Юность, 1973 № 02

Когда я читаю «сальве»

в парадных прошлого века,

я, дружески улыбаясь,

приподымаю кепку.

— Здравствуйте, здравствуйте,

ступени судьбы,

истертые штиблетами и сапогами,

исшарканные резиновой

и микропористой подошвой!

— Здравствуйте, здравствуйте,

тихие двери,

а за ними тайны,

которых нет,

а за дверями секреты,

разглашенные поэзией.

— Здравствуйте, здравствуйте,

ящики для писем,

полные надежд и предположений:

АДМИРАЛУ ЗЕМЛЕЧЕРПАЛОК ¹ —

«Техника молодежи»,

ПАШЕНЬКЕ-МОНАШЕНКЕ,—

конечно, «Кобета»².

— Здравствуйте, здравствуйте,

на дверях записки —

«Звонок испорчен».

Но работает сердце.

СТОЙКОМУ СОЛДАТУ

стучите в стенку,

моей ВОСЕМЬДЕСЯТ,

ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ —

в окошко справа.

Что же касается ДЯДИ ЯШИ,

ему ни стучать, ни звонить не надо.

Он переехал с Большой Божемойки

на угол Гомера и Автогенной,

сидит на скамье,

где отстой троллейбусов,

увидит вас:

— Заходите, ребята!

Он был волшебник

и, как все волшебники,

появился ниоткуда.

Он приходил незаметно,

но, как правило,

в преддверии праздников

и в кануны торжеств.

Он был богач,

но, как говорят,

раздарил свои дворцы

уличным мальчишкам,

ключи же от сейфов

затерялись

в бесчисленных карманах

его жилетов и бриджей.

Он был артист.

Он был танцор.

Как Айседора Дункан,

он работал босиком,

но не в академическом театре

имени Петипа,

а, надо признаться,

в доме напротив.

Он был эпикуреец

и спал на полу,

подложив под голову полено,

но всем дровам

он предпочитал березовые,

как предпочитают

полотняную наволочку

ситцевому напернику.

Он был рыцарь,

но герб его благородства

украшали

не лилии и короны.

а кусок воска и суконка.

Он не участвовал в турнирах,

но варил мастику

и натирал паркет.

Как все волшебники,

он исчез в никуда.

Он ушел незаметно,

но, если знаете его могилу,

наберите

У-60-38-25,

а эпитафия готова:

«Он был человек».

Судьба обещала мне

тысячу исполненных желаний.

Господи боже, на что

я их только не тратил —

на шарик мороженого,

на перо «фонарик»,

на почтовую марку

острова Борнео!

Однажды я пожелал,

чтоб латинист пропустил урок

и не задал экстемпорале.

И латинист урок пропустил

и экстемпорале не задал.

Исполнилось пятисотое мое желание,

и оставалось ровно пятьсот.

А я продолжал их тратить.

Желал я,

чтоб дождь не мешал

нашим прогулкам,

чтоб мой ангел

не промочил копытец,

чтоб валерьянка

была в аптеке.

Однажды я пожелал

поспеть на поезд,

а поезд отходил

через полчаса.

Зубная щетка… есть.

Ночные туфли… обойдусь без них.

— Такси… такси!!

Я не опоздал.

Я стал осмотрительней,

стал осторожней.

Я желал

голубю

не попасть под колесо,

старику —

выписаться из больницы,

солдату —

вернуться с войны.

Но люди умирали от белокровья,

и птицы — от нефти с разбитых танкеров.

Однажды я пожелал не думать

о массированных налетах,

о злокачественных опухолях,

о стихах компьютеров,

но думал, думал:

новое мое желанье не исполнилось —

было оно тысяча первым,