маллори расплылся в улыбке. Миллер впервые видел, чтобы инспектор не скрывал своих чувств.

— Значит, с самого начала он угостил нас сказочкой, шитой белыми нитками…

— Это еще не все, — продолжал сержант. — Грейс Пакард была проституткой, крутилась на вокзале, пока профессионалки не выгрызли ее оттуда. Моя информаторша сообщила мне в доверительной беседе, что у Грейс был парень, который загребал ее заработки. Описание прямо указывает на Харолда.

Маллори поднялся и вышел, не сказав ни слова. Харолд докуривал третью сигарету, когда инспектор появился в дверях.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать, господин Филлипс, — галантно извинился полицейский и сердечно улыбнулся, протягивая руку. — Что ж, не вижу повода удерживать вас. Можете возвращаться домой.

Харолд от удивления и неожиданности так и застыл с открытым ртом. К нижней губе прилепился тлеющий окурок.

— Что, значит, я больше не нужен?

— Нет, сведения, которые вы нам сообщили, имеют чрезвычайную важность для следствия. Даже не знаю, как вас благодарить за то, что вы согласились прибыть к нам в столь поздний час. Сами понимаете, без помощи свидетелей нам никогда не распутать и половины преступлений.

Маллори обернулся к Брейди. Тот, как истый службист, театрально вытянулся по стойке смирно.

— Проследите, чтобы мистера Филлипса доставили домой.

— Я лично займусь, сэр. — Казалось, Брейди вот-вот от усердия щелкнет каблуками. Он подхватил Харолда под локоть, а его лицо словно засияло, переполнившись счастьем. — Не пройдет и пятнадцати минут, как вы окажетесь в своей постельке, дружище.

Харолд великодушно усмехнулся.

— До свиданья, инспектор, — бросил он и, надувшись как индюк, важно вышел из кабинета.

Маллори сел, попыхивая трубкой.

— Пусть себе несколько часов потешится мыслью, что вышел сухим из воды. Утром ему придется вернуться сюда, и, думаю, он так перетрусит, что расколется.


— Господин инспектор, вы полагаете, что он что-то скрывает? — спросил Миллер.

— Во-первых, он соврал, что не знал имени Фокнера. Во-вторых, есть веские подозрения, что он сутенер и занимался сводничеством и вымогательством.

— Но это еще не доказывает, что он убийца.

— Не все сразу, сержант. Обычно начинается с нашей интуиции, предчувствий и предположений, а факты противоречат друг другу. Вот, например, Филлипс сказал, что, уйдя из бара, выпил кофе в вокзальном буфете. Сколько, по-твоему, там крутилось народу в субботний вечер?

— Сотни, пожалуй.

— В том-то и дело. Рассчитывать, что кто-то из персонала опознает его — бессмысленно и глупо. Кроме того, насколько в данный момент можно судить, девушка была убита около половины одиннадцатого…

— А Филлипс был дома в половине десятого, — возразил Ник, — и десять минут спустя уже грел подушку. Ага, он вспоминал, что заносил матери чашку чая.

— Интересная история с этой миссис Филлипс, — задумчиво протянул Маллори. — Брейди пришлось колотить в двери добрых пять минут, прежде чем удалось разбудить юнца. А старушка вообще не подала признаков жизни. Сам же Филлипс признал, что мать спит как сурок.

Миллер недовольно поморщился:

— Что-то тут не так…

— А еще таблетки канбутала, что Брейди нашел на камине. Приняв несколько штук, не услышишь взрыв атомной бомбы на соседней улице.

— Может, стоило бы утром побеседовать с ее лечащим врачом?

— Оставим это Брейди, — решил Маллори и поднялся. — Я в Медицинскую академию. Мы вытащим из постели профессора Марри. Как только парни из лаборатории сделают свои дела, он займется вскрытием трупа. А тебе пошли бы впрок несколько часов сна в дежурке. Я позвоню, если ты потребуешься.

Миллер помог шефу надеть плащ.

— А что с Фокнером?

Маллори равнодушно пожал плечами:

— У меня нет к нему особых претензий. Харолд — другое дело…

— Позволю себе выразить несогласие, господин инспектор, — твердо сказал Миллер, ожидая взрыва. Маллори славился вспыльчивостью. Видно было, что невозмутимость достается ему с трудом, но он только процедил сквозь зубы:

— Уж не собираешься ли ты заявить, что решил этот чертов ребус благодаря провидческой вспышке своей гениальной интуиции?

— Медоуз рассказал немало интересного и поучительного об этом мастере резца… Он полон агрессии и злобы, что совсем не свойственно людям его круга и достатка. Говоря проще, у него страсть к насилию.

— Тогда у меня тоже. Я тоже вряд ли буду стоять спокойно, пока у меня выворачивают карманы, и не подставлю другую щеку, если уже получил по одной, — раздраженно пробурчал шеф. — Это все, что ты имел сказать?

— Не совсем, сэр. Однажды вечером Фокнер затеял странный разговор с Медоузом, из которого было ясно, что он отбывал срок.

— Ну так свяжись с Центральным тюремным архивом в Лондоне. Сошлись на меня. Скажешь, чтобы досье Фокнера было передано к утру. Потом разберемся.

Двери за Маллори захлопнулись. Миллер улыбнулся краешком губ. Казалось, вот-вот, и разразится буря, но туча, хвала Создателю, прошла стороной. А сколько еще гроз впереди? Маллори был человеком необузданного нрава, да и сам Ник не мог похвастаться покладистым характером. Капитал, выгодно помещенный в преуспевающий промышленный концерн, гарантировал ему высокий доход и давал чувство финансовой независимости. Ни к чему было заискивать и смотреть в рот не только старшему инспектору из Скотленд-Ярда, но и самому Господу Богу.

Интересно, какой же окажется разгадка? Он закурил сигарету, поднял трубку и заказал разговор с отделом информации в Лондоне.

Глава 12

В крошечной дежурке с трудом можно было протиснуться между раскладушками, специально выписанными из-за границы. Миллеру плохо спалось. Всю ночь не прекращалось активное движение постояльцев, то и дело хлопала дверь. Казалось, что людей вызывали каждые пять минут. Дождь безжалостно долбил оконный парапет прямо над головой Ника. Около семи часов утра он оставил надежду уснуть и, позевывая, отправился в умывальник. Четверть часа он заставил себя пропариться под горячим душем, чтобы разогнать усталость и дрему, а потом ровно на тридцать секунд оставил только ледяную воду, чтобы разбудить аппетит.

Он уже доел свою яичницу с ветчиной и допивал третью чашку чая, когда в буфете появился Брейди. Верзила ирландец грохнулся на стул напротив и протянул сложенный листок.

— Ханли из Информации просил тебе передать. Только что прислали из Лондонского архива.

Миллер быстро пробежал глазами по строчкам и облегченно вздохнул.

— Неплохой парнишка наш Бруно, когда начинает махать кулаками. Где Маллори?

— Еще на вскрытии.

Миллер резко отодвинул чашку и поднялся.

— В таком случае, если гора не идет к Магомеду… придется мне самому отправиться в анатомичку. Едешь со мной?

— Нет, — покачал головой Брейди. — Не могу. Мне еще нужно пообщаться с доктором миссис Филлипс. Маллори велел не дергать ее ночью, сказал, что не к спеху. Я приеду к вам, как только раскручу эскулапа.

— Тогда пока, — похлопал его по плечу сержант и направился к выходу.


Морг находился на задворках Медицинской академии в большом здании с витражами по фасаду. Уродливое детище позднеготического архитектурного стиля окружало густое облако лизола и хлорки.

Старший техник Памер сидел в своем маленьком застекленном кабинете-клетке в торце коридора. Он сразу узнал подошедшего Миллера.

— Постарайтесь как-то обтяпывать свои убийства в более приличное время, — с упреком сказал он. — Ни одного свободного вечера за два месяца! Ты представить не можешь, чего я наслушался от супруги.

— Мои искренние соболезнования, Джек, — улыбнулся Миллер. — А где наше высокое начальство?

— Чаи гоняют. Не рассчитывай только, что и тебе достанется.

Ник отворил двери на противоположной стене коридора и оказался в холле, выложенном белым кафелем. Маллори сидел у невысокого столика, занятый беседой с Хенри Уэйдом, председательствующим суда, и Стивеном Марри, профессором кафедры патологии университета.

Марри, высокий и худой, знающий счет деньгам и острый на язык, как все шотландцы, выделял Ника из полицейской когорты, потому что дружил с его братом. Профессор встретил сержанта со словоохотливостью старого приятеля.

— Даже в восемь утра ты свеж как огурчик с плаката, рекламирующего виски. А как ты чувствуешь себя на самом деле?

— Отлично. Ничего страшного. Несколько недель отдыха подальше от полицейского участка — и, возможно, я останусь жить. Мистер Маллори, — обернулся Ник к шефу, — пришло досье Фокнера.

— Что-то стоящее?

— Полагаю, да. Харри Медоуз не ошибался: Фокнер на заметке у полиции. Дважды оштрафован за нанесение телесных повреждений, а два года назад впал в бешенство на какой-то пирушке творческой богемы в Челси.

— Раненые? Жертвы?

— Его импресарио. Три сломанных ребра и перелом челюсти. Фокнер владеет каратэ, и если теряет власть над собой, то последствия довольно печальны.

— Арестован?

— Да, получил шесть месяцев, которые отсидел от звонка до звонка. В заключении он избил надзирателя и, естественно, не мог рассчитывать, что ему скостят срок за примерное поведение.

— А с того времени случалось что-то подобное?

— Ни разу. В тюрьме его исследовали психиатры. Их медицинское заключение я только что затребовал. Скоро мы его получим.

Казалось, Маллори уже порядком надоела игра в вопросы и ответы.

— Ладно, ладно, — проворчал он, — вернемся к этому позже. А как вы думаете, профессор? Похоже на почерк Любовника Дождя?

— Решать — дело ваше. Если интересует вас, обнаружил ли я какие-то отличия между предыдущими жертвами и нынешней, то смею утверждать, что они есть. Но почетная миссия делать соответствующие выводы возложена на вас, инспектор.

— Договорились, профессор.

Марри закурил сигарету и начал монотонными шагами мерить помещение.

— Начну со сходств. Как и во всех предшествующих случаях, шейные позвонки были сломаны одним мощным ударом, нанесенным тупым узким предметом.

— Или же ребром ладони с помощью одного из приемов восточных единоборств, — предположил Миллер.

— У тебя на уме, конечно же, каратэ, — продолжил Марри. — Разумеется, такой вариант не исключен, но ты пытаешься подогнать факты к своим предположениям. По своему опыту знаю, насколько это опасно.

— Что еще общего обнаружилось, профессор? — перебил Маллори, явно недовольный вмешательством Миллера в разговор.

— Не совсем по моей специальности — время, место, погода, но это вы и сами знаете. Темнота и дождь, безлюдное место…

— А есть различия? — глухо спросил Хенри Уэйд.

— Свежий кровоподтек на шее, еще один на правой щеке под глазом. Кто-то словно схватил ее сперва за горло, а потом стукнул в лицо, вероятно, кулаком. Смертельный удар был нанесен позже. А теперь самое главное. В предыдущих убийствах на трупе не оставалось признаков насилия, кроме, естественно, самого факта нанесения рокового удара: быстрого, сильного, точного и абсолютно неожиданного для жертвы.

— Выходит, девушка знала, что ее ждет? — спросил Маллори.

— Вы не правы, инспектор, — возразил Уэйд. — Если бы на нее напал неизвестный налетчик, то остались бы какие-то следы сопротивления, борьбы, к примеру, царапины на его лице и руках, и, следовательно, микродозы эпителия под ногтями жертвы. Мы не обнаружили ничего, что свидетельствовало бы о попытках минимальной обороны со стороны жертвы.

— Из этого стоит заключить, — заметил инспектор, — что она стояла спокойно, позволяя избивать себя человеку, которого хорошо знала.

— Ну почему же? — не сдержался Миллер. — Не забывайте, она проститутка. Почему бы ей не постоять минутку с возможным клиентом, уговариваясь о цене?

В голосе Маллори зазвучали нотки недовольства.

— Она что, по-твоему, превратилась в соляной столб, когда ей вцепились в горло? Не двинулась с места, схлопотав кулаком по лицу? Пошевели мозгами, сержант. Ясно как белый день, что позволила избивать себя только кому-то знакомому. Позволила, потому что привыкла к побоям!

— Думаю, инспектор прав, Ник, — согласно кивнул Хенри Уэйд. — Всем известно, как сутенеры помыкают своими дойными коровками. Рукоприкладство в порядке вещей, в особенности если хозяин заподозрит, что подопечная утаивает часть доходов. Один Бог знает, почему это так… Наверное, объяснения надо искать у психиатра.

— Весьма вероятно, — признал Миллер.

— Вы забыли о еще одной важной мелочи, — добавил Уэйд. — После каждого убийства Любовник Дождя всегда забирал что-нибудь на память из одежды или какую-то личную мелочь. Не похоже, чтобы что-то пропало на этот раз.

— У тебя что-то еще, сержант? — сухо спросил Маллори.

— В сумочке Грейс Пакард найдены какие-то деньги?

— Два или три фунта бумажками и немного мелочи.

— Фокнер утверждает, что дал ей десятифунтовый банкнот.

— Неужели? — насмешливо спросил шеф. — Что же он, испарился?

— Вряд ли, сэр, — коротко ответил Ник. — Значит, остается Харолд Филлипс?

— Да. Доставьте его в участок. Прихватите в помощь Брейди.

— А что с Фокнером?

— Ради Бога, Миллер, долго вы собираетесь морочить мне голову?!

В воздухе запахло грозой, но Марри мастерски разрядил ситуацию.

— Все это, уважаемые господа, заслуживает внимания, но вы не дали мне высказаться до конца. Не знаю, может, мое известие вам ни на что не сгодится, но перед самой смертью убитая имела половое сношение.

— То есть она была изнасилована?

— Абсолютно исключено. По результатам исследования одежды можно предположить, что совокупление произошло стоя и несомненно с ее согласия. Естественно, невозможно ручаться, что без угрозы и психологического воздействия.

Маллори тяжело поднялся со стула.

— Вот еще один камушек в огород Харолда. Миллер, поезжай к нему и привези одежду, которая была на нем вчера вечером. Надеюсь, полчаса вам хватит.

Можно попрепираться с шефом по мелочам, но всему свое время. Надо знать, когда забыть капризы и подчиниться приказу. Миллер, не проронив ни слова, склонил голову и вышел из комнаты.

Брейди он встретил у крыльца.

— Ну и вид у тебя! Опять обменялись с шефом любезностями? Ну, выкладывай, что стряслось?

— Нам велено срочно доставить Филлипса. Маллори уверен, что убийца — он.

— Этот сопляк — Любовник Дождя? Сроду не поверю!

— Послушай, Джек, может, это последнее убийство не дело рук этого маньяка. Есть кое-какие отличия. Подробности по дороге.

— А что с Фокнером?

— Сложный вопрос. Маллори думает о нем то же, что я о Харолде.

— Может, он еще пораскинет мозгами и передумает, — утешительно сказал Брейди, усаживаясь в машину. — Только что я читал рапорт Дуайера, того патрульного, который наткнулся на труп. Ему тоже порядком досталось.

— Как он себя чувствует? — спросил Миллер, прогревая двигатель.

— Легкое сотрясение мозга. Он в больнице на обследовании. В донесении Дуайера для тебя припасен лакомый кусочек: за девять минут до того, как он нашел тело, наткнулся на мужчину, который выходил из бара на Риджент.

— Он сможет его узнать?

— Более того, они неплохо знакомы. Это был некто Бруно Фокнер, проживающий во вверенном ему квартале.

«Купер» Миллера чуть вильнул влево, поскольку он не удержался и перевел изумленный взгляд на пассажира рядом.

— Вот это да!

Автомобиль неожиданно притормозил и вдруг свернул в боковой переулочек.

— Эй, Ник, что ты задумал? Эта дорога не ведет к Нарсиа.

— Я знаю тот бар, — азартно воскликнул Миллер, — и его владельца, бывшего профессионального регбиста, Сэма Харкнесса. В воскресенье он рано закрывается, сразу, как накормит страждущих завтраком. В девять его уже не поймаешь.

— Маллори за это не погладит тебя по головке, — осторожно предупредил коллега. — Но кто не рискует…

Он усмехнулся, поудобнее расположился на сиденье и принялся набивать трубку. Дождь окутал площадь Риджент серым занавесом. Когда Миллер остановил машину у бара, в зале доедали овсянку только двое клиентов — таксисты из ночной смены, а на дверях белела табличка «Закрыто». Коллеги пробежали под струями пару метров, втянув головы в плечи. Харкнесс со сковородкой повернулся от плиты на стук двери.

— Вы, сержант Миллер? Решили позавтракать?

— Не сегодня, Сэм. Нужно, чтобы ты кое-что рассказал. Слышал о вчерашнем убийстве?

— Еще бы! Машины с зеваками всю ночь сновали туда-сюда. Я неплохо заработал на чае и сигаретах.

— Я только что просмотрел рапорт полицейского Дуайера о вчерашнем преступлении. Он указал, что в двадцать два десять заглядывал к вам.

— Так оно и было.

— А в это время от вас выходил клиент. Если верить Дуайеру, это был мистер Бруно Фокнер.

Харкнесс еще раз поддакнул и поставил на стойку две чашки чая.

— Ага, скульптор. Он живет тут, сразу за углом. Мой постоянный клиент. Может заявиться в любое время, даже в полночь, если кончится курево. Да все эти гении такие же.

— Вчера он тоже приходил за сигаретами? — спросил Брейди.

— Купил пачку «Браун Ринг». Сказать по правде, я думаю, он вот-вот вернется, забыл пару перчаток. Причем дамских. — Харкнесс присел под стойку и через секунду поднялся, держа в руках черные перчатки из кожзаменителя, щедро украшенные бантиками из белого пластика и блестящими стеклышками. Вещи такого рода, дешевые и несомненно в дурном вкусе, продаются в любой захудалой галантерейной лавочке, которых в последнее время расплодилось как грибов после дождя на радость поклонникам фальшивой элегантности.

— Смешно, — фыркнул хозяин и ухмыльнулся. — Они выпали у него из кармана, когда он искал мелочь. Я заметил, что они не совсем в его стиле. А он как бы смутился и стал уговаривать меня, что это перчатки его невесты, только уж это было совсем глупо. Она, значит, Джоанна Хартман, которую чуть ли не каждый день показывают по телевизору, приходила сюда с ним не один раз. Она-то настоящая леди, и голову дам на отсечение, сроду не наденет ничего подобного.

«Примечательно, как много можно узнать от людей, если ни о чем их не спрашивать», — подумал Миллер и взял перчатки из рук Сэма.

— Я увижусь с мистером Фокнером чуть позже. При случае верну ему потерю.

— Он-то сейчас, наверное, в теплой постельке с хозяйкой перчаток. Не сомневаюсь, куколка что надо. Этим чертовым художникам всегда достается все самое лучшее.


— Значит, у Фокнера были в кармане перчатки Грейс Пакард, — бросил Брейди, когда мужчины подставили головы под дождь, возвращаясь в машину.

— Ну и что? Он же не отпирается, что Грейс была в его квартире. Просто скажет, что забыла их по рассеянности или еще что-то похожее. Ну да ладно. — Миллер вручил коллеге перчатки и достал из бумажника фунтовую бумажку.

— Тебе этого с лихвой хватит на такси. Лови машину и мчи в дом Пакардов. Думаю, с матерью поговорить не удастся, но попробуй расспросить отца, были ли у Грейс такие. Оттуда дуй во весь опор на Нарсиа-стрит, я буду ждать тебя там.

— Маллори будет не в восторге, — предостерег Брейди.

— Пусть у тебя об этом голова не болит. Кстати, что с врачом миссис Филлипс?

— Он отказался беседовать но телефону. Чертов индус. Зовут его Лал Дас. Сам знаешь, с этими цветными просто беда, уже на голову садятся.

— Ладно, Джек, я беру его на себя, — кивнул Ник, с трудом сдерживая злость. Любые проявления расизма приводили его в бешенство, а как же часто они встречались у таких порядочных людей, как Джек.

— Тогда через полчаса, — напомнил Брейди, бросив взгляд на часы. — Вряд ли визит к Пакардам заберет у меня больше времени.

— Я подожду тебя под домом Филлипса.

Миллер задержался немного в машине, задумчиво наблюдая, как коллега взмахом руки подзывает такси, потом сел за руль и выжал газ.

Глава 13

Лал Дас, о котором Брейди отозвался с таким презрительным осуждением, оказался высоким индийцем с землистым цветом лица. Будучи доктором медицины и членом Королевского терапевтического общества, он без труда мог занять более высокий пост в крупной лечебнице или частной клинике. Однако он добровольно избрал участь практикующего врача в самом бедном и неблагополучном, с медицинской точки зрения, квартале. Сейчас он был уже признанным авторитетом в области лечения наркомании, и Миллеру не раз приходилось обращаться к нему за консультацией.

Индиец только что закончил завтрак и читал воскресный выпуск газеты, когда появился Миллер. Дас улыбнулся и указал на стул.

— Ты успел как раз к кофе.

— Спасибо, с удовольствием.

— Ты заскочил по делу или просто был поблизости?

Миллер поднес к губам чашку с ароматным парком, поднимающимся над кофе, и признался:

— Недавно тебе звонили узнать о состоянии здоровья миссис Филлипс с Нарсиа-стрит.

— Было, было, — согласился доктор, — но офицер, что звонил, не из самых любезных. Он не захотел объяснить, в чем дело, так что я не смог ничем ему помочь. Отношения между врачом и пациентом могут строиться только на абсолютном доверии. Лишь в исключительных случаях врач может предать огласке личные неурядицы пациента или его историю болезни.

— Убийство подходит под определение «исключительный случай»? — осведомился Миллер.

Лал Дас обреченно вздохнул и поставил на стол пустую чашечку.

— Расскажи мне подробнее, а я решу сам.

— Справедливое требование. Главный объект моих интересов — сын твоей пациентки Харолд Филлипс. А может, ты лечишь и его?

На лице индийца появилось выражение брезгливого отвращения.

— Побойся Бога, Ник! На редкость отталкивающий и неприятный молодой человек.

— У него была подружка, Грейс Пакард. Видел ее когда-нибудь?

Дас отрицательно покачал головой.

— Она убита прошлой ночью. Естественно, Харолда вызвали дать показания. Стало известно, что незадолго перед ее гибелью между ними произошла ссора. Филлипс утверждает, что вернулся домой в половине десятого, мать его уже лежала в постели, он принес ей чаю и сам отправился спать.

— Следовательно, его алиби — это мать, — задумчиво обронил Дас.

— Что-то вроде этого. Понимаешь, преступление произошло примерно минут в пятнадцать одиннадцатого.

— Но чем могу тебе помочь я? Что ты хочешь узнать от меня? — удивился доктор.

— Кое-что вызывает наши подозрения. Два полицейских наведались сразу же после полуночи на Нарсиа-стрит, чтобы забрать Харолда в участок. Им пришлось стучать кулаками добрых десять минут, прежде чем сын проявил признаки жизни, а мать вообще не показалась. Он сказал, что ей неважно и она давно крепко спит. А мой коллега дает голову на отсечение, что такой шум и грохот разбудил бы и мертвого.

— Разве что она была под действием снотворного, — возразил Дас.

— Конечно, знаю, что канбутал — сильнодействующее средство и что его не назначают при обычной бессоннице.

Лал поднялся, подошел к камину, снял с каминной полки шкатулку из сандалового дерева и вынул оттуда короткую черную сигару.

— Открою тебе врачебную тайну, Ник. Ты действительно прав насчет канбутала. Он прекрасно помогает в случаях, когда бессонница вызвана необычайно сильными, мучительными болями. Его действие очень похоже на действие препаратов, употребляемых для общей анестезии.

— Миссис Филлипс, должно быть, очень тяжело больна, если ей прописано что-то такое.

— Рак, — коротко сообщил доктор.

В комнате повисла глухая тишина. Казалось, из углов повеяло кладбищенским холодом. Миллер глубоко вздохнул и спросил:

— Харолд знает?

— Даже сама миссис Филлипс в неведении. Уже много лет она страдает от астмы, и сейчас думает, что это только обострение, которое наступает каждую зиму, только более тяжелое. На самом деле прогноз самый мрачный. Ей осталось несколько дней, может, чуть больше.

— Как долго действует канбутал? Например, можно ее разбудить?

— Это зависит от дозы. Миссис Филлипс прописано две таблетки на ночь. Она приходит ко мне на осмотр раз в неделю, получает рецепт, и лекарства хватает ей на неделю. Она как раз была у меня вчера утром.

— Но точно, что, приняв две таблетки, больная может проснуться через час или два?

— Конечно. Только что ты в данном случае понимаешь под словом «проснуться»? То, что происходит после того, как она очнется, может казаться ей продолжением сна. Скорее всего она потом вообще не вспомнит, что просыпалась.

Миллер поднялся.

— Ты очень нам помог, сам не представляешь как.

Вдвоем они вышли в прихожую. Дас спросил, открывая двери:

— Вы собираетесь арестовывать сына? Против него есть конкретные улики?

— Мне приказано доставить его для повторного допроса. Больше ничего не могу тебе сказать. Наверное, ты уже слышал, что Грант в больнице после аварии и следствие ведет старший инспектор Маллори, «человек Скотленд-Ярда». Хочешь знать больше — свяжись с ним.

— Меня волнует только сама миссис Филлипс. Надеюсь, ты до последнего будешь скрывать от нее, что положение серьезно. Если тебе нужно ее о чем-то расспросить, свяжись со мной.

— Я же сказал, — напомнил сержант, — что как раз еду за Харолдом. Ясно, что у меня накопилась парочка вопросов к его матери. Твое право — отправиться со мной и присутствовать при нашем разговоре.

— Отлично, — согласился Дас, — я поеду своей машиной. Подождешь меня у дома?

— Обязательно, — улыбнулся Миллер на прощание, сел в свой «купер» и рванул с места.


Брейди стоял у входа в магазин с газетами и журналами на углу Нарсиа-стрит. Миллер притормозил у тротуара, и, пробежав под проливным дождем, Джек втиснулся в машину.

— Неплохо, — похвалил он, — я сам только что появился. — Он вытащил из кармана перчатки. — Отец девушки их сразу же узнал. Он подарил их Грейс на день рождения, они вместе покупали. Он помнит где: в магазинчике на Гроув Плейс.

— Неплохо, — парировал Миллер. — Я встретился с доктором, он рассказал мне все о канбутале. Его выписывают, когда пациент не может уснуть от сильной боли.

— Плохие дела у старушки, — мрачно заметил Брейди.

— Похоже, что так. Кстати, Лал Дас, этот врач, едет за нами на случай, если вдруг миссис Филлипс станет хуже.

— Ага, — понимающе протянул Брейди.

За ними прогудел клаксон, Дас наступал им на брызговики. Миллер добавил газу, свернул на перекрестке Нарсиа-стрит и притормозил у дома номер десять.

Двери открыл Харолд. В его глазах появился ужас, но он быстро справился с собой.

— Опять вы? — развязно поинтересовался он.

— Инспектор полиции сержант Миллер, — официальным тоном представил Ника Брейди. — У него есть к вам несколько вопросов.

— Ага, — Харолд перевел удивленный взгляд на доктора. — А вы здесь зачем?

— Меня интересует только одно, — учтиво поклонился Дас, — здоровье твоей матери. В таком состоянии любое потрясение опасно для нее. Вот я и подумал, что лучше уж я буду рядом.

Они вошли в столовую, и Миллер сказал равнодушным голосом:

— Оденьтесь, пожалуйста, мистер Филлипс, поедете с нами в участок.

— Я уже был там, — возмутился Харолд. — В чем дело?

— Не стоит волноваться, дружище, — примирительно заметил Брейди. — Всплыли новые факты, связанные с девушкой, и старший инспектор Маллори считает, что ваша помощь окажется полезной, вот и все.

— Ладно, — проворчал хозяин, — через пять минут буду готов.

Он вышел из комнаты, и его шаги послышались на лестнице, ведущей на второй этаж. Брейди взял с каминной полки коробочку с канбуталом.

— Это принимает больная, — протянул он находку врачу.

Дас высыпал содержимое упаковки на ладонь, пересчитал оставшиеся таблетки и поморщился:

— Я дал ей рецепт на это лекарство вчера примерно в половине третьего. С тех пор она уже выпила целых три. — Он всыпал таблетки обратно. — Пожалуй, придется с ней увидеться…

— Хорошо. Я тоже пойду, — заявил Миллер.

— Может, лучше без вас?

— Нет, это неизбежно, — сержант решительно сдвинул брови. — Речь идет об алиби Харолда. Хорошо, что мой допрос пройдет в твоем присутствии.

— Неплохо, но еще лучше было бы, если б ты получил сведения, не мучая вопросами пациентку. Неужели нельзя обойтись без этого?

— К сожалению, нет. Но я постараюсь особо не волновать больную.

Дас, по всей видимости, часто бывал в доме и хорошо знал дорогу. Они поднялись по лестнице, и врач распахнул первую дверь. В серой и угрюмой комнате окна были до половины задернуты мрачными линялыми шторами. Вдоль стен прижались шкаф, бюро и сервант, помнившие еще времена королевы Виктории. За кованую кровать ручной работы перессорились бы несколько музеев мира, но, скорее всего, ее хозяйка этого не знала. Женщина лежала, склонив голову на подушки и закрыв глаза. Высохшая кожа туго обтягивала скулы. Не приходилось сомневаться, что одной ногой она уже в могиле. Смерть таилась где-то рядом, скрываясь в полумраке, тенью скользя вдоль стен, чтобы как добрый друг прервать мучения истерзанного тела.

Дас опустился на краешек постели и осторожно коснулся исхудавшей руки.

— Миссис Филлипс…

Она с трудом разомкнула веки, поглядела на врача невидящими глазами и вновь опустила ресницы. Несколько раз глубоко вздохнув, она заставила себя поднять их и постаралась улыбнуться.

— Доктор Дас, — прошептала она.

— Как вы себя чувствуете сегодня, миссис Филлипс? Немножко лучше?

Ласковый голос индийца звучал мягко и успокаивающе, словно окутывал больную теплом и глубоким состраданием.

— Какой день недели у нас сегодня? — слабым голосом спросила женщина, вся еще во власти снотворного.

— Воскресенье, утро, — напомнил Дас.

Больная испуганно заморгала и спросила у Миллера:

— Кто вы такой?

Ник шагнул к кровати поближе и улыбнулся.

— Я — друг Харолда, миссис Филлипс. Он должен был встретиться со мной вчера вечером, но не появился. Вот я и решил заглянуть и узнать, что случилось.

— Он, по-моему, дома. Харолд у меня хороший мальчик… Вчера, когда пришел, принес мне горячего чая…

— Миссис Филлипс, в котором часу это было? — приветливо спросил сержант.

— В котором? Когда? — Женщина свела брови, стараясь припомнить. — Вчера, наверное. Да, да, вчера вечером, когда он сюда пришел. — Она сокрушенно вздохнула. — Память все хуже и хуже.

— Это Харолд сказал, что вчера принес вам чаю? — быстро спросил Миллер.

— Не знаю… не помню… Он хороший мальчик… Примерный сын… — Больная закрыла глаза.

Двери в глубине комнаты распахнулись, и на пороге появился Харолд.

— Что вам здесь нужно? — зло спросил он.

— Твоя мать очень больна, — спокойно ответил Дас. — Я попробую поместить ее в больницу. — Он указал на упаковку с канбуталом. — Ты знаешь, что она увеличила высшую разовую дозу лекарств? Я же предупреждал тебя, что это крайне опасно?

Харолд побледнел. Брейди, стоявший рядом с ним, положил руку ему на плечо.

— Давай, сынок, пора идти.

— Вы одеты в тот же костюм, что был на вас вчера вечером? — осведомился Миллер.

— А то как же! — Харолд не успел прийти в себя, и в глазах его появился страх. — А, собственно, в чем дело?

— Веди его в машину, — бросил Миллер и вышел.

Дас тихо закрыл дверь в спальню.

— Похоже, все складывается для него не лучшим образом?

— Он увяз по самые уши. И запомни, я тебе ничего не говорил.

— Договорились. Тут в соседней квартире телефон. Я позвоню, чтобы выслали санитарную машину, и подожду, пока они приедут. Ты потом расскажешь, как дела? — спросил доктор Дас.

Миллер кивнул в ответ. Они вместе спустились вниз по ветхим ступеням. Сержант открыл дверь, и в лицо ему словно плеснули ведром воды: дождь не перестал. Он бросил взгляд на свой мини-«купер», где на заднем сиденье разместились Харолд и Брейди.

— И это воскресное утро! — с досадой воскликнул он. — Что за гнусный способ зарабатывать на хлеб…

— Каждый выбирает свою дорогу, сержант, — примирительно сказал Дас.

Миллер со злостью обернулся к нему, но смуглое загадочное лицо индуса оставалось спокойным. Миллер чопорно поклонился.

— Наше ведомство свяжется с вами в случае необходимости, — бросил он и нырнул в ливень.

Глава 14

В участке Брейди и Миллер отвели Харолда в комнату дежурных инспекторов, где, невзирая на его отчаянные протесты, с молодого мистера Филлипса стянули брюки.

— Что вы себе позволяете, с ума сошли, что ли? — верещал он. — Я свободный человек.

— Ребятам из лаборатории приспичило провести парочку тестов, сынок, — миролюбиво успокоил его Брейди. — Если все обойдется, считай, ты вольная птица. Ты ведь сам этого хочешь?

— Иди ты к чертовой матери! — злобно выкрикнул Харолд. — Кончайте этот балаган!

В дверь постучали, и появился дежурный полицейский, держа на согнутой руке форменные брюки.

— Лучше надень вот эти штаны и делай, что тебе говорят, — буркнул Миллер, кидая ему одежду. — Так будет лучше для тебя. — Не дожидаясь ответа, он отвернулся к Брейди. — У меня неотложные дела, я загляну позже.

Медицинское заключение, которое ему обещали переслать из Лондона, лежало на его столе поверх других бумаг. Он торопливо пробежал его глазами, потом еще раз прочитал, останавливаясь на каждом слове, и, дойдя до последней точки, замер на вращающемся стуле, уставясь в никуда, сосредоточенный и беспомощный.

Через минуту он поднялся и решительным шагом направился в кабинет Маллори.

Шеф все так же сидел за столом, что-то ища в картотеке. Он поглядел на вошедшего с неохотой и подозрительностью.

— Времени ухлопано многовато, — неодобрительно заметил он. — И что в итоге?

— Брейди готовит сейчас Филлипса в дежурной, сэр. Брюки подозреваемого переданы в лабораторию для экспертизы. Инспектор Уэйд вытребовал в помощь серолога из Медицинской академии. Результаты исследований вы получите с минуты на минуту.

— Видел его мать?

Миллер обстоятельно доложил весь ход событий на Нарсиа-стрит и с сожалением добавил:

— По всему видно, ей недолго осталось жить.

— Следовательно, могло случиться так, что Харолд мог разбудить родительницу когда угодно, принеся ей чайку. Судя по словам лекаря, в ее нынешнем состоянии она совсем не помнит, что было вчера, а что сегодня, — подытожил шеф.

— Что-то вроде этого, — признал Миллер.

— Чистый цирк! — Маллори довольно потер руки. — Дам-ка ему минутку передохнуть и возьмусь за него сам. Думаю, он долго не продержится.

— Вы так говорите, словно ничуть не сомневаетесь.

— Ты умница, Миллер, поэтому дам тебе добрый совет. Ты еще под стол пешком ходил, а я уже стоптал десяток пар каблуков в поисках убийц. Я провел в своей жизни больше расследований, чем ты разжевал бифштексов с кровью. Поверь мне, сержант, нюхом чую, что Харолд Филлипс убил эту девушку.

— А Фокнер? Что он? Ставлю на него. Вы прочли рапорт Дуайера о минувшей ночи? — в азарте спросил Миллер.

— Знаю, о чем ты, — спокойно ответил Маллори, — что Дуайер видел Фокнера в баре на Риджент Плейс сразу перед убийством.

— И этот факт Фокнер утаил от нас во время беседы.

— Что при данных обстоятельствах вполне понятно и простительно, — снисходительно заметил Маллори.

Миллер, закипая, достал из кармана перчатки и швырнул их на стол.

— Это — бывшая собственность Грейс Пакард. Фокнер по рассеянности оставил их в баре.

Инспектор, брезгливо надув губы, двумя пальцами поднял перчатки.

— Значит, ты был там сегодня утром?

— Да. Брейди сказал мне о рапорте Дуайера, вот я и подумал, что прежде, чем заеду за Филлипсом, тысячу раз успею по пути заглянуть в бар и потянуть за язык хозяина.

— По-моему, я достаточно ясно распорядился, чтобы ты привез Филлипса без всяких проволочек, — повысил голос Маллори.

— Я потерял минут десять, не больше. И, может, вам будет интересно узнать, что, когда эти перчатки выпали из кармана Фокнера, он заявил хозяину бара, что их забыла его невеста? Зачем?

Маллори расхохотался ему в лицо.

— Просто мужик не хотел, чтобы кто-то знал, что он вздремнул с посторонней барышней. Правда, может, для тебя это слишком примитивно?

— Но ведь куча людей знала, что той ночью он был неразлучен с Грейс Пакард. После скандала у Джоанны Хартман все видели, что они ушли вместе. В таком случае, какого черта врать постороннему человеку, бармену?

— Мелочи, юноша, порой вы забываете о мелочах.

— Послушайте, сэр, какие же это мелочи? Инспектор Уэйд упомянул, что в каждом из предшествующих случаев Любовник Дождя забирал у жертвы какую-то вещицу. Уэйд утверждал, что в данном случае этого не случилось. Разве мы можем оставаться так же спокойны, зная о перчатках?!

— И опять возвращаемся к Любовнику Дождя, — со скукой в голосе сказал Маллори. — Согласись, все вместе не пляшет, слишком много различий!

— Согласен, — поддакнул Миллер, — только по-прежнему считаю, что Фокнеру есть что объяснить. Во-первых, именно он был с девушкой и привел ее к себе, а повод, который он называет, очень эгоцентричен и подозрителен.

— Вовсе нет, — возразил Маллори. — Он вел себя как обычно, судя по словам его друзей и коллег.

— Но у нас же целых два свидетеля, что всего за несколько минут до убийства он был поблизости от места преступления. И потом, зачем он соврал Харкнессу о перчатках?

— А что привело его в бар? Харкнесс говорил что-нибудь? — спросил инспектор.

— Пришел за сигаретами.

— Такое с ним первый раз?

— Нет. Он часто появлялся в баре в самое неподходящее время.

— Ты хоть представляешь, какой это лакомый кусок для приличного адвоката?

— Понятно, — буркнул Миллер, — это всего лишь подозрения, но их все больше и больше. А эти его странные приступы агрессивности, которые совсем не свойственны человеку его среды? У меня с собой медицинское заключение Фокнера.

Он протянул Маллори сложенный вдвое листок, но тот энергично замахал руками:

— У меня нет времени выпутываться из латинских терминов. Ты прочел? Давай голые факты.

— Ладно. Шесть лет назад он попал в серьезную автомобильную аварию на гонках Брандз Хатч, где сильно повредил голову, осколки черепа попали в мозг, ну и что за этим следует. Ему страшно повезло, что он выкарабкался. Ну, и с той поры проявляется его несуразная враждебность. Психиатры, которые исследовали его, в заключении дружно пришли к выводу, что его поведение — прямой итог травмы мозга, скорее всего, в значительной части вызванной костными осколками, которые хирурги не смогли полностью удалить. Вспышки агрессии участились в период заключения, он участвовал в нескольких стычках, однажды набросился даже на офицера. Ему было рекомендовано лечение в психиатрическом заведении, но он отказался.

— Все ясно, Миллер, вопросов нет. — Маллори поднял обе руки, словно прося пощады. — Иди и выдавливай из него, что хочешь. Я займусь Харолдом.

— Спасибо, инспектор, — ответил Миллер официальным тоном.

Он уже был в дверях, когда Маллори добавил:

— Еще одно, сержант. Ставлю фунт, что Грейс Пакард убил Харолд.

— Это очень много.

— И добавлю пять против одного, что это не Бруно Фокнер.

— Что ж, вообще-то я не приучен получать деньги даром… но, если вы настаиваете… — усмехнулся Ник и осторожно закрыл за собою дверь.


В это же самое время, только совсем в другом районе города, человек по кличке Любовник Дождя развернул воскресную газету. На второй полосе он обнаружил фото Шона Дойла, которого узнал сразу же. Несколько минут он всматривался в чужое лицо, но думал только о стоящей в квадрате дверного проема среди проливного дождя и мрака девушке. Нет, еще не все кончено, но сперва надо избавиться от того человека. Конечно, можно было бы, не назвавшись, позвонить в полицию и сообщить адрес, где прячется Дойл. Но тогда легавые арестуют и девчонку за укрывательство беглого заключенного.

Идея, которая родилась в его голове, была столь проста, что он громко расхохотался. Он еще смеялся, натягивая плащ и нахлобучивая кепку, смеялся, захлопывая дверь квартиры и выходя в дождь.


Настойчивый стук Миллера в дверь Фокнера оставался без ответа, и он решил попытать счастья этажом ниже. Кто-то пел высоким фальцетом так, что барабанные перепонки чуть не лопались.

Оказалось, вокалист — уроженец Западной Индии, симпатичный молодой человек с ухоженной пышной бородой и в темных очках. Открыв дверь, он приветливо улыбнулся:

— А-а-а, это вы играли на фортепьяно в клубе на Чак Лейзер?

— Вполне возможно.

— Парень, это было великолепно! Кто-то говорил, что ты чокнутый. Клянусь тебе, сейчас сумасшедший каждый второй. Человек тронется мозгами и болтает что попало. Войдешь?

— Я ищу Бруно Фокнера. Стучу к нему, но никто не отзывается. Ты не представляешь, где его найти?

Индиец рассмеялся.

— Воскресенье? Это день, когда Фокнер разрубает кирпичи.

— Тренировка? — уважительно спросил Миллер.

— Каратэ. Каждое воскресенье он в клубе дзюдо «Пардон». Конечно, если под рукой не окажется кирпичей, он охотно грохнет человека, — он постучал пальцем по лбу. — У него не все дома. Ему даже наркотики не помогут. Иди поищи его в клубе.

— Спасибо за совет, — вежливо поклонился Миллер. — Надеюсь, мы еще встретимся.

— Фокнер — чистый неандерталец, — крикнул индиец вдогонку. — Куда катится ваша западная цивилизация! Но день искупления и возмездия грядет! Великий Судный день!

Миллер не сомневался, что этот человек сам был под действием наркотиков, но сейчас ему было не до этого. Он вышел к машине и завел мотор.


Уже много лет Ник Миллер с азартом отдавал свободное время дзюдо и каратэ. Коричневый пояс он получил уже давно, и только лавина служебных занятий не давала ему возможности преуспеть в науке. Но лишь только выдавалась вольная минута, он посещал полицейский спортивный клуб, конечно же, знал и зал «Пардон», и его главного тренера Берта Кинга.

В клубе занимались две группы. Сам Кинг, щуплый высушенный худосочный человечек с желтоватой пергаментной кожей, с головой, слишком большой для его маленького тела, вел тренировку с шестью профессионалами. Берт владел четвертым даном и в дзюдо, и в айкидо и обладал молниеносной реакцией, в чем Миллеру довелось убедиться на собственной шкуре.

Кинг на минуту оставил учеников и подошел пожать руку Миллеру, расплываясь в улыбке.

— Добро пожаловать, сержант Миллер, что-то редко ты появляешься.

— Времени в обрез, Берт, — вздохнул Ник. — Я ищу парня по имени Фокнер. Он тут?

Лицо Кинга погасло, словно повеял холодный ветер. Он указал рукой на двери рядом.

— В том зале.

— Не слишком ты его жалуешь! — заметил Миллер.

— Слишком грубый. Сказать по правде, уже несколько месяцев я подумываю, как бы от него избавиться. Дело в том, что он теряет власть над собой, заводится и становится неуправляемым.

— А как его успехи?

— Второй дан в каратэ. Удар отличный, ну и любитель показательных номеров: ломки кирпичей, досок, мраморных плит. Но для дзюдо он не годится — кишка тонка. Он сейчас тренируется один. Идем, я тебя провожу.

На Фокнере было вылинявшее от частых стирок кимоно. Он стоял в углу, отрабатывая перед огромным зеркалом в тысячный раз начальные движения и позиции, без которых ни один мастер не может считать себя непобедимым. Его удары были великолепны — высокие и стремительные.

Он на секунду прервался, чтобы утереть пот со лба, и лишь тогда заметил, что за ним наблюдают. Он сразу узнал Миллера и подошел, иронически усмехаясь:

— Берт, а я не знал, что ты водишься с сыскарями. Пожалуй, стоит поискать себе клуб без легавых.

— Сержант Миллер у меня всегда желанный гость, — краснея от злости, выпалил Кинг. — На твоем месте я бы не совался к нему на татами. Тебя бы ждал неприятный сюрприз.

Похвала была слишком явной и слишком лестной, судя по тому, что успел заметить сержант.

— Не искушай меня, Берт, — коротко хохотнул Бруно, — не искушай.

Кинг резко повернулся и вышел, хлопнув дверью. Боксер пятерней проехал по волосам.

— Вы появляетесь слишком часто: в завтрак, в обед и в ужин. Это уже начинает надоедать.

— Ничем не могу помочь, — добродушно ответил Ник и вытащил из кармана перчатки Грейс.

— Узнаете?

Фокнер бросил внимательный взгляд на черный дерматин с фальшивыми бриллиантами и вымученно вздохнул.

— Кто еще не знает, что я оставил их вчера в баре у Сэма Харкнесса на Риджент? Насколько я помню, они вывалились из моего кармана, когда я искал мелочь. Сэм утверждал, что перчатки не совсем в моем вкусе.

— А вы ответили, что это собственность вашей невесты.

— Да, Миллер, и поэтому я не перестаю терзаться угрызениями совести. На самом деле эта безвкусица принадлежала Грейс Пакард.

— Почему же вы не сказали правду бармену?

— Впадаете в детство, сержант. С какой стати мне выворачиваться наизнанку перед малознакомым человеком?

— Прежде за вами не замечалось подобной щепетильности.

Лицо Фокнера потемнело от гнева:

— У вас есть еще вопросы? Мне надо продолжать тренировку!

— Страусиная политика. И все-таки вам придется многое объяснить, мистер Фокнер. Чертовски многое.

— Воля ваша. Как говорят, хозяин — барин. Собираетесь меня арестовать?

— На это еще будет время.

— Значит, пока что я человек свободный? — Фокнер бросил многозначительный взгляд на часы. — Я проведу здесь еще двадцать минут, может, чуть больше. Потом приму душ, переоденусь и отправлюсь домой на такси. И если уж вам так приспичило побеседовать со мной, то милости прошу ко мне домой. Нигде больше я рта не открою. А сейчас разрешите откланяться.

Фокнер повернулся и напыщенно прошагал по татами к зеркалу, стал в стойку и принялся отрабатывать удары. Странно, но у Миллера не было на него зла. Квартира и в самом деле больше подходит для серьезных разговоров, а он чувствовал, что за всеми словесными кружевами кроется какая-то тайна, что-то, что надо было вытащить на свет Божий. Пожалуй, это было уже не предположение, а уверенность. Не прощаясь, он сухо кивнул и вышел на улицу.

Глава 15

Бомбардир просыпался с трудом. Он зевнул, потянулся и недоверчивым взглядом обвел комнату, не понимая, где он. Только спустя минуту он вспомнил, где находится. В уютной старомодной спальне было так тихо, что мерное тиканье часов и монотонный шум дождя казались гулким эхом.

Плед, что набросила на него Дженни Краудер, сполз с колен. Дойл, усмехнувшись сам себе, поднял его с пола и ласково погладил. Огонь уже почти угас. Он встал, еще раз потянулся, потом присел у камина, разворошил остывающие уголья и подбросил на тлеющий жар немного щепы для растопки. Дойл подождал, пока не начали танцевать жадные язычки пламени, и отправился в кухню.

Он налил воды в чайник, зажег газ, вытащил сигарету из пачки, брошенной на столе, и подошел к окну, расчерченному косыми мокрыми линиями.

За спиной он услышал ласковый голос Дженни:

— Льет не переставая, да?

На ней был старый домашний халат, прямые черные волосы падали на плечи.

— По-моему, не стоит интересоваться, хорошо ли ты спала, — обернулся он. — Похоже, эльфы искупали тебя в живой воде.

Она весело усмехнулась и встала рядом с ним у окна.

— Я чувствую себя спокойно и уютно. Сама не знаю почему.

— Потому что тут я, золотко, — пошутил он. — Я храню твой покой, как верный пес.

— Может, ты и прав, — серьезно сказала девушка.

После ее слов в комнате воцарилась тишина. Оба не знали, что сказать, и оба почувствовали, что вот-вот шагнут в волшебную страну преданности и доверия, где многое может случиться.

Дженни вымыла заварной чайник, облила его кипятком и потянулась за банкой с чаем, Бомбардир весело рассмеялся.

— Воскресное утро… мое любимое время… Запах жареного бекона, треск яичной скорлупы, аромат свежего кофе — все это доходило с кухни аж до моей комнаты.

— А кто у вас готовил? — с легкой ноткой подозрительности спросила Дженни.

— Естественно, тетя Мэри, — изобразил обиду Дойл. — За кого ты меня принимаешь? Неужели я похож на тех, кто приводит в дом случайных дамочек?

— Очень мило с твоей стороны, что ты употребил множественное число. Теперь уже не приходится сомневаться, что ты — человек порядочный, — надув губки, фыркнула Дженни.

Во власти минутного очарования, он обнял ее за талию и привлек к себе, всей кожей ощущая гибкую нежность ее тела.

— Два с половиной года на нарах, — смущенно вспыхнул он, ощутив, что под халатом на ней ничего нет. — Я уже позабыл, что это такое…

— Не вообрази только, что я дам тебе напомнить! — Она уклонилась от его рук, локтями упираясь в его грудь. — Ой, Бомбардир, ну и дурашка же ты!

Он стряхнул ее локти и прижал к себе, склонив голову так, что лбом касался ее макушки. Он сам не знал почему, но ему захотелось заплакать, горло сжало цепкими пальцами отчаяние и безнадежность. Он хотел сказать что-то непристойное, легкое, забавное, но не мог выговорить ни слова. Впервые он почувствовал себя ребенком, забытым или брошенным на трамвайной остановке.

— Девочка, не заигрывай с посторонними мужчинами!

Она взяла его за подбородок и поцеловала в губы нежно и требовательно. Он решительно отодвинул ее от себя и последним усилием воли снял ее руку со своего плеча. То, что он сказал, прозвучало неожиданно и странно даже для него самого.

— Тебе это ни к чему. Ты просто не можешь позволить себе впутаться в роман с такой личностью, как я. Что бы тебе это дало, кроме неприятностей? Давай, плесни мне чайку, я выпью чашечку, перекушу что-нибудь, а вы со старушкой постарайтесь поскорее забыть, что я вообще существую.

— Почему бы тебе не заткнуться? — мягко спросила девушка. — Лучше сядь у камина, а я подам чай.

Он отпустил ее и упал в мягкие объятия кресла у огня, прищурясь, следил, как она расставляла на подносе чашки и блюдца, сахарницу и молочник.

— А бабушка? — спросил он.

— Ее из пушки не разбудишь до полудня. В ее годы нужно больше спать.

Дойл сидел, задумавшись, в кресле, отхлебывая горячий душистый чай, а Дженни с участием спросила:

— А что бы ты делал в воскресное утро там?

— В кутузке? — с иронией отозвался он. — Представь себе, там даже есть выбор. Если в камере сидит еще кто-то, можно сыграть в шахматы или переброситься в картишки. На определенном этапе срока можно, к примеру, спуститься в столовую попялиться в телевизор или сыграть в пинг-понг. Можно пойти на утреннюю или вечернюю службу в тюремную церковь, многие собираются там — лишь бы не сидеть в камере.

— Боже! И так транжирить жизнь! — вздохнула Дженни.

Он рассмеялся и шутливо спросил:

— Ну и что? Ну, чем прикажешь мне заняться на воле? Все утро проваляться в мягкой кровати, потом прошвырнуться в бар, пропустить три, а то и четыре кружечки пива, как раз подойдет время возвращаться к бараньему жаркому и йоркширскому пудингу? Послеобеденная дремка, чтение газет, вечером — телевизор… Тоска зеленая!

— А это уже зависит от того, с кем проводить время, — возразила девушка.

— Резонно. Картинка может быть несколько иной, начиная с кровати.

Девушка поставила чашку на стол и склонилась к нему.

— А может, лучше вернуться, Дойл? Куда бежать? Чем дольше это будет длиться, тем хуже.

— Тогда конец всем льготам, — вздохнул Бомбардир, — а значит, еще два с половиной года отсидки.

— Ты уверен?

— Не совсем. Ну и ирония судьбы. Я уже был бы вчера в тюрьме, да вот не вышло.

Дойл рассказал, что случилось в квартире Дорин.

— Что же с тобой делать? — вздохнула Дженни и посмотрела на него оценивающим взглядом.

— А знаешь, я только сейчас заметила, что тебя стоит хорошенько отмыть. Ванная наверху, сразу у лестницы, воды горячей, слава Богу, в избытке. Иди же, деятель, а пока ты будешь отмокать в ванне, я займусь завтраком.

— Ладно, чего не сделаешь ради хорошенькой дамочки, — ласково улыбнулся Дойл, когда Дженни подтолкнула его к двери.

Но улыбка его исчезла, словно ее и не было, когда он поднялся наверх и закрылся в ванной. Два с половиной года? Одна эта мысль привела его в дрожь, в горле застыл комок отчаяния. Если бы этот чертов вертухай, этот проклятый надзиратель не поперся в буфет! Если бы ему не вздумалось потискать ляжку медсестры! Но жизнь такая странная штука… Каждый день состоит из сплошных «что бы было, если бы…».


Он как раз застегивал последнюю пуговицу, когда девушка постучала в дверь и мягко позвала его:

— Зайди в мою комнату, она рядом с ванной, я дам тебе чистую одежду.

Когда он вошел в опрятную спальню, она склонилась над кроватью с разложенными на ней сорочками.

— Это моего отца. По-моему, твой размер.

— Я не могу этого надеть, девочка, — решительно перебил ее Бомбардир. — Когда легавые схватят меня в этом наряде, первым делом спросят, откуда он у меня.

— А я об этом не подумала, — испуганно ойкнула она.

— Я хочу вернуться в том, в чем ушел, иначе они не отвяжутся, пока не найдут, кто меня приютил и одел.

Ему вдруг показалось, что он уже был однажды в этой комнате. Вспомнив, он хлопнул себя по лбу.

— Лучше повесь на окна шторы поплотнее. Когда вчера вечером я сидел в гараже, то многое видел. И скажу честно, зрелище было захватывающим. — Мужчина тяжело вздохнул и добавил: — Интересно, сколько раз я буду его вспоминать в ближайшие два с половиной года…

— Бомбардир, посмотри на меня, — нежно окликнула она.

Когда он оглянулся, она все так же стояла у кровати, только теперь совершенно обнаженная, а халатик лежал у нее под ногами на полу. Дойл застыл в изумлении. Девушка была так хороша, что у него захватило дух. Она стояла в спокойном ожидании. Волосы темной волной спадали по плечам и скатывались на грудь с упругими темными сосками.

Он протянул руки и пошел к ней, ступая медленно и неуверенно, будто слепец, ведомый только запахом и ощущениями. Его ноздри с жадностью втянули аромат ее духов.

Он прижал ее к себе и уронил голову ей на грудь. Она ласково гладила его по волосам, целуя в висок нежно, словно мать младенца.

— Все хорошо, все будет хорошо, вот увидишь…

Бомбардир Дойл горько усмехнулся. Сейчас для него, неистового любовника, все было впервые познаваемым чудом.

Он не мог справиться с дрожанием рук, и девушке пришлось помочь ему снять сорочку и брюки. Но позже вдруг все пропало, не осталось и следа робости. В жизни ему не было так хорошо.

Он погрузился в ее тело, обвитый горячими нежными руками, и растворился в волнах счастья и восторга.

А потом… Прошло много времени или только казалось так, когда зазвонил телефон.

— Кто бы это? — спросила Дженни, выскользнув из-под простыни и потянувшись за халатиком.

Двери тихо закрылись за ней, а Дойл встал и начал одеваться. Он застегивал ремень, когда двери снова открылись и на пороге появилась девушка. Впервые с тех пор, как он познакомился с ней, она выглядела испуганной.

Он обнял ее за ставшие вдруг родными плечи:

— Что случилось?

— Мужчина, — ответила она побелевшими губами. — Звонил какой-то мужчина и велел тебе передать, чтобы ты уносил ноги. Через пять минут здесь будет полиция.

— О Господи! Кто же это был?

— Не знаю, — виновато прошептала она. — Ох, Дойл, что же нам делать?

— Запомни, ты здесь ни при чем. От всего отпирайся, — приказал Дойл, вытягивая из-под кровати подаренные Дженни отцовские ботинки. — Остальное моя забота.

Он начал натягивать через голову свитер. Она положила руку ему на плечо.

— Сдайся, Бомбардир, пожалуйста.

— Всему свое время, девочка. Первым делом мне надо убраться отсюда подальше, чтобы топтуны не могли прицепиться ни к тебе, ни к старушке.

Она мгновение всматривалась в его лицо, потом подошла к туалетному столику и открыла сумочку. Она зачерпнула оттуда горсть монет и три фунта и протянула ему. Он попытался отвести ее руку.

— Лучше возьми, вдруг все-таки решишь пуститься в бега. Я не буду тебя ни на что уговаривать. — Она достала из шкафа старый дождевик. — Это тоже возьми. Осталось от отца. Плащ ему больше не нужен. — Она снова стала девушкой из Йоркшира с крепкими нервами и твердым характером, с железным самообладанием, не ведающей страха и слез.

— Теперь тебе лучше убраться.

Мужчина накинул плащ и шагнул к выходу. На лестнице она потянула его за руку.

— Есть дорога побезопасней.

Он поднялся за ней по ступеням, минуя несколько дверей, и задержался у самой солидной, обитой стальным листом, защищающим от взлома, ведущей на чердак.

Дженни отодвинула засов. Порыв ветра распахнул дверь настежь, открывая путь на плоскую крышу, с одной стороны огражденную балюстрадой, а с другой — круто обрывающуюся во дворик.

— Перешагни через перила и окажешься на крыше слесарной мастерской. Тебе это вполне по силам, между нашими домами не больше метра. Я сама в детстве так лазила. А там спустишься по пожарной лестнице и очутишься на другой улице.

Потоки воды хлестали сквозь дверной проем, но Дойл не мог сделать и шага, ошеломленно всматриваясь в девушку.

Она сильным толчком выпихнула его на дождь.

— Да шевелись же ты, осел! — прокричала она и хлопнула дверью.

Никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким, отрезанным от всего и отринутым всеми. Он с горечью понял, что то, что имеет право называться настоящей жизнью, все, что есть на свете ценного и глубокого, осталось там, за железной дверью, без него. И он ничего не мог поделать. Совсем ничего.

Он сделал все в точности, как она велела: спустя считанные секунды быстрыми шагами пересек соседнюю с домом Краудеров улочку и свернул за угол.

Мысли его комкались и рвались, когда он оставлял за собой улицу за улицей, квартал за кварталом. Через десять минут он вдруг обнаружил, что уткнулся в ограду парка Джубили. Он прокрался внутрь через боковую калитку, даже не взглянув на овеянную легендами статую добродетельной королевы Виктории со скипетром в одной руке и державой в другой. Бесцельно глядя перед собой, он брел по аллее парка.

До сих пор он не встретил ни одной души, что, впрочем, было неудивительно в такую погоду. Он, наконец, добрался до летнего павильона, служившего в более солнечные дни местом встречи пенсионеров, приходящих сюда посплетничать и постучать костяшками. Двери павильона оказались закрыты, но к стене прилепилась скамья, которую широкий козырек хранил от дождя. Бомбардир упал на жесткую лавку, засунул руки глубоко в карманы старого плаща и уставился на беспрерывную серую пелену дождя. Он остался совсем один в этом мире, отчаянно один.

Глава 16

Когда Фокнер вышел из такси, Ника Миллера не было видно нигде. Это был повод для удивления, но никак не для отчаяния. Он, спеша, поднялся к себе, отомкнул дверь и вошел в холл. Огонь в камине почти угас. Он снял набухший влагой плащ, присел на корточки перед огнем и кочергой перемешал угли. Когда родились первые язычки пламени, кто-то позвонил в дверь. Он не сомневался, что это Миллер, но на пороге стояли Джек и Джоанна.

— Приятный сюрприз! — воскликнул Фокнер.

— Не валяй дурака, Бруно, — обрезал Морган. — Сегодня нам нанес визит Ник Миллер собственной персоной. То, что мы услышали, поверь, вовсе не повод для веселья.

Фокнер невозмутимо помог Джоанне раздеться.

— Все эти дерганья начинают действовать мне на нервы, а, принимая во внимание многократные неприятные намеки, дело обстоит значительно хуже. Перспектива одиночной тюремной камеры, два вертухая с мертвым взглядом и жалостливый пастор с сочувственной проповедью, провожающий меня на виселицу, совершенно меня не прельщает.

— Тебе стоило бы почаще почитывать газеты. С этого года преступников уже не вешают.

— Вот дряни! Они лишили народ последних крох романтики!

Джоанна обняла его за плечи и повернула лицом к себе.

— Хоть раз в жизни ты можешь к чему-нибудь отнестись серьезно? Ты попал на редкость в неловкое положение. Какого черта ты притащил эту… девицу сюда?

— Ага, значит, и это тебе известно?

— Миллер нам рассказал обо всем, но хотелось бы узнать твою версию, — вмешался Морган. — Не забывай, я твой адвокат. История выглядит неприятно и дурно пахнет.

У дверей раздался резкий звонок. В комнате воцарилась тишина. Фокнер издевательски усмехнулся:

— Ну, что вы так напугались, поборники истины? Просто это кто-то, кого я жду. Минуточку, я открою.


Миллер, выйдя из клуба дзюдо, почувствовал странный подъем. Работа полицейского, как правило, на восемьдесят процентов состоит из интуиции. Это, пожалуй, для профессионала обязательное шестое чувство, которое появляется за долгие годы работы, когда приходится искать и находить почти на ощупь. В этой истории именно интуиция подсказала ему, что, невзирая на громогласную уверенность Маллори, он все-таки прав и Фокнеру есть что скрывать. И все-таки он отлично понимал, что доказать это будет делом нелегким.

Миллер вернулся в машину, закурил сигарету из новой пачки и глубоко задумался. Фокнер был на редкость умным человеком, вдобавок одаренным актерскими способностями. Ему нравилось быть в центре внимания, казаться не таким, как все. Несомненно, и у него была его ахиллесова пята: неукротимые внезапные приступы гнева и ярости, приливы агрессии. Он полностью терял контроль над собой, и свидетельством этому была последняя история. Если б только удалось вывести его из себя!

Мысли о предстоящем свидании будоражили Миллера больше, чем он хотел или мог признаться себе сам. Это, в общем-то, было плохо, а потому его мозг скомандовал чувствам остыть. Ник потянулся, застегнул плащ до последней пуговки на воротнике и вышел освежиться.

Ливень не стал ему помехой — наоборот, ему стало легче. В какой-то степени дождь дал ему чувство безопасности, устойчивости, покоя и защищенности. Он бродил под непрекращающимся потоком минут двадцать, сворачивая в первые попавшиеся аллеи и выныривал из них, почти не замечая ничего, ни на что не обращая внимания, потому что мозг его работал только в одном направлении.

Чуточку наблюдательности, и он заметил бы мужчину, который поспешил скрыться, лишь только он приблизился к летнему павильону. У Бомбардира, который спрятался за раскидистым кустом рододендрона, наблюдая Миллера, душа ушла в пятки.


Когда сержант вошел в гостиную Фокнера, у камина было еще двое гостей — Джоанна Хартман и Морган. Их присутствие было ему только на руку.

Он улыбнулся и, расстегивая насквозь промокший плащ, кивнул Джоанне.

— Не слишком ли часто я попадаюсь вам на глаза за последние сутки?

— Вы знаете причину, по которой меня это должно тревожить? — презрительно спросила она холодным тоном.

— Боже милосердный! Я вовсе не это имел в виду! Просто так вышло, что возникли недоразумения, которые хотелось бы выяснить у господина Фокнера. Минут пять, больше это не займет.

— На мой взгляд, вы уже задали ему вопросов больше, чем следует, — подхватил Морган, — и никак не остынете! Как полномочный представитель мистера Фокнера считаю, что имею право требовать оставить его в покое.

— В данную минуту вы выступаете как его адвокат?

— Естественно.

— Уверяю вас, юридическая помощь ему ни к чему, — легко солгал Миллер. — Следствие обратилось к мистеру Фокнеру всего лишь с просьбой помочь в дознании. Он не один замешан в этом и…

— Мило услышать, но мы считаем…

— Заткнись, Джек, — коротко и зло оборвал Фокнер. — Если у вас есть что сказать, господин ищейка, то — вперед. Чем быстрее вы найдете убийцу, тем раньше оставите в покое меня, тем скорее я возьмусь за работу.

— Вполне разумно, — с сочувствием кивнул головой Миллер и неспешно подошел к статуе. — Если хорошенько присмотреться, у нас с вами одни и те же задачи. Ага… — неожиданно хмыкнул он и с живым интересом обернулся к Фокнеру. — Помнится, вы начали работать над этой композицией пять недель назад. Тогда появилась первая статуя. А сейчас их пять и…

— Если мне позволено возражать, — перебил его Фокнер, — в нашем восприятии мира есть небольшая разница. Я вижу всего лишь четыре фигуры там, где вы, господин Шерлок Холмс, обнаружили целых пять.

— Но ведь вы собирались добавить еще одну? Разве нет?

— И именно поэтому заплатил целый червонец Грейс Пакард. Только ничего не получилось, — зло сказал Фокнер. — Не знаю, хорошо ли, плохо, но эта нашумевшая композиция с начала и до конца — сплошные камни преткновения, будет отдана заказчику в том виде, в котором находится перед вами.

— Ясно. — Миллер резко повернул голову от скульптора. — Теперь, сэр, если вы не против, еще два небольших вопроса. Или, может быть, предпочитаете услыхать их без свидетелей?

— У меня нет тайн от друзей.

— Как угодно. Будьте любезны, еще раз вспомните, как все происходило. Мистер Морган зашел за вами примерно без десяти восемь?

— И что?

— Чем вы тогда занимались?

— Спал. Почивал. Храпел во все носовые завертки!!! Перед бай-баиньками я работал тридцать часов без перерыва. А когда бросил последний комок глины, снял трубку и упал в объятия Морфея.

— Из которых вас вырвал только приход мистера Моргана?

— Да.

— Вы вместе заглянули в бар «Ринг Армз», где и встретили мисс Грейс Пакард? Вы стопроцентно уверены, что не встречали ее раньше?

— На что ты намекаешь, а? — зло осведомилась Джоанна.

— Бруно, твое право — не отвечать на последний вопрос, — подхватил Морган.

— Вы что, сдурели оба: и ты, и Джоанна?! Дружненько прете меня на виселицу?.. Почему бы мне не ответить? Мне нечего скрывать. По-моему, Харри Медоуз, хозяин забегаловки, — мое самое верное оправдание от гнусных подозрений. Помню, что интересовался у него, кто эта девушка, и предположил, что она проститутка. И притом, такие приемы, которые задает Джоанна, не совсем в моем вкусе, вот и подумалось, что девушка не даст мне сдохнуть от тоски.

— Выходя из бара, вы наткнулись на ее парня?

— Секунда в секунду. Он полез на меня с грязными лапами, вот и пришлось положить его на лопатки.

— И надолго, если верить словам Медоуза. Что за прием вы использовали? Дзюдо?

— Айкидо.

— Говорят, и на самом банкете произошел какой-то инцидент с мистером Марлоу?

— Инцидент? — передернул плечами Фокнер. — Может, даже — скандал? Я бы этого так не назвал. Фрэнк не из разряда здоровяков, а тем более храбрецов.

— Не чета вам, да? Или так только кажется?

— К чему ты клонишь? — Джоанна кинула на Ника враждебный взгляд, поднялась из кресла и застыла, коснувшись плеча Фокнера.

— Всего лишь хочу докопаться до сути дела, — примирительно объяснил Миллер.

Морган шагнул к нему.

— А нам кажется, что вы отпускаете неподобающие намеки. Я бы посоветовал тебе, Бруно, прекратить подобное и призвать этого…

— Да успокойся ты, не лезь в бутылку, — добродушно похлопал Фокнер его по плечу. — Мне уже становится интересно. Согласен, сержант, я не справляюсь со своими нервами, у меня психика буйнопомешанного и я отвечаю агрессией на любое несимпатичное мне замечание. Однажды я даже посидел в тюрьме по подобному поводу. Хотя мне нечего стыдиться: это была обычная драка в защиту собственного достоинства, вопрос чести для любого мужчины, а не какое-то извращение с сексуальной гнусью.

— Понятно, — кивнул сержант.

— Возможно, что и так, — согласился хозяин.

— Значит, вы пригласили покойную только затем, чтобы она попозировала вам? — настойчиво и несколько недоуменно спросил Миллер.

— Сами знаете, когда она пришла, когда ушла. Ни на что больше просто не хватило бы времени.

— Случайно не вспомните, о чем вы беседовали?

— На болтовню времени тоже не было. Я велел ей раздеться и стать на подиум, а сам пока разжег камин и пропустил стаканчик. Как только девушка заняла место среди фигур, я сразу понял, что ничего из этого не выйдет. Велел ей одеться и дал десятку.

— И она как в воду канула…

— Она впихнула бумажку за кромку чулка. Хихикнула, что это самое безопасное место.

— При ней не найдено вовсе бумажных денег, а, поверьте, специалисты перетряхнули все до нитки.

— Следовательно, деньги забрал убийца, — философски развел руками Фокнер.

Миллеру почему-то пришло вдруг в голову придержать при себе информацию, что у Грейс было половое сношение за несколько минут до смерти.

— Сексуальные мотивы преступления исключаются, — многозначительно заявил он. — Как убийца мог узнать, где спрятаны деньги?

Молчание угнетало всех. Ник специально дал ему сгуститься, и когда тишина стала невыносимой, беспечно и легко, словно приглашая всех к сотрудничеству, спросил:

— Вы не сомневаетесь, что у вас с девушкой не возникло ссоры перед ее уходом отсюда?

Фокнер рассмеялся хрипло и беззаботно.

— Если органы власти считают, что я потерял голову от маленькой дешевенькой шлюшки, ломанул ей шею мощным ударом каратэ, сволок ее по лестнице, полной соседей, на собственных плечах из-за того, что она отвергла меня, то они глубоко ошибаются. И на черта тогда нам подобные органы?! Вздумай я трахнуть ее, она бы согласилась раньше, чем я бы успел предложить, и не за десять фунтов. На червонец таких, как она, можно иметь десяток, или я ни черта не понимаю в проститутках.

— Насколько нам известно, ее тело нашли у Доб Керт, сержант? — отозвался Морган, старательно пряча глаза.

— Да.

— И у вас на самом деле могли зародиться подозрения, что мистер Фокнер мог тут убить несчастную девушку, вынести ее по парадной и единственной лестнице и оттащить так далеко? Советовал бы обратить внимание, что у Бруно нет машины.

— Вот кретины, — снисходительно усмехнулся Фокнер, — в прошлом году отобрали у меня водительские права. Видите ли, человек перебрал за рулем…

— Ну, а когда мисс Пакард вышла из вашей квартиры, вы тоже покинули помещение? — упрямо спросил Миллер.

Фокнер поглядел на него с сожалением и не стал спорить.

— Я, правда, тысячу раз… Да. Я отправился в бар на Риджент Плейс, по дороге даже поздоровался с дежурным полицейским. У нас в семье никогда не поощрялись классовые предрассудки. Мы всегда первыми здоровались с представителями низших слоев.

— Именно этот представитель сообщил нам об этом. А через несколько минут он наткнулся на труп Грейс Пакард. Да, вы еще оставили на стойке перчатки невесты, мисс Хартман. Хозяин бара, Джоанна, просил, чтобы я передал тебе твою потерю и огромный привет.

Он вытащил из кармана дерматиновое чудо, переливающееся всеми цветами радуги, и протянул их актрисе.

— Но это же не мои! — негодующе воскликнула она.

— Это вещица Грейс Пакард, — снисходительно заявил Фокнер. — Они вывалились у меня из кармана, когда я нашаривал мелочь. И вам, господин полицейский, это отлично известно.

— Хозяин заведения это подтверждает, о чем и вам отлично известно, господин ваятель. Вот разве что он твердит, что вы упоминали, что перчатки принадлежат Джоанне.

Возмущению девушки, казалось, не было границ. Она вспыхнула и приготовилась к гневной тираде. Фокнер же по-прежнему был далек от смущения.

— Но, дружище, он-то хорошо знает Джоанну — мы заскакиваем к нему со старушкой промочить горлышко. Подумайте сами, сержант, следовало ли мне говорить Харри, что это барахло принадлежит другой женщине? И потом, я же упоминал в разговоре с вами, что это не его собачье дело!

— Звучит весьма убедительно, — оттаяв, произнесла девушка.

Миллер, уже не таясь, внимательно поглядел на нее.

— В самом деле?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду?

Морган, который все это время вслушивался в каждое слово, торопливо отозвался:

— Речь о другом, да?

— Возможно, — уклончиво признал Миллер.

Все увидели, что Фокнер уже зол и взведен. Он сбросил с лица маску добропорядочной сдержанности и резко поинтересовался:

— Это следующее убийство Любовника Дождя? Да или нет? Мне порядком надоели ваши расспросы…

— Судя по признакам, да, — услужливо ответил Ник.

— Тем легче, — подхватил Морган. — Не может же вам стукнуть в голову, что Фокнер убил также и четырех предыдущих… гм-гм… дам?

— Чем вы можете это доказать?

— Нет ничего проще. Начнем с того, что уж предпоследней жертвы я точно не мог грохнуть, — вмешался Бруно. — Об этом и говорить-то смешно! Два дня назад здесь стояли три статуи, сейчас — четыре. Каждому, кто хоть немного знаком с гипсом и глиной, станет яснее ясного, насколько я был занят. Я с четверга не высовывал и носа на улицу!

— Кроме того, ответьте на мой вопрос, — напал Морган с другой стороны. — Эти перчатки… Что за ними скрывается? Что?..

— Когда дело заходит о маниакальных убийствах подобного рода, — сухо уведомил Миллер, — то есть подробности, которые не попали в прессу. Не только потому, что они не слишком щадят нервы читателей, но еще и потому, что, стань они достоянием гласности, это во многом затруднило бы ведение полицейского расследования.

Ник отчетливо осознавал, что сейчас балансирует на грани дозволенного, что любой неосторожный шажок может быть началом катастрофы. И если что случится, то помощи ждать неоткуда, Маллори первый спустит всех псов. Как бы то ни было, но он зашел слишком далеко, чтобы отступить и выйти из игры.

— Подобный тип убийц становится заложником, рабом собственного безумия. Он не только вынужден убивать, но не может делать это по-другому, как не может перестать дышать. И именно это приводит его к гибели.

— Фантастика! — воодушевленно воскликнул Фокнер. — Сравнить только: Джек Потрошитель выбирал только проституток и делал им хирургические операции. Душитель из Бостона сперва насиловал свою жертву, а потом душил нейлоновым чулком. А что новенького придумал Любовник Дождя?

— В выборе жертвы нет каких-то определенных правил. Самой старшей было пятьдесят, а самой молодой стала Грейс Пакард. Отсутствуют сексуальные мотивы преступления, не обнаружено также и следов извращенного насилия. Работа чистая и гладкая: шея всегда сломана одним точным ударом. Этот человек — мастер своего дела.

— Возможно, разочарую вас, но вовсе не нужно быть каратистом, чтобы перебить женские позвонки, хватит и не особо сильного удара.

— Согласен. Ну, у Дождевого маньяка есть еще одна примета: он всегда забирает с трупа какую-то вещицу.

— Что-то вроде сувенира на память? Забавно, — протянул Фокнер. — Что-то определенное?

— Всякий раз другой предмет. Сначала сумочка, потом головной платок, нейлоновый чулок и, наконец, туфля.

— А в случае с Грейс Пакард пара перчаток, да? — подхватил Бруно. — Ответьте, сержант, на такой вопрос: если в предыдущих случаях я удовольствовался всего одной туфлей и единственным чулком, что вдруг заставило меня роскошествовать с целыми двумя перчатками? Это же брешь в шаблоне, не так ли?

— Согласен, — признал Миллер.

— И вот еще что, — глаза Джоанны вспыхнули язвительным блеском, — куда запропастился десятифунтовый банкнот? Похоже, в вашей логической цепочке не хватает уже двух звеньев?

— К сожалению, полиция не располагает никакими доказательствами, что этот банкнот вообще существовал. Конечно, кроме заявления мистера Фокнера.

Над гостиной повисла гнетущая тишина. Морган не знал, что ответить, а Джоанна Хартман застыла в испуганном недоумении.

Миллер решил, что наступил такой психологический момент, когда следует слегка разрядить обстановку. Он улыбнулся.

— Пожалуй, я позвоню на службу, узнаю, как там обстоят дела.

Фокнер великодушно указал на телефон.

— Прошу.

— Благодарю, я спущусь к рации в машине. Отдохнем друг от друга пять минут.

Он вышел из комнаты, осторожно закрыв дверь.

Фокнер первым нарушил тишину. Его смешок прозвучал глухо и неестественно.

— Не слишком все красиво, не так ли?

Глава 17

Харолду Филлипсу было не по себе, он обильно потел. Едкий дым от дюжины выкуренных сигарет плавал под потолком грязно-серыми полосами. Глаза слезились от его изобилия. Нелегкий разговор со старшим инспектором Маллори был уже позади. Харолд украдкой поглядывал на дежурного полицейского, с каменным лицом застывшего у двери.

— Долго еще? — он судорожно облизнул губы.

— Это решает мистер Маллори, сэр, — учтиво отрапортовал страж порядка.

Почти сразу же, как по заказу, в дверях появился Маллори и следом за ним Брейди.

— Ну, как дела? Попили чайку? — весело спросил вошедший.

— Не дали мне чая! — злорадно пожаловался Харолд.

— Нехорошо, очень нехорошо, — поскучнел Маллори и с укором посмотрел на дежурного. — Принесите немедленно для господина Филлипса крепкого чая из буфета.

Инспектор перевел взгляд на Харолда, дружелюбно улыбнулся, сел за стол и раскрыл папку с рапортами. Он что-то внимательно пробежал глазами, перечел и сосредоточился на набивании трубки.

— Тут стоит подумать, — буркнул он.

В комнате стало тихо, только тиканье часов и далекие глухие раскаты грома нарушали тишину.

— Похоже, приближается гроза, — первым не выдержал Харолд.

Маллори поднял к нему посуровевшее лицо, его темные глаза грозно сверкали. Он заговорил резко и требовательно. В голосе не было и следа прежней добродушности, только злость.

— Вы изволили лгать, юноша. Я понапрасну терял с вами время.

Контраст между его беспощадным тоном и только что звучавшей благосклонной любезностью был столь разительным, что Харолда охватил страх. Он вздрогнул в предчувствии беды.

— Не понимаю, о чем вы, — заикаясь, забормотал он. — Я все честно сказал, все, что знал.

— Лучше скажи правду, сынок, — вмешался Брейди заботливым голосом. — Сними тяжесть с души.

— Я все сказал, — всхлипнул Харолд. Он повернулся к Брейди испуганно. — Чего еще ему надо от меня? Чтобы я сошел с ума? Не собираюсь больше терпеть подобное обращение! Ни минутой дольше! Требую адвоката!

— Ложь номер один, — равнодушно обронил Маллори. — Ты сказал, что не знаешь имени человека, с которым схватился в баре, мужчину, который вышел с Грейс Пакард.

— Так оно и было.

— Хозяин «Кинг Армз» утверждает обратное. Он сообщил, что, когда ты вернулся в бар, чтобы выпить на дармовщинку, знал имя обидчика, а в бар возвратился только затем, чтобы выпытать его адрес. Только вот беда, хозяин не дал поймать себя на крючок.

— Бесстыдная ложь! — завопил Харолд. — В этом нет ни слова правды!

— Бармен готов повторить свои показания в суде под присягой, — сочувственно покачал головой Брейди.

Маллори, словно не слыша ничего вокруг, невозмутимо продолжал:

— Ты сказал, что пришел домой в половине десятого, занес матери чай и сразу же лег спать. Продолжаешь настаивать на этой версии?

— Спросите ее сами, пусть она скажет. Спросите ее!

— Нам известно, что миссис Филлипс тяжело больна и постоянно испытывает мучительные боли. Лекарство, прописанное врачом для облегчения приступов, она приняла в большем количестве, чем разрешено. Мы можем доказать, что вместо двух таблеток она проглотила целых три. Медицинский консилиум считает, что после приема канбутала невероятно, чтобы она проснулась в указанный тобою час.

— Вы не можете ничего доказать! — запальчиво выкрикнул Харолд.

— Скорее всего, нет, но ты выглядишь плоховато…

— Ну и что? Суду нужны доказательства, настоящие доказательства, настоящие факты!

— Если ты настаиваешь, то пришла очередь и фактов. Ты говорил, что не видел Грейс Пакард после ухода из бара, побродил недолго по улицам, выпил кофе в вокзальном буфете и вернулся домой в двадцать один тридцать.

— Да.

— Но хватило времени и еще кое на что, так ведь?

— О чем это вы? — настороженно спросил Харолд.

— О половом сношении.

Харолд ошеломленно застыл.

— Ты перестал бы выкручиваться, так будет лучше. Ты просил доказательств? Вот первая настоящая улика. Есть еще, и не одна. Так вот, твои брюки, в которых ты вчера выходил на свидание, в нашей лаборатории были подвергнуты различным биохимическим тестам. Правда, пока не известен конечный результат, но предварительное исследование доказывает, что, вне всякого сомнения, ты вчера вечером совершил половой акт с женщиной.

— Может, тебе еще не сказали, сынок, — вмешался Брейди, — но и Грейс Пакард была с мужчиной за несколько минут до смерти.

— За что вы мучаете меня? — зарыдал Харолд, выбросив перед собой руку, словно отталкивая беду или угрозу. — Ладно, я скажу. Да, вчера вечером я был с женщиной…

— Какой? — холодно осведомился Маллори.

— Не знаю. Я наткнулся на нее где-то около вокзала.

— Наверное, проститутка? — услужливо подсказал Брейди.

Харолд поднял на него благодарный взгляд.

— Именно так, сэр. Тридцать шиллингов за раз. Ну, вы меня понимаете. Мы встали в подворотню за углом…

— Как ее имя? — не унимался инспектор.

— А мне почем знать? Я ее лица даже не разглядел.

— Хочется верить, что она не наградила тебя чем-нибудь на прощание, — угрюмо процедил Брейди. — Почему же ты раньше об этом не сказал?

Харолд уже успел чуть-чуть встряхнуться, успокоиться и вспомнить свою былую самоуверенность. Он лицемерно потупил глаза и небрежно изрек:

— Джентльмену не подобает рассказывать о дамах, с которыми он находится в интимных отношениях.

Дежурный полицейский вошел с чашкой, склонился к Маллори и шепнул ему что-то на ухо. Инспектор поднялся со стула и кивнул Брейди.

— Звонит Миллер, — сообщил он, когда они оказались в коридоре. — А этот святоша пусть передохнет пару минут.

— Я в телефоне-автомате рядом с домом Фокнера, — отчитался сержант. — Хозяин принимает у себя дома собственного адвоката и Джоанну Хартман.

— Ты уже беседовал с ним?

— Конечно. Решил оставить его ненадолго, чтобы дать собраться с мыслями. Кажется, наблюдается прогресс. С перчатками вы оказались правы, сэр. Он даже не пытался отпираться, что они были у него. Свою ложь бармену объяснил, как вы и предсказывали.

Маллори не стал скрывать, как ему польстило сообщение Миллера.

— Так я и думал. Не хочу лишний раз поучать тебя, но считаю, что ты зря тратишь время.

— А что Харолд, признался?

— Не совсем. Но он уже увяз в паутине. Полагаю, это он, и моя уверенность крепнет с каждой минутой.

— Но он не Любовник Дождя?

— Боюсь, одно к другому не имеет отношения.

— Да, еще одна интересная мелочь, шеф. Помните, Фокнер утверждал, что дал девушке десять фунтов?

— Да, и что?

— Говорит, одной бумажкой, а она спрятала ее в чулок, намекнув, что это самое надежное место.

— Действительно, любопытно, — Маллори почувствовал в горле тугой ком. У него перехватило дыхание. — Старые штучки. Если я с умом обыграю этот факт, как знать, может, и закрою дело. Послушай, Миллер, будет лучше, если ты приедешь сюда.

— А как же Фокнер, шеф?

— Отцепись ты, сумасшедший, от этого Фокнера. Лети сюда. Это приказ.

Маллори в сердцах бросил трубку и повернулся к Брейди, который наблюдал за ним, привалясь к стене.

— У Миллера для нас приятный сюрприз. Фокнер сказал, что дал девушке десять фунтов одной купюрой. Интересно, что наш клиент с ними сделал…

— Я с самого начала знал, что он-то и есть человек, которого мы ищем.

— Опять ты за свое, — простонал инспектор. — С меня достаточно одного Миллера.

— Так точно, сэр, — отрапортовал Брейди. — Если бы у него котелок варил хоть самую малость, он попросту бы сжег деньги.

— Именно тот случай, — язвительно хохотнул инспектор. — Ты только представь себе Харолда Филлипса, уничтожающего десять фунтов! Да никогда в жизни. Он их где-то спрятал.

Хенри Уэйд вышел из лифта с брюками Харолда через плечо.

— Есть что новенькое для меня? — с надеждой поинтересовался Маллори.

— Увы. Был с женщиной — вот и все, что я могу доказать.

— И никаких подробностей?

— Еще одно «увы», — покачал головой Уэйд. — Нет никаких пятен, которые как-то можно было бы связать с убийством Грейс Пакард, а ведь именно это вас заботит, угадал? Иногда, если повезет, можно установить группу крови по исследованию сперматозоидов. Примерно у сорока процентов мужчин на основе анализа спермы удается определить группу крови. В любом случае требуется значительное ее количество и свежая порция. Поверьте, мне самому очень жаль, господин инспектор.

Маллори тяжело вздохнул.

— На нет и суда нет. Возвращаемся в кабинет. Уэйд попрошу вас о небольшом одолжении: просто войдите с перевешенными брюками и не говорите ни слова. Брейди, сделаешь грозное лицо. На этом ваша роль заканчивается.

— Зачем, сэр?

— Мышеловка должна захлопнуться, — скромно предсказал Маллори. — Готов поспорить, что я актер куда лучше, чем Харолд Филлипс.

Глава 18

Ник Миллер повесил трубку на рычаг и вышел из будки под холодные струи дождя. Требования Маллори были четкими и ясными: прекратить прощупывания Фокнера и вернуться в участок, притом срочно. Ник по-прежнему считал, что Маллори ошибается. Собственно, он сам до сих пор не нащупал конкретной зацепки, ничего такого, на чем можно было бы выстроить обвинение, и все же, когда он мыслями возвращался к Фокнеру, у него щемило под ложечкой.

Однако приказ есть приказ — и не выполнять его для полицейского могло значить только одно — конец карьеры. Когда Миллер напомнил себе об этом, то осознал, что не мог бы рисковать службой, делом, ставшим самым главным в его жизни, из-за предчувствий и подозрений, расплывчатых и неясных.

Он поднял повыше воротник и, вынимая на ходу ключи из кармана, вернулся к машине. Над его головой раздался звон разбитого стекла. Целая рама вывалилась на улицу и с оглушительным хрустом рассыпалась в мелкие брызги. Описав кривую дугу, из окна вылетел массивный стул и гулко хлопнулся посреди мостовой.


Когда Миллер вышел, в гостиной стало очень тихо. Первым прервал молчание Фокнер. Он подошел к бару, налил себе полстакана джина и поморщился.

— Чувствую, что петля затягивается у меня на горле. Довольно-таки неприятное ощущение.

— Не говори так, Бруно! — воскликнула Джоанна. — Всем вовсе не до смеха!

Фокнер застыл на месте, не успев даже поднести бокал к губам. Повернув голову, он недоуменно глянул на Джоанну.

— Надеюсь, ты не принимаешь всего этого всерьез?

— А как можно иначе?

— А как считаешь ты, друг?

— Жаль, Бруно, но пахнет прескверно.

— Вот как? Отлично! Великолепно! — Фокнер залпом опрокинул стакан и вышел из-за стойки бара. — Как давно мы знаем друг друга, Джек? Лет пятнадцать, больше? Облегчи мою душу, открой, когда ты впервые заподозрил меня в преступных склонностях?

— Бруно, зачем ты притащил сюда эту несчастную девицу? — нервно спросила Джоанна. — Зачем?!

Фокнер переводил тяжелый недоверчивый взгляд с одного на другую. Улыбка медленно сползла с его лица.

— Боже! И вы начинаете в это верить… Вы действительно начинаете в это верить.

— Не глупи! — приказала Джоанна и повернулась к нему спиной.

Он крепко схватил ее за плечи и повернул к себе.

— Ага, сама боишься этой мысли, но я уже вижу ее в твоих глазах.

— Прошу тебя, Бруно, перестань… Мне больно.

Фокнер оттолкнул девушку и шагнул к Джеку.

— Ну а ты?

— Бруно, у тебя темперамент типичного холерика, и кому знать об этом лучше, чем нам. Когда ты сломал челюсть Пирсонсу, вспомни, мы насилу оттащили тебя вчетвером.

— Если это комплимент, то спасибо.

— Дружище, посмотри правде в глаза. У Миллера вполне достаточно фактов, чтобы двигаться потихоньку вперед. Пока это только намеки и предположения, так сказать, косвенные улики, но, уверяю тебя, в суде это будет выглядеть вполне подозрительно.

— Тебе только так кажется.

— Пусть так, но давай расположим имеющиеся факты в таком порядке, как их представит прокурор присяжным. Для начала он упомянет о твоем необузданном темпераменте, беспричинных вспышках ярости и склонности к агрессии. Когда ты был в Уондзуорте, врачи в один голос твердили, что ты должен пройти полный курс лечения у психиатра. Ты не согласился. Этого вполне достаточно.

— Что ж ты замолк? Продолжай. Весьма увлекательная речь.

— Ты привел сюда поздним вечером Грейс Пакард и заплатил ей десять фунтов за три минуты позирования.

— Чистая правда.

— Я-то это знаю и верю тебе, в этом весь ты, но ты будешь последним дураком, если решишь, что в Англии существует суд, который сочтет правдой подобную историю.

— Ты не оставляешь мне никакой надежды, так ведь? — хмуро спросил Бруно.

— Это еще не конец, — безжалостно продолжал Морган. — Стоило девушке выйти за порог, как тебя тоже понесло из дома. Ты покупал сигареты в баре на Риджент Плейс, а всего несколько минут спустя ее нашли мертвой в ста пятидесяти метрах от площади. У тебя при себе обнаружились ее перчатки. Можно только теряться в догадках, какие доводы сделает из этого на процессе прокурор.

Странно, но Фокнер с каждым словом становился спокойней и сдержанней.

— А что с десятифунтовым банкнотом? Какого черта мне вообще упоминать о нем, если его не было? — отчетливо произнес он.

— Чтобы слепить сказочку поправдоподобней, — не задумываясь, ответил приятель.

— И ты в это веришь?

— Считаю, что поверят присяжные.

Фокнер, сгорбившись, пошатываясь на нетвердых ногах, медленно подошел к бару, потянулся к бутылке с джином, налил себе полный стакан и, повернувшись к гостям спиной, осушил его до дна. Когда он снова посмотрел на друзей, взгляд его был серьезным и спокойным.

— Все логично, весь ход мыслей без сучка без задоринки, Джек, однако в твоих рассуждениях я таки нащупал два слабых звена. Особый акцент ты сделал на то, что у меня оказались перчатки Грейс. По-моему, стоит подчеркнуть, что они уже были у меня до ее убийства. В любом случае перчатки становятся важной уликой, только если докажется, что Грейс Пакард пала жертвой Любовника Дождя. Ты рассматривал ситуацию под таким углом зрения?

— Да, — бесстрастно признал Морган.

— Следовательно, если я этот убийца, то, очевидно, лишил жизни и предыдущих дамочек, что и требуется доказать. А возьмем, к примеру, женщину, которой свернули шею два дня назад. Когда мы увиделись с тобой вчера вечером, я же говорил тебе, что работал двое суток без продыху, как каторжный. Да я за эти сорок восемь часов и носа из мастерской не высунул!

— Труп нашли в неполных четырехстах метрах отсюда, в парке Джубили. Ты мог спуститься по черной лестнице и выйти через запасный выход из дома и не встретил бы живой души. Так, во всяком случае, утверждал бы прокурор.

— Но согласись, ведь я ничего не знал о новом убийстве, помнишь? Я узнал о нем только от тебя, правда? Или совсем забыл? Ты сообщил о преступлении сразу же, как вошел. Я как раз переодевался в спальне, а ты стоял на этом самом месте и рассказывал.

— Да, это так. Теперь и я припоминаю, — согласился Морган. — Ага, я спросил, слышал ли ты о новом убийстве, потом машинально взял с кресла газету и обнаружил, что это вечерний выпуск за пятницу. — Он медленно подошел к камину и поднял с велюровой подушки газету, что так и осталась там валяться с прошлого вечера. — Вот она: последний выпуск, пятница, двадцать третьего. — Морган поднял на приятеля недоуменный взгляд. — Послушай, ты же не выписываешь газет?

— Ну и что из этого?

— Как же у тебя оказалась газета, если ты два дня не выходил из дома?

Джоанна отчаянно ойкнула. Только сейчас Фокнер впервые утратил часть своей самоуверенности. Он поднес ладонь ко лбу, пытаясь собрать спутанные мысли.

— Черт, только вспомнил. У меня не оставалось курева. Я был такой уставший… просто с ног валился, даже думать был не в силах. За окном лил дождь, помню, как он барабанил по стеклам. — Казалось, он говорит сам с собой, словно вокруг никого не было и самым главным было — заставить свою память переворошить прошлое в поисках правды. — Я решил, что глоток свежего воздуха проветрит мои мозги, да и потом, у меня в доме не осталось и крошки табака, так что пришлось выползать из норы.

— А газета?

— Кажется, я купил ее у старикашки на углу Олбани-стрит.

— Совсем рядом с парком Джубили.

Тишина, которая окутала комнату, была соткана из нитей недоверия и подозрений. Они замерли в могильной тиши, пока спустя мгновение ее не разорвал зловещий раскат грома.

Джек был бледен, как саван. На лице Джоанны застыла маска смертельного ужаса.

Фокнер медленно перекатил голову с одного плеча на другое, словно не мог осмыслить, что происходит и когда этому придет конец.

— Ты должна мне верить, должна, тысячу чертей, должна верить мне до гроба, слышишь, Джоанна!

Девушка с трудом прошептала побелевшими губами:

— Джек, увези меня отсюда, пожалуйста. Очень прошу, забери меня из этого дома…

— Нет уж, милочка, — яростно рявкнул Бруно. — Не такой я кретин, чтобы позволить тебе свалить именно сейчас!

Твердой рукой он вцепился в ее плечо. Она в испуге выдернула его из хищных пальцев и метнулась в сторону. Бруно пытался удержать ее, но девушка споткнулась о мольберт. Нестойкое сооружение перевернулось, и листы ватмана, над которыми совсем недавно работал скульптор, рассыпались по ковру. Последний его эскиз, тот, где были четыре фигуры, рядом с которыми на белой бумаге прорисовывалась пятая тень-химера, упал к самым ногам Джоанны — последнее жуткое и неопровержимое доказательство. Боль, страх, ужас, смятение и ненависть — все сразу отразилось у нее на лице.

Выставив перед собой хрупкие руки, она, шаг за шагом, начала отступать. Морган поднял набросок и подал его Фокнеру.

— А как ты объяснишь это?

Фокнер молча отодвинул его в сторону и заключил Джоанну в объятия.

— Выслушай меня! Всего-навсего выслушай! Прошу только об этом.

Звук пощечины прозвучал резко, словно щелканье бича. Джоанна замерла, ошеломленная собственной дерзостью. Морган бросился к ним: разнять, унять, успокоить. Ревность, злость и обида вскипели в Фокнере с такой силой, что он шутя отшвырнул Джека так, что тот не устоял на ногах и покатился на стойку бара, переворачивая и разбивая стаканы и бутылки. Жалобно звякнул термос со льдом.

Джоанна бросилась к выходу, но не успела даже щелкнуть замком. Фокнер настиг ее, грубо и жадно одной рукой сжал ее талию, а другой впился в воротник кожаного плаща.

— Тебе не удастся уйти, дорогуша! Скорее я убью тебя!

Его руки, послушные воле хозяина, встретились на ее шее. Джоанна, захлебываясь и хрипя, упала на колени. Морган, оглушенный мощным ударом и еще не совсем пришедший в себя, с трудом поднялся на ноги и, покачиваясь, шагнул к Фокнеру. Нетвердой рукой он вцепился ему в волосы и дернул что было сил. Бруно взвыл от неожиданности и боли и несколько ослабил тугую петлю из крепких пальцев на шее женщины. Когда он обернулся, Морган схватил стоявший на стойке бара кувшин с холодной водой и выплеснул вместе с подтаявшими льдинками в лицо Фокнеру. Казалось, это привело его в чувство. Он разжал руки, безвольно уронил их вдоль тела и, мыча что-то неразборчивое, привалился к стене. Морган подошел к Джоанне и помог ей подняться.

— С тобой все в порядке?

Она жалобно всхлипнула вместо ответа, приложив ладонь к горлу.

Фокнер следил за ними угрюмым взглядом, застыв в непонятном, неожиданном спокойствии.

Морган презрительно усмехнулся.

— Так ведь оно и было? Ведь ты именно так убил Грейс Пакард?

Дьявольский смех Фокнера залил комнату: хриплый, неистовый и непонятный.

— Ладно, чего уж там! Это-то вы и хотели услышать, да? Убирайтесь ко всем чертям и трепите своими погаными языками всем, кому захотите!

Он схватил стул за ножку, поднял его высоко над головой, яростно замахнулся и изо всех сил метнул свою добычу в окно.


Миллер постучал в дверь. Она почти тотчас же растворилась, и на пороге появился Джек Морган. Джоанна, всхлипывая, полулежала в кресле у камина. Фокнер стоял у стойки бара спиной к дверям, наливая себе очередную порцию джина.

— Что здесь произошло? — официальным тоном осведомился Миллер.

Морган облизал языком пересохшие губы и судорожно сглотнул. Видно было, что слова давались ему с большим трудом.

— Джек, отчего бы тебе не сказать? — добродушно окликнул его Бруно. Он допил стакан и обернулся к остальным. На его губах появилась привычная, слегка язвительная усмешка.

— Знаешь, старина Миллер, мы с Джеком вместе когда-то топали в школу, такую очень древнюю школу со старыми добрыми традициями. Ты и представить себе не можешь, Миллер, как жутко для Джека стать доносчиком.

— Бога ради, Бруно, избавь меня… — негодующе заговорил Морган.

— Какие мелочи! О чем ты говоришь, дружище! — Походкой шута Бруно проделал недолгий путь к сержанту и словно врос в пол перед ним.

— Позвольте представиться, убийца Грейс Пакард. — Он вытянул руки прямо перед собой, стряхивая манжеты с запястий. — Как знать, Миллер, может, мне суждено стать причиной вашего продвижения по службе?

— Вы отдаете себе отчет в серьезности возведенных на себя обвинений? — Лицо Миллера оставалось спокойным и решительным.

— Только что перед самым вашим приходом он сделал точно такое же признание мисс Хартман и мне, — сухо заметил Морган и кивнул Фокнеру: — Бруно, ты не обязан ничего объяснять в эту минуту. Молчать — твое право.

— Я вынужден обратиться к вам с просьбой следовать со мной в полицейский участок, — обратился Миллер к скульптору. — Считаю своим долгом предупредить вас, что все, что вы скажете, может свидетельствовать против вас. — Он, сдержанно склонив голову, вручил Бруно официальное постановление о задержании, вынул из кармана наручники и звонко защелкнул их на запястьях Фокнера.

Тот иронически ухмыльнулся в ответ.

— Даже не скрываете своего счастья?

— Не вижу повода проливать горькие слезы, — выйдя из роли «крутого» полицейского, обронил сержант, беря подозреваемого под локоток.

— Если можно, я поеду с вами, — с готовностью предложил Джек.

— Ого-го! — коротко хохотнул Фокнер. Смеясь, он казался совсем другим человеком: мягким, летящим, готовящимся к успеху и принимающим его беззаботно и по праву, человеком, которым мог стать и должен был быть, сложись его судьба иначе.

— Ага, я забыл, навязчивая на зубах мудрость, а здесь как нельзя к месту. «Друзья познаются в беде». Если поедешь, я твой вечный должник, Джек.

— Мисс Хартман обойдется без нас? — поинтересовался Миллер.

Джоанна оторвала ладони от опухших от слез глаз и коротко бросила:

— Не стоит обо мне волноваться.

Странно, в ее голосе не было укора.

— Джек, ты заедешь за мной?

— Не знаю. Лучше оставлю машину тебе. — Он вынул ключи из кармана и бросил их на столик.

— Джоанна, мне ты ничего не скажешь? — весело осведомился Бруно.

Она с отвращением отвернула лицо. Ее плечи вновь задрожали от рыданий. Фокнер весело расхохотался.

Миллер подтолкнул его в спину и потащил к выходу. Морган, замыкавший шествие, тихо прикрыл за собой дверь, из-за которой, пока длился их путь по ступеням, доносились глухие сдавленные рыдания Джоанны.

Глава 19

Тишина в кабинете была слишком долгой. Дежурный, замерший у дверей, отрешенно копался в носу. Вдали вновь пророкотал гром, на этот раз чуть ближе и громче. Харолд обеими руками поднес ко рту фаянсовый стакан с горячим чаем. Собственно, поднес, но не отпил. Чаю явно не хватало «букета», а сверху образовалась неаппетитная пленка. Его начинало тошнить, стоило ему опустить глаза на стакан и увидеть это пористое сероватое варево. Он брезгливо содрогнулся и молча поставил полный стакан полицейского пойла на стол.

— Ну, и долго еще? — раздраженно спросил он.

Дверь открылась, стукнув о косяк. Маллори подошел к окну, прислонился к раме и уставился на дождь. К столу подошел Уэйд, с перевешенными через плечо брюками, занял место, только что нагретое старшим инспектором, сел и молча скрестил руки на груди.

Харолд ощутил странный, растущий в горле ватный ком. Он судорожно схватился за воротничок, ослабил узел галстука и бросил умоляющий взгляд на Брейди, только что закрывшего дверь за на редкость тактичным конвоиром, который бесшумно вышел и столь же неслышно прикрыл за собой двери.

Огромный увалень ирландец явно смутился. Лишь на мгновение его глаза встретились с глазами Харолда и сразу же скрылись под тяжелыми веками. Брейди явно не старался встретиться с взглядом Харолда.

— Что ты сделал с десятью фунтами? — не оборачиваясь, спросил Маллори.

— Десять фунтов? Какие десять фунтов? — проблеял Харолд.

Маллори повернулся к нему.

— Тот банкнот, целые десять фунтов, что был у девушки под чулком. Куда ты его дел?

— В жизни не держал в руках десятки одной бумажкой.

— Будь ты поумнее, сразу бы уничтожил купюру, но ты, как ни жаль, дурак и дураком умрешь, — беззлобно продолжал Маллори, словно вовсе не заметил объяснений юноши. — Где ты мог разменять его в такой поздний час? В забегаловке для пьянчуг? Вряд ли. В буфете на вокзале? Кажется, ты вспомнил, что заглядывал туда.

Прямо на их глазах Харолд съежился и словно бы стал меньше ростом.

— Что вы собираетесь делать, черт возьми?

Маллори снял трубку и набрал номер Главного управления по делам убийств.

— Старший инспектор Маллори, — бросил он в трубку. — Я хотел бы срочно связаться с хозяином буфета на Центральном вокзале. Мне нужно знать наверняка: менял ли вчера вечером кто-либо десятифунтовую купюру на более мелкие бумажки? Или, может, расплачивался ею за покупку? Да, да, именно десять фунтов.

Лицо Харолда стало белее мела. Глаза его неожиданно зажглись дерзким, воинственным огнем.

— Напрасно теряете время, господа. В субботний вечер через их руки прошло, самое малое, с полдюжины десяток, сами отлично это знаете. Что же это за улика?

— Поглядим, посмотрим, — равнодушно промурлыкал Маллори.

Обоим полицейским стало ясно, что Харолд собрал в кулак всю свою волю. Он отклонился от спинки стула, выпрямился и втянул в себя воздух.

— С меня хватит! Если вы обвиняете меня в чем-либо, я требую адвоката. Если нет, то не собираюсь тут рассиживаться ни минутой дольше!

— Меня вполне устроит, если вы задержитесь еще на пяток минут, — добродушно ответил Маллори.

— Что вы имеете в виду?

— Жду парнишку из лаборатории, он вот-вот должен появиться. Мы намерены сделать тебе анализ крови.

— Какого черта?

Инспектор указал рукой на Уэйда, который с преувеличенной аккуратностью раскладывал на столе брюки, тщательно выглаживая ребром ладони случайные складочки.

— Твои штаны в лаборатории были подвергнуты самым разным тестам. Из этого следует, что вчера ты где-то порезвился с женщиной.

— Ну и что! Я сам в этом признался.

— Вскрытие трупа показало, что и Грейс Пакард занималась сексом с кем-то перед самой смертью.

— Только не со мной!

— Это установить несложно. Достаточно проделать парочку анализов. — С этой минуты Маллори начал блефовать. Риск был велик, но, казалось, оправдан. — Не знаю, известно тебе или нет, но по остаткам семяизвержения мужчины можно без труда определить его группу крови.

— Ну и что из этого?

— В ходе анатомического исследования тела Грейс Пакард был сделан мазок, в котором обнаружились сперматозоиды мужчины, с которым она совершила половой акт перед самой гибелью. Эта крохотная пробирка пока в лаборатории, там должны определить группу крови партнера. А с минуты на минуту должен прийти лаборант, чтобы сделать анализ тебе. Не пройдет и четверти часа, как мы будем знать, какая у тебя группа крови. Кстати, может ты сам ее знаешь?

Харолд уставился на Маллори затравленным взглядом. Он вдруг почувствовал, какой тяжелый, спертый воздух в кабинете. Дышать было нечем. Словно рыба, выброшенная на песок, Харолд жадно ловил воздух ртом. Его голова, будто сама по себе, задергалась, стремясь оторваться от плеч. Он попытался вскочить, но покачнулся и как подкошенный рухнул на стол. Спустя мгновение, словно избалованный ребенок, он замолотил кулаками по столу.

— Шлюха! Грязная потаскушка! Мерзавка! Она смеялась надо мной! Как она смела смеяться надо мной!

У него перехватило дыхание, он сглотнул крик и, заливаясь потоками слез, разрыдался. Маллори замер, опершись обеими руками о стол. Он так давно этого ждал, что сейчас эта минута вовсе не стала моментом триумфа. Неожиданно для него самого вся сцена показалась ему слишком ненастоящей, театральной, актом из плохонькой пьесы, разыгрываемой провинциальной труппой. Глупейшее представление! Все, что здесь свершилось, стало абсолютно ненужным и не столь важным. Может, просто слишком много событий столкнулись друг с другом в самое короткое время, будто пробка на скоростном американском шоссе? Он подумал, что единственное, что ему следовало бы сейчас сделать, это спрятаться в любой уединенной квартире с чашкой горячего чая в руке.

Он снял ладони со стола и выпрямился. В тот же миг раздался стук в дверь, деликатный и настойчивый. Брейди отправился отпереть. Дежурный полицейский протянул через порог сложенный лист бумаги. Брейди захлопнул дверь и с невозмутимым видом вручил послание Маллори. Шеф внимательно перечел сообщение дважды, после чего равнодушно скомкал записку в кулаке и метнул в корзинку для мусора.

Это была весточка от доктора Даса. Миссис Филлипс спокойно скончалась во время сна четверть часа тому назад. Хвала Всевышнему и вечное благодарение и за это тоже!


— Говоря кратко, Миллер, дела обстоят именно так, — подытожил Маллори.

Сержант возмущенно набрал полную грудь воздуха.

— Возможно, осталась вероятность, что произошла ошибка?

— Абсолютно исключено! Филлипс во всем сам признался. Его показания гласят, что какое-то время он прождал под дождем Фокнера и, наконец, увидел их вдвоем. Когда Грейс Пакард вышла от скульптора, он крался следом. Потом он окликнул ее, уговорил спрятаться в темном переулке Доб Керт, где между ними вроде бы наступило некоторое перемирие или согласие. Она добровольно согласилась удовлетворить его похоть и в придачу, добровольно же, отдала ему десять фунтов.

— Что же произошло после?

— Одному Богу известно. Сильно сомневаюсь, что нам когда-либо откроется все до мелочей. Скорее всего, дошло до ссоры, даже скандала из-за Фокнера и его денег. Думаю, что Филлипс после взбучки, которую ему задал Фокнер, счел предательством и изменой, что Грейс переспала с ним. Эта десятка стала прямым доказательством, что имела место продажная страсть…

— И поэтому он ее убил?

— Девушка, что весьма правдоподобно, позволила себе поиздеваться над ним. Филлипс и так был взбешен и ее «неверностью» и, что особенно важно, полученной трепкой, унижением и жаждой мщения. Перебранка завершилась мордобоем. В какой-то миг он утратил власть над собой… Конечно, он вовсе не хотел ее убивать. Такие, как он, никогда не хотят. Только убивают слишком часто.

— И думаете, что суд присяжных поверит?

— С его-то биографией? Да никогда в жизни!

Телефон оборвал его на полуслове. Маллори поднял трубку, минуту помолчал, вслушиваясь в голос на другом конце провода, а затем бережно опустил трубку на рычаг.

— Вот и еще один гвоздь в крышку его гроба. Выходит, хозяин вокзальной кормушки нашел буфетчицу, которая тем вечером меняла кому-то десятифунтовую бумажку. По ее мнению, это был Харолд, он у них появляется частенько. Вдобавок она утверждает, что он был на вокзале без пятнадцати минут одиннадцать.

— Вот кретин! — пожал плечами Миллер.

— Как и все остальные. И следует признать: именно в этом наше счастье.

— Но тогда какого черта Фокнер сыграл с нами такую нелепую шутку? Понять не могу.

— Верно, стоит пригласить его сюда и попросить, чтобы он раскрыл нам свои карты.

Маллори откинулся на стуле поудобнее и отрешенно принялся набивать свою трубку. Миллер открыл дверь и пригласил Фокнера и Моргана войти.

Скульптор, как никто иной, казался человеком, которому неведомы ни поражения, ни обиды. В сером плаще, цена которого была вряд ли меньше трех сотен фунтов, независимо опустив руки в карманы, застыл перед столом старшего инспектора, скептически улыбаясь уголками губ.

Маллори, казалось, был занят лишь своей трубкой, да разве еще кисетом. Только после того, как он набил ее, утоптал табак специальным шомполом, смахнул крошки табака с крышки стола и поднес горящую спичку к крохотному пенковому стаканчику на конце мундштука, он счел возможным поднять взгляд на присутствующих.

— Мистер Фокнер, — неожиданно ласково промурлыкал он, — тут у меня оказался документик, под которым стоит подпись некоего Харолда Филлипса. Эта бумажка гласит, что этот господин признал, что лишил жизни некую Грейс Пакард. У вас есть что сообщить по этому поводу?

— Разве что в число моих прочих достоинств следует включить также дар ясновидения, — без колебаний бросил Бруно.

Морган резко шагнул вперед.

— Ваши слова правдивы, господин инспектор? — спросил он, выпятив подбородок.

— Естественно. Нам удалось отыскать десятифунтовый банкнот, который ваш клиент дал девушке. Перед тем, как отправиться домой, Харолд Филлипс поспешил разменять его в буфете на Центральном вокзале.

Морган перевел взгляд на друга: Фокнер был бледен, а губы на его лице слились в одну прямую серую линию.

— Что ты выделываешь, идиот! Ты же сам признался нам, что убил Грейс Пакард! Кретин!

— Ты и впрямь так считаешь? — с сомнением в голосе осведомился Бруно. — Насколько я помню, все выглядело не так. Это именно ты убеждал меня, что я убийца. Мистер Морган, — он едва улыбнулся Маллори, — как всякий стряпчий, господин инспектор весьма склонен верить и доверять только собственному мнению. Как только он пришел к выводу, что я и есть то шило, которое в мешке не утаишь, единственное, что оставалось мне, так это отдаться в руки полиции.

— Ты хочешь сказать, — закипел Морган, — что, как обычно, ломал комедию? — Он вцепился в лацканы плаща и нескольких раз зло встряхнул Фокнера. — Ты, идиот, понимаешь, как ты обидел Джоанну?

— Она сама виновата. Она должна была верить мне, но она предпочла принять твою версию. — Фокнер казался застывшей, окаменевшей статуей, не способной ни на какие вспышки эмоций и чувств. Медленно и отчетливо, голосом свежесмазанного робота, он отчеканил:

— Уверен, вы будете счастливы вместе. Парочка хоть куда. Я могу быть свободен, господа офицеры?

— А как же! — всплеснул руками Маллори.

На пороге Фокнер обернулся и скучающим взглядом окинул Миллера.

— Искренне скорблю, что не смог стать очередной ступенькой вашей карьеры. Что ж, желаю, чтобы вам больше повезло в следующий раз.

Он прошагал к выходу на прямых ногах и даже не слишком громко хлопнул дверью.

Тишина, что повисла в кабинете после его ухода, была колючей и неожиданно долгой. Морган не отводил взгляда от выбеленной стены, казалось, был прибит к полу, так он был неподвижен. Внезапно он будто очнулся от ворожбы или глубокого сна и, не сказав ни слова, выбежал из кабинета.

Миллер прижал горячий лоб к окну, вглядываясь в перечеркнутые струями улицы. Он увидел сходящего с крыльца Фокнера, который задержался на верхней ступеньке, застегивая плащ. Мужчина подставил отрешенное лицо дождю, промокнул платком капли со щек и решительно шагнул вперед. Через мгновение показался Морган. Оценивающим взглядом он проводил удаляющуюся фигуру, перешел на другую сторону улицы к стоянке такси.

Миллер медленно потянулся к карману, вытащил фунтовую бумажку и положил ее на стол перед Маллори.

— Я ошибся, — просто сказал он.

— И не раз, но я тебя в этом не виню. На мой взгляд, Фокнер на редкость неуравновешенная личность, и он все еще на свободе. Трудно разгадать, что у него на уме.

— Приятно, что вы меня понимаете. И все-таки я оказался не прав.

— Забудем об этом, — небрежно бросил Маллори. Он встал и потянулся за плащом. — Если в твоей голове завалялось название какой-нибудь харчевни из тех, что поприличнее, которая открыта для страждущих и в воскресенье днем, то готов угостить тебя поздним обедом за мои честно заработанные деньги.

— Согласен, господин инспектор. Десять минут, чтобы собрать бумаги со стола, и я в вашем распоряжении.


Когда они спустились с крыльца и направились к «куперу», ливень разыгрался не на шутку. Миллер припомнил недавно открытый на северной окраине города не слишком дорогой, но уютный итальянский ресторанчик, где вкусно кормили. Они проехали мимо больницы и влились в лабиринт улиц в трущобах, двигались по направлению к только что застроенной Иннер-Ринг-стрит.

Город, щедро заливаемый потоками дождя, казался обезлюдевшим и пустым. Щетки не успевали сгонять с лобового стекла холодные водопады. Они не разговаривали ни о чем. Миллер, выбитый из колеи неожиданной развязкой, перебирал в уме все происшедшее, снова и снова прокручивая в памяти каждый эпизод, вел машину автоматически, словно робот.

Он поворачивал за угол, когда Маллори потряс его за плечо.

— Боже мой, взгляни, что это?

Миллер машинально нажал на тормоз. Рядом с мокрым мотоциклом на мостовой дрались двое мужчин. Один из них в черной каске на голове и тяжелом намокшем дождевике был натуральным полицейским на дежурстве. Второй был в одной только рубашке и брюках, облепивших тело, и босой.

Полицейский рухнул на булыжники, а нападавший подскочил к мотоциклу и завел его. Мотоцикл гулко заурчал, сорвался с места и помчал по середине улицы.

Миллер резко вывернул руль и перегородил проезд автомобилем, пытаясь остановить беглеца. Мотоциклист затормозил так, что запищали шины, шаркнул о кузов автомобиля и понесся вперед. Миллер распознал дикое, готовое на все лицо: Бомбардир Дойл! Что ж, вот и сошлись их дорожки. Он развернулся, въехав на тротуар, слава Богу, пустой, всего в паре сантиметров миновал фонарный столб и погнался за всадником на железном скакуне.


В эти же самые минуты Джек Морган входил в квартиру Фокнера. Он постучал в дверь, и Джоанна Хартман открыла почти сразу же. Она была чересчур бледна, веки опухли и покраснели от слез, но казалась спокойной и все решившей. Она прижала к груди несколько скомканных платьев.

— Привет, Джек. Я как раз собираю вещи, — попыталась улыбнуться она.

Для него вовсе не было секретом, что время от времени Джоанна жила в этом доме. Она отвернула заплаканное лицо. Джек тяжело вздохнул.

— Бруно не убивал Грейс Пакард, — мрачно уронил он.

Она испытующе посмотрела на друга.

— Что ты сказал?

— Когда нас доставили в участок, полицейские как раз закончили допрос парня, который признался в убийстве. У них куча доказательств.

— Но ведь Бруно сам сказал, что…

Голос ее дрожал, на глаза навернулись слезы. Морган мягко опустил руку на ее окаменевшее плечо.

— Я помню, что он говорил. Только это не было правдой. Он просто хотел проверить нас. Кажется, он от души повеселился.

— Он уже никогда не изменится, правда?

— Боюсь, нет.

— А где он сейчас?

— Он вышел раньше меня. Я видел, как он брел пешком, не обращая внимания на дождь.

— Давай поскорее уйдем отсюда. Я только сложу остальные вещи.

— Не хочешь увидеться с ним?

— Никогда в жизни. Ни за что!

Голос ее был полон гнева и решимости. Она повернулась и вошла в спальню. Морган застыл на пороге, опершись о косяк, и с сочувствием следил, как она раскладывала свои наряды на огромной кровати. Из ящика трюмо она достала несколько безделушек, сняла с тумбочки пару флаконов и принялась проверять, плотно ли завернуты пробки.

В углу спальни, в стенном шкафу, до самого потолка громоздились чемоданы и дорожные сумки. Джоанна попыталась вытянуть один из них, но он не поддавался.

— Может, я попробую, — предложил Морган. Он изо всей силы дернул за ручку чемодана и вытащил его из кипы других. — Кажется, здесь что-то есть, — с удивлением заметил он.

Он опустил чемодан на кровать. Внутри что-то глухо перекатилось. Морган щелкнул никелированными замками и поднял крышку. Перед ними появились черная лаковая сумочка, шелковая узорчатая косынка, нейлоновый чулок и туфелька на тонком высоком каблуке.

Джоанна Хартман, закричав, в ужасе отшатнулась.

Глава 20

Может, это и странно, но Бомбардир Дойл принял такое решение — пусть не сразу — в какой-то степени потому, что в парке чуть не столкнулся с Миллером. Когда сержант уже исчез из поля его зрения, Дойл, промокший и усталый, вынырнул из-за куста рододендрона. Он вдруг почувствовал, что жутко голоден, и зашагал в сторону, противоположную той, куда ушел Миллер, вскоре уткнувшись в кованую ограду у второго выхода из парка. Подле решетчатых ворот стояло несколько автоматов с сигаретами. Он нашарил в кармане нужные монеты, подарок Дженни, и опустил их в прорезь. Автомат приветливо моргнул зеленым глазом и выбросил в ладонь Дойла пачку «Мальборо» и спички в картонной обложке. Он снова вернулся в парк и, блуждая по темным пустым аллеям, курил сигарету за сигаретой. В его голове роились непрошеные мысли: обо всем, начиная с побега из клиники и кончая унылым потоком, низвергавшимся с продырявленных небес, но, прежде всего, о Дженни. Он вспомнил — и сердце его сжалось, — как, сидя на крыше, увидел ее в первый раз. Она была именно такой, какой по его представлениям должна быть настоящая женщина. Ему нравилось, что у нее острый язычок и она не прочь подшутить над собой. Он был восхищен ее мужеством и решительностью в трудные минуты. Когда они любили друг друга, она бескорыстно и нежно отдала всю себя, ничего не требуя взамен. Никогда прежде он не испытывал ничего похожего. И, наверное, больше никогда…

Эта мысль моментально отрезвила его. Он застыл как вкопанный посреди дождя, впервые в жизни остро ощутив, что он совсем один в этом мире злобы, холода и ливня. Спутниками его одиночества были только страх и вечное бегство, за ним или от него. Он рыскал в поисках денег, а потом спал с девками, что-то обещал шлюхам и ласкал размалеванных проституток. Он просто тонул. Погибал. И вот нашелся кто-то, кто научил его главному в жизни — ради чего стоит жить.

Вся загвоздка в том, что легавые ни за что не простят ему побега. Он почему-то подумал о Миллере. Прошло уже больше часа, как детектив прошагал мимо павильона, но при одном воспоминании об этом у Дойла неприятно засосало под ложечкой. Страх. Предчувствие страха. Вернулась знакомая жажда бегства, привычная готовность бежать, прятаться, выжидать. Как же трудно избавиться от этих чувств, въевшихся в кровь, оплетших цепкими щупальцами само сердце! Нет, хватит с него этой игры в жмурки! Лучше сдохнуть, чем существовать так, как он!

У него осталась только одна сигарета. Он зажег ее от окурка, отбросил пустую пачку и быстро направился к главным воротам парка.


Психолог, вероятнее всего, пришел бы к выводу, что стрессовая ситуация, в которой оказался Дойл, заставила его незамедлительно сделать выбор. Бомбардир твердо решил, что начнет все с начала. И, хотя он сам еще не знал, что же это за «начало», но на душе у него стало легко и весело. В одном он был несокрушимо уверен, что преподнесет сюрприз этой своре легавых!

Выбравшись из парка, он закружил в лабиринте переулочков и тупиков, где его обложили, как волка, прошлой ночью, и быстрым шагом направился к больнице. Ему пришло на ум, что было бы забавно появиться в той же самой палате, откуда он дал деру. Только сперва надо было принять необходимые меры предосторожности, чтобы полиция не могла добраться до Дженни и старушки.

Он задержался в подворотне потемнее в нескольких кварталах от клиники. С другой стороны улицы угадывались развалины и мокшие бульдозеры, ждавшие утреннего восторга разрушения. Возле чудом уцелевшей каменной стены журчал узкий грязный поток, рокоча, мчавшийся к черному провалу сточной канавы, чтобы сгинуть в подземелье городской канализации.

Дойл снял дождевик, стащил свитер, ботинки и носки и бросил их в бурливший поток. Через мгновение вещи исчезли в туннеле. Он вывернул карманы брюк и вынул три фунтовых бумажки и пригоршню мелочи. Банкноты с шелестом полетели вслед за вещами, монеты он, размахнувшись, забросил в груду битого кирпича, пощадив только один шестипенсовик.

Стоя в телефонной будке и ожидая ответа, он дрожал от холода, а когда услышал голос Дженни, его окатило такой волной радости, благодарности, надежды и восторга, что ему с трудом удалось просунуть монетку в прорезь автомата.

— Дженни? Это Бомбардир. Как там у тебя?

— Слава Богу! — с облегчением вздохнула она. — Ты где?

— Метрах в трехстах от больницы. Я сдаюсь, Дженни. Я подумал, может, ты хочешь знать об этом.

— Ах, Дойл!

Он мог дать голову на отсечение, что она расплакалась. Но этого не могло быть. Кто угодно, только не она.

— А что с полицией? — осторожно спросил он.

— Никто не показался.

— Никто не показался… — глухо повторил Дойл.

Сердце его прошил леденящий нож ужаса. Он сам не мог понять, отчего его бьет в ознобе страха: беспричинного, инстинктивного, острого, словно у хищного зверя. Он не успел ничего сказать, как снова отозвалась Дженни:

— Подожди минутку, Дойл, кто-то вошел во дворик.

Голос в трубке пропал.

— Идиот! — выругался Бомбардир. — Подлый кретин.

Почему, черт возьми, он не догадался раньше? Только один человек мог знать, что это он был в домике Краудеров. Это был не Огден, тот не успел даже увидеть его лица. Но другой мужчина разглядел его хорошо, они дрались на свету. Тот, что напал на Дженни.

Дойл выскочил из будки, словно пес, что сорвался с цепи, и помчался, не щадя босые ступни, вниз по улице. Он вынырнул из-за угла и почти в упор наткнулся на мотоцикл, поставленный у самой бровки. Рядом стоял высокий полицейский, прикуривая сигарету от неровного пламени зажигалки.

Он не сразу заметил Бомбардира и не успел его узнать. Двух боковых ударов хватило, чтобы разложить верзилу на мостовой. Дойл перебросил ногу через сиденье машины и выжал сцепление.

Он слишком сильно добавил газу, и машина сорвалась с места с задранным передним колесом. Только сейчас он обнаружил, что с другого конца улочки к нему приближается «купер». Мотоцикл неотвратимо несся ему навстречу. Автомобиль застыл поперек дороги, преграждая ему путь. Бомбардир резко вздернул своего коня на дыбы, проскрежетал по дверце машины, так что посыпались искры, встретился взглядом с Миллером и помчал вперед.


В сгустившихся сумерках, пронизанных серыми нитями дождя, даже вблизи невозможно было разглядеть лица человека, который прокрался во дворик. Сперва Дженни почудилось, что это вернулся Огден. Даже когда замолчал телефон, она еще не почувствовала страха. Только когда Фокнер с обрывком телефонного провода подошел к двери, ее охватил ужас. Кровь застыла у нее в жилах. Она сразу узнала мужчину, который напал на нее прошлым вечером, и за долю секунды она все поняла. Таинственный звонок, предостережение, что приедет полиция, и то, что никто не появился… Все для того, чтобы лишить ее единственного друга, который мог бы ее защитить.

— Ах, Дойл, да поможет мне Бог! — Слова тугим комком застряли у нее в горле. Она отошла от окна и, спотыкаясь, вышла в прихожую.

Входная дверь была заперта на засов. Ручка медленно поворачивалась. Кто-то осторожно постучал. Страх исчез в одну минуту, только Дженни вспомнила, что бабушка, как всегда по воскресеньям, подремывает в постели. Что бы ни случилось, она должна ее спасти.

Укутав плечи шалью, старушка полулежала в подушках, перелистывая одну из шести воскресных газет. Она подняла недоуменный взгляд на Дженни, появившуюся на пороге.

— Ты себя хорошо чувствуешь, бабуся?

— Да, девочка. Что-то случилось?

— Ничего страшного. Только я хочу, чтобы ты какое-то время не выходила из комнаты.

Снизу донесся громкий стук в дверь. Дженни вытащила ключ из скважины и заперла дверь снаружи. Старая женщина что-то обеспокоенно кричала, но Дженни дважды повернула ключ в замке.

В дверь перестали колотить, но, спускаясь по ступенькам из спальни, она услышала звон разбиваемого окна. Заглянув в столовую, она увидела, как незнакомец деревянным столбом, выдернутым из земли, на который привязывались веревки для сушки белья, старательно и монотонно наносит удары по раме. Девушка закрыла комнату на ключ и направилась к лестнице.

Ее план был простым, и больше она не могла ничего придумать. Мужчина легко сможет выломать двери, и времени на это уйдет немного. Она промелькнет у него перед носом и отступит на крышу. Если ей удастся вскарабкаться на крышу мастерской и спуститься по пожарной лестнице, может, ей повезет спастись. Во всяком случае, она отвлечет его внимание от бабушки.

От мощного удара столбом дверь с грохотом распахнулась настежь, и в проеме появился Бруно Фокнер. Несколько секунд он молча оценивающе смотрел на девушку. Потом, словно стряхнув с себя оцепенение, принялся расстегивать плащ, не отводя от нее тяжелого внимательного взгляда. Он отшвырнул снятый дождевик в угол и поставил ногу на первую ступеньку. На площадке лестницы стояло старое деревянное кресло. Дженни обеими руками подхватила его и бросила в мужчину. С тем же отрешенным взглядом он уклонился, и кресло, стукнувшись о стену, рассыпалось на части.

Он все еще буравил ее взглядом и вдруг протяжно завыл, тонко и жутко, словно обезумевший голодный зверь. Ребром левой ладони он ударил по толстым деревянным перилам, и перекладина с жалким хрустом переломилась на две половинки. Зрелище было столь зловещим и страшным, что Дженни громко вскрикнула в предчувствии беды.

Девушка резко отвернулась от убийцы и бросилась бежать вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Дико взревев, Фокнер погнался за ней. На верхней площадке лестницы она потеряла несколько бесценных мгновений, выдвигая засов из скобы на двери, ведущей на крышу. Когда ей удалось высвободить неподатливый стержень, мужчина был уже совсем близко, она спиной чувствовала его омерзительное горячее дыхание.

Дженни вырвалась на крышу и понеслась по скользкой кровле, рассекая завесу дождя. Она сбросила туфельки и принялась карабкаться вверх по крутой наклонной плоскости, но мокрые ступни в одних только чулках неумолимо соскальзывали с залитого ливнем ската. Она была уже почти на самом верху, когда не удержалась и сползла вниз. Еще раз, сбивая в кровь ноги на стыках и швах, она упорно устремилась наверх к самому коньку крыши. Она подняла глаза и остолбенела: из-за самого гребня показался Фокнер.

У Дженни подкосились ноги, она упала на холодное мокрое железо и осталась лежать, беспомощно растянувшись на предательском склоне. «Муха, пойманная на липучку», — обреченно подумала она. И этот жуткий человек, стоявший над ней, хорошо это знал. Он медленно, заложив руки в карманы, направился к ней, остановился на полдороге и еще раз неотрывно посмотрел на жертву. И только потом рассмеялся. Этот хохот был самым страшным и зловещим из всего, что было в ее жизни.

Убийца вновь продолжил свой путь к маленькому замершему телу. Бомбардир, словно молния, появился на крыше, Фокнер обернулся, словно сделал балетное па ногой. Ступня попала как раз в плечо Дойла. Он не устоял на ногах, потерял равновесие, растянулся во весь рост на загрохотавшем железе, перелетел через невысокую балюстраду и по мокрому крутому склону сполз во дворик.


Всего лишь четырех, самое большее, пяти минут Бомбардиру хватило, чтобы примчаться от телефонной будки до домика Краудеров. Он отшвырнул уже бесполезный мотоцикл и растворился в темной подворотне как раз тогда, когда из-за угла вынырнула машина Миллера.

Маллори выскочил еще на ходу и первым бросился в погоню за беглецом. Непонятно почему, но он вдруг ощутил такой прилив энергии, какого не испытывал много лет. Словно вернулись старые добрые времена, когда он, тогда молодой стажер, ночами охотился за преступниками в лондонских доках, в трущобах Ист-Энда и под мостами через Темзу. Без схваток и жестоких драк не обходилась ни одна ночь, а по субботам могло случиться что угодно, так оно обычно и бывало.

Выломав лишь одним ударом плеча захлопнувшуюся створку ворот у дома Краудеров, он словно стряхнул с себя все пролетевшие годы. Инспектор успел увидеть проскальзывающего в окно Дойла и побежал следом, споткнувшись о выбитую дверь.

На площадку второго этажа Маллори добрался, когда Бомбардир уже заслонил собой проем двери, ведущей на крышу. Секундой позже раздался душераздирающий крик. Инспектор сам не понял, как он взлетел на крышу, не сломав себе шеи. Мужчина вцепился в щиколотку Дженни и, улыбаясь, тянул ее вниз по наклонной кровле. Маллори сразу узнал Фокнера. Одного мига ему хватило выстроить все факты в логическую цепь, упрямые факты, которые он, слепец, не хотел замечать и которым, старый дурак, не хотел верить. Теперь перед ним была леденящая кровь сцена из фильма ужасов, кошмар, наполненный вероломством и жаждой крови. Только в этом кино героиня не могла остаться в живых. Он содрогнулся и бросился в атаку. В ушах у него невыносимой болью бился отчаянный крик Дженни.

В свое время Джордж Маллори был на голову выше любого среднего регбиста и почти год сохранял титул чемпиона полицейских состязаний в тяжелом весе. Он поймал Фокнера за плечо и отмерил ему мощный боковой удар. Надо сказать, это вышло недурно. За свой любимый прием, отточенный до совершенства, двадцать семь лет назад он получил звание чемпиона по боксу среди полицейских Северной Англии. Но здесь и соперник был не лыком шит. Он выставил блок и ответил сильным ударом локтя, от которого у Маллори перехватило дыхание, сразу же ребром правой ладони он сокрушительно стукнул по левому плечу инспектора, и тот с ужасом услыхал, что кость переломилась, словно сухая ветка, а он сам со стоном осел на крышу. Фокнер яростно вцепился в воротник его плаща и потащил к балюстраде.

Миллеру казалось, что все это уже когда-то было и сейчас повторяется в третий или четвертый раз. Когда он проскочил двери на крышу, гром разорвал небо прямо над его головой. Буря крепла и набирала силу, разбрасывая повсюду серые клочья непробиваемого взглядом дождя. Даже прямо перед собой было видно не дальше, чем на два-три метра. В воздухе разнесся странный свистящий звук.

В мгновение ока Миллер понял все: девушка в порванном платье, плачущая на краю крыши, и Фокнер, повернувшийся к дверям и сжавший пальцы на воротнике инспектора.

Фокнер! Непонятная, удивительная радость охватила сержанта. Напряжение, что копилось в нем все двадцать четыре часа проб и ошибок, ушло, и, как дар небес, на него снизошел покой. Он с благодарностью вспомнил, что все-таки был прав.

Он стремительно бросился вперед, подпрыгнул как можно выше и изо всей силы пнул Фокнера приемом «матэ-тобигери», одним из самых мощных в каратэ. На губах Фокнера появилась струйка крови, он пошатнулся и отпустил Маллори. Миллер неосторожно шагнул вперед, не удержался на мокром железе и, поскользнувшись, упал прямо на шефа.

Фокнер не дал ему подняться. Обеими руками он обхватил его горло. Миллер собрал все свои мускулы в единый тугой комок и как можно сильнее ударил соперника в лицо. Тот инстинктивно отстранился, а Миллер вбил в его горло одеревеневшие от холода пальцы.

Фокнер снова успел отступить. Сержант вновь замахнулся и приготовился к сражению. Ему не повезло: он ошибся. Удар, который повалил бы на землю почти всякого мужчину, всего-навсего покачнул могучее накачанное тело убийцы. Когда Миллер выпрямился, Фокнер, набычившись, налетел на него, разъяренный и безжалостный, словно ураган. Раздался треск ребер, ломающихся с веселым щелканьем, будто спички, и Миллер, застонав от боли, сполз под ноги врага.

Фокнер отошел назад и носком ботинка сильно пнул сержанта в солнечное сплетение. Следующий пинок непременно раскроил бы ему череп, но Миллера спасла Дженни. Она подползла к Фокнеру и схватила его сзади за ногу. Он оттолкнул ее твердым ударом руки, как отгоняют муху, и снова кровожадно осклабился, глядя на бесчувственное тело Миллера у своих ног.

Бомбардир успел появиться как раз вовремя.


Стремительный полет Дойла кувырком по наклонной крыше, на его счастье, прервался благодаря кованой старой викторианской водосточной трубе, которая была на совесть сработана солидными мастеровыми и была раза в два шире и массивней, чем нынешние, гнутые из жести их потомками. Дойл повис, уцепившись окоченевшими пальцами за карниз, раздумывая, стоит ли с девяти или десяти метров спрыгнуть на негостеприимный булыжник дворика. Так же, как Дженни, он решил, что восхождение в проливной дождь по мокрой и крутой кровле весьма опасно и рискованно. Но так же, как у нее, выхода у него не было. Он дотянулся до проржавевшей балюстрады и перемахнул через нее как раз в тот миг, когда Фокнер, оторвав от себя девушку, приготовился добить Миллера.

Дойл неслышно подкрался к маньяку и, вложив всю свою ненависть в кулаки, с двух рук ударил его по почкам. Фокнер, взвыв от боли, нагнулся вперед. Реакция его все еще оставалась молниеносной, и он почти мгновенно обернулся. Бомбардир, перешагнув через лежащего Миллера, воткнул убийце крепкий кулак своим вероломным запрещенным приемом, за который его ненавидели соперники, прямо под ребра. Насколько он помнил, именно таким образом он надолго выводил из строя не меньше дюжины крепких парней в расцвете своей боксерской славы.

Но даже теперь Фокнер не упал, хотя с трудом устоял на ногах.

— Иди сюда, гнида! — прокричал Дойл. — Я буду тебя убивать!

Миллер поднялся на колени, постанывая, и пытался привести в чувства Маллори. Дженни Краудер тоже подобралась к ним и поддерживала голову инспектора, второй рукой натягивая платье пониже на колени. Инспектор благодарно кивнул им. Говорить он был не в силах. Его лицо было сплошной гримасой боли. Миллер скрестил руки на груди, чувствуя, как обломки ребер буравят ему легкие, и сплюнул, потому что его рот переполнился кровавой слюной.

Было время, когда болельщики выкладывали аж по пятьдесят гиней, чтобы иметь счастье увидеть, как дерется Бомбардир Дойл. Сейчас, под дождем, на старой крыше, Миллер, девушка и инспектор могли даром восхищаться последним из великолепных боев Дойла.

Напружинившись, словно тигр перед прыжком, Бомбардир, сцепив руки прямо перед собой, обрушился на Фокнера. Убийца уже подустал, а у Дойла хватало опыта и чутья понять, что ни в коем случае нельзя дать ему передохнуть и найти второе дыхание. Дойл откачнулся в сторону, словно маятник, когда Фокнер приготовился бить наотмашь. В ответ он сам нанес ему сокрушительный удар в лицо, разорвав губы, которые и так были в крови после мощных кулаков Миллера. Враг взвизгнул от боли, а Дойл впечатал ему правым кулаком прямо под левый глаз. Он шагнул ближе, считая исход поединка решенным.

— Держись от него подальше! Отойди дальше! Дальше! — отчаянно закричал Миллер. — Не подходи близко.

Но сейчас Дойл слышал только восторженный рев толпы и дышал знакомым запахом отринувшего его ринга и победы, тем особым ароматом, что был смесью тысячи массажных кремов, мазей для растирания, капы, мужского острого пота, усталости, слез человеческого бессилия и поражения, жары, предательства и триумфа. Он сам, как несмышленыш, подставил Фокнеру открытое незащищенное лицо и позволил ему ударить себя в правую челюсть. Он надеялся, что после этого враг выпрямится и подойдет ближе, тогда бы он мог бить прямо в сердце — и закончить бой. Он в очередной раз ошибся, как никогда не ошибался на ринге и слишком часто в жизни. Фокнер выгнулся, качнулся и вбил острый локоть в спину Дойла. Боль была настолько неожиданной и сильной, что Бомбардир упал. Фокнер, хищно заворчав, пнул лежащего соперника ногой в лицо так твердо, что Дойл покатился по кровле и лишь на мгновение задержался у балюстрады. Тонкие проржавевшие прутья прогнулись под его тяжестью и, не выдержав, треснули, ломаясь надвое. Дойл еще пытался удержаться наверху, отчаянно стараясь подтянуться. Кровь из носа и губ заливала его лицо. Фокнер, ехидно осклабившись, сделал два шага к краю поля боя и, презрительно сошурясь, сильно спихнул его в десятиметровую пропасть. Падая, Бомбардир дважды перевернулся в воздухе, ударился о водосточную трубу, потом о карниз над окошком гостиной и гулко упал на чистенький мощеный дворик.

Фокнер вздохнул с облегчением и медленно повернулся на пятках. Вид его был ужасен. Глаза блестели сатанинским огнем, из уголков рта сочилась кровь, стекая на воротник. Он обвел взглядом съежившуюся тройку людей, полностью предоставленных его власти. Все так же не отрывая от них упорного голодного взгляда, он подхватил лопнувшее перильце балюстрады и обломал от него прут длиною почти в метр.

Зубы его ощерились в безумном оскале. Он дико вскрикнул, роняя кровавые хлопья пены, и бросился на заложников.

Старушка Краудер выступила из дверного проема на крыше. Она все еще была в ночной рубашке, а к груди судорожно прижимала двустволку. Фокнер даже не успел заметить ее. Он хищно, словно палач, склонился над своими жертвами, высоко над головой замахиваясь железным прутом.

Старая женщина, вздрогнув от омерзения, разрядила прямо ему в лицо оба ствола.

Глава 21

Было уже почти девять вечера, когда Миллер и Дженни Краудер прошли из конца в конец по коридору второго этажа главной клиники города. Они, не сговариваясь, замедлили шаг и остановились у дверей палаты, где поместили Бомбардира. Правда, Миллер и так не мог идти быстрее. Он чувствовал себя разбитым и очень усталым. Корсет из бинтов туго поддерживал переломанные ребра. Чертовски много событий произошло со времени жуткого побоища на крыше. Поскольку Маллори был лишен возможности передвижения, он остался единственным человеком, кто был способен довести начатое дело до разумного конца. Даже полдюжины обезболивающих инъекций не помогли ему, даже сам процесс мышления был для него мучительно труден.

Полицейский, несший дежурство под дверью палаты, поднялся со стула и сердечно улыбнулся Миллеру.

— Побеседуй пару минут с мисс Дженни Краудер, — попросил сержант. — Понимаешь, Харри, мне нужно перекинуться словечком с Бомбардиром с глазу на глаз.

Страж порядка добродушно кивнул, Миллер открыл двери и скрылся внутри. За ширмой, откинувшись на подушки, возлежал на высокой ортопедической койке бледный Бомбардир Дойл со сломанным в четвертый раз в жизни носом. Лопнувшая в трех местах нога висела в воздухе, щедро покрытая гипсом, уравновешенная свинцовой гирей.

Джек Брейди сидел на стуле у самой кровати, проглядывая какие-то листики с темно-лиловыми чернильными каракулями. При виде начальства он резво вскочил на ноги.

— Я записал его показания, в которых он особо подчеркивает, что силой ворвался в дом семьи Краудеров, грубо терроризируя при этом мисс Дженни Краудер и беззащитную старушку. Несколько раз он повторил, что угрожал убить их, если они откажутся выполнять его требования.

— Неужели? — Миллер с сомнением покосился на спутанного бинтами Бомбардира. — Ты так и не научился врать, Дойл. Девушка уже все рассказала сама, так что нам теперь все ясно. Она утверждает, что ты спас ее от Фокнера еще тогда, во дворике. Мисс Краудер и ее бабка сочли, что они в долгу перед тобой. Мы вместе с Дженни придерживаемся мнения, что даже для суда это достаточное доказательство на случай, если кому бы то ни было пришло в голову ее обвинять.

— Вы тоже так считаете? — с надеждой в голосе прошептал Дойл.

— Я полагаю, что это дело вообще не дойдет до суда, так что мое мнение ни при чем. Там, на этой чертовой крыше, цена твоей жизни была грош, и ты знал это, но все-таки спас всех нас.

— Да заткнись ты, наконец. Осточертели ваши сюсюканья! — процедил Дойл. — И потом, я хочу спать.

— Не сейчас, у тебя гости.

— Дженни?.. Не хочу ее видеть.

— Она ждет уже несколько часов.

— Какого черта ей так приспичило поглазеть на меня? Раунд закончился, согласен? Плакали все мои льготы. Теперь мне только мотать и мотать на полную катушку. Я сам завернул себя в тюрягу на целых два с половиной годика, плюс еще то, что судья догадается добавить мне за мой выбрык. Ну, и еще, выйдя из зоны, всю жизнь буду тащить за собой ногу, как колоду.

— Вот и отлично, черт бы тебя побрал, — грубо усмехнулся Брейди. — Наконец-то покончишь с гостиничным скалолазанием.

— Ну хватит, — ласково вмешался Миллер. — Побудьте только вдвоем. Мы с Брейди подождем в коридоре.

— Как вам угодно, господа тюремщики, — небрежно прохрипел Бомбардир.

Полицейские, весело переглянувшись, вышли, а секундой позже из-за ширмы возникла девушка и замерла в ногах кровати. Лицо ее было чересчур бледным и на лбу лиловел черный синяк. Но все одно, даже так она могла дать сто очков форы любой женщине, на которую Дойл хотя бы раз бросил взгляд. К горлу снова подступил горький ком. Сразу вернулись одиночество, безнадежная и острая боль в раскрошенной ноге. Он вспомнил, что всегда смеялся над словами «быть вместе» и презирал их. А сейчас он ощущал себя первый раз в жизни брошенным нежеланным ребенком, у которого случайный прохожий хищно вытряс шиллинг. Впервые за все эти годы он почувствовал, что остался без будущего.

Как же он хотел, чтобы она подошла ближе, обняла и поцеловала его, хотя бы в висок, провела по волосам, ища вторую макушку, и упала ему на грудь!

То, что он сделал через мгновение, было самым смелым и честным поступком, который ему удалось совершить за всю свою жизнь, и для этого понадобилось гораздо более отваги и мужества, силы и отчаяния, чем для смертельной схватки с Фокнером.

Он улыбнулся девушке сердечно, как мог.

— Какой приятный сюрприз, милая дамочка! Объясни, куколка, что все это значит?

— Я так долго ждала. Сперва они не хотели меня впускать… Бабушка передает тебе привет.

— Добрая старушенция! Как ее драгоценное здоровьице? Говорят, она грохнула его складно, будто настоящий гангстер. Как она это, кстати, перенесла? Слегла в постель?

— Только не она. Говорит, что, не дай Бог, доведется еще раз, она поступит точно так же. Тебе сказали, кто это был?

Она сделала робкий шажок вперед и торопливо, словно боясь, что ее сейчас оборвут, зашептала:

— Я так испугалась, когда он стал ломиться в дом, что заперла бабушку в спальне и напрочь забыла о ружье, которое она держала в шкафу. Ей пришлось выстрелом выбить замок из двери, чтоб выбраться из комнаты.

— Судя по всему, что я слышал, нам всем жутко повезло, что она вовремя приползла на крышу.

В комнате стало тихо-тихо. Только где-то далеко пофыркивал лифт.

— Что-то случилось, Бомбардир? — печально спросила Дженни.

— Нет, а что не по тебе? — преувеличенно искренне удивился Дойл.

— Все как-то странно…

— Ты просто, дорогуша, совсем меня не знаешь. Такой уж я человек. Честно говоря, как раз перед твоим приходом я собирался вздремнуть.

Кровь отлила от ее лица, только на левом виске отчаянно забилась нежная голубая ленточка жилки.

— Что с тобой, Бомбардир? Что ты хочешь этим сказать?

— А что ты хочешь услышать, цыпа? — Он собрал все силы, чтобы бросить на нее презрительный взгляд. — Я лежу себе смирно, как пай-мальчик, выгреваю матрац, писаю только в «утку» и никогда под себя. Не пройдет и месяца, как мне подадут уже другую птичку, черный «воронок», а он быстренько доставит меня туда, откуда увез, а там я буду смиренно мочиться в парашу. Ты ведь этого хотела, правда?

Взгляд Дженни стал серьезнее. Она сжала руки так, что побелели косточки пальцев.

— Мне казалось… что ты этого хотел — и всерьез.

— А откуда, черт, ты можешь знать, чего хочу я?

— Мы были… близкими, как только могут быть мужчина и женщина…

Ее тихие слова оборвал взрыв визгливого смеха и горстка грубых слов. Дойл смачно сплюнул прямо на пол.

— Хватит, киска. Еще не родилась та баба, которая станет близкой мне. То, что ты порезвилась со мной под одеялом, вовсе не значит, что тебе дано право продать историю моей жизни в воскресную газетку. Не дуй губки, рыбочка, я не говорю, что мы плохо прыгали в кроватке. Только тебе ли не знать, что есть вещи куда более важные?

Девушка пошатнулась и съежилась, казалось, она стала даже меньше ростом. Мгновение он был уверен, что она потеряет сознание, а он не сможет ее подхватить, и у него не осталось даже сил, чтобы крикнуть и позвать на помощь.

Она отвернулась и на ватных ногах вышла из палаты. Дойл тяжело опустил налитые свинцом веки. Сейчас он должен был чувствовать себя символом бескорыстия и благородства, но не мог. Ему было страшно и одиноко, боль переползла во все клеточки его искалеченного тела. Он хотел только одного — умереть.

Дженни заплакала только в коридоре. Ничего не видя, она переставляла негнущиеся ноги прямо по середине ковровой дорожки, не вытирая безнадежных слез. Миллер, ничего не понимая, догнал ее, обнял за плечи, обернул к себе и прижал к стене.

— Что там произошло?

— Он высказал все, что думает обо мне, — просто ответила девушка. — Только и всего, — горько добавила она. — Можно, я пойду?

— Удивительно, какими дураками порой бывают умные люди, — беззаботно улыбнулся Миллер. — Заставь поработать свою очаровательную головку, Дженни. Когда он вышел из твоего дома, на нем были сухие ботинки, как раз впору, непромокаемый плащ и деньги в кармане. Твои деньги. Кстати, зачем он позвонил тебе?

— Чтобы сказать, что возвращается в больницу и в тюрьму.

— А почему он опять был босиком? Без плаща? Чего ради он выбросил всю одежду, которую дала ему ты? Почему сломя голову несся под проливным дождем, когда догадался, что тебе грозит опасность?

В ее глазах мелькнула тень надежды, но она еще не до конца поверила в нее.

— Сейчас он вел себя подло. Лучше бы он ударил меня.

— Он добился именно того, чего хотел. Неужели ты не поняла? — ласково спросил сержант. — Все то, что он наговорил тебе минуту назад, — самое сильное доказательство, кто ты для него и как нужна ему. — Он мягко и властно подхватил девушку под руку. — Давай вернемся. Сейчас сама разберешься, что к чему. Спрячься за ширмой и сиди тихо, как мышка.

Бомбардир слышал, как скрипнула дверь. Только без Дженни весь мир стал для него огромной чашей, до краев налитой одиночеством, которую никогда не хватит сил опрокинуть и никогда не удастся, морщась от отвращения, выпить до дна. Теперь пусть входят и убираются, кто угодно. Ему все равно. Он открыл глаза и увидел перед собой довольное лицо Миллера.

— Чего тебе еще, легавый?

— Поздравляю, отличная работа! — хохотнул сержант. — Я имею в виду, как ты отвязался от этой шлюшки. Потаскушка получила поделом.

Дойл рванулся на своем ложе ортопедических пыток так, что угрожающе закачался тяжелый груз. Две склянки с порошками просвистели совсем рядом с ухом Миллера и с яростным звоном разбились об стену.

— Ты, вонючая мразь! Ты смеешь своим поганым ртом… Ты недостоин дышать одним воздухом с ней! Будь я только на ногах! Но мы еще встретимся лет через пять! Землю буду грызть, но найду тебя, тварь!

— Ты-то сам хорош! — невозмутимо усмехнулся Миллер.

— Вся разница между нами в том, что я-то понимаю, что я подлец. А теперь убирайся.

Дойл закрыл глаза, а Миллер победно улыбнулся и, прихрамывая, вышел. Щелкнул замок в дверях, шаги становились все дальше, и на Дойла свалилась тишина, огромная и безрадостная.

Ему почудилось, что где-то рядом прошелестел тихий ветерок, который принес знакомый запах духов и счастья. Он приоткрыл глаза и утонул в прощающем взгляде Дженни, склонившейся над ним.

— Ох, Бомбардир, — прошептала она, — что мне с тобой делать?


Миллер присел в ногах кровати Маллори, который по своему положению и занимаемой должности получил отдельную палату, и приготовился отчитываться. Стоило поспешить, с минуты на минуту ждали супругу инспектора, а в углу палаты уже благоухали цветы от нее.

— Так ты оставил парочку наедине? — сурово осведомился Маллори.

— Так точно! — с готовностью отрапортовал сержант. — Он не собирается бежать.

— А что с его ногой? Плохи дела?

— Если верить консилиуму специалистов, то ничего хорошего. Хромать ему до конца своих дней. И то счастье, могло быть хуже.

— Во всяком случае, его профессиональная деятельность на высоте отпадает. — Маллори, казалось, сменил гнев на милость.

— С этой точки зрения, судьба наконец-то позволила ему вытянуть выигрышный билет, — хмыкнул Миллер.

Маллори с сомнением присвистнул.

— Сомневаюсь! Воровка никогда не станет прачкой. Черного кобеля не отмоешь добела. Слыхал? А Дойл — великий ворюга. На голову выше прочих. Он, можно сказать, талант, изобретательный и не из робкого десятка. Если хорошенько подумать, поймешь, что он не совершил ничего сверхъестественного, принимая во внимание его прошлое. Ты еще попомнишь мои слова, он придумает еще что-то мерзкое!

И он был скорее всего прав. Только Миллеру не с руки было сдаваться без боя.

— Но, с другой стороны, если бы не он, Дженни Краудер значилась бы под номером пять среди жертв в списке Фокнера, а мы так и топтались бы вокруг да около. Также следует признать, что без его помощи мы… гм… лично с вами… гм-м-м… оказались бы в достаточно… гм… опасной ситуации…

— Именно так и посмотрит на это наша доблестная пресса и справедливое общественное мнение, — горестно признал Маллори. — Не перетрудись, вбивая мне в голову всю эту кипу банальностей. А кстати, может, тебе будет интересно услышать, — он хитро прищурился, — что я недавно отправил рапорт в Лондон, в котором ходатайствую о применении к Дойлу всевозможного и всяческого снисхождения.

Сомнения отпали.

— По-вашему, чем это кончится? Может, амнистией?

— Ты с ума сошел, нет, конечно! Если ему еще сильно повезет, он получит оставшийся срок условно и, может, его выпустят через десять месяцев, как бы и вышло, не ударь в его башку «ветер свободы».

— Не столь уж плохой финал, господин старший инспектор.

— Худший из всех, Миллер, хуже не бывает. Сам убедишься, что он пойдет по протоптанной дорожке.

— Все свои сбережения до последнего пенса ставлю на Дженни Краудер, — заявил Миллер и торжествующе улыбнулся. — Пожалуй, господин инспектор, будет лучше, если я покину вас. На мой взгляд, вам давно пора «баиньки».

— А с таким видом, как у тебя, малыш, давно пора зябнуть в могиле.

Миллер постарался вспыхнуть благородным негодованием, но соглашательски остановился у двери палаты, опустив ладонь на ручку. Маллори сам окликнул его:

— Эй, юноша!

— Господин старший инспектор? — вопросительно выгнул брови Миллер.

— Мне почему-то вспомнилось наше небольшое пари, ну то, касательно Филлипса. Так как я и предсказывал, что именно он убил Грейс Пакард, но, принимая во внимание все обстоятельства, ты выиграл фунт. И без разговоров. — Старший инспектор Скотленд-Ярда здоровой рукой дернул за кисточку шнура, заменяющего выключатель. В палате стало ненамного темнее, Миллер, согласно вздохнув, медленно вышел из палаты больного, тихо прикрыв за собой дверь.

Он сразу нашел свободный лифт и без остановки спустился в главный вестибюль больницы, где успел заметить Джека Брейди, который о чем-то доверительно беседовал с медсестрой, которая только что заступила на ночное дежурство. Когда Миллер подошел к ним, сестра, переборов смущение, заметила:

— Боже! Вы выглядите как привидение. Вы должны немедленно лечь в постель!

— Если это приглашение, мадам, то я готов, — откликнулся сержант и поцеловал ее в щеку.

Брейди сунул трубку в карман и подхватил приятеля под локоть.

— Пошли, Ник?

— В ближайшую забегаловку. Но ты еще раз убедишься, как двойная порция виски творит чудеса, ставя людей на ноги, а после я сам завезу тебя домой.

— Вот истинный ирландский джентльмен! Джек, Бог сторицей воздаст за твое доброе сердце! — прищурившись, воскликнул Миллер.

Они вышли вместе из холла, дружно раздвинув стеклянные двери. Дождь недавно утих, но о том, что он лил несколько дней, забыть было невозможно. Миллер глубоко вдохнул свежий и влажный воздух и сразу же поморщился от нестерпимой боли в искрошенных ребрах.

— Джек, ты заметил, — пробормотал он, — что ад всегда сегодня? Никак не перенести его «на потом».

— Именно поэтому хороший полицейский и выигрывает, Ник! Как бы он трусил, зная, что завтра разверзнется пекло? — серьезно ответил Брейди. И они плечом к плечу стали спускаться с крыльца.

Загрузка...