За час до полуночи

Глава 8

Хоффер оказался верен своему слову и достал «фиат»-седан для нашей поездки. Кроме того, он решил отправить Розу Солаццио вместе с нами, объяснив, что присутствие женщины придаст правдоподобия легенде. Я же подозревал, что она поехала с нами, чтобы контролировать наши действия.

Встреча с боссом следующим утром перед отправлением прошла в спешке. Он улетал в Катанию на своей «Сессне», и потому собрался рано; кроме того, хотел вернуться к вечеру, чтобы узнать у нас результаты.

Никто не упоминал о побоище на вилле деда, что показалось мне довольно странным. На обратном пути Бёрк попросил меня не говорить о случившемся, видимо считая, что столь респектабельный бизнесмен, как Хоффер, не захочет быть как-то связанным с подобными историями. Но ведь на вилле присутствовал еще и флегматичный Чиккио, который по крайней мере слышал стрельбу. Трудно предположить, что он не доложил о ночном происшествии хозяевам.

Мы выбрали дорогу на Агридженто – ею обычно пользуются туристы, пересекающие остров в поисках великолепных пейзажей. Я сел за руль, как мы и намечали, Бёрк устроился рядом со мной, а Роза Солаццио разместилась на заднем сиденье.

В брючном костюме цвета морской волны несколько мужского покроя, который оттеняла очень женственная нейлоновая блузка, она выглядела весьма привлекательно. Красный шелковый шарф, повязанный на голове в итальянском стиле, дополнял туалет, плюс, конечно, непременные солнечные очки.

Она не вступала с нами в разговор, читая журнал у себя на заднем сиденье, и только покачала головой, когда я остановился возле Муссомели, чтобы купить сигарет, и спросил, не нужно ли чего-нибудь ей.

Конечно, ее присутствие не располагало нас с Бёрком к разговору, но он и так был не в настроении и сидел, угрюмо задумавшись, словно держал весь мир на своих плечах, и его руки опять чуть заметно дрожали.

Впервые меня охватило сомнение, готов ли он к тому, что нам предстоит. Конечно, во время вчерашних событий на вилле он показал себя с лучшей стороны. Выстрел, поразивший мальчишку с «лупарой», требовал мастерства и был выполнен безупречно. Но первые признаки деградации уже явно проглядывали в нем, что сильно меня беспокоило. Однако тогда я постарался выбросить тревожные мысли из головы и сосредоточиться на поездке.

Приближался конец весеннего сбора плодов, апельсины уже налились на солнце, и в теплом воздухе стоял аромат полевых цветов. Ярко-зеленый ковер с вкраплениями красных маков, нежных анемонов и голубых ирисов устилал холмы. Пройдет еще неделя, и знойное лето железной рукой безжалостно уничтожит это великолепие, выжжет землю дотла, оставив хозяйничать в высокогорьях засуху, превратив роскошные луга в иссушенную, как в Северной Африке, пустыню из камня, пыли и лавы.

Чем дальше мы удалялись от Палермо в глубь страны, тем больше я понимал, как мало здесь изменилось. С дороги уже исчезли трехколесные «веспы» и «ламбретты», такие привычные в окрестностях Палермо. Мимо нас проплывали средневековые пейзажи такой бедности, какую не найти, наверное, больше нигде в Европе.

Мы оставили позади старика-крестьянина верхом на ослике, затем вереницу изможденных женщин с корзинами на головах, одетых в черное, как будто траур стал их неотъемлемой внутренней сущностью. Их юбки волочились по пыли, став коричневыми снизу. Женщины проводили нас тяжелыми взглядами, по морщинистым унылым лицам никто не смог бы определить их возраст.

Деревни оставались прежними: большинство домов не имели окон – дверь служила в них единственным источником воздуха и света, открывая доступ в душный полумрак, объединяющий зачастую людей, коз и свиней. Навстречу нам попадались лишь женщины да старики и еще исхудалые, вечно голодные дети, продолжающие жизнь вопреки гибельности природы.

В одном из таких селений мы остановились возле маленькой траторрии, сели за грубый деревянный стол в тени, и хозяин, старик с совершенно седой головой, достал нам из колодца бутылку ледяного «пассито».

Пробило еще только одиннадцать утра, но жара уже стояла невыносимая. Толпа ребятишек с восторженными лицами тут же окружила нас, так что в воздухе чувствовался кисловатый запах их немытых тел.

– Почему не видно мужчин? – обратился ко мне Бёрк.

Он выглядел уставшим и сильно потел. Под мышками у него проступали большие пятна пота.

– Большинство из них уехало, – ответил я. – В некоторых провинциях население на восемьдесят пять процентов состоит из женщин и детей.

Он вытер пот со лба и с отвращением произнес:

– Что за дрянная страна.

Роза Солаццио, отошедшая куда-то, видимо, в поисках туалета, вернулась как раз в тот момент, когда Бёрк произнес последнюю фразу. Она явно задела ее.

– Мы в одном из беднейших районов Европы, полковник. Летом здесь такие же условия, как в Северной Африке, земледелие невозможно. Всю воду контролирует мафия. У несчастных жителей нет будущего. Что еще им остается делать, как не пытаться выбраться отсюда?

Не думаю, чтобы она всерьез задалась целью что-то ему объяснить. Она сама принадлежала народу, о котором говорила, была одной из них, возможно даже родилась в такой же деревне.

Бёрк пренебрежительно усмехнулся.

– Похоже, однако, что некоторые и тут совсем неплохо устраиваются.

Роза пробралась сквозь строй ребятишек и села в «фиат». Я допил свой стакан и предупредил, когда Бёрк налил себе еще:

– Тебе больше не стоит пить. «Пассито» – опасная штука.

Мое замечание заставило его наполнить стакан до краев. Я пошел к машине и сел за руль. Достав пачку сигарет, предложил Розе.

– Не обращайте внимания. Ему вас не понять.

Ее переполняла ярость.

– Ваши сожаления неуместны. Он просто ничего не знает, но вы и вам подобные – ваша мафия – в ответе за все.

Итак, я для нее мафиози? Я отвернулся от нее, но через минуту она наклонилась и тронула меня за плечо.

– Простите, я просто обиделась на него, а выместила свой гнев на вас. Простите.

Что происходило за темными очками, для меня оставалось тайной. Возможно, она решила, что зашла слишком далеко, и хотела восстановить свой нейтралитет. А может, ее испугала мысль, что она обидела внука самого Вито Барбаччиа? Наконец, ее извинения могли быть и искренними.

Мой ответ годился на любой случай:

– Все в порядке.

Бёрк допивал третий стакан. Опустошив его, он попробовал встать, но тут же снова сел, удивленно озираясь.

– Вы предупреждали его о «пассито»? – спросила Роза.

– Он сегодня не воспринимает советов.

Она весело рассмеялась. Месть, особенно с участием женщины, всегда сладка.

Теперь мы поднимались в горы: дорога пробивалась сквозь великое нагромождение скал вокруг Монте-Каммарата. Среди сравнительно небольших обломков в небо вздымались на несколько тысяч футов огромные утесы. Бёрк впал в состояние оцепенения, а Роза обвила руками мое сиденье, и мы тихо беседовали, непроизвольно переходя на шепот по мере того, как горы смыкались вокруг нас.

Мы свернули с главного шоссе и начали петлять по серпантину, поднимавшемуся вдоль скал, между которыми мелькала долина, лежавшая глубоко внизу. Бесплодный край, пристанище беглых рабов и преступников со времен Римской империи.

Во Вторую мировую войну здесь проходила стратегическая линия итало-германской обороны против войск союзников. Говорят, что американцы смогли пройти ее без потерь только благодаря дезертирству большинства итальянских солдат по приказу мафии.

Дорога еще больше сузилась, но мы продолжали карабкаться на второй передаче, прижимаясь к скале, едва видной в облаке пыли. На склоне над буковым леском стоял пастух в окружении небольшого стада. Обогнув скалу, увидели наконец лежавшую в ста ярдах Беллону.

С древнейших времен постоянная угроза бандитизма и разбоя заставляла крестьян Сицилии строить деревни гораздо большего размера, чем повсюду в Европе. Беллона принадлежала к числу самых маленьких, хотя ее можно считать нормальной для малонаселенного высокогорья. Несколько улиц круто спускались к площади. По их обочинам тянулись открытые сточные канавы с постоянным устойчивым запахом мочи. Они составляли определенную достопримечательность деревни.

Я подкатил к винному магазину. Возле него в тени стояли три деревянных стола с лавками, вкопанные в землю, за одним из которых двое мужчин пили красное вино. Один из них, в лоснящемся темном костюме, был стариком с типично крестьянским дубленым лицом. Его собеседник – совсем другой породы: короткий, плотный человек лет сорока, с лицом светлее и тоньше, чем у первого, и глубоко посаженными глазами.

Цепкий взгляд, уверенность в себе и превосходство над своим собеседником сразу выдавали в нем мафиози. Как только мужчина встал и направился к нашей машине, я догадался, что он и есть Серда.

– Чем могу служить, синьор? – обратился он ко мне, когда я вылез, разминая ноги.

Бёрк выглядел совсем больным. Крупные капли пота стекали по его лицу, одну руку он прижимал к животу.

– Мы ехали в Агридженто, – сообщил я. – Но пассажиру стало плохо. – Я помолчал и спросил: – Вы хозяин?

Мужчина кивнул и, наклонившись, взглянул сначала на Бёрка, потом на Розу.

– Что, американец? – спросил он.

– Ирландец. На последней остановке выпил бутылку «пассито». Не послушался нашего предупреждения.

– Туристы! – развел он руками. – Придется отвести его в дом.

Я обратился к Розе:

– Подождите здесь, синьорина. Принести вам что-нибудь?

Она смутилась, но затем слабо улыбнулась:

– Кофе. И проследите, чтобы они прокипятили воду.

– Сейчас пришлю с моей женой, – сказал Серда. – Не присядете ли в тень, к столику?

Роза вышла из машины, а мы повели Бёрка под руки в дом. Миновав бар с потрескавшейся мраморной стойкой и полдюжиной столиков, Серда ногой открыл следующую дверь, и мы вошли в маленькую, тесную спальню, очевидно его собственную. Уложив Бёрка в постель, я развязал ему галстук.

– Через пару часов ему станет лучше, – обнадежил Серда. – Похмелье ждет неприятное, но он сможет ехать дальше. Сейчас вернусь.

Хозяин вышел, видимо, для того, чтобы заказать кофе, а я зажег сигарету и подошел к окну. Примерно через минуту дверь позади меня хлопнула еще раз, и я обернулся. Он стоял в дверях, недвусмысленно пряча руки за спиной.

– А теперь давай поговорим. Кто ты такой?

– А в чем дело? – спросил я.

– Ни один человек в здравом уме не свернет с шоссе на Агридженто, чтобы просто так прокатиться десять миль по самой плохой дороге на всей Сицилии.

– Ты, конечно, прав. Я должен кое-что достать из правого кармана. Не стреляй. Не пистолет.

Носовой платок произвел на него примерно такое же впечатление, как святая реликвия. Мне даже пришло в голову, что он сейчас его поцелует. Серда положил на комод свой старенький автоматический кольт сорок пятого калибра.

– Так ты от капо? Я не сомневался, что ты из Общества, как только тебя увидел, но ведь можно и ошибиться. Странно, что мы не встречались раньше. Я езжу в Палермо по делам Общества каждый месяц.

– Меня здесь не было несколько лет. Только что вернулся. – Мне показалось уместным открыть ему карты. – Я внук капо.

Он уставился на меня в изумлении, и я испугался, что он сейчас встанет передо мной на колени.

– Конечно, конечно, помню вашу матушку. Пусть земля ей будем пухом. – Он перекрестился. – Ваш отец – американец, вот в чем дело. Я все думаю, что-то он не совсем похож на сицилийца. А что с вашим другом?

– Мы работаем вместе, но все, что я сказал про «пассито», – чистая правда.

Он улыбнулся.

– Не стоит его тревожить. Пройдем на кухню, там прохладнее.

В кухне, большой квадратной комнате с маленьким оконцем в стене, несмотря на палящее снаружи солнце, царили прохлада и полумрак. Он достал бутылку вина, налил по стакану и предложил мне сесть. Его жена вспорхнула от плиты, как бесплотный призрак, и тотчас же исчезла в дверях с подносом в руках.

– Так что же привело внука капо в Беллону?

– Серафино Лентини, – ответил я.

Серда застыл с поднятым стаканом в руке и потом поставил его на стол.

– Так вы хотите прибрать к рукам Серафино? – рассмеялся он. – Господи, я тоже не против. И капо послал вас с этим ко мне? Странно. Вот уже года два, как Общество не может найти управу на Серафино. Он доставляет нам массу хлопот, но здешние жители боготворят его. – Он отпил из своего стакан и вздохнул. – Потому-то ничего и не получается.

– За кого его тут почитают? За нового Джулиано или Робин Гуда?

Хозяин сплюнул на пол.

– Серафино такой же, как все. Он не вождь. Но время от времени он защищает то одного, то другого пастуха от штрафов или не позволяет отобрать землю у какой-нибудь немощной старухи, так что они решили, что солнце сияет у него из задницы. На самом же деле, например, полгода назад он ограбил автобус возле Френтини – взял всю зарплату местного кооператива, стрелял в водителя и инкассатора. Водитель умер через два дня.

– Крутой парень, – заметил я.

– Просто дикарь, – ответил он. – Так до сих пор и не вырос. Кроме того, учтите, в юности он очень пострадал от полиции. Потерял глаз. Лично я считаю, что он немного тронулся после этого. Но что вы хотите от него?

Я рассказал ему все о деле Хоффера, и, когда кончил, он глянул мне прямо в глаза.

– Это безумие. Вы даже близко к нему не подберетесь. Смотрите, я вам покажу.

Он открыл ящик комода и достал весьма подробную карту района Монте-Каммарата в мелком масштабе.

– Вот здесь Серафино находится сейчас. – Он показал точку на карте, расположенную с противоположной от нас стороны горы примерно в полутора тысячах футов ниже вершины. – Там у ручья есть пастушья хижина. В ней он живет постоянно и отлучается только по делам.

Я очень удивился:

– Ты уверен?

Он грустно улыбнулся.

– Сейчас объясню, в чем тут дело. Знать, где найти Серафино, и поймать его – две разные вещи. Каждый пастух, каждый охотник в горах боготворит его. У них есть своя сигнальная система. Они передадут ему со скалы на скалу о вашем приближении, когда вам до него добираться еще три или четыре часа, да по тяжелому подъему. Я уже пару раз пытался достать его с надежными людьми, настоящими горцами. Ничего не получилось.

– Сколько у него человек?

– Сейчас трое. Братья Вивальди и Джо Рикко.

Две или три минуты я внимательно изучал карту, а затем попросил его описать мне местность словами. Еще в Конго я научился запоминать описания, поэтому ничего не записывал.

Когда он ответил на мои вопросы, я кивнул ему и сложил карту.

– Могу взять ее?

– Конечно. Но у вас ничего не выйдет, вы не поняли?

– Наоборот, – улыбнулся я. – Теперь чувствую себя намного увереннее, чем раньше. А сейчас пойду пройдусь. Хочу осмотреть округу. Еще увидимся.

Я остановился у двери на улицу, слегка ослепленный светом, и надел солнечные очки. Роза сидела за деревянным столиком возле машины, поднос с кофе стоял перед ней. Она была не одна. Два типичных представителя местной молодежи с грубыми, отупевшими от крестьянского труда лицами торчали возле нее, полуоблокотившись о столик. Их одежда представляла собой залатанные и засаленные салопы, видимо бывшие когда-то костюмами, на их головах красовались суконные шляпы, которые в цивилизованном мире обычно носят люди старшего возраста.

Роза держалась очень прямо, курила сигарету и демонстративно отворачивалась от них. Один из парней сказал ей что-то, я не мог расслышать, что именно, и остаток кофе из чашки полетел ему в лицо.

Мужчина на Сицилии считает, что женщина существует, для того, чтобы удовлетворять, его потребности. Быть публично отвергнутым – немыслимое оскорбление. Несколько глазеющих мальчишек начали хихикать, и парень в бешенстве потянулся через стол, рывком притянул Розу и замахнулся для удара.

Тут я схватил его за плечо и развернул лицом к себе. Несколько мгновений мы стояли, рассматривая друг друга, пока я не нанес ему удар левой в скулу, после чего выражение его лица стало постепенно меняться. Я не произнес ни слова. Он поднес руку к щеке; его друг подошел и дернул его за рукав. Они отступили с побелевшими лицами, затем повернулись и поспешили прочь.

Роза подошла ко мне, поправляя свой пиджак.

– Что бы вы делали, если бы они вместе набросились на вас? Стреляли бы в них?

– Но они этого не сделали, – возразил я.

– Конечно, они же знают, что с мафией лучше не связываться.

– Но откуда они могли знать, что связываются с ней?

– Не стоит кокетничать, мистер Вайет. Вы давно не смотрели в зеркало? У вас на лице большими буквами написано «мафиози». Агрессивность, самоуверенность, высокомерие. Вы почему-то даже ничего не сказали этому несчастному созданию? Вот что самое унизительное.

– Для вас или для него? – Она замахнулась, чтобы дать мне пощечину, но я отвел ее руку. – Бедняжка Роза. Она носит нейлоновое белье и платья из Парижа и Лондона, но ее гложет чувство вины за свое благополучие. Почему? Ее братья и сестры все еще живут в таком же вот свинарнике.

– Похоже, – кивнула она. – Вы очень умны, мистер Вайет, не так ли?

– Стаси, – поправил я. – Зови меня Стаси. А сейчас давай пойдем погуляем.

Выйдя из деревни, мы очутились на живописном склоне, который вывел нас на гребень близлежащей горы. За ним вдали виднелась полоска леса; выше скала обнажалась и завершалась каменным пиком, дрожащим в дымке нагретого воздуха.

Я захватил с собой бинокль из машины и, развернув на земле карту, которую дал мне Серда, стал тщательно сверяться с местностью.

– Операция возможна? – спросила она, когда "я сложил карту и убрал бинокль в футляр.

– Думаю, да.

– Но ты не собираешься рассказать мне, каким образом вы провернете дело?

– По-моему, ты приехала сюда на прогулку.

Она стукнула меня кулачком в плечо.

– А по-моему, ты можешь вывести из себя кого угодно.

– Ну ладно, – пошел я на мировую. – Давай забудем обо всем, кроме того, что здесь хорошо. Будем вести себя как беззаботные влюбленные, доверяя друг другу восхитительные мечты.

Она весело рассмеялась, запрокинув голову, и, когда я взял ее за руку, не отдернула ее.

Склон был весь усеян желтыми головками одуванчиков с вкраплением васильков, бархатистых офрисов и серебряно-голубых горчавок. Примерно с час мы бродили, а потом расположились в ложбине, прогретой солнцем, завели разговор и закурили.

Я оказался прав. Она родилась в деревне, очень похожей на Беллону, в окрестностях Мессины. Ее дядя со стороны матери, вдовец, имел маленькое кафе в Палермо. После смерти его единственной дочери ему стала необходима помощница в делах. Ни один сицилиец не станет брать кого-то со стороны, если есть подходящий человек в семье.

Позже, когда ей уже исполнилось восемнадцать, она вышла замуж за средних лет владельца такого же заведения, который освободил ее от уз брака, тихо отойдя в мир иной около года назад.

У меня создалось впечатление, что Хоффер посещал ее кафе и там познакомился с ней, но она не хотела вдаваться в подробности. Ясно было, Роза смогла стать такой, как он хотел: послушной, но в то же время современной во всем, искушенной женщиной. Даже с ее природными способностями и волей это оказалось далеко не просто.

Между делом она подбросила и мне несколько вопросов, и я вдруг с удивлением понял, что послушно ответил на них. Выслушав меня внимательно, она сменила тему.

– Невероятно, – произнесла она задумчиво. – Ты такой чуткий. Даже трудно себе представить, что можешь убивать так безжалостно и хладнокровно, как прошлой ночью.

– Так ты знаешь о вчерашнем происшествии? – изумился я. – Кто тебе сказал?

– Полковник Бёрк, а что? – Она ответила прежде, чем успела подумать. – Он рассказал обо всем Карлу в моем присутствии.

Разве что-нибудь в мире еще может меня удивить? Ягромко расхохотался, и она спросила, что смешного в ее словах.

– Так, ничего, – ответил я. – Просто жизнь – одна большая шутка.

Я повалил ее на спину и поцеловал долгим поцелуем. Она продолжала прямо смотреть на меня. Ее лицо стало безмятежным, а глаза по-особому засветились. Она не пыталась остановить меня, когда я расстегнул блузку и моя рука скользнула ей на грудь. Сжав ее твердый сосок пальцами, я заметил, как капельки пота выступили у нее на бровях. И снял их поцелуем.

– Брючный костюм у женщины – современный пояс верности. Лучшая защита женского целомудрия, – улыбнулся я.

– Но не полная, – ответила она.

– Да, не полная.

Я снова поцеловал ее, и на этот раз ее руки обвились вокруг моей шеи. Отвечая на поцелуй, она была восхитительно желанной, но совершенно ненадежной.

Возвращались мы назад совсем другим путем, так что сверху, с расстояния футов в двести, нам открылся огороженный стеной сад позади винного магазина. Я заметил красную «альфа-ромео», стоявшую в сарае, и двоих мужчин, разговаривавших о чем-то перед входом. Достав бинокль, увидел, что беседовали Серда и Марко Гаджини.

Пока я рассматривал парочку. Роза прошла немного вперед, собирая полевые цветы. Я ничего не сказал ни ей, ни тем более Серде, когда мы дошли до магазина. Бёрк уже поднялся, но тем не менее выглядел и, видимо, чувствовал себя отвратительно. Я устроил его на заднем сиденье, а Роза села рядом со мной.

Когда мы тронулись в обратный путь, он сохранял спокойствие примерно ярдов сто, а потом взорвался:

– Ты так и не собираешься мне ничего рассказать? Что-нибудь нашел?

– Нашел, где прячется Серафино.

– И мы можем туда добраться?

– По-моему, да. Помнишь операцию в Лагоне?

– Где мы прыгали с парашютами за монахинями? – Он нахмурился. – Ты предлагаешь повторить?

– Другого способа нет, – ответил я. – У тебя есть исправные парашюты?

– Без проблем. Мне их завтра же доставят с Крита. Слушай, а ты уверен, что надо так?

– Я расскажу тебе все подробно, когда приедем. А сейчас попробуй еще поспать.

– Поспать? – Он кисло усмехнулся. – Теперь я вряд ли когда-нибудь усну.

Он забился в угол, а я заложил «фиат» в крутой вираж, подняв облако пыли. Взглянув на него в зеркало, улыбнулся.

Мы добрались до Палермо к вечеру, но я напомнил Бёрку еще об одном неотложном деле, которое нам предстояло выполнить до возвращения на виллу. Мы заехали в банк Хоффера, представили его чек и попросили выписать счет на предъявителя в одну швейцарскую торговую компанию, которую я указал. Счет оставили в депозитном сейфе банка, откуда его можно было забрать, лишь предъявив ключ, который нам дали, и поставив подпись Бёрка.

Вся возня с чеком и счетом его раздражала, в основном потому, что я напирал на него, а он не терпел насилия. Вложив выписанный счет в большой вощеный конверт, который вручил мне банковский служащий, я дал его Бёрку запечатать, чтобы хоть немного его успокоить. Я предложил ему взять ключ, и он аккуратно убрал его в свой бумажник.

По каким-то причинам Шон продолжал дуться. Я же почувствовал глубокое удовлетворение от выполненного долга.