Загадки мироздания. Известные и неизвестные факты

Глава 32 БЕГСТВО В РЕАЛЬНОСТЬ

Изо всех видов литературы научная фантастика — самый молодой. Это литературный ответ на проблемы исключительно наших дней.

Литература обычного рода практически не привязана ко времени. В ней речь идет о метаниях души и разума человека и взаимоотношениях между людьми. И можно предположить, что, пока биохимия и психология человека остаются неизменны, талантливые исследования их природы будут сохранять важность и для будущих поколений. Ведь ни Гомер, ни Шекспир не утратили своей ценности для нас. Так что про основной пласт литературы я говорить не буду.

В более привязанной к конкретному времени области жанровой литературы писатель черпает вдохновение в более или менее стилизованном мире прошлого или будущего. Роман, приключенческая повесть, мистический рассказ — действие в них всегда происходит на знакомом читателю современном фоне. Действие исторического романа или вестерна происходит на фоне прошлого, чуть хуже знакомого читателю, но все же известного ему.

Во всех этих случаях действие происходит на «настоящем» фоне. Он не привлекает большого внимания, поскольку имеет мало значения для сюжета, выполняя лишь роль декораций человеческой драмы. Фон обстановки важен для такого произведения не более, чем для театрального спектакля — раскрашенный задник или правильно установленное на сцене кресло, до которого актер может уверенно добраться за установленное режиссером число шагов.

Разительный контраст всему вышеперечисленному представляет собой совершенно новый литературный жанр, в котором обстановка действия имеет к реальности так же мало отношения, как и сами персонажи. Иногда — еще меньше. Читатель настолько привык к тому, что обстановка художественного произведения привычна и обыденна, а выдуманными могут быть только персонажи и их действия, что в литературе последнего рода отмечается тенденция вообще уделять основное внимание именно обстановке, а не героям. Именно это коренным образом отличает литературу нового жанра от любой другой.

Существует три типа литературы с выдуманным местом действия. В порядке возникновения можно перечислить их так: 1 — фэнтези, 2 — социальная сатира, 3 — научная фантастика.

Жанр фэнтези существует, наверное, столько же времени, сколько и сама речь. В первобытном мире, когда свойства как природы, так и человеческого сознания были еще не изучены и по большей части вообще неизвестны, попытки человека как-то объяснить их приводили только к творчеству в жанре фэнтези.

Увидев во сне умершего, люди придумали призраков и привидений. Разрушительное действие бурь и засух наталкивало их на мысли о существовании злых духов. Плохо известные факты трактовались как чудеса, и носороги превращались в массовом сознании в единорогов, морские коровы — в русалок, а черепа доисторических слонов на Сицилии — в останки одноглазых великанов-людоедов.

Можно ли полностью отнести древние мифы к жанру фэнтези? Можно ли сказать, что для того, кто твердо верит в существование привидений, история о призраках — это рассказ из области фэнтези? Ведь обстоятельства, которые мы считаем полностью выдуманными, наши предки всерьез воспринимали как реальные. Так что можно сказать, что до наступления нашего рационального века фэнтези представляла собой лишь один из обычных жанров литературы, где действие происходит на реальном, знакомом фоне.

Да, обстановка современных произведений жанра фэнтези не имеет никакого отношения к реальности, и сейчас читатель это прекрасно понимает. Но фэнтези нового времени все же черпает свое вдохновение в прошлом. Персонажами сюжетов по-прежнему предстают привидения и вампиры, герои вовсю используют магию и борются с кознями ведьм и демонов. Наибольший успех подобные истории имеют в том случае, если написаны легким языком, исключительно как развлекательное чтение. Страха они больше не вызывают.

Социальная сатира — жанр во всех отношениях более сложный, чем фэнтези. Если фэнтези — это народное творчество универсального типа, то социальная сатира — продукт мощного ума, не имеющего возможности выразиться иначе в обществе, не приемлющем критики.

Древнейшие формы социальной сатиры — это басни про зверей, вроде знаменитого творчества Эзопа. В таких баснях говорящие звери, наделенные некоторыми свойствами людей, своими поступками демонстрируют присущие человеку глупости и проступки. Слушая их, аудитория смеется и одобрительно качает головой, наслаждаясь своим превосходством над глупыми и нехорошими зверями.

И лишь чуть позже слушатель осознает, что в только что выслушанной басне есть смысл, применимый и к реальным обстоятельствам. Но поскольку он уже согласился с моралью, перст которой указует не на слушателя, а на зверя, спорить с услышанным уже гораздо сложнее.

И библейские метафоры, и анекдоты Линкольна — все они рассчитаны на косвенное указание важных вещей, а значит — на более глубокое воздействие.

Социальная сатира эволюционировала от анекдота до научного трактата. Самым известным примером последнего является «Утопия» сэра Томаса Мора. В этой книге речь идет об обществе, существующем на вымышленном острове. Слово «утопия» в переводе с греческого означает «нигде». Томас Мор использовал свое вымышленное общество в качестве кнута, со всех сил ударив им по спине общества реального. Автор восхваляет Утопию именно за те сильные стороны вымышленного общества, которых так не хватало обществу, в котором жил сам Мор. Читатель не может не согласиться с Мором, что описываемое им общество идеально, а позже в нем начинает нагнетаться недовольство собственным обществом за то, что оно так не похоже на Утопию.

«Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта представляют собой пример работы и в том и в другом направлении. Лилипуты первой книги и лапутяне третьей высмеиваются автором за доведенную до крайней степени глупость, присущую и современному Свифту обществу. А великанов второй книги и гуингмов четвертой автор восхваляет за добродетели, которых современному обществу, на его взгляд, не хватало.

Социальную сатиру можно спутать с научной фантастикой, основываясь лишь на том, что и там и там рисуется не существующее в реальности общество. Впасть в подобное заблуждение тем легче, что сатирики время от времени приводят при описании своих выдуманных обществ и научные достижения, превосходящие все имеющееся в реальности. Например, Мор в «Утопии» описывает инкубаторы, в которых выращиваются цыплята, а Свифт в третьей книге «Путешествий Гулливера» — открытие двух вымышленных марсианских лун (которое позже было совершено и в реальности, причем с поразительным совпадением в подробностях!).

Тем не менее важно понимать, что авторов социальных сатир в первую очередь интересуют не выдуманные ими общества, как таковые. Главное, о чем думают авторы подобных произведений, — это о своем собственном обществе, и воображаемые миры рисуют только в назидательных целях, указывая собственному обществу, каким надо быть, а каким — не надо.

В течение последнего века авторы социальных сатир заметно увеличили внимание к научным достижениям. Так возникли, к примеру, «Взгляд в прошлое» Эдуарда Беллами, «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли или «1984» Джорджа Оруэлла.

Такие произведения неизбежно будут относить к жанру научной фантастики, но по сути они таковыми не являются. Авторы их преследуют исключительно назидательные цели. Беллами восхваляет свое придуманное общество, а Хаксли и Оруэлл — порицают, и все это — с целью добиться неких перемен в собственном обществе, в тех областях, где эти перемены, с точки зрения авторов, необходимы.

Несмотря на все наукообразие, эти произведения остаются социальной сатирой.

Что же тогда такое научная фантастика?

Как и фэнтези или социальная сатира, научная фантастика рисует читателю картины миров, в реальности не существующих. Однако, в отличие от миров фэнтези, обстоятельства, окружающие героев научно-фантастических произведений, все же имеют нечто общее с действительностью — они представляют собой более или менее вероятную экстраполяцию настоящих фактов и гипотез. А в отличие от социальной сатиры небывалые миры интересуют здесь писателя сами по себе, а не в целях назидания читателю.

Научную фантастику можно определить, таким образом, как литературный жанр, возникший в качестве закономерной реакции творческой части человечества на научно-технический прогресс.

Реальные научно-технические перемены, происходящие достаточно быстро и в достаточно большом масштабе, чтобы оказывать влияние на среднего человека в течение его жизни, — это явление, наблюдающееся только после Индустриальной революции (за некоторыми небольшими исключениями). То есть в Англии и Нидерландах оно наблюдается с 1750 года, в Соединенных Штатах и Западной Европе — с 1850-го, а во всем остальном мире — с 1920-го.

Самым первым известным писателем, в полной мере отреагировавшим на этот новый фактор человеческого существования, стал Жюль Верн. В англоязычной литературе это знамя подхватил Герберт Уэллс. Эти двое заложили основу практически любой темы, которые разрабатывают фантасты всего мира с тех пор.

Отдельный рынок научной фантастики сложился лишь в 1926 году, когда Хьюго Гернсбэк опубликовал первый выпуск «Невероятных историй». К 1930 году выпускалось уже три других научно-фантастических журнала.

Со временем у молодых людей появилась возможность сделать целую карьеру исключительно на поприще написания научной фантастики, но лишь через десять лет в этом жанре появилось достаточно писателей, чтобы можно было говорить о его зрелости.

Период зрелости жанра научной фантастики принято отсчитывать от того момента, когда Джон Кэмпбелл-младший занял пост редактора «Поразительных историй» (Astounding Stories), которые тут же переименовал в «Поразительную научную фантастику» (Astounding Science Fiction). Это произошло 6 октября 1937 года.

Представления Кэмпбелла о фантастике полностью совпадают с теми, что я описал выше. Он сместил акцент фантастики с приключений в новых мирах и приключений с использованием новой техники (что можно считать теми же вестернами с заменой коней на космические корабли, а револьверов — на лазерные пистолеты) на зрелые рассуждения о возможных устройствах общества в будущем.

После взрыва атомной бомбы широкую публику задним умом осенило, что будущее, описываемое в научно-фантастических произведениях, не так уж и нереально. Многие из тех, кто считал фантастические рассказы об атомной войне (которые уже в 1941 году публиковали с указанием точнейших подробностей) чушью и выдумкой, быстро пересмотрели свою точку зрения. Аудитория фантастических произведений резко выросла. Массовые журналы стали тоже время от времени публиковать фантастику. Издательства (в первую очередь — Doubleday amp; Со) взялись за выпуск научно-фантастических серий. Появился еще целый ряд специализированных журналов.

К 1950 году появились уже The Magazine of Fantasy and Science Fiction и Galaxy Science Fiction, и они, вместе с «Поразительными историями», которые в очередной раз переименовались, теперь уже в Analog Science Fact — Science Fiction, сейчас составляют «большую тройку лидеров» в своей области.

Редакционная политика изданий «большой тройки» представляет собой интересный контраст. Все эти издания публикуют научную фантастику, но при этом «Analog…» уделяет больше всего внимания чистоте жанра в том смысле, какой описан выше. «Fantasy and Science Fiction», как и следует из названия, значительную часть своих сил отдает современной фэнтези, a «Galaxy…» — социальной сатире. Таким образом, полноценно представленными оказываются все три жанра «литературы вымышленных миров».

Многие, в том числе и некоторые из читателей научной фантастики, не придают ей серьезного значения, считая лишь развлекательным чтивом.

На самом деле недооценивать эту область литературы нельзя.

Частично причина недооценки кроется в том, что лучше всего научная фантастика знакома широкому читателю в виде комиксов про Флэша Гордона и Супермена и голливудской продукции про различного рода монстров[12].

Ни комиксы, ни голливудские ужастики не являются научно-фантастическими произведениями в полном смысле слова. В этом и кроется причина непонимания. Скорее и то и другое представляет собой очень древний жанр — приключения в стиле фэнтези, под тонким слоем наукообразной мишуры. Теперь не Зигфрид убивает дракона, а Флэш Гордон — столь же сказочного монстра, а в остальном — никаких изменений в сюжете не наблюдается. Химера, опустошающая страну и гибнущая от руки сидящего на крылатом коне Пегасе Беллерофонта, ничем не отличается от чудовища, поднявшегося из глубин черной лагуны и гибнущего от руки сидящего в кабине самолета киногероя.

Настоящую научную фантастику для взрослых искать надо в журналах и книжках с мягкой обложкой (очень редко — с твердой обложкой). Но и там не все произведения «хороши». Хотя с чего бы это стоило ожидать, что все научно-фантастические произведения должны быть хороши или даже большинство из них? Один из лучших авторов этого жанра сказал как-то раз на встрече с читателями: «Девять десятых научно-фантастических произведений — полная чушь». Слушатели раскрыли рот в изумлении, а писатель мрачно добавил: «Вообще, девять десятых всего на свете — полная чушь…»

Однако посреди чуши есть и произведения, написанные хорошим языком, интересные и захватывающие, но главное — побуждающие думать в таком направлении, в каком это не делает литература ни одного другого жанра. В них можно найти описания странных обществ, непохожих на наше — ориентированных исключительно на рекламу, или скрывающихся в подземных городах, или стоящих лицом к лицу с представителями иных разумных форм жизни, или борющихся с проблемами истощения ресурсов и перенаселения, или вовсю пользующихся телепатией.

Важно ли это? Разумеется, да. Хорошая научная фантастика хорошо развлекает, но кроме этого она выполняет и еще одну задачу — она пытается заставить задуматься о будущем.

Мы впервые за всю историю живем в обществе, в котором задумываться о будущем необходимо. До 1750 года рядовой обыватель жил в уверенности, что до самого Страшного суда люди будут жить так же, как и сейчас, меняться будут лишь сами актеры человеческой драмы.

Однако после 1750 года все больше и больше людей стали понимать, что общество претерпевает значительные и непредсказуемые изменения, которые со временем будут становиться все сильнее, что то, что было хорошо для отца, для сына будет уже недостаточно хорошо (или, возможно, наоборот — слишком хорошо), что мир никогда уже не будет прежним.

После 1945 года человечество осознало, что даже само его существование в дальнейшем не гарантировано. Возникли подозрения, что Судный день может оказаться не так уж и далек.

В основе научной фантастики лежит факт перемен в обществе. Фантастика принимает и обыгрывает эти перемены. Она примеряет на общество различные варианты перемен и пытается определить, к каким последствиям приведет тот или иной выбор. Затем в виде художественного произведения фантастика представляет свои выводы широкому читателю, которого надо успеть ознакомить со множеством возможных вариантов будущего, пока оно не наступило.

Мне всегда смешно слышать, как научную фантастику называют «литературой эскапизма», да еще в самой крайней форме. Ведь она увлекает читателя не в ситуации, «которых нет», как обычная художественная литература, и не в ситуации, «которых не было», как фэнтези, а в ситуации, «которые могут быть». Странно считать бегством от реальности литературу, которая предостерегает читателя против опасностей атомных бомбардировок, перенаселения планеты, бактериологической войны и рассказывает ему о путешествиях на Луну и других похожих вещах за десятилетия до того, как ими заинтересуется весь остальной мир (а хорошо бы, он заинтересовался пораньше!).

Нет, если научная фантастика и представляет собой бегство, то это не бегство от реальности, а бегство в реальность!

Сами писатели-фантасты не всегда четко понимают, что делают. Многие из них со всей искренностью могут заверять, что они — лишь ремесленники, пытающиеся честно заработать свой доллар. Однако для меня они — это глаза человечества, впервые в истории обратившиеся в волнующий и опасный мир будущего.

Глава 33 КУЛЬТ НЕВЕЖЕСТВА

25 июня 1956 года, наблюдая по телевизору передачу «Саквояж продюсера», я увидел великолепный пример конфликта между потребностью в знаниях и культом невежества.

Потребность в знаниях явилась нам с первых же секунд рекламы перед показом. Спонсор программы испытывал необходимость в ракетных инженерах и объявлял о вакансиях для них на своем заводе во Флориде. В объявлении описывался райский климат, пляжи, превосходные условия работы, дешевое качественное жилье, щедрая заработная плата, быстрый карьерный рост, хорошая страховка. Не требовалось даже опыта работы. Мне даже самому захотелось все бросить и рвануть до ближайшего аэропорта, чтобы купить там билет во Флориду.

Однако я преодолел этот порыв и, поразмышляв некоторое время о нехватке квалифицированного технического персонала, порожденной быстрыми темпами развития нашей цивилизации, приготовился наслаждаться последующим шоу. По программе ожидался вариант пьесы «С днем рождения!» от Аниты Лус с Бетти Филд и Берри Нельсоном в главных ролях. Мне понравилось, постановка была великолепна, но при этом я обратил внимание вот на что: получилось, что спонсор, еще мгновение назад на коленях вымаливавший у общества технических специалистов, оплатил показ миллионам телезрителей истории следующего содержания.

Персонаж Берри Нельсона — банковский служащий, проводящий большую часть времени в баре, потому что там, по его собственным словам, знакомятся с девушками. Единственной обстановкой спектакля является сам бар, а персонажи все, как на подбор, представляют собой живописную группу отбросов общества с сердцами из потускневшего золота. По ходу пьесы Берри Нельсон, общаясь с библиотекаршей, заявляет, что книг не читает, хотя тут же оговаривается, что когда-то читал. Далее он рассказывает, что отец когда-то выдал ему какую-то сумму денег за то, чтобы он выучил по порядку все библейские стихи, и в доказательство начинает тараторить текст, поясняя по ходу, что в молодости он мог делать это еще быстрее.

Великолепно. Теперь вся телезрительская аудитория видит, что представляет из себя учение книжным премудростям, и прекрасно понимает, что это абсолютно бессмысленное занятие и что Берри совершенно верно сделал, что променял книги на бары.

С другой стороны, Бетти Филд — библиотекарша, то есть девушка образованная, поскольку постоянно упоминает о том, что она книги читала. Она застенчива, на лице ее — печать несчастья, и, разумеется, мужским вниманием она не избалована. По ходу пьесы она, нарушив обет трезвости, пьет одну рюмку, потом другую, потом третью. При этом, погружаясь в бездну алкоголизма, она понемногу избавляется от подавленности, слой за слоем избавляясь от ярма интеллигентности. В результате завсегдатаи бара, сначала отнесшиеся к ней подозрительно, возводят ее в ранг героини; отец-алкоголик, когда-то бивший ее смертным боем, прижимает теперь к сердцу; и самое главное, ранее не замечавший скромную девушку банковский служащий безумно в нее влюбляется.

Повторяю — я лично получил от просмотра всего этого массу удовольствия. Но когда первое впечатление схлынуло, стало ясно, что вся пьеса — дань великому американскому стереотипу, который я назвал бы культом невежества. Согласно этому стереотипу, счастье можно обрести лишь в невежестве; учеба же — скучное занятие, погрязнув в котором рискуешь упустить все радости жизни.

Нет ли тут некоей связи с тем фактом, что спонсор не в состоянии набрать себе технических специалистов?

Да, нам нужны технически грамотные люди. Обществу они просто необходимы, иначе оно рухнет, раздавленное тяжестью собственных машин. Но что мы делаем для того, чтобы их получить?

Достаточно ли того, что промышленность всеми силами завлекает к себе ракетных инженеров? В результате инженеры мигрируют из одной специализации в другую, но общее количество их остается слишком малым. Если обществу удастся, разбогатев, сманить специалистов из другого общества, то такая схема еще сработает, но если нет — то ничего не получится.

Проблему нехватки научных и технических специалистов предлагают решить различными способами. Одни говорят, что надо больше платить преподавателям, что одаренным студентам надо выплачивать стипендии, что специалисты, работающие в промышленности, — химики и инженеры — должны уделять какой-то определенный минимум времени преподаванию и т. д. Все эти меры, конечно, очень важны, но достаточно ли их? Даже если удастся каким-то образом получить идеальное собрание преподавателей — кого они будут обучать? Группу молодых людей, большинство которых с детства усвоили, что образованные люди значит ограниченные люди и что нет ничего ценнее естественного невежества.

Вспомните об укоренившихся в литературе стереотипах «плохого мальчишки». Лучшими примерами можно назвать Тома Сойера и Пенрода Шофилда (но стоит только включить радио или телевизор — и перед вами будет множество современных аналогов). Школа для них — враг, учителя — объект ненависти, книжное обучение — скука и ложь. А кто изображается при этом отрицательными героями? Сиды Сойеры и Джорджи Бассетсы — маленькие подхалимы, которые носят чистые костюмчики, говорят правильно и любят школу. Неприятные получаются персонажи.

Я в жизни своей не украл ни одного яблока из соседского сада или арбуза с чужой бахчи (сложновато было бы мне это сделать посреди Бруклина), но даже я не смог устоять перед мастерством автора, искусно внушающего читателю отвращение к мерзким учительским любимчикам, которые отказываются принимать участие в таких веселых шалостях или им подобных актах подростковой преступности.

Возможно, виной всему историческое прошлое первопроходцев, когда образование воспринималось только как предлог для того, чтобы оторвать мальчика от повседневных обязанностей и засадить за изучение форм спряжения латинских глаголов, к раздражению и без того перегруженного работой отца. Как бы оно ни было, все мы помним то презрение, которое изливали газеты на «бестолковых профессоров», созванных Рузвельтом для вывода страны из депрессии, и никого не удивляет тот факт, что именно благодаря образу «шибко умного» Алдай Стивенсон проиграл выборы 1952 и 1956 годов.

Вы никогда не обращали внимания, для чего кино- и телережиссеры используют такой элемент образа персонаж, как очки? Очки в их продукции представляют собой шаблонный признак развитого интеллекта (видимо, по причине распространенного стереотипа о том, что образованные люди портят себе зрение по причине пагубного пристрастия к чтению). Как правило, герой или героиня фильма очков не носят. В некоторых случаях, когда герой по профессии архитектор или химик, ему приходится носить очки в доказательство того, что он учился в колледже. Но при этом он срывает их всякий раз, когда надо выступить со страстным монологом, потому что не может же человек в очках выглядеть мужественно. Да, он на секунду надевает их, если надо что-то прочесть, но тут же снимает, выпячивает нижнюю челюсть и принимает более привычный зрителю облик, воплощающий мужество, лишенное всякого педантизма.

Еще более выразительный пример — это голливудское клише, которое уже настолько навязло зрителям в зубах, что даже сами голливудские режиссеры уже не рискуют больше к нему прибегать (звучит невероятно, но это так). Речь идет о том, что стоит взять очаровательнейшую актрису (назовем ее, скажем, Лаура Прекрасная), и она тут же превратится в уродину, стоит лишь надеть на нее очки.

Этот сюжет повторялся уже несчетное количество раз. Героиня Лауры Прекрасной — библиотекарша или учительница (представительницы именно этих профессий, по голливудским стандартам, поголовно являются несчастными старыми девами), и конечно же главным показателем такого положения дел являются огромные очки, по форме напоминающие панцирь черепахи (очки другой формы свидетельствовали бы о меньшей силе интеллекта).

У любого зрителя мужского пола Лаура Прекрасная что в очках, что без очков вызывает одни и те же желания. Только затуманенный взор главного героя отказывается что-либо замечать, пока героиня не снимет очки. Сделать это ей помогает на каком-то этапе развития сюжета добрая и понимающая подруга. Тут же чудесным образом выясняется, что героиня и без очков все прекрасно видит, а герой без памяти в нее влюбляется. Всеобщее счастье, конец фильма.

Неужели можно быть настолько тупым, чтобы не понять, что а) наличие очков никак не влияет на общие внешние данные Лауры и наш герой не мог этого не заметить; и б) если Лаура носила очки по необходимости, то, сняв их, она могла, к примеру, поцеловать не того мужчину просто потому, что не разглядела лица?

Нет, очки в данном случае — не просто очки. Это символ, символ интеллекта. Зрителям внушают две вещи: а) признак глубокой образованности выдает несчастного человека с несложившейся жизнью и б) формальное образование совершенно не нужно, его можно свести к минимуму, и это ограничение интеллектуального развития даст человеку счастье.

Со стереотипом противопоставления доброго человеческого невежества и сухого, чуждого образования надо бороться, и его надо победить, если мы хотим, чтобы было кого заманивать в технологи и ученые.

Надежду вселяет тот факт, что существует целый жанр популярной литературы, в произведениях которого подразумевается, что ум заслуживает уважения. Это научная фантастика (см. главу 32).

Естественно, научно-фантастический рассказ может быть совершенно фривольным, например, можно придумать историю про человека, который случайно изобрел прибор, позволяющий ему видеть сквозь стены и сквозь одежду. Понятно, что с таким прибором в руках можно здорово повеселиться, но не более того. Научно-фантастическое произведение может иметь даже антинаучную направленность, как целый ряд опубликованных несколько лет назад рассказов о жизни после атомной войны, когда на Земле остались только разрозненные горстки одичавших людей. Такие рассказы наводят только на одну простую мысль — о том, что ничего подобного не произошло бы, если бы люди не совали свой нос в сложные научные материи, а жили бы себе просто и незатейливо.

Но все же в основе сюжетов значительной части фантастических произведений лежит процесс решения некоей технической проблемы, а главными героями их являются технически образованные люди.

Назову примеры из числа собственных книг. Вот один сюжет: группа ученых отправляется на другую планету, чтобы выяснить, отчего умерли все поселенцы из состава предыдущей экспедиции, хотя, казалось бы, условия на планете идеальны для жизни. Оказывается, что в планетной коре высоко содержание ядовитого бериллия, и поселенцы умерли от отравления.

Или вот еще: ученый-историк пытается получить разрешение администрации на использование государственной машины времени для сбора данных о древнем Карфагене. Получив отказ, он уламывает друга-физика построить ему собственную машину времени — с неожиданным и трагическим результатом.

В первом сюжете рассматривается проблема резкого роста научных данных и неспособности человеческого ума справиться даже с их частью. Во втором — описывается, что может стать с обществом, в котором единственным источником финансирования науки останутся правительственные гранты. Как видите, уровень жанра как такового несколько превосходит уровень низкобюджетных голливудских постановок с монстрами, которые принято именовать «научной фантастикой».

Но не так важен сюжет и его социологическая подоплека, как сам факт того, что, несмотря на то что отдельные ученые могут быть как героями, так и антигероями произведения, наука как таковая и образование как таковое всегда изображаются с симпатией. Научное исследование практически всегда предстает захватывающим процессом; его результат оказывается, как правило, положительным и для героев, и для всего человечества; а сами интеллектуалы-исследователи служат предметом для восхищения и подражания.

Разумеется, писатели добиваются такого эффекта не намеренно. Если бы они стремились к нему специально, то сюжеты отошли бы в их произведениях на второй план по сравнению с пропагандой, и публиковать такое никто не стал бы, а если бы и стал, то читателей у такой литературы все равно бы не нашлось.

Нет, это происходит почти незаметно. Писатель-фантаст думает в первую очередь о том, чтобы написать хорошее произведение, а во вторую — о том, чтобы заработать на нем денег, но в итоге неизбежно оказывается, что он просто не может не изобразить ум, образованность и научную карьеру в положительном свете. Это неизбежный побочный продукт научной фантастики.

Примечание. Когда эта глава была напечатана впервые, ее восприняли с потрясающим равнодушием. Год спустя после этого Советский Союз запустил первый искусственный спутник Земли, и мы вдруг обнаружили, что участвуем в соревновании с соперником, которого до сих пор очень сильно недооценивали.

Внезапно все вокруг стали бороться с культом невежества, и будем надеяться, что к прежнему состоянию мы уже никогда не вернемся.

Однако я все же хотел бы указать на то, что лучше все-таки увидеть обрыв до того, как с него упадешь.

Глава 34 МЕЧ ДЛЯ АХИЛЛЕСА

Как гласит легенда, около 1200 года до н. э. греки собирали силы для похода на Трою. Оракул предсказал, что толку от похода не будет до тех пор, пока к осаждающим не присоединится юный Ахиллес. Но мать Ахиллеса, нимфа Фетида, переодела сына в женское платье и укрыла его среди придворных дам на острове Скирос. Нимфа знала, что если он отправится на Трою, то погибнет. Как и любую мать, ее не очень устраивала подобная перспектива.

На Скирос прибыла греческая делегация во главе с хитроумным Одиссеем. Обыскивать дам под предлогом поиска среди них мужчины было бы неуместно, так что Одиссею пришлось изобретать окольные пути. И он в этом преуспел.

Одиссей разложил перед дамами красивые одежды и украшения и предложил им выбирать, чем женщины и занялись с превеликим удовольствием.

Среди драгоценностей хитрый грек спрятал меч. И одна из высоких девушек не выдержала, схватила его и взмахнула с воинственным кликом. Естественно, это и был Ахиллес, и ему пришлось отправиться к стенам Трои навстречу смерти.

Сейчас войны уже не те. И в войнах между людьми, и в войнах со стихией самыми главными бойцами теперь являются творческие ученые.

Творческими учеными и рождаются, и становятся. Да, изначально в них должна быть искра одаренности, но сама по себе она слишком легко угасает. Поэтому перед преподавателями сегодня стоит серьезная задача по разработке методик обучения, которые позволят пестовать в учениках творческий подход.

Обучение творческой деятельности — сама по себе задача весьма творческая. Для ее решения требуются очень хорошие учителя и в высшей степени образные технологии. Широкое распространение такого обучения оказалось бы делом или вообще невозможным, или неоправданно дорогим. Творческий подход в некоторой степени присущ всем людям с рождения (стоит лишь подумать о том, сколько открытий должен совершить ребенок по мере взросления!), но очевидно, что одни одарены им в большей степени, нежели другие. Причем совершенно не обязательно, что речь идет именно о научном творчестве. Стало быть, для того, чтобы наиболее эффективным образом развить творческий подход в науке, обществу необходимо выработать механизм поиска наилучшего исходного материала — детей с самыми богатыми возможностями — и именно на них сосредоточить усилия.

Но как же выявить потенциального творца-ученого?

Конечно, есть очевидно одаренные дети. Несомненно, что, скажем, Аррениус или Гаусс не могли не совершить великих открытий, даже если бы не получили должного образования. А вот, например, Исаак Ньютон не проявлял особых дарований до шестнадцати лет. С первого взгляда первые проявления творческого мышления можно даже принять за проявления умственной отсталости или криминальных наклонностей — у Томаса Эдисона подозревали и то и другое.

Было много попыток разработать тесты на творческое мышление на основе опытным путем установленных свойств, присущих конкретным людям, уже известным своим творческим подходом. Но такие наборы свойств получались расплывчатыми, неопределенными и крайне противоречивыми — а с ними и результаты тестов.

Нам нужен тест простой и четкий, как меч для Ахиллеса. Необходимо разработать способ быстро и однозначно отличить потенциального творца от обычного человека. Никто не требует, чтобы с помощью этого теста можно было отобрать всех детей, имеющих искомые способности, — достаточно, чтобы он помог выделить группу, среди членов которой склонность к творческому научному мышлению будет принципиально выше, чем в среднем по населению.

Я бы предложил принять за такой меч для Ахиллеса интерес к хорошей научной фантастике. Это не просто мое пожелание, взятое с потолка. Позвольте мне привести такому предложению рациональное обоснование.

Сам я, помимо прочего, — писатель-фантаст, и я знаю, насколько хорошо продаются мои книги. Одна из них разошлась уже общим тиражом в 400 000 экземпляров, если считать издания в бумажном переплете. Часть из них приобрели библиотеки, где каждый экземпляр прочли, наверное, десятки людей. С другой стороны, многие наверняка купили книжку в мягкой обложке и наскоро пролистали ее по диагонали без особого интереса. Поэтому давайте не будем усложнять себе жизнь подсчетом погрешностей и предположим просто, что общее количество жителей Соединенных Штатов, интересующихся научной фантастикой, — 400 000 человек.

Я намеренно выбрал, должно быть, завышенную цифру, поскольку мне уже говорили, что мои книги продаются лучше, чем другие, а я выбрал из своих ту, что продается лучше всех. Однако воспользуемся ею и, с учетом того, что население Соединенных Штатов в целом составляет 180 000 000 человек, получим, что фантастикой интересуется в лучшем случае лишь один из 450 американцев.

Однако при этом, как человек, который вот уже четверть века живет и работает в мире академической науки и общается со многими творческими учеными, я могу свидетельствовать, что половина из них в тот или иной период жизни увлекались научной фантастикой. Я говорю здесь не о всех ученых, с которыми я общался, а лишь о тех, чей подход считаю творческим.

На последней конференции по вопросам воспитания творческого подхода к науке, где я присутствовал, в одной частной беседе я уже высказал эти рассуждения, и мой собеседник с жаром возразил, что не 50, а 95 процентов творческих ученых имеют тот или иной интерес к научной фантастике. Но спишем это на личный энтузиазм и вернемся к моей цифре — 50 процентов, то есть — каждый второй.

Можно ответить на это, что интерес ученых к научной фантастике является лишь следствием их рода деятельности. Мне не кажется, что это так, — мало кто начинает читать фантастику во взрослом возрасте. Как правило, эта склонность обнаруживается у подростков, и скорее все же именно чтение стимулирует интерес к науке, а не наоборот.

Сравним теперь две полученные цифры — мою осторожную оценку в 50 процентов интереса к фантастике у творцов-ученых и завышенную оценку в 1/450 интереса к этому жанру среди населения в целом. Напрашивается вывод, что стоит просто выбрать любителей фантастики среди 10-15-летних, и вероятность наличия людей с творческими научными способностями в выбранной группе возрастет во много раз.

Если эти рассуждения верны, а я уверен, что это так, то как стыдно должно быть тем, кто стремится подавить страсть молодежи к фантастике! Преподаватели английского языка и литературы часто определяют литературу этого жанра как запрещенную к чтению и, к примеру, отказываются признавать анализ научно-фантастического произведения за выполненное домашнее задание. Я получаю от своих юных читателей бесчисленное количество писем с жалобами на подобные случаи.

Многие учителя английского языка и литературы сами не проявляют никакого интереса ни к научной фантастике, ни к самой науке. Картины иных миров вызывают у них дискомфорт, от которого они стремятся избавиться простейшим образом — с помощью запрета. К счастью, таких случаев становится все меньше, но я бы предпочел, чтобы их не было вообще.

В научной фантастике, как и в литературе любого другого жанра, есть очень хорошие произведения, а если бы у преподавателей возникли проблемы с тем, чтобы отличить хорошую фантастику от плохой (что простительно ввиду очевидного отсутствия опыта), в этом им мог бы помочь любой смышленый двенадцатилетний ребенок из класса (я не шучу!).

Если бы научная фантастика свободно лежала в школьных библиотеках, то такой «меч для Ахиллеса» сослужил бы нам хорошую службу. Разумеется, всех потенциальных ученых-творцов таким образом не отобрать; к тому же процент искомых талантов в обществе столь мал, что, наверное, даже в отобранной группе они составят меньшинство. И все же такая группа наверняка окажется богаче талантами, чем среднестатистическая выборка.

И если у кого-то есть предложения получше — пожалуйста!

Примечание. Если кто-то решил по прочтении трех последних глав, что я вижу в научной фантастике исключительно великое и священное явление, то спешу их разочаровать.

Последние три главы книги я посвящаю именно легкому подтруниванию над этой областью литературы.

Но и это свидетельствует лишь о силе моей веры в научную фантастику. Я глубоко убежден, что это достаточно серьезный жанр, чтобы без вреда для себя выдержать немного иронии на свой счет.

Глава 35 КАК НЕ НАДО ДЕЛАТЬ РОБОТА

Так получилось, что меня ни разу не приглашали техническим консультантом ни на одну телепередачу. Телевидение, конечно, от этого много потеряло, но я человек занятой, и мне некогда жалеть телевидение. Пусть мучается.

Но разумеется — в пределах разумного. В сезоне же 1964/65 года, мне кажется, дела зашли слишком далеко. Я имею в виду программу «Моя живая кукла».

Это сериал про робота AF-709, тайно построенного неким робототехником в каком-то космическом центре, после чего сам создатель отбывает в Пакистан и оставляет свое творение на попечение психиатра по имени доктор Макдональд. Доктору важно, чтобы никто не догадался, что робот — это робот.

Добиться этого не так просто. Техник создал свой механизм в человеческом обличье — робота зовут Рода, и он представляет собой огромную женщину.

Разве не кошмар? Я бы мог это предотвратить. Присущая мне скромность не позволяет во всех подробностях описывать здесь, что я всемирно признанный авторитет по роботам, поэтому я лишь вкратце упомяну этот факт: я всемирно признанный авторитет по роботам.

И если бы меня спросили, я бы ответил: «Нельзя строить робота в виде огромной женщины. Это будет плохой робот».

Самый лучший робот — тот, что сделан из металла с гладко отполированной поверхностью. У него цилиндрическое тело, коническая голова, сильные трубкообразные конечности. Геометрия такого робота несет в себе некое мрачное лязгающее величие, которое мало кто согласится променять на жалкие неправильные формы робота Роды. Мало кто из робототехников, я имею в виду.

В сериале это объясняется тем, что целью создания робота было испытание воздействия космической среды на космонавтов. Следовательно, логичным был и выбор в качестве покрытия пластика, имитирующего человеческую кожу, и придание роботу формы, повторяющей все изгибы человеческого тела. Но нелогичность окончательного решения просто выводит меня из себя — почему было выбрано женское тело, если все космонавты — мужчины?

Вполне естественно, что механизмы робота занимают много места, поэтому робот должен быть большим. Но если бы ему были приданы черты мужчины, то при том же размере он оставался бы более или менее в пределах нормы, в то время как в женском обличье существо таких размеров не может не привлекать нежелательного внимания.

Даже если в итоге получится девушка выше среднего роста, то все равно в таком корпусе не хватит места для всего необходимого оборудования. В итоге то тут, то там будут выступать какие-нибудь рычаги, опять же привлекая изумленные взгляды.

В итоге продюсерам пришлось выдумывать женщину-великана, хотя достаточно было бы взять мужчину размером несколько больше среднего. Сами себе напридумывали проблем.

Могут ли они объяснить мне или любому другому разумному существу, какие дополнительные возможности дает создание робота в неустойчивой форме женского тела?

Должен сказать, что, когда я сидел в кресле перед телевизором и наблюдал, как робот Рода делает зарядку, у меня возникло сильнейшее желание изучить ее поближе, чтобы выяснить, насколько же плохо у нее с равновесием. Это желание возникло бы у любого робототехника.

Теперь о ручках управления роботом. Те, кто сам не видел сериала, могут усомниться в моих словах, но поверьте уж — он управляется всего четырьмя кнопками, замаскированными под родинки и расположенными на верхней части спины.

Кнопки не имеют никакой маркировки, и доктор Макдональд, будучи человеком не слишком большого ума (что очень странно для психиатра, ведь они все отличаются высоким интеллектом и крайней чуткостью, по крайней мере, именно так мне рассказывал один знакомый психиатр), так и не смог запомнить, какая из них что делает. Кроме того, все кнопки расположены прямо на поверхности, и их очень легко нажать по случайности — особенно кнопку включения-выключения.

Смешно и думать, что столь сложным роботом, как Рода, можно управлять посредством всего четырех кнопок. Достаточно поглядеть на нее опытным взглядом робототехника, чтобы понять, что она способна отвечать на куда большее число стимулов. И ребенку ясно, что тут не обойтись без целой кучи кнопок, нескольких дисковых регуляторов и рычажных тумблеров и пары регулировочных винтов. И если принять робота именно в человеческом обличье, то есть только одно место, где можно было бы разместить все это хозяйство — на животе.

Преимущества такого расположения налицо. Во-первых, живот робота всегда обращен к оператору, и соответственно, тот может вводить роботу команды в любой момент. Ему не придется, как доктору Макдональду, поднимать или поворачивать Роду, чтобы добраться до ее спины.

Во-вторых, находясь на спине, с учетом женской моды, кнопки доступны для случайного нажатия, а живот все-таки всегда закрыт несколькими слоями одежды. Поэтому, находясь на животе, кнопки лучше защищены от случайного или несанкционированного нажатия.

Кнопку включения-выключения можно разместить в любом месте живота, но лучше всего для этого подходит пупок.

Мне кажется очень важным тот факт, что живот робота ни разу за весь сериал не оказался обнаженным. На протяжении всей первой части и половины второй Рода расхаживает, лишь обернувшись в простыню, прикрывающую ее от подмышек до середины бедер. Тренированный взгляд сразу отметит эту подробность.

Зачем роботу прятать живот? Он скрывает там панель управления! В сериале было два момента, один раз в первой серии и один раз — во второй, когда Рода хотела было снять простыню, и оба раза Макдональд приходил в жуткое волнение и останавливал ее.

Это меня страшно разочаровало, поскольку если бы на животе хоть на секунду промелькнул пульт управления, то стало бы ясно, что создатели фильма все-таки прислушались к чьим-то дельным советам и так называемые кнопки на спине робота — не более чем фальшивка, призванная скрывать правду из соображений секретности.

Полный научного любопытства, каждый раз, когда робот хотел было снять простыню, я вскакивал на ноги и кричал: «Не мешай ей, болван!»

Но чего еще ждать от такого человека, как доктор Макдональд? Он так и не дал ей этого сделать, и думаю, что единственная причина, по которой сериал не возобновился на следующий сезон, — это приведение сложного робота в негодность ввиду отсутствия компетентного обслуживания.

Кстати, это тоже странно. Почему для присмотра за роботом был выбран такой не подходящий для этой цели человек, как доктор Макдональд? Настоящий робототехник вроде меня сразу понял бы, что такое на самом деле Рода — плохо спроектированный робот, нуждающийся в очень бережном обслуживании.

Представьте себе психиатра, вынужденного весь день сидеть и размышлять о фрейдистских неврозах своих пациенток. Неудивительно, что он будет смущаться в присутствии женщины. А если учесть, что доктор Макдональд — холостяк, и опыта общения с женщинами у него крайне мало, то понятно, что смущение и боязливость его в таких случаях должны достигать огромных масштабов. Можно ли ожидать от такого человека уверенного и грамотного обращения с Родой?

Кроме того, доктор Макдональд демонстрирует полную неспособность к пониманию даже простейших принципов конструирования роботов. Так, несколько раз Рода произносила совершенно нормальную для робота фразу: «Я делаю то, что мне говорят».

Ну разумеется! Но каждый раз, когда она говорила, стоя, завернутая в свою простыню, доктор почему-то бледнел и терялся.

Почему? Любой робот будет делать то, что ему сказали, если описанное действие заложено в его электрических цепях и не противоречит изначально заложенным в него целям. Это знает любой ребенок.

Так и робот Рода готов делать все, абсолютно все на свете, что может помочь погруженному в свою работу робототехнику выяснить все подробности воздействия космической среды на организм космонавта. В этом и заключается его вклад в науку и служба человечеству.

Что же в этом вполне логичном факте могло так расстроить доктора Макдональда? Какие мысли проносились в его голове, когда неудачный робот, плохо сконструированный с целью имитировать огромную женщину, предлагал ему выполнение своих естественных обязанностей?

Этого, наверное, никто никогда не поймет[13].

Глава 36 КОВАРНЫЙ ДЯДЮШКА МАРТИН

Марсианин на телевидении?

Когда несколько лет назад слухи об этом достигли моих ушей, я не мог поверить. Нельзя представить ничего более захватывающего, более волнительного и более полезного с научной точки зрения, чем показ по телевидению живого марсианина. Поэтому я с нетерпением стал ждать начала программы «Мой любимый марсианин».

Для меня это имело особое значение. Вот уже около четверти века я читаю и пишу научную фантастику, так что мне знакомы описания марсиан, сделанные всеми лучшими умами Америки (в том числе и мое собственное — см. главу 23).

Считая часы, оставшиеся до премьеры, я перебирал описания марсиан, которые попадались мне в фантастических романах. Были среди них высокие тонкие гуманоиды с вытянутыми конечностями и бочкообразной грудью, были марсиане с лицом напоминающим хризантему, были обладатели щупалец, как у осьминога, были похожие на багровых страусов и больших пернатых червей.

Конечно, время от времени попадались и изображения марсианок в виде прекрасных женщин, снабженных максимумом очарования и минимумом одежды, но такие описания я никогда не воспринимал всерьез. Надо ведь рассуждать рационально. На Марсе ведь очень холодно, и прекрасным марсианским принцессам понадобились бы дорогие меховые шубы. А где на Марсе взять дорогие меховые шубы?

Именно учет подобных мелочей и отличает вдумчивого и талантливого писателя-фантаста от головотяпа-любителя.

Но к черту теории. Скоро марсианин вживую появится на наших телеэкранах, и все сомнения рассеются.

Затаив дыхание, с колотящимся сердцем я уставился на экран — и вот взору моему предстало существо, известное теперь всему миру как дядюшка Мартин.

Я застыл в изумлении. Возможно ли это? Он выглядел совсем как человек!

Конечно, меня не так легко обмануть. Большой опыт занятий научной фантастикой выработал у меня хороший нюх на внеземные детали. Я стал выискивать любые малейшие отклонения от нормы, столь ничтожные, что средний американец не заметил бы их и за тысячу лет.

Я внимательно следил за его пальцами в надежде заметить лишний хотя бы на одной руке; зорко наблюдал, не промелькнет ли в одном из карманов вторая голова и не покажется ли из штанины кончик хвоста. Подобные мелочи, ничего не говорящие стороннему наблюдателю, для меня представляли бы первостепенную важность.

Но ничего подобного я так и не увидел, пока сынишка не указал мне, что у дядюшки Мартина периодически появляется пара антенн. Сам я как-то упустил это из виду.

Антенны, говорите? Может, все дело в них? Я стал внимательнее присматриваться к землянам на улице, и через несколько дней наблюдений сделал уверенный вывод: у землян антенн не бывает. По крайней мере, в районе Бостона. Хороший знак!

Кому-нибудь другому этого хватило бы. На основании одного лишь наличия антенн он сделал бы вывод, что дядюшка Мартин, несмотря на все сходство с человеком, действительно является марсианином. Но для того, чтобы убедить такого опытного фантаста, как я, телевизионщикам еще предстояло постараться.

Мне необходимы были дополнительные свидетельства. Неделями я ходил, погруженный в раздумья, забыв про работу. В моей голове роились вопросы. Дядюшка Мартин, судя по всему, чувствовал себя на Земле как дома, а ведь ему здесь должно было показаться очень непривычно. На его родном Марсе холодно и очень сухо — значит, на Земле дядюшке Мартину должно быть очень жарко и влажно? А ведь он ничем этого не проявлял.

Да, в одной из серий четко показано, что температура тела дядюшки Мартина гораздо выше, чем у людей. Может ли это означать, что на него не влияют ни марсианский холод, ни земная жара? А эффективно работающие потовые железы могли бы нейтрализовать действие влажности. Определяться пока было рано, и без устали я продолжал строить рассуждения, исходя уже из других данных.

Как ему наша атмосфера? Марсианская атмосфера более чем в сто раз разреженнее земной, и кислорода там нет. Кислород — активное химическое вещество, которое наверняка должно было бы оказаться ядовитым для неприспособленного к нему марсианина. Стало быть, непонятно, как дядюшка Мартин ухитряется оставаться живым, вдыхая земной воздух.

Но вдыхает ли он наш воздух? Вот этого нельзя было установить наверняка. Я внимательно просматривал серию за серией, пытаясь разглядеть ритмичные сокращения грудной клетки — но, к сожалению, так и не смог точно удостовериться, наблюдаю я их или нет.

Поскольку в таких вещах с научной точки зрения важно иметь контрольный образец, я выбрал еще одного персонажа этого еженедельного сериала для проверки на предмет наличия заметных сокращений грудной клетки. Методом случайной выборки контрольным персонажем я назначил красавицу хозяйку дома, и при каждом ее появлении в первых пяти-шести сериях я внимательно наблюдал за ее грудью. В ее случае никаких сомнений не оставалось — грудь дамы вздымалась и опадала, когда она вдыхала и выдыхала, но вот насчет дядюшки Мартина такой уверенности у меня не было.

В общем, картина оставалась неясной.

Решение пришло внезапно. Гравитация! Ну конечно же! На поверхности Марса сила тяжести составляет лишь две пятых от земной. Стало быть, любое живое существо, приспособленное к жизни на Марсе, будет чувствовать себя придавленным к поверхности Земли. Ему будет тяжело ходить; более того, и подниматься-то он сможет лишь с трудом. Жизнь на Земле превратилась бы для такого существа в сплошную пытку.

А дядюшка Мартин при всем этом двигается без каких-либо затруднений. Более того, и по земным-то меркам он выглядит довольно проворным и грациозным. В приступе научной активности я тут же сверился с избранным контрольным образцом и долгое время следил за каждым движением хозяйки дома. В обоих случаях реакция на земную силу тяжести была одинакова.

Вот я и пришел к однозначному заключению. Тщательный анализ занял у меня несколько лет, но оно того стоило. Думаю, что сделанный мной вывод потрясет всю страну. Дядюшка Мартин — не марсианин! Он — земной человек, ни более, ни менее.

Но не простой человек. У него ведь есть антенны, и он обладает марсианскими способностями, неслыханными среди землян — к примеру, умеет становиться невидимым или перемещать предметы, указав на них пальцем.

Конечно, можно сказать, что все это фокусы. У меня тоже были такие подозрения, но опытного писателя-фантаста, как я, просто так не одурачить. Я все эти штучки знаю.

Например, можно отвлечь внимание зрителя. Вы наблюдаете за пальцем дядюшки Мартина, а в это время кто-то другой незаметно вбегает и переставляет кресло. Или, может быть, к пальцу дядюшки Мартина прикреплена длинная трубка, выкрашенная в нейтральный серый цвет и потому незаметная. А когда дядюшка Мартин исчезает — может быть, просто кто-то опускает перед ним экран, раскрашенный в цвет фона.

Мне в голову приходили десятки подобного рода хитростей, но в конце концов я пришел к выводу, что в данном случае не использовалась ни одна из них.

Итак, перед нами — дядюшка Мартин, определенно землянин, но обладающий при этом способностями марсианина.

Соответственно, остается сделать вывод, что за этим сериалом стоят настоящие марсиане — как, несомненно, и за теми сериалами, которые придут ему на смену. Но почему? Если марсиане хотят продемонстрировать нам свои способности, то почему бы им не показать их на примере настоящего марсианина? Зачем им прикрываться человеком?

Ответ мне случайно подсказал сынишка — и мой гениальный мозг тут же ухватился за эту подсказку. Он сказал: «Как мне нравится дядюшка Мартин!»

Ну конечно же! Разве мой сын смог бы полюбить марсианина, если бы тот явился в своем настоящем облике — например, пернатого червя или склизкого осьминога? Да никогда! Ясно, что марсиане намеренно предстают миру в ложном обличье! Они смущают умы нашей молодежи! Они коварно завоевывают наши сердца!

Нам представляют «марсианина», который выглядит так же, как мы сами; он обладает неземными способностями, но использует их только в благих целях — чтобы помочь молодому человеку, с которым вместе живет, чтобы выручить из беды хозяйку квартиры… Даже с сыщиком, который постоянно подозревает, что дядюшка Мартин — не тот, за кого себя выдает, «марсианин» обращается очень вежливо.

Напрашивается вывод, что марсиане всегда готовы помочь нам и что они любят даже врагов своих. По крайней мере, именно к такому выводу нас подталкивают.

Но так ли это на самом деле? Если да, то к чему вся эта маскировка, столь искусная, что даже при всей моей гениальности потребовались годы на то, чтобы ее раскрыть?

Не случится ли так, что после того, как пропаганда окажет свое действие, и наше общество будет благожелательно настроено в отношении марсиан, они вдруг покажут свое истинное лицо и возьмут верх над нами?

Было бы глупо и наивно считать иначе!

Земляне, очнитесь! Нельзя иметь дело с марсианами! Быстрее, пока не поздно! Откройте глаза — вокруг нас марсианский заговор! Не дайте коварному дядюшке Мартину обмануть себя!

Если мы начнем действовать сейчас, то еще можем успеть спасти Землю, но времени осталось мало.

Сейчас!

Глава 37 ЛУННЫЙ ЛАНДШАФТ, ПРЕКРАСНЫЙ И УТРАЧЕННЫЙ

Некоторое время назад космический зонд под названием Mariner 4 пролетел в непосредственной близости от Марса и потревожил покой этой девственной планеты, сделав двадцать один фотоснимок. Пелена расстояния спала, и прямо перед нами предстали скалы марсианской поверхности.

Никаких каналов! Лишь кратеры, как на Луне. Диаметр одного из них оказался равным 120 километрам.

Последнее зрелище экзотического мира кануло в Лету, и наша Солнечная система стала еще на один шаг ближе к одиночеству.

Сейчас я сам пишу фантастику, но в молодости своей, в 1930-х годах, я был всего лишь ее читателем, увлеченным романтиком, какой теперь уж нет. В годы моей юности Солнечную систему населяли таинственные народы, роскошные принцессы, невозможные животные и чудовища и растения всех сортов, от хищных до разумных.

Той Солнечной системы нам больше никогда не увидеть. Ее убила наука.

До наступления современной эпохи люди считали, что жизнь есть только на Земле. Имеется в виду — широкая публика. Софисты уже в древности предполагали, что Луна и Солнце — это другие миры и что планеты тоже могут оказаться другими мирами. А словосочетание «необитаемый мир» до наступления современности казалось бессмыслицей. Что же это за мир такой, если там не живут существа вроде нас? Необитаемый мир — это мир выброшенный, а такую неэффективность не могут себе позволить ни Господь (в глазах верующих), ни логический аппарат Вселенной (в глазах атеистов).

Так, древнегреческий сатирик Лукиан из Самосата, живший во II веке н. э., написал историю о землянине, побывавшем на Луне. Герой повествования обнаружил, что Луна населена людьми, ведущими войну с народом Солнца за право колонизировать Венеру.

Даже еще в 1800 году великий английский астроном Уильям Гершель объявлял Солнечную систему населенной. Он утверждал, что пятна на Солнце — это просветы в яркой солнечной атмосфере, сквозь которые просвечивает темная поверхность самого Солнца — которое, стало быть, может быть холодным и даже обитаемым.

В 1901 году в своем «Первом человеке на Луне» Герберт Уэллс все еще изображал Луну покрытой ковром растений и населенной разумными подземными жителями.

Почему подземными? Потому что к тому моменту уже начала проясняться реальная картина. После того как в XVII веке появилась возможность наблюдать Луну в телескопы, стало очевидно, что на Луне нет ни воздуха, ни воды. Есть только плоские темные участки, которые и были названы «морями» с красивыми именами: Море Спокойствия, Море Ясности, Море Сновидений…

Но, увы, спокойствием и ясностью эти моря были обязаны лишь факту отсутствия воздуха, способного их всколыхнуть. И если какие-то сны и виделись на этой планете, то это были лишь сны о несбыточном обитаемом мире, миниатюрной версии нашего собственного. На смену этим снам явился кошмар морей пыли, веками неизменных молчаливых скал, медленно движущегося безжалостного Солнца и столь же безжалостных ледяных ночей. Более поздние данные добавили к этой картине еще и нескончаемый поток смертельного облучения.

Писатели-фантасты, конечно, могли и дальше продолжать выдумывать обитаемую Луну, но души в такой Луне уже не было. Научной фантастике приходилось, оправдывая свое имя, двигаться в одном русле с наукой, и чем больше реальных знаний вкладывали в произведения авторы, тем выше ценилось имя научной фантастики.

Конечно, оставалась еще темная сторона Луны, которую с Земли никто еще не видел. Вполне могло быть, что Луна имеет вытянутую яйцеобразную форму острым концом к нам — тогда именно обладающий большей массой выступ не давал бы Луне вращаться, удерживаемый гравитационным полем Земли. Мы видели бы с Земли только огромную, лишенную воздуха гору, а с другой стороны Луны могли бы находиться плодородные лунные долины, с воздухом, водой и живыми существами. Это была красивая теория, опровергнуть которую было невозможно, поскольку темная сторона Луны вечно остается невидимой с поверхности Земли.

Но вот в 1959 году русские послали вокруг Луны летательный аппарат «Лунник III», и тот сфотографировал ее обратную сторону. Так были повержены мечты о водоемах, о воздухе, о перистых облаках — о прекрасном лунном пейзаже. Оказалось, что обратная сторона Луны еще хуже, чем обращенная к нам, более гористая и такая же пустынная.

Так может быть, там есть подземная жизнь? Вроде той, что описал Уэллс? Нет. Ученые занимались рассмотрением этого предположения и вынесли вердикт, что в лучшем случае под поверхностью лунной коры удастся обнаружить что-нибудь вроде бактерий или столь же простых живых форм.

А о Солнце, разумеется, и говорить нечего. Температура его внешней оболочки — 5000 °С, а солнечные пятна, вопреки мнению Гершеля, темными выглядят лишь из-за контраста. На самом деле их температура — не менее 4000 °С. И что еще важнее — никакого холодного внутреннего тела в Солнце нет. Чем ближе к центру Солнца — тем горячее, а в самом центре температура составляет 14 000 000 °С.

Так что в 1930-х расцвет жизни на Луне (и уж тем более на Солнце) остался позади. О Солнце мы уже знали все самое худшее, а о Луне — подозревали.

Но оставался еще Марс! В отношении Марса наука была на нашей стороне!

В конце концов, разве итальянский астроном Джованни Скиапарелли не обнаружил в 1877 году на поверхности Марса каналы? Разве такие астрономы, как француз Камиль Фламмарион и американец Персиваль Лоуэлл, не подтвердили наличие каналов и не добавили при этом, что такие каналы могли построить только разумные существа? Разве все это не означает, что на Марсе живут люди?

Сколько фантастических произведений избрали своей ареной Марс! Сколько прекрасных принцесс, облаченных исключительно в сверкающий металлический лифчик и прозрачную накидку, носились по этой планете на шестиногих конях, пока верные земляне сражались на их стороне, орудуя огромными мечами!

Логика говорила о том, что Марс, будучи меньше Земли, остыл раньше, а значит, и развитие его началось раньше. Значит, марсианская цивилизация куда более продвинута, чем наша, и находится уже в стадии упадка. С планеты постепенно исчезает вода, и каналы — это отчаянная попытка оттянуть конец. Старые усталые марсиане воспринимали неизбежный крах философски, предлагая молодой земной поросли свою опеку наставников. Или, наоборот, толкаемые нуждой на злые поступки, они планировали захват соседней молодой планеты с уничтожением или порабощением местных аборигенов (то есть нас!).

Как часто встречал я описания козней марсианских злых гениев и их неизбежное поражение от храбрых землян!

А может быть, марсианская цивилизация уже погибла, и земляне пришли, чтобы покопаться в руинах. В красном безоблачном небе сияло маленькое марсианское Солнце, освещая остатки грязных каналов, а археологи с Земли без конца разглядывали предметы, оставшиеся от таинственных погибших марсиан.

Конечно же из обсерваторий просачивались беспокойные новости. Оказалось, что атмосфера на Марсе разрежена, как на вершине горы Эверест, а может, и еще больше. Да и в том воздухе, что там имеется, кислорода все равно практически нет. Многие астрономы так и не увидели никаких каналов, а воды на Марсе обнаруживалось очень мало.

Мы отбивались от этих известий, как только могли. Мы всей душой прикипели к Марсу, и у нас не так-то просто было его отнять.

Но все же отняли. Да, ученые местами уступали. Они признали, что на Марсе действительно есть вода — ясно различимые шапки полярного льда состоят явно из воды, а не из какой-нибудь там твердой углекислоты или чего еще похуже. Есть, но мало. И наблюдаемые на Марсе зеленоватые области могут оказаться заросшими растениями — не джунглями, конечно, вообще не деревьями и даже не травой, но чем-нибудь вроде лишайников.

Потом появился Mariner 4, и от каналов пришлось отказаться. Ни малейшего намека на каналы на планете нет. Астрономы, утверждавшие, что видели каналы, наблюдали, скорее всего, неправильные линии еле заметных кратеров, и домыслили прямые линии там, где их никогда не было.

Более того, наличие кратеров свидетельствует не только о том, как мало воды и воздуха на Марсе сейчас, но и о том, что такое положение продолжается уже миллионы лет.

Принцессы, говорите? Хорошо, если хотя бы лишайники…

А как насчет Венеры? Она расположена ближе к Солнцу и остывала дольше (по мнению писателей-фантастов 1930-х годов), а значит — должна быть моложе Земли. Да и так видно, что это молодой мир, ведь его атмосфера сплошь затянута облаками! Это должен был быть влажный дождливый мир, полный бурно растущих джунглей, превосходящих роскошью все, что когда-либо видела Земля.

Было написано множество рассказов, в которых на Венере все сжирала плесень, а хищные растения вели непрекращающуюся войну друг с другом. Более того, считалось, что Венера всегда обращена к Солнцу одной и той же стороной, хотя облачный покров и не дает температуре подняться невыносимо высоко. Так что «темная сторона Венеры» представляла собой совершенно другую среду, мрачную и таинственную, где тянущийся с дневной стороны теплый воздух оседает, образуя горы твердого кислорода и азота.

Или сплошные венерианские облака свидетельствуют о том, что ее поверхность покрыта огромным океаном? Меня настолько очаровала такая возможность, что в 1954 году я написал роман про планету, покрытую одним сплошным океаном. Океан этот я населил самыми странными существами, каких только смог вообразить, включая огромного осьминога в милю шириной.

Самым приятным в отношении Венеры была безопасность. Заглянуть под ее облачный покров невозможно, так что можно представлять ее мир каким угодно, не боясь разоблачений со стороны ученых.

Астрономы тем временем развлекались с самой облачной поверхностью планеты. Одни говорили, что облака состоят из формальдегида, другие — что из бензина, третьи — что из пыли. Мы все сидели как на иголках, потому что в итоге ученые решили, что облака все же состоят из воды.

Затем астрономы, разумеется, дружно решили, что кислорода в атмосфере Венеры нет (астрономы вообще нигде не обнаруживают кислорода во внеземной атмосфере, см. главу 13). Фантасты, в свою очередь, отказались воспринимать это всерьез — в конце концов, ученые могут говорить только о воздухе над облаками, откуда им знать, что там внизу?

Но тогда астрономы научились воспринимать радиосигналы с некоторых планет, включая Венеру. Излучаемые Венерой радиоволны могут исходить только от довольно горячего тела, нагретого до 300 °С. В 1962 году к планете был выслан космический зонд Mariner 2, который подтвердил догадки ученых. Венера — нагретое тело.

Да, как я и предположил еще в 1954 году, вся поверхность Венеры покрыта океаном. Проблема только в том, что весь этот океан существует в виде пара. Облачный слой оказался не просто показателем наличия на Венере большого запаса воды — выяснилось, что именно он и является этим самым запасом.

Далее, выяснилось, что Венера на самом деле все-таки вращается по отношению к Солнцу. Никакой «вечной ночи», которая позволила бы скрыться от солнечного жара, на планете не существует. Венера нагрета целиком.

Прочь с Венеры. Прочь из самых прекрасных и самых опасных джунглей во всей Солнечной системе; прочь от самого большого океана.

Ну, на Меркурий с самого начала надежды было мало. Он расположен слишком близко к Солнцу, одна его сторона всегда повернута к светилу, а вторая — всегда в темноте. Но может быть, что-то есть в «сумеречной зоне» на границе между дневным и ночным полушариями? Там мог бы быть и воздух, поступающий от нагревания гор замерзшего кислорода на ночной стороне.

Нет! Астрономы все подробно разъяснили. Орбита Меркурия имеет форму эллипса. На каждой итерации вращения он сначала, разгоняясь, приближается к Солнцу, а затем, замедляясь, — отдаляется от него. В результате его поверхность смещается, как маятник, каждая сторона «сумеречной зоны» получает по 44 дня солнца и 44 дня ночи. То есть нет там никакой сумеречной зоны.

В 1965 году выяснилось еще худшее — по данным отраженных от Меркурия лучей радара, планета все же медленно вертится. То есть и «темной стороны» на Меркурии тоже нет. Хранить запасы замороженного кислорода там негде.

За орбитой Марса расположены гигантские миры Солнечной системы — Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун, а с ними — двадцать девять спутников, пять из которых довольно велики.

В великие тридцатые мы населили все эти миры. Писались рассказы, действие которых происходило даже прямо на поверхности огромных Юпитера и Сатурна. Некоторые изображали Сатурн миром бескрайних степей — этаким необъятным Диким Западом, по которому бродят огромные стада скота. Что-то в этом есть, поскольку площадь поверхности Сатурна раз в 80 больше площади поверхности Земли, если то, что нам кажется поверхностью, — действительно поверхность.

Что же касается спутников — то сам я в написанных в 1930-х годах рассказах описывал борьбу с трудностями на Ганимеде и Каллисто, двух лунах Юпитера. Любили фантасты и Титан, крупнейшую из лун Сатурна.

Расстояния от планет до Солнца никого не останавливали. В одной из известнейших повестей 1930 года описывалась опасность, грозящая всей Солнечной системе в результате козней злобных жителей Нептуна.

Но битва была уже проиграна. Внешние планеты слишком холодны; у них слишком глубокие и плотные атмосферы; а главное — ненасытные ученые проанализировали и их и установили, что эти атмосферы крайне ядовиты. Что же до спутников, то единственный из них, имеющий атмосферу, — это Титан, да и то она, как вы, наверное, уже догадались, ядовита.

Некоторые астрономы нерешительно предполагают, что температура на Юпитере может быть выше, чем нам кажется, может быть, даже доходя до уровня комфортного существования — для тех, кому нравится дышать ядами. Но сейчас все чаще звучат предположения о том, что внешние планеты целиком и полностью состоят из водорода — атмосфера из газообразного водорода, под ней — океан жидкого водорода, а под ним — ядро из твердого металлического водорода.

Что у нас там осталось? Кометы?

Жюль Верн писал как-то о том, как комета вскользь задела Землю и улетела прочь, унося на себе несколько человек, которые потом жили на ней относительно комфортно в течение долгого периода времени. На той комете был даже свой океан.

Но мы-то теперь знаем, что кометы — это не более чем огромные газопылевые облака, окружающие груду сцементированных замерзшими газами булыжников размером с астероид.

Наука не пощадила и саму Землю. Мало-помалу, по мере изучения нашей планеты, с ее лица исчезали народы-отшельники и затерянные цивилизации. Атлантида пропала навсегда; в дебрях Африки не нашлось никакой «страны Ше», а в горах Тибета — никакой Шамбалы. Ничего, кроме жалких первобытных племен, не обнаружилось в амазонских джунглях, а огромный южный материк, о котором мечтали древние, растаял, оставив вместо себя лишь населенную аборигенами пустынную Австралию да скованную льдами Антарктиду, где вообще никто не живет.

Осталось лишь проводить взглядом исчезающую за горизонтом романтику.

А внутреннее пространство Земли? Что находится там? Интерес к бездонным пещерам можно проследить вплоть до «Илиады». Ни один более или менее стоящий герой древнегреческих мифов не упускал случая спуститься в подземный мир. Тезей спускался, Геркулес спускался, Одиссей спускался… Римляне скопировали все подчистую и отправили Энея туда же.

Писатели современности тоже создали свой подземный мир. Творились повести о мирах, находящихся внутри нашего собственного, о полостях в центре Земли с радиоактивным «солнцем» посередине. Центр Земли наполнялся океанами и материками, населялся чудовищами и людьми.

Но и это невинное развлечение у нас отняли. Измерив плотность Земли, изучив волны землетрясений и проведя еще с десяток косвенных исследований, геологи пришли к убежденности о том, что Земля — сплошь твердое тело, в котором нет никаких полостей, и никакие пещеры не могут уходить вглубь больше чем на два-три километра.

Что же нам остается? Нигде в Солнечной системе, за исключением поверхности Земли, нет подходящего места для человечества. Нигде не найти нам ни братьев, ни мудрых учителей, ни опасных врагов. Мы одиноки.

Ну конечно, не то чтобы совсем одиноки. Есть еще другие звезды, другие планетные системы (см. главу 22). Но они слишком далеки от нас, дотуда очень тяжело добраться, и до этого еще очень долго (см. главу 31).

Нет, звезды нас не устроят. Нам нужна Солнечная система, которую у нас отобрали за последние тридцать лет.

Солнечная система, которую нам уже никогда не вернуть.