III

Нам часто приходится сталкиваться с нелепым и смешным. Так, несомненно, трудно вообразить более странное поведение, чем то, что отличало членов одной немецкой группы спиритов, в которую входили двое моих знакомых литераторов. Оба были довольно умеренными спиритами, да и их нацистская вера не отличалась особой пылкостью, но другие члены этого общества, убежденные спириты, напротив, относились к фюреру с неистовым восторгом, считая его единственным человеком, способным возродить величие и могущество Германии. В то же время, в силу своего непомерного нацистского рвения и глубокой веры в спиритические учения, эти фантазеры странным образом вознамерились пополнить ряды приверженцев диктатора, и без того насчитывавшие миллионы людей, новыми союзниками из числа самых мудрых и доблестных душ, обитающих в царстве теней.

Сумасбродам казалось, что помощь выдающихся именитых покойников чрезвычайно желательна: они обеспечили бы их партии поддержку оккультных сил, мудрых советчиков, способных подсказывать Учителю верные решения, основанные на их опыте.

В ту пору уже ходили слухи о вере Гитлера в указания сверхъестественных сил. Увеличить их помощь и улучшить ее качество считал своим долгом каждый преданный соратник.

Группа заручилась поддержкой медиума.

Если верить письмам моих друзей, у них проходили удивительные сеансы! Стол дрожал, слышались какие-то звуки и голоса, принимались загадочные послания посредством автоматического письма, в то время как мертвенно-бледный медиум, сидящий в кресле, неустанно лопотал что-то на неведомых языках, которые никто из присутствующих не понимал.

Между тем имя медиума наводило меня на мысль о его еврейском происхождении. Кем был этот человек?.. Быть может, несчастный уцелел после погромов и теперь скрывался либо пытался реабилитировать себя в нацистском обществе? Он — предатель, сказали мне гораздо позже, уже после разгрома Германии и «денацификации» членов группы, когда их пыл по поводу общения с обитателями потустороннего мира значительно остыл.

Что ж! Факт налицо: медиум, следуя голосу еврейской крови, обманул доверие своих нацистских покровителей.

Будь они более искушенными или бдительными, их, вероятно, насторожили бы некоторые странные явления; так, карандаш, строчивший однажды вечером по бумаге под рукой медиума в состоянии транса, начертал имя рабби Шимона бен Йохая.

Шимон бен Йохай считается автором «Зогара»[42], или Книги Сияния, одного из произведений, входящих в состав Каббалы.

Как он здесь оказался?

Неожиданное явление этой чужеродной здесь сущности больше не повторялось, но в другой раз медиум пробормотал: «Все создается и разрушается буквой и голосом». Эти слова явно не вязались с вопросами, заданными духам.

Как я уже говорила, мне довелось узнать обо всех этих случаях гораздо позже. Я находилась в Китае, почти забыв о спиритической группе с ее бредовыми опытами, когда один из писателей, состоявший в кружке, напомнил мне об этом. И тут мне в голову пришло следующее объяснение.

Возможно, медиум лишь отчасти был притворщиком. По-видимому, он верил в возможность общения с сущностями потусторонних миров. Ненависть, которую он как еврей питал к гонителю своих соплеменников, побудила его вызывать духов известных, сведущих в тайных науках единоверцев, чтобы при их содействии сорвать планы людей, старавшихся упрочить впасть Гитлера с помощью оккультных покровителей. Эти страстные желания, запечатленные в душе еврея, выплескивались наружу во время его медиумических припадков.

Очевидно, этот мечтательный человек был сведущ в каббалистике. Его фраза: «Все создается и разрушается буквой и голосом», — напоминала отрывок из «Сефер Йецира»[43], или Книги Творения. Данный текст гласит: «Все создается Буквой и Словом». Под влиянием страстного желания уничтожить Гитлера медиум добавил к фразе логическое продолжение: то, что создает, должно быть, способно и разрушать.

Разумеется, подобное объяснение не имеет под собой серьезной почвы. Оно возникло лишь в связи с размышлениями по поводу разочарования покровителей медиума и их суеверной убежденности в том, что могущественные тайные усилия евреев способствовали краху Гитлера.

В начале главы я назвала смешной попытку наивных спиритов завербовать в загробном мире защитников и помощников для своего горячо любимого вождя. Вероятно, эта идея и вправду была нелепой; я не отказываюсь от своего мнения. Но разве люди во все времена не взывали о помощи к богам, ангелам, духам, святым и прочим обитателям иного мира? Разве люди не верили, что те способны оказать им содействие, даровать поддержку и удачу?.. Что ж, давайте обратим взоры на самих себя и будем снисходительны к выдумкам спиритов из славного города N**, расположенного по ту сторону Рейна.

Хотя мир спиритов являет множество примеров, способных вызвать у нас веселый смех, в нем найдется немало и трагических страниц, и я попытаюсь вскользь коснуться одной из них. Но прежде следует объяснить, какие окольные пути привели меня к героине этой драмы.


Во время одной из поездок в Париж я поселилась в окрестностях Елисейских Полей в доме одной старой девы, содержавшей семейный пансион для дам. Она отзывалась на странное имя Сибер. Несмотря на свой уже почтенный возраст и привитый заведению дух аскетизма, хозяйка не была лишена кокетства. Время от времени мадемуазель Сибер даже посещала салон красоты госпожи Заброцкой. Я сомневаюсь, что эта дама была чистокровной русской или полькой, но славянское имя хорошо смотрелось на визитных карточках фирмы и привлекало клиентов. Салон Заброцкой, в котором три миловидные сотрудницы священнодействовали под руководством хозяйки, процветал.

Госпожа Заброцка радовалась своему успеху, как и любая другая коммерсантка, но ее душа нередко отвлекалась от деловых забот, чтобы воспарить к сокровенным высотам, к тому, что она называла «господством над стихиями», — госпожа Заброцка была оккультисткой.

Иногда по вечерам в ее доме собиралось странное общество людей, хваставшихся своими сверхчеловеческими способностями: магнетизеры, провидцы и тому подобные оригиналы; впрочем, все они были заурядными людьми. Я подозревала, что некоторые из них посещают собрания в салоне Заброцкой исключительно из-за обильных трапез, подаваемых в конце.

Один из завсегдатаев этих собраний, дородный малый с желтоватой бородой, неизменно показывал там один и тот же фокус. Он заключался в том, чтобы разогреть до температуры кипения холодную жидкость в стакане, который фокусник держал в руках и осторожно дул на его поверхность. Такова была его «специализация».

Меня особенно впечатляло то, с какой легкостью другие гости, обычные зрители, не щеголявшие каким-либо дарованием оккультного порядка, внушали себе, что они в самом деле пробуют горячий напиток. Так, одна женщина, поднеся ко рту чашку чая, которую она отдала «чародею» холодной, даже вскрикнула: она обожгла себе губы. Речь шла не просто об ощущении, на ее нижней губе виднелся след небольшого ожога.

Некоторые из очевидцев этого явления обмакнули палец в чай и заявили, что он горячий. Мне же он показался холодным. Я не ожидала никакого чуда и, вероятно, по этой причине не стала его свидетельницей.

В доме госпожи Заброцкой можно было наблюдать и другие дурацкие забавы того же сорта, но гвоздем программы было выступление самой хозяйки, которая стремилась повелевать «стихиями».

Так, госпожа Заброцка хвасталась, что укротила огонь; по ее словам, она преуспела в этом благодаря некоторым духам, связанным со стихией огня. В качестве доказательства приобретенной неуязвимости госпожа Заброцка хваталась за раскаленный край керосиновой печи.

Этот нагревательный прибор был тогда в большой моде. Он представлял собой огромную лампу, увенчанную широким стальным диском, который и нагревался.

В присутствии гостей госпожа Заброцка ходила с зажженной лампой по кругу, держась за край диска кончиками пальцев. Она бахвалилась, что способна одним лишь прикосновением пальцев к руке другого человека передать ему свою собственную неуязвимость. В самом деле, некоторые из гостей, рискнувшие подвергнуться испытанию, заявляли, что не почувствовали ожога. Впрочем, они лишь слегка касались раскаленной поверхности, а значит, их вера в возможности хозяйки была недостаточно твердой.


Эти незатейливые демонстрации «оккультных способностей» не вызывали у меня интереса, и вскоре я перестала бывать на собраниях. Тем не менее я поддерживала связь с госпожой Заброцкой и время от времени ходила к ней на чаепитие. Наши разговоры выходили весьма любопытными. Хозяйка салона была сущим кладезем занятных историй благодаря своим клиенткам, охотно бравшим ее в наперсницы, но она рассказывала эти байки осторожно и никогда не разглашала имен.

Оказавшись однажды вечером у этой особы, я была так поражена красотой одной элегантно одетой дамы, выходившей из салона, что не могла удержаться от эмоций. Каким ветром занесло сюда эту богиню, спустившуюся с Олимпа?.. Она явно не нуждалась в косметических услугах. Несмотря на всем известную сдержанность хозяйки дома, я не смогла удержаться от расспросов:

— Кто она?.. Светская женщина?.. Актриса?.. Чем занимается?..

— Чем занимается… Работает на пассажирских судах, — уклончиво отвечала госпожа Заброцка. — Завтра она уезжает из Парижа, и, скорее всего, вы никогда с ней больше не встретитесь. Тем более что я не сказала вам, как ее зовут.

— На пассажирских судах?..

На сей раз госпожа Заброцка откровенно засмеялась.

— Ну да! Дама круглый год разъезжает на океанских лайнерах в роскошных каютах, милостиво развлекая богатых пассажиров во время долгих однообразных рейсов.

На этом наша беседа закончилась. Прошли годы, много лет. По возвращении из Тибета я вновь оказалась в Париже и любопытства ради навела справки о госпоже Заброцкой.

Салон Заброцкой по-прежнему существовал, но его основательница, сколотив состояние, отошла от дел и теперь лишь стригла купоны. Она жила в уютной квартире, где и приняла меня с непонятным восторгом.

— Ваш визит — не просто совпадение, — заявила она. — Он, несомненно, вызван некоей оккультной силой. Я прочла ваши последние книги, и многие мои друзья, в том числе виконтесса де Трево, их тоже читали. Она сокрушается, полагая, что вы очень далеко отсюда, в то время как ей так хотелось бы с вами посоветоваться. Она не сомневается, что вы приобрели в Тибете познания в тайных науках и способны ей помочь, хотя до сих пор это никому не удавалось.

Что же случилось?.. Если эта дама больна, то следует ей сказать, что я не занимаюсь целительством. И потом, кто эта виконтесса Трево, преисполненная по отношению ко мне столь бесхитростного восхищения?

— Вы ее знаете, — сказала госпожа Заброцка. — Помните женщину, чья красота однажды так поразила вас в моем доме?

Моя великолепная память мгновенно воскресила изумительную клиентку моей собеседницы и напомнила о роде ее занятий.

— Дама, работающая на пассажирских судах!.. — вскричала я.

— Она уже давно там не работает, — ответила госпожа Заброцка. — Теперь она вдова и полноправная виконтесса. С вашей стороны будет очень любезно, если вы ее навестите, а я вас к ней отвезу. Скажите «да», прошу вас. Эта особа ужасно несчастна; она сама вам все расскажет… Да, она сама, я не должна…

Я позволила отвезти себя к госпоже де Трево и таким образом узнала о трогательнейшей из спиритических драм, какую только можно вообразить. Я попытаюсь воспроизвести ее здесь со слов несчастной героини этой истории.


В тот год Клер де Ланжи плодотворно провела несколько месяцев в обществе щедрого американского промышленника, а затем вновь собралась в дорогу; располагая достаточными средствами, чтобы ни в чем себе не отказывать, она решила вместо того, чтобы возвращаться в Европу привычным маршрутом, совершить кругосветное плавание через Японию, Китай и Индию.

Пассажирское судно, на котором она путешествовала, после недолгой стоянки в порту взяло на борт нескольких китайских торговцев и трех англичан, которых Клер де Ланжи тотчас же оценила опытным взглядом: достаточно состоятельные мужчины, но значительно ниже того уровня, который она удостаивала своим вниманием. Таким образом, этот рейс казался ей просто отдыхом, и она безмятежно наслаждалась жизнью, загорая на палубе в шезлонге.

На подходе к Сингапуру воздух сделался невыносимо знойным; морской ветер, вместо того чтобы освежать, обдавал пассажиров убийственным зноем. За исключением членов экипажа, продолжавших исполнять свои обязанности, все, кто находился на борту, день-деньской спали в каютах.

Клер де Ланжи дремала, растянувшись в шезлонге, как вдруг она заметила сквозь свои длинные полуопущенные ресницы двух пассажиров, которых прежде не видела.

То были двое монахов с непокрытой головой, в сандалиях на босу ногу и сутанах из грубой шерстяной ткани. Как могли они выносить эту удушающую жару в столь плотной одежде? Мужчины медленно прохаживались по палубе. Один из них, пожилой, довольно тучный человек низкого роста, похоже, изнемогал от духоты; его молодой высокий спутник с бледным худым лицом напоминал мучеников, которых изображали на картинах средневековые художники.

Должно быть, миссионеры, возвращающиеся в Европу, подумала Клер. Они не вызвали у нее особого интереса, и она вновь закрыла глаза. Через некоторое время она испытала странное ощущение, что на нее смотрят, а затем услышала голос:

— У меня кружится голова… Мне трудно дышать… это пекло! Определенно я чувствую себя хорошо, лишь лежа в каюте.

— Ну да, отец мой, — отвечал другой голос. — Вам не следует двигаться, лучше полежать. Позвольте вызвать вам врача. Вы так раскраснелись; боюсь, у вас жар.

— Врач… да, пожалуй. Мне и вправду плохо… Пусть его позовут. Я спущусь в каюту, а вы придете ко мне, когда сообщат доктору.

Клер услышала шаркающие шаги медленно удаляющегося пожилого монаха. Затем она вновь почувствовала на себе чей-то взгляд. Женщина открыла глаза. Молодой монах пристально смотрел на нее, судорожно цепляясь за поручни. Увидев, что его застали врасплох, он тотчас же ушел, но, будучи профессионалкой, Клер де Ланжи успела заметить в глубине больших карих глаз молодого монаха трепетную искорку, свидетельствовавшую о его тайном волнении.

Монах!.. Резко стряхнув с себя оцепенение, Клер пребывала в изумлении. «Какое приключение!» — прошептала она. Никогда, никогда еще на протяжении всей бурной жизни ей не подворачивался такой любовник. Она никогда не предполагала, что нечто подобное может произойти… Монах… к тому же молоденький… с лицом аскета… возможно, девственник… Жаркая волна обдала тело Клер, и внезапно ее посетила дьявольская мысль: вызвать смятение этой плоти, обреченной на вечное целомудрие, и позабавиться. Какое пикантное приключение!

Неожиданный почитатель женской красоты не мог не заметить позади шезлонга, на котором она отдыхала, приоткрытую дверь в ее каюту, подумала Клер. Безошибочное чутье подсказывало ей, что молодой монах вернется сюда ночью и будет бродить поблизости.

Настала ночь, тропическая, чувственная, теплая и влажная ночь. Почти неподвижная сверкающая поверхность моря простиралась насколько хватал глаз; тяжелый воздух предвещал грозу, и короткие вспышки молний озаряли вдали хмурое небо.

Клер надела на обнаженное тело легкое облегающее кимоно из темного крепдешина, набросила на золотистые локоны черный платок и, погасив в каюте свет, вышла на палубу, почти невидимая в темноте. Устремив взор в море, она стояла, опершись о поручни в ожидании того, чему неизбежно суждено было случиться.

И он пришел, в сандалиях на босу ногу, безмолвный, тоже почти невидимый в своей коричневой монашеской сутане из грубой шерстяной ткани. Как и Клер, он облокотился о поручни, но стоял, прислонившись к ним спиной, и зачарованно смотрел не на океан, а на прямоугольник двери каюты, черневший на фоне белоснежной стены. Неожиданно нечто темное толкнуло его с легким изумленным возгласом.

— Ох! Простите! — произнесло вполголоса это «нечто темное». — Ночь безлунная… Я вас не заметила… Засмотрелась на море. Разве оно не великолепно! Вы только взгляните на эту зыбкую серебристую гладь с мерцающими на ней искрами. Как только люди могут спать в такую ночь, запершись в каютах!.. Наверное, сейчас вокруг нас резвятся феи и духи… Мы должны были бы внимать их песням. Вы ничего не слышите?..

Незаметно придвинувшись к молодому монаху, Клер почувствовала, что тот дрожит, и поняла: он не в состоянии произнести ни слова.

Осознавал ли незнакомец, что делает?.. Его протянутая рука наткнулась на тело в распахнутом кимоно, но женщина как будто не ощутила этого легкого прикосновения.

— Я замерзла, — сказала она. — Такая сырость вредна для здоровья. Пожалуй, вернусь к себе.

Медленно и спокойно она направилась к открытой двери и вошла в каюту. Не говоря ни слова, он последовал за ней.


Позабавил ли ее состоявшийся затем безмолвный диалог, пронизанный атмосферой святотатства, так, как она надеялась? Клер задала себе этот вопрос на рассвете, после ухода молодого монаха. Если матросы увидят его в такую рань на палубе, они решат, что праведник читает утреннюю молитву, подумала она с иронией. Но ей было не до бравады. Она стала жертвой собственной злой шутки. Робкий, неумелый и вместе с тем чувственный и страстный любовник успел поколебать хладнокровие продажной женщины.

Соприкосновение шершавой ткани с ее нежной кожей оставило острое и сладостное ощущение, и смятение ее ума было столь же сильным, как и смятение чувств.

Прежде чем уйти, ночной любовник Клер нарушил свое молчание и коротко сказал властным тоном, который привел ее в замешательство:

— Завтра вечером мы прибудем в Коломбо, соберите ваши вещи и сойдите на берег. Я тоже покину судно. Мы встретимся в гостинице. Вы знаете Коломбо?

Да, она когда-то провела здесь несколько недель.

— Вы можете назвать какой-нибудь отель?

Она назвала. Тот, в котором останавливалась двумя годами раньше.

— Я — виконт де Трево, — прибавил монах. — Еду во Францию, чтобы получить наследство одного из моих дядей. Моему спутнику поручено передать эту сумму главе нашего ордена. Теперь же… — Пауза недоговоренной фразы красноречиво указывала на то, что глава ордена лишился причитавшихся ему денег. — Вам нечего бояться. Я возьму все на себя.

Он обращается со мной, как с девицей легкого поведения, подумала Клер де Ланжи, и ее гордость восстала, хотя она понимала, что и впрямь вела себя распутно.

— Мне ничего не нужно, — резко ответила женщина и задумалась. Стоило ли продолжать приключение? Но тут чувственные воспоминания о прошлой ночи властно заявили о себе, и она решила согласиться: — Хорошо, я сойду на берег.

Молодой монах покинул каюту, ничего не сказав и не попытавшись приласкать ее на прощание.

Нельзя сказать, чтобы Клер де Ланжи считала себя связанной этим обещанием. Обещания!.. Она давала их столько раз и столько раз их слышала! Женщина продолжала раздумывать. Вернее, ей казалось, что она размышляет, но на самом деле она уже находилась во власти рока и двигалась вопреки собственной воле навстречу своей необычной судьбе.


Судно снялось с якоря в полдень. Из номера гостиницы, в которой Клер остановилась накануне вечером, было слышно, как сирена созывает пассажиров, задержавшихся на пристани. Оставалось только ждать.

Прошел день, а Трево, как ни странно, все не приходил. Может быть, угрызения совести удержали его в последнюю минуту и он, придя в отчаяние и раскаявшись, вернулся к пожилому попутчику, явно приставленному к молодому монаху начальством, опасавшимся за его целомудрие и… разумеется, за наследство, предназначенное ордену?

Как бы то ни было, приключение удалось на славу!


Трево объявился на следующий день. Клер с трудом узнала его, настолько он преобразился за это время. Перед ней стоял элегантный джентльмен в тропическом костюме. Единственная деталь привносила в этот наряд долю экзотики: недавно обритая голова была обмотана чалмой, чтобы скрыть тонзуру. Впрочем, в пестрой разноязыкой толпе обитателей Коломбо подобная мелочь не привлекала внимания.

Прекрасная куртизанка оценила как строгий благородный облик виконта, так и его мужскую красоту, а также бледное лицо с классическими чертами молодого греческого героя, однако того дьявольского искушения чудовищным, кощунственным грехом, сопряженным с монашеской сутаной, она уже не чувствовала.

Но страсть Трево осталась прежней, и они снова стали любовниками. И все же Клер показалось, что в поведении молодого человека произошла едва заметная перемена. Может быть, притупилась та острота желания, которую порождало сознание того, что он нарушает данный им обет и оскверняет монашеское облачение?

— Мы совершили тяжкий грех, для меня это было равносильно преступлению, — признался Трево. — Нам следует, по крайней мере, загладить свою вину в глазах общества. Английский закон разрешает заключать брак после короткого пребывания на британской земле. Мы поженимся через две недели.

Трево принял это решение один, не посоветовавшись с возлюбленной. Та растерялась и даже почувствовала себя униженной, но тем не менее возражать не стала. У нее было немало оснований согласиться на этот брак.

Клер исполнилось двадцать шесть лет, тридцатилетие было не за горами. И хотя у нее хватало денег, чтобы жить безбедно, она, как и большинство ее товарок, инстинктивно стремилась к размеренной и спокойной жизни… К тому же ей предложили стать виконтессой!


Вскоре состоялась свадьба. По окончании всех официальных формальностей господин и госпожа Трево вернулись во Францию и поселились в роскошном доме на Лазурном берегу; так среди множества других местных семей появилась еще одна: богатая, тихая, обыкновенная супружеская чета, ничем не отличающаяся от соседей.


Но вот как-то раз Трево, уехавший утром на прогулку, не вернулся домой. Вместо него вечером явился пожилой и важного вида мужчина. «Господин X., нотариус», — значилось на его визитной карточке.

— Сударыня, — торжественно и лаконично объявил он Клер, — я уполномочен вашим мужем, виконтом де Трево, известить вас о том, что он больше не вернется. Виконт де Трево отправился в картезианский монастырь, где вознамерился провести в уединении остаток своих дней.

Все доходы от его состояния, а управление им он поручил мне, будут регулярно вам выплачиваться, а дом, где вы сейчас проживаете, переписан на ваше имя. Я оставлю вам свой адрес и буду всецело в вашем распоряжении по всем финансовым вопросам, которые только могут у вас возникнуть.

Госпожа де Трево тщетно пыталась узнать, в каком картезианском монастыре укрывается ее муж, — нотариус заявил, что он дал слово не разглашать эту профессиональную тайну.

Внезапный отъезд мужа и его решение прервать с ней всякие отношения, по правде говоря, не слишком удивили бывшую Клер де Ланжи. Она понимала, что обстоятельства, некогда побудившие Трево выбрать монашескую жизнь, не могли бесследно исчезнуть: значит, они вновь возымели над ним власть.

Одновременно с этим печальным заключением Клер сделала еще одно открытие. Если раньше ей хотелось лишь позабавиться с де Трево, то теперь она поняла, что успела его полюбить.


Виконтесса продолжала умолять нотариуса нарушить молчание, но тщетно.

Тогда она наняла частных детективов, и те, по ее указанию, провели тщательное расследование во Франции, Испании, Италии и других странах. И опять никакого результата! Впрочем, разве могло быть иначе? Заживо погребенный в одной из келий за высокими стенами неизвестного монастыря, Трево наверняка стал каким-нибудь отцом Бенуа или братом Августином, человеком, полностью лишенным индивидуальности, безымянным призраком среди других таких же живых мертвецов, как он сам.

Вспоминал ли он еще о Клер?.. Может быть, он за нее молился…

Прошли годы. Как-то раз господин X., нотариус, вновь пожаловал к покинутой супруге. Он держался еще более величественно и церемонно, чем во время первого визита.

— Сударыня, — объявил он Клер, — на мою долю выпала печальная и тяжкая миссия. Я вынужден известить вас о кончине вашего мужа виконта де Трево. Согласно воле покойного, выраженной в уже давно хранящемся у меня завещании, вы назначены единственной наследницей его состояния. Я выполню, если вы изволите дать мне на это полномочия, все формальности, необходимые для вашего вступления в наследство.

Клер была потрясена.

Трево умер! Крошечный лучик надежды, который оставался у его жены, угас. Более непреодолимая, чем стены всех картезианских монастырей, преграда навеки разлучила ее с человеком, которого она любила.

Неужели, прежде чем покинуть этот свет, он не обратился к жене с последним посланием и не написал ей хотя бы несколько слов, которые стали бы свидетельством того, что он помнил об их любви?

Ничего, сказал нотариус. Трево ничего не добавил к завещанию, составленному перед его уходом в монастырь.

Позволено ли ей хотя бы узнать, где он умер, получить какие-нибудь сведения о его последних днях, последних часах?

Нет, нотариус не имел права что-либо рассказывать. Впрочем, он почти ничего не знал.


Госпожа де Трево не могла и не хотела смириться с этой безнадежной неизвестностью.

Именно тогда она познакомилась с приверженцами спиритизма, и ее пытка началась снова, приняв уже совершенно иной оборот.

Души умерших являются живым с помощью медиумов, столов и всяких других средств; это означает, что не все связи между нами и людьми, с которыми нас разлучила смерть, безвозвратно оборваны.

Клер цеплялась за любую надежду. Даже оставаясь невидимым, Трево мог ее слышать и дать ей ответ. Она должна была удостовериться, что он помнит о ней.

Увы, госпожа де Трево, ставшая завзятой участницей спиритических сеансов и постоянной клиенткой алчных медиумов, усердствовала напрасно. Иногда случалось, что медиумы, столы и даже являвшиеся ненадолго духи отвечали на обеспокоенные расспросы своих родных и друзей. Сообщения «душ» усопших свидетельствовали о том, что они живут в потустороннем мире и сохраняют там чувства, связывающие их с теми, кто их вызывает. Но стоило упомянуть имя Трево, как медиумы внезапно впадали в немое оцепенение, а столы замирали среди тягостного безмолвия.

Так было всегда. Трево хранил молчание, неумолимое молчание. Шли годы. Бедная вдова постепенно теряла рассудок, и немудрено, ведь ее отчаянная погоня постоянно упиралась в стену, за которую никто не мог проникнуть, и, более того, все чаще казалось, что за ней пустота.

Узнав о моем возвращении из Тибета, несчастная женщина вообразила, что я наверняка узнала там секрет, как заставлять покойных являться в наш мир в телесной оболочке.

Мне стоило больших трудов убедить ее в том, что подобные знания мне неведомы.

Вначале госпожа де Трево полагала, что я не сочувствую ее горю. Затем спросила меня, какова, согласно тибетским верованиям, судьба людей, покидающих наш мир.

Я не могла прочесть даме курс лекций по буддистской философии; ей не хватало умственных способностей, необходимых для понимания столь сложной темы, поэтому мне пришлось ограничиться изложением популярных взглядов на реинкарнацию.

— Никто не умирает окончательно, — сказала я. — Мы лишь продолжаем долгое путешествие, начатое в незапамятные времена, которое неизвестно когда закончится для большинства из нас. Только великие мудрецы добираются до конечной цели и обретают покой. Ваш муж возродился; вполне возможно, он живет сейчас где-то в облике маленького мальчика. Мысленно пожелайте счастья всем существам на свете, это принесет пользу и ему.

Госпожа де Трево повернула голову и вперила взор в пространство, словно пытаясь разглядеть там, разумеется, не ребенка, а молодого монаха, некогда представшего перед ней на палубе в знойный день. Человека, чья сутана из грубой шерстяной ткани доставляла неприятные ощущения ее нежной коже в ту ночь, когда флейта великого Пана, насмешливого и добродушного бога, исполняла над сверкающим морем свадебную песнь вечного языческого блаженства.

Загрузка...