Ярый Рай (СИ)

Глава 14 Подари мне цветы!

Рональд работал во дворе и неотрывно смотрел в сторону леса. Она ушла туда с утра. Она ушла сразу после завтрака, вместе с лесным чудовищем. Ей не терпелось в лес уйти. Она весь завтрак улыбалась. Всем. И ему, и Грэгору, но чаще всего — супругу. Она сияла.

«Почему так долго? Что они там делают?..» — то и дело всплывали колющие мысли, а глаза упорно смотрели не на то, что руки делают, а в лес. И Рональд понимал, что еще немного, еще чуть-чуть — и он не сможет делать вид, что с ним все хорошо. Он выдаст себя с головой. И хозяин обо всем догадается. И тогда… тогда…

Что сделает Грэгор, если узнает? Оставит ли он потенциальную преграду на пути к важному делу в доме? Преграду, которая может все испортить? К которой девушка тянется сама, возможно, и забавы ради, но все же? Которой она говорит прекрасные слова? Которая от таких слов теряет голову и хочет к девушке прикоснуться, обнять, прочувствовать ее, пригладить волосы, убрать за ухо прядь?..

Рональду хотелось плакать. Он чувствовал себя как на минном поле: сделай один неверный шаг — и все рухнет в одночасье. На месте трудно устоять, идти вперед — опасно. Он только представил, что когда-нибудь потеряет голову и все-таки ее обнимет, и вдруг их увидит Грэгор, и все поймет, и… и… додумать дальше не получалось, там все было перетянуто леденящей мглой.

Рон посмотрел вокруг себя. Любимый дом, любимый двор, Грэгор, промелькнувший у окна, Биззи на поляне, цветы, ворота. Он прикипел к дому всей душой, знал каждый куст и каждый камень, любил Грэгора всем сердцем, и вдруг представил, что может всего лишиться, по собственной вине. Вот так вот, сразу, раз — и все. Его здесь нет. И так ему стало жутко, что холод по нутру разлился. Он не мыслил себя без этого места, врос в него, стал его частью.

А потом Рон представил, что больше никогда не увидит Лизу. И стало еще страшнее, до одури.

Она незаметно стала для него всем, смыслом жизни, ему безумно нравилось делать что-то для нее, заботиться о ней, готовить то, что она любит, выносить ей зонтик, плед, убирать волосы с расчески, заваривать утром чай с сухими ягодками земляники и многое, многое другое; и без нее, без ее приятных слов, без сказанного вслух «спасибо», без ямочек на щеках, без хитрого лисьего взгляда — для Рона весь мир бы померк и рухнул. Мир уже рушился. С тех пор, как он вышел на крыльцо и в первый раз ее увидел. Испуганную, хрупкую такую, с серьезным взглядом, с кровоподтеком на щеке. Он ненавидел того, кто посмел ее тронуть. Он ненавидел Ярого, которому она предназначалась. Себя он тоже ненавидел, за то, что так тянулся к ней.

Рон чувствовал себя в смертельной западне.

С огромнейшим трудом прогнал прочь гнетущие мысли, умылся ледяной водой, попробовал отвлечься на дела. Собрал груш и яблок к столу — потому что она их любила, и потому, что, по словам Грэгора, в ее положении полезно есть побольше фруктов. Помыл, отрезал все лишнее, сложил в красивую вазочку и поставил напротив того места, где она сидела. Пока еда не приготовилась, быстро собрал белье с веревки, сложил в аккуратные стопки. Земля у гербер пересохла, и между прочим Рон набрал из колодца ведро воды и выставил его на солнце — чтобы нагрелась для полива.

Подумав, добавил в вазочку с фруктами ягод. Без клубники. Потому что Лиза клубнику разлюбила. Наверное, не стоило тогда набирать целое ведро и ограничиться тарелкой, но кто же знал, что она за вечер её съест…

Перед тем, как поставить чайник на огонь, отлил из него немного воды. Чтобы разбавить чай ей — она не любила горячий.

Зеленое полотенце повесил на ее стул. Она всегда пользовалась именно им, потому что у Лизы любимый цвет — зеленый. У нее и крохотная заколка в волосах, удерживающая непослушную прядь — зеленая. И большая часть одежды. И глаза. Красивые, зеленые глаза.

Услышал, как хлопнула входная дверь. Услышал ее звонкий голос. Обрадовался так, что чуть не обжегся об раскаленную плиту. Подхватил с полки стопку посуды. Вся белая, а одна тарелочка — с зеленой каемкой. Единственная уцелевшая из тех, что он умудрился перебить в первые дни переезда, извлеченная из-под груды обломков. Она много значила для него, навсегда осталась особенной, символом чего-то светлого и большого.

Как можно более красиво расставил все на столе, ей — ту самую тарелочку; долго вспоминал, по какую сторону кладутся вилки, по какую ножи, к огромному огорчению так и не вспомнил. Разложил еду. Позвал всех обитателей обедать.

Она пришла и села напротив. И девушка на Рона внимания почти не обращала, скользила равнодушным взглядом, мимолетно, задумавшись о чем-то, накручивая на палец прядь; и как-то странно себя вела. Щупала скатерть, долго смотрела на вилку, словно в первый раз ее увидела; проводила по гравировке ногтем, украдкой попробовала металл на зуб. И переговаривалась с супругом молча, тот опять жесты подавал.

Лиза так сильно погрузилась в себя, что вожделенное «спасибо» в конце обеда не сказала. Просто встала, перекинула косу через плечо и ушла.

Расстроенный Рональд убрался на кухне, прихватил острый ножик, новые ленты и вышел во двор. Перенес к цветам ведро с согревшейся водой, взял ковшик, сел на землю, полил герберы. Задумался. Обычно уход за клумбами отвлекал его и Рон забывал обо всем на свете, но сегодня отречься от мыслей никак не получалось, и в голове прочно стояла она. «Зачем Лиза сказала, что я ей нравлюсь?..» — спросил он ближайшую лиловую герберу, покачивающуюся на ветру. Та в ответ промолчала, как обычно, и стало еще грустнее.

«Да и что я могу ей дать?» — с тоской подумал Рональд. У него ничего нет, не было и не будет. Его судьба — всю жизнь зависеть от Грэгора, надеяться на его милость. А хозяин не вечен и ему уже немало лет. Что будет дальше? Неизвестно. Да и потом, Рональд проигрывает Ярому во всем: тот свободен, независим, грамотен, умен, силен и умеет делать волшебные вещи, неподвластные Рону, он странный и загадочный. И если с Грэгором что-то случится, то Лизу с Ярым ждет, как минимум, не безнадега. Чудовище не мечено лицом и сможет что-нибудь придумать; а что может предложить невольник с хищной татуировкой, маленький и низкорослый, которому никогда не стать свободным? Грэгор с трудом научил Рона читать хотя бы по слогам, писать он так и не научился; освоил счет, а складывать или вычитать не очень получалось; у него нет особых способностей и знаний, нет перспектив, возможностей. Шаткое будущее. Удивительно, что девушка на него, такого, вообще внимание обратила.

Рональд только сейчас понял, в каком плачевном положении находится. Единственное, что он может предложить — самого себя, а нужно ли оно Лизе? Смешно. И потом, девушка просто сказала, что он ей нравится, а мало ли, что именно она имела в виду? Это каким же нужно быть наивным глупцом, чтобы сидеть и строить какие-то планы, из-за пары оброненных слов!.. Да его за одни только мысли, что он думает сейчас, следует выпороть хорошенько и выбить дурь из головы, чтобы не мнил о себе много; отправить работать на поля, где он и родился, заставлять пахать с утра и до ночи, до изнеможения, чтобы…

— Привет. А что ты делаешь? — раздался мелодичный голос за спиной. Рон от неожиданности облил себя водой и выдернулся в реальность. Позади стояла девушка и с любопытством на него смотрела. Он тут же обо всем забыл, в голову закралась эйфория.

— Я… я букет хочу собрать.

— Вот из этих маленьких подсолнухов и больших ромашек? — присела Лиза рядом.

— Да нет же, — улыбнулся он. — Это не подсолнухи и не ромашки. Это герберы.

— Я в них не очень разбираюсь. Ну то есть розу я еще узнаю, а остальное не совсем, — она задорно прищурилась. — А можно мне посмотреть, как ты его будешь делать?

— Конечно можно. А давайте по вашему вкусу соберем тогда? — воодушевился Рональд. — Тебе какие больше нравятся?

— Вот эти, желтые, — указала она на «маленький подсолнух» и удобнее села на траве, поджав под себя ноги.

Рональд взял ножик и подрезал сочный стебель. Еще один. Еще. Еще.

— Из всех желтых не очень красиво будет, разбавить бы. Белыми или красными. Тебе какие больше нравятся? — поднял на нее глаза.

— Давай белые, — хитро улыбнулась девушка. И ямочки на ее щеках мигом прогнали недавнюю хандру.

Рональд срезал три белых цветка. Сел с ней рядом, разложил на траве цветы, и, подхватывая по одному, быстро сложил букет, укладывая герберы по спирали, несколько раз повернув их вокруг оси в левой руке.

— А-а, смотри, он как цветочный шарик! — восторженно ахнула девушка.

— Стебли голые, их бы прикрыть. У нас только папоротник растет, — Рональд поднялся, подошел к забору, срезал три крупных листа. — А под них можно чуть-чуть мелких цветов добавить, можно даже и ромашек, вот этих, кустовых, вам что больше нравится, ромашки или вот, хризантемы?

— Ромашки.

— Хорошо. Сейчас, — он сорвал три тонкие ветки с ромашками, вплел их между стеблями, обложил листьями папоротника, расправил, зубами зажал ленту, белую, отмотал с пол метра, разрезал ножиком — и надежно перевязал весь букет аккуратным бантом. Подровнял стебли, показал результат Лизе.

— Как красиво! Какой ты молодец! — в восхищении выдохнула она. — Где ты так научился?

— Меня садовник научил, в том доме, где я раньше жил. Теперь их надо в вазу, воды главное много не наливать, иначе стебли гнить начнут, и в вашу комнату поставить. Они долго не вянут. У нас на кухне как раз есть подходящая, — растерянно ответил Рональд. А внутри него все пело.

— А ты знаешь, — девушка поднялась с земли и встала напротив. — Мне ни разу не дарили цветы. Давай ты мне не просто его дашь, а подаришь?

— Подарить? А я ни разу не дарил, — смутился он порядком.

Рональд посмотрел на дом, пробежался взглядом по всем окнам — не видит ли Грэгор? — и решил попробовать. Она же просит. Стоит напротив, смотрит на букет восторженными глазами и ждет. А разве ей можно отказать? Вот только Рональд слабо представлял, как это делается, и в чем разница между подарить и просто дать, а еще его одолели сомнения — ведь подарить ей что-то, это уже не молча обожать. Это считается ухаживанием, открытым. Это под строжайшим запретом. Такое с рук уж точно не сойдет. Подобное хозяин подавно не простит.

А Лиза стояла, смотрела и ждала. Среди цветов, в его рубашке.

И Рональд улыбнулся, галантно протянул букет, склонил голову и сказал:

— Лиза, это тебе. Самой прекрасной девушке на свете.

— Спасибо! — приняла она букет и тут же зарылась в цветы носом, вдыхая сладкий аромат. — Мне это так… приятно очень, — девушка опять растерялась, как и тогда, на крыльце под звездами, и так же мило улыбнулась.

И Рональд понял, что тает. И что ради блеска этих глаз и ради ямочек волшебных соберет хоть тысячу букетов. И ни один не даст! А все до одного — подарит.