2

От кофе с печеньем Вероника отказалась наотрез. За все время ужина – хотя для нее это наверняка было все вместе: и обед, и завтрак, и ужин – девушка едва ли обмолвилась парой фраз. Преимущественно то были однозначные, скупые ответы на Каркушины вопросы. Да и вопросы Кати касались в основном все той же еды. Например, она то и дело с беспокойной услужливостью в голосе интересовалась у Вероники, не хочет ли та еще мяса, подрезать ли хлеба, достаточно ли на ее вкус соли, перца, и все в таком же духе. Вероника отвечала сдержанно, изо всех сил пытаясь изобразить на лице благодарность, но, похоже, девушка предпочла бы, чтобы ее не дергали каждую минуту и просто дали спокойно поесть. А когда Каркуша поняла это, было уже слишком поздно – еды на столе почти не осталось.

Внезапно откуда-то из глубины квартиры послышалось тихое, жалобное завывание. Вероника резко вскинула голову:

– Кто там?

– Да это Мотя, – улыбнувшись, беззаботно махнула рукой Каркуша. – Обычно она выбегает, стоит только входной двери хлопнуть, а сегодня чего-то не выбежала. Тоскует, наверное, – предположила девушка и вышла из кухни. – Предки-то мои уехали.

Через мгновение она снова вернулась, но уже не одна. Впереди нее, радостно повиливая хвостом, трусила небольшая черная собачонка.

– Мотя, Мотя! – оживилась Вероника и принялась хлопать себя по ноге, подзывая собаку. – Ой, какая она у тебя толстая! Старенькая, наверное, уже?

– Семь лет, – ответила Катя, с удивлением наблюдая за переменой, которую произвело на ее новую знакомую появление собаки. Лаская ее, Вероника улыбалась, глаза ее светились неподдельной радостью, а от былой настороженности, казалось, не осталось и следа. Вся она словно преобразилась и показалась теперь Каркуше настоящей красавицей.

– А моему Снежку десять, – сказала Вероника, продолжая гладить Мотю по жесткой, лоснящейся шерстке. – А что это за порода?

– Полутакса-полупинчер, в смысле карликовый, – привычно ответила Катя.

Ей частенько приходилось отвечать на этот вопрос.

– Ну ты ее и раскормила! – заметила Вероника с легким укором в голосе. – Мой Снежок поджарый, шустрый, с виду ему никогда десять лет не дашь, носится как ненормальный…

Снежок, о котором Вероника упомянула уже дважды, чрезвычайно заинтересовал Каркушу, и она, решив, что собака – отличный повод для установления более тесных отношений, желая разговорить Веронику, осторожно поинтересовалась:

– А твой Снежок какой породы?

– Да никакой, – тряхнула «хвостиком» Вероника, не отрываясь от Моти. Казалось, собачонка полностью поглотила ее внимание. – Двортерьер. Мы с Пашей его на помойке подобрали. Только тогда он был примерно, как твоя Мотя, а потом так вымахал, чуть ли не до пояса мне сейчас достает! – Теперь голос Вероники был наполнен нежностью, и Катя поняла, что находится на верном пути.

– А он беленький и пушистый, да? – заискивающе-умильным голоском поинтересовалась она.

Наконец-таки Вероника оставила Мотю в покое, но та тут же водрузила ей на колени свои передние лапы и, заглядывая в глаза, начала скулить и подпрыгивать.

– На руки просится, – прокомментировала Катя и повторила вопрос: – Снежок твой беленький?

– Не-а, – покрутила головой Вероника, помогая Моте забраться на колени. – Ух, тяжелая какая!

– А какой же? – не отставала Каркуша.

– Черный, как смола, – последовал неожиданный ответ. И, немного помолчав, девушка добавила: – Даже пятнышка ни одного нет.

– А почему же ты его тогда так назвала? – удивленно округлила глаза Катя.

– Да это Паша, – будто бы нехотя отмахнулась Вероника. – Прикол такой…

– Понятно… – протянула Каркуша, лихорадочно соображая, сейчас ли ей начать расспрашивать Веронику об этом Паше, имя которого тоже прозвучало уже во второй раз, или лучше с этим не спешить.

«Наверное, брат, – мысленно предположила Катя. – А может, и парень?» И, поколебавшись мгновение, решила пойти не прямым путем, а окольным:

– А с кем сейчас Снежок остался, с Пашей? – В ответ Вероника лишь скупо кивнула. – Вообще-то теперь редко это имя можно встретить, – как бы размышляла вслух Каркуша. – Хотя у меня тоже есть один знакомый Паша… Вернее, даже не знакомый, а друг. Он с моим братом в одном институте учится. А твой Паша, он кто тебе? Брат? – задала наконец интересующий ее вопрос Каркуша и тут же ужасно смутилась, услышав, как неловко, почти грубо он прозвучал.

Она ожидала какой угодно реакции, но только не той, что последовала. Как-то странно покосившись на Катю, Вероника вдруг звонко и, как показалось Каркуше, совершенно искренне рассмеялась. Смех у нее был настолько заливистым и заразительным, что невольно Каркуша улыбнулась. Вероника же вытерла выступившие на глазах слезы и, все еще продолжая тихонько смеяться, сказала:

– Паша – это девушка, вернее женщина.

И снова Каркуша не могла не поразиться перемене, произошедшей в лице Вероники после этих слов. Будто вспомнив о чем-то, она вся снова скукожилась, прижала к себе притихшую Мотю, и прежняя отчужденность повисла в воздухе.

Какое-то время в комнате стояла напряженная тишина. Катя понимала, что про Пашу, неожиданно оказавшуюся женщиной, воспоминания о которой Веронике явно неприятны, спрашивать больше нельзя, и лихорадочно пыталась найти новую тему для разговора. А Вероника окончательно замкнулась, полностью погрузившись в свои, неведомые Каркуше мысли. Впрочем, фраза, прозвучавшая в следующую секунду, окончательно сбила Каркушу с толку.

– Вообще-то я тебе наврала. Меня Клавой зовут, в смысле, Клавдией, – тусклым, безжизненным голосом сообщила Вероника.

Загрузка...