За круглым оконцем

Бей, барабан, бей!

…Звонок с урока не раз выручал Севу из трудных положений. Так случилось и теперь. Он сунул под мышку свой старенький портфель и пошел из класса, делая такие огромные шаги, что голенастые ноги готовы были выпрыгнуть из коротких брючек.

Игорь зачитал фамилии двоечников и пригласил их сесть на стулья, поставленные на самом видном месте.

Севе не хотелось туда идти, но Васька Калошкин подтолкнул его:

— Иди, Бубликов, иди…

И какое ему дело? Сидел бы уж себе… Друг, называется! Эх, если бы не на сборе, — дал бы он этому Ваське!

Изобразив на лице разудалую улыбку, Сева пробрался вперед и сел на самый краешек стула. Теперь можно было посмотреть на своих соседей.

Справа сидел мальчишка в клетчатой рубашке. Вихор, как гребень динозавра, поднимался у него над головой.

Мальчишку знала вся школа. Это был знаменитый Толька Жук. Из-за него на перила лестницы прибили маленькие деревянные столбики, как в детском саду, потому что ходить по ступенькам, как все, Толька не любил. Один раз он так лихо промчался по перилам, что вышиб стекло в окне второго этажа.

Сбор проходил как всегда, но Севе почему-то казалось, что все смотрят только на него, особенно девчонка с синими бантами, она, кажется, из седьмого класса.

— Пора взяться за ум! — горячо говорил Игорь. — Все вместе вы успели нахватать пятнадцать двоек! Позорите пионерскую организацию.

— А может, у меня способностей нет? — пробурчал Жук. — Учу, учу, а оно не учится. Я, может, вчера уснул за уроками…

— А ты спроси у него, Игорь, когда он за уроки сел! — выскочила Алеська. — Он до одиннадцати возле речки с мальчишками костры жег. Наш дом на берегу — сама видела.

Жук обернулся и показал Алеське кулак, но она была не из пугливых.

— И еще грозится! — крикнула Алеська. — Вообще правильно говорят — шестому «А» не везет на мальчишек. Что ни мальчишка — двоечник. А еще о радиоэлектронике рассуждают!

— А у меня по физике двоек нет, — не выдержал Сева. — У меня только по зоологии. Ну, и еще по пению тройка с минусом. Захочу — за один день всю зоологию выучу. Подумаешь, важность какая!

— Ребята! — вскочил Коля Быховский. — Да у нас в классе, оказывается, гений пропадает! А мы и не знали!

Ребята зашумели, засмеялись. Игорь постучал карандашом по столу:

— Потише можно? Ты, Колька, не выскакивай, а руку подними, если выступить хочешь. Пусть сейчас они сами скажут, когда двойки свои исправлять думают.

Сева оглянулся.

Зал смотрел на него сотней глаз и ждал. И учителя, которые сидели на задней скамейке, словно второгодники, тоже ждали.

— Да исправим мы двойки. Подумаешь… — пробормотал он.

— Прошу слова, — поднял руку Быховский. — Ребята, не верьте Бубликову, и все! Вспомните: во второй четверти он обещал исправить двойки? Обещал. В первой — тоже обещал. А исправил? Нет, не исправил, а новых нахватал. Он нарочно так делает.

— Да не нарочно он! — вскипела Вера. — Он просто такой… неорганизованный очень. Надо, например, уроки учить, а он планер делает. Или еще что-нибудь. Все мы знаем народную пословицу: «Делу — время, потехе — час», и Сева ее знает. Но только он ее не выполняет, вот в чем беда.

— Беда! Беда! — проворчал Сева. — Тараторишь, как сорока. Может, мне эта зоология ни к чему? Может, я в Антарктиде буду работать, когда вырасту, а там, кроме голых льдов, ничего и нету. Никакой такой зоологии…

В зале опять зашумели.

— Тише, ребята! — Пал Палыч поднял руку. Все это время он незаметно сидел возле окна. — Вы мечтаете об Антарктиде? Так это же замечательно! Хорошо, если человек мечтает о дальних странах, о путешествиях и открытиях. Но насчет Антарктиды вы ошиблись, Бубликов. Там не только льды и трескучие морозы, там тоже есть жизнь в самых разных формах. И в каждой экспедиции вы найдете ученых, которые эту жизнь изучают. Без знаний в Антарктиде, увы, делать нечего.

— Он даже не знает, чем лягушка отличается от рыбы! — раздался чей-то насмешливый голос. Сева мог бы поклясться, что это был голос Алеськи Траулько. А в зале опять смеялись, будто эту несчастную зоологию все остальные знают на одни пятерки.

«Ладно, ладно, — мрачно подумал Сева. — Смейтесь… Посмотрим, как вы посмеетесь, когда я к следующему уроку всех этих земноводных, до последнего головастика, выучу. Вы у меня посмеетесь…»

Сбор дал две недели на исправление — последний срок. А потом… О том, что будет потом, не хотелось даже думать.

Барабаны пробили отбой.

Растолкав выходящих, Сева одним из первых выскочил на улицу, чтобы избавиться от надоевшей Веры, которая никак не могла успокоиться и кричала ему вслед через головы ребят:

— Погоди, Севка! Погоди! Ты ведь сам знаешь: хлеб-соль ешь, а правду в глаза режь!

Но Севе не хотелось ни хлеба, ни соли, ни Вериной правды.

Придя домой, он забросил под стол портфель и, никому ничего не сказав, убежал в кино смотреть «Новые приключения неуловимых».

Вот уже в восьмой раз вместе с Данькой и Цыганком — отважными героями фильма — стрелял Сева в бандитов и уходил из-под самого носа врага. Эх, если бы ему быть у них пятым! Не раскаялись бы, что взяли Севу в отряд.

Жаль, мало фильм идет. Всего полтора часа. Вот если бы часов десять! А то — не успел свет погаснуть, а уже пора домой. Уроки учить. Эту самую… зоологию.

Только открыл Сева квартиру, понял: что-то случилось. Мама даже не посмотрела в его сторону, пронося из кухни горку блинов к ужину. Сева заметил, что глаза у нее заплаканы. Отец листал его, Севин, дневник.

— Слушай, сын, давай поговорим серьезно.

Мама расставляла на столе тарелки, продолжая не замечать Севу.

— Позор! Двойки по зоологии, по алгебре, даже по рисованию. Кошмар какой-то — двойка по рисованию! С ума сойти! Тебе что учиться трудно? В чем дело? Можешь ты мне объяснить?

— А он вчера будильник починял. Наш старый. Це-е-елый день починял. Вот, одни колесики остались… — пропел Андрейка, младший Севин брат, и выволок на середину комнаты то, что еще вчера называлось будильником.

Котенок будто только и ждал этого, притаившись под кроватью. Он прыгнул, и будущие Севины шахматные часы разлетелись по всей комнате.

— Об этих часах мы еще поговорим! — грозно сказал отец.

И началось…

Отец утверждал, что, если Сева не возьмется за ум, он вырастет неучем, которому даже метлу дворника не доверят, не говоря уже о штурвале самолета. Сева уже не раз слышал и о метле, и о штурвале, поэтому молча прошел к столу и открыл учебник.

— Кроме лягушек у нас встречаются и другие земноводные, — прочел Сева вслух вялым голосом. Со страниц книги пялились на него лягушки и головастики с длинными хвостами среди красивых озерных растений.

— Так какие меры прикажешь к тебе применять, лоботряс несчастный? — продолжал отец.

— Очень широко распространены жабы. Их легко отличить по грубой коже… По грубой коже… — промямлил Сева, искоса поглядывая на отца.

«И кто во всем виноват? — грустно думал он. — Ну, конечно же, Пал Палыч! Небось, Ксения Антоновна ни одной двойки не поставила. А этот — сразу… Ну, зачем ему, Севе Бубликову, знать: есть у червяка кровь или нету? Зачем изучать лягушек и каких-то там жаб, и прыгающих, и летающих, если на них даже смотреть противно? А ведь какие-то чудаки охотятся за ними по всему свету, по болотам лазают… Ах, как интересно!

Поскорей бы школу закончить! Пока ты в школе, все могут тобой командовать: и учителя, и совет дружины, и родители. И все знают, чем ты должен интересоваться, а чем — нет. Один ты не знаешь.

И если тебе, вместо того чтобы зубрить зоологию, хочется заняться каким-то настоящим делом, так и жди неприятностей. Ну, ничего, он им докажет!»

Что придется «доказывать», Сева пока не придумал. Он только чувствовал: что-то обязательно переменится в его жизни.

А события шли своим чередом — ни быстрее, ни медленнее. На соседней улице заселяли новый дом, и Севе было видно через окно, как суетились будущие жильцы возле подъездов, словно муравьи в муравейнике.

Солнце, празднуя новоселье, дарило каждому окну по веселой вечерней заре, которая разбивалась о стекла и сыпалась розовыми искрами и на проезжающие трамваи, и на Севино плохое настроение.