За миллион или больше

* * *

– Здравствуйте. Мне нужно поговорить с месье Морэ.

– Я у телефона, – ответил Даниель, не вынимая трубки изо рта.

Он только что пришел домой и лишь успел снять пальто, как тишину его квартиры нарушил звонок.

– Я с большим интересом прочел вашу статью в журнале «Криминалистика».

– Это было интервью, – пояснил Даниель. – Статья не моя.

– Но в ней ваши идеи. А только они важны.

Звучный, бархатистый голос, казалось, принадлежал мужчине, который выделялся среди других и высоким ростом, и солидным служебным положением.

– Благодарю за похвалу, – усмехнулся Даниель, – но мои мысли не особенно оригинальны. Их высказывали еще до меня.

– Не скромничайте, месье Морэ. Я криминалист, сотрудник ЦНИИ – Центрального национального научно-исследовательского института. (Даниель был польщен.) Я работаю с мотивами преступлений. Мне бы хотелось побеседовать с вами.

– Прекрасно.

– К сожалению, у меня вечно не хватает времени. Но сейчас я свободен и нахожусь в вашем районе.

Было десять минут второго. После обеда Даниель ничем не был занят. Кроме того, он любил импровизированные встречи.

– Я буду очень рад, если вы придете, – ответил он.

– Прямо теперь?

– Да, если хотите.

– Очень хорошо. Через несколько минут буду.

– Поднимитесь на лифте «В» на верхний этаж. Моя дверь напротив Даниель положил трубку и радостно улыбнулся. Предстоящий разговор был интересен прежде всего как новое доказательство заметного возрастания его авторитета за последние годы. Впрочем, и само интервью в «Криминалистике», и то, что сотрудник научно-исследовательского института так увлекся мнением Морэ, – свидетельствовали о том же.

Журнал, строгое оформление которого указывало на серьезность содержания, лежал у Даниеля на письменном столе. Он сел в кресло и перелистал знакомые страницы. «Убийца – человек не интеллигентный». Под этим заголовком на четырех страницах было напечатано само интервью. Перед ним помещалась статья о реабилитации освобожденных заключенных, а после – статья с соображениями о преступности среди молодежи.

«„Убийца – человек не интеллигентный”. Это мнение высказал Даниель Морэ, знаменитый автор многочисленных криминальных романов. На наш вопрос: „Вдохновлялись ли Вы газетными сообщениями?” – он ответил совершенно определенно: „Нет. Убийца-человек не интеллигентный, и потому его поступки не могут быть взяты за основу, интересного произведения…”»

Журналист искусно разработал эту тему. Даниель удивлялся тому, что репортер сумел так много из нее выжать. Его выводы были неопровержимы и выходили далеко за рамки обычных представлений.

Валери жалела, что статья не сопровождалась снимком Даниеля, ибо считала его очень фотогеничным.

– Лучше всего, когда ты куришь трубку, – говорила она. – Пожилой человек с трубкой выглядит как старик, но тридцатипятилетний мужчина производит с ней очень мужественное впечатление.

Даниель не признавался ей, что в сущности стал курить трубку только из желания внешне походить на типичного автора криминальных историй. Потом это вошло в неизменную привычку: он раскуривал трубку, а затем растопыренными пальцами проводил по своим коротко подстриженным каштановым волосам.

Вопрос его фотогеничности мало волновал Даниеля. Важно было только то, что его книги издавались более чем стотысячными тиражами, что романы экранизировались, а имя Морэ печаталось крупными буквами на афишах, рекламировавших эти фильмы. Но в чем же состоял секрет подобного успеха? Каковы были особенности его творчества? Он и сам не знал этого, пока не нашелся критик, который все объяснил. Оказывается, Даниель Морэ внес новое в детективную литературу, соединив необычное с повседневным.

«Герои Морэ сломлены жизнью, – писал критик. – Они полнокровные живые люди, такие же, как вы и я. Автор вывел их на пути, предначертанные судьбой, без каких-либо теорий о преступниках и их деяниях».

Даниель не пользовался теориями по очень простой причине – он их не знал. Он не был знаком с криминалистикой. И теперь через несколько минут он увидится с настоящим криминалистом. Что из этого получится? Он волновался, словно перед экзаменом, боясь осрамиться перед специалистом в области психологии, психоанализа и социологии, который, возможно, кое-что понимает и в судебной медицине. Познания Морэ в этих областях можно было охарактеризовать очень кратко: они равнялись нулю.

«Что он обо мне подумает? Определенно примет за набитого дурака».

В статье приводилась еще одна цитата, автором которой Даниель не был.

«Убийство – скорее инстинктивный поступок, нежели осмысленный акт. Поэтому предварительно составленный план убийства представляет регресс по отношению к естественному развитию событий и доказывает упадок интеллекта».

Кто это мог заметить? Вероятно, Теодор Бликман в своих афоризмах. «Если посетитель немного задержится, я успею быстренько позвонить Морису».

Морис Латель, друг Даниеля, писал критические статьи и детективные романы. Кроме того, он был известен как ходячая энциклопедия криминалистики. Он все где-то видел, обо всем где-то слышал или читал. Мало того – он все это помнил.

Даниель снял трубку, собираясь набрать номер Лателя, но гудка не последовало. Он нажимал на рычаг много раз, но знакомый сигнал не появлялся. С линии поступало только отдаленное потрескивание. Оставив вскоре свои тщетные попытки, Даниель с огорчением признал, что телефон не работает. Правда, с недавнего времени, ибо только что все было в порядке. Казалось, судьба сыграла с ним шутку, отрезав от внешнего мира.

Даниель набил трубку и начал шагать из угла в угол по помещению, служившему одновременно и кабинетом, и жилой комнатой. Квартира была меблирована в стиле супермодерн, и обстановка соответствовала стилю здания. Его квартира «двухкомнатный люкс для холостяков», как называл ее маклер в объявлении, – находилась на верхнем этаже четырнадцатиэтажного здания из бетона, стекла и стали. Из громадного окна, занимавшего почти всю стену, открывался вид на небо и крыши Парижа с их причудливым лесом дымовых труб и телевизионных антенн.

Даниель всего три года назад начал с юношеским восторгом наслаждаться жизнью в достатке и роскоши. Но теперь, после порчи телефона, его единственной связи с внешним миром, он неожиданно почувствовал себя изолированным от остальных людей в блестящей коробке высоко над Парижем.

Дверной звонок издал гармоничный кристально-прозрачный звук. «Уже пришел», – подумал Даниель. Он вдруг перестал радоваться своему гостю и отправился открывать.

Гость тщательно вытирал ботинки о коврик. Его внешность совершенно не соответствовала представлению Даниеля. В первую минуту писатель даже засомневался, что стоящий перед ним человек ожидаемый, посетитель. Маленький, довольно хилый, под одной рукой он держал толстый черный портфель, а другой прижимал к груди черную фетровую шляпу. Поразительной была его голова, слишком большая и тяжелая для тонкой шеи. Огромный череп был совсем лысым и бугристым. Глаза под очками в темной оправе мигали, словно не переносили света.

– Месье Морэ, я полагаю?

Низкий, бархатистый голос звучал, правда, как у звонившего по телефону.

– Пожалуйста, проходите.

Даниель отступил назад.

Посетитель продолжал стоять на пороге комнаты, одобрительно осматриваясь.

Несмотря на большую голову, тело у него было мальчишеским. Прекрасно сшитый темно-синий костюм хорошо сидел на его нелепой фигуре. Блестящая лысина с оттопыренными ушами и узкие плечи производили особенно гротескное впечатление.

– Присаживайтесь, прошу.

Посетитель опустился в кресло. Шляпу он положил на стол, портфель взял на колени. Затем, опершись локтями о ручки кресла, сцепил пальцы под подбородком.

Он наслаждался окружающей элегантной обстановкой, казалось, ничем другим не интересуясь. И только когда хозяин дома придвинул бар со звенящими бокалами и бутылками, отреагировал:

– Нет, благодарю, я не пью. А также не курю, – добавил он, бросив взгляд на пачку сигарет, лежащую перед ним на столе. Потом с любезной улыбкой заметил: – Но вы, пожалуйста, курите. Это мне ничуть не помешает.

Затем он снова погрузился в молчание. Несколько удивленный Даниель снова закурил трубку, пошел к столу и сел на свое обычное место за пишущей машинкой.

– Ну, месье… – начал он.

Ему мешало то, что он не мог глядеть в глаза посетителю, сидевшему в кресле, полузакрыв их.

– Ну, месье…

Даниель запнулся, не зная, что сказать дальше. Гость понял его слова как приглашение представиться.

– Оноре Дюпон. В противоположность вам, я имею самое заурядное имя.

– Зато ваш телефонный разговор был совсем не зауряден.

Они обменялись еще несколькими вежливыми замечаниями, в результате которых выяснилось, что Оноре Дюпон усердный и восхищенный почитатель своего хозяина. Но и после этого лед не сломался, и беседа продвигалась с трудом.

«Оноре Дюпон, – думал Даниель. – Дюпон – распространенная французская фамилия».

В сущности, такое имя не подходило к необычной внешности, этого человека. Если бы Даниель использовал своего гостя в качестве персонажа романа, он бы дал ему другое, более подходящее. Иначе его фигура казалась бы там инородным телом. Наконец его собеседник заговорил:

– Перейду к цели моего визита.

Он долго копался в своем портфеле, пока не извлек оттуда последний номер «Криминалистики».

– «Убийца – человек не интеллигентный», – прочитал он вполголоса. Затем ударил тыльной стороной руки по журналу и спросил повышенным тоном: – Вы это действительно говорили?

– Конечно, – ответил Даниель.

– И вы вправду так думаете?

– Да, естественно.

– Почему? – Поскольку Даниель медлил с ответом, Дюпон задал следующий вопрос: – Вы имели статистические данные? Какими источниками вы пользовались? Какие факты можете представить?

Итак, Даниеля неожиданно принуждали доказывать свое утверждение. До сих пор ему незачем было заботиться об этих «почему» и «каким образом», однако теперь у него с удивительной агрессивностью требовали отчета.

Его собеседник – почти противник – с одержимостью враждебно настроенного прокурора пытался загнать его в угол.

– Какие доказательства вы имеете для подобного утверждения?

– Например, газетные сообщения о разных убийствах.

– Газетный материал еще не факт.

– Мне его достаточно. – Теперь Даниель потерял спокойствие. – Каждому известно, что убийцы всегда по-идиотски поступают. Либо глупо ведут себя, либо оставляют заметные следы, либо их мотивы настолько ясны, что преступников тотчас ловят.

– Но другие убийцы? Другие, не пойманные?

Говоря это, Дюпон посмотрел на своего хозяина широко открытыми глазами. Даниель почувствовал серо-голубой взгляд суженных зрачков, словно стрелами пронизавший его. Он не успел проанализировать свое странное впечатление: тяжелые веки снова опустились.

– Вы забыли убийц, дела которых так и не были раскрыты.

– Да, я согласен, что отдельные преступники еще не выявлены, – кивнул Даниель.

– И не будут выявлены, – с радостью подхватил Дюпон.

Его щеки раскраснелись, а глаза за стеклами очков быстро заморгали.

«Похоже, он рад этому, – подумал Даниель, – Смешной парень».

Его гость, в сущности, не производил на него ни приятного, ни отталкивающего впечатления. Даниель чувствовал к нему чисто деловое любопытство.

Может, он беседовал с сумасшедшим, который приравнивает убийство к искусству?

Как далеко в душу и ум способно зайти такое «профессиональное заболевание»? Ради забавы Даниель подлил масла в огонь.

– Если единичные случаи убийств и остались неисследованными, – сказал он, – то причина этого прежде всего состоит в том, что преступникам повезло.

– А вы не считаете возможным идеальное убийство?

– Идеальных убийств не существует – есть только неидеальные криминалисты.

Подобная игра слов произвела сильное впечатление на Дюпона. Он покачал головой и заметил:

– От вас, месье Морэ, я ожидал каких-то необычных взглядов. Но вы попросту считаете убийц слабоумными. – Он с печальным видом вздохнул. – Выходит, что всем и каждому следует приклеить одинаковую этикетку.

– Но если человек убивает своего ближнего, то это в любом случае указывает на его деградацию.

– Вы смешиваете интеллект и мораль, – заметил Дюпон.

– Все равно, убийца ненормальный человек.

– А кто тогда нормальный? И вообще, что такое нормальность? Нечто среднее? Посредственность?

– Разве можно презирать порядочных людей, за их посредственность?

– Неужели вы не понимаете, что криминалистика – это феномен необычности? – С вопросительно поднятыми бровями Дюпон смотрел на Даниеля, желая убедиться, что тот внимательно следит за его аргументацией. – Преступники представляют собой исключение. Процентное отношение кретинов и интеллектуалов среди них такое же, как у остальных. Все революционеры и все гении – отклонение от нормы, – Увлеченный собственным вдохновением, он ерзал в кресле. Широкий лоб нахмурился, а глаза сузились в щелки. – Если умный человек пойдет на преступление, месье Морэ, то на основании какого критерия вы установите, что он не интеллигент?

– Очень просто, сто шансов против одного, что его схватят. – Учитывая возбужденное состояние своего посетителя, Даниель намеренно спокойным тоном продолжал: – А если он идет на такой риск, то это указывает на его недостаточно высокое умственное развитие.

– У вас нет никаких доказательств, что шансы сто к одному. Высокоинтеллектуальный человек может сократить риск до минимума.

– Но он не сумеет предусмотреть все срывы и случайности.

– И тем не менее, предусмотрит почти все. – Немного подумав, Дюпон добавил: – Можно вообще каждую деталь предусмотреть.

И поскольку Даниель сделал скептическую мину, он с новым подъемом пустился в спор:

– Хотите, докажу?

Желая сосредоточиться, он закрыл глаза. Продолжая беседу, он едва шевелил губами: его слова, казалось, следовали за мыслями.

– Предположим… – Он наклонился, и Даниель снова почувствовал, как гость сверлит его взглядом, – Предположим, я пришел сюда, чтобы убить вас.

– Меня… убить?

Даниель громко рассмеялся. Ему эта мысль показалась очень забавной, но посетитель не разделил его веселья.

– Это не шутка, месье Морэ.

– Ну, тогда неудачный пример.

– О нет, он не так плох, как вы думаете.

– Великолепно, – Даниель поднес горящую спичку к только что набитой трубке и, глубоко затянувшись, спросил: – Как вы будете убивать меня?

– При помощи пистолета, – Дюпон хлопнул рукой по портфелю, – Того, что лежит у меня здесь.

– А грохот выстрела?

Пистолет, естественно, снабжен глушителем.

– Хорошо, – Даниель кивнул. – Интересно, а вас видел кто-нибудь, когда вы шли ко мне?

– Я ехал один в лифте, и лестничная клетка была пуста. Мне только придется соблюдать осторожность, когда я буду выходить из дома. Но даже если кто-то меня заметит… В этом здании еще по меньшей мере пятьдесят квартир.

– Даже шестьдесят.

– Поэтому я буду некой безымянной фигурой среди многих других безымянных людей. Кроме того, наша встреча не планировалась заранее. Десять минут назад вы даже не подозревали о моем существовании. Вряд ли вы кому-то про меня рассказали…

Даниель обрадовался, найдя прореху в аргументах Дюпона. Торжествующим жестом он остановил своего гостя.

– Минуту! Откуда вы знаете, что я никому не сообщил о вашем приходе?

– У вас не было времени принять до меня даже одного посетителя.

– Но я мог пообщаться по телефону.

Дюпон выслушал его возражение с неясной усмешкой. Потом пожал плечами, встал и с портфелем под мышкой подошел к окну. Тусклое октябрьское солнце нежным светом озарило его лысый череп.

– Месье Морэ, если бы я хотел убить вас, – он кашлянул, – то просто блокировал бы ваш аппарат после своего звонка.

Даниель чуть не схватил трубку, но овладел собой. Вместо этого он судорожно вцепился в глиняный сосуд с табаком.

«Нет, – подумал он, – этого не может быть. Он не может ничего знать, это просто случайность. Обыкновенное случайное совпадение». В некоторых районах Парижа, обслуживаемых устаревшими телефонными станциями, для блокировки аппарата одному из участников разговора нужно было просто не класть трубку. Как-то он сам это пробовал, чтобы использовать подобный прием в своем романе. Но не воспользовался ли им Дюпон?

«Нет, – повторил про себя Даниель, – об этом он не знает. Просто случайное совпадение». Однако теперь его уверенность ослабла.

– Здесь, наверху, мы совершенно изолированы, – продолжал Дюпон, взмахом руки указывая на небо, по которому двигались кучевые облака. – Точно на вершинах Гималаев. Справа и слева от этой комнаты расположены подсобные помещения. Над нами больше нет жилья, внизу временно тоже никто не живет.

Даниель замер, отключившись от разговора. Какой-то внутренний голос тихо нашептывал ему: «Он точно информирован о твоей квартире и твоих жизненных обстоятельствах. Он принял все меры предосторожности, чтобы сохранить встречу в тайне. Он явился с совершенно определенным намерением и, наверняка, не затем, чтобы обсуждать твое, интервью. Что содержится в его черном портфеле? Бумаги, документы? Почему бы там не быть оружию?»

Вдруг Даниеля охватила паника. Иррациональная, вне всякого смысла и так же трудно объяснимая, как и ее причина.

«Полное безумие, – думал Даниель. – Настоящее идиотство все, что я себе вообразил. Если я захочу, то смогу уложить его одним ударом кулака».

Но он ничего не предпринимал, поскольку, в сущности, не имел ни малейшего основания наброситься на своего гостя. Возможно, причиной разыгравшейся фантазии была его профессия. Подсознательная борьба неожиданно закончилась. Разум победил инстинкт: если кого-то собрались убить, должен найтись мотив.

Когда Даниель высказал вслух это соображение, оно прозвучало как вызов судьбе.

Оноре Дюпон, задумчиво смотревший на кучевые облака, повернулся к нему. На его губах играла загадочная улыбка.

– Всякий человек имеет хотя бы одного смертельного врага, даже если не знает об этом.

– Я – нет. – Даже если не знает об этом, – повторил с ударением Дюпон. – Может, именно я ваш смертельный недруг. Например, я могу вам завидовать или ревновать вас. – Он эффектно проковылял к своему креслу и добавил: – А вдруг я муж Валери?

– Валери не замужем.

– Откуда вы знаете?

Да, откуда он это знает? Ему известно, что Валери Жубелин двадцать восемь лет, что у нее длинные белокурые волосы, что она элегантно одевается, что очаровательна и совсем не глупа. Жубелин работала, графиком в рекламном агентстве на Елисейских полях, жила одна и любила утку с апельсинами.

В октябре прошлого года – на той неделе исполнился ровно год – он встретил ее на одной вечеринке. От скуки она рисовала на салфетке карикатуры на гостей.

– Бокал шампанского, мадемуазель?

Она поблагодарила и набросала карандашом его портрет. Валери всегда держала в руках карандаш. Оноре Дюпон послужил бы для неё идеальной моделью. Смешно было представить его мужем этой молодой женщины, и Даниель отбросил эту мысль. Однако сердце забилось сильнее.

А если все это верно? Если Валери просто не живет с мужем и взяла девичью фамилию? Если Дюпон действительно пришел к нему, руководствуясь ревностью? А он, Даниель, с наивностью, граничащей с глупостью, только что признался в любовной связи?

– Не волнуйтесь, месье Морэ, – насмешливо проговорил Дюпон. – Я не муж Валери.

Но может ли он не волноваться?

– Однако вы знакомы с ней? – спросил Даниель.

– О, да, и очень близко. Впрочем, она меня, вероятно, не знает.

«Он удивительно хорошо информирован о твоей личной жизни, – снова повторил Даниелю внутренний голос. – Он произвел о тебе целое расследование. Почему?»

Дюпон, похоже, догадывался о мыслях Даниеля.

– Я тоже живу на улице Гей-Люссака, в доме № 57. Да, где и мадемуазель Жубелин. Я часто ее встречаю.

Почему бы и нет? Столь правдоподобное объяснение должно было бы рассеять все опасения. Однако страх Даниеля прежде всего был вызван странным поведением гостя: он окончательно отошел от главной причины визита – предлога, как его назвал Даниель в своем воображении.

– Вернемся к нашей теме, – снова заговорил Дюпон. – К тому, что мотив действительно часто приводит убийцу к провалу…

– Да. Золотое правило полиции – прежде всего поставить вопрос о том, кому выгодно совершенное преступление.

С повышенным усердием Даниель продолжил беседу, чтобы отогнать свои тревоги.

– Человек с мотивом автоматически попадает под подозрение, – согласился Дюпон.

– К счастью для полиции и к несчастью для преступника, как правило, мотив имеют сразу несколько людей.

– Однако у кого-нибудь может быть скрытая причина, о которой никто не знает, – задумчиво заметил Дюпон.

– Все тайное рано или поздно становится явным.

Дюпон уселся на ручку кресла. Одной ногой он уперся в пол, а другой покачивал. Даниель обратил внимание, что на нем ботинки, давно вышедшие из моды.

– Итак, следует признать, – продолжал Дюпон, – что всего лучше шансы у убийцы, не имеющего мотива.

Он не улыбался, но лицо его светилось радостью.

– Таким образом, идеальным для убийцы, – он понизил голос, – будет совершенно бессмысленное преступление…

То есть поступок сумасшедшего, хотел возразить Даниель. Но, увидев пристальный взгляд серых глаз, воздержался и промолчал. Ему вдруг открылось то, о чем он до сих пор лишь смутно догадывался. Перед ним сидел безумец!

Мурашки пробежали по его спине.

Да, в этом не приходилось сомневаться. Дюпон был из тех ненормальных, которых на первый взгляд не различишь. Он вообразил, что Даниель сделал ему вызов своим интервью в «Криминалистике». Так среагировать мог только сумасшедший.

«Вы утверждаете, что убийца – человек не интеллигентный? А я докажу обратное».

Такого, правда, Дюпон не говорил, но эта мысль – как, во всяком случае, считал Даниель – составляла основу всех его высказываний.

– Убийство, кажущееся бессмысленным, – продолжал Дюпон, – и есть идеальное.

«Как далеко может зайти безумец со своей навязчивой идеей?» – спросил себя Даниель.

Он медленно сдвинул назад свой стул. Столь же медленно встал, глядя на Дюпона, сидящего на ручке кресла, словно на птицу, которую не хотел бы вспугнуть, и заметил:

– Но вы при этом кое-что забыли.

Не сомневаясь более в том, что ему грозит опасность, Даниель попытался сосредоточиться. Его мозг лихорадочно работал, порождая обрывки идей, еще не сложившихся в разумный план.

Действительно ли в портфеле Дюпона было оружие? Убил ли он уже кого-нибудь?

Пистолет с глушителем…

Он сам так сказал…

Нетактичным или неестественным поведением можно вызвать у сумасшедшего недоверие…

Глушитель довольно велик…

На черном портфеле, который посетитель не выпускал из рук, виднелась в середине отчетливая выпуклость, по размеру соответствующая глушителю.

Пистолет с глушителем…

Да, похоже…

– Ну, что же я упустил, месье Морэ?

В вежливом тоне гостя Даниель уловил плохо скрытую неприязнь.

Вероятно, он считает себя сверхчеловеком… гением… гением преступлений… Важно выиграть время.

Если он уже совершал преступления, которые до сих пор не раскрыты, это могло привести к своего рода мании величия… «Прежде всего я должен выиграть время… Необходимо что-то придумать…»

– Разрешите мне задать встречный вопрос, – сказал Даниель. – Что вы будете делать, уходя из квартиры?

– Если речь идет об отпечатках пальцев, то мне их стирать не нужно. Я ни до чего не дотрагивался.

Даниель обошел вокруг стола. Взгляд его был прикован к черному портфелю. Дюпон уже в сотый раз нервно играл с его замком.

– Итак, ваша точка зрения не изменилась? – спросил гость.

Даниель заметил, как в его серо-голубых глазах вспыхнули угрожающие искорки.

– О чем вы? – процедил Даниель и подошел ближе.

– Вы все еще утверждаете, что убийца обязательно глупец?

Даниель задумался, не может ли его ответ вызвать смертный приговор. Теперь он был совсем близко от Дюпона и, протяни только руку, схватил бы его.

– Я нахожу… – тихо промолвил Даниель и, стремительно наклонившись, вырвал у него из рук портфель.

Маленький мужчина выглядел озадаченным. Дрожащими руками Даниель открыл свою добычу и среди всевозможного хлама нащупал длинный круглый предмет. Он так быстро выдернул его на свет божий, что некоторые бумаги увлеклись вместе с ним и разлетелись по полу. Теперь Даниель озадаченно смотрел на мужской складной зонтик, оказавшийся в его руке.

Дюпон разразился громким смехом. Он никак не мог успокоиться и даже схватился за бока.

– Извините, – воскликнул он наконец, задыхаясь и снимая очки, – но это просто комедия! Вы подумали, что я… Нет, это неподражаемо!

Даниель смутился и покраснел от стыда.

– Простите, – пробормотал он.

Он настолько растерялся, что никак не мог собраться с мыслями, Чем больше он думал о происшедшем, тем более стыдился. Чтобы скрыть свое смущение, он принялся собирать рассыпанные на ковре бумаги.

– Я вижу, что нагнал на вас изрядного страху, – заметил Дюпон.

Даниель молча сунул бумаги и зонтик в портфель.

– Если вы хотели добиться именно такого эффекта, – наконец ответил он и выпрямился, – это вам полностью удалось.

Вероятно, разумнее всего было сказать правду. Не удивительно, что он так отреагировал. У него были смягчающие вину обстоятельства.

– Вы должны сознаться, что сами ввели меня в заблуждение.

– Во всяком случае, я ничего не сделал, чтобы рассеять недоразумение. Считая, что ваши опасения возникли в результате, так сказать, профессиональных пристрастий, я тем охотнее подыгрывал при создавшейся путанице. Вы склонны всем окружающим приписывать намерения своих героев.

– Совершенно верно. Ваш эксперимент это только что доказал.

– Я, конечно, не предполагал, что дело может зайти так далеко, – заметил Дюпон.

И Даниель понял, что криминалист, как исследователь, старался вникнуть в суть его поступков и мыслей, провозглашая после эксперимента полученный вывод: «Результат является очень интересным случаем самовнушения».

Даниель хотел что-то возразить, но передумал, решив, что возобновлять дискуссию не имеет смысла. Ему не нравилось изображать подопытного кролика. У него было только одно желание: поскорее избавиться от своего гостя.

Он демонстративно посмотрел на часы.

– Уже три! – воскликнул Дюпон, последовав его примеру. – Я и вправду не могу вас больше задерживать.

Поскольку Даниель не протестовал, посетителю ничего не оставалось, как надеть шляпу и взять портфель.

– Прошу извинить за… за недоразумение, – сказал он.

– Пустяки, – произнес Даниель, вышел с ним в переднюю и открыл дверь.

– До свидания, месье Дюпон.

Тот поклонился и шагнул за порог.

– До свидания, месье Морэ.

Высокая немодная шляпа с широкими полями, в которой он казался еще меньше ростом, прикрывала теперь его лысину.

– Встреча доставила мне истинное удовольствие.

– И мне тоже, – механически ответил Даниель и также механически пожал белую руку своего, гостя.

Затем с огромным облегчением он запер дверь. У него было такое чувство, словно он избежал реальной опасности. «Возможно, – сказал он себе, – мне легче просто от того, что я уже не увижу свидетеля своего срама».

Его взгляд упал на бутылку виски, и он налил себе порцию. Вначале трубка и виски были для него всего лишь позерством, но со временем они стали насущной потребностью.

Не поморщившись, он выпил и пробормотал вполголоса:

– Самовнушение – бессмыслица.

Вывод, сделанный Дюпоном, определенно не подтверждался. Напротив, многие пункты были спорными. Например, тот факт, что телефон не работал…

Чтобы лишний раз убедиться в этом, он поднял трубку. Но и теперь гудка не было. Он хотел уже положить ее, как вдруг отчетливо различил там мелодичный бой часов с колокольчиками: ровно три раза. Значит, на другом конце провода находились часы, отстававшие на пятнадцать минут. После разговора с Даниелем там трубку не повесили, чтобы телефон был блокирован. Конечно это сделал Дюпон – кто же еще?

Если это предположение было верно, – а другая возможность казалась немыслимой – значит, одурачивание планировалось заранее. Криминалист не импровизировал, а действовал методично, по заранее намеченной программе. Теперь, стало ясно, почему он так хорошо был осведомлен о его местожительстве, о Валери и их отношениях.

Но зачем он составил этот план? К чему такие бессмысленные действия? У Дюпона должна быть причина. Может, он хотел напугать Даниеля? С какой стороны ни посмотреть, появляются новые вопросы. И поддается ли этот случай объяснению вообще? Вероятно, Дюпон – сумасшедший, или он действительно имел скрытый мотив?

Так или иначе, он был необычной персоной. После третьего бокала виски Даниель нашел его даже интересным. Подобная авантюра и в незаконченном варианте наводит на размышления. Не хотел ли он повлиять на фантазию писателя? Пожалуй, Даниель использует странное посещение для начала новой книги.

Через пять минут Даниель уселся за электрическую пишущую машинку и включил ее. Тихое гудение мотора действовало успокаивающе.

На этот раз ему не пришлось долго раздумывать. Он точно знал, что должен написать. Фразы складывались сами собой, когда его пальцы бегали по клавишам. Он не курил и приостанавливал работу только для того, чтобы вставить новый лист бумаги. Время еще никогда так быстро не летело.

Вдруг зазвонил телефон. Даниель с досадой остановился.

Кто это может быть? Да и аппарат только что был неисправен.

– Алло, месье Морэ?

Низкий бархатистый голос он бы узнал из тысячи других.

– Это говорит Дюпон. Оноре Дюпон.

– Вы наконец-то положили трубку?

– Я вас ненадолго задержу, – продолжал Дюпон.

– Все же это вы блокировали мой телефон, не правда ли?

– У меня к вам коротенькое сообщение, – проговорил Дюпон, не обращая внимания на вопрос.

– Ответьте сперва, да или нет? – сердито настаивал Даниель.

– Дайте же мне сказать.

Даниель с трудом успокоился.

– Пожалуйста.

– Месье Морз, когда я у вас сидел, то совсем забыл о цели своего визита.

– Весьма приятно слышать.

– Я хотел заметить вам, что ваше утверждение неверно.

– Эта идея до меня не дошла, – иронически промолвил Даниель.

Дюпон принял его заявление за чистую монету.

– Вот как! Ничего, скоро я вам все докажу.

Наступило молчание. Даниель подумал, что Дюпон положил трубку.

– Алло, – произнес он. – Что докажете-то?

– То, что существуют интеллигентные убийцы.

Последовал короткий смешок. И прежде чем Даниель успел что-то ответить, связь прервалась. На этот раз Дюпон действительно положил трубку.

Ресторан мало-помалу пустел. Разноцветный попугай, в честь которого называлось заведение, был главным его аттракционом. Он сидел, покачиваясь, на перекладине и глубокомысленно смотрел на посетителей. Казалось, он не считал нужным тратить зря свой запас слов на столь малое количество слушателей.

Валери уже нарисовала на меню депутата, превратив его сперва в высокомерную вдову, затем в капельмейстера и гусара. Теперь она отложила карандаш в сторону и вплотную занялась второй порцией десерта – настоящей поэмой из шоколадного теста с ванильным кремом. Она могла поглощать удивительные количества сладостей, не прибавляя в весе ни грамма.

Неожиданно она взглянула на его тарелку и спросила:

– Что, собственно, с тобой? Работа не ладится?

– Да нет, – ответил Даниель.

В эту минуту мадам Эмма принесла кофе, и он воздержался от дальнейших объяснений. За столом он всегда был очень молчалив.

Но почему он, в самом деле, не рассказывает о Дюпоне? Из-за того, что не хочет обременять Валери заботами? Из тщеславия? Или вследствие бессознательной недоверчивости, либо Валери тоже фигурировала в этой истории?

За время от первого блюда до десерта его настроение заметно ухудшилось.

Валери снова перешла в наступление:

– У тебя неприятности?

Он поднес к губам чашку с горячим кофе и, сделав глоток, воскликнул:

– Дюпон! Оноре Дюпон!

Валери подхватила пальцем каплю ванильного крема, стекавшего по ложке, и, поскольку Даниель больше ничего не сказал, спросила:

– Ну и что? Что произошло с этим Дюпоном?

– Тебе ничего не говорит это имя?

– Ничего. А кто он?

– Очень комичный парень. Посетил меня сегодня во второй половине дня. Он якобы криминалист, проводит исследования в ЦННИ.

Даниель закурил трубку и испытующе поглядел на Валери. Не отрываясь от десерта, она спросила скорее из вежливости, чем от любопытства:

– Чего же он хотел?

– Поговорить со мной по поводу интервью в «Криминалистике».

– Смотри-ка, ты становишься видным авторитетом, – заметила она.

– Итак, слушай. Все началось с телефонного звонка.

Начав, рассказывать, Даниель уже не мог остановиться. Когда он описывал визит Дюпона, ему стало мерещиться, что события имели не угрожающий, а больше юмористический характер. Валери явно развеселилась. При сообщении о зонтике в портфеле она громко рассмеялась.

– Ты это намеренно сделал, да? – спросила она.

– Нет.

– Но ты же видел, что он немного «того».

Она постучала указательным пальцем по лбу.

– Вот именно, – кивнул он. – Сумасшедший на все способен.

Серьезный тон Даниеля удивил девушку. Теперь ее лицо выражало самые противоречивые чувства.

– Но, Дэнни, ведь ты не станешь утверждать, что испугался?

– Напротив. Ты бы тоже испугалась.

– Я бы просто выпроводила его.

– Под каким предлогом? Он же ничего не сделал. Встань на мое место.

Он все же не убедил ее. Сидя в уютном ресторане после хорошего ужина, было невозможно воссоздать одними словами зловещую ситуацию.

– Но произошло еще кое-что… – Даниель до сих пор не упомянул, что Дюпон говорил о Валери. – Он знает тебя, знает даже, что мы подружились.

– От кого?

– Он живет в доме № 57 на улице Гей-Люссака.

– В моем доме?

– Во всяком случае, он так утверждал.

– Ну, это легко проверить. – Валери съела последнюю ложку десерта и вытерла губы, – Кроме того, мне совершенно безразлично, о чем он знает и о чем нет. Я свободный человек.

– Совсем свободный?

Она невольно покраснела и вполголоса ответила:

– Иначе разве я бы стала с тобой спать?

– Не сердись. Я ляпнул, не подумав.

Даниель сожалел, что затронув ее больное место. Он не ревновал Валери. Они скорее были любящими товарищами, нежели страстными любовниками. При хорошем взаимопонимании они нравились друг другу, встречались два-три раза в неделю, а в остальное время не страдали от пылкой страсти.

– Я не знаю, что этот парень тебе рассказал, – заметила Валери, – но, если тебе хочется в чем-то упрекнуть меня, тогда выкладывай.

– Нет. К тому же, он не так много говорил. Извини, но я отчего-то встревожен.

– В отношении меня?

– В отношении всего и тебя тоже. Чего, собственно, он добивался? Какие у него намерения?

– Во всяком случае, заставить тебя поломать голову ему удалось.

– Да, но зачем?

На этот вопрос он никак не мог ответить. Теперь его опасения были связаны с замечанием Дюпона, прозвучавшим как угроза: ему пытались доказать, что существуют, все-таки интеллигентные убийцы.

Но какие факты собирался представить Дюпон?

Если он действительно сумасшедший, то теперь следует ждать худшего.

– Так или иначе, я прошу тебя некоторое время быть начеку, сказал Даниель.

Валери рисовала уже четвертого попугая с физиономией гангстера рядом с тремя другими.

– Слушаюсь, – ответила она. – Каждый вечер перед сном я буду заглядывать под кровать. Ты не имеешь ничего против того, чтобы заказать мне еще одно пирожное с засахаренными фиалками?

Он терпеливо курил вторую трубку, пока Валери давала волю своему аппетиту, грациозно поглощая гигантское пирожное. Они были последними посетителями. Попугай заснул на своей перекладине. С обычной любезностью мадам Эмма подала счет. Она делала это не спеша и не выказывая нетерпеливости. В другом углу официант уже опрокидывал стулья на столики.

Они покинули ресторан. Был теплый субботний вечер, на площади Пигаль кипела жизнь. Они подошли к открытому спортивному автомобилю Даниеля. Он питал слабость к быстроходным машинам и любил свой «триумф», изысканные формы которого так и тянули к скоростной езде.

– Ты хочешь еще куда-нибудь зайти? – спросил Даниель.

Валери тяжело повисла на его руке.

– Ох, только домой.

Они сели в машину и покатили на улицу Гей-Люссака. Даниель был погружен в размышления. Он безмолвно лавировал в потоке автомобилей, казалось, не чувствуя мягкой руки Валери, нежно гладившей его по затылку.

Когда возле дома Валери он заглушил двигатель, она посоветовала ему:

– Если тебя так занимает этот Дюпон, то прочитай список жильцов. Он висит на двери консьержки.

Даниель вынул ключ зажигания и последовал за Валери в подъезд. У комнаты консьержки действительно красовалась бумага примерно с двадцатью фамилиями. Она была приклеена изнутри к стеклу. Фамилии Дюпон он не нашел.

– Это полный список? – спросил Даниель.

Валери просмотрела его еще раз.

– Да, квартиры записаны все. Твой Дюпон здесь не живет.

– Или назвался вымышленным именем.

– Возможно, он у кого-нибудь снимает комнату или поселился у друга. Завтра я спрошу у консьержки.

– Позвони мне тогда, – пожалуйста.

Даниель поцеловал Валери в щеку.

– Я хочу еще поработать. Спокойной ночи. И будь на всякий случаи осторожна.

Она придержала его за палец.

– Кстати об осторожности… – Она бросила на него долгий взгляд из-под длинных ресниц, – По-моему, неосторожно с твоей стороны сегодня оставлять меня одну…

Она выпрямившись стояла перед ним. Под ее облегающим платьем он без труда улавливал контуры юного тела, которое еще долго не потеряет для него привлекательности. Желание, как пламя, охватило Даниеля.

– Да, ты права, – сказал он и увлек Валери к лестнице. – Я чувствую настоятельную потребность охранять тебя ночью.

Валери взглянула на часы, доедая седьмой сухарик с маслом и запивая его чаем.

– Ах, как хорошо, что тебе не надо идти на службу.

На ней был строгий серый костюм с кружевным жабо. Судя по свежему цвету лица и сияющей физиономии, можно было подумать, что она проспала не меньше суток. Даниель зевнул и потянулся. Он был еще в пижаме.

– Не забудь спросить консьержку, – напомнил он.

– О твоем Дюпоне? Хорошо, спущусь и спрошу.

Она взяла со стола чемоданчик, которым пользовалась вместо сумочки, когда шла на работу.

– Я позвоню из конторы. Сюда или к тебе домой?

– Лучше сюда. Пока я соберусь…

Когда Валери исчезла, Даниель набил трубку и устроился на широкой кушетке в углу комнаты. Валери жила в однокомнатной квартире, обставленной Bi соответствии с ее личным вкусом: только необходимая мебель, зато полно маленьких столиков, дорожек, подушек и пуфиков. Здесь приходилось существовать практически на полу.

Белые стены украшали разноцветные плакаты, повсюду висели рисунки, гравюры и эскизы – на занавесках, сиденьях, и дверях.

Все казалось импровизацией, но говорило о хорошем вкусе.

Даниель курил трубку и думал о работе, ожидавшей его дома. Появится ли в будущем материал для продолжения? Расследование о Дюпоне тут было очень кстати. Даниель знал, что успокоится, только когда его таинственный гость будет разоблачен.

Снова он вспомнил о Морисе Лателе – неисчерпаемом источнике информации. Даниель полулежал на кушетке, телефон находился под рукой.

– Добрый день, мой мальчик, как жизнь? Послушай, у меня к тебе просьба.

Морис готов был исполнить любое желание своего друга и не удивился, когда Даниель без предисловий перешел к делу.

– Я весь – внимание, – ответил Латель.

– Ты случайно не знаешь кого-нибудь из Национального института?

– Из ЦННИ? Так сразу не вспомнишь.

– Мне хотелось выяснить, работает ли там некий Дюпон… Оноре Дюпон, криминалист?

– Ты меня удивляешь.

– Почему?

– Да потому, что в ЦННИ криминалистов вообще нет.

– Ты уверен?

– Конечно.

Если так сказал Морис, значит, с этим покончено. Даниель поблагодарил его и откинулся на подушку. Подняв глаза вверх, он стал наблюдать, как разноцветные бумажные рыбы, подвешенные, на нитках, плавно двигаются в воздухе. Они были похожи на маленькие зеленые и синие языки пламени. Вдруг зеленая рыба, раскрыв пасть, бросилась на него с диким сопеньем.

Даниель в ужасе проснулся. Звонил телефон.

– Привет! – кричала Валери. – Почему так долго не подходишь? Ты был в душе?

– Да нет… – Еще совсем сонный, он с трудом открыл глаза. – Ты спрашивала консьержку?

– Да, она уверяет, что во всем доме нет никакого Дюпона.

Итак, он назвал не только фальшивую профессию, но и фальшивый адрес. Следовательно, все его слова были систематически подстроенной ложью.

– До свиданья, мое сокровище, целую, – закончил он разговор.

Положив трубку, Даниель пошел в ванную. Кроме электробритвы и зубной щетки, он всегда держал у Валери и чистое белье. Едва одевшись, он сразу захотел домой. Но как оставить комнату неубранной? Застилая постель, он заметил между стеной и кушеткой желтый скрепленный кольцами альбом Валери. К счастью, он сегодня ей не понадобился. Даниель перелистал его. Валери действительно была исключительно талантлива. Немногочисленными штрихами ей удавалось передать верное выражение лица.

И вдруг Даниель так испугался, словно альбом прыгнул ему в лицо. Среди прочих набросков его взгляд, как по волшебству, приковал один.

Да, Валери в самом деле очень талантлива. Большой лысый череп, торчащие уши – это был вылитый Оноре Дюпон.

На подоконнике взад и вперед прогуливался голубь. Полным достоинства взором оглядывал он жильца комнаты, сидящего за пишущей машинкой.

Даниель на секунду отвлекся и сделал опечатку. Он исправил ее и продолжил работу. Теперь он описывал события последних часов и уже приступить выводам из своих последних открытий.

«Дюпон солгал не менее трех раз.

1. Причину своего визита он несомненно скрыл.

2. Он не проводит никаких исследований в ЦННИ.

3. Он не живет в доме у Валери.

Кроме того, в её альбоме имеется его портрет».

Даниелю осталось только спросить Валери, при каких обстоятельствах она нарисовала Дюпона. А на это он никак не мог решиться.

Если между ними существовала связь, то почему она не рассказала о ней? Даниель, конечно, должен иметь в виду, что он не описал ей внешность Дюпона, ведь Валери могла знать его под другим именем.

Тогда на счету у Дюпона появляется четвертая ложь.

Мысли Даниеля следовали дальше: в любом случае Дюпон особо интересовался Валери. И все было совершенно иначе, чем он утверждал. Если бы только он ее знал, а она его нет, девушка не нарисовала бы Дюпона.

Правда, Даниель не должен ее винить: она могла набросать портрет любого встречного – попутчика в автобусе, посетителя кафе, попугая из ресторана. Но с другой стороны, трудно поверить, что ее встреча с Дюпоном была случайной.

Даниель смутно ощущал, что его втянули в какую-то интригу, автор которой и цели ему неизвестны. При этом вся авантюра, если Отбросить ее пагубное психологическое действие, казалась только смешной и даже нелепой. Валери вообще не приняла ее всерьез.

Даниель еще раз прочитал написанное. Он очутился в удивительной роли героя своего же собственного романа, героя, поступки которого от него, автора, больше не зависят. Он уже не мог трезво рассматривать события с точки зрения постороннего наблюдателя. Впрочем, и посторонний наблюдатель не смог бы почувствовать страх, вызванный скорее инстинктом, чем фактами. Удалось ли ему описать ситуацию так, что читатель разделит эти чувства?

Внезапно к нему пришла идея. Он вставил в машинку чистый лист.

«Дорогой Морис!

Моё интервью в „Криминалистике” поставило меня в положение, о котором я бы – хотел узнать твое мнение. В приложенной рукописи я все точно описал.

Честно говоря, я как-то стихийно взялся за этот роман. Намерения персонажей, их мотивы и взаимоотношения мне самому не совсем еще ясны, и я зашел в тупик. Но по-моему, тема очень хороша, только я не уверен, правильно ли начал ее раскрывать. Не сможешь ли ты просветить меня на этот счет?

Ты знаешь, как я ценю твое мнение. Может, па этих днях нам удастся вместе поужинать?»

Даниель решил использовать это письмо как начало своего романа. Но сперва он хотел узнать мнение Мориса о приключившемся странном случае…

Глава 1

«…Использовать это письмо как начало своего романа. Но сперва он хотел узнать мнение Мориса о приключившемся странном случае…»

Морис Латель перевернул последний листок рукописи, напечатанной почти на пятидесяти страницах. Он сразу узнал безукоризненный шрифт «Смит-короны» Морэ.

Сперва содержание развеселило Мориса, но постепенно стало все больше удивлять своей оригинальностью. Автор участвовал в событиях как главный персонаж и писал о себе как о постороннем, в третьем лице.

– Чудной парень этот Даниель, – произнес Морис вслух и ударил кулаком по столу.

Милорд, спавший в удобном кресле, со скучающим видом открыл глаза.

– Хотелось бы мне знать, действительно ли он не представляет, что писать дальше, или просто мистифицирует меня.

Милорд тихо мяукнул и снова задремал.

– Видно, рукопись не произвела на тебя сильного впечатления, – сказал Морис.

Он имел обыкновение делиться с четвероногим другом своими проблемами. Таким манером ему частенько удавалось найти правильное решение, к которому простое размышление не приводило.

Морис имел высокий рост и приятную внешность. В спокойном расположении духа он походил на Милорда с его бархатистыми лапками, но при необходимости мог показать и когти. Он подошел к коту и погладил его по мягкой пушистой шерстке.

– Если он действительно попал в тяжелое положение, то мы должны ему помочь, не правда ли, Милорд? Но как? – Ответ на подобный вопрос было не легко найти. – Все же решение необходимо. Начнем сначала. – Он заметил, что Милорд окончательно заснул. – Э, брат, да тебя это не интересует…

Лателю было сорок два года, он очень любил своего кота и свою профессию. Второе место занимала его квартира, обставленная с утонченным вкусом. Многочисленные гобелены и ковры приглушали все звуки. Но, конечно, превыше всего на свете для него была Изабель – частица его «я», неразрывно связанная с ним, как сердце или мозг.

Он вошел к ней в комнату и застал крутящейся перед зеркалом. Она приветствовала его словами:

– Доброе утро, любимый кузен.

Он низко поклонился.

Изабель продолжала:

– Я заметила, что вы были озабочены, когда сегодня утром расстались со мной. Вы взяли меня за руку – теперь я прошу вас протянуть свою. Тогда я отказалась поцеловать вас, а сейчас поцелую.

С неподражаемой грацией она подошла к нему и чмокнула в щеку. Потом подвела к софе.

– Вы заявили мне, дорогой друг, что хотите поговорить со мной о дружбе. Сядем и поболтаем немного.

Изабель уже восьмой день репетировала сцену из пьесы «С любовью не шутят». Морис неохотно вошел в роль Пердикана и неумело продекламировал:

– Я спал… или сплю сейчас?

– Нет! – запротестовала Изабель, – Не так! Ты все испортил.

– Надеюсь, твой Пердикан гораздо лучше, – заметил Морис…

– К счастью, да. Его играет Жан-Люк. Ты уже знаешь его: Он недавно репетировал здесь.

Изабель мечтала стать второй Сарой Бернар. Входя в роль, она словно начинала жить другой жизнью. Ее окружали бесчисленные жаны-люки, и все они были убеждены, что идут по пути к мировой славе.

– Сегодня вечером у нас репетиция, – продолжала она. – Второй акт из пятой сцены. Я безумно волнуюсь.

Морис заметил это по ее чрезмерной веселости и блестящим глазам.

– Это признак таланта, – сказал он.

– Хорошо бы так.

Изабель вздохнула. В свои девятнадцать лет она имела прекрасную девичью фигуру. В пуловере и длинных брюках она стояла босиком на ковре и курила сигарету, не теряя от всего этого женственности и свежести. Белокурые волосы она связала в хвост. Над небольшим вздернутым носиком сверкали голубые глаза, а при улыбке на детски округленных щеках появлялись две ямочки.

Морис очарованно смотрел на нее, взволнованный нахлынувшими, воспоминаниями. Изабель была очень похожа на свою мать. Она унаследовала ее внешность, темперамент, артистические способности и ту прирожденную грацию, какой нельзя научиться. Изабель – это всё, что осталось у Мориса от счастливого брака, который смерть так рано разрушила.

– Извини, что помешал, – сказал Морис. – Я ищу последний номер «Криминалистики».

Она указала на битком набитые книжные полки.

– Он должен валяться где-то там.

– Ты читала интервью с Даниелем?

– Еще не успела.

Настроение у нее испортилось: отец почти не обратил внимания на ее сценическое искусство. Она заметила ему об этом с укоризненным, выражением лица, делавшим ее неотразимой.

– Не сердись, мое сокровище, но Даниель прислал мне начало нового романа, громадную роль в котором играет его интервью. Его история – поразительная смесь вымысла и правды. В ней говорится, например, и обо мне.

– А обо мне?

Морис улыбнулся.

– Нет, тебя он позабыл.

– Как нелюбезно с его стороны, – совершенно серьезно произнесла девушка.

– Ты сердишься?

– Нет, но, вспоминая тебя, он мог припомнить и твою дочь, ее планы и цели.

– Ого! Ты уже думаешь о рекламе?

– Почему бы и нет? А если его роман будут экранизировать…

– Прежде он должен его закончить.

– За этим дело не станет. А потом он продаст его, как и все прочие. А если впоследствии начнут снимать фильм, возможно, найдется роль и для меня. У Морэ большие связи, и ему нетрудно будет устроить мне протекцию.

Теперь беседа перешла в область, которую Морис совсем не мог оценить. Изабель, разливалась соловьем. Она не видела препятствий к тому, чтобы Даниель помог ей сняться в фильме.

– Он же, наконец, называет себя твоим другом, – говорила она.

– Не только он, но и я.

Она пожала плечами.

– Я совсем не претендую на главную роль. Для начала подошла бы и второстепенная.

– А как быть с театральной школой?

– Ох, уж эта школа. Я еще нескоро закончу ее, а если снимусь в кино…

Желание дочери сделать карьеру огорчило Мориса.

– Почему ты так спешишь? – спросил он.

– Как же не спешить, папа? Мы живем в эпоху больших скоростей. Теперь все спешат. Но у тебя, конечно, старая закалка.

– Вот именно. Я дряхлый старик.

– Ты самый молодой отец во всем мире, – возразила она и поцеловала его, – Самый молодой и самый лучший.

У него потеплело на сердце. Однако его счастью мешали угрызения совести. В конце концов, Даниель может отказаться протежировать Изабель. Но кто же прав? Изабель со своими желаниями, честолюбием и молодостью или он, озабоченный отец, не желавший, чтобы его дитя заблудилось в дремучем лесу кинематографии? А может, современное дитя и не будет съедено волком?

В, холле раздался телефонный звонок. Изабель вскочила.

– Это Жан-Люк! – воскликнула она и вышла.

Морис задумчиво покачал головой и присел на пол возле книжных полок. Вытаскивая журналы, он по-прежнему думал о планах своей дочери. Она, как и ее покойная мать, воодушевлена мечтой сделать карьеру актрисы. В один прекрасный день она встанет на собственные ноги и покинет его. Тогда квартира опустеет.

«И я останусь один», – с тяжелым сердцем думал Морис. Почувствовав нежное прикосновение к своей ноге, он опустил глаза и увидел Милорда. Кот терся о его лодыжку, глядя на хозяина так, словно хотел сказать: «У тебя еще есть я».

– Да, мой малыш, – вздохнул Морис. – Мы оба старики, и скоро мы одни останемся.

– Папа!

Морис вздрогнул, поднялся и, испугавшись бледности дочери, невольно оттолкнул Милорда в сторону.

– Что такое? – спросил он.

– Позвонили! Даниель… – Она запнулась, затем воскликнула в ужасе: – Он умер!

– Что ты сказала?

– Мне это сейчас сообщили, – Морис смотрел на дочь непонимающе. – Правда, – папа.

– А как это случилось? Каким образом?

– Я не знаю.

Девушка прислонилась к дверному косяку. Свой страх она поборола, но все же была растеряна.

– Ты должен подойти к телефону.

Морис поспешил к двери, но по дороге остановился и спросил:

– Кто звонил?

– Без понятия… Какой-то мужчина.

Морис застыл на месте, бессмысленно бормоча про себя:

– Этого не может быть. Он не мог умереть.

– Иди же, – настаивала Изабель, – ты сам убедишься, что это правда.

Она выволокла его из кабинета, но сама встала в отдалении, словно телефон пугал ее.

Морис взял трубку.

– Вас слушают…

– Ну наконец-то! – отозвался мужской голос, который Морису сразу не понравился. – Вы месье Латель?

– Да. Дочь передала мне, что…

– Минутку, – невежливо прервал звонивший. – Вы знали Даниеля Морэ?

– Да, он мой друг.

– Очень хорошо!

Первое впечатление Мориса усилилось. Недружелюбный голос, звучавший подобно злобному лаю, совсем не импонировал ему.

– Кто вы такой, собственно говоря? – спросил Морис.

– Комиссар. Фушероль из криминальной полиции. Звонивший с такой гордостью отчеканил эти слова, будто называл громкий титул, дающий право на всевозможные привилегии.

– Даниель Морэ убит, – продолжал Фушероль, – Я нахожусь сейчас в его квартире и хочу как можно скорее встретиться с вами.

После паузы, показавшейся Морису бесконечно долгой, он наконец пробормотал:

– Хорошо, я сейчас приеду, – и повесил трубку. Видимо, он вслух повторил слова комиссара, ибо Изабель спросила приглушенным голосом:

– Убит? Кем же? Почему?

– Я ничего не знаю – Морис с трудом поднялся. – Мне нужно уехать.

– И оставить меня здесь? Совсем одну?

Изабель трепетала перед тайной смерти, с которой встретилась впервые. Когда умерла ее мать, она была, очень мала и не понимала происходящего.

– Пригласи подругу. Или Жана-Люка, – посоветовал Морис.

– Попробую, но не знаю, получится ли.

Пока она звонила, Морис пошел в спальню переодеться, Милорд прошлепал за ним. Когда, подготовившись, он появился в холле, Изабель уже ждала его. Она надела серую замшевую куртку.

– Я тоже ухожу, – сказала она. – Жан-Люк ждет меня в кафе. Мы там перекусим.

Они быстро спустились по лестнице. С каштана в саду облетали ржаво-коричневые листья, пестрой мозаикой покрывая газоны, чередуясь с колючей скорлупой, блестящими плодами и засохшей травой. Тусклые солнечные лучи пробивались между старыми домами Монмартра, освещая маленький зеленый островок, каким-то чудом не павший жертвой прогресса.

Изабель схватила отца за руку.

– Не могу понять, как это случилось.

Тот пожал плечами. Ему тоже было это неясно.

– И почему он решил позвонить тебе?

– Но ведь я был его другом.

Они вышли на улицу Кошуа.

– Хочешь, я тебя подвезу? – спросил Морис.

– Нет, спасибо, я лучше пойду пешком.

Она зашагала в сторону улицы Лепик. Морис посмотрел ей вслед, открыл дверцу и сел на мягкое водительское кресло. Он любил удобные машины, старые дома, полные углов и закоулков, но больше всего – живописный квартал Мормартрской возвышенности, с которым было связано так много воспоминаний. Даниель, напротив, предпочитал спортивные автомобили и новомодные здания. Нет, теперь Даниель уже ничего не предпочитает. Даниель теперь не может предпочитать.

Морис включил зажигание. Он свернул сначала на улицу Жозефа Мэстра, затем на Коленкур. У его ног лежало старое Монмартрское кладбище со своим живописным беспорядком могильных памятников – словно тихий остров среди водоворота жизни. Где будет похоронен Даниель?

Внезапно Морис очутился в потоке интенсивного движения на площади Клиши. Ноги и руки механически управляли педалями и рулем, но мысли его витали далеко.

Он, как и Даниель, на страницах своих произведений уничтожил так много людей, что понятие «убийство» не вызывало у него страха. Однако теперь это слово неожиданно обрело свое настоящее ужасающее значение.

Убийство!

Глава 2

Дом с белым фасадом походил на вытянутый кусок сахара, покоящийся на самой короткой стороне. Он был почти в три раза выше своего соседа. Морис Латель взглянул на четырнадцатый этаж. Там расстался с жизнью человек. Больше не придется ему сесть за руль красной спортивной машины, стоявшей у бензозаправочной станции, ожидая своего владельца.

Быстрыми шагами Морйс пересек холл и минутой позже поднялся на лифте на четырнадцатый этаж, где уже маячили двое полицейских. Морис назвал свое имя.

– Меня пригласил комиссар Фушероль.

Один полицейский поплелся в квартиру, из которой доносились шум и приглушенные голоса. Его коллега зевал и чесал затылок. Морис утратил способность ясно мыслить. Его сердце бешено колотилось.

Дверь отворилась, и оттуда вышел человек с фотоаппаратом в руках. За ним следовал другой с врачебным чемоданчиком. Затем вновь появился полицейский.

– Пожалуйста, входите, – сказал он.

Морис взял шляпу и медленно проследовал внутрь.

Двое санитаров стояли у носилок, накрытых белым покрывалом, под которым вырисовывались контуры тела. Высокий толстый мужчина с красным лицом вопросительно посмотрел на Мориса.

– Латель, – представился тот приглушенным голосом.

– Комиссар Фушероль.

Затем последний приблизился к носилкам и откинул простыню. Лицо Даниеля казалось вылепленным из серого гипса, а брови и ресницы были словно приклеены для сходства с живым. Толстым пальцем Фушероль показал на кровавую рану.

– Убит выстрелом в затылок, как при расстреле.

Морису пришлось опереться о спинку кресла. Он смотрел на застывшего друга, тщетно выискивая признаки жизни в этой неподвижной маске. Уже подготовленный к подобному зрелищу, он тем не менее чуть не упал в обморок.

– Это действительно Морэ? – спросил комиссар.

Латель не мог выговорить ни слова. Он только кивнул и собрал все силы, чтобы не потерять сознания. Комиссар накрыл тело покрывалом и приказал санитарам вынести его. Он заметил, что Латель побледнел как мел.

– Вое же вы не лишились чувств, – удовлетворенно кивнул он. – Этого только не хватало: ведь в ваших книжках горы трупов валяются.

Подобное замечание и тон, каким оно было произнесено, убедили Мориса в том, что Фушероль не только глуп, но и бесчувствен.

Таким он и выглядел: расплывшееся лицо с тщеславным выражением и маленькие холодные глаза над жирными щеками.

– Убитый был моим другом, – тихо сказал Морис.

– Потому я и вызвал вас сюда.

– Когда это произошло?

– Вчера днем. По мнению полицейского врача, не менее двенадцати часов и не более суток назад. Сегодня около восьми утра его нашла здесь уборщица. У нее был ключ от квартиры, и она сразу увидела сюрприз.

Слева, возле письменного стола, на ковре были очерчены мелом контуры тела. «Ну, покойника, здесь уже нет», – наивно успокаивал себя Морис.

– Давайте сядем, – предложил Фушероль.

Его слова прозвучали как приказ, но Морис охотно последовал им. Напряженные мышцы расслабились, железное кольцо, сжимавшее грудь, почти исчезло. Толстый комиссар опустился в кресло.

– Я надеюсь, месье Латель, что вы сможете предоставить нужную информацию о Даниеле Морэ. Мне известно, что он был автором криминальных романов, но больше – ничего.

– Я бы хотел знать, как это случилось.

– Позже. У Морэ были родственники?

– У него есть старая мать. По-моему, она живет в Шатору.

– А точнее?

– Он редко говорил о ней.

– А об их отношениях?

– Кажется, они не очень хорошо понимали друг друга. Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление.

– А как обстоит дело с женщинами?

– Он не был женат.

– Это еще ничего не значит.

– Ну, аскетом я бы его не назвал. Он имел несколько историй.

– Несерьезных? Не постоянных?

Насколько мне известно, именно так.

– Вы можете припомнить имена?

– К сожалению, нет.

– И конечно, вы не представляете, кто бы мог его убить?

Латель покачал головой. По мере того как комиссар получал отрицательные ответы, его багровое лицо все больше темнело.

– Вы не знаете никого из его родных, даже ни одной подруги. Но послушайте, Латель, ведь мужчины обычно рассказывают о любовницах.

– Все зависит от человека, а Даниель был очень корректен, серьезен и скрытен.

– В самом деле?

– Он был моим другом.

– Ах, другом! – вспылил Фушероль, – Я все-таки не дурак. Вы утверждаете это, несмотря на то, что он ничего не говорил вам о своих любовных делах? Вы считаете меня идиотом?

Морис предвидел эту вспышку и равнодушно пропустил ее мимо ушей. Он чувствовал, что гнев Фушероля простая поза: комиссар играл роль полицейского, которого нельзя провести, подобно тому, как офицер порой играет роль доблестного солдата.

– Если вы не выложите всего, чем располагаете, – продолжал Фушероль, – это может вам дорого обойтись.

– Я бы мечтал… – начал Латель.

– Здесь я задаю вопросы.

«Да, говорит он как по-писаному», – подумал Морис. Подобные фразы столь часто мелькали в плохих криминальных романах, что Латель никогда бы не воспользовался ими в своих книгах.

– Вы женаты?

Комиссар сопроводил свой вопрос недоверчивым взглядом. С печальным выражением лица Морис ответил:

– Моя жена умерла.

– Давно?

– Семь лет назад.

Изабели было двенадцать, когда ее мать скончалась после продолжительной неизлечимой болезни. Только мысли о дочери поддерживали у Мориса интерес к жизни.

– Когда вы познакомились с Морэ?

– Примерно двенадцать лет назад. С тех пор, как наши сочинения стали выпускаться в одном издательстве.

– У Фонтевро, на улице Миромениль?

– Да, прежде…

Морис обернулся. Худой светловолосый юноша записывал его ответы в блокнот. Сейчас он приостановил это занятие, глядя на комиссара, как собака, ожидающая команды своего хозяина.

– Продолжайте, – поторопил Фушероль. – До того, как Морэ стал издаваться у Фонтевро…

– Тогда он еще не был известным писателем. Пара его романов вышла мизерным тиражом в провинции. Имя издателя могу назвать…

– Лучше потом продиктуете Совину.

Молодой блондин подхалимски улыбнулся.

– Еще сообщите ему имена ваших общих знакомых, – продолжал комиссар.

– Здесь речь пойдет главным образом о коллегах. Нас прежде всего объединяла работа. В личной жизни у меня с Морэ не было ничего общего.

Фушероль оперся обеими руками о стол и, пыхтя, приподнялся.

– Когда вы видели Морэ в последний раз? – спросил он.

– Примерно две недели назад в издательстве. Мы немного побеседовали о разных делах.

– И с тех пор вы о нем ничего не слышали?

– Нет, как же… Он звонил мне вчера утром, – Чуть помедлив, Морис добавил: – Он справлялся о ЦННИ и «Криминалистике».

Почему он не упомянул о Дюпоне? Комиссар был так ему несимпатичен, что Латель не имел никакого желания говорить больше, чем необходимо.

– «Криминалистика»! – презрительно повторил комиссар. – Игрушка для теоретиков, которые ничего не умеют. Мы, практики, на это не имеем времени. Нам приходится думать, как справиться с проблемой без посторонней помощи. – Широким жестом он обвел комнату. – Убийца не обыскивал помещение. Либо ухитрился сделать это незаметно. Вы не знаете, хранил ли Морэ в квартире, деньги?

– Не думаю. За все покупки, даже за мелочи, он платил чеками.

– Кого же вы считаете способным на это преступление? Кто мог желать его смерти?

И Фушероль, как ему казалось, с едкой иронией добавил: – У вас, как специалиста, должна быть какая-то идея.

– Я всего лишь писатель. Кроме того, я только тогда смогу составить мнение, когда познакомлюсь ближе с обстоятельствами дела.

– Дорогой месье Латель, – неожиданно дружеским тоном проговорил комиссар, – к сожалению, мы ничего точно не знаем. Единственный бесспорный факт тот, что ваш друг убит тремя пулями.

– Тремя?

– Две попали в грудь, а третья – в затылок. Значит, преступление совершено не в состоянии аффекта. Убийца хладнокровно прикончил свою жертву. Все говорит о предумышленном поступке.

Движением подбородка Фушероль указал на предмет, завернутый в папиросную бумагу: он лежал на столе.

– Вот единственная улика, которой мы располагаем: орудие убийства.

Совин поспешно принялся рвать обертку.

– Не так быстро, – сказал ему комиссар и, глядя на своего подчиненного, продолжил: – Похоже, убийца специально бросил его возле жертвы. Вероятно, он не хотел обременять себя. Предмет очень массивен, как видите.

Совин осторожно отогнул последний клочок бумаги. Взорам присутствующих предстал пистолет калибра 7,65 мм. К дулу была прикреплена широкая цилиндрическая стальная насадка.

– Глушитель! – воскликнул Морис.

– Да, глушитель. Поэтому выстрел был не громче хлопка пробки от шампанского.

Морис вспомнил о рукописи своего друга. Он почти дословно представил ее содержание:

Даниель написал эти строки, словно предчувствуя дальнейшие события.

– Подобную вещь не так-то легко купить, – заметил комиссар. – А найти, его убийца вряд ли мог.

– Конечно. У Морэ не было огнестрельного оружия.

Теперь Морису вспомнилось другое место рукописи:

Морис чувствовал себя почти так же. Правда, не совсем. Раздвоение его личности заключалось в том, что он был одновременно и действующим лицом, и читателем. Словно он по прихоти Даниеля очутился в выдуманном мире и стал персонажем трагической драмы, участвующим в событиях, существующих только в воображении его друга.

Глава 3

Морис поспешил домой. Ему хотелось как можно скорей еще раз прочесть рукопись Даниеля. В тишине своего кабинета он имел возможность изучить ее внимательнейшим образом. Но потом путаница только увеличилась.

В свете происшедших событий текст принял совсем другое значение. Многие подробности, без сомнения, были не выдуманными, а реальными. Например, телефонный звонок Даниеля.

Может, автор желал убедиться, что в ЦНИИ нет мужчины с такой же фамилией, как у его героя, во избежание последующих неприятностей? Именно это сперва: пришло Морису в голову. Но теперь…

– Вчера он мне звонил. А сегодня утром я получил рукопись и, между прочим… Слушай внимательно, Милорд…

Кот, точивший когти о ковер, застыл в позе сфинкса.

– …Между прочим, Даниеля застрелили из пистолета с глушителем. Это орудие убийства и предложил Оноре Дюпон, персонаж его романа. Может, ты считаешь это простым совпадением? А я – нет!

Даниель тоже не верил в совпадения, о чем и сказал в своем произведении. И что отсюда вытекает? Те, что существует очевидная связь между его сочинением и преступлением, жертвой которого он стал.

Похоже, Милорд с большим интересом следил, за рассуждениями своего хозяина.

– А если Оноре Дюпон, его визит к Даниелю, его угрозы и запугивания не плод фантазии писателя – то почему бы и всему остальному не быть правдой?

И в такое возбуждение привела его подобная мысль, что он на короткое время даже забыл про свою печаль. Морис встал и закурил сигарету – как всегда во время сильного умственного напряжения. Он прекратил свой монолог и даже перестал обращать внимание на Милорда. Недовольный кот прошлепал к двери, открыл ее когтями и возмущенно вышел вон. Через открытую дверь Морис услышал голос Изабели в роли Камиллы:

– …И если священник меня благословит, наденет на меня золотой венец и соединит с моим чудным супругом, то супруг мой сможет укрыться, как плащом, моими волосами.

– Мне кажется, ты разгневана, – отвечал ей голос Жана-Люка – Пердикана.

Когда Морис вернулся домой, молодые люди репетировали в комнате. Жан-Люк, симпатичный молодой человек двадцати четырех лет, изучал медицину и мечтал о карьере актера. Небольшого роста, худощавый, он совсем не был похож на романтичного Пердикана, однако Изабель считала его «просто классным».

С беззаботностью молодости она за короткое время вновь обрела свою жизнерадостность. Едва прошел шок, она опять стала думать только о своей роли в предстоящем спектакле.

Морис закрыл дверь и, взяв телефонную книгу, отыскал под буквой «Ж» Валери Жубелин, графика, проживающую в доме № 57 на улице Гей-Люссака. Поскольку эта Валери действительно существовала и Даниель почти дословно перенес в рукопись телефонный разговор со своим другом – почему бы ему и вправду не звонить из квартиры Валери?

Латель все больше склонялся к мнению, что сочинение Морэ представляет собой автобиографический Документ.

Но отчего он избрал именно такую форму повествования? Чтобы не выставить себя в смешном свете из-за своих необоснованных опасений? Или просто потому, что происшествие показалось ему очень подходящим для начала романа? Морис сам бы поступил так же.

Противоречивые чувства нахлынули на него. Собственно говоря, ему следовало давно передать рукопись комиссару Фушеролю. Он тут же представил себе полицейского, изрекающего с презрительной миной, что к столь сумасшедшей идее способен прийти только писатель.

Да, вероятно, нужно самому быть писателем, чтобы понять, отчего человек решил превратить в роман случившееся с ним происшествие. Какой гость – будь он безобидным человеком или убийцей – мог предугадать, что хозяин после его ухода тотчас бросится к пишущей машинке? Это был непредвиденный поступок сочинителя, который в поисках темы воспользовался подвернувшимся случаем и превратил, сам того не подозревая, идеально задуманное убийство в самое заурядное.

Морис, помедлив, взялся за телефонную трубку. Он чувствовал настоятельную потребность проверить все: факты, содержащиеся в рукописи.

Он набрал номер Валери, услышал гудки, но никто не ответил. А Морис все никак не мог решиться положить трубку. Он понимал, что сейчас только шесть часов вечера и девушка еще может находиться на работе, что это вполне нормальное явление, но все же его охватило беспокойство.

Вошла Изабель.

– Мы уходим, папа, – заявила она. – Начало только в семь, но сегодня мне нельзя опаздывать. – Заметив огорченное лицо отца, она добавила: – Швини.

– Ну зачем же извиняться.

Он заставил себя улыбнуться и положил ей руку на плечо. Она заторопилась к Жану-Люку, ожидавшему ее в коридоре. Морис снова подумал, что этот юноша со своей незначительной внешностью не производит впечатления молодого героя-любовника.

– Когда ты вернешься? – спросил Морис вдогонку.

– К девяти или к половине десятого.

– Не беспокойтесь, месье, – сказал Жан-Люк. – Я провожу ее, у меня машина.

У Жана-Люка был старый четырехместный автомобиль с ярко-красным кузовом, на котором белой краской были написаны разные безумные изречения.

– Обо мне не волнуйтесь, – предупредил Морис, – сегодня вечером меня, вероятно, не будет.

Лицо Изабель омрачилось.

– Это из-за Даниеля?

Вместо ответа он кивнул, не желая посвящать дочь в свои планы.

– Желаю вам успешной репетиции, – сказал он.

– Спасибо! – прокричали молодые люди, сбегая по лестнице.

Морис вернулся в свой кабинет и уже в третий раз перечитал одну из страниц текста: ему хотелось окончательно убедиться. Наконец он решительно встал и надел пальто.

Кот, не спускавший с него глаз, немедленно бросился к двери и сел, вытянув хвост.

– Да, верно, я про тебя забыл. – Морис вздохнул и, пошел на кухню. – Не бойся, голодным не останешься. Если у меня нет аппетита, ты же не виноват.

Милорд привык получать пищу вовремя. Морис открыл банку консервов и вывалил их в мисочку, куда обычно клали сочную смесь мясного фарша и свежей рыбы. Милорд обнюхал свою еду с явным презрением.

– Очень жаль, малыш, но сегодня мне некогда.

Не обращая внимания на жалобное мяуканье Милорда, он вышел из дома. Уже стемнело, и в саду лежали тени. Легкий ветер трепал листву каштана. Морис от холода поднял воротник пальто и зашагал к своей машине. С учетом заторов в движении он окажется на улице Гей-Люссака минут через сорок.

Его вычисления подтвердились, несмотря на то что он вынужден был дважды объехать здание, прежде чем нашел место для стоянки.

В доме Валери он отыскал на двери консьержки список жильцов. Там значилось: «Валери Жубелин, пятый этаж налево».

Лестница была широкая и чистая, хотя стены уже давно требовалось побелить. Забравшись наконец на пятый этаж, Морис стал раздумывать: «Должен ли я вообще вмешиваться в это дело? О чем я стану ей говорить? И что это, собственно, даст?»

Но, возможно, причиной его колебаний была простая трусость. Он решительно нажал на кнопку звонка. Один, два, три раза прозвучал сигнал, видимо, в пустой квартире. Было без десяти минут семь.

«Она еще не пришла домой», – подумал Морис, сходя вниз по лестнице.

Он снова убеждал себя, что страшного ничего не случилось и нужно подождать возвращения девушки. На другой стороне улицы он увидел кафе, зашел туда и занял столик у окна, откуда мог наблюдать за входом в дом № 57.

На столе лежала вечерняя газета. Крупный заголовок на первой полосе заставил вздрогнуть его сердце.

Непосредственно о деле в газете сообщалось очень немногое, зато там поместили несколько фото: сияющий Даниель награждается большим призом по разделу криминальной литературы четыре года назад; фасад его дома, два окна на четырнадцатом этаже отмечены крестиками; носилки, накрытые простыней, рядом санитарная машина; уборщица, смущенно застывшая перед объективом, и комиссар Фушероль с самодовольным выражением лица.

Просматривая заголовки, Морис не спускал глаз с дома, куда уже вошло множество людей. Женщины были либо старые, либо толстые, либо тощие, либо просто непривлекательные – никто из них не походил на Валери Даниеля.

Морис закончил чтение, ничего нового не выяснив, и тотчас увидел ее – даму, выпрыгивающую из такси. Это несомненно была она: фигура, длинные белокурые волосы, строгий серый костюм – все подходило. Такси поехало дальше, а Валери скрылась в подъезде.

Морис заторопился. Сопровождаемый проклятиями, он пробрался сквозь поток автомобилей, вошел в подъезд дома № 57 и поспешил вверх по лестнице, слыша впереди цоканье высоких каблучков.

Когда он, задыхаясь, добрался до пятого этажа, Валери открывала дверь.

– Извините, вы мадемуазель Жубелин?

Она испуганно посмотрела на него: он тяжело дышал, на лбу выступили капельки пота. Валери в страхе замерла с расширенными от ужаса глазами.

– Вы Валери Жубелин? – снова спросил он.

Обеими руками она прижала чемоданчик к груди и напряженно кивнула. Очевидно, она была в шоке и только потому не позвала на помощь, что у нее пропал голос.

Глава 4

– Не бойтесь, мадемуазель. Я ничего вам не сделаю. – Одышка у Мориса постепенно проходила, – Я пришел как друг.

– Я не знаю, – пробормотала она подавленным голосом. – Я ничего не знаю.

– Не пугайтесь, я друг Даниеля.

Он старался двигаться плавно и говорить тихо, словно перед ним стоял зверек, которого нужно было приручать.

– Мое имя Морис Латель.

Его слова произвели желаемое действие. Расширенные глаза приняли нормальный вид, искаженное лицо расслабилось.

– Извините, что я так глупо себя вела. – Валери снова повернулась к двери и открыла ее, – Даниель часто говорил о вас.

Она пригласила Мориса войти. Квартира точно соответствовала описанию Даниеля. Валери – тоже: она даже казалась еще более привлекательной и не только очаровательной и элегантной. Глядя в ее глава, человек думал, что смотрит в зеркало глубокого Озера. Мориса взволновала эта серьезность.

– О его смерти, – проговорила она, – я узнала из газет.

Морис радовался, что она хотя бы не плакала.

– Я едва чувств не лишилась. Поскорее зашла в кафе, выпила коньяку и потом… потом купила еще одну газету. Но немного из нее выяснила.

– К сожалению, полиция тоже немногим располагает.

Валери опустилась на кушетку, а Морис в неудобной позе присел на пуфик.

– Вы его видели? – спросила она.

– Да, смерть не обезобразила его. Преступник практически не оставил следов. Полиция блуждает в потемках. – Морис с трудом проглотил комок, застрявший в горле, и, чтобы не расплакаться, резко спросил: – Почему вы так испугались, увидев меня? Приняли за Оноре Дюпона?

Он напряженно ожидал ее ответа. Валери содрогнулась.

– Разве Даниель рассказал вам о нем? – пробормотала она.

– Да.

Она наклонилась к нему ближе, и Морис снова заметил ужас в ее глазах.

– Ведь он сумасшедший, правда?

– Разве Даниель был такого мнения?

– По-моему, да. Но он в этом сомневался.

– А что он сообщил вам позавчера вечером в «Попугае»?

Когда Морис сказал ей название ресторана, она съежилась.

– Неужели вы встречались с ним после этого? – спросила она. – Где? Когда?

Морис предпочел промолчать. Ему хотелось сначала услышать из ее уст описание событий, изложенных в рукописи, и получить доказательство того, что они действительно имели место, а не были плодом фантазии Даниеля.

– Сперва вы расскажите мне об этом вечере, – попросил он.

– Если вам непременно нужно…

– Прежде всего меня интересует ваша беседа. Если я правильно информирован, Даниель впервые произнес имя Дюпона за десертом, не так ли?

– Да. Я еще подумала, что он ревнует, но ошиблась. И потом… Сейчас я, конечно, жалею, но тогда меня рассмешили его опасения.

Как только Валери приступила к рассказу, фразы начали складываться сами собой. Ее изложение совпадало с версией Даниеля по всем пунктам.

– После ужина он зашел ко мне – Она говорила об их связи спокойно и без ложного стыда. – Мы познакомились около года назад на вечеринке, организованной рекламным агентством, в котором я работаю.

Вытянув ноги вперед на своём низком сиденье, Морис казался вдвое длинней, чем был. Он вдруг поймал себя на том, что стал воображать Валери совсем другою. Он представил, как она раздевается, собираясь улечься на кушетке. Кровь прилила к его лицу, и он побыстрее отвел глаза в сторону. Смущение, досада и стыд были реакцией на его эротическое видение. Сила вскипевшего чувства испугала Лателя. Он встал и начал расхаживать по комнате.

– Вы любили его? – спросил он с агрессивностью, непонятной даже ему самому.

– Мне хотелось обладать им, – ответила Валери.

«Значит, не любила», – подумал он с радостью. А затем сообразил, что и в этом пункте обе версии – ее и Даниеля – совпадают. Даниель написал, что они скорее были любящими товарищами, нежели страстными любовниками.

– Итак, попытаемся обобщить, – сказал Морис, желая выделить важнейшие обстоятельства. – Позавчера к Даниелю явился Дюпон, в тот же день Даниель с вами ужинал и потом провел здесь ночь. После вчерашнего звонка из вашей квартиры он послал мне текст и был убит. Сегодня я получил фрагмент рукописи, а уборщица нашла труп Даниеля. И вот – я у вас. – Он пожал плечами и добавил: – Но вы знаете не больше моего. А полиция еще меньше.

Нетвердыми шагами Валери подошла к окну и задернула гардины.

– Почему же полиции известно меньше нашего? – спросила она.

– Я не сообщил им, как вас зовут: боялся, что вам это не понравится.

Она поблагодарила его улыбкой и открыла чемоданчик, лежавший на кушетке. Под желтым альбомом эскизов обнаружилось множество всяких предметов. Она извлекла из кучи пачку сигарет.

– Так или иначе завтра утром я отправлюсь в полицию, – заявила она. – Но сначала мне необходимо кое-что вспомнить. Сегодня вечером не пойду, поскольку… – Она нервным движением схватила зажигалку, отделанную крокодиловой кожей, и закурила сигарету. – …Поскольку я боюсь.

– Вы боитесь Дюпона?

– Нет, все случившееся меня перепугало. Если этот парень сумасшедший, он может найти себе еще какую-то жертву. Даниель советовал мне на всякий случай быть осторожной.

Она стряхнула пепел с сигареты в хрустальную пепельницу и, видимо, вспомнив, что не угостила своего посетителя, торопливо протянула ему пачку.

– Нет, спасибо.

Морис не переносил виргинский табак.

– Что же вам предложить? Портвейн, виски? – спросила девушка.

– Ничего, благодарю.

Валери старательно пыталась выполнить обязанности радушной хозяйки, но явно была не в своей тарелке. На смену возбуждению пришла депрессия. Она буквально на глазах обессилела.

– Пойду выпью воды, – сказала Валери, встала и отправилась на кухню.

Морис кивнул. На такой счастливый случай он даже не мог надеяться. Едва она вышла, он схватил альбом и начал его перелистывать. В нем были одни рисунки. Некоторые незаконченные, другие – выполненные до мельчайших деталей.

– Вот! – прозвучал триумфальный возглас.

Мужская голова с характерной лысиной, без сомнения, изображала Оноре Дюпона.

Глава 5

Морис занимал то же место, где тридцать шесть часов назад сидел его друг. У Лателя не было оснований щадить Валери.

– Вы знаете его? – резко спросил он и сунул ей под нос лист бумаги.

– Это мой альбом, – удивленно проговорила она.

– Да. Что это за рисунок?

– Рисунок? – непонимающе повторила она. Но потом до нее дошло, что он имел в виду, и она возбужденно добавила: – Не собираетесь ли вы утверждать, что?..

– Сначала ответьте на мой вопрос. Кто это?

– Какой-то парень, следовавший за мной по улице.

– Когда это было?

– Восемь дней назад. Я отлично все помню. Он сопровождал меня до самого дома.

– И вы не испугались?

– Нет. В конце концов, меня часто кто-нибудь преследует. Такое случается с женщинами.

«Но только с очаровательными», – мысленно добавил Морис.

– И вообще он вел себя очень корректно: шел в отдалении и не пытался заговорить Чтобы отделаться от него, я даже решила по дороге выпить чаю. Он в это время бродил возле кафе. Я не придала этому особого значения.

– Но все же вы его нарисовали.

– Просто у него была необычная внешность. Я постоянно рисую незнакомых людей. Если мне бросается в глаза что-то нестандартное, я тотчас это фиксирую, совсем неважно, где и когда.

Она указала на ухмыляющуюся, круглую как луна физиономию, изображенную на одном листе с Дюпоном.

– Вот, например, хозяин кафе, в котором я пила чай. Облик человека, на мой взгляд, интереснейший сюжет.

Даниель правильно оценил: Валери была исключительно талантлива. Ее искусство поражало своим изумительным реализмом. Когда она заговорила с Морисом о живописи, глаза ее заблестели, а теперь снова потускнели.

– Но ответьте мне, пожалуйста, кто это?

Морис вздрогнул, почувствовав прикосновение ее теплой ладони.

– Вероятней всего, Оноре Дюпон.

Она отдернула руку.

– Так вы знаете его?

– Нет, но мне известно, что Даниель обнаружил его изображение среди прочих ваших рисунков.

– Почему он не сказал об этом мне?

– Вероятно, случая не представилось.

Она кивнула.

– Видимо, он доверял вам больше, чем мне. – И затем с беспокойством добавила: – Он говорил, что мне грозит опасность?

– По-моему, вам нечего беспокоиться.

– Но восемь дней назад Дюпон все же интересовался мной.

– Вероятно, он только хотел пополнить свои сведения о Даниеле. И совершенно неожиданно попал в беду, столкнувшись с таким редким человеком, как вы. Портрет грозит Дюпону тяжелыми последствиями.

Испытующе посмотрев на свою работу, Валери вырвала лист из альбома.

– Вы думаете, это пригодится полиции? – спросила она.

– Комиссар Фушероль будет счастлив. Получить портрет убийцы почти так же важно, как узнать его имя.

Незаметным образом Валери и Морис стали чувствовать себя друзьями. Как-то само получилось, что они решили на следующий день вместе дойти на набережную Орфевр.

– Я заеду за вами, – сказал Морис.

Валери так доверчиво глядела на него, что Морису захотелось рассказать ей все. «Иначе совесть меня замучает», – подумал он. Но должен ли он сообщать о рукописи Даниеля, прежде чем она попадет в полицию? Пока он не смог этого решить и закурил сигарету.

Кто-то постучался в дверь. Тихие удары походили на условный знак.

– Это консьержка: она не звонит, – пояснила Валери и пошла открывать.

На пороге возникла симпатичная брюнетка.

– Вам пришло срочное письмо, мадемуазель Жубелин.

Валери взяла послание, не проявив к нему особого интереса. Ее мысли были заняты другим.

– Спасибо, мадам Барбье, – сказала она. – Не могли бы вы зайти на минутку?

Брюнетка прошествовала в комнату. По ее глазам Морис понял, что она посчитала его за нового друга Валери.

– Вчера я вас спрашивала, – продолжала Валери, – не живет ли в нашем доме мужчина по фамилии Дюпон.

– Да, и я ответила вам, что здесь таких нет, – Верно, но теперь взгляните, пожалуйста, на этот рисунок.

Мадам Барбье внимательно посмотрела на эскиз.

– Нет, – ответила она, – этого господина я у нас не видела.

– А где-нибудь еще? – спросил Морис.

– Да нигде. Я вообще его не встречала. – Хорошо ухоженным пальцем консьержка ткнула в портрет, – Такого человека нелегко забыть.

Затем она повернулась и вышла.

Погруженная в размышления, Валери смотрела прямо перед собой с альбомом в одной руке и письмом в другой.

Лишь бы поддержать разговор, Морис заметил:

– Хорошая была идея – показать эскиз консьержке. Вот если бы она узнала Дюпона! Однако я не хочу вас больше задерживать. Читайте спокойно ваше письмо.

Он тактично отвернулся, взял с кушетки свое пальто и надел его. Валери углубилась в послание так, что забыла о Морисе. Чтение продолжалось не более минуты.

«Вероятно, кто-то прислал соболезнование», – подумал Морис.

Теперь он уже решил подождать с рассказом о рукописи. Для этого еще завтра будет время.

Он откашлялся, и девушка взглянула на него.

– Так… ну, я пошел, – сказал он.

Она устало улыбнулась. Ему ужасно не хотелось с ней расставаться.

– Что вы собираетесь сейчас делать? – спросил он.

Она так пожала плечами, что он почувствовал, насколько ей необходимо остаться одной, и потому сказал:

– Все, до свидания, мадемуазель.

Ладошка, которая еще недавно была такой теплой, а теперь холодная как лед, очутилась в его руке.

– До свидания, месье Латель.

– Я позвоню завтра утром.

Он бы обрадовался, задержи она его: ему было приятно находиться в ее обществе. Неохотно подошел он к двери и уже взялся за ручку, как вдруг Валери схватила его за локоть.

– Ах, прошу вас… – тихо проговорила она.

Ее широко открытые глаза теперь были полны тоски. Она пошатнулась. Морис подхватил ее и повел к кушетке. Девушка упала на подушки и залилась слезами.

– Я вам солгала, – промолвила она. – Я… я не из газет узнала о смерти Даниеля. Мне сообщили это уже сегодня утром. Весь день я работала и не осмелилась никому произнести ни слова.

Морис молчал, чувствуя, что сейчас любые возражения неуместны.

– Я вздрагивала от малейшего шума. – Ее страдающее лицо было подобно бледной маске. – Сегодня в шесть утра мне звонили.

– Дюпон?

– Да. Он так и сказал: «Говорит Оноре Дюпон». Я еще спала.

– Какой у него был голос?

– Низкий… и…

– Заискивающий? Бархатистый?

– Да, правильно. Он заявил, что я единственный человек, с которым Даниель встречался после него. Правда, тут он заблуждался, ибо вы тоже…

– Это что-то новое, – заметил Морис. – Дальше!

– Видимо, он понял, что мне не ясны его желания. И сказал, что, если я ничего не знаю, мне нечего бояться. В противном случае я должна молчать, иначе со мной произойдет то же, что и с Даниелем. А потом он совершенно равнодушно заявил, что убил его. Вот и все. Затем он повесил трубку.

Морис снова снял пальто. Сигарета у него погасла, и он раздавил ее в пепельнице.

– И вы ему поверили? – спросил он.

– Конечно нет. Я подумала, что это неправда, но несколько раз звонила Даниелю, естественно, безрезультатно. Потом попыталась, позвонить с работы и тоже тщетно. Однако я все еще считала, что кто-то зло подшутил надо мной, пока в половине двенадцатого не передали сообщение по радио.

Остальное нетрудно было угадать. После подтверждения слов Дюпона его угрозы приобрели новое значение. Валери стала бояться.

– Я никому ничего не сказала, – закончила она.

– Кроме меня…

– Вы знали больше, чем я. Ведь я даже не предполагала, что нарисовала в альбоме Дюпона.

– Счастливый случай/ Иначе бы вы уничтожили эскиз.

Валери ничего на это не ответила. Она вынула из сумочки только что полученное письмо и протянула его Морису.

– Прочитайте.

На белом листе была всего одна строчка, написанная крупными печатными буквами красными чернилами:

Адрес на конверте вывели тем же шрифтом.

– Он хочет произвести на вас впечатление.

– Как и на Даниеля, – с горечью заметила Валери и добавила нежным тоном: – Пока вы сидели со мной, я чувствовала себя в безопасности. А как только пришло письмо и вы собрались уходить, – я перепугалась.

– Надевайте пальто и поедем ко мне, – предложил Морис.

– Куда?

– Ко мне. – И чтобы не создавать ложного впечатления, добавил: – Я живу вместе с девятнадцатилетней дочкой. Вы переночуете в ее комнате.

Пока Валери собирала в ванной туалетные принадлежности, Морис изучил письмо. Оно было написано авторучкой и вполне соответствовало его представлению о Дюпоне. Если полиция исследует его в лаборатории, наверняка выяснится, где и когда Дюпон купил такие бумагу и чернила. Значит, прибавятся новые данные, но все равно портрет Дюпона останется важнейшей уликой.

– Можно мне сохранить его до завтра? – спросил Морис, когда Валери, вернулась в комнату.

– Само собой разумеется.

Она причесалась и переоделась. На ее внешности не отразилось душевное волнение последних часов. Она выглядела свежей и юной. Ее длинные белокурые волосы эффектно лежали на бобровом воротнике твидового пальто.

– Вы удивительно чутки ко мне, – с благодарностью произнесла Валери.

– Это я должен благодарить вас… В конце концов, Даниель был моим другом.

Даже если бы Валери вообще ему не понравилась, он из чувства долга поступил бы так же. Или нет? Он сразу выбросил из головы эти мысли. Не стоит заниматься излишними умозрениями, они ни к чему не приведут. Лучше сосредоточиться настоящих перед ним проблемах.

Спускаясь этаж за этажом по лестнице, они слышали, как по громко работавшему телевизору в комнате консьержки передают последние известия.

Редкие капли дождя нарисовали темные пятна на сером тротуаре. Валери с Морисом поспешили к автомобилю. С раскрасневшимися от бега щеками и блестящими глазами Валери устроилась на переднем сиденье рядом с Морисом. Поток, машин буквально запруживал улицу. И только когда на ближайшем перекрестке загорелся красный свет, Морис умудрился вклиниться в нескончаемую колонну. В ту же минуту за ним пристроился чёрный «пежо».

Глава 6

Комиссар Фушероль важно восседал за своим письменным столом. Его жирная шея образовала розовое утолщение, над воротником рубашки. Казалось, что здесь он царствует, как неограниченный монарх, повелевая всеми, кто имеет несчастье попадать к нему в кабинет.

– Мадемуазель Жубелин, где вы провели прошлую ночь? – строго спросил он.

Он принял К сведению показания Мориса и Валери, прочитал рукописи Даниеля, а письмо и изображение убийцы забрал в качестве улик. И после всего этого он не мог придумать ничего лучшего…

– Месье Латель был так любезен, что пригласил меня к себе Домой, – ответила Валери.

– Ага!

Взгляд комиссара был столь красноречив, что Валери покраснела.

– Что вы хотите этим сказать?! – запротестовал Морис и тут же сообразил, что его возмущение только подчеркнуло двусмысленность ситуации. Он принудил себя продолжить спокойным тоном: – Мадемуазель Жубелин имела все основания не желать оставаться в одиночестве. Поэтому она охотно приняла предложение моей дочери переночевать в ее комнате…

…Это было не совсем так. По отношению к Валери Изабель повела себя очень холодно. Возможно, она инстинктивно почувствовала в ней соперницу, очаровавшую отца, который до сих пор жил только ради дочери. Пока Валери в кабинете Мориса читала рукопись Даниеля, Морис сделал Изабели упрек:

– Войди в ее положение, малышка. Ведь девушка теперь очень несчастлива. Не исключено, что даже жизнь ее в опасности.

К началу ужина атмосфера все еще оставалась напряженной. Естественно, сперва разговор крутился возле трагического события, но потом перешел на репетиции Изабели, ее учебу и планы. Валери оказалась такой дружелюбной и внимательной слушательницей, что враждебность Изабели почти улетучилась…

– …Я задал этот вопрос только для того, чтобы получить дополнительную информацию, – пояснил Фушероль. – Если бы вы не пришли сами, мадемуазель, мы бы вас вызвали. Любовная связь, да еще так тщательно скрывавшаяся…

– Напротив, мы с Даниелем ничего не утаивали от окружающих.

– Тогда неудивительно, что мы обнаружили у Морэ номер, вашего телефона. Я еще вчера послал кое-кого на улицу Гей-Люссака. Поэтому мне отлично известно, что вас сегодня ночью дома не было.

Зазвонил телефон. Фушероль пробормотал несколько слов в трубку и закончил разговор:

– Хорошо, спасибо. Это из лаборатории, – пояснил он. – На пистолете, обойме и патронах отпечатков пальцев нет. Либо вещи вытерты, либо работали в перчатках. Преднамеренное убийство!

– Потому-то преступник и оставил там оружие, – заметил Морис.

Комиссару, видимо, не понравилось, что кто-то другой в его присутствии смеет делать выводы. Он бросил на Мориса недружелюбный взгляд. Зато Валери он порадовал более милостивым обращением.

– Завтра ваш рисунок появится во всех газетах, – произнес комиссар. – Нам пришлют массу информации, – почти вся она будет ложной. Так всегда происходит. Однако, мы изучим каждое сообщение и найдем достоверные – при условии, что рисунок похож на оригинал:

– А я уж думала, что вы в этом засомневаетесь.

Валери протянула ему листок, на котором были сделаны несколько набросков. Помощник комиссара Совин и сам комиссар тоже послужили моделями. Портрет Фушероля несколько ему льстил.

– Ну, теперь вы верите, что изображение Дюпона похоже на него? – спросила Валери.

Комиссар изумился при виде самого себя на бумаге. Он остался доволен портретом не меньше, чем собственной персоной.

– Превосходно. Даже лучше, чем фото. Если парень увидит себя в газетах, он поймет, что пропал.

– А потому имя Жубелин ни в коем случае не должно связываться в печати с этим рисунком.

– Вы могли бы ничего такого не объяснять, – обиделся комиссар. – Я уже почти двадцать лет занимаю эту должность.

Антипатия, которую Морис и Фушероль с самого начала почувствовали друг к другу, в присутствии очаровательной Валери только усилилась.

– Можете не беспокоиться, мадемуазель, – заверил ее комиссар. – Ваше имя не будет упомянуто с этой штуковиной, – Фушероль помахал листком с изображением головы Дюпона, – парень все равно пропал. А зверь, которого преследует охотник, думает только о бегстве. – Он тяжело поднялся и выбрался из-за стола. – Теперь прошу вас пройти сюда.

С преувеличенной галантностью он подал ей руку, помогая встать, и так же за руку проводил в соседнюю комнату. На изящном запястье Валери его толстая розовая лапа с черными волосами выглядела почти непристойно.

– Совин!

Инспектор услужливо поклонился.

– Запротоколируйте показания мадемуазель Жубелин. Я еще побеседую с ней, когда вы закончите.

Совин подобострастно заюлил перед свидетельницей, обрадованный благосклонностью шефа.

Комиссар закрыл за Валери дверь и вернулся к своему письменному столу.

– Ну, месье Латель, значит, у вас от меня секреты, – проговорил он деланным тоном, дружеского упрека. – Вы, оказывается, сами любите поиграть в детектива?

– И небезуспешно, как видите.

– Лжете вы тоже небезуспешно… – Комиссар подмигнул. – Волнующая особа эта маленькая Жубелин.

– Вы чересчур далеко заходите, – со злостью бросил Морис. Его антипатия к комиссару уже переросла в отвращение. – Мне не хотелось в присутствии мадемуазель Жубелин вступать с вами в пререкания, но теперь, когда мы одни, я протестую против подобных высказываний. Да, она провела прошлую ночь у меня, но я уже объяснял, что с нами была моя дочь. Мадемуазель Жубелин не из тех девушек, с какими вы, вероятно, имели дело по службе.

– Да, да, только не волнуйтесь. – Жомиссар самодовольно улыбнулся. – Безусловно, я кое-что преувеличил. Но иногда приходится так поступать, чтобы получить требуемую реакцию.

– Это вам удалось, – заметил Морис и добавил дрогнувшим голосом: – Девушка действительно в порядке.

– Вы же знаете ее всего один день.

– Зато мы долго беседовали.

– Либо вы принимаете меня за дурака, – проворчал Фушероль без всякой неприязни, – либо вы и вправду очень наивны.

Не успел Морис ему возразить, как Фушероль заявил:

– Там кое-кто еще есть… – Пригласив Лателя подойти к двери, ведущей в коридор, он тихо приоткрыл ее. – Взгляните на эту женщину.

Морис увидел на скамейке у стены миниатюрную изящную даму лет шестидесяти. Она была одета в черное. Сложив руки на коленях, она с непроницаемым лицом сидела подчеркнуто прямо.

– Вот… вчера прибыла из Шатору.

– Это его мать?

– Да. Она вдова. Он был ее единственным ребенком.

– Единственный ребенок… – задумчиво повторил Морис.

Ему было нетрудно поставить себя на место матери, переживающей сейчас так же, как он, потеряв жену.

– Вы ее уже видели?

– Нет.

– А вы не знаете, какие у нее были отношения с сыном?

Фушероль подошел к письменному столу и взял пачку сигарет. Его враждебность немного уменьшилась.

– Хотите сигарету?

Казалось, Фушероль забыл о всех сделанных ему замечаниях. Он закурил и продолжил:

– В Морэ для нее заключался единственный смысл жизни, она так и не простила ему переезд из Шатору в Париж.

– Но ведь он был уже взрослым.

– Для матери ребенок всегда остается ребенком, – изрек Фушероль.

Снова Морис провел параллель с собой. Разве Изабель в его, глазах была взрослой женщиной? Но ей всего девятнадцать лет, она еще подросток. И вообще, Изабель – совсем другое дело.

– А такая мать-собственница, – заканчивал Фушероль свою речь, явно гордясь познаниями в области психологии, – любит изображать из себя мученицу. Повторяю, мадам Морэ не простила своему сыну то, что он уехал в Париж. Она не простит и тех, кто его переманил сюда. Она ненавидит всех, кто был ему близок здесь в Париже, считая что они оторвали от нее ребенка. Она ненавидит весь мир. – Сделав паузу, он добавил: – Поэтому в первую очередь ей я покажу портрет Дюпона.

– Но вы же не станете утверждать… Дюпон несомненно сумасшедший, это видно по всему.

– Да, сумасшедший, считающий себя мстителем, «Я уничтожу всех злых людей» – отличное название для криминального романа.

Но Мориса теперь заботило другое. Он думал о Валери. Пока Фушероль изливался по поводу душевнобольных и их преступных деяний, к нему пришла одна мысль.

– А вы не боитесь, что Дюпон станет мстить мадемуазель Жубелин? – спросил он комиссара. – Что, если он рискнет?

– Может, конечно, – ответил Фушероль, пытаясь выпустить кольцо дыма. – Жубелин – отличная приманка, на которую можно поймать любого разбойника.

– Приманка? Надеюсь, вы не собираетесь использовать мадемуазель Жубелин в этом качестве?

Фушероль, вроде бы не замечая возмущения Мориса, спокойно продолжал:

– Естественно, мы бы только выиграли, узнай этот парень, что его портрет получен от нее. Но я все же постараюсь, чтобы такая информация не просочилась прессу. Мы сделаем все, чтобы защитить девушку.

– Ну а если он убьет ее?

– Вот если убьет… если убьет… – Наконец Фушеролю удалось выпустить колечко дыма, но он разрушил его резким движением, вызванным вопросом Мориса, – Тогда я – пас… В конце концов, я не могу предоставить ей личного телохранителя или запереть в камеру… Никак не могу. – Он взмахнул сигаретой и обнадежил: – Однако я сделаю все, что в моих силах, Латель, и даже больше, чем повелевает долг. Остальное в руках божьих.

Он засеменил к окну и выглянул наружу. Большие часы на дворце Правосудия пробили двенадцать, Фушероль повернулся.

– Теперь уже поздно протоколировать ваши показания. Приходите, пожалуйста, завтра. – И добавил почти дружеским тоном: – Большое спасибо за помощь.

Морис вышел в коридор, озадаченный изменением настроения комиссара. Мадам Морэ сидела на том же месте. Женщина выглядела такой одинокой и убитой горем, что Морису захотелось проявить к ней участие.

– Извините, мадам. Я был другом Даниеля.

Она медленно повернула к нему маленькое худое лицо с торчащим острым носом и без всякого зла, но твердо ответила, пресекая дальнейшие попытки с его стороны:

– С друзьями моего сына я не хочу иметь дела.

Ресторан был переполнен. Негромкий гул голосов царил в дымном зале. Почти за всеми столиками сидели оживленно жестикулирующие мужчины. Многие пришли с портфелями, которые теперь лежали под стульями. На другой стороне улицы высился монументальный фасад дворца Правосудия, обнесенного решеткой с позолоченными остриями.

Валери привлекала к себе множество взглядов, но сама полностью их игнорировала. Ее внимание целиком поглощали расположенные на столе блюда, которые, по выражению Даниеля, она «грациозно заглатывала». Мориса не удивлял ее аппетит: из рукописи своего друга он хорошо о нем знал. Потому Латель и пригласил девушку в ресторан поблизости от набережной Орфевр, несмотря на ее заверения в том, что она совершенно сыта.

– К вам не очень придирались? – спросил он.

– Нет. Правда, мне пришлось подписать кучу бумажек.

– Фушероль снова вас допрашивал?

– Очень коротко. Мерзкий тип, – ответила она и насадила на вилку кусок колбасы.

– Вы видели мать Даниеля?

– Я встретилась с ней у двери, но мы не разговаривали.

Беседа постепенно замирала. Морис только ради приличия пытался поддерживать ее:

– Может, хотите сыру?

Она отказалась, зато охотно приняла предложение попробовать омлет «Сюрприз» на две персоны. Морис по ее настоянию тоже отведал это блюдо. Ему, несмотря на трагические обстоятельства, было приятно сидеть в ресторане рядом с Валери, и он чувствовал укоры совести.

– Вы должны идти на работу после обеда? – спросил он.

– Да. К сожалению, я не писатель, и кроме того у меня есть начальство.

– А, что вы собираетесь делать потом?

– Что я могу собираться делать? Домой отправлюсь.

– У вас здесь нет родственников?

– В Париже нет.

Они снова замолчали. Валери вплотную занялась десертом. И вдруг выронила ложку. Мороженое из вазочки брызнуло на кружевное жабо. Расширенными глазами она посмотрела на Мориса. Тот спросил ее встревоженным голосом:

– Что такое?

– Не поворачивайтесь.

Валери принудила себя улыбнуться, вытирая запачканный костюм.

– Что случилось? – повторил Морис.

– Дюпон… На улице… перед окном.

Морис замер.

– Чем он занимается?

– Ничем. Подсматривает.

– Он вас заметил?

– Не знаю.

– Не подавайте виду, что узнали его. Продолжайте есть.

Валери подчинилась приказу. Морис же наполнил стакан и начал обдумывать план действий.

Они сидели в дальнем углу переполненного зала, Ничего нельзя было предпринять. Если Морис встанет и зашагает к выходу, Дюпон убежит, и никто его не настигнет. Убийца прогуливался за дверью в нескольких метрах от Лателя, но был недоступен так же, как если бы стоял на другой стороне пропасти. Подобная ситуация могла встретиться только в романе.

– Желают ли господа кофе?

К ним подошел официант, и Морис воспользовался удобным случаем:

– Скажите, в ресторане есть запасной выход?

Его осенило при воспоминании об одной детективной повести.

Монета в один франк помогла официанту быстро понять вопрос.

– Есть, месье. Из мужского туалета ведет дверь в другой подъезд.

– Большое спасибо, – кивнул Морис и поднялся. – Пожалуйста, принесите даме кофе. – Обернувшись к Валери, он добавил: – Продолжайте спокойно обедать.

Морис не спеша направился к туалету. Как поступить? Позвонить в полицию? Попросить помощи у прохожих или просто наброситься на мерзавца?

Но времени на долгие раздумья не было.

Туалет… дверь… длинный темный коридор и выход на улицу.

Он вспомнил о Валери, о грозящей ей опасности и побежал.

Глава 7

К своему разочарованию, Морис попал из подъезда в тихий переулок. Куда повернуть, чтобы выйти к фасаду дома? В жизни все гораздо сложнее, чем в книгах.

Спустя какое-то время он выбрался все же на ту улицу, где располагался вход в ресторан. Поблизости никого не было.

Куда девался Дюпон?

Возможно, он прятался совсем рядом – в каком-нибудь подъезде или в одном из бесчисленных автомобилей, припаркованных у тротуара. Двое мужчин, оживленно болтая, вошли в ресторан. Морис тоже приблизился к двери. Заметив его, Валери кивнула и помахала ему рукой.

– Вы бы все равно не успели, – подавленно произнесла она. – Едва вы ушли, он сразу скрылся.

Теперь Валери успокоилась, но десерт остался недоеденным.

– Он нас выследил, – озабоченно добавила, она. – Он наверняка знает, что я была в полиции.

– Он подумает, что вас туда вызвали. Это вполне нормально.

– Но, увидев свой портрет в газетах, он может заподозрить взаимосвязь.

– Тогда он уже ничего не сумеет предпринять.

Морис изо всех сил старался успокоить Валери (и самого себя), приводя несокрушимые аргументы комиссара. Да и потом, Дюпон непременно хотел совершить именно идеальное убийство. Он не из тех сумасшедших, которые совершают преступления Когда угодно и где угодно.

– Пока вы не одна, вам нечего опасаться, – пояснил Морис. – Побудьте еще пару дней у меня.

– Нет, спасибо. Я больше не хочу вас стеснять. – И когда он запротестовал, она твердо продолжила: – Кроме того, я должна привыкнуть к ситуации.

– Тогда разрешите мне, по крайней мере, подвозить вас с работы домой.

– За это спасибо, – улыбнулась она и нежно прикоснулась пальцами к его руке.

В этом простом жесте заключалось столько тепла, что Морис совсем растаял. Официант принес Валери кофе.

– Сегодня же обо всем сообщу Фушеролю, – заявил Морис.

– Ну а мне пора на работу, – сказала Валери, посмотрев на часы.

Они вышли на улицу. Морис высадил Валери на Елисейских полях и поехал к себе.

Изабель сидела за письменным столом отца и под неодобрительным взглядом Милорда копалась в книжном шкафу.

– Где же «Сирано»? – бормотала она. – Жан-Люк разучивает сцену на балконе, а я должна подавать ему реплики. Потом мы отправимся в университет.

Морис пребывал в отличном настроении. А потому нашел книгу сам И протянул ее дочери.

– Ты просто неразлучна о Жаном-Люком, – заметил он.

– Жан-Люк замечательный парень.

– Я знаю. Совершенно выдающийся парень.

– Точно! Лучший из всех моих, друзей.

– А ты убеждена, что он питает к тебе только товарищеские чувства?

– Не будь таким недоверчивым, – улыбаясь ответила Изабель. Однако тотчас приняла серьезный вид и спросила: – Как прошла встреча с полицией?

– Хорошо.

Он передал ей лишь самое существенное, умолчав о появлении Дюпона перед рестораном, дабы не волновать ее. Но она, похоже, почувствовала, что отец не вполне откровенен.

– Ты действительно уверен, что Валери больше не грозит опасность? – спросила она.

– Я надеюсь на это. Но осторожности ради я сегодня отвезу ее после работы домой.

– Вы с ней тоже стали неразлучны, – заметила Изабель.

– Не болтай чепухи.

Он тотчас пожалел о резкости своего тона.

Изабель смущенно пожала плечами.

– Извини. Я… я только пошутила.

Звонок телефона прервал их беседу. Звонил Билли Брунель, коллега Мориса. Он хотел выяснить, нет ли чего нового о смерти Морэ. Морис отнекивался.

Изабель исчезла со своей книгой, а Милорд, с истинно кошачьим терпением дождавшись конца телефонного разговора, вспрыгнул на колени к своему хозяину.

– Благодаря полученной информации, – просвещал его Морис, – но главным образом – портрету, мы уже немного продвинулись вперед. Если бы Валери находилась сегодня под охраной двух опытных полицейских, Дюпону бы не удалось так легко смыться. Наверняка бы его задержали. Что ты на это скажешь?

Милорд поднял мордочку вверх и Старательно вытянул шею, ожидая, что хозяин его почешет. На вопрос он ответил вежливым мяуканьем.

– Если бы, к примеру, портрет Дюпона не поместили в прессе, полиция бы располагала тайным оружием. Дюпон не сомневался бы в своей безопасности, и нам снова мог представиться случай, подобный сегодняшнему.

Морис закурил сигарету и вдруг понял, что его рассуждения почти совпадали с рассуждениями Фушероля, которыми он лично возмущался. Разве не думал Латель о возможности использовать Валери как приманку?

Нет, разница все же была. Фушероль охотно бы подставил Валери после газетных публикаций/когда выяснилось бы, что портрет нарисовала она. Это разожгло бы чувство мести у Дюпона. Морис, напротив, хотел, чтобы Дюпон о Валери не узнал. Пока он не уверен в ее авторстве. Это было видно сегодня во время обеда. До сих пор Дюпон не имел причины мстить Валери.

Морис позвонил комиссару и изложил свои соображения.

– Теперь уже поздно, – заметил тот. – Рисунок уже разослан в газеты. Кроме того, я не думаю, что ваша идея даст желаемый результат. После сегодняшней вашей неудачи в ресторане Дюпон, вероятно, стал подозрительным.

– Так, – вздохнул Морис, положив трубку, – теперь он рад, что запросто сумеет свалить вину на меня, если произойдет несчастье.

Милорд пал невинной жертвой плохого настроения своего хозяина. Тот, так и не приласкав его, поставил на пол. Хлопнула входная дверь – это Изабель отправилась на свидание. Снова Морис подумал о том, что дочь скоро покинет его, уйдет с Жаном-Люком или с кем-то другим.

– И я останусь один.

Морис не позволил себе вспомнить о Валери.

Чтобы отвлечься, он начал сочинять обзор, который еженедельно публиковался в «Париж, стоп». Тема этой недели лежала под рукой: «Он умер как герой его собственного романа». Но Морис не выполнил своего намерения.

Взглянув на календарь, он с облегчением отметил, что ему пора явиться в издательство, дабы решить в последней инстанции, какая именно рукопись пойдет в печать и пополнит ряды криминальных романов. Этот визит он мог перенести и на другой день, но причина не сидеть дома была слишком уважительной, Редакция находилась на улице Миромениль близ Елисейских полей.

Все, начиная с телефониста»и заканчивая директором, только и мечтали там поболтать о трагическом происшествии: «Вы так дружили с ним, месье Латель».

Морис скрылся от любопытствующих в пустом кабинете, где его ожидали пять рукописей.

Первая принадлежала Фреди Сака, вторая братьям Вуанар, двум совсем спятившим авторам. Третья была написана очень живо и имела некоторые особенности изложения, сходные со стилем Даниеля. Рукопись производила на Мориса хорошее впечатление. Но только до десятой страницы: там он удивился в первый раз. На двадцатой Морис Почти уже не сомневался. А когда он прочитал окончание и стал просматривать рукопись с начала, то вскоре решил, что ему ничего не померещилось.

Четырнадцать дней назад Даниель по обыкновению пересказал ему содержание своего следующего романа «Жертва».

«Мне хотелось бы услышать твое мнение о сюжете».

Так вот, сюжет романа Даниеля полностью совпадал с содержанием рукописи, лежащей перед Морисом: И речь шла не о каком-то случайном совпадении. Содержание обоих произведений от начала до конца было-идентично.

Рукопись явно печаталась не на электрической машинке Даниеля. На это указывала неравномерность шрифта. Порой буквы были смазаны, порой стояли выше или ниже. Под заглавием красовалась карандашная надпись: «Пьер Кулонж».

Морис попытался вспомнить. Кулонж… Пьер Кулонж… Нет, не слышал о таком, решил он и зашагал по коридору в секретариат знакомиться со списком поступивших рукописей.

Информация о «Жертве» ограничивалась двумя строками. Рукопись была прислана накануне. Ее автор, Пьер Кулонж, жил в предместье Сен-Мартин, № 93.

Итак, Пьер Кулонж прислал роман, написанный убитым в тот же день Даниелем.

Глава 8

Все вечерние газеты поместили портрет Дюпона. Комиссар не стал сообщать, откуда он взялся, поэтому пресса высказывала самые фантастические предположения. Фушероль, как обычно, был очень сдержан. Газеты ничего не знали ни о визите Мориса в полицию, ни о рукописи Даниеля, ни об угрожающем письме.

За неимением лучшего материала, журналисты были вынуждены посвятить статьи личности убитого, его жизни и родственникам. Мадам Морэ, настигнутая фоторепортерами во дворе полицейского управления, походила на летучую мышь, ослепленную дневным светом.

Фушероль сдержал обещание, – сказал Морис, когда Валери появилась в дверях рекламного агентства с папкой рисунков под мышкой. – О вас в газетах ни слова. – И хотя у Мориса были на вечер другие планы, он все же спросил: – Не согласитесь ли со мной поужинать?

– Спасибо, у меня, к сожалению, нет времени. Я должна еще сделать срочную работу, к которой даже не приступала.

Валери похлопала рукой по своей ноше.

Они двигались в потоке людей, как всегда в вечерние часы спешивших по Елисейским полям к своим машинам. Прежде чем завести двигатель, Морис спросил:

– У вас хоть продукты есть дома?

Валери пожала плечами.

– И правда, лучше я здесь куплю.

Морису пришлось въехать обратно на стоянку. Черный «пежо», выруливавший за ними, тоже дал задний ход.

– Я быстренько управлюсь, – сказала Валери.

Она помчалась в кондитерскую, точно ночная бабочка, привлеченная ярким светом витрин. Морис положил согнутые руки на рулевое колесо и предался своим мыслям. С тех пор как он покинул издательство, чтобы не опоздать на свидание, «Жертва» не выходила у него из головы. Подобно мертвецу в пьесе Ионеску, рукопись принимала все большие размеры.

Хотя сперва Морис говорил себе, что эта история не может иметь решающего значения, теперь она казалась ему важнее всех остальных проблем.

– Так, вот и я, – произнесла Валери и положила внушительных размеров пакет на заднее сиденье рядом со своей папкой. – Для вас я тоже кое-что захватила.

Ужин вдвоем в ее квартире… Искушение было очень велико, и Морис с трудом заставил себя отказаться.

– К сожалению, я не смогу сегодня составить вам компанию.

Он не решился открыть ей правду. В конце концов, похожих произведений всегда было полно. Его опасения по поводу идентичности двух сюжетов постороннему человеку наверняка бы показались пустячными.

Он завел двигатель. Вслед за ними двинулся с места черный «пежо». Это бросилось Морису в глаза, поскольку «пежо» уже второй раз повторял его маневр. Вливаясь в общий поток автомобилей, он снова заметил «пежо» в зеркале заднего вида. Валери читала только что купленную газету.

На площади Конкорд черная машина по-прежнему ехала сзади. То же было и на бульваре Сен-Жермен.

– А в утренних газетах портрет тоже появится? – спросила Валери.

– Да. И вся Франция будет смотреть на Дюпона. Теперь дело его плохо.

Черный «пежо» больше не показывался в зеркале. Между Морисом и ним влезла еще одна машина. Морис так часто оборачивался, пытаясь разглядеть номер преследователя, что это не укрылось от внимания Валери.

– Кто-то за нами едет, – ответил он на ее вопрос.

– Кто же?

Он описал Валери машину. Заметив впереди справа тихую боковую улицу, Морис свернул туда. «Пежо» покатил следом.

– Быстро рассмотрите номер! – приказал Морио.

– 908-Y-75.

Время шло. «Хвост» был задержан красным светом и отстал. Когда они прибыли на улицу Гей-Люссака, то его уже не увидели.

– Поспешим.

Морис взял папку с рисунками и продукты. Они торопливо побежали по лестнице. Веселые цвета ее уютной квартиры создавали тут настоящий оазис спокойствия. Задыхающиеся от быстрого: подъема, они облегченно повалились в кресла. Остаток пути Валери промолчала, все время нервно оглядываясь назад. И теперь не могла уже удержаться от вопросов, которые вертелись у нее на языке.

– Это был Дюпон?

– Надо думать. Но ведь мы раздобыли номер его машины и сумеем выяснить его подлинное имя.

– Мы позвоним комиссару, да? – промолвила Валери.

Морис промолчал. Ему не хотелось объяснять, что он мало доверяет Фушеролю и предпочитает придерживаться собственных радикальных методов.

– Я знаю еще кое-кого из управления полиции, – наконец проговорил Морис. – Ему я, пожалуй, позвоню.

Он сразу застал своего знакомого и передал свою просьбу.

– Пара пустяков, – заявил тот. – Сегодня я уже не сумею добраться до картотеки, но завтра прямо с утра проверю.

– Завтра… завтра… – огорченно бормотала Валери, утешаясь шоколадным тортом.

– Конечно. Ну а Фушероль… его просто нет сейчас в кабинете, – заметил Морис. – Вы не хотите поехать ко мне?

Валери показала на толстую цепочку для входной двери.

С ней мне никто не страшен.

Только ни в коем случае никому не открывайте, – попросил он.

Валери пообещала, и Морис удалился. Причем с большим сожалением. На улице машин еще прибавилось.

Около часа потратил он, чтобы добраться до предместья Сен-Мартин. По дороге Морис заехал в табачную лавку купить сигареты – в последние дни он курил больше обычного – и позвонил оттуда Изабели.

– Не жди меня к ужину, – предупредил он. – Я приеду поздно.

– Так я и подумала. – И язвительным тоном она добавила: – Ты, конечно, у своей Валери.

– Моя Валери, как ты любишь ее называть, уже дома, а я на пути в противоположный конец города, у меня там дела…

Через добрых полчаса он дотащился до Больших бульваров. Отыскав стоянку для машины, дальше он пошел пешком. В предместье Сен-Мартин жизнь кипела вовсю. Начался неприятный моросящий дождь. Прохожие заспешили. Сквозь закрытые окна переполненного кафе просматривались расплывчатые силуэты посетителей. В сумеречном свете казалось, что они сидят в аквариуме.

Чем ближе подходил Морис к дому № 93, тем больше сомневался в целесообразности своего предприятия. Либо Пьер Кулонж неповинен и сможет объяснить загадку в двух словах (бывают такие случаи, подобные убийству в запертой комнате, где применяется самый простой трюк), либо он признается в плагиате и объяснит, как Это произошло.

А если Кулонж и был Дюпоном? Если они оба одно и то же лицо? Морис остановился посреди тротуара, не обращая внимания на толкавших его прохожих.

Почти невероятным казалось предположение, что убийца был столь неосмотрительным. Правда, от сумасшедшего всего можно ожидать. Ведь каждый помнил опасного преступника, который год назад сам себе Дал прозвище «Душитель». Многие газеты получали от него письма. К примеру, он был похож на Дюпона, и последний подсознательно приучил себя к мысли о преступной стезе. Теперь рассуждения Мориса перешли в область криминалистики.

Погруженный в раздумья, он медленно продолжал свой путь. Может, в доме № 93 предместья Сен-Мартин не окажется никакого Пьера Кулонжа.

Он прошел через полуоткрытую калитку ворот в мрачный, неровно замощенный двор. Кусок волнистого картона закрывал разбитое окно комнаты консьержки. Громоподобный звук телевизора перекрывал крики грудного ребенка.

«Сначала спрошу», – подумал Морис и постучал по раме.

Дверь открылась. Кругленькая женщина лет пятидесяти появилась на Пороге и дружелюбно произнесла:

– Что вы желаете?

– Месье Пьер Кулонж здесь живет?

– Да, но он еще не вернулся.

Морис достал из кармана монету, чтобы сделать женщину разговорчивее.

– Вы разрешите мне…

Движением подбородка он указал на ее комнату.

– Подождать у меня? – закончила она фразу. – Пожалуйста. – И отступила, давая ему дорогу.

У нее была пышная, но хорошо сохранившаяся фигура. В уголках очень живых маленьких глаз при улыбке появлялись морщины, а волосы с проседью были связаны узлом на затылке. На ней был дешевый, но чистый пестрый рабочий фартук и серая вязаная кофточка. В комнате оказалось тоже необычайно чисто.

– Он часто приходит домой поздно? – спросил Морис, чтобы поддержать разговор.

Когда как.

– Я слышал, что он писатель…

– Во всяком случае пишет постоянно и даже переутомляется. А это для здоровья вредно.

– Он любит свою писательскую работу? – продолжал Морис.

– Ну, если бы он занимался только ею…

Внезапно распахнулась стеклянная дверь, и в комнату вошел высокий крепкий молодой человек лет двадцати пяти – тридцати.

– Добрый день, тетя! – начал он звонким голосом, но, заметив Мориса, смутился. Его тонкое лицо, обрамленное густыми каштановыми волосами, плохо гармонировало с мускулистым телом. Во взгляде, читался немой вопрос.

– Господин ожидает тебя, – объяснила консьержка. – Увидев, что Морис растерялся, она добавила, обращаясь к нему: – Вы хотели поговорить с моим племянником?

– Конечно, если он Пьер Кулонж.

– Да, это я, – подтвердил молодой человек и снял плащ. – Мадам Брионне – моя тетя.

– Я лектор при издательстве Фонтевро. – Морис решил не открывать своих карт. – Сегодня после обеда я читал вашу рукопись.

– Мою рукопись? Какую именно?

– «Жертву».

Молодой человек смотрел на него непонимающе.

– Читали сегодня «Жертву» у Фонтевро?

– Да. Ведь вы ее туда прислали.

– Нет, это сделала я, – призналась мадам Брионне с дружеской улыбкой.

– Как? Что ты натворила?!

– Я отправила ее вчера после обеда.

– Не спросив меня? Ты с ума сошла!

– Но я… я не со зла, просто хотела доставить тебе удовольствие.

– Да это безумие! – Кулонж страшно разозлился. – И что тебе взбрело в голову? Так не следовало поступать. Ты только скомпрометировала меня.

Его тетка готова была заплакать. Она повернулась к Морису.

– Он бы сам не решился.

Кулонж тоже обратился к посетителю как к посреднику:

– Войдите в мое положение. Как бы вы отреагировали, если бы написали роман, а кто-нибудь, не спросив вас, послал его в издательство?

– Разве вы имеете особую причину не предлагать свое произведение Фонтевро? – удивился Морис.

Кулонж пожал плечами и вынул из кармана пачку сигарет. Морис заметил, что он слегка успокоился.

– Так вы уже прочитали «Жертву»… – начал Кулонж.

Внезапно он показался Морису очень юным. Теперь перед Морисом стоял робкий высокий парень, со страхом ожидающий приговора.

– Как она вам?

– Это превосходный криминальный роман.

– Превосходный криминальный роман, – повторил молодой человек, будто не веря своим ушам. – И вы полагаете, что его можно напечатать?

– После небольшой обработки наверняка.

Кулонж засиял от радости.

– Тетушка, что ты на это скажешь? Мой роман будет издан у Фонтевро.

Сложив руки, с выражением восторга на лице, мадам Брионне выслушала эту новость. Мориса все это чуть не сбило с толку. Он решил рубить сплеча.

– К сожалению, имеется одно препятствие, – заявил он, – Этот роман принадлежит Даниелю Морэ.

В мгновение ока Кулонж помрачнел.

– Но ведь Морэ-то умер, – возразила мадам Брионне. – Тут уже ничего не поделаешь.

– Именно потому, что он умер, я и пришел сюда, – пояснил Морис. – Вы не улавливаете связи?

Глава 9

В тягостном молчании племянник и тетка уставились на Лателя.

– Неужели вы действительно поверили, – продолжал Морис, – будто я притащился сюда только для того, чтобы сообщить вам свое мнение о романе?

– Ничего подобного я не думал, – ответил Кулонж. – Или вы считаете меня за круглого дурака? – Он повернулся к мадам Брионне. Гнев его улегся. – Ну вот, неудача. Правда, у Фонтевро так и должно было произойти.

Тетка расплакалась. Он успокаивающе похлопал ее по плечу.

– Не переживай, все не так уж плохо.

Удивленному Морису показалось, что совесть Кулонжа не мучила. Морис начал догадываться об истинном положении вещей.

– Так и должно быть, – с горечью повторил Кулонж. – Если постоянно пишешь для других, то, естественно, мечтаешь когда-нибудь увидеть книгу под своим собственным именем.

– Это вы написали «Жертву» для Морэ?

– Конечно. И если бы вы этого не знали, вас бы, вероятно, здесь не было, – ответил Кулонж и с иронией добавил: – Лебединая песня Даниеля Морэ! Даровая находка для издательства. Нет лучшей рекламы, чем хорошее убийство.

«Ага, – подумал Морис, – Кулонж, видимо, решил, что я стану уговаривать его остаться в последний раз анонимным автором, как всегда было до сих пор». Значит, на Даниеля работал «писатель-призрак». Великий Даниель Морэ не сам сочинял свои удачные романы. Морис всегда презирал подобные махинации и не мог простить такого Даниелю. Он устыдился за него, и разочаровался. Их дружба, оказывается, была построена на совершенно фальшивых предпосылках.

– Когда я услышала по радио, что месье Морэ умер, – объяснила мадам Брионне племяннику, – то сказала себе, что теперь он уже не сможет воспользоваться твоей книгой. Я решила, что наступил благоприятный момент и тебе попытать счастья. Взяли из твоей комнаты рукопись, написала под заголовком твое имя и отправила в издательство.

Подробности подтверждались. Мадам Брионне, похоже, говорила правду. Морис огорчился. Он приехал разоблачить Кулонжа как обманщика, а взамен встретил жертву грязных махинаций.

– Вы можете это доказать?

– Что? – не понял Кулонж.

– То, что именно вы автор «Жертвы».

– Конечно. У меня наверху припрятан черновик рукописи.

Кулонж только теперь заметил, что не все так, как ему показалось сначала.

– Но вы бы не пришли сюда, если бы не знали обо мне, – произнес он задумчиво.

– Я не был уверен, – ответил Морис. – Вы неправильно поняли меня. Если «Жертву» действительно написали вы, она должна выйти под вашим именем.

Теперь Кулонж совсем растерялся.

– Кто вы, собственно говоря?

– Друг Даниеля Морэ. Он изложил мне фабулу этого романа за несколько дней до смерти. Мое имя Морис Латель.

– Латель… критик и писатель?

– Да.

– Я всегда читаю ваши заметки в «Париж стоп», и у меня собраны все ваши произведения. Я крайне польщен, правда – это для меня большая честь…

Кулонж запутался в своих излияниях. Морис выручил его из затруднительного положения:

– Покажите, пожалуйста, ваши черновики.

Они вышли из комнаты консьержки. Смущенная мадам Брионне осталась сидеть со слезами на глазах. На лестничной клетке пахло стираным бельем. Шагая через две ступеньки, Кулонж извинялся перед Морисом:

– У нас не слишком изысканное помещение. Я постоянно живу здесь. Тетя меня вырастила.

– У вас есть еще какая-нибудь профессия?

– Я банковский служащий.

– Давно вы стали работать на Морэ?

– Уже четыре года. «Жертва» – шестой криминальный роман, который – он получил бы от меня.

Шесть романов за четыре года – почти половина того, что появилось за это время под именем Даниеля.

– Черновики я сберегаю. Они все сохранились.

Комната® была такая маленькая, что между кроватью и шкафом, заполненным книгами, оставалось только место для письменного стола, на котором стояла пишущая машинка.

«На ней он, вероятно, напечатал „Жертву”», – подумал Морис и отодвинул стул, чтобы протиснуться между кроватью и столом.

Состояние шрифта йодтвердило его предположение. Кулонж, балансируя на табуретке, рылся в коробке, красовавшейся сверху на шкафу. Не поворачиваясь, он протянул Морису темную клеенчатую тетрадь.

– Пожалуйста.

Обыкновенная толстая ученическая тетрадь, исписанная четким почерком. Поправки и замечания на полях, равно как и вставки на вклеенных листах, убедили Мориса, что это настоящий черновик.

– А здесь и другие, – сообщил Пьер Кулонж, выкладывая на стол еще пять пыльных тетрадей.

Морис перелистал их – черновики пяти романов, вышедших под именем Морэ. Причем каждый из них, благодаря своей оригинальности, пользовался огромным успехом.

Даниель ограничивался тем, что просто перепечатывал на электрической машинке рукописи, полученные от фактического автора, работавшего на него. Иногда он заменял некоторые слова и фразы.

– Каким образом возникло ваше соавторство? – спросил Морис.

– Морэ был клиентом в моем банке. А когда я написал свой первый криминальный роман, то, естественно, не знал, годится ли он. Тогда я набрался мужества и посоветовался с Морэ. В ту пору я уже читал его произведения.

Морис с Кулонжем уселись рядышком на край кровати. В комнате было холодно.

– Дней через восемь Морэ сообщил, что мой роман очень хорош, но в нем много огрехов, устранить которые может только специалист. Он объяснил, что бессмысленно посылать его в издательство. И предложил продать роман ему. Я, конечно, был счастлив.

Морис вытряхнул из пачки сигарету. Он слушал внимательно. Кулонж тоже закурил.

– И потом я уже все время работал для него.

– Сколько же он вам платил?

– Тысячу франков за книгу объемом в триста страниц. Это хорошая сумма. А за те, что были экранизированы, – гордо добавил Кулонж, – он добавлял еще по тысяче!

Мориса страшно удивило то, что молодой человек не имел ни малейшего понятия, как гнусно его использовали. Что такое тысяча или две тысячи франков, если Даниель за экранизацию получал многие сотни тысяч?

– Вы не пробовали освободиться от него? – спросил Морис, – Или хотя бы раз опубликоваться под собственным именем?

– Да пытался пару лет назад. Чтобы не быть некорректным, я предупредил об этом Морэ.

Чтобы не быть некорректным! Такое выражение в связи с Даниелем теперь показалось Морису по меньшей мере странным.

– И он вас, конечно, остановил?

– Да. Во-первых, заявил, что неизвестному автору крайне трудно найти издателя. А Фонтевро вообще не связывается с незнакомцами. Во-вторых, если мою рукопись не примут, то и он, естественно, не сможет ее купить. Пожелай я слишком многого, и вообще все потеряю. Но остальное, за исключением этого, – Кулонж сделал фаталистический жест, – остальное было в порядке.

– Никто из ваших друзей не советовал вам пробиваться самому?

– Никто, кроме тети, и не мог ничего посоветовать. Морэ предупредил, чтобы я помалкивал. А тетушке безразлично, как я пишу, – она в любом случае будет считать меня гением. Вы же видели, что она всё проделала тайком.

– Не упрекайте ее, а поблагодарите за то, что хотя бы одна книга выйдет под вашим именем.

– Под моим именем? Наравне с вашими произведениями? – Пьер Кулонж не мог поверить в такое счастье. – Значит, не все пропало!

– Да.

Но, говоря это, Морис думал совсем о другом. Несколько лет назад он познакомился с человеком, которого ценил за его честность, откровенность и прекрасные душевные качества. Их связывала искренняя дружба. А смерть уничтожила не только этого человека, но и ложное представление Мориса о нем.

– Почему его убили?

Вопрос Кулонжа заставил Мориса вздрогнуть.

– Что это за тип, портрет которого появился в газетах? – продолжал спрашивать Пьер.

Морис не собирался доверяться Кулонжу и потому уклончивым жестом дал понять, что ни о чем не знает. Ему не хотелось больше разговаривать о Даниеле – ни о его смерти, ни о его жизни. Внезапно он почувствовал себя очень скверно.

Они молча спустились вниз, а когда вошли в комнату консьержки, мадам Брионне беседовала с какой-то квартиранткой. Обе женщины стояли к Морису спиной.

Квартирантка обернулась, и Морис увидел ее лицо.

Покинув изумленного Кулонжа, он бросился ей навстречу.

Глава 10

– Что вы здесь делаете, Валери?

Казалось, этот вопрос удивил ее больше, чем присутствие Мориса в чужом доме.

– Об этом нужно вас спросить, – ответила она, бросив любопытный взгляд на Кулонжа, который появился вслед за Морисом. – Вы же звонили мне.

– Что?!

– Да-да, вы заявили, что я должна приехать сюда.

– Ничего подобного.

По знаку племянника мадам Брионне потихоньку вышла. Кулонж удалился за ней, осторожно прикрыв дверь.

– Между прочим, вы знаете мой голос, – заметил Морис.

– Но не по телефону. К тому же вы говорили очень тихо, да еще шум в кафе мешал.

– В кафе? Значит, вы снова выходили из дому?

– Нет, не выходила. Это вы звонили мне из кафе.

Было от чего прийти в бешенство. Морис призвал себя к спокойствию.

– Итак, давайте по порядку. Когда поступил звонок?

– Примерно через полчаса после вашего ухода. Вы сказали дословно следующее: «Пожалуйста, приезжайте скорее к Пьеру Кулонжу в предместье Сен-Мартин, 93. Я буду, вас ждать там».

– Вам знакома эта фамилия?

– Нет.

– И все же вы примчались?

– Похоже, дело у вас было срочное.

– Какой легкомысленный поступок с вашей стороны!

– Я же вам Доверяю.

– Но ведь я не звонил! – воскликнул Морис, – С вами беседовал кто-то другой.

«Да, и наверняка Дюпон», – добавил он про себя. Но зачем? Зачем он послал сюда Валери?

На этот вопрос Морис не мог ответить. Он попытался проанализировать события. Дюпон проследил его до предместья Сен-Мартин. Заметил, как он вошел в дом № 93, и понял, что Морис отправился к Пьеру Кулонжу. Значит, Дюпон знал о связи между Кулонжем и Даниелем. Ему было известно о Кулонже так же хорошо, как о Валери и как о своей будущей жертве – Даниеле. Валери, сама того не подозревая, предоставила сейчас важное доказательство. А если и Кулонж сумеет подтвердить догадку Мориса?

Молодой человек курил, расхаживая взад и вперед перед домом, Морис жестом попросил его вернуться. В комнатке консьержки он познакомил Пьера с девушкой.

– Наша общая с Морэ знакомая, – объявил Морис не совсем искренне. – Соавтор Даниеля. Он живет здесь со своей теткой.

– Она пошла к соседке, – пробормотал молодой человек.

Его немного смущало присутствие Валери.

В двух словах Морис объяснил ему, о чем шла речь.

– Если я уже встречал этого парня, – заявил Кулонж, выслушав Мориса, – то, конечно, узнаю его по портрету в газете.

– Возможно, ваша тетя его видела? Поинтересуемся. Она уже читала вечерние выпуски?

– Обычно тетушка покупает только утренние газеты.

В вестибюле снова раздался стук женских каблучков. С растрепанными волосами и глазами, полными страха, в комнату ворвалась Изабель. Она бросилась в объятия к отцу.

– Папа! Ты здоров?

С врачебной сумкой в руках за ней серьезно выступал Жан-Люк.

– Только не надо волноваться, – изрек он.

Однако вокруг него были не взволнованные, а скорее озадаченные лица.

– Все в порядке, все в порядке, – успокаивал Морис дочь, прижимая ее к себе.

– Я так за тебя боялась! – еле выговорила Изабель. – Прямо дрожала вся.

– Но со мной ничего не случилось.

– Давайте я осмотрю вас, – сказал Жан-Люк, не желавший отказываться от роли спасителя человечества, – После несчастных случаев последствия часто обнаруживаются только спустя время…

– После несчастных случаев? – повторил Морис. – Вам сообщили, что со мной произошел несчастный случай?

– Да, Был такой звонок.

Итак, трагикомедия продолжалась. Изабель с Жаном-Люком на улице Кошуа репетировали сцену из «Сирано», когда задребезжал телефон. Мужской голос – большего Изабель не смогла вспомнить – заявил, что ее отец потерпел аварию в предместье Сен-Мартин. Его, мол, внесли в комнату консьержки.

– Затем трубку положили. Я чуть не упала в обморок. Слава богу, со мной был Жан-Люк.

– К счастью, я приехал на машине. Благодаря этому мы смогли быстро добраться.

Жан-Люк недоверчиво осмотрел Валери и Кулонжа.

– Если это чья-то шутка, то должен сказать, что я считаю ее пошлой.

– С мадемуазель Жубелин поступили точно так же, – заметил Морис. – Она прямо перед вами примчалась.

Какую цель преследовал убийца таким бессмысленным, на первый взгляд, поступком? Просто хотел позабавиться? Или пытался продемонстрировать свою активность? А может, его действия были эффективным шахматным ходом, мотивы которого еще не ясны?

Тема разговора истощилась. Каждый чувствовал себя не в своей тарелке.

– Знаете, нам не следует потакать во всем этому типу, – энергично заявил Жан-Люк.

Пьер Кулонж поддержал его:

– Да-да, наверное, именно этого он и добивается.

Но такое объяснение тоже не было логичным.

Стараясь рассеять тревогу замерших в безмолвии женщин, Морис произнес:

– Надо немедленно оповестить Фушероля.

Валери с сомнением показала головой и кивнула на часы, стоявшие на буфете. Было двадцать две минуты десятого.

– Комиссар круглые сутки находится на посту, – возразил Морис. – И потом, у меня есть номер его домашнего телефона. Откуда здесь можно позвонить?

– Напротив, из пивной, – ответил Кулонж.

– Подождите, я скоро вернусь, – сказал Морис.

В высоком сводчатом вестибюле эхо повторило его шаги. Выбравшись на улицу, он с наслаждением вдохнул свежий воздух. Машин и прохожих заметно поубавилось, многие учреждения уже закрылись. На другой стороне перед ярко освещенными окнами бистро стояла машина Жана-Люка, словно спрыгнувшая сюда со страниц юмористического журнала.

Морис перешел улицу и уже собрался открыть дверь заведения, как вдруг заметил черный «пежо»: он медленно проплыл мимо. У машины был номер 908-Y-75.

Морис замер в ожидании катастрофы.

«Пежо» замедлил ход и остановился возле дома 93. Задняя правая дверца открылась, и оттуда появилась массивная фигура комиссара Фушероля. Он поспешил ко входу и пропал в темноте. Машина покатила дальше.

Торопливыми шагами Морис вернулся в дом. Он догнал комиссара, когда тот уже переступал порог комнаты консьержки.

– Ну, что у вас стряслось? – проворчал он, повернувшись к Морису, и добавил: – Неужели дело столь важное, что без меня никак нельзя было обойтись?

– Могу только сказать, что лично я вас не вызывал, – заявил Морис.

Комиссар удивленно посмотрел на него, затем надменно покачал головой.

– Немедленно отвечайте, месье Латель, – приказал он, – вы звонили мне с просьбой как можно скорее приехать сюда? Да или нет?

Валери со вздохом опустилась на стул, Изабель нервно улыбнулась. А комиссар насупился и покраснел.

– Я попросил бы не смеяться надо мной, – резко бросил он.

– Попросите об этом Дюпона, – заметил Морис.

Неожиданно появилась мадам Брионне. Она вошла так же тихо, как и выходила.

Своими зоркими глазами она сразу увидела конверт в почтовом ящике на внутренней стороне двери.

– Еще недавно его здесь не было, – промолвила она.

На конверте не значилось ни адреса, ни фамилии отправителя, и он не был заклеен. В нем лежал только один лист бумаги: страница из «Криминалистики», на которой было напечатано интервью с Даниелем Морэ. Бросался в глаза крупный заголовок:

Слово «убийца» кто-то зачеркнул красными чернилами, а сверху написал «полицейский».

Глава 11

Тусклый сумеречный свет наполнял комнату. Изабель с Жаном-Люком уже в десятый раз слушали магнитофонную запись сцены из «Сирано». Вторая половина дня проходила уныло. Милорд вылизывал мягкие лапки розовым язычком.

Не то чтобы серьезный голос Жана-Люка, доносившийся из динамика, был неприятен, просто он совсем не подходил к образу Сирано, равно как и Пердикана. Морис закрыл дверь своего, кабинета.

За прошедшие три дня Дюпон ничем не проявил себя. Вероятно, причиной тому послужило распространение его портретов во Франции и пограничных с ней странах. Таково, во всяком случае, было мнение Фушероля. Его отдел буквально затопили присланные сообщения, и теперь все сотрудники занимались их проверкой.

– Послушайте, – резко заявил комиссар Морису, когда тот сетовал на медлительность расследования дела, – у нас все происходит по-другому, чем в ваших криминальных романах. В профессии полицейского прежде всего требуется терпение.

Недавняя трагикомическая история не обескуражила его.

– Идиотская выходка безумца, играющего с огнем, – сказал он.

Морис не совсем разделял такое мнение, Конечно, Дюпон был сумасшедшим, но разве, несмотря на это, он не проявлял постоянно удивительную осмотрительность и логику?

«Дюпон был из тех ненормальных, которые на первый взгляд кажутся вполне полноценными людьми», – писал Даниель.

«Кровавым безумием» называли Дюпона газеты, до сих пор помещавшие на первых страницах статьи о Морэ.

Фушероль больше не считал нужным держать в тайне ранее замалчивавшиеся обстоятельства. Теперь общественность знала обо всем. Рукопись Даниеля появилась в печати, некий психиатр объявил убийцу шизофреником, а еженедельники опубликовали интервью из «Криминалистики». Морис Латель, «критик и выдающийся автор криминальных романов, верный друг жертвы», тоже не был забыт. В архивах отыскали старые фото, запечатлевшие его с Даниелем на приемах или вечеринках.

Благодаря этому Морис попал в центр всеобщего внимания. Фонтевро торопил его, просив поскорее закончить очередной роман, дабы получить прибыль от бесплатной рекламы. Со всех сторон к Морису сыпались заказы на статьи, однако он не очень интересовался работой, его мысли постоянно отвлекались. Сидя за письменным столом, он начинал думать о Даниеле, Кулонже, Дюпоне, Фушероле, а чаще всего о Валери.

Теперь они виделись каждый день. Якобы для ее охраны он встречал девушку после работы в шесть часов и шел с ней ужинать. Казалось, ресторан он выбирал случайно, но на самом деле выбор этот тщательно обдумывался. Затем они шли к Валери домой и некоторое время проводили вместе. Его визиты изо дня в день удлинялась. Например, накануне он несколько часов молча наблюдал, как она рисовала. Они все больше сближались друг с другом. Морис безумно радовался тому, что Валери, по ее словам, не любила Даниеля.

– Да, мой друг, – заявил он Милорду, – таковы наши дела.

Кот, прыгнув на свое любимое кресло, обосновался там и теперь внимательно прислушивался к словам хозяина. Зазвонил телефон.

– Алло, Латель?

– Да.

– Это Фушероль. Вы мне нужны. У вас найдется сейчас время?

– Да.

– Не смогли бы вы подъехать к полицейскому участку в Бьевр?

– Охотно. Вы уже там?

– Нет, только выезжаю.

– Есть что-то новое?

– Вы все узнаете на месте.

Комиссар положил трубку. Морис страшно разволновался. Вероятно, опять произошло непредвиденное. До шести часов осталось не так много времени на свидание с Валери он сегодня не успеет. Морис позвонил ей на работу и все объяснил. Через несколько минут он уже ехал в машине. Из-за того, что небо сплошь заволакивали тучи, сумерки наступили раньше обычного.

Круглая лампа молочного стекла, похожая на белый леденец, приклеенный к потолку, освещала мрачное помещение участка. Трехцветный плакат на стене призывал французскую молодежь овладевать Военными специальностями.

Лейтенант полиции предложил посетителям два неудобных стула, а сам, наполненный сознанием собственной значимости, уселся за письменный стол.

– Здесь у меня результаты нашего расследования, – заявил он, хлопнув ладонью по папке. – Можете распоряжаться ими.

Фушероль прибыл сюда незадолго до Мориса и еще не успел ознакомиться с документами. Недовольно скривившись, он сказал офицеру:

– Сперва сами сделайте краткий обзор.

– Расследование проводилось до июля прошлого года. Конкретнее, до двенадцатого числа.

Точность оказалась неотъемлемым свойством лейтенанта, который перед беседой наверняка внимательно изучил бумаги.

Пятнадцать месяцев назад в воскресенье после обеда в Бьевре случилось происшествие, взволновавшее весь округ. Некий Давид Шнеберг был убит на своей вилле. Шестидесятивосьмилетний старик владел кожевенным предприятием на площади Оперы в Париже. После смерти жены он жил один.

Девушка-служанка нашла его труп в понедельник утром.

– Разве она жила не на вилле?

– Да нет, на вилле. Но по воскресеньям она всегда уезжала к родственникам в Сен-Уан. Алиби в порядке.

– Время преступления?

– По мнению судебного врача – воскресенье, между четырнадцатью и восемнадцатью часами.

– Орудие убийства?

– Череп пробит тупым предметом.

– Каким именно?

– Его не обнаружили.

– Мотив?

– Неизвестен.

Вопросы Фушероля были коротки и немногочисленны. Они касались только существа дела. Морис увидел комиссара в совершенно новом свете.

«Зачем, собственно говоря, он попросил меня сюда приехать?» – думал Морис. Оба случая, казалось, не имели ничего общего.

Так ничего и не сообразив, он вынужден был ограничиться ролью слушателя.

– Что-нибудь украли? – спросил Фушероль.

– Это не было установлено. Давид Шнеберг сам вел свои дела. Каждое утро он уезжал в Париж, а вечером возвращался в Бьевр. Если он и хранил дома крупные суммы или ценные вещи, то об этом никто не знает.

– Друзья, знакомые у него были?

– Увы, нет, он жил очень замкнуто.

– Любовницы?

– Тоже нет. После смерти жены он стал предпочитать выпивку.

– Подозреваемые?

– Свидетель заметил поблизости неизвестного за рулем «ягуара». Опознать его не удалось. – Полицейский развел руками, выражая свое сожаление. – Преступление до сих пор не раскрыто.

Фушероль иронически посмотрел на Мориса.

– Идеальное убийство или случайное стечение обстоятельств, благоприятных для преступника? Что это: особо выдающееся злодейство, или ему просто повезло? Подходящий случай для возобновления спора между Дюпоном и Морэ.

Морис промолчал. Лейтенант вежливо улыбнулся.

– Хорошо, – буркнул Фушероль. – Давайте перейдем к вашему свидетелю.

– Маноло Санчес, тридцати семи лет, испанский подданный, по профессии каменщик, проживает в Бьевре, – читал лейтенант протокол. – Женат, отец четверых детей, репутация хорошая. Здесь записаны показания, которые он дал в день, когда было открыто преступление.

Комиссар бегло посмотрел бумагу, отпечатанную на машинке, и протянул ее Морису.

– Ознакомьтесь.

Показания Маноло Санчеса, сформулированные участковым полицейским, выглядели сухими и безличными.

– Ну и что, узнал? – спросил Морис.

Полицейский кивнул.

– Да, вчера в газете. Санчес в коридоре. Позвать его?

– Да, немедленно, – ответил Фушероль и поднялся.

Полицейский подошел к двери и крикнул:

– Маноло Санчес!

В комнате появился темноволосый мужчина маленького роста с мохнатыми бровями и обветренным лицом. На нем была тесная праздничная одежда.

– Санчес, – произнес лейтенант, – расскажите, пожалуйста, комиссару то, что уже успели рассказать мне.

Испанец с серьезным видом развернул газету, которую держал в руках, положил ее на стол и проговорил с сильным испанским акцентом:

– За рулем «ягуара» сидел вот он!

Толстым опухшим пальцем Санчес ткнул в портрет Даниеля Морэ.

Глава 12

Если бы флаг на плакате начал вдруг развеваться по ветру, Морис изумился бы не больше.

– Да, это был он, могу поклясться! – повторил Санчес.

Испанца поблагодарили, и он удалился, преисполненный чувства собственного достоинства и вполне уверенный в своем утверждении.

Комиссар закурил сигарету.

– Ну, Морис Латель, как вы это объясните?

Морис же вообще ничего не мог объяснить. Его мозг просто не работал. Не появись в газетах сообщений о смерти Даниеля, каменщик, вероятно, никогда бы не увидел его портрета. Таким образом, убийство Морэ дало возможность выявить его связь с другим преступлением годичной давности.

– Может, потому ваш друг и писал криминальные романы, – предположил полицейский.

– Нелепость! – возразил Морис. – Разве Санчес не мог ошибиться? По-моему, тут произошла путаница.

– Речь идет не только о водителе, – заметил Фушероль, – но и о самой машине.

– Вот именно. Морэ ездил на «триумфе».

– «Триумф» он приобрел за пять месяцев до кончины. – Комиссар заговорил своим обычным тоном. – Неужели вы не помните, какой автомобиль у него был прежде?

Морис подумал и ответил:

– Да, действительно «ягуар».

– А какого цвета?

– Красного.

– Ну вот! А красных «ягуаров» не так много.

Цвет, марки машины и личность водителя больше не вызывали сомнений.

Кроме того, «ягуар» стоял рядом с виллой Шнеберга примерно в семнадцать часов, – добавил полицейский. Потом заглянул для уточнения в протокол и продолжил: – Давида Шнеберга убили между четырнадцатью и восемнадцатью часами. Удивительно, не правда ли?

Морис почувствовал себя в мире Кафки. В обвиняемого неожиданно превратился не Дюпон, а его жертва.

– Но ведь Морэ тоже был убит, – пробормотал Морис.

– Через пятнадцать месяцев после того, как он прикончил Шнеберга.

– Все это еще не доказывает вину Морэ.

– Согласен. Пока приходится ограничиваться предположениями. Но их следует тщательно проверить.

– Разве оба случая как-то связаны?

– Неужели участия Морэ в том и другом вам не достаточно?

Даже абсурд имеет свою логику, Мориса, однако, она не удовлетворила. Бросающийся в глаза «ягуар» сперва стоит на заправочной станции, затем перед домом, где произошло убийство… Нет, тут и не пахло хорошо продуманным преступлением.

– Это все равно, что написать на дощечке «я убийца» и расхаживать по улицам, повесив ее на грудь, – сказал Морис.

– Речь может идти и о неумышленном убийстве, – возразил полицейский. – Предположим, Морэ находился в состоянии аффекта.

Фушероль согласился с ним:

– Да, сначала у него могло не быть злого умысла, а значит, и причин оставаться незаметным. Затем они повздорили, и случилось самое худшее.

– Для ссоры тоже должна быть причина, – заметил Морис. – Но какая?

– К сожалению, теперь Морэ уже ничего не расскажет. Как, впрочем, и Шнеберг, – вздохнул Фушероль.

– Остается только Дюпон, – промолвил Морио.

– О нем мы позаботимся, не волнуйтесь.

– По крайней мере, мы знаем его мотив.

– Верно, – кивнул комиссар, – из рукописи вашего друга…

Он взял со стола свой портфель и вынул из него две фотокопии.

– Вот эта – вам, как обещал.

Морис с благодарностью принял ее. Фушероль открыл свой экземпляр на загнутой странице и продолжил:

– Тут есть одно место, о котором мне хотелось с вами поговорить. Во время дискуссии между Морэ и Дюпоном последний приводит возможные мотивы убийства. Слушайте, я прочту:

Фушероль сделал паузу и, откашлявшись, заговорил снова:

– Предположим, существует некая женщина, связанная обоими убийствами; женщина, которая подействовала как детонатор, – вполне вероятно, что Морэ ничего не подозревав…

Комиссар опять процитировал слова Дюпона:

Морис пожал плечами.

– Не стоит придавать слишком большое значение болтовне сумасшедшего.

– Еще неизвестно, на что он намекал, – сказал комиссар. – Женщина, о которой идет речь, могла не знать, что была причиной двух убийств.

– Но вы же не думали всерьез о Валери Жубелин? – спросил Морис. – Она познакомилась с Морэ всего за три месяца до его убийства. Об этом тоже упоминается в рукописи.

– Да, и она не была замужем ни за Дюпоном, ни за кем-нибудь еще, – подтвердил комиссар с насмешливой улыбкой. – Не беспокойтесь об этой молодой даме, не о ней мы говорим. В то время в жизни Морэ существовала другая пассия.

У Мориса упал камень с сердца.

Лейтенант, не знавший, о ком они говорят, кивнул с важным видом. А Фушероль начал решительно продвигаться к своей цели. Он не верил, что друг Лателя не посвящал его в свои любовные дела.

– Если он действительно был таким скрытным, – бормотал Фушероль, – то положение убийцы заметно облегчается.

– Я бы охотно помог вам, если бы хоть что-то слышал, – твердил Морис.

– Тогда ответьте мне честно.

– Я иначе и не могу.

– Поскольку у нас нет имен, – вздыхая, проговорил комиссар, – мы вынуждены опираться на косвенные улики. Мы обнаружили одно письмо у Морэ. Оно завалилось за выдвижной ящик стола. – Он развернул розовые листы. – Послание датировано седьмым июля – за пять дней до убийства Шнеберга. Взгляните, вам не знаком почерк?

Это было письмо женщины. Две страницы содержали восторженные любовные уверения. Их откровенность не оставляла никаких сомнений в отношении характера связи корреспондентки с Морэ. Она называла себя «твоя Изольда», а возлюбленного –«мой Тристан».

– Ну? – спросил Фушероль.

– Не имею никакого понятия.

Фушероль не смог удержаться от досадливого жеста.

– Сожалею, что затруднил вас просьбой приехать сюда, – сказал он.

Морис усмотрел в этом приглашение попрощаться и с облегчением последовал ему.

– Если я вам больше не нужен…

Морис пожал толстую руку комиссара, затем удостоился по-военному крепкого рукопожатия лейтенанта и покинул участок. Он буквально подбежал к машине, включил фары и поехал. А когда дома Бьевра остались позади, ему неожиданно сделалось так плохо, что он притормозил у тротуара. Опустив голову на рулевое колесо, Морис закрыл глаза. Сердце стучало тяжелыми ударами, но душевная боль была куда тяжелее.

Он и сам не понимал, как удалось ему солгать и скрыть свое волнение, как он справился с собой и остался внешне спокойным, чувствуя, что весь мир рушится и разваливается на куски. Почему рука его не задрожала, когда он читал письмо и каждое слово принимал точно удар кинжалом в сердце? Угловатый, ещё детский почерк с сильным нажимом…

«Изабель! Моя малышка, как ты могла это сделать?!.»

Глаза защипало. Нет, он не должен плакать. Морис выпрямился. Даниель, с таким радушием принимаемый в его доме, Даниель, которому он верил, как самому себе, этот Даниель воспользовался наивностью глупой молоденькой девушки.

Да, наивностью глупой молоденькой девушки!

Теперь гнев вытеснил печаль из его растревоженного сердца.

– Ну, подлец! Ну, подлая свинья!

Морис включил мотор и помчался. Он несся, как безумный. Ему словно доставляло удовольствие на каждом повороте рисковать жизнью. В Мендон-ла-Форэ пошел дождь, и дорога стала скользкой. Но Морис, пригнувшись к рулю, не обращал на это внимания. Все быстрее и быстрее летел он домой, будто опьяненный скоростью. – Но уличное движение становилось все интенсивнее. После Севрского моста, уже в черте города, ему пришлось волей-неволей сбросить газ. Поскольку гнев не находил больше отдушины, возбуждение вновь охватило его. Бешенство бурлило в нем, словно в кипящей кастрюле. Морис проскочил на красный свет и даже не обратил внимания на полицейского, засвистевшего ему вслед. Но вот, наконец, – улица Кошуа.

Он бегом припустился через сад и, перепрыгивая через ступеньки, влетел по лестнице.

– Изабель!

Она сидела в комнате и перелистывала иллюстрированный журнал. Жана-Люка не было.

– Скажи мне, что это неправда!

– Что, папа?

Она посмотрела на него невинным голубым взором. Он помедлил, но затем перед его глазами опять возникло письмо.

– Ты и Даниель… «Мой Тристан», «твоя Изольда»…

Испуг на ее лице доказал, что он не ошибся.

– Ты была его любовницей!

Изабель встала и, хотя вся залилась краской, глаз не опустила.

– В результате я с ним порвала.

– Как же ты дошла до такого? В твоем возрасте! Тебе не было стыдно?

– Мне девятнадцать лет, – возразила она агрессивным тоном.

– Тогда тебе не исполнилось и восемнадцати. Он годился тебе в отцы. – Чудовищность их связи потрясла Мориса, – Зачем ты это сделала? Зачем?

– Все уже кончилось, – повторила она, отворачиваясь. – Давным-давно.

– Как только он познакомился а Валери?

– Да.

– Значит, вы могли обмениваться с ней опытом.

Говоря это, Морис почувствовал горький привкус во рту. Он понял, что зашел слишком далеко, но ему не хватало сил владеть собой. Он так высоко ценил свою дочь. Она была для него воплощением чистоты. Тем сильнее стала горечь разочарования. Он схватил Изабель за плечи.

– Я должен знать все, – потребовал он. – Все… – Морис не видел, как на глазах ее выступили слезы: он не хотел смотреть на Изабель, – Сколько времени это продолжалось?

– Пять месяцев.

– Он обещал на тебе жениться?

– Нет.

– И ты все же… свою… свою… – Он не находил слов. – Ты вела себя, как… как…

– Как дура, – закончила Изабель бесцветным голосом. – Да, как дура.

– Значит, ты его сильно любила?

– Да, тогда мне так казалось. Но потом я поняла, что все было только пустыми посулами.

– Какими посулами? – Морис так сильно сдавил ее руки, что она застонала. – Ты же говорила, что он не обещал на тебе жениться, Что же тогда?

– Ах, папа…

– Отвечай! – Он безжалостно усилил нажим на ее запястья. – Отвечай, черт возьми!

Она резко высвободила руки. И точно обвиняемая, у которой страх перед судьей пробудил силы к сопротивлению, воскликнула:

– Если тебе так хочется знать, то он обещал мне роль Мерилен в «Большом ударе»!

– И из-за какой-то… паршивой роли ты с ним спала?

Изабель почувствовала, что сказала лишнее, и запротестовала!

– Нет, совсем не потому.

Однако ее лепет не смягчил впечатления от необдуманных слов.

– Выходит, ты, как и многие другие, – маленькая потаскуха, не более!

Он неожиданно замолчал, и влепил ей пощечину. С раскрытым ртом и вытаращенными глазами Изабель застыла перед ним. От удара ей сделалось скорее стыдно, чем больно. Ее еще ни разу не били.

– Папа!

Она заплакала и выбежала из комнаты. Морис услышал, как хлопнула дверь, и простонал, точно пьяный:

– Потаскуха! Потаскуха!

Милорд осторожно высунул голову из-под комода, куда забился при ссоре. Потом, как обычно, проследовал за своим хозяином в кабинет, где и улегся в углу на ковре. Морис же взволнованно забегал по комнате. Человек умер, а Неприкрашенная правда брызжет, точно жидкая грязь, из его гроба и пачкает все, находящееся поблизости. Лучший друг оказался бесхарактерным подлецом, а его собственная дочь… Может, после Даниеля она с кем-нибудь еще… Например, с Жаном-Люком?

Эта мысль была Морису невыносима.

– Ты единственная верная душа, Милорд.

Кот замурлыкал и, приблизившись, стал тереться о ноги хозяина. Морис уселся в кресло и поднял животное на колени. Он гладил его мягкую шерстку, и приятное тепло, излучаемое маленьким существом, передавалось ему, пока возбуждение постепенно не улеглось. На смену чувству слепого гнева к нему возвратилась способность рассуждать. Он вспомнил о мадам Морэ и спросил себя, не похожи ли они с этой эгоистичной дамой, не пожелавшей разрешить сыну жить собственной жизнью? Правильно ли до сих пор считать Изабель ребенком? Может, ей Пришло время становиться женщиной, вместо того чтобы жить плохой дочерью? Разве не утешить ее нужно было? А ведь он вел себя подобно ревнивому любовнику.

«Я ревнивый? Вот это здорово!» Раздираемый противоречивыми чувствами, Морис неподвижно застыл в кресле. Наконец Милорд вывел его из задумчивости дружеским ударом лапы. Сколько сейчас времени? О Валери он вообще позабыл.

Морис встал, правую ногу свела судорога. Он сделал несколько осторожных шагов, чтобы размять застывшие члены. Потом поискал в карманах сигареты, вынул фотокопию рукописи Даниеля и положил ее на стол. Только теперь он заметил письма, пришедшие с вечерней почтой. Морис замер.

На одном конверте имя и адрес были написаны большими красными печатными буквами. Дрожащими руками Морис вскрыл его. Оттуда выпал лист бумаги. Почерк был такой же, как и в предыдущих анонимных посланиях, – те же чернила, такой же лаконичный стиль:

«Изабель должна поплатиться».

Почему Изабель? Из-за того, что она была любовницей Даниеля? Значит, ей что-то известно об убийстве в Бьевре?

– Изабель должна поплатиться, – повторил Морис и испугался звука собственного голоса. Ужас охватил его и вытеснил прочь заботы и гнев.

– Изабель, моя малышка!

Он бросился в ее комнату, но она была пуста. Пуста, как и вся квартира, в которой он напрасно выкрикивал ее имя.

Это он виноват в том, что Изабель убежала в ночь, где некий безумец собирался убить ее.

Глава 13

Морис промчался вниз по лестнице и выскочил в темный сад.

– Изабель, где ты, отвечай!

Он побежал к машине. Улица Кошуа была безлюдна. С площади Пигаль доносился шум ночного города.

Почти больной от страха, Морис вернулся домой. Сколько уже отсутствовала Изабель? После незаслуженной, почти идиотской пощечины – он не находил для нее более верного названия – Изабель бросилась к себе в комнату и захлопнула дверь. Но может, хлопнула дверь входная?

Теперь он припомнил, что тогда ему послышался тихий стук звяканье ключей. Да-да, тех самых ключей, которые торчали в замке с внутренней стороны входной двери.

Значит, Изабель пропадает уже добрых полтора часа. Где же она? Куда ушла? Как ее найти?

Наверное, у нее свидание. И конечно, с Жаном-Люком.

Морис отыскал его телефон в книге. Жан-Люк ответил сразу.

– Мы сидели вместе до семи часов, – сказал он. – А почему вы беспокоитесь?

– Получено угрожающее письмо.

Наступило молчание. Такое, будто по соединяющим двух людей проводам пронеслась струя одинаковых чувств.

– Вот подлец! – воскликнул наконец Жак-Люк. Впрочем, его юношеский оптимизм тотчас одержал верх. – Она наверняка в безопасности – у подруги или у кого-нибудь из нашей клики.

– Да, но где?

– Я все выясню. – Симпатичный голос молодого человека звучал ободряюще. – Сперва порасспрашиваю тех, кто имеет телефон. Потом сяду в машину и объеду остальных. Сейчас движение не такое сильное.

– Большое спасибо.

– Но это же само собой разумеется. Изабель для меня… она очень… действительно очень хорошая… Итак, я думаю… – Жан-Люк закашлялся и, похоже, забыл закончить фразу. Добавил только: – Сидите дома. Я надеюсь, что скоро доставлю вам дочь.

Морис так и ухватился за эту соломинку. Чуть позже он позвонил Валери, вспомнив о ней только в связи с Изабель. Как ни ряди, между этими женщинами существовала некая связь.

– Я ждала вашего звонка, – нетерпеливо промолвила Валери.

Ее слова означали, что она ожидала рассказа о визите в Бьевр. Тяготясь одиночеством в пустой квартире, Морис обрадовался невидимой собеседнице и поведал о своей поездке, даже не прислушиваясь к замечаниям девушки, поскольку мысли его были заняты другим.

Дюпон сначала угрожал Валери, затем, видимо, интерес к ней пропал, и он переключился на Изабель, Все произошло после, того, как было поднято уже забытое дело об убийстве в Бьевре. Две женщины – два убийства. Неужели Фушероль прав в своих предположениях?

– А почему Изабель не сказала вам, куда уходит? – спросила Валери.

– Понимаете, мы поссорились. Она разозлилась и удрала.

– Я вам не нужна? Хотите, приеду сейчас?

– Нет, спасибо. Лучше, если вы посидите дома: вдруг Изабель надумает вам позвонить.

Когда разговор закончился, бездеятельное ожидание опять стало тяготить Мориса. Милорд под столом играл каким-то конвертом. Морис вырвал его из цепких лапок; то самое письмо, срочное. Вероятно, почтальон просто бросил послание в ящик, а Изабель вынула его вместе с другой корреспонденцией.

«Иначе она бы о нем сообщила, – подумал Морис. – Правда, у нее почти не было времени. Я как дикарь набросился на бедняжку».

Он мысленно представил, как она в отчаянии выбежала из дому и начала кружить по темным улицам. Он никогда себе не простит, если с ней что-нибудь случится. Гонимый страхом, Морис кинулся к телефону.

– Алло? Комиссар Фушероль? Говорит Латель. Извините, пожалуйста, что я вас дома побеспокоил, но жизнь моей дочери в опасности.

Он в третий раз рассказал о случившемся. Недовольство, проявленное комиссаром в начале беседы, быстро улеглось.

– Ее нет у друзей, – пояснил Морис, решившись немного покривить душой. – Я не имею понятия, где она.

– Может, просто пошла в кино?

– А убийца поджидает у выхода.

– Почему вы считаете, что он вдруг без всякой причины станет на нее кидаться?

– Все же речь идет о сумасшедшем.

– Но о Сумасшедшем, действующем весьма логично.

Теперь полуправда или ложный стыд были неуместны, Морис уже собрался выложить все, но комиссар перешел к следующему вопросу:

– Как выглядит ваша дочь?

– Высокая блондинка, голубые глаза. Ей девятнадцать лет.

Морис почувствовал комок в горле.

– Особые приметы?

– Нет.

– Как она одета?

– Черные брюки, белый пуловер с круглым воротничком и…

С трубкой в руке он шагнул назад и взглянул на вешалку в передней. Она надела серую замшевую куртку и длинный шарф – его подарок ко дню рождения.

Снова раздался деловой, рассудительный голос комиссара Фушероля:

– Сейчас я передам ее описание всем патрульным машинам и обзвоню кинотеатры. О больницах тоже не забуду.

Холодная рассудительность этих слов вызвала в воображении Мориса целую вереницу ужасных образов.

– И сохраните письмо, – добавил в заключение Фушероль.

Морис соединил скрепкой угрожающее послание с фотокопией рукописи Даниеля. Анонимные письма, типичные для помраченного рассудка, Дюпон отправил сначала Валери, затем комиссару и теперь, через ее отца, Изабели. Наверняка скоро он начнет писать в газеты.

Кроме того, он звонил Валери, приказывая молчать и угрожая смертью. В звонках он вообще, хорошо разбирался: сумел даже блокировать телефон Даниеля. Но почему-то лишь один раз. Ведь телефон был гораздо безопаснее для него: стоило только зайти в кабину…

– Я сидел у Валери, когда ей принесли письмо… Сейчас такое же доставили мне… Похоже, Дюпон прекратил грозить по телефону с тех пор, как я появился на сцене, – рассуждал вслух Морис. – Может, он боится, что я узнаю его по голосу? Как ни старайся закамуфлироваться, в голосе все равно останутся характерные особенности. Возможно, я бы различил их? А если…

Выводы настолько быстро сменяли друг друга, что Морис ничего не успевал додумывать до конца. Следующая идея буквально набегала на предыдущую. В рукописи Даниеля есть некоторые подробности, связанные с блокированием телефона. Морис поспешно перелистывал страницы, разбрасывая их по всей комнате. Он так нервничал, что строчки прыгали перед его глазами. Наконец он немного успокоился.

Сперва эти детали казались Морису несущественными, но теперь он увидел их в ином свете. Ибо если преступник входил в круг знакомых Мориса, такое описание могло послужить обвиняющей уликой. У кого из его знакомых были подобные часы? Кто из них разговаривал низким бархатистым голосом генерального директора, как определил его Даниель?

Кто?

Телефонный звонок нарушил тишину.

– Алло!

– У вас нет новостей? – спросил Жан-Люк. – Я у друга. Сейчас съезжу еще к двум товарищам. Мы разделим работу на части. Не волнуйтесь, пожалуйста.

Но Морис волновался. Более того, он совсем впал в отчаяние. Полиция с ее громадным аппаратом ни на шаг не продвинулась в розыске. Разве не прав был Дюпон, изменивший заголовок интервью Даниеля на «полицейский – человек не интеллигентный»? Написав эти слова, он точно, насмешливо подмигнул публике.

А публика ему нужна, что засвидетельствовал сегодняшний вечер. Морис содрогнулся. Неожиданно ему показалось, что яркая вспышка света озарила тьму, в которой он пытался искать разгадку. Словно некий невидимый прожектор зажегся на миг и рассеял море мрака.

– Ему необходима публика, которой он может сочувствующе подмигивать, – произнес Морис чуть слышно.

Перед ним тут же, будто из-под земли, появился Милорд и внимательно навострил уши.

– Ему необходима публика, но подмигивать ей он может только в том случае, если она понимает, о чем идет речь. Следовательно, Дюпон знал, что нам известен мотив преступления. Рукопись Даниеля опубликовали в газетах два дня назад, и общественность уже ознакомилась с ней.

Вторая вспышка света пронизала тьму и озарила на сей раз другую область.

– Намеренно или невольно, но кто-то информирует Дюпона. Кто был тогда в курсе дел? Ясно, что не Кулонж и не его тетка: они в тот вечер впервые появились на сцене. Остаюсь я сам, Фушероль, Валери, Изабель и, естественно, Жан-Люк.

Круг все более сужался. Теперь, в борьбе за жизнь Изабели, Морис обязан настичь убийцу. Страх заставил его мобилизовать все свои духовные силы. Интуиция подсказывала ему, что решение загадки скрыто в рукописи Даниеля и его собственному подсознанию требуется лишь ничтожный толчок, как ответ будет найден. Эта идея побуждала его к лихорадочным размышлениям.

Облокотившись на письменный стол и обхватив голову руками, он снова и снова перечитывал фотокопию рукописи. Позвонил Фушероль, затем Валери. Хороших новостей ни у кого не было. Наоборот, они сами спрашивали его об Изабели. Морис опять углубился в чтение, внимательно изучая каждое слово, сравнивая, комбинируя, пересматривая абзац за абзацем, строчку за строчкой. Постепенно он убеждался, что стоит на правильном пути. Сознание этого успокаивало и возбуждало одновременно, точно ему оставалось лишь вспомнить некое слово, вертящееся на языке. Не хватало только мелочи, воспламеняющей искры, от которой пелена спадет с глаз. Стрелки часов под стеклянным колпаком откидывали минуты в прошлое. Кот заснул.

Звонок в дверь заставил животное вздрогнуть. Морис сразу вскочил. Полный надежды, поспешил он открывать, и сердце его застучало от страха и разочарования. Перед ним стоял Жан-Люк – один Жан-Люк.

Глава 14

– Я опросил всех наших друзей. Никто ее не видел.

С огорченным лицом Жан-Люк вертел в руках смятую шапку от дождевика и вытирал о коврик мокрые ботинки. Плачевный вид молодого человека, его неловкость, головной убор, с которым он не знал, что делать, врачебная сумка под мышкой, а вдобавок не-прекращающееся шарканье ботинок о коврик…

Сама собой напрашивалась ассоциация: приход Дюпона к Даниелю. Описание его было еще свежо в памяти Мориса:

Теперь, как при цепной реакции, одна мысль порождала следующую. Приход Дюпона – уход Дюпона. А воспламеняющей искрой стала шляпа Жана-Люка.

– Входите! – произнес Морис и увлек юношу в кабинет. – Сейчас мне на ум пришло нечто крайне важное.

Казалось, будто воздух вокруг зарядился электричеством.

– Прочтите вот здесь, как Морэ описывал уход Дюпона.

Морис сунул рукопись Жану-Люку под нос и ткнул пальцем в нужную фразу.

– «Прикрывала теперь его лысину», – повторил Морис торжествующим тоном. – Соображаете, – что это значит? Выходит, Дюпон носил шляпу.

– Нуда, – отозвался Жан-Люк.

По лицу его было видно, что он не имеет ни малейшего понятия, куда клонит Морис.

– Когда Дюпон выходит из дому, никто и не подозревает, что у него громадная бугристая лысина.

– Вы намекаете, что, несмотря на портрет в газетах, его на улице не узнают?

– Да, но еще труднее нарисовать его с лысиной, заметив на улице в шляпе. Это просто невозможно. Однако…

Морис замолчал, пораженный значением своего предположения.

– Однако, – продолжал он медленно, – Валери заявила, что встречала Дюпона только раз. По ее утверждению, он следил за ней именно на улице. Его лысину она могла набросать только в том случае, если видела Дюпона где-то в другом месте, причем без головного убора.

Жан-Люк смотрел на него изумленно, но все же скептически.

– Так вы полагаете, что мадемуазель Жубелии знает больше, чем говорила?

– Да, она лгала.

– Но почему?

– Из страха перед ним. Дюпон тоже грозил ей смертью.

Не повлиял ли он на дальнейшее ее поведение? Ведь потом она вполне могла снабжать Дюпона информацией. Шпионка из-за боязни? Вынужденная, но все же сообщница? Однако теперь вопрос стоял о жизни Изабели, поэтому Морис не делал Валери скидки ни на какие смягчающие обстоятельства.

– Она единственный человек, который может привести нас к Дюпону, – заявил Морис и положил руку на телефонную трубку.

В эту минуту телефон зазвонил сам. Валери? Нет, Фушероль.

– Мы нашли вашу дочь.

Морис опустился на стул и жестом предложил Жану-Люку взять параллельную трубку.

– Где она?

– В больнице.

– В больнице? Что… Каким образом? Она нездорова?

– Не волнуйтесь, все будет в порядке. Я говорил с врачом.

Жан-Люк вздохнул, и вздох его прозвучал как стон. Морис постепенно начал овладевать собой.

– Но что произошло? – спросил он.

– Она бросилась в Сену.

– Нет! Ее, наверное, столкнули!

– Обстоятельства выясняются. На счастье, поблизости оказался какой-то бродяга. Он ее вытащил.

– Да здравствует бродяга, – едва слышно прошептал Жан-Люк.

– Когда я смогу её увидеть?

– До завтрашнего утра нельзя. Сперва я сам с ней поговорю.

– В какой она больнице?

– Будьте благоразумны, Латель. Как только мы побеседуем, я сразу вам сообщу. И не пытайтесь ее разыскивать. Я распорядился не пускать к ней никаких посетителей.

– Но я имею право знать…

– То, что ваша дочь жива и здорова, да. Даю вам честное слово, что о ней совсем не надо тревожиться и беспокоиться.

На этом разговор прервался. Жан-Люк сиял и плакал одновременно. Морис обстоятельно высморкался. Крепко спавший Милорд проснулся от такого звука и возмущенно мяукнул.

– Самое главное, что она здорова и находится в безопасности, – вымолвил Жан-Люк.

Морис еще не совсем успокоился. Если Изабель действительно хотела покончить с собой, то его вина удваивается.

Нет, из-за одной пощечины не бросаются в воду. Это наверняка попытка убийства.

Стрелка на весах его рассуждений качалась то туда, то сюда, указывая то на одно, то на другое. Попытка убийства – самоубийство… Но самоубийство, как известно, не повторяют. Он должен окружить ее любовью, отнестись к ней с добротой и снисходительностью, а может, даже извиниться в случае необходимости. Правда, попытка убийства могла повториться. А такого допустить нельзя. Надо ковать железа, пока оно горячо, – если потребуется, то и пожертвовав Валери.

– У нас совсем не осталось времени, – сказал Морис. – Я позвоню мадемуазель Жубелин и попрошу ее приехать.

– Не лучше ли оповестить полицию? – неуверенно предложил Жан-Люк.

– Нет, Валери я займусь сам.

Морис решился наконец выложить молодому человеку свое, мнение и побороться с судьбой, выбросив из головы все дружеские чувства вместе с любовными. Хватит уже становиться жертвой своих лучших порывов, постоянно попадая из-за них впросак. Похоже, его используют, как последнего дурня! Но раз дошло до того, что даже на дочь его напали, пусть теперь узнают его с другой стороны!

Он положил Жану-Люку руку на плечо и решительно заявил:

– Слушай внимательно, мой мальчик, она обязательно заговорит. Ты должен мне помочь…

Дождь прошел, расчистилось небо, и появилась луна, прикрытая легкой пеленой тумана. Гул мотора, нарушил тишину: проехало и скрылось в конце улицы Кошуа такси. Снова стало тихо.

Валери вошла в сад, где еще падали на землю капли с листьев каштана. Энергичными шагами поспешила она по дорожке к дому. Внезапно, словно из-под земли, перед ней выросла темная фигура. Валери бросилась назад. Ее высокие каблуки глубоко увязли в намокшей траве, и она споткнулась, а когда восстановила равновесие, то бежать было уже некуда. Темная фигура стояла возле калитки, отрезая ей путь к отступлению.

В полутьме она разглядела худого невысокого мужчину. Он прижимал к груди какой-то предмет, похожий на портфель. Ей показалось, будто он сунул в него руку. Но больше всего Валери испугалась, увидев его громадный лысый череп, сверкающий в мягком лунном свете.

Нетвердыми шагами Валери двинулась назад. Ее туфли по-прежнему увязали в размягченной земле, и она несколько раз чуть не упала, добираясь до кирпичной ограды сада. С расширенными глазами она прижалась к ней, почти парализованная от ужаса. Мужчина медленно приближался.

– Вы… вы с ума сошли, – пробормотала Валери.

Он тихо засмеялся в ответ и не спеша подошел ближе, по-видимому, наслаждаясь ее страхом. Затем он осторожно вынул руку из портфеля и вытянул ее вперед. В руке у него оказалось некое подобие пистолета с длинным дулом, направленным на Валери. Девушка бормотала какие-то отрывочные слова.

Морис стоял слишком далеко и не мог ничего расслышать. Он спрятался в подъезде дома, и, затаив дыхание, с волнением следил за сценой в саду.

Мужчина продолжал наступать. Теперь дуло оружия было менее чем в метре от жертвы. Валери задрожала. Приглушенный крик вырвался у нее из груди, затем она пошатнулась, скользнула вдоль стены и упала без чувств.

Морис подбежал к ним.

– Все в порядке, – объявил Жан-Люк, снимая блестящий парик, прикрывавший его волосы, – Она в обмороке.

Он убрал бутафорию в портфель. В столь позднее время ему было не просто раздобыть этот реквизит. Он с трудом сумел уговорить своего друга режиссера немедленно отправиться в театр и достать необходимое. Но результат получился отменным. Жан-Люк был вполне удовлетворен.

– В темноте все прошло без сучка, без задоринки. Но я не знаю, что мне теперь делать.

Морис равнодушно посмотрел на лежащую девушку. Сочувствия больше не было в его сердце.

– Она что-нибудь сказала?

– Да. В страхе она проговорила довольно странные слова. – Жан-Люк почесал голову, стараясь вспомнить, и добавил: – Она буквально выдохнула: «Но ведь Дюпона не существует».

Глава 15

– «Но ведь Дюпона не существует!»… А кому, как не Валери, верить в его реальность? – рассуждал Морис.

Преследуемый по пятам Милордом, растерянный Морис прохаживался взад и вперед из кабинета в комнату. Жан-Люк хлопотал над Валери в спальне Изабели.

– Даниель лично рассказал ей о Дюпоне, она его нарисовала, Дюпон звонил Валери по телефону, она видела его перед рестораном, а сегодня, стоя перед ним под дулом пистолета, она заявляет, что Дюпона не существует! Эти слова находятся в полном противоречии с фактами, от которых она сама не раз приходила в ужас.

Морис все еще занимался своими рассуждениями, когда появился Жан-Люк со шприцем в руке.

– Я вколол ей успокоительное средство. Она теперь заснула. – Заметив недовольство на лице Мориса, он объяснил свой поступок: – Она была в истерике.

– Может, просто притворялась?

– О, нет. Она действительно была в смертельном страхе.

– И ничего не играла?

– Нет.

– А вы не могли ослышаться?

– Нет. Я слушал очень внимательно.

Жан-Люк убрал шприц в металлическую коробку и положил ее во врачебную сумку. Затем попросил разрешения вымыть руки. Морис отвел его в ванную, насыщенную ароматом душистого мыла, которым пользовалась Изабель.

Итак, в словах Валери не приходилось сомневаться. В фактах тем более. Но слова фактам противоречили.

– В своих рассуждениях мы можем прийти к абсурду, – заявил Жан-Люк, открывая кран. – Сегодня вечером мадемуазель Жубелин не сомневалась в том, что на нее напал Дюпон. Она приняла его за натуральную личность, хотя Дюпон оказался только иллюзией.

– Убийство Даниеля иллюзией не было, так же как его рукопись, портрет Дюпона, телефонные звонки, угрожающие письма…

– Письма мог послать кто-нибудь другой, – возразил Жан-Люк, вытирая руки, – То же относится и к звонкам.

Последнее замечание породило и другие сомнения. Никто бы не подтвердил, что Валери нарисовала портрет Дюпона случайно. Она сидела одна в квартире, когда Дюпон ей позвонил…

– И в ресторане, – задумчиво произнес Морис, – она одна заметила Дюпона. Я сидел спиной к окну, а когда вышел на улицу, там никого не оказалось.

Многие факты, прежде выглядевшие вполне достоверными, принимались только со слов Валери.

Но разве теперь можно было слепо слушать ее утверждения? Портрет убийцы без головного убора явно доказывал, что она солгала по меньшей мере один раз.

– Но сегодня она определенно не разыгрывала роли, – снова подтвердил свой диагноз Жан-Люк.

Когда они вышли из ванной, Жан-Люк заглянул в комнату Изабели, где лежала Валери, и удовлетворенно кивнул.

– Еще спит.

– Когда же она проснется?

– Часа через два-три. Все зависит от организма.

Пока Валери спокойно спала, механизм, приведенный ею в движение, медленно, но неуклонно разрушался. Морис был важнейшим рычагом в конструкции, больше ей не повинующейся. Он не мог запретить своему мозгу порождать идеи, приводящие к дальнейшим выводам. Не по его вине неумолимая логика заставила сделать вывод о том, что Валери была сообщницей убийцы.

Морис чувствовал себя разбитым и обессиленным. По лицу Жана-Люка тоже было заметно, как сильно он потрясен событиями.

– Теперь нам надо сварить приличный кофе, – сказал Морис и повел Жана-Люка на кухню.

Они вместе приготовили кофе. Оба молчали, проявляя обоюдное внимание. Затем выпили кофе, сидя за кухонным столом как старые друзья. Жан-Люк вынул из кармана сигареты и предложил Морису. Тот достал бутылку виски и налил по полчашки.

– За здоровье Изабель! – провозгласил Жан-Люк.

– За поимку убийцы, – откликнулся Морис и сделал большой глоток.

После такого лечения возвращение к жизни произошло незамедлительно. Кровь быстрее потекла, по жилам, щеки порозовели, глаза заблестели.

– Если Валери и вправду с самого начала была его сообщницей, значит, она все время нас обманывала. – Морис разлил по чашкам остатки скотча. – По неизвестным пока причинам она выдумала и Дюпона, и все остальное: его появление перед рестораном, угрозы, звонок…

– Да и все то, что преподнесли нам в предместье Сен-Мартин у Кулонжа.

– Да, к этому я и подвожу. Если Валери и вправду сообщница убийцы, то она поступила страшно глупо, появившись там на глазах у всех.

– Правильно. Значит, она невиновна, – заключил Жан-Люк, которого алкоголь сделал гуманным.

Мориса, напротив, виски побуждало к смелым предположениям.

– Но могло получиться и так…

Сильный шум разнесся по квартире. Оба вскочили и выбежали в коридор. Входная дверь была открыта. Бледная, еле держащаяся на ногах Валери стояла, прислонившись к стене.

– Куда вы собрались? – спросил Морис.

С искаженным от напряжения лицом девушка пыталась двинуться дальше. Действие успокаивающего средства было еще таким сильным, что она только шаталась. Жан-Люк захлопнул дверь.

– Вам нужно снова лечь. Пойдемте.

Валери ухватилась обеими руками за косяк, напряженно покачала головой и невнятно проговорила, с трудом двигая языком:

– Я хочу уйти.

– Вы еще не можете ходить.

– Нет… нет… могу.

Она опять пошатнулась.

– Но зачем вам уходить? – вежливо поинтересовался Морис.

Она уставилась на него так, словно увидела впервые.

– Прошу… мне надо… прошу, – медленно произнесла она.

– Надо проинформировать убийцу о случившемся? – заметил Морис.

Валери съежилась, и кровь прилила к ее лицу. Слегка пригнув голову, точно боксер, готовящийся к нападению, она с неожиданной силой оттолкнула в сторону Жана-Люка, бросилась к двери и выскочила на лестничную площадку. Там её так закачало, что ей пришлось замахать руками, дабы удержаться в равновесии. Широко открытые глаза Валери выражали безграничное отчаяние. Она тихо всхлипнула и свалилась без чувств на руки Жану-Люку.

С помощью Мориса он отнес ее обратно в постель и, приподняв веко, констатировал:

– Она снова заснула.

Морис начал копаться в сумочке, которую Валери забыла на софе при попытке побега. Среди многочисленных мелочей, традиционных для женских сумочек, он нашел ключ от ее квартиры и положил к себе в карман. Потом взглянул на спящую Валери и спросил Жана-Люка:

– Могу я доверить ее тебе до утра?

– Само собой разумеется. Я отсюда ни ногой. А что вы собираетесь сделать?

– Поехать к ней домой.

– Не лучше ли обратиться в полицию?

– Нет, – решительно отказался Морис.

Жан-Люк не стал возражать, но отца Изабели проводил с озабоченным лицом.

– Можешь быть спокоен, – дружески произнес Морис. – Я убежден, что к утру весь этот кошмар рассеется.

Он спустился вниз по лестнице, прошел через сад, освещенный яркой луной, и сел в свою машину. Мотор был холодный и заработал лишь с третьей попытки.

Наступило, время тишины, начинающейся по окончании работы метро и продолжающейся до его открытия. В эти особые часы Париж погружен в такой же покой, как обычный маленький провинциальный городок. Улица Гей-Люссака не была исключением. Морис поставил машину в месте, где стоянка была запрещена. Во время своей короткой пятнадцатиминутной поездки он составил план действий. И, едва проникнув в квартиру Валери, начал его выполнять.

Даже не сняв пальто, он сразу поднял трубку и набрал номер приема телеграмм.

– Мне нужно отправить телеграмму в черте Парижа, – сказал он.

– Не принимаем до семи утра, – объяснил служащий, – за исключением особо срочных случаев.

– Это и есть исключительно срочный случай. Произошло несчастье.

Морис почувствовал угрызения совести, однако решил, что его ложь можно оправдать. Он продиктовал текст!

Он положил трубку. Очутившись в уже знакомой ему квартире, он вдруг вспомнил, как часто мысленно приходил сюда. И не только мысленно. Позавчера он смотрел здесь на Валери, склонившуюся над рисунком. Глаза ее заблестели, когда она подняла голову и взглянула, на него. Нет, сейчас по телефону он не солгал. Произошел самый настоящий тяжелый несчастный случай, даже со смертельным, исходом. Умерла любовь в его сердце. Лучше всего было просто поплакать, но слезы, подступившие к горлу, нисколько не смягчили его решимость.

Он прошел в ванную, умылся холодной водой и вернулся в комнату. Теперь, когда все уже было сделано, он неожиданно почувствовал усталость и прилег на кушетку. Чтобы не заснуть, Морис начал внимательно разглядывать окружающую обстановку. Над ним парили в воздухе рыбы, на которых смотрел Даниель с того же места восемь дней назад. Да, Морэ правильно заметил, что зеленая рыба внезапно бросилась на него с раскрытой пастью…

Морис увидел такой же кошмарный сон, потом наступило внезапное пробуждение. Что это: телефон или звонок в дверь? Сквозь щели жалюзи проникал тусклый свет зарождавшегося дня. Снаружи в замке повернулся ключ.

Морис окончательно проснулся и поднялся. В маленькой передней раздались шаги.

Затем в комнату вошел Кулонж.

Глава 16

Увидев Мориса, он в испуге замер.

– Входите, – пригласил Морис – Телеграмму посылал я.

– Где мадемуазель Жубелин?

– Можете спокойно называть ее Валери. Если уж вы имеете ключ от ее квартиры, то разрешите себе и такую фамильярность.

Кулонж нахмурился и подошел ближе.

– Где она?

– У меня дома. Жан-Люк позаботится о ней. Когда она узнала, что мы нашли убийцу Морэ, то потеряла сознание.

– Убийцу Морэ…

– Конечно. Это вы. А Валери ваша сообщница.

Кулонж не стал ни протестовать, ни лгать. Но сильное тело его как-то разом обмякло. Он понял, что возражать бесполезно, и решительно взял на себя ответственность за преступление. Кулонж тихо запер дверь, повернулся и сказал:

– Морэ был последним мерзавцем.

Морис промолчал, ему нечего было возразить.

– Я полагаю, – немного иронически продолжал Кулонж, – что теперь вы охотно выслушаете мое признание.

– Если только вы не предпочтете говорить в полиции…

– Нет.

Кулонж достал сигарету из позолоченной коробочки. По тому, как он сделал это, стало ясно, насколько хорошо ему известно жилище Валери. Затем он уселся против Мориса на пуфик.

– Я вас очень ценю, месье Латель, – начал он, закуривая. – Если не возражаете, мне бы хотелось сперва побеседовать с вами, как мужчина с мужчиной. Потом вы сможете составить свое собственное мнение. Вы уже слышали о драме в Бьевре, не правда ли? Давид Шнеберг был клиентом в моем банке. Он всегда пользовался именно моими услугами. Года полтора назад он пришел в банк и обратился ко мне…

Это была простая история, даже разочаровывающая своей банальностью. Шнеберг вручил Кулонжу пакет ценных бумаг, которые тот должен был продать, и получил расписку. Шнеберг не заметил, что между ценными бумагами большого формата лежали маленькие.

– Я это тоже потом обнаружил. Там завалилось восемь свободно продаваемых бумаг на общую сумму восемь тысяч четыреста франков, о которых Шнеберг не знал. Я получал всего, девятьсот франков в месяц, а Шнеберг был так богат…

– Значит, вы их присвоили.

– Да. Некоторое время я выжидал, – Шнеберг ни о чем не спрашивал – и в конце концов продал. Но как нарочно, через два дня он их хватился. Он проверил свой сейф, не нашел бумаг и спросил меня, не обнаружились ли они случайно среди других. Я обещал проверить наличность.

– Вы не боялись, ведь у него не было на них расписки?

– В принципе да, но номера бумаг при операциях фиксируются. Если провести официальное расследование, то можно установить факт продажи их на бирже. Тогда бы мне не удалось спастись. Я признался во всем Валери.

– Вы уже были с ней знакомы?

– Да, около трех месяцев. Срок небольшой, но это не имело никакого значения. У нас всегда все было в порядке.

Эти слова поразили Мориса в самое сердце. Он сунул в рот сигарету и стал возиться со спичками.

Говоря о Валери Кулонж как-то успокоился. С прояснившимся лицом он продолжал:

– Может, вам смешно, но мы с Валери действительно были как две разделенные половинки, отыскавшие друг друга.

Но Морису было не до смеха. Он вздрогнул и резко произнес:

– Ну, рассказывайте о девятнадцатом июля.

– В воскресенье после обеда я сидел у Морэ и беседовал с ним о криминальном романе, который тогда писал для него. Валери в тот день поехала к Шне-берту в Бьевр.

– Это вы ее послали?

Кулонж возмущенно выпрямился.

– За кого вы меня принимаете? – Затем пожал плечами и продолжил: – Верите или нет, но Валери отправилась, даже не предупредив меня. Она надеялась уговорить Шнеберга взять за бумаги деньги и на этом дело закончить. Однако ей ничего не удалось. Он был пьян, и, наверное, хмель ударил ему в голову. Во всяком случае, он начал приставать к Валери, и ей пришлось защищаться. Она ударила его тяжелой лампой, стоявшей на камине…

Остальное нетрудно было представить: Шнеберг упал с проломленной головой, а Валери запаниковала…

– Она от Шнеберга позвонила мне к Морэ. Я разволновался и доверился ему.

– И он отвез вас в Бьевр на своем «ягуаре». Но почему свидетель видел его одного в машине на заправочной станции?

– Он сперва высадил меня возле дома Шнеберга. Мы не знали, что Шнеберг умер, думали, просто потерял сознание. Надеялись, что из страха перед скандалом он не станет доносить на Валери. Но он был мертв: несчастный случай. Валери лишилась чувств, она вообще подвержена этому. Я тоже был сам не свой и не знал, что предпринять. Тогда я позвал Морэ, который ожидал нас перед домом.

Кулонж сделал паузу и заговорил опять:

– В тот раз Морэ впервые увидел Валери. С этого все и началось. Нам приходилось выполнять любые его требования, Морэ не советовал звонить в полицию, так как Никто не знал о присвоении бумаг и о визите Валери к Шнебергу. Они тщательно протерли лампу и поставили ее снова на камин, потом уехали в Париж.

Сначала я был очень благодарен ему, И только позже понял, что он поступил так не из благородства, а совсем по другим мотивам. Ну, вы представляете. За последние два года все его романы писал я. Морэ уже выдохся, он ничего не мог придумать. Морэ, мастер криминальной литературы, был мною. Но об этом ни» кто не знал, кроме тетушки…

– Я не могу на нее злиться, – с нежностью продолжал он. – Она желала мне добра, но, если бы не ее поступок, вы бы не услышали о моем существовании и не приехали в предместье Сен-Мартин. Валери, между прочим, попала туда впервые, как нарочно, когда вы были там.

Шаг за шагом Морис получал подтверждения всем своим предположениям.

– Но почему она так поступила? – спросил он. – Это ведь было легкомысленно.

– Она приехала из-за черного «пежо», который преследовал вас. Он ее очень обеспокоил, и Валери непременно пожелала поговорить со мной. К сожалению, у меня нет телефона.

– Кстати о телефоне, – заметил Морис. – Вы, уже потом, задним числом, вызвали туда остальных, чтобы появление Валери не показалось подозрительным, не так ли?

– Да, я это сделал, когда вы с Валери сидели в комнате тети. Я опустил в ящик конверт.

– Другие письма писали тоже вы?

– Да, – стыдливо признался Кулонж и тут же добавил: – Само собой разумеется, я не имел ни малейших намерений делать что-нибудь плохое вашей дочери.

– Зачем же вы угрожали ей?

– Я хотел снова направить полицию на поиски Дюпона. Валери позвонила мне в банк тотчас после вашего звонка.

– Итак, вернемся к Морэ.

– Вы понимаете, почему он выручил нас из затруднительного положения? – спросил Кулонж. – Потому что прежде всего преследовал свою выгоду. Он держал меня в руках с тем, чтобы я работал на него. Я был вынужден всю свою жизнь оставаться тайным автором, вкалывающим за другого. С этим я бы примирился и мог примириться еще со многим, если бы он не перенес свое вымогательство на Валери. Угрожая ей полицией и тюрьмой, он заставил ее сделаться его любовницей.

Кулонж встал. С высоты своего почти двухметрового роста он прибавил:

– Да, такой свиньей был ваш друг.

Морису невольно пришла на ум параллель: Валери и Изабель. Одну он запугал, другую заполучил посредством лживых обещаний.

– Валери много месяцев терпела и молчала, – продолжал Кулонж сдавленным голосом. – Но потом не смогла больше выдержать и все мне рассказала. Мы пришли к выводу, что он должен умереть.

Теперь рассеялся остаток тумана, и Морис неожиданно понял всю правду.

Сначала он видел все в ложном свете, поскольку не учел очень важного психологического момента, а именно – профессии главного действующего лица. Как убийца, так и жертва были авторами криминальных романов. Кулонж решительно заявил: «Морэ, мастер криминальной литературы, был мною».

Теперь стали понятны и слова Валери, испуганной появлением фальшивого Дюпона.

– Дюпона не существовало, – сказал Морис. – Вы его просто придумали, чтобы направить полицию по ложному следу.

Морис не нуждался ни в каких подтверждениях Кулонжа. Он теперь точно знал, что рукопись Даниеля была обыкновенной липой.

– Вы написали рукопись, а Валери нарисовала портрет. Встреча Морэ с Дюпоном была лишь плодом вашей фантазии.

Кулонж кивнул.

– И когда вы очень искусно перемешали выдумку с правдой, – продолжал Морис, – несуществующее стало казаться еще более вероятным. Морэ сам прибегал к обману, разговаривая со мной и спрашивая о Дюпоне. Вероятно, он делал это по просьбе Валери?

– Да. Тогда она еще сидела дома. Она заявила, что ей требуется эта информация для рекламного агентства. Конечно, Морэ не имел понятия, что сам подготавливает свою гибель.

В цинизме Кулонжа не было и тени раскаяния. Он добавил деловым тоном адвоката, объясняющего условия контракта:

– Мы предварительно обо всем договорились.

– Но все же Валери очень рисковала, – заметил Морис.

Он имел в виду рукопись, портрет и все прочие пункты, в которых она была сообщницей.

– Вы ее – или она сама себя – поставили в опасное положение.

– Нападение – лучший способ защиты, – пожал плечами Кулонж.

– Все же для нее было, безопаснее совсем не впутываться сюда.

– Практически это было невозможно. Рано или поздно полиция обратила бы внимание на ее связь с Морэ.

Морис неохотно согласился с ним. Когда он передал рукопись комиссару на набережной Орфевр, тот объяснил, что вызвал бы Валери уже на следующий день. Не имей комиссар других отправных точек, он, естественно, стал бы расследовать возможность столкновения между любовниками.

– Полиция должна была с самого начала увериться в том, – вновь с воодушевлением заговорил Кулонж, – что это дело рук сумасшедшего.

Его глаза опять наполнились жизнью, и в них сверкнуло нечто похожее на гордость: видимо, он позабыл, в какой ситуации находится:

– В этом отношении начало получилось удачным. Все пошло как по маслу.

Морис должен был воздать ему должное. Все было мастерски запланировано и точно выполнено. Его невольно восхищали блестящая идея и мастерски разработанный план, оригинальность которых, как специалист, он вполне мог оценить. Для него происшедшая драма на какое-то время утратила человеческий аспект и стала интеллектуальной, спортивной задачей высочайшего класса.

– Где и когда вы напечатали текст? – спросил Морис.

– У Морэ, на его «Смит-короне». В ту последнюю, ночь, что он провел у Валери.

– А где вы взяли ключ от квартиры?

– Об этом позаботилась Валери. У нее был свой. Утром она позвонила мне на квартиру Морэ и сообщила, что Морэ звонил вам по поводу Дюпона, а также передала содержание вашего разговора. Она звонила из автомата, едва выйдя из дому, оставив там Морэ.

– Вы не опасались, что вас могли застать в его квартире?

– Я знал, что по утрам уборщица туда не ходит.

– А если бы Морэ вернулся раньше, чем предполагалось?

– Тогда Валери предупредила бы меня по телефону. Он должен был потратить на дорогу не менее получаса. У меня было достаточно времени, чтобы сделать все необходимое.

– А именно?

– На всякий случай я приготовился: я собирался застрелить его, как только он войдет.

– А если бы он долго не возвращался домой?

– Тогда бы нам пришлось все отложить.

Кулонж говорил совершенно равнодушным тоном, но капли пота на лбу выдавали его волнение.

– Знаете, – продолжал он, – самое худшее заключалось не в убийстве Морэ. Гораздо тяжелее было ночью, когда я сидел в его квартире. – И в сильном возбуждении он пояснил: – Для Валери и меня эта ночь была кошмарной. Он лежал в ее кровати… А я, полумертвый от ревности, торчал за машинкой и перепечатывал рукопись.

Кулонж посмотрел Морису в глаза твердым, непреклонным взглядом.

– Я не раскаиваюсь.

– Этого я бы не стал говорить на суде, – заметил Морис.

Кулонж повернулся и взял сигарету из позолоченной коробочки. Он курил ее быстрыми затяжками. Несмотря на кажущееся спокойствие, было заметно, что нервы его на пределе.

– Последняя сигарета кандидата на смертную казнь, – сказал он. – Я ведь заслужил ее, не правда ли? В конце концов, я совершил идеальное убийство. – С горькой иронией он добавил: – Ну, значит/я не так умен, как думал. Морэ был прав: убийца не может быть интеллигентным человеком.

Он попытался улыбнуться, но его улыбка больше походила на гримасу.

– Чего же вы ждете? Почему не звоните в полицию?

Морис не шевельнулся. Его чувства приобрели удивительную ясность. Он не узнавал самого себя. Молодой человек, сидевший напротив него, умышленно убил человека, но, несмотря на это, он не сердился на него и не презирал. Вопрос оставался открытым: кто был больше виновен, преступник или жертва?

Морис встал и тихо сказал:

– Если кто-нибудь добровольно является в полицию, то на суде это засчитывается как смягчающее вину обстоятельство.

Париж проснулся со всевозможными звуками дневной жизни. Стуча и гремя, проехала внизу молочная повозка.

Письмо пришло с утренней почтой. Изабель уже была дома, тем не менее, слова дочери глубоко потрясли Мориса.

Разве могло быть что-то более волнующее, чем это детское признание? Трагедия чуть было не совершилась. Ни Морис, ни его дочь не упомянули ни словом о случившемся после того, как Жан-Люк доставил Изабель на улицу Кошуа в своей машине.

Морис дважды перечитал письмо, затем положил его на решетку камина и поджег спичкой. Милорд внимательно смотрел на яркое пламя, охватившее бумагу, Из соседней комнаты доносилась джазовая музыка. Изабель и Жан-Люк слушали пластинки. На первой странице газеты было помещено фото «несчастливой влюбленной пары». Кулонж и Валери стояли рядом выпрямившись и смотрели на зрителей. В их спокойных лицах, казалось, было какое-то облегчение.

– Да, я уже говорил тебе, мой малыш, – пояснил Морис коту, – что скоро мы останемся одни, два старика.

Из комнаты раздался смех, перекрывший звуки музыки. Это был смех беззаботной юности.

И Морис тоже улыбнулся.