Южная звезда

Глава четвертая НРАВЫ ИСКАТЕЛЕЙ АЛМАЗОВ

Нельзя не согласиться с тем, что разговор этот не мог быть приятен молодому инженеру. Он не мог чувствовать удовольствия, услышав о том, какими нравственными качествами обладает человек, на которого он продолжал смотреть как на своего будущего тестя. А потому неудивительно, что он вскоре успокоился на мысли, что в лице Якоба Вандергарта видит маньяка, помешавшегося на тяжбах, и, стало быть, человека, к словам которого нельзя относиться с доверием. В этом мнении его укреплял сам Джон Уоткинс, которому он сделал намек по этому поводу. Фермер, рассмеявшись, вместо всякого ответа дотронулся пальцем до своего лба, желая этим показать, что разум старика Вандергарта день ото дня слабеет.

Да и в самом деле, вполне возможно, что неожиданное открытие алмазных россыпей в этой местности помутило рассудок старика и заставило его считать себя владельцем этих россыпей. Трудно было предположить, чтобы судьи без всякого основания отказали ему в праве собственности. Вот что говорил себе молодой инженер в оправдание своих частых посещений фермера после всего того, что он услышал о нем от Якоба Вандергарта.

Был еще один человек, которого Сиприен также навещал очень охотно, потому что видел в его жизни образчик жизни бура во всей ее оригинальности. Человека этого звали Матис Преториус; он был известен на россыпях решительно всем. Хотя Матису Преториусу было не более сорока лет, он уже много лет провел в странствиях по берегам Оранжевой реки, прежде чем обосновался в Грикаланде. Но эта кочевая жизнь не заставила его, как Якоба Вапдергарта, ни похудеть, ни озлобиться. Напротив, она способствовала тому, что он растолстел до невероятности, и потому двигался с величайшим трудом. По тучности его можно было сравнить со слоном.

Невозможно описать тот искренний ужас, который Матис Преториус испытывал при мысли, что на его землях откроются неожиданно алмазные россыпи. Он заранее рисовал себе страшную картину того, что последует в этом случае; он представлял себе, как жадные люди перероют все его огороды, перевернут все вверх дном и все возьмут себе. Можно ли было сомневаться в том, что тогда его ожидает участь Якоба Вандергарта! Англичане всегда сумеют доказать, что нужная земля принадлежит им. Когда эти мрачные мысли посещали фермера, он чувствовал тревогу. Тем не менее это нисколько не мешало ему толстеть. Одним из самых безжалостных его преследователей был некто Аннибал Панталаччи, приехавший на прииски так же одновременно с Мере и в одной с ним почтовой карете, как и Томас Стил. Этот злой неаполитанец, по-видимому, процветал на алмазных приисках; он нанимал трех кафров обрабатывать свою землю и носил на груди своей сорочки огромный бриллиант. Он в скором времени заметил слабость несчастного бура и находил удовольствие, по крайней мере раз в неделю, делать разведки и копать землю в окрестностях его фермы. Владение его простиралось по левому берегу Вааля, в двух милях от стана; земля эта была наносная и действительно могла заключать в себе алмазы; но до сих пор ничто не указывало на правильность этого предположения.

Россыпи представляли из себя нечто вроде зеленого поля, на котором ставились на карту не только капитал, но время, труд и здоровье, и число счастливых игроков было очень ограничено; редко кому слепой случай помогал работать лопатой при разработке участка на Вандергартовых россыпях. Сиприену это становилось с каждым днем очевиднее, и он уже задавал себе вопрос, продолжать ли ему такое невыгодное ремесло, как вдруг ему пришлось совершенно неожиданно изменить свой способ разработки.

Однажды утром Сиприен очутился лицом к лицу с двенадцатью кафрами, пришедшими в стан искать работу.

Эти несчастные пришли с далеких гор, которые отделяют Кафрарию от страны бассутов. Они пешком совершили путь длиной в полтораста миль, питаясь тем, что они могли достать дорогой, а именно: корнями растений, плодами и саранчой. Они были почти нагие, притом худы как скелеты и производили своим видом крайне удручающее впечатление. Глядя на них, можно было предположить, что эти люди склонны скорее проглотить бифштекс из человеческого мяса, чем работать без устали целые дни. Да никто, по-видимому, и не намеревался их нанимать, и они сидели, скорчившись, у дороги, жалкие, мрачные, одуревшие от нищеты и голода. При взгляде на них у Сиприена сжалось сердце от сострадания. Сделав им знак не уходить, он, возвратившись в гостиницу, заказал огромный котел с маисовой мукой на горячей воде и велел отнести его этим несчастным вместе с несколькими коробками мясных консервов и бутылкой рома.

Когда приказание Сиприена было исполнено, он с удовольствием смотрел, как бедняги принялись уничтожать этот обед.

Их можно было действительно принять за людей, потерпевших крушение и спасенных после двухнедельного скитания по морю. Они так много ели, что менее чем в четверть часа могли лопнуть, как гранаты, и потому в интересах их здоровья следовало положить границы их обжорству. Только один из этих негров, видимо, старался сдержать свою жадность; он казался моложе своих товарищей и имел осмысленное выражение лица. А что было всего удивительнее, так это то, что он вздумал поблагодарить своего благодетеля, что другим не пришло в голову. Подойдя к Сиприену, он наивным, изящным жестом взял его руку и положил ее себе на голову.

— Как тебя зовут? — спросил молодой инженер, тронутый этим знаком признательности.

Кафр, как оказалось, понимал немного по-английски и тотчас ответил:

— Матакит.

Доверчивый и ясный взгляд молодого негра понравился Сиприену, и ему пришла в голову мысль нанять этого кафра для работы на своем участке.

«Ведь здесь все так делают, — подумал он при этом. — Для этого кафра все же будет лучше служить у меня, чем у какого-нибудь Панталаччи».

— Итак, Матакит, — начал он снова, — ты пришел сюда искать работу, не правда ли?

Кафр утвердительно кивнул.

— Хочешь работать со мной вместе? Я буду содержать тебя, я дам тебе инструменты и буду платить тебе двадцать шиллингов в месяц.

Это была плата, установленная в том краю, и Сиприен знал, что не может предложить кафру больше этой цифры, не рискуя навлечь на себя гнева всех обитателей прииска. Он решил про себя дополнить эту скудную сумму подарками.

Вместо всякого ответа Матакит улыбнулся, показав при этом белые зубы, и снова положил себе на голову руку своего покровителя. Контракт был подписан.

Сиприен увел тотчас же к себе своего нового слугу.

Достав из чемодана полотняные панталоны, фланелевую сорочку и старую шляпу, он отдал все эти вещи Матакиту, который просто не верил своим глазам. Видеть себя одетым в такой великолепный костюм тотчас же по прибытии на прииск, — это превосходило самые смелые мечтания бедняги. Он не знал, как выразить свою благодарность и свое счастье. В одно и то же время он прыгал, хохотал и плакал.

Но молодому кафру было необходимо с неделю отдохнуть при хорошем питании, прежде чем приняться за работу. Это время он и его учитель употребили с такой пользой, что к концу недели Матакит был уже в состоянии вполне понятно, хотя и неправильно объясняться по-французски. Сиприен воспользовался этим, заставив кафра рассказать ему о своей жизни. История жизни Матакита была очень несложна. Матакит не знал даже названия своей родины, она находилась, по его словам, в горах, в той стороне, где восходит солнце. Все, что он мог сказать, это то, что в этом краю живется очень плохо. Соблазнившись примером некоторых воинов своего племени, которые разбогатели, покинув родину и отправившись на алмазные поля, он решил попытать, в свою очередь, счастья. Все желания его сводились к красному плащу и ста серебряным монетам. Кафры презирают золото. У них явилось предубеждение против него с того времени, как европейцы завели с ними впервые торговлю, расплачиваясь золотом.

А что станет делать с этими ста серебряными монетами тщеславный Матакит, если он действительно получит их? Он купит на них красный плащ, ружье и пороху и возвратится после этого в свой крааль. Там он купит себе жену, которая станет работать на него, будет ходить за коровой и обрабатывать маисовое поле; при этих условиях он будет человеком всеми уважаемым и сделается вождем племени. Все станут завидовать его богатству и ружью, и он умрет в почете, дожив до глубокой старости.

Таким образом у Сиприена завелся слуга и помощник. По рекомендации Матакита Сиприен взял ему в помощь еще одного молодого кафра по имени Бардик. Этот кафр оказался тоже способным и дельным парнем.

Вскоре у Сиприена появился еще и третий служащий — китаец Ли, приезжий из Кантона. Ли держал на приисках прачечную, и жилось бы ему неплохо, но его преследовал все время тот же злостный итальянец Панталаччи. Положительно житья ему не давал и грозил, к ужасу Ли, отрезать ему косу. Эти преследования довели однажды китайца до такого отчаяния, что он даже покушался на самоубийство, повесившись на собственной косе. Сиприен случайно увидел это, вынул китайца из петли и пригласил его к себе на службу.