Йоркширская роза

Глава 2

Прекрасным майским утром 1910 года Лиззи Сагден стояла на парадном крыльце своего дома в повязанном вокруг талии чистом, без единого пятнышка, фартуке; рукава ее малинового полотняного платья, длинного, до самых лодыжек, были аккуратно закатаны до локтей.

– Роуз! Роуз! – звала она, поглядывая то в одну, то в другую сторону вдоль мощенной булыжником улицы, надеясь увидеть приметную рыжеволосую голову дочери.

– Ты зря теряешь время, мама, – окликнула ее из комнаты, в которую открывалась входная дверь, Нина, сильно повзрослевшая в свои шестнадцать лет. – Она ушла час назад вместе с Дженни Уилкинсон.

Нина держала перед собой альбом для набросков, чтобы лучше оценить только что нарисованное ею изображение платья для прогулок. Оставить его прямым до самого подола или сделать юбку пошире и со свободными складками?

Решив, что прямая юбка будет выглядеть элегантнее, а шелковый кант, которым отделаны ворот и длинные рукава, эффектнее, если, чтобы подчеркнуть талию, сделать от середины плеч два параллельных шва до подола, Нина заговорила с некоторым раздражением:

– Не понимаю, чего ради Роуз проводит столько времени с девчонкой из фабричного коттеджа. Еще подцепит там гнид. – Нина брезгливо передернула плечами с выражением почти что королевского величия на физиономии. – И заразит всех нас.

Лиззи оставила попытки зазвать Роуз домой, повернулась спиной к улице и произнесла с необычной для нее резкостью:

– Хватит вам, мисс ваше высочество: мать Дженни до замужества звалась Полли Рамсден, и Роуз не подцепит гнид или чего-нибудь еще от детей Полли.

Нина забыла о своей дилемме – сделать платье для прогулок синим, как море, с отделкой изумрудно-зеленого цвета или сиреневым с темно-лиловым кантом.

– Что ты можешь знать о семье, которая живет на фабричных задворках, мама? – спросила она, обращаясь, как всегда, к матери так, как – она была в этом уверена – обращалась к своей избалованная и самоуверенная кузина Лотти.

– Тебя это не касается, – ответила Лиззи, решая в эту минуту, что, если она хочет поговорить с Роуз о полученном нынче утром письме, в котором сообщалось, что девочку с сентября этого года принимают в Брэдфордскую школу искусств, надо самой пойти и поискать дочь.

Припомнились ей и те далекие времена, когда ее брат был влюблен в Полли Рамсден, самую красивую девушку-ткачиху из всех, что работали в огромном ткацком цехе Риммингтонов.

Лиззи сняла фартук. Риммингтоны… С чего это они вспомнились ей сейчас – ведь она давным-давно приучила себя не думать о них. Может, потому, что знала о честолюбивом замысле Роуз стать главным художником по гобеленовым тканям на их фабрике?

– Ты приглядывай за кухней, Нина, – сказала она дочери, надевая широкополую шляпу из черной соломки. – В духовке торт с кремом, я не хочу, чтобы мускатный орех пригорел.

Лиззи повернулась и вышла из дома на короткую дорожку, ведущую к улице. И она, и Лоренс прекрасно понимали, что мечта Роуз неосуществима. Каким бы выдающимся ни был ее талант, она не переступит порог фабрики Риммингтонов ни в какой должности, не говоря уже о той, которую доверяли исключительно мужчинам. Женщина-художник – дело неслыханное, но, может быть, управляющий Латтеруорта позволит Лоренсу дать ей работу.

Лиззи шла теперь по чистой, респектабельной улице, направляясь к проезжей дороге. Рукава ее платья были аккуратно застегнуты на запястьях, а не закатаны до локтей, как дома. Она совершала сейчас поступок вполне бессмысленный и понимала это. Новость о приеме Роуз в художественную школу могла подождать до тех пор, пока голод не пригонит девчонку домой. И все же… за все годы, прожитые вместе с Лоренсом на Джесмонд-авеню, Лиззи ни разу не проходила по проезжей дороге, которая отделяла их часть города от длинных улиц, застроенных темными от фабричной копоти коттеджами. Эти улицы тянулись до подножия холма на окраине, и оттуда к центру города текла речка.

Последние два года Лиззи знала, что Роуз познакомилась во время прогулки в близком от них Листер-парке и подружилась с девочкой из коттеджей, чья овдовевшая мать работала ткачихой у Риммингтона. Звали ее Полли.

Теперь, осторожно пробираясь по дороге, то и дело сторонясь телег с мусором и увертываясь от омнибусов, которые тянули такие же клячи, Лиззи думала, узнает ли ее Полли Уилкинсон, урожденная Рамсден, которую так любил ее брат, что хотел на ней жениться.

Собственно говоря, нет оснований полагать, что узнает. Они виделись всего раз, когда Уолтер, желая, чтобы хоть один член их семьи одобрил девушку, которую он надеялся сделать своей женой, познакомил их в маленьком кафе возле Форстер-сквер, в центре города.

Лиззи прошла уже полпути по скверно замощенной дороге, вдоль которой теснились один к другому фабричные коттеджи, и бедность их обитателей становилась все очевиднее с каждым шагом. На улице шумно резвились босоногие ребятишки. Лишь у немногих счастливчиков были на ногах деревянные башмаки. Каменные ступеньки у входных дверей были, однако, чистыми, хорошо выскобленными, а через улицу были протянуты многочисленные веревки, на которых сушилось выстиранное белье, обдуваемое летним ветерком.

– Вы не знаете, в каком доме живут Уилкинсоны? – спросила Лиззи у женщины, стоящей на пороге одной из многих распахнутых настежь дверей.

Женщина опиралась всем своим весом на притолоку, скрестив на пышной груди толстые руки.

– Ну и что, если знаю? – ответила она вопросом на вопрос, окинув Лиззи взглядом с головы до ног и как бы оценивая ее простое и практичное повседневное платье и аккуратные ботинки.

– Я ищу свою дочь. Она подружка Дженни Уилкин-сон.

Женщина слегка пошевелилась, в глазах у нее вспыхнули искорки любопытства.

– Вы что, ма этого бесенка с забавной рожицей и морковными волосами?

Лиззи, распознав по такому вполне точному описанию одну из своих горячо любимых дочерей, кивнула.

Любопытство в глазах у женщины сделалось более явным.

– Уилкинсоны живут позади номера двадцать шестого, – сказала она, указав подбородком в сторону дома, отстоящего от ее собственного еще на два. – Только имейте в виду: Полли Уилкинсон у нас много мнит о себе. У нее в молодости был богатый ухажер, если верно то, что мы слышали.

Лиззи не сделала и двух шагов по темному крытому переходу, ведущему к дому позади номера двадцать шестого, как услышала топот бегущих ног и звонкий девичий смех. Секундой позже белокурая девочка в простом ситцевом платье, преследуемая Роуз по пятам, выбежала из прохода на узкую улицу.

Она замерла на месте, неожиданно увидев незнакомку. Роуз налетела на нее-сзади, и глаза у нее сделались круглыми, как у обезьянки.

– Мама? Откуда ты?.. Как ты узнала?..

– Ты принята в Брэдфордскую школу искусств, детка.

Роуз задохнулась, потом обогнула свою подружку и бросилась Лиззи на шею:

– О, как это чудесно, ма! Просто невероятное чудо!

Лиззи обняла ее. Если что и чудесно, так это художественный талант, которым судьба наградила всех ее детей. Ноуэл в свои восемнадцать лет не проявил ни малейшего интереса к приложению своих способностей в мире коммерции, – но решил искать славы и удачи как свободный художник. Нина горела желанием стать художницей-модисткой, работать в одном из больших центров моды в Лондоне, Париже или Риме. А Роуз… Роуз хотела пойти по стопам Лоренса. Придумывать рисунки для тканей – шерстяных и гобеленовых, такие рисунки, благодаря которым фабрика, на которой она стала бы работать, попала в не слишком многочисленную лигу всемирно известных.

Стремления Роуз были наиболее скромными по сравнению с амбициями брата и сестры, но именно ее стремления потребуют от нее всю энергию, до капельки, всю твердость и упорство ее воли.

С сияющим лицом и блестящими глазами Роуз обратилась к матери:

– Ты не против того, что я пришла к Дженни? Обычно я у нее не бываю. Мы встречаемся в Листер-парке, когда она заканчивает работу, а у меня кончаются уроки в школе. Дженни работает на фабрике с четырнадцати лет и…

– Да замолчи ты, дурочка, – сказала Дженни, нервно хихикая и краснея до корней волос. – Твоей маме ни к чему знать об этом.

Лиззи смотрела в ясные, умные глаза Дженни, гадая, работает ли она именно на фабрике Риммингтона и знает ли, что старший Риммингтон – дедушка Роуз.

– Дженни! – Голос Полли Уилкинсон и ее быстрые, легкие шаги эхом отозвались в узком проходе. – Я приготовила для вас обеих хлеб с соусом от жаркого, идите скорей, пока он не засох.

Она вышла на улицу, залитую солнечным светом, и улыбнулась Лиззи:

– Рада познакомиться. Вы мама Роуз? Я только что…

Голос ее замер.

Лиззи догадалась по выражению ее лица, что Полли ее узнала, но не верит своим глазам. Элизабет Риммингтон в повседневном полотняном платье и простенькой соломенной шляпке? Здесь, в фабричном поселке? Она явно не могла этому поверить.

– Это я, Полли, – проговорила Лиззи, подходя к ней ближе и не думая о том, выглядит ли она в своем скромном наряде так же стильно, как выглядела когда-то мисс Элизабет Риммингтон, единственная дочь самого богатого человека в Брэдфорде. – Я теперь миссис Сагден. Мой муж работает у Латтеруорта, и мы живем недалеко отсюда, по другую сторону Толлер-лейн.

Полли ухватилась за горло огрубевшими от работы руками.

– Я понимала, что Роуз – девочка из более высокого круга, но никак не думала… Даже вообразить не могла…

– Есть у вас кипяток наготове? – спросила Лиззи, сообразив, что лучшее средство вывести Полли из затруднительного положения – чашка свежего чаю за дружеской беседой. – Если есть, я бы охотно выпила чаю. У меня все в горле пересохло.

Полли вдруг рассмеялась – почти так же, как ее дочка несколько минут назад.

– Прекрасно, миссис Сагден. Заходите в дом и выпьем с вами чайку в память о старых временах.

Обе женщины двинулись по крытому проходу. Роуз и Дженни уставились друг на друга. Обе были уже достаточно взрослыми, чтобы понимать, что их дружба не совсем обычна, но могут ли подружиться их матери?

– Интересно, знает ли па? – сказала Роуз – Старшая сестра не знает и за миллион лет не поверила бы этому!

– Я, разумеется, не одобряю этого, дорогая, – сказал Лоренс Сагден в тот же вечер, когда они с Лиззи сидели в приятной прохладе в саду за домом. – Я вовсе не хочу, чтобы Роуз выбирала себе друзей на основании того, где они живут или не живут, однако я всю жизнь работал во имя того, чтобы избавиться от нищеты фабричных коттеджей, и никак не ожидал, что кто-то из моих детей зачастит туда.

Лиззи взяла руку мужа в свою, давая тем самым знать, что понимает его. Ее импульсивное желание посетить Полли Уилкинсон теперь уже не казалось ей особенно разумным, так же как и присутствие Роуз в том доме. Тем не менее она не слишком сожалела о своем поступке. Полли понравилась ей с первой минуты их знакомства, и, если бы Уолтер имел смелость последовать своей сердечной склонности и женился на ней, Лиззи была бы рада такой невестке.

– Не думаю, что эта дружба продолжится после того, как Роуз начнет заниматься в школе искусств, – успокоила она мужа. – Кстати, завтра я собираюсь взять Роуз с собой в магазин, чтобы купить новую папку для рисунков и набор кистей. Нина хочет пойти с нами.

Лоренс улыбнулся:

– Не сомневаюсь, что Нина питает надежду приобрести кое-что и для себя, когда с вашими покупками будет кончено. – Он ласково пожал руку Лиззи. – Ты не возражаешь, любовь моя, если я посижу здесь подольше и покурю?

– Нисколько. Мне еще нужно погладить несколько вещей, – ответила Лиззи и встала.

Аромат «ночных красавиц» и роз наполнял вечерний сад. Лиззи направилась в кухню. На ступеньках крыльца повернулась и посмотрела на мужа. Он являл собой картину полного удовлетворения – трубка в руке, голубой дымок от нее подымается в воздух, словом, человек в мире с самим собой и всем светом.

– Ну а теперь, когда мы все купили, можем мы где-нибудь напиться чаю с бисквитами? – спросила Нина у Лиззи, когда они втроем, вместе с Роуз, которая несла завернутую в коричневую оберточную бумагу новую папку для рисунков и набор кистей, шли по Маркет-стрит в центре города.

Эта улица находилась на самом дне чаши, которую представлял собой Брэдфорд, и была одной из немногих в городе ровной, без неудобных крутых подъемов. По ней двигались запряженные лошадьми фургоны, рессорные экипажи, омнибусы вперемешку с велосипедами и немногими автомобилями. Справа сияли красиво оформленные витрины самого большого в городе универсального магазина «Браун и Мафф». В одной из витрин Нина увидела голубое платье для прогулок, украшенное по вороту кружевным фишю. Оно не было и на четверть столь же стильно, как платья, нарисованные ею накануне.

– Я слишком устала, чтобы подниматься по Айвгейт к Киркгейт, – сказала Лиззи, имея в виду крытый рынок, где они обычно останавливались попить чаю. – По случаю того, что Роуз, как и вы с Ноуэлом, поступает в школу искусств, выпьем-ка сегодня чаю у «Брауна и Маффа».

Нина едва не замурлыкала от восторга. Чай у «Брауна и Маффа»! Почти неслыханное удовольствие! Там подают пирожные с кремом, а не какие-то убогие бисквиты. И подают на тарелочках, накрытых салфеточками. А есть пирожные нужно особыми маленькими серебряными вилочками.

– А можно нам будет зайти в отдел модной одежды? – спросила Нина, когда Лиззи уже направлялась к импозантному главному входу в магазин.

Лиззи кивнула: она и сама не прочь была взглянуть на этот отдел, хотя и не могла себе позволить купить там что-нибудь. Зарплата, которую Лоренс получал у Латтеруорта, была немалой, но не настолько большой, чтобы покупать модную одежду у «Брауна и Маффа», тем более теперь, когда им приходится обучать троих талантливых и с большими амбициями детей.

Она уже собиралась сказать «да» в ответ на просьбу Нины, как вдруг у тротуара на противоположной стороне улицы остановился большой автомобиль голубовато-зеленого цвета с верхом из светло-коричневой кожи. Появление этого чуда породило невероятную суету: водители более привычных средств передвижения пытались подобраться поближе, чтобы получше разглядеть машину; запряженная в легкий экипаж лошадь шарахнулась в сторону в панике; пешеходы по обеим сторонам улицы останавливались поглазеть.

Лиззи тоже остановилась. Она не видела свою племянницу и племянников уже восемь лет, со дня похорон матери, но узнала их легко. Темноволосый Уильям был такой же высокий и сухощавый, как его отец. Гарри, еще более темноволосый, широкоплечий, был сложен атлетически и производил впечатление сильного молодого человека. Пожалуй, только Лотти, у которой из-под белой соломенной шляпы струились по спине почти до самой талии очень светлые, словно крашеные, волосы, она узнала не без труда.

– Кто они? – прошипела Нина, когда трио двинулось по мостовой через улицу ко входу в магазин.

Лиззи, обрадованная тем, что Нина, годами собиравшая вырезки из местных газет, посвященные родственникам, не узнала их, промолчала.

Роуз и Нина из любопытства сделали несколько шагов к «Брауну и Маффу», а Лиззи тем временем отступила назад и слегка опустила широкие поля своей лучшей шляпы, чтобы они прикрывали лицо. Ни к чему, чтобы племянники увидели ее, хотя вряд ли они ее узнали бы. На всякий случай стоит поостеречься.

Ее охватило сожаление. Она бы предпочла быть в добрых отношениях с ними. В свои девятнадцать лет Уильям в точности напоминал Уолтера в этом возрасте, вплоть до некоторой неловкости и неуверенности в себе. Зато его младшему брату подобная неловкость совершенно не свойственна. Лиззи это показалось немного забавным, несмотря на все ее смущение. С чего это у Гарри столь самоуверенный вид? Это так заметно, что даже кажется вульгарным. Что касается скромно одетой Лотти… Лиззи умела составить представление о характере человека по, казалось бы, незначительной мелочи, а сейчас она хорошо разглядела упрямо вздернутый подбородок Лотти. Любопытно, каким образом ее запуганный брат ухитряется держать в руках двух своих младших отпрысков?

Роуз подошла уже совсем близко к дверям в магазин и попробовала перехватить поудобнее свой громоздкий пакет. Чего дожидаются Нина и мать? Чего ради пропускать других вперед себя только потому, что они приехали на большом автомобиле? Что, если они тоже хотят попасть в кафе у «Брауна и Маффа», а там всего один свободный столик?

Роуз шагнула вперед, намереваясь войти раньше девицы с волосами какого-то мышиного цвета. Девица, удивленная, не успела вовремя остановиться. Произошло неизбежное столкновение, и сверток с драгоценной новой папкой для рисунков выпал у Роуз из рук.

Как в тумане она услышала досадливое восклицание Нины, потом довольно резкий ответ незнакомки, а потом сочувственный вопрос старшего молодого человека:

– С тобой все в порядке, сестренка?

Не обращая на них внимания, Роуз нагнулась поднять свой сверток, но младший из молодых людей опередил ее.

– Вот он, – сказал он с легкой улыбкой, и они посмотрели друг на друга, еще не распрямившись. – Сверток немного помялся, но я уверен, что внутри все цело и не испачкалось.

Прядь темных, почти черных волос упала ему на лоб, и юноша казался сейчас очень славным, ничуть не похожим на заносчивого типа, который недавно вышел из невероятно дорогого автомобиля.

В эту минуту до них донесся нетерпеливый оклик девицы:

– Идем же, Гарри!

Без всякой видимой причины Роуз улыбнулась Гарри. Его сестра обращалась к нему в том же тоне, в каком к Роуз нередко обращалась Нина.

– По крайней мере вы не пострадали, – сказал он, и глаза их, полные веселой насмешки, встретились, словно глаза соучастников. – Может, стоит развернуть пакет и проверить, не пострадала ли папка?

Он выпрямился, а Роуз, вдруг сообразив, что пешеходы, остановившиеся поглазеть на автомобиль, вот уже несколько минут пялятся на них, тоже распрямила спину и поспешила сказать:

– В этом нет необходимости. Я уверена, что все в порядке.

Старший молодой человек и девушка уже исчезли в элегантном интерьере магазина, а Нина решительно устремилась к Роуз. Гарри одарил Роуз последней, обезоруживающей улыбкой и последовал за своими спутниками.

– Так! – заговорила Нина с чувством глубокого негодования по поводу глупого поведения Роуз; впрочем, к негодованию примешивалась немалая доля зависти и разочарования, поскольку ей самой не удалось перемолвиться хоть словом с самым красивым, самым изысканным молодым человеком из всех, кого ей до сих пор приходилось встречать. – Ты поистине превзошла самое себя, Роуз! Так грубо налететь на людей! Что они должны были подумать о тебе?

Нина огляделась, ища глазами мать, и, когда Лиззи подошла к ним, обратилась к ней:

– Мама, ты не считаешь, что мы должны догнать их и попросить извинения за поведение Роуз? В конце концов, с его стороны было очень любезно поднять пакет, и он был… был…

Нина запнулась в полной растерянности. Не могла же она сказать матери, что он был самым красивым молодым человеком, какого она видела в жизни.

– …был очень заботлив, – закончила она еле слышно.

Лиззи, точно угадав чувства шестнадцатилетней дочери, ответила сухо:

– Я не считаю, что это необходимо, Нина. И полагаю, нам не следует пить чай у «Брауна и Маффа». Сейчас там полным-полно жен владельцев фабрик и их служащих. Лучше зайдем на рынок, я там, кстати, куплю на лотке ниток для шитья.

Разочарование Нины было столь велико, что она лишилась дара речи. Роуз, ни о чем не догадываясь, весело сказала, когда они подошли к началу круто поднимающейся вверх Айвгейт:

– Какой славный молодой человек, правда? Его зовут Гарри, так же, как одного из наших кузенов…

Нина остановилась как вкопанная, кровь отлила у нее от лица. Она вспомнила фотографии, напечатанные в «Йоркшир обсервер» года два назад, когда Риммингтоны вернулись из поездки в Италию. Кузены здорово повзрослели с тех пор, а Гарри стал намного красивее, и потому она не сообразила сразу, кто они такие. Но теперь-то все стало ясно. Доказательством служит хотя бы их примерный возраст. Уильяму девятнадцать или двадцать, Гарри восемнадцать, как Ноуэлу, а Лотти пятнадцать, она на год старше Роуз.

– Это были они! – хрипло выговорила она с таким видом, словно вот-вот упадет в обморок. – Наши родственники! – Нина устремила страдальческий взор на мать. – И ты их сразу узнала, ма, верно? Вот почему ты отошла в сторону, когда все уставились на них и на их автомобиль. Вот почему мы идем сейчас на рынок, а не сидим в кафе у «Брауна и Маффа».

Понимая, что Нина готова устроить на улице сцену похлеще той, что уже устроила Роуз, Лиззи неохотно признала:

– Да, это ваши двоюродные братья и сестра, я уверена, но не могли же мы представиться им прямо на улице, не так ли? И какой в этом смысл? Им с детства внушали, что они не должны с нами общаться ни при каких обстоятельствах, и, если бы мы назвали себя, это поставило бы в неловкое положение не только их, но и нас.

– Значит, этот молодой человек и был кузен Гарри? – спросила Роуз, широко раскрыв глаза. – Он очень мил! – Тут она вспомнила, как вскрикнула кузина Лотти, когда они столкнулись, и сочла нужным великодушно добавить: – Я уверена, что кузен Уильям и кузина Лотти тоже очень славные.

– Да уймись же ты, Роуз! – В голосе у Нины дрожали слезы. – Ты как малый ребенок, ничего не понимаешь!

– Не знаю, понимает ли Роуз, но я отлично понимаю, что не намерена торчать посреди Айвгейт, пока вы тут устраиваете спектакль для окружающих, – сказала Лиззи, у которой определенно сдали нервы. – Или мы сейчас же идем к рынку, или я просто уведу вас домой.

Она повернулась и быстро зашагала вверх по крутой улице. Слезы жгли Нине глаза. Как могла мать упустить такую возможность? Неужели она не понимает, что, познакомься они с родственниками прямо здесь, они бы сейчас сидели вместе с ними в кафе у «Брауна и Маффа» и пили чай? А потом могли бы покататься в шикарном автомобиле дедушки Риммингтона.

– Идем, Нина, – сказала Роуз, все еще зачарованная открытием, что молодой человек, с которым у нее возникло мгновенное взаимопонимание, оказался ее кузеном Гарри.

Отец был, безусловно, прав, когда говорил, что Рим-мингтоны – люди действия. Очень легко было представить кузена Гарри в военной форме и верхом на коне, или прокладывающим дорогу сквозь неизведанные джунгли, или поднимающимся на еще никем не покоренные бы меня. Но он вряд ли мог просить детей не рассказывать деду об этой встрече.

Лоренс в ответ только хмыкнул. Он до сих пор не мог уразуметь, почему Уолтер не воспротивился отцу много лет назад. Поступи он так, не потерял бы любимую девушку, на которой хотел жениться, и сохранил бы добрые отношения с сестрой. Помолчав, он заметил:

– Что касается твоего Уолтера, можно сказать одно: нет на свете людей более странных, чем родственники.

Лоренс ощутил благодарность судьбе за то, что никто из его собственных детей не унаследовал дядюшкину бесхребетность. Он крепче прижал к себе жену и коснулся губами ее волос.

– Пора спать, любовь моя. Я себя не слишком хорошо чувствую в эту погоду.

– Ужасная жара, – отозвалась Лиззи, размышляя, стоит ли рассказывать мужу об очевидной и мгновенной влюбленности Нины в Гарри. Она прогнала от себя эту мысль: беспокойный вопрос о быстро расцветающей женственности Нины может подождать до следующего дня. Она закрыла глаза, думая о том, как отнесся бы Гарри к тому открытию, что Роуз его двоюродная сестра. И как отнеслись бы к этому Уильям и Лотти. – Спокойной ночи, благослови тебя Бог, – сказала она Лоренсу, опечаленная тем, что ее дети и дети брата были лишены радости расти вместе, как любящие друзья.

– Он был очень вежливый… и, как тебе сказать… чем-то похожий на пирата, – сказала Роуз на следующее утро за завтраком в ответ на вопрос Ноуэла о Гарри. – Я не очень хорошо рассмотрела Уильяма и Лотти, горные вершины. Кузен Уильям произвел на нее совсем другое впечатление. Возможно, папа был не вполне прав и у кузена Уильяма натура артистическая и мечтательная, может, он чем-то похож на Ноуэла.

– Идем, – повторила она, так как они уже сильно отстали от Лиззи. – Не хочется возвращаться домой, даже не выпив чаю с бисквитами.

Нина так крепко сжала кулаки, что разошлись швы на ее коротких летних перчатках.

– Подумаешь, бисквиты! Радость для всякой деревенщины! – со злостью отозвалась она, употребив выражение, которое ей казалось самым уничижительным из всех известных бранных слов. – Неужели ты не понимаешь, что если мы знаем теперь, кто они такие, то они не знают, кто мы?

Роуз удивленно подняла брови.

– Но они узнают когда-нибудь, Нина, – возразила она с полной уверенностью. – И тогда кузен Гарри вспомнит, как он поднял мой пакет. Подожди немного и сама убедишься.

– Только представить, чем обернулось бы дело, если бы Уолтер был с ними, – задумчиво проговорил Лоренс, когда они с Лиззи уже устроились на ночь в своей удобной и мягкой кровати с медным изголовьем. – Я знаю, что он никогда не нарушал запрет отца, но в данных обстоятельствах, несомненно удивленный, он, может, и признал бы тебя.

– Не уверена, – сказала Лиззи, лежа в ласковых объятиях мужа; на ней была вышитая по вороту девственно белая, как у юной девушки, ночная рубашка. – Если бы он был один, без детей, он, само собой, узнал потому что не разговаривала с ними. Я разговаривала только с Гарри.

Нина разрезала ломтик хлеба с маслом на несколько узких полосок и разложила их на столе рядом с яйцом в яичной рюмке. Ночью она долго размышляла о двоюродных братьях и пришла к заключению, что Гарри, пожалуй, не так уж красив, как ей показалось с первого взгляда. Уильям, который в один прекрасный день унаследует и фабрику, и Крэг-Сайд, выглядит очень… изысканно. Все еще пребывая в задумчивости, Нина срезала верхушку яйца. Да, «изысканный» именно то слово. И чувствительный. В конечном счете в том, как Гарри бросился поднимать с мостовой пакет Роуз, было что-то немного вульгарное. И в том, что он оставался в нелепой позе, когда говорил с Роуз, тоже.

– Хочешь чашку чаю, папа? – спросила Роуз.

– Да, детка, – ответил Лоренс, проходя к кухонному столу.

Губы его были как-то странно поджаты. Он медлил сесть и слегка отшатнулся.

– Держись, па, – сказал Ноуэл, озабоченно глядя на отца.

Лоренс поднял руку к своему жестко накрахмаленному воротничку, словно хотел ослабить его, и проговорил с некоторым удивлением:

– Что-то мне нехорошо, сынок.

Все повернули к нему головы, а Лоренс повторил:

– Что-то мне совсем нехорошо.

Потом все они с ужасом, оставшимся в памяти на всю жизнь, увидели, как исказилось его лицо и он повалился прямо на стол, опрокидывая на пол кувшин с молоком, чайник, яйца, рюмки для яиц, ножи и посуду.