За секунду до выстрела

1 СЛАВИН

Поезд, рассекая ночную мглу, громко стуча колесами, мчался вперед. Старый обшарпанный вагон был полон людей. Казалось, кого здесь не увидишь. Старик с огромной бородой; рядом, крепко обхватив руками большой узел, клевала носом старушка в большом вязаном платке. В углу пристроилась с грудным ребенком молодая женщина. Ребенок часто плакал, и матери приходилось, краснея, при всех кормить его грудью. А тут, как назло, почти напротив, сидит молоденький офицер — лейтенант милиции. Сначала он, понимая, что смущает женщину, всякий раз, когда она готовилась к кормлению, вставал и уходил в тамбур, но женщине, чтобы ребенок меньше беспокоил пассажиров, приходилось часто успокаивать его, и хождение офицера надоело пассажирам. Бородатый старик не выдержал и прикрикнул на лейтенанта, когда тот в очередной раз попытался пройти мимо него:

— И чего ты мечешься, парень?

— Так я же, чтобы женщину не смущать, — краснея, вполголоса ответил тот.

Сидевший рядом с женщиной средних лет мужчина в шинели спросил:

— Куда путь держишь, лейтенант?

— Далеко, — односложно ответил офицер и начал смотреть в окно, за которым была одна чернота. Он с тревогой подумал: «Где эта Сосновка? Даже на карте не нашел! Не проспать бы. Проводник сказал, что в половине первого будем...»

Постепенно люди засыпали. Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, раскачиваясь в такт движению вагона. Начал клевать носом и лейтенант. Даже сон увидел, но кто-то тронул его за плечо и сказал:

— Товарищ лейтенант! Через десять минут Сосновка.

Славин нащупал стоявший у ног фанерный чемодан, поднял его и осторожно, стараясь не беспокоить спящих, начал протискаться вслед за проводником к выходу. В тамбуре шум колес и лязг буферов был слышен сильнее, но после душного прокуренного вагона дышалось легче.

Проводник вернулся в вагон, а лейтенант снял фуражку и прижался лицом к стеклу. «Что ждет меня в этой Сибири? Ну что же делать, приказ есть приказ».

Владимир вспомнил, как он пытался убедить начальство направить его в Минск, но никто не согласился с его доводами. Начальник школы так и сказал:

— Поезжай, Славин, в Сибирь, ты сейчас там нужнее. Поработаешь пару лет, а потом видно будет.

Товарищи шутили: «Тебе, Славин, как партизану и работу подобрали по характеру. Направляют в лес, смотри только по старой привычке поезда под откос не пускай!»

Сильнее залязгали буфера, и поезд начал сбавлять ход. Мимо вагона медленно проплыло небольшое одинокое здание. Проводник, снова появившийся в тамбуре, молча отстранил Славина от двери и открыл ее. Лейтенант выждал, пока поезд остановится, и спрыгнул на землю.

Почти сразу же паровоз дал короткий гудок, и поезд тронулся. Когда мимо пронесся последний вагон, Славин направился к зданию вокзала. У входа с лампой в руке стоял железнодорожник. Он заметил одинокую фигуру, приближавшуюся к вокзалу, и внимательно вглядывался в нее в надежде увидеть кого-либо из знакомых.

— Здравствуйте! Смотрю, кроме меня, никто и не сошел с поезда.

— Здравствуйте! А я думаю, кто же это ночным поездом к нам пожаловал, — и, осветив Славина лампой, добавил: — А тут сама власть приехала.

Славин усмехнулся:

— А что, до моего приезда у вас здесь безвластие было?

Старик смутился:

— Да нет, я не в том смысле. Вы к нам по службе или в гости к кому?

— Служить сюда приехал. Как в Марьянск мне добраться?

Дежурный по вокзалу засуетился:

— Пойдем быстрее, товарищ лейтенант! Здесь машина должна быть, приезжали почтовики к поезду. — И он быстро пошел вокруг здания. Славин двинулся следом. Они обошли здание и увидели крытый грузовик. В кабине сидели двое. Железнодорожник подошел к машине и открыл дверку:

— Вы в Марьянск?

— Да, — ответил, прикуривая, водитель.

— Подбросьте в милицию пополнение, а то до утра транспорта никакого не будет.

Водитель посмотрел в сторону лейтенанта и сказал:

— А, милиция! Конечно, подбросим. — Он повернулся к сидевшему в кабине мужчине. — Иван, полезай в кузов.

Тот, ничего не говоря, вылез из кабины и направился к заднему борту машины. Славин поблагодарил дежурного, сел в кабину и положил себе на колени чемодан. Водитель завел мотор, и вскоре грузовик, набирая скорость, понесся по проселочной дороге. Лейтенант спросил:

— Долго ехать?

— Если мотор не забарахлит, за два часа доедем.

Славин хотел поговорить с водителем, но в кабине стоял такой шум, что трудно было разобрать слова. Он устроился поудобнее и с интересом наблюдал, как в свете фар уплывает назад в темноту тайга.

Ровно через два часа машина въехала в какое-то селение. Шофер с облегчением прокричал:

— Марьянск.

Вскоре он остановил машину и, не выключая двигателя, показал рукой на уходящий вправо узенький переулок.

— Вам сюда, здесь недалеко, метров триста. Упретесь в одноэтажный каменный дом. Это и будет милиция.

Через десять минут Славин стучал в глухую деревянную дверь, над которой при свете небольшого керосинового фонаря виднелась вывеска «Марьянское отделение милиции».

За дверями послышались шаги, затем лязг засова, и в проеме дверей показался милиционер.

— Здравствуйте, товарищ сержант! Я лейтенант Славин, прибыл для дальнейшего прохождения службы.

Сержант поздоровался и, пропустив гостя в коридор, снова закрыл дверь.

— А вдруг кому помощь потребуется? — кивнул головой на засов лейтенант.

— Ночью к нам никто не обращается. В конце концов постучит, как вы сейчас это сделали.

Они вошли в дежурную комнату. За высоким барьером стоял письменный стол, а в углу на небольшом топчане лежали матрац, одеяло и подушка. Сержант достал из кармана расческу и стал причесывать взлохмаченные светлые волосы. Он был такой же высокий и стройный, как Славин, только лет на пятнадцать старше. Его голубые глаза доброжелательно смотрели на Владимира.

— Что будем делать, товарищ лейтенант? Прикажете начальнику домой позвонить или подремлете в соседнем кабинете? До рассвета недолго осталось.

— Конечно, нет смысла будить человека...

Сержант взял стоящую на барьере керосиновую лампу, которую до этого он принес из коридора, и пошел впереди. Вскоре они оказались в большом кабинете, обставленном простой, видавшей виды мебелью. Большой двухтумбовый стол был накрыт зеленым сукном, на нем стоял старинный, сделанный из мрамора и бронзы чернильный прибор. Все три окна в кабинете были закрыты темными шторами. Сержант достал из кармана спички, зажег лампу, висевшую у потолка, и махнул рукой на кожаный диван, стоявший в углу:

— Вот вам кровать. Сейчас принесу постель.

Славин поставил чемодан, положил на стул фуражку и сел на диван. Вошел сержант. Он протянул подушку и простое солдатское одеяло:

— Устраивайтесь и отдыхайте. Начальник обычно приходит к восьми. Вас разбужу в семь.

Славин снял новенький китель, аккуратно повесил его на спинку стула, бросил на диван подушку, стащил сапоги и, не снимая галифе, лег на диван. «Надо спать, а утром будет видно, что делать дальше», — подумал он. Оставшись один, Владимир сразу же вспомнил о своей девушке, с которой познакомился в Ашхабаде, где была офицерская школа. «Интересно, что скажет Рита, если я позову ее сюда, в эту глухомань? Здесь даже электричества нет. Да, забросила меня судьба!»

Не прошло и десяти минут, как Славин спал уже крепким сном...

2 МАЙОР АЛТЫНИН

Славину показалось, что он только что уснул, а его уже тряс за плечо дежурный.

— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант! Вставайте, уже семь пятнадцать, скоро и наш начальник придет.

Славин открыл глаза, наморщил лоб, вспоминая, где он, и, наконец придя в себя, начал обуваться.

— Китель не надевайте, пойдемте во двор, умойтесь.

Лейтенант молча пошел за сержантом, у которого через плечо было переброшено полотенце. Они вышли во двор, окруженный высоким дощатым забором, и Славин изумленно остановился. Яркое солнце уже пригрело землю, и цветы возле забора показались ему особенно яркими. В дальнем углу у небольшого сарая стояли три лошади, между ними, игриво подбрасывая задние ноги, бегал жеребенок. Увидев людей, он подбежал к ним и доверчиво ткнулся Славину в бок. Сержант засмеялся:

— Орлик знакомиться пришел.

Славин погладил жеребенка, и тот поскакал вдоль забора.

Владимир вдохнул полной грудью и подставил лицо яркому ласковому солнцу. Чистый утренний воздух был насыщен запахами сена и цветов. Все это сразу же почувствовал горожанин. Стояла удивительная тишина, нарушаемая только фырканьем лошадей да топотом ног шаловливого жеребенка. На душе стало спокойно и даже как-то радостно.

Славин с удовольствием умылся холодной водой, которую лил ему из ведра сержант, затем вернулся в кабинет и привел себя в порядок. Через несколько минут Славин вместе с дежурным пили чай. Сержант подвинул поближе банку с медом:

— Ешьте, мед силу человеку придает.

— Спасибо. А вы давно здесь?

— Я родился в этих краях. Работал на лесозаготовках, потом на шахте, а за четыре года до войны в милицию пришел. На фронте дважды был ранен, но до Праги дошел. Ну, а после войны опять в милиции...

Славин поднялся из-за стола.

— Ну, спасибо вам! Поел как следует. Пожалуй, весь день есть не захочу.

— Пожалуйста. Мы с вами, кажется, вовремя завтрак закончили. Гляньте в окно, начальник идет.

Славин увидел, что к зданию подходит майор, голову он держал как-то неестественно прямо. Лицо заросшее: большая борода, пышные усы.

— Да, немолодой он у вас, — пробормотал Владимир.

— В этом году шестьдесят исполнилось, но в отставку не уходит, да и начальство считается с ним, не хочет отпускать. Я вам скажу — мужик он деловой, башковитый да и пошутить любит. Ну ладно, я пошел встречать.

Сержант надел фуражку и вышел в коридор.

— Товарищ майор! За время моего дежурства происшествий не зарегистрировано. В ночное время прибыл для прохождения службы в нашем отделении лейтенант Славин. Докладывает сержант Симоха.

Вскоре майор вошел в дежурную комнату. Лейтенант, стоя, представился и протянул ему свои документы.

Майор был ниже Владимира на целую голову. Пока Славин докладывал, он внимательно осматривал его и, очевидно, остался доволен внешним видом своего нового подчиненного. Вернул документы и пригласил в кабинет.

Майор назвался Егором Егоровичем Алтыниным и сразу же начал расспрашивать лейтенанта, откуда он, где жил, чем занимался. Слушал он внимательно, глядя на собеседника совершенно не моргая. Славин впервые встретился с такой особенностью глаз человека и чувствовал себя неловко.

— А теперь к делу, — сказал Алтынин. — Мы обслуживаем большую территорию. Смотрите, — майор встал, подошел к стене и отодвинул занавеску, за которой была карта района. — Население сконцентрировано в поселках, небольших деревнях и колхозах. Есть охотники, живущие в тайге. Обстановка, можно сказать, нормальная. Народ в основном честный, но иногда случаются кражи, чаще хулиганства, среди которых можно выделить бытовые хулиганства. Нет-нет, а где-нибудь муж жену побьет. В этом году было два убийства. Оба в местах лесозаготовок, где народец разный собрался: много приезжих, есть и судимые. Нередко устраиваются пьянки, а это — сами знаете — первый шаг к дракам и потасовкам. Но люди здесь друг у друга на виду. Мы стараемся, чтобы они сами за порядком следили. В каждом населенном пункте есть у нас добровольные помощники, которые нередко многие конфликты сами решают.

Неожиданно послышался стук в дверь, и в кабинет вошел мужчина в штатском:

— Разрешите войти?

— Так ты уж вошел, — улыбнулся майор, — присаживайся к нам и знакомься. Теперь в уголовном розыске вас будет двое, — Алтынин показал рукой на лейтенанта и представил его, а затем назвал Славину его коллегу: — Оперуполномоченный уголовного розыска Лагута Иван Епифанович — гроза местных нарушителей закона. Работает он здесь давно, во время войны служил в Кемерово, а в сорок третьем был переведен сюда. — Алтынин повернулся к Лагуте. — Бери Славина, знакомь с особенностями работы, обстановкой. В кабинете у тебя два стола стоят, так что рабочее место, будем считать, готово. — Майор посмотрел на Славина. — Жить будете пока здесь, в здании отделения. Вход с торцовой стороны. Там есть комната и небольшая кухонька. Затем посмотрим. Без жилья у нас не останетесь.

Вместе с Лагутой Славин зашел в свой кабинет. Он был небольшим, но для двоих места хватало. Под потолком висела большая керосиновая лампа, точь-в-точь как и в кабинете начальника.

— Электричество еще не дошло до этих мест?

— Да нет, дошло. Обещают, что в начале следующего месяца будет светить и у нас. Столбы уже на улице стоят, разве не видел?

— Нет, не видел, я же ночью сюда приехал. А какой-нибудь населенный пункт здесь есть поблизости? Водитель, который меня подвозил, сказал, что приехали в поселок, а я, кроме здания милиции, так ничего и не увидел.

— Конечно. В трехстах метрах от отделения. Идем, я покажу твое жилье, ты переоденешься. И вообще, советую пока не надевать форму: быстрее познакомишься с людьми, обстановкой. А потом пройдем по поселку, посмотрим. Как, не возражаешь?

— Нет, что вы, с удовольствием! Возьмем только в дежурной комнате мой чемодан.

— Хорошо, там же и ключ от твоей квартиры возьмем. И еще, у меня к тебе просьба: давай на «ты», нам же вместе работать, и гораздо приятнее, когда не «выкаешь».

— Давай.

Славину понравился Лагута. Он был среднего роста, широкоплеч, одет в клетчатую рубашку с закатанными до локтей рукавами и серые брюки, обут в светлые летние туфли. Вот только возраст Славин точно определить не мог. Держался Лагута просто, уверенно.

Они взяли у дежурного чемодан и ключ и вошли в небольшую комнату. В углу стояла большая никелированная кровать. В противоположном углу была кушетка, накрытая покрывалом. В центре комнаты — стол и четыре стула. У стены — небольшой шкаф, а рядом маленький буфет, за стеклянными дверками которого виднелась какая-то посуда.

В кухне стояла аккуратная русская печь, которая одной стороной выходила в комнату и в зимнее время обогревала ее.

— Ну как? — спросил Лагута.

— Порядок!

— Готовить обед можешь летом на керогазе, а можно поесть и в столовой: кормят неплохо.

Славин переоделся, и они сразу же направились в поселок. Оказалось, что это довольно большое селение, где были поликлиника, школа. По улицам часто проезжали груженные лесом машины. Когда проходили мимо школы, Славин спросил:

— Сирот много?

— Круглых — только один Сережа Мангулов. И мать и отец на фронте погибли. Сейчас его воспитывает бабушка. У восьмерых ребят отцы с войны не вернулись, — Лагута как-то сник и с горечью проговорил: — А вот меня, сколько ни просился, сколько рапортов ни писал, так на фронт и не пустили. Стыдно было в глаза людям смотреть. Здоровый мужик, а в глубоком тылу с бабами да стариками сидит!

— Ну, это ты зря. Здоровые мужики и в тылу были необходимы. Ведь кому-то и здесь порядок поддерживать надо было. А в этом деле одни старики да бабы — сила слабая. Так что не переживай, и пусть как в той песне поется: «И что положено кому, пусть каждый совершит».

— Да, уж, конечно, ничего не поделаешь. Посмотри, по той стороне навстречу идет мужчина. Видишь?

Славин увидел идущего вразвалочку мужчину.

— Это Ленька Мартов. Не мирится с женой и особенно с тещей. Как напьется, так и устраивает концерты. Участковый уже не знает, что с ним делать. Жена у него странная какая-то: начинает муж ее лупить — милицию зовет, прибудет милиция — на колени падает: не забирайте родненького. Но он способен и на другое. Лично я подозреваю его в краже из магазина. Пять ящиков водки украли и около десятка костюмов шевиотовых. Вот уже почти месяц как рыба об лед бьюсь, а раскрыть не могу. Смотри, как Ленька заюлил, увидел нас, значит.

И действительно Мартов, узнав Лагуту, остановился и сделал вид, что заинтересовался чем-то в огороде за забором.

— Мартов, ты что не здороваешься?

Мартов вынужден был подойти.

— А, Иван Епифанович, здравия желаю! А я засмотрелся на огород и вас не увидел.

Славин заметил, как настороженно ощупали его маленькие глазки Мартова. «Смотри, артист какой! — подумал Владимир. — На лице улыбка елейная, а в глазах настороженность и злоба».

Лагута спросил:

— А ты почему не на работе?

— Я сегодня ночью работал, дали отгул.

— В честь отгула жену не побил или тещу под лавку не загнал?

— Нет, что вы! Я уже и забыл, когда у нас скандалы были.

— Это потому, что у тебя память слабая, а не то вспомнил бы, что после последнего скандала, когда за тещей с паяльной лампой по улице гонялся, и недели не прошло. Как там она, опомнилась хоть немного?

— А что с ней будет, с этой старой телегой? Живет. Здорова.

— Помирился ты с ней уже?

— С кем?

— Да с тещей. Мог бы ее и матерью звать. Ведь, кроме твоей жены и тебя, у нее никого нет.

— Конечно, помирились... сразу же. Сами знаете, у кого в семье мелкой размолвки не бывает? А тещей я и так не зову.

— А как же ты ее зовешь?

— Ее мать, — кротко опустил глаза Мартов.

— Сам ты «ее мать», хоть бы старуху пожалел. Имей в виду, еще один скандал и — арестуем, хватит с тобой возиться. Так я участковому и сказал.

Метров сто Славин с Лагутой шли молча, затем Славин спросил:

— Кем он работает?

— Шофером. Лес возит, хитрит, черт. Не верю я ему. А вот и столовая, здесь можешь обедать. Есть не хочешь? А то можем зайти.

— Нет, нет, спасибо. Я хорошо позавтракал.

Они прошли по поселку в самый конец и повернули обратно.

В отделении Славин сразу же стал знакомиться с делами и не заметил, как наступил конец рабочего дня.

Постепенно расходились сотрудники, ушел и Лагута. Славин дочитал материалы уголовного дела и пошел к себе. «Ну, что, товарищ оперуполномоченный, каковы ваши впечатления о новом месте службы? — спросил он себя и окинул взглядом комнату, привыкая к ее обстановке. — Понравится ли здесь Рите? Поедет ли она сюда?» Когда расставались, обещала приехать к нему хоть на край света, если позовет. «Я-то позову, а откликнешься ли ты?»

Славин улыбнулся, вспомнив, как они познакомились с Маргаритой. Торопясь на занятия, он нечаянно толкнул девушку, которая от неожиданности уронила сумочку. Владимир хотел извиниться и заглянул в лицо ей. На него, лукаво прищурившись, смотрели большие темно-карие глаза. Владимир растерялся и пробормотал что-то несвязное. Девушка улыбнулась и, напомнив, что он опаздывает на занятия, ушла. Славин, конечно, в тот день опоздал, но и сидя на занятиях, ничего не слышал и не видел. Перед глазами было ее лицо, в ушах звенел ее голос. Он проклинал себя за нерасторопность и каждый день ломал голову, как найти девушку. Целую неделю он ходил на занятия той же дорогой, даже опаздывал, чтобы обязательно в то же время быть на том месте, где нечаянно толкнул девушку, но все было безрезультатно. И вот однажды их роту строем привели в поликлинику на прививку. Славин боялся уколов и, чертыхаясь в душе, вошел в процедурный кабинет, а там... она. У Славина речь отняло, а она покраснела и командует: «Рубашку снять!» Владимир так застеснялся, что сел на стул и зачем-то стал снимать сапоги. А девушка засмеялась и говорит:

— Я прививок на ногах делать не умею, хотя вам и надо было сделать, чтобы на занятия не опаздывали.

Теперь Славин понял, почему девушка знала тогда, при первой встрече, что он действительно опоздал на занятия. Она работала в поликлинике НКВД и хорошо знала, когда начинаются занятия в офицерской школе. То краснея, то бледнея, он, после того как девушка сделала ему прививку, узнал, когда она кончает работу, и, конечно, вечером встретил ее. Познакомились, подружились и, когда лейтенант милиции Славин уезжал из Ашхабада, договорились, что, устроившись на новом месте, он обязательно вызовет ее и они поженятся.

«Да, но это было там, в большом городе, а как она посмотрит на жизнь здесь, где кругом тайга?» — грустно подумал Славин.

Он так задумался, что вздрогнул, когда неожиданно услышал стук в дверь. Вошел Алтынин.

— Ну, как чувствует себя новое пополнение? — улыбнулся он.

— Нормально, товарищ майор. Устроился хорошо, посмотрел на поселок.

— Ну, ну, давайте привыкайте. Завтра утром я вас личному составу представлю.

3 МАЙОР МОЧАЛОВ

Узкая улочка, зажатая по сторонам дощатым забором, змейкой взбиралась по косогору вверх.

По прогнившим доскам деревянного тротуара, втянув голову в плечи, стараясь, чтобы хлеставший дождь и холодный ветер не попадали за воротник под одежду, быстро шел человек.

Дождь был настолько густым, что день казался вечером, а сквозь пелену крупных капель только с трудом можно было разглядеть в прохожем майора милиции.

Сверху по разбухшей, неровной дороге, громыхая и отчаянно лязгая старыми, потрепанными бортами, пронеслась полуторка. Она обдала майора грязью. Он, чертыхаясь, посмотрел вслед автомашине и, не разглядев номера, начал стряхивать прилипшую к шинели грязь.

Вскоре майор остановился у глухих высоких ворот, нажал на металлическую ручку, и тут же бесшумно открылась калитка. Двор был узкий и казался неуютным. В больших черных лужах плавали жухлые листья, противно поскрипывало висевшее над срубом колодца ведро. Небольшой черный пес, который обычно весело бежал навстречу жильцам, забился в деревянную будку, где свернулся калачиком, и даже не полюбопытствовал, кто это пытается обойти лужи и подойти к крыльцу дома.

Майор громко топнул ногами и, потянув на себя дверь, вошел в сени, где сразу же снял фуражку, стряхнул ее и открыл следующую дверь. Небольшая комната, служившая одновременно и прихожей и кухней, встретила его теплом, а побеленная русская печь — веселым огнем. Стоявшая у печи женщина повернулась к вошедшему и улыбнулась:

— Ага, явился! А я уже решила, что мой муж и в выходной день раньше полуночи домой не придет.

Она приставила ухват к печи, подошла к мужу и помогла ему снять насквозь промокшую шинель.

— Иди в комнату, переоденься в сухое, а я тебя сейчас горячим борщом накормлю.

— На улице черт знает что творится! Дождь — словно небо прорвалось. А тут еще грузовик окатил меня с головы до ног.

— Это шофер узнал, что начальник милиции идет, вот и решил добавить ему водички и от себя, — пошутила хозяйка и легонько подтолкнула мужа в спину. — Ну, ступай, переодевайся.

Муж вышел, а она проворно захлопотала у печи. И когда он вернулся, переодевшись в старый гражданский костюм, на столе дымилась миска с борщом, рядом — чугунок с горячей картошкой. Муж подошел к умывальнику. Высокий, черноглазый, с обильной сединой, он выглядел старше своих сорока лет. Подсаживаясь к столу, спросил:

— А где ребята?

— Юля у соседки, уроки вместе с ее дочерью делают, а Ване я разрешила с ребятами в кино сходить. Скоро придут. Ты ешь, а то остынет.

Она села рядом и, подперев подбородок руками, смотрела, как он ест.

В ее глазах были грусть и беспокойство. Петр еще больше постарел. Постоянно усталый, невыспавшийся, он не знал отдыха и в выходные дни. И вот сейчас, глядя на его рано поседевшую голову, припухшие от бессонницы глаза, выступающие на лице острые скулы, она видела, что мысли его там, на работе.

Татьяна Андреевна, дождавшись, пока муж отодвинет пустую тарелку, не выдержала, поднялась, легонько коснулась его волос:

— Устал ты, Петенька?

Он поднял на нее глаза:

— Немножко, но у меня же есть ты. Вот дотронулась, — он прижал ее теплую руку к своему лицу, — и сразу легче стало.

— Шутишь...

Татьяна Андреевна, улыбнувшись, снова села рядом.

А у Петра Петровича опять, уже в который раз, сжалось сердце от острой боли.

Уже прошло много времени, чтобы все обдумать, пережить и оценить. Чувство вины перед женой и детьми угнетало его. Он постоянно после той памятной встречи на вокзале винил себя, что потерял надежду увидеть их. Чем больше Петр узнавал о мучениях, которые пришлось пережить его жене и детям, а об этом он узнавал постепенно, потому что жена, оберегая мужа, неохотно рассказывала о пережитом, тем мучительнее становилась мысль о том, что он так легко мог согласиться с мыслью о их гибели.

Татьяна Андреевна тревожно спросила:

— Ты плохо себя чувствуешь, Петя?

— Нет, нет, — словно очнувшись, ответил Петр Петрович и встал из-за стола. — Я просто задумался...

Татьяна Андреевна почувствовала, какие мысли тревожат мужа, поднялась с табурета и уткнулась лицом в его грудь:

— Не надо, родной... Я и ребята очень любим тебя. Мы счастливы с тобой...

В коридоре послышался шум, дверь открылась, и в кухню вошел высокий парень. Он легко стащил с себя большой брезентовый плащ, на пол посыпались крупные капли воды. Парень виновато взглянул на Татьяну Андреевну и чуть улыбнулся черными глазами:

— Я извиняюсь. Дождик на дворе решил всю землю залить, а меня утопить. — Он перевел взгляд на отца. — Но как видите, ваш любимый сын выжил.

— Ну, от кино еще никто не умирал, — заметил отец и неодобрительно посмотрел под ноги сыну, где на полу образовалась небольшая лужица.

— Я сейчас вытру, — поспешно сказал сын.

— Ладно уж, как-нибудь сама управлюсь, — добродушно махнула рукой мать и начала вытирать пол.

Ваня разделся и сел на лавку.

— Вот ты, папа, сидишь спокойно и не знаешь, что соседи опять воюют.

— Что у них на этот раз?

— Обычная история. Иван Лукич в хомут ударил...

— Во что, во что ударил? — удивилась мать.

— Ну... уходить собрался, — великодушно пояснил сын.

Мать осуждающе покачала головой:

— Ну и словечки у тебя, Ваня.

— Мам, это не мои словечки, это тетя Вера так сказала. Как увидела, что я во двор вошел, так сразу же через забор и кричит: «Смотри, Ванюша, мой старый опять в хомут ударил. Отпил мозги и вещмешок начал собирать. Ты попроси отца, может, он его приструнит».

Петр Петрович недовольно проворчал:

— Сама она добрая цаца. Напоит его, а затем войну между собой ведут...

И словно в подтверждение этих слов, за стеной раздался сильный грохот и отчаянный женский крик. Петр Петрович молча переглянулся с женой и, обреченно вздохнув, набросил на себя мокрый плащ сына:

— Пойду мирить, черт бы их побрал!

— Подожди, Петя, — сказала Татьяна Андреевна, поспешно переобуваясь, — я пойду с тобой, вдвоем легче будет их успокоить.

Соседи, уже немолодые люди, которые жили в другой половине дома, часто ссорились. Мочаловым иногда приходилось вмешиваться. Скандалы у них возникали из-за выпивок, от которых ни сосед, ни его жена не отказывались.

Жили они одни, трое детей сразу же после войны разъехались в разные концы республики. Иван Лукич, на котором сказалось тяжелое ранение, полученное на фронте, был нервным, любил выпить. Жена его, Вера, сникшая перед трудностями, сама пристрастилась к вину. Так и жили: когда не пили — было нормально: и дома покой, и на работе порядок. Но стоило кому-либо из них выпить, как сразу же начинались скандалы.

Супруги Мочаловы относились к соседям с состраданием.

Когда они появились у соседей, те сразу же присмирели, и вскоре Мочаловы пошли домой. Петр Петрович, прикрыв жену плащом, помогал ей перепрыгивать через лужи во дворе. Дома их сын сидел за столом и делал уроки. Родители, чтобы не мешать, ушли в спальню. И здесь Петр Петрович, который давно хотел поговорить с женой, но никак не решался, щадя ее покой, неожиданно заговорил:

— Танечка, я давно хочу у тебя спросить об одном человеке. Понимаю, что тебе нелегко вспоминать пережитое, но меня все время беспокоит это.

— Что ты, Петя. Я же ведь сама тебе много раз рассказывала все. Война позади, и что довелось пережить, не вернется. Так что спрашивай.

— Помнишь, ты мне рассказывала о полицае Гришке?

— Ну как же, Мирейчик, конечно, помню. Его же партизаны казнили.

— Да, да, я помню это. А где второй полицай, Юшевич? Он же был тогда, когда фашисты сожгли жителей нашей деревни?

— Был, изверг.

— Я хочу выяснить, а вдруг он выжил и сейчас свободно ходит по земле? Ведь из жителей деревни сообщить властям о нем, считай, никто не смог. Ты с ребятами по миру скиталась. Где сейчас Миша Лукашевич, который спасся с вами, тоже неизвестно. Вполне возможно, что Юшевич мог уцелеть. Кстати, как его имя, не помнишь?

— Яшка, Яков, а по отчеству — Чеславович.

— Расскажи мне о нем еще раз.

Петр слушал жену, и перед его глазами снова проходили тяжелые годы войны, пережитые его женой, детьми, тот страшный день, когда их жизнь висела на волоске. Когда Татьяна Андреевна закончила свой рассказ, они долго сидели молча. Вывел из оцепенения приход Юли, за которой сразу же в кухню вошел лейтенант милиции. Он четко козырнул и доложил начальнику отделения, что случилось ЧП. Неизвестные напали на одиноких стариков, проживавших в своем доме, убили хозяина и ограбили квартиру.

Петр Петрович быстро собрался и вышел в темноту, где хлестал дождь, было ветрено и холодно.

4 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Прошло два месяца. Славин постепенно привыкал к работе. Оперуполномоченный с утра до вечера был в хлопотах. Съездил на дальние лесоразработки, побывал в деревнях, поселках, познакомился со многими людьми. За это время ему с помощью Лагуты удалось раскрыть кражу из магазина, чему Славин был особенно рад. Правда, к краже, как подозревал Лагута, Мартов причастен не был. Но дома он почти каждую неделю скандалил, нередко пускал в ход и кулаки, вынуждал жену и тещу прятаться от него у соседей. Славин сам встретился с Мартовым, долго беседовал с ним и предупредил, что ни одной драки ему не простят, и тот пока держится, не хулиганит.

Славин сидел в своей холостяцкой квартире и при свете настольной лампы еще и еще раз перечитывал письмо Маргариты. Девушка обещала скоро приехать к нему.

Владимир положил письмо на стол и прошелся по комнате. Он представил себе, как она преобразится, когда приедет Рита. «А что, — думал Владимир, — здесь у меня не так уж и плохо. За окном ветер завывает, дождь хлещет, а в комнате тепло, чисто, уютно, особенно теперь, когда появилось электричество».

Славин взглянул на часы «Ого, уже первый час, пора спать». Он подошел к кровати, которую почему-то прозвал бронекатером, и начал стелить постель. Вдруг раздался стук в окно. Славин отодвинул занавеску и узнал сержанта Симоху: в дни дежурства он иногда вечерком забегал выпить стакан чаю или просто поболтать. Они подружились, и Славин всегда был рад ему. Но когда открыл дверь, то понял, что Симоха теперь не просто так пришел. Он, не снимая плащ-накидки, озабоченно сообщил:

— Собирайся. ЧП!

— Что случилось?

— Позвонили с третьего лесопильного завода. Туда приехал на своем грузовике шофер Мартов, подогнал машину на погрузку, а в кузове — прикрытый соломой труп.

Славин натянул сапоги, надел ватник, сунул в карман фонарик и, сдернув с гвоздя плащ-накидку, выключил свет. Они зашли в дежурную комнату, где Владимир получил оружие. Лейтенант Хрулев, который дежурил в эту ночь, сказал:

— Начальник заболел и поехать не может. Сказал, чтобы ты заехал за Лагутой и вместе направлялись на место происшествия. Лошадь уже запряжена в двуколку. Когда приедете на место, позвоните.

Славин молча кивнул головой и вышел во двор. Лошадь послушно двинулась с места. Лагута жил в поселке, и вскоре Владимир был у него дома. Долго стучал в дверь. Крепким был сон у хозяев. Наконец за дверями послышался шум, и Владимир услышал голос Лагуты:

— Кто там?

— Это я, Иван Епифанович, Славин.

Дверь открылась, и перед Славиным в свете фонарика предстал Лагута. Он был в трусах, майке и сапогах. Лейтенант коротко сообщил ему о происшествии, Лагута сказал:

— Зайди в дом, подожди, пока я оденусь.

— Спасибо. Я буду во дворе. Ты собирайся.

Вскоре они, плотно укутавшись в плащ-накидки, тряслись в двуколке, медленно двигавшейся в темноте по лесной дороге. До лесопилки было четыре километра, и на дорогу ушел целый час.

Большая территория лесопильного завода освещалась тремя тусклыми электрическими лампочками, болтавшимися на ветру. У въезда работников милиции дожидался директор завода. Он взволнованно рассказывал:

— Понимаете, все это на моих глазах было. Приехал Мартов, у него последний рейс остался, развернулся и подал машину под погрузку. Залез один из рабочих в кузов, чтобы доски принимать, да как закричит и на землю чуть не кубарем скатился. Подскочили мы к нему, а на нем лица нет. Открывает рот, хочет что-то сказать и не может, только мычит и показывает рукой на кузов. Глянули мы туда — человек убитый лежит, голова разбита, лицо обезображено, смотреть жутко. Оказалось, что он был соломой прикрыт, а рабочий решил эту солому сбросить...

— Мартов где? — спросил Славин.

— В конторе. Его там мои люди охраняют.

— Что говорит?

— Делает вид, что сам только теперь узнал о трупе, юлит. Явно юлит, пьянтос несчастный!

Они вошли в небольшой домик. На стуле сидел Mapтов. По бокам была охрана. Лагута попросил охранников и директора выйти. После этого сотрудники уголовного розыска приступили к беседе.

Мартов, растерянный и подавленный, мял в руках видавшую виды кепку и твердил:

— Сам не могу понять, как он оказался в кузове. Никого я не подвозил, никто на дороге мне не голосовал. Черт знает что!

— А если не только черт здесь виноват? Возможно, Леонид, тебя память подводит? Не мог же труп сам к тебе в кузов залезть.

— Конечно, не мог... — согласился Мартов. — А может, так случилось: этот человек, когда, конечно, живой был, еще где-нибудь на подъеме вскочил ко мне в кузов и там концы отдал.

— И это с размозженной головой? — усмехнулся Славин и посмотрел на Лагуту. — Иван Епифанович, пусть он пока подумает, а мы осмотрим машину.

Работники уголовного розыска позвали из коридора двух рабочих, которые охраняли Мартова, а сами вместе с директором вышли на улицу. Холодный осенний дождь усилился. Лагута спросил:

— У вас здесь нет какого-нибудь помещения или хотя бы навеса, где машину Мартова можно от дождя спрятать?

— Есть навес, он в том конце, — и директор махнул рукой в противоположную от ворот сторону.

— Хорошо. Дайте мне водителя, мы отгоним туда машину.

Славин тронул Лагуту за рукав.

— Ты занимайся машиной, а я позабочусь о лошади.

Лошадь беспокойно топталась на месте, тревожно пофыркивала, а почуяв приближение Славина, тихонько заржала. Владимир отвязал от столба поводья и, взяв ее под уздцы, повел в ту сторону, где должен быть навес. Земля на территории лесопильного завода, разбитая колесами машин, была скользкой и липкой. Мимо Славина тихо проехал злополучный ЗИС. В свете его фар невдалеке осветился навес, там машина и остановилась. Вскоре к этому месту подошел и Славин. Отвел лошадь в дальний конец навеса, дал ей овса. К навесу вместе с директором подошла группа рабочих. Они включили свет. Лагута сказал сидевшему за рулем водителю, чтобы тот подогнал грузовик под лампочку, горевшую в центре. Теперь кузов освещался хорошо, и оперативники стали осматривать машину. Они сразу же увидели, что на погибшем не было одного ботинка. Лагута сказал:

— Похоже на автодорожное происшествие. Обычно при ударе машиной человек теряет обувь.

— Я тоже об этом подумал. Смотри, вот здесь, по-моему, и след протектора имеется.

— Переворачивать труп не будем. Позвоним в отделение, доложим о результатах осмотра и попросим выслать врача-эксперта.

Они обследовали весь кузов, затем кабину. Капитан даже под капот заглянул, но ничего интересного они для себя так и не нашли.

Мартова Славин застал в той же комнате. Владимир достал из планшетки, висевшей на ремне через плечо, несколько листов бумаги и приступил к допросу.

Мартов стоял на своем. Он то опускал голову на ладони, упершись локтями в колени, то смотрел прямо в глаза сотруднику милиции:

— Ей-богу, хоть убейте, но я ни в чем не виноват! Я не знаю, как оказался у меня в кузове убитый человек.

— Откуда вы ехали?

— Я отвез на второй лесосклад доски и сразу же вернулся обратно.

— Сколько туда километров?

— Сто десять. Я хотел сегодня загрузить машину и ехать к себе домой, переночевать и рано утром выехать в дорогу.

— С кем вы ехали назад?

— Один. Попутчиков не брал.

— Останавливались где-либо?

— Нет. Хотя, простите, останавливался. Пообедал в чайной на «пупе» и поехал дальше.

— На каком «пупе»? — не понял Славин.

Мартов впервые чуть заметно улыбнулся.

— Ах, да, я забыл, что вы недавно в наших краях. «Пупом» мы называем развилку пяти дорог. Три из них ведут прямо из леса, точнее с лесоразработок, и сходятся в одной точке у деревни Пасха, а, кроме этого, одна дорога идет в Кемерово, а другая — сюда, к Марьянску. Поэтому место, где сходятся все эти пять дорог, водители и назвали «пупом»... «пупом» земли.

— А кто вас видел в Пасхе?

— На «пупе»? — Мартов задумался. — В чайной, где я обедал, наверное, человек десять было. В лицо-то я многих знаю, но фамилий они мне своих не называли. Просто мы часто на «пупе» встречаемся, перекусим, перебросимся парой слов и разъедемся каждый по своей дороге. Хотя нет, простите, я видел Андрея Пудовкина. Да, да, я вспомнил, точно, там был Пудовкин, он сидел за соседним столиком.

— Кто такой Пудовкин?

— Он раньше у нас лес возил, а теперь работает где-то в другой организации.

— Машин было много у чайной?

— Наверное, не больше десятка. Когда я отъезжал, то их было приблизительно столько же, сколько и тогда, когда я подъезжал к чайной. Это же «пуп»: одни приезжают, другие уезжают.

— С кем вы сидели за одним столом в чайной?

— Так я же вам сказал: в лицо их знаю, а фамилии мне неизвестны.

В комнату вошел Лагута. Славин закончил допрос, позвал директора и попросил оставить Мартова в каком-нибудь свободном кабинете и организовать охрану.

Мартова увели, и оперативники остались одни. Лагута сказал:

— Я позвонил, раньше, чем к утру, не приедут, обещали привезти судмедэксперта. — Помолчал немного, а потом спросил: — Как ты думаешь, правду он говорит?

— Конечно, Мартов любит выпить, и от него что угодно можно ожидать. Но давай подумаем, зачем ему понадобилось завозить труп на территорию завода. Ведь даже дураку ясно, что при погрузке досок рабочие сразу же увидят труп. Мартов проехал огромное расстояние, и спрятать труп в тайге для него труда не составляло. Так что здесь много непонятного. Я считаю, что главное сейчас установить личность погибшего.

— Да, — согласился Лагута. — Я осмотрел его одежду, но, кроме вот этой накладной, в карманах больше ничего не было.

Он положил на стол накладную, но, что в ней написано, разобрать было почти невозможно. Это был второй экземпляр документа, загрязненный и промокший. Правда, на накладной довольно четко просматривались часть наименования организации и какой выписан товар. Ясно были напечатаны слова «валенки» и «резиновые сапоги». Этого было достаточно, чтобы установить организацию, выдавшую накладную.

Прежде чем расположиться на отдых в небольшом домике, который служил одновременно и общежитием для местных работников и гостиницей для приезжих, они еще раз позвонили в отделение и попросили дежурного дать телефонограмму во все хозяйства с просьбой, не откладывая сообщить в отделение милиции о всех пропавших мужчинах.

5 КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

Дело по раскрытию нападения на одиноких престарелых супругов двигалось медленно. Оставшаяся в живых старушка ничего пояснить не могла.

В тот вечер она была в кухне. Вдруг открылась дверь, и через порог один за другим вбежали люди в масках.

Они не дали ей даже вскрикнуть. Заткнули рот кляпом, связали руки, ничего не говоря, вывели ее в сени и заперли в холодный и темный чулан. Чуть позже она слышала доносившиеся из комнаты непонятный шум и крики мужа. Это продолжалось не менее получаса, а затем все стихло. А еще через полчаса в сенях послышались шаги, хлопнула входная дверь, и наступила тишина.

Старушка поняла, что бандиты ушли, и начала ломиться в дверь. Она знала, что надеяться не на кого, потому что соседи к ним приходили редко, а муж, если он жив, наверняка сам нуждается в помощи, и ей надо выбираться из чулана самой.

И старушка, собравшись с силами, начала ногами выбивать дверь. Клямка не выдержала и отскочила. Женщина со связанными руками и кляпом во рту выскочила на улицу. Прохожие помогли ей освободиться, и она бросилась в дом. Муж ее лежал на полу мертвым...

Прибывшие сотрудники милиции увидели страшную картину. Все в доме было перевернуто вверх дном. В комнатах летали перья от распоротых ножами перин и подушек, лежали опрокинутые стулья, старый кожаный диван был разрезан.

Началась кропотливая, неспокойная и упорная работа по раскрытию преступления.

Прошло больше недели. В районе, который обслуживало отделение милиции, где начальником был майор Мочалов, случилось три аналогичных нападения, при которых один человек был убит и двое ранены. Во всех случаях преступники были в масках, сделанных из противогазов.

Дело усугублялось еще и тем, что в районе зачастились кражи из домов, а сутки назад был обворован хлебный магазин. Воры взяли крупную сумму денег, а магазин подожгли.

У Мочалова сотрудников было немного, и он очень обрадовался, когда в кабинет вошел дежурный и доложил, что к ним на помощь прибыли шестеро сотрудников. Майор приказал дежурному пригласить прибывших в кабинет.

Через минуту в кабинет один за другим вошли шестеро молодых людей в штатском. Один из них был двоюродный брат Мочалова — Купрейчик Алексей. Они радостно поздоровались, но разговаривать не стали, хотя и не виделись уже месяца три. Петр Петрович пригласил в кабинет своих сотрудников уголовного розыска и сразу же приступил к делу. Он создал три группы. Одна из них, которую возглавил Купрейчик, должна была заняться грабителями в противогазах, другая — теми, кто обворовывал квартиры, а третья — искать воров, совершивших кражу и поджог магазина.

Когда совещание закончилось, Петр Петрович попросил Купрейчика задержаться, а остальных отпустил.

— Ну как Надя? Ее я, пожалуй, более полугода не видел.

— Нормально. Работает все там же, в госпитале.

— Сыну уже скоро два года?

— Через четыре месяца. А как у тебя дела, Петр? Как Таня, дети?

— Тоже все нормально. Юля уже, считай, невеста — семнадцать. Ваня — тоже парень взрослый, оба учатся неплохо. Таня у меня в начальство выбилась, недавно завучем школы назначили.

Алексей неожиданно спохватился:

— Слушай, Петя, ты давно был у Славиных?

— В прошлом месяце вместе с Таней ходили к ним в гости.

— Ну и как они?

— Ничего. Живут в небольшой двухкомнатной квартирке, но ты об этом и сам знаешь. Обе работают. Анастасия Георгиевна — на автомобильном заводе. Женя — в трамвайном парке. Володя им пишет часто.

— Я слышал, что его после окончания школы в Сибирь работать направили.

— Да, в уголовном розыске работает. Дела у него неплохо идут.

— Сюда перебраться не хочет?

— Почему же не хочет? Хочет. Наверняка ждет не дождется.

В кабинет заглянул дежурный:

— Разрешите, товарищ майор?

— Да, слушаю.

— Опять нападение на одиноких стариков.

Мочалов вскочил с дивана.

— Это уже четвертый случай. — Он тут же приказал дежурному: — Остановите первую же проходящую мимо отделения машину, она доставит нас к месту происшествия. — Затем он взглянул на двоюродного брата: — Ну что, Леша, поехали?

— Конечно. Помоги мою группу собрать. Знакомиться буду с каждым по ходу дела.

Через несколько минут Мочалов, Купрейчик и еще шесть оперативных работников уголовного розыска тряслись в кузове грузовика. Ехать было недалеко, и вскоре они прибыли к небольшому бревенчатому домику, стоявшему в самом конце длинной немощеной улицы.

За огородом виднелось покрытое осенней травой поле, вдали — лес. У ворот пофыркивали две милицейские лошади. Во дворе к Мочалову подошел участковый уполномоченный старший лейтенант Ляховец.

— В этом доме, товарищ майор, живут одинокие старики. Хозяину около восьмидесяти, его жене — семьдесят пять. Около двух часов назад пришли трое мужчин. Их хозяйка заметила через окно, когда они шли по двору. В коридоре мужчины немного задержались, а когда вошли в дом, то старушка чуть в обморок не упала. У всех троих на лицах были маски. Я уточнил у нее. Очевидно, это были опять противогазы.

— Хозяева живы?

— Так точно. Преступники связали их и устроили в доме настоящий погром...

— Пойдем посмотрим, — прервал участкового Мочалов и шагнул мимо стоявшего по стойке «смирно» милиционера.

В комнате было сумрачно. На длинной деревянной лавке рядышком сидели насмерть перепуганные хозяева. Прежде чем начать беседу с ними, Мочалов распорядился остаться на месте Купрейчику и еще одному сотруднику, а остальным приказал опросить соседей. Майор сел рядом со стариком. Тот потирал недавно развязанные руки и чуть слышно стонал.

— Они били вас? — участливо спросил Мочалов.

— Били, руки выкручивали, за горло душили.

— Деньги требовали?

— Конечно, — как-то поспешно ответила старушка. Мочалову показалось, что она старается опередить старика.

Это почувствовал и Купрейчик. Он, обращаясь к Мочалову, предложил:

— Петр Петрович, может, пока ты с хозяйкой побеседуешь, а я с хозяином?

— Хорошо. Но где?

— А мы в кухне.

В кухне старик осторожно опустился на стул и рукой дотронулся до правого бока.

— Все болит. Они же меня ногами, как немцы в войну, били.

Капитан окинул взглядом кухню: куда бы присесть?

Подошел к табуретке, на которой стояло ведро с водой, поставил ведро на пол и сел на табурет.

— Как вас зовут?

— Троцак... Михаил Михайлович Троцак.

— Вы мне, Михаил Михайлович, расскажите все по порядку.

— А что тут рассказывать... — Дед замолчал на мгновение и отрешенно закончил мысль: — Все равно никого не найдете.

— Это почему же?

— Морды мы ихние не видели, даже одежки не запомнили, разглядеть не успели...

— Ну а голос ни у кого из них не показался вам знакомым?

— Голос нет... — И старик как-то странно осекся. Купрейчику снова показалось, что он хотел что-то добавить, но сдержался.

Капитан, внимательно глядя на хозяина, тихо сказал:

— Михаил Михайлович, по-моему, вы что-то недоговариваете, я же вижу. Скажите, что вас смущает, не стесняйтесь.

Они помолчали. Затем Купрейчик продолжал:

— Я же чувствую, что вы не все сказали. Мы уйдем, а вы будете мучиться, переживать, что утаили от нас что-то. Не забывайте, Михаил Михайлович, что эти преступники очень опасны и в любой момент могут напасть на других людей. Имейте в виду еще и то, что им не заказан путь и сюда. Придут опять к вам, что тогда? — Голос у Купрейчика стал более настойчивым. — Решайте, Михаил Михайлович. Сами же потом будете жалеть, что не были откровенны. Вы что, боитесь жены? Вас что-то смущает?

— А чего мне ее бояться? Если понадобится, то найду на нее управу.

Старик поднялся и решительно направился в комнату. Купрейчик пошел следом. Дед рывком открыл дверь и громко сказал:

— А ну, старая, выкладывай начистоту про крест, а то сам скажу. Чего нам бояться? Мы же с тобой не крали его!

Старуха от удивления чуть привстала и почему-то осталась в таком неудобном положении.

— Ты что, сдурел на старости лет? Чего языком мелешь?

— Рассказывай, говорю, Михеевна, а то сам начну. — Он вдруг сердито топнул ногой и грозно приказал: — Ты что, человеческого языка не понимаешь?

Хозяин для устрашения даже кулаки сжал, а Михеевна неожиданно выпрямилась и сунула старику прямо под нос кукиш:

— А фигу тебе через замочную скважину не хочется?

Работники милиции, не выдержав, громко расхохотались.

Старик сказал жене «дура» и повернулся к Купрейчику:

— Рехнулась глупая баба. Видать, мало воспитывал в молодые годы. Сам расскажу.

Он выждал немного, затем небрежно отстранил старуху от лавки и сел.

— Еще задолго до войны подарила мне мать золотой крест. Он ей по наследству достался. Был у нас когда-то в роду поп. Спрятали мы этот крест, решили на черный день припасти. А тут война началась, вскоре немец пришел. Решили мы крест держать на случай, если немцы нас арестовывать будут, чтобы откупиться. Но бог миловал, нас не тронули. В сорок втором у нас на квартире стал жить Вовка Корунов. То ли с плена бежал, то ли из тюрьмы немцы его выпустили, мы точно так и не узнали, умалчивал он об этом. Однажды ему каким-то образом удалось подслушать наш разговор со старухой о кресте. После этого начал я замечать, что в наших вещах кто-то постоянно роется. Чья это работа, гадать не надо было, кроме Корунова, делать это было некому, и мы предложили ему уйти от нас. Вовка перебрался на другую квартиру, и после этого мы его не видели. Однажды — это было уже в сорок четвертом, когда наши пришли, — возвратились мы со старухой с базара домой, а там — настоящий погром: все перевернуто, переворошено. Диву дались, кому понадобилось такой погром устраивать. Стоим и головы ломаем. А тут соседка приходит и говорит: «Видела я, как от вашего дома огородами уходил ваш бывший квартирант Вовка». Тут нам сразу все стало ясно: Вовка этот крест искал.

— В милицию сообщали? — спросил Купрейчик.

— Нет, боялись о кресте говорить.

Старик посмотрел на жену и сказал:

— А дальше ты рассказывай. — И он опять притопнул ногой. — И не ломайся мне тут, как в том девяностом, когда замуж выходила, говори!

Хозяйка смущенно молчала. Старик не выдержал:

— Говори. Не доводи меня до греха своими выкрутасами. Тут люди на службе находятся, ради тебя, старой дуры, сюда пришли, а ты еще из себя фигалку-пигалку строишь. Говори!

Хозяйка зло посмотрела на старика и, тяжело вздохнув, заговорила:

— Три дня назад старик к сапожнику пошел, а я вспомнила, что у нас керосин кончился. Взяла банку и пошла в керосиновую лавку. Прихожу туда, а Гришка Пултас — он керосином торгует и живет недалеко от нас — говорит мне: «Слушай, Михеевна, тут только что тобой и твоим стариком какой-то мужик интересовался. Я его где-то раньше видел, лицо знакомое, но вспомнить так и не могу. Спрашивал, живете ли вы одни или квартирантов держите. С полчаса как ушел».

Купила я керосину и домой пошла. Глядь, а недалеко от нашего дома, по другой стороне улицы, наш бывший квартирант в брезентовом плаще мне навстречу идет. Увидел меня, капюшон почти на глаза опустил и пошел дальше, словно меня не узнал. Екнуло у меня тогда сердце. Я быстрее домой бросилась. Но дома все в порядке оказалось, вскоре и старик пришел. Рассказала я ему, а он тогда сразу же и сказал, что Вовка наверняка на наш крест нацелился, и на всякий случай перепрятал его из дома в сарай.

— А вы у керосинщика не спрашивали, как был одет тот мужчина? — спросил Мочалов.

— Нет. Не подумала я тогда об этом.

Мочалов взглянул на хозяина:

— Ну, и что дальше?

Дед хмуро проговорил:

— Ну, а дальше, когда сегодня ворвались в дом эти супостаты, то сразу же и пытать начали, где крест.

— А вы что сказали?

— Сказал, что когда Красная Армия пришла, то на радостях сдали его государству.

— И они поверили вам?

— Да, мы же со стариком почуяли беду и условились между собой так говорить, — пояснила Михеевна и добавила: — Они же нас по разным комнатам враз растащили, а мы, получилось, в один голос сказали. Вот они поискали, поискали и, ничегошеньки не найдя, ушли.

— Ну а вашего бывшего квартиранта среди них не было?

— А кто его знает. На мордах маски напялены, поди разгляди.

Купрейчик спросил у хозяина:

— Михаил Михайлович, а вы среди этих троих, когда они разговаривали с вами и требовали отдать крест, голоса знакомого не слышали?

— В том-то и дело, мне послышалось, что тот, который старался говорить меньше других, был Вовка.

Мочалов оставил своих сотрудников продолжать делать осмотр места происшествия и допрашивать потерпевших, а сам вместе с Купрейчиком вышел во двор.

— Слушай, Леша, — предложил он, — давай поговорим с керосинщиком.

— Я тоже хотел тебе об этом сказать, пошли.

Они вышли на улицу и вскоре были у керосиновой лавки. Она размещалась в восстановленной кирпичной будке, которая, очевидно, до войны была небольшой подстанцией. Внутри было грязно, холодно и все пропитано запахом керосина.

В углу на самодельном табурете сидел старичок. Он подсчитывал выручку. Увидев входящих, сказал:

— Закрыто. Керосина уже нет.

Мочалов поздоровался и весело спросил:

— И для милиции ничего не осталось?

— А что милиция? Керосин не водка, незачем его ей оставлять.

Мочалов улыбнулся Купрейчику:

— Видишь, какой ядовитый хозяин? Даже на милицию злится.

— Да я не злюсь, керосина действительно у меня нет.

Он поднялся с табурета, и работники милиции увидели, что Пултас очень низенького роста, в огромных ватных штанах и валенках. Седые пучки волос смешно торчали в разные стороны.

Мочалов спросил старика:

— Не вспомните ли вы, как несколько дней назад сюда приходил мужчина и интересовался, кто из посторонних живет у Троцаков?

Старик сначала удивленно посмотрел на них, затем некоторое время молча соображал и только после этого ответил:

— Да, помню. Но я же об этом Михеевне говорил...

— Правильно, а она нам рассказала. Скажите, а раньше этого человека вы нигде не видели?

— Вы знаете, лицо мне его знакомо, а вот где я его видел — ума не приложу.

— А как он был одет?

— Вот это я помню. В плаще он был... брезентовом плаще, с капюшоном на спине.

Майор хотел напомнить Пултасу о квартиранте, но вовремя спохватился: «Не надо торопиться. Когда найдем Корунова, то, может быть, его придется старику на опознание предъявлять».

Вскоре он, шагая по мокрой от дождя и снега дороге, сказал Купрейчику:

— Ниточка есть. Так что давай, Леша, разматывай клубок дальше...

6 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Вот уже четвертые сутки Славин мотается по таежным дорогам. Где на попутной машине, где на телеге, а где и просто пешком, он добирался от одного селения к другому, побывал в десятках организаций, но приблизиться к раскрытию преступления пока не смог.

Андрея Пудовкина он дождался на «пупе». Это был пожилой, низкого роста, круглолицый человек. Пудовкин сразу же вспомнил тот вечер, когда он видел в чайной Мартова. Кроме этого, он назвал еще пятерых водителей, которые тогда приезжали на «пуп».

Оперуполномоченный нашел их. Во время допросов расширился круг лиц, которые останавливались в тот вечер в чайной.

Сейчас лейтенант возвращался на «пуп», сегодня туда должны приехать трое нужных ему водителей. Буфетчица тетя Маша, увидев Славина, приветливо улыбнулась. Владимир знал, что ее зовут Елизавета Никитична. А тетей Машей звать ее стали после того, как ее так назвал один из остряков-водителей. И Елизавета Никитична смирилась: «Тетя Маша так тетя Маша, лишь бы план шел». И охотно отзывалась на свое новое имя.

Лейтенант уже несколько раз разговаривал с ней и, благодаря этой женщине, узнал привычки местных водителей. Владимир попросил стакан чаю и, выбрав момент, когда у прилавка никого не было, спросил:

— Ну как дела, Елизавета Никитична?

— Для меня дела, дорогой, — это план. На это не жалуюсь, а вот ваши дела таковы: я узнала, что, кроме наших машин, ну тех, которые обычно здесь стоят, в тот вечер была еще одна. Номера ее никто, конечно, не помнит. Шофер — молодой, здоровый парень. Я теперь вспомнила, что у него на правой руке татуировка. Он приехал чуть позже этого, как его...

— Мартова, — подсказал Славин.

— Да, да, Мартова, а уехал позже его. Он все время просил у меня бутылку водки, но водки в буфете уже не было, и его угостили водители, среди которых был Лукин. Я вам его называла. Он должен сегодня здесь появиться.

— А разговора не было, откуда тот новенький ехал или куда?

— Со мной он, конечно, об этом не говорил. Может, Лукин что вспомнит.

К прилавку подошел один из посетителей и весело попросил:

— Тетя Маша, дай мне с собой одну сургучную.

— Хватит тебе, Миша, смотри, уже глаза косые, а ты еще водки хочешь.

— Да ты не бойсь, тетя Маша, это на всякий случай, вдруг мотор в дороге забарахлит, а погода, сама видишь, если не замерзнешь, то воспаление легких запросто можно подхватить, а вот она, голубушка, может меня спасти от опасных последствий.

Буфетчица взглянула на работника милиции и с показным нежеланием отпустила бутылку водки. Славин сел за ближайший столик и начал пить уже остывший чай. Сегодня ему предстояло двинуться по третьей дороге, ведущей в тайгу. Тактика его была простой: не проезжать мимо ни одной деревни или поселка, ни одной делянки, где работали люди. Во что бы то ни стало надо установить личность погибшего. Новый водитель, о котором сказала буфетчица, тоже представлял интерес. Славин еще не знал, даже не догадывался, что неизвестный водитель может дать следствию, а уже в какой-то степени рассчитывал на него. В молодом сотруднике милиции начинала проявляться крайне необходимая каждому оперативнику черта — чутье...

В это время в зале появился сержант Симоха. Он был одет в гражданский костюм. Лавируя между столами, сержант подошел к Славину. И только когда Симоха отодвинул стул и сел, Славин увидел его.

— Андрей, откуда ты? Честное слово, с неба свалился!

— Не с неба, а с кузова грузовика. А приехал я, конечно, из Марьянска и привез тебе приветы от Алтынина, у которого, кстати, воспаление легких, и Лагуты. Он теперь не старший оперуполномоченный, а и.о. начальника милиции. Кроме того, я могу сказать тебе, кто такой погибший.

— Установили, кто он? — обрадовался Славин.

— Естественно, — авторитетно подтвердил Симоха. — Но сначала напои меня чаем, у тебя же здесь наверняка знакомая в буфете.

— Конечно, — и Славин повернулся к прилавку. — Тетя Маша, дайте, пожалуйста, еще стакан чаю.

Эта просьба вызвала оживление среди четырех мужчин, сидевших за столиком. Один из них не выдержал и громко сказал:

— Надо же, какие клиенты у тети Маши пошли. Стакан чаю требуют, как бутылку водки!

Мужчины засмеялись. А Славину вспомнилась война и тот вечер в партизанской землянке, когда командиры Тамков и Лапко заставляли его выпить спирт, чтобы он не заболел. В памяти всплыл и тот момент, когда ему, тяжелораненому, доктор дал самогона. Но тут же отогнал от себя воспоминания и, улыбаясь, посмотрел на смеющихся.

Тетя Маша принесла чай. Симоха выпил его и начал рассказывать:

— Вчера вечером позвонили с поселка Лебяжьего. У них пропал заведующий складом леспромхоза Литвин Николай Елизарович. Приметы полностью совпадают с приметами погибшего. Кстати, врачи подтвердили, что он погиб в результате автонаезда.

Славин вытащил из планшетки карту района.

— Говоришь — поселок Лебяжий? Так, где это он?.. Ага, вот! Я как раз собирался ехать сегодня по этой дороге. Это отсюда километров сорок будет. Дождусь шоферов и поеду туда. А как чувствует себя Егор Егорович?

— В больницу отвезли.

— Слушай, хочу спросить и забываю, почему он такие усы и бороду отпустил?

— А ты не знаешь?

— Нет. Поэтому и спрашиваю.

— Мы-то все знаем... Это было в девятнадцатом. Алтынин председателем ревкома тогда был. Бандиты подкараулили, когда в поселке осталось мало красноармейцев, и нагрянули. Сняли охрану, а Алтынина, тяжело раненного, в плен захватили. И как только ни пытали его: и огнем, и ножами, и палками, но ничего он не сказал. Повели его на обрыв, к реке, расстреливать, а он как был со связанными руками, так и сиганул в воду. Бандиты стали по краю обрыва и смотрят вниз, думают, что если вынырнет, то добьют. А в этот момент наши подоспели и шарахнули по ним. А Алтынин действительно вынырнул. Он хорошим пловцом был, не зря на Волге родился. Лицо ему пытками обезобразили, вот и отпустил бороду и усы.

— Ясно... Чувствуется, что человек он настоящий... — После небольшой паузы Славин спросил: — Ты куда сейчас?

— Назад в Марьянск. Найду попутную машину и — в отделение.

Симоха уехал, а Славин продолжал ждать. Первым приехал водитель по имени Сергей. Высокий и худой, он, когда входил в дверь, согнулся, казалось, вдвое.

— Тетя Маша, — крикнул он с порога, — давай есть! Я голоден, как волк.

Поспешно подойдя к прилавку и взяв тарелки с едой, он сел за столик Славина и стал есть. Владимир молча ждал. Наконец Сергей впервые взглянул на Славина. Владимир не стал терять ни минуты времени. Он предъявил ему красную книжечку, представился и спросил:

— Не помните, тринадцатого сентября вы были здесь?

— Тринадцатого? — переспросил водитель и задумался, высчитывая в уме график своего движения. — Да, был.

— А этого человека вы знаете? — оперативник предъявил фото Мартова.

Собеседник посмотрел на фото и уверенно сказал:

— Конечно, знаю. Это же Леонид. Я его здесь на «пупе» часто встречаю.

— Видели ли вы его в тот вечер?

Водитель опять на мгновение задумался, а затем уверенно ответил:

— Да, видел, в тот вечер я его последний раз видел и после этого не встречал.

— Он был один или с попутчиком?

— По-моему, один... да, точно один. Я вспомнил, когда он уезжал, то я по нужде во дворе был и видел, как Леонид со своим ЗИСом возился и матом на всю округу крыл. Двигатель никак не хотел заводиться, а рукояткой покрутить — не кашу манную есть. Я помню, подошел и крутнул, а он капот открыл и на газ нажимал.

— В кабине никого не было?

— Нет, никого. Когда мотор завелся, он сел за руль, я подошел к кабине, и мы простились, пожав друг другу руки.

Оставшись один, Славин задумался: «Получается странно: маршрут Мартова проходил совершенно по другой дороге, и из поселка Лебяжьего на нее не попасть. Можно предположить, что Литвин добрался до „пупа“ на попутной машине, здесь мог встретиться с Мартовым и вместе с ним уехать. Но ведь никто не видел здесь Литвина. Кто-кто, а буфетчица сразу бы заметила незнакомого человека».

Наконец появились второй, а через минуту и третий нужные ему водители. Оперуполномоченный не стал дожидаться, пока они пообедают, представился и попросил вместе выйти из чайной. Они тоже подтвердили, что видели в тот день в чайной Мартова. Когда Славин начал уточнять, какими маршрутами они ехали тринадцатого сентября, то оказалось, что один из них — Лунин — проезжал мимо Лебяжьего. Славин оживился:

— В каком часу в тот день вы приехали на «пуп»?

— Не помню, но дело было к вечеру.

— А когда проезжали мимо Лебяжьего, по дороге вам никто не голосовал?

— Нет, дорога вообще была безлюдной.

— Машин не было?

— И машин не видел. Хотя постойте... За Лебяжьим, где-то в километре в сторону от «пупа», я объезжал ЗИС-5, который стоял на обочине.

— Водителя не видели?

— Видел. Молодой, здоровый мужик. Я еще хотел остановиться, думал, машина сломалась, может, человеку помощь нужна, но водитель махнул мне рукой: проезжай, мол. Ну я и не затормозил. А потом минут через двадцать после того, как я приехал на «пуп» и пришел в чайную, смотрю, этот водитель тоже заходит туда. Он ко мне за столик присел. Просил он у тети Маши бутылку водки, но она объяснила, что водка кончилась. А на нашем столике стояла бутылка, мы его и угостили.

— Что он рассказывал о себе?

— А мы ничего не расспрашивали. Хотя нет, я спросил, куда он едет, он ответил, что в Кемерово.

— А кто раньше уехал: Мартов или этот водитель?

Лунин задумался, а затем уверенно сказал:

— Сначала Мартов уехал, он когда уходил, то меня по плечу хлопнул и сказал: «Пока!»

— Скажите, а этого водителя, который в Кемерово ехал, раньше вы никогда не встречали?

— Нет, видел впервые.

— Ничего подозрительного в его поведении не заметили?

— Был неразговорчив, но, может, человек чувствовал себя неловко среди людей, которые знали друг друга, а так ничего пояснить не могу.

— Обрисуйте мне его.

— Выше среднего роста, молодой, плотный...

— Татуировки не было?

— Татуировки? — переспросил водитель. — Постойте, была, честное слово, была... на правой руке у него что-то было нарисовано, а вот что, не помню. Да еще на носу у него шрам небольшой...

— Вы помните то место, где вы объезжали его машину недалеко от Лебяжьего?

— Помню.

— Тогда сделаем так: вы идите пообедайте, а затем давайте съездим туда. А отметку в путевом листе я сделаю.

— Я сейчас перехвачу что-нибудь и поедем.

Лунин быстрым шагом направился к дверям чайной, а Славин нетерпеливо зашагал по двору: «Осмотрю и зафиксирую место, где стояла автомашина, затем побываю в Лебяжьем. Надо добыть фото Литвина, ну а потом, наверное, придется ехать в Кемерово. Но как же все-таки убитый оказался в кузове машины Мартова?»

В душе Владимир уже начисто исключил причастность Мартова к убийству. И действительно, для чего Мартову надо было везти труп на лесопильный завод? Хотя полностью доверять Мартову было нельзя. Но в этой ситуации Славин верил ему.

Лунин появился минут через десять. Они сели в кабину старого «студебеккера», и тот, натужно гудя мотором, разбрызгивая воду и грязь в больших лужах, двинулся по лесной дороге. В кабине было очень шумно, и они ехали молча. Прошло больше часа, когда водитель сбавил скорость и прокричал:

— Где-то здесь. Давайте проедем до Лебяжьего, а затем развернемся, видите, какая дорога, даже развернуться нельзя.

Славин понимал, что водителю так будет легче восстановить в памяти место, где стоял грузовик из Кемерово. Через несколько минут они подъезжали к Лебяжьему. Здесь Славин еще ни разу не был и с интересом смотрел на большой поселок. Вдали за добротными бревенчатыми домами возвышались двух-, трех — и даже четырехэтажные каменные здания. Сразу же при въезде они развернулись на небольшой площади и поехали обратно. Лунин весь напрягся, боясь пропустить нужное место. Славин тоже напряженно ждал. Но вот Лунин остановил машину и уверенно сказал:

— Здесь стояла та машина. Когда я объезжал ее, то пришлось выбираться из колеи. Вот смотрите, даже сейчас виден след моего грузовика.

Славин вышел из машины и начал внимательно осматривать место, где стоял ЗИС. Вдруг он остановился и не поверил своим глазам: в жухлой траве лежал... ботинок. Точь-в-точь такой ботинок Славин видел на ноге погибшего. Он поднял находку и с благодарностью сказал Лунину:

— Вы не представляете, какую помощь оказали мне.

Оперативник исследовал придорожную траву, но больше ничего не обнаружил. Он составил акт об обнаружении ботинка, начертил схему, на которой отметил место, где, по словам Лунина, стоял ЗИС, и, поблагодарив шофера, отпустил его. Тот недоуменно спросил:

— А вы как же? Останетесь здесь один?

— Не волнуйтесь, я пройду пешком до Лебяжьего и там останусь на ночлег. Кстати, в кузове того грузовика бревен не было?

— Нет.

Лунин попрощался и уехал. А Славин стоял в глухом лесу, сразу ставшего тихим, чужим, и думал: «Скорее всего Литвин в этом месте попал под машину. Водитель не стал прятать его здесь, потому что мимо проехала машина Лунина и он мог запомнить номер. Поэтому преступник мог забрать погибшего с собой. Но почему труп оказался в кузове машины Мартова?»

Владимир знал, что в поселке проживает участковый уполномоченный. Он даже вспомнил высокого рыжего младшего лейтенанта, лицо которого почти полностью было покрыто веснушками. Его в отделении так и звали — «Рыжий». Славин несколько раз встречался с участковым на совещаниях, но фамилии его сейчас вспомнить не мог. Вечерело, и Владимир невольно ускорил шаг. В поселке он спросил, где живет участковый уполномоченный, и вскоре стоял у крепких дубовых ворот. Открыл калитку и оказался в просторном дворе. Его встретила миловидная женщина. Владимир представился и спросил, где хозяин. Женщина улыбнулась гостю и сказала:

— Да вы проходите, муж дома.

Славину было неудобно за свой вид: мокрая плащ-накидка, забрызганные грязью сапоги да еще в руках грязный ботинок. На шум голосов вышел из комнаты хозяин. Не прошло и пятнадцати минут, как Владимир, умытый, в больших валенках, которые заставил его обуть хозяин, беспокоившийся, что гость на холодном ветру мог простудиться, сидел за столом и ужинал. В это время хозяйка увела спать малышей. Славин удивился, что у такой молодой женщины уже шестеро детей.

Владимир ввел в курс дела участкового, а тот, в свою очередь, сказал, что это он сообщил в отделение милиции о пропаже заведующего складом.

— У него есть семья? — спросил Славин.

— Да, трое ребятишек, — глухо ответил участковый и спросил: — А может, он не погиб?

— Дай бы бог! Но чует мое сердце, что беда с ним случилась. Как вы думаете, откуда могла идти кемеровская машина?

— Тут поломать голову надо. Одно то, что, как вам сказал Лунин, у него в кузове не было бревен, говорит, что это не лесовоз. Дорога же здесь идет только до лесоразработок, дальше в такую пору на машине не проедешь. Я завтра с утра начну проверять, может, он к нам в поселок приезжал.

— Я и хотел об этом вас просить. Машина не иголка, ее должен был кто-то видеть... Но сначала сходим домой к Литвину, предъявим ботинок на опознание, попросим его фотографию. Если подтвердится, что это он, вам надо будет помочь родственникам съездить в Марьянск.

7 МАЙОР МОЧАЛОВ

Петр Петрович услышал легкий шум и сразу же проснулся. Татьяна Андреевна уже возилась у печи. Она всегда вставала раньше всех, стараясь успеть приготовить завтрак и самой не опоздать на работу.

Как правило, вместе с ней вставала и Юля, которую отец прозвал за это ранней пташкой. Вот и сейчас мать и дочь, тихо переговариваясь, возились в кухне.

Петр Петрович взглянул на часы — пять минут седьмого. Обычно он вставал в шесть тридцать. Петр Петрович вспомнил вчерашний разговор и подумал: «Юля права, ей уже семнадцать. А учится она в седьмом классе вместе с ребятами моложе ее». Вечером Юля сказала, что пойдет работать и будет учиться в вечерней школе. Мать сначала растерялась, но отец поддержал дочь, на том и порешили.

Петр Петрович задумался и не заметил, как в комнату вошла жена.

— Петя, пора.

— Я не сплю, Танюша.

Она села к нему на постель и тихо сказала:

— Ты не заметил, как наши дети выросли? Юля идет работать. Ванюша скоро отца догонит. — Она провела рукой по щеке мужа. — Как жизнь идет, годы словно на паровозе мчатся...

— Что сделаешь, жизнь есть жизнь, и имеет она свою постоянную закономерность — проходить, — грустно улыбнулся Петр Петрович и привлек к себе жену. — Но ты не горюй, у нас еще с тобой много времени впереди.

— Ой, пусти, Петь! Сейчас Юля войдет!

— Ладно, ладно, встаю. Вчера я получил ответ о полицае Юшевиче. Он, оказывается, в бегах, и его разыскивают. И еще... — Петр Петрович сделал паузу, обдумывая, говорить или нет жене еще об одной новости, но потом решился: — Я получил письмо, от кого ты думаешь?

Жена молча пожала плечами.

— От Миши Лукашевича.

— Что ты говоришь? — встрепенулась Татьяна Андреевна. — Ну и как он? Где живет?

— Я принес письмо домой, возьми в боковом кармане, в кителе, прочти.

Татьяна Андреевна с письмом в руках вышла в зал, где включила свет, и, с трудом скрывая охватившее ее волнение, стала читать: "Здравствуйте, дорогой Петр Петрович! Вы не представляете, как я обрадовался, получив Ваше письмо. Мне очень хочется узнать, как сложилась дальнейшая судьба тети Тани, Юли и Вани. После того, как мы чудом спаслись от смерти и расстались в лесу, я ничего о них, да и о вас, не слышал. Теперь знаю, что все вы живы, и очень рад. А я после тех страшных событий некоторое время жил у своих родственников, а затем попал в партизанский отряд. Когда пришли наши, я попросился на фронт. Мне сначала отказали, но когда я рассказал командиру дивизии о том, как немцы сожгли моих родителей и двух сестренок, как я спасся от смерти и что мне просто необходимо отомстить фашистам за них, то он взял меня к себе в дивизию. Воевал, был легко ранен. Имею три медали, в том числе «За отвагу». Сейчас я остался в армии, учусь. Хочу поступить в военное училище. Теперь о том, о чем вы спрашиваете меня. К сожалению, я не знаю, где сейчас находится полицай Юшевич. Я помню, что в нашей деревне практически осталось только два дома, не тронутые немцами, — это дома Мирейчика и Юшевича.

После войны, по-моему, в конце сорок пятого года, мне писали мои родственники, что Юшевич то ли ушел с немцами, то ли где-то скрывается в лесах, а его семья, так же как и родители Гришки Мирейчика, переехала жить в другую местность. Где они сейчас — не знаю. Вот все, что могу сообщить, отвечая на Ваше письмо. Если я что-нибудь узнаю, то обязательно напишу.

Ну, а как Вы? Конечно, работаете в милиции? Как Татьяна Андреевна, Ваня, Юля? Я Вас очень прошу, хоть изредка пишите мне. Честное слово, мне это очень нужно. Я бы очень попросил Татьяну Андреевну, Ваню, Юлю тоже писать мне. Как-никак, мы с ними побывали в когтях у смерти. Если мне приходится иногда рассказывать о том дне, то многие смотрят на меня с недоверием. Слава богу, что это все позади. Но, честное слово, я всегда буду помнить тот жуткий момент, я буду всегда помнить моего друга Толю Лозебнова. Ведь это он там, в горящем сарае, позвал нас на улицу, надеясь, что хотя бы кто-нибудь под огнем немецких автоматов выживет. Я часто думаю об этом..."

Дочитав письмо, Татьяна Андреевна бережно сложила его и обернулась к вошедшему в комнату мужу:

— Ты знаешь, Петя, я, так же как и Миша, часто вспоминаю Толю Лозебнова. Как он, этот четырнадцатилетний паренек, лучше всех нас сориентировался в той страшной обстановке и позвал людей под огонь автоматчиков с надеждой, что вдруг хоть кто-нибудь спасется. Ведь каждый шел на верную смерть ради того, чтобы хоть кто-нибудь спасся. И вот результат — четыре человеческие жизни спасены...

Глаза Татьяны Андреевны были полны слез. Петр Петрович обнял ее за плечи и тихо сказал:

— Успокойся, родная! Тебе надо меньше думать об этом.

— Да, да, я все понимаю. Петя, а можно я дам это письмо прочитать ребятам? Сегодня же мы напишем Мише письмо.

— Хорошо, хорошо. Ты только успокойся...

Пока в отделении Мочалов разбирался с поступившими материалами, давал указания по раскрытию преступлений, в отделе появился Купрейчик. Он зашел в кабинет и сказал:

— Повезло мне вчера. Шел мимо керосиновой лавки, смотрю — дверь открыта. Дай, думаю, зайду к Пултасу, может, еще что-нибудь сообщит. И сообщил. Во-первых, он вспомнил, что тот, кто интересовался стариками Троцаками, и есть их бывший квартирант. Во-вторых, этот насквозь пропитанный керосином старик сказал, что он видел Корунова у пивнушки, и уверен, что продавец пива, — Купрейчик заглянул в листок бумаги, — Мулер Лев Абрамович знает его, потому что однажды заметил их вместе возле пивнушки. Мулер и Корунов о чем-то разговаривали. Вскоре к ним подошла какая-то старуха, и Корунов ушел с ней.

— Ну, что ж, Леша, давай действуй дальше. Помогай, браток, видишь сам, сколько дел на мою голову свалилось.

— Не беспокойся, Петя, буду доводить до конца.

Мочалов давно знал привычку Алексея резко менять тему разговора. Вот и сейчас он сел на стул возле Петра и спросил:

— Петя, помнишь, ты мне рассказывал о враче, о Василеьской?

— Об Ольге Ильиничне? — Мочалов удивленно поднял на него глаза. — Конечно, помню.

— Где она сейчас?

— Не знаю, Леша. После того как мы с ней приехали в мои края, чтобы поклониться могиле моей жены и детей, и, к счастью, оказалось, что они живы, Оля сразу же ушла. Я искал ее тогда на железнодорожной станция и узнал, что она уехала на каком-то военном грузозике. Вот так и расстались мы с ней не простившись.

Мочалов замолчал на минуту, а потом, словно оправдываясь, сказал:

— Не ее вина и не моя, что так все сложилось. Ведь у Ольги все погибли... Трудная у нее судьба.

Купрейчик дотронулся рукой до плеча двоюродного брата:

— Извини, Петр. Может, я некстати с этим разговором. Но из твоих рассказов я понял, что Василевская любила тебя. И вот почему-то сегодня все это вспомнилось. Славин говорил, что она хороший человек. Возможно, еще когда-нибудь ты и встретишься с ней. В жизни все бывает.

— А зачем, Леша?

— Просто для того, чтобы пожать ей руку, узнать, как сложилась ее судьба.

Мочалов пожал плечами:

— Наверное, это не нужно теперь ни ей и ни мне. Мне бы очень хотелось, чтобы она была счастлива.

А Купрейчик снова сменил тему:

— Ладно, я пошел пить пиво и знакомиться с Мулером. — И он решительно направился к дверям...

8 ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА СЛАВИН

Горе пришло в семью Литвиных. Жена Литвина пока не знала этого. Удивленная приходом работников милиции и директора леспромхоза, она суетилась, приглашая всех садиться.

Предстоял тяжелый разговор, и никто не решался начать его первым. Но делать было нечего, и Славин попросил показать фотографию Николая Елизаровича. Хозяйка достала из альбома фото мужа и, протягивая его Славину, спросила:

— Скажите, что случилось? Я уже извелась за эти дни!

Не отвечая, Славин смотрел на фотографию мужчины лет пятидесяти, с чуть прищуренными глазами. Сходство было, однако утверждать, что это его нашли в кузове грузовика, Славин не мог. Лицо убитого было полностью обезображено. Владимир спросил, куда он должен был ехать тринадцатого сентября.

— В четвертую бригаду, это в километрах двадцати отсюда. Он хотел узнать, что из теплой одежды нужно людям, скоро морозы ударят.

Владимир повернулся к директору:

— В какой стороне та бригада работает?

— Недалеко от деревни Пасха.

Славин развернул сверток и доказал хозяйке ботинок.

— Взгляните, это случайно не его обувь?

Женщина взяла ботинок, и руки ее сразу задрожали.

— Его, конечно, его! С ним несчастье?

Директор подошел к ней и, взяв за плечи, посадил на диван:

— Крепись, Лида! С Николаем действительно случилось несчастье. На него наехала машина.

— Машина? Какая машина? Где он, скажите, где он? — Женщина вскочила с дивана и подбежала к Славину: — Вы знаете, где он? Скажите мне, умоляю! Скажите мне, жив он?

Славин опустил голову и чуть слышно сказал:

— Он... погиб.

— А... а... — громко закричала женщина и, ломая себе руки, бросилась к дверям, но ее остановил директор:

— Лида, Лида, остановись, милая! Иди вот сюда, сядь на диван.

Она попыталась вырваться, но директор обнял ее за плечи и силой посадил на диван.

Вскоре зашел брат хозяйки. Участковый, когда они проходили мимо его дома, забежал и попросил его прийти. Славин объяснил ему, в чем дело, и сказал, что директор леспромхоза даст машину, на которой нужно поехать за телом Литвина. После этого тихонько тронул за рукав участкового: «Пойдем!.. Проводите меня до дороги, вы в форме, вам легче будет остановить машину».

Когда они подходили к окраине поселка, увидели полуторку. В кабине был только водитель. По знаку работника милиции машина остановилась, и вскоре Славин ехал в кабине старого, добитого грузовика, молча глядя на мелькавший по сторонам лес.

Буфетчица, как всегда, была на своем посту. Владимир поздоровался и попросил накормить его. Тетя Маша быстро принесла миску щей, шницель с макаронами и уселась напротив.

— Ну, как у вас дела?

— Да, вот шатаюсь, — неопределенно ответил Владимир. — Как вы думаете, я на Кемерово найду попутную машину?

— Редко они ходят, но, возможно, найдете. Вам надо выйти на дорогу, ведущую в Кемерово, потому что некоторые водители, не останавливаясь здесь, едут дальше...

Славин рассчитался за обед и вышел из чайной. Стоять на дороге пришлось долго, и только к вечеру, основательно продрогший, он сел в кабину ЗИСа, направлявшегося в Кемерово. Водитель, молодой парень, ровесник Владимира, сказал, что ехать придется почти всю ночь. Путь предстоял неблизкий, и Славин, устроившись поудобнее, приготовился к длительной тряске по неровной дороге.

Водитель, назвавшийся Александром, оказался разговорчивым, он рассказал, что родом из Кемерово и уже много раз ездил по этим дорогам.

Владимир спросил:

— Саша, а почему ты на «пупе» не остановился? Там же чайная, и почти никто не проскакивает мимо нее.

— А у меня есть свой «пуп», — улыбнулся парень, — вот через пять часов увидишь.

— А что толку, через пять часов, — Владимир взглянул на часы, — уже будет около одиннадцати, и даже чаю не выпьешь.

— Ты не прав. Там неплохая столовая, и работает она круглые сутки. Когда бы ты ни приехал, всегда можно поесть горячего.

Несмотря на то, что дорога была в колдобинах и рытвинах, они оживленно разговаривали, и пять часов прошли незаметно. Когда доехали до места, о котором говорил водитель, Славин уже многое узнал и о Кемерово, и о привычках здешних водителей.

Александр загнал машину в небольшой двор чайной, и они вошли в чистый зальчик, где сидели три человека. За стойкой стояла молодая красивая женщина, взглянув на нее, Славин чуть не вскрикнул. Перед ним была Латанина, которая во время войны доносила гестапо о подпольщиках и патриотах.

Владимир стоял как вкопанный и смотрел на буфетчицу. Нет, ошибиться он не мог — это была Латанина Светка, предательница, которая наверняка оказалась здесь, в глуши, чтобы затеряться среди людей, скрыться, быть подальше от тех, кто ее хорошо знал, и таким образом уйти от возмездия!

— Ну, ты что, прирос? Проходи, — тронул Владимира за плечо водитель.

Славин сел за ближайший столик и неотрывно смотрел на буфетчицу. К ним подошла пожилая официантка:

— Ну, что, мальчики, будем заказывать?

— Нам чего-нибудь горяченького, — попросил Александр.

— Есть только суп гороховый, а на второе — котлеты с тушеной капустой.

Водитель ткнул Славина в бок:

— Ну, что берем? Тебе можно и сто граммов для аппетита, не за рулем же.

— Что вам на третье? Компот или чай? — нетерпеливо спросила официантка. — Водку если захотите, то в буфете возьмете.

— Давайте чай, — махнул рукой Славин и, подождав, пока официантка отойдет от стола, спросил у водителя:

— Саша, эта буфетчица давно здесь работает?

Водитель поглядел в сторону буфета и, улыбнувшись, сказал:

— Что, понравилась? Она уже больше года здесь... симпатичная женщина, только старше она нас с тобой.

— Она замужем?

— Не знаю. Хочешь, спрошу?

— Нет, что ты! Просто мне показалось, что раньше она в Марьянске работала.

Вдруг он решился:

— Знаешь, пожалуй, я возьму себе сто граммов, чтобы не простудиться, а то на дороге почти полдня проторчал на ветру в ожидании машины.

Славин встал и подошел к прилавку. Он не боялся, что Латанина его узнает, вряд ли она помнила соседского паренька.

Стоявшая за прилавком женщина бросила пустой взгляд на парня и безразличным тоном спросила:

— Что?

— Сто граммов.

«Да, это она!» — Славин теперь был твердо уверен.

Буфетчица налила в граненый стакан водки и, пододвинув поближе к Славину, пробормотала:

— Хлопец здоровый, молодой, и от полного стакана ничего не стало бы.

— В следующий раз, — отшутился Владимир и хотел отойти от буфета, но передумал и сказал: — Хорошо здесь у вас, чисто, аккуратно, сколько езжу по этой дороге и всегда с большим удовольствием заезжаю к вам.

— Взял бы тогда и благодарность написал, раз нравится.

Славин и сам клонил к этому. Под своей ли фамилией работает здесь Латанина? Владимир ответил:

— А что? И напишу, вот только карандаш дайте, а то не имею с собой.

В кармане пиджака Владимира лежала хорошая авторучка, которую подарила Рита еще в прошлом году, но он не хотел делать хотя бы малейшего шага, который мог бы насторожить буфетчицу. Пусть он остается просто тем, за кого она его принимает. Латанина подала ему книгу жалоб и предложений. Это был обыкновенный журнал, к которому был привязан карандаш.

Славин спросил:

— Как ваша фамилия?

— Сыроежная.

— Имя?

— Любовь Сергеевна.

— А официантки?

— А зачем тебе и официантке писать? Хватит, что мне напишешь.

Славин еле сдерживал себя, чтобы не схватить ее за руку и прямо через прилавок вытащить в зал, бросить в машину и доставить в ближайшее отделение милиции. Но он знал, что прежде, чем задержать преступницу, надо предъявить ей обвинение. Славин сел за стол и стал писать, а перед глазами у него стоял образ отца. Возможно, именно Латанина и донесла фашистам о нем. Вспомнил ее улыбающуюся на Комаровском базаре, окруженную гестаповскими офицерами, показывающую рукой на какого-то мужчину, которого тут же схватили. Его не смутило то, что эта женщина назвалась другой фамилией, нет, он не перепутал, это была она — Светка Латанина!

Владимир написал несколько слов благодарности, указав в ней фамилию Сыроежной. Есть он не стал. Выпил водку и начал торопить водителя. Тот удивленно посмотрел на него.

— И чего ты так спешить стал? То благодарность пишешь, то даже от еды отказываешься.

— Ладно, друг, не ворчи, сделай для меня доброе дело, поехали побыстрее!..

9 КУПРЕЙЧИК

В пивнушке народу было много. Купрейчик и оперуполномоченный уголовного розыска Новиков, которого он взял себе в помощники, заказали по кружке пива и, стоя недалеко от пивной бочки, осторожно разглядывали продавца.

Ему было не меньше семидесяти. Среднего роста, с редкими седыми волосами. Он работал проворно и ловко. Быстрым движением подносил пустую кружку к крану, открывал его, при этом весело переговаривался со знакомыми, которые, как успели заметить оперативники, довольно часто появлялись здесь.

В каждую кружку Мулер явно недоливал пиво, не обращая внимания на то, что почти половина кружки заполнена пеной, протягивал ее клиенту. Один из посетителей возмутился:

— Ты бы, дед, недоливал, но по-божески, а так словно на тебе креста нет. Посмотри на себя: ты же жизнь уже прожил, а все гроши копишь. Богатство на пене накопил, небось, уже и сам не знаешь сколько.

— А ты не пей, тогда тоже богатым будешь, — невозмутимо и совершенно безобидно ответил Мулер.

Находившийся недалеко мужчина сказал жалобщику:

— Не трепи себе нервы, мужик. Разве доймешь его, этого скопидома, словами. Вот если бы ему в морду врезать, то тогда, может, и дошло бы, но ведь нельзя — старик же. Хотя что касается его возраста, то не беспокойся, он нас переживет и болеть не будет, и совесть его грызть не станет...

Дед не дал ему закончить и бесстрастно ответил:

— Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

Купрейчик наклонился к Новикову:

— Слушай, Ваня, а что, если нам воспользоваться этим шумом и пригласить Мулера для объяснений в отделение, заодно там и о Корунове выясним?

— Давай, — односложно согласился Новиков и, поставив на небольшой, залитый пивом прилавок кружку, показал Мулеру удостоверение. — Заканчивайте торговлю и собирайтесь. В отделении разберемся, долго ли вы еще обманывать будете.

Мулер даже глазом не моргнул и тем же спокойным и невозмутимым тоном ответил:

— Опять, наверное, милиции пиво не понравилось. Хорошо, сейчас соберусь...

В отделении Купрейчик открыл выделенный для его группы кабинет и пригласил Мулера сесть. Продолжая сохранять спокойствие, тот сказал:

— Я думаю, что из-за пивной пены садиться не стоит.

— Это почему же? — заметил Новиков. — Вы людей обманываете и считаете, что за это перед законом отвечать не надо?

— Э, молодой человек, я не обманываю...

— Как это не обманываете, — удивился Новиков. — Ответьте мне тогда, почему вы недоливаете покупателям пиво?

— Я старый человек и плохо вижу...

— А почему, в таком случае, не переливаете?

— О, я еще не настолько ослеп. — Мулер лукаво и чуть заметно улыбнулся.

Чем дольше Купрейчик слушал Мулера, тем больше убеждался, что он не так прост, как показалось. Капитан несколько раз уловил не по возрасту быстрый и внимательный взгляд, которым ощупал его старик. В глазах светился скорее вопрос, чем испуг или растерянность.

«Догадывается старик, что не из-за пива мы его сюда привели. Наверное, ходить вокруг да около не стоит. Он неглупый человек, а с таким лучше отношения на доверии строить».

— Лев Абрамович, а кем вы работали до войны?

— В какое время?

— Ну хотя бы в предвоенные годы.

— О, тогда я был уже на пенсии.

— Ну а на пенсию когда пошли?

Мулер тем же ровным голосом неожиданно сказал:

— Вы меня извините, но я прожил на свете, как говорится, дай бог каждому и уверен, что вы не хуже меня знаете, кем я работал и когда на пенсию ушел. Я в этом уверен на все пять тысяч рублей, так же как и в том, что не из-за пены я здесь. Вам что-то от меня нужно. Спрашивайте и поверьте, Лева Мулер и в более молодые годы не кривил душой перед властью. Скажите, какой мне смысл врать сейчас, на склоне жизни, когда хочется одного: немножко тепла, уюта и чистого нижнего белья?

— Хотите сказать, что ведете аскетический образ жизни? — улыбнулся Новиков.

— Знаете, уважаемый гражданин-товарищ, я не знаю таких мудреных слов, но уверен, что живу нормально.

— Ну, не совсем нормально, если учесть, что, недоливая в каждую кружку пива, вы имеете неплохой доход, — заметил Купрейчик, продолжая приглядываться к Мулеру и думать, каким образом приступить к главному. Капитану не понравилось, что старший лейтенант Новиков несколько бесцеремонно обращается с пожилым человеком. Но делать было нечего, разговор уже велся, и надо было направлять его в нужное русло. Купрейчик мягко сказал:

— Не обижайтесь, Лев Абрамович, старший лейтенант имел в виду, что вы ведете скромный образ жизни.

— А как же иначе. Посмотрите мой дом, сами увидите, что живу я не так уж шикарно. Поверьте, до войны я жил лучше.

— Ничего, Лев Абрамович, пройдет немного времени, и снова все наладится, вот только оправимся от войны. Но сейчас речь о другом. Вспомните среди своих знакомых одного человека...

Купрейчик рассказал о приметах Корунова и о той встрече, о которой рассказал Пултас.

Мулер долго думал, несколько раз уточнял приметы, а затем, откинувшись на спинку стула, сказал:

— Так бы сразу и сказали, что вам нужен этот человек. Я его действительно знаю, но только, как говорится, в лицо.

— Ну, а старуху?

— Вот уж старуху я знаю прекрасно. Это — Жовель Маня. Она со Сторожовки. Ее там каждый знает: спросите, где Маня Жовель живет, и вас любой пацан к ней отведет.

— Чем знаменита эта Маня?

— Ну, во-первых, у нее семеро детей, которые находятся на подножном корму: кто что достанет, то и съест. Во-вторых, она всегда в курсе всех дел и не любит об этом болтать. В-третьих, она старожил и пользуется большим авторитетом у тех, кто любит, как говорится, цап-царап.

Купрейчик спросил:

— А вы знаете этого мужчину?

— На этот вопрос мне трудно ответить. И не подумайте, уважаемый, что не хочу. Просто он один из многих моих клиентов, которые приходят ко мне часто, не берут сдачу, наверное, оттого, что она уж больно громко в кармане звякает, и никогда не поднимают шума из-за какой-то пены. Интересно, что бы мне сказали посетители, если бы я вдруг стал продавать пиво без пены. Хотел бы я увидеть выражение их глаз. Они бы меня сразу же обвинили в том, что я развожу пиво водой. Но я не из таких, я слишком уважаю свою профессию, чтобы подмачивать ее.

— Когда же вы познакомились с Жовель?

— С Маней? Я ее уже знаю лет двадцать, не меньше. До войны я тоже проживал на Сторожовке, и, скажу вам прямо, мы с ней неплохо дружили.

— Скажите, а этот мужчина может у нее жить?

— Лично я сомневаюсь.

— Это почему же?

— У нее дома настоящий гармидар. Шум стоит как в бане. Нет, я не думаю, что кто-либо осмелится жить в таком уголке, где даже свои собственные штаны утром можешь не найти...

В этот день Мулер рассказал работникам милиции все, что знал. Купрейчик чувствовал, что он говорит правдиво и откровенно. Условились, что если Корунов зайдет в пивную, то Мулер обязательно сообщит об этом капитану.

Некоторое время оперативники молчали. Но вот Купрейчик улыбнулся и посмотрел на Новикова:

— Ну, что, Ваня, — на Сторожовку?

— Вперед! Назовем операцию «Где ты, Маня?» — и Новиков весело рассмеялся.

10 СЛАВИН

Как ни торопил водителя Славин, в Кемерово они приехали позже, чем рассчитывали. Им пришлось дважды менять колесо, причем второй раз надо было клеить продырявленную камеру.

В Кемерово уже начался новый рабочий день. Грязные, усталые после бессонной ночи, въехали они в город. Славин вышел недалеко от центра и у первого же встречного милиционера спросил, как добраться в управление. К счастью, оно оказалось недалеко, и вскоре лейтенант докладывал пожилому полковнику о цели своего прибытия в Кемерово. Полковник сразу же сделал необходимые поручения, суть которых сводилась к тому, чтобы силами работников милиции проверить все организации и учреждения, имеющие автотранспорт. Затем посмотрел на еле сидящего на стуле от усталости лейтенанта и сказал:

— Вы поезжайте в наше общежитие — там есть комнаты для командированных — и отдохните. Машину вам даст дежурный. Приходите сюда к вечеру, подведем итоги и подумаем, что делать дальше.

— Товарищ полковник, у меня еще один вопрос. — И Славин рассказал о буфетчице Сыроежной.

— Вы не ошиблись, лейтенант?

— Никак нет, товарищ полковник. Она же ведь была моей соседкой, жила через улицу, почти напротив. Это меня она не запомнила, пацаном был. А я ее, гадину, на всю жизнь запомнил!

— Да, это серьезно. Хорошо, вот вам бумага, напишите рапорт и езжайте отдыхать. Встретимся в шестнадцать часов.

Славин написал рапорт. Оставил его полковнику, а сам на дежурной «эмке» поехал в общежитие.

А в городе шел напряженный поиск. Одно за другим проверялись автохозяйства, учреждения и предприятия. Работники милиции тщательно проверяли документы, шел розыск автомашины, которая ездила в сторону Марьянского района в первой половине сентября. Когда находилась такая машина, то сразу же сопоставлялись приметы ее водителя с теми, о которых сообщил Славин.

Когда Славин вошел в кабинет начальника, тот ему сказал, что уже проверена большая часть автомашин города. Полковник пригласил лейтенанта сесть, а сам стал говорить с кем-то по телефону. Славин понял, что речь идет о Латаниной-Сыроежной. Невидимый собеседник сообщал, что предпринято для ее проверки.

— По документам, которые имеются в отделе кадров, Сыроежная Любовь Сергеевна значится как бывшая медсестра, которая находилась на фронте в составе Первого Белорусского фронта. Трудно пока сказать, подтвердятся ли ваши подозрения, но одно обстоятельство меня уже смутило. Судя по документам, Сыроежная до и во время войны работала медсестрой, а здесь, где позарез нужны медики, стоит за прилавком.

— А откуда она приехала?

— Из Белоруссии.

— Так можно же запросить!..

— Уже сделано, — усмехнулся полковник и добавил: — К нам уже подключился представитель органов государственной безопасности. Так что если вы не ошиблись, то никуда она не денется...

— Я не ошибаюсь, это Латанина, кстати, мне мама, когда я находился еще в Барановичах, писала, что ее усиленно разыскивают как предательницу.

В дверь постучали. В кабинете появился капитан, он протянул полковнику телеграмму:

— Только что прибыла.

Начальник взглянул на нее и улыбнулся:

— Тебе, в первую очередь, надо было дать ее этому молодому человеку. — Он протянул бланк Славину. — Прочтите.

Славин прочитал и вскочил со стула:

— Вот молодец участковый уполномоченный! Вот молодчина, установил-таки!

В телеграмме сообщались фамилия водителя и номер автомашины, которая привозила различные инструменты на одну из лесоразработок и уехала оттуда тринадцатого сентября. В конце телеграммы было два слова: «Приметы совпадают».

Полковник приказал дежурному дать отбой тем, кто был занят розыском машины, и пригласить к нему старшего лейтенанта Попова. Когда дежурный вышел, полковник начал расспрашивать Славина, откуда он родом, где родные, как работается на новом месте.

В кабинет вошел офицер, четко доложил:

— Товарищ полковник! Старший лейтенант Попов прибыл по вашему приказанию!

— Хорошо, Олег Иванович. Познакомьтесь, лейтенант Славин. Вам необходимо вместе с ним поехать в третью автобазу и задержать водителя Хохлова, — полковник заглянул в телеграмму, — Андрея Савельевича, он подозревается в совершении наезда на гражданина.

По дороге Славин введет вас в курс дела, а сейчас берите мою машину и поезжайте, а то рабочий день подходит к концу, боюсь, как бы вы не опоздали.

Славин и Попов направились к выходу, но полковник остановил их:

— Да, чуть не забыл. Договоритесь с руководством автобазы, чтобы поставить эту машину в отдельный бокс, ее ведь придется осматривать...

Пока ехали в машине, Славин и Попов познакомились поближе. Оказалось, что они оканчивали одну и ту же офицерскую школу, только Попов окончил ее на год раньше.

Вскоре они были на автобазе. Нашли главного инженера, который, по словам сторожа, встретившего их у ворот, исполнял обязанности директора автобазы. Главный инженер — низенький, полный, страдающий одышкой, лет пятидесяти мужчина — очень внимательно читал удостоверения Попова и Славина и только после этого пригласил их к себе в кабинет. Долго шли по территории автобазы, затем — по узкому, пропахшему маслом и бензином коридору, поднялись на второй этаж и оказались в маленькой комнате.

— Дождь каждый день, машины сутками в грязи сидят, огромный перерасход горючего. Скорее бы снег выпал, — сразу же начал сетовать на погоду главный инженер.

— Ваш водитель Хохлов на месте? — перебил его Попов.

— Хохлов? Сейчас выясним.

Он позвонил по телефону:

— Кто? Слушай, ты проверь, где сейчас водитель Хохлов находится... Что? Хорошо. Жду.

В кабинете наступила тишина. Все ждали. Наконец главный инженер оживился, выслушав говорившего на другом конце провода.

— Его сейчас нет, со вчерашнего дня находится в командировке и приедет, по нашим расчетам, дня через два.

— Куда он поехал? — спросил Славин.

— Не знаю, я не спросил.

— Кто может сказать?

— Диспетчер, это я с ним разговаривал, если хотите, я еще раз позвоню?

— Спасибо, давайте лучше пройдем к диспетчеру, нам надо выяснить, где Хохлов был тринадцатого сентября.

Они снова пошли через всю территорию автобазы и вскоре оказались в небольшом одноэтажном кирпичном здании.

В жарко натопленной комнате сидело несколько человек. Главный инженер обратился к сидевшему за первым столом мужчине:

— Слушай, Мариничев, посмотри, куда Хохлов направлен?

— В Марьянский район, повез движок для выработки электричества и различные инструменты.

Славин попросил:

— Посмотрите, пожалуйста, где он был тринадцатого сентября?

Мариничев снова склонился над бумагами и через минуту уверенно ответил:

— Там же был. Находился в командировке с десятого по пятнадцатое сентября.

Владимир радостно взглянул на Попова, и они тут же ушли. По пути к машине Попов спросил у Славина:

— Ну, что делать будем?

— Поедем в управление, доложим начальнику, и я буду проситься, чтобы он мне разрешил перехватить Хохлова в пути, когда тот будет возвращаться...

Через полчаса они уже находились в кабинете начальника. Славин доложил о том, что им удалось выяснить, и попросил:

— Товарищ полковник, разрешите я сегодня выеду в поселок Лебяжий и там вместе с местным участковым уполномоченным, как раз с тем, который установил фамилию Хохлова, и доведем дело до конца.

— А может, здесь дождетесь Хохлова, вам наши товарищи помогут?

— А вдруг кто-либо успеет предупредить Хохлова и тот сможет подготовиться к встрече с нами? У нас ведь никаких доказательств его вины нет.

— Мда... — потер рукой подбородок полковник, — а знаете, может быть, вы и правы! Хорошо, езжайте. — Он перевел взгляд на старшего лейтенанта. — Вы, товарищ Попов, на моей машине подбросьте Славина до выезда из города и помогите сесть на попутную машину.

Офицеры решили, что им можно идти, и поднялись со своих стульев. Но полковник попросил Славина остаться.

— Мне звонил час назад Алтынин. Договорились, что он снова в восемь часов вечера позвонит. Он еще болеет. Мы говорили о вас, и я подумал, что вас надо было направить на работу прямо сюда в управление. Может, сейчас вас перевести?

— Благодарю, товарищ полковник, но если можно, я останусь в Марьянске. Я думаю, что если уж меня и надо переводить оттуда, то в Минск. Там у меня мама, сестра... и еще я должен выяснить об отце.

— Да, да, мне о вашей трудной судьбе рассказывал Егор Егорович. Ну что ж, спасибо за откровенность. Работайте пока там, но я буду иметь в виду, и если представится возможность, будем решать вопрос о вашем переводе в Минск...

Растроганный этим разговором, Славин вышел из управления и не заметил Попова, который стоял у машины. Владимир остановился у выхода, и тот его окликнул.

— А, ты здесь? — словно очнулся Славин. — Ну поехали...

Выехав из города, они остановили первый же ЗИС, оказалось, что он идет до развилки дорог. Владимир попрощался со своим новым товарищем, сел в кабину, и машина понеслась по дороге, которая к вечеру начала немного подмерзать. Впереди была бессонная ночь, но это было ничто по сравнению с волнующей лейтенанта мыслью: «На правильном ли я пути? Что принесет встреча с Хохловым?»

11 КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

Когда капитан Купрейчик вошел в длинный и темный коридор, из дверей угловой комнаты доносились резкие всхлипы. «Как я некстати, — подумал он, осторожно пробираясь мимо расставленных на полу жестяных тазов, ведер, поломанных табуреток, — неужели несчастье случилось?» А прерывистые, похожие на громкий плач звуки не прекращались. Наконец Алексей добрался до комнаты. Она была метров двенадцать — не больше, слева виднелась дверь, ведущая в другую комнату. Капитан ранее не видел такой запущенной квартиры: на полу, который уже давно не убирался, шелуха от семечек, мусор и грязь. Вдоль стен стояли три неубранные кровати с нестиранным бельем. Справа от входа — большой прямоугольный стол. На нем — грязные тарелки, остатки пищи, обрывки бумаги.

В комнате было шестеро детей — один чуть больше другого — все плохо одетые, неумытые. У стены сидела женщина на повернутой боком табуретке. Она держала ноги в жестяном тазу с водой. На женщине была старая ватная поддевка и черная юбка. Ее длинные волосы были разбросаны по плечам, закрывали худощавое лицо. Оказалось, что эти странные звуки исходили от нее. Маня Жовель смеялась. Смех ее был не похож на обычный и скорее напоминал плач человека, у которого от горя перехватило дыхание и звуки с трудом вырывались наружу.

— Их... их... их... — хохотала Жовель, низко наклоняя голову к коленям.

У тазика на корточках сидели две девочки. Одна — лет десяти, другая — чуть постарше. Они тоже смеялись, но, увидев незнакомого человека, умолкли и с удивлением смотрели на него.

Девочка постарше дотронулась рукой до плеча матери:

— Ну хватит! Посмотри, человек пришел...

Жовель подняла голову и посмотрела на Купрейчика. Алексей поздоровался и спросил:

— Наверное, дети рассмешили?

Женщина, став серьезной, ответила:

— А кому же еще осталось смешить меня?

Она слегка толкнула дочерей:

— Ну, чего ждете, подайте человеку стул.

Пока Купрейчик устраивался на старом, расшатанном стуле, в комнату вошел парень лет пятнадцати. Он хмуро поздоровался и молча присел на дальней кровати. Алексей почувствовал, как изучающе смотрит на него Жовель. Капитан встретил ее взгляд и тихо сказал:

— Мария Григорьевна, я хотел бы с вами поговорить.

Жовель быстро по очереди посмотрела на детей:

— А ну, драпайте отсюда!

Дети молча, один за другим, начали выходить. Три девочки пошли в соседнюю комнату, четверо ребят — в коридор. Было видно, что они рады лишний раз вырваться из дома.

Купрейчик, прежде чем прийти сюда, к Жовель, трижды встречался с продавцом пива Мулером, который посоветовал, как нужно себя держать с Маней. Капитан помнил об этом и не торопился говорить о главном. Он представился ей и начал беседу издалека:

— Вы давно здесь живете?

— А ты что, хлопец, не из нашего отделения?

— Я — новичок. Недавно перевели сюда.

— Ясно. А то я удивилась, что мильтон... ох извиняюсь, милиционер и — вдруг ничего о Мане не знает.

— Ну почему же, — улыбнулся Купрейчик, — кое-что я уже знаю.

— И что же?

— Ну, например, что у вас семеро детей, что вы — сторожовская знаменитость, что даже немцы не решались с вами связываться, — польстил Мане Алексей, — боялись, что не выйдут из вашей квартиры.

— Да, это правда, фрицы и полицаи старались мой дом стороной обходить. Но ты не беспокойся, я тоже этим пользовалась и двух евреев, считай, от смерти спасала: почти два года прятала у себя.

«Постой, постой, — подумал Алексей, — ведь Мулер же сказал мне мимоходом, что Жовель он многим обязан. Не его ли она прятала?» Он спросил:

— Вот об этом-то я и не знал. И что, удалось вам спасти этих евреев? Кто они?

— Один, который помоложе, после того как пришла Красная Армия, на фронт ушел. Погиб, бедняга. Хороший человек был, музыкант.

— А второй кто? — не выдержал и спросил капитан.

— Второй? Он жив-здоров, но жаднюга страшный. Сначала газировку продавал, на воде и дом себе построил, теперь уже года полтора как пивом торгует на Комаровке. Левой его звать, а фамилия Мулер. Может, слыхал?

— Да, его я уже знаю.

— Так он старик неплохой, — проговорила Жовель и, повернувшись к дверям, повелительно крикнула: — Ирка, или кто там, подлейте мне воды горячей. — Повернулась к Купрейчику и уже другим, жалобным голосом пояснила: — Мозоли совсем меня замучили, ходить нет сил. — И закончила ранее высказанную мысль: — Я бы не сказала, что Лева плохой человек: и рассудительный, и совет добрый дать может, но жадный, ох какой жаднюга! Вот приду иногда к нему и попрошу пивка попить. Нальет полкружечки — и баста.

Купрейчику показалось, что сейчас удобный момент, чтобы попытаться выяснить о Корунове. Он, как бы вспоминая, сказал:

— Ага, и Вовка Корунов жаловался на этого Леву, помните Корунова?

И тут же Купрейчик понял, что он поспешил и этим вопросом испортил дело. Женщина бросила на него стремительный взгляд и, поглаживая ноги, вялым голосом сказала:

— Не знаю никакого Вовки Корунова. Ох, как болят мои ножки. — И она повернулась к дверям: — Ирка, скоро ты там воду принесешь?

Купрейчик понял, что дальше беседовать бесполезно, и решил временно отступить.

Он сказал несколько ободряющих слов, словно действительно понимал, какую боль могут причинить мозоли, и попрощался.

На улице под холодным дождем обругал себя: «Идиот! Зачем было торопиться! Все дело испортил! Нет, в разведке было проще: приблизился к противнику — и хватай его. А здесь попробуй доберись до этого Корунова. Жовель и та требует особого подхода. Ну, ничего, все равно я тебя разыщу, Корунов! Вот только ключик к Мане подберу!»

Он шел, уже не замечая ни дождя, ни ветра. Капитан ломал голову, как уговорить Жовель, чтобы она рассказала ему все, что знала о Корунове. И вдруг он повернулся и чуть ли не бегом пошел в обратную сторону. Алексей помнил, что несколько минут назад проходил мимо аптеки, и сейчас направлялся к ней.

Посетителей в аптеке не было. Купрейчик попросил пожилую, скучающую без работы женщину:

— Дайте мне, пожалуйста, какое-нибудь лекарство от мозолей.

Женщина удивленно посмотрела на него и с улыбкой спросила:

— А какое лекарство вы хотите?

— Дайте все, что есть...

Некоторое время спустя Купрейчик шел к отделению милиции и улыбался: «Ничего, завтра начну новую атаку на Маню Жовель...»

12 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

В Лебяжий Славин добрался только к обеду следующего дня.

Там его ждал у ворот своего дома участковый уполномоченный. Поздоровались, и участковый сказал, что его предупредили о приезде Славина.

— Я жду вас с нетерпением. Хохлов снова приехал сюда. Я договорился с местными товарищами, чтобы они под благовидным предлогом задержали его выезд до вашего прибытия.

— Молодец! — похвалил участкового Славин. — Давайте сделаем так: скажите, чтобы Хохлова отправляли, а сами берите двух человек понятых, надевайте форму и пойдем на дорогу, там его и встретим...

Вскоре они приблизились к тому месту, где Славин обнаружил ботинок Литвина. Остановились на обочине и стали ждать. Изредка мимо проходили грузовики, но, зная номер машины Хохлова, ждали только ее. Прошел час, второй, а нужного автомобиля все не было. Славин уже хотел послать участкового на заготовительный участок, чтобы выяснить причину задержки, но вдали показалась машина. Она еще была далеко, а Славин почему-то решил, что именно ее они дожидаются. Это был обычный ЗИС-5, и, как оказалось позже, за рулем его был действительно Хохлов. Участковый уполномоченный поднял руку, и грузовик стал почти там, где и хотел Славин. Из кабины вышел молодой, здоровый парень. Славин представился и попросил предъявить документы, а сам внимательно смотрел на водителя. Светло-русый, на носу шрам, на руке — татуировка. Все так, как говорили ему буфетчица из чайной на «пупе» и водитель, который видел Хохлова здесь, на этом месте. Славин взял удостоверение водителя, путевой лист на автомашину и, глядя прямо в глаза Хохлова, спросил:

— Андрей Савельевич, вы тринадцатого сентября в этом месте сбили человека?

Вопрос был неожиданным. Хохлов побледнел, руки, которые еще тянулись к документам, задрожали. Он попытался сделать удивленное лицо и спросил:

— Какого человека?

Но Славин, который внимательно наблюдал за реакцией водителя, был уже уверен, что это он.

— Не надо делать вид, что вы ничего не понимаете, Андрей Савельевич, мы ведь не зря вас дожидаемся и остановили именно в этом месте. Думаю, не надо вам напоминать, как все это было. Мы хотим, чтобы вы сами все откровенно рассказали, тем более, вы сами понимаете, что в подобных случаях признание виновного играет для него немалую роль.

Участковый инспектор успел за эти минуты побывать в кузове машины, осмотреть ее передок. А потом, находясь в кабине, громко позвал:

— Товарищ лейтенант, посмотрите!

Славин стал на подножку и залез в кабину. Участковый отодвинул сиденье и показал на его край, который обычно задвигается под спинку. Там были засохшие бурые пятна!

— Так... ясно. — И Славин вылез из кабины.

— Ну так как, будете говорить правду?

— А, черт! — неожиданно махнул рукой водитель. — Все равно уже какую ночь спать не могу, кошмары снятся, есть не могу, все этого мужика вижу. Да, я сбил его, но, ей-богу, не хотел я этого делать, не хотел, поверьте мне!

— Расскажите, как это было?

Водитель сел на грязную подножку и тихо стал рассказывать:

— Это было тринадцатого сентября. Я ехал по этой же дороге. Грязища, колеса все время пробуксовывают, еду и молю бога, чтобы не застрять на ночь глядя. Вижу, у обочины, у самой колеи, стоит мужчина, руку поднял. Я решил не останавливаться, посигналил ему и еду дальше. Когда до него, может, каких-нибудь метров пять-шесть осталось, он хотел сделать шаг назад, но, поскользнувшись, влетел в колею, видите, какая она глубокая? Я, конечно, — на тормоза, но было поздно. Мужчина успел приподняться, и его ударило правым крылом. Я выскочил, вытащил его из-под машины, он еще дышал. Но не прошло и несколько минут, как он умер. Стою я, думаю, что делать? Кому охота в тюрьму садиться? Ну и решил: оттащу-ка я его подальше в лес — и дело с концом. Все равно ему уже ничем не поможешь. И вдруг, смотрю, сзади машина приближается. Я погибшего за свой ЗИС спрятал, а сам к кабине подошел. Вижу, что водитель этой машины уже притормаживает, ну я ему махнул рукой — проезжай, мол, твоя помощь не нужна. И машина пошла дальше, а я подошел к лежавшему на земле мужчине, и вдруг показалось мне, что он дышит. И тогда я решил взять его в кабину. Затащил, но посмотрев на него внимательно, я понял, что он все-таки мертв. Ой, не дай бог! Я никому не желаю того, что пережил тогда! Лежит мертвый в кабине, а я стою и голову ломаю, что делать? Хотел его в лес унести, но вспомнил о том, что меня в этом месте видел водитель машины, которая проехала мимо. Тогда я сел за руль и поехал. Приехал к чайной в сорока километрах отсюда, и там у меня родилась мысль. Дело уже было к вечеру. Я на опушке леса остановился, не доезжая до чайной, затащил убитого в кузов машины, забрал его кошелек с документами, там еще было около трехсот рублей. Но их я храню, знаю, что этот человек из Лебяжьего, и решил выбрать момент и подбросить кошелек к его дому.

— Ну и что дальше было? — поторопил Славин.

— Дальше? Дальше я снова сел за руль и подъехал к чайной. Поставил свою машину впритирку к стоявшему на стоянке ЗИСу, затем залез к себе в кузов и, выбрав момент, когда у машины никого не было, перетащил труп на ту машину, замаскировав его соломой, которая лежала в кузове. Думал, машина та уйдет за сотню километров — и капут. После этого я отогнал свою машину в сторону и пошел в чайную, вымыл там руки. Хотел бутылку водки купить, но буфетчица сказала, что водка кончилась.

— Но вас же угостили водители, — напомнил Славин.

Хохлов оторвал взгляд от земли и с удивлением подтвердил:

— Да, действительно, мне дали какие-то парни полстакана водки, но откуда вы знаете?

— Знаем, Хохлов, все знаем. Так чего же вы проехали сейчас мимо поселка и не подбросили к дому погибшего документы и деньги?

— Светло было. Решил это сделать в следующий раз.

— А где они?

— Вот, у меня, — и он негнувшимися пальцами с трудом расстегнул карман брезентовой куртки, достал завернутый в тряпицу сверток и протянул его Славину.

Владимир обратился к понятым:

— Давайте посмотрим, товарищи, что здесь?

Он развернул сверток, и все увидели в нем деньги и документы на имя Литвина...

Славин с участковым решили официально оформить задержание Хохлова, осмотр машины и факт изъятия у него денег и документов погибшего. А затем они машину оставили в поселке, а Хохлова вдвоем на леспромхозовской машине доставили в отделение милиции...

13 ЖОВЕЛЬ

Маню Жовель Купрейчик застал за тем же занятием, что и накануне. Она парила ноги и пыталась срезать мозоли. Увидев входящего в комнату капитана, женщина поморщилась.

— Ты что, милок, забыл что-нибудь у меня вчера? — не отвечая на приветствие, хмуро спросила она.

— Нет, Мария Григорьевна, ничего я не забыл. Решил облегчить ваши страдания и принес вам вот это, — Алексей протянул Жовель небольшой пакетик.

— Что здесь? — Хозяйка взяла пакетик и с удивлением посмотрела на капитана.

— Может, эти лекарства помогут вам бороться с проклятыми мозолями, — усмехнулся Купрейчик.

В это время в комнате собралась вся семья Жовель. Не ожидая приглашения, капитан сел на стул и спросил:

— Дети-то хоть накормлены?

— Если бы они у меня голодали, то не все стояли бы перед тобой, а так видишь — все семь. — И она усталым голосом добавила: — Скорей бы выросли они, и мне бы легче стало.

— Да, это верно, — согласился Алексей, не зная, как вести разговор в присутствии ватаги детворы. Жовель, словно понимая это, протянула пакетик старшим дочери и сыну:

— Нате, вы грамотные, разберитесь, что мне подойдет лучше всего. А пока все выйдите, нам поговорить надо.

Дети послушно вышли из комнаты. Наступила неловкая пауза. Купрейчик помнил вчерашнюю неудачу и не торопился заводить разговор. Он смотрел на эту женщину и думал, что она старается казаться хуже, чем есть на самом деле. «Во время оккупации, рискуя не только своей жизнью, но и жизнью детей, спасла двух человек от неминуемой смерти. Значит, мне, офицеру милиции, надо найти ключ к ее сердцу, убедить сказать правду». Он понимал, что так сразу Жовель не раскроется, и Алексей был готов к длительной и настойчивой работе с этой женщиной, которая прожила нелегкую жизнь.

— Мария Григорьевна, как же вы справляетесь с детьми?

Она вяло провела рукой по лицу и подняла на Купрейчика глаза.

— Ты не смотри на меня, как на бандершу какую-нибудь, сама я никогда ничего не украла, хотя не буду врать, и темную шмотку кое-когда принесут, а я возьму ее и продам. А как же иначе? С чего мне жить?

— Ну, а пенсия на детей?

— Какая там пенсия! — махнула она рукой. — Если бы мы жили только на нее, давно бы ноги протянули.

— Мария Григорьевна, а вот дети ваши... — Купрейчик никак не мог подобрать слова, чтобы не обидеть женщину. Та, наверное, догадалась, что смущает его, и невесело улыбнулась:

— Ты хочешь сказать, как я могла столько байстрюков наплодить?

— Нет, я хотел спросить об их отце...

— Этих отцов у меня трое было. От первого двое детей осталось. Пропал он у меня в тридцать пятом.

— Как пропал? — не понял Купрейчик. — Сбежал?

— Нет, не сбежал... Просто пропал, и все... Однажды не пришел с работы домой... как в воду канул.

Купрейчик понял, что Жовель что-то недоговаривает, и не стал допытываться. А она после непродолжительного молчания снова заговорила:

— В начале тридцать шестого вышла замуж за другого человека. Красавец, а не мужчина. Родила я от него троих детей, а он вором оказался. Посадили, а через три месяца сбежать вздумал, так его и подстрелили. В конце тридцать девятого вышла в третий раз замуж. — Жовель посмотрела в глаза Купрейчику. — Спросишь, зачем сделала это? Детей же кормить надо было, а Антон человек степенный и толковый был. Жена его первая померла, а двое взрослых сыновей уже были женатые, своих детей имели и жили в другом городе. Не знаю, чем я ему понравилась, но женился он на мне, не посмотрел, что пятеро детей. Кто знает, человек он мягкий был, может, пожалел меня, поэтому и женился. Родила я ему шестого, а когда война началась, в октябре сорок первого, появился и седьмой. Муж тогда на фронте, конечно, был. И только когда наши освободили Минск, узнала я о его судьбе. Зашел в июле сорок четвертого ко мне сержант, который с Антоном воевал. Он рассказал, что дружили они и что Антон погиб под Витебском. Отдал он портсигар, фотокарточку Антона, где мы с ним еще до войны вдвоем сфотографировались, а сам пошел дальше воевать. А что мне делать? Поохала, поплакала, а жить-то надо, поесть семи ртам — дай несколько раз в день, одень всех... Но видишь, живу!

Купрейчик, сам не зная зачем, спросил:

— Сколько вам лет?

— Через год пятьдесят будет. Что удивляешься? Старухой стала? Нелегко при такой жизни молодой выглядеть, такую ораву одной воспитывать.

Купрейчик сочувственно молчал. А Жовель, как бы спохватившись, спросила:

— А что ты меня о Вовке не спрашиваешь?

— Мне вчера показалось, что вы не хотите о нем говорить.

— Да, не хочу. Я вообще ни о ком не хочу ничего говорить. Но, скажу тебе по правде, понравился ты мне, тронул мое сердце своим участием. Значит, думаешь не только о том, чтобы кому-то солнечную камеру предоставить. — Она неожиданно засмеялась своим необычным смехом. — Надо же такое придумать — лекарства принести. Ну ты, парень, хоть и милиционер, но хват, ничего не скажешь! А, ладно, — решительно махнула рукой Жовель, — слушай, все, что знаю, скажу! Не думай, что я ничего не понимаю. Запомни фамилию: Драбуш. Живет по Старовиленской, звать Мишкой. Он и есть дружок этого Вовки. До войны сидел два или три раза. Последний срок не отсидел — немцы пришли. Вот он — хлюст! Не то что я — Маня, которая сама ничего не украла, а если кто из детей сопрет булочку в магазине, то это не значит, что они вырастут ворами. Они у меня знают, что я им все, что могу, отдаю и не дай бог им ослушаться!

— Мария Григорьевна, Драбуш с Коруновым давно подружились?

— А черт их знает, но знакомы они давно.

— Вовка знает о продавце пива?

— Леве? А кто не знает? Конечно, знает. Я сама у Левы не раз видела этого Володьку.

— Он живет у Драбуша?

— Нет. Драбуш не такой дурак, чтобы зэка у себя в доме держать, он не фраер. Говорят, что Вовка живет у одного из его друзей, а вот у кого — хоть убей, не знаю. — Она повернулась к дверям и громко позвала: — Толька, а Толька, иди сюда!

Из соседней комнаты вышел уже знакомый Купрейчику парень. Капитан подумал: «Дети от разных отцов, а как похожи между собой. Все в мать пошли».

— Толя, ты Вовку, дружка Драбуша, знаешь?

— Того, что лицо в угрях? Ага, знаю. Он раньше к Драбушу приходил, но уже недели две как не появляется у него.

— А ты откуда знаешь, появляется он или не появляется? — спросил капитан.

Парень хмуро взглянул на Купрейчика и сказал:

— А я у него дома часто бываю.

— Зачем?

— В гости хожу...

Парень еще что-то хотел сказать, но его перебила мать:

— Ты как разговариваешь с человеком?

— «Как-как»? Нормально.

— Иди вон отсюда, смойся с моих глаз, паршивец!

Парень повернулся и молча вышел.

— Толя дружит с сыном Драбуша и часто бывает у них.

— А он не скажет этому Драбушу о нашем разговоре?

— Не беспокойся, могила. Чего-чего, а молчать все мои дети умеют.

— Работает ли Вовка, вы не знаете?

— Нет, не интересовалась.

— Мария Григорьевна, вот вы говорили, что Драбуш не будет у себя дома зэка держать. Вы считаете, что Вовка был судим?

— Конечно, здесь и сомневаться нечего. Я же говорю, по-моему, они вместе и срок тянули. Они и во время войны друг дружки держались. Даже когда Красная Армия пришла, они же и от фронта вместе увильнули. Правда, Драбушу это труда не составляло: хромает на одну ногу, а вот как Вовке удалось это сделать, не знаю. Вы бы его послушали, у него же законченный блатной жаргон.

— Как мне убедить Драбуша сказать, где найти Вовку? — словно рассуждая с самим собой, задумчиво проговорил Купрейчик.

— Ох, не знаю. Ему легче руку отдать отрубить, чем блатняка-кореша выдать. Уж больно он за свою репутацию среди таких же, как сам, боится. К нему с лекарством не подойдешь и на козе не подъедешь. Ты человек образованный, небось, специальную там науку проходил, вот и думай теперь. Запомни, Мишка только одного боится: оказаться стукачом среди блатных...

Вскоре Купрейчик, поблагодарив Жовель, попрощался с ней и сразу же направился в отделение.

Мочалов был на месте, и капитан рассказал ему обо всем.

Начальник отделения посмотрел на него и задумчиво потер подбородок:

— Уцепились мы за ниточку, но когда вытянем Корунова — трудно сказать. А у меня, Леша, сердце болит, когда подумаю, что в любой момент могут эти сволочи новое преступление совершить, даже убить кого-нибудь.

— Здесь надо разумно действовать.

— Да, это я понимаю. Но все равно, прошу тебя как можно ускорь дело.

— Хорошо. У меня к тебе, Петя, просьба. Подумай, как можно Жовель помочь. Судьба у нее нелегкая, да и детей жалко.

— Ты прав. Я понимаю, сегодня же поговорю с кем надо.

— Ну вот и отлично. — Купрейчик встал. — А я пошел думать и искать к этому Драбушу подход. Знаешь, я его еще в глаза не видел, но чую, что с этим гусем повозиться придется.

Капитан пошел разыскивать Новикова, которому поручил вызвать на следующий день продавца пива...

Новиков доставил Мулера в отделение и сразу же пригласил его в кабинет начальника. Там находились Мочалов и Купрейчик.

Петр Петрович предложил Мулеру стул, назвал себя и сразу перешел к делу:

— Лев Абрамович, однажды вы уже нам помогли, помогите нам еще раз.

— Я готов. Я постараюсь.

— Вот и хорошо. Тогда слушайте...

14 СЛАВИН

Жизнь шла своим чередом. За осенью пришла зима, снежная, вьюжная и злая.

Славин в свободное время долгими зимними вечерами много читал. Но однажды вечером Владимир к книгам даже не притронулся. Натопив печь, он лег на диван и несколько раз перечитывал письма от матери и Риты. Так уж получилось, что в один день он получил оба письма. Мать писала о домашних делах, сообщала, что ее приглашали к следователю и она давала показания о Латаниной, которую наконец-то задержали. Прочитав об этом, Славин оторвался от письма и улыбнулся. Он вспомнил, как его вызвал к себе Алтынин и торжественно объявил, что приказом начальника областного управления ему — лейтенанту милиции Славину — за бдительность и оперативную смекалку, проявленные при изобличении предателя Родины, активной пособницы гестапо Латаниной, объявлена благодарность.

Оказалось, что она, выполняя задание гестаповцев, по документам погибшей в концлагере Сыроежной, выдала себя за медсестру, проникла в медсанбат одного из советских воинских соединений, где и продержалась до конца войны. Затем настало для нее тревожное время, встала проблема — что делать дальше? Ехать в Минск нельзя, опознают в лицо многие минчане. Слишком уж открыто, особенно на первых порах, она действовала. Тогда расплаты не миновать. Латанина хорошо помнила и приказ своего шефа во что бы то ни стало уйти после войны в тихую заводь, обосноваться и жить подальше от Минска. Когда понадобится, ее найдут и передадут привет от шефа. Правда, в то, что ее найдут, она не верила, так же как и не верила в то, что ее бывший гестаповский шеф выживет. И вот она в Сибири. Пользуясь правами участницы Великой Отечественной войны, устроилась туда, куда ей захотелось, и считала себя в полной безопасности...

Владимир, отгоняя от себя воспоминания о Латаниной, взял письмо Риты и снова с радостным волнением начал читать: «Милый, если бы ты знал, как я соскучилась! Считаю дни, когда увижу тебя. Вчера была у начальника поликлиники. Напомнила ему, что он уже давно обещал отпустить меня. Я даже не выдержала и заплакала, начальник сжалился надо мной и обещал, что скоро к нам в поликлинику прибудет пополнение и он меня сразу отпустит. Так что, дорогой мой, осталось, я думаю, немного. Выдержишь?»

Владимир улыбнулся, представляя, как изменится квартира с приездом Риты. Парень так замечтался, что не обратил внимания на стук в дверь. Стук повторился. Владимир, набросив шубу, вышел в сени и открыл дверь. Возле нее стоял дежурный:

— Слушай, Владимир Михайлович, опять твоего подопечного Мартова доставили. Может, поговоришь с ним, разберешься?

Лейтенант заметил, что дежурные, пользуясь тем, что он жил рядом, часто просили его разобраться с кем-нибудь, хоть могли и сами принять решение. Он не обижался, было даже приятно, что в нем нуждаются. Владимир спросил:

— Что он опять натворил?

— Да снова тещу и жену погонял.

— Вот человек, обещал мне, что и пальцем больше не тронет их! Хорошо, я сейчас приду.

В дежурной комнате сидел Мартов. Увидев Славина он вскочил и скороговоркой начал:

— Владимир Михайлович, честное слово, я не трогал их! Просто так получилось, я вам сейчас все объясню.

После того случая, когда в кузове машины Мартова обнаружили труп, а Славин в короткий срок отыскал настоящего виновника и снял подозрения с Мартова, авторитет оперуполномоченного в глазах шофера заметно вырос. И, когда однажды Славин пригласил к себе Мартова, шофер в доверительной беседе обещал исправиться и изменить свое поведение. Но вот опять Мартов в отделении милиции.

— Понимаете, я после нашей беседы... после этого случая с убитым решил твердо: пить буду только в меру и охоты на жену и тещу больше устраивать не стану. И все шло, как я решил. Даже бабы диву давались. И вот в прошлое воскресенье я лег на кровать в своей комнате и заснул. Разбудил меня какой-то шум. Прислушался, а это к теще и жене соседка пришла. Скажу я вам, препаршивая она баба, ко всем со своими советами суется. Слышу, что теща и жена меня хвалить начали: «Немного лучше стал, не дерется и выпивает меньше». А соседка, зараза старая, говорит: «Бабоньки, я вам давно хотела дать верный совет, как совсем вылечить его от пьянства». Тут мои давай просить, чтобы сказала свой рецепт. Та говорит: «Купите бутылку водки, отлейте от нее стакан, а в бутылку собачьей мочи налейте и дайте ему стакан этой смеси. Гарантирую вам: после этого он на водку и смотреть не будет».

Слышу, мои заинтересовались и стали думать, где им добыть собачьей мочи. Я хотел встать, взять эту соседку за шиворот и вытряхнуть ее из дома да заодно и своих под кровать загнать. Но передумал и решил проучить баб. С того момента стал я следить за тещей и женой. Во вторник теща вечером мне, как бы между прочим, говорит, что купила корень женьшеня и настаивает его в водке. Я, конечно, и виду не показал, что знаю о их замысле, какой собаке этот корень принадлежит, а только тихонько обыск в доме произвел и нашел в чулане, под перевернутым ведром, на полу это «зелье». Купил бутылку водки, налил туда для цвета немножко чайной заварки и подменил ту бутылку, а сам жду. И вот сегодня прихожу я с работы, отпустили меня на час раньше, завтра в рейс, а теща таким елейным голосом, чтоб ей этот корень поперек горла стал, говорит: «Зятек, выпей стаканчик водочки, настоенной на женьшеневом корне. У тебя аппетит будет лучше». Ну я и говорю: «Раз угощаете от души, то не откажусь». Теща зыркнула на жену и отвечает: «От души, зятек, от души!» А сама шась в чулан и приносит бутылку. Налила мне стакан, я выпил и за суп взялся, а сам краешком глаза за ними слежу, а они на меня таращатся, ждут, значит, что со мной сейчас случится. Съел я суп, второе к себе придвинул, а женка мне и предлагает: «Может, еще выпьешь?» — «Не откажусь», — отвечаю.

Выпил я второй стакан, теща на женку, а женка на тещу глазами стреляют. Съел я второе и, уже не спрашивая, сам вылил в стакан остальную водку и вместо компота запил обед. После этого я вытер губы и как гавкнул на баб. У тех очи на лоб полезли, а я думаю: «Сейчас я вам покажу собачью мочу!» Встал на четвереньки и давай на них лаять. Жена включила четвертую скорость и — шась из комнаты. Слышу, как дверь наружная хлопнула, значит, и в кухне не задержалась. Смотрю, и теща боком вдоль стенки хочет к дверям добраться, собирается деру дать. Схватил я зубами за низ ее халата и, стоя на четвереньках, по-собачьи, начал трепать его и рычать при этом. Теща меня почти через всю комнату протащила, будто за ней черти гнались, вырвалась, оставив у меня в зубах кусок подола халата, и вслед за женкой на улицу торпедой понеслась.

Ну, я сел себе на диван и хохочу, а тут ваши работники приезжают, взяли меня за шиворот и сюда привезли. А за что, я вас спрашиваю? Ну выпил — это факт! Но не бил же я их, не бил!

И Мартов, опустив голову, горестно замолчал. Славина душил смех, он не сдержался и захохотал. Успокоившись, подошел к Мартову и положил на его плечо руку.

— Иди домой, Леонид Степанович, только больше не рви на них одежду, хватит с них и этого. Ну, а что касается водки, то мой совет — отвыкай. Ты же шофер и хорошо должен знать, до чего может довести пьянка.

Мартов поднялся и, тихо сказав «спасибо», вышел из кабинета.

Приключение Мартова Славин своим друзьям и коллегам рассказывал как занимательный анекдот.

15 ДРАБУШ

На Комаровском рынке была обычная воскресная толчея. Кто-то что-то продавал, кто-то покупал, а кое-кто просто так, из праздного любопытства, толкался среди людей, приглядывался к товару, глазел на покупателей, заводил от нечего делать разговоры о погоде, о ценах.

Большая толпа собралась вокруг огромного автомобиля-самосвала. Это был один из автомобилей первой серии Минского автозавода. Люди с любопытством рассматривали новинку. Трогали свежевыкрашенные кабину и крылья, расспрашивали молодого водителя о мощности двигателя, скорости, грузоподъемности. Водитель, явно польщенный вниманием и уважением, отвечал солидно, негромко, заставляя людей напрягать слух. Немало людей толпилось и там, где была «барахолка». Здесь торговали чем угодно: от ржавых настенных, давно не работающих часов до резиновых сапог и вязаных кофт. Большое оживление было в конных рядах, где шла торговля и продуктами и скотом.

Молодого мужчину, одетого в черный ватник, брюки из «чертовой кожи», заправленные в кирзовые сапоги, и темную шапку, которая скрывала наголо стриженную голову, заинтересовала сцена, разыгравшаяся в конных рядах.

Пожилой мужчина в большом тулупе, совсем недавно подогретый вином, бутылка от которого валялась на чуть припорошенной снегом земле, стоял на телеге во весь рост и, опершись на согнутый кнут, кричал:

— А ну, подходи, продается свинья, если присмотреться, то не свинья, а королева, да и стоит недорого.

Проходящая вместе с мужем женщина озорно крикнула:

— А ты что делать будешь, если королеву продашь? — И, чувствуя одобрительную поддержку толпящихся вокруг людей, добавила: — Ты бы поменьше языком молол, а то я уверена, что если еще бутылку оприходуешь, так сам в такого же короля превратишься.

Вокруг захохотали. Мужчина гневно глянул на женщину и крикнул:

— Ну, ты, проваливай! Как я посмотрю, ты свою лошадь уже продала, а хвост вместо языка себе оставила.

Но женщина, видно, из боевых попалась, она повернулась и дерзко ответила:

— Не горюй, мужик, и тебе, когда продашь свинью, хвост останется.

Муж подтолкнул ее в спину:

— Ну ладно, хватит! Топай дальше!

Посрамленный мужчина на возу крикнул мужу:

— Ну и женку ты себе подобрал, язык как бритва.

— А что, тебе она не нравится? — разозлился муж.

— Кто, твоя жена? Нет, почему же, — он многозначительно оглядел фигуру женщины и ответил: — Нравится.

— Ну, тогда дарю! — великодушно махнул рукой муж и не оборачиваясь, под хохот толпы, пошел прочь от жены. Та быстро засеменила за ним.

— Ну, что ты, Степан, я же пошутила...

Мужчина в ватнике весело смеялся вместе со всеми. Но если бы наблюдательный человек следил за ним, то заметил бы, что мужчина неотступно следует за припадающим на правую ногу человеком средних лет. Даже когда он слушал перепалку между продавцом свиньи и бойкой на язык женщиной и смеялся, его глаза неотступно следили за хромым мужчиной.

Хромой тоже с интересом прислушивался к разговору, а затем, пробираясь через толпу, направился к выходу из базара. Мужчина последовал за ним. Он явно чего-то выжидал. Так оно и было в самом деле. Человек, который прихрамывал на правую ногу, был Драбуш, а шел за ним Купрейчик. Алексей внимательно искал глазами Мулера.

Накануне Купрейчик предложил свой план Мочалову, и тот, подумав, сказал: «Рискованно, но смысл есть. Добро!» Днем Алексей побывал в парикмахерской и вечером предстал стриженным наголо перед женой. Надя всплеснула руками:

— Леша, что ты наделал? Посмотри в зеркало, на кого ты похож!

— А что, ничего парень получился, — бодрился он и, увидев в глазах Нади еле скрываемые искорки смеха, добавил: — Посмотрю, как моя жена будет любить такого.

— Жена-то тебя и такого любить будет, — засмеялась Надя, — но прошу тебя, не пугай сына. По крайней мере, Леша, перед сном ты к нему не подходи! — Она хотела сделать сердитое лицо, но это у нее не получилось, и Надя, расхохотавшись, обхватила мужа за шею...

И вот недалеко от выхода из базара появился Мулер. Это соответствовало плану, и капитан, обогнав Драбуша, на его глазах схватил Мулера за отворот пальто:

— А, попался, падла! Гони должок, или я из тебя его вместе с потрохами вытрясу.

Мулер тоже играл хорошо. Он сделал испуганные глаза и, словно желая позвать кого-либо на помощь, завертел головой. Драбуш тут же подскочил к ним и схватил за руку Купрейчика:

— А ну, отвали от старика! Чего прицепился?

Купрейчик повернулся к Драбушу и зло бросил:

— Ты, кореш, не вмешивайся! Здесь у нас свой, «дружеский» разговор идет, и я не переношу, когда появляется третий.

Левая рука Купрейчика угрожающе опустилась в карман брюк, но ее перехватил Мулер.

— Бросьте дурачиться, хлопцы! И сами не заметите, как в милиции окажетесь! Не видели разве, сколько на базаре мильтонов? Отойдем в сторону, разберемся. — Они вышли за ворота и стали в сторонке от дороги. Мулер повернулся к Купрейчику:

— Не обижайся, хлопец. Пойдем со мной, деньги у меня в ларьке, там и рассчитаемся. — Затем старик посмотрел на Драбуша: — Ты молодец, Миша, помог мне, спасибо. Понимаешь, встретились три дня назад с этим хлопцем здесь, на базаре, предложил мне купить у него кое-что. Я купил, но не хватило полторы тысячи рублей, и мы договорились, что к вечеру встретимся и я верну должок...

— Подожди, подожди, — перебил его Алексей и повернулся к Драбушу, словно призывая его быть судьей: — Понимаешь, он мне в залог часы оставил. Вот посмотри, — Купрейчик достал из кармана ватника карманные часы, — сказал, что они стоят прилично. Сам же на встречу не пришел, а когда я спросил у часового мастера, сколько они стоят, так тот хохотал надо мной и сказал, что это обыкновенная штамповка. Знаешь, кореш, какая обида взяла. Думаю, за что меня какой-то старикан в лапти обувает. Я прошел огни, воды и медные трубы, а тут на тебе, дед, который дышит на ладан, меня, как последнего фраера, с носом оставляет. Вот и начал я ходить сюда каждый день, его искать, и, как видишь, нашел.

— Ладно, парень, — миролюбиво проговорил Мулер, — пойдем ко мне в ларек, с меня бутылка, там и рассчитаемся.

После этого Мулер повернулся к Драбушу:

— Миша, пойдем с нами. Я хочу и тебя угостить.

По тону и выражению лица Мулера Драбуш понял, что тот боится остаться один на один с этим человеком. Оправдался и еще один расчет Купрейчика. Драбуш явно заинтересовался им: он не раз пытливо осматривал его и, конечно, обратил внимание и на стриженую голову и на его «зэковскую» одежду. Драбуш согласился и шагая рядом с Купрейчиком, спросил:

— Что, откинулся только?

Алексей настороженно взглянул на него:

— А тебе что до этого?

— Да ты не бойсь, я — свой. Сам не раз хлебал похлебку и хорошо знаю, что такое параша...

— Бывают и наши ихними, — хмуро бросил Алексей и шагнул в открытую Мулером дверь ларька.

Мулер сразу же закрыл на крючок дверь, зашел за прилавок и поставил на него бутылку водки:

— Вот, только закусить у меня нечем.

— Ничего, — успокоил Драбуш и, намекая на пиво, сказал: — Прицепом запьем.

Дальше все шло так же по плану. Купрейчик намекнул, что он бежал из мест заключения, Драбуш поверил и сам предложил помощь.

— К себе домой взять не могу, — уже заплетающимся языком говорил он, — мильтоны, особенно участковый, в любой момент завалить в хату могут. Но ты не дрейфь, у меня есть у кого тебя поселить. У меня знаешь сколько друзей?

— Откуда мне знать? — пьяно ответил Купрейчик и добавил: — Мне надоело по старым подвалам и чердакам лазить. Уже почти неделю как не брился, видишь, вся рожа заросла.

— Ничего, побреем, — уверенно заявил Драбуш, — а жить теперь будешь рядом с баней, так что и помоешься.

— В баню мне нельзя, опасно...

— Да брось ты, у меня там тоже свой человек имеется. Так что и в баню сходим, и вообще ты мне понравился, — Драбуш дружески хлопнул Купрейчика по плечу и тут, вспомнив, что не знает его имени, спросил: — Кстати, как тебя звать?

— Лешкой зови.

— А я — Мишка. Так вот, значит, Леха, раз ты мне понравился, то, значит, подружимся и будем корешами. Идет?

— Идет...

Вскоре они, оставив Мулера в ларьке, вышли на улицу. Все вокруг изменилось. Снег за полтора часа засыпал улицы, руины и крыши домов белым одеялом.

Шли довольно долго. Сначала по Советской, затем — вышли на Сторожовскую и, наконец, вошли во двор небольшого двухэтажного дома, расположенного недалеко от бани. Драбуш постучал в грязное окно. С той стороны кто-то отодвинул занавеску и выглянул. Купрейчик не успел рассмотреть лицо.

В коридоре послышался шум, и дверь распахнулась. Алексей увидел женщину. Она хмуро ответила на приветствие и молча посторонилась, пропуская гостей в квартиру. Алексей слышал, как закрылась дверь и женщина задвинула засов.

Они вошли в комнату. У печи стоял мужчина. Купрейчик взглянул на него и чуть не вскрикнул: перед ним был Корунов. Угреватое лицо, злые, настороженные глаза. В руках он держал топор. Корунов перевел тяжелый взгляд на Драбуша и глухо спросил:

— Зачем ты сюда лягавого привел?

16 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Славин три дня находился на семинаре-совещании сотрудников уголовного розыска, проходившем в областном центре.

Начальник управления, подводя итоги семинара, в числе лучших сотрудников назвал и фамилию Славина. А потом его вызвали на сцену, и начальник управления под аплодисменты всего зала вручил ему часы.

Счастливый и растерянный, Славин вернулся на место. Сидевший рядом Лагута толкнул друга локтем:

— С тебя причитается!

— Сейчас или можно позже?

— До окончания совещания потерплю, ну, а пока поздравляю! Рад за тебя!

Лагута не кривил душой. За короткое время, которое они работали вместе, он привязался к энергичному и скромному пареньку. Его по-настоящему взволновала судьба Славина. Парню еще только двадцать два, а повидать ему уже довелось многое.

Капитан тайком от Славина несколько раз беседовал с Алтыниным, убеждая его, чтобы тот похлопотал перед начальством о переводе лейтенанта в Минск.

После совещания, когда Славин и Лагута уже оделись и шли по коридору к выходу, им повстречался начальник управления.

Полковник улыбнулся:

— Как дела, лейтенант?

— Нормально, товарищ полковник, работаем.

— Это-то я вижу. В Белоруссию не тянет?

— Кого же домой не тянет, товарищ полковник? Тянет, но я же вижу, что и здесь работать надо.

— Да, это вы правильно заметили, работы и здесь хватает. Мы вам сегодня направили ориентировку. С мест лишения свободы бежал опасный преступник — Солох Гришка. Всю войну просидел и вот, на тебе, вместе с дружком сбежал.

Лагута встрепенулся:

— Это тот, что за убийство в тридцать девятом был осужден, сын кулака?

— Он самый! Приедете к себе и беритесь за его связи. Тайгу он, конечно, знает хорошо, но наверняка к родным местам потянет. Отец его жив, значит, Гришка и на его помощь рассчитывает.

Лагута пояснил:

— Мне об этой семейке Егор Егорович неоднократно рассказывал. Почти все их родственнички в бандах хаживали. Правда, многие так к родному крову и не вернулись. — Он повернулся к Славину и чуть заметно улыбнулся. — Ну вот, паря, и пригодится тебе твой партизанский опыт, придется нам по тайге за этим шатуном погойсать. Товарищ полковник, с кем он сбежал?

— С Мельниковым Романом Сергеевичем, осужденным в сорок шестом за соучастие в убийстве к двадцати пяти годам. В ориентировке все данные на обоих имеются, так что как прибудете в Марьянск, придется сразу же на их розыск переключиться. Для вас это, пожалуй, сейчас самая важная задача. Я звонил утром Алтынину и сказал, что, если нужна будет помощь, людей мы дадим. С этим зверьем шутить нельзя, им терять сейчас нечего.

С тревогой в душе покинули Лагута и Славин Кемерово. Они торопились в Марьянск.

На следующий день в отделение поступил сигнал о том, что Солоха и Мельникова видели в тридцати километрах от села, где жил старый Солох. Гришку опознал один из местных жителей, который вместе с другими рабочими лесозаготовительного участка ехал на грузовике по таежной дороге. Машину остановили двое мужчин и расспрашивали шофера, как добраться до села Становое, где жил отец Гришки.

Алтынин пригласил к себе в кабинет Лагуту и Славина.

— Пока вы шли сюда, я хотел приказать, чтобы оба отправлялись немедля в Становое и занялись этим делом. Но теперь подумал, а кто же здесь останется? У нас висит не раскрытой кража автопокрышек на базе, неизвестно, кто парня ножом пырнул на танцах. Отпустить вас обоих — значит остаться без оперативника, который мог бы всю поступающую в отдел информацию обобщать и проверять.

— А что тут гадать, я и поеду, — горячо заявил Лагута. Но Славин его перебил:

— Егор Егорович, разрешите я поеду. Места здешние я уже изучил, ну а по лесу еще в войну ходить научился.

Алтынин некоторое время молчал, взвешивая все «за» и «против», а затем решительно хлопнул по столу:

— Хорошо, поедут Славин и Симоха. Возьмите автомат. Прихватите продовольствие, фонари, патроны и все прочее, в общем, продумайте тщательно, что вам может пригодиться. Поедете верхом на лошадях. Это, пожалуй, сейчас самый лучший способ передвижения. Жду вас через час с предложениями.

Славин и Лагута направились к себе. По дороге позвали Симоху, который находился в дежурной комнате. Потом втроем сидели в кабинете и продумывали каждую мелочь.

Через час Славин и Симоха постучались в кабинет начальника. Алтынин был один, увидев входивших подчиненных, улыбнулся:

— Ну что, продумали свою командировку?

— Так точно, — ответил Славин и начал рассказывать, что они решили.

Алтынин удивился, что хотят ехать не верхом на лошадях, а на обыкновенных дровнях, запряженных парой лошадей.

Славин пояснил:

— Во-первых, это поможет нам сойти за местных жителей, во-вторых, автомат спрятать от посторонних глаз и, в-третьих, взять с собой все, что нужно, в санях места для всего хватит.

Алтынин слушал Славина, потихоньку теребя рукой бороду, и, когда лейтенант замолчал, сказал:

— Да, наверное, ты прав. Ну что же, запрягайте лошадей и — в путь. Дорога вам длинная предстоит. Участкового в Становом я уже предупредил о преступниках. Он вам поможет.

После этого майор вручил Славину и Симохе фотографии разыскиваемых и тщательно проинструктировал их. Через час они тронулись в путь.

Когда Славин убеждал начальника, чтобы тот разрешил именно ему выехать в Становое, то немного покривил душой, доказывая, что он уже хорошо знает район. Поэтому с собой лейтенант прихватил карту. Сержант Симоха смеялся:

— Ты ее запрячь подальше, я ведь по здешним местам могу с завязанными глазами ходить.

Славин, не отвечая, внимательно вглядывался в карту. Шло время. Они постепенно углублялись в лес. Дорога пока была укатанной и ровной.

Славин полулежал на мягкой копне сена, укутавшись в большой тулуп. Лошадьми правил Симоха. Он, сидя впереди, неторопливо рассказывал другу, как он объяснил жене свою командировку:

— Сколько лет вместе, а жена все не привыкла к моим отъездам. Как пришел с фронта, она еще больше стала бояться за меня. — Он улыбнулся, очевидно, представив лицо жены, и продолжал: — Как услышала, что уезжаю, сразу же глаза круглыми стали, губы задрожали. Сколько раз я ей говорил: «Не бойся, если меня на фронте не убили, так в мирное время жить буду». А она мне в ответ: «Дважды и на фронте тебя пули находили, и то, что жив остался, — божья воля!» Я ей, конечно, объясняю, что никакого бога нет, а она все равно в сверхъестественную силу верит. Дети над ней подшучивают. Вовка, старший мой, ему одиннадцать, пришел как-то из школы и давай травить, что видел, как из колодца ведро выскочило и воду у сруба выплеснуло. А моя сразу же на меня своими голубыми глазами уставилась. Ну, я этому огольцу подзатыльник, конечно: «Хватит мать разыгрывать, мал еще!» Нет, скажу я тебе, Володя, хорошая у меня жена.

— Это я вижу, — улыбнулся Славин, — не успели и пяток километров от дома отъехать, а ты уже загрустил по ней.

— Посмотрю я на тебя, когда ты женишься, — добродушно отмахнулся Симоха, но тему разговора переменил. — Скоро свернем с большака, там дорога похуже будет, по ней только лесовозы и тракторы ходят, колея глубокая, да и лес поглуше пойдет, в том краю от жилья до жилья человеческого можно и за несколько суток не дойти.

— Где на ночлег остановимся?

— Думаю, на бывшей стоянке лесозаготовителей. Они года три назад ушли оттуда, но дом и сарай не разбирали.

— А не могут Солох с Мельниковым там скрываться?

— Могут, конечно. В тайге таких домишек немало найдется, они в любом могут остановиться. Вот я все думаю, но никак понять не могу: в ориентировке сказано, что они двух часовых убили и карабины забрали, а люди, у которых они дорогу на Становое спрашивали, утверждают, что без оружия они были. И, конечно, меня интересует и другое: Гришка местный, все время по тайге шастает и вдруг с пути сбился, дорогу к родному дому не нашел — потеха!

— Не удивляйся, Андрей. Пока его не было, многое изменилось. Новые селения построены, и сотни новых дорог появилось, мог и сбиться с пути Гришка, ну, а что касается оружия, то не дураки они, чтобы днем на дорогу с карабинами выходить. Наверняка в кустах оставили и к машине с пустыми руками вышли. Ты вот лучше как старожил этих мест расскажи мне о Солохе.

— Отец — крупный кулак, все время мутил воду. Всех троих сыновей настроил против советской власти. Двое старших так и погибли, ничего на свете не увидев, а этот на некоторое время притих, притаился. Но бандит есть бандит. За два года до начала войны, это в тридцать девятом было, вместе со своим дружком убийство совершил.

Лошади бежали быстро, и вскоре они повернули налево. Позади остался большак, впереди была узенькая лесная дорога, вся избитая рытвинами и колдобинами, которые так и не смог прикрыть снег.

День уже клонился к вечеру, и Славин начал беспокоиться, успеют ли они дотемна добраться до брошенной стоянки. Тревожила мысль, что дом могли снести и тогда придется ночевать прямо в тайге на таком морозе. Наверное, об этом же подумал и сержант. Он все чаще понукивал лошадей. Тревожная тишина стояла среди огромных, засыпанных пушистым снегом деревьев. Славину стало не по себе. Лейтенант невольно притронулся локтем к боку, где под полушубком был спрятан ТТ.

Вскоре стемнело. Славин в душе уже считал, что они так и не найдут стоянку.

— Приехали! — неожиданно громко сказал Симоха и показал рукой в темноту: — Вон и наша гостиница.

Владимир ничего рассмотреть не мог и только спросил:

— А как к ней добраться?

— Лошади впереди, за ними — сани, ну а мы следом в роли толкачей, — весело ответил Симоха, соскочил с саней и тут же ойкнул: — Ух, черт, ноги затекли!

Они прямо по целине, утопая по пояс в снегу, пробрались к небольшому, сложенному из бревен дому. Славин осветил его карманным фонариком и увидел, что окна забиты накрест тонкими жердями, но стекла целы. Подошли к дверям. Замка нет, вместо него в дужке железной скобы торчала щепка.

Прежде чем войти, Симоха, подсвечивая себе фонариком под ноги, обошел дом вокруг.

— Ты чего кругами стал ходить или ноги разминаешь? — спросил Славин.

— Нет, браток, ноги уже отошли у меня. Я проверил, нету ли у дома следов, — ответил Симоха и ногой начал отгребать снег от дверей.

Славин удивился, увидев, что в большой комнате был порядок: стол из грубо сколоченных досок, две скамьи, в дальнем углу сделанная из железной бочки печь — «буржуйка», возле нее аккуратно сложены дрова. У стен стояли четыре самодельных топчана.

Симоха развернул находившийся на столе какой-то сверток, и Славин удивился еще больше:

— Что, лампа? А керосин есть?

— Конечно. Закон тайги. Уходишь из дома хоть и навсегда, а оставь в нем все, что может заблудившемуся человеку пригодиться.

Сержант чиркнул спичкой и зажег лампу. В комнате стало веселее. Симоха сказал:

— Пойдем лошадьми займемся, а затем печь затопим, поужинаем и на боковую.

Они вышли наружу. Симоха, который во время обхода дома уже сообразил, как удобнее добраться к сараю, позвал лейтенанта за собой. Они отгребли снег от дверей сарая и открыли их. Внутри в углу лежала копна сена, и Симоха удовлетворенно заметил:

— Ну вот, видишь? Бывшие хозяева, конечно, и о лошадях не забыли.

Они распрягли лошадей, завели их в сарай, дали овса. Сани остались стоять у дома. Славин и Симоха забрали с них тулупы, мешок с провизией, автомат и боеприпасы, придавили сено сверху жердями, чтобы ветер не растрепал его, и вошли в дом.

Симоха быстро разжег печь, и вскоре в комнате стало тепло и уютно. Они наскоро поужинали и, экономя керосин, погасили лампу.

17 КОРУНОВ

Купрейчика прошиб холодный пот. «Неужели он знает меня? — пронзила его мысль, но тут же приказал себе: — Спокойно, держи себя в руках!» Стараясь не терять своего «пьяного» вида, повернулся к Драбушу:

— Миша, скажи этой гончей, что я таких шуток не терплю.

Драбуш шагнул к Корунову:

— Не болтай чепухи. Это Лешка, свой кореш. Рванул из-под конвоя. Зря ты так на него, я ведь того, кого не знаю, не приведу.

Но Корунов продолжал сверлить Купрейчика злыми узкими глазами. И столько звериной злобы было в них, что Алексею захотелось кончить весь этот маскарад, выхватить маузер, спрятанный под мышкой, и приказать всем лечь на пол. Но нельзя было делать этого. Сотрудники уголовного розыска многое еще не знали: где хранится похищенное и кто соучастники Корунова. В конце концов, даже прямых и, самое главное, неопровержимых доказательств вины самого Корунова пока не добыто. Алексей спросил у Драбуша:

— Это у него ты меня хотел поселить?

— Нет, нет. Он сам сюда в гости завалил, живет он в другом месте. Раздевайся, Леха, и не обращай внимания на него, мужик он свой, проверенный. Вот только в последнее время дрожать за свою шкуру начал. — Драбуш взглянул на Корунова и улыбнулся: — Ты, Вовка, считаешь, что она с каждым годом дороже становится?

И тут Драбуш вдруг изменился. Его веселый взгляд неожиданно стал злым и колючим, как и у Корунова. Припадая на правую ногу, он еще ближе подошел к Корунову и с угрозой сказал:

— Вовка, ты меня знаешь не первый год, я не люблю, когда со мной так ведут себя. Поэтому предупреждаю, если ты хоть раз еще будешь передо мной так выкобеливаться, то я не ручаюсь за себя и не посмотрю, что ты мне друг! Понял?

Корунов опустил глаза и миролюбиво проворчал:

— Ладно, не заводись. Сам понимаешь, в каком я положении. В каждом новеньком конторского посла вижу.

Корунов подошел к Купрейчику и протянул руку:

— Давай познакомимся. Я — Владимир.

Они пожали друг другу руки. Разговор велся вяло, чувствовались натянутость и настороженность.

Для Купрейчика постепенно прояснялась ситуация. Драбуш привел его в квартиру, где проживали муж и жена. Их квартира состояла из двух небольших комнат и полутемной, с постоянно завешенным окошком кухни. Оказалось, что хозяин ушел в магазин, чтобы отметить приход Корунова. Он пришел скоро. На столе появились две бутылки водки, наспех нарезанная колбаса, лук, сало.

Хозяина звали Иваном. Его лицо заросло рыжей щетиной, и выглядел он наверняка старше своих лет. Добродушный и словоохотливый, он весело улыбался всем, даже незнакомому человеку, и пригласил садиться за стол.

Выпили по полстакана водки. Купрейчику, которому сегодня приходилось пить уже второй раз, было не по себе. «Как бы не опьянеть, — тревожно думал он, выпивая водку, — надо держаться. Может, им только и надо, чтобы напоить меня». Алексей набросился на еду. Вскоре Иван снова наполнил стаканы, и Купрейчику опять пришлось пить «за знакомство» и «за дружбу». Нервное напряжение сказывалось, и капитан пока не опьянел. Правда, он как бы между прочим сказал, что они с Драбушем уже выпили, и делал вид, что быстро пьянеет. Корунов сидел напротив. Он был по-прежнему хмур и неразговорчив. Смотрел настороженно. После очередной рюмки он впервые обратился к Купрейчику:

— Откуда рванул?

— С этапа. В вагоне пол разобрали, а когда со станции состав начал трогаться, мы трое и рванули, остальные побоялись.

— За что срок получил?

— За многое... — Алексей выждал немного и только после этого пояснил: — Пару магазинов взяли, около десятка квартир, с десяток гоп-стопов, в том числе офицера какого-то шилом слегка задел...

Алексей по лицам слушателей видел, что его слова произвели впечатление. Правда, Корунов сохранял прежнее выражение лица, но то, что он продолжал задавать вопросы в более уважительной форме, говорило о многом. Он спросил:

— А где те двое, что рванули с тобой?

— Один сразу двинул на юг, а второй со мной в Минск приехал. Здесь у него должны быть довоенные знакомые. Мы разошлись, но договорились, что будем подваливать с восьми до девяти вечера на вокзал по вторникам, четвергам и субботам.

— Сегодня суббота, чего ты не пошел?

— Еще рано, если захочу, то, может, и пойду.

— А ты сам откуда?

— Как откуда? — переспросил Алексей.

— Родился где?

— На Украине, в Харькове. — И Купрейчик сам неожиданно спросил: — А ты откуда?

— Я? — удивился Корунов. — А зачем это тебе?

— Да чтобы знать, где такие придурки родятся, и эту местность стороной обходить.

— Это зачем же эту местность стороной обходить? — вспылил Корунов. — Может, оттого, что могут распознать, какой человек повстречался?

— Нет, только потому, что из них хорошие следователи получаются. Я ведь на своем веку много таких встречал. Они тоже, как ты сейчас, напротив меня через стол, только без закуски и водяры, сидели и вопросики наводящие «кто?», «откуда?», «что совершили?» задавали.

В перепалку вмешался Драбуш:

— Ладно, хлопцы, завязывайте. Давайте лучше выпьем...

— И засмалим, — поддержал хозяин и протянул Купрейчику пачку с папиросами: — Закуривай, Леха.

Купрейчик молча взял папиросу, размял ее и тут увидел, что Корунов протягивает горящую спичку:

— Закуривай и не заводись. Сам должен понимать, в нашем деле осторожность нужна, как той попадье, когда с монахом батюшке изменяла.

— Ты осторожничай, но мою честь не пятнай, — с горячностью и, делая вид, что опьянел, громко сказал Купрейчик. И тут же понял, что попал в точку. Все сразу, даже жена хозяина, зашумели и начали ругать Корунова. Тот замолчал. Хозяин квартиры, Прутов, поднял наполненный стакан:

— Я предлагаю выпить за нашу дружбу!

Купрейчику пришлось снова пить. Но иного выхода не было, надо было держаться до конца.

Наконец все вышли из-за стола.

К Купрейчику подошел Драбуш.

— Ты, Леха, не обижайся на Вовку. Я его знаю давно, он человек надежный! Пойми его, он уже который год по острию бритвы ходит, в любой момент погореть может. У любого на его месте, при виде нового человека, очко заиграло бы. — Драбуш позвал Корунова. — Вовка, а Вовка, иди сюда.

Подошел хмурый Корунов.

— Чего тебе?

— Нет, ты не дрейфь. Лешка человек что надо, он свой, ей-богу, свой. Я уверен, если вы подружитесь, то польза большая будет, на любое дело запросто можно пойти.

— Да я что... — пробормотал Корунов, — я же просто так, хочу поближе познакомиться, — и он неожиданно протянул руку Купрейчику. — Не обижайся, давай будем корешами.

Купрейчик сделал вид, что он тоже несколько смущен.

— Да я не обижаюсь. — И он пожал протянутую руку.

Мир был восстановлен, и вскоре Алексей и Корунов вели спокойную беседу Корунов обещал своему новому знакомому помочь прижиться в городе и взять его на «дело». Но он тут же намекнул, что, только посмотрев на Алексея в «работе», он будет доверять ему.

Прошел еще час. На дворе было темно. Драбуш и Корунов ушли вместе. Жена хозяина приготовила постель Алексею в соседней комнате Купрейчик прикрыл поплотнее дверь и лег. Наступил момент, когда можно было проанализировать события прошедшего дня Алексей долго лежал в темноте, вспоминая все, что пришлось пережить за день. «Вроде пока все идет нормально, накладок не было, — но тут же вспомнил обещание Корунова взять его на „дело“. — Что же он может мне предложить?»...

Алексей, засыпая, уже в который раз за это время подумал: что ждет его среди этих незнакомых, враждебных ему людей.

А на улице завывал ветер, шел снег. В город пришла настоящая зима...

18 РИТА АЛЕШИНА

Рита Алешина была веселой и симпатичной девушкой. Она жила в общежитии, вместе с ней в комнате жили еще пять девушек. Все они работали в поликлинике, но не только это объединяло и даже роднило их. Так уж случилось, что ни у одной из них не было родителей, и, может, поэтому девушки относились друг к другу с нежностью и любовью.

В этот вечер вместе с Ритой в комнате находилась Валя Терехина. Рита, сидя у стола, стоявшего посередине комнаты, писала письмо Славину. Терехина читала.

Рита написала в письме, чем занималась в последние дни, и задумалась. Сейчас ей предстояло главное — сообщить Владимиру, что она не сможет выехать к нему в мае.

Сегодня ей сказали, что офицерская школа расширяется и раньше июля ее вряд ли отпустят. По дороге в общежитие Рита даже всплакнула от обиды, но в комнату вошла только тогда, когда успокоилась. Девчонки собирались на танцы, но Риту даже не стали приглашать. После того как уехал бывший курсант Славин, она на танцы не ходила.

Рита, так и не придумав, как ей написать о неприятной новости, встала со стула и подошла к большому квадратному зеркалу, висевшему на стене. На нее грустно смотрела высокая кареглазая девушка. Длинные каштановые волосы падали на плечи.

Терехина оторвалась от книги и, глядя на Алешину, сказала:

— Рита, а тебе никто не говорил, что вы со Славиным похожи? Оба высокие, стройные, темноглазые и темноволосые. — Девушка неожиданно рассмеялась. — Ой, Ритка, у тебя сейчас даже выражение лица, как у твоего Вовы, вот здорово!

— Придумала тоже! — отмахнулась Рита и, смутившись, вернулась к столу. — Вот пишу ему, а сама не знаю, как сказать, что к маю не приеду?

— Что, боишься, что разлюбит, другую найдет?

— Да ну тебя! — снова махнула рукой Рита. — Знаю, что не разлюбит. Он у меня серьезный и, кажется, однолюб. Мне просто не хочется его огорчать. Знаешь, какая там в Сибири работа. Вот сидим мы сейчас с тобой в тепле, а он, может, в эту самую минуту на сорокаградусном морозе по тайге мается. — Девушка молчала некоторое время, а затем, решившись, сказала: — Но написать правду я обязана!

И она склонилась над листом бумаги.

А Славин в это время действительно находился в морозной и снежной тайге...

19 КАПИТАН МИЛИЦИИ БУРАВИН

В Становое Славин и Симоха добрались только вечером следующего дня.

Остановились на опушке леса недалеко от села и начали советоваться, ехать ли на лошадях прямо в село или же сначала встретиться с участковым уполномоченным и выяснить обстановку.

Славин остался с лошадьми, а Симоха двинулся к селу. Лейтенант, боясь, что его увидит случайный прохожий, раз за разом запрягал и распрягал лошадей. Этой работой ему пришлось заниматься не менее получаса, прежде чем вернулся Симоха. Он пришел в сопровождении немолодого, одетого в длинную шубу и солдатскую зимнюю шапку мужчины. Это и был участковый уполномоченный.

Он пожал озябшую руку Славина и представился:

— Капитан милиции Буравин. Я уже решил, что, если вы не появитесь до утра, двинусь вам навстречу.

— А куда нам деться, Михаил Яковлевич? Дорогу же знаем, — улыбнулся Симоха.

Но Буравин чуть ворчливо ответил:

— «Куда-куда», а кто его знает куда! Тайга же ведь, а в ней только стоит с пути сбиться, а там и месяц можешь плутать и не выберешься. Знаю я немало таких случаев. Бывало, и местные жители домой не возвращались. А тут пурга, видишь, вот-вот начнется.

Славин удивленно подумал: «На небе звезды можно считать, деревья не шелохнутся, а он о пурге говорит, наверняка хочет припугнуть».

Симоха спросил:

— Как будем в село въезжать? Может, ты, Михаил Яковлевич, садись в сани и поезжай домой, а мы потихоньку следом, чтобы незаметней?

— Чтобы незаметней было, вы садитесь в сани, а я на передок, так и въедем ко мне. Время сейчас позднее, прохожих мало. Для нас главное бабке Насте на глаза не попасться. Вот та, уж верно, своим языком к утру по всему селу разнесет, что к участковому какие-то двое прибыли.

Славин сказал:

— Вам виднее, товарищ капитан, поехали!

Они втроем сели в сани. Застоявшиеся, почуявшие близость жилья лошади довольно резво понесли их к селу.

В доме при свете керосиновой лампы Славин смог рассмотреть участкового. Среднего роста, крепкий, даже коренастый, он выглядел лет на пятьдесят. Крупное морщинистое лицо, темные глаза, большой мясистый нос и чуть выпуклый лоб. Движения Буравина, его походка были спокойными и уверенными. Говорил он тоже спокойно, но голосом человека, который привык, что к его мнению всегда прислушиваются.

Он подождал, пока гости снимут полушубки, и пригласил в комнату. Она была большой и, как показалось Славину, очень уютной. Из боковой двери вышла хозяйка. Она приветливо поздоровалась, и хозяин, приглашая гостей садиться, сказал:

— Я пойду лошадей распрягу, загоню их в сарай. — Он взглянул на жену: — А ты, Варвара Васильевна, готовь ужин. Гости с дороги дальней и проголодались, и промерзли, так что не скупись и в буфет свой заветный загляни, где кое-что согревающее держишь. — И он весело, чуть заметно подмигнул гостям.

Симоха предложил:

— Я тоже пойду помогу.

Но хозяин решительно возразил:

— Не надо. Я возьму в помощники сына. — Он повернулся к дверям, из которых недавно вышла хозяйка, и громко позвал: — Вовка! Набрось что-нибудь на себя, пойдем со мной во двор.

Из комнаты вышел лет тринадцати паренек, поздоровался и сказал:

— А я так зачитался, что даже не услышал, что у нас гости. — Парень почему-то все время смотрел на Славина. Наверное, возраст молодого оперативника привлек его внимание. Он не смущаясь подошел и спросил:

— А какое у вас звание?

— Лейтенант, — чуть улыбнулся Славин.

— А пистолет какой?

— Табельный, — уклончиво ответил Владимир и присел на деревянную лавку.

— Слушайте, покажите, а! — попросил парень и сделал попытку усесться рядом.

Отец шлепнул его по затылку:

— А ну отстань от человека, оружейник нашелся! Пошли во двор.

Хозяйка, заглянув в боковую дверь, позвала младшего сына и пятнадцатилетнюю дочь.

Они втроем начали хлопотать у стола, а Симоха вдруг вспомнил:

— Ой, я же в сене автомат забыл, пойду заберу. — И он направился к дверям, а ему навстречу с автоматом наперевес Вовка.

— Вот это оружие! Вот это я понимаю! С такой штукой и стая волков не страшна, враз всех уложишь.

Симоха взял из его рук автомат.

— А где диск?

— Да, так уж и даст батя с диском, — поник головой парень, — сам сейчас принесет. Дядя, а у вас запасные диски есть?

Симоха не понял, к чему клонит парень, и простодушно признался:

— Конечно, есть, и не один.

— Вот здорово! Значит, завтра дадите пострелять! — обрадовался Вовка и рукой погладил приклад автомата.

В первой комнате послышались шаги, и через незакрытую дверь Славин увидел, что пришел хозяин. Он держал тулупы и два вещмешка приезжих.

После ужина мужчины уединились в дальней комнате и повели деловой разговор. Участковый уполномоченный вводил их в курс дела:

— Село наше не очень большое, но старинное. Основано, как говорится, давно. Ровно сто домов насчитывается. Люди в основном хорошие, но бывает, в семье кто-нибудь поскандалит или самогоноварением займется.

— Я видел на карте, что недалеко селение какое-то находится, сколько до него километров? — спросил Славин.

— А, это Светлое. До него семь километров. Там домов сорок, не более.

— Это тоже ваш участок?

— Да, это моя территория.

— Расскажите о семье Солохов.

— Их дом в центре села, если идти от моего дома, то по правой стороне стоит, с голубыми ставнями. Сейчас в нем живет один старый Солох. Весной прошлого года умерла жена.

— Мать Григория-младшего?

— Нет, его мать умерла еще в тридцать седьмом. Бил ее до полусмерти муж, вот она и до пятидесяти не дожила. В тридцать восьмом он женился на вдове лесничего, которого в тайге медведь задрал. Вот так и жили до прошлой весны.

— Сколько комнат у Солоха в доме?

Буравин задумался на минуту, прикидывая в уме расположение комнат.

— Если не считать переднюю, где печь стоит, то пять.

— Как вы думаете, беглецы придут к нему?

— Уверен на все сто. Если уж Гришка объявился в этих местах, значит, наверняка будет искать встречи со стариком. Жить, как мне кажется, у него он не останется, не дурак же, понимает, что к батьке в первую очередь придут. Тем более... — Буравин запнулся, — понимаете, когда старика Солоха раскулачили, то поговаривали, что у него, кроме обнаруженных двух десятков золотых монет, еще не менее сотни спрятано было. Но найти их у него так и не смогли. Вот и получается, что сын его, наверняка зная об этом, рассчитывает и на это золото, ведь не век же старик жить будет, а тайну с собой в могилу уносить тоже не захочет.

— Значит, что мы имеем в пользу того, что преступники придут к Солоху? — Славин подытожил: — Первое, это то, что его видели недалеко от села. Второе, Гришка без документов никуда не сунется, значит, он будет пока отсиживаться в укромном месте и искать документы. Это опасно, преступники могут пойти на убийство ради документов. Нам надо предупредить население, и особенно тех людей, которые работают в тайге. Третье, старик, конечно, окажет полную поддержку своему сынку. Он местный, хорошо знает тайгу и укромные места в ней. Из этого следует, что он может спрятать беглецов в каком-нибудь таежном домишке в глубине тайги и тайком периодически посещать их. У них оружие, а это значит, дичь они себе всегда добудут, а остальное старик доставит. Жаль только, что мы не знаем, сколько у них патронов, в ориентировке об этом почему-то ничего не сказано. Кстати, у старика ружье есть?

— Конечно, есть, причем два или три. У местных жителей у каждого есть ружьишко.

Молчавший до этого Симоха заметил:

— Значит, он им может свое ружье дать.

— И это может быть, — согласился Славин. — Четвертое — это золото, о котором вы, Михаил Яковлевич, говорили. Так что, как видим, за то, чтобы обосноваться в этих краях, у бандитов есть много «за». Теперь давайте посмотрим, что «против». Первое и, пожалуй, самое главное — это то, что у отца его мы будем искать. Что еще?

Буравин добавил:

— Второе, Гришку в лицо знают многие местные жители, а это для него опасно.

— Правильно. Но все равно, у него больше шансов не быть пойманным и добыть документы, если будет прятаться пока в этой местности. Из этого делаем вывод, что нам надо продумать, как взять под наблюдение дом старого Солоха.

— А я думаю, — задумчиво проговорил капитан, — что Гришка в дом к батьке вряд ли придет.

— Это почему же? — спросил Славин.

— Хотя бы потому, что в доме может быть засада. Кроме того, у старика он давно не был, поэтому будет пытаться сначала разведать все, а затем уже идти на контакт с отцом.

— Собака у Солоха есть?

— Три здоровенные и злющие, как пантеры. Во двор не дадут и ступить. Это, кстати, во вред Гришке и его дружку.

— Михаил Яковлевич, как вы считаете, каким образом Гришка может попытаться встретиться с отцом?

Буравин не торопился с ответом. Он задумчиво сидел на табуретке и смотрел в пол.

Славину даже показалось, что капитан не расслышал вопроса, и решил повторить его, но Буравин заговорил:

— Я думаю, что Гришка попытается встретить или даже зайти к кому-либо из родственников.

— Ой, братцы, — простодушно признался Славин, — а я и забыл о них. Сколько их у него и где они живут?

— Родственников у Солоха осталось немного, но они есть. Через два дома от моего живет его двоюродный брат Денкин Андрей Алексеевич. Вместе с ним живут жена и старшая дочь с мужем и двумя детьми. Есть у Андрея еще двое сыновей, но они после войны — оба были на фронте — остались жить в Новосибирске. Я думаю, что они не будут помогать бандитам. Сам Андрей, так же как и сыновья, на фронте с первых дней до победы воевал, три ордена и много медалей имеет. Его бригада в колхозе передовая, он — член партии. Я помню, когда старший Солох с бандитами якшался, то Денкин помогал нам. А вот чуть ближе к центру живет старая Любка, фамилия ее Беркут. Она — дальняя родственница Солоха-старшего. Нам надо помнить, что и муж и двое сыновей ее были активными участниками банды. Все они погибли в перестрелке, когда ликвидировали банду. С тех пор Беркут живет одна, причем не скрывает своей ненависти к советской власти. Но что возьмешь со старого человека? Терпим ее, вреда-то от нее, кроме злобной болтовни, нет. Люди просто на нее внимания не обращают. Вот к ней-то Гришка и может пожаловать, это факт! Есть еще у Солоха родственник — Дрозд его фамилия, звать его Михаил Андреевич. Живет в Светлом с женой, сын где-то на Украине проживает. Михаил два года назад с мест лишения свободы вернулся.

— За что был судим?

— За дезертирство, освободили по амнистии. К нему пока у меня нет претензий, работает в колхозе вроде бы неплохо. Когда сын Солоха был молодым, то дружил с сыном Дрозда. Короче говоря, мы не должны сбрасывать со счета и эту семью.

Славин спросил:

— Так что же нам предпринять?

Буравин улыбнулся, но с ответом не спешил.

— А что тут гадать, — с жаром заявил Симоха. — Старик живет один, переберемся к нему в дом и будем дожидаться...

— Нет, это не годится, — перебил его Славин, — так бандитов мы не дождемся. Наверняка они к нему без соответствующей разведки не сунутся. И вот, представь себе, что Гришка Солох подошлет эту старуху или же Дрозда в дом. Что мы сделаем? Ничего. Ну, а вы что думаете, Михаил Яковлевич?

Свет висевшей под потолком керосиновой лампы освещал участкового уполномоченного сверху, и от этого его лицо казалось еще более морщинистым, выглядел он очень уставшим.

— Мое мнение такое. По возможности организовать наблюдение за Любкой Беркут, Мишкой Дроздом и, конечно, за Солохом.

— Ну, а как это сделать? — удрученно спросил Славин. — Сил у нас не хватит, а просить Алтынина без уверенности, что преступники действительно появятся здесь, неудобно.

— Как это сделать, спрашиваете? — Буравин прищурил глаза. — Я уже вам говорил, что люди на моем участке за редким исключением живут хорошие, честные. Так почему же нам чураться их? Есть у меня немало верных помощников, проверенных, как говорится, на деле. Я считаю, что десятка полтора можно отобрать и встретиться с ними. Расскажем им, что за птицы в наши края пожаловали, и попросим помочь нам. Стоит вам или мне лишний раз попасться на глаза Солоха, Дрозда или даже Любки, как они уже почуют что-то неладное, а вот если наших помощников увидят, то ничего подозрительного в этом нет.

— Они все надежные люди?

— За тех, кого подберу, головой отвечаю. Вы еще не забывайте, что они хорошие охотники, меткие стрелки. Об этом следует помнить, когда дело с вооруженными бандитами имеешь.

— Где мы их соберем?

— Думаю, что лучше всего в конторе колхоза. Попрошу председателя сельсовета, мужик он разумный, тоже фронтовик, сделает все аккуратнейшим образом.

— Кстати, там телефон есть? — спросил Славин.

— А как же! Иначе со мной Алтынин не связался бы.

— А когда людей соберем?

— Завтра. Откладывать нельзя.

Гостеприимные хозяева разместили гостей в большой теплой комнате, где стояли две деревянные кровати.

Славин еще долго лежал с открытыми глазами на широкой и удобной кровати, думая о предстоящей операции, пока незаметно не уснул. Он ни разу в жизни не видел моря, а в эту ночь ему снилось море, которое сильно штормило. Среди волн в маленькой лодочке плыл его двоюродный брат Алексей. Волны захлестывали лодку, но Алексей почему-то весело хохотал. От этого хохота и проснулся Славин. Прислушался и понял, что за окном дома не на шутку разыгралась вьюга, которую еще вечером, при встрече, предсказывал Буравин. «Странно, — подумал Владимир, — почему мне приснился Алексей? Как ему служится? Интересно, чем он сейчас занимается?»

С этими мыслями Славин снова уснул, совершенно не подозревая, что за многие сотни километров, в далеком Минске, по улицам гуляет метель, а его двоюродный брат устраивается на ночлег в чужом доме и ждут его трудные дни борьбы с опасными преступниками, как, впрочем, ждут они и его, оперуполномоченного уголовного розыска лейтенанта милиции Славина.

20 МАЙОР МОЧАЛОВ

Шли дни. К большой радости Мочалова, Корунов и его банда новых действий не предпринимали. Это дало ему возможность уделить больше внимания раскрытию других преступлений. Удалось раскрыть кражу из магазина. Оказалось, что это сделали трое уже немолодых мужчин, один из которых ранее работал там. Они же и сожгли деревянное здание магазина.

Петр Петрович даже смог два дня назад вместе с женой побывать у Славиных. Как обрадовалась Анастасия Георгиевна и Женя, увидев гостей! Весь вечер прошел в воспоминаниях. Анастасия Георгиевна не скрывала своей радости, что сын — офицер милиции.

Мочалов по просьбе Анастасии Георгиевны узнал, как разыскали Латанину, и при встрече сказал, что предательницу опознал Владимир. Анастасия Георгиевна прослезилась. Она была уверена, что Михаил Иванович был схвачен по доносу Латаниной, и радовалась, что ее сын хоть в какой-то мере отомстил предательнице...

Петр Петрович сидел в своем кабинете и продумывал план встречи на железнодорожном вокзале с Купрейчиком. Об этом они договорились еще тогда, когда Алексей рискнул попытаться через Драбуша выйти на Корунова. Решив, что лучше на встречу идти ему одному, Петр Петрович посмотрел на часы. В его распоряжении было еще больше двух часов. Он достал из сейфа и положил перед собой тоненькую папочку, на которой прочитал ненавистную фамилию «Юшевич». Вчера Петр Петрович получил два ответа. Особый интерес представлял для майора тот, в котором сообщалось, что семья Юшевичей еще в сорок четвертом году выехала из своей деревни в неизвестном направлении. Один из дальних родственников сообщал, что мать Юшевича он случайно встретил в начале сорок шестого года в Минске и она ему говорила, что живут они в городе. Мочалов запросил адресное бюро, но семья Юшевичей прописанной в городе не значилась. Из этого можно было сделать вывод, что или Юшевичи никогда не проживали в Минске и мать Якова обманула своего родственника, или же живут они без прописки. Мочалов вполне допускал и то и другое.

Мочалов представил себе Юшевича. Помнил его он хорошо, как-никак жили в одной деревне. Уже тогда, в мирное время, тогдашнему участковому уполномоченному приходилось не раз заниматься Гришкой Мирейчиком и его дружком Яшей Юшевичем.

Чуть слышно звякнул старый, сохранившийся со времен революции, «рогатый» телефонный аппарат. Начальник милиции поднял трубку и услышал голос дежурного:

— Товарищ майор! Только что сообщили, что в доме по улице Восточной обнаружен труп хозяйки.

— Кто сообщил?

— Соседка прибежала.

— Где она?

— Здесь, у меня.

— Проведите женщину ко мне, а сами собирайте группу. Отправьте ее к месту происшествия, я выеду сразу же, как только поговорю с этой женщиной.

Дежурный вышел, а Мочалов, убирая со стола папку с материалами на Юшевича, раздраженно подумал: «Надо же, стоило подумать о том, что Корунов не дает о себе знать, как на тебе. Хотя рано делать вывод, а вдруг здесь совсем другое».

В комнату вошла женщина. Очевидно, она очень торопилась и еще не отдышалась. Лицо ее было в поту, пальто — расстегнуто. Майор пригласил ее сесть и открыл свой блокнот, в который заносил все сведения о нераскрытых делах. Он записал ее фамилию и адрес и только после этого спросил:

— Вы сами видели убитую?

— Да, конечно. Наши дома стоят рядом. Я пришла к Леокадии, это ее так зовут, подсолнечного масла одолжить, а она, бедная, около кровати лежит, вся в крови, глаза открыты, и не дышит!

— Кто-нибудь выходил из ее дома?

— Нет, я никого не видела.

— Кто еще проживает в ее доме?

— Одна она жила. Муж на фронте погиб. При немцах мучилась и существовала только за счет своих квартирантов. О смерти мужа узнала в конце сорок четвертого.

Мочалов понял, что женщина не сообщит ему ничего, что потребует от него принимать меры прямо здесь, в отделении, и начал одеваться...

Беседа заняла всего несколько минут, и оперативная группа уехать еще не успела. Женщину посадили в кабину, а сами залезли в кузов. Полуторка, пробуксовывая колесами по снегу, двинулась. Кузов был измазан машинным маслом, в нем валялись щепки. Всем пятерым сотрудникам пришлось стоять. Держались кто за кабину, а кто за грязные дрожащие борта. «Вернусь в отдел, — зло подумал майор, — старшину и шофера взгрею как следует. Безобразие, совсем за машиной не следят!»

Он отворачивал лицо от встречного ветра, но глаза быстро наполнялись слезами, ветер забирался под старенькое осеннее пальто, специально надетое для встречи с Купрейчиком. Несмотря на то, что ехали недолго, Мочалов окоченел. Он тяжело спрыгнул на землю и первым вошел в калитку. Легкая поземка замела следы, и только едва заметные их очертания говорили о том, что по двору кто-то прошел.

Мочалов вошел в темный коридор, нащупал дверь и открыл ее. Прошел первую комнату и открыл окрашенную белой краской дверь. В комнате был беспорядок. У Мочалова неприятно засосало под ложечкой. Кто-кто, а он-то понимал, что это характерно для налетчиков, которые в поисках ценностей и денег переворачивают в доме все вверх дном. Но вот он на столе увидел две пустые бутылки из-под водки, на расстеленной газете валялись остатки пищи. Недалеко от стола, возле кровати, стоявшей у дальней стены, лежала женщина. Она была в комбинации. Одеяло сползло с кровати и прикрывало ее ноги. Женщина лежала лицом вверх. Глаза были широко раскрыты, на лице была кровь. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: удар был нанесен по голове, спереди. Недалеко валялся молоток. В комнате было сумрачно, и Мочалов приказал:

— Новиков, включи свет.

Новиков стоял недалеко от двери и, не сходя с места протянул руку и щелкнул выключателем. Затем участковый инспектор привел понятых, и опергруппа приступил к осмотру.

Мочалов осмотрел газету, расстеленную на столе. Это была «Советская Белоруссия». Он сразу же обратил внимание, что на ней карандашом было написано: «Мог.43». Тихо сказал следователю, писавшему протокол осмотра места происшествия:

— Иваныч, не забудь отметить в протоколе запись на газете. — И, услышав ответ следователя «угу», добавил: — И вот эти подтяжки не забудь. Вещь мужская, а на спинке кровати одинокой женщины болтается.

Действительно, на никелированной спинке кровати висели обыкновенные мужские подтяжки.

Бутылки из-под водки, остатки пищи, два пустых стакана на столе и эти подтяжки подсказывали Мочалову, что в данном случае может быть замешан человек, который гостил в доме хозяйки.

Внимательно осматривая место происшествия, майор не забывал и о том, что сегодня у него встреча с Купрейчиком. Назначив за себя старшего и приказав осторожно упаковать бутылки и стаканы, стоявшие на столе, Мочалов направился к машине. Его провожал Новиков, и Петр Петрович, прежде чем сесть в кабину, еще раз напомнил:

— Иван Иванович, не забудь организовать тщательный опрос всех соседей, может, кто-нибудь видел убийцу. И еще, поинтересуйтесь, кто из мужчин навещал ее.

Новиков ответил «есть!», и майор сел в кабину. Озабоченно посмотрел на часы и приказал шоферу:

— Давай побыстрее к вокзалу. — Мочалов, выждав, пока машина наберет скорость и шум мотора станет тише, добавил: — Завтра напомни мне, чтобы тебе и старшине, ответственному за хозяйство, нагоняя дал хорошего. Совсем за машиной не следите. Хотя бы ценили, что из всех отделений города только нам дали машину, а вы ее добиваете.

Молоденький сержант молчал. Он ловко управлял полуторкой и делал вид, что слова начальника к нему отношения не имеют.

Это не понравилось Мочалову, и он спросил:

— Ты понял меня или нет?

— Конечно, понял.

— А чего тогда молчишь?

— А кто радуется предстоящему нагоняю? Лично я радуюсь после него. — И, помолчав немного, добавил: — Мы же сегодня дрова в отделение возили.

— А их что, маслом машинным смазывали?

— Да канистра худая попалась. Я ее положил плашмя, а у нее около горловины дырка оказалась...

— Смотреть надо, — бросил беззлобно Петр Петрович и замолчал. Молчал и шофер. Очевидно, он был рад, что неприятный разговор прекратился.

Вскоре впереди показалась привокзальная площадь. Мочалов приказал остановиться. Он решил машину не держать и сказал:

— Возвращайся на место происшествия и передай Новикову, пусть поинтересуется, кто из родственников есть у погибшей, и обязательно выяснит фамилии квартирантов, которые проживали у нее, в том числе и тех, кто квартировался во время войны.

Затем Петр Петрович соскочил с подножки и быстро пошел к вокзалу. Он несколько раз оглянулся, внимательно осматривая пешеходов: не заинтересовался ли кто-нибудь им. Нет, вроде бы все шло нормально, и Петр Петрович пересек площадь. Вскоре он увидел Купрейчика. Прошел недалеко от него и, убедившись, что Алексей его заметил, направился к небольшому скверу, затем пересек улицу и вскоре оказался в полуразбитом доме. Через провал в стене настороженно смотрел на улицу, по которой к дому приближался Купрейчик. Слежки за капитаном не было.

Алексей, улыбаясь, сказал:

— Вор, грабитель, рецидивист и бандит Леха по вашему приказанию прибыл.

С улыбкой глядя на Купрейчика, Мочалов ответил:

— Ни дать ни взять бандит, ей-богу! Леша, может, ты уже с ними на «дело» сходил?

— Нет, пока только пью и планы строю.

— Видел Корунова?

— Каждый день встречаюсь. — И Алексей подробно рассказал о своем знакомстве с Коруновым и его друзьями. — Знаешь, Петр, Корунов встретил меня настороженно и даже сейчас, на словах поверив мне, ведет себя осторожно. Но ничего, его язык постепенно развязывается, понемногу о своих друзьях рассказывает. Получается, что группа у них из пяти человек. Кроме Корунова, в нее входит мой хозяин — Прутов, одна женщина по кличке Могила, но ее и остальных двух я еще не видел, знаю только, что один из них работает в бане.

— А Драбуш?

— Как ни странно, Драбуш друг Корунова, помогает ему, но на «дело» с ним не ходит.

— А где сегодня днем были Корунов и его дружки?

— Часов в десять Корунов пришел к Прутову и пьют до сего времени. Слава богу, что мне удается выворачиваться и не пить, а то перед тобой сейчас стоял бы стопроцентный алкаш Купрейчик.

— Понимаешь, Леша, сегодня днем снова убили женщину.

Мочалов сообщил все, что ему было известно об этом случае, и спросил:

— Значит, не они?

Купрейчик тихо, словно рассуждая вслух, проговорил:

— Корунов и Прутов отпадают. Но, понимаешь, сегодня, когда Корунов прилично выпил, он, как бы между прочим, сказал, что Могила и два кореша пошли на «работу». Может, он это убийство имел в виду? — Купрейчик с тревогой посмотрел на Мочалова.

— Постарайся проверить.

— Хорошо.

— И еще, Леша, нам удалось установить интересную деталь: в пяти домах, на хозяев которых были совершены нападения, в разное время на квартире жил Корунов.

— Вот оно что... — протяжно сказал Купрейчик, — значит, производил разведку. А у женщины, которая убита сегодня?

— Еще не выяснили.

— Надя не звонила?

— Как же! Каждый день звонит, все пытает, когда мужа верну. Выкручиваюсь как могу.

— Скажи, пусть не волнуется, скоро буду дома.

— Хорошо, скажу. Так не забудь в отношении этой Могилы выяснить, чем черт не шутит.

— Не забуду. Когда встретимся?

— Если не позвонишь, то в среду, здесь же, в шестнадцать.

Они пожали друг другу руки и разошлись. Первым ушел в сторону вокзала Купрейчик. Выждав немного, Мочалов пошел в сторону университета. Вскоре он сел в трамвай, но через две остановки вышел из вагона и зашел в здание электростанции, расположенное около парка имени Горького. Петр Петрович решил позвонить в отделение милиции и выяснить, как идут дела по раскрытию убийства. Ему повезло, в дежурной комнате, куда он дозвонился, был Новиков. Он доложил о результатах осмотра места происшествия и опроса соседей погибшей. Майор спросил:

— Не выяснили, Корунов не проживал у нее на квартире?

— Соседка, которая сообщила в отделение о случившемся, говорит, что жили на квартире несколько мужчин, но их имен и фамилий она не знает. Вот если бы фото Корунова ей показать, тогда, возможно, она бы и узнала его, если он жил по соседству.

— Ясно. Может, ты и прав. Надо постараться найти фотокарточку его. А сейчас ты, Ваня, сходи на почту и спроси, что может означать надпись на газете, а я, пожалуй, пройдусь немного, что-то голова болит. Встретимся в отделении часа через полтора.

Мочалов вышел на улицу Советскую, пересек ее и по узкой тропинке пошел вдоль реки.

Рабочий день у сотрудников милиции был не нормирован, и работать приходилось по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, а нередко и ночи напролет. Мочалов шагал вдоль реки, старался не думать о работе, отвлечься, но это удавалось с трудом. На плечи бывшего комбата, затем начальника отдела борьбы с бандитизмом лег тяжелый груз борьбы с преступностью и еще десятки больших и малых проблем. Людей не хватало, а те, кто был, жили где придется: в маленьких лачугах, возведенных среди развалин, на квартирах, ютились с семьями в маленьких котухах-комнатушках общежитий. Некоторые спали прямо в кабинетах отделения. Трудно было и с питанием у сотрудников, особенно семейных, тех, у кого были маленькие дети. К тревогам и заботам сегодняшнего дня прибавилось чувство неудовлетворенности тем, что он никак не может напасть на след Юшевича.

Мочалов так задумался, что до его сознания не сразу донесся негромкий детский крик: «Помогите, тону! Помогите!»

Майор рванулся на кручу, отделяющую его от реки. Крик доносился оттуда. Утопая по пояс в снегу, он взобрался на небольшую кручу и ахнул. Почти на середине реки в полынье барахтался мальчик лет семи. Он пытался зацепиться за лед и влезть на него, но лед крошился, мальчуган срывался и с головой окунался в воду.

Мочалов понимал, что лед еще не окреп, особенно здесь, где в реку из трубы шла теплая вода от предприятий. Петр Петрович оглянулся. «Доску бы найти! — подумал он, с тоской осматривая засыпанную снегом местность. — Но где здесь ее найдешь! Вперед, майор!» — приказал он себе и бросился к реке.

— Держись, парень. Я иду к тебе на помощь!

Мочалов снял с себя пальто, подбежал к реке, лег на лед и пополз, толкая перед собой пальто. Он понимал, что секунда промедления может стать для мальчика роковой. В любой момент усталость и холод могут сделать свое страшное дело. Чтобы подбодрить его, Петр Петрович, продолжая ползти, спросил:

— Как же ты здесь оказался?

— Хотел перейти через реку, — еле разжимая посиневшие губы, ответил мальчик и, теряя силы, добавил: — Ой, дяденька, миленький, быстрее, я сейчас утону!

Мочалов, не обращая внимания, что под ним трещит лед, пополз еще быстрее. Когда до полыньи осталось не более двух метров, Петр Петрович прополз еще с полметра и сильно толкнул от себя пальто.

— Хватайся за полу!

Сам Мочалов крепко держал пальто за рукав. Мальчик ухватился за пальто и попытался вылезти на лед. В этот момент Мочалов почувствовал, как прогибается лед под ним. Он хотел, не выпуская пальто, перекатиться на другое место, но послышался треск, и майор оказался в воде. Кажется, что все тело насквозь пронзили тысячи иголок. Петр Петрович подумал о мальчике: «Господи, как же он держится столько в такой воде?» — и бодро крикнул: — Вот видишь, и я искупался! — Майор понимал, что в эти минуты жизнь мальчугана и его собственная жизнь были в его руках. А холод смертельной хваткой сжимал тело, намокшая одежда тянула на дно.

Он уперся грудью в кромку льда и приказал мальчику:

— Держись за пальто и влазь на лед, помогай себе ногами!

Но мальчик чуть слышно сказал:

— Не могу, дядечка, тону! — И, отпустив пальто, он начал погружаться в воду. Мочалов рванулся к нему и успел схватить его за волосы, приподнять голову над водой. — Держись, дружочек, мы или спасемся вместе, или уйдем вместе на дно!

Он подтащил к себе мальчика и, поддерживая его голову, поплыл к берегу. Через несколько метров они оказались у кромки льда. Он попытался вытянуть мальчика на лед и вдруг почувствовал, что силы оставляют его.

«Держись, майор, — со злостью приказал себе Мочалов, — на фронте выжил и не имеешь права здесь погибать!»

С большим трудом он все-таки вытолкнул мальчугана на лед:

— Ползи, родной! Ползи!

Мальчик хотя и проявлял признаки жизни, но не двигался. Теряя остатки сил, уже не гнущимися руками, Петр Петрович с трудом сдвинул парня с места, а сам от толчка с головой окунулся в воду. Мочалов чувствовал, что еще немного и силы его иссякнут. Он вынырнул и подумал: «Неужели смерть? Нет, надо собрать все силы, надо толкать мальчишку вперед, иначе он примерзнет ко льду, и конец!» Петр Петрович уперся руками в мальчика и судорожно заработал непослушными ногами. Почувствовал, как сдвинулся с места мальчуган, навалился грудью на лед. Лед треснул, и Мочалов немножко продвинулся вперед. Опять толкнул вперед мальчишку и опять налег на лед. Потом так снова и снова, до берега оставалось не более двух метров, он в очередной раз толкнул мальчика, снова окунулся в воду и сразу же почувствовал под ногами дно. Плохо соображая, он с усилием ломал лед. Через два шага лед уже удерживал их. Петр Петрович пополз к берегу, подтаскивая за собой мальчугана. Вот он, такой желанный берег! Мочалов встал на ноги, по колено утопая в снегу. Сил, казалось, не было совсем, но он нагнулся и с огромным трудом взял мальчика на руки. Теперь надо было подняться на кручу. Петр Петрович медленно двинулся вверх. Глубокий снег мешал идти, зато не скользили ноги. Вот и бугор. Не переводя дыхания, Мочалов начал спускаться вниз, туда, где виднелась тропинка. Петр Петрович понимал, что сделана только половина дела. Сейчас ему, совсем обессилевшему, предстояло донести спасенного мальчика до тропинки, а затем по ней добраться до Советской улицы, где были люди, где стояло теплое здание электростанции. И Мочалов шел. В обледеневшей одежде, бесчувственными руками он прижимал к груди мальчика. Глаза закрывали спаянные льдом волосы, в сознании теплилась единственная мысль: дойти до людей, они спасут мальчика. Он даже не слышал обычного уличного шума, когда вышел на Советскую. Мочалов, словно во сне, не видя удивленных взглядов прохожих, перешел улицу и вошел в здание электростанции. К нему бросились люди, и майор, как ему показалось, громко прокричал:

— Срочно «скорую»! Надо спасать мальчика!

Но его голоса никто не слышал, потому что майор только слабо пошевелил губами. Люди и так все поняли. Мальчика положили на письменный стол и стали снимать с него одежду. Двое мужчин занялись Мочаловым.

Вскоре приехала «скорая помощь». Врачи хлопотали сразу над двумя, а затем обоих, укутанных в чьи-то шубы и пальто, вынесли на носилках и погрузили в машину.

«Скорая помощь», завывая сиреной, мчалась по улицам города, а в салоне, на стоявших рядом носилках, лежали взрослый и ребенок. Мочалов был без сознания и не видел, что мальчик был накрыт поверх шубы с головой белой простыней. Он был мертв. Женщина-врач, не скрывая слез, плакала, словно она была виновата в смерти незнакомого ей семилетнего мальчика...

21 УЧАСТКОВЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ БУРАВИН

Прошла неделя как Славин и Симоха обосновались в Становом. Вместе с местными активистами они наблюдали за домами, в которых могли появиться опасные преступники. По предложению Буравина группа охотников-добровольцев прочесывала и осматривала близлежащие леса. Опытные стрелки искали следы беглецов, но ничего обнаружить пока не удалось.

В воскресенье после завтрака Славин разговаривал с сыном хозяина Вовкой, который получил тройку по алгебре и объяснял это «невезением». Симоха помогал хозяину во дворе.

Неожиданно в комнату вошел Буравин. Лицо его было озабоченным.

— Случилось что-нибудь, Михаил Яковлевич? — спросил Славин, вставая со скамьи и подходя к Буравину.

— Такого еще не было, свинью украли у одного из жителей Светлого.

— Свинью, говорите... Интересно... А вдруг это работа Солоха и Мельникова, жрать же надо что-то?

— Вот об этом я тоже подумал. Поеду посмотрю.

— Я тоже с вами, — заявил Славин и решительно потянулся к своему полушубку, висевшему на вешалке.

— Нет, товарищ лейтенант, я думаю, что этого делать не надо. Вас люди не знают и, увидев со мной, насторожатся. Я верхом быстро слетаю, а затем подумаем, что надо делать.

Несколько странно выглядели отношения, сложившиеся между Славиным и Буравиным. Оперуполномоченный был старшим группы, но чаще всего принималось решение, которое предлагал участковый. Вот и сейчас, подумав, Славин повесил на крючок свой полушубок.

Буравин вскоре уже был в Светлом. Потерпевшая, пожилая женщина Анфиса, даже всплакнула, увидев капитана:

— Что же это делается, Михаил Яковлевич? У нас в селе, уже как в Крыму, воровать начинают, да еще свиней! Где же это видано?

Буравин улыбнулся. Он вспомнил, как в сороковом году Анфиса как передовая колхозница была премирована бесплатной путевкой на курорт, а там на вокзале у нее украли чемодан. Анфиса никуда не сообщала об этом, а, когда после отдыха вернулась в свой колхоз, пришла к участковому и чуть ли не с кулаками набросилась на него, требуя, чтобы он немедленно принял меры и нашел ее чемодан.

— Покажи-ка мне сначала, где твоя свинья находилась.

Хозяйка пошла впереди, причитая:

— Такая была свинья, такая была свинья... чистенькая, гладенькая! Я же так за ней смотрела. — И вдруг она на полпути остановилась, как раз на середине двора, всем своим грузным телом повернулась к участковому и двинулась на него. — Но ты, Михаил Яковлевич, у меня теперь не отвертишься, как тогда, в сороковом! Ты должен найти мою свинью, а не найдешь, начальству твоему жалобу на десяти листах напишу.

— Так ты же, Анфиса, неграмотная, как же ты жалобу писать будешь? — пошутил капитан и пожалел. У хозяйки тут же высохли слезы, и она пошла в атаку.

— Ничего, дорогой Мишенька, я на тебя управу найду, сама поеду в район и расскажу, как ты хлеб казенный отрабатываешь. И скажу я тебе так: не найдешь свинью — свою отдашь! И точка на этом.

Хозяйка при этих словах даже притопнула, повернулась и пошла к сараю. Буравин, улыбаясь, пошел за ней. В душе он надеялся еще на то, что свинья сама убежал, но, глянув на дверь, понял, что здесь действительно преступление. На двери беспомощно болтался замок, вырванный вместе с дужкой из дверной коробки. Буравин вышел во двор и за углом, у стены сарая, увидел несколько следов, занесенных пургой. Он позвал хозяйку:

— Анфиса, это не твои следы?

— Нет, я туда не ходила. Я смотрела в огороде и за сараем, но не с этой стороны.

Буравин попытался определить хотя бы приблизительно размер обуви, но сделать это было трудно. Капитан не спеша двинулся к забору. Там его поджидал еще один неприятный сюрприз. В заборе, со стороны леса, было выломано четыре доски. На нижней жерди он обнаружил клок светлой жесткой шерсти.

Буравин вернулся к дому. Спросил у хозяйки:

— Собаки у тебя нет?

— Нет, не люблю я собак, только объедают они, лучше уж кабанчика держать.

— Какого цвета твоя свинья?

— Светлая, такая беленькая...

— Я поеду в лесу следы поищу, а заявление мы с тобой чуть позже составим.

Он прямо по рыхлому снегу, через поле направил коня к опушке. Буравин знал, что в лесу ветер немного меньше, и надеялся обнаружить следы похитителей. И на опушке он нашел-таки следы. Они принадлежали трем неизвестным. Следы вели в глубь тайги, и капитан, держа лошадь под уздцы, пошел рядом. Метров через триста он увидел припорошенный сверху, плотно утоптанный снег возле кустов. Лошадь беспокойно фыркнула. Буравин разгреб свежий покров снега и увидел кровь. «Так. Значит, здесь они и закололи свинью». Он еще раз обошел это место и заметил остатки следов полозьев. По размеру колеи определил, что это были санки. След еще просматривался на снегу, и участковый двинулся дальше. Через пятьсот метров он вышел на лесную дорогу. Здесь ветер был сильнее и следы замело.

В тревожном раздумье вернулся Буравин в село, написал от имени потерпевшей заявление и ткнул пальцем, где надо расписаться.

Вечером Буравин рассказал Славину и Симохе о результатах своей поездки. Славин спросил:

— Считаете, что это их работа?

— Да, больше некому такое сделать. Вокруг в тайге человека днем с огнем не сыщешь, ну, а местные красть не будут, за это я головой ручаюсь.

— Предположим, что воры Солох и Мельников, то как же объяснить, что следы в лесу принадлежат трем человекам. Значит, третьим мог быть только местный житель.

— Это вы, Владимир Михайлович, правильно заметили насчет третьего. Да, там был местный житель. Но я имел в виду честных сельчан и уверен, что с ними был кто-то из тех, кого мы держим под контролем.

— Что же получается, — заметил Симоха, — мы за ними следим, а они когда хотят, тогда уходят...

— Не удивляйся, Андрей, — перебил его Славин, — вьюжной ночью можно выйти из дома незаметно. Нам надо предпринимать более решительные меры. Ночью будем звонить Алтынину...

22 МАЙОР МИЛИЦИИ АЛТЫНИН

Майор Алтынин беспокоился за судьбу своих сотрудников. Они находились далеко от районного центра и должны были рассчитывать только на свои силы. Алтынин понимал, что если он направит в Становое дополнительные силы, то об этом наверняка станет известно преступникам и они просто-напросто уйдут из этих мест. Нахождение же бандитов там, где они сейчас были, хоть и представляло большую опасность, но намного облегчало задачу по поимке...

Размышляя над этим, Алтынин ежеминутно поглядывал на черный старинный телефон. Он ждал, когда его соединят с Кемерово. Наконец раздался резкий телефонный звонок.

Майор поднял трубку, услышал голос начальника управления и стал докладывать:

— Здравия желаю, товарищ полковник. Я решил побеспокоить вас по делу Солоха. Вчера ночью мне звонил Славин. Скорее всего беглецы там.

Алтынин рассказал и о краже свиньи, и о следах в лесу, которые обнаружил участковый уполномоченный Буравин.

Полковник молча, не перебивая, слушал. Алтынину даже показалось, что связь прервалась, и он тревожно спросил:

— Алло, вы меня слышите, товарищ полковник?

— Да, да, я слушаю. Что же вы предлагаете?

— Я хочу вас попросить усилить контроль за дорогами, выходящими из района, и дать мне дополнительно людей, чтобы блокировать участок тайги, где должны находиться преступники.

— В Становое, считаете, еще сотрудников не надо направлять?

— Я думаю, что не надо. Славину и Симохе пока удается находиться там неопознанными. Об их присутствии знает только небольшое количество активистов, отобранных для контроля за отцом Солоха и его родственниками.

— Хорошо, мы усилим контроль за дорогами и завтра же направим вам в помощь небольшой отряд сотрудников, хорошо ориентирующихся в тайге. Используйте их для поиска логова преступников. Меня беспокоит, что Славин и Симоха оторваны от отделения. Подумайте, может, недалеко от Станового организовать «стоянку лесорубов». Разместив там с десяток сотрудников, вы сможете оперативно вмешаться, если понадобится, да и связь надежную поддерживать со Славиным. Ну, как Славин, не рвется в Белоруссию?

— Наверняка рвется, товарищ полковник, но он человек сдержанный. У него же там мать, сестра. Мается он и судьбой отца... Парень еще молодой, а пережил сколько! Лично я перевел бы его в Белоруссию. Сам он проситься не будет. Ему нужна помощь, а точнее, ваша помощь, товарищ полковник.

— Хорошо, хорошо, я подумаю, но пока пусть работает.

23 ЛЕЙТЕНАНТ НОВИКОВ

На почте Новикову сказали, что надпись на газете «Мог.43» наверняка сделал почтальон.

Пожилой начальник почтового отделения хриплым простуженным голосом говорил:

— «Мог.» — это сокращенное название улицы, а цифра 43 обозначает номер дома. — Начальник почты потянулся за тоненькой папкой. — Здесь у меня перечень улиц города. Давайте посмотрим, какие улицы вам могут подойти.

Через несколько минут Новиков понял, что ему надо ехать на улицу Могилевскую. Он выяснил, какое почтовое отделение обслуживает эту улицу, и поехал туда.

Почтовое отделение размещалось в маленьком деревянном домике. Внутри было тесно, неуютно и холодно. Начальника на месте не оказалось. Молоденькая девушка, сидевшая за фанерной перегородкой, сказала, что в дом номер сорок три по улице Могилевской действительно доставляется газета «Советская Белоруссия». Подписчиком является Горбылевский Николай Стефанович.

— Где он работает? — спросил оперуполномоченный.

Девушка улыбнулась:

— Почта не милиция и такими сведениями не располагает.

— А лично о себе располагаете сведениями?

— Я? А что вас интересует?

— Ну, например, свободны вы сегодня вечером? — Новикову понравилась эта симпатичная девушка, и если бы Мочалов сейчас и услышал этот вопрос, то наверняка не осудил бы своего подчиненного. Новиков был холост, и его желание познакомиться с девушкой было естественным.

Девушка хотела что-то ответить, но вдруг перестала улыбаться и сделалась строгой и официальной. Лейтенант оглянулся и увидел, что в помещение вошел молодой человек. Он встал рядом с Новиковым и посмотрел на девушку:

— Тася, ты скоро?

— Ты же знаешь, Вася, через двадцать минут.

— Хорошо, я подожду.

В руках Вася держал сетку-авоську и бидон с молоком.

Новикову все стало ясно. Он повернулся и вышел. «Черт бы их побрал, этих красавиц, еще молоко матери на губах не обсохло, а она, здрасте, уже замужем», — думал он, шагая к дому номер сорок три. Дом был небольшим, и в нем, скорее всего, проживало не более одной семьи. Поразмыслив, Новиков решил не торопиться заходить в этот дом, а направился в соседний.

По соседству жила словоохотливая старушка, которая явно скучала и была рада возможности поговорить с человеком. Благодаря ей Новиков вскоре узнал, что в соседнем доме проживает с женой и двумя детьми начальник автогаража Горбылевский.

— Человек он степенный, уважительный, — характеризовала Горбылевского старушка, — при встрече всегда поговорит со мной, о здоровье спросит. Нет, что и говорить, сейчас таких мужчин редко встретишь.

— В командировки он часто ездит?

— Кто его знает. Видеть-то я его вижу не каждый же день, может, и ездит.

— Ну, а дружит с кем?

— Приходят к ним в дом люди, но я их не знаю.

— А вы сами, бабушка, часто у них бываете?

— Я совсем туда не хожу.

— Это почему же?

— А я с Любкой, его женой, не в ладах.

— А в чем дело?

— Да так...

Старушка замялась, и Новиков понял, что она не хочет об этом говорить, и настаивать не стал. Но хозяйка после небольшой паузы сказала:

— Муж-то ее, Николай Стефанович, однажды пришел раньше времени домой, ну и застал ее с любовником. Скандал у них был. Он разводиться хотел, но Любка перед ним прямо во дворе на коленях ползала, прощения просила, вот он и остался с ней. Я думаю, что из-за детей он это сделал. Сыну уже четырнадцать, а дочери десять.

— А почему вы с Любой не разговариваете?

— Так она же решила, что это я ее мужа позвала, когда к ней любовник пришел.

— Ясно. — Новикову хотелось еще спросить старушку о Горбылевском, но он понимал, что этим может вызвать у нее подозрение, и поэтому он начал интересоваться другими соседями.

После этого Новиков направился в дом Горбылевского. Вошел в полутемный коридор, тщательно отряхнул от снега шапку и пальто, постучался в обитую брезентом дверь. Ответа не расслышал и потянул за ручку. Дверь открылась, и лейтенант оказался в небольшой прихожей. Из двери, ведущей в комнату, удивленно выглянула женщина.

— Здравствуйте! Разрешите войти?

— Здравствуйте, проходите, пожалуйста.

Несмотря на вежливое «пожалуйста», женщина холодно и настороженно смотрела на незнакомца.

— Мне нужен Николай Стефанович.

— Он на работе, но скоро должен быть. Если хотите, подождите его.

Новиков уловил в ее словах некоторую заинтересованность. Очевидно, молодой возраст посетителя вызвал у нее интерес.

«Наверное, удивляется, что может связывать меня с ее мужем? — думал лейтенант, снимая пальто и вешая его в прихожей на вбитый в стену гвоздь. — Воспользуюсь тем, что она одна, и не буду скрывать, кто я».

Он прошел в комнату и, прежде чем сесть на предложенный стул, представился:

— Я — оперуполномоченный уголовного розыска, вот, посмотрите мое удостоверение.

Хозяйка мельком взглянула на красную книжку и разволновалась:

— А что случилось?

— Ничего, просто мне надо с вашим мужем поговорить.

Но женщина не унималась:

— Вы правду говорите? Может, с сыном что случилось? Он почему-то дома не ночевал, я уже вся извелась, переживаю за него.

— Нет, нет, мне просто надо кое-что выяснить у вашего мужа. Кстати, он в эти дни никуда не выезжал?

— Выезжал. Он был целую неделю в командировке и приехал только вчера вечером.

— Куда он ездил?

— В Гомель. Вы мне скажите, что случилось?

— Я же вам уже сказал: мне нужно поговорить с ним.

— Нет, он, наверное, что-то в командировке упорол.

Новиков пожал плечами:

— Странный вы человек. Я вам говорю одно, вы мне — другое. Мне действительно надо с ним поговорить.

Лейтенант уже был не рад, что остался ждать в доме, но в этот момент в коридоре послышался топот, и в дверях появился мужчина. Выглядел он лет под пятьдесят, был высок, худощав. Темные глаза вопросительно смотрели на незнакомого человека.

«Еще, чего доброго, решит, что очередного любовника жены застал дома», — подумал лейтенант и сказал:

— Николай Стефанович, я — из милиции. Может, вам лучше не раздеваться, а пройти со мной. Нам надо поговорить по одному вопросу.

Горбылевский побледнел. Он попытался снова застегнуть пуговицы, но руки не слушались и сильно дрожали.

Это не ускользнуло от внимания оперуполномоченного.

Заметила это и хозяйка. Она подошла к мужу и спросила:

— Коля, что случилось?

— Ничего, я скоро приду.

— Я пойду с тобой!

— Нет, не надо... Ты побудь дома, я скоро...

Горбылевский так растерялся, что даже стал заикаться. Он повернулся и вышел. Новикову пришлось поспешно надевать шапку и пальто.

Горбылевского Новиков догнал уже за калиткой. Тот спросил:

— Куда мы пойдем?

— В милицию, там и поговорим.

В душе Новиков проклинал себя за то, что не попросил машину. Эти минуты были самыми подходящими для разговора с Горбылевским. Он растерян, и легко можно распознать, когда он будет говорить правду, а когда лгать.

«Пока будем добираться до отделения, — думал лейтенант, — он наверняка успокоится и подготовится к допросу».

Так оно и случилось. Когда Новиков ввел Горбылевского в кабинет следователя, тот уже взял себя в руки. Он с наигранной самоуверенностью сказал:

— Не пойму, зачем я понадобился вам? Живу не в этом районе, и ради чего стоило меня тащить с одного конца города в другой?

Следователь Веселуха был опытным работником. Он понял состояние Горбылевского, спокойно ответил:

— Не мы виноваты в том, что вы здесь оказались.

— Ну и не я же...

Новиков положил перед следователем листок бумаги, на котором написал данные Горбылевского, и Веселуха, заглянув в него, продолжил:

— Именно вы, Николай Стефанович, заставили нас это сделать, и чтобы не тратить попусту время, попрошу пояснить, знаете ли вы Леокадию Ивановну Бузанинову, администратора гостиницы?

Горбылевский поспешно ответил:

— Нет, не знаю и впервые слышу о такой.

— Ой ли? — иронически улыбнулся следователь и повернулся к Новикову: — Иван Иванович, вы не спрашивали у товарища Горбылевского, где он все-таки вчера находился?

— Нет, я думал, что это ни к чему, считая, что он сам все хорошо помнит и расскажет.

Веселуха снова обратился к Горбылевскому:

— Так что не надо торопиться с ответом. Думайте, прежде чем говорить, Николай Стефанович.

Следователь достал чистый бланк постановления, быстро заполнил его и сказал Новикову:

— Иван Иванович, я вынес постановление о дактилоскопировании товарища Горбылевского и пока буду допрашивать его, вы съездите с дактокартой к экспертам. Думаю, что нам их заключение понадобится.

Минут через десять Новиков, выпросив у дежурного полуторку, волнуясь, ехал с дактокартой Горбылевского к экспертам. А волноваться было от чего. На изъятых с места происшествия бутылках из-под водки были обнаружены следы пальцев рук. Некоторые из них принадлежали убитой, но имелись и следы, оставленные руками другого лица.

Прошел еще час, и Новиков из кабинета экспертов позвонил дежурному отделения милиции. Ему ответил старшина Сафонов. Лейтенант попросил:

— Слушай, Сафонов, сделай доброе дело. Подойди к Веселухе и попроси его к телефону, а сам пока побудь в его кабинете.

Через несколько минут в трубке послышался голос следователя:

— Веселуха слушает!

— Андрей Евгеньевич, это Новиков. Ну как Горбылевский, говорит правду?

— Нет. Стоит на том, что не знает ее, и все тут.

— Ничего, сейчас передумает, это он оставил на бутылках следы пальцев рук.

— Что ты говоришь! Вот здорово! Заключение готово?

— Минут через пяток закончат писать.

— Хорошо. Привози его, а я сейчас пойду продолжать допрос.

Вскоре Новиков был в отделении. Он сразу же направился в кабинет Веселухи. Тот как раз закончил допрос.

— Прочтите и подпишите каждый лист протокола допроса.

Горбылевский начал читать, а Новиков, переведя дух, снял пальто, шапку, повесил их на вешалку и присел на стул, стоявший сбоку от Веселухи, который молча наблюдал за оперативником, предоставляя тому право взять инициативу на себя.

Новиков подождал, пока Горбылевский дочитает протокол, и, когда тот потянулся за ручкой, чтобы расписаться, спокойно сказал:

— Не торопитесь, Николай Стефанович. Прочтите сначала это. — Лейтенант протянул Горбылевскому заключение эксперта и пояснил: — В квартире Бузаниновой, знакомство с которой вы отрицаете, мы обнаружили на столе две пустые бутылки из-под водки, на которых имеются следы пальцев и части ладоней ваших рук.

Веселуха тоже подключился к разговору:

— К этому следует добавить, что в той же квартире на столе мы нашли газету «Советская Белоруссия», на которой был написан ваш адрес. Не сомневаюсь, что при допросе почтальон подтвердит, что эту газету он доставил своевременно к вам домой, а вот каким образом она попала в квартиру Бузаниновой — пояснять вам. И еще, на спинке кровати Леокадии Ивановны мы обнаружили вот эту вещицу. — Веселуха встал и, подойдя к сейфу, достал из него подтяжки.

Новиков чуть заметно подмигнул Веселухе.

— Андрей Евгеньевич, может, пока вы будете заканчивать допрос, я съезжу быстренько домой к Николаю Стефановичу, предъявлю жене газету, а заодно и подтяжки, авось она опознает, кому они принадлежат.

Лицо Горбылевского побагровело, он положил на стол протокол допроса и глухо сказал:

— Не надо никуда ездить. Я сам все расскажу. — Он помолчал, собрался с мыслями, а затем неожиданно стукнул кулаком по столу. — Черт бы побрал эту бабу! Свалилась мне как снег на голову. Влип в историю, а теперь хоть вешайся!

— Зачем вешаться? — спокойно заметил Веселуха. — Если человек попал в затруднительное положение, он должен искать из него выход.

— Да, это так. Так вот, слушайте... Познакомился я с Леокадией Ивановной год назад. Подружились, мне даже казалось, что я полюбил ее. У самого с женой жизни не получилось. Живем под одной крышей как чужие, детей жалко. Начали мы встречаться с Леокадией, я помог ей устроиться в гостиницу администратором. Правда, не нравилось мне, что уж слишком много у нее подружек и знакомых объявилось. То номер кому-то нужен, то поговорить у нее на квартире нужно, а то просто в любовь поиграть... Не по душе мне все это было. Пытался я говорить с ней — не понимала, шутками отделывалась, смеялась. Но однажды, это было месяца два назад, она сама начала беспокоиться, о чем-то переживать, таиться от меня. Как-то мне намекнула, что она боится каких-то людей, но, когда я начал выяснять причину, Леокадия ничего не сказала. И вот вчера случилось то, чего она боялась. Я приехал из командировки на день раньше и решил провести его вместе с Леокадией. Купил две бутылки водки и пошел к ней домой. Леокадия знала, что я приду. У нее был выходной день, она ждала меня. Мы выпили... Вдруг послышался стук во входную дверь. Я выглянул и чуть не обомлел. На крыльце стояла женщина, одетая в черную кроличью шубу. Лица ее я не видел, так как женщина стояла ко мне вполоборота. Моя жена тоже носит черную шубу, и я почему-то решил, что это она, и, скажу вам честно, очень испугался и растерялся. Думаю, что делать? Раз жена пришла сюда, то наверняка ей кто-то подсказал, а это значит, что она будет стучать, пока ей не откроют. Да и окна может палкой постеклить. В общем, схватил я в охапку свои вещи и говорю Леокадии: «Я на чердаке спрячусь, а ты впусти ее, скажешь, что спала, поэтому и не открывала. Меня ты никогда не видела».

Леокадия лежит в постели, на меня глазами зыркает и никак понять не может, чего я так переполошился. Вышел я в коридор, поднялся на чердак и тихонько, без шума, лестницу за собой втащил, чтобы жена не влезла, и начал быстро одеваться. Слышу, Леокадия вышла в коридор. Я потихоньку через лаз стал наблюдать. Открыла она дверь, а в коридор входит незнакомая женщина. Оказалось, что я с перепугу обознался. Ну, что делать, не полезешь же вниз теперь. Она поздоровалась с Леокадией и спрашивает: «Чего это ты в комбинации?» А та отвечает, что спала. Вошли они в комнату, а я сижу на балке перекрытия. Минут через пять послышался какой-то шум, даже крики. Я решил, что женщины о чем-то спорят. Потом стало тихо. Я сидел и думал, что делать дальше. Наконец, где-то через полчаса, ушла эта женщина. Я спустился вниз, вошел в комнату и то, что я увидел, не забуду никогда! Леокадия лежала мертвая, вся в крови. Ужас!

— Женщину не пытались догнать? — спросил Веселуха.

— Я так растерялся, что даже в тот момент и не подумал об этом.

— Наверное, о себе подумали?

— Если откровенно говорить — да. Я сразу же ушел, решив сделать вид, что ничего не знаю.

— Почему же вы в милицию не сообщили? — спросил Новиков. — Ведь могли же по телефону позвонить. Даже этого не сделали.

— Испугался я...

Веселуха взял бланк протокола допроса.

— Ну что ж, продолжим записывать ваши показания.

— Я извиняюсь, Андрей Евгеньевич, — проговорил Новиков, — но у меня еще пару вопросов.

И лейтенант обратился к Горбылевскому:

— Как выглядела эта женщина?

— Я ее плохо рассмотрел.

— Но все-таки?

— Лет тридцать пять — сорок ей... В черной кроличьей шубе, белый, по-моему, вязаный платок... Вот, пожалуй, и все, что приметил...

— Раньше вы не видели ее?

— Нет, никогда.

— А Бузанинова не рассказывала о ссоре с какой-нибудь женщиной?

— Нет... хотя, знаете, месяца два назад она, смеясь, намекнула, что боится какой-то женщины. А потом тут же стала уверять, что пошутила. Она даже имя женщины называла, но я не помню.

— А вы вспомните. Что-то вас то трусость донимает, то растерянность, а теперь уже и память подводит. Так что посидите и вспомните.

— Хорошо, я подумаю.

Новиков уже в который раз глядел на часы. Ему надо было идти на встречу с Купрейчиком. Алексей еще утром позвонил по телефону дежурному и попросил прислать к нему кого-либо из оперативных работников. Лейтенант взглянул на Веселуху:

— Андрей Евгеньевич, вы продолжайте допрос, а я быстренько вернусь.

Вскоре Новиков ехал в трамвае в сторону железнодорожного вокзала.

Купрейчика он отыскал в толпе сразу же. Алексей увидел его и едва заметно кивнул головой, а сам через площадь направился к развалинам дома, где сутки назад была встреча с Мочаловым. Новиков пошел следом.

Пожав лейтенанту руку, Купрейчик сказал:

— Ваня, времени у меня нет, надо как можно быстрее быть дома. — Он протянул лейтенанту папиросу. — В ней фамилии Могилы — о ней знает Мочалов, — а также банщика и еще одного преступника. Банда действительно серьезная и опасная. О следующей встрече я сообщу позже. Кстати, почему Мочалов не пришел?

Новиков не хотел расстраивать капитана и ответил односложно:

— Заболел он.

— Что с ним?

— Простыл.

— Ясно. Передай привет. Пусть поправляется.

— Подожди, Алексей Васильевич. Возьми фотоаппарат, постарайся их сфотографировать.

— Пленку-то хоть чувствительную зарядили?

— Да, можно даже при слабом свете фотографировать.

— Хорошо. Постараюсь сделать. Будь здоров, я побежал.

И Купрейчик ушел. Новиков выждал немного и тоже направился в обратный путь...

24 УЧАСТКОВЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ БУРАВИН

Прошло еще два дня. Распогодилось: ветер утих, вьюга прекратилась. Славин и Симоха ночи напролет проводили с людьми, следившими за старым Солохом и его родственниками. И вот сегодняшней ночью впервые удалось увидеть, как отец Гришки уходит из дома. Старик быстро прошел через огород и, часто оглядываясь, направился к недалекому лесу. Следом, ориентируясь по шуму шагов и следам старика, шли Славин и двое местных охотников. Но когда Солох вошел в лес, Славин остановил своих помощников, и они дожидались возвращения старика недалеко от его дома.

Отсутствовал старик ровно час. Когда он вошел в дом, Славин, стараясь идти в том же темпе, как недавно шел старик, прошел до леса и обратно к дому Солоха. Получилось, что в оба конца было затрачено полчаса.

И вот сейчас, сидя в доме участкового, они втроем обсуждали план.

— Смотрите, что получается, — говорил Славин, — старик находился в лесу полчаса. Значит, Гришка дожидался его недалеко от опушки. Я предлагаю сделать засаду в лесу по пути следования старика. Теперь мы уже знаем, в каком месте он входит в лес, и, дождавшись его, сможем засечь момент его встречи с беглецами.

Подумав, Буравин и Симоха согласились с ним, и хозяин предложил:

— Ну раз план готов, давайте чай пить.

Он снял с себя теплый шерстяной свитер и остался в клетчатой рубашке, Славин обратил внимание на огромный рубец, проходивший по шее капитана, и спросил:

— Михаил Яковлевич, это у вас след войны?

— Да, царапнула меня шальная пулька, когда в атаку шли под Гродно.

— Так вы воевали в Белоруссии? — Славин чуть не вскочил с табурета.

— Да, пришлось повоевать. Я ведь на фронте с августа сорок первого и до победы был. Дважды пришлось в госпитале отлеживаться вот с этой раной, — Буравин ткнул пальцем в шрам на шее. — Врачи все уверяли меня, что я в рубашке родился. Ну ничего, выжил и еще, наверное, поживу на белом свете.

Славин хотел рассказать этому спокойному и мудрому человеку и о своем ранении, и о том, что он тоже воевал, но в комнату вошел Вовка и нарочито сердитым голосом сказал:

— Вы здесь все секретничаете, а я уже третий раз угольки в самовар подбрасываю:

Парень уже давно не просил у взрослых пострелять из автомата. Отец строго-настрого наказал ему никому о гостях не рассказывать, и он соблюдал этот приказ.

Все встали и направились в соседнюю комнату. В этот момент кто-то громко постучал в окно кухни.

Буравин тихо проговорил:

— И кого это нелегкая несет. Не иначе как кто-то из моих хлопцев, может, опять старик на прогулку в тайгу подался. — Он повернулся к Славину и Симохе. — Вы, на всякий случай, побудьте в другой комнате, вдруг кто посторонний.

Славин и Симоха вернулись в свою комнату. Лейтенант, как бы предчувствуя что-то, подошел к лампе и погасил ее, а сержант бросил беспокойный взгляд в угол где за спинкой кровати стоял автомат.

25 СТАРШИЙ ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ ЛАГУТА

Лагута в кабинете был один. Он недавно закончил допрос свидетеля по делу хищения автопокрышек и был доволен ходом своей работы. Старший оперуполномоченный был уверен, что в ближайшие дни он установит воров.

В кабинет заглянул дежурный.

— Иван Епифанович, вас начальник просит зайти к нему.

Лагута положил дело в сейф и направился к дверям, а в них неожиданно появился Мартов.

— Здравствуйте, Иван Епифанович.

— Добрый вечер, Леонид! Что ты хотел?

— Мне бы Славина, но дежурный сказал, что он в командировке. Не скажете, когда он приедет?

— Вот этого тебе, брат, не скажу. Как решит необходимые вопросы, так и приедет.

— Жаль. — Мартов огорченно отступил в коридор, давая возможность Лагуте выйти из кабинета и запереть на ключ дверь. — Тогда, может быть, с вами переговорим?

— Ну, что ж, я не возражаю. Только ты посиди немного, я к начальнику зайду, а затем побеседуем.

Минут через двадцать капитан вернулся в свой кабинет.

Мартов присел на предложенный стул и, теребя в руках шапку, начал рассказ:

— Вы знаете, Иван Епифанович, что вожу я лес. Три дня назад ехал через «пуп». Ну, как обычно, остановился, зашел в столовую, как раз ту, где мне труп подбросили, помните?

— Конечно, помню, — усмехнулся Лагута, — даже помню, из-за чего ты там останавливаешься. И сейчас, небось, из-за сургучноголовой потянуло на остановку?

— Иван Епифанович, поверьте, ей-богу, за рулем уже не пью. После того случая, с убийством, зарок дал: за рулем ни-ни. Зашел я в столовую, пообедал и попросил у буфетчицы бутылку с собой. Думал, приеду к вечеру на место и перед сном со знакомыми раздавим ее. Взял я, значит, и — к выходу. Но тут меня окликнули двое, они сидели за столиком у самой двери. Спросили, куда я еду. Я ответил, и они попросили подвезти их. Теперь у меня машина неплохая — новый ЗИС, кабина просторная, да веселее в дороге, когда есть с кем словом переброситься. Я и согласился. Купили они тоже водки, по-моему, бутылок пять или шесть, кое-что из продуктов, сели мы и поехали. Мне ехать надо было километров сто двадцать. Вез я на дальний участок инструменты, а затем уже должен был вернуться немного назад и загрузиться кругляком. Дорога неважная, и ехал я со скоростью не более тридцати километров в час. Часа через два попросили мои пассажиры остановку сделать. Я затормозил. Зашли они в кусты, а затем предложили по сто граммов выпить. Признаюсь, на этот раз я не устоял, мороз сильный, дорога пустынная, машины редко ходят... ну вот я и не отказался. Распили мы бутылку, и тут я увидел, что у одного из них из-под полушубка приклад от ружья торчит, наверняка обрез. Стало даже не по себе. Вида стараюсь не подать и спокойно говорю: «Давайте, мужики, дальше поедем». Начали мы садиться в машину, смотрю, а у второго тоже из-под тулупа что-то выпирает. Ну, сели мы и поехали. Эти двое ведут себя спокойно, все меня о местных порядках расспрашивают, я, конечно, отвечаю, а у самого уши на макушке, стараюсь понять, что за попутчики мне попались. Спросили, местный ли я, имею ли семью, а потом поинтересовались, как можно устроиться на работу, затем все выпытывали, не видел ли я на дорогах милиции, не ищут ли кого. Проехали мы еще километров тридцать. Они опять попросили остановиться. Подумал я и решил подчиниться, места пустынные — откажешься, поймут, что заподозрил что-то, и кокнут. Остановил машину, они бутылку открыли, я отказался пить, объяснил, что скоро приеду, а с запахом нельзя. Они сами распили эту бутылку, и мы поехали дальше. А затем один из них, лысоватый, высокий, завел со мной разговор.

— А как ты узнал, что он лысоватый? — прерывая его, спросил Лагута.

— Он в кабине шапку снимал, я и увидел. Вот он меня и спрашивает, много ли людей приезжих в этих местах работает, часто ли увольняются. Я не знал, куда он клонит, отвечаю, что, мол, всякие люди имеются. Тогда он спрашивает, часто ли я по этой дороге езжу. Я скумекал, что им хотелось, чтобы я часто ездил по этой дороге, и ответил утвердительно. Тогда этот мужик мне и говорит: «Слушай, друг, хочешь хорошо заработать?» Я ответил: «А кто же не хочет?» — «Ну тогда слушай, если сделаешь то, что мы попросим, получишь пять золотых десятирублевок. От тебя многое не надо: найди парочку мужиков, которые приезжие и одинокие, и познакомь нас с ними. Понимаешь, хотим мы бригаду для халтур сколотить. Будем ездить по колхозам, деньги зарабатывать. Было бы хорошо, если бы ты подобрал из тех, кто хочет уволиться и уехать, таких нам легче уговорить...»

Мартов сделал паузу, и Лагута нетерпеливо спросил:

— Так, ну и что же дальше было?

— Дальше? Они расспросили меня, в какие дни я буду проезжать по этой дороге, и обещали встретить. Затем попросили остановить машину и вышли.

Лагута, с трудом скрывая волнение, развернул карту:

— Вот развилка, покажи, по какой дороге ты ехал?

Мартов долго разбирался в карте, затем пальцем показал:

— Вот по этой.

— А где первый раз останавливались? — спросил Лагута, но сразу же подумал: «Как же он сможет определить это место на карте?» — и переспросил: — Ты говоришь, что до первой остановки ехали часа два со скоростью километров тридцать в час? Значит, проехали вы километров шестьдесят. — Он взял линейку и карандашом отметил место стоянки. — Так, а затем вы до следующей остановки проехали еще сколько?

— Километров тридцать.

Лагута сделал еще одну отметку на карте.

— Ну и через сколько километров от этой остановки они вышли?

Мартов подумал немного, а затем ответил:

— Километров через пятнадцать, а может, и двадцать, точно даже и не помню.

Лагута сделал еще одну отметку, обвел ее кружком и полез в стол. Достал фотографии Солоха и Мельникова, а затем начал просматривать целую пачку фотографий. У каждого оперативника и следователя всегда найдется десяток-другой фотографий людей, которых он, может быть, даже в лицо ни разу не видел и которые, вполне возможно, никогда ничего не совершили, а просто их фотографии кто-то где-то нашел и принес вместе с другими вещами или предметами в милицию или эти фотографии обнаружили у задержанного. И остаются эти изображения неизвестных, как бесхозные предметы, скапливаясь в столах, а нередко и сейфах на всякий случай, их используют при выполнении такого следственного действия, каким является предъявление на опознание личности на фотографии.

Наконец Лагута подобрал несколько фотографий, положил к ним фото Мельникова и Солоха, затем протянул их, словно колоду карт, Мартову:

— А ну, дорогой, глянь, нет ли здесь тех попутчиков.

Мартов начал по очереди разглядывать фото, внутри у капитана все напряглось: «Они или не они?» Чутье подсказывало ему, что Мартов встретил разыскиваемых преступников.

А Мартов сразу же опознал Мельникова, а затем положил на стол и фото Солоха.

— Вот они, голубчики, — он ткнул в фотографию Солоха. — А вот этот и есть тот высокий и лысоватый.

Капитан быстро записал объяснение со слов Мартова, пожал ему руку и, попросив его прийти в отделение утром на следующий день, отпустил.

С минуту капитан сидел, раздумывая, над картой.

Получалось, что Солох и Мельников вышли на дороге, проходящей с противоположной стороны села Станового. От того места до Станового километров тридцать пять будет.

«Надо доложить Алтынину», — решил старший оперуполномоченный и сразу же направился в кабинет начальника. Алтынин выслушал его, пощипал себя за ус, а затем решил:

— Сделаем так: ты берешь трех человек из отряда, который завтра прибывает сюда, и будешь ездить в кузове машины Мартова. Продумай экипировку, мороз сильный, а ездить придется и долго, и далеко...

26 СОЛОХ

Буравин открыл дверь, и в дом вошел... старший Солох. Его заросшее лицо, воротник шубы были покрыты инеем. Буравин невольно подумал: «Мороз на дворе крепчает, надо будет лошадей в сарае посмотреть, не замерзли бы».

Солох снял шапку и чуть хриплым голосом сказал:

— Добрый вам вечер в дом! Такого гостя, небось, и не ждали? Ты, Михаил Яковлевич, и не задумывался никогда, наверное, что я у тебя дома ни разу в жизни не был.

— Зато у тебя, Григорий Прохорович, мне довелось побывать, и не раз причем.

— Ну, что ты старое вспоминаешь, — махнул рукой Солох, — и в моем доме ты уже лет семь, а может, даже восемь не был. Но я к тебе на минутку.

Буравин, зная, что Славин и Симоха находятся в дальней комнате, решил беседовать со стариком так, чтобы и они слышали. Участковый чувствовал, что Солох пришел неспроста. Поэтому он прервал непрошеного гостя:

— А что это мы с тобой, Григорий Прохорович, у дверей стоим, проходи в комнату, там и светлее, и присесть можно, сними шубу, а то в доме жарко. — И Буравин, не дожидаясь согласия старика, первым шагнул в большую комнату, где уже на столе стоял кипящий самовар. Глянул на стол и как бы между прочим убрал две чашки в буфет:

— Садись, чайком побалуйся.

— Некогда мне чаи гонять, отправь мальца в другую комнату, разговор есть.

— Вова, иди, сынок, спать, чай с тобой будем завтра пить.

— Я вам, выходит, и чаю не дал попить, ну что ж, извиняйте меня.

Вова молча хмуро взглянул на старика и вышел из комнаты.

— Чего я к тебе зашел, Михаил Яковлевич. Понимаешь, как вспомню тебя еще холостяком, да и в довоенные годы, так сразу же вижу тебя горячим, злым к людишкам человеком.

— Ну знаешь, это смотря к каким людишкам я злым был. Если к бандитам и всякой прочей швали, то да, здесь ты прав, а что касается честных людей, то ни один из них не пожалуется, что я несправедлив был.

— Хорошо, хорошо, дай мне высказать, что хотел. Ну, а сейчас ты уже немолодой, остепениться должен. Детей вон у тебя трое: Вовке — тринадцать, Лене — пятнадцать, а младшему — восемь. Помню, как он у тебя перед войной родился. Хорошие у тебя дети, да и жена справная — ничего не скажешь. И растить вам своих детей еще долго надо, а тут ведь глушь, тайга кругом, до ваших далеко.

— А ты, дед, не путай, наши теперь везде...

— Нет, бог с тобой, я имел в виду милицию... милиционеров. Поэтому я и решил на огонек завернуть и рассказать тебе вот что. Я прошедшей ночью сон видел. Вроде сижу я у себя дома, а ко мне неожиданно сын мой — Гришка, может, ты и забыл его уже, — входит, а с ним еще людишки, все вооруженные, и сразу же о тебе разговор со мной заводят. Сходи, мол, к Буравину и скажи, что если не даст нам пожить в этих местах недельку-другую, то не миновать ему красного петуха.

И скажу я тебе, Михаил Яковлевич, я сплю, а сам как наяву вижу — горит твой дом, а ты лежишь на снегу с простреленной головой, твоя жена рядом с перерезанным горлом, а кровь так и хлещет из горла, так и хлещет. Страх один! И еще снилось мне, что твоих детей связанных прямо в огонь кидали, вот только кто кидал, никак я не мог разобрать.

Проснулся я весь в поту, перекрестился, слез с печи и, наверное, полведра воды выпил и, хочешь верь, хочешь не верь, но даже в окно выглянул: не горит ли в селе где-нибудь дом. Смотрю, все спокойно, ну, думаю, слава богу, перекрестился еще разок и полез на печку досыпать.

И вот сегодня думал я про этот сон, думал и решил к тебе сходить. И знаешь, пока шел, то в голове вопрос возник. А что, если бы мой Гришка в округе появился и попросил бы тебя не трогать его недельку-другую? Согласился бы ты?

Буравин неожиданно улыбнулся:

— Кошмары тебе, Григорий Прохорович, на старости лет снятся. Или стар ты уж совсем стал, или заболел. Тогда тебе к врачу надо идти, хочешь, я тебе его на дом вызову.

— Нет, здоров я, не нужен мне доктор. Вот меня интерес взял: так послушался бы ты просьбы Гришки и его людишек или мешать стал?

— Ну что тебе сказать? — Буравин помолчал. — Конечно, жизнь одна у человека, но я еще что-то сна такого не видел, чтобы Гришка твой сбежал. А наяву об этом мне мое начальство ничего не сообщало, так что попей лучше чайку со мной.

— Благодарствую, но уже поздно, пойду-ка я лучше спать. А тебе желаю дожить до старости и детей вырастить. До свиданьица!

Старик надел шапку и вышел. Буравин запер за ним дверь и вошел в зал, а там уже были Славин и Симоха.

— Слыхали, какие сны начал снить этот бандюга? Вот гадина, пугать меня вздумал!

Славин и Симоха стояли, потрясенные услышанным. Во время этой беседы они еле сдерживали себя, чтобы не выйти и не взять за шиворот старика.

Буравин улыбнулся:

— Да ну его к черту! Такие угрозы раньше мне приходилось часто слышать. Теперь одно скажу: Гришка и его дружок здесь! Вот только не могу понять, как они смогли состыковаться со стариком.

— А помните, как несколько дней назад наши засекли, что Дрозд вернулся домой поздно ночью? — спросил Симоха. — А ведь они своими глазами видели, как он еще засветло заходил в свой дом, а тут на тебе, снова идет домой ночью. А когда он до этого из дома вышел? Никто не видел. Что из этого следует? — Он помолчал для большего эффекта и сам ответил: — Из этого следует, что бандиты встретились с ним и попросили предупредить старика, чтобы он пришел к ним на свидание в лес. Дрозд вылез через окно, а затем огородами вышел из села, пришел в Становое и тоже огородами пробрался к дому Солоха. После этого тем же путем вышел из Станового и, уже не прячась, направился домой.

Симоха замолчал, выжидая, как отнесутся к его версии офицеры.

Славин задумчиво сказал:

— Вполне может быть и так. Из этого можно сделать вывод, что наши предположения оказались правильными. Солох и его дружок рассчитывают быть в этих краях недолго и поэтому хотят на это время сковать вашу, Михаил Яковлевич, активность. Вы для них представляете наибольшую опасность. Поэтому к угрозе бандитов надо отнестись серьезно. С этой минуты вы не должны ходить один, да и в отношении охраны дома нам надо подумать. Ну, а сейчас пошли звонить Алтынину.

Прошло полчаса, и Славин уже разговаривал по телефону с Алтыниным, который, выслушав лейтенанта, проинформировал его о рассказе Мартова и сообщил, что направляет группу сотрудников милиции, которые под видом охотников-промысловиков будут находиться недалеко от Станового. Майор пояснил:

— Они будут тайгу вокруг Станового и Светлого прочесывать и в любой момент к вам на помощь придут. На место они прибудут послезавтра. Встретить их надо на развилке дорог, расположенной в четырех километрах на запад от Станового.

Славин попросил:

— Егор Егорович, я передам трубку Буравину, вы ему объясните, где нам встретить наших, а то я не очень еще ориентируюсь в этих местах.

Буравин взял трубку, и по его отдельным словам Славин понял, что опергруппа поедет машиной через «пуп» и будет двигаться к Становому с той стороны...

Но события развивались быстрее и иначе, чем предполагали работники милиции. Уже на следующий день из сельсовета Буравину сообщили, что в Светлом опять украли кабана. На этот раз — у Дрозда. Это было совсем уж неожиданным.

Чертыхаясь, капитан стал собираться в дорогу. Славин кивнул Симохе, и они тоже начали одеваться. Буравин спросил:

— Вы куда?

— С вами.

— Так день же...

— Ничего. Запрягайте наших-лошадей, ляжем в санки, укроемся тулупами, замаскируемся сеном, и порядок!

Славин по глазам Буравина видел, что тот чем-то встревожен. И вдруг лейтенант понял, в чем дело. И понял это тогда, когда Буравин отвел старшего сына в сторонку, долго объяснял ему, как вести себя, если вдруг во время их отсутствия кто-то придет к ним домой.

Капитан не беспокоился о себе, он волновался за своих домашних. Значит, в том, что о краже заявил именно Дрозд, опытный участковый уловил тревожный сигнал для себя.

Славин подозвал Симоху:

— Андрей, ты останешься здесь. Будь внимателен, не исключено, что Солох и Мельников решили выманить Михаила Яковлевича из дома, а сами во время его отсутствия нагрянут сюда.

Симоха все понял сразу, только предложил:

— Может, автомат возьмите, а мне пистолета хватит.

Славин подумал: «Действительно, ему с автоматом в доме будет несподручно действовать».

— Хорошо, автомат возьмем мы. Сколько у тебя обойм к пистолету?

— Две.

Славин сунул руку в карман полушубка:

— На еще три.

— А у тебя?

— У меня осталось еще две, и не забывай, что такое автомат на улице, да еще с тремя запасными дисками. — И повернулся к Буравину: — Михаил Яковлевич, мы тут посоветовались и решили, что поеду с вами только я, а Андрей останется, на всякий случай, дома.

Лицо Буравина сразу же посветлело. Он, стараясь не показывать свою радость, сказал:

— Как хотите. Останется дома, так дома.

Они запрягли лошадей. Славин, завернувшись в тулуп, зарылся в сено.

Надо было пересечь все село, и Славин лежал, накрывшись тулупом с головой. Но вот они миновали последний дом и поехали по узкой лесной дороге, по сторонам которой стояли мощные стройные ели. Славин откинул тулуп и сел. Буравин, до этого не проронивший ни слова, тихо сказал:

— Владимир Михайлович, чует мое сердце, неспроста этот вызов. По моему разумению, задумали они что-то. И, скажу я вам, правильно мы сделали, что Андрея оставили дома, ей-богу, переживал бы.

У Славина тоже было на душе неспокойно, но он не хотел показать этого и ответил:

— Если они задумали что-либо, зачем же тогда Дрозда подставлять, заявлять о краже у него?

— О, вы их плохо знаете. Мне кажется, что никакой кражи и в помине не было. Просто им для чего-то надо было меня вытянуть из Станового. Может, Гришка хочет к отцу прийти. Возможно, там работа есть, которая не под силу одному старику, скажем, золото выкопать. А может, действительно попытаются ко мне в дом ворваться, жену и детей напугать, заставить их меня уговорить закрыть глаза на этих зверюг. Или же решили встретиться со мной на лесной дорожке. Ну, а что касается Дрозда, то он для них верный человек. Отдал, скажем, им кабана, а нам заявил, что кто-то украл его.

— Ну почему бы им, в таком случае, не украсть у кого-нибудь другого из сельчан.

Буравин чуть заметно улыбнулся:

— Они не дураки, понимают, что после той кражи люди настороже, а это значит, что можно и на заряд картечи напороться. Нет, чует мое сердце: что-то они задумали, а вот что, убейте, не знаю. Я думаю, что вам надо снова в сено закопаться. Автомат к бою приготовьте, вполне может сгодиться.

Славин не заставил себя долго уговаривать, щелкнул затвором автомата, достал пистолет из кармана пиджака и сунул в карман полушубка, а затем лег.

Буравин укрыл его тулупом, а сверху засыпал сеном.

— Они народ такой, если увидят, что я один, то прежде чем стрелять, захотят поговорить. Их, конечно, очень интересует, ищут ли их здесь, в нашей округе, или нет. Ну, а если увидят, что нас двое, то могут прямо из кустов и шарахнуть или же пропустить не трогая, а нас с вами это не устраивает. Нам надо их увидеть.

Славин из-под тулупа спросил:

— Если встретят нас, то как я узнаю, что мне выскакивать надо?

— Если я увижу, что Гришка с ними, то я назову его по имени — это будет сигналом для вас.

Дальше они ехали молча. Славин не видел, как участковый достал из кобуры пистолет, зарядил его и положил под рукой справа в сено. Лесом надо было ехать километров пять. Славин, ориентируясь по времени, понял, что проехали уже более половины. Вдруг он почувствовал, что лошади неожиданно резко дернулись в сторону и стали. Наступила тишина, и тут же незнакомый голос тихо, но угрожающе сказал:

— Не пикни, мильтон! Только пальцем шевельнешь, как тут же на тот свет загремишь.

27 ИВАН ИВАНОВИЧ НОВИКОВ

Новиков торопился в госпиталь к Мочалову. Петр Петрович после того, как принес вытащенного из реки мальчишку на электростанцию, потерял сознание и пришел в себя лишь на следующий день. У него оказалось двустороннее воспаление легких. Врачи решили пока не говорить майору о смерти мальчика. Это бы потрясло Мочалова. Посетителей к Петру Петровичу, даже жену, не пускали. Новиков был первым, кому разрешили навестить майора. Это было вызвано интересами службы, ведь, кроме Мочалова, в отделении никто не знал о всех деталях задуманной операции. Необходимость посоветоваться с Мочаловым возникла еще и потому, что в отделение пришли супруги Троцаки. Они покаялись, что на допросах не сказали о том, что во время нападения на них бандиты забрали более двадцати тысяч денег и небольшой золотой слиток. Позже, хорошенько подумав, они решили пойти в милицию и рассказать всю правду.

Группа преступников практически уже была известна, но Купрейчику пока не удавалось выяснить, где они хранили награбленные ценности. А это надо было уточнить хотя бы еще и потому, что сотрудники уголовного розыска не знали, что преступники взяли у убитых ими людей. В группу, кроме Корунова и Прутова, входили некие Ариха Дмитрий и Лобьянова Лидия, по кличке Могила. Однако оперативники не знали, где они проживают, а в адресном бюро эти люди не значились.

Новиков отряхнул с одежды снег и вошел в приемный покой. Там его уже ждал дежурный врач, который и проводил Новикова в палату к Мочалову.

Петр Петрович лежал один в маленькой комнатушке, в которой едва вместились обычная госпитальная кровать, тумбочка и табурет. Увидев входящего Новикова, Мочалов радостно заулыбался:

— А, Ваня, входи, входи!

— Здравствуйте, Петр Петрович, как вы себя чувствуете?

— Спасибо, дорогой, уже лучше. Ничего, теперь дело пойдет на поправку. — Голос у Мочалова был слабый. Еще по дороге дежурный врач, предупреждая Новикова, чтобы он не переутомлял больного и долго в палате не задерживался, пояснил, что только сегодня у Мочалова понизилась температура. — Ты садись, — приглашал он гостя, — рассказывай, как дела.

Врач, чтобы не мешать, выразительно посмотрел на Новикова — не забыл ли тот предупреждение — и вышел.

— Дела у нас, Петр Петрович, идут, как говорится, нормально. Вчера провели открытое партийное собрание. Решили, что все выйдем на субботник по уборке города от снега. Поработали сегодня как следует. Вокруг отделения и два квартала улицы почистили хорошенько. Жаль только, что снег после обеда снова повалил, засыпет все опять.

— Ничего, народ вы крепкий, еще раз поработаете лопатами.

— Это конечно.

— Ну, а как дела с группой Корунова?

— Тоже нормально. Встречался с Купрейчиком. Вот, записку вам передал, — Новиков протянул Мочалову листок бумаги, выждал, пока тот прочитает его, и начал вводить его в курс дела.

Мочалов, чуть прикрыв глаза, молча слушал. Его заостренное и похудевшее лицо было бледным, и Новикову показалось, что ему стало плохо. Он замолк, думая, не позвать ли врача. Но Мочалов тихо спросил:

— Вы хоть отчитали Троцаков за их вранье?

— Что толку в этом, Петр Петрович, жизнь они, считайте, прожили по-своему, вряд ли их перевоспитаешь.

Затем лейтенант рассказал о Горбылевском.

Мочалов устал, но отпускать Новикова не хотел и продолжал расспрашивать его о всех деталях следствия, давал указания:

— На всякий случай проверьте жену Горбылевского. У меня в практике случалось, когда из-за ревности жены убивали любовниц. И еще, ты, Иван Иванович, обязательно тереби этого Горбылевского, пусть вспоминает, какое имя ему называла Бузанинова. Надо обязательно опросить всех ее знакомых, а также соседей и выяснить все ее связи. Не забудь, когда Купрейчик сфотографирует Корунова и его дружков, предъявить их фотографии на опознание потерпевшим, которые живы, и их соседям.

— Хорошо, Петр Петрович, сделаем. Я вижу, что вы устали... пойду, пожалуй?

— Да, ты прав. Немножко устал. Если сможешь, то заскочи, пожалуйста, ко мне домой, передай привет моим. Скажи Татьяне Андреевне, что у меня дела идут на поправку, а то ее, бедную, сюда не пускают, она, небось, волнуется. Успокой, скажи, что чувствую себя хорошо... — Мочалов прикрыл глаза и грустно улыбнулся: — Я ей в жизни много волнений и хлопот доставил.

Лицо Мочалова покрылось пятнами, он разволновался, и Новиков лихорадочно искал возможность сменить тему разговора. На ум пришел один ответ на запрос Мочалова, и лейтенант сказал:

— Да, Петр Петрович, я чуть не забыл. В отделение пришел ответ на ваш запрос в отношении какого-то Юшевича.

— И что там? — оживился Мочалов.

— В нем сообщается, что Юшевичи проживают в пригороде. Они недавно построили дом, но еще техпаспорта не получили и не прописаны, поэтому в адресном бюро не значатся.

Услышав все это, Мочалов еще больше разволновался. Он даже попытался приподняться. Его остановил Новиков:

— Петр Петрович, вам нельзя подниматься!

— Да, да, я понимаю. Но ты, Ваня, не представляешь, какую весть мне принес. — И Мочалов коротко сообщил, кто такой Юшевич и почему он его разыскивает.

Новиков предложил:

— Петр Петрович, разрешите, я займусь этим гадом!

— Нет, Ваня, я сам. Ты не отвлекайся от своего дела. Нам надо побыстрее разобраться с группой Корунова. Кстати, при встрече с Купрейчиком попроси его выяснить, где живут Корунов, Лобьянова — ее кличка Могила — и Ариха. Ну, а что касается Юшевича, то ты осторожно, может быть, с помощью участкового, проверь, живет ли он в этом доме, звать его Яковом Чеславовичем. И еще, мое пальто утонуло, а в кармане лежали ключи от кабинета и, самое главное, от сейфа. Скажи моему заместителю, пусть подумает о дубликатах. Интересно, как чувствует себя малыш? Но ты, наверное, не знаешь?

Новиков отвел глаза в сторону. Он-то знал, но говорить об этом не имел права. Поэтому ответил коротко:

— Нет, не знаю. — А сам подумал: «Эх, Петр Петрович, милый ты человек, жизни своей не щадил, а вот как оно все обернулось».

— Ну, ничего, главное, что он жив. Наверное, тоже болеет, бедняга. Ладно, Иван Иванович, иди. Передавай нашим хлопцам привет. Долго я отлеживаться здесь не собираюсь, так что до скорого...

Новиков вышел из госпиталя вконец расстроенный. Хотел поехать в отделение, но вспомнил о просьбе начальника и решил узнать, живет ли Юшевич со своими родителями. Лейтенант позвонил в отделение и попросил дежурного разыскать ответ у секретаря о Юшевичах и сообщить их адрес.

Ждать пришлось долго, и начальник пожарной части, куда зашел Новиков позвонить, нетерпеливо и недовольно хмыкал. Новиков сказал:

— Вы уж извините, срочное дело, дежурный выясняет.

— А вдруг пожар? Люди будут звонить, а телефон занят, что тогда?

— Какой номер этого телефона?

Начальник машинально ответил:

— Три-двадцать один-пятнадцать.

— А граждане, между прочим, о пожаре звонят по телефону ноль-один.

Начальник пожарной части хотел что-то сказать, но в этот момент дежурный отделения милиции снова взял трубку и сообщил Новикову адрес Юшевичей.

Новиков вышел на улицу и направился к трамвайной остановке. Ехать, а затем идти пешком пришлось долго. Уже в сумерках лейтенант входил во двор большого бревенчатого дома. У сарая громко загрохотала цепью и злобно залаяла собака.

В доме его встретили хозяева. Обоим было за семьдесят. Они сухо ответили на приветствие и настороженно смотрели на высокого с внимательными карими глазами парня. Новиков решил не скрывать, что он из милиции. Наоборот, это обстоятельство, как он считал, не должно было вызвать беспокойства.

— Я из милиции. Прошу предъявить домовую книгу, свои паспорта и технический паспорт на дом.

Старики беспокойно переглянулись, и хозяин ответил:

— Вы нас извините, товарищ, не знаю, как вас по имени и отчеству, дело в том, что у нас пока не принят дом и поэтому документов мы еще не получили.

— Что же это такое, — удрученно проговорил Новиков, делая озабоченное лицо, — только за сегодняшний день уже третий случай такой. Вы ссуду брали?

— Нет, у нас было немного своих денег.

Новиков по-хозяйски расположился у стола, достал блокнот и авторучку:

— Кто хозяин дома?

— Я.

— Фамилия, имя, отчество?

— Юшевич Чеслав Болеславович.

— Год рождения?

— Восемьсот семьдесят пятый.

Новиков взглянул на старушку:

— Как вас величать?

— Юшевич я, Юшевич Анна Казимировна.

— Год рождения?

— По документам?

— Как это по документам? — не понял лейтенант.

— Я родилась в семьдесят девятом, а по документам в восьмидесятом. Так какой вам год нужен?

— Ясно. Запишем, как в документе. Кто у вас еще в доме живет?

— А никого, — ответил старик. — Вот вдвоем со старухой жизнь и доживаем.

— А дети у вас есть?

— Был у нас сын. Но как ушел во время войны в партизаны, так и сгинул.

— И что, не знаете, что с ним?

— Не знаем.

Новиков поднялся из-за стола:

— Взяли бы и сделали запрос. Люди же все на учете, и не может быть, чтобы о нем не знали. — Лейтенант вдруг предложил: — Если хотите, то давайте я запрошу. Только тогда мне надо записать все его данные. — И он снова сел.

Старик поспешно сказал:

— Нет, спасибо вам, но мы сами напишем куда следует. Спасибо за совет, мы люди темные и дойти своим умом до этого не смогли. Живем себе тихо и плачем по вечерам по своему сыночку, который жизни не пожалел ради советской власти.

«Ишь ты как заговорил, „темный“ человек!» — со злостью подумал Новиков, но виду не подал и, вставая, сказал:

— Смотрите, дело ваше. А вот что касается оформления ваших документов и прописки, то поторопитесь. Сами знаете, у меня тоже начальство есть, и оно от меня требует, чтобы порядок был.

Он вышел из двора и зашагал к соседнему дому.

Лейтенант понимал, что необходимо побывать еще в трех-четырех домах, чтобы Юшевичи, если и поинтересуются у соседей, сочли его приход обычным милицейским делом. Не видел, да и не мог видеть Новиков, что, когда он находился в доме Юшевичей и разговаривал с хозяевами, через небольшую, еще не заделанную в перегородке щелку, из соседней комнаты за ним настороженно наблюдал средних лет мужчина. Это был Яков. И когда Новиков ушел, он вышел к родителям, выругался, со злостью проговорил:

— Падла лягавая! Лазит тут, помощь свою предлагает! Попался бы он мне годика четыре назад. Враз бы из него душу вытряс.

К Яшке подошла мать:

— Успокойся, Яшенька, все будет хорошо.

Ее поддержал отец:

— Никто же не знает, кем ты был при немцах. Слава богу, никого из сельчан в живых не осталось. Только ты будь поосторожней, смотри там, не лезь на рожон.

— А я и не лезу. Но ведь вам же гроши надо. Вон какую домину на мои гроши отгрохали. — Он помолчал немного и с нескрываемой злобой добавил: — Ничего, с Советами мы еще посчитаемся. — Повернулся к отцу: — Батька, давай выпьем!

28 МАЙОР МИЛИЦИИ АЛТЫНИН

Алтынин пригласил к себе в кабинет Лагуту и сразу же перешел к делу:

— Ты понимаешь, Иван Епифанович, я беспокоюсь за наших. Уж очень они далеко отсюда. Хочу с тобой посоветоваться. Давай еще раз проанализируем показания Мартова. Во-первых, они действительно ищут возможность добыть документы и хотят это сделать, скорее всего, путем убийства. Поэтому они и просили Мартова познакомить их с одинокими людьми.

— А не могут они убить самого Мартова?

— Я тоже об этом подумал, но считаю, что если они и намерены это сделать, то гораздо позже.

— Почему?

— Видишь, убив Мартова, они никакой пользы от его документов иметь не будут. Милиция будет искать убийцу. Если даже они труп и запрятали бы, то все равно родственники заявили бы, что человек пропал. А это значит, что пользоваться его документами будет нельзя. Другое дело одинокий, да еще лучше из числа приезжих, который уволился. Кто его искать будет? Практически — никто. Если бы Мартов нашел для них одинокого человека, — Алтынин задумался, как всегда в таких случаях, пощипывая себя то за ус, то за бороду, — то они могли бы убрать и Мартова как ненужного и ставшего опасным для них свидетеля. Как считаешь, правильно я рассуждаю?

— По крайнем мере, логично. Но нам нельзя забывать, что преступники сейчас находятся в районе Светлого и Станового и именно там они представляют наибольшую опасность.

— Я тоже об этом думаю, — сердито перебил Лагуту начальник и опять дернул себя за бороду. — Поэтому и советуюсь с тобой. Тем более, раз они там крутятся, значит, и золотом наверняка не завладели. — Алтынин опять сделал небольшую паузу, а затем словно подытожил: — Будем считать, что я передумал и ты не будешь кататься в кузове машины Мартова. Это поручим кому-нибудь другому. А ты бери двенадцать человек — люди из Кемерово уже прибыли — и езжай в Становое. Твоя задача: обосноваться недалеко от Станового. Председатель сельсовета в курсе дела. Он говорит, что есть недалеко от села несколько заброшенных охотничьих домиков, там можно остановиться. Посмотришь на месте, может быть, есть смысл устроиться под каким-либо предлогом и в самом селе. Короче говоря, решишь на месте. Главное — побыстрее оказаться там.

— Как нам доехать туда?

— Вашу группу придется разбить на две части. Одна, в том числе ты, поедет на машине через Пасху, мимо развилки. Это дальше, чем та дорога, по которой поехали Славин и Симоха, но во времени вы выиграете, так как дорога хорошая. А вторая группа — четыре человека — поедет верхом на лошадях тем же путем, что и Славин с Симохой. Назначь в этой группе старшего и договорись о месте встречи.

— Когда выезжать?

— Сегодня и как можно быстрее.

29 КАПИТАН БУРАВИН

Затаившийся в сене Славин понял, что опасения Буравина подтвердились.

Впереди, держа одной рукой лошадей под уздцы, а в другой обрез, стоял Дрозд. Слева от саней с двухстволкой стоял старший Солох и ухмылялся, рядом с обрезом наизготовку — Гришка, а справа в трех метрах — четвертый и тоже с обрезом. «Мельников, — узнал его капитан и подумал: — Точно как на фото, что привез Славин».

Капитан, встретившись лицом к лицу с бандитами, сразу же стал спокойным. Увидев их всех в сборе, он понял, что его дети и жена вне опасности. Ну, а за себя он не волновался, такая уж у него работа, если надо, то без боязни смотреть на дула обрезов, в эту минуту направленных ему в грудь. Он оценил обстановку сразу же. Если сейчас подать сигнал Славину, то бандиты раньше него успеют нажать на курки. Буравин спокойно спросил:

— И что это вы как разбойники на человека набрасываетесь, лошадей вон испугали.

И капитан попытался вылезти из саней, но Мельников грозно прикрикнул:

— А ну, падла, не шевелись, враз пришью на месте!

— Чего ты хорохоришься? — миролюбиво проговорил участковый. — Если остановили меня, а не стреляли из-за кустов, значит, поговорить хотите. Так ты и говори со мной по-человечески, а не рычи.

Младший Солох приказал:

— А ну, руки вверх!

— Пожалуйста, — Буравин поднял руки.

Гришка посмотрел на Мельникова:

— Ромка, подойди к нему с правой стороны и достань из кобуры пистоль.

Буравин хотел сказать, что он не брал с собой пистолет, но передумал. Бандиты наверняка не поверят и начнут искать в сене, а там Славин. Капитан повернул голову к приближающемуся Мельникову:

— Пистолет лежит у меня справа на сене, вот посмотри.

Мельников взял пистолет, проверил кобуру и, выругавшись, проворчал:

— Смотри, лягавый, даже к встрече приготовился, учуял, гад!

Буравин лихорадочно думал: «Сейчас, обезоружив, они будут менее внимательны, надо действовать!» Он выждал, пока Мельников, отходя от саней, повернется к нему боком, и громко подал сигнал:

— А, это ты, Гришка!

Буравин бросился на Мельникова и пытался подмять под себя, отобрать пистолет, но этого не получилось. Ему удалось только сильно толкнуть Мельникова в бок, и они оба упали на снег.

Все трое бандитов в этот момент смотрели на упавших, и когда Славин вскочил на ноги и направил в их сторону автомат, они на мгновение опешили. Но Дрозд тут же метнулся от лошади в сторону и выстрелил. Пуля просвистела рядом с головой Славина. Лейтенант дал короткую очередь. Буравин привстал немного и всем телом навалился на Мельникова. Он не видел, как после первых выстрелов лошади рванули сани и Славин кубарем полетел в снег. Выстрелы ружья и обреза Солохов слились в один. Картечь и пуля вздыбили вокруг Славина снег, он, лежа на спине, дал очередь в сторону Солохов и после этого встал на колено.

— Ни с места, бросай оружие!

И тут младший Солох бросился к кустам, Славин вскинул автомат, но стрелять не смог, так как между ним и убегавшим оказались Буравин и Мельников. Владимир увидел, что Мельникову удалось вывернуться из-под участкового и теперь они, сцепившись, лежали рядом, но рука бандита тянулась к валявшемуся на снегу пистолету. Владимир рванулся к ним и с размаху ударил прикладом Мельникова по голове. Тот обмяк, а лейтенант снова взял на прицел старика и лежавшего на снегу вниз лицом Дрозда.

— А ну, дед, бросай ружье!

Солох отбросил в сторону ружье и грузно опустился в снег. Славин, убедившись, что Мельников уже не опасен, осторожно начал приближаться к Дрозду.

— Хватит лежать, теперь и посидеть можно.

Но Дрозд молчал. Лейтенант обошел его и только теперь увидел возле головы большое кровавое пятно. Славин перевернул Дрозда вверх лицом — мертв! Оглянулся — на снегу с поднятыми руками сидели старик и Мельников, а сзади них с пистолетом наизготовке уже стоял Буравин.

— Лейтенант, а Гришка-то ушел! — огорченно сказал он.

Славин круто повернулся, подбежал к участковому и сунул ему автомат.

— Ведите их к деревне, а затем по моим следам пошлите людей. Я — за ним! — Он, на ходу выхватывая из кармана ТТ, бросился в лес.

— Владимир! — крикнул Буравин. — Будь осторожен. Он может выстрелить из-за дерева.

— Не волнуйтесь, он от меня не уйдет!

Славин скрылся за деревьями. Капитан подобрал ружье Солоха, затем обрез, который валялся рядом с трупом. Поглядывая на задержанных, думал: «Что же делать? Лошади не мои, вряд ли они, успокоившись, вернутся сюда. Скорее всего, в Светлое прибегут. В санях лежат запасные автоматные диски, и тот, кто задержит лошадей, будет искать меня, чтобы сообщить о них. Но где у меня гарантия, что лошадей поймают? Может, они сломя голову уже пронеслись через село и сейчас мчатся дальше? Нет, надо вести задержанных в Светлое и думать о помощи Славину».

Буравин сломал большую ветку и воткнул ее рядом с убитым. Она будет хорошим ориентиром, если пойдет снег. Капитан повесил на шею автомат, забросил на левое плечо ружье и обрез. Сухо приказал:

— Встать! — Мельников и Солох встали. — Сейчас мы пойдем... — Капитан запнулся: «А почему в Светлое? Туда, правда, немножко ближе, но в Становом же и сельсовет, и телефон, и помощники есть. Нельзя забывать, что в Светлом в доме Дрозда есть люди, а там же попозже обыск надо будет делать. Увидев меня с задержанными, могут многое припрятать». — Буравин кашлянул и громко добавил: — В Становое. Пойдете впереди меня на пять шагов. Предупреждаю, любое неповиновение и вы отправитесь вслед за Дроздом. Ясно?

Очевидно, быстрые и решительные действия работников милиции хорошо убедили бандитов в том, что сопротивление бесполезно, и они поспешно закивали головами...

30 СЛАВИН

Славин бежал по глубокому снегу, стараясь попадать ногами в следы, оставленные Солохом. «Ничего, голубчик, — думал Владимир, — ты пьешь, я — нет, ты куришь, а я не делаю этого. Ты не знаешь даже, что такое физподготовка. Так куда же ты денешься?» И Славин легко бежал по следу. Его волновало только то, чтобы Гришка не выбежал на дорогу, тогда следы потеряются. Вскоре Славин заметил, что длина шагов Солоха стала меньше. «Ага, уже дыхание подводит!» — подумал лейтенант и побежал рядом с цепочкой следов, так как он продолжал бег в том же темпе и теперь не мог попадать след в след.

Впереди показался кустарник, туда и уходил след. Владимир побежал левее, огибая кусты, и держал их под прицелом. Кто знает, может, именно в эту минуту Солох, выбившись из сил, решил передохнуть и, спрятавшись в кустах, как затравленный зверь, смотрит назад: не покажется ли погоня. А это значит, можно напороться на его пулю.

Обежав кустарник, лейтенант в первую очередь проверил, есть ли следы. «Да, вот они! Тогда вперед!» И оперативник тем же размашистым шагом побежал дальше. Он хорошо видел, что беглец уже шел шагом. Значит, надо быть осторожным, тот может услышать его, и тогда перестрелки не миновать.

Впереди снова показался кустарник, и опять Славин начал забирать левее. Обогнув его, он сразу же увидел цепочку следов. Владимир проследил их взглядом и вдруг увидел преступника. Тот шел метрах в стапятидесяти и пока не видел своего преследователя.

Славин, стараясь поменьше шуметь, прямо по целине бегом начал догонять его. Солох в это время обернулся. Славин четко увидел пар, валивший из его рта, покрытое инеем лицо и воротник полушубка. Гришка вскинул обрез и начал целиться. «Ничего, на таком расстоянии из обреза не так легко попасть», — подумал Славин и позволил себе некоторое время бежать недалеко от дерева. Гулко ударил выстрел, но свиста пули лейтенант не услышал. Он стал за дерево и сунул пистолет в карман полушубка. Расстояние между ними было метров восемьдесят, для прицельного огня из пистолета далековато. Славину не хотелось показывать бандиту, что остерегается его, и Владимир, наметив метрах в десяти следующее дерево, рванулся к нему. Только спрятался за сосну, как в нее впилась пуля. Владимир выглянул и нашел это место. Прикинул: «Смотри-ка, если бы не дерево, как раз бы опять в живот». И словно заныла старая рана. Он вспомнил тот бой с немцами в деревне. Тогда тоже была зима, он бежал вдоль забора — вдруг удар, и в глазах поплыл красный туман... «Нет, гад, если немцы меня не убили, то и у тебя это не получится», — разозлился Славин и рванулся к следующей сосне, чтобы укрыться за ней, но тут увидел, что Солох побежал. Владимир бросился за ним. Вскоре расстояние между ними сократилось до сорока — пятидесяти метров. Солох уже, наверное, выпустил обойму, потому что сейчас, стоя за толстым деревом, возился с обрезом. Лейтенант, не теряя времени, снова побежал, но когда увидел, что бандит поднял свое оружие, стал за дерево. «Теперь уже можно вести огонь, — подумал он, прикидывая расстояние. — Метров двадцать пять будет». И крикнул:

— Слушай, Солох, неужели ты думаешь уйти? Сдавайся!

— А этого ты не хочешь? — зло отозвался Гришка, показывая кукиш. Потом выругался и выстрелил.

А Славин тут же перебежал к следующему дереву. Сунул руку за пазуху, отогревая ее, и снова крикнул:

— Ты же никуда не денешься! По-хорошему говорю, сдавайся!

— Тоже мне, сердобольный нашелся. Я таких, как ты, в гробу видал.

— Слушай, Гришка, пока не поздно, одумайся! Если открою огонь, тебе придется худо.

— Ни хрена! Мы здесь в тайге с тобой вдвоем. У меня пушка помощнее твоей, и я тебя, лягавого, продырявлю!

Не отвечая, Славин метнулся к следующему дереву, и опять раздался выстрел. Владимир успел увидеть, как пуля подняла в метре от него справа небольшой снежный фонтанчик. Теперь между ними было не более двадцати метров. Владимир понимал, что надо быть очень осторожным. Странное чувство овладело Славиным. Обычно молчаливый, он, то ли от сознания того, что настиг-таки преступника и не дал ему скрыться, то ли от того, что снова почувствовал себя как в бою, неожиданно повеселел и разговорился:

— Дурень ты неотесанный! Видишь, я еще ни разу не выстрелил, а уже почти рядом с тобой. Повторяю, одумайся, пока не поздно!

— А что поздно? Меня все равно вышка ждет! Нет, мильтон, я свою судьбу буду испытывать до конца, живым не дамся!

Лейтенант решил, что пора и ему показать свое искусство в стрельбе. В офицерской школе он был одним из лучших стрелков из пистолета и автомата. Владимир пошевелил пальцами, рука отогрелась, и теперь каждый палец был гибок и послушен.

Славин взял на мушку дерево, за которым стоял бандит. Нет, он не хотел Солоха убивать. Решил, что пока надо только припугнуть его, показать, что пистолет в руках опытного стрелка — прекрасное оружие. Выждал, пока на мгновение Солох выглянул из-за дерева, и тут же нажал на курок. Пуля выбила кору как раз там, где только что мелькнула голова бандита.

— Солох, я сделал первый предупредительный выстрел, чтобы ты убедился, как я стреляю. Предлагаю еще раз, если хочешь пожить хотя бы до суда, сдавайся! Я тебя сейчас держу под прицелом и не дам даже высунуться из-за дерева, не то чтобы бежать.

— Но и ты, падла, не подойдешь ко мне! — ответил из-за дерева Солох и опять выругался.

Славин наметил дерево, стоявшее чуть правее, метрах в пяти, и, выстрелив, рванулся к нему. Ответный выстрел прозвучал, когда он прилип к стволу. «Порядок! — весело подумал лейтенант. — Теперь метров пятнадцать до него осталось». Солох, чтобы не попасть под огонь Славина, спрятался за ствол.

А оперативник обдумывал положение. Между ними были только три тоненькие, молоденькие сосны, и спрятаться за ними было невозможно. Судя по всему, Солох хотел продержаться до темноты, а затем оторваться от своего преследователя.

Славина пока устраивало и это, так как он надеялся, что Буравин, доставив задержанных в село, сразу же организует погоню по следам. В этой ситуации лейтенант решил попытаться обойти преступника с фланга и отрезать ему путь к отступлению.

«Если это удастся, — думал он, — тогда я его заставлю повернуться спиной к той стороне, откуда должны появиться наши».

Владимир присмотрел дерево, за которое можно спрятаться. Оно находилось справа, метрах в десяти. «Сейчас надо не дать ему вести прицельный огонь. — Лейтенант видел, что бандит внимательно следит за ним. — Сейчас я заставлю тебя морду спрятать за дерево». И Славин начал тщательно целиться прямо в торчавший из-за дерева ствол обреза. Он рассчитывал, что если ему удастся попасть в ствол или даже рядом с ним, то на две-три секунды бандит будет парализован. Лейтенант дважды подряд выстрелил и побежал. Но стоило ему сделать первых четыре шага, как Солох ответил выстрелом и тоже перебежал к следующему дереву.

Владимир, спрятавшись за «своим» деревом, с досадой подумал: «Вот черт! Наверное, понял мой замысел». А Солох в этот момент метнулся к следующему дереву. Славин, не думая, что окажется на открытой местности, бросился следом. Гришка добежал к дереву и, обернувшись, начал целиться в лейтенанта. Славин, чтобы успеть добраться до укрытия, дважды выстрелил. Бандит был вынужден спешно спрятаться за сосну, и его выстрел вреда лейтенанту не причинил. Этот бросок позволил оперативнику сократить расстояние с бандитом до десяти — двенадцати метров. Но Славин был расстроен. Он уже израсходовал шесть патронов — более трети всего запаса. «Поди знай, сколько патронов у бандита. — Лейтенант решил стрелять только в крайнем случае. — Кто знает, сколько придется еще возиться с ним».

Удачный бросок Славина взбесил Солоха. Он, держа под прицелом дерево, из-за которого осторожно выглядывал его преследователь, выдал очередную порцию матерщины и яростно закричал:

— Ну, что же ты, сука, не идешь? А, боишься?!

«Нервы, нервы, голубчик, — подумал Славин, — подводят они тебя. А вдруг ты считаешь, сколько я израсходовал патронов, и попробуешь меня атаковать, когда я буду менять обойму? У меня в стволе один патрон, и один остался в обойме. — И Владимир решил пойти на хитрость. — Если ты считаешь выстрелы, то сейчас я куплю тебя!»

Лейтенант спрятал оружие от Гришки и заменил обойму. Теперь пистолет готов был выпустить девять пуль подряд.

Владимир посмотрел на небо. Скоро вечер. Надо было действовать активнее. Славин прицелился и выстрелил в ту часть ствола, где пряталось лицо Солоха, а сам побежал опять правее. Гришка прозевал рывок оперативника и не выстрелил. А Славин наметил следующее дерево и подумал: «Если доберусь до него, то как раз заставлю его повернуться спиной туда, откуда мы пришли».

Солох, наверное, разгадал мысли оперативника. Он истерично закричал:

— Что скачешь, как блоха по кальсонам? Если еще раз выскочишь, то прошью насквозь!

А Славин, словно дразня его, выстрелил и бросился к следующему дереву.

— А, падла! — крикнул Солох и неожиданно бросился к лейтенанту...

31 МИХАИЛ ЯКОВЛЕВИЧ БУРАВИН

Буравин вел впереди себя Солоха и Мельникова, ни на секунду не отрывая от них глаз. Они шли рядом. Мельников изредка матерился, жалея, что так просто они попались. Старик молчал. Его, очевидно, ошеломила смерть старого дружка и родственника Дрозда. Как ни торопил их Буравин, до села добирались больше часа. Наконец они были на месте. У сельсовета Буравин поставил их лицом к глухой стене и приказал Мельникову поднять руки. Капитан понимал, что наибольшую опасность представлял именно Роман, который, конечно, искал любую возможность, чтобы попытаться сбежать.

Из дома выскочили люди. Они помогли капитану связать руки Мельникову, забрали патронташ, висевший у старика под кожухом. Буравин зарядил отобранное у Солоха ружье и протянул его одному из колхозников, который все эти дни активно помогал работникам милиции:

— Держи, Захар Ильич! Охраняй их пока.

Другого односельчанина капитан послал к себе домой за сержантом Симохой, а сам отошел в сторону с председателем сельсовета, рассказал ему, что произошло.

Буравин отдал прибежавшему Симохе автомат и поручил ему и еще двум активистам запереть бандитов каждого в отдельный амбар и охранять их, а сам вошел в помещение сельсовета, где председатель собрал человек пятнадцать верных людей. Михаил Яковлевич, волнуясь за судьбу Славина, коротко рассказал собравшимся о том, что случилось, и сразу же начал давать поручения. Двух активистов он направил охранять дом старого Солоха, двух — отправил в деревню Светлое, чтобы там с местными жителями организовать розыск ускакавших лошадей. Еще двум мужчинам капитан поручил наблюдать за домом Дрозда. Трое колхозников должны были поехать в лес и доставить труп Дрозда в Становое. Остальным Буравин предложил быстрее взять ружья и вместе с ним направиться на поиски Славина и Гришки.

Люди без лишних разговоров расходились выполнять задания.

32 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Славин увидел, как Солох, матюгаясь, бросился к нему, и на мгновение даже растерялся. Но тут же пришел в себя и взял на мушку бандита:

— Бросай оружие или стреляю!

И здесь лейтенант допустил ошибку. Он вышел из-за дерева, готовясь к рукопашной схватке, а Солох в этот момент выстрелил. Владимир почувствовал удар в левое плечо и, еще не понимая, что ранен, прицелился в Солоха, который чуть приостановился, чтобы передернуть затвор и послать очередной патрон в патронник. В прицеле оказалась голова преступника, но в последний момент лейтенант перевел мушку на его правое плечо и нажал курок. Солох вздрогнул и уронил обрез, но тут же наклонился, чтобы поднять его левой рукой. Лейтенант рванулся к нему и пистолетом ударил по голове. Солох упал. Владимир наступил ногой на обрез:

— Ни с места, гадина! Пошевелись только — сразу прошью, — лейтенант выстрелил в воздух, давая понять преступнику, что тот ошибся в расчетах.

Солох, зажимая рукой рану на правом плече, удивленно спросил:

— Слушай, мильтон, сколько патронов в твоей пушке?

— Больше чем надо, чтобы отправить тебя на тот свет. А ну, повернись ко мне спиной! Только не вздумай вставать на ноги!

Солох, продолжая держаться рукой за рану, матюгаясь, повернулся.

Владимир чувствовал, что левая рука становится непослушной. Только теперь он вспомнил о толчке и понял, что ранен. По расплывающемуся на рукаве темно-красному пятну определил, что пуля попала в предплечье. Лейтенант понимал, что во что бы то ни стало надо остановить кровь, но бинта не было. Сунув пистолет в карман, но так, чтобы его можно было в любое мгновение выхватить, он поднял обрез и нажал курок. Солох от выстрела вздрогнул и испуганно повернул голову к Славину.

— Не оглядываться, — приказал Владимир.

Гришка злобно прошипел:

— Последний мой патрон.

«Так вот почему он решил рисковать, — подумал Славин, приставляя обрез к дереву. — Значит, он считал мои выстрелы и решил последним патроном решить дело».

Владимир расстегнул полушубок и снял его с себя, подавляя стон. Затем расстегнул пиджак, вытащил из брюк рубашку и зубами оторвал большой кусок ткани. Владимир с большим трудом снял пиджак, выждал несколько минут, чтобы поутихла боль, а затем, помогая себе зубами, кое-как перевязал рану. Накинул на плечи пиджак, полушубок. Проверил, на месте ли пистолет, и подошел к Солоху:

— Давай помогу перевязать рану.

Гришка зверем глянул на него и, ничего не говоря, со стоном начал расстегивать пуговицы полушубка. Славин помог ему снять одежду, затем они оба: один, действуя правой, другой — левой рукой, оторвали от рубашки преступника кусок ткани и перевязали руку.

— Так, — проговорил, вставая на ноги, Славин, — теперь двинемся по нашему следу обратно.

Солох тоже поднялся и глухо спросил:

— А если я не пойду?

Славин, чувствуя сильное головокружение и слабость, решил обрез с собой не брать, его можно было забрать позже, тихим и спокойным голосом сказал:

— Послушай, Солох, я тебя пожалел и не убил как змею подколодную. И сейчас ты будешь делать все, что я прикажу. В противном случае я вынужден буду просто-напросто тебя пристрелить. Сам видишь мое положение, и, если ты не выполнишь мое требование, я колебаться не стану.

Солох выругался и двинулся по своему следу. Владимир все время поторапливал Солоха, но оба от потери крови сильно ослабели и двигались медленно.

Так они прошли метров четыреста. Впереди показалась цепь людей. «Наши! — радостно подумал Славин. Он узнал Буравина. — Как в атаку во время боя идут, цепью». И медленно опустился на снег...

33 АЛЕКСЕЙ КУПРЕЙЧИК

Впервые за все эти дни в доме Прутова собрались все дружки Корунова. Злобная и ворчливая Лидка, по кличке Могила, сидела напротив Купрейчика и громко упрекала всех в бездействии:

— Попомните меня, если мы сейчас не поработаем, скоро наступят тяжелые для нас деньки. — Она швырнула на стол алюминиевую вилку. — В городе появляется все больше лягавых, в уголовном розыске — молодые, цепкие, как зараза, оперативники. Их теперь в специальных школах обучают.

— А где ты хотела, чтобы их обучали, в строительных техникумах, что ли? — с полным ртом спросил Димка.

— Да я не об этом, — вяло отмахнулась рукой Могила. — Пока не поздно, нам надо поживиться, а затем разбежаться в разные стороны и начинать жить.

— Что, завязать решила? Не рано ли? — спросил Прутов.

— Я считаю, что надо еще полгодика пошухарить, а потом затихнуть на время, пожить немного, а там видно будет. — Она повернулась своим костлявым телом к Корунову. — Вот ты, Вовка, сразу же когда немцы драпанули из города, что говорил? А? Забыл, небось? А ты говорил, что три-четыре года, пока неразбериха в городе будет, пошухарим, набьем карманы башнями да золотишком, обживемся шмотками и завяжем! Не так ли?

— Я не это имел в виду, — возразил Корунов, — когда я привел сюда Димку — а разговор происходил летом сорок четвертого в этой же хате, — то мы договаривались, что вместе три-четыре года полазим по городу, а затем разойдемся, как в море корабли, и каждый будет жить по-своему, как захочет. Лично я завязывать не думаю, может, реже на мокруху только буду ходить. А что касается краж, то, извините, мадам, подвиньтесь, завязывать не буду. Как ты считаешь, Димка?

Купрейчик внимательно следил за всеми, особенно за Могилой и Арихой, которых видел только дважды, и сейчас старался получше запомнить. Правда, он большие надежды возлагал сегодня на фотоаппарат. Купрейчик рассказал придуманную легенду о том, как ему удалось на вокзале украсть у какого-то офицера фотоаппарат, открыл его, и все увидели, что фотоаппарат без фотопленки. После этого Алексей, как бы дурачась, направлял фотоаппарат на присутствующих и щелкал затвором. Сначала все, особенно Могила, куражились, строили рожи, но потом привыкли к его шуткам и не обращали на «фотографа» внимания. Купрейчик вышел на минуту из-за стола и в другой комнате мгновенно зарядил фотоаппарат. Продолжая щелкать им, он смеялся, требовал от каждого сделать строгое лицо, чтобы получилось «солидное фото для личного дела в тюряге». В душе Алексей беспокоился, что снимки могут получиться нечеткими из-за слабого освещения. Поэтому он так усиленно и старался запомнить приметы Димки и Лидии. Когда Купрейчик отложил в сторону аппарат, то уже в который раз мысленно повторял приметы этих людей: «Димка: возраст — тридцать пять — тридцать семь, рост — метр семьдесят пять, лицо овальное, на левой щеке небольшая родинка, глаза голубые, узкие. Лидка: возраст под сорок, лицо худощавое, глаза черные, рост средний, одета в черную кроличью шубку, белый вязаный шерстяной платок».

Вдруг Купрейчик напрягся. Он услышал, как Корунов спросил у Лобьяновой:

— Лидка, что ты нашла у администраторши?

Лидка ухмыльнулась:

— У «подруги» моей? А вон, все в сумке лежит. — Она кивнула головой в угол, где стояла небольшая дерматиновая сумка. — Показать?

Лидка повернулась к Купрейчику, сидевшему с краю:

— Леха, подай мне сумку.

Купрейчик потянулся за обычной небольшой хозяйственной сумкой, взял ее за обе ручки и передал Лидке. Та раскрыла и начала выкладывать вещи на стол рядом с едой и спокойным голосом перечислять их:

— Два кольца золотых, сережки, тоже, видишь, из золота. Перстень мужской, не пойму только, где его достала незамужняя женщина.

— Она его вместо мужа в кровать ложила, — пьяно ухмыльнулся Прутов.

Затем Лидка вытащила воротник из чернобурки и перевязанный тесемкой бумажный пакет. Когда она развернула его, то все увидели, что там деньги. Прутов жадно спросил:

— Сколько?

— Мелочь, — небрежно махнула рукой Лидка. — Чуть более пятнадцати тысяч.

— Как ты с ней справилась?

— Нормально, как обычно. Она как была в комбинашке, так и осталась в ней.

— Смелая ты баба, — проговорил Корунов и запнулся. Неожиданный стук в окно враз всех насторожил.

— Может, женка? — пробормотал, вставая, Прутов. Он направился в коридор, а все остальные замерли в ожидании. В коридоре послышался шум открываемой наружной двери, и вскоре в кухню вслед за Прутовым вошел Драбуш, а за ним... сын Мани Жовель.

Купрейчик так растерялся, что даже имя парня забыл.

Драбуш был навеселе, он радушно поздоровался с каждым за руку и сказал Прутову:

— Иван, я хочу забрать у тебя свои сани...

Но ему не дал договорить Корунов. Он, ковыряясь пальцем в зубах, кивнул на парня и зло спросил:

— Зачем ты этого байстрюка сюда привел?

Толя, увидев Купрейчика, тоже растерялся. Он никак не мог понять, что может быть общего у сотрудника милиции с этими пьянчугами и ворами. Казалось, что он вот-вот при всех об этом спросит у Купрейчика. Но его отвлек Корунов. Парень поднял на него налитые яростью глаза и, еле сдерживаясь, сказал:

— А ты, дядя Вова, поосторожней словами-то бросайся!

— А то что? Может, мне в морду заедешь? — рассмеялся Корунов и потянулся за бутылкой. — Миша, иди выпей с нами.

Толя посмотрел на Драбуша.

— Ну что, пить будешь или пойдем? А то мне не очень хочется здесь торчать.

Драбуш, не удержавшись, стоя, выпил почти полный стакан водки, но закусывать не стал и повернулся к Прутову:

— Бери ключ от сарая и идем за санями, а то Толя обиделся и может бросить меня. Сани же, сам знаешь, тяжелые, и одному мне до хаты их не дотащить.

Прутов, не одеваясь, взял ключ, и они втроем вышли из квартиры. Купрейчик перевел дух: «Надо же так влипнуть. Сейчас главное, чтобы он Прутову не сказал, кто я».

Наступили тягостные минуты ожидания. Алексей готовился к худшему. Он сходил в соседнюю комнату, положил фотоаппарат в карман ватника, висевшего на гвозде, зарядил пистолет и сунул его за пояс под пиджак. Попробовал, удобно ли выхватывать его, и вернулся в кухню. Сейчас главное следить за Прутовым, когда он придет в дом. Если он вызовет Корунова в другую комнату для разговора, значит, Толя Жовель не удержался и сказал хозяину о Купрейчике. «Эх, парень! — с горечью думал Алексей. — И зачем тебя нелегкая принесла! Ну сообрази ты, что нельзя тебе сейчас рассказывать обо мне!»

В сенях послышался шум, и в комнату вошел Прутов. Купрейчик скользнул взглядом по его лицу — оно спокойно. Тот подошел к столу и сел на свое место. Налил, выпил и молча начал закусывать. «Не сказал! — облегченно вздохнул лейтенант. — Молодец парень! Все-таки выйдет из него хороший человек».

Корунов обвел всех глазами и заговорил:

— Хочу сообщить, что нам подвернулось настоящее дело. Хватит хаты громить и иметь за это мелочишку. Я нашел для нас настоящую работенку. Через две недели на автозаводе зарплата. Деньги кассир и два охранника будут получать в банке. Приедут они туда на заводском автобусе. За рулем старикашка, бывший старшина. Я у него раньше на квартире жил.

— А почему мы у него в гостях не были? — пьяно ухмыльнулся Димка.

Корунов небрежно махнул рукой:

— А ни хрена у него нет. Женку и ту немцы расстреляли. Так вот, предлагаю такой план: когда автобус будет стоять у банка, а кассир и охрана войдут в банк, я подойду к старику и заведу с ним разговор. После того как кассир и охранники выйдут из госбанка и подойдут к автобусу, вы нападаете на них. Ты, Димка, берешь на себя одного охранника, ты, Леха, — Корунов перевел взгляд на Купрейчика, — берешь на себя второго. Лидка пришьет кассира и заберет мешок с деньгами.

— А я? — встревоженно спросил Прутов.

— И тебе работа будет, — улыбнулся Корунов. — Ты подстрахуешь нас. Вдруг у кого-нибудь что-то не получится, да и заодно прикроешь, если кто-нибудь попытается нам помешать.

— А не опасно — у банка? — спросила Могила.

— Я думаю, что это самое удачное место. Пистолеты или винтовки охранники наизготовку и заряженными держать не будут. А если нам попытаться остановить их где-нибудь в пути, то, во-первых, они могут не остановиться, а во-вторых, встретить нас свинцом.

— А когда ты подойдешь к автобусу, шофер ничего не заподозрит? — спросил Купрейчик.

— Нет. Скажу, что случайно увидел его, поболтаю о том о сем, а когда заговорят ваши пушки, я его в упор и приговорю, заодно не дам ему сунуть куда-нибудь ключ от зажигания.

— Кто машину поведет? — поинтересовался Алексей.

— Я.

Купрейчик постоянно ломал голову, как узнать, где живут Корунов, Ариха и Могила.

Странное чувство охватывало Алексея при виде Лобьяновой. Перед ним сидела женщина, которая имела нормальный человеческий вид, а вот назвать ее по имени, даже мысленно, он не мог. Он так и называл ее — Могила. Сейчас, когда Лобьянова заговорила, Алексей слушал ее внимательно, боясь пропустить хотя бы одно слово, ведь любое из них могло сказать опытному оперативнику многое.

— Знаете, мальчики, — размечталась она, — если у нас получится эта затея, то смоюсь на полгодика на юг. Поверьте, ни разу в жизни в Сочах не была. Представляете: солнце, тепло, море...

— И лахудра Могила, — мрачно добавил Корунов. — Куда тебе с твоими костями в Сочи?

— А, брось, Вовка. С башнями, что у меня появятся, я буду выглядеть красавицей даже в Париже.

Купрейчик пересел к Арихе и Корунову и спросил:

— Слушайте, мальцы, у меня неспокойно на душе. Зря ты, Вовка, пацана обидел, как бы он не стукнул в контору о нас. Может, разойтись, пока еще не поздно? Береженого бог бережет. Я не трус, но что-то меня гложет. Хреновое предчувствие, ей-богу.

— Да брось ты, чего паникуешь! — небрежно махнул рукой Корунов. — Толька — пацан железный, так же как и его мать — Маня Жовель.

— Слушай, Вова, а может, мне переночевать сегодня где-нибудь в другом месте? Сами знаете, братцы, что попадать мне в лапы лягавым все равно, что сразу пулю в лоб. Нет, я тогда посплю где придется, только не здесь. Зря ты, Вовка, пацана этого обидел. Вот возьмет и стукнет...

Корунов и Ариха беспокойно переглянулись. Некоторое время помолчали. Потом Ариха положил руку на плечо Купрейчику:

— Собирайся, пойдешь со мной.

А капитану это только и надо было.

Корунов спросил:

— Где вы будете ночевать?

— Не в бане же, — чуть заметно улыбнулся Ариха, — там я только работаю.

Вскоре начали расходиться.

Сначала ушли Корунов и Могила, затем вышли из комнаты Ариха и Купрейчик.

Некоторое время шли молча. Темные дворы и узенькие, засыпанные снегом переулки не располагали к беседе. Наконец вышли на широкую улицу. Купрейчик узнал улицу Горького, Ариха первым нарушил молчание:

— Нам добираться далеко. Давай попытаемся поймать машину.

Они долго махали руками изредка проходившим мимо машинам. В конце концов одна остановилась. Ариха подбежал и открыл переднюю дверку. В машине был только водитель. Ариха пообещал ему немалую сумму, и водитель согласился подвезти их.

Машина развернулась и поехала в обратную сторону. Купрейчик сидел на заднем широком кожаном сиденье «эмки». Ему всегда нравился неповторимый, своеобразный запах кожи, бензина и еще чего-то, присущего только машинам этого класса. Но сейчас он сердито думал о водителе: «Черт бы их побрал, этих леваков. За лишнюю десятку готовы кого угодно и куда хочешь везти. Совершенно не думают о том, что в любую минуту сами могут стать жертвой. Что стоит такому, как этот Димка, сейчас порнуть его ножом в бок?»

Ехали долго, и капитан уже не узнавал те места, где они проезжали. Наконец машина остановилась. Ариха и Купрейчик вышли и оказались в полной темноте. По огонькам, светившимся вдалеке, Алексей догадался, что они находятся на окраине. Впереди тоже светились огоньки. Туда и направился Ариха. Купрейчик двинулся следом. Через некоторое время он спросил:

— К кому мы идем?

Ариха помолчал немного, а затем ответил:

— К одиноким старикам. Не дрейфь, у них будет спокойно.

Вскоре они вошли во двор большого дома. Где-то у сарая залаяла собака. На нее негромко прикрикнул Ариха:

— Рекс, в будку!

Лай прекратился, а Купрейчик подумал: «Уж не к себе ли домой ты меня привел, голубчик? Собака, услышав твой голос, сразу же угомонилась».

Они подошли к дверям, и Ариха громко постучал. Старческий голос спросил:

— Кто там?

— Я! Открывай, — глухо проговорил Ариха, и дверь тут же открылась. На пороге в нижнем белье стоял старик. Ариха не дал ему и слова сказать: — Иди ложись. Дверь я сам закрою.

— Поесть что-нибудь дать? — спросил старик.

— Не надо. Мы сыты.

Через минуту они оказались в хорошо натопленном доме. Старик повернул налево в боковую дверь, а Ариха, подсвечивая себе спичкой, прошел дальше. Купрейчик за ним. Они попали еще в один коридор, а затем, открыв глухую деревянную дверь, оказались в большой комнате. Димка подошел к столу и зажег стоявшую там керосиновую лампу. Алексей увидел, что в комнате стоят кровать и диван. Ариха снял с кровати одну подушку и одеяло, бросил их на диван и сказал:

— Ложись здесь, а я — на кровати.

Прежде чем уснуть, Купрейчик подумал: «Интересно, где и у кого я нахожусь?»

А ночевал он в доме родителей бывшего полицая Яшки Юшевича! Капитан не знал еще многого, в том числе и того, что Димка Ариха не кто иной, как сам Яшка Юшевич, которого разыскивает Мочалов.

34 МАЙОР МОЧАЛОВ

Новикову в эти дни было особенно тяжело. Ему и следователю прокуратуры Веселухе поручили вести следствие по делу Корунова. И основная нагрузка по сбору доказательств вины Корунова и его дружков легла на них.

На очередной встрече Купрейчик передал Новикову фотопленку, на которой он смог сфотографировать всех участников преступной группы. Пленку проявили, и получились неплохие фотографии. Веселуха и Новиков, не считаясь со временем, допрашивали потерпевших, которые остались в живых, их соседей и других свидетелей, кто когда-нибудь видел или мог видеть преступников, предъявляли им на опознание фотографии. Люди легко показывали тех, кого они ранее знали как квартирантов потерпевших. Оказалось, что больше других «устраивался» на квартиру Корунов, по два раза — Ариха и Прутов. Теперь оставалось «привязать» к убийству администратора гостиницы Бузаниновой Лобьянову. Единственным свидетелем, который мог подтвердить это, был только Горбылевский.

Новиков стоял в своем кабинете и волновался, ожидая его прихода. Дверь кабинета открылась, на пороге стоял... Мочалов.

Новиков вскочил со стула:

— Петр Петрович! Вы что, тиканули из госпиталя?

— Никак нет. Я, дорогой товарищ лейтенант, уже далеко не в том возрасте, когда тикают. Меня просто-напросто выписали, правда, взяли врачи с меня слово, что дома обязательно долечусь и отлежу положенный срок.

Новиков хитро улыбнулся:

— И вы, конечно, скажете, что в отделение просто случайно заглянули?

— Брось, Ваня, придираться к начальству, — махнул Мочалов рукой и, не снимая пальто, сел на стул, стоявший недалеко от жарко натопленной печи. — Ну, давай, вводи в курс дела.

— Сейчас, но сначала вы снимите пальто, а то вам жарко станет рядом с «Марфутой».

— Вот здесь ты, пожалуй, прав. — Мочалов снял пальто, шапку, повесил их в углу на самодельную вешалку, затем подошел к печи, которую почему-то оперативники прозвали «Марфутой», дотронулся до нее ладонями и, садясь на прежнее место, сказал: — Действительно, такая «Марфута» разогреет кого хочешь. Ну, как дела? Рассказывай.

Новиков подробно доложил, как идет расследование. Он подошел к дверям, проверил, плотно ли закрыты, вернулся к столу и, понизив голос, словно его кто-то посторонний мог услышать, сказал:

— Петр Петрович, Купрейчику удалось выяснить, что Ариха работает в бане на Сторожовке, и еще вот что. — Лейтенант сделал паузу и добавил: — Алексей Васильевич видел в доме Прутова и Арихи маски, изготовленные из противогазов.

— Вот это да! А ему удалось побывать дома у Арихи?

— Да. Но адреса он не знает. Дело в том, что дом стоит на самой окраине и ни на нем, ни на соседних домах никаких табличек с указанием номера и названием улицы нет. Капитан уверен, что, когда понадобится, он сможет найти этот дом по памяти.

— А где живут Корунов и Могила?

— Неизвестно.

— Значит, нам их надо брать только тогда, когда они попытаются напасть на кассира, — задумчиво проговорил Мочалов, — а ты как считаешь, Иван Иванович?

— Я тоже так думаю. Только большую ответственность мы на себя возьмем. А вдруг им удастся убить кассира или кого-нибудь из его охраны?

— Ты прав. Поэтому надо продумать все до последней мелочи. Допустить убийство или хотя бы ранение кого-либо из людей мы с тобой, брат, не имеем права. На то мы и профессионалы, чтобы дело свое делать безукоризненно. Иначе, — Мочалов тепло улыбнулся лейтенанту, — нам надо подавать в отставку. Не так ли?

— Так.

— Ну раз так, значит, надо думать. После беседы с Горбылевским поезжай на завод, установи фамилию и адрес водителя автобуса. Заодно осторожно поинтересуйся, что он за человек, как характеризуется.

— А домой к нему ехать?

— Ни в коем случае. Когда вернешься, тогда и подумаем, как быть дальше. — Майор задумался, а затем добавил: — Хотя вот что, привези-ка этого шофера сюда.

— Вы меня будете ждать в отделении? Может, вам пойти домой полежать? Вы же еще не совсем здоровы.

— Нет, Ваня, я сделаю несколько иначе. Дождусь, пока придет Горбылевский, все-таки интересно, узнает ли он Могилу, а затем навещу-ка я стариков Юшевичей. Любопытно, что они мне расскажут.

— Петр Петрович, а может, я с вами?

— Нет, спасибо. Ты для меня уже и так сделал много: сообщил адрес, побывал у них. Дай мне, пожалуйста, и самому поработать в счет долга моим односельчанам.

Лицо Мочалова стало хмурым, появились упрямые морщины, глаза смотрели строго. Лейтенант молчал. Он понимал настроение майора. А Мочалов в эту минуту вспоминал все, что ему рассказала Татьяна Андреевна о том страшном дне, когда фашисты уничтожили почти всех жителей их деревни.

Петр Петрович так задумался, что не заметил, как вышел из кабинета Новиков. А лейтенант увидел через окно приближавшегося к отделению Горбылевского и вышел в коридор, чтобы провести его к Веселухе.

Прокуратура располагалась рядом, и у следователя уже все было готово к предъявлению на опознание личности по фотографии.

Горбылевскому предложили раздеться, но он отказался, и тогда Веселуха приступил к делу.

— На этом протоколе, Николай Стефанович, наклеены фотографии трех женщин. Посмотрите внимательно, нет ли среди них кого-либо их тех, кого вы знаете или встречали.

Горбылевский начал внимательно рассматривать фотографии, а Новиков весь сжался. Он стоял у окна и смотрел на улицу. На самом же деле, разорвись сейчас там, за окном, снаряд или бомба, он бы ничего не видел и не слышал. Новиков напряженно ждал ответа. Ведь сейчас от простого человеческого «да» или «нет» зависело многое. Лейтенант много раз слышал от более опытных товарищей о том, что бывают случаи, когда оперативный работник или следователь знали, кто совершил преступление, а отсутствие свидетельской базы не позволяло предъявить ему обвинение. Вот и сейчас Купрейчик подтвердил, что убила Бузанинову Могила, а убийцу видел в лицо лишь свидетель Горбылевский. Но опознает ли он? Вдруг не запомнил? Или боится чего-то и не скажет? Что ему стоит, например, сделать вид, что не узнал?

Напряжение росло. Наконец послышался голос Горбылевского:

— Вот это она! Это она приходила в тот день к Бузаниновой.

Новиков повернулся и подошел к столу. Указательный палец правой руки Горбылевского уперся в фотографию Лобьяновой. Лейтенант повернулся и молча вышел. Он был весь в поту. Быстро прошел по коридору и зашел в свой кабинет. Мочалов сидел у стола и рассматривал фотографии, сделанные Купрейчиком. По иронии судьбы фотография Юшевича-Арихи лежала в пакете последней. Его-то и не успел увидеть майор.

Новиков радостно сообщил:

— Горбылевский опознал Могилу!

— Отлично! — Мочалов положил фотографии на стол и встал. — Действуй дальше, а я иду к себе. Встретимся вечером.

Петр Петрович взял у дежурного вновь изготовленные ключи от кабинета и сейфа. Однако в кабинете он долго не задержался. Достал из сейфа пистолет, сунул его в карман и направился к вы-ходу. Вскоре он сидел в кабине полуторки и мысленно готовился к встрече с родителями Юшевича. Мочалов не догадывался, что стоило ему несколько минут назад не торопиться и посмотреть в пакете все фотографии участников банды, он бы увидел фото Яшки Юшевича. А сейчас под громкий рокот мотора он думал об Юшевичах, считая, что Яшки, вероятно, в городе нет.

Машина остановилась, и Мочалов, подняв воротник пальто, через поле, по которому гуляла поземка, двинулся к видневшимся вдали деревянным домам. После войны большие дома в городе возводились пока только вдоль главных магистралей, в других же местах, особенно на окраинах, строились небольшие, деревянные. Государство отпускало людям ссуду на строительство. Делалось это потому, что в городе жилья почти не было, а людей в нем становилось все больше и больше. «Да, еще многие годы придется нам строить дома, — думал майор, поплотнее запахивая пальто. — Проклятая война, сколько горя она принесла».

Вот наконец и нужный ему дом. Мочалов хорошо помнил схему расположения комнат, которую нарисовал Новиков. Петр Петрович вошел во двор и по заснеженной тропинке направился к крыльцу. Мочалов чувствовал, что сильно волнуется, и заставил себя не торопиться, успокоиться.

Он оглянулся, рассматривая дворовые постройки. Его взгляд задержался на собачьей будке. «Где же пес, о котором рассказывал Новиков?»

Наконец волнение улеглось, и Мочалов толкнул рукой входную дверь. Она открылась. Вошел в полутемный коридор, выждал, пока глаза привыкнут к темноте, и направился ко второй двери. Она тоже была не заперта, и Петр Петрович зашел в комнату. У печи стояли Юшевичи. Он и она. «Только сына не хватает», — подумал майор.

— Добрый день! Не узнаете?

На лицах стариков отразились и страх, и растерянность, и недоумение. Еще в пути Мочалов подготовил себя к встрече и старался держаться естественно.

— Это же я — Мочалов. Помните такого участкового уполномоченного? Вот узнал, что вы здесь живете, и решил навестить своих односельчан.

Первым пришел в себя хозяин. Он сделал вид, что снимает шапку.

— А, Петр Петрович! Здравствуйте, вас сразу мы и не познали. Что вы стоите у порога? Проходите в хату. Такому дорогому гостю мы очень рады.

Лицо старика изображало улыбку и радушие, а глаза продолжали таить затаенный страх, напряженность и злобу. Мочалов, не снимая пальто, прошел в следующую комнату и, присаживаясь на новенький диван, удивленно подумал: «Однако же живут они неплохо. Домина, как у купцов, мебель новая, дорогая. Где это они так разжились?» Он спросил:

— Давно вы в городе?

Хозяева переглянулись между собой, решая, кому отвечать. Старик сел рядом на диван и только после этого ответил:

— С июля сорок четвертого. Как только наши пришли, так мы сразу же в город перебрались. Жили в лачуге, собранной из чего попало. Но затем скопили трошки грошей и начали строить вот эту хату.

— Построили с размахом, — заметил Мочалов, но, спохватившись, как бы его реплика не насторожила хозяев, сказал: — Меня интересует другое. Я хочу знать, что произошло с жителями деревни? Расскажите мне, как это все случилось.

Хозяева еще больше смутились. Старик, прежде чем снова заговорить, бросил короткий и крайне растерянный взгляд на жену. Юшевичи были уверены, что и жена, и дети Мочалова погибли, но их вводил в замешательство его спокойный голос и манера задавать вопросы. Пауза затягивалась, и старый Юшевич начал рассказывать:

— Тяжело нам говорить тебе, Петрович, но видим, что только мы можем правду тебе всю рассказать. Так что слушай: когда немцы пришли, мы думали, что беда пройдет мимо нашей деревни. Но нет, как-то летом много понаехало их к нам. Мы со старухой сердцем почуяли неладное и через огород в лес подались, а когда вечером вернулись, то глазам своим не поверили: в деревне — ни одной хаты, одни трубы от печей... Все сгорело, сгорели и люди.

— Где?

— Что где? — переспросил Юшевич.

— Где люди сгорели, в своих домах?

— Кто где. Кто в своем доме, а кто хотел бежать, согнали в пуню, что на дальнем краю деревни стояла, и там спалили.

— А как вам удалось спастись?

— Так я же говорил, что мы как увидели этих иродов, так сразу же — в лес.

— Ну, а что с моей семьей стало, знаете? — голос Мочалова дрогнул, и он мысленно упрекнул себя в минутной слабости. — Когда вы их в последний раз видели?

— И они, бедненькие, погибли. Как все.

— Так когда же вы моих в последний раз видели?

— За несколько дней до этого случая, — поспешно заговорила хозяйка. — Таня ко мне во двор пришла и попросила соли одолжить. Я дала ей соли и кавалак сала для деток вдобавок.

В комнате наступила гнетущая тишина. Каждый думал о своем. Мочалову очень хотелось, вот сейчас, сидя на этом диване и глядя в глаза этих уже проживших жизнь людей, сказать всю правду. Но майор сдержал себя и задал новый вопрос:

— Ну, а как Яков? Жив?

Старик хриплым голосом ответил:

— Сгинул он в лесах. Как ушел в партизаны, так и пропал.

— А вы обращались куда-нибудь?

— Обращаться-то обращались, но вот толку никакого. Вон сколько людей в войну погибло. Мы уж со старухой решили не терзать себя. Что поделаешь, не только нам война горе принесла. Взять хотя бы тебя, Петрович: дети твои, жена тоже погибли. А сколько людей таких? Нет, сына мы все равно не вернем, а нам будет спокойнее, если мы меньше вспоминать и спрашивать о Яшеньке будем.

— Ну что ж, воля ваша, — Петр Петрович поднялся со своего места, — коли так, то пусть будет по-вашему. А вот мне покоя не дает эта история.

Мочалов попрощался со своими бывшими односельчанами и ушел к машине.

Водитель уже успел развернуть грузовик и, как только майор сел в кабину, сразу же включил скорость.

«Знали бы вы, — думал о Юшевичах Мочалов, — что скоро люди узнают истинное лицо вашего сына. Вот как получается в жизни, что родятся и живут люди на одной земле, в одной деревне, соседями считаются, а нередко и друзьями, а когда горе грянет, одни из них людьми остаются, другие — в зверей превращаются».

Петр Петрович так задумался, что даже не расслышал голоса шофера. Тот спрашивал:

— Куда ехать, товарищ майор?

— Давай заскочим на пару минут в отделение, а затем — домой. А то жена припишет самовольную отлучку.

— Что-что, а это они умеют, — авторитетно поддержал водитель, — жене ведь главное, чтобы муж все время на глазах был...

В отделении майор сразу же зашел в кабинет Новикова. Тот разговаривал с немолодым мужчиной, одетым в красноармейский бушлат без погон. Увидев начальника, Новиков встал и представил своего собеседника:

— Водитель автозавода Юрий Петрович Заварзинов.

Мочалов пожал Заварзинову руку и предложил:

— Пойдемте, Юрий Петрович, ко мне в кабинет, там и побеседуем...

Разговор длился почти час. Заварзинов ушел, а Петр Петрович вызвал Новикова.

— Завтра в восемь утра собери всю опергруппу у меня в кабинете. Проведи инструктаж — и в бой.

Затем он попрощался и вышел к машине. Полуторка снова поехала по скользкой дороге...

Мочалов не стал подъезжать близко к своему дому и вышел из машины за целый квартал от него. Хотелось привести в порядок мысли. Петр Петрович еще не решил, рассказывать жене о Юшевичах или нет. Он щадил нервы Татьяны. В последнее время она все чаще, стараясь, чтобы не видел муж, пила валерьянку, глотала таблетки. Пережитые потрясения сказались на ее сердце. Мочалов шел, не торопясь, по улице. Горькие воспоминания о войне снова завладели им. Вспомнилась и Ольга Ильинична Василевская. Их сблизило горе, а счастье Мочалова, встретившего свою семью, разлучило их.

Когда Мочалов вошел во двор, он так и не решил, говорить жене о Юшевичах или нет.

А дома был переполох. Все уже давно ждали отца. Татьяна Андреевна звонила в госпиталь, и ей сказали, что мужа выписали еще в первой половине дня и он уехал на грузовике. Татьяна Андреевна позвонила дежурному по отделению. Тот подтвердил, что Мочалов действительно был в отделении, а затем куда-то уехал.

Увидев Петра, входящего в дом, она позволила детям поздороваться с ним, затем помогла ему снять пальто и, пряча улыбку, сказала:

— А ну, пойдем со мной, объясни мне, где пропадал, почему домой только через полдня после выписки из госпиталя явился? — И повела в соседнюю комнату, закрыла за собой дверь и неожиданно обхватила руками за шею. — Милый, я так соскучилась по тебе! Я так ждала...

Петр, целуя ее, взволнованно думал: «Родная, только ты можешь вот так любить меня всю жизнь! Дарить столько добра, нежности и ласки!» Он обнял ее и тихо сказал:

— Танюша, я тоже очень соскучился по тебе и детям. — Он повернулся к дверям и позвал: — Ну, что вы там шепчетесь? Входите.

Юля и Ваня подошли и обняли отца. Так и стояли они вчетвером, обнявшись, и радость переполняла их сердца.

Затем был вкусный ужин, веселый разговор. Так и не сказал ничего в тот вечер Мочалов жене о Юшевичах.

А назавтра началась операция по задержанию преступников. Ровно в восемь в небольшом кабинете Мочалова собралась вся оперативная группа. Петр Петрович говорил ровным, спокойным голосом:

— Нам с вами сегодня предстоит закончить операцию по задержанию опасной преступной группы. — Он подробно рассказал о замысле преступников, затем поставил задачу перед каждым сотрудником. Совещание продолжалось ровно час. В девять ноль-ноль оперработники вышли из кабинета начальника. Начинался завершающий этап операции.

Сотрудники уголовного розыска в штатском заранее занимали отведенные им позиции.

Мочалов пока оставался в своем кабинете. Он еще и еще раз продумывал каждую деталь, каждую мелочь, ведь на нем, начальнике милиции, взявшем на себя роль руководителя операции, лежала большая ответственность — сохранить жизнь людей, на которых собирались напасть преступники. Дело осложнялось тем, что Корунов знал водителя автобуса, а это значит, что подменить его сотрудником уголовного розыска было невозможно.

Майор, глубоко задумавшись, сидел за столом. Вроде пока все шло хорошо. Он резко поднялся, подошел к сейфу, достал кобуру с ТТ, прицепил ее на ремень брюк и направился к пальто, висевшему у входа. Но тут неожиданно открылась дверь, и в кабинет несмело вошла женщина, а за ней — мужчина. Обоим было лет по тридцать. Они поздоровались, мужчина снял шапку и спросил:

— Это вы товарищ Мочалов?

— Да, но я вынужден извиниться, у меня сегодня неприемный день, и мне необходимо уехать по срочному делу.

— Мы только на минутку, — вступила в разговор женщина. — Мы хотели посмотреть на вас и поблагодарить за ваш благородный поступок. Мы — родители Вити Красовкина, спасая которого, вы рисковали жизнью.

— Вот оно что, — улыбнулся Мочалов, — проходите. Как ваш Витя? Наверняка заболел? Теперь здоров?

Супруги как-то странно переглянулись, и женщина неожиданно заплакала.

Мочалов смутился:

— Ну, что вы! Успокойтесь, — он подошел к столу, налил из графина воды и, протягивая ей стакан, спросил: — Кстати, а как вы меня нашли?

— Вас же обоих доставили на «скорой помощи» в одну больницу, но попасть к вам мы не могли, врачи не пускали. А когда сегодня зашли в госпиталь, нам сказали, что вчера вы выписались. Вот мы и решили сразу же прийти сюда.

Мочалов мельком взглянул на часы. В его распоряжении было еще несколько минут, и он опять спросил:

— Так как же себя чувствует «пловец»?

Женщина чуть слышно прошептала дрожащими губами:

— Вити нет больше... он умер...

Словно тяжелый молот обрушился на голову Петра Петровича. В глазах поплыл туман, и он, нащупав стоявший недалеко стул, медленно опустился на него.

— Как умер? — еще не до конца веря услышанному, спросил он.

Женщина подошла к нему и, наклонившись, поцеловала в щеку:

— Вы сделали все, что могли. Вы не жалели своей жизни ради нашего сына, и не ваша вина, что он умер от переохлаждения. Поверьте, нам очень тяжело. Витя — единственный ребенок. Большое спасибо. Мы зайдем к вам в следующий раз, извините.

Красовкины ушли. А Мочалов сидел и бессмысленно повторял: «Умер... умер... умер...» В эти минуты майор снова увидел себя в воде с мальчиком, среди льдин. И вот на тебе! Он выжил, а мальчика, который еще почти ничего не видел в жизни, уже нет. Может, сделал что не так? Может, надо было еще что-то ему тогда предпринять? Но что еще он мог сделать в то мгновение? Ни одного человека, ни одного дома рядом...

В кабинет заглянул дежурный:

— Товарищ майор, пора! Люди уже в машине.

— Что? Какие люди?

Дежурный, удивленно глядя на начальника, ответил:

— Ваш резерв. Вы же сами сказали, что группа резерва поедет с вами на машине.

— Ах да, извините. Я сейчас иду.

Дежурный вышел, а Мочалов медленно подошел к столу, где стоял стакан воды, который он несколько минут назад протягивал женщине. Взял его и выпил воду.

Похудевшее за время болезни лицо Мочалова еще больше потемнело, глаза были полуприкрыты. Казалось, он вот-вот упадет, но Петр Петрович собрал всю свою волю, чтобы переключиться и думать об операции. «Держись, майор, тебе сейчас предстоит новый бой, и ты обязан быть собранным, ты обязан думать о живых!»

Бой... Сколько их было на фронте... И вот наступил мир, а для него бой продолжается, только теперь незримый бой.

Мочалов неожиданно для себя набрал номер телефона школы, где работала жена. Он редко ей звонил. И когда Татьяна Андреевна ответила, сразу не узнал ее голоса. Зато она узнала его и удивилась.

— Вот здорово! Солнечное затмение случилось, не иначе. Мой муж позвонил.

Петр Петрович смущенно молчал. Он вдруг понял, что не знает, о чем говорить. А Татьяна Андреевна была весела, редкий звонок мужа был для нее приятной неожиданностью.

— Так что же ты молчишь, Петя? Позвонил, а слов для жены не находишь?

— Я просто так позвонил, Танечка. Захотелось услышать твой голос. — Он тут же взял себя в руки и, стараясь быть веселым, добавил: — Вот убедился, что жена на месте, теперь могу дальше работать.

— Ты что, собираешься куда-то идти? — насторожилась Татьяна Андреевна.

Мочалов хотел утаить от нее то, что он действительно должен уйти, но почему-то не сделал этого.

— Да, вот выезжаю со своими хлопцами, один маленький вопрос надо решить.

— Петя, будь осторожен.

— Да что ты, Таня? Все в порядке. До вечера.

Он положил трубку на аппарат и быстро вышел из кабинета. А Татьяна Андреевна все еще стояла, прижимая к груди трубку, и сердце ее тревожно сжималось от неясного предчувствия.

В этот момент Петр Петрович уже сидел в кабине полуторки, которая несла его навстречу опасности.

За несколько кварталов до банка машина свернула в арку и остановилась во дворе строящегося дома. Все соскочили на землю и сразу же начали расходиться. Мочалов вышел на улицу и направился к госбанку. Своих сотрудников он узнал сразу же и, обменявшись с ними короткими взглядами, шел дальше. Вот и банк. Возле него было много людей. Недалеко находилась трамвайная остановка, там тоже стояла толпа. Петр Петрович, не останавливаясь, прошел дальше. Все его сотрудники находились на местах. Теперь оставалось ждать заводского кассира, тогда появятся и преступники. Мочалов повернул обратно и, дойдя до трамвайной остановки, затерялся среди людей. Трамваи ходили нерегулярно, были переполненными. Когда к остановке подходил очередной трамвай, Мочалов вместе со всеми брал его приступом и, если бы внимательный наблюдатель следил за ним, то наверняка посочувствовал бы человеку, который никак не может сесть в вагон.

Но вот напротив входа в банк остановился автобус. Из него вышли женщина и двое мужчин. Это кассир и охрана. Они вошли в здание госбанка. К остановке подошел следующий трамвай, и Мочалов снова вместе с другими бросился на штурм задней площадки вагона. Но через пару минут трамвай, подавая резкие звонки, отошел от остановки, и тут Мочалов увидел, как к автобусу подошел мужчина. Даже на расстоянии майор узнал Корунова, настолько он хорошо помнил его приметы.

Это действительно был Корунов. Он постучал рукой по двери автобуса и, когда она открылась, весело поздоровался:

— Здорово, Петрович! Иду мимо и вижу, что ты сидишь за рулем. Дай, думаю, поговорю со старым знакомым, заодно, может, и подвезет по пути.

Корунов сделал попытку войти в автобус, но водитель попросил:

— Ты извини, Володя, но в автобус нельзя. Дело в том, что я привез кассиршу за деньгами, а с ней начальник охраны, вредный он мужик. Если заметит, что в машине посторонний человек находится, враз скандал устроит, к начальству побежит, жаловаться начнет, что я инструкцию нарушаю.

— А... понимаю, — ответил Корунов и ступил снова на землю, — не будем нарушать инструкцию. Ну, а так мы можем поговорить?

— Так можно, только когда они подойдут, ты уж извиняй, но от автобуса отойди, а то нагоняй мне будет.

Корунов оглянулся: все его дружки были на местах. Он спокойно сказал:

— Хорошо, Петрович, как увижу, что они идут, сразу же отойду. Расскажи, как живешь?

Пока Заварзинов, спокойно и не торопясь, точь-в-точь как учил его Мочалов, рассказывал о своей жизни, оперативники все ближе подходили к преступникам. Новиков и еще один сотрудник должны были обезвредить Корунова. За Арихой следили два других оперативника. Могилу Мочалов поручил задержать старшему оперуполномоченному Пушкареву и молодой сотруднице Плаховой. Прутов занял позицию между остановкой трамвая и автобусом, и чтобы приблизиться к нему, надо было бежать, а это значит — заранее обнаружить себя. Но делать было нечего, и Мочалов тихо приказал стоявшему рядом старшему лейтенанту Мостовичу, чтобы тот был готов помочь своим товарищам, которым поручено задержать Прутова. Мочалов понимал: когда преступники начнут действовать, Прутов наверняка повернется спиной к остановке. Значит, Мостович сможет незаметно приблизиться к нему.

Майор взглянул на часы: до выхода кассира осталась минута. Мочалов не спеша направился к дверям госбанка. Он, конечно, мог остаться и на остановке, но Петр Петрович не позволил себе быть наблюдателем в то время, когда его товарищи, подчиненные, будут вести схватку с преступниками. Мочалов решил, что он, в случае непредвиденных обстоятельств, сможет броситься на помощь к любому своему сотруднику. Не знал Петр Петрович, что на этот раз ему бы лучше стоять в стороне. Подходя к дверям госбанка, он не заметил, как расширились в панике глаза Арихи-Юшевича. Он сразу узнал Мочалова. Из дверей госбанка вышла кассир, а за ней охрана. К кассиру с ножом бросилась Могила, но тут же ее схватили за руки работники милиции. Корунов успел выхватить из-за пазухи пистолет, но двое молодых крепких парней сбили его с ног и отобрали оружие. Прутов тоже успел выхватить пистолет, но Мостович нанес ему мощный удар сзади и свалил на землю. Прутов тут же был обезоружен. А вот с Арихой-Юшевичем случилось непредвиденное. Еще до того, как к нему приблизились оперработники, он, увидев Мочалова, понял все. Неуловимым движением Ариха выхватил из кармана гранату и, выдернув кольцо, поднял ее над головой:

— Не подходите, лягавые, взорву!

Гранату он держал в левой руке, а правой поспешно вытаскивал из кармана пальто пистолет.

Мочалов в этот момент оказался сбоку от него. Не раздумывая он бросился к бандиту, но тот успел уже вытащить пистолет и почти в упор дважды выстрелил в майора. Мочалов, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановился и, заваливаясь на правый бок, начал падать. На мгновение все растерялись. Ариха не мешкая бросился через дорогу.

Купрейчик пришел в себя раньше других. Он громко приказал:

— Задержанных в автобус, связать! Окажите помощь Мочалову! — И сам бросился за Арихой.

Алексей еще не знал, что Ариха и Юшевич — одно и то же лицо. Сейчас впереди него был преступник, которому нельзя дать уйти. Рядом с Купрейчиком оказался Новиков. Ариха завернул за угол, оперативники — за ним. Через несколько десятков метров преступник свернул в арку. Для того чтобы не оказаться расстрелянными в упор, оперативникам пришлось выбежать на середину улицы и, поравнявшись с аркой, убедиться, что Ариха не остановился там, и только тогда вбежать в нее. Купрейчик приказал:

— Ваня, ты беги по улице вдоль дома, не дай ему выскочить со двора, а я за ним.

Новиков побежал по тротуару, а Купрейчик, пробежав арку, выглянул из-за выступа во двор и увидел, как от ближайшего подъезда Ариха метнул гранату. Капитан упал. Грохнул сильный взрыв. Осколки с визгом ударили в противоположную стену. К счастью, граната не долетела до угла арки. Капитан вскочил на ноги и бросился вперед. Но двор был пуст. «В подъезде скрылся!» — понял Алексей и побежал туда.

Сейчас он был уверен, что Ариха вряд ли останется у дверей. Завязывать перестрелку в подъезде — это значит не уйти. Ему надо оторваться от преследователей. Наверняка попытается это сделать, ворвавшись в квартиру на первом этаже, или выпрыгнуть через окно на улицу, или же уйти через чердак. Не задерживаясь, Купрейчик вбежал в подъезд и сразу же услышал топот ног. «Уже где-то к третьему этажу подбегает», — понял Алексей и побежал по лестнице. Этажей было пять. Когда Алексей поднялся на последний, то увидел люк, ведущий на чердак. Не раздумывая капитан полез по металлической лестнице вверх. Он понимал, что стоит Арихе чуть приостановиться, и он в упор выстрелит в Купрейчика. Но перед глазами Алексея стоял падающий Мочалов, и уже никакая сила не могла остановить его. Он на мгновение задержался у последней перекладины лестницы, а затем ловко, по-кошачьи, прыгнул на чердак.

Вдалеке мелькнула фигура Арихи. Купрейчик вскочил на ноги:

— Стой, гадина! Все равно не уйдешь!

В ответ раздался выстрел. Пуля ударилась о балку перекрытия. Алексей побежал. Вскоре показался конец чердака, и капитан увидел, что Ариха вылазит через лаз. Купрейчик как раз пробегал мимо такого же лаза и не раздумывая выскочил на крышу. Она была покрыта снегом. Далеко внизу слышен шум машин, там улица. Они стояли на расстоянии пятнадцати метров и молча смотрели друг на друга. Каждый решал, что ему делать. Ариха понимал, что время играет не на него. В любую минуту число его преследователей может увеличиться, а это значит, что нырять обратно в полутемный чердак нельзя — можно попасть прямо в руки оперативников. Единственный выход: попытаться уйти по крышам, благо, что дома стоят плотно прижавшись друг к другу.

Купрейчик понимал, что если дать Арихе перебраться на крышу соседнего дома, то у него появятся шансы уйти. Алексей не хотел допустить и того, чтобы преступник нырнул обратно на чердак. Там, в полутьме, будет труднее его взять. И он, прицелившись, дважды выстрелил. Пули вспороли снег между Арихой и лазом. Тот спрятался за конус лаза, а это и надо было Купрейчику. Он твердо решил, что если преступник попытается проникнуть снова на чердак, то он откроет прицельный огонь. Ариха принял другое решение. Он, хватаясь руками за соединительные ребра жести, полез вверх. Купрейчик сунул за пазуху пистолет и сделал то же. Он был более ловкий, чем Ариха-Юшевич, и достиг конька крыши раньше. Дунул на застывшие пальцы и вытащил пистолет. Преступнику оставалось до верха еще метра два — два с половиной, и капитан мог уничтожить его с первого же выстрела. Пересиливая себя, Алексей приказал:

— Как только доползешь до верха, бросай оружие, а не то прошью твою башку!

Ариха не отвечал. Он молча добрался до конька, левой рукой ухватился за гребень, а правой достал из-за пазухи пистолет. Купрейчик решил, что тот бросит оружие, находясь под прицелом, но Ариха вскинул его и выстрелил. Пуля впилась в жесть в нескольких сантиметрах от ноги капитана. Алексей понимал, что испытывать судьбу он не имеет права, и прицелился в преступника. В эту секунду никакая сила не смогла бы отвести мушку его пистолета. Купрейчик приготовился вести огонь, как на фронте, стараясь поразить врага наповал. Хлестко ударил выстрел, и Ариха, увлекая за собой груды снега, полетел вниз. Не затормозил его и водосточный желоб, который служил одновременно и ограждением. Через мгновение тело преступника скрылось из глаз. Алексей начал осторожно спускаться.

Через несколько минут он был уже во дворе. Недалеко от последнего подъезда лежал труп бандита. Около него стояли оперативники. Алексей не стал подходить к ним и громко спросил у подбегавшего к нему Мостовича:

— Что с Петром Петровичем? Жив?

Мостович опустил глаза:

— Он убит, Леша!..