Ювелирная работа

Глава первая. Конец Императора тайги

В элитном доме на Депутатской улице, прозванном в народе «домом для бедных», Алексу никогда бывать не доводилось – не приглашали. Редкие встречи с отцом-папашей (так называла его мать) происходили на нейтральной ресторанной территории. От барского «Заказывай что хочешь, не стесняйся» Алекса внутренне потряхивало. Хотелось встать, шаркнуть ножкой, отвесить шутовской поклон и сказать в старинном стиле: «Благодарствую, папаша, за вашу великую заботу о горемычном сироте», но Алекс выражал свой протест тем, что заказывал только одно горячее блюдо, причем – самое недорогое. Чаще всего это был шницель с жареной картошкой. «Откуда в тебе эти австрийские замашки? – привычно удивлялся отец. – Возьми что-нибудь наше – мясо по-купечески или пельмени с олениной…». Сам отец заказывал и мясо, и пельмени, и что-нибудь рыбное в придачу, а закусок было столько, что они сплошняком уставляли весь стол. Половина заказанного так и оставалась нетронутой. «Сказать, чтобы завернули с собой?», предлагал отец в конце трапезы. «Спасибо, не надо», отвечал Алекс, стараясь не глядеть в отцовские глаза, чтобы не выдать ненароком свои истинные чувства. От нескольких стодолларовых купюр, которые отец протягивал при прощании, Алекс тоже отказывался, но этот номер не проходил – заботливый родитель засовывал «зелень» в карман скромняги сына и на этом считал свой родительский долг выполненным. Хорошо, что встречи были редкими – раз в три-четыре месяца. Алекс предпочел бы таким фальшивым родственным отношениям честные. Раз тебе, дорогой отец-папаша, совсем нет дела до твоего старшего сына, то нечего мучить себя и его этим показушными ритуалами. Генетическое сходство – не повод для поддержания отношений. И вообще, как разбитый горшок не склеивай, вода в нем держаться не будет.

Горшок разбился давным-давно, когда Алексу было три месяца.

– Сбежал твой отец-папаша от пеленок, – отвечала мать на все вопросы сына. – Не нравилось ему, что они по всей квартире развешаны. Он же эстет-аристократ, голубая кровь…

Насчет эстета-аристократа и голубой крови – это был сарказм. Никаких благородных предков в роду у отца не было. Дед Алекса крутил баранку, а прадед пахал землю. Но в середине девяностых годов материнская ирония неожиданно воплотилась в жизнь, когда среди новых русских начала распространяться мода на дворянское происхождение. Отец обзавелся пристойной родословной и стал членом местного Дворянского собрания. Ну а как же можно обойтись без понтов? Компаньоны уважать перестанут, дружбаны от тебя отвернутся.

Однажды, классе в пятом, Алекс поинтересовался, почему пеленки не выгнали отца из второй семьи, ведь там очень скоро родился брат Санек.

– Так Светлана его железной хваткой за яйца держала, – серьезно, как взрослому, объяснила мать. – Она же бухгалтером в тресте работала и была в курсе всех его махинаций, кому он кирпичи со стройки толкнул, а кому – доски… У нее все было записано, с датами и суммами, полная бухгалтерия! Если бы он от Светланы ушел, она бы его сдала с потрохами. Сел бы твой отец-папаша лет на восемь, как миленький, при социализме с расхитителями государственного добра разговор был короткий. Нет, лучше уж пеленки у себя дома нюхать, чем портянки в бараке.

Пока Алекс рос, от отца не было никакой помощи, кроме алиментов. В начале девяностых, когда отец ушел из прорабов в бизнес, алименты стали смехотворно низкими. Экономя на налогах, предприниматели устанавливали себе крошечные, чисто символические, зарплаты, а реальные доходы получали «черняком». Мать, вечно колотившаяся на двух работах, да еще и стригшая клиенток на дому, злилась невероятно. Несколько раз она подстерегала отца возле его офиса и устраивала скандал, требуя помогать родному сыну как следует. Отец отталкивал ее и шел дальше. Общественного порицания он не боялся, не привык обращать внимания на такие пустяки.

– Не в деньгах дело, – вздыхала мать. – Что ему деньги, козлу рогатому? На то, что он за один раз в ресторане оставляет, мы с тобой полгода могли бы прожить. Это он мне мстит, за то, что я ему всегда правду в лицо говорила, а заодно и тебе мстит… Ну я – ладно, а тебе-то за что?

Алекс придумывал разные причины. Злая Светлана запрещает отцу общаться с первой семьей и помогать старшему сыну, причем запрещает так, что ослушаться ее невозможно. Например, угрожает подослать к Алексу и матери наемных убийц, если отец будет с ними общаться… Или же это отец сам так решил, потому что жизнь у него опасная и он не хочет, чтобы из-за его дел пострадали бы бывшая жена и сын от первого брака. Недруги же часто отыгрываются на родственниках или же берут их в заложники. Но когда все наладится, отец придет к ним и скажет: «ну, здравствуйте, родные мои!»… В глубине души Алекс понимал, что все это – пурга чепуховая, но продолжал изобретать различные оправдания. Трудно было смириться с тем, что твой отец – козел, которому нет дела до родного сына.

Мама умерла в тот день, когда Алекс получил аттестат о среднем образовании, прямо на торжественной церемонии в актовом зале. Раскрыла, прослезилась и сползла с кресла на пол. Оторвавшийся от стенки вены тромб, закупорил сосуд в мозгу. У отца-папаши в то время уже был торговый центр «Савелий плаза» и две бензоколонки «Савва плюс». Над названием «Савелий плаза» втихаря посмеивался весь Братск – уж больно не сочеталось старинное русское имя с модным заграничным словом. Да и «Савва плюс» тоже звучало странно. Плюс что? Люди, заправляясь, шутили: «Савве плюс – карману минус». Была бы возможность, отец и Братск в Савельевск переименовал бы, да руки коротки, точнее – денег на такое дело не хватало.

Узнав о смерти матери от сарафанного радио (слухи по Братску разносятся мгновенно), отец организовал похороны, пристойные, но без роскоши и позаботился о будущем Алекса – устроил его учеником в ювелирную мастерскую. Профессию отец выбрал сам, не спрашивая сына о его предпочтениях.

– Ремесло хорошее, хлебное и чистое, это не на стройке лопатой махать, – сказал он.

Ага – хорошее и чистое! Как бы не так! Постоянно дышишь кислотными парами, от неудобного положения спина к вечеру деревенеет (и это в двадцать с небольшим, а что будет в сорок?), да и насчет «хлебного» отец-папаша сильно преувеличил. С голоду, конечно, не помрешь, но и не разбогатеешь. И перспективы никакой, потому что нет диплома. Обучение в мастерской на лично-договорных началах, дает только знания, а не «корочки». А без «корочек» никуда не продвинешься, так и будешь всю жизнь цепочки чинить и кольца полировать. И вообще, ювелирное дело Алексу не нравилось. Ему хотелось чего-то большего, например – стать врачом или юристом. Если бы отец спросил… Но он не спросил.

Пока Алекс учился ремеслу, отец выдавал ему «стипендию», довольно скромную, но рачительный Алекс ухитрялся понемногу откладывать из этих денег «на черный день». Мать приучила, что без заначки жить нельзя, мало ли что случится, а занять всегда не у кого. Во время службы в армии стипендия сократилась до двух тысяч в месяц. Большего по мнению отца солдату и не требовалось – он же на полном государственном обеспечении. После демобилизации Алекс получил в подарок навороченную мобилу (не иначе как Саньку купили, а ему не понравилась) и отцовское напутствие: «Живи правильно!». Дальше общение с родителем перешло в режим редких ресторанных встреч, сопровождавшихся мелкими унизительными подачками. Посетители мастерской, узнав от чрезмерно болтливых коллег о том, что Алекс сын «того самого» Савелия, округляли глаза и недоверчиво качали головами – не может быть! А одна неплохо сохранившаяся дамочка постбальзаковского возраста спросила:

– Это у вас хобби такое, да? Вы здесь сидите, потому что вам нравится с золотом и камнями работать?

– Очень нравится, – ответил Алекс, мысленно посылая по известному адресу и дамочку, и все золото мира вместе с камнями и отца-папашу вместе с его сукой-женой и сыном-придурком.

Ярлык «суки» Светлане прилепила мать. Сам Алекс с ней никогда не общался, только видел несколько раз издалека. Что же касается брата, то как можно назвать взрослого парня, который способен на глазах у людей купаться нагишом в фонтане в компании таких же балбесов? Алекс наблюдал эту картину собственными глазами. Узнать братца было несложно – как будто на себя самого смотришь. Отец-папаша по натуре был однолюбом. Его вторая жена походила на первую и лицом, и цветом волос, и фигурой. Дети, рожденные от двух внешне схожих женщин и одного и того же мужчины, закономерно должны иметь много сходства, но в данном случае сходство было настолько выраженным, что Алекса и Санька можно было принять за двойняшек. Все одинаковое, разве что носы разные – у Алекса прямой классический, а у Санька чуть курносый, да спереди у него вихорок, про который в народе говорят «будто корова лизнула». А в остальном – ну просто клоны Николая Савельевича Бушмакина, широко известного под прозвищем «Савелий».

Но сходство между братьями было только внешнее, а во всем остальном – две огромные разницы. Младший сын будто сыр в масле катался, ни в чем отказу не знал, жил в центре, по городу разъезжал на дорогом автомобиле, а старший обитал в непрестижной Осиновке, которую в народе за отдаленность и бывший поселковый статус называют «Зажопинском». Передвигался старший сын на автобусах или велосипеде, такси позволял себе в особых случаях, например – когда нужно было отвезти клиенту особо ценный заказ. Старшему сыну отец-папаша даже диплом выправить пожадился, а младшего пристроил в медицинский, а после – в ординатуру. И жил Санек в Иркутске явно не в общежитии, а в снятой квартире, на всем готовом. Курьерить, чтобы свести концы с концами ему не приходилось, потому что его концы давно были сведены могучими отцовскими руками. Такая вот дисхренация наблюдалась между братьями.

Не то, чтобы Алексу было завидно. Он вообще никому никогда не завидовал, поскольку понимал, что завидовать бессмысленно – никаких благ от этого не прибавляется. Но вот обида грызла, причем – основательно. Почему одному все, а другому – кукиш с маслом? Чем он виноват? Разве он не такой же сын своего отца? Разве он просил, чтобы его родили? Нет, по рассказам матери отец-папаша просто с ума сходил при мысли о наследнике и ужасно хотел, чтобы родился мальчик. Сначала хотел, а потом перехотел… Можно же, в конце концов, выстроить отношения иначе и принимать больше участия в жизни сына. Спрашивать о делах, давать мудрые советы, приглашать в гости домой, устроить на хорошую работу, которую в Братске без связей хрен найдешь… Ну а если деньгами захочется помочь, то надо это делать уважительно – не смятые купюры в карман совать, как халдею, а сказать по-человечески: «Хочу помочь тебе сын, поскольку ты – моя родная кровь»…

На свое двадцатипятилетие Алекс запланировал роскошную программу – поход по северному нетуристическому побережью Байкала в компании одной симпатичной особы, которая… Впрочем, нет смысла про нее рассказывать, поскольку накануне отъезда они разругались насмерть по совершенно пустячному поводу. Пока Алекс шел от подруги домой и размышлял, что ему делать – ехать одному или отложить поход до весны, мобильный в кармане заухал криком филина (такой сигнал был установлен для отцовских звонков).

– Здравствуй, сына! – сказал отец с неожиданной теплотой в голосе. – Пока не поздравляю, ведь заранее нельзя, но уже начал отмечать твой юбилей. А завтра хотелось бы отметить его в узком семейном кругу…

Отец далеко не каждый год поздравлял Алекса с днем рождения, чаще забывал и вручая при следующей встрече очередную «дачку», говорил: «с прошедшим тебя». А если и вспоминал, то поздравлял коротко, по телефону своей любимой дурацкой присказкой: «Хэппи бездей ту ю, верти все на х. ю!». А тут вдруг – отметить в узком семейном кругу! Неужто в гости пригласит?

Насчет приглашения в гости Алекс ошибся – отец сказал, что забронировал стол в ресторане «Венеция». Этот ресторан открылся совсем недавно, но сразу же прославился на весь Братск своими ценами. Стакан воды без газа – пятьсот рублей, чашка эспрессо – восемьсот пятьдесят, порция солянки по-строгановски (что за чудо?) – две с половиной тысячи… Народная молва предрекала «Венеции» быстрое разорение, а там, оказывается, столы заранее бронировать надо. А вот насчет семейного круга отец не преувеличил, сказал, что придет «со Светулькиным и Саней». Алекс от изумления чуть не телефон выронил. Хотелось спросить: «а им-то моя днюха каким боком упала?», но это было бы невежливо. Впрочем, отец сразу же объяснил все сам.

– Мне не очень нравится, что мои сыновья чужие друг другу и я хотел бы это исправить, – сказал он виноватым голосом. – Лучше поздно, чем никогда. У меня же ближе вас с Саней никого нет…

Если бы сейчас перед Алексом приземлилась бы летающая тарелка, а из нее вышел бы живой Джон Леннон и спел «Как упоительны в России вечера», то он удивился бы меньше. Подумать только – какие сантименты на старости лет! Умереть – не встать! С чего бы это?

– Бать, а как у тебя со здоровьем? – осторожно спросил Алекс.

В кино разительные перемены в людях часто вызывала смертельная болезнь или какое-то иное предчувствие близкого конца.

– Со здоровьем все в полном порядке! – бодро ответил отец. – Сам не жалуюсь и дамы мои тоже. У меня на душе как-то тоскливо, но об этом лучше поговорить при встрече. Короче завтра в половине седьмого будь готов и жди сигнала.

– Какого сигнала? – не понял Алекс.

– Автомобильного, какого же еще? – удивился отец. – Я за тобой машину пришлю. Пока!

Примерно полчаса потребовалось Алексу для того, чтобы осмыслить произошедшее. Посмотрев на ситуацию с разных сторон, он пришел к выводу, что прилив родственных чувств у отца-папаши вызвал какой-нибудь особо забористый коньячок. Он же сам сказал, что уже начал праздновать день рождения Алекса. Напендюрился в стельку и распустил сопли. А завтра с утра сам передумает или Светлана ему объяснит, что она не собирается отмечать «чей-то там» день рождения и ему не советует. Или Санек спросит: «батя, ты что – охренел?». Короче говоря, никаких посиделок в «Венеции» не будет, лучше не раскатывать губы, чтобы потом не было бы мучительно больно.

Отец не позвонил ни утром, ни днем. Явно забыл о сделанном спьяну приглашении. Однако уже в шесть часов вечера Алекс стоял перед зеркалом в лучшем своем костюме и повязывал галстук, думая о том, как хорошо тому, у кого всего два костюма и один галстук – не приходится подолгу мучиться, выбирая, что надеть. Обещанной машины он не ждал, точнее – ждал, конечно, но внушал себе, что не ждет, а «расфуфырился» для того, чтобы в приличном виде отметить свой день рождения в баре «Три поросенка», где всегда можно встретить кого-то из знакомых. День рождения – не тот праздник, чтобы отмечать его в одиночку, сгодится любая дружелюбно настроенная компания.

В восемнадцать двадцать шесть со двора донеслись два длинных автомобильных гудка, а следом – три коротких. Выглянув в окно, Алекс увидел у подъезда серый автомобиль с желтым таксистским коробом на крыше. Пока он выжидал минутку – вдруг это кто-то из соседей вызвал машину? – сигнал повторился. Чокнутая бабка Семенцова со второго этажа сразу же высунулась в окно и стала костерить водителя на чем свет стоит. Ее визгливый голос был гораздо пронзительнее и громче автомобильного сигнала. Алекс поспешил спуститься.

– Поздравляю с днем рождения! – рявкнул водитель, едва Алекс открыл дверцу. – Вам подарок от нашей компании – бесплатный купон на следующую поездку!

«Очень кстати, – подумал Алекс, пряча глянцево-многоцветный купон во внутренний карман пиджака, – на такси до дому тратиться не придется».

В ресторане, кстати говоря – совершенно пустом, несмотря на пятничный вечер, Алекса встретила длинноногая улыбчивая красотка с бейджиком «maître d'hôtel». Алекс не сразу сообразил, что девушка – метрдотель, а когда дотумкал удивился странным понтам, рассчитанным непонятно на кого. Французских туристов в Братске отродясь не бывало, как и других иностранцев, за исключением китайских «деловиков» и работяг из Северной Кореи.

– Добро пожаловать в «Венецию», уголок солнечной Италии в суровой тайге! – заученно выпалила красотка, сверкая крупными белыми зубами. – Вы у нас в первый раз? Могу я узнать ваше имя?

После того, как Алекс назвался, улыбка девушки стала раза в полтора шире.

– Вас ждут! – объявила она с такой торжественностью в голосе, словно приглашала Алекса на аудиенцию к президенту.

Алекс удивленно обвел глазами пустой зал, в котором его мог ждать только скучавший в углу официант.

– Прошу вас следовать за мной! – церемонно сказала девушка. – Я провожу вас в кабинет.

«Культура, однако, – оценил Алекс. – Не „отведу“, а „провожу“».

Метрдотель пошла через зал размашистой мужской походкой, совершенно не сочетавшейся с ее гламурным обликом. Алекс топал за ней отчаянно смущаясь при мысли о том, что его ожидает знакомство с семьей отца и празднование дня рождения «в узком семейном кругу». От волнения вспотели ладони и противно засвербело под ложечкой.

Кабинет скорее заслуживал названия «малого зала». Овальный стол на двенадцать персон, диваны и кресла по стенам, большая хрустальная люстра, мозаичный паркет… Мать бы сказала: «Ну прямо Петродворец!». Она была в Ленинграде после окончания девятого класса. Впечатлений от поездки ей хватило на всю жизнь.

Вся эта невероятная роскошь действовала ошеломляюще, но хуже всего были воздушные шары, белые, розовые и золотые, которые висели под потолком, сплетались в колонны у стен и обрамляли арками окна. «Детский сад какой-то», недовольно поморщился Алекс, но сразу же натянул на лицо улыбку, потому что увидел идущего навстречу отца. Отец с семейством сидели на дальнем конце стола, и потому Алекс не сразу их разглядел.

Впервые в жизниотец-папаша обнял своего старшего сына, да так, что в буквальном смысле затрещали кости. Впервые в жизни «весь бушмакинский клан», как выразился отец, собрался за одним столом. Впервые в жизни старший и младший брат пожали друг другу руки… Впрочем, младший брат с самого начала обозначил свое отношение к происходящему – глядел высокомерно, кривил губы, а улучив подходящий момент, когда отец смотрел на Алекса, а Светлана – куда-то в сторону, показал старшему брату оттопыренный средний палец. Короче говоря, проявил родственные чувства по полной программе. Светлана вела себя поприличнее – спросила, нравится ли Алексу его работа и, встречаясь с ним взглядами, всякий раз холодно-сдержанно улыбалась. Но это происходило нечасто, потому что Светлана преимущественно смотрела куда-то в сторону. Зато отец старался за троих – говорил без умолку, то и дело повторяя, как он рад тому, что весь бушмакинский клан… и так далее.

Первый тост, как и положено был за виновника торжества. Отец махнул разом полбокала коньяку, Алекс отпил глоточек из своего бокала, Светлана пригубила красное вино, а младший брат, вяло чокнувшись с именинником, не стал подносить свой бокал ко рту, а демонстративно поставил его на стол, причем – с громким стуком. Однако же за себя, любимого, за прекрасных дам в лице родной матери и за бушмакинский род, Санек пил с удовольствием, не отставая от отца-папаши. Видно было, что это дело у него в почете. Когда же отец вспомнил тех, кто не дожил до этого радостного дня и предложил тост, за тех, кого нет с нами, дипломатично не называя при этом имени первой жены, Санек снова не стал пить – приподнял бокал на вершок и поставил обратно на стол, правда на этот раз без стука. «Вот же скотина! – подумал Алекс. – Что тебе плохого моя мать сделала?»

Отец вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и достал из кармана пиджака подарок – черную бархатную коробочку, в которой опытный Алекс, еще не открыв, угадал перстень и даже определил вслепую его вес – не меньше десяти грамм. Немного ошибся, в золотой «гайке» с затейливо выгравированными инициалами «АБ» оказались все пятнадцать, причем – семьсот пятидесятой пробы.

– Нравится?! – требовательным тоном спросил отец. – У меня тоже такой, вот, погляди.

Он сунул Алексу под нос кулак с тремя перстнями, на крайнем из которых красовался вензель «НБ».

– И Сане такой же подарю на день рождения, – пообещал отец, хлопая младшего сына по плечу. – Уже приготовил…

– Ну ты же знаешь, что я не могу носить кольца, – скривился Санек. – Я же врач, мне по работе приходится часто мыть руки. Это ж какая морока – то и дело снимать-надевать. Я его забуду где-нибудь в первый же день.

– А ты за щеку прячь, как мартышка, тогда точно не забудешь! – посоветовал отец.

Санек страдальчески закатил глаза. Светлана едва заметно нахмурилась. Отец всего этого не заметил. Снова хлопнув Санька по плечу, он сказал, глядя на Алекса, который уже надел перстень на средний палец правой руки:

– Первый врач в нашем роду, а?

– И второй с высшим образованием, – вставила Светлана.

Алекс не понял, были эти слова колкостью, направленной в его адрес, или же Светлана просто решила поддержать беседу и ляпнула первое, что пришло в голову. Машинально он оценил стоимость «бирюлек», которые Светлана надела к элегантному синему платью, красиво облегавшем ее неплохо сохранившуюся фигуру. «Бирюлек» на Светлане было что игрушек на новогодней елке – серьги-висюльки, колье, браслеты на правом запястье, золотые часы на левом, два перстня и три кольца на пальцах. Большей частью платина с брюликами, за исключением часов и массивного золотого кольца на безымянном пальце правой руки. По самым скромным прикидкам «бирюльки» тянули на одиннадцать тонн «зелени». Неплохо, однако.

– Второй, но явно не последний, – подхватил отец, подмигивая Алексу. – Тебе, Алеша, тоже надо подумать об образовании. Человек без диплома, все равно, что ноль без палочки…

«Надо же, как шатает папашу! – мысленно усмехнулся Алекс. – Раньше ремесло было важнее „корочек“, а сейчас – наоборот. И „Алешей“ вдруг назвал, а то все „Леха“ да „Леха“».

– Образование – это же не просто набор фактов, вложенный в голову, – продолжал отец. – Образование – это широкий кругозор, это вышка, с которой ты видишь дальше, чем другие. Так что, соображай, сынок, где ты хочешь стоять – на вышке или внизу…

Физиономия Санька приняла самодовольное выражение – я, мол, давно на этой вышке стою. Алекс вдруг подумал, что в истории Каина и Авеля нет ничего удивительного. Убивать Санька ему не хотелось, но пару хороших зуботычин брательник определенно заслужил. И это – только за первый час знакомства!

– Саша у нас очень одаренный, – сказала Светлана, с любовью глядя на сына. – В школу пошел в шесть лет, из третьего класса перешел прямо в пятый, с первой попытки поступил в институт, а потом его с великой радостью взяли в ординатуру. Сам профессор Бараховский за него ходатайствовал.

«Небось, получил от отца кучу бабла, вот и старался», подумал Алекс. По поводу одаренности младшего брата у него имелись веские сомнения. По-настоящему одаренные дети – личности известные. Они побеждают на разных там олимпиадах, про них пишут в газетах и ни один одаренный умом человек, не позволит себе средь бела дня на глазах у людей купаться нагишом в городском фонтане. И вообще, с первого взгляда становится ясно, что Санек только одним одарен – отцовскими деньгами.

– Я, сыны мои, грандиозное дело задумал, – начал отец, когда невеселое празднество дошло до «трехэтажного» именинного торта. – То, что у меня сейчас – это мелочь по сравнению с тем, что у меня будет! Заправки – дело прибыльное, но бесперспективное. На них подняться может только тот, кто сидит на нефти. А я хочу всю деревообрабатывающую промышленность под себя подмять! И не просто хочу, а имею возможность! Реальную возможность, вы же знаете, что я слов на ветер не бросаю. Через каких-нибудь пять лет, я стану императором тайги!

– Султаном Восточной Сибири! – усмехнулась Светлана.

– А если получится, то и Западной тоже, – нахмурился отец, давая понять, что шутить на эту тему не следует. – И такое дело мне в одиночку не поднять. Нужны верные-надежные люди, на которых я могу всецело положиться. А кто же может быть надежнее вас?

Алекс не вел подсчета, но округленно-приближенно отец принял на грудь не менее семисот грамм коньячковского. Даже для такого стойкого бойца, как он, и с учетом обильной закуски, это все же весьма приличная доза, под которую деловые разговоры вести нельзя. Дела делаются на трезвую голову. Поэтому Алекс слушал отцовские объяснения вполуха. Наворачивал торт (он вообще любил все сладкое, а уж бисквитно-кремовое в особенности) и согласно кивал, не вникая в детали. Какой смысл понапрасну голову забивать? Вот если отец-папаша пригласит в свой офис и сделает деловое предложение, тогда и вникнем. Но в целом было приятно сознавать, насколько вдруг выросли его акции. Еще позавчера он был для отца практически никем, а теперь его день рождения празднуется в семейном кругу (пусть и не все этим довольны), отец делится с ним планами и называет «верным-надежным». Перстень, подаренный отцом – жуткая пошлятина в стиле «родные-девяностые», нынче такая топорная работа не в чести, но дело не в стиле, а в том, что ему вручили фамильный знак, символ признания родственных отношений. И пусть брательник не кривит физиономию, Алексу его мнение до фиолетовой лампочки (еще одно выражение из материнского лексикона). Все решает отец, а Санек, как младший сын, в бушмакинском клане с конца первый.

Алекс собирался возвращаться домой на такси, но отец сказал:

– Мы тебя подбросим, не парься.

На выходе Алекса окликнула улыбчивая красотка-метрдотель.

– Мы будем рады видеть вас в числе наших постоянных клиентов, – прощебетала она, протягивая Алексу длинный конверт с логотипом ресторана. – Позвольте вручить вам карту постоянного гостя. Десятипроцентная скидка, льготное бронирование и еще целый ряд преимуществ.

Пряча конверт во внутренний карман пиджака, Алекс подумал о том, какой фурор произведет карта постоянного гостя ресторана «Венеция» в ювелирной мастерской. Да и перстень тоже произведет. Если сразу сказать, что это отцовский подарок, то никто критиковать не осмелится, станут наперебой восхищаться изяществом работы и уважительно хмыкать по поводу веса «гайки».

Алекс думал, что машину поведет Светлана или же крепко выпивший отец вызовет такси. Выйдя на улицу, он не поверил своим глазам, увидев отца на водительском месте. Даже остановился от удивления, а Санек, только что севший на заднее сиденье, громко-показушно захлопнул дверь. Отец приглашающе махнул рукой и запустил двигатель. Яркая ослепительная вспышка… Чья-то невидимая и очень сильная рука швырнула Алекса назад, во тьму…