Ястреб и голубка

Глава 14

Проснувшись посреди ночи, Сабби обнаружила, что Шейна в постели нет. Он стоял, прислонившись к раме высокого окна и устремив взгляд в темноту.

— Тебе хуже? — воскликнула она, вскочив в испуге.

— Нет. Просто меня кое-что тревожит. — Он подошел к кровати и присел на краешек. — Сабби, когда я лежал без сознания, я что-нибудь говорил вслух?

Наступило долгое, томительное молчание.

Сабби обдумывала свой ответ. Потом спокойно сообщила:

— Ты рассказал мне все.

Он оцепенел.

— Все?

Она медленно наклонила голову.

— Два отца… две страны… два долга верности… твой друг Фиц…

Он резко прижал ладонь к ее губам, а потом длинными, сильными пальцами погладил ее по шее.

— Если бы я следовал велениям разума, я должен был бы тебя убить… — выдохнул он.

Она бесстрашно взглянула на него и промолчала.

— Но я последую велениям сердца… а я тебя люблю. — Теперь он ласково коснулся ее лица. — Я все думаю, Сабби… Неужели ты сможешь предать меня?

Он не спрашивал; скорее, он размышлял вслух, но она дала ответ немедленно, хотя сама терялась в догадках — сказала ли она при этом правду или солгала:

— Если я захочу посчитаться с тобой за все провинности передо мной — неважно, будут ли то провинности настоящие или воображаемые, — моя месть будет моим личным делом.

Я не стану предавать тебя ни короне, ни королеве, потому что ни месть короны, ни месть королевы не принесет мне удовлетворения.

Это будет только месть Сабби, — предупредила она его напрямик.

Он поцеловал крошечную родинку у нее на щеке, и голова у него закружилась от ее близости.

— Вся моя душа принадлежит тебе. Благодарение Господу уже за то, что мне не приходится разрываться еще и между двумя женщинами.

— Так уж и не приходится, Шейн Хокхерст-О'Нил? — спросила она с упреком. — А как насчет твоей жены?

— Она для меня ничего не значит, — пылко заверил он ее.

Итак, объявив о своей любви к ней, он попутно сбросил со счетов жену. Сабби так вознегодовала, что тонкая редкая нить, протянувшаяся было между ними, порвалась… и все из-за того, что она ревновала к самой себе!

Перед рассветом страсть снова бросила их друг к другу. Его снедала жгучая потребность еще и еще раз убедиться, что она принадлежит ему душой и телом; а ее — потребность заполнить пустоту внутри, чтобы та бесценная нить соединилась вновь. Обоих обуревала жажда сплавить воедино их тела, чтобы возместить все дни и ночи, которые они прожили друг без друга. И, как всегда, их объятия были такими, словно они соединялись в первый раз.

Он спал так крепко, что даже не почувствовал, когда она встала с кровати. Она надела халат и вышла, чтобы принести завтрак — последний завтрак, который им предстояло разделить на этот раз. Она понимала, что теперь, когда он выздоровел, ей следует вернуться ко двору. В любой день королева и двор могли сняться с места и перебраться в Уайтхолл для открытия парламента — на весь блистательный, праздничный зимний сезон.

В тот момент, когда она принимала от Мэйсона поднос, оба услышали звук подъехавшей кареты. Он двинулся к парадному холлу, и Сабби последовала за ним на некотором расстоянии, теряясь в догадках, кто мог заявиться сюда в столь ранний час. Через холл шла элегантная женщина.

— Мэйсон, доброе утро! Пошлите слуг внести в дом мои вещи. Боюсь, я их набрала возмутительно много… как обычно. — Внезапно на ее красивом лице отразилось изумление: она заметила Сабби, одетую, как было сказано, весьма по-домашнему. — Дорогая моя, вы, должно быть, молодая жена Шейна? Дайте вспомнить… ах да, вы — Сара, правильно? Он устраивал все это в таком секрете, что я больше ничего о вас не знаю! — Она окинула Сабби одним внимательным взглядом с ног до головы; от этого взгляда не укрылись ни спутанные волосы, ни явная неполнота наряда. — Зато Мэтью рассказывал мне, как вы прелестны. Да воистину очаровательна, — великодушно заметила дама и представилась:

— Я Джорджиана, мать Шейна.

У Сабби чуть язык не отнялся.

— Нет, нет, я не… то есть я, действительно… но я не… О, проклятье!

— Я прекрасно понимаю ваши чувства — полоумная свекровь нагрянула, чтобы отравить вам супружескую идиллию! Если бы я только знала, что он привез вас в Темз-Вью, я бы держалась на расстоянии, но, дорогая моя, клянусь, я приехала в Лондон на один день — мне нужно сделать кое-какие покупки, а потом я отправлюсь восвояси!

Перед Сабби стояла нелегкая дилемма. Застигнутая врасплох, обезоруженная теплым обаянием свекрови, она не могла допустить, чтобы эта женщина считала ее шлюхой.

— Джорджиана, — сказала она. — У меня есть секрет, и я хочу вам открыться. Прошу вас, позавтракайте со мной и выслушайте мою исповедь.

Заинтригованная, Джорджиана сняла перчатки и шляпку и в сопровождении Сабби прошествовала в маленькую утреннюю гостиную, где был разведен уютный огонь, отгоняющий знобящую октябрьскую прохладу.

Джорджиана отрезала себе внушительный ломоть копченого окорока с соусом из можжевеловых ягод, и Сабби приступила к повествованию:

— Ваш сын женился на мне ради клочка земли в Ирландии, потому что эта земля была моим приданым. Он даже не счел нужным показаться на собственной свадьбе. Он прислал в Челтенхэм Мэтью, чтобы тот женился на мне по доверенности.

На лице Джорджианы отразилось явное неодобрение. А Сабби продолжала:

— Меня он приказал доставить в Блэкмур, а сам не долго думая отправился сопровождать королеву в поездке по стране.

— Ах, старая карга! — вырвалось у Джорджианы.

Сабби улыбнулась:

— Я вижу, симпатии у нас общие.

— С вами обошлись возмутительно! — негодующе воскликнула Джорджиана.

— Да, я и возмутилась, но заодно придумала, как отомстить. Я явилась к своей тетушке-придворной, леди Кейт Эшфорд, с твердым намерением стать метрессой Шейна. Он понятия не имеет, что женат на мне.

— О-о, да это прямо как в пьесе Уилла Шекспира! Но, Сара, вы, должно быть, очень смелая женщина, если решили одурачить такого опасного человека, как Шейн.

— Пожалуйста, не называйте меня Сарой.

Здесь меня все знают под именем Сабби Уайлд. Только вы двое — вы и Мэтью — знаете мою тайну.

— Ну конечно, вы же ирландка. Мы ничего не боимся! Милая моя, вы так напоминаете мне мою собственную молодость… О, вы сыграли с ним великолепную шутку, но он этого вполне заслуживает. И я не стану портить вам игру.

Вы сами скажете ему, когда сочтете нужным.

— Сабби! — послышался звучный голос. — Черт побери, что это за коробки с тряпьем?

Когда, разрази меня гром, ты успела прокатиться по лавкам?! Я держал тебя в постели пять дней! — Высокая фигура Шейна показалась на пороге малой гостиной, и тут он заметил свою родительницу, которую его слова вогнали в краску. — Джорджиана, ты прекрасно выглядишь, — сообщил он спокойно.

— Шейн, милый, меньше всего я хотела бы вам помешать.

— А ты и не мешаешь. — Покровительственным жестом он обнял Сабби за плечи и улыбнулся ей. — Любовь моя, я понимаю, тебе будет трудно поверить, что такая изысканная леди могла произвести на свет такого отпетого нечестивца, но это действительно моя мать Джорджиана. — Он прямо взглянул в глаза матери, такие же синие, как у него. — Это Сабби Уайлд, госпожа этого дома.

Сабби покраснела и высвободилась из его руки.

— Мне надо одеться, — пролепетала она и ускользнула из комнаты.

Оставшись один на один с матерью, Шейн сказал:

— Я понимаю, это дурной тон — допустить пребывание матери и метрессы под одной крышей, но я не приношу извинений, Джорджиана.

— Господь с тобой, Шейн! Надеюсь, я не настолько вульгарна, чтобы изображать оскорбленную добродетель. — Она звонко рассмеялась. — Я в восторге, что у тебя такой превосходный вкус.

Поднявшись наверх, в спальню, он обратился к Сабби:

— Извини меня, сердце мое. — Он нахмурился. — Ради всего святого, не проговорись, что я был ранен.

Он тихо выбранился, и она видела, что он всерьез встревожен.

— Незачем тебе ходить с таким кислым видом: я сегодня вернусь ко двору.

— Кровь Господня, Сабби, надеюсь, ты не считаешь, что я настолько лицемерен. Я не тебя хочу держать подальше от Джорджианы, а О'Нила.

— Вряд ли он здесь появится, — усомнилась она.

— Появится, — мрачно возразил Шейн. — Сегодня я приму его на борт, чтобы доставить обратно в Ирландию.

— Проклятье, Хокхерст! Ты даже не считаешь нужным предупредить меня, когда собираешься покинуть страну. Тебе и в голову не приходит поделиться со мной своими планами.

Когда же мы снова увидимся? — потребовала она ответа.

— Я не привык советоваться с женщиной насчет своих планов. И не воображайте, сударыня, что мне нужно ваше разрешение, чтобы уйти из дома или вернуться, — предупредил он ее опасно-холодным тоном.

— Убирайся ко всем чертям! И этого мерзкого О'Нила с собой прихвати! — в ярости выкрикнула она.

Ей надо было во что бы то ни стало скрыть свой страх: она-то знала, что из-за О'Нила Шейн может погибнуть.

Шейн угрожающе шагнул к ней, но едва его руки коснулись ее плеч, гневное движение обернулось лаской: он обнял ее и привлек к себе.

— О'Нил смертельно опасен для Джорджианы, я должен сегодня же ночью увезти его.

«Нет!» — хотелось ей закричать, но было ясно, что остановить его она не сможет. Отстранившись, она предложила:

— А почему бы тебе не прибегнуть к другому средству? Знаешь поговорку — клин клином вышибают? Если ты не хочешь, чтобы она упала ему в объятия, найди ей другого.

— Кого? — спросил он безрадостно. — Кто, во имя Господа, сумеет хоть что-нибудь противопоставить этому проклятому ирландскому обаянию?

Он выругался и отшвырнул попавшийся под ноги табурет через всю комнату.

— Другой ирландец, — подсказала она мягко. — Под этой самой крышей, в двух шагах от тебя находится человек, у которого мужества хватит на двух О'Нилов, а обаяния — на трех! И притом он твой друг!

— Барон? — спросил он, не веря своим ушам.

— Попроси его переодеться и пригласи к ужину; за столом будем только мы четверо.

— Он на это не пойдет, — упрямился Шейн.

— Для тебя он пойдет на все. Только попроси.

Хрустальная люстра обеденной залы в Темз-Вью сияла сотней свечей. Стол, накрытый на четверых, был великолепен: тяжелое серебро, венецианское стекло, скатерть и салфетки из белоснежного полотна. В центре красовались поздние белые розы. Кавалеры, одетые строго по этикету, подали дамам кресла с высокими спинками.

— Какой приятный сюрприз, что вы снова в Англии, дорогой Фиц. Я полагал, что вы постоянно живете во Франции, — импровизировал Шейн.

— Я просто счастлива, что познакомилась с другом Шейна. Он никогда не посвящает нас в свою личную жизнь, — ворковала Джорджиана.

Она не могла скрыть восхищения, которым так и лучились ее глаза, когда она вглядывалась в человека, разделявшего с ними трапезу.

Его одежда и манеры были выше всяких похвал; музыкальный, глубокий голос ласкал слух; мало того, что он был приветлив и прост в обращении, — он еще и держался так, словно был с нею знаком долгие годы.

— Ваша фамилия наверняка не ограничивается одним слогом, сэр, — полюбопытствовала Джорджиана как бы между прочим. — Не могу же я называть вас «Фиц».

— Его полное имя — Фиц-Клер, — на ходу придумал Шейн.

Барон сердечно улыбнулся Джорджиане:

— Пожалуйста, называйте меня Фиц. Это так приятно звучит в ваших устах.

Она опустила ресницы и подняла их вновь.

— Фиц-Клер — это ирландское имя, сэр, и все же в вашей речи я не слышу ни малейшего признака ирландского говора.

— Фиц воспитывался в Европе. Он провел юность в путешествиях — Париж, Брюссель, Венеция, — сообщил Шейн. На этот раз он не лгал. Граф Десмонд посылал сына в Европу, чтобы он там получил образование. Возможно, для того, чтобы уберечь его от пагубного влияния кое-каких тупоголовых неотесанных ирландских дикарей.

Сабби, совершенно ошеломленная, вынуждена была прилагать немалые усилия, чтобы не пялиться самым неприличным образом на преображенного Барона. Волосы, которых не скрывал его обычный капюшон, блестели серебром, а темные глаза так и сверкали. Оказалось, что его монашеский балахон скрадывал крепко сбитую фигуру, и Сабби легко могла вообразить, как бугрятся под одеждой его мышцы. При этой мысли она залилась красной, и Шейн, перехватив ее взгляд, изумленно поднял бровь. Господь всеблагой, думал он, как же она похожа на его мать! Они не напоминали друг друга ни цветом волос, ни цветом глаз, но духовно они безусловно были сродни.

В их глазах вспыхивал вызов, который мужчина не мог не принять. Придется быть очень осторожным, чтобы Сабби не забрала над ним слишком большую власть.

Барон развлекал Джорджиану рассказами о своих путешествиях. Разговор его отличался занимательностью и мог легко переходить от предмета к предмету; со знанием дела он толковал о людях, яствах, обычаях разных народов, политике или мореплавании. Она не могла противиться притяжению к человеку, который посвятил ей безраздельно все свое внимание.

Более лестного дара никогда не преподносил ей ни один мужчина.

Увидев, что они полностью поглощены друг другом, Шейн снова обратился к Сабби.

Они прощались всего-то на несколько дней, но каждый тревожился за безопасность другого. Она была на редкость немногословна, и уже по этому признаку он мог понять, как она сердита на него за неожиданный отъезд.

Она возвела между ними барьер, и он надеялся проникнуть за этот барьер с помощью нежных слов.

— Барка готова, вечером тебя отвезут в Виндзор, — тихо сообщил Шейн, накрыв ладонью ее руку. — Будь осторожна, любимая, и помни: если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, а связаться со мной ты сама не сможешь — имей в виду: в конюшне всегда будет находиться кто-либо из моих людей.

Сабби высвободила руку и резко осадила его:

— Я позабочусь о себе сама! Мне никогда не известно, куда ты подался, так что у меня нет выбора. Пойду-ка я наверх, прежде чем явится этот самонадеянный грубиян. Видеть его не желаю!

— Он оскорбил тебя, голубка?

— Он с такой насмешкой отзывался о независимости англичанок! Бахвалился, что в Ирландии получаются примерные жены, потому, видите ли, что их регулярно тискают в постели и охаживают по мягким местам! — Глаза у нее сверкнули. — Ну, а я ему на это сказала: уверяю вас, Шейн тискает меня в постели регулярно и управляется с моими мягкими местами всегда, когда мне это потребуется!

— Ирландская врунья! — прошептал Шейн и поднес к губам ее руку.

Пальцы этой руки оставались жесткими и холодными, и она высвободила их с откровенным нежеланием идти на мировую.

Сабби вышла из-за стола, и остальные последовали ее примеру. Когда Фиц помогал Джорджиане подняться с кресла, она бросила через плечо:

— Я решила на весь зимний сезон перебраться в Хокхерст-Мэнор. Это всего лишь сорок миль пути… Я была бы рада вашему обществу, если, конечно, деревня не нагоняет на вас смертельную скуку.

Он галантно отозвался:

— В вашем обществе, миледи, я никогда не соскучусь. Не удивляйтесь, если я пойму ваши слова буквально и действительно заеду повидать вас.

Она искоса взглянула на него так, что у него дух перехватило.

— Сделайте милость, приезжайте, — пригласила она.

Барон откланялся под тем предлогом, что ему пора уходить, но на самом деле он намеревался переодеться и поспеть вовремя, чтобы сопровождать Шейна в Ирландию. Если бы он прикрывал друга с тыла в злосчастную ночь, когда тот встречался с О'Нилом, Шейн не получил бы ужасную рану в бок, которая едва не стала смертельной.

Поднимаясь по лестнице, Сабби услышала доносящийся с площадки перед подъездом звук шагов и предоставила отцу, матери и сыну возможность без помех насладиться редким удовольствием побыть вместе.

— Хью! — ахнула Джорджиана, узнав резкие крупные черты О'Нила.

Он окинул неодобрительным взглядом ее нарядное платье с глубоким вырезом, бриллиантовое ожерелье и кружевной веер, которым она так грациозно обмахивалась; но цветущая полнокровная женщина, украсившая себя этими финтифлюшками, ни в малой степени не утратила в его глазах своего очарования.

Как ни странно, Шейн больше не боялся оставить их лицом к лицу. Каждый из них был хозяином своей жизни — им и решать, как быть дальше.

— Пойду переоденусь. Через полчаса буду готов, — сказал Шейн, оставляя их наедине.

Сабби была удивлена, обнаружив, что Шейн последовал за ней наверх. Удивлена и обрадована. По крайней мере, это означало, что кое-какую власть над ним она имеет. Подняв брови, она холодно заметила:

— Я думала, мы уже попрощались.

— Богом клянусь, Сабби, из-за тебя можно рехнуться. Зачем ты возводишь между нами барьеры? Хочешь посмотреть, как я их стану крушить?

— Это ты ставишь барьеры! Ты в любую минуту можешь сорваться с места, и я до последнего момента ничего об этом не буду знать. А когда ты возвращаешься и тебе требуется, чтобы я согрела тебе постель, ты считаешь, что можешь поманить меня мизинцем — и я тут же прибегу?

— Ты ведешь себя как сварливая жена. Жена мне отнюдь не требуется. Одна уже у меня есть, припоминаешь? — глумливо поинтересовался он.

— Об этом прежде всего должен помнить ты! Да при твоей-то заботе о ней она давно могла отдать Богу душу!

Доведенный до белого каления, он воздел руки к небесам:

— Вот я и дождался! Теперь моя любовница изображает мою жену.

Она прижала ко рту ладонь — чего доброго, у нее вырвется признание, что она и есть его жена. Во что бы то ни стало она должна приберечь в рукаве этот козырь — приберечь до того момента, когда раскрытие тайны сможет принести ей наибольшую выгоду.

Двумя крупными шагами он приблизился к ней вплотную. Она довела его до предела. Он грубо прижал ее к себе и наградил прощальным поцелуем, не оставляющим сомнений насчет того, кто здесь хозяин. Почувствовав, как начинает понемногу ослабевать ее сопротивление, он высокомерно бросил:

— Когда вернусь, пошлю за тобой слугу.

Сабби так и осталась с открытым ртом.

«Да провались ты к черту в пекло, Хокхерст», — мысленно возопила она.

На верхней площадке лестницы Шейна ожидал Барон. Снизу доносились голоса, и оба, не сговариваясь, прислушались.

— Ты куда больше похожа на англичанку, чем на ирландку, женщина! Вроде вашей королевы — проводишь слишком много времени на охоте, раскатываешь верхом, сидишь за картами, сплетничаешь с глупыми бабенками и просаживаешь монеты на побрякушки. — Он шагнул к ней и бесцеремонно схватил за плечо. — А я все равно хочу тебя, лапушка. Возвращайся-ка ты со мной в Ирландию!

Джорджиана невольно сравнивала его с другим — с тем, кто провел с ней рядом минувший вечер.

Тот, кто стоял перед ней сейчас, не утратил грубой привлекательности самца. Но она острее, чем прежде, ощущала отталкивающую сторону его натуры — злобную, самодовольную потребность повелевать. Жажда власти разрослась в нем настолько, что была уже почти сродни безумию. Он вбил себе в голову, что должен стать королем Ирландии, взойти на ирландский трон, и не намерен был соглашаться на меньшее или задумываться: кем или чем придется пожертвовать. Теперь она понимала, что и сама внесла свою лепту в эту череду жертв. Она отдала ему Шейна, полагая, что такого замечательного сына он будет заботливо пестовать, а вышло наоборот. Он безжалостно использовал Шейна для достижения собственных целей и намеревался использовать в будущем. Только смерть могла положить этому конец, и она горячо молилась, чтобы дело не завершилось столь плачевно.

— Нет, Хью, — сказала она спокойно. — Мне нравятся мои побрякушки. Я слишком стара, чтобы отказаться от своих привычек и удобств, променяв их на существование в нагромождении бесплодных скал, которое ты называешь Дунганнон. Ты можешь уделить женщине лишь малую кроху любви. Тебя гораздо сильнее волнуют кланы, которые ты желаешь объединить, — твои Мак-Гайры, О'Хара, О'Донны, О'Салливены и О'Рурки.

Он еще раз злобно уставился на ее бриллиантовое ожерелье.

— Блудница вавилонская! — прошипел он.

— Мы готовы, — послышался звучный голос с порога.

Джорджиана облегченно вздохнула, когда, подняв глаза, увидела Шейна и Барона, одетых в черные плащи для предстоящего путешествия.