Зачарованная кровь

2. Добыча

Терпкий аромат чернослива, горько-сладкое ягодное послевкусие на языке. Глоток вина удивительным образом приводит в чувство, и я удобнее устраиваюсь на диванчике в приватном углу, пока граф Эгертон занимает кресло напротив, наполнив свой бокал. Он двигается завораживающе лениво, будто даёт мне лучше себя рассмотреть, но я и без того вижу руки и плечи бойца под строгим сюртуком, напоминающим военный китель. Уверена, что и он Анвару не чужд. Обычно в этом уголку я провожу все балы, в компании Маисы или лорда Белларского – уютно отгороженном от остального зала вазонами и канделябрами, с небольшим круглым столиком для напитков и хоть какой-то возможностью представить, что на макушку не направлены десятки взглядов.

– Признаюсь, я вам благодарна, – неожиданно для меня самой вырываются слова, которые спешно заглушаю новым глотком. Это точно была не я, а какая-то слепая пульсация в кончиках пальцев, не покидающее грудь волнение.

– Так понравилась музыка?

– Не за музыку. За то, что не потащили меня танцевать.

С тяжёлым вздохом кошусь на пары в центре зала, кружащие вальс под светом переливающихся в хрустале огней от люстр. Невольно поджимаю ноги, что вряд ли заметно под длинным подолом. Непременно попрошу Маису сжечь эти туфли.

Анвар хрипло усмехается и закидывает ногу на ногу, с сомнением глядя на вино в своём бокале. Приподняв его повыше, рассматривает лиловую жидкость на свет и только после этого подносит к губам. Вблизи его рука выглядит ещё более пугающе, кожа на ней отталкивающе бугрится. Ближе к запястью выглядит расплавленной и кажется, слишком далеко на предплечье рана не заходила. Некстати вспоминаю, как эти же узкие губы несколько минут назад касались фейнестреля, выдувая незнакомые будоражащие кровь ноты. От нервов мокнут ладони. Со мной явно что-то не так. Обычно такой невозможно живой я могу себя чувствовать только после хорошей тренировки с Эдселем, когда нагрузка разгоняет заледеневшую в жилах кровь.

– Ваше вино недурно пахнет, но слишком крепкое – на моей родине напитки для праздников призваны развлечь, а не напоить в хлам, – задумчиво тянет Анвар, смакуя вкус, а затем всё же удосуживается посмотреть мне в глаза впервые с тех пор, как закончил играть, и я замираю, не в силах отвести взгляд. – Миледи, я же не безжалостный зверь, каковыми вы, судя по всему, считаете всех темнокожих. С первого мига, как вы вошли в зал, на вашем хорошеньком личике было написано выражение крайнего неудобства, бунтарства и сожаления о потраченном времени. У нас есть поговорка… «ходить в чужих сандалиях». Так вот, заставлять в чужих сандалиях танцевать было бы настоящим варварством.

В лёгком шоке открываю и тут же закрываю рот, теряя дар речи под этим пронизывающим, немигающим взглядом, который будто прожигает кожу. Лопатки сводит от напряжения и лихорадочных попыток понять, как он узнал, что мне жмут туфли, и что раздражает холодная ткань платья, а ошейник из топазов хочется содрать… А может, и не знает. Может, я недостаточно хорошо научилась прятать чувства. С комком в горле совладать удаётся не просто.

– Удивительно точная поговорка. Но я не считаю темнокожих зверьём.

– Ваша реакция на нашем знакомстве была мне совершенно ясна, Ваше Высочество. «Грязной крови не место рядом с голубой» – это не мои слова.

– Это… было сказано на эмоциях, – нехотя признаюсь я, чувствуя необходимость извинений, но всё же не желая терять гордость. Не уверена, что ведёт меня сильнее: просьба отца, желание растопить в глазах Анвара ледяную изморозь или же уроки дипломатии. В сомнении покусав губу, всё же решаюсь навести мосты понимания. – Граф Эгертон, вы далеко не первый, кого мне пытаются навязать в мужья. Три года, едва достигла зрелости, я только и знаю, что сочиняю вежливые отказы и поводы. К слову, мир с Сотселией подписан на условии, что когда Иви подрастёт, то станет женой их кронпринца…

– Я прекрасно это знаю. Вы не захотели торговать собой и продали им малолетнюю сестру, глубоко наплевав на очередное кровосмешение между правящими династиями, – Анвар вдруг перебивает мои откровения и салютует бокалом, нисколько не поменяв вежливо-отстранённой маски на лице. – Тем лицемернее выглядит ваш отказ в нашем союзе, ведь теперь речь о гражданской войне, которая вот-вот начнётся.

– Наш брак – далеко не панацея от этой проблемы. Если бы вы оказали мне поддержку при отце, я бы могла взять командование королевским войском, и общими усилиями мы бы подавили…

– Миледи, ваша наивность даже не забавна. Над глупостью Иви можно умиляться, но от кронпринцессы я ждал куда большего, – он откровенно усмехается этим слабым попыткам, и я чувствую, как его взгляд скользит по моим скулам, шее, выступающим косточкам ключиц и линии корсета, стягивающего грудь. Будто гладит, вызывая колкие мурашки. – Вы не можете не понимать, что такое Манчтурия. Это бесконечные пески и глиняные города в оазисах, это набеги диких волайских племён с границ, от которых мы защищаем веками весь Афлен и, по сути, весь континент. Это иной уклад жизни, другая вера и другое отношение к женщинам. Даже до глупости самоуверенным кронпринцессам, за которыми тянутся сплетни и слагаются легенды.

– Любопытно узнать, какие. Что вы слышали обо мне, граф?

– Говорят, ваша мать причислена к образам святых…

– Это только попытки жрецов Сантарры подлизаться к королю: он поднял их предложение на смех. – Теперь моя очередь издевательски поднимать брови, оценивая слабую осведомлённость графа. – Если вы действительно пытались что-то разузнать, то должны были слышать, что моя мать – простолюдинка. Как-то раз, ещё будучи кронпринцем, отец был на охоте и увлёкся, отбившись от слуг. На него напал дикий кабан, нанёс сильные раны. Окончательно заплутав в лесу, он потерял коня и едва смог доползти до берега реки. Там его и нашла Эббет. Она практически вытащила отца из безвременья, выходила… и между ними появились чувства.

– И будущий король женился на рыбачке, сделав её королевой, – заканчивает за меня Анвар, скучающе закатив глаза. – Я знаю эту сказку. Ваш дед удачно скончался как раз накануне свадьбы, не сумев ей помешать – воистину, замечательное совпадение. Вот только с первыми же родами королеве не повезло: на свет появилась едва живая дочь, а сама она, увы, скончалась. Что мне гораздо интереснее, так это как вы выжили и почему у юной девушки седые волосы.

– Никто не знает. И не седые, а белые.

В лёгком раздражении я передёргиваю плечами. Высказывания нелепых подозрений об интригах моей семьи мне совсем не нравятся, как и намёки на странную внешность, давно уже опостылевшие. Слишком опасное лезвие разговора, но я выбираю самый проверенный вариант правды, широко известный:

– Все придворные ждали, что я перестану дышать. Мне даже готовили погребальное ложе в королевском склепе. Первую неделю жизни я не плакала, не спала и абсолютно ничего не ела. Но потом Сантарра сжалилась, вдохнув в меня жизнь и окрасив волосы в свой священный белый цвет.

– Только не говорите, что и сами верите в религиозный бред, будто милость выклянчили молитвами жрецы, – ненавязчиво подталкивает меня продолжать тему низкий, с акцентом растягивающий гласные голос, словно топкое болото затягивающий в этот ненавязчивый, но отчётливый интерес. Кажется, к южному говору я начинаю привыкать.

– А у вас есть иные предположения: как младенец смог выжить неделю без сна и пищи? Есть я начала только когда кто-то догадался сменить молоко на сок фруктов.

О том, что до сих пор не выношу даже запаха блюд животного происхождения, удаётся умолчать. Моё нескладное, миниатюрное и леденеющее тело – фактически главная моя слабость, избавиться от которой помогают только постоянные упражнения. Иначе будет боль, иначе ледяную кровь не запустить, но я давно привыкла к мысли, что лишена радости безделья и должна двигаться, чтобы выжить.

– Какая интересная подробность. Вот этого в легенде точно не было. – Анвар вдруг ставит бокал на столик сбоку от кресла и с любопытством наклоняет голову, будто рассматривая меня под новым углом. – Вы никогда не думали, что обязаны жизнью магии?

– Что…

Задыхаюсь возмущением, хищно подобравшись и трезвея от витающей в воздухе дымки, сотканной его взглядом. Бегло смотрю в сторону танцующих пар, убеждаясь, что к нам никто не пытается приблизиться и подслушать. Похоже, в своих разговорах и потягивании вина я совсем утратила бдительность и забыла, с каким наглецом имею дело. С чего вообще вдруг начала откровенничать – неужели виновата музыка, которая словно всё ещё вибрирует где-то в области затылка…

Магия? Он рехнулся.

– Думайте, какие слова произносите при королевском дворе, граф, – железным тоном отрезаю я гнусные предположения. – За одно упоминание такой ереси я уже имею право арестовать вас для допроса с пристрастием. Между прочим, отличный повод от вас избавиться.

– А я думал, что принцесса, которой хватает наглости дерзить королю и заявляться на балы с оголёнными бёдрами не станет бояться естественных для природы вещей – тем более, если они имеют к ней непосредственное отношение, – до невозможного спокойным тоном отбивает граф, пожирая меня взглядом так, будто рад этому возмущению. Будто вновь добился какой-то неведомой мне цели.

– Я не желаю слышать подобный вздор и настоятельно советую больше никогда такого не упоминать при мне! – Вскочив с дивана, едва сдерживаю желание плеснуть вино в лицо графа, стереть уже это невозмутимое превосходство, но крохи приличий и нежелание устраивать скандал сдерживают трясущиеся руки. – И кстати, довольно уже пытаться меня прощупать – думаете, я не понимаю, чего вы добиваетесь нашим разговором? Да меня будто потрогали со всех сторон, разве что не надкусили…

– Так ещё не ночь: надкусить тоже можно успеть…

– Хам, – коротко констатирую я, сделав шаг, чтобы поставить бокал на столик возле Анвара, и тут он резко перехватывает моё запястье.

Сдавленный писк режет грудь. Если бы не отвратительное платье, точно бы показала ему, как обычно реагирую на попытку ограничить свободу моих движений.

– Пустите сейчас же, если не хотите сцен, – шиплю сквозь зубы, взглядом обещая ему костры жрецов Сантарры, всегда готовые для еретиков. Чувствую терпкий запах еловой смолы от его кожи и замираю, будто попавшая в ловушку мушка. Затянутая. Запутавшаяся.

– Милая, если вы думаете, что сядете на белогривую лошадку и подчините бунтующий народ Манчтурии одними сказками о святости… То у меня для вас дурные новости. Бедуины никогда не станут слушать бледнокожую принцессу, которая в душе их презирает. Но знаете, кого они могут послушать? – вопросительно поднимается чёрная бровь, а в глубине зачаровывающей радужки переливаются насмешливые отблески ламп.

– Вас?

– Королеву, миледи. Свою королеву.

Наконец-то выпустив мою руку, Анвар легко поднимается с кресла, пока я с шипением растираю ноющее запястье. Его рост позволяет смотреть на меня сверху вниз, и болотные духи, как же хочется от души плюнуть в эту безмерно довольную рожу! Непроизвольно отшатываюсь от него, чувствуя ускоряющийся в галоп бой сердца по рёбрам: то ли страх, то ли злость, то ли волнение от близости крепкого тела, его запаха. Слепая пульсация словно растёт из самого живота. И впервые в атласной ткани мне… жарко?

– Вы подписываете себе приговор каждым новым словом, – уверенно вздёргиваю я подбородок, собирая остатки гордости, словно рассыпавшийся жемчуг с порванной нитки.

– Доброго вечера, Ваше Высочество. И чудесной ночи.

Кивнув на прощание, Анвар одаривает меня откровенно издевательской улыбкой. Я уже и не предпринимаю попыток разобраться, что творится в его голове, мечтая только оказаться подальше отсюда. К счастью, теперь желание исполнить нетрудно, и, подобрав полы платья, устремляюсь к выходу из зала.

И только позже, за дверями собственной спальни понимаю, что это выглядело бегством.

Двор короля – это не просто замок, а целый город в городе, где у каждого свой строго обозначенный угол. Стены из цельного камня не пропустят врагов, пышные яблоневые сады и резные беседки дадут тень для прогулок аристократам. Витые лестницы, статуи Сантарры и фигуры барсов положены парадным помещениям, моя же северная башня, всегда стоящая в стороне от общего оживления, привычно одинока.

Но я люблю свою комнату. Научилась любить. Высокий стеллаж с редчайшими книгами и стоящую напротив широкую постель с небрежно откинутой в сторону голубой вуалью балдахина, заполненный письменными принадлежностями дубовый стол в углу и шкаф красного дерева, забитый самыми густыми мехами и официальными пурпурными мантиями с оторочкой из серебристой волчьей шерсти. Оставленный на спинке стула шерстяной халат и мягкие тапочки под ним. Рядом с туалетным столиком большой камин, горящий и в летние ночи. Место, где мне тепло. А сегодня… душно.

– Что с вами? – обеспокоенно спрашивает Маиса, закончив расшнуровывать тугой корсет и коротко приложив тыльную сторону ладони к моему лбу. – Вы обычно куда холодней, не простыли? У вас будто жар.

– Нет, – глухо отвечаю я, с наслаждением выпутываясь из нелепого платья. – Это просто… вино. Мне лучше лечь сегодня пораньше.

Вино, как же. Я и выпила всего половину бокала. Вот только мне действительно непривычно жарко: даже переоблачившись в тонкую сорочку, не получается вдохнуть как следует. Каждое касание к самой себе оставляет след, словно кожный покров невозможно истончился. Пока Маиса развешивает в шкафу одежду, подхожу к столу в углу спальни и рассеянно наливаю в стакан воды из медного кувшина, стоящего рядом с вазой, наполненной антилийскими фруктами. Но жажда остаётся, нет – она нарастает, как и приятные импульсы в животе. Не понимаю их природу и сильней напрягаю бёдра, будто это может погасить странные ощущения. Да что это всё значит, в самом деле? Какая-то лавина незнакомых реакций, подминающих меня без возможности снова собрать мысли воедино.

– Маиса, можешь, пожалуйста, оставить открытым балкон?

– Конечно. Миледи, вы точно здоровы? Позвать лекаря?

Она удивлённо смотрит на меня, но после короткой заминки пожелание исполняет. Да, с моей-то уникальной способностью мёрзнуть рядом с зажжённым камином просьба о прохладе выглядит дико. Вдыхаю поток освежающего ночного воздуха и принимаюсь распутывать причёску, освобождая длинные пряди. Они волнами спадают и щекочут ключицы, из-за чего дыхание то и дело прерывается.

– Спасибо, не нужно. Я просто… прилягу. Спокойной ночи.

– Добрых снов. – Робко улыбнувшись, Маиса подхватывает приговорённые к сожжению туфли и покидает комнату, прикрыв за собой двустворчатую дверь.

Свистящий выдох. Бросив попытки распутать косы, хватаю кувшин и пью воду прямо из него, пытаясь смочить саднящую сухость в горле. Бесполезно. Вода отвратительно тёплая. Зло покусав губы, подбегаю к камину, утопая босыми пятками в густом ультрамариновом ковре, и выплёскиваю остатки воды на огонь. Пламя затухает с шипением, заполняя комнату дымом, который уносится через распахнутую балконную дверь в сад. Почему мне всё ещё жарко?! Болотные духи, мне никогда в жизни не бывает жарко! Прикладывая ладонь ко лбу, собираю капли испарины и смыкаю веки, пробуя восстановить прерывающееся дыхание…

Насмешливые прозрачные глаза, в которых золотым хороводом сияют огни бального зала. Они врезаются в сознание острым копьём, вышибая опору под ногами. Колкая дрожь волной пробегает по телу, скапливается внизу живота и нестерпимо тянет. Воздушная батистовая сорочка скользит по бедру, от чего становится ещё хуже. Колени подгибаются, и я с трудом доползаю до кровати, рухнув на неё поверх одеяла.

– Болотные духи…

Снова вспышка. Теперь это музыка, каплями дождя осевшая на теле и медленно стекающая по позвонкам, отчего я чувствую себя как струна – натянутой до предела. Хочется раздеться, содрать с себя собственную кожу, которая саднит даже при соприкосновении с постельным бельём, но я упрямо сжимаю челюсти и зажмуриваюсь. Что бы со мной ни происходило, это нереально. Помешательство, наваждение…

Древесный запах еловой смолы и свежескошенной травы. Стон в подушку, заглушаю порочный звук, чтобы не услышала стража в коридоре. Участившийся пульс бьёт где-то в горле, жар нарастает, и я сама не замечаю, как проваливаюсь в забытьё – не то сон, не то горячечный бред, не то… грёзы?

Бугристая от ожогов тёмная рука ложится на плечо, мягко скользит к линии ключиц. Моё тело льнёт к ней, будто глина в ладони гончара – само желает обрести форму. Длинные обожжённые пальцы касаются груди, выписывая незнакомые узоры. Не дыша, смотрю в подчиняющие глаза, и от одного только искрящего в них вожделения между ног усиливается покалывание. Он придвигается ближе, рывком притягивает к твёрдому торсу. Терпкий древесный аромат щекочет горло. Кончиком носа, игриво скользит вдоль скулы, и я жалобно выдыхаю:

– Анвар…

Он вдруг перехватывает мои запястья, крепко, до дрожи. Поднимает вверх руки. А затем впивается поцелуем, раздвигая языком дрожащие губы и заставив глухо простонать.

Резкий рывок прекращает блуждания разума и возвращает в реальность. Вскрикнув от неожиданности и полной дезориентации, распахиваю глаза и застываю в ужасе. Руки и впрямь заведены за голову, а запястья обвивает тугая, грубая верёвка, стирая кожу. Передо мной, в моей спальне, стоит Анвар и одним лёгким пассом руки направляет второй конец верёвки вверх. Будто живая, она сама перелетает через балку для балдахина и вздёргивает меня, заставив встать на колени.

– Какой кхорры3?! – взвизгиваю я, возвращая дар речи. Одновременно и немея от страха видеть магию воочию, и в бешенстве переходя на брань.

– Ох, как некрасиво выражается Ваше Высочество! Продажных женщин я точно сегодня не жду, – с откровенным весельем оскаливается Анвар, перебирая пальцами воздух, и верёвка завязывается на балке мёртвым узлом, что я тут же проверяю, отчаянно дёргая руками. – Сразу чувствуется: есть плебейская жилка под всеми этими высокомерными ужимками.

Он будто одобряет мою вульгарность, жарким взглядом пробегая от ворота полупрозрачной бежевой сорочки вниз. Страх становится ещё гуще, мурашками по коже. Я как подвешенный кролик, готовый к свежеванию. Но точно не сдамся этому грязному еретику и не позволю себе краснеть от стыда, который печёт изнутри как язва.

– Ты – маг, – уже безо всяких сомнений констатирую ужасающий факт. – Пусти сейчас же! Какого болотного духа ты со мной сделал?!

Анвар вздыхает и лениво огибает кровать, осматривая меня со всех сторон. Понимаю, что он видит все очертания моего тела, едва прикрытого батистом, и тревожно сглатываю. Проблема в том, что и пульсация в крови никуда не исчезает, между бёдер мокро и липко, грудь налита тяжестью. Но это совершенно точно не мои желания… Или я пытаюсь в этом себя убедить, потому что взгляд буквально застревает на мужском прессе за краями небрежно расходящегося чёрного халата. Впервые мне не плевать. Впервые я хочу, чтобы меня коснулись, и это окончательно сбивает с толку.

– Надеялся, что принцессы всё же умнее. Если не заметила, я тебя связал… И, кстати, можешь не пытаться кричать, потому что твоя стража спит мирным сном. – Лёгкий кивок на дверь и беглый осмотр спальни, который Анвар заканчивает, подходя к дверям на балкон, закрывая и их: это я понимаю только из звуков, потому как не могу вывернуть шею сильнее, чтобы продолжать следить за каждым его шагом.

– Не сейчас, а на балу! – раздражённо выплёвываю я, потому что, к собственному ужасу, больше боюсь не присутствия мага в комнате или своего беззащитного положения, а того, как тревожно колотит сердце. Шершавая верёвка на запястьях почти жжёт. Почему-то вспышкой представляю, как она бы скользила по телу, вдоль ложбинки груди и живота, и колени отчаянно дрожат, расшатывая единственную опору.

– О, всё-таки принцесса не глупа. Ты платишься за свою неприветливость: поверь, когда ехал сюда, я собирался быть для будущей жены ласковым и заботливым супругом… Но ты сама вынудила меня кусаться.

В глубине глаз Анвара вновь вспыхивает чёрная искра, от которой сжимается в страхе горло. Он невозмутимо кладёт руки на спинку кровати, слегка прищуриваясь. Лихорадочно проматываю в голове весь бал, сознавая, что меня свела с ума не музыка. Она только лишила бдительности, чтобы я проморгала момент, когда в моём бокале оказалась какая-то отрава. Кхорры раздери! Как говорит лорд Белларский, если крайне нужно обсчитать казну на пару сотен обленов – чем внимательнее за тобой смотрят, тем меньше видят.

– Так значит, теперь ты меня заколдуешь, вынудишь выйти за тебя, и я буду послушно выполнять твою волю? Учти, как только этой верёвки не будет, то сразу же доложу о тебе. Готовь зад к кострам жрецов Сантарры, маг, – практически выплюнув последнее слово, вздёргиваю подбородок: моя отчаянная необходимость сохранять королевское достоинство, даже будучи практически в неглиже перед мужчиной, от одного запаха тела которого стучит в висках.

Смех. Он смеётся, почти задорно и не издевательски, качая головой. Низкий, немного странный звук, но я больше не доверяю своим ушам.

– А ты девочка с характером. Но я не верю, что о магии ты знаешь настолько… ничего. Я бы преподал пару уроков, но только после того, как кое-что проверю. – Анвар медленно и шумно выдыхает, словно на что-то настраивается, и в его радужке играют голубые всполохи. А затем он вскидывает изуродованную правую руку, и вместо ногтей у него на пальцах появляются короткие серебряные когти, вызвав мой испуганный и поражённый писк. – Я же сказал, что успею надкусить.

Пытаюсь отшатнуться, вновь безуспешно дёргая верёвку, пока он тянется вперёд через спинку кровати. Зажмуриваюсь, понимая, что мне некуда отползать, рваными огрызками разума прокручиваю в голове варианты, как воспользоваться свободой ног и ударить в ответ… Поздно. Один из когтей коротко чиркает кожу на сгибе шеи, через острую боль оставляя царапину. Всхлипываю, замираю в ожидании новой раны, но этого не происходит, и я позволяю себе открыть глаза.

Анвар с любопытством смотрит на порез, склонив голову набок: кажется, это его любимая, будто птичья, повадка.

– Что, никогда не видел голубой крови? – хмыкаю, тоже останавливая взгляд на капле, повисшей на когте его указательного пальца, которую он торопливо слизывает. Это не метафора. Это единственный верный способ проверить принадлежность к королевской династии – увидеть кровь, отличную от алой.

Кровь самой Сантарры.

– Ты… быть не может, – потрясённо выдыхает Анвар, будто не услышав моего вопроса. Отшатнувшись от кровати, он в растерянности проходится всей пятернёй по торчащим иголками коротким волосам, и я замечаю, что когтей на пальцах уже нет, только перстень для оттиска родовой печати.

– Может, ведь я – законная кронпринцесса! Думаешь, ты первый, кто…

– Духи песков, да помолчи ты уже хоть немного!

Он рассекает комнату широкими шагами, взъерошенный как запертый в клетке ворон. Понятия не имею, что ему дала капля моей крови, но точно лишила раздражающей невозмутимости. Уже хорошо. Пользуясь тем, что слепо смотрит себе под босые ноги, пытаюсь устроиться как-то более прилично, без выпячивания груди из-за поднятых рук, но ничего не выходит. Зато от нового трения верёвки о кожу будоражащий импульс удовольствия уходит до самых пальцев ног. Всё ещё неправильно, чувствительно и жарко. И, богиня! – я и правда отношу свои ощущения к какому-то новому, греховному наслаждению…

Если бы не обстоятельства, это было бы любопытно. Так непривычно живо. Ярко.

– Ты – полукровка, – уверенно выдаёт Анвар, наконец-то останавливаясь напротив меня и нервно растирая собственную шею. – Это ерунда, смешанных союзов в истории было предостаточно, но ты… Ты же мертва, совершенно точно, это кровь покойницы. Однако ты дышишь, ходишь, говоришь и возможно, даже имеешь разум…

– Что значит – возможно?! – взбешённо огрызаюсь я, с нарастающим гулом в ушах понимая, что напоказ выставлены не только мои скромные женские формы, но и главная тайна.

Анвар же будто и не замечает моего протеста, рассуждая вслух, будто меня тут вовсе нет или я какая-то диковинка на столе придворного механолога.

– Значит, когда родилась – не ела и не спала, но дышала… У меня лишь один вариант, как это могло случиться. Виола, твоя мать была магом, очень сильным магом. В общем-то, я и сам догадывался, что легенда притянута за хвост. Уж очень многое играло леди Эббет на руку: и королевская охота, и кабан, едва не порвавший принца на куски, и удобная кончина предыдущего короля. И всё только ради твоего рождения, чтобы у магов появилась надежда, полукровка в священной династии. Ход конём, забраться в систему изнутри. Но какая-то ошибка убила тебя ещё в утробе, и пришлось отдать жизнь за жизнь: все силы леди Эббет стали твоими. Они уходят на поддержание жизни в мёртвом теле, не дав ему способностей к колдовству. Невероятно…

В потоке источаемого им бреда я внезапно слышу настоящее благоговение, вижу его вспышкой в фанатично горящем взгляде. Анвар подходит ближе и не в пример бережнее хватки на балу касается моих растрёпанных волос самыми кончиками пальцев. Вздрагиваю, настороженно наблюдая за тем, как он берёт одну волнистую прядь и подносит к своему лицу, а затем прикладывает к щеке, прикрыв веки. От странного жеста снова тянет в животе приятной истомой, и в желании скрыть неловкость спешно отстраняюсь, насколько хватает верёвки.

– Что. Ты. Несёшь, – только и отчеканиваю я стальным тоном, смотря в его сверкающие любопытством глаза. – Какая к болотным духам полукровка и надежда магов? Я – кронпринцесса. Будущая королева Афлена. А не предводитель горстки безумцев. – Отрицать факт своей не-жизни можно и не пытаться. Слишком прямая ложь.

Значит, мама была колдуньей и умерла ради меня? Наверное, вдобавок она была чокнутой, потому что любая нормальная леди погоревала бы о мертворождённой пару месяцев, а потом просто родила другого ребёнка. Всё это полная чушь.

– Жаль, что ты даже не сознаёшь глубины этой жертвы, а главное, её смысла, – Анвар грустно улыбается, отпуская мои волосы и делая шаг назад. – Я бы тебя развязал, если бы ты не была такой избалованной, капризной выскочкой. Но тебе нужен урок хороших манер, так что постой немного на коленях, пока я растолкую, кто ты и в чём твоё настоящее предназначение.

– Я и без обнаглевших графов, вдобавок ещё и еретиков, прекрасно знаю это самое предназначение.

– Тут я поспорю…

Он складывает руки за спиной, отчего полы халата расходятся сильнее, обнажая торс с хорошо развитыми, рельефными мышцами бойца. На левой стороне груди, над сердцем, замечаю чёрную татуировку: изображение раскинувшей крылья птицы, у которой вместо перьев – острые кинжалы. Родовой герб. Но изучить рисунок лучше не удаётся, Анвар отходит к моему столу и широким жестом разворачивает к себе стул, чтобы затем усесться с грацией чёрного сервала на охоте.

– Итак, о магах ты, похоже, не знаешь ничего, – тоном начинающего лекцию учителя заводит он, на что я закатываю глаза, чувствуя, как руки уже довольно неприятно затекают.

– Всё, что мне нужно, я знаю. Что вы – отродья Харуна, злобного брата Сантарры, который стережёт врата в безвременье. Он дал магам часть своих сил, чтобы вы утащили во мрак как можно больше людей…

– Магия – это естественная сила природы, – тут же перебивает меня Анвар, заткнув одной чёрной искрой в глазах. Неуютно ёжусь от пронёсшейся в воздухе силы, так напоминающей былую хватку отца. – Она сама выбирает носителя и идёт с ним от рождения до смерти. От неё нельзя отказаться, нельзя заглушить – сожжёт изнутри. Один младенец на тысячу. Едва дитя сотворит первое чудо, как его дом крушат жрецы Сантарры. Знаешь ли ты, будущая королева, как по твоей стране прокатываются крики и плач всякий раз, когда загорается костёр, и в него бросают ни в чём не повинного ребёнка?

– Это цена за мир. – Я опускаю глаза, рассматривая узоры ковра на полу. Заученные, вдолбленные в голову слова кажутся как никогда пустыми. – Столетия назад велись непрерывные войны из-за бесчинства магов, которые поработили все континенты. Но люди избавились от этой заразы.

– И теперь за грехи прошлого платят невинные. Конечно, у тех магов, которые рождаются в… правильной семье, шансов на выживание больше: к примеру, мой отец и не собирался сдавать неудачного первенца жрецам, да и в Манчтурии к этому вопросу более лояльны. Теперь я вижу, насколько удачным решением было отправить меня в Велорию, – он приглушает голос, будто если говорить тише, то есть шанс пробраться глубже в нутро, и в этом абсолютно прав. Замираю, не дыша смотря в завихрения прозрачной радужки его топких глаз. – Это что-то большее, чем отдельно я и ты, Виола. Твоя мать воскресила тебя, чтобы положить конец вражде, соединить голубую кровь с магической, и она умерла за это. Ты ведь и не живёшь по-настоящему! Вся сила, которую в тебя влили при рождении, уходит на поддержание жизни, чтобы ты росла и развивалась, не отличалась от живых. Но твоя кровь тебя не греет, тебе недоступны радости тела, потому что для этого нужна ещё капля магии извне. И тебе никогда не будет дано управлять этим, чувствовать нити в воздухе, которыми можно сделать вот так, – он громко щёлкает пальцами, и верёвка, наконец, падает с моих запястий.

С облегчённым шипением я опускаю руки и кулем падаю на кровать, не в силах унять дрожь в коленях. Волосы белым покрывалом рассыпаются вокруг. Не сразу понимаю, что пульсации в висках больше нет, моё тело свободно, в том числе изнутри, и только влага между бёдер напоминает, что с моим восприятием реальности жестоко поиграли.

Нужна капля магии извне? О чём он вообще? Болотные духи… Не охватить всё разом. Не осознать.

– Обязательно было травить меня и связывать, чтобы поболтать? – обречённо шепчу я, прикладывая тыльную сторону ладони к мокрой щеке. Испарина или слеза потрясения?

– Я не травил, – Анвар открыто усмехается. – Это… так. Небольшая месть за высокомерие. Хотелось посмотреть, как ты будешь изнывать по тому, кого презираешь.

– Я не изнывала!

– Ох, а мне показалось, что когда я зашёл в спальню, ты ёрзала по кровати и выстанывала моё имя, едва не прогрызая подушку. Но это, наверное, послышалось?

– Ещё слово – и я точно тебя ударю, – цежу я сквозь зубы, спешно садясь на кровати через покалывание в затёкших конечностях. Не дождётся вида моей слабости, шакалий выродок.

– Даже не представляешь, как возбуждает мысль, что ты на меня накинешься с кулаками, – ехидно тянет он, поднимаясь со стула. – Но тебе есть, что обдумать сегодня. А завтра я хочу знать ответ: выйдешь ли ты за меня замуж и готова ли менять мир вместе со мной. Закончить то, что начала твоя мать: освободить магов от гнёта.

– Завтра твои кишки будут украшать мой сад, – я стараюсь придать голосу уверенности, вот только звучит это так, будто вру вслух самой себе.

Кажется, Анвар тоже легко это улавливает. Подхватив из вазы на столе крупное красное яблоко, он демонстративно откусывает от него кусок и жуёт, пронизывая меня колким взглядом. Хочется пить. И дико хочется это самое кхоррово яблоко.

Почему, если щелчок избавил меня от магического давления…

– Милая принцесса, давай я тебе напоследок ещё кое-что скажу о магии. Это природа, по большей части алхимия и тонкое восприятие, а не фокусы. Если бы верёвка не была вымочена в особом отваре, она бы не подчинилась. Если бы ты сама не стремилась к этому, музыка бы не отправила тебя в фантазии. И если бы я не вызвал у тебя самой хоть толику интереса, никакой порошок усиления влечения не помог бы: значит, было, что усиливать. Я могу воздействовать на тело, бренную оболочку, но не подчинять разум, не управлять волей и чувствами. Так что продолжай тут лежать, врать самой себе, как я тебе противен и какие греховные мысли породил – но все, что ты почувствовала и увидела, рождено только тобой. Мой прощальный подарок невесте: стража проспит до утра. Никто не услышит, если ты поможешь себе расслабиться, – он кидает мне надкушенное яблоко, которое я рефлекторно ловлю, сглатывая слюну.

– Ты лжёшь. И явно слишком высокого мнения о себе.

Я пытаюсь выглядеть безразличной, пока Анвар проносится мимо кровати к двери, на ходу плотнее запахивая халат.

– Это наш общий грех.

Он бросает на меня последний колкий взгляд, и кажется, что в нём есть сожаление. О том ли, что открылся мне как маг или о том, что уходит, не коснувшись? Узнать уже не суждено, потому как Анвар покидает спальню, оставив меня в полном беспорядке чувств и мыслей.

Едва в коридоре стихают его глухие шаги, как я тут же прикладываю яблоко к губам, вдыхаю поглубже его яркий аромат… И кусаю с противоположной стороны столько, сколько помещается во рту – лишь бы кусок вышел больше, чем у него.