Забавы Герберта Адлера

Часть 5 По ту сторону страсти

Нередко можно услышать, что страсть – явление таинственное и неуправляемое. Кого-то пытаются приворожить, кого-то отвадить, но настоящая страсть неизменно находит свои, особые русла и не подчиняется ни мистике, ни науке. Она то рвется к облакам своими пенными потоками, цунами, галактическими волнами, а то иссыхает, исчерпываясь до безвозвратности, короче говоря, ведет себя, как и следует вести себя такой тонкой субстанции, ютящейся в складках любви. Имя этой субстанции – тихая домашняя привязанность, ласковая ненаскучивающая любовь, теплое соприкосновение ладоней, терпкое желание продолжить ненавязчивую жизнь в следующих, пока туманных, но уже милых сердцу поколениях губ и бровей, родных взглядов и суеверий жестов…

Поиск формулы любви всегда отдавал пошлятинкой, присущей истинной алхимии нравов. До недавнего времени Герберт соглашался с этим, но, наблюдая за своими перевоплощениями, пришел к мысли, что не все так сложно, как о том витийствует молва, и упрямые назойливые сказания, скорее, отражают не невозможность привязать одну душу к другой, а глупость и грубое непонимание того, кто пытается оседлать таинство нежной страсти. Конечно, такое точное попадание могло получиться с одним из тысячи, может, даже с одним из миллиона. Но ведь не ждали, не сидели сложа руки мама и папа… Не утруждали барышню унизительным поиском, слезами по ночам, переживаниями низкими и одинокими, а просто удачно подобрали родственную душу и затем мягко познакомили молодых людей…

– Так не бывает! – заорет тысячеголосый хор вечно присутствующих у нас за спинами скептиков. Может быть, они правы. Может быть, так не бывает. Но кажется, что это возможно, что печать судьбы не окончательна, что можно отклонить нож гильотины одиночества, спасти невинную шею, спрятать наивную голову, уберечь себя от прописанной современным миром пошлости отношений и краткости и своевольности нынешнего счастья.

Альберт прибыл в тот же вечер. Он был смущен, постоянно краснел и тем самым внес какое-то беспокойство, странное волнение… Адлеры потчевали его пирожками и пытались вести себя как можно более естественно и непринужденно. Постепенно гость успокоился, его взволнованная говорливость сменилась размеренной беседой, и все как-то встало на свои места, и Герберту, который презирал условности, уже казалось, что он давно и очень хорошо знает этого молодого человека. Атмосферу немного испортили родители Энжелы, которые надулись от важности, словно купечество перед работником. Делали язвительные замечания и вообще вели себя так, что Герберту несколько раз хотелось отвести их в сторону и шепнуть на ухо, что хватит, мол, рисоваться и ломать из себя черт те что. Однако сдержался. Наконец «купечество» отбыло восвояси.

Было поздно. Взволнованная Энжела тоже уехала к себе домой, а гостя уложили спать.

На следующий день поднялись рано.

– Не вникая в суть своего предназначения, по-моему, невозможно стать вполне счастливым, – говорил Герберт, присоединившись к завтраку и отдав дань приличествующим в постиндустриальном обществе обсуждениям все той же доисторической погоды.

Альберт снова немного смутился, но поддержал этот непростой затейливый разговор.

– Трудно думать о высшем предназначении, когда не знаешь, что будешь завтра кушать…

– Согласен, да и не только я согласен. В этом и заключается суть знаменитой пирамиды потребностей человека. Но прежде всего необходимо осознание, что сытость и удовлетворенность низменными радостями – это еще не все, это еще не окончательная составляющая счастья.

– Кто же спорит…

– Я имею в виду, что посадить дерево, построить дом, родить сына – это еще не все. Рано или поздно возникнет упрямая неудовлетворенность…

– Ну, и это немало! И этого достичь не так уж просто. Вот вы, как видно, вполне преуспели, и даже, вероятно, уже достигли высших ступеней. И мой отец тоже, ведь он ученый…

– Даже занятия наукой – это еще не все, это лишь потребность удовлетворить любопытство, если, конечно, наука не стала данью карьеризму, а следовательно, и простым удовлетворением базисных потребностей.

Альберт молчал. Его лицо выражало тихую покорность, прикрывающую несогласие.

– Я понимаю, что вам, возможно, еще рано об этом думать, или, во всяком случае, вам кажется, что подобные раздумья преждевременны. Если бы меня, когда я был в вашем возрасте, спросили о моем высшем, значительном, безусловном предназначении, я послал бы вопрошателя подальше. Но на то и существует возможность диалога между поколениями, пресловутые отцы и дети…

– Ну да… – неловко захихикал гость.

– Так вот, – продолжил Герберт, не обращая внимания и улыбнувшись скорее механически, чем для поддержки неестественной шутливости собеседника, – я именно предполагаю, что среди людей даже нашего круга – людей мыслящих или, по крайней мере, претендующих таковыми быть, давно не принято вести серьезные разговоры. Да и было ли принято? Разве что в романах встретишь такие диалоги, а наяву все больше безмозглое тарахтенье, соскальзывающее с серьезных тем на пустые подробности…

– Нет, что вы, что вы… мне безмерно интересно то, что вы говорите, – испугался Альберт.

Юноша не знал, как себя вести. Растерянность и чувство сюрреальности происходящего, некая схожесть с фарсом мучили его, оставляли несвободным, заставляли выскальзывать из серьезности темы, но собеседник крепко держал нить разговора в своих руках. Конечно, если бы Герберт мог видеть себя со стороны, от его внимательного взгляда не ускользнула бы комичность положения, но ему нужно было высказать свои взгляды, и он, преодолевая неудобство, продолжал вещать…

– Да, да, именно в романах… – повторил Адлер и подумал, что хорошо бы написать обо всем этом роман, который переплетался бы с реальностью настолько, что переход из мира образов в мир нормальных физических дыханий был бы практически неощутим, незаметен ни читателю, ни героям, ни тем более автору, который сам стал неотъемлемой частью и персонажем своего романа.

– Ну, в основном романы занимаются описаниями…

– И это устарело, – сразу возразил Герберт. – С развитием кинематографа, телевидения все это стало излишним…

– Так уж и излишним?

– Это не только мое мнение. Вот и Фаулз…

– Не читал…

– Ну, тот, который написал роман «Волхв», хотя это не имеет значения, не в «Волхве» дело…

– Извините, не читал…

– Так вот, у него есть книга «Червоточины», точнее, «Кротовые норы»… Смешно… «Кротовые норы»… Какой нелепый перевод английского слова «wormholes», означающего на языке физиков ходы сквозь пространственно-временной континуум, то есть смычки между удаленными точками времен и пространств… Так о чем это я?

– Вы говорили о новшествах в написании романов.

– Спасибо! Вам удается следить за моей мыслью! – бестактно отметил Герберт, но Альберт не подал вида и продолжал слушать с видимым напряженным вниманием.

– Так этот волхв, то есть не волхв, а как его…

– Фаулз?

– Да, он… Он пишет, что теперь романы с видеорядом писать скучно.

– Ну, смотря как писать!

– Да, об этом речи нет, конечно, я… ну, пусть не я, пусть кто-нибудь другой легко сможет описать и гору дерьма в таких словах, что это останется в мировой литературе неизменным и восхваляемым шедевром. Речь не о том. Просто зачем тратить свой талант на простое описание предметов, когда можно погрузиться в ту глубину характеров и мыслей, которую пока никак не изобразишь на экране? Вот в чем призвание нового романа! И для меня это не просто рассуждения, досужие и малозначимые, не ведущие ни к каким выводам. Для меня это – прямая инициатива действия…

– Вы писатель?

– В какой-то мере… Вот как описать наш с вами разговор? Углубиться в нудное перечисление предметов, наполняющих пространство этой кухни? Позволить себе пространное отступление в область истории построения этого дома? Описать ваш и мой голоса, поразглагольствовать о вашей одежде… – взгляд Герберта скользнул по выцветшей футболке Альберта и остановился на нашивке орла, крылья которого отделились от поверхности ткани и казались приклеенными… «Трудно найти более нелепую футболку, – подумал Герберт. – Молодежь совершенно сошла с ума». Альберт, похоже, прочел мысли строгого собеседника и твердо решил больше никогда не надевать на себя это убожество. «Только чистая рубашка, и никаких футболок с кепками», – решил он сквозь незаметно подступающее раздражение. Герберт почувствовал настроение Альберта и промолвил растерянно и неохотно:

– Простите за менторский тон…

– О нет, что вы, мне очень интересно и важно все, что вы говорите…

– …или описать самую суть наших отношений – не запротоколированный диалог, а именно суть, их философию, их драму, если хотите…

– Надеюсь, до драмы не дойдет, – снова попытался отшутиться молодой человек, но осекся, поймав немигающий взгляд собеседника. Адлер думал совсем не об этом. Ему казалось занимательным, что если он возьмется написать обо всем этом роман, то получается, что он, сам герой этого романа, обсуждает с другим героем, как ему описать их разговор…

Наконец проснулась Энжела, и разговор прекратился сам собой. Больше всего Адлеров обрадовала перемена, произошедшая в дочери. Вместо хмурой сонливости и вечного раздражения лицо ее светилось весельем и безоблачным счастьем. Она внезапно начала резвиться и играть, как в детстве, затевая шуточные бои с Джейком, который был рад такому преображению сестры.

Адлеры отпустили молодых людей гулять, и те вернулись в конце дня вполне довольные друг другом и жизнью.

Сидя у камина, Герберт то ли в шутку, то ли всерьез предложил Альберту жениться на Энжеле в ответ на невинную фразу, брошенную юношей:

– Не хочу учиться, а хочу жениться…

– Ну, так и женись! – весело подбодрил Герберт. Энжела в смущении поднялась с кресла, но когда повернулась к Герберту лицом, тот тихо спросил ее:

– Хочешь замуж?

Она лихорадочно, но так, чтобы никто, кроме Герберта, этого не заметил, закивала головой. Он преодолел изумление произошедшей с его дочерью переменой и продолжил в том же полушутливом, полусерьезном тоне:

– Ну вот, невеста согласна. Дело за женихом. Мать, неси образа!

Все смутились; Альберт попытался ретироваться из комнаты, но Герберт догнал его и, чтобы снять напряжение, стал рассказывать о том, как в детстве заявлял матери, что собирается жениться минимум десять раз, для того чтобы на каждой свадьбе вдоволь есть свой любимый салат «оливье», и что Альберту и Энжеле нужно непременно сыграть свадьбу, чтобы был повод снова сделать этот салат… Однако напряжение не спадало, и вскоре все разошлись кто куда…

– Неужели я открыл формулу любви? – бормотал Герберт, ложась спать. Эльза, довольная, но взволнованная, сказала:

– Опять ты гонишь лошадей.

– Но тебе он нравится?

– Да…

– Так чего же терять время… Ты видишь, как она преобразилась?

– Спугнешь…

– Ну, ты бы пошла за него?

– Да…

Герберта объяла волна ревности… Он отмахнулся от этого чувства рукой и отшутился.

– Я бы тоже на нем женился… Не забывай, ведь он влюбился именно в меня…

Адлеру в эту ночь не спалось. Не то чтобы он переживал… Просто его мучила изжога, напоминающая скуку. Он спустился вниз, попил воды…

– Как чудно… Неужели в этом и заключается формула любви?.. Образ миловидной девушки в сочетании с рассудительностью зрелого мужчины…

Наконец Альберт уехал, трогательно простившись с Энжелой, и на следующий же день с девушкой опять произошла разительная перемена: от счастья не осталось ни следа… Герберт и Эльза были ошеломлены. Попытки выяснить, что произошло, не увенчались успехом.

– Не иначе твои старики ей что-нибудь нашептали, – бурчал Герберт. Эльза тоже подозревала недоброе. Улучшив момент, они насели на дочь, и та неохотно призналась, что да, бабушка сказала ей, что она цены себе не знает, бросается на первого встречного, который, кроме корыстных намерений, никаких чувств к ней не испытывает.

– И ты поверила этой чуши? – взревел Герберт.

– Наверное… – честно призналась девушка.

– Я ведь предупреждал тебя, что твои бабушка и дедушка всюду несут с собой разрушение. Как ты можешь их слушать? Им дай волю, они бы и меня прогнали, оставив маму с детьми на руках…

– Но ведь действительно… Может быть, он вовсе ничего ко мне и не испытывает, кроме этих крамольных…

– Корыстных?

– Ну да, крахмальных намерений…

– Твоя мать подозревала меня в этих «крахмальных» намерениях всю жизнь… Да, наверное, и сейчас подозревает…

Эльза смешно замотала головой, возражая.

– Нет, теперь уже не подозреваю… А раньше и правда думала, что все, что ему от меня надо, – это то самое…

– И это при том, что папа посвятил тебе более двухсот стихов?

– Ну, что поделаешь… Подозрения трудно унять… – вздохнула Эльза.

– Вот видишь… – хмыкнул Герберт. – Тут уж, как ни крути, подозрения снять трудно… Ты по нему скучаешь?

– Да.

– А почему не звонишь?

– Не знаю.

– Из-за того, что сказала тебе бабушка?

– Наверное…

– Иди, позвони ему. Это все глупости. Он наверняка ждет…

– Да. Он уже звонил несколько раз, но я сказала, что мне некогда разговаривать.

– Ух уж мне эти вредители, – взвился Герберт. – Тоже мне, купечество доморощенное! Ну не нравится вам что-то, поговорите с нами, зачем же исподтишка гадить?

– Знаешь, дочка, ты больше не ходи к ним завтракать, – сказала Эльза. – Не нужно это тебе.

– Но мне их жалко…

– А себя тебе не жалко? Они мне все уши прожужжали, что твой папа хочет меня на автомашину променять…

– На что? На что променять?

– На то… на автомашину… Ты даже не подозреваешь, до каких глубин идиотизма могут дойти их подозрения. Мне тоже их жалко, но во всем нужно знать меру. Нельзя человека сразу очернять, он еще не сделал ничего, не сказал, не совершил дурного поступка… Он заслужил презумпцию чистоты помыслов… Нельзя же в каждом видеть подонка… Нельзя… – разволновалась Эльза.

– Хорошо, мама, я больше не буду ходить к ним завтракать…

– Да и не нужно тебе этого, так и располнеть недолго на их кашах, а ты и вовсе впадаешь в детство, когда общаешься с ними. Ты к этому очень склонна… Любишь чувствовать себя маленькой… – продолжала Эльза.

– Я не маленькая. Я вожу машину, – проворчала Энжела то ли в шутку, то ли всерьез.

После телефонного разговора с Альбертом девушка снова пришла в веселое расположение духа.

– Он пригласил меня в гости, – растерянно и в то же время игриво сказала она.

– Но он же живет в другом городе… Километрах в трехстах… – заволновался Герберт.

– Пусть съездит, – твердо сказала Эльза, и все удивились, потому что именно она обычно боялась отпускать дочь в междугородние поездки, особенно в темное время суток.

– А давайте поедем все вместе… Ну, конечно, купечество оставим дома, раз оно у нас такое умное… – предложил Герберт. – Снимем гостиницу на выходные. Почему бы и нет?

На том и порешили.

Гостиница оказалась средней руки, да и городок был весьма затрапезный, хотя и университетский. Герберт весь день читал, лежа в прокуренном номере, пока Энжела с Альбертом катались по реке на каноэ и гуляли в ботаническом саду. Эльза скучала и тоскливо глядела в окно, выходящее на гаражи, на нелепо подвешенный над ними молодой месяц.

Вечером все собрались в ресторане. Было видно, что отношения у молодых стали ближе.

После ужина Альберт, улучшив минуту, заговорил с Гербертом о своих делах, и тот охотно поддержал разговор.

– Мне кажется, у тебя невроз, – заявил Герберт, медленно выпуская дым сквозь замкнутые зубы, отчего казалось, что он улыбается.

– Возможно… – согласился Альберт.

– Во-первых, ты не можешь освободиться от своей травмы, что тебя завербовали разведчиком, заставляли допрашивать людей… Поэтому ты со всеми этой историей и делишься, хочешь найти себе оправдание, поддержку…

Герберт всегда резал правду-матку собеседнику в глаза. Таким образом он провоцировал его показать себя, спорить, злиться или соглашаться. А сейчас на дипломатию и вовсе времени не было: нужно было в считанные минуты понять, что Альберт за человек.

– Во-вторых, твои родители создали в тебе комплекс неполноценности, который ты пытаешься преодолеть, доказывая им, что непременно станешь их опорой в старости…

– Возможно… – снова согласился Альберт.

– Ну а в-третьих, ты замученный трудоголик…

– Это точно!

Мужчины продолжали курить, увлеченно разговаривая и не замечая ничего вокруг. Вдруг раздался удар легкого тела о машину и душераздирающий крик Эльзы.

– Энжела!!!

Герберт втянул голову в шею. Он застыл, ужас охватил его… Неужели?!. Альберт стремительно бросился к выходу, а Герберт никак не мог заставить себя оглянуться, чтобы взглянуть на дорогу и увидеть… Оказалось, Энжела просто поскользнулась и упала между автомобилем и поребриком, но в эту долю секунды, когда Адлеру казалось, что ее сбила машина, он пережил подлейшую тоску вперемешку с великим ужасом… Дитя-то мы и проглядели… Обо всем договорились, упыри…

Энжела расшиблась не на шутку. У нее было несколько ссадин и синяков, но, к счастью, ехать в больницу не было необходимости. При детальном рассмотрении происшествия оказалось, что все семейство страшно взволновалось, когда Герберт и Альберт уединились для беседы. Вдобавок Джейк потерялся в темноте, и Энжела бросилась к машине, проверить, не там ли брат. Тут-то она и поскользнулась. Джейк, действительно сидевший в автомобиле, принял вину на себя и дулся остаток вечера.

Герберт попытался продолжить прерванную беседу, но Альберт предложил Энжеле прогуляться, и остальные путешественники покорно вернулись в гостиницу.

Назавтра выяснилось, что Энжела вернулась только в пять утра. После долгой мучительной пытки: «Ну, как?» она залилась краской и сказала, потупив очи: «Целовались».

Потом по секрету призналась матери, что Альберт ей нравится, но влечения к нему она пока не испытывает, ну, такого влечения, какое она испытывала к Стюарду… Эльза была вне себя, но не подала вида. Еще она выведала, что Альберт мило и доходчиво объяснился Энжеле в любви, на что та сказала лишь, что он ей нравится.

– Я понимаю, что есть ребята моложе и привлекательнее меня, а главное, успешнее и состоятельнее…

– Для меня это не важно. Я сама могу себя обеспечить, – отвечала Энжела.

– Ну а что же тебе нравится во мне?

– Твоя душа… – отвечала она.

Наутро Герберт устроил все так, чтобы иметь возможность обстоятельно поговорить с глазу на глаз с Альбертом. Он использовал удачную вилку, доканывая оппонента его же оружием.

– Ты не хочешь смешивать личное с деловым? – начал он утреннюю беседу.

– Это так, – взволновано ответил парень.

– Но настаивая на этом, ты оказываешься в таком положении, что никто, даже ты сам, не сможешь разобраться, искренни ли твои чувства к Энжеле, или ты испытываешь их потому, что тебе это выгодно.

– Да…

– Следовательно, необходимо действительно разделить личное с деловым. Я возьму тебя на работу, и это позволит тебе закрепиться в стране и избавит от необходимости ухаживать за Энжелой. В таком случае ваши отношения будут развиваться естественно… Энжеле нужны любовь, внимание, нежность…

– Я никогда не встречал таких родителей… Уж не вы ли выставили ее фотографию в Интернет? – пошутил Альберт.

– Я, – сухо ответил Герберт. – Точнее, Эльза. Альберт затих и, казалось, больше не мог выдавить из себя ни слова.

– А ты вообще помалкивай, Штирлиц, – в свою очередь грубо пошутил Герберт.

– А я молчу… – протяжно промолвил ухажер. Было видно, что он в шоке, и не знает, радоваться ли ему невинности дочери, или поражаться козням родителей. Он не посмел спросить, кто же в таком случае переписывался с ним, Энжела или ее родители…

– Давай вернемся к делу, – сухо предложил Герберт.

Они подробно обсудили детали, и Альберт сказал, что заедет в церковь помолиться, покаяться и поблагодарить Бога…

Потом они вышли покурить, и к ним присоединилась Энжела. Прощаясь, Альберт пожал Герберту руку.

– Спасибо вам… Спасибо вам, что доставили сюда Энжелу… – нескладно начал он.

– Товар доставлен! – весело объявила Энжела, не очень понимая двойной смысл своей шутки.

Но когда они отошли в сторону попрощаться, Герберт, с умилением наблюдая нежность и осторожность, с которой Альберт поцеловал его дочь, подумал, что его забавные заботы были не напрасны…

По возвращении Адлер усадил родителей Эльзы на кухне и провел вразумительную политинформацию, все подробно разъяснив «купечеству». Путем долгих проб и ошибок он установил, что с людьми лучше разговаривать, чем держать их в неведении, иначе они неизбежно начинают подпольничать. Закончив, он подвел итог:

– Итак, я предложил Альберту разделить личное с деловым, а там посмотрим. Да, он находится в стране по студенческой визе. Она заканчивается через пару недель. Он собирается продлить визу еще на полгода. Известно,

что он подумывал о фиктивном браке с какой-нибудь местной жительницей, хотя, надо отдать ему должное, отзывался о подобных замыслах с отвращением. Конечно, ясно, что ему было бы очень выгодно жениться на Энжеле и таким образом получить западное гражданство. Однако я верю, что выгода не исключает возможности и сонаправленности с ней чисто человеческих чувств, например любви, привязанности, верности… Так что если начальный интерес у нашего претендента, возможно, и был корыстным, то в недалеком будущем чувства вполне могут начать превалировать. Кроме того, нужно отдать ему должное: с самого начала он отмечал неудобство своего положения, и, скорее, мы навязались к нему, чем он просил нас о чем-либо…

– А по-человечески нельзя? Нельзя дать Энжеле право самой найти себе молодого человека без таких проблем?

– А без проблем не бывает, да и никогда и не было. Ведь прежде тоже зачастую женились на приданом. И родители суетились, стараясь для своего чада подходящую партию либо из своего круга подыскать, либо женились на богатстве, либо на бесприданной юной красоте, как в чеховской «Анне на шее»… В сегодняшней жизни ведь ничего не изменилось: барышни-бесприданницы хотят найти принца или на худой конец обеспеченного, бедные юноши – богатую невесту, а обеспеченные ищут молодость и красоту… И женятся, и живут, и многие даже вполне счастливы…

– Ну, это все понятно… Чай, не вчера на свет родились… Но он-то ведь, кажется, ко всему еще и шпион, – заявила теща.

– Утверждает, что бывший шпион, а теперь с этим завязал…

– Бывших шпионов не бывает… – с кривой улыбкой добавил тесть.

– Ну, вы же бывший танкист. Вот вы в каком звании?

– Старшой я… только я ж в запасе… – смутился тесть.

– Ну, вот, товарищ старший лейтенант. А Альберт – тоже то ли старший лейтенант, а может, уже и капитан разведки в запасе.

– Знаем мы их «запас»…

– Ну, что ж, в таком случае, мы последний раз послужим отечеству. Что же, России теперь сидеть впотьмах и не знать, что в мире делается? Шпионы – ведь это глаза и уши нашей родины! – ответил Герберт, сделав вид, что ничуть не шутит, и «купечество» сникло и больше эту тему не поднимало.

…Адлеры вернулись из поездки совершенно отстраненными и расслабленными. В понедельник Энжела соблаговолила явиться в офис к полудню, и обнаружила там своего неудавшегося ухажера Эдди, которого в конце прошлой недели Адлер спровадил на такси домой, в город, где проживали его родители. Предполагалось, что он будет продолжать работать, но оттуда, из дома. И все это потому, что Эдди чрезвычайно раздражал Энжелу… Он, видите ли, посмел ее возжелать, а получив отказ, спутался с сотрудницей боливийкой, которая была старше его лет на двадцать, и вот теперь приехал ее навестить.

Энжела вдруг прониклась морализмом и по телефону пожаловалась Герберту. Тот принял новость о приезде Эдди спокойно. Во-первых, сотрудники не были его крепостными крестьянами, чтобы он мог вмешиваться в их личную жизнь, да и вообще, детские сопли Энжелы о морали трудно было воспринимать серьезно. В ответ Энжела фыркнула и отправилась с Эльзой проводить время за маникюрами-педикюрами… Неудивительно, что дела в этот день пошли вкривь и вкось.

Эдди же к вечеру вернулся домой и выполнил свою работу, так что у Герберта не могло быть к нему претензий.

Бездумное состояние Энжелы тут же отразилось на деле. Результаты резко ухудшились. Герберт терпел, но через некоторое время пришел в привычное состояние злобы, переходящей в ярость. Необходимость все время поддерживать бизнес, постоянное чувство аврала измотали его нервы, и он, как затравленный хищник, вяло огрызался и повторял: «В гробу я все это видел!»

Вечером того же дня Энжела явилась к родителям и снова начала жаловаться на Эдди и его аморальную связь. Ей очень хотелось как-нибудь досадить своему экс-ухажеру, и даже, если получится, заставить Герберта уволить его.

– Ты понимаешь, что мы пригласили его, точно так же познакомившись по Интернету? Ввели человека в заблуждение, он ведь думал, что ты к нему испытываешь чувства! Потом ты ему морочила голову, приглашала к себе, ходила с ним по барам. Любой нормальный мужчина начал бы приставать… Чего ты от него хочешь? Что он тебе такого сделал?

Энжела внезапно принялась рыдать… Герберт удивился. Наконец после долгих уговоров Энжела смело посмотрела заплаканными глазами Герберту в лицо и промолвила:

– Хочешь знать, что он мне сделал? Хорошо, я тебе скажу! Однажды вечером, когда мы засиделись у меня и выпили немного пива, я оставила его ночевать на диване, а утром он приплелся ко мне в постель…

– И?..

– Что и?.. Ничего! Я его прогнала! Это возмутительно!

– И он ушел?

– Ну да!

– Тебе повезло! Эдди – парень здоровый… Мог и не уйти!

– Что же он, совсем…

– Ну, отчего же… С ним-то как раз все в порядке. Если ты не собираешься переспать с молодым человеком, не следует приглашать его к себе вечером и распивать с ним пиво, и уж тем более оставлять его ночевать на диване… Он же все это воспринял как руководство к действию! Мог бы случайно и изнасиловать… Ну, чисто в порыве страсти, принимая твои крики за особую форму игры или кокетства! И ты, кстати, ничего не доказала бы.

– Почему?

– Да потому, что ты сама его пригласила и оставила ночевать!

Энжела продолжала плакать.

– Ну, хорошо, Эдди – мужлан. А с Альбертом ты собираешься повторить все то же самое?

– Альберт очень милый и хороший человек. Только…

– Только что?

– Я не испытываю к нему физического влечения…

– А к кому же ты его испытываешь? – в ужасе спросила присоединившаяся к разговору Эльза, предчувствуя ответ.

– К Стюарду? – серея от злости, произнес Герберт.

Энжела кивнула, давясь слезами.

– Ну так и возвращайся к нему! Что же ты морочишь всем голову?

– Я не хочу к нему возвращаться…

– Так чего же ты хочешь?

– Не знаю. Простите меня… – пуще прежнего заплакала Энжела.

– Эти твои «не знаю» и «простите» мы слышим постоянно. Почему ты не желаешь разобраться в себе? Мы снова наобещали молодому человеку бог знает что, пригласили к нам, завязали деловые отношения… – Герберт просто кипел. – Нет, это не мы манипулируем людьми, это ты манипулируешь нами и многими, многими другими… Посмотри, сколько голов полетело вокруг тебя? С Анной наметился конфликт именно тогда, когда ты пришла в бизнес. Я не хочу сказать, что Анна была хороша, но как-то мы уживались с ней несколько лет… Стюарда ты втоптала в дерьмо, Эдди требуешь уволить за аморальное поведение, тогда как его премировать надо! И все из-за чего? Из-за того, что ты не можешь разобраться в себе? В своих влечениях?.. Что же нам, беседы на сексопатологические темы с тобой проводить?

Тут вступила Эльза.

– Зачем ты унижаешь себя и нас настолько, что мы должны вести беседы на такие темы и в таком тоне?

– А что я могу сделать?

– Научиться разбираться в своих чувствах… Чем тебе не нравится Альберт? В нем есть какая-нибудь черта или вообще что-нибудь, что тебя отталкивает?

– Нет.

– Он сказал тебе что-то неприятное?

– Нет… Он даже объяснился мне в любви… Довольно мило… В общем, очень мило.

– А ты?

– А что я?

– Что ты ему ответила?

– А я должна была что-то ответить?

– Ну, он разве не спрашивал, как ты к нему относишься…

– Да, он спросил… И я сказала, что он мне нравится.

– И он поверил?

– Нет… Он спросил, что именно мне в нем нравится…

– И?..

– Я ответила… Душа.

– Тогда в чем же дело?

– Я боюсь, что потом окажется, что у него есть такие черты…

– Вот когда окажется, тогда и будешь переживать! – внезапно закричала Эльза. – Как тебя Стюард, этот упырь со стеклянными глазами, приворожил!

Энжела рыдала не останавливаясь, и Герберту стало ее жалко.

– Перестань плакать. В конце концов, ты – нормальная барышня. Вам и не следует испытывать чрезмерное влечение к первому встречному, которого ты знаешь только два дня… Нужно дать время… Хотя, конечно, положение, в которое ты нас ставишь, приятным не назовешь…

На том в тот вечер и покончили. Герберт и Эльза не спали всю ночь, а на следующий день все началось снова. Дела в конторе пошли еще хуже. Энжела словно абсолютно отупела, и Герберту пришлось принимать срочные меры, которые уже не могли изменить положение. Бизнес Адлеров зависел от каждого дня, и пара неудачных недель могла привести к полному разорению с увольнением работников, точнее работниц, которые все, как одна, были матери-одиночки с двумя-тремя детьми.

В дополнение ко всему позвонил Альберт, который, путаясь и долго извиняясь, объяснил Герберту, что может приехать только на несколько недель, а там посмотрим, и так далее…

Вечером Энжелу снова вызвали на разговор. На этот раз инициативу взяла Эльза.

– Если ты не наладишь отношений с этим молодым человеком, мы больше не будем тебе никого искать… Заметь, это ты нас просила, а не мы тебе навязывали свою помощь! Мне, сорокалетней женщине в положении, не очень приятно флиртовать ночами с молодыми мальчиками по Интернету, когда рядышком лежит ревнивый муж… Да и отцу тоже не очень интересно выступать в роли невинной девушки… Он, руководитель международного бизнеса, сидит по ночам и переписывается за тебя… А после этого ты нам сообщаешь, что избранник всем хорош, но он не подходит, потому что вдруг он окажется плохим! Никто никогда не делал своей дочери того, что мы с отцом делаем! Сами отвезли тебя к нему. Ты провела незабываемые романтические выходные, в то время как я с пузом проделала несколько сотен километров только для того, чтобы просидеть два дня в душном номере для курящих, потому что мы сорвались в поездку в последний момент и все остальные номера оказались заняты… Более того, Альберт даже объяснился тебе в любви, на что ты промычала что-то невразумительное… Итак, если у тебя из этого ничего не выйдет, милая моя, я подселю к тебе дедушку и бабушку, нечего тебе королевой в двухэтажных хоромах проживать… Вот и водись со стариками, раз ты больше ни на что не способна. Я все сказала.

Энжела снова плакала. Эльза ушла наверх. У нее начались схваткообразные боли в животе, и ей пришлось принять ванну, чтобы расслабиться.

– Так я с тобой рожу до срока, – пробормотала она, уходя.

Герберт остался с Энжелой и говорил еще что-то раздраженное. Та плакала.

Пытаясь ее успокоить, он стал рассказывать о том, как сам был влюблен в ее мать, тогда еще молоденькую девчонку, и как чуть не потерял ее из-за того, что все никак не мог решить, то ли это самое надежное и единственное чувство, которое на всю жизнь, ради которого можно преодолевать войны и расстояния, ради которого следует заставить вертеться вселенную вокруг, поставить ее с ног на голову, чтобы только не дать этому чувству раствориться в прах?

– Так ли уж важно быть осмотрительной и в конце концов остаться одной или в окружении подонков, которыми полнится наш город?.. Ни одной полной семьи! Все разведенные! Неужели каждое поколение должно повторять одни и те же ошибки? А если бы Альберт предложил тебе руку и сердце завтра, что бы ты ответила?

– Я бы согласилась…

– Но спать с ним не стала бы, потому что у тебя нет влечения…

– Стала бы… Со временем…

– Ну, и на том слава Богу. Вообще нынче мое положение – самое неестественное за всю мою жизнь… Склонять дочь к сожительству с малознакомым человеком…

– Ты – хороший…

– Может быть, тебе стоит послать нас всех к чертовой матери, взбунтоваться? Сказать: не лезьте в мою личную жизнь?

– Хорошо. Я взбунтовываюсь. Папа, не лезь в мою личную жизнь.

– Поздно…

– Я и сама знаю, что поздно…