Забавы Амура

10

«Так, — размышляла по дороге к дому Голицына Любава. — Так. Ничего не понятно… На что это намекала тетушка? Что за покровители, что за успехи при дворе? Какие вообще у меня могут быть успехи при дворе?»

От этой мысли девушка чуть не рассмеялась.

«Ну положим, буду я фрейлиной. Хотя это само по себе странно. И кто же из всех господ позаботился оказать мне такую честь? Ах, принцесса Анна Леопольдовна… Хотелось бы мне посмотреть на вас. Я слышала о вас так много, но никто, или почти никто, не говорит о вас доброе. Все вас упрекают, никто не любит… Право, ежели бы обо мне все были такого мнения, то я предпочла бы оставаться где-нибудь на германской родине, нежели отправилась бы к Российскому престолу. Право, даже страшно делается когда подумаешь, как тут могут поступить с неугодным человеком, даже будь он правителем…»

Но что же могла поделать сия принцесса, волею судеб вовлеченная в круговорот Фортуны? Ведь была она русской царской крови, и крови той было в ней ничуть не меньше, нежели в тетке ее, цесаревне Елизавете. Анна Леопольдовна, дочь родной сестры ныне покойной императрицы Анны Иоанновны, и родная внучка царя Иоанна, брата Петра Великого. А ведь цари Иоанн и Петр суть сыновья одного отца, царя Алексея Тишайшего. А Иоанн к тому же и старший сын, а следовательно, за ним первенство. И вот теперь, когда, казалось, первенство то взяло верх, никто тем не был доволен. Никому не блазила [6] родная внучка царя Иоанна. Все лишь помнили, что она — Мекленбургская принцесса да муж ее — немец Брауншвейгской фамилии. То ли дело прекрасная Елизавета! И уж никто не помнил, что мать ее была немка, да роду самого захудалого и происхождения смутного. Все лишь помнили, что отец ее — император Петр Великий, да и мать была ее императрицею… А уж сама Елизавета! Сколь прекрасна, сколь умна! Всем люба…

Жаль, да что же поделаешь. Коль родился с венцом на голове, то нести тебе его всю жизнь. И ежели нету в тебе силы повернуть колесо Фортуны так, как тебе надобно, то берегись и терпи…

Графиня Болховская велела Любаве ждать терпеливо и пока не показываться в ее доме. Траур накладывал определенные обязательства. Графиня целыми днями пропадала во дворце, отдавая свой последний долг почившей императрице. Любава же, как и прочие горожане, в трауре продолжала вести обычную жизнь.

Теперь частыми сделались исчезновения Князя Голицына и Ивана Боратынского. Где они были? Куда ходили? И ведь не спросишь… Любава же будто замерла в ожидании. Она лишь чувствовала, что скоро многое изменится, как то чувствовали и другие.

Возмущению народному не было предела, когда прозналось, что регентом ныне станет герцог Бирон. Повсюду шептались:

— Еще двадцать лет без малого быть нам под пятою у немца… Как же такое допустили?

Девушка только удивлялась: тетка ее восхищалась Бироном и уповала на него, прочие же герцога ненавидели! Не слышала она в городе ничего, что совпадало бы с мнением графини. Любава думала, что, быть может, при дворе все думают так же, как и Агния Петровна. Но сие было неверно. И при дворе Бирона не то чтобы не любили, но едва терпели, хотя виду не показывали. Та протекция, которую герцог (а это был именно он) составил Любаве, ничего о том не знавшей, сослужила ей дурную службу. Конечно, принцесса Анна Леопольдовна согласилась взять новую фрейлину, но уже заранее возненавидела ее, подозревая, в ней новую Биронову шпионку, приставленную к ее семейству. Знала бы о том Любава! Но, к счастью, многое проходит незамеченным для человека, иначе жить бы стало вовсе невозможно.

И теперь, когда принцесса Анна вдруг оказалась отстраненной от управления страной, когда всякая надежда на свободу, казалось, была утрачена вовсе, и предстояли мрачные и еще более тяжелые годы, как и минувшее десятилетие, при дворе зрел заговор. Нет, никогда не решилась бы принцесса Анна, по крайней слабости своей, на действия супротив герцога Бирона. Но близ нее были люди, которые поняли, что вот наступает момент, когда все можно перевернуть по-своему. Как когда-то безродный властелин Меншиков возвел на престол в обход всяческого закона императрицу Екатерину, столь же безродную, как и он. Как когда-то сама императрица Анна Иоанновна взошла на престол волею самих дворян (как же после возроптали сии своевольцы!). Так и теперь наступал момент, когда можно было все повернуть как надобно.

Но, как и прежде, дворяне не поладили и разделились. Часть, впрочем большая, стояла на стороне цесаревны Елизаветы. Другая часть — на стороне принцессы Анны. Известно, что Анною легко будет управлять, а это было мечтой многих — встать позади престола и делать те дела, что будут им выгодны. Елизавета же была не такова, оттого вот уже много лет иные ее боялись и не допускали до престола.

Голицын и Боратынский принадлежали к сторонникам Елизаветы. Им, как и другим их соратникам, казалось, что с нею вернутся прежние времена ее отца, когда труд и честь были не пустым звуком и когда о каждом судили по его заслугам, а не по связям да деньгам.

Настало теперь время открыть план, в котором участвовали наши заговорщики. Перво-наперво, о том твердили все, надобно было избавиться от Бирона. И вот Боратынский-то и участвовал в том тайном сговоре против герцога, который готовили люди не простые. Все первые вельможи двора — противники Бироновы. Миних, Остерман, прочие иные, коих почитал он ежели не за друзей, то за союзников.

Боратынский должен был в решительный день присоединиться к заговорщикам для ареста герцога. Но герцог был еще в силе, много было вокруг него соглядатаев и шпионов. Одна лишь неосторожность — и человек гибнул.

Подозрительность герцога пределов не знала, посему он никогда не выпускал из виду и тех, кто когда-то сумел от него скрыться, будучи заподозрен в действиях против него. Боратынский был как раз из таких людей. Он уже участвовал в заговоре, но счастливая судьба позволила ему исчезнуть от глаз ищеек герцога Бирона. Из его сообщников никто его не выдал и одно лишь легкое подозрение коснулось его имени. И поскольку он уехал из столицы, и уехал далеко — преследовать его не стали. То происшествие на постоялом дворе, которому была свидетельницей Любава, было совершенною случайностью. Но случайностью, имевшей последствия. Офицеры, повздорившие с ним, донесли на него. В Тайной канцелярии, куда пришел донос, о Боратынском вспомнили. Молодой человек даже не подозревал, какую бурю он вызвал своим появлением в столице, какой опасности себя подверг. Он был упоен планами, ожиданиями… Наконец, он был влюблен и оттого беспечен.

Иван размышлял не только о делах своих товарищей-заговорщиков. Одной его мыслью, временами становившейся чуть не самой главной, была такая: как дать понять Любаве, что он проник в ее тайну? Он мучился, не находя никакого решения сего вопроса. Он бы уж давно и попросту все ей рассказал, но думал, что это может вооружить девушку против него. Как он узнал? Отчего следил за нею? Почему не открылся сразу? И вот еще: он точно знал, что влюблен, но вот она… Не ошибается ли его сердце, подозревая в ней ответное чувство? Хорошо, ежели он прав, а ежели нет? Ах, кабы знать, не стал бы он медлить.

Но скоро, скоро все решится для него. Боратынский и не подозревал, как скоро все решится! И каким ужасным образом…

— Ты совершенно точно уверен, что наш молодой приятель ни в чем не замешан? — Голицын внимательно смотрел на Ивана.

— Совершенно. А что? Ты опять полон подозрений? — беспечно ответил приятелю Боратынский.

— Нынче я узнал новость. Помнится, ты говорил, что графиня обещала какую-то протекцию своему племяннику, то есть нашему Александру, так?

— Так.

— А откуда у прелестной дамы связи?

— Ну не томи… Что ты узнал?

— Терпение, мой друг, терпение. — Василий уселся в кресле поудобнее.

— Так что?

— А то, что графиня Болховская Агния Петровна имеет очень большого покровителя. Она не лгала, говоря, что герцог Бирон благоволит к ней. Ведь она его шпионка…

— Что? — подскочил Иван.

— А возможно, что и не только шпионка, но и…

— Договаривай.

— И его любовница, — докончил князь. — Посему не дурно было бы узнать, что за протекцию она составила Александру. То есть какого рода услуги он должен оказывать и кому…

— Услуги? — повторил Иван. — Да нет, быть того не может. — От сей мысли Боратынский отмахнулся, как от совершенно невозможной. — То, что графиня Биронова шпионка вовсе не означает, что все, кто находятся с ней рядом, промышляют тем же.

— Может, и так, но осторожность, мой друг… — протянул Голицын.

— Но что знает Александр? — как бы сам у себя спросил Иван. — Мы же ничем с ним не делились.

— Ровным счетом ничего он не знает, — ответил князь. — Более того, я уверен, что он вовсе не следил за нами, но…

— Но что?

— Но, сам того не ведая, он мог передавать то, что видел, чему был невольным свидетелям. А те, кто по-настоящему заинтересованы, могли делать из того выводы и о многом догадаться.

— Василий, перестань. Ну о чем тут можно догадаться? И потом, если что-то и случится, то в том ничьей вины не будет. Ты же знаешь, — Иван помолчал, — ты знаешь, что у меня были неприятности и раньше.

— Да, я это помню.

— Я рискую сам, без чужой помощи.

— Я говорил, — вскочил князь, — что нам не стоило тебя впутывать теперь во все это. По старой памяти Тайной канцелярии ты можешь и погибнуть и…

— Ну что же ты замолчал? — тихо произнес Боратынский. — Ты хотел сказать, что я не только сам погибну, но и увлеку за собой других? Так вот, этого не будет.

— Я никогда не сомневался в твоей твердости. — Голицын посмотрел на друга. — Но стоило ли тебе так рисковать собой?

— Стоило.

— Ежели ты не сомневаешься…

— Нет, не сомневаюсь!

Поговорив еще немного, приятели разошлись. Но Иван никак не мог выпустить из головы их разговора. Известие о графине ошарашило его, он просто не подал виду князю. Болховская — шпионка. И чья? Самого герцога Курляндского Бирона… Сомнения, сомнения охватили его! Любую душу могут они разъесть, эти коварные сомнения…

Она… Любава… Он в мыслях своих ее иначе и не называл. Неужели и она была в сговоре со своей теткой? Но нет, сего быть не может! Никогда и ни в чем не проявляла она любопытства, и все ее поведение, вся манера свидетельствовали о ее чистоте и честности во всем. Да, она обманывала, выдавала себя за совсем другого человека, и как ловко! Никогда он не догадался бы, что перед ним не юноша, а девушка, когда бы собственными глазами в том не убедился. Но это был не тот злой обман, что губит человека и губит того, кто уверовал в него. Но это был легкий, забавный, машкерадный обман! Обман любви, обман Амура. То была игра Эротова!

Нет, не верит он и никогда не поверит. Он видел лицо ее, видел взгляд — наивный и прелестный. И там, в том доме ее тетки — полном сплетен и злоречия, чего только он не услышал о ней, но он не усомнился в том, что все то была ложь. Стоило лишь единожды взглянуть на нее, на Любаву, и всякий бы понял ее душу, не способную на предательство.

Иван был близок уже к тому, чтобы открыться ей. Каждый день, каждая минута делали его чувства все сильнее.

В один из дней Боратынский, расхаживая по комнате, окончательно решился переговорить с девушкой откровенно. Признаться ей в том, что он знает ее тайну и что любит ее.

«Это сказать важнее всего. Это первое, что я должен сказать», — размышлял Иван.

Внизу послышался какой-то шум. Боратынскому показалось, что он слышит голос Федора и другие незнакомые ему голоса. На лестнице послышались шаги, дверь в его комнату отворилась…

— Вы арестованы, господин Боратынский!

К Ивану подбежали два солдата, живо ухватили его за руки. Их возглавлял капитан, который с легкой усмешкой взирал на происходящее.

— Вашу шпагу, — произнес он.

— Велите отпустить мне руки, — спокойно ответил Боратынский. — Иначе я не смогу выполнить вашей просьбы.

— Просьбы? — капитан едва не рассмеялся. — Это приказ, сударь. К тому же зачем отпускать вам руки? Вам их надобно связать как можно крепче. А шпагу у вас отберут солдаты!

Иван было дернулся, но ему быстро скрутили руки за спиной. Один из солдат вынул шпагу у него из ножен и передал ее капитану.

— Что же вы так? — с усмешкой произнес Боратынский. — Шпагу я бы мог и сам вам отдать… Незачем было пачкать ее об руки холопов, — в эти слова он вложил столько презрения, сколько мог найти в эту минуту.

— Что же, — капитан мрачно посмотрел на него, — по-вашему, может, и я холоп? — спросил он с угрозой.

Боратынский ничего не ответил, только прямо посмотрел ему в глаза.

— Все понятно, — заключил капитан. — Ведите его! — приказал он солдатам.

Боратынский было пошел, но потом остановился и вновь дернул туго связанные руки. Как хотелось теперь вырваться, бежать! Как близко было исполнение всех его дел, и что теперь будет? Он не боялся, нет. Но быть уведенным теперь, без свидетелей, никому не сказав ни слова… Конечно, прислуга все расскажет и князю и… и ей…

Иван вскинул голову. В проеме двери маячил Федор, сжимавший и разжимавший свои огромные кулачищи. И солдаты, и сам капитан поглядывали на него с опаскою, но Федор не двигался с места, а потому и они не предпринимали против него никаких действий.

«Скажу хоть ему», — мелькнуло в голове у Ивана.

Проходя мимо кузнеца, Боратынский замедлил шаг и, едва заметно склонив к нему голову, шепнул:

— Барышне своей скажи о том, что тут случилось… И непременно! — Иван внимательно смотрел на кузнеца.

— Кому? — опешил Федор.

— Барышне… — улыбнулся Иван. — Ведь она — барышня?

— Ну хватит тут! — Капитан толкнул Боратынского в спину. — Ступай!

Ничего не подозревавшая Любава, вернувшись от тетки, встретила в доме только хмурого Федора.

— Где же все? — беспечно поинтересовалась она. — Где князь, где господин Боратынский?

— Господина Боратынского надысь арестовали, — вымолвил Федор, — а господин князь отправились его вызволять. Да только как же его вызволишь, когда арестовала его сама Тайная канцелярия?

— Что? — Любава побледнела. — Что? Ну-ка, повтори!

— Да что же повторять? Али вы не поняли чего? — Федор посмотрел на хозяйку. — Да, и вот еще что… Господин Боратынский сказали перед уходом так: барышне, мол, Федор своей скажи о том, что тут случилось… Вы слышите? Барышне! Откуда это он все прознал? — Кузнец пытливо уставился на Любаву. — Или вы ему сами открылись?

Любава без сил опустилась на стул.

— Ничего я не открылась… — пробормотала она, не соображая совершенно ничего. — Он сам догадался… Но… Но как? — вскочила она. — Отчего? Почему его арестовали? Что он сделал?

— Вот уж этого я не знаю, — ответствовал Федор.

— Но как он узнал обо мне? — Девушка прижала ладони к щекам. — А впрочем, разве теперь это важно? Надобно теперь все разузнать, вызволять его надобно!

— Да как вызволишь. — В комнату вошел князь Василий. — Ничего неизвестно… Впрочем, причину ареста я и так знаю…

— Что за причина?

Голицын внимательно посмотрел на нее:

— Заговор.

— Заговор? — изумилась Любава. — Какой заговор?

— Неужели вы ничего не знаете? И ничего так и не поняли? — с изумлением посмотрел на нее князь.

Нет, она ничего не поняла. Все была занята развлечениями всякими, да еще… Да еще влюблена она была, вот и все! Куда уж тут заговоры различать?

Влюблена! Боже! Он погиб, погиб!.. Только тут Любава в полной мере осознала свои чувства, только теперь поняла, как дорог ей Иван Боратынский!

Она отвернулась от князя, чтобы он не видел ее лицо, прошлась по комнате…

«Что я могу сделать? — вертелось у нее в голове. — Разве, тетушка? Ее связи? Но как?.. Надо ехать к ней, и срочно!»

Голицын же тем временем продолжал говорить:

— Заговор против герцога, против его светлости. Он ведь всех сторожится, — криво усмехнулся князь, — чует, что дни его не вечны… Опасается, собака… Да Иван и раньше против него виноват был…

— Что? — перебила его Любава, только что принявшая решение и наконец осознавшая, что ей говорит князь. — Как это понять?

— Да просто. Только вам я ничего не скажу, — прибавил князь Василий.

— Это почему?

— Потому что вы — племянник графини Болховской. — Голицын, конечно, не догадывался о том, кто перед ним, он все так же считал, что девушка — юный недоросль Александр Николаевич.

— И что с того? — изумленно переспросила Любава.

— Да то, что тетушка ваша — наипервейшая шпионка у Бирона. И не она ли виновата в том, что Иван нынче в застенке. И не вы ли виноваты в этом? — князь Василий поднял на нее глаза.

Любава, не дрогнув, ответила на этот пристальный взгляд.

— Что же, — усмехнувшись, сказала она немного погодя. — К тетке я теперь и поеду.

— Вот как? — Голицын вскинул голову.

— Да. Ежели кто мне нынче и поможет, то это только она.

— Чем же она поможет вам? Окончательно погубить Ивана?

— Нет, — ответила Любава. — Она поможет мне его спасти.

— Но как? — крикнул князь Василий. — Как поможет? Бирон никогда не помилует того, кто шел против него!

— Посмотрим, — ответила Любава. — Но я спасу его во что бы то ни стало. Или погибну вместе с ним, — прибавила девушка.

— Что вам далась его жизнь?

— Вы не поймете… — ответила она. — Прощайте!

С этими словами Любава выбежала прочь.

Никак не хотел догадываться князь, что молодой человек, говоривший с ним только что, есть самая настоящая девица, которая отправится спасать человека, в которого успела влюбиться без памяти.

Как спасать? Любава уже придумала, что сделает, но говорить она об этом никакому князю Василию не станет!

— Что это с нею? — Голицын оборотился к Федору.

— Да уж известное дело — что… — ответил кузнец. — Пойду-ка и я, а то не ровен час…

И Федор, не торопясь, вышел вслед за хозяйкой.