Глава 5 Я за солдат радею

16.20

Комдив – моложавый брюнет с узким хищным лицом – садится за стол начальника штаба и закуривает:

– Нытье мне скучно!

Комбаты и командиры отдельных подразделений: разведка, артиллеристы, зенитчики – нестройной шеренгой стоят вдоль стены землянки напротив полковника.

Комдив тыкает пальцем в карту:

– Сколько батальон должен занимать километров? Я вашу дислокацию за пятнадцать секунд пешком пересек. Рота как сидит? 25 на 25 метров? 750 квадратов? Бери линейку – показывай!

Комбат негнущимися пальцами нашаривает на столе линейку, прикладывает к карте. Потеет.

– Ты не молчи! Не люблю, когда молчат. Лучше херню нести! – Комдив не ругается, он вещает: – Одна мина, две максимум – и понеслась жара в хату! А нам сочинять сказки родственникам про геройские подвиги их сыновей!

Каждый из командиров, чьи подразделения нанесены на штабную карту, получает нагоняй.

Комдив тушит окурок.

– Я что? Не понимаю? Сейчас пойдут трепать. Вот комдив, мудак, приехал, заставил землянки заново копать! В дождь и холод. А это не я, это вы – мудаки. Что мешает по уставу все делать? Одна рота из всех нормально выкопала. А остальным что? Лень далеко ходить?

Все молчат.

– Я за солдат радею. Солдат надо жалеть, когда все сделано, и себя тоже. Свободны! Послезавтра приеду – проверю.

Офицеры уходят.

– Ночью коптер с тепляком поднимали, изучали расположение, будете смотреть? – спрашивает Дрозд комдива.

– Буду!

Комдив обнаруживает на столе забытый автоматный патрон и катает его туда-сюда.

На экран телевизора командир взвода БПЛА Дима выводит запись ночного полета. В инфракрасном режиме землянки хорошо видны сверху. Некоторые ярче, некоторые тусклее. Искрами демаскируют себя печные трубы.

– Снег бы выпал, – сокрушается комдив.

Всем понятно, что абсолютно скрыть землянки не получится.

Патрон соскальзывает со стола и исчезает под досками, уложенными на пол.

– Начальник автослужбы здесь?

– Так точно! Сейчас вызовем! – отвечает Дрозд.

Начальник штаба наклоняется, одним мощным движением отрывает доску от пола, находит патрон и возвращает комдиву.

– А что, так можно было? – в шутку удивляется комдив.

Дрозд прилаживает доску на место и одним ударом каблука берца загоняет гвоздь.

Начальник автослужбы Сапсан заходит в землянку.

– КамАЗы убрать! Чтобы меньше чем на триста метров к штабу не приближались. Гляди, как ты им лес раскатал!

В самом деле, изображение штаба сверху опутано паутиной автомобильных следов. Оказывается, они теплее грунта вокруг, и тепловизор их отлично видит.

– Землянки землянками, мало ли кто в них спит? А штаб бесконечное движение машин демаскирует!

Запись прекращается.

– У нас тут это… Писатель… – Дрозд указывает взглядом на Прозу.

– А я думаю, что за хрен? Все потолки макушкой протер?

Они знакомятся, но беседа не длится дольше пяти минут, комдиву не до книжек. Он встает и в сопровождении старших офицеров штаба уходит. Машины ждут у палатки-столовой.

Через дорогу повара копают себе землянку и внимания на начальство не обращают. Мало ли кого носит в темноте?

Комдив светит на них фонариком, качает головой и поворачивается к Синице:

– Ай-яй-яй. Значит, себе любимым землянки выкопали, а поварам – в последнюю очередь? Один копает, второй готовит?

Синица смущенно молчит.

– Покуда у вас повара в говне, жрать будете говно! Помогите им!

– Есть!

Синица подзывает командира комендантского взвода и, пока комдив не уехал, приказывает выделить людей в помощь поварам.

17.30

– За пару дней срубим часовню. – Из-за спины Прозы появляется отец Пересвет.

Они уходят в черноту ночного леса и останавливаются на пороге будущей часовни. Место для фундамента уже расчистили, оно темнеет черным квадратом среди хвои.

– Ездил ребят сегодня исповедовать, – говорит отец Пересвет, – правильные ребята, причащаются, завтра в бой.

А Аляска не хочет, чтобы я маячил на ППУ, с досадой думает Проза.

– Где грань между ненавистью к врагу и всепрощением? – спрашивает он.

Отец Пересвет некоторое время думает, прежде чем ответить:

– Как сказал митрополит Филарет: «Прощай врагов своих. Бей врагов Отечества. Гнушайся врагов Божиих».

– Слишком сложно.

– Ладно, – соглашается отец Пересвет, – зайдем с другой стороны. Ненависть ослепляет, лишает человека равновесия и самообладания, это – то, что нужно врагу. Тот, кто начинает убивать из ненависти, вернется домой больным.

– Посттравматический синдром?

– Да. Ненависть выжигает мозг.

– И что же, врагу прощать?

– Простить – не значит сдаться или уступить ему. Простить – это отказаться от того, что тебя самого разрушает. Ты защищаешь свою землю, и у тебя есть основание выстрелить во врага, но убийство может наложить на тебя свою печать. Поэтому важно осознавать себя православным воином, воином из любви к своему Отечеству.

– Надо быть духовитым, – цитирует Проза Славу-Сипуху из второго батальона.

– С православным стержнем.

17.55

Отец Пересвет идет к белому внедорожнику и уезжает, а Проза возвращается к штабной землянке. У самого входа медлит, останавливается около часового подышать вечерним лесным воздухом. Внутри землянки кого-то воспитывает Дрозд.

– Ты ж из нормальных пацанов! – кричит начальник штаба. – Все эти звания, должности! Если ты не пойдешь, кто людьми руководить будет?

– У меня зубы болят!

– Так давай я тебе денег дам?! Съезди в Луганск, сделай зубы. Завтра! Ладно? И чтобы к вечеру был!

В штабе наступает тишина, кто-то рывком отбрасывает полог. Проза отступает в тень, в отблеске печного пламени (печь стоит у самого входа в землянку) мелькают капитанские звездочки. Проза морщится. Погоны в штабе полка носит только один человек, и встречаться с ним лишний раз писателю не хочется. Он проскальзывает мимо капитана в землянку.

– Я сейчас тельняшку сниму, разволновался так! – Дрозд нервно трет ладонь о подлокотник своего кресла, а заметив вошедшего Прозу, кричит через всю землянку: – С капитаном-артиллеристом знакомились уже?

– Как бы так сказать поделикатнее. – Проза проходит за спинами офицеров, присутствовавших при разносе капитана, и уже тихо говорит, обращаясь непосредственно к Дрозду: – Из всех вас он единственный, кому бы я не дал читать свою книгу.

– Так разговаривали или нет?

Проза кривится:

– Пробовал. Все разговоры у него про одно: когда, как уволится, какие медкомиссии он уже прошел, сколько недель, дней осталось…

«Гнилой капитан», – про себя добавляет Проза и отмахивается от несуществующей мухи.

– Эх, Андрей Владимирович, – сокрушенно качает головой Дрозд, – кто ж за вас вашу замполитовскую работу делать будет? Я? И буду!

Загрузка...