Юрий Звенигородский. Великий князь Московский

Мы достигли апогея нашего повествования. В этой главе будет подробно рассказано, как Юрий Дмитриевич стал великим князем в Москве.

Именно данный факт и опровергается теми, кто не приемлет исторические достижения этого человека. И вот по какой причине.

Князь Юрий был на великокняжеском престоле, но не получил подтверждения от царя — хана Орды на власть (не получил ярлык на великое княжение). В этом и есть одна из главных проблем, в том числе и для историков. Признать его власть или нет?!

Если следовать этой логике, то тогда надо исключить из этого спора и само завещание Дмитрия Донского. Ведь он не спрашивал разрешения у царя-хана на то — кого назвать своим наследником, и даже более — писал следующее: «А приказываю отчину свою Москву детем своим…» Сам приказывал! Вообще без всякой ссылки на правителя Орды!

Но если мы исключим из спора завещание Донского, будем считать его запись лишь эмоциями, то в итоге получится парадокс: можно будет утверждать, будто Василий Дмитриевич вступил в права наследства нелегитимно! И лишь позднее он все же утвердился у царя.

Но так же точно мог поступить и Юрий — утвердиться у ордынского хана, то есть — получить ярлык. Он просто не успел это сделать. Его великое княжение было слишком коротким. До странности коротким.

И не потому ли он быстро скончался (или был отравлен), чтобы физически не суметь или не успеть получить подтверждение из Орды? Данное утверждение весьма серьезно.

Подумайте сами, если бы такое подтверждение от хана появилось, да еще к нему прибавить завещание Дмитрия Донского — то власти любых потомков Василия I или Василия II на Руси пришел бы конец!

Но история есть история. Все было чуть-чуть не так, по-другому…

Великое княжение в Москве. Гипотеза 17

Философ Н. С. Трубецкой, из статьи «О туринском элементе в русской культуре», 1925 год: «Московский государь был преемником ханов-завоевателей и императоров византийских… “Свержение татарского ига “ свелось к замене татарского хана православным царем и перенесением ханской ставки в Москву».

С момента прихода в Москву Юрия Дмитриевича всё, что связано с его великим княжением, представляется весьма странным, расплывчатым, непредсказуемым и даже загадочным. Совершенные им поступки не поддаются простой логике, а потому летописи либо умалчивают подробности, либо излагают противоречивые сведения.

Юрий не мстил врагам и не устраивал погромов, не проявлял чрезмерного насилия или жестокости, не учинял показательных расправ и не провоцировал тотальных перемен. Казалось, Москва пришла к нему, цель осуществилась и на этом — можно поставить точку. Он доказал всему миру, Руси, хану, своим предкам и потомкам — что он и есть истинный хозяин государства. И этого было достаточно. К большему он в этот момент уже и не стремился.

Это может показаться странным. Но если бы власть пришла к нему хотя бы десятилетие назад, в пору расцвета сил и энергии, мечтаний о строительстве новых регионов, обустройстве земель и городов… Если бы тогда! Все могло бы быть по-другому.

А нынче его действия не выглядели столь активными. Хотя, возможно, так их освещают дошедшие до нас источники. Они не уделяют почти никакого внимания тому, что делал или хотел сделать в Москве Юрий Дмитриевич в тот момент.

Все же некоторые летописи признали его как великого князя Московского. Особенно все те же Новгородские и Псковские. Домогательства Литвы в то время для них были непосильны, и у них сохранялась надежда, что Юрий Дмитриевич сможет повлиять на ход событий, особенно благодаря своим хорошим отношениям со Свидригайло. По крайней мере, новый великий князь Московский не был активным союзником литовцев, как Василий и его мать.

Потому во Пскове так и отметили, что Юрий «седе на великом княжении во граде Москвы во своей отчине».

Понятие «своя отчина» здесь употреблено не случайно. Отчиной называли то, что досталось в наследство, пришло от отца и являлось естественным и неотъемлемым правом ее владетеля. Таким образом, на Руси было достаточно сил, которые признавали завещание Дмитрия Донского отправной точкой для решения спорного вопроса о власти. Более поздние документы и интерпретации ветви Васильевичей становились менее значимыми и менее правомочными.

И вот тут, когда «своя отчина» уже была в руках, новый великий князь вдруг принимает абсолютно никем не предсказуемое и очень странное решение — вернуть эту самую власть обратно Василию Васильевичу!

Что же привело князя Юрия к этому решению?

Для начала рассмотрим, что успел сделать он, пребывая у власти на Москве. Может быть, это разъяснит нам суть его дальнейших поступков.

Во-первых, он так и не сделал ничего плохого своему племяннику. Хотя войско Василия требовалось как-то нейтрализовать, чтобы он не учинил ответных действий. Для чего пришлось послать за ним вдогонку дружины сыновей до самой Костромы, вослед за которыми выступил и сам Юрий.

На Москве же он не успел свершить почти никаких серьезных реформ. Хотя некоторые важные шаги для укрепления власти им были предприняты. Скупые сведения «ловим» мы в докончальной грамоте Юрия и Василия, которую они заключили чуть позже.

Выясняется, что Юрий Дмитриевич за очень короткое время, исчисляемое месяцами, сделал совсем немало.

Оказывается, что он, «сидя на Москве», как правитель «суды судил».

При быстром заходе в Москву Юрий легко захватил все «сбережения» князя Василия и его семьи, как тогда говорили — «казну». В грамоте Юрий так и отметит для Василия: «поймана твоя казна… и твоее матери… или поклажаи ваши, или бояр твоих поклажей, или инятцов твоих поклажей».

Кроме этого, славно «погуляли» и бояре самого князя Юрия. Дорвавшись до Москвы, некоторые из них, вполне достаточно пострадав до того от столичных придворных служилых людей, успели даже свести некоторые счеты. И если во время боевых действий трофеи считались делом чести, то после боя, в мирное время — люди могли расценить изъятие ценностей врагов как простой грабеж. А потому Юрий, решив отдать затем всё назад (причины мы попробуем изъяснить чуть позднее), так и запишет для Василия: «А что мои люди грабили бояр твоих, или инятцов твоих, или людей твоих, опрочь бою, ино то отдати, а не отдадут, ино тому суд и исправа, опроче съестного». Хотя тут же князь вспоминает и подобные действия со стороны племянника. «А что будут, — замечает Юрий, — твои бояре и твои люди имали и грабили моих бояр и слуг в первое наше розмирье, и им то отдати, а не отдадут, а на то суд и исправа. А что князь Василеи Ярославич имал мою вотчину или люди его грабили мою вотчину, а на то суд и исправа». Здесь не случайно упоминается князь Серпуховский и Боровский Василий Ярославич, видимо, изрядно пограбивший подмосковные владения князя Юрия в те моменты, когда ему пришлось находиться в Галиче. Василий II еще в прошлом году успел заключить с ним докончальную грамоту, где тот должен был выступать против врагов великого князя. Что он исправно и делал. Правда, лишь тогда, когда чувствовал некоторую безнаказанность и отсутствие реального сопротивления.

Также, сидя на Москве, Юрий Дмитриевич, по всей видимости, совершил довольно серьезный и решительный поступок. Он заплатил в Орду 600 рублей, дабы покрыть срочный долг самого Василия Васильевича, который накопился у него за последнее время. Таким образом, Юрий стремился, наверное, наладить взаимоотношения с Ордой и показать, что он готов платить дань не хуже племянника и даже делает первый взнос.

Разорения, учиненные Василием до этого в уделах Юрия, поездка их в Орду с дарами привели и нового великого князя к весьма трудному положению. Чтобы заплатить дань (или даже проценты по долгу, который появился у Василия перед его покровителями в Орде), Юрию Дмитриевичу пришлось обратиться к русским купцам, которые искренне его поддержали и немедленно дали князю сию внушительную сумму. Это подтверждает текст уже упомянутой нами грамоты, когда Юрий объясняет Василию — как урегулировать меж ними денежные проблемы. «А что есмь занял у гостей и у суконьников шестьсот рублев да заплатил есмь в твои долг в ординьскои Резеп-Хозе да Абипу в кабалы, и на кабалах есмь то серебро подписал, и тобе с мене тот долг, ту шестьсот рублев, сняти. А с теми гостьми ведатися тобе, опрочь мене, самому. А мне тобе тех сказати, у кого есмь то серебро заимывал».

Наконец, в продолжение перечисления того, что успел сделать Юрий Дмитриевич на Московском престоле, следует упомянуть появление новых монет, которые он начал чеканить немедленно. Полновесные деньги, где Юрий уже прямо назван великим князем, показывали его настоящую власть. Видимо, он рассчитывал ими расплачиваться с Ордой, отправлять хану дань, как настоящий правитель Руси.

Однако князь Юрий, видимо, уже не мог полностью активно управлять государством (возможно, в силу возраста). А потому все больший вес стал иметь при его дворе доселе не очень известный человек — боярин Семен Федорович Морозов. При этом столкнулись интересы сразу двух боярских кланов-семей — Морозовых и Всеволожских. Видимо, Юрий опирался на перебежавшего к нему Всеволожского, но не доверял ему все дела. А ближе ему стал новый советчик — Морозов,

В итоге произошло следующее. Летопись рассказывает так: «Князь же Юрий, сев на княженье в Москве, послал сыновей своих, Василия да Дмитрия, за великим князем, и узнали те, что он в Костроме; тогда и сам князь Юрий пошел к нему и пришел в Кострому; и бил челом князь великий дяде своему, князю Юрию, и дал тот ему Коломну-город в удел, а мира добился Семен Морозов, любимец Юрия-князя».

Все написанное означает, что Юрий Дмитриевич настиг своего племянника в Костроме, «взя его», после чего Василий бил «челом дяде своему». В этом «битии челом» как раз и сыграл важнейшую роль боярин Морозов. Судя по всему, именно он уговорил князя Юрия простить бывшего великого князя. Юрий Дмитриевич, действуя по «наущению» боярина Семена Федоровича, вспомнил о заветах отца, который всех своих «сыновей» (а Юрий как великий князь становился для других князей не «братом старейшим», а «отцом») наделял уделами.

У Василия II было три варианта будущего: смерть, пленение или удельное княжение наравне с другими русскими удельными же князьями. Он конечно же выбрал третье. Потому что князь Юрий это ему любезно предложил. А ведь мог и не предлагать!

В тот самый момент старшие дети Юрия — Дмитрий Шемяка и Василий Юрьевич — были против такого решения. К ним примыкал также И. Д. Всеволожский («не любо ему бысть сие зело»). По сути, они желали того, чтобы Василий вообще отошел от любых дел окончательно, и даже более — жаждали его смерти. Тогда проблема была бы решена окончательно, в том числе и для них. Ибо по смерти отца — Юрия Дмитриевича — старейшим в роде оказывался Василий Васильевич. И, если следовать древним традициям, — пришлось бы ему возвращать всё, включая Московский престол.

Но Юрий не допустил расправы над племянником. В этом он кардинально разошелся со своими сыновьями. И со Всеволожским. А потому — стал опираться на Морозова.

Итак, прибыв в Кострому и «взяв» Василия, Юрий дарует ему в удел Коломну. Эти земли были когда-то удельными для отца племянника — Василия Дмитриевича, то есть попали к нему как раз по завещанию Дмитрия Донского. Таким образом, великий князь Юрий восстанавливал историческую справедливость. Он возвращал Василия на «свое место» не только в системе власти, но и присваивал ему титул «удельного князя» на той отчине, которую он, собственно, и заслуживал по завещанию великого деда.

Счастливый (что остался в живых и вообще не пострадал) Василий Васильевич быстро отправился в Коломну. Но он не ответил дяде взаимностью. Жажда власти и мести мгновенно возобладала над его чувствами. И он опять начал готовиться к возвращению себе Москвы.

Для этого, между прочим, складывалась удачная ситуация. Боярином Морозовым и его окружением не были довольны многочисленные старые боярские роды. Началась скорая смута в их рядах. Вновь оставалась двойственность во власти, ведь у Василия все еще был ярлык от хана.

Так «мнози бояре и слуги», которым «не любо.., бысть сие», стали оставлять и Юрия. Ведь его доброта по отношению к племяннику походила на проявление слабости. А ведь бывают моменты, когда слабость, пусть даже мнимая, становится камнем преткновения. Его нежелание поставить точку и расправиться с Василием будто показывало, что он не рассчитывает на долгое свое правление. Но большинство жаждало крови.

Современный историк Р. Г. Скрынников описывает события таким образом: «Сказавшись на троне, Юрий должен был продолжать “собирание” или, вернее, укрепление великокняжеской власти. Нельзя согласиться с тем, что носителем принципов “политической централизации” мог быть Василий II, и никто другой. Своим характером и опытностью Юрий превосходил племянника, а следовательно, у него было больше шансов на успех. Однако личные качества князя имели второстепенное значение. Судьба Юрия свидетельствует о том, что в московском обществе сложились институты, оказавшие решающее влияние на исход политической борьбы. Такими институтами были дума и двор. Раздел московской вотчины на уделы привел к разделу двора и расколу боярства. Самые знатные из бояр остались в думе у великого князя. В уделах служили менее знатные фамилии и младшие члены боярских семей. Бояре и двор князя Юрия помогли ему овладеть Москвой и доставили ему корону… Старшие бояре из думы Василия II увидели себя обделенными. При великом князе Юрии на пост правителя претендовал его любимец С. Ф. Морозов. Морозовы не могли тягаться с князьями Патрикеевыми, Оболенскими, боярами Челядниными и пр. Но и в роду Морозовых Семен далеко уступал честью боярам из старшей ветви рода. Великокняжеские бояре не желали признавать “старейшество” удельных бояр, своей младшей братии… Не мирясь с утратой власти, бояре покидали Москву и один за другим отъезжали на службу к князю Василию».

Быть может, в это время многие уже предполагали, что дни Юрия Дмитриевича сочтены. И бояре бежали туда, где они могли бы в дальнейшем спасти свою жизнь и имущество. Ведь, по возвращении на престол, Василий Васильевич никого бы не пощадил, это все хорошо понимали и знали. То был не Юрий, доброты и справедливости от него никто бы и не ожидал.

Так и произошло затем на самом деле.

Василий Васильевич стал «звати к себе людей отовсюду». К нему вновь перебежал даже И. Д. Всеволожский. Он его принял, так как желал мести дяде. Но не простил. Потому и накажет его в ближайшее время весьма жестоко, расправится с ним физически. Но об этом чуть позднее.

А тут и в самой Москве произошло убийство. Недовольство политикой боярина Морозова достигла апогея. Дети Юрия Дмитриевича — Василий Косой и Дмитрий Шемяка считали, что именно он «учинил ту беду отцю нашему и нам», они почувствовали, что власть уходит у них из рук.

Похоже, что их непонимание с родителем достигло своей вершины. Во время ссоры во дворце Московского Кремля, прямо в сенях, братья, как утверждает летопись, самолично убили боярина Семена Федоровича.

Возможно, это убийство произошло в гневе или в результате сильного раздора, а не по специальному умыслу. Но было ясно, что князь Юрий так просто этого не оставит.

И дети великого князя побежали от отцовского гнева в Кострому…

А отец остался один, в окружении звенигородских и галичских бояр, которые также не совсем понимали мотивы поступков своего правителя.

Но они даже не предугадывали того, что, собственно, произойдет в ближайшие дни. То самое, для всех окружающих — невероятное.

Вопреки всем предположениям о дальнейших планах правителя Москвы великий князь Юрий Дмитриевич сообщил своему племяннику, что возвращает ему престол и готов заключить с ним для этого специальный договор — докончальную грамоту о непредъявлении к нему претензий в будущем.

После чего сам князь Юрий выехал из столицы и направился к ближайшему своему удельному центру — Звенигороду (или, по другим сведениям, — в Рузу).

Среди некоторых причин такого поступка князя называют то, что было «непрочно ему седение на великом княжении». Возможно, и так. Но в таких случаях временно отступают, берут перемирие, собирают силы и пр. То есть стремятся всячески упрочить свою власть. Однако Юрий поступил иначе. Похоже, им двигали какие-то другие мотивы.

Одним из них, по нашему мнению, мог стать мотив на первый взгляд «мистический», не вполне реальный и не весьма существенный. Но можно даже выдвинуть его на передний план и посчитать одним из главных.

Напомним в связи с этим историю, которую мы уже рассказали в главе седьмой данной книги — «Заступники и покровители». В изложении Жития преподобного Григория Пельшемского читатель, видимо, уже подметил некое событие, и мы вернемся к нему вновь.

По Житию старца Григория, в 1433 году, когда Василий II уже отправился в Коломну, он пошел в Москву, где встретился с великим князем Юрием Дмитриевичем, бывшим до этого его галичским покровителем. И уговорил его оставить Московский престол в пользу племянника.

Мы уже говорили ранее о теории «благочестивого княжения», которая была так близка князю Юрию еще со времен преподобного Саввы Сторожевского. И если принять текст Жития как данность, то слова Григория Пельшемского возымели удивительное действие на князя. Он последовал им буквально. Укор старца, что «не по строению Божию хочешь ты властвовать», оказался сильнее любых других убеждений.

Похоже ли это на выдумку? Ведь мы знаем, что тексты Жития преподобного Григория разнятся. В более ранних вариантах рассказа о походе старца в Москву этих слов князю Юрию — нет.

А если все же принять данный текст за основу? То, как мы уже говорили, данная история хоть и необычно, но раскрывает нам тайну отказа Юрия Дмитриевича от великокняжеского престола в Москве, после многих лет ожиданий на его получение по завещанию отца. И действительно, приоткрывается удивительная сторона его жизни, и мы видим глубину миросозерцания правителя Руси.

Вот и возможное объяснение событий. Повторимся — лишь вероятное объяснение. И не только потому, что нельзя доверять одному из вариантов текста Жития (автор данной книги как раз с большим вниманием относится к Житиям русских святых как к источникам для восстановления исторической справедливости), а и потому, что необходимы некоторые более точные и косвенные подтверждения этому факту. Ведь не случайно же появились расхождения в текстах. Так бывает, когда интерпретация событий вызывает разные мнения различных сторон…

Итак, Василий Васильевич вернулся в Москву. Беда ждала многих его врагов. Главными из них стали сыновья Юрия Дмитриевича — Василий Юрьевич и Дмитрий Шемяка. Но они были далеко от столицы. Хотя собирали силы для уже откровенной войны со своим московским врагом.

Василию следовало себя обезопасить. Лишить братьев любого сильного союзничества. Для этого, как мы уже говорили, и была заключена докончальная грамота между ним и Юрием Дмитриевичем. Уникальный документ эпохи является удивительным образцом того, как быстро на Руси могли «отцы» превращаться в «братьев молодших».

Для подписания грамоты собрались главные действующие лица великого княжества Московского на тот момент (исключая двух вышеупомянутых сыновей Юрия Дмитриевича — Василия и Дмитрия-старшего). Кроме двух главных подписантов (Василия Васильевича и Юрия Дмитриевича), участие в договоре приняли и другие. С одной стороны — другой дядя Василия II, князь Угличский Константин Дмитриевич, а также другие его двоюродные братья, сыновья покойного Андрея Дмитриевича — Можайский князь Иван да князь Верейский и Белозерский Михаил, оба — Андреевичи. Присутствовал на той же стороне князь Василий Ярославич, к тому времени уже окончательно вошедший в коалицию племянника Юрия.

С другой (Юрьевой) стороны грамоту подписал его младший сын — Дмитрий Красный. Таким образом, мы имеем исторический документ, который подтверждает реальные мирные намерения, в частности, со стороны Юрия Дмитриевича, которые бы могли привести страну к завершению любых междоусобиц. Но, как водится, не для всех законы писаны.

Когда был заключен данный докончальный договор — точно сказать нельзя, ибо дата не указана. Но скорее всего это произошло уже летом 1433 года, когда князь Юрий принял решение о передаче Москвы племяннику.

По грамоте Юрий Дмитриевич вновь признает Василия «великим князем, собе братом старейшим». Но конечно же не «отцом» или кем-то «вместо отца» (такая формула, как мы уже говорили, была в грамоте Дмитрия Донского, который призывал сыновей «вместо отца» почитать старшего брата).

Основные позиции по отношению к власти князь Юрий сформулировал абсолютно однозначно — он отдавал всё Василию безоговорочно, с подтверждением всех родственных связей семьи потомков великого князя Дмитрия Ивановича. «Имети ми тобя, великого князя, собе братом старейшем. А брату нашему молодшему, князю Костянтину Дмитриевичи), имети ему меня себе братом старейшим. А князю Ивану да князю Михаилу Андреевичем имети им меня собе дядею. А князю Василью Ярославичю имети ему меня себе дядею жо. А добра вам мне хотети везде, во всем, где бы ни было… А кто будет тобе, князю великому, друг, то и мне друг. А кто тобе недруг, то и мне недруг».

Еще раз подчеркивались властная субординация и отсутствие взаимных притязаний: «А держати ми тобя, великого князя, собе в старишиньстве. А тобе мене держати в братстве, и во чести, без обиды».

Особо выделено отношение к двум другим сыновьям Юрия, которые не приняли участие в подписании грамоты. Их общим решением исключили из состава союзников. Отношение князя Юрия к ним было крайне сложным (возможно, договор составлялся уже после того, как они убили боярина Морозова, хотя он даже в нем упоминается в виде «Семенова Федоровича»), и это подтверждает текст документа: «А детей ми своих болших, князя Василья да князя Дмитрея, не приимати, и до своего жывота, ни моему сыну меншому, князю Дмитрею, не приимати их. А тебе их так же не приимати».

Дядя и племянник даже пошли против решения хана-царя, который распределил между ними вотчины, отдав Юрию Дмитров. Теперь всё возвращалось к Василию Васильевичу. «А чем тобе благословил отец твои, князь великий Василеи Дмитриевич… так же что отчина брата нашего молодшего, князя Петрова Дмитриевича, Дмитров со всеми волостми, того ми всего под тобою, под великим князем, блюсти, а не обидети, ни вступатися, ни моему сыну, князю Дмитрею Меншому», — писал князь Юрий, Следующая же формулировка была уже за пределами даже власти самого Василия II: «А что есмь взял царев ярлык на Дмитров, и тот ми ярлык тобе дати». Забрать ярлык хана без его ведома — не так просто. И можно предположить, что Василий Васильевич этот вопрос успел с Ордой согласовать. Тогда и отказ Юрия от великого княжения становится более понятным, ибо по какой-то причине (пока нам точно неизвестной), возможно, Юрий Дмитриевич не хотел идти против решений хана-царя или воевать с ним из-за власти (к тому времени могли поступить по отношению к нему угрозы такого «наказания» из Орды).

Важно еще отметить то, что по грамоте Бежецкий Верх передавался младшему сыну Юрия — Дмитрию Красному.

И еще. Своеобразная «равноправность» двух князей, даже после признания снова одного из них князем великим, все же оставалась странной формулировкой, не очень распространенной среди докончальных грамот. А именно: «А на сем на всем, брате старейший, князь великий Василеи Васильевич, целуй ко мне крест, к своему брату молодшему, князю Юрью Дмитриевичи), и к моему сыну, князю Дмитрею Меншому» — записано в документе со слов теперь уже вновь удельного князя Звенигородского и Галичского Юрия. Некоторая степень уважения к дяде оставалась в кругу племянника, что и отразилось в тексте в виде прямого побудительного обращения подвластного князя к сюзерену — «целуй ко мне крест, к своему брату молодшему».

Заключение договора означало, что дядя и племянник встретились лично. А такая встреча была уже немалым событием. И ничего хорошего, особенно для сына Дмитрия Донского, она не сулила. Опыт прошлого это подсказывал.

После подписания грамоты князь Юрий не стал возвращаться в Звенигород. Его вновь подчиненное положение не давало ему гарантии личной безопасности. Ведь он хорошо знал характер Василия II.

Юрий Дмитриевич не медля отправился в надежный и отдаленный от Москвы Галич Мерьский. И не ошибся.

Василий Васильевич не стал ждать вовсе. Он немедленно собрал войско с князем Юрием Патрикеевичем во главе и отправил в сторону Костромы, дабы покончить с последними бунтарями — Василием Косым и Дмитрием Шемякой. Ясное дело, что Юрий Дмитриевич помогать сыновьям не собирался. Ведь он докончальный договор подписал, что не будет этого делать. И, как всегда, его соблюдал, как он поступал еще со времен своего старшего брата Василия Дмитриевича, в ущерб своим собственным интересам.

Но даже он не смог удержать некоторых своих галичских бояр с их дружиной, к которым присоединились воины-вятчане, после чего они направились на подмогу костромским оппозиционерам. Сила против Москвы собралась немалая. Воевода Юрий Патрикеевич даже не представлял — какая. Да и «сторожевой полк» из Галича (так его называли в летописи) подоспел вовремя.

Рати сошлись в осенний день — 28 сентября 1433 года, у реки Куси. Василий Косой и Дмитрий Шемяка легко и быстро расправились с посланным из Москвы войском, а князь Юрий Патрикеевич в итоге попросту попал к ним в плен.

Получалось, что Василию II воевать после этого было нечем и некем. Вот уж момент, так момент. Иди обратно в Москву и занимай престол.

Но сделать такое мог только сам князь Юрий Дмитриевич. Сыновья его старшие, как бы они этого ни хотели, совершить въезд в столицу не могли. Их бы просто никто там за власть не признал.

Призывы Василия Косого и Дмитрия Шемяки — «отче, поиде на княжение!» — уходили как будто в пустоту. Отец не желал их слушать, как и нарушать условия только что подписанного докончания с Московским правителем. Тогда сыновья вернулись обратно в Кострому. Им ничего более не оставалось делать.

Этой передышкой удачно воспользовался великий князь Василий. Он лихорадочно собирал новое войско. И он никогда бы не поверил, что Юрий не участвовал в выступлении против него, а его войска не было на реке Куси. Кроме того, мы можем предположить, что поражение его дружины спровоцировало новое решение великого князя — дядя лишь самим фактом своего существования является совершенно непреодолимой угрозой. Думается, тогда, осенью 1433 года, в Москве появился и созрел план физического уничтожения Юрия Дмитриевича. Проблему для Москвы пора было решить кардинально. И безвозвратно. Навсегда.

Князь Юрий, видимо, как-то узнал о данном решении. Именно по этой причине ближайшие месяцы станут грандиозной развязкой многолетнего родственного противостояния. Теперь сидеть сложа руки князь Звенигородский и Галичский уже не мог.

Но и здесь не он первым нарушил условия докончальной грамоты. Зимой 1433 года Василий II с новой ратью, заручившись поддержкой родственных князей, буквально игнорировав все письменные договоренности, двинулся прямо на Галич. Летописи не преминули отметить: «через мирную руку и правду». То есть нарушив мирные и моральные обязательства.

Севернорусский летописный свод 1472 года скрупулезен: «Князь великий… пошел Галич разорить в зиму ту, а князь Юрий бежал к Белоозеру; князь великий Галич пограбил и сжег и в плен всех увел».

Что-то произошло, видимо, в психике этого правителя. Он не только поставил цель — убрать своего дядю, но и стал совершать особо жестокие поступки, которые время от времени отмечают летописные источники.

Например, перестав доверять перешедшему к нему И. Д. Всеволожскому и предполагая, что тот может опять переметнуться к дяде, он приказывает ослепить несчастного боярина, который мог еще совсем недавно стать его тестем. Это уже потом, после кончины Юрия Дмитриевича, среди воюющих сторон последует целая цепочка взаимных ослеплений и других трудно представимых ужасов родственной брани. Но первым данную «черту» переступил (как похожее бывало и ранее) именно племянник. За что ему самому вскоре и воздастся: быть и ему также ослепленным (конечно же не от Юрьевой руки), а поэтому в потомстве он будет зваться Василием Темным (то есть — слепым, не видящим света). Хотя он сумеет отомстить Юрьевым чадам тем же — ослепит старшего сына князя Юрия Звенигородского и Галичского, который после этого будет зваться Василием Косым.

Нет ничего более символического для характеристики данного периода русской истории, как то, что великим княжеством Владимирским (Московским) успели одновременно (с переменной последовательностью) править два двоюродных брата, оба Василия, и оба — насильственно ослепленных. Один — Темный, другой — Косой. Воистину, Руси требовался некто реально зрячий! Ибо правители «наследовали» тогда лишь мучительные пытки в виде выкалывания глаз…

Объединились ли в тот момент уже войска Юрия Дмитриевича с дружинами его старших сыновей? Трудно сказать. Ведь сам князь Звенигородский ушел из Галича и двинулся на Белоозеро, впервые занимая не свои территории, а земли другого собственного племянника — Михаила Андреевича. Но тут уж было не до родственных сантиментов. Решалась судьба всей семьи.

Думается, что действовал князь согласованно с Юрьевичами. Они немедленно отправились в Галич Мерьский и заняли там оборону. Мы помним, что городская крепость была изрядно потрепана после недавнего набега ордынцев и нескольких серьезных штурмов. Но сыновья Юрия неплохо знали военное дело.

Итак, московское войско быстро подошло к Галичу. И тут Василий II проявил чудеса жестокости. Он не только спалил и разграбил посад и окрестности, но и взял многочисленный «полон», о котором потом упоминали летописные источники. «Люди в плен поведе и много зла сотворив земле той», — отмечалось в документах. Он очень хотел добраться до самого сердца Юрьевичей, до них самих. Но не сумел. Сыновьям помог отец, теперь уже откровенно поспешивший к ним на выручку. И Василий отступил.

А в это время его «подельники», племянники Юрия, князья Иван и Михаил Андреевичи воевали Звенигород, причем грабили удел основательно. То, что не довелось сделать даже татарам, совершили ближайшие родственники.

В знак покорения северо-восточной «столицы» Юрия Дмитриевича, а также для умаления его духовного авторитета, племянник — Василий II — вывез из Галича одну из главных здешних святынь — знаменитую Овиновскую икону Божией Матери. История эта в подробностях изложена нами в главе «Заступники и покровители». Однако стоит упомянуть здесь еще раз вот о чем. Василию Васильевичу важно было лишить Юрьевичей одной из главных их святынь, считавшейся покровительницей Галича. Отдаленный город уж очень стал самостоятельным.

Икона была отвезена в Москву. И ее даже москвичи посчитали плененной (!). Некоторые источники рассказывают о чуде, как на следующий же день Овиновская икона исчезла из столицы и тут же объявилась снова в Галиче. Из Успенского собора Московского Кремля — да вновь в Успенском Галичском монастыре!

Народ православный, как видим, все воспринимал по-своему. И правду о происходящем — знал. Град снова получал покровительство Небесной Заступницы, которое даже Москва отнять была не в силах.

И хотя есть предположения (еще со старых времен), что икона была возвращена в Галич буквально через несколько месяцев самим князем Юрием Дмитриевичем, после того как он взошел на великокняжеский престол, — сказание о чуде так и осталось жить в сердцах русских людей.

А в самом Галиче события 1433 года воспринимали по-своему. Для чего еще раз обратимся к «Сказанию о чудотворном образе Богоматери Овиновския иже явися во граде Галиче» (по списку XVII века). Прочтем этот текст без комментариев. Ибо они здесь — излишни.

«Великий князь Василий Васильевич Московский, со многими силами своими, пойде на своего дядю на князя Георгия Димитриевича Галическаго, и град Галич первой, что был на реке Чолсме взя. Тогда же взя и чюдотворную икону Пречистыя Богородицы, зовомую Овиновскую… И принесе образ той к Москве, и постави его в Соборной церкви, и заключив двери, утверди замками и печатьми, и стражей пристави, да будет храними ияко же пленница… О смирения Божия Матерее… Како венцем и диадимою церковью украшенный, и на престоле великаго княжения росийскаго посажденнный, и многим народом судити вправду устроенный, неправеден суд полагает, и насилием хощет удержати неудержанное. Обаче Господь наш Иисус Христос, видев сего неправосудие… обличи его сицевым образом. Егда убо великому князю Василию, и боляром его церковныя двери утвердившим… самим же отшедшим комуждо восвоя си… образ той чюдотворный невидимо ис церкви изыде, и тоя же нощи обретеся в Галиче».

И даже угрозы от великого князя, обратившегося к галичанам, которые будто икону забрали, что «повелит самих вас посещи, и будете сами себе убиту», не возымели действия!

Икона Овиновская вернулась домой.

В этот момент и вся семья Юрия Дмитриевича собралась в Галиче. Объединились их дружины. И, наконец, дети уговорили родного отца идти на Москву. Ибо другого выхода в сложившихся обстоятельствах не было. Ясно, что Василий Васильевич будет стоять на своем и уже не остановится.

Да ведь и договор великим князем теперь был нарушен.

И Юрий выступил.

Переждав суровые холода, зиму, в начале весны объединенные силы под мудрым и привычным для ратного дела водительством самого князя Юрия Дмитриевича двинулись на Москву. «В ту же зиму князь Юрий послал за сыновьями и за вятчанами и, собрав силу великую, пошел на великого князя», — отметила летопись.

Василий II следил за действиями дяди. Лазутчики донесли о его выступлении быстро. Великий князь успел также собрать свои силы, привлекая двоюродных братьев и манипулируя докончальными договорами, коих он успел заключить изрядное количество. В его планы входило принять сражение на некотором отдалении от Москвы.

Возможно, было бы символичным для князя Юрия, если бы такая битва произошла у Переяславля-Залесского, рядом с его родиной, в местах, где он был крещен самим преподобным Сергием Радонежским, благословлен митрополитом Алексием, был окружен заботой своих родителей, благоверных князей Дмитрия Донского и Евдокии. Да, по сути, баталия и произошла в этих краях, в ростовских землях. До Переяславля он не успел дойти лишь совсем немного.

В последнем в жизни сражении князя Юрия рати сошлись 20 марта 1434 года на реке Могзе, «у монастыря Николы на горе». В Лазареву субботу. Ничто, даже Великий пост, не могло уже остановить враждующие стороны.

Можно было не сомневаться в том, что от московского войска не останется почти ничего. Ведь князь Юрий, как известно, если вступал в сражения, то в них уже не проигрывал.

Галичские и звенигородские полки вместе с вятчанами разгромили дружины Василия Васильевича наголову, хотя отмечено, что их войска также «побили много». Оставшиеся московские дружинники разбежались — кто куда мог. Сам великий князь сумел скрыться незаметно, хотя Юрий и не ставил своей целью его поимку. Досадовали, видимо, по этой причине его сыновья. Для них расправа с Василием II была одной из важных целей.

Досталось и Ивану Андреевичу, князю Можайскому. Это он потрепал Звенигородский удел князя Юрия. Теперь ему пришлось также бежать с поля боя. Но не в собственный удел, где его достать было легко, а подальше, в княжество Тверское, к сестре. Однако этот странный побег оказался недолгим. Спустя буквально неделю он уже вернулся к Троицкому монастырю, где его ждал… князь Юрий с дружиной. Похоже, «участие» Ивана Андреевича в сражении у Могзе на стороне Василия II было мнимым, и бежал он только для видимости. А союз с Юрием был предопределен заранее. И не ясно, чего здесь было больше — взаимной дипломатии договорившихся сторон или желания выжить во что бы то ни стало со стороны самого князя Можайского.

Спустя десять дней низложенный с великого княжения и бежавший племянник объявился в Новгороде. Но здешние правители всегда поддерживали князя Юрия. А потому и трех недель не прошло, как Василию Васильевичу пришлось двинуться в Тверь.

Сам же Юрий Дмитриевич некоторое время постоял в Троицесергиевой обители, у мощей своего крестного отца. Каменный собор, построенный по его попечительству над ракой преподобного Сергия Радонежского, уже был, видимо, расписан. Да и икона Троицы, созданная преподобным Андреем Рублевым, уже занимала свое место в иконостасе.

Князь ничего не выжидал. Было понятно, что он не стремился на Страстной неделе Великого поста совершать какие-либо активные действия.

Он встретил Пасху (28 марта) и Светлую седмицу у стен Москвы.

Считается, что столица будто бы некоторое время была в осаде и не сразу сдалась Юрию Дмитриевичу. Но это было не совсем так. Не столица была в осаде, а князь просто постился на Страстной и отмечал церковный праздник.

Когда он подошел к Кремлю, то ворота по приказу воеводы московского Романа Хромого отворили, будто его уже давно ждали. Без боя и без крови он с сыновьями появился на Соборной площади. Дружинники во дворце обнаружили напуганную Софью Витовтовну с княгиней Марией Ярославной. Но их не тронули, а чуть позднее просто отправили в подмосковный Звенигород (или в Рузу) до принятия последующих решений.

Летописи снова лаконичны: «И победил князь Юрий, хотя войска его побили много, и подошел к Москве на Страстной неделе в среду, и стоял под городом неделю, а в среду на пасхальной неделе отворили ему город».

Это была среда Светлой недели после Пасхи — 31 марта 1434 года (13 апреля по новому стилю). Так началось второе, главное, снова короткое и к тому же последнее великое княжение Юрия Дмитриевича.

Интересную деталь отметил современный исследователь А. А. Зимин. Уже 7 апреля великий князь Литовский Свидригайло, который внимательно следил за всем происходившим на Руси, сообщал гроссмейстеру Ордена из Вязьмы довольно радостную для него весть — о победе князя Юрия.

Оказывается, в Европе все ждали, когда на Московский престол взойдет мудрый и просвещенный правитель, сместив ставленника и родственника уже покойного Витовта. Князь Свидригайло доносил: «Князь Юрий, великий князь Московский (мы видим, что Свидригайло сразу же признал Юрия верховным правителем Москвы! — К. К.-С), и великий князь Василий, сын его брата, дрались с многочисленными силами и с ужасным упорством и ожесточением. Всевышний помог князю Юрию низложить врага своего, кн. Василия, и разбить его воинство; завладеть городами, селами и всею его землею; взять в плен не токмо старую великую княгиню и супругу Василия, но и всех поднявших против него оружие и, наконец, изгнать самого Василия из его владений; князь же Юрий, с давнего времени искренний и верный наш друг, обещал подать нам помощь и прислать к нам своего сына».

Оказывается, союзники Юрия ждали помощи и от него. Напомню, что с Орденом так или иначе Юрия связывало то, что брат его жены — Федор Юрьевич, был мальтийским рыцарем. Похоже, что у сына Дмитрия Донского были большие стратегические планы на будущее Руси, особенный, цивилизованный подход к построению отношений с Западом и Востоком. Теперь он мог осуществить задуманное.

Ведь он стал «отцом» для других князей да и для всей Руси. Сколько за последнее время в государстве было «братьев», но не было «отца», как раньше, во времена Дмитрия Донского и его предков! А этого стране очень не хватало.

Теперь докончальные грамоты, которые поспешили заключить с Юрием некоторые удельные князья, составлялись со словами: «целуй ко мне крест, к своему отцу, великому князю Юрью Дмитреевичю, и к моим детем. Имети вам мене собе отцем. А мне, великому князю, вас держати в сыновьстве и во чти, без обиды». Он перестал «играть роль» некоего «старшего брата» или «дяди». И ныне мог смело заявить о преемственности власти от своего прославленного родителя: «а в вотчину в мою в Москву, и во все великое княжение, и чим мя благословил отец мои, князь великыи». Формула честная и открытая. И никем, даже позднее, — не опровергнутая.

Василия Васильевича никто искать и не думал. Положение его было таково, что и бежать ему было некуда. Из Новгорода он отправился в Тверь, где его видели уже 26 апреля. Но тут он встретился с полным нейтралитетом, ведь родственники Ивана Андреевича Можайского, переметнувшегося к Юрию, почти все как раз собрались в Твери.

Дальнейший маршрут Василия еще более запутан. Из Твери он попал на Кострому, оттуда — в Нижний Новгород (как видим, пути перемещения опальных князей на Руси почти всегда совпадали). Но для восстановления нужной ему справедливости князю была уготована только одна дорога — в Орду. Ведь он получил ярлык от хана, значит, этот правитель только и мог защитить проигравшего племянника. Попытка, как говорится, последняя, но все-таки — попытка.

Летописи так и запишут: «въсхоте пойти в Орду, не бе ему стати с кем противу его». Однако пока он все еще находился в Нижнем Новгороде.

Потому, уже в мае, оба Дмитрия — сыновья Юрия (Шемяка и Красный) — выступили в Нижний с войском. Пусть пока отец разбирается в столице. Некоторым важно было добраться до самого Василия. Иначе победа была опять не победой.

Младший Дмитрий совершенно не был заинтересован в поимке своего двоюродного брата. У него вообще не было никакого желания участвовать в кровопролитии. Напротив, Дмитрий Шемяка посвятит этой борьбе всю свою последующую жизнь, вплоть до самой трагической кончины от отравления (естественно, совершенного по распоряжению его заклятого врага).

Они уже проделали большую часть пути и могли бы настигнуть Василия Васильевича. Но тут произошло непоправимое. Они получили сообщение, что отец скоропостижно скончался в Москве.

Это произошло, как мы помним, 5 июня 1434 года.

Все надежды на власть у Юрьевичей рухнули в одночасье.

Хоронили великого князя Юрия Дмитриевича всей Москвой. Он находился при власти чуть более двух месяцев. Никто не мог понять — почему и как случилась его быстрая кончина. Поговаривали об отравлении.

С утра на Соборной площади толпились люди. Его положили в храме Архангела Михаила, рядом с «равным братом» — Владимиром Храбрым…

Пройдет не так много времени, и, как мы уже знаем, в один гроб к Юрию положат двух его преставившихся сыновей — Дмитрия (младшего) и Василия. В текстах XVIII столетия остались уничтоженные ныне эпитафии, которые были помещены на саркофаге. Одна из них такая: «В сем же гробе положен другой сын князь Юрьев князь великий Дмитрей Красной, преставись в лето 6949 сентября 24». Другая: «В том же гробе положен сын его князь великий Василей Юрьевич Косой, преставись в лето 6956 ноября в 10».

Почему оказалась в Кремле такая неординарная гробница? Ведь подобного Москва еще не видела, да и не увидит более. Что-то демонстративное было в самом этом действе — сделать в Кремле братскую могилу для Юрия и его потомков.

Возможны и такие ответы.

В 1441 году, видимо, положили к Юрию удельного князя Дмитрия Красного. Мотив был понятен. По утверждению вернувшегося на престол Василия Васильевича, Юрий не мог быть великим князем. Да и Дмитрий, естественно, тоже — нет. Потому отдельно положить его нельзя, да и много чести — лежать в великокняжеской усыпальнице удельному правителю Бежецкого Верха. Плюс к этому — таким образом можно показать всему миру людскому, всей Руси, что не был Юрий Дмитриевич князем великим и лежать ему рядом с удельным. Даже не рядом, а вместе (!). Настало, значит, время, когда с соперником можно хотя бы заочно делать все, что угодно.

В 1448-м в гробницу Юрия, наверное, опустили тело ослепленного при жизни князя Василия Косого. Теперь повторить совместное захоронение было и с моральной точки зрения намного проще — ведь такое уже только что совершили. Данный акт был даже важнее предыдущих похорон Дмитрия Красного. Ведь Василий Юрьевич вроде тоже побывал на великокняжеском престоле. Однако похоронное действо словно подтверждало обратное — нет, не был, потому что теперь лежит рядом, вместе с князьями не великими, а удельными. Этим особо подчеркивалось, что и отец, и сын — «птицы одного полета», оба хотели власти, но не имели ее, и вот пусть почивают «один на другом», поодаль от настоящих, главных правителей.

Можно заметить в этом и еще один, в некотором роде — ритуальный смысл. В пылу мщения Василию Васильевичу надо было показать, что вообще не было никаких великих князей по линии Юрия и по линии его наследников, а потому им всем (сколько бы их ни проявилось) уготовано только одно место на погосте во всей Москве! То есть привезли бы в Москву еще одного покойного сына Юрия — положили бы здесь же и его, в ту же могилу!

Так, по всей видимости, Архангельский собор пережил показательные похороны по отношению к семье Юрия Дмитриевича. Вернувшийся на престол племянник (как и его потомки) как будто таким образом удовлетворялся отмщением над останками своих бывших противников, превратившихся для него при жизни в самых страшных врагов…

Что же сделал, вернее, что успел сделать Юрий Дмитриевич за короткий период своего нового правления? Попробуем это установить.

Вот что пишет историк А. А. Зимин: «Даже ближайшие союзники Василия Васильевича спешили заключить с новым великим князем докончания, признать его старейшинство на Руси. В договорные отношения с ним вступили великий князь рязанский Иван Федорович и князья Иван и Михаил Андреевичи. Иван Федорович, в частности, обязывался “сложити” крестное целование к “князю” Василию Васильевичу и больше с ним в какие-либо переговоры не вступать (не “ссылатися”). То же самое обязательство содержалось и в докончании с Андреевичами.

Придя к власти, Юрий Дмитриевич решил перестроить всю систему взаимоотношений великого князя с союзниками и родичами. Рязанский великий князь отныне рассматривался им “братаничем”, т. е. племянником, а не “братом молодшим” (как его называл Василий II даже в 1447 г.). Дистанция между ним и великим князем московским увеличилась. Иван и Михаил Андреевичи должны были “иметь” его “отцом”, а он обязывался их держать “в сыновьстве”. Это уже не отношения по типу “брат старейший” и “брат молодший”. Великий князь Юрий Дмитриевич пытался сделать более решительный шаг по пути утверждения единодержавия, чем Василий II».

А кто же занял после князя Юрия Московский престол?

Почти сразу же о своем великом княжении возвестил его старший сын — Василий Юрьевич (Косой). Но в связи с этим возникал юридический, как мы бы сегодня сказали, казус. А именно:

1. У Василия Васильевича все еще оставался ярлык на великое княжение, выданный ханом-царем.

2. Если следовать логике покойного князя Юрия Дмитриевича, то по завещанию Дмитрия Донского наследником престола в Москве становится старший в роде (например, следующий по старшинству брат). А таковым являлся в данный момент именно Василий Васильевич — сын старшего сына Дмитрия — Василия I. Все остальные родственники — ушли из жизни.

3. Василий Юрьевич (Косой) не мог претендовать на Москву, будучи старшим сыном великого князя Юрия Дмитриевича просто еще потому, что тогда Юрьевичам пришлось бы признать порядок наследования по схеме «от отца — к сыну», а значит, — и признать праведность наследования престола Василием Васильевичем от Василия Дмитриевича! Для чего же тогда были все эти междоусобицы?!

4. Не оставил завещания Юрий Дмитриевич, в котором он хоть как-то распорядился бы престолом. Нам ничего не известно о таком документе (духовной грамоте) великого князя Юрия, где он бы оставлял престол кому-то из своих сыновей или родственников. Да и был ли такой документ вообще?! Или князь не собирался даже его составлять, предполагая, что великое княжение не есть удел его родных детей?!

Итак, положение Василия Юрьевича в Москве оставалось весьма трудным. Мало кто готов был подтвердить его претензии на власть. Их не приняли даже его родные братья.

А Севернорусский летописный свод 1472 года словно подытожил события столь насыщенного переменами лихолетья: «В год 6942 (1434)… Скончался князь Юрий Дмитриевич на великом княжении в Москве, а сын его, князь Василий, после отца сел на великом княжении в Москве; и княжил один месяц. Ибо князья Дмитрии помирились с великим князем и изгнали князя Василия из Москвы. Князь же великий Василий Васильевич сел на великом княжении московском в своей вотчине».

Будущие битвы «слепых» детей

Из «Повести об ослеплении Василия II» XV столетия: «И тут подошел к нему злой раб, гордый, немилосердный мучитель Никита, взял великого князя за плени и сказал; “Ты во власти великого князя Дмитрия Юрьевича“. Тот же ответил: “Воля божья да будет “ Он же, злодей, вывел его из церкви и увез из монастыря, и посадили его в голые сани, а напротив него чернеца. И так поехали с ним в Москву, а бояр его всех похватали, прочих же всех пограбили, отпустив нагими,,. А князя великого Василия в понедельник к ночи, на мясопустной неделе, 14 февраля, привели на Москву и посадили его на Шемякином дворе, а сам князь Дмитрий Шемяка стал на Поповкином дворе, В среду на той же неделе вечером ослепили великого князя и сослали его с княгиней на Углече-поле, а мать его, великую княгиню Софью, послали на Чухлому».

Многое ли могло измениться на Руси в то время после кончины такого человека, как князь Юрий? Попробуем ответить и на этот вопрос.

Мы внесли в название этой главы такие слова, как битвы «слепых» детей, вполне намеренно. Их «слепость» была не только фигуральной, но и буквальной (связанной с реальным выкалыванием глаз). Почти 15 последующих лет двоюродные братья будут выяснять между собой отношения и биться за великое княжение. Но мы расскажем об этом кратко, так как данная история уже выходит за пределы нашего повествования.

Историк Р. Г. Скрынников пишет: «В момент смерти Юрия Дмитрий Шемяка с братом Дмитрием Красным находились в походе. По приказу отца они должны были пленить Василия II в Нижнем Новгороде, не допустив его бегства в Орду. Узнав о вокняжении Василия Косого, они немедленно обратились к Василию II с предложением о союзе».

Спрашивается: почему это вдруг Юрьевичи так, в одночасье, возненавидели своего брата? Ведь они только что были все заодно. Или они «позавидовали» ему, что он получил великое княжение? Но в любом случае — было ли это княжение законным или нет — Василий Юрьевич был старшим братом, а следовательно, имел больше прав, чем они. Посему это никак не могло стать поводом для разногласий.

Что же тогда превратило их во врагов?

Ответ, думается, надо искать в следующем. Оба Дмитрия Юрьевича тогда признали легитимность власти Василия Васильевича. Выступать против этого было просто глупо. А действия брата своего они расценили как поспешные и неверные, буквально подставляющие всю их семью. Ведь претензии Василия Юрьевича (Косого) ставили и их — Дмитрия Шемяку с Дмитрием Красным — в ряд врагов Василия II. А им было хорошо известно, что тот уже решил расправиться со своими конкурентами окончательно — добить наверняка, в том числе и физически.

Подтверждение этому — ослепление в дальнейшем Василия Юрьевича, предпринятое Василием Васильевичем. Следующее, после ослепления Всеволожского. Такое впечатление, что великий князь, вернув себе престол, теперь был готов выколоть глаза всем, кто хотя бы как-то станет мешать его правам на Московскую власть.

И оба Дмитрия пожелали… остаться «зрячими», во всех отношениях. Они не приняли действий своего старшего брата. Хотя и тот — не отступил от своего.

Вот если бы они успели настичь Василия Васильевича, будучи за ним посланы, еще при жизни отца! Да если бы его уже бы вообще не было…

Но мечты и предположения уже в расчет не брались.

И оба Дмитрия Юрьевича перешли на сторону Василия Васильевича. Силы для какой-либо борьбы с ним в тот момент были не равны. Никто бы их тогда не поддержал.

Василий Юрьевич остался один. И проиграл. Немедленно.

Ведь он нарушил старые родовые законы еще в большей степени, нежели его дядя — Василий Дмитриевич, отдав престол сыну. Дядя был абсолютно легитимен и стал великим князем по завещанию Дмитрия Донского. У Василия Косого таких доказательств о властных полномочиях не было.

Оба Дмитрия Юрьевича предложили Василию II мир. И тот (вот неожиданность!) его сразу же принял. Братья подождали его немного, наконец «…прииде к ним князь великий», и все они вместе, «смирившеся, поидоша к Москве».

А ведь получается, что это они, Юрьевичи, посадили Василия Темного на престол! Войско галичское и звенигородское было в этот момент под их управлением. То была к данному моменту самая большая сила на Руси.

Василий Юрьевич из Москвы бежал. Но не смирился. Мог бы уйти по-хорошему. Но уж так оно сладко «бремя власти».

Бежал он «не по хорошему», а «побрав злато и сребро, казну отца своего, и градьскыи запас весь». Оставив город чуть ли не голодать. Да к тому же прихватил на всякий случай заложницу — тещу великого князя Василия II Марию.

Его путь проследил историк А. А. Зимин: «Василий Косой направился к Ржеве (один из городов князя Юрия). Затем, “поймав” князя Романа “Переяславского”, он двинулся в Новгород, который рассчитывал сделать опорой сопротивления своим соперникам. В “розмирье” с Василием Косым столицу покинули московские гости и суконники, бежавшие (очевидно, с Василием Юрьевичем) в Тверь».

Поразительно, что с ним бежали из Москвы те самые «гости и суконники», которые еще совсем недавно давали деньги (600 рублей) князю Юрию для выплаты долга в Орду. Видимо, сам этот факт, что Юрий Дмитриевич обращался в Орду уже как гарант выплаты дани, а значит, — претендовал на великокняжеский ярлык от хана, был для этих людей весьма опасен по последствиям. Они могли знать о возможной расправе.

И вот настал день, когда Василий Васильевич въехал в столицу вновь как князь великий. Вскоре он заключит докончание с сыновьями Юрия — обоими Дмитриями. Он даст Шемяке к Рузе — Углич и Ржеву, а Дмитрию Красному, которому отец оставил Галич Мерьский, — еще и Бежецкий Верх. В этом докончании Василий II подтверждал их владения, которые Юрий Дмитриевич оставил им в своей духовной грамоте и которую он подписал еще как удельный князь (но не великий!). Ах, как это устраивало бывшего племянника! Все как будто само расставилось на свои места.

Даже сожженному им Галичу повезло. Василий Васильевич, в порыве доброты, указал освободить город от дани Орде на три года.

Все вроде получалось хорошо. Но не совсем. Ведь оставался не смирившийся ни с кем Василий Юрьевич. То есть родственная междоусобица, а точнее — откровенная война за власть — все равно продолжалась.

Старший сын князя Юрия еще наделает дел. Из Новгорода он уйдет и попробует обосноваться в Бежецком Верхе, чуть ли не отняв его у своего же брата — Дмитрия Красного. Потом отправится в Кострому. Соберет войско и пойдет с ним на Москву. Все на тех же ростовских и ярославских землях, где так удачно сражался его отец, он 6 января 1435 года проиграет битву с дружиной Василия II у реки Которосль.

И даже это поражение его не остановило. До сих пор непонятно — что двигало им? Ведь только фанатичной борьбой за власть энергию князя объяснить нельзя. Он же хорошо знал, что, даже победив, он должен будет эту власть обосновать и доказать. Тому же хану-царю, например.

Василий Юрьевич вновь подсобрал силы и взял в Вологде в плен часть войска Василия II со всеми его воеводами. Затем по его вине в сражении у Новгорода «много же людей заозерян на том бою избьено бысть». По приезде его в Углич местные бояре встретили его любезно, но только внешне. Именно тут князя и замыслили свести со света (возможно, по указке Москвы). Он спасся чудом, кто-то предупредил. Но в ту ночь почти все его соратники были убиты.

Весной 1435 года Василий Юрьевич заключил даже мир с Москвой. И получил от Василия II в удел Дмитров, как и его отец. Князья совместно определили, что будут решать спорные вопросы «по душевной грамоте деда нашего великого князя Дмитрия Ивановича», то есть по завещанию Дмитрия Донского.

Но этого мира хватило только на месяц. Кто был виноват в спорах — ныне уже не установишь, источники не дают подробностей. То ли Василий Юрьевич был неугомонен, то ли Василий II — мстителен до того, что можно было ждать от него расправы каждую минуту.

Постепенно проявлялся и тактический замысел старшего сына Юрия. Он предполагал громить врагов постепенно, по очереди. И — главное — он решил сражаться за престол во что бы то ни стало. То есть захватить его силой, самостоятельно победить всех.

В некотором роде это было проявлением попытки узурпации власти на Московской Руси. Власти не очень обоснованной. Да ведь потом с помощью летописей все можно будет объяснить и доказать вполне определенно: откуда эта власть и почему! Подобное уже делало семейство Василия Дмитриевича и его сына. А «хороший» пример, как говорится, заразителен.

Через месяц мира Василий Юрьевич снова бежал в Кострому. Началась новая война. По зимним холодам 1435 года он пошел на Галич. На собственного брата — Дмитрия Красного. Тот не был в оппозиции к Василию II.

Взяв Галич, он покорил Углич, перебив там всех своих обидчиков, которые совсем недавно хотели его умертвить. Расправа была жестокой. Война и ее последствия становились все более необратимыми.

А тут как раз произошло событие, которое продлило «розмирие». Василий Васильевич поссорился с Дмитрием Шемякой. Да так, что тот бежал от него из ссылки в Коломне и присоединился к старшему брату у Вологды. Армия противников Москвы усилилась, когда к ней примкнули «князя Дмитрия братни дворяне пятьсот человек». Отборный отряд настоящих бойцов.

Весной 1436 года рать Василия Юрьевича выступила к Москве. И опять враждующие стороны сошлись на земле Ростовской. Как будто она была предназначена для решения наследственной проблемы. Битва произошла «у монастыря святого Покрова на Скорятине в Ростовской волости» 14 мая 1436 года. Первоначальный успех дружин старших Юрьевичей затем превратился в их полное поражение, Василий Косой успел убежать. Но недалеко. Его настигли и отправили в Москву. А там…

Летопись рассказывает: «И встретил его князь великий… а с ним князь Дмитрий Юрьевич Меньшой, да в ту же пору служил князю великому еще Иван Баба из друцких князей, — изготовив копья, сошлись вместе и бились, и побежал князь Василий. И князя Василия схватили и, приведя в Москву, ослепили его».

Очередное «выкалывание глаз» по приказу Василия II произошло 21 мая. Теперь ослепший князь Василий Юрьевич получил то самое, «историческое» прозвище — Косой.

Многие его соратники были казнены. Все союзные войска, которые воевали с Москвой, фактически прекратили свое существование. Победа великого князя была полной.

На этом, собственно, активная политическая роль Василия Косого и закончилась. Остаток жизни он провел вне борьбы за Московский престол и ушел из жизни в 1448 году. Погребен был все же в Москве, в княжеской усыпальнице — храме Архангела Михаила. Правда, чуть ранее, в 1445 году, по летописи: «Москва погорела в полуночи — с Кремля, от собора Архангельского, когда в нем скрывались в осаде, и многие люди сгорели, а иные задохнулись». Но гробницы князей сохранились. Как мы знаем — князя положили в одной могиле со своим отцом и младшим братом, который в решающей битве за Москву выступил на противной Василию Юрьевичу стороне.

Жизнь разводит, а смерть соединяет. Так гласит поговорка.

Но если бы война за власть на этом закончилась! Отнюдь. Оставался еще один непокорный брат — Дмитрий Шемяка.

И с ним 13 июня 1436 года, после ослепления Василия Косого, Василий II заключил докончальный договор, где сын Юрия признавал себя его «молодшим братом». Кстати, по этому договору не только Дмитров, но и родовой, отстроенный Юрием Дмитриевичем Звенигород переходили Москве, прямо в руки Василия Васильевича. Что делать! За поражения надо платить. Пусть даже и отцовским наследством.

Пройдет несколько лет, и Дмитрий Шемяка станет настоящим кошмаром Василия Васильевича. Они будут воевать долго и упорно.

При этом, в 1439 году, когда к Москве «подходил царь Магомет», великий князь выколет глаза еще одному своему врагу — Григорию Протасьеву, не забыв ему пособничество Орде при поражении русских войск в одной из битв.

«Игры» с ослеплением не закончатся добром, как мы знаем, и для самого Василия Васильевича. Осуществят это враги его (хотя это приписывают почему-то Дмитрию Юрьевичу), мстя за всех наказанных великим князем. Отчего затем появится в древнерусской литературе известная «Повесть об ослеплении Василия II». В ней все супостаты Московского правителя являются заведомо отрицательными персонажами. А сам он — чуть ли не невинным младенцем.

Следуя летописи, дело было так: «В год 6954 (1446). Князь великий вернулся от царевича из плена (из Орды. — К. К.-С.) на Дмитриев день в Переяславль и пришел в Москву. И сговорились князь Дмитрий Шемяка да князь Иван Андреевич Можайский, а с ними замышлял зло в Москве и Иван Старков да кое-кто из купцов и из монахов Троицкого монастыря, — и пришли к Москве изгоном князь Дмитрий да князь Иван, а князь великий был в Троицесергиевом монастыре. И князем великим сел Дмитрий в Москве, а князь Иван в Троицесергиевом монастыре схватил князя великого Василия и, приведя в Москву, ослепил его месяца февраля в тринадцатый день (выделено мной. — К. К.-С.)».

Так Шемяка ли ослепил своего двоюродного брата или все же (по летописи) бывший союзник великого князя — Иван Андреевич?! А обвиняли и обвиняют именно сына Юрия исключительно по причине того, что он познал затем сладость великокняжеской власти.

Временами казалось тогда, что для достижения окончательного мира необходимо было ослепить еще большее количество взаимных недругов…

Итак, Дмитрий Шемяка успел побыть на Московском престоле, и его называли великим князем. При этом он, чуть позднее, сделал то же, что и его отец: «собрал епископов со всей страны, и честных игуменов, и священнослужителей, и приехав в Углич, заставил князя великого поклясться крестным целованием и клятвенными грамотами, и выпустил его из заточения вместе с детьми… и дал ему Вологду в удел». То есть он в очередной раз освободил Василия Васильевича и отдал ему земли в княжеское владение, как родственному брату.

И все повторилось вновь. Ведь Василий II затем опять вернется, отомстит Шемяке, разобьет его войско. Читаем летопись: «В год [6]958 (1450). Князь великий пошел к Галичу на князя Дмитрия; князь же Дмитрий, собрав силу большую, вступил у самой стены подле города в бой, да из города ему пособляли, стреляя в ратников великого князя, но против божьей силы никак не преуспели и князя великого правды: тотчас побежал Шемяка. Чуть не схватили его, а войско его — иных перебили, а иных захватили, город же Галич взяли; помог бог великому князю месяца января двадцать восьмого, а князь Дмитрий убежал к Новгороду к Великому».

И это была — последняя битва родственников за Московское великое княжение. В Новгороде смерть настигнет князя Дмитрия Шемяку. Он был к тому времени последним из остававшихся в живых сыновей Юрия Дмитриевича. Больше претендовать на власть было некому.

Поговаривают, что Шемяка был убит по приказу Василия Васильевича. Вот как это произошло.

Год 1453-й начался без особых происшествий. Но оказался весьма символическим. Летопись перечислила главные его события: «Месяца апреля девятого погорел град Москва со двора Беклемишева. В тот же год, июня пятнадцатого, скончалась великая княгиня Софья, черницей в Вознесенском монастыре. В тот же год в Великом Новгороде скончался от отравы князь Дмитрий Юрьевич Шемяка. Тем же годом царь турецкий Царьград взял».

Таким образом, Шемяки не стало одновременно с Софьей Витовтовной, да еще и в год падения Византийской империи. Не стало «от отравы».

В Ермолинской летописи называют имя пособника убийства: «людская молва говорит, что будто со отравы умер, а привозил с Москвы Стефан Бородатый». Московский дьяк, приближенный великого князя Василия II, лично привез яд для сына Юрия Дмитриевича. Надо же как!

И будто бы отраву отдал он «Исаку посаднику, а Исак деи подкупил княжа Дмитреева повара, именем Поганка, тот же даст ему зелие в куряти». После того как Шемяка отведал блюдо, он прожил еще 12 дней. Доза была рассчитана верно. Ему пришлось изрядно помучиться перед кончиной.

И как же откровенны русские летописи, которые не сумели скрыть ту радость, которая охватила Василия Темного, когда он узнал об этом в Москве! Читаем: «июля 23 приде весть к великому князю из Новагорода, что князь Дмитрий Шемяка умре напрасно в Новегороде». Как видим, написано — «умре напрасно», то есть не своей смертью. Значит — был, наконец, убит. И далее замечаем то самое сообщение о «радости»: «а пригонил с тою вестью подьячей Беда, а оттоле бысть дьяк». Что значит — гонец с доброй вестью в одно мгновение получил повышение, из подьячего превратился в дьяка!

Вот такая странная история! Но, что удивительно, именно такую смерть Шемяки подтверждают современные методы научных исследований. Оказалось, что останки мятежного князя Дмитрия Юрьевича частично мумифицировались. Это выяснилось в конце прошлого века при изучении некрополя Софийского собора, куда из Юрьева монастыря под Новгородом в XVII веке перенесли погребение Шемяки (случаи мумификации останков в некрополях Средневековой Руси крайне редки из-за нашего довольно влажного климата). И что особенно важно: сохранились высохшие печень и одна из почек князя, то есть органы, способные накапливать в себе (как, кстати, и волосы) вредные вещества, попадающие в организм человека и сохраняющиеся столетиями.

Химики-криминалисты, исследовав сохранившиеся органы, обнаружили: Дмитрий Шемяка был отравлен соединениями мышьяка. Количество яда в его почке достигает 0,21 миллиграмма на стограммовую пробу образца (тогда как естественный «фон» мышьяка в человеческом организме составляет от 0,01 до 0,08 миллиграмма). Кстати, именно отравление мышьяком, приводящее к сильному обезвоживанию организма перед смертью, могло стать причиной мумификации тела Шемяки.

Что ж, пять столетий спустя ученые подтвердили подлинность сведений, зафиксированных летописями, составители которых не побоялись написать правду о событиях 1453 года.

Судя по всему, скрыть эту историю и тогда не удалось, слухи о смерти Дмитрия Шемяки разошлись достаточно широко. Доказательством тому служит судьба повара Поганки, подлившего или подсыпавшего зелье в еду.

Человек сей, видимо, терзаясь угрызениями совести, постригся затем в монахи. Но дурная слава бежала впереди него. Сведения о Поганке есть в Житии Пафнутия Боровского, современника описываемых событий: «Некоторый инок пришел в обитель преподобного. Подвижник, увидав его, тихо сказал своим ученикам: “Видите ли, что и ради иноческого чина не очистился от крови?” Ученики удивились, но боялись спросить преподобного о значении этих слов. Впрочем, сам старец после объяснил их: “Этот инок, будучи мирянином, отравил в Новгороде князя, которому служил. Мучимый совестью, он принял монашество”».

По мнению историка Р. Г. Скрынникова, «невзирая на крайнее ожесточение и вражду, потомки Дмитрия Донского ни разу не обагрили руки кровью братии. Они твердо помнили притчу о Каине и историю князя Святополка Окаянного, убившего братьев. Святополку судьба уготовила вечные муки в аду, его жертвы князья Борис и Глеб стали святыми мучениками русской церкви. Василий II первым из наследников Дмитрия нарушил заповедь. По его приказу дьяк, прибывший в Новгород с посольством, нанял убийц и отравил Дмитрия Шемяку». И это — правда.

Так закончил свои дни последний сын князя Юрия Дмитриевича.

Так закончилась и междоусобица, которая принесла много страданий Русской земле.

Наследие Юрия Дмитриевича. Гипотеза 18

Из духовной грамоты князя Звенигородского и Галичского:

«Приказываю детем своим, Насилью, Дмитрею, и Дмитрею Меншему, вотчину свою, в Москве свои жеребей, чем мя благословил отец мои, князь великий Дмитреи Иванович, в городе, и в станех, и в пошлинах в городских, и в тамзе, и в восмьничем, и в численых людех, и в мытех, свои жеребей трема сыном моим на трое».

Мы уже знаем, что князь Юрий Дмитриевич оставил завещание — духовную грамоту. Но написал ее в тот момент, когда не был еще великим князем, то есть — между летом 1432 года и 25 апреля 1433 года, когда он разбил войско племянника.

Существующая грамота составлена, еще когда он только получил от ордынского хана-царя ярлык на Дмитров.

Однако мы также задавались вопросом — а была ли другая духовная грамота Юрия, когда он был великим князем Московским? Ведь эта грамота означала бы, что все должно быть переделано и перекроено заново. Не по причине ли существования такой грамоты, собственно, и велась такая упорная война между сыновьями Юрия и Василием Темным? Ведь Василий Косой после кончины отца мог принять власть в Москве не просто так, не по самоуправству, не по причине только старшинства своего как сына. А по завещанию!

Так где же тогда эта грамота? Почему ее нет в исторических перечнях или в списках? Ответ может быть таким: ее просто не было (Юрий не успел ее составить, скончавшись скоротечно). Но ответ может быть и другим: данная грамота была и являлась самым опасным документом из всех, которые так или иначе могли бы пошатнуть власть прямых потомков Василия Дмитриевича. Духовная грамота Юрия Дмитриевича, да еще подкрепленная духовной грамотой, то есть — завещанием его отца Дмитрия Ивановича Донского, по которой он признавался великим князем Владимирским (Московским), становилась неопровержимым юридическим основанием для низвержения власти Василия Васильевича и его потомков. Такой документ не должен был бы (по их мнению) остаться в истории, его следовало бы уничтожить во всех видах или списках (включая упоминание о нем в любых летописях) с величайшим вниманием и скрупулезностью.

Что, возможно, и было с успехом для семьи Василия Темного осуществлено.

А по сохранившейся духовной грамоте 1433 года князь Юрий разделил свой удел между тремя сыновьями. Старший, Василий Косой, получил Звенигород с волостями. Среднему, Дмитрию Шемяке, досталась Руза и волости. Младший из братьев, Дмитрий Красный, поимел вышгородские земли.

Но вот что удивительно. Юрий все еще вспоминал о Смоленском великом княжестве! Не случайно он отдает именно старшему сыну Василию как драгоценную реликвию, как главное завещание — икону Смоленской Божией Матери. Читаем в грамоте: «А благословляю сына своего Василья икона Пречистая Богородица окована золотом, Смоленьская»!

Кстати, некоторые новые вотчины Юрий Звенигородский и Галичский успел приобрести за время своего удельного правления, тем самым расширив свои владения. Он был умелым и хозяйственным правителем. Грамота это подтверждает.

Историк и археолог А. А. Юшко проанализировала итоги картографии 22 волостей и сел, упомянутых в завещании князя Юрия, что в значительной степени помогло определить территорию и размер его подмосковного удела, который находился на северо-западе Московского княжества, и занимал, по мнению исследователя, почти его пятую часть. За сотню лет сформировался необычный комплекс земель, постоянно растущий удел. В результате появилась возможность, собственно, составить перечень мест, который мы находим в духовной грамоте Юрия Дмитриевича Звенигородского. Ведь после его кончины все эти земли перешли в великокняжеское владение, и мы уже не можем в другие времена в точности определить их в том виде, в каком они предстают в конце первой трети XV века. «Процесс же этого формирования, — замечает исследователь, — был длительным и изменчивым, в чем можно убедиться, присоединив к сведениям духовной Юрия Дмитриевича данные об уделе периода ранних московских князей: Ивана Калиты (около 1336), Ивана Ивановича Красного (около 1358) и Дмитрия Ивановича Донского (1389). Картографирование всех поименованных в этих грамотах волостей и сел удела дает нам интересную картину. Оказывается, что княжеские села размещаются в ближайших к удельной столице окрестностях, в то время как волости — на периферии удела. Причина этого кроется в том, что в период господства натурального хозяйства окрестные села, расположенные вблизи столицы удела, призваны были обеспечивать сырьем, продуктами и фуражом городское княжеское хозяйство, в то время как удаленные волости были основой хозяйственной жизни удела, доход с которых шел на обогащение княжеской казны».

Дальнейший анализ развития удела за период почти в 97 лет позволил отметить еще некоторые необычные тенденции. «Оказывается, что если количество волостей, входящих в состав удела, — пишет А. А. Юшко, — имеет тенденцию к росту (он увеличивается на 8 волостей), то количество сел, наоборот, уменьшается (также на 8)». Объяснить возникшую тенденцию не так-то просто. Для чего и было проанализировано более 150 археологических объектов, связанных со Звенигородским уделом, причем разных времен — от XI до XIV столетия. И если сопоставить карты местности разных периодов, то открывается следующее. «Формирование волостей, основной массив которых падает на северо-запад удела, происходило в регионах, почти совсем не освоенных в предшествующее время. Логичен вывод, что образование и сложение волостей — это своеобразная форма освоения новых земель в XIV в. Именно поэтому намечается тенденция к их увеличению, связанная с освоением окраинных районов Московской земли. В то же время княжеские села XIV в. располагались в регионах, где плотность населения предшествующей поры — наивысшая. Однако следует отметить, что во всех без исключения случаях, когда эти крупные феодальные села были обследованы археологически, оказалось, что все они возникают лишь в XIV в. Слоев предшествующего времени они не содержат».

Данная закономерность, отмеченная исследователем, оказывается весьма характерной и для всей Московии. Расцвет многих поселений приходится именно на этот период. А для Звенигорода сам факт, что его правителем стал Юрий Дмитриевич, можно считать чем-то вроде «счастливого случая».

Однако для выяснения исторической истины мы сталкиваемся еще с одной проблемой. «Помимо владений, принадлежавших звенигородским удельным князьям, на территории удела располагались села, принадлежавшие представителям боярской верхушки и другим знатным служилым людям. Выявление их представляет определенные трудности ввиду отсутствия прямых источников. Поэтому здесь приходится опираться прежде всего на данные топонимики, поскольку известно, что подавляющая часть древних сел Подмосковья получила свои названия по именам и прозвищам их первоначальных владельцев. Особую ценность представляют данные археологических обследований этих сел, поскольку они повышают достоверность сведений топонимики, дают возможность определить размеры древних феодальных сел, иногда наметить их планировку».

Благодаря таким изучениям мы можем сегодня даже говорить о каких-то родовых фамилиях, связанных с подмосковной и, в частности, звенигородской историей. Именно они остались в названиях многих известных здешних сел и по сей день. «На территории удела, — продолжает археолог А. А. Юшко, — преобладало землевладение наиболее знатных боярских родов, таких как род Воронцовых-Вельяминовых, представители которого из поколения в поколение были предводителями московского воинства (тысяцкими), а также потомки боярина Андрея Ивановича Кобылы, приближенного московского великого князя Семена Ивановича Гордого, родоначальника многих боярских и дворянских фамилий: Коновницыных, Колычевых, Захарьиных, Юрьевых и др. С родом московских тысяцких связаны такие села, как Воронцово (Федор Воронец — брат московского тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова), Протасово. Оба села расположены на р. Москве. Значительное землевладение представителей этого рода существовало на правобережье р. Истры (села Ивановское, Вельяминово). Внук основателя рода Андрея Кобылы — Федор Дютка владел двумя селами с названием Дютьково. Одно из них располагалось близ Саввино-Сторожевского монастыря. Второе с. Дютьково размещалось в районе Нарских озер, на левобережье р. Нары. Все эти села были обследованы археологически. Определена их датировка (XIV в.), а также площадь. Отметим кстати, что археологические обследования десятков великокняжеских и боярских сел на территории Московской земли показали, что боярские села по площади в два раза превышали рядовые сельские поселения, а великокняжеские — в восемь раз».

Вот какие данные могут неожиданно выявляться с помощью таких важных текстов, каким является, в частности, для нас завещание Юрия Дмитриевича Звенигородского и Галичского.

И это на первый взгляд все, что успел он оставить своим детям. Не считая, конечно, двух построенных, уникальных по инженерии, крепостей — в Звенигороде и Галиче Мерьском, а также новых каменных храмов, включая соборы в Саввино-Сторожевском монастыре, на Звенигородском Городке и в Троицесергиевом монастыре.

Но все же он и еще кое-что оставил для потомков в истории.

В частности, ряд загадок, которые весьма интересны не только историкам. Думается, что они заинтересуют и нашего читателя.