За чистое небо (Сборник)

Составители: Н.Ф. Минеев, М.И. Ялыгин

Сборник

За чистое небо

{1}Так обозначены ссылки на примечания. Примечания в конце текста книги.

Hoaxer: третья книга очерков о ленинградских лётчиков - Героях Советского Союза из биографического сериала, первые две книги которого "Крылатые богатыри" и "Соколы" - были выпушены Лениздатом в 1965 и 1971 годах и ожидаются на Милитере.

С о д е р ж а н и е

Предисловие

Б. Чистов. Верность долгу

Г. Шарпило. Обычная работа

В. Пузейкин. Пока бьется сердце

С. Юхнов. Путь генерала

М. Ялыгин Свети, солнце, свети!

С. Каширин. Не числом, а умением

А. Крупин. Вожак истребителей

В. Смолин. Мгновения, отлитые в годы

Е. Баулин. Звезды Литаврина

А. Волков. Его называли везучим

Н. Алексеев. 360-й вылет

Н. Минеев. И один в небе - воин

Л. Хахалин. Друзья с Волхова

В. Красько. Бой на вертикалях

А. Крупин. В небе Севера

М. Ялыгин. Атакует "Мститель"

М. Котвицкий. Щит экипажа

И. Минеев. Командир летающих "катюш"

А. Сеин. Сквозь огонь

К. Шатаев. Федя

Т. Залесов. Комэск Тушев

С. Юхнов. Командир эскадрильи "Ленинград"

Г. Шарпило. Крепче металла

А. Журавлев. Крылья мужества

В. Смолин. Полет продолжается

Л. Ярошенко. Помнят люди героев

Предисловие

В истории нашего народа есть события, которые оставили неизгладимый след в сердцах и памяти людей. Одним из таких выдающихся событий является победа советского народа и его Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне.

Почти четыре года пламя гигантской битвы полыхало на фронте от Ледовитого океана до Черного моря.

Ни одно государство не выдержало бы такого удара, какой обрушила фашистская Германия на Советский Союз. Но наша страна, несмотря на исключительные трудности, устояла. Великий советский народ, объединенный волей Коммунистической партии, на фронте и в тылу отдавал все свои силы борьбе с врагом. Он верил в победу социалистического строя. Верил - и победил.

Свыше трех десятилетий минуло с той поры, как смолкли последние залпы Великой Отечественной войны. Но по-прежнему живы в памяти людской воспоминания о героических днях.

Чем дальше уходят в историю огненные годы войны, тем зримее, величественнее предстают перед нами подвиги славных защитников Советской Родины. На подвигах героев новые поколения советских воинов учатся мужеству, храбрости, верности великому делу ленинской партии, безупречному выполнению долга.

Вот что писал об этом первопроходец космоса Юрий Гагарин: "Мы находились на передовом форпосте северных рубежей нашей Родины, и нам следовало быть такими же умелыми, отважными летчиками, как Борис Сафонов, Сергей Курзенков, Захар Сорокин, Алексей Хлобыстов и многие другие герои Великой Отечественной войны - наши старшие братья по оружию".

О том же говорит в своей книге "700 000 километров в космосе" и Герман Титов: "Служить мне посчастливилось в одном из гарнизонов Ленинградского военного округа... С первых дней нас познакомили со славной историей полка, его боевыми традициями. Нам рассказали о Героях Советского Союза, воспитанниках части. Мы, молодые офицеры, стремились быть достойными их славных имен..."

Вполне естественно желание молодежи больше узнать о войне, о тех простых советских людях, кто своим ратным мастерством, мужеством и отвагой добывал победу и кого народ назвал своими героями.

Это желание выражено в активных поисках пионеров - красных следопытов, настойчиво собирающих материалы о героях былых сражений, в традиционных походах комсомольцев и молодежи по местам боевой славы.

Большой интерес для молодежи представляет и каждая новая книга о войне - художественная, публицистическая, документальная.

Предлагаемый вниманию читателя сборник "За чистое небо" - третья книга очерков о летчиках - Героях Советского Союза, совершивших незабываемые подвиги в небе Ленинграда.

Первые две книги - "Крылатые богатыри" и "Соколы" - были выпушены Лениздатом в 1965 и 1971 годах.

Очерки сборника написаны людьми разных поколений и профессий журналистами, авиаторами, участниками войны и молодыми людьми. Они различны по стилю, манере изложения, по уровню художественного мастерства. Но объединяет их одна цель - правдиво рассказать читателю о тех, кто, презирая опасность, преодолев неимоверные трудности, совершал подвиги, свято выполнял свой долг по защите Родины и колыбели Великого Октября - города Ленина.

В основе подвигов героев книги была безграничная любовь к социалистической Родине, преданность ленинской Коммунистической партии, верность присяге, Боевому Знамени и воинскому долгу, ненависть к фашизму, пытавшемуся поработить народы нашей страны.

Именно это руководило всеми помыслами советских людей, их поступками вплоть до самопожертвования во имя торжества справедливого дела, за которое они боролись.

В очерках читатель прочтет о героях воздушного тарана. За время войны советские летчики более пятисот раз таранили вражеские самолеты. Показательно, что история не зафиксировала ни одного случая применения тарана фашистскими авиаторами.

И это не случайно. Захватнические, несправедливые цели войны не могут поднять солдат до уровня такого героического подвига, который способен совершить воин, ведущий справедливую войну, защищающий Родину, свой народ от варварского нашествия.

Советская Родина высоко оценила вклад воинов-авиаторов в достижение победы над фашистской Германией: 2420 летчикам присвоено звание Героя Советского Союза, 65 летчиков удостоены этого высокого звания дважды, а Александр Иванович Покрышкин и Иван Никитович Кожедуб - трижды.

В числе удостоенных высокого звания Героя Советского Союза более двухсот летчиков - участников битвы за Ленинград. О некоторых из них и прочтет читатель в книге "За чистое небо".

Нет сомнения, что рассказы о таких людях вызовут интерес не только у молодежи, но и у ветеранов войны, которым они напомнят об их славной боевой юности.

Особый интерес сборник вызовет у авиаторов.

Совсем другая авиация сегодня. Она стала сверхзвуковой, всепогодной, ракетоносной. Коренным образом изменились методы ведения боя, тактика. Управляют современными самолетами люди, всесторонне и глубоко подготовленные, как правило, с высшим образованием.

По наследству от ставших легендарными героев нынешним защитникам неба Родины перешли славные боевые традиции, высокие морально-политические качества. Так же как герои Великой Отечественной войны, советские военные летчики наших дней, все воины Советской Армии беззаветно верны делу партии, своему народу и воинскому долгу, так же настойчиво совершенствуют свое мастерство, воспитывают высокие морально-боевые качества.

Как и фронтовики, нынешние военные летчики постоянно готовы к любому подвигу во имя Отчизны.

И в мирное время авиаторы нередко проявляют мужество и отвагу, рискуют жизнью. На Ладоге штормовой ветер оторвал льдину с сотнями рыбаков, любителей подледного лова. По первому сигналу, вертолетчики ринулись спасать советских людей. Рискуя собственной жизнью, вместе с моряками и милицией военные летчики с честью выполнили задание - спасли всех до единого. А погода была нелетной.

Новая книга о героях-летчиках - защитниках Ленинграда выходит в канун 60-летия Советских Вооруженных Сил.

Рожденная в огне революционных битв, взращенная и выпестованная ленинской партией, Советская Армия на протяжении всей своей истории верно служит социалистической Отчизне, своему народу. "Утверждение в сознании трудящихся, прежде всего молодого поколения, идей советского патриотизма и социалистического интернационализма, гордости за Страну Советов, за нашу Родину, готовности встать на защиту завоеваний социализма было и остается одной из важнейших задач партии",

- сказал в докладе на XXV съезде КПСС Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев.

Выход в свет сборника очерков о героях ленинградского неба является скромным вкладом авторов в решение этой благородной задачи.

Лёзин А. И.,

генерал-майор авиации

Б. Чистов

Верность долгу

...Проснулся Сергей Деменков неожиданно. С минуту еще лежал с закрытыми глазами, прогоняя остатки проходящей дремы. Ворвавшийся в палатку гул самолетных моторов окончательно отогнал сон и заставил летчика подняться. Сергей встал, до хруста в суставах сделал несколько энергичных движений руками, поспешно оделся и вышел из палатки.

На лагерный городок полевого аэродрома еще только наползал рассвет, и вокруг было безлюдно. Густая трава возле палатки, посеревшая от выпавшей за ночь росы, еще не приняла на себя ни одного следа человека, который бы торопился туда, где сейчас на высоких нотах заходились в реве самолетные моторы.

"Чего это они в такую рань?" - подумал Деменков. Для него, начавшего службу в авиации еще в тридцать восьмом, рабочий гул аэродрома был не в диковинку. Он привык к нему еще в Первой Краснознаменной Качинской школе летчиков имени Мясникова, потом в боевом полку, входившем в состав войск противовоздушной обороны Ленинграда, куда был направлен после учебы.

Но сегодня было что-то совсем не так, как обычно. Когда он пришел к месту постоянного сбора, дежурный истребитель (дежурили потому, что полк стоял километрах в пятнадцати от границы) уже поднялся в воздух. Вел его командир звена лейтенант Кокорев.

От летчиков, прибывших к месту сбора первыми, Деменков узнал, что тревога вызвана появлением каких-то неизвестных самолетов, нарушивших нашу воздушную границу.

Толком никто ничего не знал. Строили различные догадки, которые, конечно же, ясности в происходящее внести не могли. Все стало понятным лишь некоторое время спустя. А пока события разворачивались своим чередом, и обстановка то и дело менялась.

Кокорев, поднявшись в воздух и взяв курс в заданный район, встретился там с несколькими группами чужих самолетов. В том, что они чужие, сомнений не было. Верный солдатскому долгу, лейтенант смело встал на пути непрошеных гостей. "Чужаки" ответили огнем. Кокорев принял навязанный ему бой.

Однако схватка была слишком неравной. К тому же командир звена еще тешил себя надеждой, что все это - лишь провокация, что огонь его самолета образумит нарушителей, и они наконец уберутся восвояси. Но уже в следующий момент от мысли о возможности благополучного исхода инцидента пришлось отказаться: огрызаясь огнем, вражеские самолеты продолжали углубляться в воздушное пространство нашей Родины, к тому же стрелку одного из них удалось повредить вооружение советского истребителя.

И тогда лейтенант без колебаний направил свой "ястребок" на вражеский самолет... Секунда, еще секунда, - и один из "чужаков" с отбитым хвостом врезался в землю, а Кокореву чудом удалось посадить свой сильно покореженный истребитель на полевом аэродроме.

Так для однополчан Сергея Деменкова и для него самого началась война. Уже позже, когда за спиной окажутся пройденные с боями многие сотни километров воздушных дорог, он нередко будет мысленно возвращаться к событиям этого рассветного июньского утра сорок первого года и проверять себя неизменным, ставшим как бы главным в его жизни вопросом: "А если бы на месте Кокорева оказался я?"

...Сергей Деменков пришел в авиацию вместе с тысячами комсомольцев. В январе 1931 года IX съезд комсомола взял шефство над Военно-Воздушным Флотом Родины и бросил клич: "Комсомолец, на самолет!"

Этот клич быстро облетел города и села. Дошел он и до Мелитополя, где жил веселый девятнадцатилетний парень Сережка Деменков.

- Пойду в авиацию, - сказал он дома.

- А то без тебя там не обойдутся, - с улыбкой ответили ему родители. Подрасти еще надо.

А у него все уже было решено. Как и у его товарищей-комсомольцев. Когда потоком хлынула молодежь в авиацию, в этом потоке оказался и Сергей Деменков.

Потом учеба, строевой плац знаменитой Первой Качинской, где он присягнул на верность Родине. И вот боевой полк, где его друзьями стали такие впоследствии прославленные соколы, как Петр Харитонов, Михаил Жуков, Степан Здоровцев, Николай Тотмин, в тяжелые часы испытаний в жестоких схватках с врагом завоевавшие суровое и грозное звание "таранщика". Двенадцать Героев Советского Союза воспитал этот полк.

И был тот день в сорок первом, от которого Сергей Деменков начал особый отсчет в своей жизни.

Свет от настольной лампы падает на разложенные листы бумаги. Уже далеко за полночь. Ответ на письмо молодого солдата, полученное накануне, в котором земляк-новобранец просит рассказать, как ему и его товарищам понимать слово "храбрость", почти готов. Но Сергей Васильевич не любит и не может делать такие дела наспех, говорить и писать слова, за которыми не чувствуется глубокого смысла, в которых нет душевного накала и в то же время ясности мысли.

Он отложил ручку, откинулся на спинку стула, внимательно перечитал написанное: "...Вступив на порог воинской службы, ты должен с самого первого дня понять, что храбрость не дается человеку от рождения. Это качество приходит в результате постоянного труда, в процессе упорной работы над собой, в шлифовке умения подчинять чувства свои воле и разуму. Храбр не тот, кто сломя голову бросается навстречу опасности, а тот, кто способен соизмерять каждый свой шаг с интересами общего дела, кто не о себе, а о славе Родины думает в решающую минуту..."

Деменкову захотелось побыть наедине с мыслями. Написанные строчки словно заставляли его вернуться к событиям былых лет, всколыхнули в памяти пережитое. А он любил думать, когда никто не мешает, когда ничто не рассеивает внимание.

Под пальцем щелкнула кнопка выключателя настольной лампы, и комната погрузилась в полумрак. За оконной портьерой угадывалось зарево огней города. Они то разбегались, то перекрещивались в паутине улиц, и в эту минуту казались Деменкову свинцовыми строчками трассирующих очередей. А уж он-то нагляделся на них - не дай бог каждому. Ведь находился в небе войны с первого и до последнего дня. Стрелял по чужим машинам, били и по нему.

Неожиданно эти размышления оборвал телефонный звонок. Сергей Васильевич привычно нашел в темноте трубку, ответил.

- Товарищ генерал, объявлена готовность номер один, - доложил дежурный.

- Ясно, - спокойно ответил он.

И все. Будто и не было ночи, будто и не было тишины. Теперь было не до раздумий. Теперь нельзя тратить ни одной минуты на расспросы и уточнения, теперь надо действовать и действовать немедленно. Сергей Васильевич Деменков за долгие годы службы в войсках противовоздушной обороны привык к тому, что любая тревога здесь может оказаться боевой. Войска противовоздушной обороны - это передовой дозор у государственной границы. Только не той границы, где стоят полосатые столбы и пролегает контрольно-следовая полоса, а незримой, воздушной. Служба здесь - это постоянное напряжение, ежеминутное ожидание боевых распоряжений, за которыми неизменно следуют стремительный бег мысли, торопливый отсчет времени и необходимость быстро, точно принимать только единственно верное решение.

Сборы были недолгими. Когда Деменков спустился по лестнице дома вниз, у подъезда уже ждала машина. Водитель молча распахнул перед генералом дверцу, включил мотор, и автомобиль выехал на проезжую часть улицы. Свет встречной машины ударил по лобовому стеклу кабины, скользнул по орденским колодкам на груди Деменкова, вспыхнул и засиял на золоте Звезды Героя.

На командном пункте - знакомая атмосфера. Сергей Васильевич привычно занял свое рабочее место, а через минуту уже включился в действия, которые обусловливались начавшимся тактическим учением и в которых ему отводилась немаловажная роль.

Обстановка, сложившаяся в начале учений, вскоре прояснилась. Все участвующие в учениях части получи

ли задания. Теперь все зависит от них, от боевой выучки воинов.

В ожидании первых докладов командиров действующих частей генерал снова предался размышлениям о событиях минувшей войны.

...18 сентября 1943 года. Фронтовой аэродром. С утра моросит дождь, и самолеты с закрытыми фонарями кабин мокнут без дела под маскировочными ветками с пожелтевшей и пожухлой листвой.

- Гвардии старшего лейтенанта Деменкова - в штаб, - передал команду дежурный.

Не знал еще летчик, что в штабе ему сообщат весть, которая сделает этот день в его жизни особенно ярким, что после весь долгий фронтовой путь будет для Деменкова словно бы порой второй зрелости, проверкой характера на твердость или, как подметил потом комиссар полка, временем испытания славой.

В штабе Деменкову сообщат, что Указом Президиума Верховного Совета СССР ему присвоено звание Героя Советского Союза.

Вечером и на другой день он долго будет думать о той высокой оценке, которую Родина дала его боевым делам, перелистывать в обратном порядке страницы пережитого, хотя от первого "результативного" боя до того, когда лично им был сбит одиннадцатый вражеский самолет, прошло всего лишь немногим более года.

О любом из одиннадцати боев Деменков может, конечно, рассказать подробно.

Но разве расскажешь о том, чем живет твой мозг, каждая клеточка твоего тела, какие движения души руководят твоими действиями и поступками в минуты наивысшего боевого напряжения? Память способна запечатлеть многое, но спустя годы воспроизвести она может далеко не все. В памяти Деменкова особенно отчетливо запечатлелся бой в ленинградском небе в мае сорок второго года. С этого боя Сергей открыл личный счет сбитым вражеским самолетам.

...Две шестерки истребителей, в составе которых ведомым у заместителя командира эскадрильи шел Деменков, вылетели навстречу вражеским самолетам, нацелившимся на Ленинград. До полусотни "юнкерсов" летели плотным строем. Их вели фашистские летчики, уверенные в численном превосходстве и своей полной безнаказанности: опыт боевой имели, хватало и нахальства, к тому же было и надежное прикрытие из двенадцати "мессершмиттов".

Наши летчики - Деменков и его товарищи не были новичками в воздухе. За год войны они многому научились, и если требовала обстановка, могли драться с гитлеровцами в любых условиях: в меньшинстве, так в меньшинстве, на вертикалях, так на вертикалях. Но по-прежнему главное преимущество советских летчиков заключалось в том, что они беззаветно любили Родину и не знали страха в боях, защищая ее от врага. Вот почему, когда ведущий группы дал команду вступить в неравный поединок с противником, Деменков, как и все остальные, без колебаний ринулся в атаку.

...В перекрестие прицела вползает сигарообразное серое тело "юнкерса". "Ну, Сережа!" Под пальцами податливо вминается боевая гашетка. Истребитель знакомо отзывается на выпущенную очередь привычной дрожью. Синий туманчик коллиматора вдруг смешивается с рыжим пятном, потом густеет до черноты, которая тут же, словно смытая водой, проваливается вниз. "Юнкерс", вытягивая за собой дымный хвост, по крутой наклонной устремился к земле.

Все? Если бы! Схватка лишь достигла своего апогея. Вираж. Обрывок косой петли. Боевой разворот. Пикирование. И снова и снова перекрещивают небо свинцовые строчки.

Глядеть в оба. Не увлекаться. Манит начать погоню вынырнувшее из-за облачка узкое осиное тело "мессера"? "Не смей! Держи нервы в узде. Ты не на свободной охоте, а в групповом бою идешь ведомым у старшего группы. Ты его щит. Но не только. Каждое мгновение ты должен, прикрывая атаку командира, быть и мечом. Вот как сейчас".

Ведущий режет бортовым огнем выбранную цель. Истребитель задирает нос и проносится мимо. Фашист сваливается на крыло, но ведомому некогда любоваться работой ведущего. Чуть слева от него тужится уйти в спасительное молоко облака еще один гитлеровец. Дудки! Деменков прицельно всаживает длинную очередь встык плоскости и фюзеляжа вражеской машины. Она вспыхивает факелом и... Больше ей уже не летать.

"Юнкерсы" поспешно разворачиваются, трусливо ныряют в облака "мессершмитты". Враг бежит, оставляя догорать на ленинградской земле 14 дымных костров.

- Ты умеешь драться, Серега, - скажет ему потом, по возвращении на аэродром, ведущий. - За один бой двух свалил, да еще при таком соотношении. Это, понимаешь, не всякому дано.

Может быть, эти слова, сказанные скупым на похвалу старшим боевым товарищем, который и сам воевал смело и дерзко, так и остались бы при других обстоятельствах рядовым эпизодом (мало ли за победные схватки с врагом объявлялось летчикам благодарностей и вручалось боевых орденов), но Сергею они запомнились. Запомнились потому, что в словах командира прозвучала уверенность: Деменков - надежный товарищ и опытный воздушный боец.

В Деменкове не ошиблись. Когда Сергею было присвоено звание Героя Советского Союза, летчик стал еще требовательнее относиться к себе. Каждый бой, проведенный товарищами, становился для него объектом всестороннего изучения.

Свойственная Деменкову склонность к самоанализу способствовала тому, что от полета к полету становился он тактически грамотнее и расчетливее, активнее и решительнее. Сергей смело шел на риск, но делал это разумно. Открытому и прямому в общении с товарищами, в бою ему были присущи такие качества, как хитрость и умение загнать противника в расставленную ловушку, "выход" из которой был только один - гореть и падать. Наверное, все это вместе взятое и позволило двадцатитрехлетнему комсомольцу всего лишь за год и три месяца довести личный счет сбитых вражеских самолетов до одиннадцати. Такой итог воздушных боев был не у каждого летчика. А ведь кроме воздушных схваток были вылеты на разведку, удары по наземным объектам и живой силе врага, прикрытие своих бомбардировщиков и штурмовиков. Был даже случай, когда Сергей в составе группы дерзко атаковал железнодорожный эшелон. Тогда было пущено под откос ни много ни мало, а 35 вагонов с гитлеровцами.

- Товарищ генерал, перехватчики задачу выполнили. Все контрольные цели атакованы.

Сергей Васильевич выслушал доклад, посмотрел на световую карту. Да, летчики действовали хорошо. Только пока вот здесь, над изломом береговой черты, идет последний воздушный бой, один из истребителей еще дожимает "противника".

...Последний бой. Был он и у Деменкова. Генерал отчетливо вспомнил этот бой в сорок пятом - в том самом году, когда над зданием фашистского рейхстага в Берлине заалело наше советское победное знамя. Однако Сергей Васильевич считает своим последним боем воздушную схватку летом сорок четвертого над Выборгом.

Дело в том, что именно здесь он завершил свой личный боевой счет и как бы подвел итоговую черту в списке сбитых им гитлеровских самолетов. Хотя и после этого приходилось ему еще не раз выполнять различные задания большой и малой сложности, все-таки этот поединок над Выборгом он относит к завершающему в своей фронтовой биографии.

В тот день командир эскадрильи Сергей Деменков повел шестерку истребителей на задание. До самого возвращения домой полет проходил благополучно. Время пребывания в воздухе уже подходило к концу, на пределе был запас горючего в самолетных баках. И тут, как назло, со стороны солнца вынырнула шестерка "фокке-вульфов".

Долго раздумывать не пришлось. Выручить в данной ситуации, как справедливо рассудил Деменков, могли только внезапность, стремительность атаки и точность огня.

- Навязываем бой, - скомандовал он и начал круто набирать высоту.

Сзади и чуть справа неотступно следовал ведомый Деменкова младший лейтенант Калинин. Вытянувшись в кильватер - пара за парой, истребители стали сближаться с противником.

Фашистские летчики не бросились наутек, как это нередко бывало. Надеясь на ограниченный запас горючего и боеприпасов на советских машинах, они приняли вызов.

Деменкову были хорошо известны повадки врага и боевые характеристики "фокке-вульфов" (один из первых сбитых под Ленинградом самолетов данного типа приходился на его долю). Приказав Калинину пристроиться поплотнее и распорядившись о последовательности действий, он решил атаковать не ведущего группы, как этого, очевидно, ожидали гитлеровцы, а третью пару вражеской шестерки.

Тактический маневр удался. На какое-то мгновение летчики "фокке-вульфов" оказались сбитыми с толку, и этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы комэск и его подчиненные осуществили свой замысел. Атакованный гитлеровец сделал все возможное, чтобы уйти из-под удара. Но поздно: в его самолет врезались сразу три снаряда, и он взорвался прямо в воздухе. Такая же участь постигла и его ведомого - метким огнем его сбил младший лейтенант Калинин.

Вот теперь фашисты дрогнули. Не успев, что называется, и глазом моргнуть и потеряв два самолета, они поспешно ретировались.

Это был пятнадцатый вражеский самолет, сбитый Деменковым за годы войны.

После разбора тактического учения Сергей Васильевич вышел на улицу. Город уже зажигал огни. Машину он отпустил, решив добраться до дома пешком и подышать морским воздухом. Со стороны Каспия потянуло свежим ветерком, и в его дыхании Сергей Васильевич уловил нарастающий знакомый гул. В вечернее небо уходил самолет. Где-то на большой высоте он будет чертить в стратосфере белые дорожки инверсионного следа и нести над ночным городом воздушный дозор. Будет продолжать то дело, которому посвятил свою жизнь мелитопольский комсомолец тридцатых годов, Герой Советского Союза, ныне генерал-майор авиации Сергей Васильевич Деменков...

Навстречу, старательно приложив руку к головному убору и подчеркнуто чеканя шаг, шел молодой солдат. "В первом увольнении", - догадался, улыбаясь и отвечая на приветствие, Сергей Васильевич. И вспомнил о неоконченном письме земляку-солдату...

На другой день он снова сядет к столу и допишет письмо. Будут в его письме и такие слова:

"...истоки храбрости - в глубокой убежденности в правоте справедливого дела, в беззаветной вере и преданности своему народу и своей матери-Родине".

Г. Шарпило

Обычная работа

Поезд замедлил ход. Остановился. Поток пассажиров хлынул на перрон.

Вместе со всеми Николай быстро зашагал в сторону старенького здания Финляндского вокзала.

Выйдя на площадь, огляделся. Ничего вроде не изменилось с тех пор, как он в последний раз приезжал в Ленинград.

Но что это? На том месте, где стоял памятник Владимиру Ильичу, возвышалось какое-то странное сооружение, напоминавшее усеченный конус.

Николай подошел поближе и невольно улыбнулся. Как же он сразу не догадался, что памятник по-прежнему на своем месте. Только сейчас он был заботливо укрыт футляром из досок.

Николай немного постоял, наблюдая, как бойцы народного ополчения с винтовками наперевес шагали по площади, отрабатывали приемы с оружием.

В поезде думал: каков он, Ленинград, сейчас, когда идет война, когда ее пожар вот уже полтора месяца полыхает на нашей земле?

А он все так же красив, все так же величествен. Как будто ничего не изменилось. Только вот футляр вокруг памятника, маскировочные сети над некоторыми зданиями да зенитки на площади Ленина, зорко вглядывающиеся своими длинными стволами в небесную синеву, готовые по первому сигналу открыть огонь, - все это придает городу суровый облик.

На улицах полно людей. По мосту через Неву под четкую барабанную дробь шагают пионеры.

"А если воздушный налет?" - вдруг подумалось Николаю. Но он тут же одернул себя: "Какой уж тут налет! Ты же прекрасно знаешь - наши летчики бьют фашистских стервятников и на подступах к городу и в ленинградском небе. Дело доходит до того, что, когда, кажется, сделал все, что мог, а враг остается цел и едим, схватываются с ним "врукопашную". Николай взглянул на часы и прибавил шагу. Мысли его возвратились к родному 158-му истребительному полку, к событиям последних дней.

В ленинградском небе начало "рукопашным" положил однополчанин Николая Петр Харитонов. 28 июня Он таранил фашистский бомбардировщик - ударом винта снес "юнкерсу" хвостовое оперение.

В тот же день таранил вражеский самолет другой летчик 158-го истребительного полка - Степан Здоровцев, а младший лейтенант Михаил Жуков вогнал "Юнкерс" в озеро.

Петр Харитонов, Степан Здоровцев и Михаил Жуков стали одними из первых героев войны. О подвиге этих летчиков писали во всех газетах. А "Известия" поместили стихи Александра Твардовского:

И сколько еще себя в схватках лихих Покажут советские люди! Мы многих прославим, но этих троих уже никогда не забудем...

Никогда не забудем...

Николай читал стихи, а к горлу подкатывался комок - накануне Степан Здоровцев не вернулся с задания.

Как и все в полку, Николай остро переживал гибель товарища. В тот день он, словно потерянный, бродил по летному полю, тщетно всматриваясь в небесную синеву. На ум то и дело приходили слова: "Никогда не забудем"... "Никогда не забудем..."

Под влиянием горькой утраты и стихов Твардовского как-то сами собой сложились строки:

Ты смело сражался с врагом, побратим.

Ни разу не дрогнул в жестоком бою.

Твой образ мы в наших сердцах сохраним.

Ты с нами сегодня! Ты - в нашем строю!

Николай записал четверостишие и показал его командиру эскадрильи.

Лейтенант Иозица молча прочел стихи, о чем-то задумался, потом спросил:

- Можно взять?

- Конечно...

Вечером, когда собрались на ужин, на столе, на том месте, за которым обычно сидел младший лейтенант Здоровцев, рядом со свободным столовым прибором, оставшимся без хозяина, стоял небольшой картонный щиток. На щитке Николай увидел свои стихотворные строки, написанные крупными буквами.

Летчики подходили к столу, молча читали их и, склонив голову, на какое-то мгновение оставались неподвижными, отдавая дань памяти и уважения товарищу, которого уже не было с ними.

Да, не легко приходится защитникам ленинградского неба. Ежедневно по несколько боевых вылетов. Напряжение такое, что иной раз летчик, совершив посадку, теряет сознание.

А бывает и вот так, как со Степаном...

И все же мы бьем фашистов! Бьем не только техникой и оружием, но и мужеством, силой воли.

Когда Петр Харитонов совершил таран, лейтенант Виктор Иозица собрал летчиков эскадрильи и попросил смельчака рассказать, как было дело.

- Как было? - переспросил младший лейтенант Харитонов. - Даже не знаю. Как-то все неожиданно произошло. Рассеяли "юнкерсов", стали их преследовать. Пока кружили, малость погорячился, израсходовал все патроны. Догнал фашиста, нажал на гашетку, а пулеметы молчат. Чувствую, - вот-вот уйдет. Обозлился я. Догнал - и винтом по хвосту. Он и врезался в лес. Вот и все!

Вот так же бесхитростно рассказывали о своих подвигах Степан Здоровцев и Михаил Жуков.

Скупыми были их рассказы. Послушаешь, - никакого героизма. Обычная работа. Главное - не дать врагу уйти невредимым! Кончились патроны, иди на таран! К этому, собственно, и сводились рассказы первых героев ленинградского неба.

Вот тогда Миша Жуков и произнес эти памятные слова:

- Техника техникой. Но на войне и врукопашную надо уметь схватиться. Таран - это вроде рукопашной. Только в воздухе.

Николай слушал эти рассказы, восхищался мужеством боевых друзей, по-хорошему завидовал их смелости и. невольно примерял себя к их подвигу. "А я? Смог бы таранить вражеский самолет?" - думал он. Мечтал о подобном подвиге - и боялся, чтобы в трудную минуту не оплошать, не дрогнуть.

Беспокойство молодого летчика можно понять, Он уже несколько раз вылетал навстречу врагу. В воздухе вел себя смело, но не всегда осмотрительно, не всегда расчетливо. То рано откроет огонь и останется без патронов. То увлечется боем и останется без горючего.

После одного из таких полетов лейтенант Иозица сказал:

- Одной смелостью не возьмешь. Нужны и хитрость и расчетливость. В небе это особенно важно!

Крепко запомнились Николаю эти слова.

И вот наступило 4 июля 1941 года. Тринадцатый день войны. Тринадцатый день жестоких боев. В тот день Николай на своем И-16 совершил уже несколько вылетов. Сейчас, пока техник готовил "ишачка" к очередному вылету, он спрятался в тени от июльской жары, развернул свежий номер "Ленинградской правды".

- О чем пишут? - спросил его сержант.

- О чем? Послушай.

Николай прочел выдержку из статьи, на которой задержалось его внимание. В ней говорилось о том, что враги не раз заносили преступную руку над городом на Неве. Но ни разу великий город революции не склонял своей головы перед ними. Не склонит он ее и сейчас перед фашистами. Беспредельно преданные социалистической Родине, ленинградцы исполнят свой священный долг по защите города Ленина.

- Вот, друг, что пишут о нас, ленинградцах! - сказал Николай.

- Ты же сибиряк.

- Родился в Сибири. А теперь, выходит, и я ленинградец. И, стало быть, это и ко мне относится - насчет священного долга.

Говоря так, Николай и не предполагал, что буквально через полчаса ему придется подтвердить эти слова на деле.

He успел он дочитать газету, как послышался гул. К аэродрому в сопровождении двух истребителей "Мессершмитт-109" приближались восемь бомбардировщиков "Юнкерс-88". А на летном поле был только один самолет "ишачок" Николая. Уже через несколько секунд этот самолет пронесся над аэродромом, стремительно взмыл вверх. Когда вражеские машины стали заходить на бомбежку, Николай приблизился к "юнкерсу", замыкавшему строй, и дал очередь.

Бомбардировщик загорелся. Николай хотел добить его. Но в тот же миг услышал, как по его самолету застучали пули. На него набросились фашистские истребители.

Он резко развернул машину и бросился в атаку. Меткой очередью подбил одного из "мессершмиттов", заставил его выйти из боя. Изменили курс и бомбардировщики.

Теперь над аэродромом оставался только один "мессершмитт".

Николай совершил глубокий вираж. Фашист сделал то же самое. Летчики образовали круг, по которому ходили друг за другом.

Внимательно следя за врагом, Николай все больше приближался к нему.

Но вот фашист вышел из виража и встал на боевой разворот с набором высоты. Советский летчик устремился за ним, Когда гитлеровец развернулся, чтобы начать атаку, Николай бросился ему навстречу. Молниеносно сокращалось расстояние между самолётами. Вот уже осталось не более 200 метров.

"Сейчас врежусь", - подумал Николай. А вслух произнес - это хорошо было слышно на стартовом командном пункте:

- Иду на таран!

Фашист попытался выйти из боя, накренив машину влево. Но не успел. Советский летчик как ножом срезал плоскость "мессершмитта" и тот, кувыркаясь, полетел вниз.

Но и И-16 стал крениться.

Николай тщетно старался вывести самолет из штопора. С каждой секундой машину раскручивало все сильнее. Огромным усилием летчик оторвался от сиденья, выдернул кольцо парашюта. Струя воздуха с силой подхватила шелковый купол, вытащила Николая из кабины.

Все это произошло в нескольких десятках метров oт земли, недалеко от обломков фашистского самолета. Наблюдавшие за боем летчики окружили спустившегося на парашюте товарища.

Николай увидел командира полка, одернул гимнастерку, подтянулся и четко доложил о проведенном бое.

- Правильно действовали, товарищ старшина. Поздравляю с победой!

Николай развел руками, вздохнул и сказал:

- Машину жалко. Загубил "ишачка".

- Да ведь не зря! Дорого он им обошелся.

И командир крепко пожал молодому летчику руку.

Вечером состоялось партийное собрание. На него пригласили всех воинов.

Николай сея среди таких же, как и он, молодых авиаторов, с завистью посматривавших на тех, чью грудь украшали высокие правительственные награды, чьи имена уже были окружены славой.

С докладом выступил командир. Он говорил о боевых делах летчиков, мужественно защищающих небо Ленинграда, о техниках, днем и ночью обеспечивающих вылеты истребителей, о других специалистах, без которых невозможна деятельность авиации. Говорил о вчерашней речи по радио Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина. Партия и правительство призывали советских людей отстаивать каждую пядь родной земли, драться до последней капли крови за родные города и села.

- Так, как сражаются наши герои! - сказал командир и назвал фамилии лучших летчиков полка.

Не думал Николай, что здесь, на собрании его старших товарищей по оружию - коммунистов, он, молодой летчик, будет назвав в одном ряду с другими, более опытными воздушными, бойцами. О нем, как и о Петре Харитонове, Степане Здоровцеве, Михаиле Жукове, говорили все выступавшие. И потом, когда перешли ко второму вопросу повестки дня и принимали в партию командира эскадрильи лейтенанта Виктора Иозицу и младшего лейтенанта Михаила Жукова, снова назвали его имя. Говорили о том, как мужественно воюет комэск, как бьют врага, не жалея сил, не щадя жизни, его подчиненные - комсомольцы Здоровцев, Жуков, Шестаков и самый молодой среди них Николай Тотмин.

Коммунисты единодушно приняли в партию лейтенанта Иозицу и младшего лейтенанта Жукова. Николай искренне радовался за товарищей, которым оказали большое доверие. Поздравляя их, он надеялся, что придет день, когда и его заявление коммунисты полка будут обсуждать вот так же - в перерыве между боевыми вылетами, сидя на пожухлой, выгоревшей траве аэродрома. "Надо только, - думал он, - еще повоевать, проявить настоящее геройство, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в том, что он достоин чести называться коммунистом".

С того памятного дня прошел месяц.

И вот он идет по городу, где многое связано с именем Владимира Ильича Ленина - вождя Коммунистической партии, основателя Советского государства.

Вот и площадь Пролетарской диктатуры. За нею - Смольный.

Николай не спеша идет к зданию, откуда в эти дни осуществляют руководство обороной Ленинграда.

Смольный все ближе и ближе.

И видятся костры той памятной ночи семнадцатого года, светящиеся огнями окна штаба революции. Со всех концов города шли к Смольному представители заводов и фабрик, революционных частей. На площади стояли броневики. У входа - пулеметы и орудия. У дверей - часовые...

- Вы, товарищ старшина, куда?

Голос часового вернул его к действительности.

- Вот... Вызвали. За наградой!

Строгий, подтянутый часовой понимающе улыбнулся, кивнул головой. Николай вошел в вестибюль. Здесь, у столика, комендант Смольного Гришин, проверив документы, сверив фамилию со списком, направил его в Актовый зал.

В Актовом зале было много военных. Они сидели группами, о чем-то оживленно беседовали. "Видно, однополчане, - подумал Николай. - А из 158-го истребительного только я. Но ничего! Придет время - и еще не один летчик полка получит правительственную награду в этом историческом зале".

На сцену поднялись несколько человек в генеральской форме. Некоторых из них Николай узнал по портретам, фотографиям, которые видел в газетах.

Наступила тишина. И он тотчас почувствовал, как сильнее забилось сердце. Вот ведь! Знал об этой минуте. Ждал ее. А подошла она - и разволновался. "А еще фашиста таранил. Герой!" - совестил себя Николай, но спокойнее от этого не стало.

К трибуне вышел член Военного совета. Раскрыв папку с документами, обратился к притихшему залу.

- Дорогие боевые друзья! - сказал он. - Мне выпала честь по поручению нашего правительства вручить высокие награды страны славным защитникам Ленинграда. Позвольте огласить Указы Президиума Верховного Совета СССР о награждении. Указ от 22 июля 1941 года: "За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали ёЗолотая Звезда"..."

Генерал назвал фамилии - и на сцену по очереди поднялись младший лейтенант Лукьянов и капитан Матвеев.

Когда член Военного совета произнес слова: "Титовка Сергей Алексеевич", - никто не вышел из рядов, никто не поднялся с места. Отважный летчик погиб, стремясь после тарана фашистского самолета спасти свой истребитель. Звание Героя Советского Союза ему присвоили посмертно.

И снова взгляд на документы.

Сердце у Николая словно остановилось. Вот сейчас... Сейчас!..

- Тотмин Николай Яковлевич.

Он не помнил, как вышел на сцену. Не расслышал, что сказал член Военного совета о его подвиге. Только когда у него в одной руке оказалась коробочка с наградами, а другую генерал крепко встряхнул, он пришел себя.

Сознавая торжественность происходящего, он снова тем старшиной Тотминым, которого командир хвалил за хорошую строевую выправку. И четко произнес слова, уже сказанные здесь его товарищами по нелегкому ратному труду, отмеченными такими же высокими наградами:

- Служу Советскому Союзу!

Потом были зачитаны другие Указы. На сцену выходили воины различных родов войск, представители одного боевого братства, славные защитники Ленинграда.

После вручения наград член Военного совета приказал коменданту Смольного показать им комнаты, где в дни Октября и в первые месяцы Советской власти жил и работал Владимир Ильич Ленин.

Так получилось, что из Смольного они шли вместе - герои воздушного тарана, отмеченные одним Указом.

- Уже несколько месяцев не был в Ленинграде, - сказал капитан Матвеев.

- Вы ленинградец? - спросил Саша Лукьянов. Николай опередил капитана.

- Еще бы! Это же о нем написал стихи Александр Прокофьев.

И лукаво взглянув на шагавшего рядом Владимира Ивановича Матвеева, продекламировал:

- "Все мы, все мы нынче ленинградцы, Как и ты, товарищ капитан, Враз решивший: - Драться, так уж драться, Кончились патроны, - На таран!"

- Любите, старшина, стихи? - спросил Матвеев.

- Очень! Хорошая у нас была учительница по литературе. Любила стихи и нас научила их любить. Я даже сам пробовал сочинять.

- Это же здорово! Прочли бы что-нибудь.

- Да нет! Это было раньше. Еще в школе.

- А вы сами откуда?

- Сибиряк. Село Усть-Ярул Красноярского края - моя родина. Хорошие у нас края. Замечательные! Птицы, зверей полным-полно. Бывало, отправимся с отцом в тайгу. Идешь, - душа радуется. Красота вокруг такая, что и не рассказать.

- А я москвич, - сказал Саша Лукьянов.

И задумался, замолчал.

Его настроение передалось Николаю. Нахлынули воспоминания о доме. Вместе со всем пережитым сегодня они еще больше растревожили юношу. Капитан внимательно посмотрел на молодых летчиков. Понимая их состояние, обнял за плечи, сказал:

- Не тужите, друзья. Окончится война, каждый вернется в родные края, встретит родных и любимых. Станет наша земля еще краше, еще богаче. А сейчас главное - разбить врага.

- Верно говорите, товарищ капитан! - воскликнул Саша Лукьянов.

А Николаю очень захотелось прочесть написанные им в день партийного собрания стихи. И он с чувством продекламировал:

- "Вокруг самолета - разрывы снарядов.

И прямо в лицо - огневая пурга.

Но бьем беспощадно коричневых гадов.

Коль вышли патроны, - тараним врага!"

Крепко пожав новым боевым друзьям руки, Николай Тотмин торопливо зашагал в сторону Финляндского вокзала, провожаемый любопытными взглядами ленинградцев, заметивших на груди молодого воина орден Ленина и Золотую Звезду Героя.

Он шел, а в памяти возникали увиденные сегодня в Смольном лица. Мужественные, опаленные знойным июльским ветром, почерневшие от пороховой гари.

Он искренне восхищался подвигами этих воинов, не думая о том, что и сам - из таких же смелых людей, верных солдат Отчизны, которые, не щадя жизни, защищают ее, помогают ей выстоять и победить.

Сейчас он торопился в свою полковую семью, зная, что боевые друзья с нетерпением ждут его возвращения из города, ставшего родным для каждого из них, независимо от того, где человек родился, где проживал до службы в армии. Они ждут его, чтобы поздравить с получением высокой награды, узнать, как живет и борется Ленинград.

Герой Советского Союза старшина Николай Тотмин спешил в родной полк. Защитник ленинградского неба, солдат Советской Отчизны шел навстречу новым подвигам.

И в такт четким шагам из самого сердца рождались новые строки:

Нас Родины слава в бою окрыляет.

Врагу не прорвать краснозвездный гранит.

Нас партии слово в бою вдохновляет.

Нас Ленина имя в бою осенит...

В. Пузейкин

Пока бьется сердце

Более тридцати лет минуло с той поры, как окончилась война. Но и сегодня возникают в моей памяти лица однополчан, не доживших до светлого Дня Победы. И среди них - старший лейтенант Лука Муравицкий.

Он первым среди моих однополчан был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Встретились мы в сентябре 1941 года. 127-й истребительный авиационный полк, которым я командовал, стоял тогда на одном из аэродромов под Ленинградом.

Это были трудные для города на Неве дни.

Фашисты замкнули вокруг Ленинграда кольцо блокады. Люди, руководившие обороной города, отвечавшие за снабжение войск и населения, за эвакуацию жителей, не связанных непосредственно с военными действиями и производством, принимали все меры к тому, чтобы обеспечить связь Ленинграда с Большой землей.

Многие, конечно, знают, какую огромную роль в снабжении войск Ленинградского фронта и жителей города сыграла знаменитая ледовая Дорога жизни через Ладожское озеро, а после прорыва блокады - и железная дорога, проложенная по берегу Ладоги.

Но в первые дни блокады, до того, как начала действовать Дорога жизни, связь города с Большой землей осуществлялась с помощью авиации - по так называемому "воздушному мосту".

Для обеспечения "воздушного моста", по указанию Государственного Комитета Обороны, были выделены две крупные транспортные авиационные группы самолетов - московская и особая ленинградская. Транспортные самолеты базировались на аэродромах Хвойная и Кушеверы. Прикрывать их действия должна была истребительная авиация.

Именно для этого и перебросили нас с Западного фронта. В состав полка вошла и эскадрилья самолетов И-16 29-го Краснознаменного истребительного авиационного полка.

История этого полка - это, по существу, история советских Военно-Воздушных Сил.

Свою летопись полк вел от первого советского авиационного отряда, созданного в августе 1918 года и начавшего боевые действия на Восточном фронте. В боях против белогвардейцев красные летчики проявили исключительное мужество и храбрость.

В 1925 году отряду, преобразованному в эскадрилью, присвоили имя В. И. Ленина, а в 1928 году в связи с десятилетием за боевые дела в период гражданской войны эскадрилью наградили орденом Красного Знамени.

Накануне Великой Отечественной войны 29-й Краснознаменный истребительный авиационный полк, созданный на базе эскадрильи, охранял дальневосточные рубежи нашей Родины. С первых дней войны он сражался с фашистами на Западном фронте.

И вот в сентябре 1941 года в наш 127-й полк влилась эскадрилья прославленной части. И хотя боевой опыт ее молодых летчиков, как, впрочем, и всех нас, не превышал трех месяцев, на их счету уже был не один сбитый фашистский самолет.

Среди тех, кто в первые дни войны сумел приумножить славу полка, были летчики Юхимович, Попов, Морозов, Хомусько и другие. Но с особенно большим уважением и гордостью здесь произносили имя младшего лейтенанта Луки Захаровича Муравицкого.

Родился он в 1916 году в семье крестьянина-бедняка в белорусской деревне Долгое. По нынешнему административному делению это в Солегорском районе Минской области.

После окончания шести классов сельской школы Лука отправился в Москву. На заводе "Динамо" его приняли учеником токаря. Окончив фабрично-заводское училище, работал мотористом на заводе. После напряженного трудового дня юноша спешил в аэроклуб, где занимался парашютным спортом.

Это были годы бурного развития советской авиации. Как и все советские люди, Лука восхищался подвигом наших летчиков, спасших челюскинцев, мировыми рекордами летчика-испытателя Владимира Коккинаки, замечательным полетом через Северный полюс в Америку В. П. Чкалова и М. М. Громова.

Комсомолец Муравицкий усердно занимается парашютным спортом, без отрыва от производства оканчивает аэроклуб. В 1937 году его зачисляют курсантом школы военных летчиков в Борисоглебске.

- Крепкий парень! - сказал комиссар полка Александр Петрович Проскурин, когда мы знакомились с биографиями и боевой деятельностью прибывших к нам летчиков.

Вот только несколько эпизодов, которые свидетельствовали о волевом, мужественном характере Луки Муравицкого.

8 августа 1941 года Лука Муравицкий участвовал в групповом воздушном бою. Шесть советских истребителей И-16 против двенадцати "юнкерсов" и "мессершмиттов". Советские летчики в этой схватке сбили восемь немецких машин. Две из них уничтожил младший лейтенант Муравицкий.

В конце августа создалась настолько напряженная обстановка, что наши истребители, базировавшиеся на дальнем аэродроме, прилетали для отражения атаки фашистской авиации с некоторым опозданием.

Было принято решение сделать засаду, расположив несколько истребителей у самой линии фронта.

На исходе дня, уже в сумерках, три самолета из звена лейтенанта Морозова приземлились на крохотной площадке буквально под носом противника. А на рассвете, едва гитлеровцы появились над расположением советских войск, наши летчики ринулись наперерез врагу.

За день Морозов, Попов и Муравицкий десять раз поднимались в воздух и сбили четыре бомбардировщика. А скольким воздушным пиратам помешали осуществить прицельное бомбометание!

Еще через несколько дней Муравицкому пришлось охранять от вражеской авиации железнодорожную станцию, через которую осуществлялись снабжение наших войск и эвакуация раненых, гражданского населения и материальных ценностей. Недалеко от станции Лука обнаружил фашистский бомбардировщик "Хейнкель-111". Атакованный советским летчиком, гитлеровец попытался на повышенной скорости со снижением уйти от преследования.

Лука догнал противника и с дистанции 500 метров открыл огонь из пулеметов. Но, видимо, поторопился: все пули прошли мимо цели.

Тем временем самолеты уже оставили позади линию фронта и теперь летели над территорией, занятой фашистскими войсками.

- Не уйдешь, вражина! - крикнул Лука.

Он максимально сблизился с "хейнкелем" и снова нажал на гашетки. Но очереди не последовало. Летчик не заметил, как израсходовал все патроны. Упустить врага? Ни за что!

- Все равно не уйдешь!

Вплотную сблизившись с "хейнкелем", Муравицкий ударил винтом по хвостовому оперению.

Вражеский самолет резко спикировал и исчез в лесу. Рассматривать его было некогда. "Ишачок" также был поврежден. И все же Лука сумел довести самолет до аэродрома.

Окружив машину, техники, летчики с изумлением смотрели на загнутые лопасти винта.

- Вот это да! Это удар! - слышались возгласы. - Как только дотянул!

Это не единственный случай, когда Муравицкому пришлось буквально "дотягивать" до своих войск. Так случилось и во время его последнего боевого вылета.

Хотя было только начало сентября, погода стояла по-настоящему осенняя, дождливая.

В такую погоду летчики звена лейтенанта Хомусько вылетели на разведку места сосредоточения танков, которые гитлеровское командование намеревалось в ближайшее время ввести в бой.

Обстоятельства сложились так, что летчики возвращались порознь.

Муравицкий приехал на машине поздно ночью с забинтованной головой.

- Летели на бреющем полете вдоль дороги, - рассказывал он. - Видимость - хуже некуда. Но танки мы все же разыскали. Стал считать, да сбился очень много их было. Пришлось заходить снова. Насчитал около двухсот. Пошли дальше в тыл. В одной деревне еще добрую сотню машин увидели. Все ясно: готовятся к наступлению. Развернулись на обратный курс. А погода улучшилась. Появились истребители. Увязались за нами. На мой самолет насели трое "мессеров". Одного сбил, от двух других еле отделался. Но тут забили зенитки. У самой кабины разорвался снаряд. Осколки попали в голову и в лицо. Досталось и двигателю! Он забарахлил, а над самой линией фронта заглох. Пришлось идти на вынужденную.

Утром к месту вынужденной посадки выехали авиатехкики. Когда через несколько дней поступил приказ о перебазировании эскадрильи под Ленинград, Лука Муравицкий не оказался "безлошадным". На новый участок фронта он прибыл со своим верным другом И-16.

В сентябре 1941 года 127-й истребительный авиационный полк с включенной в его состав эскадрильей стал сопровождать транспортные самолеты в блокированный Ленинград и из Ленинграда на Большую землю.

Сопровождение транспортных самолетов - задача почетная и очень сложная. Истребители должны не просто отразить все атаки противника, но защитить своих подопечных, довести их до места назначения.

Выполнение этой задачи требовало от наших летчиков большого мужества. В воздухе, над кольцом вражеского окружения, не раз завязывались жестокие бои.

Среди тех, кто открыл счет сбитым фашистским самолетам при защите "воздушного моста", был и Лука Муравицкий.

А произошло это так.

Однажды, когда истребители вылетели на сопровождение, "юнкерсы" атаковали наш аэродром. Советские летчики увидели уходящие после бомбометания вражеские самолеты и бросились вдогонку. Конечно, далеко преследовать гитлеровцев они не могли. Но все же Муравицкий, а вслед за ним и Путяков сбили по одному фашистскому бомбардировщику.

В одном из полетов группу транспортных самолетов Ли-2 истребители прикрывали парами. Лука Муравицкий был ведущим. В районе Новой Ладоги на него и его ведомого напали три "мессершмитта".

Заняв положение между транспортными самолетами и фашистскими истребителями, Лука открыл огонь и меткой очередью сбил один Ме-109. С другим фашистом вел бой ведомый. Третий "мессер", атаковав Муравицкого сзади, огнем из пушки повредил самолет, а летчика ранил в лицо.

Несмотря на ранение, Лука продолжал вести бой и заставил фашиста отступить.

Почти ежедневно летчики полка встречались с вражескими истребителями, вступали с ними в жестокие схватки. Только в сентябре 1941 года было совершено более девятисот боевых вылетов. С такой же интенсивностью работали и в октябре. И если в сентябре обошлось без потерь, то октябрь принес немало огорчений. При отражении нападения вражеской авиации на наши транспортные самолеты погибли командир звена лейтенант А. Хмелинин и младший лейтенант Н. Евтеев. Был ранен старший лейтенант Л. Муравицкий.

Но были у нас свои радости. Радости побед над противником. Радость от сознания того, что мы с каждым днем становились крепче, что день ото дня сильнее становятся наши удары по врагу.

В октябре стало известно, что за отличное выполнение боевых заданий и проявленные при этом мужество и героизм старшему лейтенанту Луке Захаровичу Муравицкому присвоено звание Героя Советского Союза.

Столь высокой награды наш новый однополчанин был удостоен за подвиги, совершенные на Западном фронте. Но и в небе Ленинграда он показал себя настоящим воздушным бойцом. Поэтому, когда 23 октября 1941 года мы услышали радостную для всех нас весть, в полку не было летчика, который не сказал бы:

- Заслуженная награда! Молодец, Лука! Гордимся тобой, радуемся вместе с тобой!

Поздно вечером состоялся митинг. Друзья-однополчане тепло поздравили героя, пожелали ему всего самого хорошего.

Затем выступил "виновник" торжества. Когда батальонный комиссар Проскурин предоставил ему слово, Лука с минуту молча стоял на открытой площадке грузового автомобиля, превращенного в трибуну. Потом взволнованно сказал:

- Спасибо, друзья, за добрые слова в мой адрес. Мне, конечно, очень приятно получить такую награду. Но она не только моя. В небе особенно ощущаешь, как важно, когда рядом с тобой - боевой товарищ, готовый принять на себя удар, чтобы выручить друга. Не раз выручали и меня. Спасибо вам всем за дружбу, за боевую выручку! О себе скажу коротко: Лука Муравицкий не подведет. Пока бьется сердце, видят глаза, а руки могут держать штурвал, буду беспощадно драться с ненавистным врагом!

В конце октября обстановка под Ленинградом крайне осложнилась. Фашистские войска предпринимали отчаянные попытки сломить волю защитников города на Неве. Этим попыткам противостояли стойкость, мужество, отвага советских воинов, их любовь к Родине, ненависть к врагу, стремление выстоять и победить.

Напряжение боев росло на земле и в воздухе. Рос боевой счет летчиков, охранявших "воздушный мост". Но каждая победа доставалась дорогой ценой.

30 ноября 1941 года Лука Муравицкий - в который раз! - поднялся в воздух.

Напрасно ожидали его на родном аэродроме - это был последний вылет нашего боевого товарища, мужественного защитника ленинградского неба.

В полку тяжело переживали утрату. Наши летчики поклялись еще яростнее драться с ненавистным врагом, еще самоотверженнее защищать "воздушный мост" между городом на Неве и Большой землей.

Они сдержали свою клятву. Об их ратной доблести неоднократно упоминалось в приказах командования. Она отмечена многими боевыми наградами. Героями Советского Союза стали летчики-истребители Александр Савченко, Константин Трещев, Федор Химич. Орденом Красного Знамени и наименованием "Варшавский" отмечена боевая доблесть полка.

Идут годы. Многое забывается. Но никогда не изгладятся в нашей памяти подвиги героев Великой Отечественной войны, бесстрашных защитников Родины, их имена. Эти имена знают не только представители старшего поколения, но и люди, родившиеся и выросшие после войны.

Скупы слова надписи на скромном обелиске в городе Всеволожске Ленинградской области: "Старший лейтенант Лука Захарович Муравицкий. 1916 1941".

Биография короткая. А жизнь - яркая, наполненная подвигами во имя Родины.

С. Юхнов

Путь Генерала

Есть в Тосненском районе Ленинградской области молодой город Отрадное. Он вырос там, где соединились поселки Ивановское и Отрадное. На берегу Невы. На том берегу, где еще и сегодня можно найти старую гранату или мину, где земля, изрытая окопами и воронками от тяжелых фугасов, до сих пор не дает хороших всходов, где растут лишь редкая трава и мелкий кустарник. Земля не оправилась от ран. Но вырос здесь красивый город. И в нем большой Дом культуры завода электромеханического оборудования.

В канун Дня Победы здесь состоялся районный праздник.

Когда началось торжественное собрание, ведущий объявил: "Слово предоставляется генерал-майору авиации, Герою Советского Союза Владимиру Александровичу Сандалову".

На трибуну поднялся крепко сбитый пожилой человек в летной форме. И начал рассказывать о том, как вместе со своими боевыми товарищами бомбил врага на подступах к Ленинграду. Генерал называл имена, с волнением говорил о легендарном подвиге Николая Гастелло.

Напомнил, что на Ленинградском фронте этот подвиг повторили Леонид Михайлов, Михаил Шаронов и другие летчики. А потом рассказал о жизни и героической смерти младшего лейтенанта Ивана Черных, лейтенанта Семена Косинова, сержанта Назара Губина - экипажа, повторившего подвиг Николая Гастелло. Это были его питомцы. Погибли они на пороге своего двадцатилетия. Владимир Александрович говорил о том, как бы они могли жить, если бы не война. Как пряма была бы их дорога...

У самого Владимира Сандалова все было сложнее.

Я много слышал и читал о бывших беспризорниках, ставших при Советской власти учителями и учеными, знатными рабочими, руководителями предприятий. Но встречаться с ними не приходилось, и были они для меня героями литературными. И вдруг знакомство с Сандаловым. Как отзвуки далеких лет, звучали для меня слова: "сирота", "беспризорник", "бродяга". Их произносил Владимир Александрович, скупо рассказывая о себе. Шестилетним мальчиком остался он без отца, военного фельдшера. Мать поступила работать, но прокормить сына не могла. И в том же 1912 году отдала его в гатчинский сиротский институт (было такое заведение в тогдашней России).

- Дикие там царили нравы, - вспоминает В. А. Сандалов. - Нас избивали старшие ребята, сурово наказывали воспитатели. Шесть лет провел я в этом "институте". А в 1918 году в связи с голодом в Питере перевели нас сначала в Пермскую губернию, а потом в Пензенскую. Сбежал я. Бродил с такими же беспризорниками по дорогам России, по городам и селам. Ловили. Отправляли в детский дом. Снова бежал. Босой, оборванный, промышлял на вокзалах... Всякое бывало. Но я добирался домой, в Гатчину.

И он добрался. И здесь встретился с одним из комсомольских активистов - Розенблитом. Об этом человеке Владимир Александрович сохранил добрую память на всю жизнь. Благодаря влиянию Розенблита он в 1920 году поступил в школу имени Ленина в Гатчине. Вступил в комсомол, стал общественником, комсоргом школы.

У Сандалова трудное детство, нелегкая юность. Он был деревообделочником на заводе в Сиверской, работал на стекольном заводе "Дружная горка". И всюду он был среди тех, кто ведет за собой. Владимира уважали. Знали, что этот человек не бросит слово на ветер, пообещает сделает. Сумеет увлечь за собой ребят. Вскоре он стал заведующим отделом Детскосельского горкома комсомола, а затем молодого коммуниста направили в совпартшколу.

Владимир прилежно учился, а сам мечтал... об авиации. Однажды слушателям раздали анкеты. Среди других вопросов был и такой: "Кем хочешь стать?" "Только летчиком", - написал слушатель Сандалов.

Мечта исполнилась в 1926 году. Тогда двадцатилетний юноша был зачислен в Ленинградскую военно-теоретическую школу ВВС, а через год его перевели в Оренбургскую школу воздушного боя.

Казалось, все складывается хорошо. Он близок к заветной цели. Уже был в учебном полете. И вдруг... Врачебная комиссия высказала предположение о частичной утрате зрения. Что это? Прощай, мечта? И он никогда не будет летать? Не может такого быть.

- Я "встал на дыбы", - вспоминает генерал, - ходил, доказывал, что здоров, требовал новых проверок. Наконец, меня уложили в госпиталь. Три месяца потерял, но все-таки доказал, что могу быть летчиком.

Ему разрешили продолжать учебу. Но время было упущено. Пришлось усиленно заниматься, догонять группу. Ведь до выпуска оставались месяцы. И он догнал. Встал в общий строй. И в 1929 году, успешно сдав экзамены, получил назначение - младшим летчиком в 55-ю тяжелую бомбардировочную авиаэскадрилью. (Кстати, через 30 лет ему вновь придется проявить свое упорство и трудолюбие. В Академии Генерального штаба Сандалов был единственным слушателем, не имевшим высшего образования.)

В 55-й эскадрилье сразу пришлось осваивать новый для Сандалова тип самолета. В 1930-м, через год после окончания школы воздушного боя, он стал старшим летчиком, а еще через год командиром экипажа ТБ-1, тяжелого бомбардировщика. И вскоре еще одно назначение - командир отряда.

Летели годы. Со временем приобретался опыт, росло мастерство. Летчика повышали в звании, доверяли все большие подразделения.

В июне 1940 года майор В. А. Сандалов был командиром 9-го бомбардировочного полка и начальником Рижского авиагарнизона. В июне 1941 года командовал 128-м бомбардировочным авиаполком, стоявшим пол Витебском. Здесь и застала его война.

Владимир Александрович вспоминает:

- 22 июня 1941 года я получил приказ поднять свои полк и вылететь на бомбежку железнодорожного узла Сувалки. Там стояли воинские эшелоны противника, размещались вражеские склады.

В воздух поднялось 39 скоростных бомбардировщиков. Не дойдя до цели, мы встретили истребитель Ме-110. Фашист, увидев группу наших самолетов, нырнул в облака и, очевидно, начал вызывать своих.

И тогда я сменил курс. Повернул группу к лесному массиву, там сделал разворот и, маскируясь, с солнечной стороны вывел полк на цель.

Владимир Александрович рассказывает, и в рассказе участвуют руки, они показывают, как разворачивались самолеты, как низко шли над лесом. А ноги жмут несуществующие педали. Нет, он не у себя в квартире. Летчик до сих пор в кабине самолета. И чувствует себя в небе...

- Со стороны леса немцы нас не ожидали. Мы вышли на цель и обрушили на гитлеровцев бомбы. Видели, как горели склады, разваливались составы. Задача была выполнена.

На обратном пути нас атаковали десять "мессершмиттов". Но их встретил дружный огонь наших стрелков-радистов. Два фашистских истребителя были сбиты, остальные ушли.

Это был первый бой. А за ним следовали другие. Сандалов водил большие группы самолетов на бомбардировку наступавших фашистских войск в районе Гродно и Лиды, Вильна и Ошмян, Молодечна и Логойска, Минска и Городка.

Каждый вылет наносил врагу большой урон в живой силе и технике. И, несмотря на заградительный огонь зениток, на атаки самолетов противника, а полк чаще всего летал без прикрытия истребителей, сандаловцы в большинстве случаев возвращались без потерь.

В первый военный месяц Сандалов учился воевать сам и учил этому своих подчиненных. Требовал отличного знания района действий, умения пользоваться метеообстановкой, взаимной выручки.

В июле полк был переведен в другой город, и летчики начали осваивать новый тип самолета, знаменитые Пе-2. Первый вылет на новой машине 20 июля провел командир полка.

В сентябре Сандалов уже командовал 125-м бомбардировочным полком, базировавшимся под Ленинградом,

Он видел первые разрушения, пожары. Город был в кольце блокады. Владимир Александрович водил свои эскадрильи на бомбежку гитлеровцев под Синявино и Мгу, Тосно, Ижору, Урицк, громил врагов в Саблине и Сиверской.

За короткое время сандаловцы уничтожили 89 самолетов противника, 60 раз командир полка сам был ведущим. Потери полка были минимальными - только три самолета.

- 12 октября 1941 года, - вспоминает генерал, - разведка донесла, что на аэродроме в Сиверской сгруппировалось большое количество самолетов Ю-88 и Ме-109. Оттуда они и совершали свои налеты на Ленинград. Мне приказали разбомбить самолеты.

Я отобрал восемь экипажей. Тщательно разработали маршрут, изучили особенности цели. Еще и еще раз проверили свои самолеты. Погода тогда была нелетная. Серый октябрьский день. Сильный ветер, сыпал то снег, то дождь. В такую пору враги нашего налета ждать не могли. И это было нам на руку.

Мы поднялись в воздух и пошли над Финским заливом. И тут попали в сильный снегопад. Снизились до семисот метров и зашли на цель со стороны вражеского тыла. Смотрю, стоят три ряда самолетов. Зенитки молчат. Наверное, нас за своих приняли. А нам только этого и надо.

- Открыть люки! - командую. - И началось. Самолеты - в клочья. Взрываются бензохранилища. Такой фейерверк устроили! До этого я еще не видел такой паники у фашистов. Гитлеровцы разбегались, а мы поливали их из пулеметов. Тридцать вражеских самолетов больше никогда не поднялись в воздух.

Владимир Александрович показывает небольшую фотографию. В первый момент я не могу разобрать, что это. Темные пятна почти по всему снимку. Потом различаю крестики самолетов.

- Это аэродром в Сиверской во время нашей бомбежки. Аэрофотосъемка, улыбается генерал

На следующий день командир полка вновь повел своих товарищей на бомбежку. Добили оставшиеся самолеты. Экипажи 125-го полка парализовали действия немецкой авиации. И есть заслуга сандаловцев в том, что ленинградцы отметили 24-ю годовщину Октября спокойно. Вражеских налетов в эти дни не было.

- Мы по пять-шесть раз поднимали в воздух экипажи. Это вместо одного, максимум двух вылетов.

Слава сандаловцев гремела по всему фронту. Их боевыми действиями восхищались истребители, пехотинцы, танкисты, артиллеристы. Полковник артиллерии Сорокин 26 ноября 1941 года в газете "Сталинский сокол" писал, обращаясь к артиллеристам: "Учитесь стрелять по врагу так, как его бомбят летчики-сандаловцы!"

За славой шли награды. 50 летчиков, штурманов, стрелков-радистов, техников были награждены орденами и медалями. Семи воздушным богатырям из 125-го бомбардировочного авиационного полка было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Этой высшей награды Родины был удостоен и командир. А весь полк за образцовое выполнение боевых заданий был преобразован в 15-й гвардейский.

Летом сорок второго года полковник Сандалов был назначен командиром 5-й гвардейской дивизии. Теперь уже его полки наносили удары по врагу под Ржевом и Сорокиной, под Сталинградом и Новороссийском.

В августе девять самолетов повел командир дивизии на бомбежку живой силы и техники врага, расположившегося под старинным русским городом Ржевом. Густая облачность окутала небо. Штурман, майор Кузьменко, вел группу только по карте и приборам. Ведущий вывел ее на цель. Внизу видны вспышки артиллерийских залпов. Эти орудия и нужно подавить. Здесь должна идти в атаку наша пехота. Тонны несущего смерть металла обрушиваются на врага. Видны взрывы, пожары.

Через несколько часов в штаб дивизии пришло сообщение, что пехотинцы перешли в наступление, ворвались в расположение фашистов и овладели важным рубежом.

В Сталинграде Сандалов водил своих асов на прицельное бомбометание по зданиям, в которых засели фашисты. И каждая бомба ложилась в цель.

Это легко писать: "Ложилась в цель", - а сделать трудно. На высокой скорости бомбить отдельные здания и попадать именно по фашистам, когда совсем рядом - наши. Но летчики били точно.

5 мая 1943 года полковник повел свои самолеты на бомбардировку вражеской пехоты, артиллерии и танков, скопившихся под станицей Нижне-Баканской.

- Знаете, - улыбается Владимир Александрович, - снова "повезло". Дождь, видимости никакой. Я так часто говорю о полетах при плохой погоде, что можно подумать, летал только в дождь или снег. Но это, видимо, связано с тем, что плохая погода - для нас раздолье. Фашисты частенько в такую круговерть не вылетали. Боялись. А нам погода - не помеха. Но, однако, в тот раз нас засекли. Зенитки такой огонь открыли - казалось, не прорваться. Но не возвращаться же с бомбами обратно. Такого еще у меня не было. Сменил курс. Остальные - за мной. И вышли прямо над целью. Ну и дали! Что стало с танками да пушками - не расскажешь. Заодно и мост разрушили.

За этот вылет командир нашего корпуса генерал-лейтенант авиации Ушаков вручил нам фотопланшет "За отличный бомбовый удар по врагу".

Я смотрю на копию этого планшета и вижу лица боевых друзей героя. Майор Кузьменко, старшина Жонталай, старший лейтенант Дронов, лейтенант Мирошниченко, старший сержант Григорьев, младший лейтенант Брынза, лейтенант Климушкин. Все с наградами. Ордена, медали. У полковника Сандалова - Звезда Героя. На планшете есть снимок Нижне-Баканской. Всё в разрывах.

Солдатское счастье. Оно сопутствует умным, умелым, отважным. 133 боевых вылета на счету генерал-майора авиации Героя Советского Союза Владимира Александровича Сандалова. Это вылеты, когда были уничтожены самолеты, танки, артиллерия, живая сила противника. 133 раза он шел ведущим в группах бомбардировщиков. Шел сквозь огонь и смерть. И даже будучи ранен не покидал строя.

...Это было 13 сентября 1943 года под Ельней. Он вел дивизию на бомбардировку. Ельня сожжена. Никаких ориентиров. Только торчащие фермы разрушенного моста. Он вывел самолеты на двухминутный боевой курс. И тут встретил их шквальный огонь вражеских зениток. Один снаряд разорвался в самолете. Убиты штурман и радист. Полковник Сандалов - невредим. Второй снаряд разорвался между двумя самолетами. Ранен в ногу летчик Константин Степанович Дубинин. Осколок попал в приборную доску машины Сандалова. Владимиру Александровичу сорвало веко глаза. Кровь заливает лицо. Глаз не видит. Но уйти из строя комдив не может. Он - ведущий. На него равняются. За ним десятки людей, и нельзя рассыпать строй. Иначе перебьют. Он вел за собой дивизию до конца. И привел всех.

133 боевых вылета... А сколько их было всего? За плечами 28 летных лет. Он сменил 17 типов самолетов. Летал на первом советском бомбардировщике Р-1, закончил на реактивном Ил-28. Сколько налетано часов? И сколько из них рядом со смертью?

За плечами - большой и сложный жизненный путь от мальчишки-беспризорника до генерала авиации, Героя Советского Союза. Заслуженная слава, заслуженный почет и уважение. Заслужен и отдых.

Но по-прежнему в строю ветеран войны, коммунист Владимир Александрович Сандалов. Дома его застать трудно. Он ведет большую общественную военно-патриотическую работу. Как память о ней, о тех, с кем встречался, хранятся в квартире сувениры: от моряков и летчиков, ракетчиков и танкистов, пионеров, рабочих и деятелей культуры. Копии самолетов, скульптуры, картины.

И есть у Владимира Александровича три подшефных теплохода: "Иван Черных", "Семен Косинов", "Назар Губин". Они названы именами выпестованных им отважных сынов Родины, отдавших за нас свои жизни. И когда сухогрузы приходят в Ленинградский порт, среди встречающих вы можете увидеть невысокого роста пожилого человека.

Это генерал Сандалов.

М. Ялыгин

Свети, солнце, свети!

Пятый день гостила Лариса Филипповна у мужа - командира 108-й отдельной разведывательной авиационной эскадрильи гвардии майора Василия Ивановича Дончука. На исходе был октябрь 1944 года. В эти дни наши войска завершали разгром врага в Советском Заполярье.

В разговорах летчиков Лариса Филипповна то и дело слышала названия незнакомых городов, подхватывала их, запоминала, а потом часто повторяла вслух, словно какую-то влекущую к себе мелодию:

- Питкяярви... Ах-ма-лахти... На-утси... Кир-ке-нес.

Сегодня в голове неотступно звучало лишь одно: Киркенес. Туда, в район этого города вылетел Василий с товарищами. И Лариса Филипповна никак не может унять все более завладевающего ею беспокойства.

- Ну что я опять? Ну что? - твердит она себе. - Разве раньше он не вылетал на опасные задания? Вылетал. Вылетал и всегда возвращался. И прекрати паниковать! - успокаивала себя молодая женщина и бралась за какое-нибудь дело.

Но проходило несколько минут, и беспокойство возвращалось. Перед глазами снова вставал сосредоточенный и настороженный взгляд мужа, его чуть заметная улыбка. Порой ей казалось, что она чувствует на плечах его сильные руки и слышит твердый и спокойный голос:

- Все будет в порядке. Ты только не волнуйся!

- Василий, Василий! Где же ты? Что случилось? Почему так долго не возвращаешься? - взволнованно вопрошала она безмолвную пустоту комнаты, продол

пропущена страница

вождения, освоил 14 типов самолетов и налетал более миллиона километров.

В полку Василия Ивановича уважали и любили. После того как Дончук не вернулся с боевого задания, о нем стали распространяться настоящие легенды. Главная причина их возникновения однако никто не хотел верить, что такой опытный летчик мог погибнуть.

Постепенно из рассказов боевых друзей, родных и близких Василия Ивановича Дончука, из документов, писем и многочисленных корреспонденции, опубликованных о нем в газетах и журналах как в годы войны, так и в послевоенное время, сложился образ этого выдающегося и мужественного летчика.

* * *

Ларисе Филипповне часто вспоминается лето 1936 года. Москва. Парк Центрального Дома Красной Армии. Теннисный корт. Высокий голубоглазый летчик протягивает ей ракетку и предлагает партию в теннис. Так она познакомилась с Василием Дончуком, потом вышла за него замуж и вместе с ним уехала на Камчатку.

Три года летает Василий по всему Дальневосточному побережью от Владивостока до Камчатки, возит пассажиров, почту и грузы. Около 2100 часов в воздухе. Более 350 тысяч километров над непроходимой тайгой, морями, реками и тундрой!

Жили дружно, весело, интересно.

Василий часто рассказывал о себе. У него было нелегкое детство. Рано умер отец. Одиннадцатилетний Вася оказался на улице, среди беспризорников. Пять лет воспитывался в Киевском детском доме, размещенном в Покровском монастыре. Там учился, стал пионером, вступил в комсомол. Затем учеба в ФЗУ, работа на заводе. В 1930 году по путевке комсомола поехал строить Сталинградский тракторный завод. Там и остался мастером цеха. И опять учеба - на этот раз в институте. На заводе вступил в партию.

В 1932 году Василий стал курсантом Ейской военной школы морских летчиков. После учебы служил в авиационных частях ВВС Московского военного округа, а потом стал работать начальником летной части и одновременно инструктором аэроклуба Осоавиахима.

Летом 1938 года Василий Иванович принимал участие в боях у озера Хасан. В его летной книжке записано: "Полеты по особому заданию командования Тихоокеанского Флота РККА в районе озера Хасан на самолете МП-1 бис - 1230 км (6 часов 40 минут)". А среди личных документов удостоверение участника боевых действий в районе озера Хасан.

Осенью 1940 года Василий Иванович был направлен в Воркуту командиром отдельного авиаотряда специальной авиационной группы. Летал в проливе Югорский Шар и над побережьем Северного Ледовитого океана. Был и разведчиком, и первопроходцем, и спасателем, а главное - возил людей и грузы.

Но начавшаяся война решительно все изменила. С ее первого часа Василий со свойственным ему упорством стал добиваться перевода на фронт и своего добился.

* * *

В конце 1941 года на одном из прифронтовых аэродромов Карело-Финской особой авиагруппы произвел посадку самолет П-5. Из него вышли двое и направились на командный пункт.

Не прошло и получаса, как на аэродроме все знали, что один из прибывших - командир первого авиаотряда.

Поодаль от командного пункта оживленно переговаривались летчики.

- На своем самолете прилетели?

- На своем.

- Говорят, из полярников?

- Бортмеханика спрашивали. Сказал, что оба летали на Камчатке и Чукотке, потом на Крайнем Севере, где-то за Воркутой.

- Ребята, видать, крепкие, им опыта не занимать. Север слабых не любит.

Тем временем Василий Дончук и его бортмеханик Владимир Лосев прошли штабное "чистилище" и неторопливо шагали к домику, в котором, как сказали им, жили летчики первого авиаотряда.

- Ну, вот мы и дома, командир! - сказал Лосев.

- Дома? - скептически ухмыльнулся Дончук. - Не так-то сразу. Еще посмотрят, чего мы с тобою стоим.

Опасения Василия Ивановича были напрасными. Он и прежде легко сходился с людьми. Так было и на этот раз. Через неделю-другую никто в авиагруппе не считал его новичком.

Летчики авиагруппы (впоследствии 5-го авиационного полка ГВФ) выполняли различные задания. С их помощью командование фронта поддерживало постоянную связь с партизанскими отрядами, действовавшими в тылу врага на территории Карелии. Значение такой авиации возрастало здесь с каждым днем, потому что Карельский фронт по протяженности (1250 километров) был самым длинным из всех фронтов Великой Отечественной войны. К тому же, в Карелии почти не было шоссейных дорог, а фронт в силу большой протяженности и особенностей местности не представлял сплошной линии войск.

- Я много раз летал в войска фронта и в Москву с летчиками А. М. Быстрицким, П. П. Москаленко, В. И. Дончуком, - вспоминает бывший член Военного совета Карельского фронта генерал Г. Н. Куприянов. - Всегда прилетал в намеченный срок и без каких-либо приключений. Обычно летали на маленьких самолетах. Они были подвижны, легко маневрировали, могли летать очень низко, а потому, вероятно, при полетах к линии фронта мне никогда не приходилось встречаться в воздухе с самолетами противника.

В отряде Василий Иванович выполнял самые сложные и опасные задания командования. Уже в январе 1942 года он неоднократно вылетал за линию фронта: перевозил на своем маленьком П-5 партизан, подпольщиков и разведчиков. Еще чаще доставлял партизанским отрядам оружие, боеприпасы, продовольствие и обмундирование, а на Большую землю увозил больных и раненых партизан, важные донесения о противнике.

Это была очень сложная и опасная служба. Но Василий Иванович стремился к большему. Он не мог смириться с тем, что лично не уничтожает фашистов, и однажды пришел к мысли о переоборудовании своего самолета.

"П-5 - это лишь почтово-пассажирский вариант самолета-разведчика Р-5, - рассуждал Дончук. - А у того не только пулеметы, но и бомбы. Почему бы не попытаться приспособить мой почтовик под легкий бомбардировщик? Подкрыльные бомбодержатели на пару "соток" наверняка найдутся". Советовался с наиболее опытными летчиками полка Владимиром Никитовым и Николаем Матвеевым. Поддержали. Сказали, что и сами все время думают об этом.

Однажды Василий Иванович подошел к главному инженеру полка Юрию Семеновичу Майбороде и рассказал ему о своих планах.

- Ну и неугомонный ты, Василий Иванович! - покачал головой инженер. Мало тебе, что и без бомбежек каждый день головой рискуешь?

- Мало, - серьезно подтвердил Дончук. - Чего туда-сюда попусту воздух утюжить. Парочка "соток" никогда не помешает. А подходящая цель всегда найдется.

- Ладно, - согласился инженер, - поговорю с техниками.

Вскоре подкрыльные бомбодержатели для двух авиабомб и приспособление для сбрасывания было готово, и самые опытные летчики полка Дончук, Матвеев и Никитов в одну из февральских ночей 1942 года первыми бомбили военные объекты противника с самолетов П-5. Потом совершили несколько успешных налетов на воинские казармы в Суомуссалми и на вражеский аэродром в Кестеньге. Аэродром они разбили так, что впоследствии противник был вынужден оставить его.

С наступлением весенних дней дел у летчиков прибавилось.

В начале апреля 1942 года Василий Дончук получил задание доставить в тыл врага группу разведчиков.

Несколько часов сидел он над картой, что-то вымеривал, высчитывал, чертил. А когда начало смеркаться, небольшой самолет после короткого разбега оторвался от летной дорожки и через минуту-другую скрылся в затянутом облаками вечернем небе...

"Главное, пройти незамеченным через линию фронта, - рассуждает Дончук, поглядывая на приборы и на полетную карту. - Уж очень светло. Если засекут, могут сбить".

Бесшумно планируя над лесами, озерами и болотами, самолет словно скользит в серой облачной мгле апрельской ночи, а где-то под ним в полном неведении молчат вражеские зенитные батареи, в землянках и блиндажах спят ничего не подозревающие фашисты. Ни одного выстрела не раздалось с земли. А вот и условный сигнал. Не делая традиционного круга, летчик с ходу идет на посадку, словно бывал здесь уж не раз. Он благополучно сажает самолет на затерянной среди лесов поляне, вылезает из кабины сам и помогает выбраться своим пассажирам. Их ждут. К самолету подходит несколько вооруженных партизан. Они благодарят летчика, поздравляют прибывших с благополучным полетом и приглашают всех в штаб отряда.

Но близится утро. На востоке уже розовеет очистившееся от облаков небо. Василию надо торопиться в обратный путь.

"Да, теперь, наверное, не проскочить", - думает он, взлетая с партизанского аэродрома.

И действительно, как Дончук ни хитрил, как ни лавировал между болотами и озерами, на этот раз проскользнуть незамеченным не удалось. Настроив рацию, он слышит, как всполошились фашистские наблюдатели.

- В воздухе советский самолет! Советский самолет! - летят в эфир сигналы зенитным батареям.

А вот и первый обстрел. Правда, Василий летит на полной скорости и быстро проскакивает зенитную батарею. Но если бы она была здесь только одна!

Чем ближе подлетает Дончук к линии фронта, тем чаще попадает под огонь.

- Надо пройти! Надо ускользнуть! - упрямо сжав губы, твердит он, яростно ругая и фашистов, и так некстати очистившееся от облаков небо, и слишком быстро наступившее утро.

Кругом разрывы. Василий слышит, чувствует, как впиваются в машину осколки и пули, как содрогается самолет. Вот уже пробит бак, и бензин бьет из него струей, угрожая вспыхнуть. Осколки снарядов рвут в клочья плоскости, хвостовое оперение, перебили трос левого элерона, продырявили кабину. Теперь машина уже не так послушна, как прежде, - она то кренится, то входит в вираж, то проваливается и теряет высоту...

- Ничего! Мы еще живем! Мы еще летим! - говорит Дончук. Изо всех сил удерживая поврежденный самолет в горизонтальном положении, он настойчиво заставляет его лететь на восток.

Дончук ускользнул от фашистов и на этот раз. Хотя, что называется, "на честном слове", но вернулся на аэродром. Когда самолет остановился, умолк гул мотора и замер винт, Василий наконец разжал руки, выпустил ставшую горячей ручку управления и тяжело откинулся на сиденье.

- Вот мы и дома! - удовлетворенно проговорил он.

Потом радостно посмотрел на только что взошедшее солнце и на голубое утреннее небо, забыв, что всего несколько минут назад ругал их на чем свет стоит.

А к самолету уже сбегались друзья, осматривали истерзанную машину, удивлялись:

- Как только долетел?!

Более ста пробоин насчитал техник в небольшом П-5. Изумленный, качал головой и приговаривал:

- Ну и ну! Видал виды, но чтоб на таком решете лететь, - такого не было.

Через несколько дней умелые руки техников и механиков совершили чудо самолет Дончука был отремонтирован, и летчик снова полетел через линию фронта.

За время пребывания в 5-м полку В. И. Дончук совершил более двухсот боевых вылетов за линию фронта, в том числе 18 из них - в глубокий тыл врага.

Его заслуги были отмечены высокими правительственными наградами орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени и медалью "Партизану Отечественной войны" I степени.

И все-таки Василий Иванович не переставал мечтать о переходе в боевую авиацию. Вскоре его мечта осуществилась.

* * *

В ноябре 1943 года после кратковременного переучивания на самолете-бомбардировщике Б-ЗА ("бостон") Дончук был назначен командиром эскадрильи 114-го Краснознаменного гвардейского ближнебомбардировочного авиаполка.

Десятки вылетов на бомбежку вражеских аэродромов, железнодорожных станций, скоплений войск и техники противника произвел Василий Иванович в состава гвардейской эскадрильи. Кроме этого, постоянно выполнял важные задания разведывательного управления фронта. Особенно прославился как разведчик аэродромов в глубоком тылу врага. Он не только обнаруживал тыловые аэродромы, но потом вместе с товарищами и бомбил их.

Способности В. И. Дончука как универсального летчика, особенно его талант воздушного разведчика, не остались незамеченными. Во второй половине апреля 1944 года, когда Карельский фронт начал подготовку к решающей наступательной операции, Василий Иванович был назначен командиром 108-й отдельной разведывательной эскадрильи.

Часть, в которую был назначен Дончук, понесла немалые потери. К моменту прибытия нового командира в ней оставалось лишь три экипажа, во главе которых были опытные воздушные разведчики капитан Кочетков, лейтенанты Степанищев и Михалев.

Василий Иванович прилетел на "бостоне". Вместе с ним были его испытанные боевые друзья штурман Николай Абрамов, воздушный стрелок Василий Кожухов и радист Василий Сергеев, который летал с ним еще в 5-м полку ГВФ.

В начале июня Василий Иванович получил приказ разведать ближайшие тылы противника.

- Полетим на бреющем над Онежским озером, - сказал он штурману Николаю Абрамову. - Маршрут проложи подальше от берега.

- Штиль, командир, "зеркалка", - попытался возразить штурман.

- Ничего, Коля, летали мы и в "зеркалку". Зато в район разведки дойдем без приключений: над озером не заметят.

День был безветренный. В озере отражались облака. Не всякий летчик может мчаться на огромной скорости над зеркальной гладью воды, когда очень легко потерять пространственную ориентировку. В таком полете главное доверять приборам. Если все время летишь прямо, то вроде бы и нет ничего особенного. Глаз не спускай с высотомера, "авиагоризонта", и все будет в порядке.

А если придется маневрировать? Вот тут-то "зеркалка" и ловит неопытного летчика. Может ослепить, а может и запутать. Покрутил летчик головой туда-сюда и запутался - где небо, где земля. Тут бы на приборы посмотреть. Да растерялся и забыл. А то и посмотрел, да не поверил; подумал, что неверно показывают приборы. "Зеркалка"!

Дончук много летал над морем и был хорошо знаком с особенностями такого полета. Вот и в этот раз он спокойно и уверенно вел свой тяжелый самолет над огромным водным зеркалом Онеги.

Выйдя к назначенному месту, воздушный разведчик внезапно для врага появился над железнодорожной станцией. На путях стояло несколько эшелонов.

"Что в них?" - подумал летчик.

- А ну-ка, Вася, устрой проверочку - дай огоньку по вагонам! приказал он воздушному стрелку Кожухову.

Нескольких пулеметных очередей оказалось достаточно: из вагонов стали выпрыгивать вражеские солдаты.

- Ага, признались! - воскликнул Дончук и, взглянув на паровоз, стоявший под парами, отметил про себя: "На юг торопятся, к линии фронта".

Таким же образом обнаружил он войска и на другой станции, затем обследовал шоссейную дорогу, по которой двигалась автоколонна. Все, что увидел, сфотографировал.

Доставленные Дончуком сведения о противнике помогли командованию в планировании наступательной операции.

Напряжение боевых действий с каждым днем возрастало. Дончук получил разрешение подобрать в эскадрилью новые экипажи. Он очень тщательно отбирал летчиков. Перебрал несколько десятков человек и наконец в полку пикирующих бомбардировщиков отобрал четыре экипажа, командирами которых были молодые, хорошо подготовленные летчики - лейтенанты Долгов, Мещанов, Бондарчук и Бачин.

Подготовка фронта к наступлению заканчивалась, но воздушные разведчики продолжали свою трудную и опасную работу. Несмотря на то что летчиков не хватало, Василий Иванович не спешил посылать на задания новые экипажи.

Он упорно и настойчиво обучал их мастерству воздушной разведки. Все же боевые задания в это время либо поручал бывалым разведчикам эскадрильи Кочеткову, Михалеву и Степанищеву, либо выполнял сам.

21 июня Карельский фронт перешел в наступление в Южной Карелии.

- Пора выпускать молодежь, - сказал командир. - Наши войска успешно продвигаются. Теперь нам будет полегче.

С каждым днем молодые летчики становились опытней, и командир стал поручать им ответственные задания. И все-таки, как и прежде, самые трудные из них выполнял сам.

В июле был получен приказ произвести разведку важнейшего аэродрома в глубоком тылу врага. Летчику предстояло подобраться к аэродрому внезапно, чтобы установить, сколько и каких самолетов на нем базируется. Василий Иванович решил сам лететь на это задание.

Он сумел выйти к тыловому аэродрому фашистов внезапно и успел все сфотографировать. Не ожидавшие столь дерзкой разведки неприятельские зенитчики не успели сделать ни одного выстрела. Василий Иванович прошел в глубь вражеской территории и затем, часто меняя курс, повел машину обратно. А вскоре над фашистским аэродромом показались наши бомбардировщики. Противник потерял 19 машин. Из них 14 были уничтожены на земле.

Таких полетов у Дончука было немало.

- В результате успешной воздушной разведки тыловых аэродромов врага, в которой основная заслуга принадлежит лично В. И. Дончуку, - вспоминает генерал И. М. Соколов, - воздушной армии удалось за короткий срок уничтожить на этих аэродромах 145 и повредить 12 вражеских самолетов.

За успешную разведку аэродромов в глубоком тылу противника В. И. Дончук весной 1944 года был награжден первым орденом Красного Знамени, а летом - вторым. Ему было присвоено воинское звание "гвардии майор". Правительственных наград были также удостоены и многие другие воины 108-й отдельной разведывательной авиаэскадрильи.

7 октября Карельский фронт начал операцию по завершению разгрома врага в Советском Заполярье. Особенно тяжелые и кровопролитные бои завязались в районе Киркенеса. Воздушные разведчики часто летали в этот район. Не раз летал туда и Дончук.

На пути к последнему узлу обороны противника было несколько сильно укрепленных высот. В скальных расщелинах были тщательно укрыты крупнокалиберные пулеметы. Фашисты имели здесь и очень сильную противовоздушную оборону.

- Я сам однажды решил лететь туда, чтобы увидеть все своими глазами, во всем убедиться самому, - вспоминает генерал И. М. Соколов. - Но не прошел. Пришлось вернуться, так как самолет был сильно поврежден. Но я-то мог вернуться, а воздушный разведчик нет. Он обязан был привезти командованию необходимые сведения о противнике. Поэтому каждый полет на разведку в район Киркенеса был подвигом.

20 октября Василию Ивановичу позвонил по телефону генерал Туркель, который координировал действия авиации фронта и Северного Морского Флота:

- Завтра необходимо послать разведчика в район Киркенеса, - сказал он. - Задание чрезвычайной важности. Сегодня у вас будет представитель разведывательного управления. Он все подробно расскажет. Прошу иметь в виду, что от результатов разведки зависит успех предстоящего штурма Киркенеса, жизнь тысяч советских воинов.

- Задание будет выполнено, товарищ генерал, - спокойно и уверенно ответил Дончук.

После этого разговора Василий Иванович пригласил к себе весь экипаж и слово в слово передал все, что сказал ему генерал.

- Ну что ж, командир! Бывали у нас всякие задания. Выполняли, спокойно сказал Николай Абрамов. - Выполним и это.

Штурмана в один голос поддержали стрелок Василий Кожухов и радист Афанасий Сергеев.

- Вот и ладно, - удовлетворенно подвел итог Дончук. - Часа через полтора соберемся: приедет представитель разведывательного управления. А вечерком всех прошу ко мне, потолкуем, как и что. Да и жена просила зайти.

Собравшись у командира, члены экипажа долго и обстоятельно обсуждали план выполнения полученного задания. Они старательно все высчитали и вымерили по карте, прикинули возможные варианты полета. Потом поужинали, сердечно и дружно поблагодарили Ларису Филипповну за приятный вечер и разошлись: предстоял трудный полет - надо было как следует выспаться.

Наступило утро 21 октября. Оно неожиданно выдалось тихим и солнечным.

- Ну и что же, что солнце?! - успокаивает Василий Иванович жену. Солнце нам тоже иногда хорошо помогает.

Подходят Абрамов, Кожухов и Сергеев, здороваются, что-то говорят о безоблачном небе, шутят и направляются на аэродром. Навстречу идет Костя Шемякин. Докладывает командиру. Самолет, как всегда у него, к полету готов. Василий Иванович останавливается, говорит Ларисе привычные слова:

- Все будет в порядке. Я скоренько вернусь. Ты только не волнуйся, торопливо прощается и бежит догонять товарищей.

Через несколько минут "бостон" взлетает и, сделав прощальный круг над аэродромом и поселком, исчезает в небе.

...Первый раз экипаж вышел на связь уже в районе Киркенеса, доложив о скоплении войск на основном направлении предстоящего штурма.

- Как обстановка в воздухе? - спрашивают с командного пункта.

- Огонька хватает, - спокойно ответил Сергеев. - Кругом разрывы. Нас туда-сюда пошвыривает, но пока терпимо.

Второй раз экипаж доложил, что в фиорде разгружается вражеский транспорт. Потом последовали сообщения о других транспортах с войсками, о движении частей по шоссейной дороге...

Штурман, радист и командир по очереди докладывают результаты своих наблюдений. Сведения очень важные, и хотя почти все время работают фотоаппараты, Дончук, Абрамов и Сергеев продолжают докладывать о скоплении войск и техники в различных местах, о движении танков и артиллерии по дороге к Киркенесу, - обо всем, что кажется им важным...

Но вот на какое-то время связь с самолетом прекращается.

- Море огня! - раздается спустя минуту-другую голос Сергеева. - Что-то случилось с правым мотором - дымит...

Радистка Люба Забелина вся - внимание. Рядом с ней волнуется Костя Шемякин.

- Я - "Беркут-1". Я - "Беркут-1" - докладывает Дончук. - Правый двигатель дымит. Иду домой на одном...

Минуты тянутся, как часы. Люба даже прижала наушники ладонью, чтобы лучше слышать, что происходит в самолете командира. Но экипаж снова замолкает.

На КП сразу устанавливается мертвая тишина. Только часы на стене бесстрастно выстукивают свое "тик-так".

Минут через пять, которые всем показались целой вечностью, Люба услышала в наушниках твердый, с какими-то незнакомыми нотками голос командира:

- Я - "Беркут-1" Атаковали "мессершмитты". Горит правый мотор. Преследуют. Ухожу над озером.

И снова молчание. А еще через несколько секунд в наушниках прозвучало с выражением тревоги и надежды:

- Свети, солнце, свети!..

Люба в тревожном недоумении подняла брови: что хотел сказать командир этими словами? Еще крепче прижала наушники, ожидая продолжения. Но рация самолета молчала. Рядом беспокойно топтался Костя Шемякин:

- Ну, Люба, вызывай, вызывай! Люба снова взяла микрофон:

- "Беркут-1", отвечай! "Беркут-1"! Отвечай!

Но "Беркут" так больше и не ответил.

С. Каширин

Не числом, а умением

О капитане Владимире Шалимове среди авиаторов ходили легенды. Да и не только среди них. Знали о нем и солдаты наземных частей. Говорили они, что у этого отчаянного летчика - своя, особая летная хватка. Его, как птицу, по полету сразу узнают и наши, и фашисты, едва он появляется в воздухе над передним краем. И тогда красноармейцы радуются, а гитлеровцы глубже забиваются в свои норы.

Как и во всякой легенде, правда в таких суждениях нередко сочеталась с вымыслом, тем более что не только в устных рассказах, но и во фронтовых газетах, когда писали о Шалимове, подчас не обходилось без упоминания о его якобы особом летном почерке. И если сам Шалимов и его друзья летчики избегали подобных, излишне громких слов, то авиационные механики, мотористы и пехотинцы, то есть обыкновенный земной люд, к числу которого принадлежали и военные корреспонденты, стоял на своем.

Была тут, бесспорно, и известная доля преклонения перед мужеством воздушных бойцов вообще, когда подвиги многих приписываются одному человеку, чье имя раньше и чаще других упоминалось в сводках. Тем не менее слава Шалимова росла и ширилась, рассказы о нем, печатные и устные, поражали воображение. Дескать, не удивительное ли дело - все летчики; попав под обстрел, стараются вывести самолет из зоны огня, а этот летит себе прямиком в сплошных клубах разрывов, и - хоть бы что! Проведет таким манером атаку, проутюжит позиции противника, сделает на глазах у всех спокойный разворот и опять, не дрогнув, идет напролом.

Бывало, пехотинцы обеих сторон, задрав головы, молча смотрели в небо, вроде гадали: "Собьют - не собьют?" И когда самолет - один ли, в паре с ведомым или во главе целой группы таких же остроносых краснозвездных машин - уходил невредимым, в наших окопах раздавались возгласы ликования, а во вражеских - яростная брань и пальба.

- Это он! - не сомневаясь, говорили в такие минуты наши бойцы. Самолет у него такой - весь в броне. Видели, на крыльях - огоньки, огоньки будто искры. Пули, значит, отскакивали...

Обстановка под Ленинградом в те осенние дни сорок первого года была такова, что на многих участках фронта нейтральной полосы почти не существовало. Траншейные брустверы - наш и чужой - рукой подать, и чуть приутихнет канонада - красноармейцы явственно слышали возню и голоса гитлеровцев. В таких условиях при ударе с воздуха запросто можно было по своим угодить. Но советские бойцы, видя пикирующие самолеты с круто выступающими над фюзеляжем кабинами, весело восклицали:

- Не бойся, ребята, горбатые не подведут!

Горбатыми они окрестили новые, только появившиеся тогда штурмовики Ил-2 конструкции Сергея Владимировича Ильюшина. Внешне отличались эти машины от других тем, что кабина торчала у них действительно прямо-таки горбом. А чаще закованные в броню "илы" наши бойцы любовно называли "летающими танками", так как они действовали над полем боя на малых высотах. Причем проходили подчас до того низко, что сзади над землей поднималась пыль - воистину утюжили передний край врага. Фашисты, испытав на себе силу их ударов, с ужасом говорили о них - шварце тод, что означало - черная смерть.

Когда первая группа "илов" приземлилась на одном из аэродромов Карельского перешейка, встречать летчиков приехал сам командующий ВВС Ленинградского фронта генерал А. А. Новиков. Факт прибытия новых крылатых машин имел тогда не только большое военное, но и огромное моральное значение. Появление штурмовиков свидетельствовало о том, что советский народ, несмотря на серьезные трудности и потери, наращивает производство боевой техники.

Командовал штурмовым авиационным полком майор Николай Григорьевич Богачев. Он четко отрапортовал генералу Новикову о благополучном завершении перелета.

- Все машины в полной исправности. Летчики могут хоть сейчас идти в бой, - сказал майор.

Генерал, крепко пожав ему руку, с улыбкой кивнул в сторону новеньких, поблескивающих свежей краской машин:

- А красивы! Ласточки.

- Бронированные ласточки, - в тон ему бодро отозвался Богачев.

Встречу штурмовиков запечатлел на одном из своих рисунков известный художник А. Н. Яр-Кравченко, присутствовавший на аэродроме. Он так и изобразил генерала Новикова, майора Богачева и других командиров улыбающимися.

Впоследствии, уже после войны, увидев этот рисунок, главный маршал авиации Александр Александрович Новиков удивился. "Нам, ленинградцам, тогда было не до улыбок, - заметил он. - Ожесточенные бои гремели буквально на пороге города. Враг мог видеть окраины Ленинграда уже невооруженным глазом".

Тем не менее художник не погрешил против истины. Встречая штурмовики, все действительно радовались. Радовались тому, что получили хоть и небольшую, но дополнительную возможность еще крепче бить ненавистного врага.

Новиков, познакомившись с летчиками, спросил:

- Сколько вам нужно времени, чтобы подготовиться к боевым действиям?

- Не больше суток, - твердо ответил Богачев.

- А успеете? Район для вас незнакомый.

- Мы знаем, куда и зачем прилетели, товарищ генерал.

- Тогда знакомьтесь с обстановкой на фронте и приступайте к делу, кивнул Новиков.

Как только генерал уехал, возле новых самолетов собрались хозяева аэродрома. Постукивали костяшками пальцев по темно-зеленой обшивке, дивились сплошному бронированию мотора и бензобаков. Даже соты масляного радиатора можно было в случае надобности прикрывать стальной заслонкой, чтобы во время обстрела не пробило осколком. Лобовое стекло фонаря кабины тоже было бронестойким, пуленепробиваемым. Грозным был штурмовик. Из передней кромки крыльев угрожающе выступали длинные вороненые стволы скорострельных пушек и пулеметов. Под плоскостями - восемь металлических реек, направляющих для эрэсов - реактивных снарядов. В центроплане четыре бомбоотсека. В них да еще на два замка под фюзеляжем можно подвесить шесть стокилограммовых бомб.

Такие пояснения давал собравшимся один из прибывших пилотов.

- Мы - пехотинцы воздуха, - улыбчиво щурясь, говорил он. - Так нас Байдуков назвал. И лучше, пожалуй, не скажешь. На таких машинах можно воевать на бреющем полете, не опасаясь ни пуль, ни снарядов. Словом, на самолете - "врукопашную", то есть, если надо - винтом по головам...

На него посматривали с недоверием. Заливает? Да нет, не должен вроде, как-никак - капитан, и по званию, и по внешности мужик, кажется, солидный, серьезный.

Крепко скроенный, подтянутый и, судя по всему, общительный, летчик сразу привлек внимание окружающих. В его взгляде светились добродушие и мягкая, чисто русская, ироничность, а от плотной фигуры веяло богатырским здоровьем.

- Капитана Шалимова - к командиру полка! - послышалось на самолетной стоянке.

- Иду, - спокойно отозвался он, мягко улыбнулся, извиняясь, что вынужден прервать беседу, и зашагал в сторону командного пункта.

После его ухода авиаторы повернулись к механику самолета. Кто-то негромко произнес:

- Видать, уверен в себе.

- Кадровый, - коротко ответил механик, видимо, убежденный, что этим словом лучше всего характеризует своего командира.

Кадровый - значит всесторонне подготовленный, опытный летчик, в отличие от тех, кого обучают сейчас по ускоренной программе.

- Давно летает? - послышался очередной вопрос.

- Десятый год, - не без гордости сказал механик, и присутствующие удовлетворенно переглянулись.

Дескать, именно таким и доверили новые самолеты, иначе и быть не могло. А коль так, то враг быстро почувствует, с кем имеет дело.

В своих предположениях авиаторы не ошиблись. К утру следующего дня все штурмовики были готовы к вылету и по первому сигналу с командного пункта поднялись в воздух. Одну из групп в составе четырех "илов" возглавил Владимир Егорович Шалимов. Он шел ведущим.

Ведущий в авиационной группе ценится на фронте, что называется, на вес золота. Он летает на головном самолете. Если в полку есть опытные ведущие, полк боеспособен, даже если в нем много молодых пилотов, ибо ведущий вожак в полете, командир и наставник своих ведомых. Это он после старта собирает их в боевой порядок, ведет по намеченному маршруту, умело и хитро минуя зоны зенитного огня. Это он, несмотря на противодействие истребителей, при любой погоде отыщет на незнакомой местности нужную цель и тактически грамотным приемом, сообразуясь с обстановкой, проведет атаку. За ним или вместе с ним - в зависимости от его команд - штурмуют противника ведомые.

Именно таким ведущим был коммунист Шалимов, отличный летчик и вдумчивый, волевой командир. Потому майор Богачев и доверил ему в первый же день после прибытия на Ленинградский фронт вести четверку штурмовиков для удара по танкам и мотопехоте врага.

При подходе к переднему краю обороны наших войск перед глазами Шалимова и его ведомых развернулась мрачная панорама. Рев моторов заглушал все звуки, и в кабинах самолетов не было слышно ни орудийной канонады, ни ружейно-пулеметной стрельбы, ни визга осколков, но разрывы взметнули вокруг массы темной пыли, и она висела в небе сплошной колеблющейся завесой. Сквозь нее смутно, словно сквозь дымку, просматривалась земля, вдоль и поперек исполосованная извилистыми линиями траншей и ходов сообщений, следами гусениц танков и автомобильных шин.

Сначала впереди, а затем совсем рядом, возле левого крыла машины Шалимова, засветились зловещие нити трассирующих пуль и красноватые сполохи заградительного огня зениток. Капитан словно не видел их. Проскочив над передним краем, он перевел штурмовик на снижение, чтобы вывести группу к колонне противника незамеченной.

Дальше шли бреющим - над самыми верхушками густого леса. Промчались над ровной, будто по линейке сделанной, просекой, над непривычно пустынной лесной дорогой, в расчетное время начали разворот. Левые плоскости чуть ли не чиркали по макушкам деревьев. Наконец лес остался позади, вскоре показалось шоссе, а там - колонна врага.

Впрочем, то, что увидели летчики, нельзя было назвать колонной. Это был сплошной поток техники и людей. В пыли, с грохотом катилась бронированная рать вооруженного до зубов противника.

Шалимов от неожиданности даже оцепенел. Какая наглость! Его охватила небывалая злость. Рука сама зашарила по панели, отыскивая нужный выключатель, глаза впились в прицел. Хотя, что тут целиться, бей на глазок - по такому скопищу войск не промажешь.

- На, гитлеровская мразь, получай!

На шоссе, забитое танками, вездеходами, тягачами с пушками и мотоциклами, обрушился смерч огня. Шалимов заметил, как тупоносый, крытый брезентом грузовик сразу же завалился в канаву, два других стали сворачивать, но застряли, из них в панике посыпались солдаты. На дороге образовалась "пробка", в колонне началось замешательство.

Боевой разворот влево и - повторный заход. Пикируя, Шалимов поймал в перекрестие прицела цистерну бензозаправщика. Брызнув багрово-голубым пламенем, она взорвалась, огонь тотчас перекинулся на ползущие рядом танки.

- Так! - выдохнул летчик. - Так вам и надо!

Земля внизу окуталась черным дымом. В разные стороны от шоссе разбегались фашисты, но их настигали снаряды скорострельных авиационных пушек и пулеметов. Шалимов даже пожалел, что боезапас иссяк и нужно было возвращаться на аэродром.

Вторую группу штурмовиков в тот день водил сам командир полка майор Николай Богачев, третью - старший лейтенант Федор Смышляев. От их ударов гитлеровцы понесли большие потери в живой силе и технике. Однако во время атаки вражеский снаряд угодил в самолет Богачева.

Из полета Николай Григорьевич не вернулся. В командование полком вступил капитан Сергей Поляков.

22 сентября и в последующие дни штурмовики поднимались в воздух по пять-шесть раз.

Такая нагрузка для летчиков была предельной. Чтобы летать, воздушный боец, как и спортсмен, должен строго соблюдать режим труда и отдыха, что называется, быть в летной форме. Только какая уж тут "форма"! Каждому приходилось делать шесть, а иной раз восемь вылетов подряд, да и ночью не уснешь: не дают непрерывные воздушные тревоги, нескончаемый гул вражеских бомбовозов и грохот взрывов.

Когда фашистское командование убедилось, что захватить Ленинград путем прямого фронтального наступления не удастся, оно решило сломить героическое сопротивление города и защищавших его советских войск длительной блокадой, непрерывными артиллерийскими обстрелами и бомбежками. Систему дневных и особенно ночных налетов враг задумал так, чтобы создать впечатление нескончаемое воздушного вала, который ничем нельзя остановить. Ради этого гитлеровцы не заботились даже о результативности своих ударов. Они направляли самолеты группами и в одиночку один за другим, думая повлиять на психику людей своей якобы неисчерпаемой авиационной мощью. Невыспавшиеся, хмурые, поднимались наши летчики и затемно отправлялись на аэродром. Скудным был в те дни и паек. Недоедание, усталость и постоянное нервное напряжение начинали все ощутимее сказываться на качестве летной боевой работы. К концу дня даже некоторые кадровые пилоты, не говоря о молодых, выматывались так, что подчас от переутомления после последней посадки теряли сознание. Естественно, вялой становилась и их реакция при маневрировании в полете, они все чаще попадали под огонь истребителей и зениток. Редкий самолет возвращался без пробоин.

Однажды зенитный снаряд попал и в машину Шалимова. Он как раз опускал нос самолета для атаки, и тут что-то оглушительно хлопнуло, штурмовик сильно тряхнуло, резко повело в сторону. Энергично действуя ручкой и педалями ножного управления, капитан убрал крен и нажал на гашетки, нанося удар по намеченной цели. Лишь после этого он осмотрелся.

В правой плоскости зияла большая дыра. Пока мотор тянул, летчик успел набрать высоту, чтобы в случае необходимости можно было спланировать, затем взял курс домой и шел со снижением. Это давало возможность не потерять скорость и не свалиться на поврежденное крыло.

До аэродрома он дотянул. Однако здесь его ожидало новое затруднение: не вышла левая стойка шасси.

Как быть? Вернее всего, пока не поздно, выброситься с парашютом. А машина? Штурмовики - каждый на счету!

Шалимов пошел на посадку. Знал, что, собираясь приземляться на одно колесо, рискует собой. И все же от принятого решения не отступил. Конечно, пришлось напрячь всю волю, вложить в пилотирование все мастерство, но самолет был спасен. Были повреждены винт и левая плоскость, но механики и мотористы в тот же день произвели ремонт. Вскоре Шалимов вновь поднялся на своем самолете в воздух, чтобы громить врага.