Загадка Эндхауза

Глава 1Отель «Мажестик»

– Из всех приморских городов на юге Англии Сент-Лу, по-моему, самый привлекательный. Он с полным основанием зовется жемчужиной морских курортов и поразительно напоминает Ривьеру. Мне кажется, что побережье Корнуолла по своей прелести ничуть не уступает югу Франции.

Все это я сказал своему другу Эркюлю Пуаро.

– Вы прочитали это вчера на карточке меню в вагоне-ресторане, мой друг. Ваше замечание не оригинально.

– Разве вы не согласны?

Он задумчиво улыбался и молчал. Я повторил вопрос.

– Ох, тысяча извинений, Гастингс! Я мысленно отправился странствовать, и представьте, в те самые края, о которых вы только что упоминали.

– На юг Франции?

– Вот именно. Я ведь провел там всю прошлую зиму и сейчас вспоминал кое-какие события.

Я знал, о чем он говорит. Об убийстве в голубом экспрессе, совершенном при запутанных и таинственных обстоятельствах. Пуаро решил эту загадку с той изумительной проницательностью, которая никогда ему не изменяла.

– Как жаль, что меня не было с вами, – от всей души посетовал я.

– Мне тоже жаль, – ответил Пуаро. – Ваш опыт был бы просто неоценим.

Я покосился на него. Многолетняя практика научила меня не доверять его комплиментам, но на сей раз он, казалось, говорил совершенно искренне. Да и почему бы ему, в конце концов, не быть искренним? Я и в самом деле отлично разбираюсь в его методах.

– И больше всего мне не хватало вашего живого воображения, Гастингс, – мечтательно продолжал Пуаро. – Небольшая разрядка бывает просто необходима. Мой лакей Жорж – восхитительный человек. Иногда я позволяю себе обсуждать с ним кое-какие вопросы. Но он начисто лишен воображения.

Его замечание показалось мне абсолютно неуместным.

– Скажите, Пуаро, – заговорил я, – неужели вас никогда не тянет вернуться к прежним занятиям? Ваша бездеятельная жизнь…

– Устраивает меня как нельзя лучше, мой друг. Греться на солнышке – что может быть прелестнее? В зените славы спуститься с пьедестала – можно ли представить себе жест более величественный? Обо мне говорят: «Вот Эркюль Пуаро… великий… неповторимый! Подобного ему никогда не бывало и не будет». Ну что ж. Я доволен. Я больше ничего не прошу. Я человек скромный.

Что до меня, я бы, пожалуй, воздержался от слова «скромный». Тщеславие Пуаро, на мой взгляд, нисколько не уменьшилось с годами. Приглаживая усы, он откинулся в кресле и прямо-таки замурлыкал от самодовольства.

Мы сидели на одной из террас отеля «Мажестик». Это самый большой из здешних отелей. Он расположен у моря и окружен парком. В парке, раскинувшемся внизу, чуть ли не на каждом шагу растут пальмы. Море отливало густой синевой, солнце сверкало с тем искренним пылом, с каким и положено сверкать августовскому солнцу (англичанам, увы, не часто доводится видеть такую картину). Неистово жужжали пчелы – словом, большей идиллии нельзя себе представить.

Мы приехали накануне вечером и собирались провести здесь неделю, поистине восхитительную, если судить по первому утру.

Я поднял газету, выпавшую у меня из рук, и снова погрузился в чтение. Политическая ситуация была неопределенной и малоинтересной. Был опубликован длинный отчет о нашумевшей мошеннической проделке городских властей, а в общем ничего волнующего.

– Любопытная штука эта попугайная болезнь, – заметил я, перевертывая страницу.

– Очень любопытная.

– В Лидсе, оказывается, еще два смертных случая.

– Весьма прискорбно.

Я перевернул страницу.

– А о кругосветном перелете Сетона по-прежнему ничего нового. Отчаянный народ эти летчики. Его самолет-амфибия «Альбатрос», должно быть, замечательное изобретение. Жаль будет, если бедняга отправится к праотцам. Правда, надежда еще есть. Он мог добраться до какого-нибудь острова в Тихом океане.

– Жители Соломоновых островов, кажется, все еще каннибалы? – любезно осведомился Пуаро.

– Славный, должно быть, парень. Когда вспоминаешь о таких, чувствуешь, что быть англичанином, в конце концов, не так уж и плохо.

– Не так обидны поражения в Уимблдоне?[1] – заметил Пуаро.

– Я не имел в виду… – начал я.

Изящным жестом мой друг прервал мои извинения.

– Что до меня, – объявил он, – я хоть и не амфибия, как самолет бедняги Сетона, но я космополит. И англичанами, как вам известно, я восхищаюсь глубоко и неизменно. Как основательно они, например, читают дневные газеты!

Мое внимание привлекли политические новости.

– Наш министр внутренних дел, кажется, попал в хорошую переделку, – заметил я со смешком.

– Бедняга! Ему приходится несладко. Так несладко, что он ищет помощи в самых невероятных местах.

Я удивленно посмотрел на него.

Чуть улыбаясь, Пуаро вынул из кармана свою утреннюю корреспонденцию, аккуратно перевязанную резинкой, вытащил из пачки одно письмо и перебросил его мне.

– Должно быть, не застало нас вчера, – заметил он.

Я пробежал его с радостным волнением.

– Но, Пуаро, – воскликнул я, – ведь это очень лестно!

– Вы думаете, мой друг?

– Он отзывается о ваших способностях в самых горячих выражениях.

– Он прав, – ответил Пуаро, скромно опуская глаза.

– Просит вас взять на себя расследование… называет это личным одолжением…

– Именно так. Вы можете не повторять мне все это. Дело в том, что я тоже прочел это письмо, мой милый Гастингс.

– Какая жалость! – воскликнул я. – Как раз когда мы собирались отдохнуть…

– О нет, успокойтесь, о том, чтобы уехать, не может быть и речи.

– Но ведь министр говорит, что дело не терпит отлагательства.

– Возможно, он прав… а может быть, и нет. Эти политические деятели так легко теряют голову: я своими глазами видел в палате депутатов в Париже…

– Так-то оно так, но нам все же следует приготовиться. Лондонский экспресс уже ушел, он отходит в двенадцать. А следующий…

– Да успокойтесь же, успокойтесь, Гастингс, умоляю вас. Вечные волнения, вечная суматоха. Мы не едем нынче в Лондон… и завтра тоже.

– Но ведь этот вызов…

– Не имеет ко мне никакого отношения. Я не служу в английской полиции. Меня просят заняться делом в качестве частного эксперта. Я отказываюсь.

– Отказываетесь?

– Ну, разумеется. Я отвечаю с безукоризненной вежливостью, приношу свои извинения, свои сожаления, объясняю, что очень сочувствую, но – увы! Я удалился от дел, я конченый человек.

– Но это же неправда! – воскликнул я с жаром.

Пуаро потрепал меня по колену.

– Мой верный друг… преданный друг… К слову сказать, вы не так уж ошибаетесь. Голова у меня еще работает, как прежде, и метод и логика – все при мне. Но раз уж я ушел от дел, мой друг, то я ушел! Конец. Я не театральная звезда, которая десятки раз прощается с публикой. Я заявляю с полным беспристрастием: пусть испробует свои силы молодежь. Как знать, может быть, они чего-нибудь достигнут. Я в этом сомневаюсь, но это возможно. И уж во всяком случае, они вполне могут справиться с этим примитивным и нудным делом, которое волнует министра.

– Да, но какая честь, Пуаро!

– Что до меня, я выше этого. Министр внутренних дел, будучи человеком здравомыслящим, понимает, что все будет в порядке, если ему удастся заручиться моей помощью. Но что поделаешь? Ему не повезло. Эркюль Пуаро уже распутал свое последнее дело.

Я посмотрел на него. В глубине души я сожалел о его упорстве. Такое дело могло бы добавить новый блеск даже к его всемирной славе. В то же время я не мог не восхищаться его непреклонностью.

Неожиданно у меня мелькнула новая мысль.

– Одного не пойму, – усмехнувшись, проговорил я, – как вы не боитесь. Делать такие категорические заявления – это же попросту искушать богов.

– Не существует, – ответил он, – человека, который поколебал бы решение Эркюля Пуаро.

– Так-таки и не существует?

– Вы правы, мой друг, такими словами не следует бросаться. Ну в самом деле, я же не говорю, что, если пуля ударит в стену возле моей головы, я не стану разузнавать, в чем дело. В конце концов, я человек.

Я улыбнулся. Дело в том, что за минуту до этого на террасу упал маленький камешек. Продолжая говорить, Пуаро наклонился и подобрал его.

– Да, всего лишь человек. И даже если этот человек сейчас вроде спящей собаки… Ну что ж! Собака может и проснуться. У вас ведь есть пословица: спящую собаку лучше не будить.

– Совершенно верно, – заметил я. – Надеюсь, если завтра утром вы обнаружите кинжал возле вашей подушки, преступнику не поздоровится.

Он кивнул, но как-то рассеянно.

К моему изумлению, он вдруг встал и спустился с террасы. В этот момент на дорожке показалась девушка, торопливо шагавшая в нашу сторону.

Мне показалось, что она недурна собой, впрочем, я не успел ее рассмотреть, так как мое внимание отвлек Пуаро. Он шел, не глядя под ноги, споткнулся о корень и упал. Мы с девушкой – Пуаро свалился у самых ее ног – помогли ему подняться. Я, разумеется, был занят только моим другом, однако краем глаза заметил темные волосы, озорное личико и большие синие глаза.

– Тысяча извинений, – смущенно пробормотал Пуаро. – Мадемуазель, вы необычайно любезны. Я весьма сожалею… Уф-ф! Моя нога… какая боль! Нет, нет, ничего особенного, просто подвернулась лодыжка. Через несколько минут все будет в порядке. Но если бы вы помогли мне, Гастингс… вы, а вот с той стороны – мадемуазель, если она будет столь необыкновенно любезна. Я стыжусь просить ее об этом.

Мы с девушкой, поддерживая Пуаро с двух сторон, быстро втащили его на террасу и усадили в кресло. Я предложил сходить за доктором, но Пуаро категорически воспротивился.

– Говорю вам, это пустяки. Просто подвернулась лодыжка. Минутку больно, и все уже прошло. – Он поморщился. – Вы сами увидите, через одну маленькую минутку я обо всем забуду. Мадемуазель, я благодарен вам тысячу раз. Вы чрезвычайно любезны. Присядьте, прошу вас.

Девушка опустилась на стул.

– Это, конечно, не серьезно, – сказала она, – но показаться доктору не мешает.

– Мадемуазель, заверяю вас, все это пустяки. В вашем приятном обществе боль уже проходит.

Девушка рассмеялась.

– Вот и чудесно!

– А как насчет коктейля? – поинтересовался я. – Сейчас почти самое время.

– Ну что ж… – она замялась. – Спасибо, с удовольствием.

– Мартини?

– Да, пожалуйста, сухой мартини.

Я вышел. Когда я возвратился, заказав коктейли, Пуаро с девушкой оживленно болтали.

– Вы представляете, Гастингс, – проговорил он, – тот дом – ну, самый крайний, мы им так восхищались – принадлежит мадемуазель.

– Да что вы? – удивился я, хотя никак не мог припомнить, когда же это я восхищался этим домом. По чести говоря, я его даже не заметил. – У него такой мрачный и внушительный вид, – добавил я, – наверно, оттого, что он стоит на отшибе.

– Он так и называется: «Эндхауз», – сообщила девушка. – Я его люблю, но он совсем развалина. Дунь – и рассыплется.

– Вы последняя представительница старинного рода, мадемуазель?

– Да ну, какой там род. Впрочем, Бакли живут здесь уже лет двести-триста. Мой брат умер три года назад, так что я действительно последняя в семье.

– Печально. И вы живете в доме одна, мадемуазель?

– О, я ведь тут почти не бываю! А если приезжаю, у меня всегда собирается теплая компания.

– Как это современно! А я-то уж представил себе вас в таинственном и сумрачном особняке, над которым тяготеет фамильное проклятие.

– Какая прелесть! У вас, наверное, очень богатое воображение. Нет, надо мной ничто не тяготеет. А если в доме и завелся призрак, он хорошо ко мне относится. За три последних дня я трижды избежала верной смерти. Можно подумать, что меня заколдовали.

– Избежали смерти? – встрепенулся Пуаро. – Это любопытно.

– Да нет, ничего особенного, чистая случайность.

Вдруг она резко наклонила голову – мимо пролетела оса.

– Противные осы! Здесь, наверное, близко гнездо.

– Пчелы и осы… вы их не любите, мадемуазель? Они вас когда-нибудь жалили?

– Нет… просто действует на нервы, когда они проносятся у самого лица.

– Пчелка в чепчике[2], – проговорил Пуаро. – Ваша английская поговорка.

Принесли коктейли. Мы подняли фужеры и обменялись обычными, ничего не значащими фразами.

– А я ведь и в самом деле шла сюда на коктейль, – сказала мисс Бакли. – Наши, наверно, удивляются, куда я запропастилась.

Пуаро откашлялся и поставил фужер.

– Чего бы я не дал за чашку густого, хорошего шоколада, – вздохнул он. – Но в Англии его не делают. Однако и у вас есть приятные обычаи. Молодые девушки… их шляпки надеваются и снимаются… так легко… так мило…

Девушка удивленно посмотрела на него.

– Что вы имеете в виду? А как же им сниматься?

– Вы говорите так, ибо вы молоды… да, очень молоды, мадемуазель. А для меня самым естественным кажется тщательно уложенная высокая прическа… вот так… и шляпка, прикрепленная множеством булавок, здесь, здесь, здесь. – И он с ожесточением вонзил в воображаемую шляпку четыре воображаемые булавки.

– Но это же неудобно!

– Еще бы! Конечно! – воскликнул Пуаро. Ни одна светская страдалица не произнесла бы этих слов с большим чувством. – При сильном ветре это было мучительно… у вас начиналась мигрень.

Мисс Бакли стащила свою простую широкополую фетровую шляпку и бросила ее рядом с собой.

– А теперь мы делаем вот так. – Она засмеялась.

– И это разумно и мило, – с легким поклоном ответил Пуаро.

Я посмотрел на девушку с интересом. Растрепанные темные волосы придавали ей сходство с эльфом. Да и не только волосы. Круглое выразительное личико, огромные синие глаза и еще что-то – притягательное и необычное. Какая-то отчаянность? Под глазами у девушки запали темные тени.

Терраса, на которой мы обычно сидели, пустовала. Публика собиралась на другой террасе, она находилась сразу же за углом, там, где скалистый берег обрывисто спускался к морю.

Из-за этого угла и показался сейчас краснолицый человек, который шел вразвалку, сжав руки в кулаки. От него веяло чем-то лихим и бесшабашным – типичный моряк.

– Понять не могу, куда она запропастилась? – Он изумлялся так громко, что его без труда можно было расслышать. – Ник! Ник!

Мисс Бакли встала.

– Я так и знала, что они будут волноваться. Ау, Джордж! Вот она я!

– Живее, детка! Фредди до смерти хочется выпить…

Он с нескрываемым любопытством взглянул на Пуаро. Мой друг, должно быть, сильно отличался от большинства знакомых Ник.

Девушка сделала широкий жест рукой, как бы представляя их друг другу.

– Капитан третьего ранга Челленджер – м-м…

К моему удивлению, Пуаро и не подумал прийти к ней на помощь. Вместо того чтобы назвать себя, он встал и, склонившись в церемонном поклоне, забормотал:

– Из английского военно-морского флота?.. Я преклоняюсь перед английским флотом.

Сентенции такого рода обычно ставят англичан в тупик. Капитан Челленджер покраснел, и Ник Бакли взяла инициативу в свои руки.

– Пошли, Джордж. Хватит считать ворон. А где же Фредди с Джимом?

Она улыбнулась Пуаро:

– Спасибо за коктейль. Надеюсь, с лодыжкой все обойдется.

Кивнув мне, она взяла моряка под руку, и они скрылись за углом.

– Так, стало быть, это один из приятелей мадемуазель, – задумчиво проговорил Пуаро. – Из ее теплой компании. Что же мы можем сказать? Каково ваше просвещенное мнение, Гастингс? Подходит он под вашу категорию «славного парня»?

Я замялся, пытаясь понять, какой смысл, по мнению Пуаро, я вкладываю в эти слова, затем довольно неуверенно согласился:

– Он показался мне симпатичным… м-да… если можно судить по первому впечатлению.

– Занятно… – проговорил Пуаро.

Девушка забыла у нас свою шляпу. Пуаро нагнулся, поднял ее и стал рассеянно вертеть на пальце.

– Он испытывает к ней нежные чувства? Как по-вашему, Гастингс?

– Но, дорогой мой Пуаро! Откуда же мне знать? Погодите-ка, дайте сюда шляпу. Она понадобится даме. Я отнесу ее.

Он не обратил внимания на мои слова и так же медленно продолжал вертеть шляпку на пальце.

– Погодите. Это меня забавляет.

– Полноте, Пуаро.

– Вы правы, друг мой, я старею и впадаю в детство. Не правда ли?

Он так точно передал мою мысль, что мне стало не по себе. Пуаро хмыкнул и, наклонившись вперед, приложил палец к носу.

– Но нет, я все же не настолько слабоумен, как вам кажется! Мы возвратим эту шляпку – вне всякого сомнения, – только позже! Мы отнесем ее в Эндхауз и, таким образом, сможем еще раз повидать прелестную мисс Ник.

– Пуаро, – проговорил я, – мне кажется, что вы влюбились.

– А она хорошенькая, а?

– Да вы ведь сами видели. Чего же спрашивать?

– Увы, я не могу судить. По мне, сейчас все молодое прекрасно. Молодость… молодость… Вот трагедия моего возраста. Но вы… Я взываю к вам. Ваш вкус, конечно, устарел – вы слишком долго прожили в Аргентине. Вас приводят в восторг образчики пятилетней давности, но все-таки вы современнее меня. Итак, она хорошенькая? Она может нравиться?

– Я бы сказал, даже очень. Но почему вас так заинтересовала эта леди?

– Она меня заинтересовала?

– Гм… сами вспомните, о чем вы только что говорили.

– Вы заблуждаетесь, мой друг. Леди, возможно, и заинтересовала меня, однако ее шляпка интересует меня гораздо больше.

Я вытаращил на него глаза, но он и бровью не повел.

– Да, Гастингс, именно шляпка, – кивнул он и протянул ее мне. – Вы догадались почему?

– Шляпка славненькая, – проговорил я в замешательстве. – Однако вполне обыкновенная. Многие девушки носят такие.

– Таких они не носят.

Я посмотрел на нее повнимательнее.

– Видите, Гастингс?

– Очень гладкий светло-коричневый фетр. Хороший фасон…

– Я не просил ее описывать. Мне уже ясно, что вы ничего не замечаете. Уму непостижимо, бедный вы мой Гастингс, как редко вам случается хоть что-то заметить. Вы каждый раз заново поражаете меня. Но поглядите же, мой милый дурачина, здесь можно обойтись и без извилин – достаточно глаз. Глядите же… глядите…

И тут я наконец заметил то, к чему Пуаро пытался привлечь мое внимание. Шляпка медленно крутилась на его пальце, а палец был просунут в дырочку. Увидев, что я сообразил, в чем дело, он протянул мне шляпку. Дырочка была маленькая, аккуратная и абсолютно круглая, но я не мог себе представить, в чем же ее назначение, если таковое вообще имелось.

– Вы обратили внимание, как мадемуазель Ник отшатнулась от пчелы? Пчелка в чепчике – дырка в шляпке.

– Но не могла же пчела проделать этакую дырку.

– Вот именно, Гастингс! Какая проницательность! Не могла. А пуля могла, мой дорогой!

– Пуля?!

– Ну да. Вот такая.

Он протянул руку, показывая что-то маленькое, лежавшее на его ладони.

– Пуля, мой друг. Вот что упало на террасу во время нашей беседы. Пуля!

– Так, значит?..

– Так, значит, сантиметр-другой, и дырка была бы не в шляпке, а в голове. Теперь вы поняли, что меня заинтересовало? Вы были правы, друг мой, когда советовали мне не зарекаться. Да… все мы люди! О! Но он совершил непростительную ошибку, этот несостоявшийся убийца, когда спустил курок в дюжине ярдов от Эркюля Пуаро! Вот уж воистину не повезло! Теперь вы поняли, для чего нам нужно проникнуть в Эндхауз и поближе познакомиться с мадемуазель Ник? За три дня она трижды избежала верной смерти. Это ее слова. Мы не можем медлить, Гастингс. Опасность очень велика.