Заблудившийся во сне

Палата номер шесть

Из распасовочной мы не стали подниматься, но направились по другому коридору. Здесь тоже были палаты, как наверху; но, в отличие от тех, это были наши, рабочие палаты, и каждая из них оснащалась оборудованием, какое, пожалуй, привело бы в недоумение любого врача – будь он терапевтом, хирургом или психиатром, все равно. Палаты обозначались номерами. Борич открыл шестую, как это и предполагалось.

– Вот твоя, – сказал он. – Милости просим к родным клистирам.

Осмотром палаты я остался доволен, и в первую очередь кроватью: не так-то просто даже для безмысленной плоти – лежать целыми сутками, а порой и неделями напролет, обходясь без пролежней и всего, связанного с подобным режимом. Тут неприятности такого рода мне не грозили. Теперь, с возведением в ранг дрим-драйвера, эти хоромы становились вообще моими персональными, и даже если бы я ушел, предположим, в отпуск, уложить тут кого-нибудь другого можно было бы только с моего разрешения; иначе я развел бы высокую волну, а что это такое – всем в Институте известно. Мне чуждо всепрощение, как черта характера или идеология.

Я оглядел питательные устройства – единственное из всего здешнего оборудования, что было изготовлено на Земле, мало того – именно в России. Они были старого типа, но к ним и раньше никаких претензий не возникало. Так что можно будет спать спокойно. Хотя в палате не было ни одного окна, что неудивительно для подземелья, воздух был чистым, душистым; он показался мне чуть прохладным – но спать лучше именно в прохладном воздухе.

– О'кей, – сказал я. – Можно считать, что клиентура удовлетворена.

– Приятно слышать, – откликнулся Борич. – Тогда переодевайся. Время здесь, в ПМ, дорого, что ты должен был уяснить, если внимательно вслушивался в откровения нашего гран-шефа.

Просто удивительно, как Борич любил – и умел – говорить банальности. Однако к этой его манере я давно привык, и она меня больше не раздражала. Тем более сейчас, когда я пребывал в отличном настроении, которое возникает перед уходом в Пространство Сна, хотя и не каждый раз, но только в случаях, когда не оставляешь за собою в мире яви никаких неприятностей, вроде невыключенного кофейника дома или незавершенной дискуссии с начальством. Своеобразная эйфория возникала от предчувствия той легкости движений, отсутствия собственной массы и ощущения почти всемогущества в распоряжении временем и пространством, которые свойственны каждому профессионалу в ПС.

Я подошел к стенному шкафу, отворил дверцу. Как следовало ожидать, здесь было два комплекта: обыкновенная больничная пижама и халат – на случай, если придется возникать наверху, в легальной клинике, ну вот как мне сейчас, чтобы позвонить по неконтролируемому телефону. Второй комплект – то, в чем мне предстояло работать, то есть спать – был внеземного происхождения, и не я один затруднился бы определить генезис материала, из которого эту одежку где-то сшили – хотя, разумеется, она не была именно сшита. Однако сюда уже подложили и мою собственную пижаму, домашнюю, которую я вытащил из своей походной сумки: даже на природе, в машине или палатке, я пользовался ею, а отправляясь на операцию, тоже предпочитал засыпать в своей, хотя вряд ли она была лучше прочих.

Я быстро переоблачился в официальный комплект, открыл другой шкафчик и разместил там одежду, в которой пришел.

– Готов.

– Тогда возлегай.

– Ничуть не бывало. Я же говорил! Мне нужен телефон с минимальной вероятностью прослушивания. Вынь да положь!

– Тебе действительно так уж необходимо позвонить?

Мне действительно было необходимо. Взрослый человек, близкий тебе, самый близкий, сумеет, успокаивая себя, найти не одно объяснение твоему внезапному исчезновению на пару-тройку дней; но не десятилетний ребенок, девочка, которой в жизни я был нужен, надеюсь, не менее, чем она мне – один свет в окне, как говорят в России, хотя жили мы и не вместе. И сейчас я должен был спокойно объяснить ей, что возникла срочная необходимость выехать ненадолго, но достаточно далеко – скажем, на Крайний Север, где с телефонами затруднительно, так что я вряд ли смогу позвонить оттуда, и мое молчание вовсе не должно ее беспокоить: если задержусь – буду передавать приветы через других людей… Причем изложить все это так, чтобы она поверила. Детей всегда трудно обманывать – не потому, что они чувствуют ложь острее, чем взрослые, но по той причине, что внутри себя приходится преодолевать более высокий порог.

– Да, – заверил я Борича. – Совершенно необходимо.

На крылечке родном

Вот в таком духе я и начал разговор с дочкой, когда поднялся в лифте наверх и, как штатный больной, пропутешествовал по коридору, пересек вестибюль и вышел из главного подъезда к автомату, который, к счастью, оказался незанятым: по режиму верхней клиники сейчас было время обхода, так что все любители разговоров находились в палатах. Дочка оказалась дома, и я сказал ей все, что следовало, и выслушал почти все возражения несогласия и все претензии, какие всякий раз возникали у нее в подобных случаях. На этот раз главным было обвинение в том, что я опять не беру ее с собой – хотя сколько раз уже обещал.

– Знаешь, – сказал я ей, – там сейчас очень уж холодно. Ну такая холодина! Там даже ходить приходится, сжавшись в комочек, чтобы терять поменьше тепла – иначе можно на ходу замерзнуть. Я-то так умею, а вот ты…

– Как это – в комочек? – немедленно заинтересовалась она.

– А вот так! – И хотя она совершенно никак не могла увидеть меня по телефону, я – чтобы с большей достоверностью описать это состояние – и на самом деле съежился, присел, насколько позволяла длина телефонного шнура.

Однако объяснить до конца мне не удалось. Потому что одновременно с моим телодвижением послышался негромкий щелчок – и разговор прервался, телефон онемел, и это странным образом совпало с появлением в середине аппарата, висевшего на стене на уровне моей головы, аккуратной круглой дырочки. Происхождение ее не вызвало у меня и тени сомнения: приходилось не раз встречаться с такими вещами, только до сих пор это происходило в ПС, а наяву, в ПМ, привелось столкнуться с таким явлением впервые: здесь в меня раньше не стреляли.

Однако опыт остается опытом, где бы он ни был приобретен. И я, не дожидаясь второго действия, выпустил трубку и продолжил медленное оседание на холодный бетон крыльца. Трубка раскачивалась на бронированном шнуре, ударяясь о стену. Дверь клиники распахнулась, тут же вылетел Борич и подхватил меня, не позволяя растянуться на твердой сырой поверхности.

– Ты… что с тобой?

– Ничего, – сказал я быстро и тихо, и тут же громко застонал. Потом так же напряженно продолжил: – Тащи меня внутрь, быстро! Я по меньшей мере ранен, понятно? К сведению стрелка…

Борич так и сделал – ему достаточно было бросить беглый взгляд на аппарат, опыта у него тоже хватило бы на троих. Он приподнял меня и потащил, как бы усевшись на меня верхом – мои ноги вяло волочились по крыльцу, – собственной спиной он закрывал мою голову от возможного повторного выстрела. Выстрела, однако, не последовало – вероятно, меня не обязательно следовало убить, достаточно было всерьез вывести из строя, помешать выходу в ПС. Так размышлял я, уткнувшись носом в пряжку пояса Борича. Значит, все-таки решили перехватить еще тут. Да это и проще, чем там – для людей, не имеющих высшей дрим-квалификации. Любопытно, это стоит учесть…

Борич втащил меня в безлюдный сейчас вестибюль. Но это помещение могло просматриваться снаружи – в случае, если стрелок (а он мог находиться только на больничной территории) пошел на дополнительный риск и задержался, чтобы убедиться в выполнении работы. Так что Боричу пришлось бы потеть еще с минуту, тащить меня, пока мы не оказались бы в коридоре, – если бы тут же, как бы случайно, не возникли мои старые приятели: Лазарь Тимофеевич и Васятка, на этот раз без смирительного наряда. К счастью, посторонних свидетелей происшествия не было, а выстрел даже я едва расслышал, оружие, надо полагать, было из новинок современного арсенала. Добры молодцы привычно подхватили меня и помчались легкой медицинской рысью.

В коридоре я наконец встал на ноги.

– Очень интересно, а? – сказал я просто так, чтобы немного снять напряжение.

Борич нащупал мой пульс. И кивнул санитарам, давая понять, что их миссия выполнена успешно.

– Ничего, в норме. Как тебе удалось увернуться? Заметил его?

– Нет. Скорее сработало подсознание. Откровенно говоря, ничего подобного я не ждал. Хотя предчувствия такого рода возникали.

– Да, нечто новое. Пошли срочно докладывать. Скорее всего Консилиум захочет переиграть всю схему.

– Я почти уверен.

Переговаривались мы уже на ходу – быстро шли, почти бежали к сестринскому посту.

Сестры на месте не оказалось. Это часто бывает в больницах. Но лифт принадлежал нашей, подземной системе и был всегда в готовности. Чем мы и не замедлили воспользоваться.

Твое дело – слушать

Мы еще не успели добраться до Консилиума, как там уже стало известно о случившемся – в этом не было ничего удивительного: крыльцо просматривалось ТВ-камерой с поста защиты. Так что томиться до приема не потребовалось: нас с нетерпением ждали.

– Значит, так, – проронил Тигр Подземелья (видимо, они успели уже накоротке обсудить положение): – Ты выведен из строя. И, что еще важнее, находишься у кого-то на заметке. О чем это свидетельствует?

Он назидательно поднял палец, и я понял, что сейчас последует очередная лекция, неизбежная, как гром после молнии.

– Свидетельствует о том, – заявил Тигр, рубя воздух резкими ударами пальца в такт словам, – что дело действительно непростое. Кто-то со стороны не только интересуется нашими действиями, но и пытается предвосхитить их. Вывод: генерал прав, и некто серьезно заинтересован в исчезновении Груздя и в том, чтобы помешать нам найти и вернуть его. Второй вывод: ты, Остров, им известен, ты засвечен и, естественно, не можешь идти на операцию. Тем более что ты, как я уже сказал, самое малое – серьезно ранен.

– Мне казалось, – возразил я, не сдержавшись, – что у нас не военная игра, где человеку заявляют: «Ты убит до самого отбоя». Я в полном порядке, и…

Он поднял руку, прерывая мой монолог.

– Потерпи. Вовсе не плохо, что так получилось. И не только потому, что дает нам представление о серьезности намерений противника. Сейчас они дали нам возможность сделать еще один финт. И мы его сделаем. Ты выбыл, следовательно – поскольку всем ясно, что отказаться от операции мы не можем – вместо тебя пойдет другой человек. А мы все – включая тебя – внимательно смотрим: что будет с ним происходить в ПС? Вероятно, к нему применят те средства, которые попытались бы применить и к тебе. А его задача будет – поводить их за нос, составить ложное представление о тех действиях, которые мы намерены совершать, и увести их по возможности дальше от той тропы, по которой ты потом двинешься. Нет, прошу не прерывать. Твое дело сейчас – слушать. Пока они там будут играть в свои игры, мы зашлем тебя – но совершенно в другие параметры, через иные миниконы. Так что, хотя тебе оттуда и труднее будет добираться до нужных целей, зато ты получишь свободу действий – пока они не раскусят нашего замысла или пока ты где-нибудь там не засветишься снова. Во всяком случае, это даст тебе преимущество неожиданности. Сейчас, как ты понимаешь, тебя ждут. Именно там, куда, по оперативной логике, мы должны тебя забросить: на тропе, по которой отправился и сам Груздь. Они ее не знают, но полагают, что его подсознание в нашем распоряжении, и поэтому его пути нам известны. Они будут ждать любого, кого мы пошлем, – предположительно тебя – близ твоего домашнего круга, и, перехватив там, попытаются сесть тебе на пятки. Значит, кто-то должен пойти вместо тебя, повертеться у них на глазах там, где начал бы дорогу ты, а затем – увести их в другую сторону, тогда и настанет твой черед. Что, у тебя сохранились возражения?

– Одно осталось, – сказал я. – Если мы пошлем туда живцом кого-то несерьезного, кому такое задание не по плечу – а они, надо полагать, знают наших людей, раз уж им известно обо мне, – противник сразу сообразит, что мы хотим их провести. Идти должен серьезный дример. Такой, чтобы они поверили. И чтобы он действительно смог заставить их побегать впустую. Кого вы наметили?

Я знал, что особого выбора у нас, к сожалению, не было: задача попала в ранг высшей категории сложности. И, согласно заданию, нельзя было попросить исполнителя в каком-нибудь другом бюро. Хотя…

– В этом ты прав, – согласился Тигр. – Мы бы послали Сизого, но в ПС уже известно, что первым номером он не ходок. А наши… гм… оппоненты – сто к одному – ориентируются в ПС вполне успешно. Так что Сизый останется вторым. А пойдет Борич.

– Я готов, – произнес Борич быстро.

– Погодите. А как с моим каналом?

– На твоем канале буду я, – ответил Корявый Дуб. – Тебя устраивает такая кандидатура?

– Вполне, – откликнулся я совершенно искренне.

– Итак: Борич – в шестую, Остров продолжает по старой схеме: знакомится с материалами. Боричу это не нужно, поскольку на самом деле он розыска вести не будет.

– Ну это еще как сказать, – обиделся Борич. – Может быть, мне как раз будет легче – потому, что меня они не ждут.

– Остров, ты все уяснил? – спросил Тигр, сделав вид, что реплика Борича прошла мимо его ушей. – Кстати, мы отправим Борича из шестой. Неизвестно, насколько хорошо они информированы о нашей кухне; если достаточно глубоко, то занятая им твоя палата станет лишним свидетельством того, что ты от операции отпал совершенно.

– Вас понял, – сказал я. – Только пусть Борич отдаст из шестой мою пижаму. Терпеть не могу, когда мои шмотки надевают посторонние лица.

– Даже по решению суда не стал бы, – заявил Борич надменно.

– На этом все, – завершил Тигр. – Или есть еще какие-то соображения?

– Не знаю, соображения это или сомнения, – проговорил Висячий Замок, – но что-то подобное у меня возникло. Эта история с выстрелом кажется мне какой-то несерьезной. Мы хотим сыграть игру – но не начали ли они подавать первыми? Хотелось бы подумать.

– Стреляли не холостыми, – сказал Тигр. – Значит, независимо от их замыслов, наша реакция будет восприниматься, как естественная, мало того – как единственно возможная.

«Ладно, – подумал я, – пусть философствуют. У них еще есть время для этого, а у меня – нет. Потому что уже сейчас за операцию отвечаю я. В первую очередь – я».

(Так у нас принято. С мгновения, когда определен основной исполнитель и принята схема, операцию ведет исполнитель и он же отвечает за нее.)

У меня оставалось ровно столько времени, чтобы просмотреть материалы, связанные с похищенным, а до того – выяснить, какой образ действий спланировали для меня компьютерщики с Большой Извилины. И столько же времени требовалось Боричу, чтобы подготовиться к неожиданному выходу.

К неожиданному? Наверное, это не совсем точно сказано. К непредусмотренному – да, так. Но неожиданностей для нас быть не должно.

Зачем составляются планы

В Большой Извилине властвовал обычный полусонный режим. Программисты, которых я про себя называл верблюдами за их отрешенно-пренебрежительное отношение ко всему остальному миру, торчали на своих местах и ничего вроде бы не делали; только на мониторах было движение, следовательно – жизнь.

Я прошел к третьему пульту. Это с него шли команды по разработке предварительных планов по снопространственным операциям. Именно предварительных – потому что настоящий, реализуемый план возникал всегда уже там, на месте, и зависел не столько от наших намерений, сколько от количества и качества непредсказуемых коррективов, которые Пространство Сна неизменно вносило в наши разработки.

Я вгляделся. На пятидесятидюймовом мониторе высвечивалось, как всегда, нечто, называемое нами «кипящий суп»: возникали, словно всплывая снизу, и в следующую секунду гасли или вновь тонули в месиве, в мгновенно закручивавшихся завихрениях, какие-то сложные кривые черт-те какого порядка, торы, эллипсоиды, вообще всякая стереометрия на любой вкус; от такого обилия любой дизайнер пришел бы в тихий восторг, для нас же это были всего лишь помехи. Никто не думал, конечно, что Большая Извилина (так именовался этот аппарат на институтском жаргоне) когда-нибудь окажется способной выдать что-то, похожее на реальную картину происходящего в какой-то точке ПС, где в этот миг не было ни одного дримера, с чьего спящего тела мы могли бы тут снимать сигналы подкорки: техника не изобрела еще преобразователей, которые смогли бы как-то соотносить слабенькие электромагнитные приборы, какими пользуются в мире яви, с тем непредставимым по мощности полем Духа, которое и образует само Пространство Сна со всем, в него входящим и в нем происходящим, и – в качестве, так сказать, отходов творчества – с нашим Производным Миром и всеми другими такими же мирами. Увидеть что-либо, реально происходящее в ПС, было и пока остается столь же затруднительным, как поймать изображение, зашифрованное в сигналах телецентра, при помощи натянутого на подрамник холста. Но программа давала машине возможность хотя бы приблизительно оценить порядок сложности сиюминутной обстановки в тех областях ПС, куда мы уже спроворились забросить маячки – предоставленные нам тем же далеким и неназываемым источником, который снабжал Систему всей серьезной техникой (с нашей точки зрения, это были сплошные черные ящики). Только в эти области нам и полагалось выходить: там мы могли рассчитывать на более или менее устойчивую связь с Явью, а в случае необходимости – и на срочную эвакуацию. Казалось бы, пустяковое дело, если вся эвакуация заключается лишь в том, чтобы разбудить спящего. В быту это и на самом деле не весьма сложно; но когда вы ушли за пределы непроизвольного сна, это оказывается порой очень и очень замысловатой задачей, в некоторых случаях вообще невыполнимой. Как вот, например, сейчас: хотя данных у меня не было никаких, но интуиция подсказывала, что работать придется совсем не в тех макроконах, где нам был обеспечен и стол, и дом, а сверх того – четкая связь и безопасность.

Я с минуту полюбовался на адское варево, потом уселся и кивнул оператору:

– Давай, авгур. Время жмет.

Оператор, по прозвищу Микрософт (именно так, а не Майкрософт; возможно, поименовали его так за малый рост), изобразил на лице невыносимое страдание: ему предстояло перевести понятия, подсказанные великой компьютерной логикой, на примитивный язык человеческих слов, только и доступный недоразвитым индивидуумам вроде меня. Однако в конце концов именно за это ему и платили деньги; он вздохнул и покорился.

– Ну, смотри. Тут, как ты видишь, твой семейный круг. – Он ткнул лучиком световой указки в правый верхний угол экрана. – С него и начнется, как полагается. Теперь – внимание. Вот векторы Д и М (повинуясь ему, стрелочки возникли и затрепетали зелеными хвостиками) – они в ближайшие часы явного времени вроде бы безопасны. Твой первый этап – добраться до малого континуального узелка, то есть, казалось бы, по вектору Ф; но этого нельзя, он, как видишь, сейчас слишком близок к крутящим силам. Так что пойдешь в обход. Вот это (на экране возникло несколько тонких плавных кривых, от края и до края, каждая пересекалась с двумя другими, образуя криволинейные треугольники) – два района неопределенности первого порядка, а тут, поближе к центру, – неопределенность второго. Тебе их никак не миновать, но проходить надо впритирку к границам, иначе – да ты сам понимаешь. Вероятность достижения Узла при допустимом уровне осложнений первого класса – ноль шесть, второго – ноль восемь. Вот эти направления (он широко провел указкой, отсекая чуть ли не две трети обозримого пространства) для тебя совершенно закрыты. Если возникнут разовые течения и тебя начнет сносить к ним – рекомендуем срочную эвакуацию. Вот так вот. – Микрософт помолчал. – Ну, ничего более определенного я, пожалуй, сказать не смогу. Хотя вот еще: наиболее вероятные темпоральные совмещения – с шестнадцатым-семнадцатым веками, дальше – неопределенное прошлое из разряда предпрошедших и какой-то язык из будущего – тоже, к сожалению, не очень определенного. А здесь (он махнул указкой по самому левому краю дисплея) предполагается некое сгущение Сил. Тут конкретности еще меньше. Жаль, конечно, но…

(Словно бы то, что он говорил до сих пор, страдало определенностью и конкретностью!)

– Ну допустим, – сказал я. – Но это все пока, по сути, – высокая теория. А мне хотелось бы чего-нибудь съедобного. Что дали карты сравнений? Возникло ли нечто, что можно было бы интерпретировать, как результат пребывания там Груздя? Или кого-то, имеющего к нему отношение?

По выражению лица Микрософта можно было заподозрить, что он только что сжевал на голодный желудок целую дюжину лимонов.

– Вопрос на засыпку, – констатировал он безрадостно. – Ручаться ни за что не могу. Но вот в двух местах (он показал) имеется не след, но как бы проекция следа – из высшего уровня. Но в эти уровни надо еще попасть, верно?

– Ты меня вдохновил, – сообщил я ему не очень радостным тоном. – Скажи, а общий уровень устойчивости?

Он пожевал губами:

– Н-ну… Пополам, скажем так.

– А теперь и вовсе осчастливил. Ладно, распечатай мне эти твои рецепты – зайду с ними в ближайшую аптеку, может, там разберут, что к чему…

Микрософт не обиделся. В конце концов, он понимал, как, впрочем, и каждый в нашем хозяйстве, что моя работа не сахар, скорее что-то вроде хины. Вы поймете это, если представите себе, что каждый раз, ложась спать, снова прощаетесь с миром яви, потому что никто не дает гарантий, что вы сюда вернетесь. Умирать хорошо один раз, но когда это становится сериалом, то смотреть его надоедает очень быстро.

Можно, конечно, с этой работы уйти. Ко всем чертям. Силком удерживать никто не станет. После каждого серьезного выхода даешь себе страшную клятву (как многие женщины, едва успев разродиться): да чтобы я еще хоть раз!.. Но как только придешь в себя – снова, как наркоман, начинаешь тосковать по сладкому яду неизвестности. Такое, наверное, ощущали великие землепроходцы и мореплаватели. Но Земля конечна; Пространства же Сна хватит на всех и на все времена, которых, кстати, тоже хватит на всех – и на все пространства.

– Ну что же, – сказал я Микрософту на прощание, – баюкай и дальше свой седалищный нерв. А я уж побреду.

– Удачи, – пожелал он мне вдогонку.

Сапоги всмятку

Выйдя из Большой Извилины – пардон, из Главной Компьютерной, я направился в архивное отделение, где, как я рассчитывал, моя персоналка была уже подключена к тем источникам, из которых я надеялся черпать материал, чтобы поближе познакомиться – пусть и заочно – с человеком, духовную сущность которого мне предстояло разыскать в причудливом многообразии Пространства Сна.

Я начал с биографических материалов похищенного.

Родился в… Так, это известно. Где? Село Воскресенское Красноярского края. Это надо запомнить. Учился…

Стоп. Что за черт?

И в самом деле, дальше пошла какая-то чепуха, чтобы не сказать – дьявольщина. Все-таки речь шла о человеке давно известном, ученом всепланетного масштаба, да к тому же еще и – с недавних пор – крупном промышленнике, не раз избиравшемся в члены разных там академий и научных обществ, или назначавшемся на высокие должности в очень крупных банках и компаниях, так что биография его – пусть в самых общих чертах, в первом приближении – была известна, наверное, всем, до последнего бомжа с Курского вокзала. Но ведь там не было ничего похожего на текст, который сейчас выдавался мне усердной машиной!

«Учился в престижной частной школе в Йоркшире, ОК…»

Это он-то? Да он в Англию впервые попал – я читал где-то – в тридцатилетнем возрасте. Поздновато для школы.

«Трудовую деятельность начал с 13 лет. В 1923–1926 гг. учился в Коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова…»

Бред собачий. Его тогда еще и на свете не было. Просто интересно, чем нас тут еще порадуют?

«Был одним из организаторов антисоветской интервенции…»

Ну просто прелесть.

«Во время Великой Отечественной войны с 1942 года командовал стрелковой дивизией, танковым корпусом, армией…»

Да, разыгралась у кого-то фантазия.

«Создал замечательные по своему реализму образы в пьесах Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого», – невозмутимо утверждал банк биографий.

Или, может, мне это мерещится? Крыша поехала?

«На 1-м пленуме ЦК КПК 7-го созыва был избран членом Политбюро и секретарем ЦК КПК…»

Нет, вроде бы температура у меня нормальная.

«Основные работы относятся к исследованию планктона полярных морей, химической кинетике и строительной механике корабля…»

Все. Хватит.

Я выключил машину, но предварительно немного погонял ее по тестам на предмет обнаружения сбоев или вирусов. Нет, с нею все было в порядке. Со мной (во всяком случае, так мне казалось) – тоже. И только все, что касалось человека, которого мне предстояло отыскать в ПС, куда-то кануло и было заменено сборной солянкой из обрывков черт знает чьих биографий. Грубо, но выразительно. Наверняка это сделано специально для удара по психике – и в первую очередь по моей: мы, твои противники, все знаем, все можем, так что лучшим для тебя будет – не встревать в наши дела. Разумеется, это было сделано не специально для меня – для любого, кто захочет познакомиться с материалами по интересующему нас лицу прежде, чем отправиться в поход. Да, это они; кому еще пришло бы в голову учинить такую пакость?

Разве что самому виновнику торжества – если он очень не хотел оставить по себе, как говорится, светлую память, а проще говоря – поддающиеся выявлению и расшифровке следы.

Ни к селу, ни к городу я вдруг вспомнил старую песенку: «Мальбрук в поход собрался…»

Впрочем, на рассуждения сейчас не оставалось времени. Я должен был только доложить о случившемся – и заняться более срочными делами. А нужные мне данные придется разыскивать уже в ПС. Они там есть. Потому что там есть вообще все мыслимое и немыслимое.

Борич уже скоро уснет. Его задача – разведка, а не поиск. Но на всякий случай надо сообщить ему все, чем порадовал меня Микрософт, и особое его внимание обратить на предполагаемые следы, вернее – проекции следов из высших уровней Пространства Сна. А потом очень любопытно будет хоть недолго последить за тем, что же там с ним произойдет. Чтобы примерно прикинуть, на что должен рассчитывать я сам. Прогнозы Микрософта – одно дело, но они – из области теории, а, как сказано мудрецом, вечно зелено лишь древо жизни. Как-никак, сон – тоже жизнь, и куда более интересная, полная и продолжительная, чем существование в яви.

И я направился – не в демонстрационную, в которой можно увидеть лишь записанные раньше эпизоды, а в пост наблюдения, где становится доступным и моделирование происходящего в ПС в этот самый миг нашего, производного времени.

Понемногу о многом

Впрочем, сказав о моделировании происходящего, я несколько преувеличил. Так же, как и планирование на Большой Извилине, оно на самом деле – сплошная условность.

Мало того, что происходящее в Пространстве Сна мы отсюда, из Производного мира, видеть не можем и вряд ли когда-нибудь сможем. Дело еще и в том, что здесь, в континууме яви, где я (и вы тоже) пребываю сейчас, существует только одно время. Неуклонное и неостановимое движение из того, что мы называем прошлым, в то, что столь же условно именуем будущим.

Наш континуум – это узкий коридор, по которому проложены рельсы, и по ним катится тележка, вмещающая все, что существует в этом мире и всех других мирах. В этом коридоре нет ни поворотного круга, ни стрелок, вообще никаких приспособлений для того, чтобы повернуть назад или изменить направление под углом, скажем, в сорок пять градусов.

Стены коридора непроницаемы. И что происходит за его пределами – мы не знаем и можем лишь догадываться, правильно или неправильно. В нашей власти – строить гипотезы, которые мы не можем ни доказать, ни обоснованно опровергнуть.

Коридор кажется нам прямым, хотя на самом деле он не таков. Но радиусы его искривлений настолько велики, что мы их просто не замечаем, как, стоя на земле, не воспринимаем ее выпуклости.

И нам кажется, что в этом и заключается наша судьба и судьба всех миров: безостановочно двигаться из одной неизвестности в другую.

На самом деле это не так. Наши представления о времени и пространстве, составляющих наш континуум, так же верны, но и так же ограничены, как механика Ньютона.

И в то же время каждый из нас не раз и не два, но сотни и тысячи раз в своей жизни (даже если она не очень длинна) покидает этот коридор с его строгими условиями бытия. И оказывается в совершенно другой сущности, с другими законами, пространствами и временами, измерениями и данностями.

Мы называем это – видеть сны.

И даем этому совершенно неправильное объяснение.

Мы размышляем и судим примерно так, как человек, впервые увидевший телевизор и пытающийся найти внутри черного или коричневого ящика все то, что мгновение назад было на экране. Хотя на деле действие происходило совершенно в другом месте, и – чаще всего – в другое время. Передача, идущая в записи – своего рода путешествие в прошлое. Иными словами, телевидению в какой-то мере свойственно владение временем. Правда, не будущим, но лишь прошлым и настоящим.

Что же касается того, что мы называем снами…

Однако, мне кажется, для первого разговора достаточно. Нет, я вовсе не против того, чтобы вернуться к теме при случае.

Но сейчас Борич наверняка прошел уже, оккупировав Шестую палату, которую я стал было считать своей, все операции, связанные с подготовкой к выходу в Пространство Сна. Ему дали выпить все, что положено (это вовсе не то, чего хотелось бы), и сжевать горсть разной химии, поналепили на него датчиков, понавтыкали иголок в грешную плоть – и помахали рукой вслед. Вот-вот он окажется уже на месте работы, в ПС, и мы сможем наблюдать на экране пусть не за всеми, но хотя бы за некоторыми из ситуаций, что возникнут там в связи с его появлением. Не за всеми – по той причине, что у нас, как было сказано выше, время одно – а там их множество, и события могут происходить в нескольких из них, но для нас эти времена будут казаться синхронными. Подобно тому, как для существа, живущего в двух измерениях, три, допустим, предмета, оказавшиеся на одной прямой, на луче зрения этого существа, не смогут восприниматься им сразу: оно увидит лишь ближайший предмет, остальные два укроются за первым, и существо должно будет обладать способностью к весьма абстрактному мышлению, чтобы представить себе и то, что недоступно его непосредственному восприятию и не может быть подвергнуто никаким воздействиям с его стороны.

Вот почему здесь, в Производном мире, мы наблюдаем лишь одно событие, когда на самом деле их происходит – некоторое количество, скажем так, отличное от единицы. Когда мы сами находимся там, в ПС, это кажется нам совершенно естественным и понятным. Но стоит нам вернуться в свою плоть – и мы снова оказываемся прикованными к одному временному и трем линейным измерениям.

Кстати, в этой связи интересно…

Однако я основательно заболтался, разговаривая с вами – моими воображаемыми собеседниками. Это от волнения. Да, волнуюсь. Хотя и в меру.

Ведь одно дело – уснув, уйти в Пространство Сна непроизвольно, подчиняясь его неведомым законам, плыть по воле волн, без руля и без ветрил, куда понесет – а потом, проснувшись (если нам позволили сохранить память об увиденном, что бывает далеко не всегда), с удивлением гадать: почему мне приснилось что-то, совершенно непонятное и вроде бы не имеющее никакого отношения к моему жизненному опыту? И совсем другое – погрузиться в ПС, обладая умением воздействовать на происходящее там, имея четкое и ясное задание, и не плыть по течению, а проложить свой курс в туманном и постоянно меняющемся многообразии пространств и времен, проложить – и стараться следовать курсу, снова и снова возвращаясь на него после неизбежных – из-за множества препятствий – отклонений. Препятствием может стать любой человек, оказавшийся в том же пространстве и том же времени, что и вы или я, но наметивший себе совершенно иные цели, движимый другими замыслами. Но с людьми еще более или менее просто. Они понятны, и действия их предсказуемы. Если бы, кроме людей, там не было никого другого, жизнь казалась бы нам, как говорится, медом. Но другие там есть. И это стало ясно заранее – как только наши теоретики поняли, что там – пусть не в наших микро– и макроконтинуумах, пусть в великом «Где-То» – присутствуют существа, совершенно иные, чем мы. Мы не понимаем их целей, для них скорее всего непостижимы наши. И тем более – те, ради которых я направлюсь в ПС сейчас: уже совершенно не научные, не исторические или футурологические, но чисто, так сказать, полицейские и тем более – политические, которые и для нас самих-то далеко не всегда понятны и объяснимы.