Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»

Глава III. Под колпаком

После отставки Репнина и замены всей прислуги при Малом дворе положение супругов стало больше напоминать содержание государственных арестантов. Особенно тяжело переживала Екатерина, потому что Петр принял это как должное и вновь занялся своими солдатиками и чертежами. Изредка наследник продолжал обучать ее, Екатерину, чтобы та не потеряла выучки. Но теперь это делалось вновь тайно и редко. Роптать было бесполезно, но Екатерина смирилась лишь после того, как смогла установить связь с верными людьми из полка, где служил Чернышев. Золота и подарков, а также любезностей стоило немало, но оно того стоило.

Наступила Масленица, но двор оказался в унынии, балы не проводили, и Екатерина уж не знала куда себя деть, с тоской глядя в окно, где по улице бегал народ и веселился. Причиной оказалась внезапная болезнь императрицы, которую приближенные старались от всех скрыть, но только не от великой княжны, что имела осведомителей, начиная от конюха и заканчивая придворными фрейлинами государыни.

О недуге Елизаветы Петровны Екатерина прознала сразу. Рано утром пришел Евреинов и сообщил, что канцлер Бестужев и генерал Апраксин провели ночь в комнатах у Чоглокова. Это могло означать только резкое ухудшение самочувствия императрицы.

Теперь Екатерина поняла, отчего супруги-надсмотрщики имели нахмуренно-встревоженный вид на обеде и ужине с великокняжеской четой. Вот только загадочным оказалось их умалчивание состояния императрицы. Екатерина сочла необходимым сообщить догадки Петру, умолчав, от кого получена информация.

– Но это безобразие! Мы не смеем ни у кого спросить о состоянии тетушки, потому что нам ничего не сообщили о ее недуге! Мы не можем задать вопросы, не вызвав подозрения и не навлекши беду и Тайную канцелярию на головы друзей! А если что случится вдруг? Что тогда будет с нами, ведь нас держат в неведении. Это очень плохо для нас, Катрин! А у меня нет ни одного рядового! Ни оружия. Ни верных людей! Что же делать?

– Насчет людей не переживайте, Ваше Высочество, у нас есть целый полк Чернышева, еще и капралы. Имен называть не могу, но защитить нас есть кому.

– Вот как? И каким образом вы… Хотя, зачем я спрашиваю, правду вы не скажете… Но не ожидал, что у вас будут связи и защитники!

– С Божьей помощью, Ваше Высочество! У нас есть защитники, – сделала ударение на «нас» и скромно потупила глаза Екатерина.

Напряженная жизнь в неизвестности продолжалась почти две недели. Наконец императрице стало лучше, и Екатерине шепнули: Елизавета украшала бриллиантами одну из своих фрейлин к свадьбе, но настолько слаба, что к праздничному столу пока не выйдет. Присутствовать вместо нее будет великокняжеская чета.

За столом Екатерина оказалась рядом с графиней Шуваловой, именитой Маврой, родственницей фаворита Ивана Шувалова.

«Вот же незадача, так попасть!» – огорчилась Екатерина, зная подноготную лучшей и верной подруги императрицы Елизаветы, неизменно веселой и остроумной, охочей до колкостей и насмешек дамы, которой опасались все придворные. Поговаривали, и не без основания: сам Кирилл Разумовский, боясь за свои грешки, иногда заискивал перед ней.

А Екатерина в очередной раз диву давалась, как такое сокровище, ужасное и снаружи и внутри, могло покорить сердце мужчины – отца Петра Федоровича. Скрыть, что Мавра долгое время являлась фавориткой, отбив у цесаревны Анны мужа – отца Петра Федоровича, не удалось, об этом шептались при всех дворах. Еще матушка Екатерины в то время кривила губы и поражалась дурному вкусу своего брата.

– Мы так переживали за нашу государыню, – молвила, начиная разговор Шувалова, с аппетитом вгрызаясь в крылышко утки. Екатерина насторожилась, а потом обрадовалась – графиня первая заговорила о состоянии императрицы, теперь великая княгиня могла поддержать разговор на интересующую тему, не выдавая своих доносчиков. Любимица императрицы поведала во всех подробностях о злоключениях Елизаветы: в постель ее уложил сильнейший приступ колик.

– Мне доставляют огромное огорчение болезнь и страдания Ее Императорского Величества, но я молилась о ее скорейшем выздоровлении и рада, что оно наступило, – искренне ответила Екатерина. Мавра покосилась на великую княгиню, но, не уловив в голосе ничего, кроме необходимого искреннего сочувствия, ласково улыбнулась, ободряя:

– Я обязательно сегодня же передам государыне о вашем беспокойстве и участии. Уверена, Ее Величество с удовольствием узнает, что близкие молятся и желают скорого выздоровления.

Екатерина вежливо наклонила голову, чтобы скрыть ликование и улыбку на губах – никак не могла удержать радостного удовольствия – происки врагов неожиданно разрушил достаточно сильный противник. Теперь императрица будет знать, что наследники переживают, молятся о ней, но ничего из инструкции, составленной Бестужевым, ими не нарушено.

Через день Екатерине представился случай щелкнуть ненавистную Чоглокову по носу ее же правилами. Утром, по обыкновению, гофмейстерина вошла в покои и в присутствии фрейлин, с безразличным лицом, объявила:

– Государыня Елизавета Петровна гневается на ваше Высочество и великого князя за недостаток внимания к ее состоянию. Вы даже ни разу не послали узнать, как она себя чувствует! Это неслыханно!

– Вот как, мадам? А каким образом я и великий князь могли бы послать узнать о самочувствии нашей любимой государыни, если ни вы, ни ваш муж не уведомили нас о болезни Ее Величества? Какое участие мы можем принимать в столь важном для нас событии, если нас с великим князем не информируют? Ведь это ваша прямая обязанность, графиня, как моей гофмейстерины, не так ли?

– Вы утверждаете, что ничего не знали о болезни государыни? Но это ложь, Ваше Высочество! На свадебном пиру вы разговаривали с Маврой Шуваловой именно об этом! Графиня сама сказала императрице, что вы говорили за столом о ее болезни!

– Разумеется! Так и было все. Когда графиня Шувалова сообщила мне причину, по которой Ее Величество отсутствует на празднике, я подробно расспросила ее, ибо для нас с великим князем это горе узнать, что близкий тебе человек болен, а ты не имеешь ни сведений о его состоянии, ни права послать уведомить больного в своем участии и молитве о скорейшем выздоровлении. Так что это ваша вина, графиня, Ваше несоответствие службе!

Очевидно, слова Екатерины рассердили Чоглокову, и та покинула покои, недовольно бурча себе под нос. Одна из фрейлин не выдержала, предварительно убедилась, что вокруг только «свои», тихо обронила:

– Странно обвинять людей и сердиться на них за то, в чем они не осведомлены. Графиня Чоглокова забывает свои обязанности, но только она с супругом была вправе сообщить о болезни нашей императрицы. Раз они этого не сделали, пусть и ответ несут перед государыней! Может быть, Ее Величество увидит, как плохо служат ей эти Чоглоковы?

– Надеюсь, – тихо ответила Екатерина.

Едва императрица окончательно поправилась, на первом же приеме Екатерина без стеснения подошла к Елизавете и прояснила ситуацию.

– Ваше Величество, позвольте выразить вам радость видеть вас! Вышло недоразумение, мы с великим князем ничего не знали о вашей болезни и не могли выразить участия…

– Знаю, голубушка, Екатерина Алексеевна. Хорошо хоть верная Мавра доложила, что некоторые лица не сочли важным такое событие. Знаю, что молились вы о моем выздоровлении, все знаю. Не беспокойся, на вас с Петром не сержусь!

Весьма удивительным в этот жуткий период изоляции оказался внезапный подарок, доставленный из Парижа от герцогини Ангальт-Цербстской. Было удивительно получить что-либо от матери, получить дорогое и нужное, да и вообще что-то получить извне. Герцогиня прислала дочери два куска богатой и красивой материи.

Екатерина с восторгом любовалась, гладила ткань, восхищалась ее переливами. Она сразу же решила, что подарит ее императрице.

«Нужно сделать подарок Елизавете. Как не жаль с ними расставаться, но дело важнее. Может быть, в ответ она смягчится и ослабит надзор? Этот подарок непременно нужно сделать лично, самой принести и вручить Елизавете!»

Вокруг крутился новый камердинер Шкурин, прошлого, верного Евреинова сослали в Казань. Екатерина приглядывалась к слуге, но доверия между ними пока не возникало. Человек прислуживал исправно, вот и сейчас поворачивал ткани, как она просила.

– Решено! Я дарю эти ткани Ее Величеству, думаю, они достойны нашей государыни. Так красивы, богаты, – вслух произнесла великая княжна. Проблема была лишь в том, что теперь с императрицей было довольно сложно встретиться. Все, в чем возникала необходимость у Екатерины, императрице докладывали надсмотрщики. Для встречи с государыней Екатерине нужно было просить аудиенции через Чоглокову и ждать высочайшего соизволения.

– Прибери эти ткани, я вскорости пойду к государыне и тогда их возьму. Да смотри аккуратно положи! – приказала великая княгиня камердинеру. – И никому ничего не говори! Поклянись!

– Слушаюсь, Ваше Высочество, – низко поклонился Шкурин.

Екатерина поспешила передать свою просьбу о встрече с императрицей через Чоглокову. Гофмейстерина сообщила, что императрица примет великую княжну в понедельник, то есть через два дня. Оставалось набраться терпения. Екатерина даже помечтала: Елизавета поблагодарит ее за подарок, обязательно ответит, они поболтают, выпьют чаю, государыня предложит принести Екатерине кофе, который та любит. Придворные будут шушукаться по углам, но главное – императрица смягчит свое отношение к ней, ведь Екатерина ее уважает и почитает, она не считает государыню врагом. Просто не так сложились обстоятельства, но ведь все можно поправить…

В понедельник утром, когда великую княжну одевали, в комнату вплыла Чоглокова и с равнодушным видом сообщила:

– Государыня Елизавета Петровна просит передать, что ей пришлись по душе материи, которые вы ей передали. Ее Величество оставляет одну себе, а другую возвращает вам.

– Как?! – Екатерина отмахнулась от фрейлины, что подавала ей ленту для банта на рукаве. – Как вы посмели отнести без меня мой подарок государыне?! Я не просила вас об этом! Да вы вообще не могли знать моих планов в отношении подарка матери! Это подло! Это низко! Вы лишили меня права сделать это самой! По какому праву?! – Екатерину уже трясло от гнева, она взмахивала руками, вскочила со стула и швырнула в стену расческу, которую выхватила у парикмахера. На громкие крики сбежались фрейлины из других комнат.

– Ваше Высочество, я не сделала ничего, что бы мне ни предписывала инструкция, подписанная нашей государыней!

– Вы совершили подлость! Откуда вам стало известно о материях? Об этом знал только лакей Шкурин, это он меня предал?! Немедленно уволить негодяя!

– Ваше Высочество, возьмите себя в руки! Шкурин лишь выполнил предписания, он передал ваше желание мне. И вы не посмеете уволить его без разрешения Ее Величества, – настаивала Чоглокова. Она высоко подняла голову; придавая фигуре осанку, отчего распрямилась еще больше. Старалась говорить тихо. Порою срывалась на крик, но тут же вновь брала себя в руки. Появление фрейлин придало ей сил – нужно именно сейчас показать значимость своей особы и безграничные права, которыми наделила ее императрица.

– Я приставлена к Вашему Высочеству, чтобы через меня велись все переговоры. Сами вы не должны разговаривать с Ее Императорским Величеством, я говорила вам, что это приказ государыни Елизаветы Петровны, и нарушать его я не намерена! И если вы, Ваше Высочество, запамятовали, то я напомню вам, что все ваши фрейлины и слуги обязаны передавать все, что вы говорите, – мне. Это их долг. Шкурин выполнил свой долг и доложил, а я свой – отнесла Ее Величеству материи. Мы оба сделали правильно, как требует инструкция Ее Величества!

Екатерина стояла перед Чоглоковой и больше не спорила. Ее щеки пылали от стыда и гнева, но она взяла себя в руки, переборола желание расплакаться – надсмотрщица не дождется.

«Такова моя судьба, терпеть от ничтожнейшего человека унижения».

Высказавшись, Чоглокова повернулась к застывшим фрейлинам, те вздрогнули от неожиданности и опустили взгляды в пол.