Антон КротковЗагадка о двух ферзях

Вступление

Это было весьма загадочное преступление: товарищ министра (заместитель министра) путей сообщения, тайный советник, граф Платон Ильич Сокольский был убит неизвестной дамой в собственном салон-вагоне. Всех потрясло хладнокровие преступницы и ее дерзость: за тонкой перегородкой купе, в котором высокопоставленный сластолюбец уединился со своей гостьей, постоянно находились полторы дюжины чиновников его департамента (правда, никто из них не слышал крика своего патрона или каких-либо подозрительных звуков). Да и на платформе перед тремя зеркальными министерскими вагонами спецпоезда постоянно фланировали жандармы и полицейские чины…

Высокопоставленный сановник, вполне мирно до этого занимавший свой пост на протяжении почти девяти лет, стал объектом охоты революционных террористов после того, как дал согласие на жестокое усмирение бастующих деповских рабочих в Самаре. За минувший год боевики трижды неудачно стреляли в него. Во время одного из покушений дерзкому террористу удалось под видом министерского курьера проникнуть в здание Министерства путей сообщения на набережной Фонтанки и подкараулить графа, выходящего из служебного кабинета. Шесть выстрелов в упор не оставили бы шансов никому. Но именно в этот раз случилось необъяснимое. Славящийся безотказным боем шестизарядный французский револьвер системы Лефоше (обычно использовался офицерами из отдельного корпуса жандармов) в руке 21 – летнего убийцы неожиданно дал осечку. Это дало повод избежавшему верной смерти счастливчику во всеуслышание заявить, что его, дескать, хранит сам Господь, и в благодарность за чудесное спасение богатый вельможа тут же пожертвовал крупную сумму на благотворительность.

Последующие события, казалось, подтверждали его слова.

Погубить графа не смог даже динамит – судьба не благоволила злоумышленникам. Вначале они подкупили служанку и уговорили ее пронести «адскую машинку» в шляпной коробке в дом жертвы. Когда эта затея провалилась, его сиятельство едва не взорвали на прогулке. Это случилось в центре Петербурга на Невском, на глазах у сотен свидетелей. Из кондитерской лавки выскочил чернявый молодец и швырнул бомбу в движущуюся карету вельможи. Грохнул взрыв, тяжелый графский экипаж опрокинулся на бок. Все заволокло густым едким дымом. Пользуясь всеобщей сумятицей, бомбист спокойно сел в поджидающую его за углом пролетку и благополучно скрылся.

Но граф снова остался невредим. А от осколков взорвавшейся бомбы пострадал кучер его экипажа, один из охранников, пожилой слуга и двое случайных прохожих, среди которых был гостиничный мальчишка-посыльный.

Однако Платон Ильич вовсе не чувствовал себя везунчиком. Чудесным образом пережив череду покушений, чиновник жил, как в осажденной врагами крепости. Даже у себя в департаменте и дома несчастный не чувствовал себя в безопасности. Не доверяя охранникам, приставленным к нему полицией, князь окружил себя телохранителями, специально нанятыми в одном из лучших охранных агентств Европы. Он не выходил из дома, не надев кольчуги под сюртук.

И вот террористы придумали, как подобраться к жертве вплотную…

Был душный августовский вечер. Только начало смеркаться. Следователи из Петербургского полицейского управления уже заканчивали свою работу, когда стало известно, что на место преступления должен пожаловать представитель охранного отделения[1] Департамента полиции при Министерстве внутренних дел. Эта организация в Российской империи ведала политическим сыском.

Мало кто знал, что в охранке есть небольшое мобильное спецподразделение контрразведки, именуемое в официальной переписке «летучим отрядом полковника Игнатова». О нем ходило много слухов, но общеизвестно было только то, что его сотрудники – понятное дело, с помощью армейских коллег и жандармов – ищут и находят иностранных шпионов и наиболее опасных революционных террористов.

Прибывший специальный агент (настоящего имени этого офицера не знал никто, за исключением его непосредственного командира и начальника охранного отделения) был одним из лучших сотрудников засекреченного отряда.

Впрочем, следователь, едва услышав необычную фамилию представителя солидного ведомства, заявил товарищам, что однажды уже сталкивался с ним:

– Господа, он англичанин. Точнее, шотландец. Фамилия у него, кажется, шотландская. Я слышал, что наши пинкертоны из охранки таким образом перенимают передовой опыт Скотланд-Ярда. Вот увидите, джентльмен принесет с собой в саквояже целую криминалистическую лабораторию. А что вы хотите – Европа-с! Кстати, обратите внимание на его физиономию. Насколько я помню, временами на ней появлялось совсем лермонтовское мрачное и вместе с тем поэтическое выражение. Как вам известно, у нашего великого поэта тоже были шотландские корни.

Наконец таинственный представитель королевской британской полиции появился в вагоне. Правда, обещанного знатоком саквояжа у него в руках не оказалось. Но это только усилило интригу, ибо можно было предположить, что все необходимое для работы представите ль лучшей в мире спецслужбы уместил в потайных карманах.

Это был невысокий, худощавый шатен с гусарскими усиками над пухлой мальчишеской губой. Трудно было судить о его возрасте. С одной стороны, яркий румянец, некоторые припухлости лица и ломающийся голос свидетельствовали, что он совсем юнец, только недавно вышедший из нежного детского возраста. Но с другой – этот волевой подбородок с обаятельной ямочкой, маленький шрам на лбу, уверенная манера держаться свидетельствовали о сильном, независимом нраве своего обладателя, отваге, привычке повелевать людьми и принимать серьезные решения. От такой персоны можно было получить вызов на дуэль за одно только опрометчивое обращение «юноша».

Лицо незнакомца было таким загорелым, словно он недавно вернулся из тропиков. Суммируя первые впечатления, искушенный наблюдатель мог сделать вывод, что перед ним офицер хоть и юный, но уже достаточно опытный и много повидавший.

Среди затянутых в строгие мундиры чиновников этот франт в своем клетчатом костюме добротного английского сукна выглядел не их коллегой, а скорее репортером. Несколько раз по пути на место преступления бдительные полицейские урядники пытались остановить подозрительного субъекта как праздношатающегося. Молодой человек отделывался от них, с небрежным видом доставая из кармана жетон тайной полиции. С ним была спутница – девушка, по виду курсистка.

Перед дверями купе, стесняясь своих чувств, плакал в платок старик лакей – будто пес, скулящий у ног внезапно скончавшегося хозяина.

Пройдя на место преступления, визитер внимательно огляделся. На ковре возле столика лежал труп мужчины. В открытых остекленевших глазах покойника застыло изумление. Смерть явно явилась к нему, когда он меньше всего ее ожидал.

Убитый был грузным, лысеющим барином. Его мясистое лицо обрамляли пышные бакенбарды. Золоченые пуговицы форменного сюртука были расстегнуты, а на белоснежной ткани жилета расплылось большое кровавое пятно вокруг колотой раны в сердце. Окладистая борода покойного тоже была испачкана кровью.

Искусственное освещение в купе еще не зажигали. В лучах заходящего солнца поблескивали звездочки на шитых золотом погонах тайного советника. Среди миниатюрных «фрачников»[2] визитер отметил крестики Святой Анны второй степени с мечами, Святого Станислава второй степени, Владимира второй и третьей степеней и Георгия. С орденами соседствовал золотой значок Императорского православного Палестинского общества 1-й степени. Это благотворительная организация поддерживала православных, совершающих паломничество в Святую землю.

Неожиданно для себя молодой человек заметил маленький синий оттиск на светлой подошве одной из туфель убитого и немного смутился, словно его взгляду открылось нечто неприличное. Это был штамп столичной железнодорожной таможни. Такие ставились на реквизированном у контрабандистов товаре, среди которого нередко попадались очень дорогие и роскошные вещи. Принимая итальянские туфли в подарок от подчиненных таможенников, высокопоставленный чиновник, конечно, не мог предвидеть, что однажды недоступное чужому взгляду клеймо взяточника окажется выставлено на всеобщее обозрение…

Убийство произошло в декорациях фешенебельных апартаментов с обилием бронзы и позолоты, инкрустаций, полированного красного дерева, дорогой диванной обивки. В первую минуту прибывшего офицера ошеломило обилие нестыкующихся между собой деталей: ордена и знак благотворительного общества на груди убитого; чрезмерная роскошь помещения с будуарными круглыми зеркалами в золоченых рамах на обитых зеленым шелком стенах, делающего его похожим на шикарный кабинет в дорогом доме свиданий. Тут же спокойно покуривали судейские, обсуждая планы на вечер, – они почти закончили свою работу. От всего этого чужак еще более сконфузился, но постарался скрыть свое состояние под маской холодной сосредоточенности.

Неудивительно, что вначале он показался присутствующим холодным, замкнутым и заносчивым снобом, от которого не следует ждать ничего хорошего. Но это впечатление оказалось ошибочным. Лицо вошедшего вдруг озарилось улыбкой, сверкнули под усиками белые зубы, и визитер отрекомендовался, по-кавалерийски лихо щелкнув каблуками:

– Поручик Вильмонт, специальный агент охранного отделения, – и учтиво добавил без малейшего британского акцента, стараясь придавать своему голосу солидную командирскую басистость: – Прошу вас, господа, не воспринимать меня как алчного варяга. Я не тот дармоед, что ждет, пока другие ему яичко облупят да в рот положат. Мне рапортовать не к спеху. Так что собранные улики при вас останутся.

Обходительность коллеги, его бравый вид и прозвучавшие в его голосе уважительные нотки понравились полицейским. Один из них тут же с охотой взялся ввести Вильмонта в курс дела. – Согласно предварительной версии сыщиков, картина преступления была такова: сорокавосьмилетний граф недавно познакомился с некой юной обольстительницей. Ради нее важный пассажир даже приказал задержать отправление своего поезда. Предмет его страсти вроде как осчастливил настойчивого поклонника согласием отправиться вместе на отдых в Ливадию.

Увидев эту девушку, уже немолодой бонвиван буквально потерял голову. Ближайшие помощники графа показали следствию, что в последние три месяца их шеф, не считая денег, тратился на букеты, доставляемые прямиком из Амстердама. Для своей пассии он покупал собольи ротонды и ювелирные гарнитуры, выписывал из-за границы разные парижские штучки.

– Да вот вам, пожалуйста! – Полицейский взял со стола изящную позолоченную коробочку, тонко стилизованную под артефакт из древнеегипетской гробницы. Внутри ее на синем бархате покоился флакон духов. Следователь шутливо объявил:

– Очередное жертвоприношение на алтарь кровожадной богини!

Раньше, чем Вильмонт успел прочесть название на пузырьке, полицейский сообщил:

– Это новый аромат знаменитого парижского парфюмера. В России такие купить невозможно, только по каталогу из-за границы надо заказывать. Вот так-с… Даже если я целый год стану откладывать половину жалованья, все равно не смогу купить такие своей супруге. Впрочем, нам подобные расходы и античные страсти ни к чему. Сами видите, чем это заканчивается.

Рассказчик аккуратно поднял с пола пестрый китайский веер.

– Изящная вещица, не правда ли? Он складной и легко умещается в женской сумочке. А случись обыск, никому и в голову не придет, что игрушка с сюрпризом.

Следователь нажал потайную кнопку на рукояти, и из нее выскочило тонкое лезвие ножа-стилета. Кровь на нем уже свернулась.

– Даже револьвера не надо! Колющий удар требует меньших усилий, чем режущий, поэтому даже женская ручка легко пришпилит своего кавалера к дивану.

– Теперь понятно, почему никто ничего не слышал, – сказал Вильмонт, осматривая стилет вслед за коллегой.

– Вот именно! Она его как бабочку булавкой, – с удовольствием проговорил следователь. – Старичок и ахнуть не успел, как длинное шило пробило ему сердце.

– А кто тогда вытащил нож? – поинтересовался Вильмонт.

– Да дурень адъютант, – вступил в разговор полицейский, похожий на англичанина. – Этот тип уже успел с горя вдребезги напиться. И в данный момент дрыхнет на диване в соседнем купе. Так что сейчас его трогать бесполезно… А вообще препоганейшая история вырисовывается, господа. Весьма для нашего брата неудачная. Никто об этой дамочке толком ничего не знает и толком описать ее не может. На перроне лицо ее было закрыто непроницаемой вуалью. Ну, прекрасно сложена, ну, кажется, довольно молода и вообще, видимо, недурна собой. Так ведь из этого, судари мои, супа не сваришь! Одни подчиненные покойного графа утверждают, что она, дескать, молодая актриса, то ли из Нижнего, то ли из Ярославля, только в этом сезоне получившая ангажемент в столице. Другие божатся, что дамочка – профессиональная содержанка, то ли немка из Риги, то ли полячка. Кому верить? Что докладывать по начальству?!

Нервно куря, молодой полицейский небрежно стряхивал пепел в одну из двух чашек китайского фарфора, стоявших на столике. Из них погибший чиновник и его гостья угощались чаем перед тем, как стать убитым и убийцей.

Другой следователь придирчиво осматривал коллекцию бутылок в буфете, выбирая напиток для дегустации. Третий со скучающим видом взял из вазы на столике яблоко кальвиль и принялся грустно его грызть. Такие яблоки продавались лишь в самых дорогих магазинах Петербурга, ибо доставлялись из Франции. Каждое было снабжено гербом и стоило пятнадцать рублей. Примерно столько получал квалифицированный рабочий депо – один из тех, в кого во время забастовки покойный руководитель железнодорожного ведомства так опрометчиво разрешил стрелять, – за месяц почти каторжного труда, проводя по 12 часов в день в шумном задымленном цеху. И так шесть дней в неделю…

– А вообще жаль старика, – обведя взглядом товарищей не только по работе, но и по внеслужебным визитам в злачные места, ухмыльнулся «джентльмен». – Хотел приручить вольную тигрицу. Только не всякому дано быть Мишкой Хлудовым. Да и не в его почтенных летах затевать рискованные амуры.

Вильмонт холодно взглянул на шутника и щелкнул на прощание каблуками:

– Честь имею, господа! Благодарю за содействие.

Он не был ханжой, но и пошлостей не любил.

Смерть любого человека достойна хотя бы минимального почтения. К тому же при жизни покойный был выдающимся государственным мужем и немало сделал для того, чтобы дряхлеющая империя, одной из вечных проблем которой были плохие дороги, превратилась в крупнейшую железнодорожную державу. Да, судя по всему, он был мздоимцем – так какой чиновник в России не принимает подношений!

Упомянутый полицейским московский фабрикант Хлудов действительно был личностью весьма примечательной: мот, хулиган, донжуан и к тому же оригинал. В газетах писали, что он держит дома молодую тигрицу, которую для него отловили в Средней Азии. Эксцентричный миллионер обращался с ней, как с комнатной собачкой: кормил с рук, позволял класть себе голову на колени, когда сидел в кресле с газетой или кальяном. Когда же Хлудов прогуливался со своей питомицей по улицам, держа ее на поводке, то их обычно сопровождала толпа зевак, а встречные лошади всхрапывали, учуяв хищника… Сравнение загадочной убийцы с тигрицей, которая способна напасть на своего дрессировщика в любой момент, показалось Вильмонту интересным.

Так ничего толком и не выяснив, Вильмонт вышел к своей спутнице немного разочарованным. Она ждала его у вагона, так как, по ее словам, больше всего на свете боялась мышей и покойников.

– Ну, Машенька, теперь вся моя надежда на вас, – объявил офицер, и девушка зарделась от удовольствия.

Началось то, что сыщики называют «охотой на рябчика». Когда возможные свидетели преступления неочевидны, сотрудник полиции пытается отыскать среди большого количества потенциальных очевидцев того, кто действительно видел что-то стоящее. Похожим образом охотники вспугивают птиц, притаившихся в зарослях, и стреляют по ним влет. Ибо зачастую нужный человек не горит желанием рассказывать полиции о том, что видел, а, попав в разработку, всячески пытается ускользнуть от прямого ответа. Кто-то боится мести сообщников преступника, а кто-то презирает царских сатрапов и сочувствует революционным «Робин Гудам».

В таких делах прошедший в свое время отличную школу под руководством настоящего мастера своего дела Вильмонт разбирался прекрасно. Несмотря на свою молодость, действовал он очень расторопно, к каждому собеседнику находил особый подход. Пока поручик разговаривал, его помощница стояла рядом с большим откидным блокнотом на изготовку и зарисовывала карандашом лица свидетелей, а также все, что могло заинтересовать офицера.

Это была настоящая человеческая карусель! За какие-то полчаса перед парой дознавателей длинной чередой прошла целая вереница людей разной внешности, разного типа, характера и звания. По признанию художницы, от кокард, разноцветных фуражек чиновников военных и гражданских ведомств у нее стало рябить в глазах. А сколь-нибудь ценного источника информации все не удавалось найти.

Вильмонт уже был готов признать безнадежность задуманного им дела, когда на глаза ему случайно попался жалкий тип в куцем мундирчике коллежского регистратора почтово – телеграфного ведомства. Он боком пробирался вдоль состава, явно стремясь скорее проскочить мимо столичного обер-полицмейстера со свитой. Вильмонт поспешил преградить беглецу дорогу. Их пути пересеклись вдали от чужих глаз, в дальнем конце перрона.

– Что вам угодно, милостивый государь? – побледнев, испуганно пролепетал чиновник, сообразив, что ему не отвертеться от решительного вида молодца, в котором сразу почувствовал Власть.

Судя по петлицам, он состоял телеграфистом в министерском поезде. Он был уже в годах – неудачник, застрявший в мелких служащих, и при этом наверняка обремененный большой семьей. Редкие бакенбарды посеребрены сединой, нескольких зубов в углу рта не хватает, дряблая шея подрагивает при каждом слове. Могло показаться, что с его худого маленького лица никогда не сходило опасливо – унылое выражение.

Этот представитель человечества явно давно смирился с собственной незначительностью; грех было мучить такого, но молодому сыщику словно кто-то нашептывал на ухо: «Спроси его! Спроси! Да не мешкай – неспроста он так удирал. Наверняка что-то знает или видел, а теперь боится, что затаскают по допросам и судам».

– Пожалуйте рассказать мне всю правду о той даме, – откровенно блефуя, потребовал Вильмонт.

– О какой даме? – изумленно уставился на него телеграфист.

От волнения он снял с головы фуражку, и ветер зашевелил редкие волосы по краям его морщинистой рябой лысины.

– Сами знаете о какой!

– Ах о той. – Чиновник как-то сразу весь обмяк, покорно опустил голову и промямлил: – Хорошо, извольте…

Телеграфист стал рассказывать, что случайно столкнулся с интересующей господина офицера дамой в тамбуре вагона. Он спешил – ему надо было успеть в управление дороги, чтобы до отправления поезда подписать командировочный лист и получить положенное путевое довольствие в размере пятидесяти копеек в сутки. Дама же только что вошла. Видимо, пользуясь тем, что в тамбуре никого нет, она откинула вуаль с лица и посмотрелась в зеркальце перед тем, как войти в купе к почитателю своей красоты.

– В этот момент я буквально налетел на нее, – смущенно пояснил телеграфист. – Мы оба сильно сконфузились. Я стал извиняться. А она бросилась мимо меня. Передо мной мелькнул освещенный солнцем нежный розовый профиль.

Телеграфист принялся описывать девушку. Вильмонт взглянул на набросок, проявляющийся под карандашом помощницы, и ахнул. Сомнений быть не могло: он хорошо знал эту юную особу! Но поверить в то, что заместителя и личного друга министра хладнокровно убила эта нежная, добрая девушка, было невозможно…

История их связи началась давно. Когда-то эта женщина круто изменила судьбу блестящего гвардейского офицера. Впрочем, судьба юных влюбленных, которые по воле злой судьбы стали заклятыми врагами, была определена еще до их появления на свет.

Загрузка...