Юродивый

Глава 16

Проснулся я еще до рассвета, от какого-то подозрительного звука. По привычке быть готовым к любым неожиданностям, вскочил и схватился за кинжал. Однако кругом было тихо, сопела во сне Марфа, и где-то на болоте кричал кулик. Избушка за ночь выстыла, и температура у нас была, что называется, бодрящая. Я на ощупь оделся, привязал к ногам следы, взял лук и вышел наружу. Небо было чистым, звездным и на востоке уже посветлело. Трава и кусты оказались белыми от изморози, а над болотом висел густой туман.

Я, стараясь не шуметь, пошел к тому месту, где вчера спугнул стаю гусей. К охоте и войне я отношусь отрицательно и не понимаю азарта убийства охватывающего некоторых людей, как только им в руки попадает оружие, Однако в таких ситуациях как сейчас, вполне могу переступить через собственные идеалы и делать не то, что хочется, а то, что нужно. А нужно же было добыть еду, чтобы не голодать самому и накормить женщину и собаку.

Я подошел к самому берегу. От болота пахло травой, сыростью и гниющими растениями. Туман и ночь скрывали воду, покрытую ряской. Пока кроме стелящегося над водой тумана ничего видно не было. Первым делом, нужно было замаскировать скрадок. Материал рос тут же. Я нарезал веток с ближних кустов и обложил ими жерди, так что теперь там можно было укрыться, Потом выбрал тяжелую стрелу— очищенный от коры ивовый прут, с утолщенным, заостренным концом. Лук у меня был мощный и если удастся оказаться близко к птице, я рассчитывал на удачный выстрел. Потом я разулся и вошел по колено в воду.

Для удачной охоты на гусей, нужно, как минимум, обладать терпением и хладнокровием. Не всякий высидит на холоде, по колено в воде, ожидая налет стайки. А налет, может оказаться один в течение всего дня, и именно в этот момент надо быть готовым к выстрелу.

Гуси, на которых я собирался охотиться, птица умная и осторожная. Живут они долго, до пятидесяти лет, так что успевают набраться негативного опыта общения с человеком и научиться избегать опасности. Зрение у них раза в два острее чем у нас, так что рассчитывать на приятное времяпровождение и халяву, не приходилось.

К тому же у меня не было никаких приспособлений вроде подманного чучела или профиля птицы, которые обычно используют охотники. При перелетах эти птицы днем кормятся на полях, а ночуют на болотах и скрытых озерах, и это был мой единственный плюс.

Ждать пришлось долго. Небо становилось светлее, туман редел, но на воде и в небе пока ничего не происходило. Ноги у меня замерзли, тело задубело, и я слабовольно решил, что мучаюсь зря — охота не состоится и самое разумное вернуться в избу. И вот тут-то, словно награждая за терпение, из тумана выплыла стая гусей. Они неслышно и медленно скользили по воде, напоминая парусную флотилию. Впереди стаи, в одиночестве держался крупный гусь, скорее всего вожак. Гусь птица стайная, в стае царят строгие порядки, и всегда соблюдается бдительность. Во время пролета всех ведет опытная группа вожаков. Они периодически меняются между собой, и каждый заботится о безопасности стаи.

Птицы, вероятно, только проснулись, дрейфовали без цели, собираясь отправиться на кормежку. Расстояние между нами медленно сокращалось. Я не знал, как близко они подплывут, прежде чем заметят меня. Так же медленно, как они плыли, я начал натягивать тетиву. Любое неловкое движение могло все испортить. Моя самодельная, халтурная стрела подходила только для близкого боя.

Наконец расстояние между нами уменьшилось метров до трех. Я уже ясно видел светлый пух на груди вожака, серые перья крыльев. Больше ждать было нельзя. Стараясь не думать о выстреле, я спустил тетиву. Она взвизгнула и звучно ударила о золотой отбойник степняка, который был надет на запястье левой руки.

Вожак пронзительно, тревожно вскрикнул и забил по воде крыльями. Тотчас вся стая, обдавая меня брызгами воды и оглушая шумом крыльев, поднялась в воздух.

Я невольно закрылся руками, когда мощные птицы, почти касаясь телами и крыльями скрадка, взмыли в воздух. На воде остался один вожак. В груди его торчал конец стрелы. Он отчаянно бил крыльями и будто стоял на воде на перепончатых лапах, пытаясь взлететь. Вероятно поняв, что это не удастся, повернул в сторону болота, пытаясь хотя бы уйти от опасности.

Я дернулся, не зная, что делать дальше. Хотел уже броситься в воду, чтобы помешать подранку, скрыться в тумане. Однако меня опередили. Мимо промелькнуло что-то серое, стремительное и с шумом и брызгами упало в воду.

В первую секунду, я даже не понял, что это Полкан. Только когда он оказался возле вожака, выскочил из воды, а на гусиной шее замкнулись его челюсти, понял, кто мне пришел на помощь.

Когда мы с Полканом вернулись, в избушку, Марфа еще спала. Как, подсознательно, мне не хотелось похвастаться удачной охотой, будить ее я не стал. Пробежался по острову, чтобы согреться, сделал зарядку и взялся разделывать птицу. Полкан находился в первых рядах зрителей и первым же отведал от плоти залетного гостя.

К тому времени, когда проснулась девушка, тушка птицы была готова к употреблению, а я колдовал над снятой вместе с перьями кожей, пытаясь сделать из гуся чучело для обмана и завлечения его сородичей. Делать настоящие чучела целое искусство, которым я не владею, единственно, на что при моем умении можно было рассчитывать, это на примитивную подделку, набитую сухой травой.

— Какой красивый гусь! — воскликнула Марфа, неслышно подойдя сзади. — Неужели ты сам его убил?!

— Вместе с Полканом, — скромно сказал я, незаметно любуясь девушкой.

Со сна лицо ее чуть припухло, стало нежным и женственным, глаза смотрели ласково, щеки разрумянились…

— Ты не знаешь, какой сегодня день? — спросила она, многозначительно глядя на гуся.

— Скоромный, — ответил я, вспомнив ее боязнь согрешить мясной пищей в постный день. — Как спалось?

— Хорошо, — улыбнулась она, — только лавка жесткая.

— Нужно нарвать травы и сделать подстилку.

— Да, правильно и еще нужно будет постирать наше платье.

Мы одновременно оглядели надетое на нас тряпье. Вид у него был ни только не элегантный, но и антисанитарный. Думаю, не трудно представить, как может выглядеть одежда, в которой лазаешь по болотам, лежишь на земле, занимаешься хозяйственными работами и прочее, прочее, прочее.

Постирать нам явно не мешало, только вот чем и как? Ничего похожего на корыто здесь не было, мыла тем более. Оно еще не вошло в общее употребление, и народ обходился щелоком, делать который не трудно, но довольно долго. Для этого нужно несколько раз растворять в воде золу и давать жидкости отстаиваться до прозрачности, пока она не насытится щелочью.

— Как ты собираешься стирать? — спросил я Марфу.

— В воде, — ответила она, наглядно показав, что во все времена дочери больших начальника и генералов были очень умными и умелыми девушками.

Мне казалось, что особых вариантов стирки у нас нет. Подходил только армейский вариант, поливать одежду горячей водой и тереть сеном, как мочалкой. Просто окунать ее в болото было бы непродуктивно.

— Наверное, сначала нужно воду согреть, — осторожно намекнул я, стараясь не ущемить женское самолюбие.

Марфа улыбнулась и кивнула. Сегодня она вела себя по-другому чем накануне, так, что я не чувствовал дискомфорта. Технология топки у нас была уже кое-как налажена, так что развести костер было несложно. Единственно чего стоило опасаться, это дыма. Его могли заметить издалека случайные свидетели, а лишние проблемы мне пока были не к чему. Потому пришлось для костра собирать только сухую растопку.

Пока мы занимались нагревом воды, солнце прогрело воздух, и наше пребывание на острове стало смахивать на пикник. Бездымно горел небольшой костерок, а мы сидели возле него на солнышке.

— По дому не скучаешь? — спросил я девушку.

Она задумалась, села, подобрав ноги, кусала травинку и смотрела на огонь.

— Уже я и не знаю, мамка умерла, батюшка обо мне не вспоминает, нет, наверное, не скучаю. Братиков только жалко, еще они маленькие…

Я подбросил сухих веточек в огонь, лег на бок и закрыл глаза.

— Ты спишь? — спросила через какое-то время Марфа.

— Нет, — соврал я, отгоняя дрему, — просто задумался.

— А ты меня не бросишь? — вдруг, ни с того, ни с сего спросила она.

— С чего ты решила, что я хочу тебя бросить? — удивился я.

— Не знаю, показалось, что я тебе больше не нравлюсь.

— Зачем тебе мне нравиться, ты же сама сказала, что я старик. Нравься молодым.

Все-таки обида не удержалась и вырвалась, хотя и в мягкой форме.

Марфа рассмеялась, лукаво щуря глаза.

— Ты это что? — удивился я, не понимая причины такого веселья.

— Тоже нашелся старик! Ты, что шуток не понимаешь?

— Н-да, ну и шутки у тебя, Шарапов!

Отсмеявшись, девушка стала серьезной.

— Я так сказала, потому что тебя боялась.

— Боялась? Интересно, почему. Я тебя, кажется, не пугал!

— Ну, ты же мужчина и мог сделать мне больно, я видела, что с деревенскими девушками казаки делали! А кто не хотел, отбивался, били и даже убивали… Это было так страшно…

Отвечать за весь мужской род я не мог, поэтому молчал, слушал, как она, путаясь в словах, объясняет, видимо, боясь, что я снова от нее отдалюсь.

— Когда ты тогда, сам знаешь, ну, помнишь, когда я тебя спросила? Я подумала, что ты тоже можешь меня, мне сделать так. Я очень испугалась. Ты не сердись, я же не знала. Ты, правда, хороший. А потом ты перестал на меня смотреть, и мне стало обидно.

— Зря, ты мне очень нравишься, — начиная понимать, что по мужской тупости и эгоцентризму, не смог разобраться в самой простой ситуации, сказал я. — Я же не знал, что тебе так страшно. Если хочешь, я к тебе и близко не подойду.

— Не хочу, — быстро ответила она и покраснела. — А это, ну то, что те делали, девушкам очень больно?

Разговор явно принимал неправильное направление, особенно если учитывать предстоящую постирушку и отсутствие у нас сменной одежды. Однако на вопрос я ответил:

— Кому как, но, думаю, не очень. Больно и плохо, когда насильно, а если девушка его любит и он не дурак, то терпимо.

— А ты не дурак? — вдруг спросила Марфа.

Теперь засмеялся я.

— Не знаю, мне кажется, что если и дурак, то не очень большой.

— И мне не будет очень больно?

Врать не буду, этот разговор меня, что называется, завел, но не настолько, что бы я потерял голову и поспешил воспользоваться доверчивостью одинокой девочки.

Совесть еще контролировала эмоции.

— Ты знаешь, Марфушка, — впервые я назвал ее ласково, — я думаю, нам этого делать не стоит. Вот найдешь себе жениха, выйдешь замуж, тогда все у тебя и будет. Я сам не знаю, что со мной может случиться завтра, может быть придется срочно уехать.

Она настороженно слушала, пытаясь понять, почему я отказываюсь, действительно ли жалею или она мне не нравится. Поняла неправильно и спросила подавлено:

— Что же я так нехороша?

— Ты не просто хороша, ты слишком хороша для меня! — сердито ответил я. — Учти, если я тебя обниму, то уже ничего с собой не смогу поделать! Я ведь только человек!

— Так обними, — просто предложила он. — Ты же мне вчера руку целовал, как батюшке!

— О Господи! — воскликнул я и притянул ее к себе. — Прости меня за прегрешения!

…Потом мы лежали рядом и смотрели в небо. На душе было спокойно и умиротворенно. Так и не постиранная одежда была разбросана по траве.

— И совсем это не больно, — сказала девушка. — Ну, только чуть-чуть. А еще мы так будем делать?

— Будем, только сначала постираем одежду, а то вода остынет. И нужно приготовить гусятину.

Марфа согласно кивнула, но осталась лежать. Посмотрела на меня и спросила:

— А тебе понравилось?

— Очень, — ответил я и поцеловал ее голое плечо.

— Правда! Мне тоже. Я так боялась, что умру и не разу не попробую…

— С чего это ты собралась умирать?

— Все равно меня убьют, — обреченно ответила она. — Мачеха рано или поздно изведет. Я знаю, почему нас хотели сжечь. И ты, бедненький, из-за меня чуть смерть не принял!

— Глупости, чего бы ей так тебя ненавидеть!

— Знать есть за что. У батюшки то моего одно воеводство, а все вотчины он за покойную матушку в приданное получил. Я выйду замуж, все мне отойдет. Вот мачеха и бесится. Она из знатного рода, но обедневшего…

Я удивленно смотрел на Марфу. Когда она заговорила о вотчинах, то перестала казаться наивной девочкой и рассуждала вполне по-деловому.

— Этот Кошкин, ее родственник? — перебил я.

— Да, она сама из Захарьевых, они в близком родстве.

О старинном роде Кошкиных-Захарьевых-Юрьевых я слышал. Они возвысились еще во времена Василия Темного и Дмитрия Донского. Однако сам ни с кем из потомков этих московских бояр не сталкивался. Враждовать с таким кланом мне совсем не хотелось, но после того, что только что случилось у нас с Марфой, другого выхода, как брать девушку под защиту не осталось, Все-таки, как порой не профанируется близость мужчины и женщины, на самом деле это таинство, крепче дружбы и кровного родства связывающее людей.

— Ладно, разберемся с твоими родственниками, — пообещал я. — Не получится справиться, спрячу тебя подальше, чтобы они не достали.

— От моей мачехи не спрячешься, — мрачно сказала девушка, — она за своих детей на костер пойдет. Ведь если меня не станет, то все имение им достанется.

— Не так страшен черт, как его малюют, у нас тоже есть порох в пороховницах, — успокоил я.

Забивать себе раньше времени голову неразрешимыми проблемами, самое последнее дело. Все нужно решать по этапам. Как сказано где-то в Библии: «Будет день, будет пища».

Больше эта тема не обсуждалась. Засосала, что называется, рутина. Мы дружно, в четыре руки стирали, готовили еду, в перерывах целовались и изучали друг друга. Удержаться от этого было совершенно невозможно. Я даже не уверен, что в этом доминировала эротика. Скорее всего, нас обоих так достало одиночество, что когда исчезли моральные препятствия, мы попросту искали во взаимной близости опору и поддержку. Что может в нашей тяжелой и беспросветной жизни быть лучше, чем тесные объятия, отгораживающие и защищающие, от жестокого и равнодушного мира! На поверку Марфа оказалась простой и ласковой девочкой. Убедившись, в неотразимости своих чар и удовлетворив естественное любопытство, успокоилась и принялась благоустраивать наше временное жилье. Я доделал подобие гусиного чучела и продолжил заниматься стрелами. Гривов пока не появился, и ничего заслуживающего внимания не случилось. Вечером я протопил хижину, после чего мы вновь помылись уже вместе и предались плотским радостям. На следующий день все повторилось. Утром охота, днем работа, вечером любовь.

Нет, не получается у русского человека жить легко и просто! То ли Господь нас испытывает, то ли природные условия вырабатывают определенный тип характера, но даже когда все хорошо, чего-то не хватает. Ну, что может быть лучше: покой, безопасность, юная возлюбленная, погожие деньки, наслаждайся жизнью и радуйся.

Однако ничего у меня с таким отдыхом не получилось. На четвертый день вынужденного затворничества, я начал изнывать от беспокойства. Хотя Гривов и не оговаривал срока своего появления, я надеялся, что он сумеет выкроить несколько часов, что бы прийти и рассказать, что делается в селе. Мужик он обязательный и коли не появился, то это могло означать, что сам попал в беду.

Марфа заметила, что я маюсь, и пристала с расспросами.

Пришлось поделиться тревогой.

— Может быть, он еще и придет! — попыталась успокоить она. — Мало ли что могло случиться.

— Вот меня и беспокоит, что с ним случилось. Нас спас, а сам пропадает.

— Тогда давай сходим в село, и сами все узнаем, — без тени сомнения или тревоги предложила девушка.

Как всегда оказалось, что ларчик открывается элементарно просто. Я сам об этом просто не решался заговорить.

— Будет лучше всего, если ты останешься здесь с Полканом, а я ночью схожу туда и все разведаю!

— Остаться? Ни за что! Я тебя одного не отпущу! — категорично заявила она.

Я только вздохнул. Как у большинства женщин у Марфы оказался сильный материнский инстинкт, который она, за неимением детей, проецировала на меня. Ей казалось естественным отправиться со мной в опасный поход.

— Понимаешь, девочка, — вкрадчиво сказал я, — там может быть опасно. Вдруг в лесу или селе окажется засада, мне одному будет легче выкрутиться.

Она отрицательно покачала головой.

— А если мне придется вступить в бой? Мы же не знаем, что там происходит.

— Не останусь я одна, вдруг с тобой что-нибудь случится! — категорично заявила она.

В этом тоже был резон. Оставлять ее одну без защиты мне тоже не хотелось, как тащить за собой. В этом-то и была главная загвоздка.

— Ты не бойся, я тебе мешать не буду, может быть еще и помогу, — пообещала она.

— Помочь ты сможешь только одним, если останешься здесь или, в крайнем случае, в лесу. Как ты себе представляешь, бегать от барских холопов в своем сарафане? К тому же Кошкин только и мечтает тебя поймать и погубить!

Кажется, она поняла, что я имею в виду, и задумалась. Потом ей в голову пришла совершенно гениальная мысль, и лицо просияло.

— А если я оденусь в мужское платье, а сарафан оставлю в лесу?!

— Одевайся, только где ты его возьмешь?

— Ну, если ты дашь мне свои портки, — строя невинные глазки, сказала она.

Ох уж эти мои шелковые подштанники, никак они не дают женщинам покоя!

— В них тебе будет холодно, лучше я тебе их потом подарю, — пообещал я. — А пока сделаем так. Ты с лошадью останешься в лесу, а мы с Полканом разведаем, что делается в селе. Я бы и пса тебе оставил, но он все равно не послушается. Если я не вернусь, поедешь в Москву и попросишь от мачехи защиты у царя. Царь Дмитрий парень добрый и очень любит красивых женщин, думаю, что поможет.

— А ты думаешь, я красивая? — тотчас спросила она, невольно приосаниваясь.

— Ты очень красивая и должна это знать, — ответил я, стараясь поднять ее самооценку.

Конечно, мой план был не идеален, но ничего более толкового в голову не пришло. Брать Марфу с собой на разведку было бы просто безумием, оставлять одну на острове опасно. Если со мной что-нибудь случится, она просто пропадет. Приходилось идти на риск.

— А в лесу на меня никто не нападет? — подумав, спросила она. — Я ужасно боюсь покойников!

— Вот насчет покойников, можешь быть совершенно спокойна. Они к тебе и близко не подойдут.

— Почему?

— Я знаю против них заговор. Помогает против любой нечисти.