Забытая история русской революции. От Александра I до Владимира Путина

Элита без царя

1953, 5 марта. – Смерть И. В. Сталина. Первые решения о реабилитации политических заключенных с одновременным выпуском из мест лишения свободы уголовников. 17 июня. – Мятеж в ГДР и его подавление. 26 июня. – Арест Л. П. Берии. 12 августа. – Испытание водородной бомбы в СССР. 3–7 сентября. – Пленум ЦК КПСС, избрание Н. С. Хрущева первым секретарем ЦК КПСС.

Пришло время продолжить разговор об элите, как общественной структуре. Элита, элитная группа – научные термины, означающие совокупность элементов, в чем-то лучших, чем остальные. Предположим, у нас есть что-то – зерно, детали или спортсмены, и наша задача – выбрать из них лучшее. Здесь все кажется простым, ведь мы знаем, каково хорошее зерно; мы делим его по всхожести, морозоустойчивости и прочим известным нам свойствам. Мы знаем, каких типоразмеров и какого качества детали нам нужны; мы, наконец, имеем представление о видах спорта и высших достижениях в них, когда выбираем лучших спортсменов.

Но можно ли выбрать из населения даже небольшого города лучших людей? Что это вообще значит – хороший человек? Умный, сильный, красивый? Самый добрый или самый решительный?… Человек, он много какой, и он, к сожалению, бывает хорошим по каким-то одним качествам, оказываясь плохим по другим. Но, предположим, удалось нам провести этот отбор. Что будет дальше?

А дальше состав этой группы будет меняться. Кто-то умер, с кем-то произошло нечто, из-за чего он перестал пребывать в элитной группе. Заболел, например, или сбежал за границу.

В таком случае, как будет наша элитная группа пополняться?

Тут возможно несколько вариантов, и самый обычный – когда члены группы сами находят новых членов и сами устанавливают иерархию между собой. Но элита – это социальная структура, а мы знаем, что основная задача такой структуры – собственное самосохранение, и потому члены группы будут выбирать не самых лучших с точки зрения интересов общества, а тех, кто привержен традициям именно этой группы. Тех, кто не представляет для нее угрозы.

Хорошо, если над такой группой есть «хозяин», который не только понимает интересы общества в целом, но и может оценивать работу каждого члена элитной группы и который достаточно властен, чтобы, когда кто-то не справляется, выводить его вон, вводя того, кто проявил себя в деле. При таких условиях члены элитной группы, чтобы в ней остаться, стремятся проявлять свои лучшие качества. Но как только «хозяин» исчезает и группа начинает пополнять сама себя, исходя из совершенно других, нежели были у «хозяина», соображений, она немедленно начинает деградировать. Те, кто раньше старался показать хорошие результаты (ибо тогда было, кому их оценивать), теперь стараются компенсировать прежнее усердие, «живя для себя».

Казалось бы, можно сделать «хозяином» народ, который через демократические процедуры будет выбирать лучших, тем самым удерживая элитную группу от деградации. Но, во-первых, тогда это сделано не было, а теперь каждый испытал на себе, как деградировавшая элита (а она все еще та же самая), применяя пиар-технологии, контролирует процедуру выборов, допуская к победе только тех, кто ее устраивает. А всех, кто попадает в высший слой из-за ошибок технологии, тем или иным способом оттуда выкидывает. Очень показательно, что при нынешнем жесточайшем разгуле коррупции в стране в некоторых регионах за несколько лет не было заведено ни одного дела против коррупционеров. Понятно, что элитная группа сгнила снизу доверху.

Короче: сохранить властную элиту от деградации очень сложно и при отсутствии решительного «царя» нет никаких способов уберечься от этого несчастья. Повышение качества элиты возможно только при резком изменении внешних условий: войны и революции выводят на сцену новых людей с новыми идеями, чтобы они могли ставить новые цели и решать, как их достигнуть. Образно говоря, тонущего спасет тот, кто умеет плавать, а не тот, кто присвоил себе титул лучшего пловца, а сам панически боится воды.

Все «вожди», и Молотов, и Хрущев, всей своей прежней работой устраивали Сталина, ведь они были вынуждены показывать лучшие, нужные ему качества. Но как только он умер, началась грызня, и в итоге возникло так называемое коллективное руководство страной и партией. Председателем Совета министров стал Г. М. Маленков, его заместителями – Л. П. Берия, В. М. Молотов, Н. А. Булганин и Л. М. Каганович. Председателем Президиума Верховного Совета СССР стал К. Е. Ворошилов, а ЦК КПСС возглавил Н. С. Хрущев.

Контроль партии над всеми сторонами жизни становился все большим анахронизмом. Уже с конца 1940-х, а тем более в начале 1950-х слова «Политбюро», «ЦК», «генеральный секретарь» постепенно теряли свое прежнее значение. С подачи Сталина (а позже стараниями Г. М. Маленкова) обсуждалось мнение, что партия – это не более как политический инструмент, который не должен заниматься хозяйственными вопросами и не должен дублировать Совет министров. Но было и другое мнение – что партия должна присутствовать во всех сферах жизни.

В итоге победила вторая точка зрения.

Эта история развивалась так. Маленков, как председатель Совета министров, в мае 1953-го отменил «конверты», введенные Совмином еще до войны всему партийному аппарату, то есть денежные доплаты первым, вторым, третьим и прочим секретарям, заведующим отделами и так далее, от ЦК КПСС до райкома партии. При такой системе аппаратчики в дополнение к основной получали еще как минимум три зарплаты, не облагаемые налогом, плюс прочие радости жизни: «вертушка» (кремлевский телефон), спецполиклиники, спецстоловые, спецсанатории и т. д.

И все это Маленков отнял, но зато тут же прибавил зарплату всем работникам советского аппарата.

Сложилась совершенно новая ситуация, делавшая советский аппарат более привлекательным для молодых карьеристов, чем партия, что «обескровливало» партийную элиту. Если прежде первый секретарь обкома получал в четыре-пять раз больше председателя облисполкома, то теперь председатель облисполкома оказался более обеспеченным. И тогда все первые секретари начали заваливать Хрущева письмами, умоляя сохранить за ними старые привилегии.

Он в то время был всего лишь одним из «равных» секретарей ЦК, как и предусматривало решение о коллективном руководстве. А адресовались к нему потому, что он – «свой», из числа организаторов репрессий 1937 года. Оставаясь верным своеобразной «корпоративной этике», Хрущев перед сентябрьским пленумом 1953 года выплатил функционерам КПСС из кассы ЦК (поскольку он контролировал средства партии) все, что «недоплатил» Маленков. А они вслед за этим единодушно избрали «благодетеля» своим первым секретарем.

Месяц спустя Хрущев был веден в правительство в качестве заместителя председателя, с поручением ему самого провального участка работы: сельского хозяйства. Возможно, Маленков думал, что, сделав первого секретаря ЦК КПСС одним из своих заместителей, он ставит партию под правительственный контроль. Но тут Георгий Максимилианович жестоко просчитался: Хрущев выдвинул идею подъема целинных и залежных земель как основного средства резкого увеличения сбора зерновых и опять вышел на первый план. Хотя освоение целины – далеко не лучший в социально-экономическом отношении вариант развития, он более затратный и менее эффективный, чем интенсификация «старых» земель, все же доля сбора зерна на вновь освоенных землях составила в итоге 27 % от общесоюзного урожая, позволив гарантировать продовольственную безопасность страны.

Разумеется, Хрущев стал подбирать элиту «под себя» по другим, чем Сталин, параметрам, убирая из ее состава всех, кто представлял угрозу сохранению его группы. В июне 1953-го шагом в этом направлении стала очень популярная акция: были арестованы, осуждены и расстреляны министр внутренних дел Берия и ряд работников его министерства. По сути, на них свалили проведение массовых репрессий, организованных, как мы показали выше, самой элитной группой еще до того, как Берия стал министром!

Скажем так: независимо от того, представитель какой точки зрения (пропартийной или просоветской) находился у власти в каждый конкретный момент, по сути, после убийства Л. П. Берии – единственного, кто смог бы взять элитную шатию-братию в кулак, – страна перешла на «польский путь развития». Это, напомним, когда твердой руки государя нет, народ бесправен, а решает все вопросы «боярская» элита – в нашем случае, высшая партноменклатура.

К власти пришли силы, которые хотели руководить страной в своих интересах, никак не отвечая за результаты своего правления. Скорее всего, Берия пострадал из-за попытки поставить МВД над партией. Вот против чего восстали почти все партийные функционеры высокого уровня. Характерно, что после убийства Берии немедленно начались серьезные перемены в деятельности именно правоохранительных органов. Штаты МВД сократили на 12 %, среди оставшихся провели большую чистку; 1342 бывших сотрудника органов отдали под суд, 2370 человек наказали в административном порядке.

Было упразднено Особое совещание при министре внутренних дел СССР. За время существования ОСО, с 1934-го по 1953 год, оно приговорило к смертной казни 10 101 человека, а между тем мемуарная литература о репрессиях представляет ОСО как орган, который вынес чуть ли не основную массу приговоров! Почему такой перекос? Да потому, что мемуары отражают судьбу узкого круга элитарной номенклатуры, делишками которой как раз и занималось ОСО.

Правоохранительным органам указали, что отныне номенклатурные персоны партии для них недоступны – их нельзя вербовать, за ними нельзя следить. Даже в этой мелочи элита отделила себя от народа. Совершенно очевидно, что она не собиралась работать в интересах страны: эти люди хотели хорошо жить «здесь и сейчас», и не для других, а для себя. Менее чем через сорок лет «молодая поросль» этих деятелей развалила СССР.

На августовской (1953) сессии Верховного Совета СССР новый председатель Совета министров Г. М. Маленков впервые поставил вопрос о повороте экономики к человеку, о первоочередном внимании к благосостоянию народа через ускоренное развитие производства предметов потребления.

1954, 27 июня. – Пуск первой АЭС в Обнинске.

1955, 25 января. – Указ Президиума Верховного Совета СССР «О прекращении состояния войны между Советским Союзом и Германией». Февраль. – Г. М. Маленков освобожден с поста Председателя Совета министров; на этот пост назначен Н. А. Булганин. Амнистия германским военнопленным и лицам, сотрудничавшим с немецкими оккупантами. Нормализация отношений с Югославией. 4-12 июля. – Пленум ЦК КПСС, курс на ускорение научно-технического прогресса. Отмена запрета на искусственное прерывание беременности.

1956, 14–25 февраля. – XX съезд КПСС, осуждение культа личности Сталина. 25 апреля. – Отмена антирабочих законов. Отмена платного обучения в СССР. 30 июня. – Постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий». Июль. – Кризис в районе Суэцкого канала. Октябрь. – Восстание в Венгрии, подавление его советскими войсками.

В 1956 году процесс «десталинизации» повел к радикальному разрыву с прошлым: на закрытом заседании XX съезда КПСС Н. С. Хрущев сделал доклад с разоблачением культа личности Сталина. Это нанесло мощный удар по фундаменту Советского государства, стало первым принципиальным шагом к разрушению его легитимности. Начался процесс, аналогичный тому, что привел к краху Российскую империю в феврале 1917 года, но только длился он дольше.

Следует понять: доклад Хрущева на том знаменательном съезде не был направлен на «исправление ошибок и восстановление истины», а был крупной акцией политической борьбы. Так, он заявил: «Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн человек». В действительности на 1 января 1953 года в лагерях содержалось 2 468 543 заключенных, о чем Хрущев прекрасно знал. Еще в феврале 1954 года ему была представлена справка, подписанная Генеральным прокурором СССР, министром внутренних дел СССР и министром юстиции СССР, содержащая точные данные о числе осужденных всеми видами судебных органов за период с 1921-го по 1 февраля 1954 года. Таким образом, и в докладе ХХ съезду КПСС и во множестве последующих выступлений Н. С. Хрущев сознательно лгал; лично он породил тему репрессий, которая стала затем главным аргументом в психологической войне, ведшейся Западом против СССР.

Н. С. Хрущев в 1930-е годы был троцкистом (хоть это и было в дальнейшем скрыто), и для него, как для всякого троцкиста, марксистская догма определяла любые решения. После смерти Сталина он просто и без затей начал «возвращение» страны к началу ее социалистической истории. Это прослеживается во всем: в экономике, политике и идеологии. Тот факт, что западные теории в «чистом виде» в России никогда не работают, даже если их принес сюда сам Ленин, был ему непонятен – любые изменения воспринимались им как «порча» марксизма-ленинизма. А ведь заслуга Сталина в том и состояла, что он сумел адаптировать не подходящую для России теорию к ее условиям, сделал ее работоспособной!

В итоге троцкист и догматик Н. С. Хрущев, правильно отметив некоторый «негатив», имевший, разумеется, свое место во времена правления Сталина, отбросил и все положительное, что позволило стране совершить при Сталине могучий рывок. После доклада Хрущева о культе личности, прочитанного 25 февраля 1956 года, в обществе закрепился стойкий стереотип: Сталин, нарушая все нормы партийной жизни и вообще общечеловеческой морали, только и делал, что подписывал расстрельные списки, а страна проделала свой путь от сохи в Космос, победила Германию ВОПРЕКИ его руководству.

Однако вот постановление по хрущевскому докладу (выделено нами): «Заслушав доклад тов. Хрущева Н. С. о культе личности и его последствиях, XX съезд Коммунистической партии Советского Союза одобряет положения доклада Центрального Комитета и поручает ЦК КПСС последовательно осуществлять мероприятия, обеспечивающие полное преодоление чуждого марксизму-ленинизму культа личности, ликвидацию его последствий во всех областях партийной, государственной и идеологической работы, строгое проведение норм партийной жизни и принципов коллективности партийного руководства, выработанных великим Лениным».

Обратим внимание, что в противоречие продекларированному ПРЯМО В ЭТОМ ПОСТАНОВЛЕНИИ утверждению о «строгом проведении норм партийной жизни» и коллективности руководства доклад Хрущева только заслушивался, но не обсуждался. Прений по нему не открывали. До съезда обсуждения доклада тоже не было. Вопрос о Сталине не только был поднят вне повестки дня, утвержденной ЦК и съездом, но и вообще вне его рамок: на другой день после официального закрытия съезда.

Новые ЦК и ЦРК были избраны накануне, 24 февраля, но состав обоих этих руководящих органов счетная комиссия оглашала 25-го, после доклада Хрущева. Это и породило иллюзию, будто доклад произносился в рамках съезда, что, конечно, неверно, ибо делегатские полномочия исчерпались с выбором другого Центрального Комитета и заседание не имело уже постановляющей, партийно законной силы.

Итак, заявив о неприемлемости диктаторства, как явления, противоречащего ленинским нормам партийной жизни, Хрущев немедленно по собственной воле совершил диктаторский поступок, а собравшиеся в зале делегаты от крупнейших партийных организаций всей страны поддержали его. А ведь и в самом деле, совершенно непонятно, доклад КАКОГО Центрального Комитета – старого или нового – прочитал Хрущев и поддержали делегаты.

Вот с такого возвращения к ленинизму и начались одновременно «оттепель» и «волюнтаризм». Кстати, Большой энциклопедический словарь трактует волюнтаризм как «деятельность, не считающуюся с объективными условиями, характеризующуюся произвольными решениями осуществляющих ее лиц». Как видим, волюнтаризм и диктаторство вполне имманентны принципам троцкистским.

Доклад Хрущева породил кризис в международном коммунистическом движении, даже, по сути, привел к его ликвидации в европейских странах Запада, но что интересно, одновременно началось финансирование «братских партий» и правительств по всему миру. Характерные для эпохи Хрущева восторги: «Ширится мировая социалистическая система…» На практике же был возобновлен леворадикальный курс Троцкого-Зиновьева; та же линия продолжалась в международных делах и позже, при Брежневе. В обоих случаях вдохновителем внешнеполитической идеологической деятельности, отбросившей нашу страну фактически к началу 1920-х годов, был М. А. Суслов. Хрущев, Суслов и прочие им подобные были лишены чувства России. Так, за несколько лет хрущевского правления разрушили больше храмов, чем за все предыдущие сорок лет, что после состоявшегося во время войны окончательного примирения государства с церковью было совершенно лишено оснований!

Если посмотреть на эту историю без шор, на ХХ съезде КПСС консервативная часть партократии отважилась возложить на культ покойного диктатора всю ответственность за свои былые злодеяния, а себя выставила в качестве жертв и продолжила править, создав своеобразную коллективную «боярскую вольницу». Но уже через год старые оппоненты все из того же сталинского круга опять столкнулись между собой; произошло выступление так называемой антипартийной группировки: Молотов, Маленков, Каганович, Булганин и примкнувший к ним Шепилов, и ее разгром. Сначала, на президиуме ЦК, победили они – Хрущев был отправлен в отставку. Тогда вмешался маршал Г. К. Жуков: за несколько часов на военных самолетах он со всей страны доставил в Москву всех членов ЦК, и собравшийся пленум отстоял Хрущева, а уйти пришлось его оппонентам.

…Недавно другой Жуков, историк, доктор наук, обнаружил в архиве блокнот Молотова, куда тот заносил свои мысли, готовясь сказать, что считает неправильным в политике Хрущева. «Поверьте, было от чего остолбенеть, – пишет Жуков, – пункт за пунктом, позиция за позицией, это как раз то, что Хрущеву предъявят через семь лет – в октябре 1964-го!»

Реформы Хрущева и «оттепель»

1957, март. – Создание Европейского экономического сообщества (ЕЭС, «Общий рынок»). 18–29 июня. – Попытка смещенияН. С. Хрущева, Пленум ЦК КПСС, разгром «антипартийной группировки Молотова, Маленкова, Булганина и примкнувшего к ним Шепилова». Июль. – VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве. 4 октября. – Запуск первого в мире космического спутника Земли. 29 декабря. – Смещение маршала Г. К. Жукова с поста министра обороны СССР.

Со смерти Сталина начался выход из мобилизационного режима экономики с помощью слома сначала его идеологической базы, а затем и организационной. Уже в 1957 году произвольным решением «верхов» изменили систему управления экономикой. Разумеется, мотивировали необходимость этой реформы ленинским принципом «демократического централизма в хозяйственном строительстве», а суть ее заключалась в переходе от управления промышленностью и строительством через отраслевые министерства и ведомства к руководству через совнархозы, на основе экономического районирования.

К началу 1958 года из 37 союзных и республиканских министерств осталось только четыре: среднего машиностроения, химической промышленности, транспортного строительства, электростанций, – зато возникло 104 совнархоза. Они объединили 75 % мощностей промышленных и строительных организаций, а остальные отошли к местным советам. Для координации взаимосвязей был образован Всесоюзный Совет народного хозяйства (ВСНХ); Госплан выявлял возможности комплексного развития экономики и обсчитывал плановые показатели по стране, по республикам и по каждому экономическому району, а научно-технические комитеты при союзном и республиканских советах министров изучали передовой опыт и контролировали внедрение достижений.

Хрущев уверял, что новая система позволит эффективнее использовать местные ресурсы, а подъем региональных экономик быстро подтянет совокупную экономику. Но ничего не вышло; экономическая самостоятельность совнархозов сочеталась с отсутствием таковой у предприятий, а ориентация местных властей на сугубо свои, региональные интересы подрывала технический рост в ряде ключевых отраслей.

К тому же каждая общественная структура (о чем мы не устаем напоминать) желает выжить даже вопреки волюнтаризму. Расформированные министерства никуда не делись, а «воспроизвелись» как подразделения Госплана или научно-технических комитетов. Чтобы победить это «неожиданно возникшее» зло, увеличили количество контролирующих органов, но и это не привело к улучшению работы подконтрольных совнархозов. Укрупнили совнархозы, сократив их количество (в 1962), но тогда оказались не у дел тысячи партфункционеров и чиновников. Предложенное тогда же Хрущевым деление обкомов и крайкомов партии на промышленные и сельскохозяйственные тоже вызвало ропот местного партийного чиновничества.

Диспропорции в советской экономике только нарастали!.. А ведь совнархозовская эпопея совпала с другими экономическими экспериментами Хрущева, среди которых самыми крупными были переход от пятилетнего к семилетнему планированию и авантюристические новации в сельском хозяйстве.

Надо, однако, отметить: советское хозяйство и социальная система обрели уже такую устойчивость, что необоснованные или странные решения верховной власти не приводили к катастрофам, их воздействие «гасилось» внутри системы. Вот теперь – а не при Сталине – система действительно выживала вопреки бездарному руководству!

Рывок предшествующего периода создал столь мощный задел на будущее, что даже перейдя к «обычному» режиму своего существования, даже начиная отставать от соседей, страна сохраняла высокие темпы развития. Это видно в успехах науки и образования, в начале широкого жилищного строительства, в модернизации армии. Наглядный пример силы – запуск в 1957 году первого искусственного спутника Земли, а в 1961-м – полет в космос Ю. А. Гагарина. СССР стал супердержавой, определявшей равновесие сил в мире. Как пример, вспомним: наша сила не позволила США ликвидировать революционный режим на Кубе, что повлияло на многие мировые процессы.

1958, 27 марта. – Назначение Н. С. Хрущева Председателем Совета министров СССР. Весна-лето. – Ликвидация машинно-тракторных станций. Де Голль приказывает не допустить выхода Алжира из состава Франции, и 800-тысячная армия уничтожает 1,5 млн алжирцев, то есть каждого шестого. Декабрь. – Начало реформы народного образования в СССР.

Непонимание высшим руководством сути прошедшего этапа и сути новых требований сказалось в том, что большинство достижений осуществлялись в отраслях военно-промышленного комплекса, в тяжелой индустрии, а задания по развитию легкой и пищевой промышленности не только были минимальными, так еще и не выполнялись.

Да, продолжалось строительство крупных металлургических и машиностроительных предприятий. Объем производства промышленной продукции за семилетку вырос на 80 %. Быстрыми темпами развивалась атомная энергетика; была проведена электрификация железных дорог страны, радикально изменился топливный баланс за счет использования высокоэффективных нефти и газа. Улучшению сырьевой базы химической промышленности способствовало наращивание добычи нефти. Главным источником нефти стал Волго-Уральский нефтегазоносный бассейн; с начала 1960-х годов формировался Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс.

Но по уровню, например, химизации при всех успехах этой отрасли СССР к 1965 году значительно отставал от передовых стран. Объем промышленной продукции в СССР достиг 65 % от уровня США, но объем химической продукции – только 33 %, а далее шло отставание и по общему объему промышленной продукции.

Еще хуже обстояли дела в сельском хозяйстве.

В сельскохозяйственной политике Хрущева можно выделить два этапа. Сначала (1953–1958) произошло увеличение закупочных цен, списание долгов с колхозов, отмена налога на личные подсобные хозяйства и разрешение увеличить размер этих хозяйств в пять раз. При Хрущеве же начали выдавать паспорта колхозникам и выплачивать им пенсии, предоставили колхозам право вносить изменения в свои уставы с учетом местных условий, увеличились госвложения в село.

Затем начались преобразования с «обратным знаком». В 1958 году были ликвидированы МТС, а техника продана колхозам для организации РТС (ремонтно-тракторных станций). И тут оказалось, что государство опять желает вложить в деревню средства, выжатые из нее же! Так, было выставлено требование к колхозам: выкупить за год технику МТС по высоким ценам. В результате это мероприятие свело к нулю доходы, полученные колхозами от повышения закупочных цен в 1953 году. Техника, полученная селом, была во многом изношена, морально устарела; своей ремонтной базы колхозы не имели.

С декабря 1958 года в аграрном секторе начинается период административной тряски. Бросив лозунг «догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения», Хрущев во время визита в США в 1959 году пришел к выводу, что «мясную» программу можно решить лишь через кормопроизводство, которое, в свою очередь, упирается в структуру посевных площадей. Надо перейти к повсеместным посевам кукурузы, которая и зерно дает, и зеленую массу на силос.

Сам по себе курс на создание устойчивой кормовой базы был правильным: только так можно было содержать современное животноводство. Но ретивые чиновники, действуя почти исключительно волевыми методами, затеяли продвигать кукурузу даже за Полярный круг; сеяли там, где она не могла расти по природным показателям. Посевные площади под нее увеличивали за счет посевов других культур и заливных лугов, а потому кормовая база не только не выросла, но и сократилась. Чтобы выполнить план по сдаче мяса государству, на селе в массовом порядке начали забой скота. Произошло резкое сокращение поголовья, и мясо подорожало.

Итак, кукурузная эпопея не приблизила советский народ к американскому уровню душевого потребления мясомолочной продукции. И начавшееся с 1958 года (по инициативе Хрущева) свертывание личного подсобного хозяйства как тормоза для окончательной победы социализма на селе тоже не помогло социализму, зато привело к сокращению производства картофеля и овощей. Вдобавок 1963 год оказался неурожайным; теперь и нехватка хлеба стала настолько ощутимой, что пришлось нормировать его продажу. Это привело к ночным очередям за хлебом в 1963-м, вызвало забастовку рабочих в г. Новочеркасске, подавленную силой оружия. Этот же провал привел к необходимости закупок Советским Союзом за золото американского зерна, что повлекло смещение с поста самого Хрущева в 1964 году – по официальной формулировке, «за субъективизм и волюнтаризм».

Посмотрим теперь, что происходило в социальной политике СССР.

В середине 1950-х, после восстановления разрушенного войной хозяйства, возникли условия для повышения жизненного уровня народа. С 1956-го по 1965-й поэтапно повышали зарплату, в 1956 году сократили до 42 часов рабочую неделю, однако зарплату повышали не пропорционально. Когда-то Сталин ввел очень высокие зарплаты для научных работников, в разы более высокие, чем у рабочих и инженеров, и обеспечил тем самым высочайшее качество и темпы научных исследований. Его правота кажется очевидной, но догматик Хрущев, продолжая старую песню про заботу о пролетарии, повышал зарплаты рабочим существенно быстрее, чем ИТР, и вовсе не повышал научным работникам. (Затем так же поступал Брежнев, и к 1980-м даже профессорская зарплата, не говоря уж о зарплате простого инженера, была зачастую меньше зарплаты водителя трамвая.)

В 1956 году был принят закон о пенсиях, по тем временам лучший в мире (самый низкий пенсионный возраст, максимальная пенсия 120 рублей при средней зарплате 75 рублей в месяц). Резко возросла обеспеченность населения больницами, школами, дошкольными детскими учреждениями. За семилетку было построено жилья столько, сколько за все предшествующие годы советской власти, и в 1960-е годы по числу строящихся квартир на 1 тыс. жителей СССР занимал первое место в мире, причем в отличие от прошлых лет строилось благоустроенное жилье, с водопроводом, канализацией, ванной. Интенсивно шла газификация жилого фонда. Конечно, преобладающим типом квартиры были те, которые сейчас называют «хрущевками»: с низкими потолками, совмещенными «удобствами», в панельных домах, – но по сравнению с предыдущим барачно-коммунальным периодом это был колоссальный шаг вперед, позволивший позже, в начале 1970-х годов, перейти от покомнатного к поквартирному принципу расселения семей.

В конце 1950-х отменили плату за обучение в высших и средних специальных учебных заведениях и старших классах средних школ, введенную после войны. В целом в этот период проводился курс на выравнивание жизненного уровня всех категорий населения за счет повышения минимальной заработной платы, расширения сферы услуг, предоставляемых населению бесплатно, за счет общественных фондов потребления (образование, здравоохранение, дешевое жилье, детские учреждения, общественное питание и др.).

1959.– XXI съезд КПСС делает вывод о полной и окончательной победе социализма в СССР.

Запад старались догнать по показателям, характерным для общества массового потребления, но материальная заинтересованность в результатах труда при этом игнорировалась. Руководство страны продолжало навязывать людям коммунистическую идею (не умея предложить иную, государственную идею, ради которой стоило бы работать). Оно металось между желанием реформировать то или иное – чтобы стало «лучше», но одновременно не выбивалось бы из догматической теории – и необходимостью «затыкать дыры».

На этом фоне происходила «оттепель» в сфере культуры. Сам термин получил свое название по роману Ильи Эренбурга, написанному в эти годы. Советский Союз стал более открытым для мира, участились международные культурные контакты. Появились литературные произведения, ставившие острые проблемы: «Не хлебом единым» М. Дудинцева, «Районные будни» В. Овечкина, поэма «За далью даль» А. Твардовского, в которой впервые в художественной форме было сказано о культе личности Сталина. В моду вошла поэзия – стихи читали в концертных залах, на стадионах, вошло в практику собираться по субботам на площади Маяковского, где выступали поэты, писатели, философы. Шли дискуссии по теоретическим вопросам: роль личности и народных масс в истории, соотношение теории и практики, периодизация истории советского общества. Появились новые имена: Б. Ахмадулина, А. Вознесенский, Б. Окуджава, Р. Рождественский, но были реабилитированы и «старые» имена Ю. Тынянова, М. Булгакова, И. Бабеля и других…

1961, 1 января. – Денежная реформа. 12 апреля. – Вывод на орбиту Земли космического корабля с первым человеком на борту – Ю. А. Гагариным. Август. – Возведение «Берлинской стены». 17–31 октября. – XXII съезд КПСС. Принятие Третьей Программы КПСС, программы «построения коммунизма», программы осуществления научно-технической революции в СССР. 30–31 октября. – Вынос тела И. В. Сталина из мавзолея.

В начале 1960-х политическое развитие страны проходило под влиянием программы КПСС, принятой в 1961 году. Важно, что Программа КПСС наметила возрастание роли общественных организаций с передачей им функций государственных органов: уже в ноябре 1962-го партийные комитеты всех уровней разделили на промышленные и сельскохозяйственные; многие полагают, что это вело всего лишь к вмешательству партийных органов в решение производственных вопросов, но на деле такая мера как раз и означала перерождение партии в хозяйственный орган, что соответствовало духу программы партии, проистекая от провалов в экономике.

Помимо ухудшения экономической ситуации, явно падало значение идеологии. Шло приземление идеалов: далекий образ справедливой и братской жизни в изобильной общине был заменен прагматическими критериями потребления, к тому же необоснованными («Догнать Америку по мясу и молоку»). По верному замечанию С. Г. Кара-Мурзы, всякое идеократическое обоснование государства включает две связанные вещи: утопию (идеал) и теорию (рациональное объяснение жизни и проекта будущего). Так вот, государственная идеология периода «оттепели» испортила оба эти компонента и разъединила их. Утопия была уничтожена ее недопустимым приближением («Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме») и опошлением («бесплатный проезд в городском транспорте»). Теория же была испорчена непредсказуемостью проекта и отходом от здравого смысла (кукурузомания, химизация народного хозяйства и т. п.).

Это был период, когда впервые начало разрастаться недоверие граждан к своим лидерам. Если большинство трудящихся связывали все предыдущие успехи с именем И. В. Сталина и люди искренне плакали, узнав о его смерти, то к Н. С. Хрущеву отношение было уже иное. Вначале он имел авторитет, но по мере того, как накапливались трудности, а его роль искусственно возвеличивалась, его авторитет в глазах народа падал – и дальше процесс недоверия распространялся уже на всех «вождей», перекидываясь на отношение к власти вообще. Причем сомневались именно в вождях, в элите, а не в идее. Нельзя забывать, что в те годы все же были достигнуты высочайшие темпы развития, имелись успехи в развитии науки и техники. Даже когда генерал П. Григоренко в 1961 году выступал с осуждением Программы партии, то не ставил под сомнение коммунистическую перспективу, а говорил лишь о некоторых вопросах, требующих детализации.

Но число сомневающихся увеличилось.

К середине 1960-х экономическая ситуация в стране резко ухудшилась, а недовольство Н. С. Хрущевым приняло крайние формы. Объединились противники форсированного строительства коммунизма и те, кто не был согласен с авторитаризмом Хрущева. В октябре 1964 года на пленуме ЦК КПСС его освободили от обязанностей первого секретаря ЦК и Председателя Совета министров СССР. Первым секретарем был избран Л. И. Брежнев, предсовмина стал А. Н. Косыгин.

Правда, те, кто пришел Хрущеву на смену, оказались не лучше его. Произошло вот что: Ленин, а затем Сталин указали направление движения. Хрущев, не понимая, чем руководствовался Сталин, вернулся к Ленину и «вроде бы как» пошел по направлению, указанному вождем. Брежнев и прочие продолжили движение по «правильной дорогой идете, товарищи», даже не задумываясь, куда ведет этот путь. А он привел туда, куда и должен был привести: к кризису, к ослаблению страны, сходному с ситуацией конца 1920-х. Прикрываясь «новым политическим мышлением», уже в 1980-х М. С. Горбачев изменил политический курс страны, начав то, что известно теперь под названием «перестройка». Однако метания между «ускорением», «гласностью» и «больше социализма!» сразу показали: пришло время, когда лидеры вообще перестали понимать, что происходит в стране и мире…

Период застоя

В марте-апреле 1966 года состоялся XXIII съезд КПСС. Были внесены изменения в Устав партии: из него убрали положение об обязательном обновлении на 1/4 на каждых очередных выборах состава ЦК КПСС, на 1/3 обкомов, горкомов и райкомов партии, внесенное Хрущевым на XXII съезде. Убрано было и положение о том, что члены руководящих партийных органов не могут быть избраны более чем на 3 срока (12 лет). Восстановили пост генерального секретаря ЦК, ликвидированный после смерти И. В. Сталина, и на этот пост был избран Л. И. Брежнев. Эти решения съезда создали стабильный слой партийной номенклатуры.

Теоретической основой политической системы стал курс на «возрастание руководящей роли партии». Понятно, что предполагавшееся при «позднем Хрущеве» усиление прочих, кроме партии, общественных организаций опять было отброшено: партэлита парила над всеми.

Новое партийно-государственное руководство вернулось к отраслевой структуре управления, упразднив совнархозы и преобразовав ВСНХ в Госснаб. Также на двух пленумах ЦК (1965) были намечены меры по стимулированию сельского хозяйства и промышленности за счет материального поощрения работников. Значительно расширялись права предприятий, возросла их экономическая самостоятельность, снизилось количество плановых показателей, спускаемых им сверху. На промышленных предприятиях для экономического стимулирования решено было создавать за счет прибыли фонды развития производства, материального поощрения, улучшения социокультурных и жилищно-бытовых условий.

Однако сложившаяся в 1950-1960-х годах индустриальная модель обладала двумя характерными и взаимосвязанными особенностями: а) жесткой зависимостью экономического роста от масштабов вовлечения первичных ресурсов и, соответственно, от объемов топлива и сырья; б) разбухшим инвестиционным сектором, технологическая отсталость которого определяла повышенный спрос на ресурсы. Экономика стала экстенсивной, неспособной к динамическим прорывам. Такое ее состояние вкупе с попыткой увеличить фонды потребления в ущерб фондам накопления само собой препятствовало «введению рыночных начал»: когда среди плановых показателей деятельности предприятий первое место отвели объему реализованной, а не валовой продукции, это не привело к положительным результатам.

И понятно, почему: Россия даже без деформаций экономики, как только пытается «жить, как все», начинает отставать.

Кроме того, продолжалась весьма затратная холодная война.

В марте 1965 года началась реформа в сельском хозяйстве: опять повышены закупочные цены, установлен твердый план государственных закупок и введена 50-процентная надбавка к основной цене за сверхплановую продукцию. Была несколько расширена самостоятельность колхозов и совхозов. Резко увеличились капитальные вложения в развитие сельского хозяйства, но и этого было крайне мало.

В 1970 году урожайность зерновых в СССР составила 15,9 центнера с гектара, в 1985-1986-х – 17,5 центнера. И обычно историки-либералы с усмешкой отмечают, что это чуть больше, чем собирали в 1913 году англичане (17,4), но меньше, чем немцы (20,7). А в 1970-1980-х в Великобритании собирали уже 56,2 центнера зерна с гектара.

Конечно же, такая разность связана не столько с природными факторами, сколько с вложениями в экономику. Говоря об этом, сразу вспоминают характерное для Запада явление того времени – «зеленую революцию»: колоссальный подъем урожайности достигался селекцией и улучшением агротехники. Но никто не вспоминает, что на Западе для достижения подобного результата понадобился десятикратный рост затрат энергии на производство единицы продукции. А значит, СССР и не мог участвовать в «зеленой революции»: основной массив нашей пашни располагается в зоне рискованного земледелия и нам потребовались бы значительно более высокие энергозатраты.

Здесь уместно вспомнить, как на заре перестройки, не понимая страны, в которой живут, российские либеральные экономисты говорили о нецелесообразности держать в СССР громадный парк зерноуборочных комбайнов и тракторов. Для них ориентиром было совершенно иное, чем у нас, соотношение количества сельхозтехники и размера пашни в развитых западных странах. И в самом деле, в СССР в 1984–1988 годах тяжелых тракторов производилось в 5 раз больше, чем в США. Но при этом в США производили в 13 раз больше, чем у нас, малогабаритных тракторов!

Не учитывалось также и то, что в СССР весьма жесткие природные условия. Тракторы и комбайны нужны не сами по себе, а потому, что в России летняя пора сельхозработ короче, чем в тех странах, с которыми нас сравнивали. Чтобы успеть выполнить все работы, надо было иметь значительное количество мощной техники, гораздо больше, чем там, где сельскохозяйственная деятельность плавно распределена во времени и есть возможность использовать малогабаритную технику при менее интенсивном режиме эксплуатации. На Западе фермер может неспешно пахать, сеять и убирать свой небольшой надел. У нас это непозволительно.

Не все это понимают сейчас, и мало кто понимал тогда – а в руководстве, наверное, и никто не понимал. Реформы, очень убедительные с точки зрения «теорий» и «моделей», совершенно не учитывали природных особенностей России. Удивительно ли, что довольно быстро выяснилось: хозяйственная система отвечает на изменения не так, как ожидалось, – и реформы была без шума свернуты.

Реформаторский период 1965 года понизил управляемость народным хозяйством, привел к разбалансированию экономики (разрыв между стоимостными и материально-вещественными потоками). Завышенные потребительские ожидания не оправдались, территориально-торговый дисбаланс был налицо. Число министерств постоянно росло. Все отчитывались по показателю объема реализации в рублях, и в отсутствие конкуренции предприятия в погоне за прибылью увеличивали цены на продукцию, просто используя более дорогие виды сырья и материалов! Это подрывало экономику, делало ее излишне ресурсоемкой, снижало выживаемость людей, но кто из числа элиты об этом думал?!

С одной стороны, экономическое развитие СССР было достаточно устойчивым. Советский Союз опережал США и страны Западной Европы по таким физическим показателям, как добыча угля и железной руды, нефти, цемента, производству тракторов, комбайнов. Но вот по качественным факторам отставание было явным: ресурсы просто прожирались. Темпы экономического развития падали; советская экономика стала невосприимчивой к инновациям, очень медленно осваивала достижения науки и техники.

1967, 5-10 июня. – «Шестидневная война» Израиля против Египта, Иордании и Сирии.

1968. – «Пражская весна». 21 августа. – Ввод войск Организации Варшавского договора в Чехословакию.

В конце 1960-х годов правительство Чехословакии, взяв курс на внедрение элементов рыночной экономики, пошло по этому пути значительно дальше, чем позволяли рамки социалистической теории. Советскими властями этот «рыночный социализм» был оценен как правый ревизионизм, и в Чехословакию ввели войска, что имело большое значение и для нашей страны: развитие экономической мысли в нашей стране притормозилось, общественно-политическая жизнь осложнилась.

Известно, что пятилетка 1966–1970 годов стала единственной за всю историю плановой экономики, когда директивы практически полностью совпали с фактическим исполнением. Объяснить это можно только массовой подгонкой результатов, ибо как раз в этот период масштабы, разнообразие и динамичность хозяйства превысили критические возможности планирования старого типа.

С начала 1970-х страна вступила в период застоя – торможения экономического роста, проедания национального богатства, снижения жизненного уровня, бюрократического маразма и массового цинизма.

Интеллектуальная часть элиты, отлично понимая ненормальность происходящего, стала воспринимать все устройство государства, коммунистическую идеологию, а также советское отношение к собственности как неправильные. Если идеологическая партийно-государственная машина внедряла в массовое сознание лживые мифы о процветании, то «теневая» система информации – самиздат, анекдоты, кухонные дискуссии – несла другие, но от этого не менее лживые мифы. Не рабочие и не колхозники, а интеллигенты из элиты заговорили «на кухнях» о необходимости перемен, осуждая все советское. Заговорили о необходимости рынка, а поскольку категории политэкономии составляют неразрывную систему, речь шла не о рынке товаров, а о целостной рыночной экономике (рынок денег, товаров и труда). А простые советские граждане и не догадывались, что их угнетают и эксплуатируют, пока им этого не «объяснили». Не было ничего похожего на массовое недовольство советским строем, отрицания самой его сути.

Но людей начал грызть червь сомнения.

Все в более широких кругах, прежде всего в кругах интеллигенции, нарастали отчуждение от государства и ощущение, что жизнь устроена неправильно. Многие люди, продолжая оставаться преподавателями марксизма-ленинизма или правительственными чиновниками, начинали обращать свой взор на Запад, хоть и не афишировали этого. Только диссиденты из числа творческой интеллигенции решались иногда открыто говорить о своих взглядах, но их подавляла государственная машина.

Само государство стало терять целостность и неявно «распадаться» на множество подсистем, следующих не общим, а своим собственным интересам. Наглядным выражением этого стала ведомственность. Этот дефект системы отраслевых министерств был известным в СССР уже в 1920-х годах, но с особой силой он проявился в период застоя. Суть здесь в том, что из-за обострения дефицита ресурсов их распределение все более определялось не стратегическими целями государства, а интересами ведомств. Отрасли промышленности обособлялись по ведомственному признаку, укреплялись корпоративная иерархическая структура и независимость самих ведомств по отношению к государственным органам централизованного управления.

Министерства начали формировать замкнутые «технологические империи». Например, министерства автомобильной, угольной, химической промышленности, металлургии и другие потребители продукции машиностроения стали развивать собственное производство роботов, электронных компонентов, специализированных станков и автоматических линий – и это только усиливало дефицит ресурсов. Появлявшиеся инновации вели не к перестройке структуры народного хозяйства с его удешевлением, а как бы «накладывались» на старую структуру и вели к удорожанию.

Ведомства превращались в замкнутые организмы, что не могло не разрушать государство. Подобно этому если в живом существе каждый орган начнет оптимизировать свое функционирование, не интересуясь проблемами всего организма, то такой организм теряет жизнеспособность.

В 1970-е годы произошло соединение ведомственности с местничеством – сплочением хозяйственных, партийных и советских руководителей на местах, как правило, конфликтующих с интересами Центра и других регионов. В национальных регионах (союзных и автономных республиках, областях и округах) местничество принимало национальную окраску. Со временем республиканские элиты настолько окрепли, что Центр уже не был способен посягнуть на их власть и интересы. Негласно, под лозунги интернационализма, проводилась «коренизация» нового типа – вытеснение русских кадров и обеспечение преимуществ не всех нерусских народов, а лишь статусных наций. (Позже это в полной мере выявилось в ходе перестройки.)

Образование региональных элит, включающих в себя и работников аппаратов разных ведомств, и работников местных органов власти, породило новый тип политических субъектов – номенклатурные кланы. Началось неявное пока разделение страны.

В годы сталинских репрессий состав правящей элиты постоянно менялся – на смену репрессированным выдвигались новые кадры, которые, в свою очередь, подвергались репрессиям. В следующий, хрущевский период репрессий не было, но в ходе постоянных реорганизаций и управленческих экспериментов шла ротация руководящих кадров, перетряска правящего слоя. Новое руководство КПСС, пришедшее к власти в середине 1960-х, создало стабильный, несменяемый слой партийно-государственных чиновников.

В середине 1970-х в стране начал насаждаться культ Л. И. Брежнева. В 1977 году он совместил пост генерального секретаря ЦК партии с постом Председателя Президиума Верховного Совета СССР, став уже и номинально главой государства. Чисто внешние атрибуты величия (четырежды Герой Советского Союза, Герой Социалистического Труда, Маршал Советского Союза, Ленинская премия по литературе, орден «Победы» и др.) совмещались с усиливающейся дряхлостью.

В самых высших сферах, уж не говоря о более низком слое, процветали протекционизм и кумовство. Сам Брежнев раздавал высшие посты своим друзьям и родственникам. Такая же картина сложилась и в республиках – Грузии, Казахстане, Узбекистане, Молдавии и других, где руководящая партийно-государственная верхушка формировалась по клановому принципу.

Происходящее было не следствием ошибок или злой воли, а результатом процессов самоорганизации. До 1953 года государство постоянно держало ведомственные и местнические противоречия в центре внимания и регулировало, исходя из общих целей. В ходе десталинизации были ликвидированы те небольшие по размерам или даже невидимые элементы государства, которые вели системный анализ всего происходящего, и в последующие годы именно из-за утраты системности начался развал единого, как сейчас говорят, «экономического пространства», а вслед за ним и государственности.

КПСС этого периода состояла как бы из двух частей. Рядовые коммунисты (к середине 1980-х в партии состояли около 18 млн человек) практически были отстранены от принятия партийных решений, не могли влиять на положение дел. Выборы центральных органов были многоступенчатыми: первичные организации выбирали депутатов на районные конференции, те – на городские, городские – на областные, областные – на съезд партии. И уже делегаты съезда выбирали ЦК. При такой системе решающая роль принадлежала партаппарату, и естественно сформировалась наследственная партийно-государственная номенклатура (с передачей должностей «от отца к сыну»), ставшая руководящим слоем общества. Пребывание на руководящих постах становилось пожизненным.

Как партийное «боярство» в верхах, так и «новое дворянство» в более низких сферах было заинтересовано в стабильности общества. Стабильность, в свою очередь, изменила и психологию управленцев, и реальную практику управления. Чувствуя себя достаточно уверенно (репрессии против них теперь были исключены), представители высшей номенклатуры: директора, министры, руководители отраслей и регионов, переходили от роли управляющих (при отсутствии фактических владельцев) к положению реальных хозяев. Номенклатура совершенно очевидно противопоставляла себя как рядовым членам партии, так и всему народу.

В то же время официальная идеология становилась все более напыщенной (концепция «развитого социализма») и все более чуждой настроениям людей.

Взяточничество и коррупция стали явлением повсеместным и обыденным; в хищениях были изобличены ряд руководителей страны, союзных республик, горкомов, райкомов партии. Но к концу правления Брежнева терпимость все больше переходила в попустительство; целые коллективы связывались круговой порукой хищений.

И внутри страны, и в мире возникло предчувствие, что СССР проигрывает холодную войну. Важным признаком этого стал переход на антисоветские позиции сначала западной левой интеллигенции (еврокоммунизм), а потом и все более заметной части отечественной интеллигенции (диссиденты). Для борьбы с диссидентами даже было создано специальное (5-е Главное) управление КГБ.

Отметим, что диссидентское движение не было однородным. В нем можно выделить три направления.

1. Марксисты (напр., Р. А. Медведев, П. Г. Григоренко) считали, что все недостатки общественно-политической системы проистекают из сталинизма, являются результатом искажения основных марксистско-ленинских положений. Ставили задачу «очищения социализма».

2. Либеральные демократы (напр., А. Д. Сахаров) проповедовали принцип конвергенции. Полагали возможным объединить все лучшее, что есть в плановой и рыночной экономике, в политических и социальных системах Запада и Востока, поскольку человечество вступило на такой этап развития, когда на первый план выходят не классовые, национальные и другие групповые интересы, а интересы общечеловеческие. Ряд представителей этого направления (напр., В. Буковский) полностью отвергли идеи социализма и считали режим западных стран моделью для СССР.

3. Национал-патриоты (напр., А. И. Солженицын, И. Р. Шафаревич) выступали со славянофильских позиций. Считали, что марксизм и революция совершенно чужды русскому народу, навязаны ему извне. Наиболее радикальные представители этого течения отвергали западничество вообще, считали противниками не только коммунистов, но и либералов. Образцом для России полагали государственное устройство, существовавшее даже не до октября, а до февраля 1917 года.

В 1977 году была принята новая Конституция СССР, а в 1978-м – конституции союзных республик. В этих конституциях законодательно укреплялась (ст. 6) руководящая роль Коммунистической партии. Существование других партий конституцией не предусматривалось.

Как это ни покажется странным, жизнеобеспечение людей улучшалось. Именно в период застоя было проведено огромное по масштабам жилищное и дорожное строительство, построено метро в одиннадцати городах, быт людей в городе, в основном, вышел на современный уровень, а на селе сильно улучшился (так, были завершены полная электрификация села и газификация большей его части). В системы жизнеобеспечения были сделаны крупные капиталовложения на долгую перспективу: созданы единые энергетические и транспортные сеты, проведены крупномасштабное улучшение почв (ирригация и известкование) и обширные лесопосадки (1 млн га в год), построена сеть птицефабрик, решившая проблему белка в рационе питания. СССР стал единственной в мире самодостаточной страной, надолго обеспеченной всеми основными ресурсами.

А достичь такого успеха удалось благодаря открытию богатейших нефтегазоносных месторождений в Западной Сибири.

Президент Российской Федерации В. В. Путин во время пресс-конференции 18 июля 2001 года сетовал, что «у нас в Советском Союзе больше здесь было проблем, чем плюсов, что мы в свое время открыли самотлорскую нефть, газ и начали жить за счет энергоресурсов». А ведь громадные вложения в Сибирь и Урал, сделанные в 1960-1980-е годы, обеспечили жизнь страны на столетие вперед. Сегодня государство и частный капитал, ничего не вкладывая в развитие хозяйства России, просто пользуются капиталовложениями тех лет!

Вложения в топливные отрасли и хорошая конъюнктура мирового рынка (особенно после скачка цен на нефть в 1973-м и 1979-м) дали уникальную возможность получать по импорту и необходимое оборудование, и товары личного потребления. Так и достигли улучшения в жизнеобеспечении людей. Здесь важно, что доходы от продажи сырья в отличие от сегодняшней ситуации шли не на зарубежные счета «владельцев», а на удовлетворение интересов общества.

С другой стороны, эти средства использовали не самым оптимальным образом, а иногда и бездарно. Так, в 1970-е правительство стало заключать сделки с западными производителями по принципу «сырье на готовые изделия и технологии», что поставило страну в одностороннюю зависимость от поставок импортных запчастей, материалов и оборудования. То есть в организации хозяйства и внешней торговли было и много хорошего, и много «плохого», неправильного. Вообще невозможно одной краской описать это насыщенное событиями, зачастую парадоксальное время: были и разрядка международной напряженности и колоссальные стройки, «Хельсинкский процесс» сопровождался вторжением в Афганистан и так далее.

За счет внешней торговли велась техническая модернизация металлургии, химической промышленности, машиностроения. За ее же счет поддерживали сложившийся уровень личного потребления: импорт потребительских товаров в те годы на 75–80 % состоял из предметов, которые вполне можно было бы производить самим. И в это же время стали увеличивать экспорт технически сложных товаров, в том числе личного потребления (автомобилей, радиотоваров, холодильников и т. п.), прежде всего в страны СЭВ, что обескровливало наш внутренний потребительский рынок.

Страны Восточной Европы, образуя с СССР единую систему хозяйствования, с удовольствием брали советские энергосырьевые ресурсы, а взамен поставляли свою конечную продукцию. И это было бы терпимо, если бы у нас была существенно более тесная интеграция. Но ведь наибольшую критику мы получали как раз от этих стран! Никто и не задумывался, что в рамках Европейской экономической системы они в силу природных условий всегда были, есть и будут аутсайдерами (в силу климатических условий производство на Востоке всегда дороже, чем на Западе). Характерный пример – бывшая ГДР, сегодня самая нуждающаяся часть Германии, а жители западных территорий страны не спешат ее обустраивать: дорого.

А в «советском блоке» они оказывались самыми передовыми, и развитие их экономик становилось более выгодным, чем нашей экономики. Что и происходило, но они, поглядывая на более благополучный Запад, считали это недостаточным для себя.

В общем, диспропорции во внешней торговле, а также трения со странами Восточного блока увеличивали неадекватность восприятия действительности как советскими людьми, так и гражданами стран народной демократии. А это и было одной из целей холодной войны. Как и в обычной войне, роль командования, его соответствие стоящим задачам является определяющим – наши «командующие» задачам не соответствовали.

С каждым годом эпохи застоя необходимость комплексной модернизации советского общества и хозяйства становилась все более очевидной, однако относительно благоприятные условия для этого (хорошая внешнеэкономическая конъюнктура и поток нефтедолларов) так и не были использованы. Между тем западный мир вступал во второй этап НТР – информационную революцию.

С 1979 года в СССР начали сокращаться добыча угля, нефти и выпуск готового проката; снижался объем перевозок по железным дорогам. Стране не хватало ресурсов, а те, что имелись, во все бóльших масштабах направляли в ВПК! Распылялись капиталовложения; обозначился социокультурный раскол в обществе – стала углубляться пропасть между столицами, крупными и малыми городами и деревней. Тысячи сел и деревень были признаны «неперспективными», сельское хозяйство деградировало.

В 1982 году была разработана и принята государственная Продовольственная программа, ставившая задачу надежного обеспечения полноценным питанием всех граждан страны, – надо признать, определенные успехи были достигнуты. Это стало продолжением «демобилизационной программы», начатой Хрущевым, с упором на рост благосостояния и сдвигом в сторону потребительства.

Судя по динамике множества показателей, СССР в 1965–1985 годах находился в состоянии благополучия, несмотря на многие неурядицы, которые в принципе могли быть устранены. В то же время назревали факторы нестабильности и общего ощущения беды. Видимыми симптомами этого стали широкое распространение алкоголизма и вновь появившееся после 1920-х годов бродяжничество.

1982, 10 ноября. – Смерть Л. И. Брежнева. 12 ноября. – Избрание генеральным секретарем ЦК КПСС Ю. В. Андропова. Крупные чистки в верхнем эшелоне власти, борьба за производственную дисциплину.

1983. – Окончание мирового «энергетического кризиса», начало открытого кризиса советской экономики.

1984, февраль. – Смерть Ю. В. Андропова. Избрание Генеральным секретарем ЦК КПСС К. У. Черненко.

Черненко, один из ближайших сотрудников Брежнева, был тяжело болен, управлять страной он просто не мог. В начале 1985 года он умер; к власти пришел М. С. Горбачев. Началась «перестройка».

Крах экономики

Весной 1985 года главным аргументом в пользу экономических реформ было сравнение эффективности народного хозяйства СССР и США – двух супердержав, сопоставимых по количеству населения, валовому производству энергии, металлов, военному потенциалу и т. п. Аналитики заметили, что СССР значительно превосходит Запад по уровню энергетических и материальных затрат на единицу готовой продукции. Этот факт свидетельствовал о неконкурентоспособности советской продукции на мировом рынке, но отсюда сделали неверный вывод об экономической отсталости и бесперспективности экономической и социальной систем СССР в целом.

Но дело было не в системе.

Советское общество 1980-х годов, социально достаточно устойчивое, по уровню промышленного развития, урбанизации, производству основных видов продукции, характеру технологий и труда на большинстве предприятий, несмотря на огромную долю ручного труда в разных сферах хозяйства (40 % и более), в целом было обществом индустриальным. В СССР существовали радиоэлектронная промышленность, атомная энергетика, развитая аэрокосмическая индустрия, а это даже выходило за рамки обычного индустриального производства. Так что разговоры об «отсталости» и «бесперспективности» – просто ширма, за которой прятались действительные причины перехода к перестройке, ведь причины были – и объективные, и субъективные.

Начнем с первых.

В 1973–1974 годах в мире разразился энергетический кризис. Цены на нефть взлетели, а поскольку Советский Союз был нефтедобывающей страной и как раз началось освоение северотюменских месторождений, то перед нашей нефтяной промышленностью открылись небывалые перспективы и многие проблемы стали решаться с помощью нефтедолларов. Так продолжалось около десяти лет, до тех пор, пока цены на нефть на мировом рынке не начали катастрофически падать, а вслед за ними и доходы государства. К 1985 году оказалось уже невозможным за счет нефти обеспечивать внутренний рынок страны достаточным количеством ширпотреба (40 % этих товаров приходилось на импорт) и продовольствия, а ряд отраслей промышленности – импортным оборудованием.

Сложившийся за годы «волюнтаризма» и застоя дисбаланс в экономике, которая была нацелена не на самостоятельное развитие, а на прожирание нефтедолларов, – это и было объективной причиной, толкавшей руководство хоть к каким-то переменам.

А вот на то, что перемены пошли в ту сторону, в которую пошли, – к разрушению страны, имелись субъективные причины.

«Бояре» и «дворяне» советской эпохи, высшие чины партноменклатуры в Центре и на местах использовали государственную собственность, как свою – почти как частную, – за счет всевозможных лазеек в советской системе распределения (к тому же лазейки эти по мере расшатывания системы все более расширялись). И вот они почувствовали, что для безбедного существования у них остается все меньше ресурсов. Они уже давно махнули рукой на коммунизм и про себя считали коммунистическую идею мертворожденной, а к началу 1980-х годов пришли к выводу: чем скорее с ней будет покончено, тем лучше. Но подобные представления, а тем более намерения были несовместимы с деятельностью идеологических и правоохранительных структур, продолжавших свою деятельность в Советском Союзе; следовало что-то менять в этих структурах, ломать идеологию.

Именно «элите», распоряжавшейся социалистической собственностью, как своей, такая перестройка была крайне желательна, а среди них были и секретари обкомов, и члены Политбюро. Они хотели гарантировать свою безопасность от эксцессов, подобных тем, что имели место при кратком правлении Ю. В. Андропова. Чтобы не было риска лишиться синекуры за отпуск, проведенный «за бугром», за три квартиры и три дачи (якобы казенные), чтобы можно было получать доходы с предприятий и территорий легально. Они хотели передавать если не власть, то по крайней мере имущество по наследству своим потомкам, а для этого надо было изменить статус имущества. А там, глядишь, на основе наследственной собственности можно будет удержать и наследственную власть.

Горбачев, человек без собственных идей в голове, сам был таким, а потому вполне подходил на роль лидера этих сил.

Главной социальной опорой «перестройщиков» стал сложившийся к середине 1980-х достаточно широкий слой людей, негативно относившихся к перекосам и безобразиям эпохи застоя. Да ведь и в народе было понимание того, что дальше «так жить нельзя». Но народ – он и есть народ, консервативная инертная масса; нутром чувствуя, что перемены нужны, он и приветствовал перемены, рассчитывая на лучшую жизнь для себя и не понимая, что те, кто руководил процессом, имели собственные цели, а интересов народа не учитывали вовсе.

Обратим внимание, что для всех лет перестройки очень характерна экономическая бессмыслица. Сначала Горбачев провозгласил политику ускорения. В 1986 году не было более часто употребляемого слова, чем «ускорение», – оно встречалось на каждом шагу, на каждой газетной странице. А что надо было ускорять? Куда мы при этом двигались? На эти вопросы ответов не было. Н. И. Рыжков в книге «Десять лет великих потрясений» пишет, что термин появился еще до перестройки и касался ускорения научно-технического прогресса и социальных процессов, но ведь ему приходится это объяснять! А тогда огромное количество теоретиков научного коммунизма и прочих интерпретаторов мусолили в статьях и книгах «концепцию ускорения», пытаясь разъяснить другим то, что было непонятно им самим!

Или другой лозунг: «Больше социализма!» Больше, чем что? Насколько? Каким аршином его измерить, социализм?

Это была обычная пиаровская акция, игра в слова. От постоянного их повторения складывалось впечатление, что есть какая-то экономическая концепция перестройки, стратегия ускорения, где расписано по пунктам, чего мы хотим, как этого добиваться, какие нужны последовательные шаги и т. д. Но ничего похожего не было!

Характерна история появления программы «500 дней». Только в 1991 году, в год отставки Горбачева и распада СССР, появилось хоть что-то, смутно напоминающее экономическую концепцию. Это была программа Г. А. Явлинского «400 дней», и предлагалась она сначала Л. И. Абалкину, который был вице-премьером по реформе в правительстве Н. И. Рыжкова, но пристроить эту программу не удалось. Сам Рыжков в это время был занят разработкой экономической части Союзного договора и к программе «дней» отнесся скептически: «Там было расписано все чуть ли не по часам, а уж по дням – это точно. На 20-й день – начало разгосударствления. На 30-й – немедленная реализация заводами не установленного оборудования. На 20-40-й – продажа основных фондов, земли колхозов, совхозов, промышленных предприятий. На 20-50-й отмена предприятиям государственных субсидий и дотаций. И так далее, грустно перечислять».

Весной 1991 года на Президентском совете у Горбачева было принято решение превратить «дни» в экономическую программу перестройки, и затем этот плод кабинетных раздумий вместе с группой Явлинского взялись доращивать ученые и государственные мужи; среди них был член Президентского совета академик С. С. Шаталин; вот тут-то программа и превратилась в «500 дней», обросла материалом, сильно увеличилась в объеме и т. д. Конечно, она и в этом виде никак не могла быть использованной на практике, но ничего лучшего власть не имела, так что перестройка как началась, так и кончилась без экономической программы.

А с точки зрения государственной Горбачев не имел вообще никаких целей и планов. Он не знал истории экономики и не видел, к чему вела его политика не только в долгосрочной перспективе, или хотя бы на год-два вперед, но и на ближайшие месяцы. В результате его руководства страна оказалась еще дальше от нужной ей модернизации, чем была в годы застоя, а люди стали жить хуже.

И все-таки любой согласится: Горбачева невозможно назвать злодеем. Для глупости есть другие определения.

Вот что говорил он на заседании февральского пленума ЦК КПСС (1988): «Напомню, что саму перестройку мы начали под давлением насущных, жизненно важных проблем. Мне не раз приходилось возвращаться к оценке ситуации, которая сложилась в стране к началу 80-х годов. Хотел бы добавить еще некоторые соображения. Как известно, темпы экономического развития у нас снижались и достигли критической точки. Но и эти темпы, как теперь стало ясно, достигались в значительной мере на нездоровой основе, на конъюнктурных факторах. Я имею в виду торговлю нефтью на мировом рынке по сложившимся тогда высоким ценам, ничем не оправданное форсирование продажи алкогольных напитков. Если очистить экономические показатели роста от влияния этих факторов, то получится, что на протяжении четырех пятилеток мы не имели увеличения абсолютного прироста национального дохода, а в начале 80-х гг. он стал даже сокращаться. Такова реальная картина, товарищи!»[14]

Что ж, посмотрим на реальную картину, товарищи. Согласно официальным данным, в 1965 году национальный доход составлял 193,5 млрд, в 1970-м -289,9 млрд, в 1975-м – 363,3 млрд, в 1980-м – 462,2 млрд, и в 1985-м – 578,5 млрд рублей. За четыре пятилетки он увеличился втрое, на 385,0 млрд рублей. Если верить словам Горбачева, получается, что почти весь этот прирост был получен за счет притока нефтедолларов и спаивания народа! Это заведомая чушь.

Что бы ни говорил он о прошлом или о своем желании углубить и ускорить, под его воздействием экономика развалилась действительно очень быстро. Четырех пятилетних планов ему не понадобилось; оказалось достаточным прекратить выполнение одного и издать два закона: о кооперации и о государственном предприятии.

«Закон о кооперации», похоже, составляли поклонники Жан Жака Руссо, полагавшие, что человек, так сказать, «по природе добр», – не случайно же Горбачев все время апеллировал к «человеческому фактору» и «новому мышлению». Наверное, из-за доверия к человеку «Закон о кооперации» давал предпринимателям слишком много излишней свободы и не предусматривал достойного контроля.

И произошло вот что.

Кооператоры «из народа» занялись пирожками, шитьем кепок и прочей мелкой чепухой, но доходы их были низкими, а поборы со стороны чиновничества местных распорядительных органов – высокими. И это направление кооперативного движения быстро выродилось в полуподпольное кустарничество; народ не смог улучшить свое положение через свободный труд «на себя».

Иные, более ушлые предприниматели обратились к спекулятивно-посреднической деятельности, что при монопольно низких ценах на продукцию госпредприятий и хроническом дефиците позволяло мгновенно обогащаться. Это привело к росту цен, ухудшило жизнь народа и породило стойкую неприязнь к кооператорам вообще.

Но самое страшное в том, что «Закон о кооперации» очень хорошо помогал воровать и устраивать свои дела вокруг государственных предприятий – около них тут же возникли скопища всевозможных кооперативов, единственной задачей которых был увод дохода, номинально принадлежавшего государству, в частные карманы.

Делалось это так. Предположим, заводу требуется смонтировать какую-то установку. По государственным нормативам и тарифам на эту работу требуется три дня времени и пятьсот рублей денег; за это время и за эти деньги ее и делают рабочие завода. Одновременно директор, сам или под нажимом начальника цеха подписывает с кооперативом договор на выполнение этой же, уже выполненной работы, но теперь уже за 10 000 рублей: половину директору и половину «кооператору», весь кооператив которого состоит из него самого, его жены и тещи. С одной сделки люди покупали машину, с двух – квартиру.

И таких заводов, начальников цехов и «работ» были тысячи, тысячи и тысячи по всей стране! Сращивание крупных предприятий, кооперативов, всяческих «центров НТТМ» и прочего шло полным ходом. В последующем, на этапе окончательного перехода народной собственности в частные руки наработанные в кооперативный период связи, опыт воровства и накопленные деньги очень пригодились.

Будь этот закон более серьезным и продуманным – вполне мог бы создать основу для развития мелкого и даже среднего бизнеса в Советском Союзе. Беда была в том, что он плохо регулировал отношения государства и кооперативов, а вторая – в том, что это послужило примером для крупных предприятий: они тоже хотели таких же, как у кооператоров, плохо отрегулированных отношений с государством.

И такую возможность дал «Закон о государственном предприятии». Этим законом государство фактически само себя вывело из управления предприятиями. Они продолжали называться государственными, но директоров там уже не назначали, а выбирали; взаимоотношения с государством становились столь же неопределенными, как у кооперативов. Никто не мог толком объяснить, что государственные предприятия должны государству, а что оно – им.

Этот закон, пожалуй, в бóльшей степени содействовал уходу государства из управления экономикой, чем даже приватизация, проведенная позже «правительством реформаторов». После введения этого закона предприятия оставались государственными только номинально. Картина была очень пестрая: в разных местах, на разных предприятиях, в разных главках разных министерств закон «внедряли» по-разному, а государство не контролировало этого процесса. Многие восприняли этот закон как начало беспредела.

Активные деятели распорядительной системы (а среди них были Черномырдин, Сосковец, Большаков, Алекперов и многие другие) блестяще воспользовались возможностями, которые дали новые законы. Именно в последние два года перестройки, а не после старта радикальной экономической реформы началось формирование тех хозяйственных структур, которые и сейчас составляют значительную часть крупного бизнеса России.

Однако наряду с «ветеранами» в легальный бизнес устремились и совсем новые люди, сумевшие во многих случаях сориентироваться в обстановке гораздо быстрее, чем чиновники и хозяйственники из старой элиты. Это поле активно захватили прежде всего комсомольские лидеры, создавая «центры НТТМ» – структуры, занимавшиеся организацией научно-технического творчества молодежи. Но были, конечно, и другие варианты. В общем, появились лишние люди, с которыми «прорабы перестройки» не собирались делиться. Из того времени и до сих пор тянутся непрерывные схватки за собственность то в ликероводочной, то в кондитерской, то в металлообрабатывающей или другой какой отрасли.

Параллельно с разрушением экономики шел развал финансовой системы и всей структуры внешней торговли.

В Советском государстве была особая финансовая система. В производстве обращались безналичные деньги; их количество определялось межотраслевым балансом, и они погашались взаимозачетами. По сути, в СССР отсутствовали финансовый капитал и ссудный процент; деньги не продавались. А на рынке потребительских товаров обращались обычные рубли; население получало их в виде зарплат, пенсий и прочих выплат. Их количество строго регулировалось в соответствии с массой наличных товаров и услуг, что позволяло поддерживать низкие цены и не допускать инфляции.

Такая система могла действовать только при жестком запрете на перевод безналичных денег в наличные.

Так вот, «Закон о государственном предприятии» разрешил превращение безналичных денег в наличные. Фонды экономического стимулирования (премии, надбавки и т. д.) на предприятиях увеличились сразу втрое – из этих-то денег и платили за липовую работу жуликам-кооператорам. В итоге не только были резко сокращены взносы в бюджет, но и на развитие предприятий средств почти не оставлялось.

Но хуже всего, что взлетел до небес ежегодный прирост денежных доходов населения, ведь безграмотное руководство страны, исходя, видимо, из тех представлений, что все едино суть: и наличные – рубли, и безналичные – рубли, – запустило печатный денежный станок. Если в 1981–1987 годах прирост денег у населения составлял в среднем 15,7 млрд рублей, то в 1988-1990-м, после разрешения «обналички», размеры прироста поднялись до 66,7 млрд, а в 1991 году лишь за первое полугодие денежные доходы выросли на 95 млрд рублей. Это был механизм перекачки средств из накопления (инвестиций) в потребление – так проедались будущее развитие и будущие рабочие места. «Перестройка» превращалась во всеобщий развал.

Понятно, что такой рост доходов, сопровождаемый сокращением товарных запасов в торговле, вел к краху потребительского рынка.

Второй особенностью советской финансовой системы были принципиальная неконвертируемость рубля и закрытость рынка через государственную монополию внешней торговли. Сама по себе конвертация – всего лишь способ сравнения экономик, но надо же сравнивать по сопоставимым параметрам. Например, что получится из встречи боксера с шахматистом? Если свести их на ринге, так чтобы действовать по правилам боксера, то он и разделает шахматиста под орех. И скажет: ты слабый, ты никуда не годный. Но если усадить их за шахматную доску (навязать, скажем, Америке рубли в качестве резервной валюты), то боксер проиграет вчистую.

Такие параметры, как масштаб цен и структура расходов, в СССР были иными, нежели на Западе. Наша экономика была просто другой, чем западная, – она выглядела затратной, милитаризованной, но была страшно выгодной при необходимости мобилизации (что и доказали годы с 1941-го по 1945-й), и это было нам, при нашем скудном ресурсе, очень важно. Что, в конце концов, главнее для государства – чтобы все имели лишнюю пару ботинок, но проиграли войну или наоборот?

Союз не смог бы содержать две экономики сразу: гражданскую, для мирного времени, и вторую, военную, на случай войны. Она была у нас одна, но не такая, как на Западе.

Зарплату людям платили маленькую, зато коммунальные платежи и продовольствие, образование и медицина дотировались государством, которое брало деньги с тех же граждан, недоплачивая им зарплату! Так удавалось содержать затратную, но необходимую часть экономики страны, обеспечивая приемлемый уровень жизни всем.

Это значит, что, прежде, чем проводить либерализацию финансовой системы и открывать рынок СССР миру, следовало привести масштаб цен, зарплат и социальных трат в соответствие с мировыми, так чтобы доля зарплаты составляла в себестоимости подавляющую часть, включив в себя все эти недоплаты. Наши же перестройщики, а вслед за ними реформаторы сделали наоборот. Они оставили трудящемуся низкую зарплату, а социальные выплаты в его адрес сократили или вовсе отменили. Так они получили товар, конкурентоспособный за счет недоплатырабочему. Сегодня за свой труд российский человек получает вчетверо меньше, чем должен получать по всем мировым стандартам; он выживает еле-еле. Зато капиталист может менять уворованную часть зарплаты на доллары и оставлять ее на Западе! А у государства не осталось денег на поддержание ВПК и обороны.

Вот для чего нужно было разрешение на хождение доллара и открытость нашего рынка: чтобы разом подорвать и обороноспособность страны, и жизнеспособность народа.

А какой механизм создали для изымания у государства доходов от нефти? Нефть добыли по низкой себестоимости (вариант: дешево купили по внутренним ценам за рубли у скважины); перепродали офшорной компании за рубли же, и тоже дешево. С полученной маленькой прибыли заплатили государству маленькие налоги. Офшорная компания продала нефть за границей уже за доллары, по настоящей цене и не платит никаких налогов, потому что в офшоре налогов нет. Основной доход уплыл из страны и скрылся от налогообложения.

Вопрос: что надо для работы такого механизма? Ответ: открытая экономика и доллар, циркулирующий по России наравне с рублем.

Итак, долларизация выгодна, во-первых, воришкам, чтобы без хлопот вывозить наворованное (кстати, как и в случае с золотым рублем, начеканенным графом Витте). Во-вторых, она выгодна правительству воришек, поскольку позволяет ему скрывать истинные масштабы воровства: перевели рубли в доллар, и концы в воду. Доллар-то не наш, правительство за него не отвечает. В-третьих, она выгодна Западу. Американский доллар, гуляющий по России, для американского банка есть гарантия от всяких случайностей; Россия через доллар принимает себе американскую инфляцию; Россия, покупая доллар, инвестирует американскую экономику.

А сеть обменников для народа и весь шум о «вхождении в мировую экономику» (или, там, цивилизацию) или о том, что «в долларах удобно хранить», – он шум и есть.

Пока масштаб цен, зарплат и социальных трат не привели в соответствие с мировыми (а это не сделано до сих пор), рубль должен был циркулировать, не меняясь ни на какие СКВ, а поток наличных денег должен был быть строго закрыт по отношению к внешнему рынку. Эту закрытость обеспечивала государственная монополия внешней торговли. А Горбачев ее отменил, разрушив всю систему.

Чтобы лишний раз показать, сколь высокое значение имел сам факт наличия государственной монополии внешней торговли для страны, уместно вспомнить мнение Сталина, высказанное по этому вопросу – правда, в довольно необычном контексте.

По воспоминаниям Н. К. Черкасова (он играл роль Ивана Грозного), когда в 1947 году он и режиссер С. М. Эйзенштейн встречались со Сталиным, был упомянут и этот аспект экономической политики:

«Говоря о государственной деятельности Грозного, товарищ И. В. Сталин заметил, что Иван IV был великим и мудрым правителем, который ограждал страну от проникновения иностранного влияния и стремился объединить Россию. В частности, говоря о прогрессивной деятельности Грозного, товарищ И. В. Сталин подчеркнул, что Иван IV впервые в России ввел монополию внешней торговли, добавив, что после него это сделал только Ленин».

Горбачев, как ни клялся в любви к Ленину, предал его дело. С января 1987 года право непосредственно проводить экспортно-импортные операции получили набравшие силу ведомства: двадцать министерств и семьдесят крупных предприятий. Через год были ликвидированы Министерство внешней торговли и ГКЭС СССР и учреждено Министерство внешнеэкономических связей СССР, которое уже лишь «регистрировало предприятия, кооперативы и иные организации, ведущие экспортно-импортные операции».

Как следствие, в 1988–1989 годах начался валютный кризис, в окончательную стадию которого страна вступила уже в 1990-е годы. Внешний долг, который практически отсутствовал в 1985 году, в 1987 составлял 39 млрд долларов, а к концу 1990-го достиг, по разным оценкам, 60–65 млрд, а платежи по его обслуживанию – 23 % экспорта в СКВ. К концу 1991-го он вырос почти до 120 млрд долларов.

При таких условиях глобальный спад производства стал практически неизбежным, что и произошло в 1991 году, когда темп сокращения ВВП по сравнению с предыдущим годом утроился. Решающую роль в таком развитии событий сыграл «внешнеторговый шок»: рост внешнего долга заставил государство сократить импорт, в том числе оборудования, на 48 %, что и привело к спаду во многих отраслях.

Видимо, не поняв (или, наоборот, отлично поняв), что экономика страны страдает от разрушения монополии внешней торговли, начатого им в 1987 году, Горбачев законом от 1990 года дал право внешней торговли еще и местным Советам. При государственных предприятиях и исполкомах мгновенно возникла сеть кооперативов и совместных предприятий, занятых вывозом товаров за рубеж, что быстро сократило государственный доход, а заодно и поступление товара на внутренний рынок. Магазины стояли абсолютно пустыми.

Ожидать, что получится именно это, мог бы даже человек самых средних способностей. Многие наши товары, будучи вывезенными за границу, давали выручку до 50 долларов на 1 рубль затрат; их скупали у предприятий на корню. Некоторые изделия (например, алюминиевая посуда) «превращались» в удобный для перевозки лом и продавались как материал. По оценкам экспертов, в 1990-м была вывезена треть произведенных в стране потребительских товаров. Пример: зимой 1991 года к премьер-министру В. С. Павлову обратилось правительство Турции с просьбой организовать по всей территории Турции сеть станций технического обслуживания советских цветных телевизоров, которых имелось уже более миллиона. А по официальным данным, из СССР в Турцию не было продано ни одного телевизора. (Вот вам сразу и конкурентоспособность, и качество советского товара.)

Раньше Советское государство через план поддерживало баланс между производством, потреблением и накоплением. Распределение ресурсов между отраслями и предприятиями регулировалось планом и ценами. В решениях XXVII съезда КПСС и в утвержденном Законом Государственном пятилетнем плане на 1986–1990 годы не было и намека на отступление от этих принципов; подтверждалось и продолжение больших межотраслевых государственных программ – Продовольственной и Энергетической.

Вопреки этому в июне 1987-го стали свертывать плановую систему распределения ресурсов: появилось постановление ЦК КПСС и СМ СССР о сокращении номенклатуры планируемых видов продукции, доводимых до предприятий в форме госзаказа, а взамен планируемых поставок начали создавать сеть товарных и товарно-сырьевых бирж (последняя товарная биржа была закрыта у нас в конце 1920-х годов).

Для слома плановости применялись явные подлоги. Так, советник президента СССР по экономическим вопросам академик А. Г. Аганбегян заявил, что в СССР производится слишком много тракторов, что реальная потребность в них сельского хозяйства в 3–4 раза меньше. Этот сенсационный пример и до сих пор широко цитируется в литературе. На деле СССР лишь в 1988 году достиг максимума в 12 тракторов на 1000 га пашни, при том, что в Европе норма была 120 тракторов (даже в Польше было 77, а в Японии 440), – дело было в их мощности, и мы писали об этом немного выше. Такой же миф запустили о производстве удобрений, стали и многого другого.

В марте 1989 года специализированные банки (Промстройбанк, Агропромбанк и другие) были переведены на хозрасчет, а с 1990-го стали преобразовываться в коммерческие. В августе 1990 года возникла Общесоюзная валютная биржа. В СССР началась продажа денег.

Всеми этими мерами был открыт путь к неконтролируемому росту цен и снижению реальных доходов населения. Государство лишилось экономической основы для выполнения своих обязательств перед гражданами, в частности, пенсионерами. В августе 1990 года был образован Пенсионный фонд СССР.

В 1991 году ликвидировали Госснаб СССР; страна погрузилась в состояние «без плана и без рынка».

Был подорван внешнеторговый баланс. До 1989 года СССР имел стабильное положительное сальдо во внешней торговле; в 1987-м превышение экспорта над импортом составляло 7,4 млрд рублей, а в 1990 году было уже отрицательное сальдо в 10 млрд рублей. Заодно подорвали отечественную легкую и пищевую промышленность. В это время уже в полной мере сказались экономические последствия антиалкогольной кампании: виноградники были вырублены, а громадные доходы от торговли спиртным перестали поступать государству.

Полагают, что за счет дальнейшего разрушения финансовой системы – дефицита госбюджета, внутреннего долга и продажи валютных запасов – правительство пыталось оттянуть развязку. Может быть, и так. А может быть, правительство через эти инструменты стремилось к ускорению развязки. Трудно судить, чего там было больше: глупости, некомпетентности, случайности или вредительства.

Дефицит госбюджета СССР, составлявший в 1985 году 13,9 млрд рублей, в 1990-м увеличился до 41,4 млрд а за 9 месяцев 1991-го прыгнул до 89 млрд, – за один только июнь подскочив на 30 млрд рублей. Не менее активно рос государственный внутренний долг: от 142 млрд рублей (18,2 % ВНП) в 1985 году до 566 млрд (56,6 % ВНП) в 1990-м; за 9 месяцев 1991-го он составил 890 млрд рублей. Золотой запас (2000 тонн в начале перестройки) в 1991 году упал до 200 тонн. Страну продавали Западу вместе с ее золотом.

Было проведено радикальное изменение всей структуры управления. За один год в отраслях полностью ликвидировали среднее звено управления, перейдя к двухзвенной системе «министерство-завод». В центральных органах управления СССР и республик были сокращены 593 тыс. работников. На 40 % уменьшилось число структурных подразделений центрального аппарата. Прямым результатом стало разрушение информационной системы народного хозяйства, ведь поскольку компьютерных сетей накопления, хранения и распространения информации еще не появилось, опытные кадры с их документацией были главными элементами системы. Когда этих людей уволили, а их тетради и картотеки свалили в кладовки, потоки информации оказались блокированы. Это раздуло разруху и неразбериху, но фактически уже начиная с 1986 года центральный аппарат управления хозяйством был недееспособен.

Крах государственности

В предыдущей главе мы показали, что у организаторов перестройки не было экономической концепции. Точно также не было у них и никакой государственной идеи. Но ведь какие-то цели они преследовали? Мы можем догадаться о них, зная, что получилось в итоге.

Заметим, что наши государственные мужи – и при Горбачеве, и при Ельцине – не обращали внимания на бедственное положение финансов страны, на прогрессирующую нищету населения. Главной для них была забота о личном комфорте и роскоши. Стало нормой, что очередное «первое лицо» начинает со строительства и обустройства новых резиденций, которые производит по своему вкусу и с учетом капризов домочадцев. Россия с каждым обновлением элиты приучалась запоминать новые названия их резиденций под Москвой и на юге. Кстати, не стал исключением из этого правила и В. В. Путин.

И так – по всем цепочкам: от генсека (президента) до главы администрации занюханного района, от предсовмина и министров – до директоров заводов и т. д. Разница была (и есть) только в масштабах: элита Центра смотрела на Запад, элита областей – на Москву, а элита районов подражала своим областным руководителям.

Но роскошную жизнь элиты сильно затрудняла государственная идеология, а поскольку идеология относится к самым высоким целям государства, под нее подстраивается все остальное: способ перераспределения собственности (экономика), порядок и нормы ответственности (юстиция), практика правоохранной деятельности. По всем позициям при социалистической идеологии элита получала сплошные рогатки. А ей хотелось, чтобы перераспределение богатств было в ее пользу и без юридической ответственности, и милиция чтобы защищала ее же.

Короче, целью партийной, государственной, хозяйственной и «теневой» элиты при Горбачеве был слом идеологии. А чтобы подорвать существующие государственные ценности, закрепленные в стереотипных представлениях населения, надо было воздействовать на обыденное сознание, на повседневные мысли среднего человека. Самый эффективный способ воздействия – неустанное повторение одних и тех же утверждений, чтобы к ним привыкли и стали принимать не разумом, а на веру. Как известно, человек любит сенсации, но не склонен верить чему-то совершенно небывалому. Но если об этом небывалом со все новыми подробностями ежедневно сообщают десятки газет и пять телеканалов, поневоле поверишь.

Вот ради этого – развала старой идеологии, правящая верхушка и выдвинула лозунг гласности. Для порядка отметим, что цели создания новой российской идеологии не было; ее и до сих пор нет, а есть тупое следование западным теоретическим моделям.

Сначала взялись за Сталина, чему народ, в общем, не очень удивился: это была уже известная тема. На Сталине тренировали журналистов – они ведь тоже были людьми, с детства впитавшими уважение к социалистическому прошлому. Характерно, что заодно «реабилитировали» Троцкого. Когда взялись за Ленина, был период очень бурного неприятия «черной» информации о сакральном вожде. Но ничего, постепенно привыкли. То, что Маркс, оказывается, был сумасшедшим, чьи толстенные книги и при его-то жизни никто понять не мог, прошло мимо сознания народа – он Маркса никогда не читал.

В целом картина складывалась такая: Ленин – безмозглый сифилитик, Сталин – сатрап и параноик, Берия – половой маньяк и садист, Хрущев – кукурузный волюнтарист, Брежнев – «бровеносец в потемках». Черненко, кажется, даже не вспоминали. Единственным «светлым пятном» остался Андропов, но потом и ему припомнили борьбу за дисциплину. Действительно – при чем тут дисциплина, когда мы боремся за полную свободу?

Но фоне такого прошлого в настоящем нельзя было найти ничего хорошего, кроме Горбачева, ибо ему «альтернативы нет». Вывод: семьдесят лет нашей истории нужно забыть, идеологию выкинуть и начинать сначала. Кстати, по выступлениям сегодняшнего руководства можно судить, насколько капитально промыли людям мозги. Даже В. В. Путин, рожденный все-таки в СССР, путается с возрастом России. Он говорит: «…любое новое молодое государство, а поскольку у нас новая Конституция и совершенно другое устройство, чем было в Советском Союзе, современная Россия является государством новым, несмотря на свою тысячелетнюю историю…»

Всю работу по разрушению массового сознания совершенно добровольно выполнила некоторая часть творческой интеллигенции. На первых порах сенсационность породила ажиотаж у читателей: тиражи газет улетели за небеса, а от тиража зависит размер гонорара. Позже, когда творческая и прочая элита уже втянулась в разоблачительский раж, ей стало некуда отступать. Только при новой, антисоветской власти эти люди приобретали хоть какой-то общественный статус и могли надеяться существенно повысить свое материальное положение, вытеснив «старых», коммунистических газетчиков и писателей и попав в ряды элиты. А уровень жизни, к которому стремились все примазывавшиеся к «прорабам перестройки», – это был уровень обеспеченности западной элиты. Так же вела себя русская элита в дореволюционное время: Запад – вот был их единственный свет в окошке.

Разрешили вещание западных радиостанций, все эти годы в рамках холодной войны, ведущейся против нас, не имевших никаких других задач, кроме разрушения Советского государства. Все громче стали звучать голоса диссидентов, профессиональных антисоветчиков. Впрочем, как мы уже говорили, диссиденты были разные. Например, А. Д. Сахаров выдвигал идею: «За Советы без коммунистов».

Как бы то ни было, идеи диссидентов стали востребованными, они были нужны для оправдания планируемых социальных перемен. А разноголосица в их стане была перестройщикам даже полезна, поскольку народ, привыкая, что социализм плох, переставал задумываться: а что же, в таком случае, хорошо?

Гласность – большая программа по разрушению образов, символов и идей, скреплявших советское общество, – была проведена всей силой государственных средств массовой информации с участием авторитетных ученых, поэтов, артистов. Успех ее был обеспечен полной блокадой той части интеллигенции, которая взывала к здравому смыслу, и полным недопущением общественного диалога – «реакционное большинство» высказаться не могло.

Дискредитации подвергалось все – и прошлое, и настоящее. Интенсивно использовались темы катастроф, допущенных при социализме (Чернобыль, гибель теплохода «Адмирал Нахимов»), инциденты (перелет в Москву самолета М. Руста), кровопролития (Новочеркасск, Тбилиси). Большой психологический эффект вызвало широкое обсуждение заражения двадцати детей СПИДом в больнице города Элиста в Калмыкии. Этот случай показателен тем, что в те же дни в Париже Национальная служба переливания крови Франции, скупая по дешевке кровь бездомных и наркоманов, заразила СПИДом четыре тысячи человек, но об этом у нас сообщили вскользь.

Чисто идеологические задачи выполняло так называемое экологическое движение, которое порой доводило читающую публику до психоза рассказами о «советских ужасах» (нитратный скандал, поворот рек, закрытие Игналинской и Армянской АЭС). И сегодня «экологическое движение» очень часто способствует продвижению антигосударственных деяний, заглушая шумом надуманных проблем проблемы реальные.

Особым видом идеологического воздействия стали «опросы общественного мнения». Сама методика подачи материала, когда опросили полторы тысячи человек, а в итоге написали: «судя по опросам, столько-то процентов населения поддерживают то-то…», дезориентирует простого человека.

А самым главным аттракционом перестройки, устоять перед которым не мог никто, стала пропаганда западного образа жизни. Телевизионные картинки, закусочные «Макдональдс», импортные машины самим своим существованием призывали «жить, как там». Никому в голову не приходило, что «жить, как там» можно только там. Никто не задумывался, почему в Нигерии, Португалии, в Аргентине или Бразилии – странах, от социализма весьма далеких, – живут, не как «там»: в Америке, Франции или Германии.

Советскому народу рассказывали о единой мировой цивилизации, имеющей свою «правильную» столбовую дорогу, от которой Россия при социализме (а особенно при Сталине) «отклонилась». Из этого вытекала концепция нашего «возврата в цивилизацию», причем каждый член элиты по-разному понимал «возврат» в эту цивилизацию. Идеалисты-гуманисты, возможно, и впрямь верили, что из России можно сделать Германию или, на худой конец, Португалию. Циники-прагматики полагали полезным запродать эту Россию кому угодно, чтобы она стала пусть периферией, но все же западного мира… А главным препятствием для возврата к цивилизации и тем, и другим виделось Советское государство, и потому совсем не удивительно, что в процессе гласности был очернен образ практически всех его институтов. Именно ВСЕХ. Не только государственной системы хозяйства, органов безопасности и армии, но и Академии наук, и Союза писателей, и даже детских садов и пионерских лагерей.

После создания негативных стереотипов началась реформа органов власти и управления.

Каждый этап реорганизации государственной системы сопровождался разными идеологическими штампами. Они становились все более радикальными и все дальше отходили от принципов советского жизнеустройства. Сначала (до января 1987-го) главенствовал призыв «Больше социализма!», затем оказалось, что нужно «Больше демократии!». В 1987 году, в ходе подготовки к демократии, в состав УВД ввели отряды милиции особого назначения (ОМОН), предназначенные для охраны общественного порядка во время митингов и демонстраций. В 1989 году на вооружение милиции поступила резиновая дубинка (прозванная в народе «демократизатором»), что имело большое символическое значение.

С 1988 года начались радикальные изменения всех государственных органов. Через так называемую Конституционную реформу были изменены структура верховных органов власти и избирательная система. Выборы депутатов в новые органы не были вполне равными и прямыми: треть состава избиралась в «общественных организациях», причем их «делегатами». На выборах не соблюдался и принцип «один человек – один голос». Например, академик, будучи членом ЦК КПСС и членом Филателистического общества СССР, голосовал 4 раза: в округе и в трех общественных организациях, а некоторые категории граждан могли голосовать и десять раз.

В 1988 году появились первые массовые политические организации с антисоветскими и антисоюзными платформами – «народные фронты» в республиках Прибалтики. Они возникли при поддержке руководства ЦК КПСС и вначале декларировали цель защиты «гласности», но очень быстро перешли к лозунгам экономического («республиканский хозрасчет»), а потом и политического сепаратизма.

Другим типом антисоветских и антисоюзных движений были возникающие националистические организации, которые открыто готовили почву для конфликта и с союзным Центром, и с национальными меньшинствами внутри республик. «Демократизация» ничего этому не противопоставила.

На I съезде народных депутатов организовалась Межрегиональная депутатская группа, программа которой была изложена в «Тезисах к платформе МДГ» в сентябре 1989 года. МДГ сразу встала на антисоветские и антисоюзные позиции (называя СССР «империей») и поддержала лидеров национальных сепаратистов. Два главных требования МДГ сыграли большую роль в дальнейшем – за отмену 6-й статьи Конституции СССР (о руководящей роли КПСС) и за легализацию забастовок. Эта группа выдвинула лозунг «Вся власть Советам!» для подрыва гегемонии КПСС, а впоследствии объявили Советы прибежищем партократов.

Как известно, позже, вслед за КПСС, не стало и Советов.

А легализация забастовок дала средство шантажа союзной власти и поддержки политических требований антисоветской оппозиции: лидеры МДГ прямо призывали шахтеров Кузбасса бастовать, и эти забастовки сыграли большую роль в разрушении государственности. Что интересно, избранный в 1989 году Верховный Совет СССР был первым за советское время, среди депутатов которого практически не было рабочих и крестьян, – подавляющее большинство составляли ученые, журналисты и работники управления. По этому поводу шахтеры бастовать не стали – или их никто на это не науськивал.

В январе 1990 года возникло радикальное движение «Демократическая Россия», положившее в основу своей идеологии антикоммунизм.

В марте 1990-го в ходе III Съезда народных депутатов уже сама КПСС по решению состоявшегося накануне пленума ЦК, внесла в порядке законодательной инициативы проект отмены 6-й статьи Конституции с одновременным введением поста Президента СССР. Это предложение было принято; стержень всей политической системы прежнего государства – 18-миллионная КПСС – был выдернут. Элита, вышедшая из недр этой партии, приобрела независимость от партии.

Президент СССР должен был избираться прямыми выборами, но в первый (и последний) раз он «в порядке исключения» был избран народными депутатами СССР. В 1990 году Горбачев уже не мог быть уверен, что его изберут на прямых выборах.

Тогда же упразднили Совет министров СССР и создали правительство нового типа – Кабинет министров при президенте, с более низким статусом и более узкими функциями.

В мае 1991 года был представлен проект Закона о разгосударствлении и приватизации промышленных предприятий. Часть экономистов активно поддержали эту идею как чуть ли не главный способ оживления экономики. В ответ на это криминалисты предупредили, что преступный капитал обязательно создаст совершенно особый олигархический уклад, из которого не сможет вырасти здоровая рыночная экономика. Преступный капитализм непременно будет антигосударственным, и самыми мягкими проявлениями этого будут вывоз капитала и неуплата налогов. Как они были правы!

Такова в общих чертах была хронология событий. Но имелись и очень интересные частности.

…Когда государственный аппарат превратился в сложный конгломерат сотрудничающих и противоборствующих кланов, разгорелась жесткая идеологическая кампания против КГБ, МВД и армии. Разрушался положительный образ всех вооруженных сил в общественном сознании, а заодно ударяли по самоуважению офицерского корпуса. С первых лет перестройки военное руководство отстранили от участия в решении важнейших военно-политических вопросов. Весь мир поразило заявление Горбачева (15 января 1986 года) о программе полного ядерного разоружения СССР в течение 15 лет. Советскую армию оно поразило еще больше: военные не знали об этой программе.

А ведь на протяжении всей истории России именно армия была самым уважаемым общественным институтом; ни одно движение в сторону перемен государственного устройства не могло быть сделано, если был хоть малейший намек, что ухудшатся возможности армии. А теперь армию, по сути, начали «разгонять». В чьих интересах?

В 1986 году была создана межведомственная комиссия по разоружению из руководителей МИД, МО, КГБ, военно-промышленной комиссии Совмина и ряда отделов ЦК КПСС. Она пошла (10 марта 1990 года) на открытый конфликт с верховной властью из-за того, что договоренности с США по разоружению не только не согласовывались, но даже не доводились до сведения комиссии. Начальник Генштаба М. А. Моисеев доложил, что в результате деятельности министра иностранных дел Э. А. Шеварднадзе США получили право иметь 11 тыс. боеголовок против 6 тыс. для СССР.

После этого конфликта комиссия были ликвидирована.

В последние годы перестройки ЦРУ оценивало наши военные расходы как не очень высокие, утверждая, что они в 1989 году никак не превышали 130–160 млрд рублей. Зато государственный департамент США и его же Министерство обороны настаивали, что они существенно выше. Штатам завысить эти расходы надо было, чтобы представить СССР всемирным пугалом, монстром, который ради уничтожения «цивилизации» ограбил собственный народ.

Высшие вожди перестройки взяли сторону Госдепа США.

Шеварднадзе заявил в мае 1988 года, что военные расходы СССР составляют 19 % от ВНП. Затем, в апреле 1990 года, Горбачев округлил цифру до 20 %. Так перестройщики добрались до главного пункта, особо интересовавшего нашего противника по холодной войне. С подачи Горбачева и Шеварднадзе печать и телевидение переполнили высказывания об армии как основном «бремени советской экономики». Часто цитировались подсчеты академиков Ю. Рыжова и Г. Арбатова; вопреки официально объявленным на 1989 год цифрам (военный бюджет СССР был утвержден в размере 20,2 млрд рублей, или примерно 2 % советского ВНП) они считали, что советские военные расходы в десять раз больше.

В это время США тратили на военные нужды около 300 млрд долларов в год, а официальный курс доллара равнялся примерно 60 копейкам. Простое деление военного бюджета США (с прибавлением к нему 25–30 %) на этот курс давало примерно ту цифру, которую приводили советские политики и экономисты. Такая «методика» представлялась им обоснованной, ибо они исходили из наличия официально провозглашенного военного паритета между СССР и США. Причем, давая свои оценки военным расходам СССР, ни Горбачев, ни Шеварднадзе, ни академики Рыжов, Арбатов и Богомолов никогда не приводили никаких доказательств в подтверждение своих слов.

…Национальная политика в СССР, как и в Российской империи, не имела ассимиляционного характера. То есть русские не поглощали нацменьшинств. Так, четыре переписи населения (с 1959-го по 1989-й) показали небольшое, но постоянное снижение доли русских в населении СССР (с 54,6 до 50,8 %). Численность же малых народов, которые первыми исчезают при ассимиляции, регулярно росла – даже столь малочисленных народов, которые по западным меркам теоретически не могут уцелеть и не раствориться.

И точно так же, как ранее русский, так позже и советский народ сложился как продукт длительного развития единого государства. Граждане этого государства, какой бы национальности они ни были, воспринимали СССР как отечество и проявляли лояльность к символам этого государства. Согласно всем современным представлениям о государстве и нации, советский народ был нормальной полиэтнической нацией, не менее реальной, чем китайская, американская, бразильская или индийская нации. Единое хозяйство, единая школа и единая армия связали граждан СССР.

А экономическую основу этого государства составляла общенародная собственность. Приватизация промышленности без разделения Союза была невозможна; раздел общего достояния сразу порождал межнациональные противоречия. Так и вышло: как только был декларирован переход к рынку и возникла перспектива приватизации, республиканские элиты в короткие сроки создали националистическую идеологию и внедрили ее в сознание соплеменников, применяя те же способы, что и общесоюзная гласность– но с другими акцентами.

И эти заведомые разрушители великой страны получили поддержку влиятельных идеологов перестройки в центре! Сепаратизм соединился с подрывом государства изнутри.

В мае 1989 года Балтийская ассамблея заявила, что нахождение Латвии, Литвы и Эстонии в составе СССР не имеет правового основания. На II Съезде народных депутатов СССР (январь 1990-го) рассмотрели вопрос об оценке пакта между Сталиным и Гитлером о ненападении по результатам работы специальной парламентской комиссии под руководством А. Н. Яковлева. Пакт, разумеется, осудили, и «прибалтийская модель» задала культурную и идеологическую матрицу для националистических движений в других республиках СССР.

В центре политического процесса, в Москве, и особенно в верховных органах власти, выдвинули идею освобождения нерусских народов от русского «колониального господства» ради их политического самоопределения. Г. В. Старовойтова, главный в то время эксперт демократов по национальному вопросу, заявляла, что нации есть основа гражданского общества и их самоопределение приоритетно.

Государственный интерес уже не учитывался.

Положение усугубилось после выборов народных депутатов РСФСР (1990), на которых победили радикальные демократы. С этого момента высший орган власти России – ядра СССР, оказал безоговорочную поддержку всем актам суверенизации союзных республик.

С разделением страны не стоило бы и спорить, если бы были хоть какие-то расчеты, показывающие, что в «разделенном» Союзе улучшилась бы экономическая ситуация, повысился уровень жизни народов. Но об этом никто не думал; отказ от единства был выгоден только и исключительно элитам бывших республик СССР. А вот и подтверждение: Россия сразу заключила двусторонние договора с Украиной, Казахстаном, Белоруссией, Молдавией и Латвией, не имеющие никакого экономического значения. Их смысл был в том, что впервые республики были декларированы как суверенные государства – национальные элиты получили право развязанных рук.

В июне 1990 года I Съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о суверенитете России, что означало раздел общенародного достояния СССР и верховенство республиканских законов над законами Союза. В октябре 1990 года принимается Закон РСФСР «О действии актов Союза ССР на территории РСФСР», устанавливающий наказание для граждан и должностных лиц, исполняющих союзные законы, не ратифицированные ВС РСФСР, – беспрецедентный в мировой юридической практике акт. Затем появился Закон «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР», который перевел предприятия союзного подчинения под юрисдикцию России. Закон о бюджете на 1991 год ввел одноканальную систему налогообложения, лишив союзный Центр собственных финансовых источников.

Вслед за РСФСР Декларации о суверенитете, содержащие официальную установку на создание этнических государств, приняли союзные и некоторые автономные республики.

В августе 1990 года Ельцин, выступая в Верховном Совете Латвии, сказал: «Россия, возможно, будет участвовать в Союзном договоре. Но, мне кажется, на таких условиях, на которые Центр или не пойдет, или, по крайней мере, очень долго не пойдет».

Но Центр не спешил сдаваться. В декабре 1990 на IV Съезде народных депутатов СССР поименным голосованием было принято решение о сохранении федеративного государства с прежним названием: Союз Советских Социалистических Республик, а весной 1991-го президент СССР М. С. Горбачев вопреки мнению экспертов вынес вопрос о сохранении СССР на референдум. Сама его формула включала в себя сразу несколько вопросов и допускала разные толкования их смысла. Референдум был объявлен общесоюзным, но итоги голосования подводились по каждой республике в отдельности. Введенные в схему референдума противоречия лишали любой ответ юридической силы – например, голосование «против» сохранения СССР не означало голосования «за выход» из Союза. И что же? 76,4 % участвовавших в голосовании высказались за сохранение СССР. Никакого влияния на политический процесс это не оказало; «демократам» из элиты было наплевать на мнение демоса.

23 апреля 1991 года в Ново-Огарево под председательством Президента СССР начались доработка проекта Союзного договора и определение порядка его подписания.

В июне 1991 года прошли выборы первого Президента РСФСР; им был избран Б. Н. Ельцин.

В июле на пленуме ЦК КПСС после резких выступлений депутатов Горбачева обязали представить отчетный доклад на съезде КПСС осенью того же года. Но 2 июля произошел формальный раскол партии – в ней было учреждено «Движение демократических реформ» во главе с А. Н. Яковлевым и Э. А. Шеварднадзе, опубликовавшими заявление в крайне антигосударственном духе. Руководитель государства Горбачев поддержал это антигосударственное движение как направленное «на достижение согласия, единства».

23 июля в Ново-Огарево было решено подписать Договор в сентябре-октябре, но 29–30 июля на закрытой встрече Горбачев, Ельцин и руководитель Казахстана Назарбаев согласились провести подписание 20 августа, вне рамок Съезда народных депутатов СССР. Новый текст Договора не был передан Верховным Советам республик и не публиковался до 15 августа 1991 года.

Горбачев предлагал «мягкую» Федерацию республик. Значительная часть высших должностных лиц не были согласны; они выступали за «жесткий» вариант Союза. Координационный совет движения «Демократическая Россия» не желал ни того, ни другого и обратился к Ельцину с требованием отстаивать, по сути, конфедеративный Союз, ликвидировать Съезд народных депутатов и ВС СССР с перспективой создания не советского и не социалистического государства.

В Верховном Совете СССР премьер-министр В. С. Павлов потребовал чрезвычайных полномочий, а министры обороны, внутренних дел и председатель КГБ на закрытом заседании поставили вопрос о введении чрезвычайного положения.

Дворцовые перевороты 1991 года

Постоянное шараханье М. С. Горбачева из одной крайности в другую, неспособность сформулировать внятную политическую линию, мелкое провинциальное интриганство – все это привело к глубокому разочарованию его правлением в обществе. Но элиту он вполне устраивал. Для нее Горбачев и впрямь не имел альтернативы!

Экономика страны шла под откос, объемы производства сокращались, цены неуклонно ползли вверх, появилась безработица. Социальное напряжение росло, забастовки, особенно среди шахтеров, стали будничным явлением. Некоторые полагают, что Горбачев «беспомощно барахтался в потоке событий, увлекавшем его в гибельный водоворот». Да нет же, он себя прекрасно чувствовал. Он был специалистом по «консенсусу» и, не имея собственных мыслей, оставаясь генсеком, а затем президентом, раздал все основные рычаги управления страной – прежде всего, СМИ так называемым прорабам перестройки, – своего рода боярам, а сам стоял над ними и произносил очень правильные речи. Никакого плана действий у Горбачева не было, а раз не было планов, то и «команды Горбачева», как объединения единомышленников, не существовало.

Политбюро и до его прихода представляло собой скопище враждовавших друг с другом людей; каждый вел свою игру. Пока на самом верху сменяли друг друга заслуженные старики – Брежнев, Андропов, Черненко, – члены и кандидаты «второго слоя» сидели тихо. Ситуация напоминала времена позднего Ивана IV и царя Федора: пока на престоле законная династия, чего бодаться-то? Но с пресечением династии и воцарением Б. Ф. Годунова, всего лишь одного из бояр, остальные бояре немедленно передрались, и получилась Смута. Почему? Да потому, что Годунов руководил страной, а знатные бояре считали себя не менее родовитыми для такой должности.

Горбачев же на деле не руководил ни страной, ни партией: он был декоративной фигурой. Главным его свойством было четкое понимание ограниченности своих способностей. Он не был ни интеллектуалом, ни политиком, но зато обладал потрясающим талантом приспособленца. Он, что называется, жил сам и другим жить давал. Потому он и стал генеральным секретарем, что остальные члены понимали – придет кто другой, передеремся. А при нем элите было спокойно: он объявил перестройку и дальше только и делал, что трендел о «новом мышлении», а каждый «боярин» поступал, как считал нужным.

Решился бы сам Горбачев дать отмашку прессе к началу кампании очернения Ленина? Нет, ведь он клялся именем Ленина, он лично открыл шикарный памятник Ленину на Калужской площади в Москве. Будем ли предполагать, что Горбачев сам не то что инициировал, а даже задумал многоходовую комбинацию с реорганизацией внешней торговли и сломом финансовой системы? С гласностью, разнесшей вдребезги любимый им социализм? С созывом I Съезда народных депутатов? Не мог он ничего придумать сам. Известно, что даже антиалкогольную кампанию его имени придумал не он, а Е. К. Лигачев.

Вот яркий пример, насколько он был элите нужен. На пленуме ЦК КПСС, состоявшемся 24–25 апреля 1991 года, предполагалось определить пути развития страны (и это на шестом году «перестройки»!). С первых минут соратники подвергли Горбачева жесткой критике, и он тут же поставил вопрос о своей отставке с поста генерального секретаря. И члены ЦК стали просить его не делать этого, остаться на капитанском мостике. Самое интересное: после такого «стресса» участники пленума забыли, что собрались для обсуждения путей развития страны. Развал был полный и в стране, и в умах ее правителей.

Начался этот развал давно, и появление на вершине власти такого серого партийного функционера, как Горбачев, было естественным, ибо стало итогом деградации замкнутой касты вождей, результатом «отрицательного отбора». Дело в том, что для своего сохранения власть со времен Хрущева подбирала себе сотрудников интеллектуально более убогих, чем начальники. Потом сотрудник сам становился начальником, и шел подбор еще более убогих сотрудников.

Наряду с деятельностью перестройщиков в стране формировался и быстро рос центр оппозиционных сил во главе с Б. Н. Ельциным, который 12 июня 1991 года стал конституционно избранным Президентом РСФСР. Говорят, «реформаторский бум», начавшийся с его возвышением после 1991 года, был революцией людей второго и третьего эшелона в руководстве. И опять среди тех, кого вознесла эта следующая после начала перестройки «революционная волна», не оказалось ни одного достойного человека. Так что кризис в стране был прежде всего кризисом управления, кризисом кадров.

Усилиями члена горбачевского Политбюро А. Н. Яковлева почти все средства массовой информации к лету 1991 года оказались в руках оппозиции тому же самому Горбачеву. Этот блок был не менее разношерстным, чем несостоявшаяся «команда Горбачева», и единственное, что их объединяло, – это стремление «сесть» наверху, чтобы обеспечить самим себе безбедное существование. Ельцин и его сторонники строили свою политическую борьбу на резкой критике и сталинизма, и застоя, и горбачевской перестройки – в общем, на отрицании всего и вся. Никакой позитивной программы оппозиция не предлагала.

На этом фоне произошло то, что получило название «путч ГКЧП».

Тогдашний премьер-министр СССР В. С. Павлов вспоминал:

«Из доклада приехавших товарищей однозначно следовало, что Горбачев выбрал свой обычный метод поведения – вы делайте, а я подожду в сторонке, получается – я с вами, нет – я ваш противник и не в курсе дела. Об этом свидетельствовали и его ссылка на самочувствие, и пожелание успеха накануне, и «делайте, что хотите сами», под предлогом завершения лечебных процедур».

Иначе говоря, путч не был стихийным. Пока Горбачев с одними своими «соратниками» (из числа руководителей республик СССР) и при участии Ельцина готовил Союзный договор, другие его «соратники» (из числа союзного руководства) готовили путч против этого Договора. А Горбачев – друг и начальник и тем, и другим – отошел в сторонку, чтобы посмотреть, кто кого из пауков сожрет, и приспособиться к ситуации. Разумеется, участники ГКЧП понимали, какая роль им отводится в случае поражения, а потому практически и не действовали, считая, что если будет на то желание масс, то они эти массы возглавят, а если нет, то они ничего особенного и не делали.

Сегодня можно предположить невероятное (почему мы выделили это слово курсивом, вы поймете чуть дальше): что за действиями Горбачева и Ельцина стояли некие силы, центр которых находился за пределами нашей страны. Эти силы, начав игру, итогом видели то, что и случилось, – развал СССР. В ином варианте Ельцина «разыгрывали втемную», поскольку, зная его личную ненависть к Горбачеву, его поведение можно было легко прогнозировать.

Утром 19 августа радио сообщило, что Горбачев, находящийся в отпуске в Крыму, по состоянию здоровья не может исполнять обязанностей президента и на основании статьи 127(3) Конституции СССР руководство осуществляет Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) во главе с вице-президентом. Всю полноту власти ГКЧП берет на себя временно.

В состав ГКЧП входили: вице-президент Г. И. Янаев, премьер-министр В. С. Павлов, министры внутренних дел и обороны, председатель КГБ, член Президентского совета по оборонной промышленности и другие. «Путч» был поддержан всем союзным Кабинетом министров, который собрался 19 августа. По сути, в «заговоре» участвовала вся верхушка государственной власти СССР, за исключением самого Горбачева. Никакой точки зрения по конкретным вопросам ГКЧП не высказывал, никаких шагов не предпринимал, кроме ввода в Москву бронетехники «для охраны общественного порядка».

ЦК КПСС, заявив, что «не скажет о своем отношении к ГКЧП, пока не узнает, что случилось с его генеральным секретарем товарищем Горбачевым», попросту устранился. А большинство руководителей республик воздержались от комментариев, сделав вид, что «путч» – внутреннее дело России. И только руководство РСФСР «встало на защиту Конституции и Президента СССР»– при том, что это руководство было в оппозиции Горбачеву. Но теперь, чтобы убрать Горбачева, Ельцину было нужно преодолеть ГКЧП – и он объявил приоритетной задачу спасения генсека-президента, оставаясь его врагом.

Ночью 20 августа произошел трагический инцидент: в туннеле на Садовом кольце, по которому следовал патруль на БМП, была устроена баррикада; две машины подожгли; возникла сумятица, в которой погибли трое юношей.

Утром 21 августа ситуация определилась: с Горбачевым официально связались по телефону, к нему поехали вице-президент России А. В. Руцкой и российский премьер-министр И. С. Силаев. Они привезли Горбачева в Москву, а членов ГКЧП арестовали.

В Москве Горбачев выдвинул версию, согласно которой, он был арестован и лишен связи на своей даче в Форосе (Крым). При последующем расследовании эта версия подтверждения не получила.

Согласно официальной версии, сформулированной Б. Н. Ельциным, а затем даже утвержденной Верховным Советом СССР, в СССР был совершен государственный переворот, организованный группой заговорщиков, которые были признаны преступниками. Эта версия, правда, тоже сомнительна: так, один из обвиняемых по «делу ГКЧП», командующий сухопутными войсками генерал армии В. И. Варенников, отказавшийся от амнистии, был на суде признан невиновным «ввиду отсутствия состава преступления».

Нам тут важно, что у путчистов не было программы действий. Сегодня за них говорят, что они-де хотели, опираясь на остатки силовых структур, не допустить распада Союза ССР. Что они намеревались отсечь паразитные кооперативные организации, присосавшиеся к государственным предприятиям, и опять подключить государство к управлению промышленностью. Так ли это, нет – неизвестно.

В «путч» не были вовлечены никакие организованные политические силы. Высший оперативный орган партии – Политбюро, деятельности в этот период не вел и решений не принимал хотя бы потому, что путч застал управление партией врасплох. 20 августа в Москве находилось примерно две трети членов ЦК, однако секретариат проводить пленум не стал. Уголовные дела, возбужденные после августа против областных организаций КПСС и против ряда членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС были закрыты ввиду полной непричастности этих организаций к событиям в Москве.

Не было также никаких массовых выступлений народа в поддержку ГКЧП или против него, если не считать нескольких тысяч московских интеллектуалов, развернувших не абы где, а перед окнами посольства США троллейбусы поперек Садового кольца и вставших кордоном вокруг Белого дома. В Москве, несмотря на призыв Ельцина и мэра Г. Х. Попова не забастовало ни одно предприятие, кроме биржи. Это подтверждает, что все политические конфликты перестройки – всего лишь «боярские» разборки, шедшие при полном безразличии подавляющего большинства населения страны.

После августа 1991 года прошел первый этап революционного перераспределения собственности. Была во внесудебном порядке лишена всей собственности КПСС и предприняты многочисленные попытки захвата собственности других общественных организаций, вузов, редакций газет и т. п. Можно сказать, после провала «путча» новая (российская) власть занялась мародерством.

А старая (союзная) власть жгла бумаги.

Вот записка Г. Бурбулиса: «В ЦК КПСС идет форсированное уничтожение документов. Надо срочное распоряжение генсека – временно приостановить деятельность здания ЦК КПСС. Лужков отключил электроэнергию. Силы для выполнения распоряжения Президента СССР – генсека у Лужкова есть. Бурбулис». И на ней резолюция от 23 августа: «Согласен. М. Горбачев».

После этого и начался массовый захват партийного имущества: административных зданий, учебных заведений, издательств, типографий, домов отдыха, служебных дач и т. д. Прямо в ходе заседания сессии Верховного Совета РСФСР под улюлюканье в одночасье ставших яростными антикоммунистами депутатов Ельцин подписал указ о роспуске КПСС. Вызванный на эту сессию Горбачев подвергся невероятным унижениям со стороны Ельцина, который обращался с ним, как с нашкодившим учеником. Ему прямо было дано понять, что плодами победы над ГКЧП будут пользоваться только «демократы» во главе с Ельциным, а Президент СССР полностью проиграл эту игру.

В тот же день Секретариат ЦК КПСС принял постановление, что «ЦК КПСС должен принять трудное, но честное решение о самороспуске, судьбу республиканских компартий и местных партийных организаций определят они сами».

Здесь (в качестве исторического примера) уместно вспомнить 1917 год. Двоевластие: Временное правительство и Советы. Правительство не имело никаких планов действий. Ради «спасения страны» генерал Корнилов поднял мятеж (путч). Противостояли мятежу, в основном, большевики; после победы они захватили власть сначала в Советах, а потом и в стране, свергнув Временное правительство. После чего началось ожесточенное преследование «контрреволюционных элементов старого мира».

Теперь, более чем 70 лет спустя, началась «борьба с коммунистами», а на деле – сведение личных счетов со своими врагами, преследование которых разворачивалось с ужасающим размахом.

Ю. М. Лужков писал об этих днях так:

«Москва, страна стали перед прямой угрозой расследовательского угара: образовывались всевозможные комиссии, учинялись допросы, собирались свидетельства очевидцев, которые были не на баррикадах, а в коридорах, курилках, что-то слушали и что-то услышали. Рекой текли письменные и устные доносы о неблагонадежности-неверности святому престолу демократии. Сводились старые и новые счеты, велись подкопы под прямых и более высоких начальников, чье место приглянулось какому-то проходимцу.

Надо было немедленно остановить эту вакханалию мстительных наветов, лжи, всевозможных разбирательств и уже вызванного ими страха. Мы хорошо знаем, что так начинается красный террор… Надо защищать военных, милицию, сотрудников госбезопасности – всех тех, кто не стал прямым соучастником заговорщиков. Пусть каждый из них станет судьей самому себе, своим действиям».[15]

А вот свидетельство полковника Генерального штаба В. Баранца:

«После августа в Вооруженных силах буйным цветом расцвело стукачество. Министерство обороны и Генеральный штаб оно затронуло тоже. Шел негласный и жесткий конкурс на занятие вакантных должностей. Не все генералы и офицеры выдерживали испытание на порядочность и нередко применяли запрещенные методы устранения соперников – наушничество, представление компромата на конкурентов членам президентской комиссии… Началось гигантское моральное разложение в генеральском и офицерском корпусе…»

Что интересно, главой президентской комиссии по очистке Вооруженных Сил от «неблагонадежных» генералов и офицеров, созданной в августе 1991 года, назначили генерал-полковника Д. Волкогонова, который много лет был заместителем начальника Главного военно-политического управления Советской армии.

Произошла дезорганизация деятельности КГБ СССР. 20 августа КГБ СССР подчинили российскому КГБ, на следующий день его начальником был назначен Л. Шебаршин – руководитель разведки, а уж 22 августа председателем КГБ стал В. Бакатин. По воспоминаниям генерала Н. С. Леонова, одновременно в комитете начала работу комиссия в составе О. Калугина, Г. Якунина и группы американцев. Сегодня известно, на кого работал Калугин: на США. Вы помните наше невероятное предположение, сделанное три страницы назад?…

В стране в одночасье появилось чудовищное количество демократов – бывших сотрудников «Правды», журнала «Коммунист», преподавателей и слушателей коммунистических академий, членов обкомов и даже ЦК КПСС – в общем, представителей бывших «дворян», элиты второго и третьего эшелонов. И это были не просто демократы, а самые радикальные демократы-антикоммунисты. Некоторые из них объясняли: «Мы находились на вершинах коммунистической власти только ради того, чтобы вместо нас тех постов не заняли худшие».

Определенно, у людей недостойных власть перехватили еще более недостойные.

На открывшемся 2 сентября 1991 года V Съезде народных депутатов СССР делегатам даже не разрешили следовать повестке дня. Н. А. Назарбаев зачитал «Заявление Президента СССР и высших руководителей союзных республик», которое было ультиматумом с требованием самороспуска съезда. Съезд был закрыт, а Верховный Совет СССР полностью деморализован. 14 сентября созданный новый орган – Государственный совет СССР, принял решение об упразднении большинства министерств и ведомств СССР.

Всю осень 1991 года по столицам бывших республик СССР колесил государственный секретарь США Д. Бейкер, активно обрабатывая их руководителей, подталкивая их к развалу Союза. Но они решили реанимировать подготовку Союзного договора (Ново-Огарево II), правда, теперь – всего лишь с целью создания конфедерации. Подписать Договор выразили готовность десять республик: РСФСР, Украина, Беларусь, Казахстан, Азербайджан, Кыргызстан, Таджикистан, Армения, Туркменистан и Узбекистан. Наконец, 25 ноября проект был окончательно согласован, а 27 ноября опубликован. Он должен был быть подписан в декабре.

Вспомним: ведь именно такого Договора, о конфедерации, добивалось движение «Демократическая Россия» от Ельцина совсем недавно, когда он согласовывал с Горбачевым Союзный договор! Он упирался, и «демократы» ему тогда закамуфлированно грозили отказать в поддержке, если он останется на прежних позициях! Теперь Ельцин неожиданно оказался еще большим радикалом, чем даже «Демократическая Россия». Ему уже не был нужен никакой Союз, ни как федерация, ни как конфедерация. Это лишний раз характеризует Б. Н. Ельцина как человека беспринципного, без твердых планов и убеждений, человека, думающего только о себе.

8 декабря 1991 года, за несколько дней до подписания уже согласованного Договора, президенты трех республик: Б. Н. Ельцин (Россия), Л. М. Кравчук (Украина) и С. С. Шушкевич (Белоруссия), не оповещая руководителей остальных семи республик, в местечке Беловежская Пуща в Белоруссии тайно подписали соглашение о ликвидации СССР «с целью сохранения единства». В их заявлении было сказано, что СССР «как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование».

Первым об этом акте узнал от них самих Президент США. Вспомним еще раз наше невероятное предположение, что за спиной российских «бояр», разваливавших Союз, стояли иностранные интересы. Такое ли уж оно невероятное, это предположение?…

Среднеазиатские республики, Казахстан и Армения выразили свое недоумение Беловежским соглашением, но было уже поздно. Через два дня после сговора, 10 декабря Кравчук и Шушкевич созвали свои Верховные Советы и ратифицировали соглашения о создании СНГ в составе трех республик. 12 декабря Верховный Совет РСФСР также ратифицировал представленные документы. Только шесть депутатов нашли в себе мужество проголосовать против расчленения СССР, и лишь один – С. Н. Бабурин – публично осудил беловежский сговор.

История СССР закончилась.

Началась кампания внутри страны и вне ее за передел административных границ между республиками, которые якобы были определены произвольно, много раз пересматривались и изменялись.

Новые «независимые» страны, созданные вчерашними членами Политбюро на руинах СССР, были молниеносно приняты в члены ООН. Так им была дана международная гарантия на случай, если вдруг обстоятельства сложатся неблагоприятным для сепаратистов образом: всякая попытка вновь вернуть их в Союз могла быть сорвана теперь уже с помощью международного сообщества. То есть Запад гарантировал необратимость разрушения Советского Союза.

Ельцин позволил оставить Горбачеву небольшую дачу под Москвой, право пользоваться кремлевской клиникой, пенсию в размере зарплаты, две автомашины и 20 человек охраны и обслуги. Но мог ли Запад бросить такого заслужившего человека в нищете?… По сообщению генерала Н. С. Леонова, Госдепартамент США обратился с циркулярным письмом ко всем своим дипломатическим представителям за рубежом, рекомендуя оказывать постоянный нажим на правительства дружественных США стран, чтобы они содействовали политической выживаемости Горбачева. Так и произошло: его приглашали для чтения лекций, участия в симпозиумах, конференциях. В самих США деловые круги и политическая верхушка неоднократно давали в честь Горбачева благотворительные обеды, билеты на которые стоили по несколько тысяч долларов. Он написал брошюрку о своем «заточении» в Форосе; ходили слухи, что за эту брошюру американские издатели заплатили ему полмиллиона долларов.

Вообще получение гонораров «из-за бугра» стало для новых элитарных людей делом престижным. Например, председатель КГБ Бакатин, передавший американцам технологические секреты о новейшей системе аудиоконтроля, установленной в помещениях строящегося в Москве здания посольства, затем опубликовал свои «мемуары» и похвалялся, что получил за них 100 тысяч долларов, на которые построил себе дачу. Два прокурора – Степанков и Лисов, – которые вели дела арестованных путчистов, в нарушение закона о тайне следствия и презумпции невиновности опубликовали за рубежом (неужели бесплатно?) известные им показания арестованных и свидетелей. Сам Ельцин дал согласие своему лондонскому литературному агенту Э. Нюрнбергу сочинить мемуары, как говорили, за семизначный гонорар. Многие другие деятели «демократии» тоже отметились мемуарами, изданными на Западе.

Можно предположить, что крупные гонорары за такой «труд» были скрытой формой оплаты политических услуг, оказанных этими авторами Западу. На российском книжном рынке их опусы появились значительно позже и не вызвали практически никакого интереса.

Вот вся история перестройки.

По своим масштабам перестройка – явление всемирно-исторического значения. Она полностью изменила политическую систему, общественно-экономический строй, национальные отношения, образ жизни и культуры всех граждан и народов СССР. Она изменила геополитическую структуру мира и породила мировые процессы, пока еще далекие от завершения. И она же стала решающим этапом в ходе мирового конфликта, холодной войны. В ее развитии зарубежные политические силы играли активную роль и получили для себя важные результаты. Ликвидация организации Варшавского договора и СЭВ, а затем роспуск СССР, которыми перестройка завершилась, рассматриваются на Западе как наше поражение в холодной войне.

Потеря идеологии

Особенность социальных наук, помимо прочего, в том, что объекты их исследования обычно сами «говорят» о себе. Это, с одной стороны, благо, но с другой – источник дополнительных трудностей и заблуждений. Из-за этого главным в исследовании общества оказывается умение отделить то, что это система представляет собою на самом деле, и то, что она о себе «говорит».

Общество «говорит» разнообразными теориями, но, как заметил классик, «теория без практики мертва, а древо жизни пышно зеленеет». Например, имеется теоретическая модель «социалистического хозяйства» и модель «свободного рынка», и считается, что сравнить их несложно. Но как только задашь вопрос: «А где эти модели реализованы на практике?», сразу выясняется, что «свободный рынок» и «социалистическое хозяйство» в чистом виде нигде не существуют и никогда не существовали, а сравнение реальных экономических систем – задача, не решенная до сих пор. Именно в этом причина неудач многих теоретических дискуссий: люди просто спорят о разном.

Совершенно точно, что теоретические схемы марксизма у нас никогда не работали. Советский период развития России можно понимать лишь как попытки внедрения идей марксизма: от механического следования марксистским схемам на раннем этапе, через достаточную их адаптацию к российской действительности при Сталине, с возвратом к исходным марксистским схемам на последующих этапах. И каждый раз, чем больше хотели вожди следовать марксизму, тем в бóльший кризис вводили страну. Это происходило из-за несоответствия реальным условиям России схемы, созданной в другое время и для других условий. Лишь некоторые идеи марксизма все же были адаптированы в российскую идеологию.

Кризис сегодняшнего дня тоже возник от очередных попыток подменить российскую идеологию новыми, но не менее чуждыми и неработоспособными теоретическими схемами. На этот раз был предложен либерализм: дескать, «свободный рынок» все расставит по местам, а ни марксизма, ни централизованного планирования нам тут не нужно, от них один вред.

Строго говоря, централизованное планирование создано не Марксом; он вообще мало чего сказал об управлении социалистическим обществом. Это даже не ленинская идея, потому что при провале первых опытов централизации хозяйства Ленин отступил к сравнительно децентрализованной системе НЭПа. Внедрение в конце 1920-х годов системы планирования и централизованного управления национальной экономикой – полностью заслуга Сталина. После этого началось в Советском Союзе накопление громадного объема теоретических и практических знаний; при Сталине и после него в этой сфере деятельности работали отлично подготовленные эксперты, использующие такие средства научного анализа, как статистика и математика.

Но при этом Сталин был грамотным и последовательным рыночником, потому что уповать только на план – такая же утопия, как уповать только на рынок! В общем, Иосиф Виссарионович не был рабом схем и моделей, он учитывал потребности и возможности России.

Но самое главное из созданного Сталиным – это уникальная советская система мобилизационной подготовки страны к войне. Эта система появилась в конце 1920 – начале 1930-х годов и оказалась достаточно эффективной. А причина ее возникновения в том, что, решая проблему индустриализации, все время приходилось помнить об окружении враждебными государствами. С первых дней своего существования стране пришлось отбиваться от мощной внешней интервенции, но и после преодоления этих проблем не было сомнений, что очень скоро придется участвовать в крупной войне.

Логика подсказывала, что надо параллельно создавать две экономики: одну военную и вторую гражданскую. Именно к этому призывало военное руководство страны, требуя приступить к безотлагательному созданию массовой армии (около 250 дивизий) с десятками тысяч танков и боевых самолетов. Но Сталин предложил другой путь. Приоритет был отдан развитию базовых, формально гражданских отраслей промышленности как основы мобилизационного развертывания массового военного производства в нужный момент и массовому обучению гражданской молодежи военным профессиям через систему ДОСААФ.

Была сделана ставка на оснащение Красной Армии таким вооружением (прежде всего авиацией и бронетанковой техникой), производство которого базировалось бы на использовании двойных технологий, пригодных для выпуска как военной, так и гражданской продукции. Были построены огромные, самые современные для того времени тракторные и автомобильные заводы, но производимые на них тракторы и автомобили конструировались так, чтобы их основные узлы и детали можно было использовать при выпуске танков и авиационной техники. Равным образом химические заводы и предприятия по выпуску удобрений ориентировались с самого начала на производство в случае необходимости взрывчатых и отравляющих веществ.

Наверное, Сталин понимал, что для развития базовых отраслей промышленности потребуется гораздо больше средств и времени, чем на строительство простых сборочных автомобильных, тракторных и авиационных заводов, оборудование которых можно было бы закупить за границей. Но все развитие этих базовых отраслей велось под углом зрения прежде всего военной и лишь затем экономической целесообразности. Причем крупные предприятия сразу строились с полным циклом производства, от литья металла до изготовления запчастей, они содержали ремонтную базу и всю жилищно-бытовую сферу.

Теми же военными соображениями было продиктовано и решение о сокращении в течение второй пятилетки военно-промышленных мощностей в Ленинграде ввиду его уязвимости в случае войны. С другой стороны, было решено развертывать промышленную и сырьевую базы на Урале и в Сибири, хозяйственно осваивать Северá, хотя эти регионы были инфраструктурно не развиты. Капиталовложения в европейской части страны были бы экономически много эффективнее, но в войну оказались бы уязвимыми!

Были построены свои гигантские машиностроительные (например, «Уралмаш») и станкостроительные заводы, но крупные закупки зарубежного оборудования продолжались вплоть до начала Великой Отечественной войны. Их целью было не расширение текущего военного производства, а создание запасов уникального оборудования на случай войны! Для обеспечения в нужный момент перехода от гражданского производства к военному была создана разветвленная и строго централизованная система мобилизационной подготовки экономики. На всех уровнях советской власти и во всех органах экономического управления, вплоть до каждого отдельного предприятия, возникли специальные мобилизационные структуры.

При Сталине советская экономика не предусматривала постоянного, год за годом, увеличения выпуска военной продукции; ее развитие вели для наращивания мобилизационных мощностей по этим видам вооружений, чтобы иметь возможность в «час икс» рывком вывести производство на нужный уровень. Создание же чисто военных предприятий с резервированием мощностей на случай войны справедливо считалось расточительным омертвлением капитала.

Созданная в 1930-х годах система мобилизационной готовности обеспечила победу СССР в годы Второй мировой войны. В самом деле: превосходство советских войск в танках и боевых самолетах не спасло Красную Армию от сокрушительных поражений в начальный период войны; почти вся накопленная за предвоенные годы военная техника была потеряна. И несмотря на это, промышленность СССР смогла произвести намного больше вооружений, чем германская.

Не удивительно, что победа не только укрепила убежденность советского руководства в том, что советская плановая экономика является наиболее эффективной системой мобилизации ресурсов государства и общества на случай войны, но и в том, что высокая мобилизационная готовность страны важнее общих размеров ее экономики.

После войны довоенная мобилизационная система, столь эффективно проявившая себя в годы войны, была воссоздана практически в неизменном виде. Многие военные предприятия вернулись к выпуску гражданской продукции, однако экономика в целом по-прежнему оставалась нацеленной на подготовку к войне. Было ясно, что в рамках продолжающейся конфронтации будущую войну страна сможет выиграть только при наличии сырья, топлива и металла. И этих ресурсов должно быть столько, чтобы можно было сразиться в случае нужды со всем миром. Такой подход на долгие годы определил развитие советской экономики, поскольку позволял без особых дополнительных организационных мероприятий и затрат переключать «гражданское» производство на военные рельсы.

Руководители, пришедшие к власти после Сталина, просто механически следовали этой стратегии, что в новых условиях постепенно стало приносить вред развитию экономики и общества.

Из-за деградации руководства, перехода страны от «византийского» управления (монархического типа) к «польскому» (боярскому, или «элитному»), непонимания и неумения вождей ставить цели высокого уровня мы докатились до кризиса управления. О том, что назрела необходимость перевода страны в постиндустриальную фазу развития, чтобы хотя бы на равных с мировыми лидерами войти в информационную экономику, никто из вождей не только не говорил, но и не думал.

Какое-то время кризис управления не был заметным из-за громадных доходов от продажи нефти, но тут к нему «присоединился» еще и кризис в идеологии, о котором мы говорили выше. Соединенный, или системный кризис, прежде чем разрешиться катастрофой, гибелью СССР, вывел к власти Горбачева – человека абсолютно бездарного, которого можно назвать «одноклеточным», так как у него не было вообще никаких государственных целей, а только личные.

Ускорение спада производства из-за разрушительных действий элиты переплелось с отчаянной борьбой за власть в верхах (ЦК КПСС – против съездов народных депутатов; республики – против СССР) и за влияние на власть между группировками государственной и промышленной бюрократии, мафиозными кланами и мощными социально-профессиональными группами (шахтеры, нефтяники). Кризис подогревал политическую борьбу, политическая борьба усугубляла кризис. Распад СССР стал кульминацией: после 1991 года «один большой» структурный кризис распался на «пятнадцать маленьких», каждый из которых не стал от этого менее острым.

Но все активные участники перестройки получили в результате то, что хотели. «Теневики» и номенклатура – собственность и власть, интеллигенция – «полные прилавки» и свободу выезда за границу. И те, и другие, и третьи устроили себе хорошую жизнь за счет народа. Причиной происходящего стала «испорченность» идеологии.

Идеология в общем виде есть совокупность идей и взглядов большинства народа, отражающих отношение людей к окружающему их миру и друг к другу. В более или менее систематизированном теоретическом виде она выступает в культурных и религиозных формах, которым привержено большинство, а также в эстетических и философских взглядах образованного меньшинства.

Кстати, интересно, что попытки научно (логически) обосновать идеологию наносят ей вред. Поэтому мы здесь не будем вдаваться в подробности, а опять же воспользуемся «методом Кулона», рассмотрим проблему укрупненно, без излишних деталей.

Идеология любого народа, конечно, изменяется и развивается – процесс ее формирования вообще очень медленный, – но даже в развитии она стабилизирует общество. А быстрые перемены идеологии – дестабилизируют! И конечно же, на ее формирование влияют внешние условия. Любое государство всегда подвергается воздействию внешней идеологии, и всегда приходится или адаптировать внешнее влияние, если оно полезно, или препятствовать ему, если оно вредно, но никогда его нельзя воспринимать в неизменном виде.

В истории России несколько раз происходила массированная экспансия внешней идеологии. Первая была связана с принятием христианства. Часто можно слышать, что христианизация была чуть ли единовременным событием со вполне конкретной датой. На самом деле это не так. Оттого, что в Киеве князь одномоментно крестил толпу горожан, во всей стране мало что изменилось. Ведь принятие христианства – это изменение образа жизни согласно литургическому времени, это принятие таинств – помимо крещения, еще как минимум венчания и отпевания, и многого чего помимо. Для достижения результата надо подготовить изрядное количество служителей культа и построить места отправления культа – храмы по всей стране. А этот процесс завершился лет через пятьсот после первого крещения Руси.

Если изучить историю, то видно, что православная идеология России былапостроена на основе религии, которая приспосабливалась к нашим условиям в течение многих столетий. Православие за это время срослось с русской культурой, и поэтому наше православие не сводится просто к некоему «теоретическому» или «первичному» православию. Среди русских православных всегда существовали фундаменталисты, настаивающие на буквальном и строгом следовании религиозным догмам, но в силу их малочисленности и отсутствия мощной поддержки извне в целом сформировалась христианская идеология, адаптированная для России. Наши православные в массе своей верят в то, что справедливость возможна не только на небесах, но и на земле.

Точно также извне пришла сюда и мусульманская идеология, основа которой – мировая религия ислама. И она в России тоже адаптирована к местным условиям! Поэтому нет ничего удивительного, что вот уже более пятисот лет православие и ислам в России существуют совместно. Это две традиционные российские веры; у них много общего, гораздо больше, чем, например, у православия и западного протестантства и католицизма.

Но и среди мусульман есть фундаменталисты. Сейчас их количество особенно увеличилось, не в последнюю очередь из-за влияния извне. И если их количество и поддержка из-за рубежа превысят некоторое критическое значение, то это принесет вред и мусульманам России, и самой России.

Коммунистическая идеология более или менее развернуто была сформулирована в работах К. Маркса и Ф. Энгельса, а основывались они на идеях европейских социалистов-утопистов.

Но следует различать марксизм как научное направление и марксизм – как идеологию. Скажем, в Коммунистическом манифесте идеи Маркса и Энгельса были сформулированы как лозунги, как и полагается в политическом воззвании (но не в научной работе).

Естественно, в разных странах коммунизм принял свои национальные формы, порою сильно отличающиеся друг от друга. Как всегда, и в этом случае во всех странах была какая-то часть «ортодоксальных» марксистов (фундаменталистов), но очень мало. Их утверждения об исключительности коммунистической идеологии, о ее научной обоснованности вызывали и вызывают у большинства раздражение.

В России, как подтверждают все историки, в конце правления коммунистов эта идеология была весьма далека от той, которая была привнесена сюда Октябрьской революцией. Историки расходятся только в том, когда произошли изменения. Мы полагаем, что исходная коммунистическая идеология сильно изменилась уже после Гражданской войны. По словам партийного функционера Л. Б. Красина, в момент перехода страны к НЭПу (начало 1920-х) в партии было всего 10 % ортодоксальных марксистов, с которыми уже ничего не сделаешь, и 90 % примкнувших к партии из корыстных соображений.

Неудивительно, что теоретические схемы марксизма у нас практически никогда не работали, что происходило из-за большого несоответствия схем, созданных в другое время и для других, не российских условий. На раннем этапе им пытались следовать чисто механически, при Сталине произошла их достаточная адаптация в российскую идеологию, затем делались попытки реанимировать исходные марксистские схемы – при том, что определенные идеи марксизма все-таки уже были адаптированы в российскую идеологию.

Чем больше вожди хотели следовать марксизму, тем в бóльший кризис вводили страну, пока не потеряли ее.

Поныне в России достаточно большое количество людей исповедуют коммунистическую идеологию. Но для них это не мировая революция, не коммунизм и не «стройки века», а образвремени, когда разные народы жили рядом дружно и счастливо, когда не было национальной вражды, это символ единой и великой страны, которую уважали во всем мире. Они верят в то, что когда-нибудь править людьми будет справедливость, а не страсть к наживе. Строго говоря, устойчивость в массах этой идеологии, основанной на коммунистической идее, определяется ее встроенностью в российские традиции.

Кризис последних двух десятилетий – а мы подходим к этому периоду – вызван прежде всего попытками подменить эти традиции новыми неработоспособными теоретическими схемами так называемой демократической идеологии. Демократы делают вид, что в основе их идеологии лежит некая наука, но это неправда. Никаких особых научных обоснований (в отличие от марксизма) в основе демократии нет, и в разных странах она имеет разные формы. Более того, в природном естестве вы никакой демократии не найдете вовсе. Но проблема не в том, что демократия плоха – она и не плоха, и не хороша, она просто чужеродна России, а ее внедряют, как йогу на Чукотке. Может быть, после изрядной адаптации она и окажется здесь «к месту», но пока – нет.

В России число людей, очарованных демократической идеологией, не очень велико (их меньше, чем приверженцев коммунизма), и каждый из них имеет свое собственное представление о ней. Самое привлекательное в демократической фразеологии – то, что:

А) Слово «демократия» значит «власть народа», а это не противоречит тому, что существовало в России всегда;

Б) Народ контролирует правительство, которое действует в интересах народа;

В) Гарантированы справедливые законы, принятые в интересах народа, и они будут строго соблюдаться;

Г) Права каждого человека будут защищены.

А реальная история постсоветской России показала, что демократия порождает власть олигархов и ограбление страны и ее граждан! Слова о справедливых законах обернулись беззаконием, а защита прав человека – бесправием и чудовищной несправедливостью. Вдруг оказалось, что если убрать шелуху красивых слов, то западные ценности, которые пытаются насадить у нас, это:

1. Индивидуум выше коллектива.

2. Права человека выше интересов государства.

3. Закон выше справедливости.

4. Деньги выше духовного комфорта, и каждый должен трудиться как можно больше для накопления денег.

А в России коллективизм издревле берет верх над индивидуализмом, так как в наших суровых условиях без взаимопомощи не выживешь. По той же причине у нас неизменен примат государства над личностью: сама наша история показала, что без сильного государства интересы каждого человека и общества в целом будут подавлены.

Россиянин по-прежнему тянется к справедливости, а не к законности. При всем уважении к закону большинству ясно, что с одной только помощью четких юридических понятий регламентировать реальную жизнь невозможно. Всегда найдутся случаи, когда закон оказывается не адекватным ситуации. Естественно, в этих условиях справедливость – понятие этическое и психологическое и не всегда четко определимое – может оказаться единственной возможностью разрешить проблемы между людьми.

Россияне в большинстве предпочитают духовное материальному и трудятся для поддержания жизни, а не для накопления денег. Человека оценивают не по богатству, а по его духовным свойствам…

Нравится это кому-то или нет, но это – наши, русские особенности, по той простой причине, что среда обитания требует вполне определенного поведения для выживания. Если будем поступать вопреки традиционному набору своих свойств, вымрем, потому что следование неверным идеологическим нормам – путь к гибели страны.

Казалось бы, легко понять: в нормальном обществе качества народа формирует не принесенная извне идеология, а наоборот, общество само формирует идеологию, приемлемую для себя. Но, к сожалению, в нашем современном случае «демократические фундаменталисты» из числа элиты насаждают в России идеологию без учета специфики страны, и это одна из причин нашего бедственного положения. Старые идеологические нормы разрушаются, а новые просто нежизнеспособны в наших условиях. И лишают жизнеспособности нас самих.

Все эти рассуждения могут быть переведены на язык математических моделей, чего мы, конечно же, тут делать не будем, чтобы не усложнять изложение. Отметим только, что эти модели подобны тем, которые применяются в лазерной физике для определения частоты генерации системы и ее устойчивости.

Укрупненный анализ – без рассмотрения деталей, показывает, что идеология демократии вкупе с ее экономической разновидностью – либерализмом, это не более чем попытка развитых стран установления колониальных взаимоотношений с менее развитыми странами.

Те, кто своей политикой разрушает русскую культуру и традиционные идеологические ценности, кто предлагает уменьшить роль государства работают в интересах более сильного соперника, могут вполне искренне желать «загнать» нашу страну в оптимальные условия развития, но только оптимальные не для нашей страны, а в оптимальные для соперника. Почему они это делают – это другой вопрос. Либо по безграмотности, но тогда почему им разрешают высказываться публично? Либо они прямо работают в иностранных интересах.

И если власть это терпит, тогда – что же у нас за власть?…