Зачарованная Эви

Глава вторая

Я посмотрела вниз, и мне открылась еще более ужасающая картина. Лиф моего платья лопнул, но завязки фартука уцелели и впились в живот. Я поскорее развязала их. Швы на обоих рукавах треснули. Юбки, только что достававшие почти до пола, теперь едва прикрывали колени. Я вмиг выросла на добрый фут! Ботинки, которые уже не закрывал подол, развалились. Я приподняла ногу: подошва просила каши.

Тошнота отступила, что удивительно. Но тут в животе заурчало. А ведь я плотно позавтракала.

А какой Чижик, оказывается, аппетитный: чуточку кособокий, потому что вечно задирает левое плечо, но это только добавляет ему очарования. А какие круглые щечки, какие сочные ушки (самая вкуснятина), безупречная шея и кожа того же оттенка, что у гуся на вертеле, когда его как раз пора поворачивать. Да, я вырастила его здоровеньким, как крестьянка скотинку. Холила и лелеяла…

Ай! Это еще что за мысли такие?!

Фея Люсинда наморщила лоб. Я, конечно, не знала, о чем она думает, но уловила возмущение. Чувства у нее так и шипели, будто внутри готовилась к драке целая толпа народу.

Откуда я это знаю? Чужие чувства всю жизнь оставались для меня китайской грамотой.

Ей не повредила бы доза моего сиропа из анютиных глазок, чтобы успокоиться. Может, тогда она превратит меня обратно.

– Позвольте предложить…

– Фея Люсинда! – заговорил Чижик. – Простите меня. Я просто устроил глупый розыгрыш. Мы часто подшучиваем друг над другом – так, по-приятельски.

Его чувства я тоже уловила. Он был перепуган. И у него ничего не болело. Странно: ведь он говорил мне, что мигрень не совсем прошла.

Фея разъярилась еще больше. Свирепо уставилась на Чижика. А его она в кого превратит?

И неужели он и правда пошутил?..

– Да, – проговорила я. – Обожаем иногда порезвиться. – Голос у меня стал сиплый, будто я сорвала его криком. – Мы такие несерьезные.

Преврати меня обратно! И не смей трогать Чижика!

Фея смерила нас взглядом – все в ней по-прежнему бурлило. И наконец приняла решение.

– Нет. По-моему, он не шутил. А ты… – она ткнула в мою широченную грудь идеальным пальчиком, – ты останешься огром, пока кто-нибудь не сделает тебе предложение и ты не согласишься.

Я схватилась за край стола, чтобы не упасть.

На сей раз Чижик встал на одно колено:

– Госпожа Эви, прошу тебя, прими мое искреннее предложение. Я думаю… я уверен… я точно знаю: мы будем счастливы!

Я уловила его страх и отчаяние. Какой он все-таки добрый, Чижик. Наверное, в первый раз он и вправду устроил розыгрыш, а теперь хочет уберечь меня от беды.

– Можешь работать как раньше, – добавил он. – Работай сколько хочешь.

От него и в самом деле исходила любовь. Но мы с ним не были влюблены друг в друга. Уж я-то точно, и сомневаюсь, чтобы он был в меня влюблен. Наверное, надо принять предложение, снова стать самой собой, а потом уже разбираться со всем прочим.

Но это нечестно – согласиться стать его женой только ради того, чтобы превратиться обратно в человека и перестать хотеть сожрать его. Нельзя так поступать с Чижиком. Он же мой лучший друг. Да и ни с кем нельзя так поступать.

– Видишь? – Люсинда хлопнула в ладоши. – Вот настоящая любовь!

То есть она готова разрушить человеку жизнь?!

– Вы часто так делаете?

– Помогаю ближним? – Она снова просияла. – Да, час…

– Превращаете их в огров.

– Это я только сейчас придумала!

Да она же спятила! Я повернулась к Чижику:

– Нет. Спасибо.

Я еще молода. Когда-нибудь я найду свою любовь – того, кто разглядит меня даже в огре и полюбит.

– Ой… – Теперь Чижику было не просто страшно, а еще и грустно.

– Но если ты заболеешь, я тебя, конечно, вылечу.

Люсинда вся вскипела от ярости. Я зажала уши. Не помогло.

Я тоже разозлилась – и на нее, и на Чижика за то, что из-за него попала в такую передрягу, хотя он не нарочно. По-моему, я в жизни так не злилась.

– Раз так, глупая ты девчонка, останешься огром навеки, если тебе не сделают предложения и ты его не примешь! Даю тебе… – Люсинда задумчиво наклонила голову сначала к одному плечу, потом к другому. – Шестьдесят два дня.

Что за странное число? Чуть больше двух месяцев!

– Считая сегодня? – уточнил Чижик.

– Естественно, считая сегодня.

– А капельку подольше нельзя? Год, например?

Спасибо, Чижик!

– Нет, конечно! Шестьдесят два – это ведь дважды двадцать восемь!

– Э-э-э…

– Что, юноша?

Чижик, прирожденный математик, увидел мое лицо – и клыки.

– Э… э…

Он взял себя в руки и решил не указывать ей на ошибку: ведь если фея ее исправит, это будет стоить мне нескольких дней.

– Тогда срок у нас двадцать второе ноября.

– Полагаю, да.

– В полночь? – уточнила я.

– В четыре часа пополудни.

Почему?!

– Да и кому она такая нужна, даже человеком, – своенравная и упрямая? – продолжала фея. И улыбнулась. – А ты, юноша, просто пример для всех. Когда найдешь ту, что тебя достойна, я придумаю вам чудесный подарок.

– Если я останусь огром, все человеческое во мне исчезнет?

– Нет. Ты всегда будешь помнить, что потеряла.

И фея растворилась в воздухе.

Потом появилась снова:

– И не рассчитывай, что тебе на помощь придет какая-нибудь другая фея. Нет – сколько ни проси! Эти глупышки вечно косятся на меня, но так боятся собственного волшебства, что не станут вмешиваться.

Она снова испарилась, на сей раз окончательно.

Над моей корзинкой жужжала муха. Мне надо было срочно поесть. Жаль, конечно, что муха не в сто раз крупнее, но я все равно поймала ее и слизнула с ладони. На вкус как оленина.

– Чижик, зачем ты…

Он снова покраснел:

– Я думал, у нас будет еще несколько лет на то, чтобы все обсудить.

Разумно.

В дверь застучали кулаком – судя по грохоту, очень большим кулаком. Убииг! Что он сделает, когда увидит меня?

– Чижик… Объясни Убиигу, что случилось. Скажи ему, что я – это я.

Он вышел из аптеки. На кухонном столе стояла миска поздних персиков.

Фу.

Но ведь я люблю персики!

Раньше любила. А теперь меня злило само их присутствие.

На медленном огне томилось жаркое к обеду. «Интересно, – подумала я, – сумею ли я выудить оттуда мясо и потерпеть привкус морковки и лука?»

Вернулся Чижик – и поник.

– Я почему-то думал, что ты снова станешь собой.

– Я – это я и есть. – Отвести взгляд от его мясистых ляжек мне удалось не без труда. – Что говорит Убииг?

Жаркое подождет. А Аидиу – нет.

– Я не смог ему сказать. Слова застряли в горле. По-моему, фея меня так заколдовала, чтобы я молчал.

А я сама – я смогу все рассказать? Я схватила корзинку и выскочила за дверь.

При виде меня Убииг завизжал.

Я попыталась объяснить ему, что со мной стряслось, но слова и вправду застряли в горле – я едва не задохнулась.

Убииг вскочил на своего гигантского тяжеловоза и пришпорил его. Вопли ужаса затихли вдали. Я смотрела ему вслед: все-таки с расстоянием он становился чуточку меньше.

Если Аидиу не лечить, она умрет. Огры быстроногие, так что я пустилась бежать, прижав корзинку к груди и спотыкаясь в драных башмаках. Улицы Дженна пустели передо мной, будто Люсинда и их заколдовала.

За городскими воротами я остановилась и скинула башмаки. К счастью, ступни у огров мозолистые, так что дорожная грязь и щебенка им нипочем. Я снова пустилась бежать.

До усадьбы Аидиу от города десять миль. Я понадеялась, что огры выносливые. Убииг впереди перевалил за холм. Поскольку он был высоченный, да еще и на лошади, голова его оставалась видна довольно долго, но потом он скрылся в долине.

Я снова подумала о Чижике. Вот болван! Вкусный, сочный болван!

Фу, гадость! Мне захотелось выпрыгнуть из собственной шкуры, будто огр был просто внешней оболочкой. Я выпустила ручку корзинки и коснулась лица, уповая на чудо.

Чуда не произошло. Щека была волосатая. Чтоб ее, эту безмозглую фею!

Почему мне все время лезут в голову мысли, что кто-то глупый? И что, если ты огр, тебе положено постоянно злиться?

Дома у нас в сарайчике висит половина говяжьей туши без всякого привкуса овощей. Я съела бы ее сырой. Маме на это смотреть необязательно.

Я все мчалась и мчалась вперед огромными скачками, и тут к тоске и ярости примешалось новое чувство – радость от того, что ноги у меня такие мощные, мышцы – такие крепкие, дыхание – такое глубокое.

А между тем толстая лодыжка Аидиу, наверное, уже раздулась втрое.

Я снова задумалась о предложении, которое сделал мне Чижик. Я знахарка и насмотрелась всяких несчастий в семейной жизни. Женятся, а потом еще жалуются на боли в животе, а то и чего похуже! По моим наблюдениям, самая частая причина – молодость. Вот я и решила, что раньше восемнадцати жениться нельзя, даже если вбил себе в голову, будто влюблен по уши. А то многие женятся в четырнадцать, а потом, например, муж или жена возьмет да и вырастет на десять дюймов! И это еще цветочки.

Когда я наконец добралась до великанского перелаза через ограду пастбища, ноги у меня ныли, и мне пришлось на каждой ступеньке подтягиваться на руках. Стоило мне перебраться, как бык Аидиу, стоявший на другом конце поля в добрый акр, стал рыть копытом землю и пригнул рогатую голову. Я подтянулась и забралась на перелаз с внутренней стороны, ощущая шеей дыхание быка.

За оградой высился огромный дом Аидиу, сложенный из валунов и крытый целой горой соломы. Я заколотила в дверь.

Никто не открыл, но и Аидиу, и Убииг наверняка были дома. Ко мне рысцой подбежал Экси – без всяких враждебных намерений. Раньше он был в холке мне по плечо, а теперь еле доходил до пояса. Он потерся о меня. Неужели узнал, несмотря на обличье?

Мне стало интересно, какова собачатина на вкус.

Нет! Не могу же я съесть собаку!

Дверь так и не открылась.

– Экси мне верит! – завопила я. – Ууииитаатии (дальше что-то вроде гудка) обоби аиийии! – «Я друг!»

Я немного говорю по-великански: их язык называется абдеджи, и в нем, помимо слов, есть еще разные звукоподражания.

Из окна второго этажа, прямо у меня над головой, высунулся Убииг.

– Я ничего плохого вам не сделаю! Я…

Слова «ваша знахарка Эви» никак не выговаривались.

– Я – знахарка-огр. Я нужна Аидиу.

Лицо Убиига скрылось. Может, он меня все-таки впустит?

Прошло пять минут.

Наверняка Аидиу ужасно больно, и боль вот-вот станет непереносимой, а вскоре после этого мои лекарства ей уже не помогут. Ну что ж, пора пустить в ход огрские чары. Если бы я и правда была огром по рождению, мне открыли бы дверь к концу первой фразы.

– Убииг, я никого не трону. – Я старалась говорить поласковее, но получалось все равно сипло. – Я добрая, как… – (Как кто?) – Как хороший человек. – Тут я потеряла терпение: – Сам посуди, если бы я была обычным огром, я уже давно тебя уговорила бы!

Ничего не произошло. Я рассвирепела. Вот тупицы!

До дверной ручки я достать не могла: она и сейчас была приделана слишком высоко для меня. И я не нашла, на что встать, чтобы дотянуться до нее. Тут у меня от сочувствия к Аидиу тоже заболела нога, и ярость немного утихла. Я отошла от двери и опустила корзинку на землю.

– Убииг! Аидиу! Я ухожу, а корзинку оставляю вам. – И я рассказала им, что у меня там и как применять лекарства. – Ничего не жалейте, кроме пурпурины. Вам хватит нескольких капель. Остальное, пожалуйста, верните. Аидиу, не вставай! Убииг, не разрешай ей вставать, пока боль совсем не пройдет. Рану хорошенько смазывайте, чтобы мазь везде попала. – Ну вот, я уже повторяюсь. – Еще полчаса провозитесь, и ей уже ничего не поможет. Все, я пошла.

Заплатят на той неделе. Великанам можно доверять.

Убииг, прошу тебя, наберись храбрости и выйди за корзинкой. Аидиу, пожалуйста, разреши сыну выйти, дай ему спасти тебя. И пусть у вас все будет хорошо.