Андрей БАТЫРИН
Потом «тени» снова потащили меня. Вокруг замелькали окна, двери, коридоры… Наконец меня снова швырнули на кровать. Я успел лишь понять, что очутился в больничной палате: пахло лекарствами; кроме кровати, в комнате стоял лишь стол, тумбочка да белел умывальник в углу.
Расслабиться мне не дали. «Тени» налетели снова. Первым делом они вырвали у меня из руки ракушку. Потом меня стали крутить, вертеть, шлепать, тыкать больно-пребольно и опять поволокли меня по коридорам и комнатам, делая остановки по две-три секунды, так что я успевал все же что-то рассмотреть. Я побывал в лаборатории, где стояли на столе пробирки с кровью, и там же мне самому рассадили палец. Брали кровь? Зачем это «теням»? Хотят распробовать на вкус? Потом я уже плохо помню, где был, потому что от усталости, боли и страха я даже вроде бы терял сознание.
Очнулся я в той же самой палате. В руке у меня, там, где она сгибается, торчала медицинская игла с прозрачной трубкой, которая тянулась к перевернутой бутылке на высокой подставке. Секунд десять — и бутылка опустела… Тут же мелькнула очередная «тень», дернула меня за руку — и сразу исчезли и бутылка с подставкой, и игла из руки.
Я полежал с полминуты, приходя в себя. «Тени» пока не появлялись. Зато в окошко палаты заглянуло солнце. Сначала я этому даже обрадовался. А потом испугался, потому что солнце двигалось по небу. Нет, я понимаю, конечно, что оно и должно по небу двигаться, но не с такой же скоростью! И вообще, вся эта ерунда с «тенями» началась еще до обеда, мы ведь рано вернулись с пляжа, а теперь солнце уже падало к горизонту!
Я ведь не мог потерять сознание на полдня! Или мог? Да нет, конечно. Просто солнце взбесилось! Или… Или я затормозился?
Если так, то «тени» — это люди! Только ритм жизни у нас разный! Я живу медленнее, вот мне и кажется, что они носятся как угорелые. А я для них — неподвижный чурбан. Представляю, как перепугались родители, увидев меня застывшим посреди комнаты… А почему так все вышло? Откуда эти чудеса? И почему именно со мной такое приключилось?
Я подскочил на кровати. Так это же ракушка! Все началось, когда я отломал второй отросток. Правда, я загадал тогда совсем другое желание, но почему я вдруг решил, что ракушка — это волшебная палочка, которая исполняет желания?..
Кстати, а где ракушка? Я забегал глазами по палате: на столе ничего нет, кроме пустого стакана и пузырька с лекарством; на тумбочке тоже ничего… А в тумбочке?
Я распахнул дверку — пусто; выдвинул ящик — фу-у… вот она, моя дорогая! Или, скорее, проклятая, виновница моих несчастий! Да нет, при чем тут ракушка, это я дурак! Захотел, понимаешь, чудес…
Я сел на кровать с ногами, подушку подложил под спину. Только я все это проделал — в палате потемнело.
Солнце рухнуло в море так стремительно, что сумерек я не успел заметить, сразу наступила ночь. Ну и хорошо, меньше шансов, что ко мне зайдут. Но и долго думать опасно — могут снова отобрать ракушку и унести. Тогда мне в нормальный мир не вернуться…
А что тут, собственно, думать? Если бы я мог прочитать иероглифы на ракушке! А так… Думай — не думай, а ломать следующий отросток надо. Хуже не будет! И я хрустнул третьим ракушкиным «пальцем».
И вовремя! Как раз распахнулась дверь, и в палату из коридора упал прямоугольник света. С тенью посередине. Не с той, призрачной, как те, что «доставали» меня целый короткий день, а с обычной, человеческой. Тень замерла у порога.
— Эй! — крикнул я. — Кто там?!
Мой голос прозвучал глухо, словно я прижал ко рту ком ваты.
Час от часу не легче… Я поднялся с кровати. Ого-го!
Воздух стал как кисель! Я резко взмахнул рукой. Лучше бы я этого не делал! Руку обожгло, словно я окунул ее в кипяток! Я чуть не замахал ею снова от боли, но вовремя одумался.
Двигаясь осторожно и медленно, словно под водой, я все же дошел до двери и выглянул в коридор. Тень отбрасывала пожилая медсестра. Она держалась одной ладонью за дверную ручку, в другой блестел шприц, но самое смешное творилось у нее с ногами, точнее, — с одной ногой, правой. Она как раз занесла ее, чтобы сделать шаг. Так и стояла, не шевелясь, на одной ноге.
Не помогла мне ракушка — она просто поменяла меня с остальным миром местами. Теперь я стал более «скоростным». Наверное, сейчас я казался медсестре мелькающей тенью.
Стыдно признаться, но в голову мне полезли вдруг нехорошие мысли. Я представил себе, как легко мог бы ходить себе по магазинам и брать все, что захочу! Сладости любые, жвачку, чипсы… Да что там чипсы! Я мог взять компьютер самый навороченный, кучу любых дисков с играми и фильмами, хоть сто разных мобильников! Я даже мог набрать себе денег сколько угодно, стоит только зайти в любой банк. Никто же меня не заметит и остановить не сможет! Пока увидят, как что-то исчезло вдруг из-под носа — я уже за десять километров буду!
Вот какие глупости пришли мне в голову. Это все, наверное, из-за боевиков и бандитских сериалов. Надо будет телик смотреть поменьше, а то самому за свои мысли стыдно!
А вот в школе бы мои новые способности пригодились точно! Вот вызывают меня, например, к доске. Пока учительница еще только последнее слово произносит, я уже успею весь параграф выучить. А на контрольных списывать бы мог у любого отличника — ходи себе по классу и выбирай, у кого лучше почерк.
Но это тоже, конечно, глупость. Во-первых, я и сам не двоечник. А во-вторых, учителя вообще бы не замечали, что я в классе, и ставили бы мне сплошные пропуски. Разве что сидеть минут десять (моих минут, а для них, может, всего две секунды) не шелохнувшись… Но это ведь невозможно! Да и все равно, смысл какой? На две секунды появлюсь, а потом на глазах у всех стану «тенью». Вот переполоху-то будет!
Ничего хорошего от моей сверхбыстрой жизни ждать не приходилось. В общем, нечего было больше глупостями мозги засорять! Что медленным быть в быстром мире, что быстрым в медленном — как говорит папа, хрен редьки не слаще.
И я отломил четвертый отросток у ракушки.
Вместо кровати подо мной оказался мох, а вместо больничных стен вокруг — деревья. Воздух оказался обычным. Да и листья на березах шелестели, как полагается — с нормальной скоростью и звуком. Но даже это меня не сильно обрадовало. Я сел в этот дурацкий мох и заревел.
Лучше бы я эту ракушку вообще никогда не видел. И зачем ее папа привез с этого Севера? Лежала бы она в своем лесу…
Нет, все-таки есть во мне что-то такое… Шестое чувство, что ли, или, как ее там… интуиция? Слово «лес», которое я произнес мысленно, заставило эти мои мысли сначала свернуться, затем распрямиться, а потом и сложиться в вопросительное предложение: «А не тот ли это лес?» И что-то внутри меня подсказывало: «Тот!»
Вот тогда я и осмотрелся внимательно. И что березки невысокие и кривые — заметил, и белый мох под собой разглядел, и солнце… Да! Я ведь ночью сюда попал, а солнце, хоть и у самого горизонта, хоть и не ослепительно-ярко, но все же светило. Лес-то редкий был, да еще и на склоне небольшого холма рос, так что солнышком среди ночи я полюбоваться сумел. И тут я вспомнил, как папа рассказывал, что на Крайнем Севере, за Полярным кругом, солнце летом не садится круглые сутки. Так что я больше почти не сомневался, что оказался именно там, где папа нашел злосчастную ракушку. А когда увидел, что под холмом, между деревьев, поблескивает вода, а макушки у деревьев срезаны, словно ножом, окончательно это понял.
Стоило залезть на вершину холма и оглядеться. Но я от всех переживаний сильно устал и ноги мои отказывались совершать какие бы то ни было восхождения.
Оставалось одно: устроиться где-нибудь и постараться уснуть, чтобы утром все же забраться на эту гору. Нижние ветви одной старой елки раскидистым шатром опускались до самой земли. Я залез в этот шатер, как в палатку. Оказалось довольно уютно, лишь кололись иголки, обильно рассыпанные по земле. А вот дальше… До сих пор не уверен: приснилось мне то, что произошло дальше, или это все-таки был не сон?
В общем, только-только я уснул, как меня сразу и разбудили. Тоненький такой голосок, девчоночий. Что-то он пел негромко, слов я не смог разобрать, только была эта песня такая грустная, как плач какой-то, а не песня! Я еще сквозь сон успел подумать: «Ну вот, девчонка тоже заблудилась!..» А потом разом очнулся, будто и не спал. Надо, думаю, вылезти, успокоить ее. Но вылезать почему-то не хотелось. Да что там «не хотелось» — страшно мне стало!
Странные все-таки мы, люди, существа! Вот страшно тебе, так и сиди под своей елкой и дыши через раз. Нет, надо вылезти, чтобы еще страшнее стало. Мне и стало.
Как только вылез — сразу же. Потому что девчонка оказалась никакой не девчонкой, а голубоватой тенью. Не такой «тенью», о которых я уже рассказывал, — те были все же людьми, только быстрыми очень, а эта тень к человеку ну никакого отношения не имела, факт!
Руки у нее, были, ноги и даже голова, но все такое хрупкое, полупрозрачное… На лице — два темно-лиловых глаза. Вот они-то как раз были огромными — в половину крохотного личика. Ротик на личике — узкая щелочка. Волос нет, ушей тоже нет. И все это, вместе взятое, — ростом мне по горло.
Я собрался уже было заорать, даже воздуха набрал, но голубинка мне и говорит вдруг… Да, это уж потом я стал называть ее «голубинкой», тогда-то, сразу, я ее никак не называл, но ведь назвать как-то надо, «тень», как я уже сказал, здесь не очень подходит. Я рот раскрыл, чтобы заорать, а голубинка и говорит:
— Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю!
Я хотел ей ответить, что не боюсь, а у самого губы трясутся, и ничего ими сказать не могу. Зато у голубинки как раз губы совсем не шевелятся, похоже, говорит она со мной мысленно. Да и нет у нее никаких губ — говорю же, вместо рта щелочка…
— Успокойся, сядь. — А ведь и впрямь, мысленно она со мной разговаривает! Слова-то прямо в голове у меня звучат. Мне бы еще больше испугаться, а я, наоборот, успокоился. Может, голубинка в моих мозгах покопалась и страх выключила?
Я опустился прямо на землю, в белый мох, и сказал наконец:
— Кто вы?
Голубинка тоже на мох села — он даже почти не примялся под ней, — отвечает:
— У меня нет имени в том смысле, что вы ему придаете.
— А почему вы здесь? — Я мог бы, наверное, спросить и что-нибудь поумнее, но тогда не сумел.
— Мне нужно забрать то, что оставили мои друзья.
Я почему-то сразу догадался, что она говорит о ракушке. Все же есть во мне шестое чувство, что ни говорите! Сунул я руку под еловые ветки, пошарил там и вытащил ракушку.
— Это? — спрашиваю.
— Да! — обрадовалась голубинка. — Дай ее мне.
Я протянул ракушку, а сам испугался, что вот коснутся меня сейчас холодные пальцы, схватят… Но пальцы оказались не холодными, а наоборот — теплыми и мягкими. Только их было всего четыре. Голубинка бережно приняла ракушку и грустно сказала:
— Ты сломал ее… Разве так можно?
— Я нечаянно, — ответил я и почувствовал, что краснею. На самом-то деле нечаянно сломался только первый отросток…
Голубинка совсем по-человечески покачала головой, сунула куда-то ракушку, словно за пазуху, а оттуда достала точно такую же, только целую. Растопырила все свои четыре пальца на правой руке, положила ракушку на ладонь, и та будто срослась с нею, только пятый отросток остался торчать чуть в сторону.
— А что это вообще такое? — спросил я, набравшись храбрости.
— Это такой… — в мозгу моем будто что-то зашипело, защелкало, подбирая подходящее слово по-русски, — прибор, устройство, манипулятор. Он есть у каждого исследователя. Похожее устройство имелось и в капсуле, только больше и мощнее.
— Какие исследователи? Какая капсула?! — Я даже вскочил на ноги. — Вы с другой планеты?!
— Не просто с другой планеты, мы — из иного мира. Пространство, материя, само время имеют у нас отличную от вашей природу.
— Так значит, это ваша капсула упала весной в озеро? — в очередной раз догадался я.
— Да, произошла катастрофа. В момент выхода капсулы из подпространства в той же точке оказался ваш летательный аппарат. Человек остался жив, наши исследователи успели выбрать для него оптимальную вероятность, но сами погибли.
«Так, значит, военные говорили правду насчет самолета, — подумал я. — Интересно, знали они про чужих?» Вслух же сказал другое:
— Жалко исследователей! — Мне и правда жаль было чужаков, пожертвовавших ради землянина жизнью. Не знаю, смог бы я когда-нибудь поступить так же… — А вы тоже были в капсуле?
— Нет, иначе бы погибла и я. Меня прислали, чтобы спасти исследователей той экспедиции…
— Спасти?! — я решил, что «переводчик» у меня в мозгу сломался. — Но они же погибли!
Вот тогда-то голубинка и рассказала мне подробно о «ракушке». Понял я, конечно, не все — это надо небось в одиннадцатом классе учиться, чтобы все понять! А может, и самый умный профессор во всем бы не разобрался… Но как уж понял, так и расскажу.
(Окончание следует)